Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций

Глава 9. Десоветизация — стратегия укоренения потребительской культуры

После противопоставления советской и потребительской культуры мы пришли к выводу, согласно которому советская культура, при всех ее несовершенствах, более гуманна и социально ориентирована, чем потребкульт. В последнее время советская культура терпит серьезную идеологическую атаку, призванную стереть из общественного сознания «рудименты» социализма. Эта атака началась еще в годы холодной войны и была инициирована нашими геополитическими конкурентами. Однако сегодня начался очередной виток антисоветской пропаганды, исходящий уже из лона российской агитационной машины.

Советский Союз западно-американская пропаганда называла тюрьмой народов, хотя ни один малый народ не сгинул во время Союза. В «демократических» США огромное количество индейцев было истреблено, да и в некоторых «демократических» западных странах представители малых народностей вообще людьми не считались и, соответственно, обладали минимумом прав. В Швеции с 1934 по 1976 г. функционировала принудительная стерилизация умственно отсталых, людей низкого социального статуса и представителей некоторых национальных меньшинств. Британский империализм истреблял всех, куда только приходил; индейцев и австралийских аборигенов массово убивали, негров обращали в рабство, а индийцев жестоко эксплуатировали. Россия (и СССР), напротив, расширяла свою империю, не отправляя политику истребления жителей присоединяемых территорий. Понятно, что присоединение далеко не всегда носило мирный характер, но цель уничтожения или геноцида завоеванного народа не преследовалась. В конечном счете, завоеванные народы пользовались равными правами с центральным народом. Некоторые из них, например таджики, до появления СССР идентифицировавшие себя абстрактно как мусульмане, только в период советской «колонизации» обрели письменность, национальный язык, национальное самосознание и культуру в целом. Как в России, так и в республиках уже с 1920-х гг. начали открываться школы и вузы, количество учащихся повышался, и уровень подготовки тоже рос; выпускались образованные люди, а не образованны, каких готовят сейчас во многих учебных заведениях РФ[186]. В царской России и СССР позволялась свобода развития этнокультур. Многие их представители наравне с русскими двигались по карьерной лестнице и даже занимали высокие посты в органах власти. Белоруссы, украинцы, латыши, азербайджанцы и другие не подвергались никакой специальной территориальной локализации, а расселялись по всей территории России, кровно смешивались и географически ассимилировали. Неоднократно малые народы вставали на защиту своих «захватчиков», а некоторые добровольно входили в состав империи, понимая, что без покровительства сильного им будет трудно выжить. Возможно, без российского империализма они вообще исчезли бы. В СССР дружба народов не только воспевалась и декларировалась, а реализовывалась. Так где же настоящая тюрьма народов? Западу выгодно очернять державу, которая не позволяла ему заниматься тем, за что он сам достоин порицания — эксплуатацией третьего мира. Ему также выгодно ослабить геополитического противника путем внедрения разобщающего мифа, который производит демонтаж народного общежития.

Создается впечатление, что наши оппоненты в идеологической войне просто ангелы, и уничтожение коренного населения Америки захватчиками, гордо провозгласившими себя американцами, бомбежка японских городов и многое другое глубоко закопано под землю и не поддается больше эксгумации; Америка и НАТО — просто спаситель всех народов и стран! Они насаждают гуманизм (буквально насаждают, насильственно причиняют добро и наносят пользу) и обвиняют в античеловечности в первую очередь не тех, кто действительно совершает преступления против человека, а тех, кто противится их эксплуататорской политике. Кто не разделяет «общечеловеческие ценности». Оценка степени демократичности тех или иных стран осуществляется по критерию их лояльности Штатам; важна не настоящая демократичность, а готовность играть по правилам американского истеблишмента, именно непротивление их военной или экономической экспансии. Такие двойные стандарты. Смертную казнь убийц-извращенцев они считают проявлением архаичного варварства, но при этом совершенно не стесняются бомбить целые города с ни в чем не повинным населением ради демократии.

Вместе с возникновением идеи об эксплуатации русскими малых народов внезапно появилась идея о том, что во время существования СССР «братские народы» эксплуатировали русских, и сейчас они должны понести наказание в виде всплеска русского национализма. Эта агитация переворачивала имперскость вверх дном, подчеркивала не нормальный имперский принцип управления центром периферии, а, наоборот, некий парадокс управления периферией центра. Мол, СССР был «империей наоборот», при которой метрополия в виде русского народа ущемлялась национальными меньшинствами; соответственно имперский принцип перевернули так, что метрополию, как и периферию, стали именовать формальными, но не реальными. Данная идея, казалось бы, не являющаяся русофобской, на самом деле не только сопутствовала физическому распаду былого Союза, но и служила психологическому отдалению одних народностей от других. Ведь в основе межнациональных конфликтов лежат территориальные претензии, предъявляемые одними союзными республиками другим; все тот же принцип «разделяй и властвуй». Чтобы ослабить СССР, необходимо отделить от него то, что делает его сильным, а сильным его делал не какой-то регион, не какая-то нация, а единство Союза. Нацизм и национализм всегда приводят к расколу внутри страны, а именно это и нужно внешним противникам. Объединяя и сплачивая под своим флагом одних, национализм отделяет их от других.

Не выдерживают никакой критики регионалистские идеи современных правых (преимущественно либералов) о ненужности «кормить» Кавказ и Дальний Восток. По сути, предлагается абсолютно преступный шаг — отделить российские регионы от страны, урезать страну в размерах, лишить ее «ненужной» территории. Такие настроения я именую урезающим национализмом (у С.Е. Кургиняна он называется уменьшительным), который, в отличие от, скажем так, имперского национализма, стремится не расширить горизонты нации или народа, а, наоборот, урезать их и превратить державу в несколько маленьких и беспомощных стран. Он является вирусным явлением, за неким благим для народа и страны лозунгом скрывающим свою истинную вредоносную сущность. В качестве примера приведем идеи либерального мыслителя Д. Фурмана, который каким-то безумным образом противопоставлял имперское мышление национальному самосознанию, а также указывал на несовместимость имперского мышления и правового демократического государства. Никаких оснований для такого противопоставления нет, однако либералов типа Фурмана это отсутствие не особо смущает, и они как по мановению волшебной палочки мистико-метафизическим спекулятивным путем из отсутствия делают присутствие. По его мнению, построить либеральное государство европейского типа могут только националисты, готовые окончательно разрушить наследие российской империи.

