Куклы Сатила. Разработка сержанта М

— Ты еще пожалеешь! — Вопль заскакал по салону, заглушая звуки музыки.

Сколько раз Эмери слышал эти слова? Десять? Сто?.. Потом наступало примирение, резкость Стэйси забывалась, приглушенная ее ночными шепотами и вздохами. Эмери слишком долго прощал, слишком долго терпел… Выбрался из машины, обогнул капот, привлек девушку, с неподдельным участием, испугавшим и его самого, повинился:

— Прости!..

Стэйси взрывалась мгновенно и прощала мгновенно. Потянула Эмери за рукав к подъезду. Патрик покорно запер машину. Девушка повисла на локте: со стороны счастливее пары и не сыщешь.

— Любишь меня?

— Естественно! — Эмери ужаснулся: во лжи все зашли слишком далеко, так далеко, что, кажется, и возврата нет.

В квартире никого, кроме куклы.

Сток знал это лучше других.

Свет горел во всех окнах и будто обжигал нёбо: Сток ощутил сухость во рту, побежал к подъезду, на приветствие Хуаниты не ответил, помчался по лестнице.

Руки не повиновались, когда Сток пытался вставить ключ в скважину. Ревновать?.. Глупо, и все же… неприятная дрожь заставила вибрировать ключ.

Дверь распахнулась. В коридоре — мужчина. Сток рванулся, схватил незнакомца за плечи, тряхнул, короткая схватка и… Сток отлетел к стене. С трудом пытался уразуметь, что растолковывает мужчина, наконец вник: глупо получилось, оказывается, Сток запамятовал — забарахлил телефон, и он сам вызвал человека со станции, Хуанита проводила работника узла и отперла ему дверь своим ключом.

Сток извинился. Мужчина ушел, сдержанно попрощавшись. Сток заметил на полу крохотные цветные обрезки провода и успокоился.

Звонок. Эмери! Осведомился, чем взволнован друг? Сток, стараясь побороть недавнее волнение, пустился в пространные объяснения, Патрик усмехался в трубку. Договорились отобедать в субботу. Сток ехидно уточнил: не познакомит ли Патрик со своей дамой на этот раз?

— Теперь уж точно нет. — Несвойственная Эмери отрывистость резанула, Патрик попытался свести все к шутке…

— Что значит теперь? — ухватился Сток, хотелось переключить разговор с себя на друга, отчего-то случалось так, что всегда обсуждали проблемы Стока, а Эмери будто бесплотно парил в пустоте, не встречая препятствий, не испытывая тягот.

Эмери быстро свернул разговор, сославшись на занятость.

Наверняка слишком дорожит новой привязанностью, и даже туманная возможность вторжения Стока в их отношения — чего не случается в хитросплетениях любви? — удерживает Эмери от представления ее другу. Сток подобрал обрезки проводов, подбросил на ладони — красные, черные, желтые жгутики, — в детстве непременно нашел бы им применение, да и сейчас выбросил не без сожаления.

Вошел в спальню.

Кукла сменила одежду?

Сток вместе с красавицей из магазина крошки Паллиса притащил и несколько сменных комплектов одежды. Он тут же вспомнил, что сам переодел куклу, но, успев привыкнуть к ее прежнему костюму и растревоженный явлением чужака в своей квартире, не сразу сообразил, что утром сменил привычную уже зеленую блузку безмолвной подруги на лиловую кофту с лиловым газовым шарфом.

Присел на стул у окна. На горизонте высились горы. Над Старым городом, примыкающим с юга к китайским кварталам, парили воздушные змеи, один, огненно-оранжевый, понесло на телевизионную башню и внезапно швырнуло на белый глобус бассейна.

Через три дня история со светящимися окнами в пустой квартире повторилась. И снова Сток мчался по лестнице, и снова не мог попасть ключом в скважину, и снова застал в коридоре парня с пшеничными усами и обветренным, красноватым лицом, и выяснилось, что…

…Загорелся дом напротив, вернее секция: попасть в детскую, где, как сообщили обезумевшие родители, остались двое малышей, удобнее и быстрее всего оказалось с лоджии Стока.

