Кунсткамера

НАСЛЕДНИК ЗДАНИЯ И ПЕРВЫХ КОЛЛЕКЦИЙ КУНСТКАМЕРЫ

До сих пор не только ленинградцы, но и многие приезжие называют музей на берегу Невы Кунсткамерой, что нередко переводится как "чудес палата" или "палата редкостей". Такое название справедливо лишь отчасти и скорее всего приложимо к самому зданию и тем коллекциям старинной Кунсткамеры, в которых были представлены предметы культуры и быта иноземных народов и народов России, к некоторым инструментам и анатомическим препаратам. Но само слово "Кунсткамера", давно получившее права гражданства в нашем городе, имеет большую притягательную силу.

В здании бывшей Кунсткамеры, снова увенчанной через двести лет (как и до пожара 1747 года) куполом с моделью планетной системы — армилярной сферой, расположены сейчас два академических музея — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого и Мемориальный музей М. В. Ломоносова.

Мемориальный музей М. В. Ломоносова занимает третий, четвертый и пятый этажи башни, то есть бывшие конференц-зал Академии и академическую обсерваторию, а также тот этаж, где расположен Большой академический глобус Тирютина.

Основные помещения Кунсткамеры и пристройки к ней по Таможенному переулку заняты экспозициями Музея антропологии и этнографии — редчайшего в мире собрания предметов культуры и быта народов всех населенных континентов земли и вещественных памятников истории формирования человеческого общества.

Музей антропологии и этнографии, положивший начало академическим, научным, антропологическим и этнографическим центрам нашей страны, возник на базе Этнографического музея и анатомического отдела Зоологического музея бывшей Кунсткамеры.

Выделенный из Кунсткамеры Этнографический музей оказался в наихудшем положении. Значительная часть несомненно этнографических коллекций сохранилась за Азиатским и Египетским музеями. Под экспозицию были отведены часть второго этажа Кунсткамеры и надстройки на шкафах в экспозициях Азиатского музея. В течение восьми лет у него не было директора. Здание Кунсткамеры зимой не принимало посетителей, так как оно не отапливалось.

Однако на основе полученной инструкции И. Г. Вознесенский отправлял американские коллекции именно Этнографическому музею. Поступали собрания и от других исследователей или просто дарителей. Ценнейшие вещи лежали нераспакованными, и музей походил на склад. Историк музея и его хранитель с 1865 по 1906 год Ф. К. Руссов с горечью замечал, что с 1858 года музей фактически стал недоступен для широкой публики и малодоступен для ученых.

Положение центрального научного учреждения и хранилища этнографических предметов не соответствовало тому общественному интересу, который проявляла в те годы передовая Россия к этнографии. Во второй половине XIX века, когда завершился этап накопления фактов и данных о жизни других народов, наступает пора обобщений. Этнография оформляется как паука во многих странах Европы, основывая свои выводы на эволюционном учении Дарвина. В России этнография становится самостоятельной научной дисциплиной в системе наук о Земле и с 60-х годов XIX века приобретает все больший общественный резонанс, который ярко подчеркнут в словах великого революционного демократа Н. Г. Чернышевского: "Каждое племя, стоящее на одной из степеней развития между самым грубым дикарством и цивилизацией, служит представителем одного из тех фазисов исторической жизни, которые были проходимы европейскими народами в древнейшие времена. Поэтому этнография дает нам все те исторические сведения, в которых мы нуждаемся".

С 1865 года функционировало отделение этнографии Русского географического общества, были созданы этнографические центры в Москве. Уже завершилась кунст-камерная по существу эпопея И. Г. Вознесенского и готовился к поездке для сбора только антропо-этнологического материала Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Познать быт и нравы народов Африканского континента на собственные средства отправился в дальний маршрут географ и врач Василий Васильевич Юнкер.

Этнография выступала как часть общей науки о человеке, и экспозиция ее музея уже не мыслилась без сопровождения антропологическими экспонатами, способными с эволюционных позиций рассказать историю происхождения человека и его культуры.

С этой целью в 1860 году академики К. М. Бэр и А. А. Шифнер, директора соответственно Анатомического и Этнографического музеев, выдвинули проект создания объединенного музея. Проект этот был утвержден лишь спустя восемнадцать лет.

5 декабря 1878 года физико-математическое отделение Академии, по которому числились оба музея, приняло решение создать единый музей. 10 ноября 1879 года Государственный совет рассмотрел предложение Академии и постановил: "Вместо существующего при императорской Академии наук Анатомического музея устроить из принадлежащих ему коллекций, а также коллекций Этнографического музея — Музей по антропологии и этнографии".

Полное название музея было "Музей антропологии и этнографии преимущественно России", а в Уставе записывалось: "Этнографический музей — центральное учреждение в Империи для изучения различных человеческих племен и их культурного развития, особенно живущих в Русском государстве…" Кроме этого, в Уставе подчеркивалось, что музей должен "собрать по возможности полную коллекцию этнографических и антропологических предметов всего человеческого рода, а главным образом народностей, живущих в пределах Русского государства пли имеющих с Россией более тесные отношения.

…Этнографический музей должен быть, по возможности, открыт для публики и доступен всем ученым, занимающимся этнографией, антропологией и археологией, для научных занятий".

Задачи и цели перед новым музеем были поставлены предельно ясно, но царское правительство не позаботилось о материальном обеспечении этих задач. Отчаявшись что-то сделать собственными силами, хранитель музея Ф. Руссов писал: "Размещенный в двух разделенных улицей зданиях, лишенный рабочего кабинета, как в одном, так и в другом отделении, снабженный скудными средствами, ограниченный при наличности соединенных собраний двух музеев рабочими силами одного хранителя и одного служителя-вновь созданный музей представлял в действительности довольно нескладный организм, который имел мало шансов на жизнеспособность, ибо сколько-нибудь решительное фактическое преобразование в переполненных помещениях с самого начала было исключено".