«Русское национальное самосознание в Российской империи так и не вырвалось из имперского плена, — пишет Фурман. — И компенсацией может быть только осознание того, что потеря миниимперии есть обретение «нормального» национального русского демократического государства»[187]. Только вот непонятно, зачем строить либеральное государство европейского типа. Либерал-националисты основывают свои умопостроения на априорной необходимости построения такого государства, хотя нет никаких собственно априорных императивных оснований для возведения либерального государства. Также безоснователен тезис о плененном имперскостью национальном сознании. Имперская культура и соответствующие ценности давно стали затухать в массовом сознании и к настоящему времени практически полностью затухли. Их место заняло конформное соглашательство в том числе с анти-имперскими решениями власти и вообще полностью аполитичное потребительство, которое слово-то «империя» не знает и область интереса которого сужается на гламурных журналах, маникюре, шопинге, солярии и т. д. Поэтому странно выглядит призыв в условиях падения имперскости разрушать имперское наследие. Именно воцарившийся потребительский эгоизм, а не национальное сознание и демократическое настроение, следует противопоставлять имперскости. Непонятна также однозначность изрыгаемого некоторыми сочувствующими уменьшительному национализму либералами призыва окончательно разрушить все имперское. Тому, кто агитирует за это, следует, чтобы его действия не расходились с призывами, ликвидировать не только архитектонику имперских ценностей, но и всю материальную инфраструктуру, созданную при советской империи. Да что там мелочиться, ему надлежит стереть с лица земли построенные во время имперскости города — он же хочет разрушить все имперское, а не просто какие-то элементы. Добавлю, что многие умело ориентирующиеся в кремлевских лабиринтах антисоветски настроенные идеологи склонны видеть в том наследии, которое мы успешно проедаем, не ресурс, а проклятие. Но если это проклятие, а не подарок прошлого, дающий возможность стране хоть как-то жить, непонятны разговоры о модернизации. Ведь почти вся ныне российская инфраструктура уходит корнями в страну советов, а если страна советов была плоха и возведенная ею инфраструктура тоже, эта инфраструктура недостойна быть модернизированной. Но вместо нее модернизировать нечего! Что в таком случае имеют в виду, когда произносят гипнотическое и сакральное слово «модернизация»?

Националисты, доведенные в свое время до состояния крайнего возбуждения идеей об эксплуатации одних республик другими, поддержали перестройку и тем самым поспособствовали не просто распаду СССР, а бросанию русских в пропасть бедности и безысходности и появлению так называемого «русского креста» — маркера, характеризующего депопуляцию русских, серьезный демографический сдвиг от рождаемости к смертности. Ухватившись за перестроечные реформы, националисты реализовывали не национально созидающий проект, а самый что ни на есть русофобско-депопуляционный.

Каждый неонационалист является сознательным или бессознательным орудием против России. Если даже он призывает не урезать территорию, а расширять национальное государство, делать его империей, он все равно направляет свою волю в антинациональное русло, поскольку национализм, каким бы он ни был, обязательно призывает к вражде между народами, в то время как сейчас, наоборот, необходима консолидация и борьба с внешним гегемоном и его внутренними агентами. Когда рабы начинают выяснять отношения друг с другом, руководствуясь национальным, религиозным или каким-то иным критерием, рабовладелец может быть спокоен. В мире капитализма с господством класса криминальной буржуазии, вышедшей из лона перестройки, в мире социально-экономической поляризации и угнетения классовое всегда актуальней, а потому и выше национального. Эта истина сохраняет свои позиции даже несмотря на то, что: 1) современное общество не поддается традиционному делению на два класса; 2) нет четкого инструмента, позволяющего с точностью дифференцировать существующие классы, ибо в условиях господства воровства над производством не работает классическое понимание класса через призму собственности на средства производства; 3) не наблюдается проявлений классового сознания. Так или иначе общество все такое же толпо-элитарное, состоящее из эксплуатируемых и эксплуатирующих и множества тех, кто соответствует одновременно обоим этим статусам. Протестным классом должно стать все обманутое и обманываемое властью большинство (а это именно большинство), а не узкая группка людей, которые, в отличие от многих других, уже дошли до состояния, когда «нечего терять». И уж тем более не национализм хочется видеть в качестве ведущей идеи.

После развала СССР среди московского люда проявила себя агитация за отделение от гастербайтерской периферии. В свою очередь, среди периферийного населения стала замечаться идея отделения от диктата Москвы. Москва действительно отчуждается от России, паразитирует на периферии и представляется периферии в качестве другой страны. Периферия по большей части завидует столице. Неудивительно, что по мере роста экономического разрыва между Москвой и периферией в последней возникают сепаратистские тенденции. Самозамкнутость Москвы или какого-то другого города или региона враждебна целостности страны. Москва должна находиться в единстве со всей страной, она призвана нуждаться в периферии, но и периферия, наоборот, призвана нуждаться в столице. Хоть зависть периферии вполне оправданна, стремление отделиться от Москвы убийственно и напоминает метод лечения головной боли посредством гильотины. Для того чтобы такие конфедеративные проекты не витали в воздухе и не стояли на пороге, Москве необходимо перестать отрываться по уровню жизни от иных городов. Москве необходимо перестать эксплуатировать периферию, как она это делает, например, строительством заводов в других городах, когда население этих городов получает вредные отбросы в атмосферу, а деньги от производства получает столица. Я не удивлюсь, если в скором будущем заговорят о национальности «сибиряк».

Ультра-правые, регионалистские и прочие ведущие к территориально-культурной атомизации настроения служат противникам России, несмотря на заверения об их национально созидающей роли. Никакие региональные обособления недопустимы! В условиях глобальных вызовов нам необходимо не региональное или, наборот, космополитичное, а национальное сознание. Именно оно позволяет сохранять национальные традиции и национальную культуру, но вместе с тем национальное сознание не должно стать питательной средой для возникновения разрушающей социальные скрепы ксенофобии и урезающего национализма. Это не значит, что мы должны принимать на свою территорию всех с распростертыми объятиями и поддерживать бесконтрольную миграцию. Как раз миграционные процессы следует контролировать и зачастую делать это достаточно жестко, но не скатываться в национализм (или регионализм), который разрушает интернациональное общество, отводит внимание от реального неприятеля на мнимого и создает основу для территориального распада страны. В условиях глобальной нестабильности намного лучше жить в крупной державе, а не в маленькой стране, могущей гордиться своим национальным сознанием и «чистотой» нации, но неконкурентоспособной и совершенно не имеющей геополитического влияния, а потому превращенной в «богатый» низким уровнем жизни сборочный цех для какой-нибудь одной транснациональной корпорации.

Еще один миф заключался в идее уклонения Советов от цивилизованного мира, в их неспособности пользоваться современными технологиями. Советская техника и производство сразу стали негодными и несовременными. В поддержку этого мифа спекулировали на катастрофе в Чернобыле. Да и сейчас в некоторых американских фильмах русские выступают как постоянно пьяные недочеловеки в валенках и шапках-ушанках, а русская техника представляется в виде агрегатов, по которым для починки нужно просто ударить. Если в годы перестройки подняли шум о некачественных самолетах, поездах и автомобилях, то сегодня нет и таких; остались те самые «некачественные» и добавились купленные за рубежом. Да, то же самое автомобилестроение в СССР можно рассматривать как пугалку для Германии и Японии, как их страшный сон, поскольку отечественное автомобильное производство не идет ни в какое сравнение с немецким или японским. Однако после перестройки околокриминальные круги, прибравшие к рукам средства производства, это автомобилестроение нисколько не подняли. Поэтому грешно говорить о плохом производстве этого режима при осознании, что с приходом другого режима все равно никто его усовершенствовать не будет.