На этот раз Сток не размахивал руками, проводил пожарного инспектора вниз и даже поболтал с Хуанитой.

И после посещения телефонного мастера, и после пожара казалось, что кукла в спальне изменила позу, одета наспех, лежит не так, как он оставлял ее утром перед работой, но уроки ревности Сток зазубрил накрепко и внушал себе, что бесится понапрасну, поделись сомнениями с посторонними — поднимут на смех.

В течение месяца несколько раз Сток заставал в своей квартире неизвестных, и каждый раз находилось вполне разумное объяснение пребыванию мужчин в квартире Стока в отсутствие хозяина, и каждый раз Сток замечал изменения в позе куклы и каждый раз убеждал себя, что сходить с ума теперь, когда уход Сьюзн скорее смешил, чем угнетал, неоправданно.

Сток обратил внимание, что визиты мужчин всегда означали дежурство Хуаниты, но… совпадений в жизни пруд пруди, и Сток не придал значения очевидной случайности.

Никогда раньше он не жил так размеренно. Прелести одиночества, разделенного с невиданно тактичной, ввиду постоянного молчания, особой все более очаровывали.

Странная жизнь Стока наладилась, изредка бередил вопрос: что предпочтительнее — неналаженная нормальная жизнь или налаженная странная? Неестественно? Ну и что. Стоку было с кем делиться наболевшим, было к кому спешить, кого обнимать и даже было кому покупать тряпки, заранее зная, что его ожидает лишь немая благодарность и ни намека на упрек.

Странная жизнь Стока наладилась…

Лейтенант Сатил слушал, покачиваясь из стороны в сторону. Этот Сток красавчик, изломанный, заблудший и все же… такие волнуют женщин, начинка у них особая, сразу видно. Сатил недолюбливал сказки в устах подозреваемых, но давно усвоил: дать выговориться, не перебивать — не зря потраченное время, человек перед лейтенантом может плести несусветное, громоздить небылицы одна на другую, но… нет-нет искорка истины сверкнет в отвале лжи, важно не нервничать, войти в ритм слушания, процеживать фразы, не торопясь перебирать каждое слово, будто сливы или вишни на ферме, когда хочешь подать к столу вазу ягод одна к одной.

Сатил лишь перемежал рассказ Стока восклицаниями: да ну!.. дела!.. ух ты!.. лихо!..

— Я остановил машину, вылез, задрал голову и… снова в окнах свет.

— Ух ты!

— Бегу по лестнице, сердце выскакивает, поверите, привязался к этой… ну, как ее, в общем, ясно, бегу, а гвоздит паскудная мыслишка, липкая, неотвязная. Неужели и эта?.. Распахиваю входную дверь, а в коридоре мужик.

— Лихо!

— Заношу кулак. — Сток повертел сжатыми пальцами перед носом. — Колотушка у меня дай бог, только собирался врезать, а визитер незваный сует бумажку под нос: «Электрическая компания ЭМКО приносит извинения за экстренный осмотр ввиду множественных неполадок на линии и необходимости быстрого обнаружения обрывов, замыканий или непредвиденных нарушений тракта подачи энергии». Мне вот больше всего запомнился этот тракт подачи. Напридумывают!.. Руки тут же повисли по швам.

Электрик забирает сумку, запихивает прибор в серебристую коробку — и к двери.

Я в спальню. Лежит. Вроде все как было, а шарф лиловый — или нет, тогда пестрый? — завязан бантом, да так, что я б в жизни не завязал. Вроде кто-то трогал ее, сразу кровь шибает в виски и все такое.

— Дела!

Сатил глянул на часы: мастерски завирает, не жалея ни сил, ни времени, прав, борется за себя как может. Лейтенант потянулся, нажал кнопку. Вошла розовощекая, излучающая приязнь мисс Рэмптон.