Общественный прогресс в пореформенной России был неукротим, он вызывал к жизни новые силы, способные совершать подвиги ради науки и разума. В те годы, когда хранитель Руссов растерянно ходил вокруг несметных богатств Музея антропологии и этнографии, в самые отдаленные и еще неизведанные края земли уезжали русские экспедиции П. П. Семенова-Тян-Шанского, Н. М. Пржевальского, Н. Н. Миклухо-Маклая, В. В. Юнкера и многих других…

…Не правда ли, такое случается не со многими? Лишь редким людям приходится читать некролог о собственной смерти.

Василий Васильевич Юнкер дважды побывал в Африке, прожил там в общей сложности десять лет, исследовал истоки Нила. Он разгадал многие географические загадки черного материка, привез большую этнографическую коллекцию.

Четыре года от него не было известий. Друзья и родные успели похоронить и оплакать путешественника, "безжалостно умерщвленного дикими бушменами", как сообщала в большом некрологе одна из иностранных газет.

И вот он снова в родном Петербурге. Закутанный в теплый плед, Юнкер сидел у окна и нервно листал старые издания, красочно расписывавшие его "трагическую гибель". Перевернув последнюю страницу, он отшвырнул газеты и посмотрел в окно на Мойку. Шел мелкий весенний дождик. Юнкер зябко поежился. Голова начинала тихо и нудно гудеть. Румянец быстро сходил со щек. Лицо с пышными, посеребренными сединой бакенбардами и окладистой бородой покрылось восковой желтизной.

Всего несколько дней, как он снова дома. Речи, радостные восклицания близких и знакомых, теплые встречи, а его не покидает тоска. Неодолимо влечет к недавно покинутому континенту.

Юнкер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сейчас начнется приступ. Руки беспомощно повисли, но мозг продолжает работать.

Как во сне, он видит небольшую возвышенность, свой экспедиционный лагерь. Далекая ружейная пальба привлекает его внимание. Он направляет подзорную трубу на горное африканское селение. Отдельные дымки слились в большое облако дыма, встающего над хижинами. Очень скоро огонь охватил все строения. Деревня была расположена на склоне ярусами, и огонь постепенно поднимался все выше и выше, дымной полосой отмечая путь грабителей и поджигателей — газве. Газве — кочевые арабские племена, предводители которых, подкупленные английскими колонизаторами, послушно выполняли волю белых хозяев, нападая на чернокожее население Африки, на своих соплеменников.

Видения приходят снова и снова. Тело уже бессильно, но в разгоряченном мозгу продолжается жизнь. Мысли бессвязны, память словно назло выхватывает из своих тайников только самое болезненное, жестоко отягощая страдания.

Только бы успеть, только бы попытаться сохранить от белых варваров произведения труда и искусства человека с черной кожей. Юнкер торопился. Снова дым. Слабый стелющийся дым. Небольшие деревья саванн, обугленные от пожара. Пепелище и выжженная окрест трава на месте бывшего селения. Что же это? Неужели опять газве, опять та горная деревня? Нет! Вон хижины погорельцев, десятки голодных и измученных непосильной работой людей. Английские колониальные надсмотрщики в пробковых шлемах. Это все, что осталось от когда-то цветущей области независимых азанде, от области, куда торопился попасть и уже не успел Юнкер…

Очнувшись, Василий Васильевич недоуменно огляделся вокруг, как бы спрашивая, как он попал сюда. Он вспомнил, что о чем-то очень важном думал перед приступом, и напряг память. Конечно, о том, что торопился собрать, чтобы спасти для науки, для человечества произведения африканских народов.

Он позвонил. Вошел слуга.

— Воды и мою сумку, — слабым голосом попросил Юнкер.

Приняв хинин, он раскрыл холщовую экспедиционную сумку, достал листки дневника и принялся вновь перечитывать их…

Когда Василий Васильевич стал чувствовать себя лучше, он освободил три комнаты в квартире и устроил в них выставку всей своей африканской коллекции, которая насчитывала почти 2 тысячи предметов. Доступ на домашнюю выставку был открыт для всех.

И однажды один из посетителей ее передал для Юнкера письмо.

Письмо вызвало сначала усмешку, затем негодование.

— Смотри, Василий Васильевич, — обратился Юнкер к своему двойному тезке, выдающемуся специалисту по языку и истории тюркских пародов, академику Василию Васильевичу Радлову. — Он пишет: "…было бы очень жалко, если бы эта великолепная коллекция осталась на родине собирателя, потому что Берлин и Лондон были бы очень счастливы приобрести эти коллекции", и он готов содействовать этому. Вот мерзавец.

Деревянные ритуальные маски конголезцев.

Радлов хитро улыбнулся в усы и спросил:

— Ну, что вы ответите ходатаю о вашем благе?

— Я ему отвечу, как ответил другим европейским музеям, что как русский подданный и уроженец Санкт-Петербурга я предпочитаю отклонить все предложения и предоставляю всю свою коллекцию безвозмездно нашей Академии наук…

Редкое и единственное в Европе собрание по этнографии пигмеев и азанде, мангбетту и многим другим народам Африки украсило Музей антропологии и этнографии и заняло достойное место среди других коллекций.

Не менее ценная и не менее уникальная коллекция поступила в 1895 году в тот же академический музей от Николая Николаевича Миклухо-Маклая, который 14 лет провел в непрерывных трудах на Новой Гвинее и других островах Океании, стал другом папуасов и даже пытался защитить их от расистов-колонизаторов.

Все выдающиеся русские этнографы не были бесстрастными учеными, не замыкались в узких рамках своих академических интересов, они активно участвовали в общественной жизни своего времени, выступали в защиту угнетенных и порабощенных народов. Это находило горячее сочувствие у передовой русской общественности. Трудами и борьбой Миклухо-Маклая восхищался Лев Толстой, который призывал исследователя написать историю его сношения с людьми иного быта, иной культуры, иного языка и сослужить тем самым "большую и хорошую службу человечеству".

Общественный интерес к этнографической науке вынудил академическое начальство выделить в 1887 году выставочное помещение во флигеле, пристроенном к Кунсткамере по Таможенному переулку.