Также в 1990-е гг. неплохо работал миф о низком уровне отечественной медицины и ее недостаточно качественном техническом оснащении; естественно, замалчивались сведения о многочисленных прецедентах медицинской халатности, которые имели место в системе «здравозахоронения» Запада и привели к летальным исходам.

Другой — самой главной — мифологемой являлась концепция преступности советского государства, его полного неуважения человеческих прав. Конечно, вряд ли стоит говорить об абсолютной гуманности режима, но дело в том, что данная идея была максимально раздута, преувеличена в массовом сознании. Для создания общесоциальной ненависти к «совку» специально завышали цифры репрессированных, расстрелянных, в том числе без суда и следствия. Кому-то понадобилось посчитать пострадавших таким образом, чтобы их число в конечном счете стало в десятки раз выше. Нашему народу было навязано мнение о том, будто его долгое время обманывали и эксплуатировали, будто «наших» притесняли. Формированием нового нарратива об общественном страдании разжигали межнациональную рознь, поощряли идеи исключительности каждого народа, а также антирусские настроения. Стоит добавить, ссылаясь на Т.В. Грачеву, что дефицит рождений за 9 лет ельцинизма (ель-цинизма) в 3 раза выше, чем за 14 лет сталинских репрессий, а общее количество демографических потерь режима Ельцина почти на 5 миллионов выше режима Сталина и суммарные ежегодные потери при ельцинизме практически в 2 раза выше, чем при сталинском режиме. Сегодня смертность превышает рождаемость в 1,7 раза[188]. Так что хуже для страны и ее населения — репрессии при Сталине или беспредел при Ельцине? Наконец, если трактовать репрессии как подавление одних слоев населения другими ради собственной выгоды, можно сказать, что при Ельцине репрессий было еще больше; они ведь могут проявлять себя не только на уровне физической расправы, но и на уровне экономического реформирования, приведшего к тотальному расширению бедности. Кстати, убогий и вечно пьяный первый президент РФ обещал положить голову на рельсы в случае неэффективности реформ, в случае, если реформы не приведут к всеобщему процветанию. Не положил. Или он изначально кривил душой, говоря это, или же просто счел проведенные реформы эффективными. Множество современных либералов отбивают поклон Ельцину и его реформам, не понимая их настоящей губительности для страны и ее населения.

Представители советской милиции стали выступать в образе душегубов и садистов. А вот про многочисленные случаи жесточайшего превышения полномочий со стороны американских и западных полицейских не говорилось ничего.

Чуть ли не настоящим психозом сопровождался «факт» того, что советское государство травит людей алкоголем, овощами с нитратами и другими продуктами питания. Как раз тогда мы питались нормально, а вот сейчас поедаем нитраты и всякую генно-модифицированную отраву. В 1992 г. Ельцин издал указ об отмене государственной монополии на водку, что дало право любому предпринимателю производить и закупать водку и торговать ей; в итоге на рынке появилось множество видов низкокачественной приводящей к отравлениям водки, распространилось самогоноварение, ухудшилось финансовое положение государства. Так что Советский Союз туг ни при чем.

О.А. Кармадонов, проведя контент-анализ газеты «Аргументы и Факты» за период с 1984 по 2008 г., сформулировал вывод, согласно которому в процессе перестроечного «реформирования» советского человека убедили в том, что он живет в социуме тотальной лжи. Родная армия стала преподноситься в образе сборища пьяниц и воров, врачи — в образе убийц и вредителей, учителя — как садисты, а рабочие и крестьяне — как пьяницы и лентяи[189]. Одновременно в ментальное пространство внедрялись две прямо противоположные идеи, которые возбуждали две разные, взаимнозаменяемые формы недовольства: это идея тупой уравниловки, и идея номенклатурных льгот и привилегий. Произошла тотальная не просто десоветизация, а декоммунизация общества в том числе и на ментальном уровне.

Советская номенклатура во время перестройки стала представляться массовому сознанию в виде погрязшей в роскоши черни, хотя такую картину создавала как раз новоявленная номенклатура, а Ельцин ездой на «Москвиче» отводил от себя удар. Номенклатура сформировала образ общественного врага в виде «другой» номенклатуры и, натравив на нее массы, сама выступила во вполне приглядном свете. Интересно то, что имеющий «Волгу» секретарь райкома воспринимался как буржуа, а на ездящего на такой же «Волге» банкира внимания не обращали. Разрыв менее чем в десять раз между зарплатами старшего научного сотрудника и министра СССР многих смущал, а в конце 1990-х гг. мало кого «трогал» разрыв в сотню раз. Стереотип работал следующим образом; советская номенклатура все равно зажралась больше, чем новые хозяева. Естественно, этот стереотип в корне противоречил фактам.

В годы реформ люди внезапно «узнали», что отсутствие собственности на средства производства убило в советском человеке архетип хозяина и пробудило склонность к воровству. Эта изощренная либеральная мифологема абсолютно противоречит действительности. Во-первых, лучше уж пусть будет убитым архетип хозяина, чем являет себя в том виде, в каком явил среди новых собственников на средства производства, хозяйственность которых сделала многое для деиндустриализации страны и для личного обогащения за счет некогда коллективной собственности. Во-вторых, определенно нивелирование данного архетипа никак не связано с воровством, поскольку уровень преступности в СССР был намного ниже, чем в постсоветской России. Да и вообще, данную мифологему следует представлять в точности до наоборот, так как именно переход средств производства в частные «хозяйские» руки уместно связывать с воровством в особо крупных размерах.

Во время реализации программы очернения советского прошлого и русской культуры на телевидении не давали никакого эфира тем специалистам, которые желали развенчать эти мифы, необходимость реформирования страны, а также саму программу манипуляции. Так что эфир был предоставлен далеко не каждому. Когда эти и многие другие антисоветские и антирусские стереотипы сыграли свою роль, когда была достигнута точка невозврата, после которой возвращение в социалистический режим было уже невозможно, резко сократилось количество печатных изданий. Газет и журналов стало выходить в разы меньше.

Интеллигенция деклассировалась благодаря быстрому обнищанию, читателей стало мало, спрос на прежние огромные тиражи упал. Да и сама программа манипуляции была завершена, и уже не требовалось продолжать так интенсивно внедрять мифы в массовое сознание. При этом запад позировался как потребительский рай на земле, образ которого вызывал у советского гражданина недовольство собой и отвращение к себе как представителю незападной, а потому нерайской цивилизации. То есть дискредитация запада сменилась его апологетикой. Так началась волна потребительства. Советские идеалы поменялись на потребительские в умах далеко не всех людей; плоды длительного воспитательного воздействия остаются надолго. Прежние идеалы равенства и солидарности вступили в конфликт с новыми культами индивидуализма и гедонизма, и такое противоречие символизировало серьезный общественный раскол.

Мы не сохранили целостность Советского Союза тогда. Сейчас необходимо устремить свой взор в будущее и сделать все возможное для сохранения того, что имеем сегодня — нашей страны. Сохранение целостности России заслуживает статуса главного приоритета. Кто не поддерживает свою империю, автоматически расписывается в поддержке чужой, ибо на геополитическом пространстве нет никаких свободных лакун, как на шахматной доске нет не имеющих отношения к игре клеток. Может быть, люди больше не хотят чувствовать себя пушечным мясом, погибать за некие имперские химеры, и это нежелание можно понять. Однако сегодня, когда империя необходима более чем ранее, когда только империя способна защитить людей от нападок другой империи, химер никаких нет, а есть вполне прагматичная потребность выстоять, отстоять свою независимость и жизнь, а вместе с тем жизнь своих потомков.