— Подбросьте-ка нам пожевать… и сока.

Мисс Рэмптон ничего себе, излишне скромна, но пообтешется в полиции, и тогда — держись. Лейтенант думал о новехоньком «мерседесе», о поездках на природу, об отпуске.

— Слушайте, Сток, у озера Слезы Марии есть кемпинг или мотельчик какой-никакой?

— Не припоминаю. — Сток машинально перебирал листки бумаги, положенные перед ним Сатилом. Лейтенант глянул на машинку, за которой обычно пулеметом тарахтела мисс Рэмптон, составляя протокол со слов подозреваемого, но… до машинки еще далеко. Сатил хотел послушать Стока, затем предложить вкратце записать сказанное, а с листочками отправиться домой и, завалившись на диван с банкой пива, перечитать хоть сто раз показания Стока, неофициальные, сумбурные, не приобщаемые к делу, а потому более искренние, чем подпертые снизу подписью-закорючкой допрашиваемого.

Впорхнула мисс Рэмптон с подносом: четыре банки сока, на картонных тарелках булки с запеченными котлетами, масло в крохотных коробочках, ножи, вилки.

Сатил дождался, когда мисс Рэмптон вышла, промазал булку маслом, смачно откусил, пережевал, запил соком, обтер рот салфеткой:

— Номер телефона так и не вспомнили?

Сток как раз протянул руку к банке.

— Какой номер? А?.. Не вспомнил.

— Жаль. — Сатил принялся за вторую булку, покончив с трапезой, кивнул на стопку бумаги: — Написали бы, как все было. А вообще не пойму, как вас угораздило? С куклой? Амуры крутить…

Сток пролил сок на штанину, попытался стереть пятно — бесполезно, — махнул рукой:

— Вот если человек потерял руку или ногу, приходится пользоваться протезом, выбирать-то не из чего.

Лейтенант усмехнулся:

— Кукла вроде как протез целого человека, подруги, значит? Лихо! Вообще-то я не осуждаю. Осуждать последнее дело, от осуждения до крови рукой подать, но… — Сатил почесал за ухом. — Вы-то как раз кровь пролили невинную, вот что скверно…

Сток не понимал, куда клонит Сатил: кровь пролил! Сказал же — кукла! Неживая! Как же кровь?..

— Здорово нарезались в тот вечер? — Полицейский крутил вилку.

Сток пожал плечами. Сатил решил помочь:

— Перечислите подряд… конечно, виски…

— Полбутылки, перед этим джин-чистяк, два раза по двойной, после вино, легкое, кажется матеус, португальское, и пива четыре жестянки.

— Большие? — уточнил Сатил. — Банки по ноль пять?

Сток кивнул: мальчишество, будто старший брат устраивает выволочку младшему.

Лейтенант отодвинул поднос:

— Прилично набрались, выходит, соображали не ахти, это ж болтовня, будто у кирных реакция обостряется. — Прикрыл глаза: — Значит, номер телефона не всплыл… а что за человек дежурная, пуэрториканка, Хуанита, кажется?..

Сток устал, внезапно ощутил бесполезность выяснений, жуть создавшегося положения: в его кровати женщина с перерезанным горлом.

Сатил умел пользоваться оружием выжидания, достал пачку зубочисток, предложил Стоку, принялся ковырять в зубах деревянной палочкой, уронил между прочим:

— Пластиковые зубочистки хуже деревянных. Точно!..

Сток кивнул. Лейтенант улыбнулся, будто сообщая: видите, восхитительное единодушие, будь то зубочистка, будь что другое…

— Хуанита красивая, — неожиданно ожил Сток. — Без дураков, точеная девчонка, цвет кожи — редко увидишь, глаза сияют. Вроде дрыхнет сутками и ест сплошь овощи, а я-то знаю: куролесит по ночам, пьет, курить может и ширяется, не веришь собственным глазам.