И по получении мизерных средств на охрану, которых музей добивался два года, в 1891 году удалось открыть его для широкой публики. Но долгая безвестность музея сыграла свою роль: о нем мало кто знал в то время. Недаром этнограф-путешественник А. Елисеев писал в конце прошлого века: "Средн многочисленных музеев нашей северной столицы самым меньшим вниманием публики пользуется Этнографический музей Академии наук, о самом существовании которого многие из образованных людей едва ли и подозревают; между тем Этот музей, занимающий весьма скромное помещение, в сравнении с пользующимся громкою известностью Зоологическим музеем, заслуживает гораздо большего внимания публики уже по одному тому, что он посвящен не животным, а "царю создания" — человеку".

Елисеев написал справедливые слова. Этнография уже стала важной отраслью знаний в России; труды русских этнографов привлекали внимание вождей пролетариата Маркса и Энгельса, а главная источниковедческая база русской этнографии — Музей антропологии и этнографии — влачила жалкое существование, задерживалась в своем развитии. Нужен был человек, способный понять общественную значимость и этнографической науки, и музея.

Таким человеком явился Василий Васильевич Радлов. Он возродил былую популярность музея, четверть века (1893–1918) его руководства была эпохой в истории русской этнографии, эпохой, завершающей дореволюционный этап развития этой науки.

Талантливый, жизнерадостный, никогда не мирившийся с рутиной и косностью, новый директор музея добивался превращения его в подлинно научный центр отечественной этнографии. В 1894 году в Петербурге был создан Русский музей, в котором предполагалось показать культуру и быт народов России. Между двумя музеями были четко распределены функции. Музей антропологии и этнографии теперь уже без дополнительных слов "преимущественно России" должен был на материале всего мира демонстрировать процесс сложения человеческой культуры, а этнографический отдел Русского музея (ныне Государственный музей этнографии народов СССР по Инженерной улице, 4) представлял картину этнического многообразия страны и народный быт различных ее национальностей.

Приняв пост директора Музея антропологии и этнографии, Радлов добился от Академии распоряжения о пополнении фондов новыми экспонатами за счет академических средств, а также поощрения пожертвований. Так, поступили многие новые собрания, для которых Радлов добился новых помещений и надстройки третьего этажа во флигеле, примыкающем к Кунсткамере. Без всякой опаски он настаивал на включении в штат музея лиц весьма неблагонадежных с точки зрения тогдашнего президента Академии великого князя К. К. Романова, в том числе бывших политических ссыльных народовольцев В. Г. Богораза и Л. Я. Штернберга.

В 1905 году Радлов был одним из участников "Записки 342-х ученых", заявивших царскому правительству о его бездарной политике в области просвещения России, тормозившей распространение культуры в народе. Только революционная ситуация в стране помешала президенту Академии применить какие-либо репрессии в отношении всех подписавших заявление. Во всяком случае, великий князь питал к Радлову открытую неприязнь. Как-то случился конфликт между директором музея и канцелярией Академии по поводу истраченных сумм на переоборудование экспозиционных залов. Общее собрание Академии вынесло порицание академику Радлову. Тот, в свою очередь, написал президенту объяснение, ответ на которое не получил, но в архиве сохранилось примечание великого князя на подготовленный секретарем ответ Радлову. В примечании сказано: "Проект письма Радлову… мною не послан ввиду моих сухих отношений с Радловым, при которых подчеркнутые места совершенно немыслимы. Ему, нахалу, — много было бы чести". В подчеркнутых местах фактически были принесены извинения за действия канцелярии.

В. В. Радлов — директор Музея антропологии и этнографии.

Василий Васильевич Радлов был блестящим специалистом в области тюркского языкознания, филологии, этнографии и истории. Десять лет он прожил на Алтае, был практически у всех групп алтайцев, собрал редчайший фольклорный и этнографический материал, который и по сей день не потерял своей научной значимости. Его авторитет был признан всеми учеными ориенталистами мира, многие зарубежные академии и университеты избрали его своим почетным членом.

Правительство не жаловало почестями директора Музея антропологии и этнографии, но история пауки, история русской этнографии не забыла его.

Благодаря энергии Василия Васильевича Радлова за четверть века помещение Музея антропологии и этнографии, которому в 1903 году было присвоено имя основателя Кунсткамеры — Петра Великого, увеличилось более чем в 3 раза, штат научных работников в 14 раз. Коллекции поступали в изобилии из разных частей света и к Великой Октябрьской социалистической революции насчитывали более 100 тысяч предметов, превысив прежнее (до 1893 года) число в 5 раз, а число предметов, бывших в 1836 году в Этнографическом музее, более чем в 30 раз.

При Радлове впервые были заведены научная регистрация и описание коллекций. Изменилась система сбора материала. От случайных поступлений перешли к планомерным сборам с обязательным всесторонним изучением быта различных народов в полевых условиях, был организован постоянный обмен с европейскими и американскими музеями. С 1900 года стал выходить научный печатный орган — сборник Музея антропологии и этнографии.

Вся деятельность была направлена к тому, чтобы создать из музея настоящий исследовательский центр по всем вопросам этнографии, превратить его в школу этнографии для молодых исследователей и в центр просвещения широких масс.

Радлов создал институт добровольных помощников музея, так называемый "приватный" штат музея, который во много раз превышал официальный штат. При музее работали безвозмездно академики С. Ф. Ольденбург, А. И. Иванов, К. К. Гильзеи, Б. Э. Петри и другие.

При Радлове вся трехэтажная музейная пристройка к Кунсткамере была отдана Музею антропологии и этнографии, а в 1914 году уже был решен вопрос о выселении из Кунсткамеры Библиотеки Академии паук и передаче исторического здания Этнографическому музею. Последнее событие, однако, состоялось только после Октябрьской революции, в 1925 году.

Увеличение экспозиционных площадей позволило ежегодно принимать почти 30 тысяч посетителей.

Экспозиция отдела Южной Америки. 1903 г.

Музей становился популярным и способствовал распространению в предреволюционные годы многих передовых идей, связанных с историей народов и мировой цивилизации.

В. В. Радлов со своими сотрудниками заложили основы подлинного возрождения музея и превращения его в ведущий центр отечественной этнографии в послереволюционные годы.

Свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Она произошла в многонациональной стране. Перед молодой Советской республикой сразу же встала задача ликвидировать все последствия антинациональной политики царизма, достичь подлинного равенства всех пародов страны. Коммунистическая партия и Советское государство проявляют огромную заботу о подъеме экономики и культуры бывших отсталых народов до уровня передовых наций. Социалистическое строительство в национальных окраинах бывшей империи требовало научного знания уровня их развития, создания для бесписьменных прежде народов письменности как важного средства подъема культуры и политического сознания масс.

Выдающуюся роль в этой революционной и преобразующей деятельности, блестящим итогом которой явилось создание Союза Советских Социалистических Республик, а за полувековое его существование формирование новой исторической общности — советского народа, сыграла советская этнографическая наука и ее научный центр — Музей антропологии и этнографии (МАЭ).

Шла гражданская война. Красная Армия отражала натиск белогвардейских армий и интервентов, а в голодном Петрограде в 1918 году усилиями коллег и помощников В. В. Радлова, и прежде всего Владимира Германовича Богораза, открывались экспозиции старейшего музея, призванные теперь служить делу просвещения революционного народа. В нетопленных залах музея частыми гостями становились красногвардейцы, воины пролетарской армии, рабочая и студенческая молодежь.

Экспозиция отдела Индии. 1925 г.

В том же 1918 году — суровом для страны и революции — в Петрограде возникает первое высшее учебное заведение, готовящее этнографов для практической работы в национальных окраинах, для осуществления социалистического переустройства культуры и быта народов России. Инициатором такой подготовки кадров был В, Г. Богораз, до конца своей жизни (он умер в 1936 году) совмещавший педагогическую работу с научной работой в музее.

Биография Владимира Германовича Богораза во многих, особенно начальных этапах совпадает с биографией его долголетнего соратника и коллеги Льва Яковлевича Штернберга. В юношеские годы участники движения народовольцев, и Богораз и Штернберг были сосланы в конце прошлого века в ссылку: первый на Колыму, второй — на Сахалин. В ссылке оба стали этнографами, борцами против всякого национального угнетения и мракобесия. Обоих В. В. Радлов после их возвращения из ссылки привлек к работе в музее. Оба продолжали работу в музее после революции, и оба занимались педагогической деятельностью. Но если в Штернберге больше было академизма и даже некой консервативности, то Богораз остался до конца дней своих революционером, активно включающимся в кипучую жизнь обновленной родины. Казалось, для Владимира Германовича не было обычного понятия о времени. Он успевал за один день выступить на митинге или научном заседании, набросать тезисы статьи и еще написать несколько страниц очередной повести. Да, этнограф Богораз был писателем, продолжавшим славную и своеобразную линию русской литературы, начатую В. Г. Арсеньевым, — художественным языком вести рассказ о жизни, культуре и истории народов Сибири и Севера. Свои литературные произведения Богораз подписывал псевдонимом Тан, и его фамилия последние годы была Богораз-Тан. Богораз чутко прислушивался к биению сердца страны, вступая в спор с узкоакадемическими традициями в стенах музея, которых придерживался и Штернберг. Богораз настаивал на изменении характера показа культуры и быта народов мира в сугубо эволюционном плане: от примитивных орудий к совершенным механизмам путем количественных изменений. Он требовал активного усвоения этнографами (как старого, так и нового поколения) марксистско-ленинского мировоззрения, безоговорочного принятия принципов исторического материализма в научной, музейной и практической работе.

Экспозиция "Галерея шаманов". 1925 г.

И все же Богораз больше был практик, чем теоретик, хотя его перу принадлежат замечательные труды, и среди них монография о чукчах.

Явившись одним из инициаторов создания Комитета по делам Севера при Президиуме ВЦИК, В. Г. Богораз, выступая на его заседании в 1925 году, говорил: "Мы должны посылать на Север не ученых, а миссионеров, миссионеров новой культуры и советской государственности. Не старых, а молодых, не испытанных профессоров, а начинающих, только что окончивших курс работ-пиков, воспитанных новой, советской средой и готовых нести на Север весь пыл энтузиазма, рожденный революцией, и умелость практической работы, отточенную в революционном процессе. Эти молодые работники Северного комитета должны предварительно получить полное и тщательное научное образование, по преимуществу этнографическое. Но на Севере их основная работа не научная, а практическая".

В этом выступлении Богораза отчетливо проявились его расхождения с прежней традицией в этнографии. Он видел смысл и значение деятельности этнографа в умении донести до сознания отсталых масс национальных окраин правду о Советской власти, о ее национальной политике. Молодые этнографы тех лет — это были люди, прошедшие суровую школу гражданской войны, активные участники восстановления народного хозяйства. По окончании вуза они уезжали учителями, культпросветовцами и просто советскими работниками в самые отдаленные уголки страны, где вели каждодневную работу с населением, обогащали свои знания путем постоянного общения с иной культурой, иным языком.

В 1925 году Академия наук СССР отмечала свое 200-летие, и для развертывания новых экспозиций, призванных показать происхождение человека и его связь с животным миром, историю формирования человеческой культуры, Музею антропологии и этнографии имени Петра Великого было наконец передано все здание Кунсткамеры, из которого выехала Библиотека.

Пристройка по Таможенному переулку была сооружена вплотную к стене Кунсткамеры, имела специальные проемы, открыв которые получили одно музейное здание с площадью для экспозиций в 2,5 раза больше прежнего.

Эволюционно-типологическая экспозиция. 1927 г.

Старший этнограф Л. Я. Штернберг, ученые хранители В. Г. Богораз, Б. Н. Вишневский, С. М. Дудин, И. И. Зарубин, В. М. Лемешевский, А. М. Мерварт, Э. К. Пекарский вместе со своими сотрудниками и добровольными помощниками — студентами этнографического отделения университета — за короткий срок преобразовали музейные экспозиции и в августе 1925 года открыли их для обозрения.