Начавший обороты процесс переписывания нашей истории на новый лад, ее очернения и фальсификации — яркий пример космополитизации и декультуризации[190]. Скоро выяснится, что Вторую мировую выиграли американцы, а Советский Союз вообще не приложил к достижению победы никаких усилий; американские школьники и студенты давно уже убеждены в таковой «истине». Уместно вспомнить В. Резуна, выпускающего книги под псевдонимом «Суворов», который проповедует идею, что в 1941 г. агрессором являлась не Германия, а СССР. Суворов — всего лишь один пример из всего множества «историков», оправдывающих политику Гитлера и оскорбляющих память тех, кто отдал свои жизни во время Великой Отечественной войны. На западе, можно сказать, стало правилом хорошего тона переводить и тиражировать труды тех русских деятелей, которые ругают Россию (СССР), и не давать дорогу тем печатным работам, в которых представлен положительный (и объективный) облик России.

В некоторых бывших советских республиках существует сильное антироссийское лобби. К сожалению, Западная Украина проникнута русофобством. Украинцы представляют советские войска в качестве оккупантов, а русских считают своими врагами, и эта точка зрения не является на Украине маргинальной. Русофобские настроения на Украине проявляют себя довольно давно, однако они подогревались риторикой В. Ющенко, который неправомерно утверждал о вине России за недостаточно высокий уровень жизни украинцев, об обворовывании Россией Украины, о голодоморе как целенаправленном геноциде украинцев. Украинцам проамериканские лоббисты в период революционного Майдана говорили о необходимости не улучшения производства страны, а проведения оранжевой революции, интеграции в содружество богатых стран ЕС (которая якобы спасет их экономику) и разрыва с «предосудительным» советским прошлым путем акцентации внимания на своих особых украинских корнях и подавления всего русского[191]. То есть им совершенно открыто навязывалась деиндустриализация, отход от связи с братским народом и националистические настроения по отношению к нему. Поэтому неудивителен антисоветизм и русофобия электората Ющенко, а также трагичные случаи нападения антирусски настроенных националистов на ветеранов Великой Отечественной войны и попыток сорвать празднование 9 мая.

В России вместе с фронтовиками уходит сакральность Великой победы, вся ее глубина. Сегодня День победы многими, особенно молодыми людьми, представляется в качестве рядового праздника. Изменилась ценностная система, которая сейчас сакрализирует иное — то, что лежит в совершенно другой плоскости, нежели победа. Величие победы затмевается величием повседневного — того, что не заслуживает сакрализации.

Среди русских либералов находится достаточное количество персон, проникнутых идиосинкразией ко всему советскому и русскому, которые солидаризируются с Резуном и ему подобными, а страну называют уничижительными словами типа «рашка» или «эрэфия». Выглядит крайне убогой, например, либеральная претензия к Сталину за то, что он первым не осуществил нападение и тем самым не предотвратил немецкую агрессию. Если бы он это сделал, против СССР встала бы вся Европа, и тогда война была бы в разы ожесточенней, а дальнейшую «славу» агрессора Союз не смог бы никак замазать. Некоторые русофобствующие либералы идут еще дальше, отрицая напрочь явление, называемое Великой Отечественной войной. Мол, была Вторая мировая, начавшаяся в 1939 г., но не Великая Отечественная, которая является патриотически-пропагандистским фантомом, искусственно разделяющим одну войну на две части.

Особенно циничным выглядит следующее убеждение: в случае триумфа Гитлера русское население жило бы лучше, чем при победе Сталина, потому победа Советского Союза не отвечала интересам самого Союза, а советский режим необходимо было уничтожить, объединившись с национал-капиталистической Германией. Апологеты такой позиции вспоминают потери в войне и, зачастую их завышая, говорят о том, что СССР заплатил за победу слишком большую цену, которой не стоила победа, было целесообразно сдаться Гитлеру, чтобы уберечься от этих потерь. Война — это не продукт на полке, который поддается ценовому измерению. Интересно знать, на каких основаниях возник вывод о том, что при сдаче Германии советские люди зажили бы лучше. Может, наоборот, немцы большую часть населения СССР истребили бы, а меньшую — поработили. Эта позиция выглядит более обоснованной хотя бы в силу следующих аргументов. Во-первых, идеология нацистов рассматривала русских и многих других как недостойных жизни недочеловеков. Во-вторых, немцы успели не только на идеологическом, но и на практическом уровне показать миру свой «концентрационный гуманизм» с газовыми камерами, пытками и расстрелами, что делает рассуждения о хорошей жизни советских людей под немецким протекторатом не в меру отвлеченными от реальности в своем романтическом утопизме. Среди апологетов десоветизации слышны возгласы о высокой цене сталинской индустриализации, но не слышны разговоры о высокой цене индустриализации в других странах; если бы СССР не был индустриализирован, вряд ли он одолел бы военную мощь Германии, а если и одолел, то ценой еще больших потерь.

Советский народ одержал победу над немцами не благодаря системе, а вопреки ей — еще одно ревизионистское убеждение, требующее своего развенчания. Советский народ не мог одолеть немцев вопреки системе, так как без управления он превратился бы в неорганизованную толпу без дисциплины и грамотной стратегии. Любая армия, лишенная руководства, становится дезорганизованной массой.

Ревизионистски настроенные авторы ругают пакт Молотова-Риббентропа, возмущенно крича «как это Сталин подписал с этим мерзавцем Гитлером договор, какая низость!», хотя данный документ являлся показателем высокого уровня советской дипломатии. Его следует рассматривать не как шаг агрессивной солидаризации Сталина и Гитлера против западных держав, а как попытку сдерживания войны между Германией и СССР. Я уверен, что если бы пакт никогда не был заключен, эти либералы обвинили бы Сталина в отсутствии дипломатических попыток сдержать гитлеровскую агрессию. То есть и в этом, и в ином случае Сталин выступил бы в их глазах виновным. В своей логике они не столько аналитически подходят к Сталину, сколько заведомо критически, а потому в упор не видят достижений, или же то, что принято считать достижениями, переворачивают вверх дном в попытке найти любой дополнительный повод не для научного осмысления действий вождя, а для его принципиальной дискредитации.