— Молодость, — смиренно заметил Сатил, вряд ли отметивший тридцатипятилетие. — А деньги любит?

— Кто ж не любит.

— Не так спросил. Все любят, точно, но некоторые просто шалеют, полыхают адским пламенем из-за денежек…

— Иммигрантам деньги всегда нужны. — Сток не желал догадываться, чем руководствуется Сатил, задавая вопросы. Сток сломался, смирился и лишь радовался, что не нарожал детей.

Из окна пахнуло жаром, солнце с утра сошло с ума, над городом клубилось марево, лейтенант закатал рукава рубахи, выгреб из морозильника кубик льда, провел по лбу и шее.

— Вечером перед убийством вы куда отправились?

Сток встрепенулся, ему бросили вызов.

— Я не убивал.

— Предположим… — неожиданно быстро согласился Сатил, — и все же, куда вы поехали?

— В бар «Риголетто».

— Это где ж такой, не в курсе… — Сатил вроде смутился, признав, что знает не все о барах города.

— На север вдоль Шнурка и за рынком орхидей второй поворот налево.

— Между банком и музеем? — Сатил наконец вспомнил бар «Риголетто» и снова обрел уверенность.

Сток подтвердил.

Вошла мисс Рэмптон. Лейтенант оглядел ее с ног до головы.

— Мисс Рэмптон, вам приходилось бывать в баре «Риголетто»? — Точно знал, что девушка по барам не ходок, но считал, что сотрудников надо приучать к быстрым ответным маневрам, всегда пригодится в их работе.

Девушка смутилась:

— Нет.

Сатил не унимался, краткое отрицание вовсе не то, чего он добивался:

— Что так?

— Не с кем!

— Неужели?

— Вот бы и пригласили! — Мисс Рэмптон стрельнула глазенками в лейтенанта. Сатил отмяк: не тушуется, молодец.

— Считайте, пригласил, при свидетеле, — кивнул в сторону Стока.

Сток рассматривал носки туфель: для людей жизнь продолжается, треп, флирт, а Сток уже по другую сторону.

Мисс Рэмптон удалилась, вильнув бедром и дав понять Сатилу, что призывное движение предназначается единственно ему.

— Подробнее о событиях последней недели перед убийством. — Сатил хмурился, деньги за «мерседес» понадобится выплачивать дольше, чем хотелось бы, и еще два внушительных кредита отравляли жизнь.

Сток собрался, говорил без волнения:

— Возвращаясь домой, я обнаруживал, что горит свет, и находил в квартире неизвестных. Мужчин! Думайте что угодно, но я прикипел к той… В день развязки я поймал детину у себя в квартире, не телефониста, не инспектора энергонадзора, не пожарного… просто мужик шести футов пяти дюймов роста. Куклу нашел полураздетой, в непристойной позе… решил, что схожу с ума. Детину вышвырнул на лестницу, бесновался с полчаса, потом осенило — напьюсь! Все помню, как сейчас. От землетрясения оползла набережная Шнурка, рабочие на трех катер-пиллерах сгребали песок и щебень в горки ярда по два высотой, укладчик громоздил облицовочные плиты одна на другую. Ехал я медленно, кружилась голова, казалось, в зеркальце заднего вида мелькает капот одного и того же автомобиля, запомнил разбитую желтую фару и погнутую фигурку на острие радиатора. Напился до умопомрачения, не помню, как вернулся домой, вмиг протрезвел… Кукла лежала, свернувшись калачиком, наверное, я перед уходом из дома прикрыл ее одеялом, чтобы не психовать по возвращении. Лицо гладкое, невинное, как у лютых греховодниц, ангел во плоти, да и только, губы приоткрыты, вот-вот слюна капнет на подушку. Меня затрясло…

Сатил перебил:

— Нож взяли на кухне?

Сток кивнул.

— А не жалко? Такие ощущения и все такое?..