Музей антропологии и этнографии начал новую жизнь, и теперь в его стенах шла просветительская, хранительская, научная и учебная работа. Стало очевидным, что юбилейная выставка, сделанная только в стиле эволюционизма, без показа революционного развития культуры, не отвечает новым задачам. Требовались поиски новых форм и принципов показа истории человеческой культуры. Экспозиции тех первых советских лет типа "галереи шаманов" или "эволюции палки" были или вещеведческими или просто демонстрационными.

Переход к новым методам и принципам работы музея был трудным. Это объяснялось и большим оттоком талантливой этнографической молодежи на практическую работу, и устремлением кипучей энергии Богораза на решение сразу нескольких задач, связанных с его деятельностью в университете, в Музее антропологии и этнографии и с 1931 года в Музее истории религии и атеизма, который он создал и возглавил (этот музей до сих пор размещается в Казанском соборе).

Придавая особое значение этнографии в системе общественных паук, призванных воспитывать трудящихся Страны Советов в духе пролетарского интернационализма, непримиримости к национализму и шовинизму, опираясь на кадры этнографов, прошедших школу советской и партийной работы на местах, партия и правительство приняли в 1933 году решение создать на базе Музея антропологии и этнографии Институт антропологии и этнографии Академии паук СССР. В 1935 году он был переименован в Институт этнографии АН СССР.

Музей сохранил свое значение как хранительское и просветительское учреждение, как научная лаборатория антропологических и этнографических исследований.

Научные кабинеты разместились рядом с экспозиционными залами. Началась тщательная подготовка к коренному переустройству всех экспозиций и выставок. Некоторые залы были закрыты для переоборудования, но все равно число посетителей в 1940 году составило несколько десятков тысяч. Полностью планы реконструкций выставок были завершены в 1941 году, но осуществление их было приостановлено в связи с началом Великой Отечественной войны.

Здание Кунсткамеры в годы блокады Ленинграда.

Из восьмидесяти сотрудников, большинство которых были женщины, девятнадцать с первых дней войны ушли на фронт. Оставшиеся переоборудовали подвалы в бомбоубежища, запаковали ценнейшие экспонаты и рассредоточили их по всему зданию, чтобы в случае прямого попадания вражеского снаряда или бомбы не погибли все коллекции. В бывшей Кунсткамере было установлено круглосуточное дежурство, которое не прекращалось и в суровую блокадную зиму 1941/42 года, когда многие уже с трудом передвигались. Двадцать восемь сотрудников погибли от голода, многие из них умерли на боевом посту — в музейном зале во время дежурства.

В начале лета 1942 года чуть больше половины оставшихся в живых удалось эвакуировать по Дороге жизни на Большую землю. В музее осталось всего пятнадцать человек. Мужественно, самоотверженно спасали они коллекции и продолжали научную работу. В 1943–1944 годах в Москве из группы сотрудников, эвакуированных из Ленинграда, была создана московская часть Института этнографии, которая и явилась основой современного Института этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР в Москве и отделением института и Музеем антропологии и этнографии имени Петра Великого в Ленинграде.

Победу сотрудники музея и ленинградской части института встретили на боевых постах — в залах старинной Кунсткамеры. За четыре года войны в нетопленном помещении горстка мужественных советских женщин совершила подвиг — сохранила коллекции мирового значения.

Когда музей был расконсервирован, выяснилось, что из всего многотысячного собрания экспонатов списанию подлежат только 68 предметов. А ведь в годы войны на здание падали бомбы, снаряды, дежурство несли обессиленные от голода люди.

В 1946 году петровская Кунсткамера вновь открыла свои двери для посетителей. С этого времени принципом экспозиции стал показ культуры и быта народов в их историко-материалистической последовательности — производство, материальная культура, социальный уклад, семейный быт, духовная культура — по строгому географическому принципу. Зал, посвященный происхождению человека, превратился в вводный отдел музея, говорящий о расообразовании и формировании человеческого общества и его культуры. Многообразие мировой цивилизации демонстрируется во всех остальных музейных экспозициях.

Прошло больше четверти тысячелетия с момента создания первого русского музея. Старинная Кунсткамера живет сейчас новой жизнью, обретает новую славу.

Теперь в дни, открытые для посетителей, выстраиваются перед входом в Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого АН СССР длинные очереди. Сюда приходят тысячи ленинградцев и гостей города.

Распахнем парадный вход музея на Таможенном переулке и войдем в вестибюль. Справа над лестницей возвышается гигантская скульптура Ракшаса — "духа пожирателя людей", привезенная с острова Цейлон, слева — фантастическое сочетание тигра, носорога, слона, какого-то чудища, леопарда, обезьяны — это бог охоты горных племен Вьетнама. Прибыл он в музей из тропических джунглей Индокитая. На площадке первого этажа слоны из перегородчатой эмали — курильницы восточноазиатского происхождения и почти до самой крыши — тотемный столб — столб предков с берегов Амура. Вдоль лестницы, которая ведет на третий этаж музейной пристройки к Кунсткамере, в настенных витринах — натюрморты и картины из фарфора, эмали, стекла и лака китайских мастеров, среднеазиатские ковры. Знаменитые "каменные бабы" из алтайских и приволжских степей стоят в углах лестничных пролетов.

Из многих тысяч этнографических, археологических и антропологических предметов, собранных в музее, для всеобщего обозрения выставлено чуть больше 15 процентов. В залах, которые отделены друг от друга минимальным расстоянием, рассказывается о населении разных континентов и о разных периодах человеческой истории.

Карта этнографических коллекций МАЭ.

15 процентов коллекционных собраний видят посетители музея, остальное не только бережно хранится, но и изучается многочисленным отрядом советских и зарубежных этнографов, археологов и антропологов. 15 процентов — много это или мало? Вспомните, сколько предметов собрано по трем отраслям знаний в бывшей Кунсткамере, и вы поймете, что 15 процентов — это достаточно много! Таких предметов не единицы, не сотни, а тысячи! Всмотреться в каждую вещь, несущую дыхание своей эпохи и заложенного в ней труда, не хватит времени. И все же остановимся перед некоторыми экспонатами, не обязательно исключительными, может быть рядовыми, но рассказывающими об истории вещей и их собирателях.