Дело дошло до того, что стали специально пробуждать симпатии к тем, кто во время Великой Отечественной войны воевал на стороне гитлеровцев против СССР. Так, предатель Власов в некоторых источниках теперь уже фигурирует не как предатель, а как смелый борец с большевизмом и сталинизмом. В 2005 г. перед юбилеем Победы «по суворовским училищам и кадетским корпусам с помпой и почетом ездил капитан власовской армии Г1. Бутков, который рассказывал учащимся как он вместе с гитлеровцами уничтожал «проклятых большевиков»[192]. А. Тарасов отмечает появление новых школьных учебников, ориентированных не на достоверное изложение истории, а на «борьбу с коммунизмом», которые фактически реабилитировали фашизм, провозглашая Сталина главным виновником 11 Мировой войны, а Гитлера — «невинной жертвой сталинской агрессии». Книги перебежчика Резуна, пропагандирующие эту точку зрения, издавались миллионными тиражами, а фильмы, пропагандирующие книги Резуна, транслировались в самое выгодное время («прайм-тайм») на ведущих телеканалах. Бригада кинодокументалистов во главе с Татианой Донской, сделавшая правдивый фильм об обороне Москвы, была за это изгнана с телеканала ТВЦ. Когда фильм показали по ТВ-6, он подвергся форменной травле со стороны некоторых изданий, в частности газеты «Известия»[193]. В результате былое единодушие в оценке значения Великой Отечественной войны сменилось каким-то нездоровым плюрализмом, который отодвинул в сторону статус Великой Отчественной войны как одного из основных символов национального сознания, десакрализировал этот символ. Значительная часть современной молодежи, к сожалению, почти ничего не знает ни о войне, ни о ее героях. Неудивительно, что люди стали стесняться своей родины, родины своих дедов, отцов и матерей. Как писал С. Кара-Мурза, когда русские утратят образ Великой Отечественной войны как важную часть «мира символов», их устойчивость против манипуляции сознанием снизится еще больше[194]. Так что помимо вопроса о том, что нас ждет в будущем, не менее актуален вопрос: «какое прошлое нас ждет в будущем?».

Образ Великой Отечественной войны и символ победы выступают необходимыми общественными скрепами. Ни при каких условиях нельзя допускать ревизию истории Великой Отечественной войны и культа Великой победы, так как исчезнет скреп, хоть каким-то образом объединяющий общество на основе общей судьбы, общего героического прошлого. Ревизия победы, ее десакрализация, отрицание ее ценности, выведение СССР из списка победителей зла крайне губительны не для СССР, а для современной России. Чувство вины, связанное с войной, призваны испытывать явно не мы, а немцы за выполнение безумного кровопролитного плана, который был выгоден даже не столько Гитлеру, сколько англосаксам, желающим руками немецких солдат разбить своего геополитического конкурента — Советский Союз[195]. Чувством вины должны быть наполнены сердца французов, трусливо сдавшихся Рейху. Нам же пристало не бичевать себя, а гордиться тем, что наши деды проявили героизм и победили врага, ибо подрыв нашего уважения к победе, его деконструкция до собственной противоположности — это подрыв уважения к своему народу, демонтаж социально-культурной идентичности.

В сфере художественного творчества много идеологем, дискредитирующих наше настоящее или прошлое. Например, рекламный ролик следующего содержания. Иванушка-дурачок сидит, как обычно, на печи и пьет… «кока-колу». Здесь наблюдается не просто безобидный синтез элемента русского фольклора с несовместимым ему американским коммерческим образом. Это абсурдное соединение уничтожает исконно русский архетип, элемент исторической памяти, которая, в свою очередь, является опорой общественного сознания. Фальсификация народного эпоса — мощная диверсия, а не безобидная шутка. Ни у кого ранее герой многочисленных сказок не ассоциировался с «чудодейственным» напитком под названием «кока-кола». После таких рекламных роликов в массовом сознании создаются «неправильные» ассоциации, которые уже не имеют связи с подлинным архетипическим содержанием, а это содержание теперь извращено и трансформировано на американский (в данном случае) манер, национальная фольклорная ценность заменяется символом американской культуры (или бескультурья). Не менее наглядным примером выступает фильм «Сволочи», показавший то, чего на самом деле не было в истории второй мировой войны и Советского Союза. В этом фильме не только искажаются события, но они искажаются явно не в угоду теплым чувствам к нашей родине. Такое искажение извращает высокое чувство патриотизма, закладывает идеологический фундамент для убежденности в том, что на фронт якобы отправляли детей, и не просто отправляли, а использовали, как пушечное мясо, как приманку. Другой пример из кинематографии (только на этот раз не российской, а американской) — фильм К. Тарантино «Бесславные ублюдки», где демонстрируется альтернативная версия окончания войны, только вот в фильме она преподносится не как альтернативная, а как реальная. «Ну и что в этом особенного, — скажет какой-нибудь обыватель, — режиссерская версия не претендует на истинность, а сценарий представляет собой не работу, основанную на исторической науке, а безобидную фантасмагорию, цель которой заключена только в развлечении зрителя». Безобидную лишь для тех, кто знает историю и понимает, что этот фильм — всего лишь продукт фантазии, имеющий мало общего с действительностью. Однако он и ему подобные «творения» могут послужить своеобразным учебником по истории для подрастающих неокрепших умов, не знающих реальных событий. Такие фильмы — это не проявления вкуса, «о котором не спорят», и не материал, о котором можно подискутировать в академичном духе типа «режиссер, как мне кажется, не совсем понял…». Он как раз все понял правильно, но плод его деятельности просто не согласуется с верным пониманием действительности. Чем большую популярность и широту тиражирования будут приобретать фильмы, ориентированные на фальсификацию исторических событий, тем в большей степени они будут получать статус продуктов, из которых начнут черпать «знание», а не только эмоции, связанные с развлечением. Если фильмы, наполненные насилием, обвиняются в жестоком натурализме, то медиатексты типа «Бесславных ублюдков» заслуживают обвинения в жестоком лженатурализме, эффект от которого намного хуже. Заложенный в таких фильмах вымысел получит статус истины, вымышленная природа которой будет предана анафеме.

Кстати, такие фильмы, как «Рэмбо», тоже едва ли были сняты просто в коммерческих целях. Америка, проиграв войну с Вьетнамом в реальности, опозорившись на весь мир тем, что какой-то там Вьетнам утер ей нос, с помощью подобных фильмов выиграла ее в медиапространстве. В фильме Оливера Стоуна «Спасите рядового Райана» продемонстрировано такое уважение государства к своей армии, что в случае, если несколько братьев воюют и в живых остается только один, его возвращают с фронта к семье до окончания войны. Подобные фильмы сакрализируют американский гуманизм, которого на самом деле нет. Они создают гуманную видимость, виртуалию, не имеющую ничего общего с реальностью.