Сток покачал головой:

— Бешенство скрутило, даже кости затрещали — так ломала ярость. Нож вошел мягко, без сопротивления, я успел подумать: удивительно, ну и материал идет на изготовление этих кукол, и вдруг… хлынула кровь!

Сатил к этому моменту уже все разложил по полочкам: из кукол кровь не хлещет — раз; радиатор автомобиля с погнутой фигуркой на острие, похоже, следили — два; мужчины в квартире у ревнивца и неудачника в любви — три! Стока прожаривали, давили методично и умно, провоцировали на взрыв…

— Все! — выдохнул Сток. — Я не знал, что убиваю… не знал, что…

Сатил ласково улыбнулся:

— Жаль, не припомните номер телефона в конторке у дежурной по дому. Пари? Я узнаю этот номер, и еще: он вам известен.

Сток не слушал. Сатил вызвал конвоира, отправил Стока в камеру. Вошла мисс Рэмптон, Сатил привлек девушку, прижался к губам, мисс Рэмптон не сопротивлялась. Поплыла. Сатил отстранил девушку.

— Неплохо целуешься, не напрягаешь губы, молодец! Учил кто?

Мисс Рэмптон порозовела.

— Значит, от природы. Еще лучше. — Сатил подтолкнул юное создание к двери.

Днем лейтенант заявился в дом Стока, предварительно вызнав, что дежурит пуэрториканка.

Визитер прижал нос к стеклу, постучал согнутым пальцем. Взметнулись черные глаза. Сатил распахнул дверь.

— Привет, Хуанита!

— Вы кто? — Пуэрториканка посерела.

— Господь. Для тебя, Хуанита, я господь бог. Ты здесь на птичьих правах. Зацепить тебя… на наркотиках? Или на неуплате налогов? Или на липовой страховке? А как насчет вторжения в жилища без ведома жильцов?..

Сатил точно рассчитал удар. Зрачки затопили глаза дежурной, чернота выплеснулась и залегла обводами серости под густыми ресницами.

— У тебя ключи от всех квартир? — напирал Сатил, ответа не дождался, сжевал пару вишен из горки пунцовых ягод на тарелке. — У тебя есть записная книжка?

Сатил подцепил подбородок Хуаниты, принялся вращать немую голову, будто скульптор, примеривающийся к натуре.

— Ну ладно, ладно! — подобрел лейтенант. — Давай поболтаем для первого знакомства. Ты нашего брата уважаешь, мужиков то есть, вижу по глазам. — Сатил повернулся профилем к девушке, зная, что в профиль неотразим. — Давно мечтал познакомиться с красоткой, родившейся на южных островах… — Далее Сатил понес про карибские ураганы, про ущелье Сан-Кристобаль, где побывал с родителями мальчишкой, про листики орехового дерева и махагони, которые вывез с острова и долго держал засушенными в альбоме, про первые слова пуэрториканского гимна, про лангустов и песни под гитару…

Хуанита не шелохнулась; когда Сатил на миг умолк, выдавила:

— Вы кто?

Сатил сжевал еще одну вишню, сок окрасил выпяченную нижнюю губу и уголки рта, сейчас Сатил походил на позавтракавшего вурдалака:

— Слушай, крошка, мне с тобой п… — лейтенант употребил крепкое словцо, — недосуг. Расскажи-ка мне о жильце по фамилии Сток.

Черные глаза девушки метались по остеклению конторки, будто хозяйка искала возможность ускользнуть от нахального посетителя.

Сатил положил руку на колено девушки:

— Вникни, сучонка, я, например, в курсе, что вы с дружком купили домик за гроши, подкрасили чуть-чуть и толкнули за полтораста тысяч или вроде того, а насчет налога подзабыли… — Сатил импровизировал, и, похоже, удачно. — Ты, видно, утешаешься, что на острове действуют все федеральные законы, кроме подоходного, но… здесь, крошка, не остров. — Рука Сатила поползла вверх. Хуанита не шелохнулась. Сатил поднялся. — Записная книжка есть?