Каждый музейный экспонат, получая в музее своеобразный паспорт: большой номер — номер коллекции и через тире маленький номер — номер, под которым он значится в данном собрании, — из обыденного предмета становится музейной ценностью. Есть коллекции из одного предмета, есть из трех, четырех, есть из десятков и сотен.

В музее существует особая единая регистрационная книга. Она заведена с той поры, как из бывшей Кунсткамеры был выделен Музей этнографии. В нее более 100 лет разными почерками, с разной орфографией заносятся коллекции, поступившие в музей. Порядковый номер в книге становится номером коллекции.

Под номером 1 числится коллекция из двух предметов эвенкийской (тунгусской) одежды, подаренных в 1837 году директором Российско-Американской компании К. Т. Хлебниковым, которых нет в экспозиции, так как этнография народов нашей страны показывается в другом ленинградском музее — Государственном музее этнографии народов СССР. В середине 1973 года в регистрационной книге появился уже номер 6702 — такой номер получила коллекция войлочных ковров, купленная музеем у частного лица. Эта коллекция также не выставлена в залах, но в экспозиции можно увидеть многое другое, ценное и интересное.

Пройдем вновь по музейным залам, пристальнее вглядимся в экспонаты.

Вот мы на третьем этаже, где расположен вводный отдел музея — отдел происхождения человека и ранних этапов его культуры. Здесь показано генеалогическое древо человеческих рас, реконструкции первых обезьянолюдей, неандертальского мальчика из Тешик-Таша и много других реконструкций скульптурных портретов наших далеких и очень далеких предков, выполненные замечательным советским антропологом М. М. Герасимовым. Выдающийся скульптор и ученый, профессор Герасимов уже при жизни пользовался почти легендарной славой человека, способного по черепу восстановить облик давно умершего. Блестящее знание природных пропорций и недюжинный талант ваятеля позволяли Михаилу Михайловичу Герасимову буквально творить чудеса. Под его руками мертвые кости обрастали мускулами, и оживало лицо то безымянного синантропа или неандертальца, то великих людей прошлого — Улугбека или Шиллера.

Центральный вход в музей.

Экспозиция вводного отдела.

Всю плоскость верхней части торцовой стены занимает копия палеолитической росписи из знаменитой Каповой пещеры, где изображены животные ледниковой поры, населявшие пределы нашей родины. Древние художники изобразили объекты охоты. Далее — шкафы и витрины с орудиями труда и предметами искусства древнекаменного, новокаменного, бронзового и железного веков, изделия из камня и кости — памятники таинственной культуры древних эскимосов.

В вводном отделе представлен почти миллионный период жизни человечества. Оно было единым в своей борьбе с природой, затем каждый из его отрядов в конкретных исторических условиях создавал свою культуру, быт, социальную организацию. Они были первопроходцами на планете Земля, и опыт каждого из них становился достижением всех. Спустимся по лестнице вниз для встречи с ними. Прежде всего мы попадаем в два обширных зала. Левый демонстрирует этнографию народов Передней Азии и Арабского Востока. Здесь знаменитые персидские ковры и орудия труда арабов. В больших шкафах на подлинных предметах представлена картина повседневной жизни кочевников-бедуинов и переднеазиатский народный кукольный театр — излюбленное развлечение трудового люда. Правый зал посвящен народам Китая, Монголии и Вьетнама. В коллекциях музея представлены прошлый и настоящий быт этих народов. Среди фарфоровой утвари, нефритовых изделий, одежды и тканей феодального периода Китая есть такие образцы, которых нет ни в каком другом музее мира. Уменьшенная во всех деталях современная монгольская юрта — основной экспонат монгольской экспозиции, которая показывает, какой путь прошли монголы при постоянной братской помощи народов СССР от беспросветного феодального прошлого к социалистическому настоящему.

Манекен белуджского барабанщика в отделе Передней Азии.

Кукла яванского театра "вaянг-голек".

Многие вещи Вьетнамской экспозиции опалены огнем войны, которую вели долгие годы народы героического Вьетнама.

Спустившись по короткой лестнице, мы попадаем во второй этаж Кунсткамеры, в зал культуры и быта корейцев.

Здесь выставлена ширма с прекрасными пейзажами выдающегося корейского художника XVII–XVIII веков Чон Сона, которую подарил музею Д. А. Добрынин — советник Пхеньянского педагогического института в 1952–1954 годах. Художественно оформленные ширмы обычно служат в Корее декоративным украшением и частью интерьера жилого помещения. Ширма, которую вы видите в Корейском зале, состоит из восьми деревянных створок. На каждую из них наклеен миниатюрный пейзаж, исполненный на шелку черной тушью Чон Соном. Восемь фрагментов — целая картина, воспевающая красоту и величие Алмазных гор. Художник ведет зрителя от подножия к водопаду Девяти драконов и завершает путешествие на восточном склоне.

Чон Сон родился в 1676 году, умер в 1759 году. За долгую жизнь он создал много пейзажей, портретов, стал основателем школы Синсанчухва, положившей начало реалистическому направлению в корейской живописи.

Китайские фарфоровые изделия. XV в.

Идем дальше по анфиладе Кунсткамеры. Проходим под деревянным портиком с затейливой резьбой, который когда-то украшал вход во дворец Насик (Индия), и попадаем в Индийский зал. Справа нас встречают фигуры традиционного театра и индуистского культа, филигранной работы предметы из кости и серебра, слева — орудия труда и сцена хозяйственной жизни индийской деревни, яркие предметы, характеризующие семейный быт народов Индостана. В центре зала — точно вырезанные из слоновой кости модели двух индуистских храмов. Они изготовлены из беломраморного по цвету дерева шоло. Лучи солнца отражаются в замысловатых переплетениях окон храма, а листья на пальмах колышутся в такт нашим шагам.

Индийские коллекции соединяются с предметами из многонациональной Индонезии. Индонезийские орудия труда, образцы украшений и тканей, одежда, культовые изделия, театр теней выставлены и в ротонде второго этажа башенной части.

Сколь изумительна резьба по дереву с острова Бали в зале Индонезии! Внимание привлекает парная скульптура с одним и тем же сюжетом. Изящная девушка с бесстрастным выражением лица (такова уж традиция на острове Бали — передавать красоту форм, но не эмоции) сопротивляется чудовищу, которое заглатывает ее в свою отвратительную пасть. В пасть чудовища девушка погружена по колени. Другая скульптура точно такая же, только здесь девушка повернута направо, а на первой налево. Они как бы смотрят друг на друга. Парная скульптура сделана из тяжелого темного тикового дерева, фигуры прислонены к вертикальной стенке, которая служила подставкой для книг. Быть подставкой для книг — таково утилитарное назначение скульптур, а их символическое изображение напоминало балийцу легенду, пришедшую на Бали из Индии и ставшую частью балийской духовной культуры, о прекрасной богине Луны — Рати и могущественном демоне Рау.

Великий индуистский бог Шива устроил пир. На пиру Шива предложил богам, богиням и демонам вкусить напиток бессмертия. Все сделали лишь по глотку, только могучий демон Рау приказал слуге доверху наполнить бокал бессмертным нектаром. Богиня Луны юная Рати заметила наглость Рау и сообщила о ней Шиве. Разгневанный Шива отрубил наглецу голову, но Рау уже успел вкусить нектара, и голова его стала бессмертной. Голова Рау парит в пространстве в погоне за Рати, и, когда ей удается настигнуть богиню, раскрывается чудовищная пасть и заглатывает Рати. Но у головы нет туловища, и богиня вскоре вырывается на свободу. Затмение Луны, говорится в легенде, происходит именно тогда, когда голова Рау, хотя бы на короткий срок, поглощает Рати.

Экспозиция отдела Индии.

Обе скульптуры, имеющие номер 6220-36, 37, подарены музею в 1957 году профессором Ленинградского университета Усманом Эффенди, приехавшим из Индонезии для преподавания индонезийского языка.

Спустимся по лестнице восточного крыла Кунсткамеры и пройдем по первому этажу. Он сохранился по чти таким, каким был в первые дни постройки. Пожар 1747 года не коснулся его. Первый большой зал — зал Африки.

Здесь представлены культура и искусство черного континента.

Под номером 194 значится деревянная высотой 75 сантиметров фигура мужчины с несколько непропорциональной головой, играющего на барабане. Барабан он держит между ног, левая нога согнута и опирается на подставку. Фигура раскрашена: лицо и туловище — в белый цвет, высокий заостренный головной убор, штаны и затылок — в черный цвет, шея, кисти рук и ступни ног — в красно-оранжевый цвет.

Скульптура поступила в музей в 1889 году в дар от академика А. А. Штрауха, который получил ее от сотрудника Петербургского зоопарка Зефельда.

Фигура барабанщика выполнена в реалистической манере и передает индивидуальные черты. Создана она у крупнейшего народа Конго — баконго — и является мемориальным произведением, посвященным предку — знатному музыканту. Три цвета на фигуре символизируют: белый — траур, красный на ступнях и кистях — так окрашивают покойника у баконго перед погребением, черный головной убор — знатность. Барабаны в Африке играли важную роль в социальной и культовой жизни, сами барабанщики всегда занимали высокое положение в обществе.

В этом зале представлены культура и искусство черного континента, которому очень долго колонизаторы отказывали в праве на самобытность и собственную историю. Копии фресок Тассили из Сахары соседствуют с задумчивыми, пронизанными светом картинами современных художников Африки; старинные копья и метательные ножи — с образцами красочных тканей и циновок. Модель развалин Зимбабве, деревянные и костяные статуэтки, изображавшие богов и духов, животных и птиц, — свидетельства выдающихся способностей их создателей. Особенно примечательны в Африканском отделе уникальные предметы из бронзы и слоновой кости — памятники былой высокой культуры города-государства Бенина, существовавшего многие десятилетия в доколониальной Западной Африке. Когда в XV веке португальцы впервые посетили Бенин, они увидели большой город с прямыми широкими улицами, большими двухэтажными домами, величественными дворцами с башнями. Стены дворцов были сплошь покрыты бронзовыми рельефами. Бронзовые головы царей, цариц, священных животных стояли на алтарях. В 1897 году Бенин был разрушен английскими колонизаторами.

Картина эфиопского художника Фул-Хейвата, 1911 г.

Начиная осмотр Африканского зала, вы прежде всего обратите внимание на бенинскую бронзу — головы царей и цариц, священных животных — крокодила, петуха. А вот и бивень слона с пиктографической схемой царской родословной. Все это — свидетельства незаурядного таланта жителей Черной Африки.

Дальше, за отделом Африки — круглый зал первого этажа башенной части — бывший анатомический театр Кунсткамеры. Сейчас здесь ее анатомические коллекции, а по круглой ротонде за колоннами, в нишах и простенках, находятся первые кунсткамерные вещи, личный гардероб Петра 1, его инструменты и легендарная сосна с веткой полукольцом, когда-то росшая на месте здания Кунсткамеры.

Западное крыльцо Кунсткамеры — просторный зал, отведенный традиционным культуре и быту японцев. Здесь показаны костюмы самураев и их оружие, наряды горожан и сельских жителей, чайная церемония и игры в дни праздника мальчиков и девочек, тонкие и изящные фарфоровые чашки и тарелки, лаковые шкатулки и многие другие предметы прикладного искусства. Значительная часть японских коллекций — дар научных и музейных центров Японии советскому народу, Кунсткамере.

Еще несколько шагов, переход через зал, украшенный на потолке лепкой елизаветинских времен, и через дверь-проем мы покидаем бывшую Кунсткамеру и отправляемся на первый этаж музейной пристройки. Здесь два зала, как и на втором этаже. В левом — уникальные собрания предметов быта индейцев Северной Америки. Большая часть их собрана Ильей Гавриловичем Вознесенским. Здесь же кукшуй — одежда из перьев ворона, спасшая жизнь исследователю на берегах Сакраменто.

В Кунсткамере представлена самая большая в мире коллекция алеутских деревянных шляп, которые защищали своими козырьками глаза морских охотников и рыболовов от солнечных лучей. Изготовление шляп из Деревянных пластинок, толщина которых чуть превышает толщину обычного листа ватмана, требовало много времени и большого искусства. Недаром одну шляпу меняли на кожаную байдарку или двух-четырех рабов. В своих национальных одеяниях с национальным оружием или орудием труда показаны в зале Северной Америки знаменитые ирокезы и тлинкиты, атапаски и сиу.

В правом зале — коллекция, посвященная племенам и народам Центральной и Южной Америки. Всю глухую торцовую стену зала занимает точная копия знаменитого Камня Солнца ацтеков, найденного при строительных работах в современной столице Мексики и поднесенного мексиканскими учеными в дар ученым героического Ленинграда в честь победы над фашизмом.

Как уже рассказывалось, велика была роль в пополнении, обогащении музея русских и зарубежных путешественников-первооткрывателей. Многие предметы в разных залах привезены ими из-за тридевяти земель!

Когда вы идете по залу Южной Америки от входа к стене, которую закрывает копия ацтекского Камня Солнца, то в отделе народов Бразилии невольно обращаете внимание на мужественную скульптуру индейца. Тело его украшено линейной татуировкой и сделанными из многоцветных птичьих перьев браслетами на руках и ногах, набедренной повязкой и перевязью, шлемом. Шлемы, головные уборы, пояса, изготовленные совершенной техникой, чутким подбором цветовой гаммы из перьев тропических птиц, висят на стене шкафа за спиной индейца, орудия из камня и кости лежат у его ног. Это редчайшее собрание по культуре и быту индейцев мундуруку, апиака и бороро, привезенное Григорием Ивановичем Лангсдорфом из поездки в Бразилию в 1822–1828 годах. Русский ученый, путешественник, географ и этнограф Лангсдорф был первым европейцем, проникшим в амазонские дебри, которые и по сей день остаются загадочными.

Ритуальная шляпа алеутов.

Вернемся в залы второго этажа Кунсткамеры. Пройдем ротондой, где представлены предметы культуры и быта индонезийских пародов. Еще несколько шагов — и прямо перед нами волевая фигура первого гавайского короля Камеамеа I, одетого в королевский плащ мамо из перьев крошечных красных и желтых птичек. Таких плащей во всем мире меньше десяти, но плаща Камеамеа I нет больше нигде. Этот обширный зал посвящен народам Океании, и балюстрада, окаймляющая зал на уровне третьего этажа, использована для выставки личных дневников, зарисовок и коллекций Миклухо-Маклая.

Экспозиция отдела Северной Америки.

Кроме вещей, привезенных Н. Н. Миклухо-Маклаем, и дара куковской экспедиции подавляющее число экспонатов в этом зале принадлежит великим русским путешественникам — участникам кругосветных экспедиций начала XIX века И. Ф. Крузенштерну и Ю. Ф. Лисянскому, Ф. Ф. Беллинсгаузену и М. П. Лазареву, О. Е. Коцебу, Ф. П. Литке и М. И. Станюковичу. Когда выделившийся из Кунсткамеры Музей этнографии стал приводить в порядок свои собрания, коллекции по Океании были объединены под двумя номерами — 736 и 737. Коллекции стали сборными, и, за редким исключением, теперь можно сказать, что именно привезено той или иной русской экспедицией, а что (кроме гавайских предметов) куковской. Как бы то ни было, но все экспедиции привезли вещи, которые давно стали уникальными.

Экспонаты мемориального отдела Н. Н. Миклухо-Маклая.

В шкафу, посвященном таитянам, висит длинная (до колен) плечевая одежда. Она похожа на рубашку без рукавов, с вырезом для головы, и чем-то напоминает мексиканское пончо, только сделана из ткани, похожей на лист бумаги. Это верхняя одежда таитян, причем знатных таитян, которую они носили до прихода европейцев. Она называлась типута. Типута в музеях мира — редчайший экспонат. Она изготовлена из тапы — самого распространенного в Океании материала, где народы не знали технических культур (только маори Новой Зеландии выращивали вид льна) и ткачества. Taпa — название материи, приготовленной из луба деревьев. Луб не ткут, его бьют, создавая плотный и тонкий квадратный или прямоугольный кусок своеобразной материи. Типута, которая представлена в экспозиции, имеет общую длину около 2,5 метра. В плечах она согнута пополам, в центре вертикальный разрез ворота, который спереди окаймлен остроконечной полосой матового красно-коричневого цвета. На типуте украшения — отпечатки предварительно смоченных в краске малинового цвета листьев папоротника и цветов. Типута — белого цвета, т. е. такого цвета, который имели право носить только вожди и знать.

Более чем два с половиной века пополняются богатства музея на берегах Невы, и он по праву считается сейчас одним из самых крупных этнографических собраний мира.

В дни 250-летнего юбилея Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого насчитывал в своих этнографических фондах 145 тысяч предметов, в антропологических — 75 тысяч экспонатов, в археологических — 380 тысяч. Грандиозны масштабы собраний. Коллекции не просто бесценны, но многие из них уникаль ны. Ведь сейчас уже невозможно собрать материалы по культуре и быту многих и многих народов, либо уничтоженных колонизаторами, либо в условиях империалистического гнета утративших свою самобытную культуру.

Музей хранит единственную в мире коллекцию головных уборов американских алеутов и одежду из замши индейского племени атапасков; в витринах и шкафах размещено редкое собрание предметов, созданных руками вымерших или уничтоженных колонизаторами индейцев Южной Америки — огнеземельцев и ботокуда, древних африканских народов азанде и мангбетту. В музее представлены: загадочные говорящие дощечки ронго-ронго, памятники письменности острова Пасхи, творения человека с Гавайских островов и из долины Ганга, с берегов Красной реки и островов Индонезии.

В тысячах экспонатов, выставленных в залах бывшей Кунсткамеры, как в россыпях драгоценных камней, запечатлены результаты труда и представления о духовном мире иных народов.

Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого — наследник первого русского музея Кунсткамеры — бессменно несет свою вахту глашатая равенства всех народов, глашатая мира и дружбы разноязыкого племени землян.