Риторика предпринимаемого сегодня на правительственном уровне курса по декоммунизации и десоветизации вытесняет из коллективной памяти все советское и играет важную роль в оболванивании масс, в замене трудового пролетарского сознания (которое итак выхолощено) политически пассивным потребительством и развлекаловкой. Чувства солидарности и товарищества представляются неадекватными современности, архаичными и рудиментарными, а на их место возводится принцип индивидуализма. В итоге десоветизация как стратегема забвения части народного культурного наследия, как насильственная трансформация общественного сознания, как молот социальных смыслов, как новый манипулятивный проект, переходит в декультурацию и дерусификацию, вызывая к жизни глупое самооплевывание и неоправданное чувство вины. Ведь согласно ей советский проект следует считать одним большим преступлением, а последние почти сто лет целесообразно представлять как период глубокого позора России, как черную дыру истории, достойную не гордости, а покаяния. А как же победа в войне, полет в космос, индустриализация и создание гигантского промышленного комплекса, бесплатное образование и медицина, социальные программы, великая наука и культура? Именно достижениями советского периода нужно гордиться а не курсом на десоветизацию, предпринятую теми, кто, не совершив никаких принципиальных достижений, проедает богатое советское наследие. Очерняя советскую экономику и производство, постсоветские лоббисты очерняют то, чем сами активно пользовались, то, на чем набили себе карманы. Десоветизация искореняет нормальный здоровый патриотизм. Думается, под знаменами десоветизации и десталинизации создается легитимность объявления вне закона, как сталинских, любых исходящих из общественных низов попыток внедрения необходимых для современного общества тех или иных социалистических преобразований, пересмотра результатов приватизации, раскулачивания олигархата и т. д. В условиях, когда капитализм показал свою несостоятельность, поворот в сторону социалистических преобразовании архиважен, но если власть инициирует десоветизацию, она обрубает концы для реализации не просто важного и нужного, а НЕОБХОДИМОГО.

На Сталина современные либералы навешали столько ярлыков, что живого места не осталось. Они его обвиняют во всем плохом — в том числе в нападении Гитлера. А все хорошее, что было в СССР — индустриализация, экономический рост, победа в войне — они приписывают некоей фатальной событийности, которая произошла якобы не благодаря Сталину, а несмотря на него. Впрочем, большинству либералов эти положительные сдвиги положительными не представляются. Не было ведь ни общества потребления, ни спасительного кредита и кредитомании, ни красивого гламура, ни отхода власти от регулирования экономикой, ни интеграции в цивилизованный западно-американский мир. Следовательно, ничего хорошего не было. Современный режим не идет ни в какое сравнение с советским. Те цели, которые декларировались в перестроечное время, выполнены не были. Мы не достигли ни экономического роста, ни совершенствования качества производства, ни внедрения новых технологии. Двадцать лет попыток идти по пути построения капитализма показали полную несостоятельность этого пути, его тотальную ошибочность. Советский проект преобразовал аграрную страну в индустриальную и одержал победу в Великой Отечественной войне. Современный проект привел к деградации почти всего, чем был богат СССР и что он нажил непосильным трудом. В упадок пришла не только материальная сфера, связанная с производством, но также идеальная, поскольку статус добродетели получили самые негативные человеческие качества. Современный проект расписался в собственной политической, экономической и культурной импотенции, о чем можно утверждать совершенно объективно, отбросив в сторону всякую идеологическую предвзятость.

Скрываясь за здравым и необходимым стремлением отдать дань жертвам сталинских репрессий, проводят не десталинизацию (которая была начата еще Н.С. Хрущевым в проекте по развенчанию культа личности Сталина), а десоветизацию. Десталинизация и десоветизация — разные проекты, и не стоит подменять одно другим, как это делают либералы и заокеанские лоббисты, пытаясь экстраполяцией имени Сталина на весь советский период делегитимировать этот период. Проявление уважения к репрессированным в сталинские годы необходимо, но оно совершенно не требует принятия программы десоветизации. К Сталину можно относиться по-разному: как к человеку, проведшему индустриализацию, выигравшему Великую Отечественную войну, сохранившему и расширившему целостность Советского Союза, и в то же время как к монстру, совершившему ужасные преступления перед своим народом. Однако Сталин не олицетворяет собой СССР и всю хронологию существования Советского Союза. Поэтому нельзя допускать подмену понятий, согласно которой, говоря о скорби по отношению к репрессированным в сталинское время, по сути развенчивают культ всего советского. Скорее всего, как память о репрессированных, так и сталинская тирания выступают всего лишь ширмой, отговоркой, служащей легитимации внедрения крайне вредной программы. Сама же личность Сталина, как и судьбы подвергшихся незаслуженным репрессиям, мало волнуют современное либеральное пропагандистское лобби. Десоветизация произошла еще во времена перестройки. Собственно, перестройка и есть десоветизация. Однако сегодня потребовалась новая десоветизация, поскольку тогда окончательно и бесповоротно добить СССР не на бытийственном, а на ментальном уровне не удалось, не удалось ликвидировать оставшиеся островки советских (нравственных, коллективистских) ценностей, мешающих интегрировать Россию в глобальную систему. Целясь в СССР, разрушают даже не советскую, а просто высоконравственную культуру.

СССР отличался нормальной стратификацией общества, отсутствовал разрыв между бедными и богатыми, квалифицированные сотрудники получали больше неквалифицированных, не было паразитической предельно огламуренной прослойки, которая сегодня называет себя прогрессивным и креативным классом, занимается сомнительным искусством шоу-бизнеса и торговыми спекуляциями. В СССР и представить себе не могли, что какой-нибудь бездарный деятель типа Билана или Тимати будет получать в десятки раз больше вузовского преподавателя. СССР родил множество великих ученых и деятелей искусства. В СССР у любого человека была возможность получить бесплатные качественное образование и медицинскую помощь. Наконец, советский народ победил в 1941 г. Но в 1991 г. победу удержать не удалось: это был уже другой народ, одурманенный американской мечтой, и борьба велась уже другими, более хитрыми и подлыми способами. Так заслуживает ли советский народ и советский режим тотального очернения? Конечно, нет. Жаль только, что этого не понимают отчаянно критикующие все советское российские компрадоры, некоторые из которых занимают очень высокие государственные должности. Видимо, их критическая позиция — суть проявление вытесненного комплекса неполноценности, связанного с осознанием недостатка сил, интеллекта и воли создать такой грандиозный проект, как Советский Союз с его инфраструктурой и культурой. Переполняющие их неблагодарность к прошлым поколениям, зависть и невежество, отсутствие долга и обязанностей, сродни качествам описанной Ортегой-и-Гассетом массы[196], которая также ненавидит все новое и ценное, имеют непосредственную связь с их идеологической позицией.

Если достоверно неизвестны виновные в тех или иных исторических событиях типа массового убийства польских офицеров в Катынском лесу, ничто не дает право категоричным образом обвинять в них кого-то конкретного. Но этим категоризмом любят пользоваться те. кому интересна не истина, а дискредитация истории России. Особенно неприятно то, что российская власть признала вину Советского Союза за убийство этих поляков и просила у Польши прощения. Зачем Кремль признал вину советского руководства, да еще после того, как в антисоветской теории были найдены грубые фальсификации? Ведь признание антисоветской (антироссийской) теории, недоказанной основательно, есть очередной вклад в «великое» дело масштабирования русофобии. Западу именно это и надо, он заинтересован в заполнении исторического пробела тем материалом, который выгоден именно ему, но не России.

Добавлю, что признание власть имущими ответственности советского руководства за катынское дело ставит крест на дальнейшем расследовании. После того, как данная версия была признана Кремлем, никакой следователь не станет с ней спорить. В ином случае неангажиро-ванному следователю, который придерживается противоположной точки зрения, просто не дадут принять «неудобного» решения. Катынское дело, как и многие другие, имеет статус не научно-исторический, а сугубо политический. В польских лагерях погибали красноармейцы, но Польша не спешит признавать за собой преступления перед Россией. Так почему же нам надлежит каяться, а значит, признавать вину за то, в чем скорее всего мы невиновны?