Девушка согласно кивнула:

— Дома… принесу завтра…

— Завтра не годится. — Лейтенант облизнулся, увидав в зеркале на стене губы, выпачканные вишневым соком. — Этот Сток баб таскал?

Хуанита задумалась. Сатил напирал:

— А ты его выручала?

Пуэрториканка гневно зашипела.

— Нет?.. Значит, нет. Спросить нельзя. Так как Сток насчет слабого пола?

— Жил тут с одной около года, месяца три назад вроде расстались.

— Вроде или расстались? — не унимался Сатил.

Хуанита сорвалась:

— Откуда мне знать! Может, Сток теперь к ней ездит барахтаться в кровати.

— О! Да мы злые. Может, и завистливые?! — Сатил шарахнул кулаком по столу. — Книжку выкладывай!

Хуанита полезла в нижние ящики стола, Сатил заглянул в вырез, подмигнул, будто рядом дружок по гулянкам, восторженно покачал головой.

Девушка протянула записную книжку с готовностью, даже излишней. Сатил понял: ничего интересного в книжке нет, решил зайти козырем:

— Хорошо знаешь домовладельца?

Девушка кивнула.

— И я хорошо. Домовладельцы с нами предпочитают дружить, а Мэгнус вообще корешок, стоит мне шепнуть — вылетишь в два счета, работенка не пыльная, крути свои делишки сколько влезет, на твое место дурех найдется невпроворот. — Сатил решил рискнуть. — Мне нужен один номер. У тебя под стеклом лежала бумажка с телефоном…

Хуанита держалась молодцом:

— Не представляю, о чем вы!

Лейтенант запустил пробный шар, — похоже, удачно, заглотнула крючок, — вскочил, не прощаясь, помчался к машине. На переднем сиденье лежал прибор-перехватчик. Сатил выставил на дисплее семь цифр телефона пуэрториканки. В этот миг Хуанита набрала номер Патрика Эмери, чтобы посоветоваться и сообщить, что приходил дознаватель. Эмери поднял трубку, тут же на дисплее прибора Сатила жидкие кристаллы высветили семь цифр служебного номера Эмери.

— Патрик Эмери, — произнес мужской голос. Услыхав Хуаниту, Эмери тут же швырнул трубку. Поздно! Сатил так и предполагал. Все вершил друг Стока. Подъехал к таксофону, взял справочник, выписал семь цифр домашнего номера Эмери.

Через час лейтенант вызвал Стока, накрыл клочок бумаги ладонью:

— Здесь номер телефона, тот, из конторки Хуаниты. И вам этот номер известен.

Сток слушал рассеянно, решив не ввязываться в словопрения, нехотя отвечал на вопросы Сатила, не балуя лейтенанта подробностями. Пару раз прозвучала фамилия Паллиса, Сток не заметил, чтобы она произвела впечатление на Сатила, правда, когда Сток невзначай описал коротышку с бакенбардами, Сатил оживился.

Через час Сатил сгонял в Старый город, бросил машину у магазинчика пряностей «Пемба» и, минуя закусочную «Семья Маруцци», свернул в проулок, где с месяц назад размещалась лавочка кукол исчезнувшего Паллиса. Сатил сразу смекнул, лишь взглянув на витрину с золотыми вензелями, что Сток попал в подвальное помещение с сообщающимися ходами, давно известное полиции и доставляющее немало хлопот, когда приходилось разбираться с простофилями, решившими прикупить пяток пакетиков с дурью: их вводили в дверь с золотыми вензелями, спускали в подвал, а далее преступник, обобрав дурачков, уходил через магазинчик на противоположной стороне, бросив жертву в темном подвале. Со Стоком проделали нечто подобное…

Сатил быстро разыскал коротышку с бакенбардами, говорить пришлось через стойку, заляпанную подтеками кофе и пива.

— Привет, Паллис! — Сатил потрепал обвисшую щеку коротышки.

— Не понял, — прошипел коротышка, и кадык его заплясал, как теннисный мячик, брошенный на мраморный пол.

— Брось трепаться! — Сатил опустился на потертое кожаное сиденье стула-гриба. — Вартанян, мы ж давно знаем друг друга…

Паллис кивнул, расплылся:

— В чем дело?

— Говорят, ты занялся торговлей куклами?

— Я? Куклами?.. Стукачи совсем охамели, что угодно припишут приличному человеку.

Сатил знал: Вартанян работает тайным агентом одного из его коллег, но делал вид, что ему и в голову не приходит, будто коротышка стучит.

Вартанян придвинул Сатилу кружку пива, лейтенант отхлебнул, поморщился: приходится возиться с дерьмом, вроде ему и не по чину, но привык не передоверять другим свои дела.

— Слушай, — Сатил обтер рот салфеткой, отодвинул вторую кружку слишком резко, пиво перелилось через край, замочило живот Вартаняна. — Вы тут облапошили одного мужика, но…

Вартанян ковырял в ухе, счищая серу с пальца о край стойки:

— Но… ничего доказать нельзя. Так?

Сатил улыбнулся — само радушие:

— Так, старина! Никто и не собирается доказывать. Ваш клиент пришил красотку, пропорол горлышко, обернутое бархатной кожей, тут доказывать нечего, взят прямехонько у трупика, благо доброхот неизвестный отзвонил в полицию.

Вартанян молчал, в темных глазах читалось осуждение: есть же негодяи, сотрудничают с полицией! Сатил обожал наблюдать, когда нерасшифрованные, по их мнению, стукачи корчат целомудрие.

— Я полагаю, некто Эмери запутался с бабенкой, дамой, надо признать, экстра-класса, и решил, чтобы дружок, то есть Сток, подсобил ему избавиться от обузы. (Вартанян напоминал безмолвием каменную глыбу.) Видишь, я в тонюсенькой рубашке — жара! И брюки в облипку. Магнитофон спрятать негде, разве что в ноздрю засунуть. — Сатил снова потрепал обвисшую щеку. — Выпусти пар! Никто тебя вязать не собирается. Если мой рассказ правдоподобен, только кивни. — Сатил хотел пугнуть Вартаняна, благо было чем, но решил: вдруг пережмет, понадеялся на благоразумие продувной бестии. — Итак, Эмери прознал про кукол, выполнил копию своей красотки, нанял пуэрториканку в доме Стока, чтобы та пускала мужиков в квартиру, прогревая Стока для решительных действий… и наконец, Стока довели до белого каления, в тот вечер, когда Сток отправился пьянствовать, за ним следили, а в его спальню подложили вместо куклы опоенную снотворным подружку Эмери. Сток под парами вернулся и… попортил красотке облицовку, располосовав глотку. Так… или примерно так? Детали неважны.

Вартанян швырнул порожнюю пивную кружку в мойку. Бархатные глаза южанина ощупали Сатила сверху донизу, лже-Паллис поморщился и… кивнул.

Еще через час в полиции Сатил потребовал, чтобы доставили Стока. Лейтенант снова извлек бумажку с номером домашнего телефона Эмери, по которому поддерживала связь с Патриком Хуанита.

— Сток, — лейтенант перевернул бумажку цифрами вверх, — взгляните!

Сток нехотя потянул бумажку к себе — бледность разлилась по напряженному лицу: номер Патрика Эмери!

— Обычная история. — Сатил кивнул мисс Рэмптон: — Дайте ему воды.

Сток пил жадно. Лейтенант терпеливо ждал. Мисс Рэмптон любовалась загорелыми ногами, то и дело дотрагиваясь до тугих икр. Сатил изредка тыкался взглядом в округлые колени мисс Рэмптон: есть женщины, один вид которых заставляет мужчин забывать о сложностях жизни. Сатил перевернул пластиковый стаканчик дном вверх, прицелился и щелчком отправил стакан в зев урны.

— Вот что, Сток… — Сатил пересказал слово в слово то, что поведал Паллису, особенно подчеркнул ценность кивка коротышки: коллега Сатила уверял, что информация Вартаняна не нуждается в перепроверке. Сатил уважал коллегу.

Стоку тоже все время лезли в глаза ноги мисс Рэмптон, но, в отличие от Сатила, он не восторгался: между этими ногами и вообще любыми женскими ногами и Стоком теперь пролегали годы несвободы.

Сатилу не нравилось, что Сток, не считая бледности, держится более-менее:

— Слушайте, старина, давно хотел спросить, у вас фамилия завершается одним «к» или двумя?

Сток[1] думал недолго:

— Судя по рассказу и кивку коротышки, двумя «к».

Сатил с любопытством всматривался в лицо преступника:

— Зачем Эмери знать, что вы разобрались? Пусть не сомневается, что облапошил дурачка. Пень он и есть пень. Засадить Эмери целое дело. Улик нет, показаний свидетелей нет, все сплошь догадки, мои фантазии штука зыбкая, а кивок Вартаняна к делу не приобщишь. Начнем копать — только спугнем Эмери, еще вывернется и… даст ноги. А если не спешить, отсидите этак… — пожал плечами, — не слишком долго, скостят за вашу выдержку, вообще за приличность непременно. Я бумаги составлю так, чтоб у присяжных свербило: мол, засадили невинного. Выйдете на свободу и… посчитаетесь с обидчиком. Заедете за дружком, пригласите сгонять к озеру Слезы Марии купнуться, позагорать, а там безлюдье, ни души… туда вдвоем, обратно в одиночку. Или что другое на ваш вкус…

Сток не протестовал, лишь слабо сопротивлялся:

— Вы?.. Предлагаете такое?

Сатил умел создавать задел, собственными руками лепить будущие шумные дела, в которых он как рыба в воде:

— Мерзавцев надо наказывать!

— А закон? — не утерпел Сток.

Сатил помрачнел:

— Закон, говорите?.. По закону божьему — вы правы! А захотите подставить щеку — воля ваша, можете простить… время подумать будет.

Из тюрьмы Сток послал Эмери к дню рождения куклу в три фута с шелковыми бантами и васильковыми глазищами под пепельными локонами. К груди дара булавкой приколол записку на кремовой бумаге: «Спасибо за все. Обязательно вернусь! Жди!»

Через пару недель Сатил назначил свидание Эмери в Старом городе на берегу залива.

Воды Кающегося Грешника тысячами стальных кинжалов отливали в лучах закатного солнца. Сатил предложил Эмери сделку: лейтенант кое-что поведает, а Эмери, по собственному усмотрению, оплатит сведения или нет.

Сатил продал Стока с потрохами.

Эмери хмуро слушал, не проронил ни слова, ни подтверждая, ни опровергая. Вдруг неожиданный доброхот записывает их беседу?

Выслушав, Эмери отрубил:

— Бред! Ко мне не имеет ни малейшего отношения.

Сатил иного и не ожидал.

Эмери щедро оплатил сведения, понимая, что сами по себе деньги ничего не доказывают, а Сатила лучше держать в союзниках.

— Зачем же деньги, если не про вас? — Сатил любил поиграть с мышкой-жертвой, размышляя в то же время о мисс Рэмптон и отчетливо представляя ее мордашку на своей подушке.

Эмери улыбнулся:

— Вы из полиции?.. Можете не отвечать. Плачу за складную историю, с детства неравнодушен к Шахрезадам.

Мужчины расстались. Вечером Сатил принимал мисс Рэмптон, девушка перебрала, повторяла фамилию лейтенанта, уверяла, стреляя глазенками, что Сатил[2] опасный человек, хотя и неотразим.

В тюрьму Стоку Эмери писал часто, каждый раз завершая послание одним: «Возвращайся скорее. Жду!»

_____