Часть описаний исторических фактов выглядит весьма сомнительно, даже несмотря на то, что эти факты приводятся не в продуктах китчевой культуры и не в книгах новоявленных историков, которых официальная наука не приемлет, а именно в традиционных учебниках по истории. Мы до сих пор не знаем многого о тех или иных исторических деятелях и событиях, мы до сих пор не знаем настоящих причин войн и революций. В лоне не только исторической науки, но и исторического дискурса появляется огромное разнообразие противоречащих друг другу концепций, рост которого указывает на методологическую смерть истории, а вместе с тем и исторического сознания.

В годы перестройки парадигму былого величия сменила парадигма социального уродства. И эта парадигма продолжает существовать, на что указывает все тот же экран телевизора. Видимо, создавая атмосферу «никуда не годного совка», манипуляторы надеются вызвать большую благосклонность к нынешним ошибкам (мягко сказано), легитимировать их путем очернения прошлого — очернения не только ошибок прошлого, но и достижений. Фильм «Адмирал» представляет Колчака этаким героем, несмотря на то, что он проводил массовые расстрелы мирного населения. Данный фильм также направлен на декоммунизацию, которая поддерживается созданием положительного образа врага большевиков.

В передаче «Суть времени»[197] С.Е. Кургинян говорит, что, согласно результатам общероссийского социологического опроса, охватившего почти 35 тысяч человек, подавляющее большинство респондентов не поддерживает курс на десоветизацию. 69 % дают отрицательную оценку программе десоветизации; не хотят признавать СССР преступным государством, осуществляющим геноцид своего народа и виновным в развязывании Великой Отечественной войны 89,7 %; из относящихся к программе нейтрально 85,1 % не хотят ее реализации на практике; из поддерживающих программу 40,6 % не поддерживают ее реализации; 90,3 % горожан и 87,4 % сельчан против программы, что противоречит мифу о либеральной прогрессивности города и архаичности села (мол, только в селах люди не желают десоветизации); среди верующих и неверующих людей примерно соразмерны как количество оппонентов десоветизации, так и градус ее неприятия по десятибалльной шкале, хотя часто слышны отождествления атеистов с коммунистами; даже 80 % людей 15–19 лет не поддерживают программу; отрицают программу 84,7 % людей с неполным средним образованием, 89 % — с незаконченным высшим, 86,5 % — со средним, 85 % — с незаконченным высшим и 92,1 % — с высшим, что противоречит либеральным мифам о настроенности только темных необразованных людей против данного курса; национальный критерий особого значения не имеет, так как среди представителей каждой национальности наблюдается большой отрыв в пользу непринятия программы и по количеству респондентов и по степени отношения к программе по шкале; не поддерживают программу десоветизации 88,9 % безработных, 87,5 % предпринимателей, 85 % учащихся и студентов, 84 % наемных рабочих, 90,7 % пенсионеров, 91,1 % военных и МВДшников, 91,9 % работников крупных компаний; 90,7 % сотрудников госпредприятий; региональный фактор также не является показательным, поскольку в каждом регионе число оппонентов значительно выше числа симпатизирующих программе десоветизации. В другом выпуске этой же передачи[198] С.Е. Кургинян приводит результаты другого не менее масштабного социологического опроса: 53 % предпочитают доведению до конца начатых в 1990-е гг. реформ, возвращение к советскому порядку, 91 % предпочел национальному развитию за счет ограбления колоний и подавления других развитие за счет собственных ресурсов и национальных ценностей (настоящий антиамериканизм!), 50 % назвали следствием происходящей сейчас десоветизации возможный распад страны, только 21 % увидел в десоветизации средство для модернизации, признали величие СССР и советского народа 86 % (и лишь 7 % признали преступность Советов), всего лишь 19 % считают падение СССР естественным процессом (все другие согласились с предательством руководства страны, с подрывной работой зарубежных спецслужб, с доверием народа антисоветской пропаганде), 60 % в случае развала РФ стали бы протестовать, 52,9 % говорят о существующей ностальгии по СССР среди более половины их знакомых, 71 % считают ностальгию оправданной, 62 % не согласились променять целостность РФ на западный уровень благосостояния, свободы и безопасности. Я перечислил не все результаты, так как опрос был достаточно широким, и я решил привести самые главные результаты. Добавлю только, что, согласно проведенному опросу, значительное большинство говорит о самых разных потерях, именно потерях, которые понесли люди после падения Советского Союза. Отрадно, что ментальное пространство российского населения не проел либеральный червь десоветизации. Ведь колокол, бьющий по Советам, автоматически бьет по нам. Однако, несмотря на общественное мнение, курс на десоветизацию выбирается нашей властью самовольно.

Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе приняла возмутительную резолюцию, согласно которой сталинизм и гитлеризм приравниваются как одинаково нелегитимные режимы, осуществившие геноцид, нарушение прав и свобод человека, военные преступления и преступления против человечества. По данной резолюции, ответственность за начало Второй мировой войны разделяется между обоими режимами. Было предложено объявить день подписания 70 лет назад пакта «Риббентроп-Молотов» (23 августа) общеевропейским днем памяти жертв сталинизма и нацизма во имя сохранения памяти о жертвах массовых депортаций и казней. Эта резолюция, очень близкая своим содержанием к принятой правительством РФ программе десоветизации, вызвала справедливую волну возмущения. Получается, население страны, победившей агрессора, должно вместе с агрессором каяться за «развязывание войны» и тем самым признать свою преступность. Созданное при КПРФ молодежное движение «Поколение победы» подало на парламентскую ассамблею Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе иск в европейский суд по правам человека на сумму 27 триллионов евро — по миллиону евро на каждого гражданина СССР, погибшего на войне. Правда, этот иск обладает нулевой степенью эффективности, поскольку европейский суд по правам человека связан со структурами, заинтересованными в подавлении России. Однако, несмотря на бесперспективность поданного иска, решение обратиться в суд следует оценивать положительно. Ведь оно знаменует нежелание части российской общественности проглатывать резолюции европейских лоббистов и в каком-то смысле сопротивление их действиям. Последователи тех, кто поддерживал германский национализм и те, кто сейчас поддерживают американский неофашизм, завопили о правах человека, извращая в очередной раз российскую историю. Сейчас они облили нас грязью, а завтра, возможно, сами подадут на Россию иск за «преступления сталинского режима против граждан европейских стран».

Очернение советской (и досоветской) культуры, нарратив десоветизации, вызывает у русского люда комплекс вины, чувство исторической неполноценности и ненависть к своей истории за совершенные перед собственным и другими народами преступления, за насаждение «красной чумы», за лагеря ГУЛАГа и прочее. Представление русской истории в виде сплошной полосы внутреннего и внешнего насилия, где не было ни единого просвета человечности, формирует русофобские настроения не только в других странах, но и у нас, заставляя россиян ставить под сомнение ценность своей национально-культурной идентичности, инициируя кризис этой идентичности. В том числе благодаря взращенным в СССР русофобским, западноцентрированным настроениям Запад победил в холодной войне. Причем машинерия нового мифотворчества опирается на идею ненужности традиций и национальных особенностей, на идею их атавистичности и несовременности. Мало того, сегодня во всем «прогрессивном» мире актуализируется убежденность в необходимости преодоления не только каких-то отдельных национальных традиций, но и национальных культур. Мол, человеческий прогресс дошел до полной интеграции всех и каждого в некое единое культурное пространство. Потребительство, ставящее крест на национальных корнях и инаковостях, является немаловажной тенденцией современной мировой культуры. Чем сильнее проявляет себя провес изгнания всего советского из национального ментального пространства, тем в большей степени появившийся ментальный вакуум завоевывают либерально-потребительские идеологемы. Этот процесс происходит автоматически, ибо пока не наблюдается никакой третьей культурной сипы, этически самодостаточной, социально созидающей и при этом противопоставляющей себя как остаткам советского, так и новоприобретениям потребительского. В условиях отсутствия такой силы ослабление советских ценностей неминуемо ведет к упрочению потребительских антиценностей. Процесс приобретает основанный на взаимоисключении характер «или-или».

Да. нам есть чего стыдиться, есть что вменять себе в вину. Но виновны мы не в своем «бесчеловечном» советском прошлом, а в своем мещанском настоящем. Обывательщина, индивидуализм и конформизм должны формировать не гордость за личные успехи и достижения, а гпубокое чувство вины, которое, возможно, станет условием рождения подлинной, мыслящей и действующей гражданственности. Некоторые патриотично настроенные молодые люди спрашивают у своих родителей о том, где те были во время развала СССР и почему не смогли противостоять силам зла. Не смогли противостоять или даже не пытались? Наверное, каждому из нас будет неприятно слушать укоры от своих детей за бездействие не в период горбачевской перестройки, а в период подхода к той точке невозврата, которая может наступить уже в самое ближайшее время. Если среди наших соотечественников находятся люди, которые поддержкой десоветизации и требованием национального покаяния решили излечить общество от «осквернения историей», пусть они, эти сванидзе, карагановы, млечины и т. д. (сделавшие карьеру в советское время, а сейчас его проклинающие), начинают покаяние с себя.

Особенно отличился антисоветской риторикой председатель президиума общественного Совета по внешней и оборонной политике С.А. Караганов, предложивший программу «десталинизации общества» в 2011 г. на Совете при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. Согласно Караганову, «народу России после последних 100 лет почти не за что себя уважать»; советский период — одно большое преступление, а Советский Союз — преступное государство, «вся Россия — большая Катынь» (массовые захоронения в Катыни осуществил НКВД); советское государство осознанно истребляло свой народ; СССР такое же тоталитарное государство, как гитлеровская Германия; ответственность за Вторую мировую войну налагается как на гитлеровскую Германией, так и на СССР; необходимо переписать учебники истории, чтобы в них делегитимировался СССР; необходимо запретить быть госслужащими тем, кто сомневается в преступности СССР; необходимо исключить или переименовать все связанные с историей СССР памятные даты. Как говорится, комментарии излишни.

Для жизнеспособности нации необходимы свои национально созидающие особенности, проявляемые как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Иначе нация продолжит прогибание под диктаты, стремящиеся окончательно атрофировать национально-освободительные характерологические свойства и на их место водрузить те качества, которые необходимо любой диктатуре взрастить в народе, чтобы сделать его еще более подвластным. Чтобы сделать его номадическим в психологическом смысле народом, лишенным истории, национальной психологии и не помнящим своего родства. Народ, лишенный своей истории и связи между поколениями, деконсолидируется, десолидаризируется и вынуждается заимствовать чужие ценности. Трудно согласиться с заявлением аплодирующих перестроечным реформам либералов, будто после исчезновения с карты мира СССР и появления на его обломках России родилось новое государство и новый народ. Они с гордостью говорят, что живут в новой стране — России. Получается, что Россия и ее народ насчитывает не многовековую (а может даже, и многотысячелетнюю) историю, а всего лишь двадцатилетнюю. Целесообразно причислять к своим соотечественникам не только тех людей, которые вошли в постсоветскую историю, но и Дмитрия Донского, Александра Невского, А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского, С. Есенина, Ю. Гагарина и др.

Фальсификация истории предполагает искажение одних событий и замалчивание других. Результатом фальсификации становится вызов раскаяния с чувством вины, комплекса исторической неполноценности и убежденности в историческом поражении. Все это бьет по национальной культуре, и данный удар производится как извне, так изнутри. Все эти взращиваемые в национальном сознании народа самоненавистнические стереотипы делегитимируют систему, которая его защищала, и легитимируют систему, которая, вооружившись гайдаровскими реформами, его ограбила, перенесла значительную часть народа за черту бедности и развалила инфраструктуру страны. Наконец, десоветизация подпитывает напряженность на постсоветском пространстве и способствует еще большему отдалению братских народов.

Чем дальше заходит процесс ментального опустошения этноса, тем труднее этносу разогнуть плечи, встать на ноги и сбросить тяжелую ношу, тяжесть которой ощущается скрытно и неявно. Мифологемы, с помощью которых переписывается история, — инструменты создания трещины в монолите культурного базиса того или иного этноса. История — одна из областей культуры, и при ее ревизии ревизионируется культура. Для разрушения коллективного сознания необходимо разрушение истории путем внедрения в нее абсурдных эпизодов. Вообще, русская история — это поле сражений, на котором героев перевоплощают в антигероев. А вместе с тем деконструируется и культурно-историческая (национальная) память как основа национального самосознания. Там, где расшатывается общий нарратив истории, культурная память тоже расшатывается и общество становится мнительным, аморфным и пластилиноподобным в самоидентификационном, культурном, когнитивноволевом и других смыслах, оно теряет защиту перед враждебными влияниями, в том числе атомизирующими социум. Историческое сознание является структурирующим элементом национальной культуры; общность, у которой отсутствует история, не имеет также и национальной культуры. Прислушаемся к Ф. Ницше: «…Только благодаря способности использовать прошедшее для жизни и бывшее вновь превращать в историю человек делается человеком»[199]. Как писал К. Ясперс, «исторический процесс может прерваться, если мы забудем о том, чего достигли, или если достигнутое нами на протяжении истории исчезнет из нашей жизни»[200]. Тезис о том, что история сама все расставит на свои места, неверен. Без усилий человека она ничего не расставит. Просто некому будет расставлять. С потерей прошлого теряется настоящее и будущее. История становится политикой, спекулирующей на прошлом, тогда, когда заинтересованные структуры создают невыгодные для нас интерпретации российских и советских исторических событий. Национальная история и культура должны остаться в нестертой людской памяти, несожженных музеях и не уничтоженных архивах. Их существование зависит от нашей преданности им, а наше духовное существование — от их сохранности. Инициированный настоящим судебный процесс над прошлым в конечном итоге ведет к осуждению не только проииюго, но настоящего и будущего. Недаром говорят: кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет — тому оба.

Закончим главу словами поэта Н.К. Доризо: