Купчино (Трилогия)

Из аэропорта — до дома — он добрался уже под вечер.

В сизо-сиреневом небе медленно и надменно плавился задумчивый осенний закат: жёлто-рыжий и ветреный.

На скамейке — возле парадной — сидели всё те же ветхие бабушки.

— Опаньки, Серый вернулся, — удивлённо выдохнула Матрёна Ивановна. — Бродяга неприкаянный и многими позабытый.

— И ждать-то уже перестали, — печально усмехнувшись, дополнила Ульяна Макаровна. — Приехал-таки, милостивец. Орёл ты наш купчинский…. Наведёшь тут порядок, молодчик белобрысый?

— Наведу, — улыбнувшись, пообещал Сергей. — Здравствуйте, бабушки. Замечательно выглядите. Совсем не изменились…. Так я пойду?

— Иди, родной, иди. Счастливых тебе дорог…

В квартире было очень пыльно и затхло: так всегда бывает, если в помещении долгое время никто не живёт.

— Ну, здравствуй, отчий дом, — поставив чемодан на пол, растроганно поздоровался Сергей, а после этого расчихался: — Ап-п-чхи! Ап-п-п-чхи! Апчхи…. Нет, господа и дамы, так дело решительно не пойдёт…

Он снял с плеч тяжёлый брезентовый рюкзак, пристроил его рядом с чемоданом, захлопнул входную дверь, поменял новые тесные ботинки на разношенные домашние тапочки, обнаруженные в прихожей, определил кожаную куртку на вешалку, прошёл в столовую и, повозившись с полминуты с тугими ручками, распахнул окно.

В комнату тут же ворвался свежий воздух.

— Свежий питерский воздух, — негромко уточнил Сергей. — А ещё октябрьский и вечерний. Прохладный, правда. Температура-то на улице не выше плюс восьми-девяти градусов…. Ох, как приятно пахнет. В том смысле, что Родиной…. Сколько же лет я здесь не был? Получается, что уже почти двенадцать. Прилично, что ни говори…. Ладно, к лирическим отступлениям можно будет потом вернуться, под рюмашку. А сейчас следует делами заняться: темнеет уже за окнами, да и спать хочется с дороги, уболтало слегка в самолёте…

Первым делом, он, вооружившись шваброй, совком, ведром с водой и тряпками, принялся целенаправленно бороться с пылью, накопившейся в квартире за последние десять месяцев, прошедших с момента отъезда родителей в Канаду. Впрочем, работа спорилась: нехитрая мебель располагалась только в его спальне, в прихожей и на кухне, а столовая и родительская комната были пусты.

«Оно и правильно», — активно работая половой тряпкой, мысленно одобрил Сергей. — «При переезде в чужую страну любая копейка лишней не бывает. Молодцы, что реализовали лишний хлам…. Эх, мама-мама. Говорил же я тебе по телефону, мол, и квартиру продавайте. Нет, не согласилась. Мол: — «Она тебе, сыночек, обязательно пригодится. Нагуляешься, рано или поздно, по Белу Свету и вернёшься…». Вот и вернулся, как и было предсказано…. А если папа с мамой продали бы, всё же, «трёшку»? Гулял бы дальше, понятное дело…. Так-с, надо ещё и холодильник помыть. И раковины. Да и унитаз с ванной. Окошко же следует закрыть, пока не продуло…».

После завершения уборки он оттащил чемодан в спальню и наспех распихал одежду по полкам шкафа, а также поместил под матрац на кровати тонкую пластиковую папку с различными (в том числе, с банковскими), документами. Потом перенёс рюкзак из прихожей на кухню и, предварительно расшнуровав его, принялся выкладывать на обеденный стол всякую продовольственную разность: круглую буханку «серого» хлеба деревенской выпечки, несколько хариусов и сигов холодного копчения, жестяные банки с лососёвой икрой и тушёной лосятиной, плашку вялено-копчёной грудинки молодого северного оленя и связку озёрных карасей, засушенных на русской печи. А ещё и две объёмные фляги из нержавейки, заполненные спиртовыми настойками на целебных травах, достал из рюкзачных карманов.

Выложил-достал и, грустно вздохнув, прокомментировал:

— Вот они, прощальные подарки щедрого Крайнего севера. Эх, жизнь моя жестянка…. Ладно, проехали. Ужинать будем…

И он, быстро и сноровисто, приготовил нехитрый ужин: нарезал хлеба и оленятины, очистил копчёного хариуса, достал из буфета и наполнил — из фляги — пузатую хрустальную рюмашку.

Выпил, закусил, повздыхал, полистал альбом со старыми семейными фотографиями, обнаруженный во время недавней уборки, вновь наполнил рюмку.

Но поужинать в тишине и покое не получилось: с улицы донеслась отборная матерная брань, мерзкое хихиканье и отголоски громкого разговора на повышенных тонах.

Сергей подошёл к окну и недовольно пробормотал:

— Тяжела судьба жителей третьего этажа. Тяжела и практически безысходна. Особенно, если в квартире установлены старенькие оконные рамы без всяких там современных стеклопакетов. Слышимость — даже при закрытых окнах — просто обалденная…. Группа гопников оккупировала скамейку под окнами, рядом с уличным фонарём. Человек, наверное, восемь: и молодые, и старые, да и пара девиц — самого разбитного вида — присутствует…. Похоже, что все они здесь надолго обосновались: бутылки с портвейном откупоривают, на газетку, расстеленную на скамье, выкладывают яблоки, плавленые сырки и хлебушек нарезанный, пластиковые стаканчики расставляют. Ну-ну…. И, понятное дело, громко матерятся и безостановочно гогочут. Сволочи безалаберные. «Ментов» на них нет. Так их всех и растак. И гопников, и ленивых стражей порядка…. Ба, знакомые лица. Вернее, одна наглая и прожжённая физиономия: Зяма, засранец первостатейный. Столько лет прошло, а он, мерзавец, всё прежними тропками ползает. Гопник законченный. Чтоб ему пусто было…

Он отпустил ещё пару-тройку заковыристых фраз-пожеланий. А после этого убрал в холодильник продуктовые «излишки» и перебрался, прихватив тарелку с бутербродами, фляжку и рюмку, в спальню, окна которой выходили на другую сторону дома.

Перебрался, плотно прикрыл за собой дверь, завершил, никуда не торопясь, скромный ужин, застелил постель чистым бельём, обнаруженным в шкафу, разделся и, отчаянно зевая, залез под одеяло. А залезая, непроизвольно взглянул в окно.

«Ерунда какая-то», — подумалось. — «На улице идёт самый натуральный снег? Практически метель, завывая, метёт? Чушь несусветная. Быть такого не может…. А, кажется, понял. Это, наверное, я уже сплю. Сплю и вижу сон — о суровом Крайнем севере…. Или, всё же, метель настоящая?».

Глава первая Метель, глюки и откушенные ноги

Зяма считался «главным гопником» Шипкинского переулка и примыкающей к нему местности. Вообще-то, он и от почётного звания «главного купчинского гопника» не отказался бы, да только — куда там: годы уже не те, а нынешняя молодёжь, она нагла и отвязана без всякой меры, того и гляди — голову оторвёт. Оторвёт, выбросит в мусорный бак и даже имени-прозвища, презрительно сплюнув, не спросит. И былыми заслугами-подвигами не поинтересуется. Были уже печальные прецеденты…

«Тридцатник, мля, уже не за горами», — навязчиво зашелестели в голове тревожные мысли. — «Здоровье ни к чёрту: сердчишко, мать его, регулярно барахлит, сухой кашель донимает по утрам, изжога, такое впечатление, навечно поселилась в желудке. Да и с черепушкой, мля, не всё в порядке. И глюки временами донимают. И память, если крепко выпить, иногда отказывает. Здесь, понимаешь, помню. А тут, блин, не очень…. Вот, взять, к примеру, тот же вчерашний вечер. Вроде бы всё помню: отобрали с Ржавым у малолетнего пацанчика мобилу навороченную, толкнули её знакомому барыге с «Юноны»[10], бухла взяли, пирожков с капустой прикупили, выпили, закусили. Хорошо, мля, было. Только в конце блевать потянуло. Видимо, с пирожков…. А откуда, мать его, взялся фиолетовый бланш под глазом? Не помню, хоть убей. И Ржавый, мля, аналогично…. Поменять…м-м-м, этот…. Ну, как там его? Э-э-э…, образ жизни? С бухлом завязать? Про анашу забыть? Ну, не знаю, мля…. А что же тогда, завязав и забыв, делать? Как, мать его, дальше жить? А? Кто бы, мля, подсказал…».

— Брателло, эй! Ты, никак, заснул? — кто-то сильно и настойчиво потянул его за рукав куртки. — Или же с «косячка» поплохело?

— А? Что? — «вынырнул» из своих тяжких раздумий Зяма. — Куда?

— В горло, стало быть, — протягивая пластиковый стаканчик, наполненный буро-коричневой жидкостью, выдал свою фирменную щербатую улыбку Ржавый. — Глотай, кореш, мля. Глотай, не сомневайся…

Зяма с трудом, отчаянно дёргая кадыком и болезненно морщась, выцедил предложенный напиток. Выцедил, смачно сплюнул под ноги, откашлялся, занюхал воротником старой джинсовой куртки, бросил в рот кусочек плавленого сырка, вяло пожевал, проглотил, а после этого кратко поделился своими вкусовыми ощущениями:

— Совсем, суки рваные, разучились делать «семьдесят второй» портвейн. Сплошная, мля, химия. А раньше, говорят, его из натуральных яблок гнали. Сволочи буржуинские, мля.

— Гы-гы-гы! — дружно загоготали собутыльники. — Ну, атаман, ты и задвинул! Молодец! Гы-гы-гы…

— Хочешь, красавчик, «Агдама»? — предложила Милка — субтильная и слегка помятая девица со свеже-рассечённой бровью. — Чес слово, вкусненький.

— Давай, шалава купчинская, наливай. До самых краёв…

После щедрой порции «Агдама» всё кардинально изменилось и разительно улучшилось — и общее самочувствие усталого организма, и настроение.

«Сегодня же у нас пятница, девятнадцатое число», — лениво хрустя спелым яблоком, рассуждал про себя Зяма. — «Значит, у бюджетников, мать их бюджетную растак, аванс. Благое дело, мля. Благое…. Надо будет — где-нибудь через часик с гаком — перебазироваться в район кольца «шестьдесят второго» трамвая. Удобное там, мля, место. Справа роддом расположен. Слева — в отдалении — новостройки. А между трамвайным кольцом и новостройками, мать их, имеется приземистая бетонная «коробка» неизвестного «долгостроя». Самое милое, мля, дело: сиди себе под крышей, пей портвешок, анекдоты трави, покуривай и — между делом — высматривай пьяненького одинокого лоха, бредущего от последнего (или там предпоследнего), трамвая к родимому дому…. Ну, а потом, после удачной охоты, можно будет и к Милке на хату завалиться. Типа — пупками потереться слегка. Противная она баба, честно говоря. И повышенной чистоплотностью, мля, не отличается. Но где же, мать его, других взять? Та же Лерка — Милкина подружка — ещё хуже…. Опаньки! Как это — где взять? Вон же идёт — бикса козырная. Причём, мля, прямо к нам…

Действительно, к загулявшей гопницкой компании, расположившейся под уличным фонарём, медленно приближалась женщина: лет двадцати семи-восьми, очень стройная, с угольно-чёрными волосами ниже плеч, в длинном тёмно-бордовом кожаном плаще непривычного покроя. А ещё у незнакомки было очень приметное лицо: смуглое-смуглое, с тонкими породистыми чертами и заострёнными скулами.

«Может, мля, японка?», — насторожился Зяма. — «Ну, их, этих иностранцев и иностранок. В том смысле, что менты потом — ежели что — запрессуют по полной…. И глаза у пришлой дамочки особенные: чёрные, мля, бездонные и неподвижные. Многообещающие такие глаза…. Бр-р-р. Даже шустрые мурашки, мать их колючую, по спине побежали…. Может, шаманка? Читал про них когда-то, ещё в школе…».

— Добрых вам дорог, путники, — поздоровалась — глубоким грудным голосом — странная женщина. — Скучно мне сегодня, ребятки. Скучно. Разговоров хочется — всяких и разных…. Примите в ватажники? — достала из бокового кармана плаща пузатую бутылку, щедро украшенную цветными этикетками.

— Ух, ты! Виски, мля, — восхитился непосредственный Ржавый. — «Белая лошадь», мать её лошадиную. Ёлочки зелёные и сосёнки стройные…. Подходи, барышня скучающая, не сомневайся. За свою, мля, будешь…. Как величать-то тебя, черноглазая?

— Шуа.

— Ну, и имечко, однако.

— Обыкновенное. Северное.

— Бывает, мля, конечно. Базара нет…. Значит, хочешь, скуластенькая, к нам прибиться, дабы вечерок скоротать с пользой? Хорошее, конечно, дело…. А, вот, расскажи-ка ты нам какой-нибудь дельный анекдотец. Только свежий, мля. На старые и «бородатые» мы и сами мастера нехилые. Понравится, так и примем в коллектив.

— Хорошо, путники беззаботные, слушайте…. Просыпается мужик с крепкого-крепкого бодуна на скамеечке. Раннее погожее утро. Прохожие идут по тротуару. «Где я, люди добрые?», — спрашивает мужик. «Проспект Ветеранов», — отвечает ему сердобольный старичок. «К чёрту подробности, дедуля. Город какой?».

— Гы-гы-гы! — дружно заржали гопники. — Нормальный, мля, вариант. Принимаем в компанию…

— Тогда, путники, угощайтесь, — Шуа ловко отвернула пробку, коротко приложилась узкими губами к бутылочному горлышку, после чего пустила «Белую лошадь» по кругу.

«Божественный, мля, напиток», — сделав несколько крупных глотков, оценил Зяма. — «Только, мать его, слегка сладковат…. Виски-то мне уже доводилось пробовать: лет пять с половиной тому назад — по весне, когда возле Волковского кладбища одного пьяненького «баклана» распотрошили. Вот, в его дипломате похожая бутылочка и обнаружилась. Только в тот раз оно (виски), мля, совсем другим было. В том смысле, что поганым деревенским самогоном так и отдавало. За версту, мля…. Что-то я захмелел после этого вискарика, так его и растак. Даже безразличная сонливость, мля, навалилась. А ещё, в довесок, и заумные мысли — о бренности всего сущего. Мол, все мы — однозначно и скоротечно — смертны…. Странные такие мысли, мля. В том плане, что никогда прежде они мою глупую черепушку не посещали. Никогда…».

— Что это такое? — вытянув ладошки перед собой, несказанно удивилась Милка. — Снег пошёл…

Действительно, с ночного питерского неба начали плавно опускаться, словно бы кружа в каком-то старинном медленном танце, снежинки: белые, очень крупные, мохнатые и неправдоподобно-разлапистые.

— Хрень охренительная, — задрав голову, прокомментировал Ржавый. — Зима наступила?

— Очень похоже на то, мля, — громко шмыгнула длинным носом лохматая Лерка. — И похолодало. Резко так. У меня даже сопли зелёные, так их и растак, потекли из носа…. Может, «семьдесят второго» портвейшка накатим? Типа — для сугрева?

Но «накатить» было не суждено.

Со стороны Бухарестской улицы — неожиданно и резко — ударил сильнейший порыв льдисто-холодного ветра. Ну, оно тут же всё и закружилось — в едином изысканном кружеве: пластиковые стаканчики, фольга от плавленых сырков, обрывки газеты и снежинки, снежинки, снежинки…

— Метель, мля, началась, — зябко ёжась, сообщила Милка. — Серьёзная такая, мать её. Не шутейная. Так, сволочь, и сдувает. А холодный колючий снег даже в уши залезает…. Что будем делать, атаман?

— В парадную перебираемся, — решил, долго не раздумывая, Зяма. — Я входной код замка знаю. Хватаем бутылки и остатки закуси. За мной, братва. На подоконнике разложимся.

— Стоп, пацаны, — неожиданно заупрямился Ржавый. — Нельзя — в эту парадную.

— Почему это, мля, нельзя?

— Дык, это…. Говорят, что Серый вернулся…

— Ага, сегодня, — зло сплюнув под ноги, подтвердила Лерка. — Матрёна рассказывала. Мол, мля, ещё здоровее, чем был. И весь такой…м-м-м, матёрый из себя. Ну, то есть, очень взрослый и серьёзный…. Может, атаман, ну его? Типа — себе дороже?

Сергей Яковлев? Это было, действительно, серьёзно. Зяма — когда-то очень давно — учился с Серым в одной школе, правда, в параллельных классах.

«Ох, и доставалось мне тогда от него», — подумалось. — «По полной и расширенной программе, мля. И не только мне. А очень даже, мать его ети, многим…. Значит, вернулся, оглоед? Ай-яй-яй. Грехи мои тяжкие. Осторожней надо, мля, быть. На всякий и пожарный случай. Зубы-то, они не лишние. Хоть и гнилые насквозь…».

— Может, к Милке отправимся? — предложил Зяма.

— Не-е, пацаны, так не пойдёт, — тут же заныла деваха. — В том плане, что такой огромной кодлой. Тесно там у меня, мля. И мать-старушка парализованная.

— Что же тогда, народ, делаем? Делим бухло и пошло разбегаемся в разные стороны?

— Не надо никуда разбегаться, — заверила Шуа. — В «Колизее» пересидим непогоду. У меня и ключик от дальней боковой двери имеется. Купила по случаю.

Гопники и гопницы, боязливо переглядываясь, молчали…

Сделаю, пожалуй, уважаемые читатели и читательницы, маленькое отступление. Чисто информационной направленности.

Шипкинский переулок, он достаточно короткий — тянется от улицы Бухарестской до Будапештской. Или же, наоборот, от Будапештской улицы до Бухарестской. Тут, уж, как кому больше нравится…

И долгое время о его существовании мало кто — вне Купчино — и догадывался. А потом этот короткий и неприметный переулок «прогремел» практически на весь Санкт-Петербург. Да, что там — на Санкт-Петербург, на всю нашу огромную и замечательную страну он тогда «прогремел»: по всем крупным телевизионным каналам — в течение добрых двух-трёх месяцев — регулярно показывали развёрнутые репортажи про Шипкинский.

Дело было так. В самом начале двадцать первого века в Шипкинском переулке построили кирпичную шестнадцатиэтажную «свечку». Вот, в этот дом семья Яковлевых и переехала — продали «двушку» на проспекте Димитрова и добавили к вырученной сумме многолетние сбережения. Очень даже удобно и рационально получилось: старый и новый дома располагались относительно недалеко друг от друга, Серому даже школу не пришлось менять, что, согласитесь, для выпускного класса совсем и немаловажно.

Переехали, значит, и тут выяснилось, что за их «свечкой» строители возводили (вернее, уже заканчивали возводить), ещё один жилой кирпичный комплекс — только семиэтажный.

— Это, наверное, так называемое «жильё повышенной комфортности», — предположила тогда матушка Сергея, — предназначенное для всяких современных российских чиновников и прочих богатеев.

А потом их дом начал «падать». То есть, значимо отклоняться в сторону переулка…

Как это обнаружилось? Элементарно: неожиданно заклинило все лифты, причём, «намертво», стали искать причину, тут-то и выяснилось, что перепад между отдельными бетонными перекрытиями составлял почти пятнадцать сантиметров. Естественно, что перепуганные жильцы тут же выставили на стыках перекрытий самодельные «маячки», и уже через пару суток стало окончательно ясно: дом кренится и «падает».

Жильцы — в срочном и массовом порядке — сообщили о выявленном факте куда надо: и районным властям, и прокурорским деятелям, и «Гостехнадзору», и муниципальным депутатам, и представителям городской прессы. А ещё и Интернет — для пущей эффективности процесса — задействовали.

Что тут началось — словами не передать. Комиссия за комиссией зачастили. Важные и серьёзные такие комиссии, состоявшие из солидных и упитанных дяденек-тётенек в деловых импортных костюмах. А ещё и всяких журналистов-корреспондентов набежало — как собак нерезаных. Включая, понятное дело, ушлых и нахрапистых телевизионщиков. Короче говоря, Шипкинский переулок реально «прогремел» на всю страну…

Высокие и авторитетные комиссии, многократно и плодотворно посовещавшись, установили, что дом — в целях экономии — был выстроен не на свайном фундаменте, как это принято в условиях вязких и неустойчивых грунтов, а на плитном. Земля же в Купчино болотистая и, более того, на совесть пропитанная грунтовыми водами, вот, фундаментная плита и «поехала». То бишь, слегка перекосилась.

Наспех сделали и утвердили «спасательный» проект, нагнали целую кучу самой разнообразной строительной техники, начали спешно бурить — рядом с «поехавшей» фундаментной плитой — скважины большого диаметра и закачивать в них (под высоким давлением), специальный раствор на бентонитовой основе. Что-то там ещё делали — в плане применения новейших инновационных технологий. В конечном итоге, дом «падать» перестал и даже, по клятвенным уверениям высокопоставленных чиновников, частично выпрямился.

А, вот, строительство комплекса «повышенной комфортности», который возводили за «свечкой», было заморожено.

Почему — было заморожено? Трудно сказать однозначно. Может, высокие комиссии, усердно шаставшие рядом с шестнадцатиэтажкой, выявили — до кучи — какие-то серьёзные нарушения в разрешительной документации. Или же запросили (за свою «слепоту»), запредельную взятку. А ещё по Купчино ходили-бродили смутные слухи, что «главного застройщика» семиэтажки неожиданно посетило видение — типа во сне к нему явилась безобразная старушенция в гадких лохмотьях и напророчила, мол: — «Как достроишь, милок, этот семиэтажный комплекс, так сразу же и помрёшь…». Ну, а мнительный «главный застройщик» тут же испугался — до полной потери пульса, срочно ушёл «на больничный», а после выздоровления отдал строгий приказ — о незамедлительном прекращении строительства. Тёмная история, короче говоря…

Как бы там ни было на самом деле, но упомянутый комплекс так и остался стоять недостроенным: строители — тринадцать лет тому назад — огородили его «сетчатым» забором, установили на входных проёмах толстенные металлические двери, а после этого ушли. Как выяснилось, навсегда.

Коварное и жестокое Время, естественно, не пощадило «недострой»: водосточные трубы проржавели и местами осыпались, оконные рамы почернели, покрылись бело-серой плесенью и обветшали, крышу — над северным крылом — сорвало сильными ветрами, кирпичная кладка покрылась сетью извилистых трещин. А сам комплекс, с течением времени, стал именоваться в народе коротко и непритязательно — «Колизей». Из нетленной серии, мол: — «В итальянском Риме есть Колизей? Есть. А чем наше благословенное Купчино хуже этого занюханного Рима? Ничем, ясен пень. Вот, пусть и у нас будет — свой собственный «Колизей». Назло всем этим самодовольным и зажравшимся европейцам…».

Казалось бы, что «купчинский Коллизей» должен был быть любимым местом обитания бомжей, гопников и беспокойной хулиганистой молодёжи. Как же иначе? Мол, бесхозная крыша над головой…. Железные двери? Не смешите, пожалуйста. Кроме дверей, как известно, ещё и окна существуют. А отжать оконную раму — при наличии фомки и русской смекалки — раз плюнуть…. Итак, должен был быть — любимым местом. Но, по факту, не был. Почему? Пытались, естественно, поначалу упомянутые бомжи-гопники-хулиганы обжиться в «Колизее». Но только ничего хорошего у них не получилось, мол: — «Забираешься через окошко внутрь и сразу же, мля, чувствуешь — что-то ни так. Типа — тёмная-тёмная аура висит вокруг. И колючие ледяные мурашки, мать их растак, быстро-быстро бегут по спине…. Глядь, тёмные уродливые тени отчаянно прыгают по кирпичным стенам и бетонным перекрытиям. Прыгают, суки рваные, и угрожающе скалятся. А некоторые из них, свят-свят, даже с рогами…. Потом — откуда-то снизу — жалостливые стоны-крики долетают: словно бы там пытают-изничтожают кого-то. После стонов жуткий вой раздаётся. А после воя — рычание. Дикое-дикое, мля, такое…. Сердце тут же в пятки уходит-падает. И ноги — сами по себе — бежать начинают. Кажется, что ещё пару секунд назад ты был в «Колизее». А в себя уже за забором приходишь. И как бежал, и как через забор перелезал — не помнишь. Трясёт всего. Всё трясёт, мля, и трясёт. Трясёт и трясёт. Почитай, целые сутки напролёт. Даже целебный «Агдам» — под «косячок» — не помогает…».

А ещё всё Купчино (стараниями уважаемых Матрёны Ивановны и Ульяны Макаровны), было уверено, что в «Колизее» проживает самая натуральная чупакабра[11]. Мол: — «А по ночам эта кровожадная гадина вылезает из «Колизея» и убивает-съедает всех собак и кошек, подвернувшихся под её когтистую лапу. Однажды я даже сразу двух чупакабр видела. Вот этими самыми глазоньками. Чтоб мне на месте провалиться и «Дом-2» больше никогда не смотреть…».

Слухи слухами, но бродячие собаки и кошки, тем не менее, в Купчино перевелись — как класс. За редчайшими исключениями, понятное дело. А, ведь, ещё лет семь-восемь тому назад от них было, буквально-таки, не протолкнуться.

Короче говоря, «Колизей» — среди жителей района — традиционно пользовался дурной славой, и его предпочитали предусмотрительно обходить стороной…

Итак, купчинские гопники и гопницы, неуверенно переглядываясь, молчали.

— Не бойтесь, родные, — надменно и вальяжно усмехнулась Шуа. — Ничего там страшного нет. Для меня, по крайней мере…. Отставить — глупые и бесполезные споры! Запихиваем непочатые бутылки с вином в полиэтиленовый пакет. Початые несём в руках. И за мной шагаем, путники неприкаянные. Шагаем-шагаем. Я сказала.

Она резко развернулась и, не оборачиваясь, уверенно направилась к углу дома. Гопники, не споря, дружно последовали за ней.

«Ерунда, мля, какая-то», — заторможенно подумал Зяма. — «Не хочу я туда идти, а, тем не менее, иду. Словно, мать его, зомби на верёвочке. Да и все остальные — в количестве семи подвыпивших рыл…. Это, наверное, мля, из-за виски халявного. Подмешано там, наверняка, что-то, век анаши не курить…. Ох, не кончится всё это добром. Не кончится, депутатом буду. Бежать надо отсюда. Бежать, мля, сломя голову…».

Думать-то он думал, но только никуда не бежал — брёл себе и брёл, словно бы окончательно растеряв последние остатки воли, за новой смуглолицей знакомой. Покорно, надо заметить, брёл…

Компания, прикрывая — ладонями и рукавами одежды — физиономии от встречных потоков снега, оказалась за «свечкой».

— Хрень очередная, — вяло пробормотал Ржавый. — Никогда, мать его, здешние фонари не светили. Никогда…. Ну, зачем, мля, освещать недостроенный и заброшенный объект? Незачем, ёжики колючие…. А теперь, понимаешь, горят. Так их и растак…

«Действительно, мля, горят», — мысленно согласился с корешем Зяма. — То есть, светят…. Только странный этот свет долбанный. Мутный-мутный, призрачный и чуть-чуть подрагивающий…. Ох, мама моя, мамочка. Говорила же ты мне много-много раз, мол: — «Возьмись, сыночек, за ум. Возьмись. Не шляйся ты — дни и ночи напролёт — по всяким местам подозрительным. Дома сиди и пить бросай. А ещё лучше — на работу устройся. Да и жениться тебе надо бы. Жениться, остепениться и о Будущем задуматься…». Говорила. Много раз. А я, придурок глупый и законченный, не слушал. Вот и доигрался. Поделом. По грехам и по делам гадким…. Тьфу, пригоршня холодных снежинок попала в нос. Вот же. Ап-пчхи…. Всё снежит, мля, и снежит. Мать его морозную…. Шуа легонько тронула ладонью «заборную» секцию, и та — словно калитка на петлях — распахнулась. Мля…. А теперь подошла к тёмной двери и, взявшись за железную ручку, открыла её. Просто так открыла — безо всякого ключа. Врунья дешёвая: купила, мол, она по случаю. Ага, конечно. Зараза и шалава, блин горелый…».

— Заходим, — не оборачиваясь, велела странная женщина. — Извините, милые мои путники, но обратной дороги нет. Так, вот, получилось. Не взыщите.

Они вошли. Через пару секунду под потолком зажглась длинная и узкая неоновая лампа.

Зяма, услышав, как сзади сдавленно чертыхнулась Милка, обернулся и зло прошептал:

— Совсем, лярва неумытая, ополоумела? Нашла, понимаешь, где рогатого поминать. Так и накликать, мля, недолго.

— Дык, я н-ничего т-такого…, - принялась отчаянно заикаться девица. — П-последней, мля, вошла. Развернулась, чтобы д-дверку п-п-прикрыть. А нет т-там, мля, никакой д-дверки. Т-т-только стена…

«Действительно, кирпичная стена», — взглянув, окончательно запечалился Зяма. — «Наверное, опять глюки начались, мать их галлюциногенную. Ох, не ко времени…. Кстати, а откуда здесь взялся свет? Ведь, электричества-то к «Колизею» так и не подвели…. Засада какая-то. Страшновато даже, мля, немного. Так и на измену можно подсесть. В том смысле, что жидко обхезаться — ненароком — в штанишки…».

— Шагаем, человеки пришлые, — сухим и слегка надтреснутым голосом велела Шуа.

Они и шагали — размеренно, отстранённо и равнодушно.

— Какой коридор-то длиннющий, — монотонно бормотал Ржавый. — И, мля, с уклоном…. Куда он ведёт, интересно? Глубоко под землю? А, Зяма? Молчишь, чувырло братское? Ну, молчи-молчи. Молчун хренов, мля…. А, вот, эти длинные лампочки под потолком. Непривычные, так их и растак. Гораздо тоньше стандартного «дневного света». Висят, понимаешь, через каждые десять-двенадцать метров. Висят, светят и, такое впечатление, мля, слегка шевелятся. Словно живые…. И, заметь, никаких окон нет по сторонам. Ну, ни единого. Как такое, мля, может быть? Бред бредовый и запущенный…. Ноги же сами идут. Понимаешь, Зяма? Сами собой…. У тебя, мля, аналогично? Ну-ну. Да, дела-делишки у Петрова Гришки…. А наша новенькая? Она же, мать её растак, была в кожаном тёмно-бордовом плаще. В модном и, наверняка, дорогущем. А сейчас? Дерюжка какая-то серо-бурая, типа — старенькая мешковина…. И спина у неё была прямой. А сейчас — сутулая. Даже, мля, с небольшим горбиком. Ещё и постукивает чем-то на ходу…. И голосок у неё изменился. Подозрительно, однако, гадом буду…. Эй, красотка незваная! — повысил голос. — Притормози-ка, дорогуша. Разговор к тебе имеется.

— Ась? — обернулась идущая впереди женщина. — Громче говори, милок. Туга я нынче на ухо. Стара стала, извини…

«Старуха, мля!», — мысленно охнул Зяма. — «Древняя-древняя, в рваных и драных лохмотьях. А по лохмотьям вши, так их всех и растак, ползают. Жирные такие, молочно-кремовые, мля. Шустрые-шустрые…. Старая карга на кривую клюку опирается. Ею, значит, и постукивает по бетонному полу — в такт шагам…. Носяра же у старой ведьмы приметный: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь, мля, усыпанный крупными разноцветными бородавками. И тёмно-сизые имеются, и ярко-багровые, и нежно-розовые. Гадость неаппетитная и законченная, так её и растак, короче говоря. А глаза-то, тем не менее, прежние: чёрные-чёрные, неподвижные и бездонные — словно старинные колодцы в дикой пустыне…».

— Дык, бабушка, это я так, — смущённо вильнул взглядом Ржавый. — Показалось…

— Показалось, так показалось, — покладисто прошамкала беззубым ртом старуха. — Внучок.

— А как зовут-то тебя, бабанька?

— По-прежнему. Шуа.

— Ага, понял…. Дальше идём?

Старушенция, не ответив, резко развернулась и, бодро постукивая своей кривой клюкой по тёмно-серому бетону, зашагала вперёд.

— Что это такое, брателло? — шёпотом заканючил на ходу Ржавый. — Ничего, мля, не понимаю.

— Глюки, наверное, — так же тихо откликнулся Зяма.

— Думаешь?

— Ага, мля…. Или «травка» попалась некачественная. Или же в «семьдесят второй» химии пересыпали. Суки жадные и рваные…

Старуха скрылась за поворотом.

— Бежать надо, мля, — тоненько всхлипнув, запричитала сзади Милка. — Только ноги не слушаются. Совсем. Нет, не кончится это добром. Не кончится, курвой буду.

— Так ты и так — она самая и есть, — затравленно усмехнулся Зяма. — В том плане, что курва — самая натуральная и законченная…. Когда, родная, последний раз копейку по-честному заработала? А? Без наводок, разводок и кидалова? Сама не помнишь? Вот, то-то же…. Так что, шагай, шалава. Шагай, мля, не кисни. От Судьбы, как известно, не убежишь. Сколько, мля, не старайся…

Они по очереди, вслед за старухой, повернули за угол.

Повернули и вскоре оказались в просторном зале.

«В очень, мля, просторном», — мысленно прокомментировал Зяма. — «Метров, наверное, сто семьдесят квадратных будет. А то и больше. И в очень высоком — вплоть до десяти-двенадцати метров. Хрень охренительная и блин подгоревший…. Длинных неоновых ламп здесь нет, зато на стенах закреплено полтора десятка ярко-горящих факелов…. Ярко-горящих, мля? Ну-ну. Дыма-то нет. И смолой здесь совсем не пахнет. Надо думать, очередные глюки, мать их козырную…. Что ещё? В зале сложено — и здесь, и там — много камней: покатых, округлых и серых — всевозможных оттенков этого цвета. В центре помещения стоит деревянный истуканище. Вернее, мля, идол: метров пять-шесть в высоту, солидный и массивный, очень тёмный (наверное, от старости), с характерно-рассерженной физиономией — ну, прямо как у нашего участкового, не к ночи, гад, будь помянут…. А по углам ещё четыре идола расположились — пониже и посветлей «главного». Да и деревянные физии у них, мля, чуток поприятнее…. Ещё возле каждого истукана беспорядочно набросано много-много светло-жёлтых и жёлто-чёрных костей. А среди костей стоят бронзовые котлы: возле «главного» идола — огромный, возле других — раза в два поменьше. Всё как у людей, так его и растак…. Что там у нас в котлах? Сейчас, мля, посмотрим. Сейчас-сейчас…. Меха какие-то, типа — шкурки пушных зверьков, серебряные монетки различных размеров и разноцветные речные раковины. Барыжий вариант, короче говоря…. В правой стене — круглая дыра: диаметром, наверное, с полметра. Может, чуть меньше. Вентиляционный ход, мля, надо думать. А других входов-выходов — кроме нашего коридора — не наблюдается…. И старуха-проводница — вместе со своими уродливыми бородавками — куда-то запропала. Словно бы под землю провалилась…».

— Это — капище, — задумчиво промолвила Милка. — Я про такие ещё в школе читала. В учебнике. Жертвенное, мля, капище, раз кости возле идолов сложены…

— Гонишь, наверное? — непонимающе набычился Зяма. — Капище, говоришь? А капище — кого конкретно?

— Ну, земеля, ты и спросил…. Бога какого-то, не иначе. Северного, мля, Бога.

— Почему — северного?

— Ну, как же. Камушки здесь характерные: округлые и светлые. Таких, мля, на нашем севере очень много. Я когда под Воркутой срок мотала — вдоволь на них насмотрелась…. Ой, кто здесь?

— Хи-хи-хи! — разнеслось по залу. — Это я, Шуа…

Из-за «главного» идола вышла восьмилетняя — на вид — девчушка: худенькая, улыбчивая, скуластенькая, со светлыми смешными косичками, черноглазая, в простеньком светло-голубом платьице в крупный чёрный «горох».

— Какая, мля, симпатичная пигалица! — слюняво ощерился Ржавый, которого пару лет назад обвиняли в педофилии, но доказать так ничего и не смогли. — Иди ко мне, лапочка с косичками. Вкусной конфеткой угощу.

— Хи-хи-хи!

— Сейчас поймаю проказницу…

Девчонка, увернувшись от Ржавого, подбежала к правой стене, ловко залезла в круглое отверстие вентиляционного хода и была такова.

— Ушла, мерзавка. Жаль.

— Не о том думаешь, морда озабоченная, — нахмурился Зяма.

— А о чём надо, атаман, мля?

— Если бы я знал…. И ругаться прекращай, приятель. Надоело. Не надо больше. Ни к чему…

— Тяф-тяф-тяф! — донёсся азартный лай.

Через полминуты в зал — из коридора, по которому недавно прибыли гопники, — вошла женщина.

«Ничего же себе!», — мысленно восхитился Зяма. — «Самая натуральная королева — в нарядном средневековом платье: сплошные кружева, оборочки и рюшечки, а ещё и «стоячий» воротник, украшенный самоцветами…. Да и не в платье, собственно говоря, дело. Осанка у неё королевская. Да и выражение породистого лица, обрамлённого высокой и изысканной причёской. А глаза — ожидаемо — чёрные, неподвижные и бездонные…. Двух маленьких чёрных собачек ведёт на длинных кожаных поводках. Точно такие, кажется, были у знаменитого клоуна Карандаша. Мне мама про него частенько рассказывала в детстве. И картинки показывала…. Эх, мама-мамочка, как же это? Почему всё так позорно сложилось? Ну, почему? И назад, как назло, уже не повернуть…. Поплачь по мне, пожалуйста. Поплачь…. Кстати, ни на грамм не удивился бы, если на поводках были бы не чёрные скотч-терьеры, а, наоборот, белые-белые песцы. По крайней мере, это выглядело бы логичней…».

— Что же вы такие шумные, путники? — надменно поморщилась женщина-королева. — Бродите по ночному городу. Кричите. Грязно ругаетесь. Гогочете. Мирным людям спать не даёте…. Зачем? Разве вы не знаете, что Шуа ненавидит шум? И Войпель его не любит.

— И что это за фря припёрлась? — подобрав с пола тёмно-серый кусок бетона, возмутился недалёкий и туповатый Ржавый. — Нотации, мля, читает? Для этого нас сюда и заманили? А? И глюками пугают? Так вас всех, черноглазых, и растак…

«Напрасно он это», — чувствуя, как его охватывает вселенская безысходная тоска, подумал Зяма. — «Совсем-совсем напрасно…».

— Пусть будет — как будет. И как должно быть, — брезгливо усмехнувшись, торжественно объявила королева. — Каждому да воздастся — по делам и грехам его. Не нами придумано, не нам и отменять…

Последовал лёгкий кивок головы, украшенной высокой королевской причёской, и длинные кожаные поводки мгновенно исчезли-растаяли. А маленькие скотч-терьеры тут же начали стремительно расти, превращаясь в огромных зубастых монстров — с круглыми глазищами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.

«Пора», — решил Зяма и рванул — что было сил — к круглому вентиляционному ходу в правой стене.

Рванул и краешком глаза — на бегу — заметил, как один из желтоглазых монстров прыгнул вперёд и сделал резкое движение когтистой лапой. Брызнула чья-то красно-бурая кровь. Раздался отчаянный вопль, полный нестерпимой боли и чувства полной и окончательной безысходности…

Где в этот момент находился второй зубастый монстр?

К сожалению, он выпал из поля зрения. Впрочем, это уже не имело никакого значения.

Зяма, засунув голову и плечи в вентиляционный ход, пополз. Вернее, попытался это сделать.

«Чёрт, кажется, застрял», — пронеслось в голове. — «Даже и полтора метра не преодолел. Жаль…».

Пришла-навалилась острая и жгучая боль.

— Это мне только что откусили ноги, — прошептал Зяма.

Прошептал и умер…

Не спалось ей этой ночью: сон приходил и уходил, сменяясь вязкой дрёмой, вновь возвращался, снова покидал…

Да и снилось — в коротких обрывочных снах — чёрт знает, что: маленькие чёрные собачки и какие-то огромные полуголые мужики — с тёмно-тёмно-красной кожей, ярко-жёлтыми глазами, острыми зубами и длинными лапами-руками, оснащёнными кривыми чёрными когтями. А ещё навязчиво мелькали — перед внутренним взором — огромные лужи красно-бурой крови, в которых лежали-валялись ошмётки чьих-то растерзанных тел.

— Не к добру это, — тревожно ворочаясь с боку на бок, сварливо ворчала Матрёна Ивановна. — Ох, не к добру. Быть беде…. А Дмитрий Силыч-то как храпит в соседней комнате. На все лады, сокол ясный, заливается…

В какой-то момент она поняла, что больше уже не уснуть. А осознав это, слезла со старенького продавленного дивана, наспех, не включая света, оделась, покинула квартиру, вышла на улицу и устроилась на любимой скамейке, врытой в землю возле подъезда.

Вскоре вокруг начало явственно сереть.

— Наступает «час волка», — тихонько пробормотала Матрёна Ивановна, которая, не смотря на безобидный внешний вид (мол, тихая и мирная бабушка «Божий одуванчик»), прожила очень беспокойную, сложную и насыщенную жизнь. — Час — между умирающей ночью и нарождающимся рассветом. Очень непонятное, загадочное и неверное время, когда много чего происходит. Например, среди серьёзных диверсантов принято — начинать все особо важные и знаковые операции именно в «час волка». Так, уж, издавна повелось. Не нами придумано, не нам и отменять…

Из-за угла «свечки» — со стороны «Колизея» — показались две тёмные высоченные фигуры, которые, сгибаясь под тяжестью, волокли куда-то большие тёмные мешки.

«Мешки связаны попарно и переброшены через плечи», — непроизвольно отметила наблюдательная Матрёна Ивановна. — «Два облома умножаем на два — получаем четыре плеча. Ещё раз — на два. Следовательно, имеем восемь плотно набитых мешков…».

Глава вторая Купчинские реалии

На улицу — по привычке, укоренившейся за последние два года, — он вышел ровно в девять утра.

Что это за привычка такая и откуда она взялась?

Чисто профессиональная: восемь ноль-ноль — подъём с завтраком, восемь тридцать — связь-планёрка с Большой землёй, девять ноль-ноль — начало процесса снятия показаний с датчиков и измерительных приборов. Впрочем, к этой теме мы вернёмся чуть позже…

Итак, в девять ноль-ноль Сергей Яковлев вышел на улицу и, оглядевшись по сторонам, мысленно подытожил: — «Обалденная погодка нынче образовалась — безо всяких-всяческих последствий и напоминаний о вчерашней нежданной метели: яркое голубое небо над головой, полное безветрие, беззаботные купчинские птички ласково щебечут в разноцветной осенней листве. Молодцы, птахи. И дальше — щебечите, не возражаю…. Да и температура окружающего воздуха соответствующая, в том смысле, что достаточно мягкая: на уровне плюс десяти-двенадцати градусов. Милая осенняя лепота и классическое русское «бабье лето» в одном флаконе, короче говоря…. Так-с, а что делать дальше? В такую-то, учитывая сущность субботнюю, рань раннюю?».

Вообще-то, он планировал посетить — с визитом вежливости — Сан Саныча, своего (в юности), тренера по дзюдо: поболтать о том и о сём, да и совета — чисто на Будущее — спросить. Мол, лишним не будет. Но…. Не в такое же раннее время. Тем более — субботнее…

— Зачем же — без должного и экстренного повода — будить хороших и семейных людей? — пробормотал Сергей. — Возможно, что у Саныча уже и внуки с внучками имеются. Когда я уходил в армию, его дочке уже девять лет исполнилось. Так что, как говорится, вероятность «дедушкиной должности» имеет место быть…. Ага, ветерок подул. Восточный. Следовательно, с Ладоги дует. Сейчас на Кариджской косе, наверняка, крупный окунь отлично клюёт. Надо будет — при первой же возможности — на рыбалку выбраться, пока затяжные осенние дожди не зарядили. Типа — Душу отвести…. А сейчас стоит, пожалуй, пивка выпить. Соскучился я что-то по купчинскому пиву…. Ох, ты, совсем запамятовал. В Питере же нынче начинают торговать алкогольными напитками только с одиннадцати утра. Совершенно дурацкое, на мой частный взгляд, правило. Так и отдаёт — за версту — дешёвым лицемерием. Перестарались местные господа депутатики. Однозначно — перестарались. Других забот-хлопот у них, зажравшихся и упакованных, видите ли, нет…. Ничего, попробуем обойти этот пуританский запрет. Попытка, как известно, не пытка. А дельный запасной вариант — у опытного человека — завсегда отыщется…

Он бодро зашагал — наискосок — в сторону Бухарестской улицы: там, на краю большого сквера, издавна (ещё со времён приснопамятной «горбачёвской» Перестройки), работал-функционировал чудо-ларёк, торговавший пивом-вином-водкой и традиционно плевавший на все запреты и ограничения.

«Ага, торгует, родимый», — приближаясь к намеченному объекту, обрадовался Сергей. — «Молодой человек отходит от ларька: бледный, помятый, с приличными «мешками» под бегающими глазками. С крепкого бодуна, надо думать…. Только почему-то без полиэтиленового пакета. Ну, может, по карманам банки-бутылки распихал. Бывает…. А на козырьке павильона красуется прямоугольная вывеска, мол: — «Автозапчасти, шины и моторное масло». Конспираторы, однако…».

— Пивка бы мне, — приветливо улыбнулся худосочному ларёчнику-азербайджанцу Сергей. — «Жигулёвского», к примеру. Производства комбината имени легендарного атамана Степана Разина.

— Чаво? — удивился доходяга.

— Пивка бы мне, любезный.

— Издеваешься, мужик? Мы пивом не торгуем.

— А чем же тогда торгуете? — выжидательно прищурился Сергей.

— Чем надо, тем и торгуем. Например, запчастями для подержанных автомобилей, — совершенно по-хамски ухмыльнулся азербайджанец, но встретившись взглядом с глазами нестандартного покупателя, тут же резко сбавил обороты: — Нет у нас пива, земеля. Извини, не держим…. Ты не местный, что ли?

— Местный. Только отсутствовал долго. Почти двенадцать лет.

— Ого. Солидно, земеля. С возвращеницем тебя.

— Спасибо, конечно.

— Всегда — пожалуйста. Рад помочь хорошему человеку.

— И чем же это я — так хорош? — заинтересовался Сергей.

— Глаза у тебя очень…э-э-э, серьёзные, — пояснил ларёчник. — По крайней мере, один из них…. А пивком ты у «Ленты», что на углу с улицей Димитрова выстроили, можешь затариться. В том смысле, что в самом магазине им торгуют только с одиннадцати, но там сбоку маленькая кафешка имеется. Зайди, поулыбайся девчонкам: глядишь, и продадут.

— Спасибо за совет.

— Не за что, уважаемый. Заходи ещё…

Сергей двинулся по достаточно широкой гравийной дорожке, проходящей через сквер, в сторону «Ленты» и вскоре повстречался со знакомыми старушками.

— О, Серенький вышел на утренний променад, — обрадовалась Матрёна Ивановна. — Удачного тебе утра, добрый молодец.

— И крепкого здоровья, — дополнила Ульяна Макаровна. — А ещё и жены понимающей да ладной.

— Здравствуйте, бабушки, здравствуйте, — улыбнулся в ответ Сергей. — Долгих вам лет жизни и внуков-внучек заботливых…. Куда это вы — с утра пораньше?

— Не «куда», а «откуда», — поправила въедливая Матрёна Ивановна. — Из «Ленты», стало быть. Там сегодня — скидочная акция на яйца куриные. Вот, мы с подружкой и приобрели по «решётке». Рачительная экономия — залог счастливой и сытой старости…. А ты, значит, решил свежим купчинским воздухом подышать?

— Типа того. Вернее, захотелось пивка выпить: родного, питерского…. Сунулся — по старой памяти — в знакомый ларёк. А там пива и не продают. Обидно.

— Это ты, милок, про «Автозапчасти» толкуешь?

— Ага, вон про те, — указал рукой Сергей.

— Там уже давно поменяли профиль бизнеса, — саркастически усмехнулась Ульяна Макаровна. — Был, понимаешь, «алкогольный» профиль, а стал — «наркотический»…. Анашой, Серый, в этом павильоне торгуют. А ещё и всякими курительными химическими смесями. Называются — «спайс». Вот, так-то…. Мы уже и самому Сомову жаловались. Но пока даже и он ничего сделать не может.

— Павел Андреевич до сих пор в участковых ходит? Всё так же — в лейтенантском звании?

— Ха-ха-ха! — развеселились старушки. — Ну, юноша, ты и сказанул! В участковых ходит? Ха-ха-ха…

— Пашенька у нас нынче возглавляет «пятнадцатое» отделение полиции, — отсмеявшись, сообщила — с гордостью в голосе — Матрёна Ивановна. — В высоком звании подполковника…. А как же иначе? Отслужил в родимых Органах целую кучу лет? Отслужил. Причём, в том самом районе, где и родился. Откуда и в доблестную российскую армию уходил. Куда потом и вернулся. Это о многом, ей-ей, говорит…. Не посадили — в рамках компании по борьбе с коррупцией? Нет, до сих пор на свободе. Не застрелили — в бурные и неверные девяностые годы? Пытались, конечно. И не один раз. Но ничего у них, сук грязных, не получилось. Так, только два сквозных ранения да контузия лёгкая…. Не выгнали из славных Рядов? Ну-ну. Не смешите, пожалуйста. Надёжные и несуетливые кадры, они всегда в цене…. Долго шёл от лейтенанта до подполковника? Не вопрос. Скромность, как всем известно, она украшает человека. В том смысле, что правильного и нормального человека. Отнюдь, не депутатов — всех уровней, мастей и созывов…. Хороший, тёртый и правильный кадр, короче говоря. Честно служил. Перед вышестоящими не прогибался. Карьеры, нагло идя по головам сослуживцев, не строил…. Воровал? Типа — по скромному «крышевал» отвязанных азербайджанских торгашей, жмущихся к станции «Купчино»? Наверное, ёшки-матрёшки. Кто нынче без греха? Но, судя по всему, делал это вдумчиво и без излишней жадности. То есть, дружа с головой…. Прошёл наш бывший участковый и недавнюю внеочередную переаттестацию. Причём, без всяких вопросов, подозрений и нареканий…. Более того, Сомов — в своё время — даже всё Фрунзенское РУВД возглавлял. Только совсем недолго, около девяти с половиной месяцев: внезапные кадровые изменения произошли в руководстве Городского Управления полиции — один генерал ушёл на заслуженную пенсию (но раньше запланированного срока), другой (из Москвы белокаменной), пришёл ему на смену. А новая метла, как известно, она всегда по-новому метёт. Вот, нашего Павлика и перевели — с понижением в должности — на «пятнашку». Бывает…

— Почему же подполковник Сомов не может справиться с этим «наркотическим» ларьком? — непонимающе нахмурился Сергей. — Или же не хочет?

— Хочет-хочет, не сомневайся, милок. И даже очень. Но эта торговая точка самому Бесу принадлежит. Совсем, согласись, и не шутка.

— И этот мутный деятель до сих пор здесь? Не ожидал, честно говоря…. Но, как же так? Всю «бесовскую» банду ещё при мне арестовали. Дело к суду шло…. Неужели — откупился?

Тут такое дело — в плане очередного короткого отступления. Когда-то давно Беса звали — «Васька Харитонов», и трудился он — в качестве второго секретаря — во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ города-героя Ленинграда. Потом началась бестолковая Перестройка, и Ленинград однажды, почти незаметно для его населения, преобразовался в Санкт-Петербург. Да и славный Ленинский комсомол подевался куда-то. В том плане, что перестал выплачивать своим функционерам высокие зарплаты. И Васька — сугубо для начала — подался в многоликие отечественные кооператоры, а чуть позже, когда подвернулся подходящий случай, переквалифицировался в идейного рэкетира и стал именоваться — «Бесом».

— Ничего тогда у Харитонова не получилось, — заверила Ульяна Макаровна. — Хотя и старался, конечно, мерзавец прожжённый. Не без этого. Но посадили — морду рэкетирскую — на восемь долгих-долгих лет. Поделом…. Но что, собственно, из того? Отсидел Бес положенный срок, да и вернулся в родимое Купчино. Вернулся, оклемался, отъелся, остепенился и даже устроился на престижную и высокооплачиваемую работу — помощником депутата к одному из своих подельников прошлых тёмных лет, подавшемуся в политику. А другой его верный кореш в Смольном сидит, совсем рядом с самим господином Губернатором. И третий высокопоставленный дружок есть, и четвёртый…. Так что, голыми руками нынче Ваську не взять. По крайней мере, за неполные два месяца у начальника «пятнашки» ничего толкового не получилось. Так, только сплошные начальственные окрики и выволочки. Но наш Пал Андреевич упорный: обязательно — рано или поздно — прикроет эту позорную лавочку. Вместе с Бесом, естественно…. Эх, будь мы с подружкой помоложе и порешительнее.

— И что бы вы тогда сделали?

— Подошли бы тёмной ночью к торговой точке. Связали бы продавца. Потом подогнали бы кран и погрузили бы ларёк на прицеп. Отвезли бы его к Кирпичному пруду, да и, особо не сомневаясь, утопили бы. Делов то…. А, Серенький?

— Нормальный вариант, — одобрил Сергей. — Простенько и со вкусом. Ничего не имею против….

— По поводу упомянутого Кирпичного пруда, — озабоченно покачала головой Матрёна Ивановна. — Тут, Серёженька, такая ситуация. Сегодня не спалось мне. Видимо, к перемене погоды. Ещё перед рассветом встала, оделась и вышла на улицу. Сижу себе на лавочке возле подъезда, размышляю о всяком и разном…. Засерело. Глядь, два тёмных облома шагают со стороны «Колизея». Здоровенные такие из себя: высоченные, широкоплечие и, такое впечатление, голые. Или же полуголые. Не разобрала — в этой предрассветной серости. И лиц не рассмотрела. Только круглые глаза блеснули — ярко-жёлтым. И кожа порой — в тусклых отблесках уличных фонарей — отливала багровым. Та ещё картина маслом, мне даже страшно стало. Совсем чуть-чуть…. Так вот. Эти тёмные обломы волокли, перебросив через свои широченные плечи, попарно связанные большие мешки. Всего, значит, было восемь огромных мешков…. И что ты, Серый, думаешь? Приходим это мы сегодня с Улькой к «Ленте». К восьми тридцати. То бишь, к самому открытию магазина, как и полагается. А через перекрёсток — возле Кирпичного пруда — целая куча «ментовских» машин стоит. Что ещё такое случилось-приключилось? Поговорили мы с другими старушками, что за дешёвыми куриными яйцами пожаловали. Выяснилось, что утром рыбаки обнаружили в пруду несколько огромных брезентовых мешков. Вытащили один из них на песчаный берег (интересно же — что в нём), вскрыли. А там — куски человеческих тел. Странные такие куски: словно бы те тела не рубили (обычным топором, к примеру), а рвали на части — острыми зубами и кривыми когтями…. Вот, такие, Серёженька, дела нехорошие творятся в нашем с тобой Купчино. Ладно, парнишка, иди — ищи своё пиво пенное. Да и мы с Ульянкой побредём потихоньку. К дому…

Он подошёл к «Ленте»: возле пруда, действительно, было припарковано несколько полицейских машин — три легковушки и два фургона.

«Странное это место — Кирпичный пруд», — остановившись, подумал Сергей. — «Со своей собственной историей и нестандартной аурой…. В «Петровские времена» здесь протекал один из безымянных притоков реки Волковки. И уже тогда эта территория считалась «нечистой и проклятой». Дело было в далёком 1703-ем году, сразу после взятия Петром Первым шведской крепости Ниеншанц. Шведы, всерьёз обидевшись за это взятие, задумали учинить удачливому противнику быстрый и полноценный реванш, для чего воинский корпус знаменитого генерала Кронгиорта, выполнив хитрый обходной манёвр, решил напасть на русские войска с юго-востока. Решить-то решил, но только почти сразу же бесславно увяз в топких купчинских болотах (деревушка тогдашняя, что была выстроена рядом с болотами, называлась — «Купсино»), и, потеряв восемь драгун утонувшими, вынужден был отступить. Место, где коварная пучина поглотила незадачливых шведских солдат, нарекли — «Погостом», и купчинские крестьяне потом долгие годы рассказывали, что неоднократно — в предзакатных сиреневых сумерках — видели там Призраков утонувших шведов. Мол, неуклюже прыгали с кочки на кочку, зубами противно скрежетали, слезливо молили о помощи и проклинали, не стесняясь в выражениях, всех и вся…. В девятнадцатом веке на месте «Погоста», предварительно засыпав топкие болота бутовым камнем, песком и щебнем, построили большой кирпичный завод, и вся прилегающая к нему территория так и стала именоваться в народе — «Кирпичный завод». А русло безымянной речушки было безжалостно раскопано, углублено, расширено (кирпичи-то из глины делали), и вскоре там появился-образовался большой и глубокий пруд. И нарекли его соответственно, мол — «Кирпичный пруд»…. Но старинное проклятье, как шептались местные жители, продолжало действовать. Случилась как-то холодная и мокрая весна, и чуть ли не половина рабочих завода слегла. Бред, горячка, сухой кашель. Пневмония, если по-научному. Многие, порядка тридцати пяти человек, померли. Заводское начальство и велело, дабы не поднимать излишнего шума, похоронить покойных по-тихому, то есть, в пруду. Мол, привязали по-простому тяжёлые железяки к ногам мертвецов, да и сбросили последних в дальний омут…. Потом случилась Октябрьская революция. Несколько лет завод не работал. Но во времена ленинского НЭПа его восстановили какие-то ушлые кооператоры. Восстановили, запустили и стали обеспечивать ближайшие советские стройки качественным и недорогим кирпичом. Но это, увы, продолжалось недолго. В России, как и заведено, вовсю задули новые политические ветра, и НЭП — как ошибочное и насквозь вредоносное явление — отменили. В 1934-ом году завод вновь закрыли, ушлых кооператоров успешно разоблачили, осудили и расстреляли…. А ещё через пару-тройку лет в пустующих заводских помещениях организовали что-то вроде секретно-опорного пункта НКВД. Звуки ружейных выстрелов — и одиночных, и залпами — долетали с той стороны с пугающей регулярностью. Опять по округе поползли пугающие слухи о Привидениях и Призраках, разгуливающих звёздными ночами по каменистым берегам пруда. Говорили даже о вурдалаках и оборотнях с волчьими и медвежьими головами…. В послевоенные годы завод отстроили заново, и он ещё долгие-долгие годы снабжал Фрунзенский район кирпичом, тротуарной плиткой и массивными бетонными урнами. А пару-тройку лет назад (матушка сообщила по телефону), многострадальный кирпичный завод безжалостно (и окончательно), снесли, а на его месте начали строить современный жилой комплекс…. Ну, да, на противоположном берегу пруда, действительно, возвели несколько симпатичных многоэтажек…».

Позабыв про вожделенное пиво, он — в два приёма — перебрался через перекрёсток.

Часть береговой линии пруда была огорожена красной матерчатой лентой, за которой вовсю суетился служивый люд, а из воды даже торчали чёрные головы-шлемы двух водолазов. По другую же сторону ленты расположилось несколько десятков любопытствующих штатских личностей разного пола и возраста.

Подумав, Сергей отошёл в сторону от толпы зевак — ближе к проезжей части, где были припаркованы полицейские автомобили. Отошёл, закурил и стал терпеливо ждать.

Через десять-двенадцать минут его ожидание было вознаграждено: из-за красной ленты выбрался и упруго зашагал к крайней машине высокий полицейский подполковник с пухлой кожаной папкой под мышкой.

— Кха-кха! — громко кашлянул Сергей. — Здравствуйте, Павел Андреевич!

— О, Яковлев! — обернувшись, обрадовался подполковник. — Сколько лет, сколько зим. Давай лапу, бродяга…. Крепкое у тебя рукопожатие, ничего не скажешь. Молоток, уважаю…. Наслышан о твоей жизни героической. Наслышан-наслышан. Вернее, только о некоторых её эпизодах, связанных со службой воинской…. Что с левым глазом? Ранение?

— Контузия. Но процентов на десять-пятнадцать видит. Не жалуюсь.

— Бывает…. В отпуск прибыл? Или как?

— Или как. Скорее всего, на ПМЖ.

— Одобряю. Давно пора. Родина, брат, это серьёзно…. Эх, поговорить бы нам с тобой, Серенький. О том, о сём. Да, понимаешь, дела. Убийства у нас тут приключились. Причём, похоже, массовые. С качественной «расчленёнкой»…. Ты сейчас куда направляешься?

— Просто гуляю, — пожал плечами Сергей. — А к двенадцати планирую заскочить к Сан Санычу. С визитом вежливости, так сказать.

— К Григорьяну?

— Ага, к нему самому.

— Понял, — кивнул головой Сомов. — Учту. Может, и я к Санычу подтянусь. Но уже после трёх. Тогда и поболтаем…. Покедова, Серый.

— До встречи, Павел Андреевич…

Сергей — с чувством, толком и расстановкой — попил пивка в кафешке (продали, конечно, никуда не делись), после чего неторопливо зашагал — по тротуару улицы имени пламенного болгарского коммуниста Георгия Димитрова — в сторону станции «Купчино».

Во-первых, надо было слегка «время убить». Во-вторых, всегда приятно — после долгой разлуки — пройтись по родным местам, где прошли твоё детство и юность. В-третьих, Сан Саныч (тренер по дзюдо), жил на Малой Балканской улице, недалеко от станции метро. И, наконец, в-четвёртых, ему захотелось посмотреть на бронзовый памятник бравому солдату Швейку, установленный несколько лет назад рядом с «метрошным» павильоном: видел многочисленные фотографии в Интернете, но одно дело — фотки, и совсем другое — взглянуть собственными глазами…

Наконец, он дошагал до метро.

Рядом с магазином «Паттерсон» располагался — на бронзовой ребристой бочке (пивной, надо думать), — памятник солдату Швейку. Нормальный такой памятник, без дураков: скромный, милый и без излишней пошлой помпезности.

— Привет, служивый. Хорошо выглядишь и всё такое, — негромко поздоровался со Швейком Сергей. — Как она, жизнь сермяжная? Есть свежие новости?

Бронзовый солдат, естественно, промолчал. Он, чуть заметно улыбаясь, дружелюбно отдавал честь редким прохожим. Служебные обязанности у него, судя по всему, были такие.

Нос же у Швейка прямо-таки сиял: весь солдат был тёмно-серый, а, вот, его курносый нос — ярко-ярко-жёлтым.

«Понятное дело, примета такая», — мысленно усмехнулся Сергей. — «Мол, если тщательно потереть пальцами нос Швейка, то, непременно, вскоре резко улучшится материальное положение семьи. Внеочередная премия, к примеру, неожиданно свалится в тощий кошелёк, или же солидный выигрыш в лотерею образуется…».

В переходе между торговыми корпусами показалась бродячая собака: шустрая, худая, мосластая и местами облезлая.

Пёс остановился и, поразмышляв секунд пять-шесть, целенаправленно затрусил к бронзовому солдату.

«Похоже, что он собирается малую нужду справить», — подсказал сообразительный внутренний голос. — «Ну, чтобы территорию пометить, как и заведено среди собак…. Остановился. Заднюю лапу, сволочь наглая, задирает…. Надо бы, братец, предотвратить это наглое и бессовестное святотатство. А?».

Но помешать псу Сергей не успел. Это в том смысле, что его опередили: внезапно из-за памятника выскочил большой (ну, очень большой), чёрно-белый кот — выгнул спину дугой, грозно зашипел и, «разбрасывая» зелёные искры из глаз, даже попытался вмазать — правой передней лапой — по чёрному собачьему носу.

Пёс резко отпрянул в сторону и, видимо, решив не искушать судьбу, рванул — со всех своих лап — прочь…

— Молодец, усатый боец, — похвалил Сергей. — Так держать.

— Мяу-у, — чуть подрагивая пушистым хвостом, вальяжно откликнулся кот, мол: — «Сам знаю…».

— Один тут кантуешься? То бишь, по жизни гребёшь?

— Мяу-у.

— Как кличут-то тебя?

— Мур-р.

— Кешкой, что ли?

— Мяу-у.

— Понятное дело…. Взял бы тебя, дружище хвостатый, к себе. В том плане, что пригласил бы в напарники. Да, понимаешь, сам ещё толком не обустроился.

— Мяу-у-у-у…

— Мол, гуляешь сам по себе и в компаньонах не нуждаешься? — понимающе усмехнулся Сергей.

— Мяу.

— Вот и у меня — насквозь аналогичная ситуация. Сам по себе…. А если надумаешь подружиться, то и заходи. Сметаной угощу…

Глава третья Сбитые лётчики. Или — десять причин купить ребёнку резиновые сапоги

Вежливо попрощавшись с отважным котом и бравым бронзовым солдатом, он зашёл в ближайший супермаркет, мол: — «Идти в гости с пустыми руками — дурной тон. Тем более, если ты с человеком не виделся целую уйму лет. Не по-русски это…».

Оказавшись в магазине, Сергей засомневался: — «Полагается за встречу — по устоявшейся русской традиции — алкоголя употребить…. Полагается, конечно, спора нет. Но Саныч-то — спортсмен идейный. Он в те стародавние времена (почти двенадцать лет тому назад), был не только тренером в спортивно-юношеской школе, но и действующим дзюдоистом: даже почётное третье место «на городе» занял, в весовой категории до восьмидесяти одного килограмма. Да и нам — своим подопечным-воспитанникам — безостановочно и упорно вдалбливал, мол: — «Курить — нельзя. Пить алкогольные напитки — нельзя. Если, конечно, хочешь стать успешным спортсменом. Ну, и вообще, приличным — по жизни — человеком. Счастливым — в конечном итоге…». А ещё тогда Саныч начал книжки всякие и разные писать, в основном, приключенческие и фантастические. С Главными героями — беззаветно-благородными и отважными. И с Главными героинями — трепетными, верными и нежными. Пару-тройку его опусов даже издали — «в бумаге»…. Ну, и как к такому приличному челу — с водкой заявиться? Никак, ясен пень. Да, головоломка навороченная…».

В конечном итоге, он купил: — плоскую бутылку армянского коньяка (чтобы можно было спрятать — на всякий пожарный случай — во внутреннем кармане куртки), торт «Прага» и две большие коробки подарочных шоколадных конфет — «Алёнка» и «Мишка на Севере». И уже потом — в павильоне, расположенном на Малой Балканской, — два букета цветов: для жены Саныча и для его дочери.

Начался меленький приставучий дождик. Сергей, неловко прикрывая цветы полой куртки, дошагал до нужного дома, поднялся на лифте на восьмой этаж и, пройдя по коридору, нажал указательным пальцем на кнопку звонка.

Тишина. Только подозрительный лёгкий шорох за дверью.

«Суббота, как-никак», — прокомментировал разумный внутренний голос. — «Все нормальные люди на дачу укатили. Или за последними осенними грибами. Или на рыбалку. Как и полагается. Из нетленной серии, мол: — «Не нами заведено, не нам и отменять…». Подчёркиваю, нормальные семейные люди, а не всякие там одиночки-неудачники…. Ну-ка, братец, ещё разочек надави на кнопку…. Ага. Снова шорох. И, кажется, мяуканье…. Дави-дави, лентяй записной. На кнопку давить, как известно, это не пятидесятикилограммовые мешки с цементом ворочать…».

Наконец, за дверью обозначились чьи-то шаркающие и неуверенно-рваные шаги.

Сухо щёлкнули замки: один, второй. Тоненько и жалостливо пропели дверные петли. Дверь приоткрылась.

— Здравствуйте, дедушка, — неуверенно поздоровался Сергей. — Вы…э-э-э, отец Сан Саныча?

— Хм, — пожилой человек нервно склонил лысоватую голову на сторону и тут же стал похож на взъерошенного уличного воробья. — Хм…. Никак, Яковлев? Он же — Серый?

— Ага, я. Здрасьте…

— Выпить есть?

— Коньяк. Армянский. Вроде бы «пятизвёздочный». Если не врут, конечно.

— Заходи…. И дверку прикрой за собой.

«Это, что же, Саныч?», — сбросив ботинки и шагая за хозяином квартиры, недоумевал Сергей. — «Худющую спину горбит, правая рука, слегка скрючившись, висит — как плеть…. Ничего не понимаю. Он же таким спортивным тогда, двенадцать лет тому назад, смотрелся: стройным, подтянутым, мускулистым. Все купчинские мальчишки на него равнялись. А девчонки, понятное дело, влюблялись и восхищались…. Он же нестарый ещё совсем, лет сорок пять-шесть. Не больше. Выглядит же лет на двенадцать-пятнадцать старше…. А, пардон, квартира? Я тут уже бывал — в те давние и беззаботные времена. Причём, неоднократно…. Здесь же такой идеальный порядок был — закачаешься. Это тётя Тоня старалась. И маленькая Валька ей помогала во всём. Пахло тогда в квартире Саныча — милым домашним и счастливым уютом. Бесконечно-бесконечным таким…. Сейчас? Полной безнадёгой здесь пахнет. Полной-полной-полной. А ещё — серо-жёлтым одиночеством…. И линолеум в коридоре безнадёжно ободран. Давно-давно немытый линолеум, весь в чёрно-серых пятнах и бурых разводах…».

Они прошли на кухню: горы немытой посуды, тяжёлый затхлый запах, рваная клеёнчатая скатерть на столе, колченогие табуретки.

— Присаживайся, Серенький, присаживайся, — доставая левой, чуть подрагивающей рукой из буфета рюмки, засуетился Саныч. — Сейчас-сейчас…. И коньячок свой армянский открывай. И разливай, не тяни…. Вот, только с закусью у меня проблемы. Лишь засохший хлебушек, позавчерашние макароны, да «бычки в томате»…. Конфеты и торт? Конфетки — это хорошо, сгодятся. Типа — под коньячок…. А тортик потом с собой заберёшь. Как и цветочки. Девушке какой-нибудь подаришь. Симпатичной…. Ну, вздрогнули?

И они «вздрогнули»: раз, потом — с двухминутным перерывом — второй.

— Ох, кажется, полегчало, — Саныч заметно оживился, а на его впалых и давно небритых щеках даже некое подобие румянца выступило. — Давай-ка, Серёжа, начнём с тебя? Рассказывай, мальчик, рассказывай. Как и что. Где был. Что видел. И, вообще…

После окончания средней школы Сергей Яковлев решил «сходить в армию».

Зачем и почему? Да, просто так: ну, не знал он — чего (что?), хочет от этой жизни. Да и с будущей профессией не определился — в том смысле, что совсем никак. Бывает…. Получать высшее образование только ради официальных «корочек»? Мол, так принято, и все так делают? Не тянуло как-то. Мол, пошлость сплошная и голимая…

И само «современное образование» вызывало у Серого сплошные вопросы и нарекания. Начиная ещё с пятого класса. Тогда перед началом летних каникул всем бывшим «четвероклашкам» выдали учебники на следующий учебный год, и Сергей, будучи мальчиком любознательным, с удовольствием прочёл — за три летних месяца — учебники по географии и истории. Прочёл и даже пару раз перечёл. Так что, когда первого сентября процесс школьного обучения возобновился, Яковлев понял, что на уроках истории и географии он — просто-напросто — теряет время. «Зачем они, вообще, нужны, эти уроки?», — недоумевал Сергей. — «Есть же учебники. Да и другие книги. Сиди себе дома и учись. Причём, без всяких проблем…». Ну, и в старших классах данная тенденция продолжилась.

— А теперь, значит, я должен ещё пять лет маяться этой дурью? — делился Сергей сомнениями со своей любимой девушкой Олей. — Ездить куда-то — каждое утро — через полгорода и конспектировать дурацкие лекции? Не смотря на то, что всё это есть в Интернете? Зачем, спрашивается? Ерунда какая-то, право слово, получается. Тем более что большая часть отечественной молодёжи, получив конкретное высшее образование, потом трудится совсем по другой профессии. Бред законченный…. Зачем же посещать ВУЗ, если ещё не определился с дальнейшими жизненными планами, а? Ну, его. Не желаю…. Я же прав?

Но консервативно-настроенная Ольга такой легкомысленной жизненной позиции не одобряла. Совсем. Они даже всерьёз поссорились. А потом, и вовсе, их отношения постепенно сошли на нет. Оля даже на «отвальную» не пришла. И на вокзал…

Итак, после окончания средней школы Сергей — с помощью мудрого Сан Саныча — устроился детским тренером по дзюдо в частную спортивную школу-секцию. Работа, как работа. По крайней мере, не противная.

А потом, когда стукнуло восемнадцать, он ушёл в армию.

— Являюсь мастером спорта по дзюдо, — заявил он в военкомате. — Побеждал на многих соревнованиях. Завоевал второе место на последнем первенстве города — среди старших юношей в весовой категории до семидесяти трёх килограмм. Не пью и не курю. А ещё имею устойчивое желание — Родине послужить. Желательно — в серьёзных и взрослых войсках. В ВДВ там, или же в морской пехоте…

«Военные дяденьки», внимательно выслушав, прониклись, и Сергея — после успешного прохождения медкомиссии и развёрнутого собеседования-тестирования — направили проходить срочную службу на секретный объект — «А-314».

Солидный бетонный забор с несколькими рядами колючей проволоки по верхнему торцу. Двухстворчатые металлические ворота, выкрашенные в благородный (для тех, кто понимает, конечно), тёмно-зелёный цвет. Серьёзное КПП, мрачные усатые часовые в пятнистом камуфляже и с короткоствольными автоматами наперевес. Несколько двухэтажных кирпичных длинных казарм, трёхэтажное кубическое здание «головного офиса». Гравийный плац для построения личного состава. Прямоугольный щит, на котором — казёнными чёрными буквами — значилось: — «Полковая разведка».

Служба оказалась разнообразной, разносторонней и интересной. Регулярные стрельбы — практически изо всех видов огнестрельного оружия.

Обучение высокому искусству обращения с оружием холодным. Всякая экзотика в широком ассортименте — луки, арбалеты, пращи, японские метательные звёздочки, прочие хитрые штуковины и приспособления. Многокилометровые марш-броски — и в противогазах, и без них. Занятия по карате-до, дзюдо и боевому самбо. Минирование и разминирование. Теоретические основы комплексной диверсионной деятельности. Особенности проведения «жёстких» допросов в условиях активных боевых действий. Яды и противоядия. Умение качественно загримироваться с помощью элементарных подручных средств. Ну, и многое другое, включая экспресс-метод постижения английского разговорного….

А за две с половиной недели до выхода приказа о плановой демобилизации подполковник Шмаров, командир части «А-314», сделал младшему сержанту Яковлеву предложение, от которого было трудно отказаться: а именно, продолжить Службу по Контракту в одном из секретных подразделений российского ГРУ. То бишь, Главного разведывательного управления Генерального Штаба Вооружённых Сил Российской Федерации. Сокращённо — ГРУ ГШ ВС РФ.

«А почему, собственно, не продолжить?», — размышлял Сергей. — «С гражданской профессией я так и не определился. Ольга не пишет. Может, уже другим ухажёром-воздыхателем обзавелась. Вертихвостка симпатичная и сероглазая…. А тут ребята подобрались — серьёзные и несуетливые. С такими — хоть в огонь, хоть в воду, хоть к чёрту на рога…».

Поразмышлял — минут пять-шесть — да и согласился.

Первым делом, его (после подписания Контракта, ясен пень), отправили на девять месяцев в Сибирь — на секретный объект «А-14». Типа — для дополнительной воинской подготовки.

Здесь тоже обучали всякому и разному, но уже гораздо более серьёзно, целенаправленно и вдумчиво. К прежним предметам-наукам добавились психология и поведенческая логика. А к английскому языку — испанский и французский.

После завершения учебного процесса начались регулярные рабочие командировки. Сперва в пределах Отечества — Дагестан, Чечня, Ингушетия. Потом география поездок слегка расширилась — Сергей (уже в звании младшего лейтенанта), побывал в Абхазии и Южной Осетии. После этого пришёл черёд и дальнего зарубежья — Никарагуа, Сирия, Афганистан и Сомали.

Сомали?

Ну, да. Надо же было этих пиратов, обнаглевших в корягу замшелую, хоть как-то приструнить…

Манит, звенит, поёт.

Типа — пьянит местная пьяная весна…

Похрен!

Забыть и молчать!

Пьяная весна — как всегда…

Слышь, майор.

Майоров ГРУ в отставке — не бывает.

Для тех — кто понимает.

Не бывает. И снега — в сорокоградусную жару — не тают.

Никогда.

Без отдельного приказа.

Тоска-зараза…

Сомали.

Самый далёкий край Земли.

Тут живут пираты?

Жили — когда-то.

Уже не живут.

Лишь голодные верблюды — тут…

Вот, в Сомали майор Яковлев и нарвался на противопехотную мину. Бывает. Дело-то, если вдуматься, насквозь обыденное — для служивого человека.

Ноги, на совесть посеченные осколками, дело, конечно, серьёзное. Но это было ещё полбеды. Гораздо хуже, что и сильнейшая контузия имела место быть: регулярные головные боли, нарушение координации, практически ослепший левый глаз. Комиссовали его, короче говоря. Сперва, понятное дело, подлечили на совесть, повесели на грудь молодецкую очередной красивый орденок, денег выдали в приличном количестве, да и отправили — в счастливую гражданскую жизнь. Как-то так.

С возвращением в Питер Сергей решил повременить. Почему? Наверное, всё же, из-за Ольги: никак не мог забыть её серые глаза. Не мог, и всё тут. И какое-то чувство вины перед ней ощущалось, мол, променял любимую девушку на жизнь армейскую. Типа — махровый эгоизм проявил, ёлы-палы…. А, с другой стороны, кому нужен — подслеповатый инвалид? Пусть и орденоносный? Вот, то-то же…. Он даже родителям о полученной контузии ничего не сообщил. Коротенько так отписался, мол: — «Получил лёгкое ранение, слегка подустал и вышел в отставку. В Питер приеду попозже. Когда отдохну…».

Поразмышляв немного, Яковлев отправился к Серёге Подопригоре, своему тёзке и бывшему сослуживцу. Подопригора вышел на гражданку (по семейным обстоятельствам), на два года раньше и работал начальником метеостанции, расположенной в Республике Коми, рядом с посёлком Мутный Материк.

Что это за место — с таким странным и подозрительным названием?

Абсолютно ничего странного и подозрительного. Мутный Материк располагается на берегу реки Печоры, на пятьсот-шестьсот километров к северо-востоку от города Салехарда. Недалеко от посёлка в Печёру впадает речка Малая Мутная. Ещё выше по течению — Большая Мутная. Вот, из-за этих географических особенностей и образовалось экзотическое название данного населённого пункта…

На метеостанции, упомянутой выше, Сергей последние два года и трудился — сперва рядовым сотрудником, а потом, когда Подопригора женился и уехал на Большую землю, начальником.

Очень нравилось ему в этих заполярных местах: тишина, покой, неброская, но очень симпатичная северная природа. Рыбалка, опять же, просто обалденная. Грибов и всяких лесных ягод — завались.

Почему же тогда Сергей покинул Мутный Материк, если ему там так нравилось? Дела сердечные, естественно, виной всему. Ну, не то, чтобы сердечные…

Короче говоря, недалеко от метеостанции располагалась воинская часть: кажется, стратегические ракеты специального назначения, или же что-то насквозь аналогичное. В том смысле, что жутко-жутко секретное. Так вот, у командира этой воинской части, полковника Юрия Назарова, была (наверное, и до сих пор есть), жена-красавица Татьяна. Чёрненькая такая, стройная, гибкая, с живыми и быстрыми глазами. И стала она при встречах случайных (Мутный Материк — посёлок маленький и тесный), посматривать на Сергея с ярко-выраженным женским интересом. Всё посматривала и посматривала — своими быстрыми и живыми глазищами….

«Человек — слаб», — подумал Сергей. — «Особенно перед женскими чарами. Как бы ни вышло чего…. А Юрка Назаров, он мужик дельный и правильный. Зачем же полковнику жизнь портить, а? Ну, не заслужил он того. Не заслужил…».

Подумал, уволился, да и уехал в Питер.

Только из-за легкомысленной Татьяны уехал? Чтобы жизнь хорошему человеку не портить? Ну, и это тоже. А ещё Сергею — достаточно часто — начали сниться по ночам Ольгины глаза: блестящие и светло-серые, словно вода в лесном роднике…

— Понятное дело. Бывает, — выслушав бывшего подопечного, подытожил Сан Саныч. — Нормальная такая жизнь. Настоящая. Хотя и непростая…. Твоя Оля? Видел её несколько раз. С собачкой гуляла возле Кирпичного пруда: серо-пегий кокер-спаниель, очень шустрый…. Она сама? Симпатичная такая, стройная. Только очень грустная. Очень-очень. Говорят, что до сих пор не замужем. Давай-ка, ещё — по рюмашке…

Со стороны прихожей донеслись тоскливые мяукающие звуки.

— Знакомый голос, — улыбнулся Сергей. — Это же прежний кот? Кукусь, кажется?

— Он самый. Видимо, я вчера одёжный шкаф в прихожей неплотно закрыл. Вот, он и дорвался до сапог…

— До каких сапог?

— До резиновых, конечно. Сейчас расскажу, подожди немного. Шкаф только прикрою.

Тренер вышел в прихожую, а через полминуты вернулся. Тоскливое мяуканье стихло.

— Ещё по рюмашке? — болезненно дёрнув кадыком, предсказуемо предложил Саныч. — Наливай…. Ну, за встречу…. Моя очередь рассказывать? В том числе, и про эти резиновые сапоги? Не вопрос. Слушай, Серенький. Слушай. И мотай на ус…

На улице моросит дождик. Холодный, нудный, противный и доставучий, каким и полагается быть дождю в первых числах октября месяца.

Дожди, они вечные и правдивые подсказчики, как, впрочем, и вещие сны. Я верю дождям, запомнившимся снам и случайным попутчикам — как не верю самому себе…

Впрочем, я отвлёкся. Извини…. Мы, ведь, говорим о резиновых сапогах? То бишь, о детских резиновых сапогах?

Итак…

Эта история случилась-произошла лет так двенадцать тому назад. То есть, двенадцать лет и почти три месяца.

Девять часов утра. Середина жаркого июля месяца. Самый разгар питерских белых ночей. Дача. «Ново-токсовский» массив. Садоводство «Юбилейное». Как давно это было. Как давно. Очень давно. Но…. Закрываю глаза и вижу — всё — как наяву…

Я сижу за допотопным компьютером и откровенно маюсь дурью. Сегодняшней лысины нет и в помине. Как и седины. На мониторе компьютера сидит шкодливый сиамский кот по кличке «Кукусь» (такое, вот, модное питерское прозвище, даже у соседа-генерала с «тридцать четвёртой» улицы кота зовут точно так же), корчит мне уморительные рожицы и тихонько мурлычет, мол: — «Хозяин, совесть поимей. Пошли, сползаем на рыбалку. Наловишь мне жирных и питательных ратанов….».

Кукусь нынче — в нешуточном авторитете: в недавних авантюрных романах «Седое золото» и «Логово льва» я «ввёл» данного хитрющего кота в качестве полноценного второстепенного героя, там даже солидная промысловая яхта названа в его честь. А сам Кукусь принимает непосредственное участие в охоте на клыкастых моржей и даже «жадно слизывает ещё дымящуюся тёплую кровь с голубоватого льда…». Самое смешное, что недавно романы издали, бывает.

Так что, кот имеет полное право — права качать.

— Ладно, где там мои сапоги и удочки? — встаю из-за стола. — Кукусь, бродяга, запрыгивай мне на плечо. Пошли за твоими жирными и невообразимо-вкусными ратанами. Заодно и пивка купим по дороге. Для меня, естественно…

— Э-э, — в комнате неожиданно появляется дочка. — На рыбалку намылились, соколы ясные? И я с вами.

— Но…

— Никаких — «но»! Я — сказала!

Спорить с этой своенравной восьмилетней особой — себе дороже. Поэтому на рыбалку отправляемся втроём. В ладони одной руки — удочки и полиэтиленовый пакет со снастями-наживками. В ладони другой — тёплая дочкина ладошка. Сиамский кот — на правом плече.

Та ещё картинка. Для тех, кто понимает, конечно…

— Нам направо, — непреклонно заявляет Валька.

— Не понял. Пруд-то в левой стороне.

— Надо. Там магазин. Купим мне резиновые сапоги.

— Мяу! — соглашается с дочкой Кукусь, мол: — «Очень надо…».

— Ну, не знаю, — останавливаюсь на перекрёстке. — Зачем тебе, непоседа, понадобились резиновые сапоги?

— На это существуют веские причины.

— И как много этих — так называемых — причин?

— Десять.

— Излагай. Если убедишь меня, то и купим. Не вопрос.

— Излагаю, — лукаво улыбается дочка. — Мы же идём на рыбалку?

— Ага. Идём. На рыбалку.

— Вот. Если рыбачить с берега, то ловится одна мелочь. Колюшка и мелкие ратаны. Если же войти в воду, то можно поймать и крупных ратанов, и серебристых карасей…. Верно?

— Есть такое дело.

— Неделю назад гадкие мальчишки набросали в воду битого стекла?

— Набросали, — соглашаюсь.

— Следовательно, без резиновых сапог крупной рыбы не поймать?

— Не поймать. Продолжай.

— Во-вторых, — дочка на секунду-другую задумывается. — У меня же хронический бронхит. Как я дождливой осенью — без резиновых сапог — пойду в школу? Промочу ноги. Заболею. Бронхит превратится в воспаление лёгких…. Оно нам надо?

— Не надо.

— Зачтено?

— Ага…. Что ещё?

— Послезавтра приедет дядя Игорь Ковалёв. Пойдём с ним рыбачить на Зеркальное озеро. Накачаем резиновую лодку. Выплывем…. Бац! Коряга. Дно пропороли…. Чем воду вычёрпывать? Сапогом! Четвёртое. Сломался черенок у мухобойки. Мух и слепней в дом налетело — до жути. Что делать? Снял сапог и в бой…

С девятью причинами Валька разобралась быстро.

— Выдавай последнюю, — предлагаю.

— Мяу! — поддерживает Кукусь.

— Пошли к магазину. По дороге придумаю…

Идём. Валька задумчиво бормочет под нос:

Пришли. Магазин.

— Придумала! — объявляет дочка. — Витьке из параллельного класса очень нравится изумрудный цвет. Сейчас мы купим изумрудно-зелёные сапоги. Я их одену осенью, и глупое Витькино сердце растает…

Так оно всё и было. Витькино глупое сердце — в конечном итоге — растаяло, и полтора года назад он женился на Валентине. А потом они уехали в Америку. Навсегда.

Те сапоги до сих пор стоят в одёжном шкафу на нижней полке.

Иногда старенький Кукусь подходит к шкафу и начинает жалобно мяукать.

Я распахиваю створки.

Кот долго нюхает сапоги. А потом — плачет…

— А ещё моя Тоня умерла. Почти три с половиной года тому назад, — чуть слышно всхлипнув, дополнил Саныч. — Рак, знаешь ли. С ним не поспоришь…. Моя правая рука? Давно это было. Через год, Серенький, после твоего ухода в армию. Был чемпионат города по дзюдо. Вышел в полуфинал. Попал на болевой приём. Терпел, решил не сдаваться. И судья опоздал с командой…. Треснула, короче говоря, рука в суставе. Переломилась…. Потом операции всякие были. Чего-то там сшивали. В гипсе держали. Ломали. Снова сшивали. Не помогло. Начала рука «сохнуть»…. Инвалид я теперь. И из секции уволили — за полной ненадобностью. Пенсию по инвалидности пропиваю…. Книжки? Нет, Серёжа, с этим неблагодарным делом покончено. Раз и навсегда. Интернет и «пираты» напрочь убили эту тему. Напрочь…. Тиражи-то бумажных книг нынче ерундовые: от двух до пяти тысяч. Ну, пусть — для простоты арифметики — будет пять. Шесть рублей умножаем на пять тысяч экземпляров. Получаем тридцать тысяч рублей авторского гонорара. Минусуем тринадцать процентов подоходного налога, э-э-э….

— Остаётся двадцать шесть тысяч сто рублей, — подсказал Сергей.

— Во-во. А теперь делим эту цифру на четыре месяца, которые ушли на написание романа.

— Получаем шесть тысяч пятьсот двадцать пять рублей в месяц.

— Уборщица в детском саду больше получает, — подытожил Саныч. — Зла не хватает…. А ещё наши отечественные издательства моду взяли — и выплаты этих копеек задерживать. Бывает, что на полгода. А то и на восемь-девять месяцев. Терпеть ненавижу. Ладно, наливай ещё по рюмашке…. Ну, вздрогнули…. Знаешь, Серый, кто мы с тобой такие? Сбитые лётчики, так его и растак. Сбитые…

Потом, уже ближе к вечеру, пришёл Сомов — тоже с коньяком.

Выпили ещё, понятное дело. Поболтали, помянули, помолчали. Выпили…

— А что там, Павел Андреевич, с убийствами-то? — поинтересовался — в какой-то момент — Сергей. — Есть реальные подвижки? С расследованием, я имею в виду?

— Хреново всё, — помрачнел подполковник. — Эксперты наспех осмотрели…э-э-э, содержимое брезентовых мешков. И пришли к неутешительным выводам, мол: — «Сатанизмом явственно попахивает. Или же чем-то насквозь аналогичным…».

— И какие поводы-причины — для таких серьёзных выводов?

— Очень даже веские. Во-первых, число пострадавших — восемь. Знаковое число — для мифологии многих северных народов и народностей. Во-вторых, у всех погибших изъяты сердца. В-третьих, у трупов недосчитались ряд костей: грудных и берцовых…. Короче говоря, всё указывает на совершение некоего гадкого ритуала. Ритуала — с насквозь мистической подоплёкой…

Сергей — в свою очередь — рассказал об утренней странности, зафиксированной бдительной Матрёной Ивановной.

— Ох, уж, эти купчинские бабульки, — недоверчиво поморщился Сомов. — Иногда такое задвинут, что уши — медленно и неуклонно — в тугую трубочку сворачиваются…. Мол, убийцы несли мешки с расчленёнными телами со стороны «Колизея»? Ну-ну, свежо предание, да верится с трудом. Впрочем, возьму, конечно, на заметку…. А Ивановна-то, она старушка не из простых будет: долгие годы в славных советских Органах трудилась. Сперва в какой-то жутко-секретной структуре. А потом, уже ближе к пенсии, «в вертухаях». То бишь, в охранных службах лагерей для осуждённых граждан — в северных регионах нашей страны. Причём, отнюдь, не на последних должностях…. Не знал, Серый, про это? И я — до недавнего времени — не знал…. А эта её подружка — Ульяна Макаровна?

— С ней то — что не так?

— Лично по Макаровне никакого компромата у меня нет. А, вот, её родственники…. Внучка, в частности, проживает в США и имеет самое непосредственное отношение к какой-то непонятной и навороченной секте. Подозрительно, однако…

Глава четвёртая Ночная мистика — совместно с ужасами

Над мирным и благословенным Купчино — медленно и плавно — спускался октябрьский вечер.

«Странный какой-то вечер, если смотреть правде в лицо», — непроизвольно отметил Вагиз. — «Призрачный, слегка подрагивающий и лилово-сиреневый. Но — при этом — достаточно светлый. И это не смотря на то, что предзакатное солнышко трусливо прячется в плотных — с рваными прорехами — осенних облаках. А облака эти, как раз, аметисто-сиреневые. Некое природное явление — с ярко-выраженной оптической подоплёкой, короче говоря…».

Вагиз Алекперов любил рассуждать про себя (в последние полтора года — только и сугубо про себя!), красивыми, правильными и вычурными фразами. Как же иначе? Ведь окончил — совсем недавно — ни какую-нибудь там мутно-подозрительную шарашку широкого профиля, а филологический факультет славного и авторитетного Санкт-Петербургского Университета. Ни хухры-мухры, образно выражаясь. Даже, между прочим, в аспирантуру поступил и начал готовиться к написанию кандидатской диссертации по теме: — «Влияние классического русского языка на формирование современной культуры Азербайджана». Да, славные были Времена: светлые, спокойные и умненькие такие…. А потом «культурный период» жизни Вагиза резко и однозначно закончился-завершился. И, судя по всему, на долгие и муторные годы. На очень муторные и долгие. Если, конечно, не навсегда…. По-дурацки всё получилось, честно говоря. Были обычные дружеские посиделки с земляками из Баку. Ну, типа совершенно случайно организовались, без какого-либо серьёзного и знакового повода. Посидели, выпили хорошего армянского (ведь должно же и от армян быть хоть что-то полезное?), коньяка, закусили свежей бастурмой с нарезным батоном и всякими сладостями-фруктами, а потом вышли во двор погулять, дабы вволю подышать свежим питерским воздухом. Вышли и, как водится, повстречались с другой подвыпившей компанией, состоявшей из русских и, как назло, из армян…. Слово за слово, драка завязалась. А через некоторое время и хладный труп образовался. И так получилось, что в убийстве — в конечном итоге — обвинили именно Вагиза…. Несправедливо и предвзято обвинили? Трудно сказать. Вагиз и сам находился в полном неведении, так как был сильно выпивши: помнил, конечно, что какой-то нож там фигурировал — сперва сверкал в лучах предзакатного солнышка, а потом, уже окровавленный, валялся на асфальте…. Но откуда этот нож взялся и кто им воспользовался? Вагиз не помнил. Но ключевой свидетель (старенький пенсионер из ближайшего к происшествию «дома-кораблика»), указывал именно на него. Уверенно, тварь очкастая и злорадная, указывал…. Дальше всё было просто: арест, изолятор предварительного заключения, жёсткие нары, заплёванный пол, вонючая параша, неаппетитная баланда, нудные допросы, протоколы, очные ставки, гадкие и невоспитанные соседи по камере. Тюремный срок явственно светил: вплоть до десяти лет лишения свободы. Совсем даже и не шутка…. Хорошо ещё, что в процесс вмешалась азербайджанская диаспора, мол: — «Нельзя бросать земляка в беде. Пусть даже и бедно-никчемного земляка — практически нищего. Наоборот, выручать надо. Не нами заведено, не нам и отменять…». Хороший такой принцип. В том плане, что краеугольный, древний и основополагающий…. Итак, уважаемые люди посовещались, сбросились денежкой и заслали собранную сумму — по проверенным каналам — нужным милицейским и прокурорским чинам. Через некоторое время, когда ключевой свидетель отказался от своих прежних показаний (мол, привиделось: старческий маразм совместно со склерозом постарались), Вагиза, предварительно вежливо извинившись, выпустили на свободу. Ура! Ура! Ура! Просто замечательно…. Диаспора — великая сила. Есть, что называется, кому заступиться за обычного и не богатого человека…. В Санкт-Петербурге существует великое множество диаспор: азербайджанская, армянская, чеченская, дагестанская, татарская, узбекская, таджикская, нигерийская, еврейская, ну, и так далее. Все и не перечислить. А, вот, русской почему-то нет. Кто же тогда вступится за бедного русского парнишку, ненароком попавшего в беду? Получается, что никто. Странные люди — русские…. Но у каждой медали, как известно, имеется две стороны. Азербайджанская диаспора помогла Вагизу? Помогла, причём, реально. Приличные финансовые средства истратила? Истратила. Значит — что? Отдавать бабки надо, вот что. Желательно — с разумными процентами…. Денег нет? Совсем? Ай-яй-яй. Нехорошо, брат. Отрабатывать придётся…. Что делать-то умеешь, родной? Редактор, переводчик и автор заумных статей? Ещё и диссертацию пишешь? Ха-ха-ха. Не, не катит…. Со строительными специальностями знаком? Нет? Жаль…. На рынке когда-нибудь торговал? Нет? Да, совсем никакой…. Что же с тобой, неумёхой, делать?

И Вагиза, в конечном итоге, «отдали в аренду» авторитетному человеку Бесу. На целых три года отдали. Об аспирантуре и диссертации, естественно, пришлось забыть. Какая ещё аспирантура — к маме развратной и насмешливой, если был установлен жёсткий график: сутки через сутки, причём, без выходных, праздников и отпусков? Никакая, ясный пенёк благородного самшитового дерева…

Платили ли Вагизу зарплату? Так, чисто формально и номинально: хватало только на аренду семиметровой комнаты в пятиэтажной купчинской коммуналке и на магазинные изжогистые пельмени с чёрным хлебушком. Зато с одежной и обувью особых проблем никогда не возникало: уважаемому Бесу (помимо всего прочего), принадлежало несколько магазинов «секонд-хенд», разбросанных практически по всему Фрунзенскому району. Вот, хозяин — время от времени — и разрешал своим лучшим сотрудникам (в плане щедрого поощрения, понятное дело), забирать всяческий и разный «неликвид». Причём, заметьте, совершенно бесплатно. Добрый хозяин. Щедрый хозяин…

Как дипломированный филолог относился к своей сомнительной миссии? То есть, к торговле «дурью», «травкой» и «таблетками»? С философской подоплёкой, понятное дело, относился, мол: — «Всё в руках Всевысшего. Чтобы под этим расплывчатым и обтекаемым термином не подразумевалось бы…. Не я, честное слово, выбрал эту тернистую и мутную дорогу. Это она сама — незримо, но целенаправленно — выбрала меня. От Судьбы, как известно, не уйти. Никому и никогда…».

Вагиз, избавляясь от тяжких раздумий, старательно потряс черноволосой лохматой головой, а после этого обеспокоенно прошептал:

— Странный, тем не менее, выдался сегодня вечер. Странный, нетипичный и загадочный…. И дело даже не в том, что он призрачный, чуткий и фиолетово-сиреневый: покупатели отсутствуют, последний подходил только в полшестого…. Более чем странно. Ну, не бывало такого никогда. Не бывало. Ни единого разочка. Даже лютой и студёной зимой. Даже в метель февральскую. Обычно каждые двенадцать-пятнадцать минут сюда — в вечернее время — купчинские наркоманы так и шастают. А в темноте и ещё чаще…. Не порядок, однако. В том смысле, что не к добру. Кята[12] подгоревшая…

Он позвонил «на базу» и доложился — естественно, на местном «купчинском сленге», без всяческих филологических «культурностей», мол: — «Хрень какая-то голимая, мля, происходит. Пропали куда-то все «болезные», словно бы вымерли. В кассе и тридцати тысяч рублей не наберётся. Бред голимый, мля…. Может, здешние менты что-то учудили? Операция, например, какая проводится? Типа, мля: — «Чистые руки, головы и лёгкие»? Вы уж там, братаны, имейте в виду. Ну, и справки — через продажных слуг закона — наведите…».

Позвонил, значит, а после этого, отключив служебный мобильник, вышел из киоска — кости размять, свежим воздухом подышать, по сторонам оглядеться, в вечернюю тишину вслушаться. Полезное и нужное дело, между нами говоря…

Вышел, взглянул-посмотрел на запад — в сторону заката, прячущегося в плотных облаках, — и тут же обомлел:

— Что же это такое, а? Свят-свят-свят…

Там, на фоне дальних купчинских многоэтажек, двигалась странная процессия: опирающийся на массивный чёрный посох высокий седовласый старик в ветхом рубище, которого сопровождали четыре особы женского пола самых разных возрастов. То бишь, низенькая горбатая старуха, две женщины и маленькая девчонка.

Казалось бы, что в этом такого, способного вызвать удивление и страх? Ну, почтенный и заслуженный дедуля — в сопровождении семейства — вышел перед сном на запланированную прогулку. Подумаешь…. Только очень высокими все они были — выше пятидесятилетних тополей, огораживающих по периметру сквер. Блин горелый. А ещё полупрозрачными и светло-светло-сиреневыми…

— Миражи, конечно, — решил разумный и образованный Вагиз (Санкт-Петербургский Университет, как-никак, окончил). — Рваные сиреневые облака, закрывающие закат, всему виной. Не иначе. Вернее, ласковые солнечные предзакатные лучи, пробивающиеся сквозь упомянутые сиреневые облака. Они и создают эту оптическую иллюзию…. Красиво, конечно. Спора нет.

Он закрыл глаза и сильно-сильно — в течение десяти-двенадцати секунд — потряс лохматой головой. А когда разлепил ресницы, то никаких гигантских стариков и женщин в поле зрения уже не было. Только чуткая-чуткая тишина властвовала вокруг — словно бы совсем рядом (практически со всех сторон), не было огромного города.

— Как в горах, — тихонько пробормотал Вагиз.

— Это точно, — согласился — где-то совсем рядом — чей-то вкрадчивый голос, а после этого уточнил: — Как в очень-очень диких горах…

— Кто здесь?

И лишь тоненько-звенящая тишина была ему ответом: тишина, надёжно спрятавшаяся в вязкой вечерней (или уже ночной?), темноте…

Вспыхнули-зажглись два фонаря на высоких бетонных столбах, установленных по разные стороны от ларька.

Вообще-то, раньше здесь был только один фонарь. Но в августе, когда знаменитые питерские «белые ночи» откочевали куда-то, Бес решил, что нужно два, мол: — «Наша «точка» должна быть видна издалека. А дополнительный фонарь, он чем-то сродни рекламе. Типа — у нас всё схвачено и за всё заплачено. Смело подходи, брателло, ничего и никого не опасаясь, и затоваривайся…».

Итак, вспыхнули-зажглись два ярко-жёлтых фонаря, и в свете одного из них обнаружился огромный чёрно-белый кот, важно восседавший на пустом фанерном ящике из-под «незамерзайки» (ларёк — ради пущей конспирации — и всякими автомобильными причиндалами приторговывал).

— Брысь! — непроизвольно выдохнул слегка занервничавший ларёчник. — Только тебя, усатого, мне и не хватало…

Кот, презрительно фыркнув, убежал.

«Убежал?», — мысленно засомневался Вагиз. — «А, собственно, куда? Хм, непонятно…. Скорее, уж, просто исчез. Раз, и нету…. Напрасно я его, право слово, прогнал. Ох, напрасно. Это же не просто кот, а кот, дружащий с бравым бронзовым солдатом. Я этого приметного котяру несколько раз видел — рядом с памятником Швейку на Балканской площади. Нехорошо, кята подгоревшая, получилось…».

— Нехорошо, конечно, — подтвердил — не пойми и откуда — вкрадчивый голос. — В том смысле, что не вежливо…. Значится так, Алекперов. Слушай сюда. Слушай и хорошенько запоминай…. Непростая ночь тебя, филолог хренов, ожидает. Смертью пахнущая…. Хочешь, дурилка азербайджанская, в живых остаться? Ничего, клянусь, сложного: помни о трёх аксиомах, тогда — непременно — останешься. Обещаю…. Аксиома первая: даже когда дело дрянь — терять надежды не следует. Вторая: когда человек — без должного на то повода — начинает философствовать, то это, как правило, пахнет белой горячкой. Третья: с револьверами — шутки плохи…. И ещё, дружок, никогда не нарушай обещаний, данных тобой. Никогда…

Голос затих.

Вагиз, обойдя пару вокруг ларька, никого рядом не обнаружил и, остановившись, подытожил:

— Сегодня курьер «с базы» доставил свежую партию «травки». Вот, видимо, я и надышался её парами, пока по пластиковым пакетикам — в свободное от торговли время — расфасовывал. Теперь, кята подгоревшая, глюки донимают. Не иначе…. Эти три аксиомы? Тоже, честно говоря, ничего сложного. Я же совсем недавно, на позапрошлой неделе, перечитывал «Похождения бравого солдата Швейка». Очевидно, что некоторые знаковые цитаты из нетленного произведения Ярослава Гашека и отложились — на уровне подсознания — в моей голове. Тогда — отложились. А сегодня — под воздействием коварных паров анаши — проявились. Ничего сложного, короче говоря…

Раздался сытый и вальяжный гул мощного двигателя, со стороны Бухарестской — по кустам и дорожкам сквера — несуетливо замелькали-заплясали лучи автомобильных фар.

Вскоре рядом с павильоном, резко затормозив, остановился чёрный «Мерседес» последней модели. Ещё через несколько секунд из машины — со стороны водительского места — вылез представительный мужчина: в чёрном офисном костюме, с зачёсанными назад тёмно-каштановыми — с лёгкой проседью — волосами.

«И депутатский значок на лацкане пиджака очень даже органично смотрится», — мысленно одобрил Вагиз. — «Важная, так сказать, деталь образа…. Хотя, конечно, Бес является не депутатом, а всего лишь депутатским помощником. Но, тем не менее, достаточно цельный образ слепился…. Сам за рулём? Без шофёра? Неслыханное дело. Видимо, решил, что надо быть ближе к народу. По крайней мере, иногда…».

— Ну, что тут у тебя, армяшка? — тут же вышел из «депутатского образа» Бес. — Что там за пургу по телефону гнал, рожа худосочная?

— Извините, босс, но я азербайджанец.

— Обидчивый, мля, выискался? Ну-ну…. А какая, собственно, разница? Мол, армянин? Или же, наоборот, азер? Ну, если с философской точки зрения, а также учитывая, мля, твою офигительную задолженность перед уважаемыми аксакалами?

— Если с философской, то, действительно, не большая, — длинно вздохнув, согласился Вагиз.

— Образованный, мля. Ладно, проехали…. Докладывай, азер, что да как. Не тяни кота за пушистый хвост.

— Дык, это, босс. Нет покупателей. Совсем. Начиная с полшестого. Сам ничего понять не могу…

— Зато я могу, — многообещающе набычился Бес. — Горбатого мне лепишь, морда облезлая? Небось, скрысятничал, а? Толкнул, сука пархатая, товар налево? А теперь, значит, старательно дурочку ломаешь и лыжи майстрячишь — с хабаром — на юга солнечные? Тварь смуглолицая и носатая…. Надо будет завтра же ревизию здесь у тебя провести — по полной и расширенной программе.

— С чего вы взяли, босс, про крысятничество?

— С того самого, рожа худосочная…. Говоришь, что нет покупателей? А это тогда кто?

К ларьку, действительно, приближалась молодая чёрноволосая женщина в тёмно-бордовом кожаном плаще непривычного покроя, впереди которой бодро бежали — на достаточно длинных повадках — две лохматые чёрные собачки.

«Не знаю, честно говоря, кто это такая», — предчувствуя скорую и неминуемую беду, запечалился Вагиз. — «Никогда ещё такие приличные дамочки не приходили ко мне за «дурью». Никогда…. И, вообще, не помню я ни одного покупателя-наркомана — с собаками. Ни одного. Кята подгоревшая…».

— Рад вас видеть, мадам, — Бес — с не наигранной лёгкостью — вернулся в образ «классического представителя российской бизнес-политической элиты». — Вы — само совершенство. И пёсики, надо признать, очень миленькие…. Разрешите узнать ваше имя?

— Шуа.

— О, какая симпатичная экзотика…. Что вас привело к нам, прелестница скуластенькая? Чем могу — лично — помочь и посодействовать?

— Хватит паясничать, Харитонов, — презрительно поморщилась женщина, после чего переложила собачьи повадки в левую ладонь, а правой достала из кармана плаща компактный чёрный пистолет и, демонстративно «щёлкнув» предохранителем, велела: — Залезай-ка, Василий Фёдорович, в ларёк. И дверку плотно прикрой за собой…. Ну? Быстро у меня!

— Э-э, притормози-ка, красотка узкоглазая. Что ещё за понты картинные? Не на того напала, фря загорелая…

— Ба-бах! — оглушительно хлобыстнул выстрел.

Пуля, встретившись с ленточным фундаментом павильона, звонко чмокнула. Серое бетонное крошево «брызнуло» во все стороны.

— Выбрось мобильный телефон, — последовала новая команда. — Он у тебя лежит во внутреннем кармане пиджака. И ступай в ларёк.

— Всё понял, — послушно избавляясь от мобильника, заверил Бес. — Уже залезаю, — и, развернувшись, прошептал краешком рта: — При первой же возможности, азер, сообщи пацанам. Обязательно сообщи, родной. Иначе найду и придушу…

Тихонько хлопнула тщательно прикрытая дверь.

— Ну, а ты, филолог, иди отсюда, — велела Шуа. — Иди, не оборачивайся и ни с кем — до рассвета — не разговаривай…. Всё ясно?

— Ага, уважаемая, понял-понял. Всё-всё-всё, — часто-часто кивая головой, заверил Вагиз. — Ни с кем не буду.

— Всё. Иди. Филолог…

Вагиз — на подрагивающих ногах — шагал в сторону Будапештской улицы и мысленно сомневался: — «И что теперь прикажете делать? Бес приказал связаться с пацанами. Иначе, мол, обязательно придушит. А Шуа, наоборот, велела ни с кем не разговаривать до рассвета…. Да, ситуация, кята подгоревшая. Куда не кинь — всюду клин. С философской точки зрения…. Стоп-стоп. Голос же (или чёрно-белый кот?), не советовал — разводить философский трёп на ровном месте…. Ладно, тогда пойду другим путём. Разговор, он подразумевает — как минимум — двух участников. А я и не буду ни с кем разговаривать. Просто позвоню «на базу» и коротко сообщу, что Бес возле моей «точки» попал в засаду. И, более того, взят в плен. Сообщу и тут же нажму на кнопку «отбой». Вот и решение проблемы. Мол, и волки сыты, и овцы целы…».

Он, зайдя за угол ближайшей пятиэтажки, остановился, достал из кармана куртки мобильный телефон, зашёл в «Адресную книгу», выбрал нужного абонента, поднёс мобильник к уху и нажал — указательным пальцем — на кнопку «вызов».

Вернее, не совсем так: мобильный телефон — мгновенно — «преобразовался» в громоздкий старомодный револьвер, а кнопка «с зелёной трубкой» — в спусковой курок.

Прогремел выстрел.

Пуля вошла в одно ухо и, проследовав через глупую азербайджанскую голову, вышла из другого…

«Что, мля, происходит?», — устроившись на табурете продавца, недоумевал Бес. — «Сволочь Хряпа нанял киллершу? Или же это коварные «фээсбешники» плетут свои непонятные кружева? Ну-ну, ребятишки. Доиграетесь. Не на того, как говорится, наехали. Кишка тонка, гниды залётные, ситуации не просекающие…. Что это за треск такой? Сейчас разберёмся…, - он поднялся на ноги и приник глазом к щели между дверью и дверным косяком. — «Ерунда полная. Какие-то искры — светло-жёлтые — летят…. Это Шуа дверь заваривает? В районе замка? Чем? Где она, интересно, взяла сварочный аппарат? Мля…. Ага, дверка не открывается. Заварили, демоны….

— Пора, — объявил глубокий женский голос.

«Бред бредовый махровый и законченный!», — запаниковал, не отрываясь взглядом от щели, Бес. — «Маленькие лохматые собачки (уже без поводков), стремительно растут…. И никакие это уже и не собачки, а самые натуральные и огромные монстры: зубастые, с кривыми чёрными когтями и круглыми глазищами, горящими нестерпимым ярко-жёлтым огнём…. Бежать отсюда надо! Разбить витринное стекло и бежать…».

Он вернулся к прилавку, подхватил правой ладонью тяжёлый табурет, размахнулся им…. и замер…

Чёрные женские глаза, пристально смотрящие через стекло с другой его стороны, были бездонными, равнодушными и — вместе с тем — безжалостными и властными.

Шуя легонько коснулась указательным пальцем правой руки прозрачного витринного стекла, и оно тут же стало тёмно-тёмно-синим, с лёгким матовым налётом.

«Вот, пожалуй, и всё», — затосковал Бес. — «Его уже не разбить — сколько не старайся…».

Он, конечно, вмазал пару раз — что было силы — по стеклу, а потом, отбросив бесполезный табурет в сторону, упал на пол и, обхватив голову ладонями, громко завыл, чувствую, как в его Душу входит-вселяется безысходный и беспредельный ужас…

Юноша и девушка гуляли по берегу Кирпичного пруда: в том смысле, что разговаривали о чём-то бесконечно-серьёзном, а также — в перерывах между разговорами — увлечённо обнимались и целовались.

Гуляли глухой октябрьской ночью по берегу Кирпичного пруда, с которым связано столько мрачных легенд о Призраках и Приведениях, мерзко и плотоядно скрежещущих зубами? После того, как в пруду — намедни — обнаружили восемь брезентовых мешков с кусками расчленённых человеческих тел?

А что здесь, собственно, такого, мои уважаемые читатели и читательницы? Во-первых, купчинские юноши и девушки трусостью и робостью никогда не отличались. А, во-вторых, вдоль берега пруда — через каждые шестьдесят-семьдесят метров — горели яркие фонари.

И вообще, к Кирпичному пруду в Купчино традиционно относились с теплотой, уважением и искренним пиететом. Собирались на его берегах — весь год напролёт — не пойми и кто. В том глубинном смысле, что все подряд и только на тех участках берега, которые были свободны от строений: раньше — от корпусов кирпичного завода, нынче — от многоэтажных новостроек. В тёплое время года люди в годах ловили в пруду рыбу (говорят, что даже и трехкилограммовых щук), резались в карты и употребляли — сугубо в меру — алкоголь, а молодёжь загорала, жарила шашлыки и беззаботно бренчала на гитарах. И зимой на пруду было здорово: подлёдная рыбалка, снежные крепости, снеговики, коньки, хоккей, прочее…. Знаковое место, короче говоря, для каждого коренного купчинца — Кирпичный пруд. Вот, тот же Серёга Яковлев. Именно на берегу данного старинного водоёма он в первый раз и поцеловался со своей Олей…

Итак. Юноша и девушка гуляли по берегу Кирпичного пруда.

— Подожди, — неохотно отводя губы в сторону, попросила девушка. — Слышишь?

— Нет, не слышу. Продолжаем…

— Прекращай…. Ну же. Стук какой-то странный…. Слышишь?

Юноша, позабыв про поцелуи, напряжённо вслушался в ночные звуки и через несколько секунд подтвердил:

— Действительно, стучит…. Вернее, шлёпает. А ещё хрипит. И, такое впечатление, приближается.

— Может, спрячемся?

— Давай…

Молодые люди затаились — чуть в стороне от линии фонарей — за двумя высокими бочками, игравшими здесь роль урн для мусора.

Через минуту — рядом с одним из фонарей — прошли две тёмные широкоплечие фигуры, нёсшие стандартный торговый павильон.

— Это они шлёпают, — прошептала девушка. — Вернее, подошвы их босых ног…. Или же лап? Как думаешь, а?

— М-м-м…

— Дар речи потерял? Типа — с испуга?

— Есть немного, — помолчав, признался юноша. — Здоровенные такие: вдвоём тяжёлый павильон прут. Надо же.

— А кто они такие?

— Не знаю…. Кожа — в отблесках фонаря — отливает багровым. Глаза — ярко-жёлтые. Блин купчинский, замешанный на позавчерашнем кефире…. Черти? Так, ведь, без рогов и хвостов…

Высоченные тёмные фигуры остановились на берегу пруда и опустили свою ношу на землю.

Через полминуты сухо и коротко загрохотало:

— Трах. Трах. Трах…

Вскоре странные звуки смолкли.

— Это они — острыми когтями — делали дырки в днище ларька, — догадалась девушка. — А сейчас, понятное дело, будут его затапливать…. Надо будет потом, уже утром, в полицию позвонить. Павлу Андреевичу….

Глава пятая Встреча на берегу пруда. Или — немного про Войпеля

Сергей проснулся в шесть тридцать и задумался: — «А во сколько (по времени), питерские горожане и горожанки отправляются — по утрам — выгуливать своих верных четвероногих друзей, а? Что-то я, за давностью лет, запамятовал…. Вообще-то, наверное, рано. В том смысле, что от семи до семи тридцати. Но сегодня, опять же, воскресенье. Следовательно, попозже? Или как? Не знаю. Впрочем, не буду рисковать…».

Он поднялся с постели и отправился в душ: голова слегка трещала со вчерашнего, так как на двух бутылках коньяка они, понятное дело, не остановились и «усугубили» ситуацию водочкой.

После десятиминутного контрастного душа ожидаемо полегчало, и он, одевшись, слегка помахал руками-ногами (типа — сделал зарядку), после чего занялся приготовлением завтрака. Так, ничего особенного: яичница из четырёх куриных яиц (купил вчера поздним вечером в ларьке, возвращаясь от Саныча), пожаренная с оленьей вялено-копчёной грудинкой, хлеб с маслом и большая кружка чёрного крепкого кофе без молока и сахара. Классический завтрак многолетнего холостяка, короче говоря.

Вообще-то, в холодильнике и две пол-литровых банки пива имелись. Ну, из нетленной серии, мол, пиво — с похмелья — ещё никогда и никому лишним не было. Но…

— Пиво сегодня, увы, мне противопоказано, — уплетая яичницу, хмуро пробормотал Сергей. — По крайней мере, в ближайшие часы. Ну, а там видно будет. Посмотрим. По ситуации.

Как легко догадаться, он собрался прогуляться к Кирпичному пруду: ведь именно вдоль его береговой линии — по словам Сан Саныча — Ольга Гущина регулярно прогуливалась со своей собакой. Совершенно ничего хитрого.

Боялся он, честно говоря, этой встречи. Очень боялся. Но — одновременно с этим — ждал, мечтал и желал. Так желал, как ничего другого в этой жизни никогда не желал. Бывает. Любовь, как известно, субстанция странная, слегка запутанная и не всегда понятная. Не всегда понятная — простым смертным, я имею в виду…

Такое, вот, стихотворение сложилось у Сергея в голове полтора месяца назад:

Это утро выдалось, на удивление, тихим и погожим, только слегка прохладным: температура окружающего воздуха — по ощущениям — не превышала пяти-шести градусов тепла.

На хлипкой «припарадной» лавочке, доверчиво подставив морщинистые лица скупым солнечным лучам, сидели знакомые старушки.

— О, Серенький нарисовался! — обрадовалась оптимистически-настроенная Матрёна Ивановна. — Никак, снова — с утречка пораньше — за пивком намылился? Ай-яй-яй. Нехорошо, мальчик…. Смотри, сокол ты наш одноглазый, доиграешься. От регулярных утренних пивных возлияний — до пошлого хронического алкоголизма — всего-то один маленький шажок. Пройдёшь его, мил-друг, и не заметишь. А когда заметишь, то поздно уже будет. Как жизненная практика-диалектика и показывает.

— Не, он сегодня, отнюдь, не пивными банками-бутылками озабочен, — мудро усмехнувшись, не согласилась с подругой седовласая Ульяна Макаровна. — Причёсан, тщательно выбрит, белая рубашечка под курткой, ботиночки начищены до блеска зеркального. Спорить готова (на что угодно), что без дел сердечных и давних здесь не обошлось. В том смысле, что без прекрасных серых глаз…

— Здравствуйте, бабушки, — слегка засмущался Сергей. — Хорошая погода, не правда ли?

— Правда ли, правда ли.

— Не плохая, симпатичный молодой человек, это точно.

— А вам, милые бабушки, чего не спится? Зачем в такую рань раннюю поднялись?

— Какой же тут сон? — удивилась Матрёна Ивановна. — Боимся, видишь ли, всё самое интересное проспать.

— Опять что-то случилось?

— Это точно, случилось. Очередное…. Примерно с час назад наркоманы шли со стороны сквера. Шли и грязно ругались, болезные, последними, что называется, словами. Мол, пропал куда-то ларёк возле сквера, торгующий «дурью» и «таблетками»: вчера, мол, ещё торговал, а сегодня исчез — в неизвестном направлении. Ленточный фундамент стоит на прежнем месте, как вкопанный, а сам павильон-то — тю-тю. Испарился.

— Ничего себе.

— А ещё и продавца из этого пропавшего ларька нашли, — невозмутимо дополнила Ульяна Макаровна. — Возле Будапештской, между двумя пятиэтажными «хрущёвками». Мёртвого, понятное дело. Говорят, что застрелился. Или же, мол, застрелили, а самоубийство инсценировали…. Вот, Серенький, как ты объявился в этих краях, так у нас они и начались, непонятки кровавые…. А? Что скажешь?

— Ерунда, — пожал плечами Сергей. — Насквозь случайные совпадения. И не более того. Бывает…. Ладно, бабушки, пошёл я. Всех благ…

Он, перейдя через перекрёсток Будапештской и Димитрова, добрался до Кирпичного пруда: низкий безлюдный берег, серый каменистый песочек, перемешанный — местами — с овальными островками чахлой пожелтевшей травы, тёмно-зелёные бочки для сбора мусора, лёгкая туманная дымка над водой.

«Никого», — медленно шагая вдоль кромки воды, подумал Сергей. — Может, я рано пришёл. Или же, наоборот, опоздал. Чёрт подери…. Ладно, погуляю здесь немного — в пределах часа. Или, например, двух-трёх…. Стоп-стоп. Ничего себе — следочки на песке. В том плане, что чёткие отпечатки огромных босых подошв. Огромных-огромных. Только, блин, четырёхпалых босых подошв…. Хм. Точно такие же приметные следы я видел с полгода тому назад — там, в Республике Коми, в одном глухом лесном урочище. Местный охотник тогда клятвенно уверял, что это были следы йети. То есть, приснопамятного снежного человека…. Ну, и как прикажете это понимать? Мол, по Санкт-Петербургу, сомнений и страха не ведая, разгуливают обнаглевшие в корягу йети? Или же это чья-то дурацкая шутка? Типа — очень смешная, эстетичная и без меры весёлая? Всё, положа руку на сердце, может быть: дефицита доморощенных шутников-юмористов в нашем славном Купчино никогда не наблюдалось…. Эге, а вот здесь — совсем-совсем недавно — лежало что-то массивное, тяжёлое и прямоугольное. То бишь, некий громоздкий параллелепипед…. А потом его, как я понимаю, затащили в пруд — характерная широкая полоса и босые четырёхпалые следы, по крайней мере, «уходят» в воду. Вот же, блин горелый…».

— Гав! Гав! Гав! — раздался где-то рядом азартный лай. — Гав!

— Серый, противный мальчишка! Не смей хулиганить! — велела молодая женщина. — Немедленно отойди от бочки! Незамедлительно, злостный двоечник! Ко мне!

«Что такое?», — обеспокоенно зашелестело в голове. — «Это ко мне обращаются? Какая ещё бочка? Ничего не понимаю…».

Сергей резко обернулся и зачарованно замер.

«Это же она, Ольга Николаевна Гущина — собственной симпатичной персоной», — прокомментировал невозмутимый внутренний голос. — «Невысокая и очень стройная. Со стильной короткой стрижкой «под мальчика» — как и тогда. И сердце в груди постепенно сходит с ума — как и тогда…. Изменилась ли она за эти годы? Внешне, я имею в виду? Трудно сказать. Издали — так вроде и нет. В том плане, что с такого приличного расстояния всяких мелких деталей не рассмотреть. Возрастных морщинок, к примеру. Или же неаппетитных старческих пигментных пятен…. Всё-всё, молчу-молчу. Шуток совсем не понимаешь, дурилка картонная? Не сердись, братец. Больше, честное слово, не буду хохмить. По крайней мене, в ближайшие полчаса. Может быть…. Смотри-ка ты, она своего шустрого кокер-спаниеля величает — «Серым». Типа — в честь тебя? Ну-ну. Ха-ха…. Ага, строго отчитывает пёсика, мол: — «Не смей, хулиган отвязанный, подходить к бочкам с мусором…». Или же — не в честь? А, так сказать, из вредности? Мол: — «Ты, морда упрямая, меня не послушался и ушёл в армию? Ладно, не вопрос. Тогда я себе пса заведу. Назову — «Серым». И буду его воспитывать — до полной потери пульса, долго и изощрённо. Отыграюсь, ужо, по полной и расширенной программе…». Может, братец, стоит тупо обидеться и уйти? Ну, в плане проявления элементарной мужской гордости? Что, что? Не согласен? Куда-куда пойти? Понятное дело, грубиян законченный и хам трамвайный. Никто, собственно, и не сомневался в твоих лингвистических пристрастиях. Плавали — знаем…. Тогда, упрямец неисправимый, сам здесь и разбирайся. Чай, уже не маленький. А я, извини, обиделся и умолкаю…».

Ольга, присев на корточки, старательно обтирала псу лапы — светлой тряпкой, которую достала из полиэтиленового пакета.

Сергей, остановившись метрах в пяти-шести, нерешительно кашлянул.

Узкая спина в стареньком пальтишке вздрогнула.

Ольга, отпустив собаку и выронив тряпку, медленно выпрямилась, плавно обернулась и выдохнула:

— Ты…

«Какие же у неё глаза!», — восхитился отходчивый внутренний голос. — «Блестящие-блестящие, светлые и очень радостные…».

— Я. Здравствуй, Оля.

— Здравствуй…. Рада тебя видеть. С прибытием.

— Гав-гав! — пего-серый пёс, уразумев, что хозяйке сейчас не до него, радостно помчался вдоль кромки воды. — Гав, гав…

«Не блестят больше глаза», — доложил дисциплинированный внутренний голос. — «Словно бы потухли…. Знать, «в себя ушла». То бишь, «спряталась в раковину». Плохо это, братец…».

— Вот, вернулся, — неуверенно промямлил Сергей.

— Вижу…. На побывку? Совсем?

— Честно говоря, ещё не знаю. Не решил.

— Думать будешь?

— Ага. Буду.

— Понятно, — коротко улыбнулась девушка. — Думай, странник беспокойный. Думай…. Ну, до свидания?

— Торопишься куда-то?

— Да, дела. Иди…. Стой. Что у тебя с левым глазом?

«Ага, её глаза вновь заблестели!», — оживился запечалившийся было внутренний голос. — «Тревожно-тревожно так. Даже с какой-то внутренней болью…».

— Ослеп, понимаешь, — виновато шмыгнул носом Сергей. — Но немного видит. Так, слегка…

Ольга подошла вплотную и, неодобрительно покачав головой, прошептала:

— И на правой щеке — отметина, — пристав на цыпочки, осторожно провела указательным пальцем вдоль кривого багрово-сизого шрама.

— Это, кха-кха, совсем из другой оперы. Глаз — контузия в Сомали: случайно потревожил противопехотную мину. А шрам — осколок от бетонной стены, в которую пулемётная очередь случайно шандарахнула: в Никарагуа дело было.

— И много у тебя…э-э-э, других шрамов?

— Хватает, если честно, — признался Сергей. — И на ногах, и на спине, и на груди, и на боках…. Много, короче говоря.

— Значит, Серый, вдоволь нагулялся по Белу Свету? Как и мечтал в юности?

— Вдоволь. Даже, наверное, с некоторым перебором.

— Мне показалось, или дружеское прозвище — «Серый» тебе уже не нравится?

— Почему ты так решила?

— Шрам на твоей щеке слегка дёрнулся.

— Не то, чтобы не нравится. Просто отвык немного: во времена странствий меня называли по-другому.

— И как же? Если, конечно, не секрет.

— Не секрет. В доблестном ГРУ — «Яшкой». Армейские прозвища, они — как правило — «завязаны» на конкретной фамилии: Яковлев — Яков — Яшка. Ну, а в Коми — «Войпелем».

— Как? — серые глаза девушки удивлённо округлились.

— «Войпель» — так величают тамошнего главного Бога. Он, согласно седым и древним легендам, является повелителем северного ветра. Что-то там ещё, толком не знаю. Не удосужился расспросить местных жителей…. А я, как раз, тогда являлся начальником метеостанции. То есть, и всякими ветрами — в том числе — занимался. Вот, данное прозвище — по наипростейшей аналогии — ко мне и прилипло. Бывает…. А почему ты так этому удивилась?

— Легенды о могущественном Войпеле имеет к нашему скромному Купчино самое непосредственное отношение.

— Серьёзно? — недоверчиво нахмурился Сергей. — Ничего не путаешь?

— Нет, не путаю. Я же, как-никак, питерский Универ окончила: дипломированный археолог и историк. И дипломную работу, как раз, писала по северным Богам: Войпелю там была отведена добрая четверть.

— Расскажешь про него? И про взаимосвязь Войпеля с нашим районом? Интересно же…. А? Ну, пожалуйста…

— Хорошо, расскажу, — согласилась Ольга. — Пойдём вдоль берега, — махнула рукой. — Пока Серый не потерялся. Он хоть уже и пожилой, но ужасно-любопытный и без всякой меры шустрый.

— А сколько псу лет?

— Почти двенадцать.

— Понятное дело.

— Понятливый какой выискался. Шагаем…

Они неторопливо шли вдоль береговой кромки Кирпичного пруда, слегка касаясь друг друга руками и плечами, — как когда-то, много-много лет тому назад.

«Может, братец, уже можно и ладошками сцепиться?», — предложил нетерпеливый внутренний голос. — «Как когда-то, много-много лет тому назад? Считаешь, что ещё рано? Ну, да, конечно. Саныч, сказал, что Ольга не замужем. Но и что из того? Вдруг, у неё имеется сердечный друг? В том плане, что молоденький, пылкий и страстный любовник? У такой симпатичной барышни — и нет хахаля? Позвольте, однако, не поверить…. Всё, всё, молчу-молчу…».

Они неторопливо шагали вдоль берега пруда, и Оля увлечённо рассказывала:

— Итак, Войпель — это Божество в мифологии народностей Коми. Да-да, именно — Божество, а не Бог, так как Войпель имеет сразу несколько ипостасей…. Впрочем, начну по порядку, как у нас, историков, и полагается. Первое письменное упоминание о Войпеле датировано далёким 1501-ым годом, когда митрополит Симон в послании к Великопермскому князю Матвею Михайловичу и всем прочим пермичам, «людям большим и меньшим», упрекал их в том, что они поклоняются «Золотой Бабе и Войпелю болвану…». Болвану? Здесь, очевидно, имелся в виду некий величественный деревянный Идол…. На русский язык имя этого Божества переводится как — «Северный ветер». По другой версии — «Владыка Севера». По третьей — «Лесной дедушка». По четвёртой — «Ночное ухо». По пятой — «Имеющий уши величиной с лист кувшинки, как уши дикой утки с тонким слухом»…. Только — мужского ли он рода-пола? Дело в том, что Войпель — у народностей Коми — описывается как изображение четырёхликой женщины: девочка-женщина-женщина-старуха. Вот, такая плохо-объяснимая и неуклюжая странность…. Считается, что Войпель — в общем и целом — относится к простым людям достаточно благосклонно. К хорошим простым людям, имеется в виду. Поэтому к данному Божеству было принято — во время регулярных молитв и тризн — обращаться с просьбами о крепком здоровье, семейном благополучии и спокойных сытных годах…. Войпель очень не любит шума. И даже может, не на шутку рассердясь, направить на шумящих индивидуумов сильную снежную вьюгу. Согласно древнему поверью, во время колошения хлебов нельзя было громко полоскать бельё, детям — свистеть в свистульки, а подвыпившим мужчина — громко смеяться: иначе жестокий северный ветер мог заморозить все посевы…. В отрогах сурового Уральского хребта (в том числе, в его болотистых горных долинах и лощинах), обитает — как утверждают седые легенды — Шуа, четырёхликая женская ипостась Войпеля, которая может превратить шумного путника в камень. Или же вызвать на помощь — из глубин земных недр — двух ужасных желтоглазых монстров, рвущих провинившихся на части с помощью острых зубов и кривых когтей…. Господин начальник метеостанции, ты меня слушаешь?

— Ага, конечно, слушаю. Причём, очень внимательно. Только я — бывший начальник метеостанции…. А что?

— Ничего. Показалось, что ты просто таращишься на меня, особо и не вслушиваясь в повествование…. Ну-ка, повтори мою последнюю фразу.

— Э-э-э, сейчас-сейчас…, - попытался сосредоточиться Сергей. — Шуа может вызывать — из какой-то там подземной пещеры — двух огромных тёмно-бронзовых зубастых монстров с круглыми ярко-жёлтыми глазами. Вот. Пожалуйста.

— Разве я говорила про тёмно-бронзовую кожу? Да и про то, что у монстров глаза — круглые?

— Ну, не знаю. Просто мне так видится…

«А ещё и уважаемая Матрёна Ивановна вчера рассказывала — про двух тёмно-бронзовых здоровяков с круглыми жёлтыми глазищами, тащивших — со стороны купчинского «Колизея» — восемь пухлых брезентовых мешков, — любезно напомнил въедливый внутренний голос. — «Подчёркиваю, восемь брезентовых мешков с кусками безжалостно-расчленённых человеческих тел. Вот, так-то…. Случайное совпадение? Или же здесь что-то другое? Не знаю, братец, честное и благородное слово. Не знаю…. Ладно, об этом мы с тобой потом вдоволь порассуждаем. Так сказать, на досуге. А сейчас, пожалуйста, не отвлекайся: любуйся своей Оленькой. Любуйся…».

— Видится ему, видите ли, — насмешливо улыбнулась девушка. — Ладно, продолжаю…. Жилище Войпеля (как говорят в народе), расположено на вершине горы Тельпос-из (по-русски — «Гнездо ветров»), которая, кстати, является второй по высоте горой Уральского хребта. А ритуальные капища, воздвигнутые в честь Войпеля, традиционно размещались на вершинах пологих холмов. Идол Войпеля стоял около священной берёзы в окружении деревянных изображений других Богов, среди которых образ Войпеля был, естественно, самым высоким. Около идола, как правило, стоял котёл для жертвоприношений, в который люди складывали принесённые в жертву меха и серебро, выменянное у соседних народов. Среди приношений Войпелю часто встречались речные раковины, мол, они — своей формой — напоминают человеческое ухо. А в большие праздники Войпелю жертвовали скот и других домашних животных…. В одной из красивых народных легенд, записанных Каллистратом Жаковым, известным краеведом Республики Коми, рассказывается о том, как тяжко пришлось людям и всей живой природе, когда внезапно окаменело сердце Войпеля. Оскудела северная тайга, зачахли деревья и кусты, пересохли реки и озёра, ушел лесной зверь, улетели птицы, уплыла рыба. Великий Бог Ен, отец Войпеля, послал тогда белого лебедя, чтобы тот добыл чудесной живой воды и принес ее сыну. Далеко пришлось лететь благородной птице: на самую вершину горы Тельпос-из, где обитал Войпель. Живая вода разбудила Душу Бога и исцелила его сердце. А Войпель — в свою очередь — вернул дикой природе её первозданную красоту и живительную силу. С тех пор Войпель постоянно и неуклонно заботится о северной земле и людях, живущих на ней. Поэтому он и почитался (да и сейчас, к чему скрывать, почитается), народами Коми как главный покровитель человеческого рода и всей природы в целом…. Но во власти Войпеля находятся суровые ветра, снега, морозы, пурга, пороша и метель. И туго приходится тому, кто по неосторожности прогневит этого могущественного северного Бога…. Как тебе, беспокойный странник, мой непритязательный рассказ?

— Очень интересно и познавательно, госпожа лекторша. Огромное спасибо…. Только, извини, причём здесь наше Купчино?

— Рассказываю. Слушай и мотай на ус…. Среди обывателей, конечно, принято считать, что Пётр Первый заложил Санкт-Петербург в совершенно диком, заброшенном и не обустроенном месте. Мол, сплошные топкие болота, миллионы голодных комаров и мрачные гранитные скалы, поросшие пышными мхами и разноцветными лишайниками. Но это совсем не так. В устье реки Невы всегда, начиная с четырнадцатого века, было многолюдно. И русские часто (причём, с превеликим удовольствием), посещали эти земли, и шведы, и датчане, да и чухонцы финские…. Как же иначе? Места здесь были очень уж рыбные. Осетры ловились — волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный водился, сиг озёрный, минога, хариус, корюшка…. Когда Пётр впервые вступил на этот берег, в устье Невы насчитывалось порядка тридцати пяти деревушек и поселений, не считая хуторков и зимовий. И многие из этих деревень были «оснащены» крепкими стационарными рыбными тонями и мощными коптильнями. Причём, крестьяне коптили не только различную рыбу, но и птицу — в основном гусей, казарок и лебедей, а утками брезговали. Дело в том, что раньше в невском устье — весной и осенью — останавливались на отдых огромные птичьи стаи. Практически бесчисленные. Всё вокруг кишмя кишело. Гогот стоял, прямо-таки, оглушительный…. Потом всю эту вкусную копчёность увозили торговыми кораблями в западные европейские страны. Естественно, не забывая про деревянные бочки с красной и чёрной икрой, а также про ценный нерпичий жир, из которого потом делали отличное мыло. Даже из Копенгагена и Амстердама, судя по историческим документам, сюда регулярно приплывали пузатые бриги и трёхмачтовые фрегаты…. Замечу, что некоторые из этих поселений принадлежали представителям славной шведской аристократии. Например, достославному графу Стенбоку и отставному ротмистру Конау…. А здесь, на берегу бойкой и широкой реки Волковки, располагалась маленькая шведская деревушка — «Купсино». Что в переводе на русский язык означает — «Зайцево». Шустрых лесных зайчишек водилось — видимо-невидимо — на тутошних мшистых болотах…. Ещё из воспоминаний русских офицеров следует, что совсем недалеко от Купсино располагалось «стойбище очень мрачного народа, пришедшего с северо-востока и говорящего на неизвестном языке, слегка похожем на чухонский…», то бишь, на финский. А рядом со стойбищем было сооружено величественное жертвенное капище «со многими деревянными болванами, главным из коих являлся Войпель…». Ходили упорные слухи и о неком секретном подземном тайнике, в котором пришлые люди хранили несметные сокровища. Впрочем, слухи так слухами и остались…. Что было дальше? Точно, увы, неизвестно. Но вскоре и стойбище куда-то пропало. Да и от жертвенного капища не осталось следа. То ли русские солдаты — в тогдашней горячке — постарались. То ли что-то другое, более серьёзное, случилось-приключилось…. В частности, существует предание, что Пётр Первый наспех оглядев свои новые владения, произнёс такую знаковую фразу, мол: — «Кого тут только нет. Староверы, понимаешь, чухонцы, идолопоклонники, шведские графья и ротмистры в отставке. Плюнуть, право слово, некуда. Разогнать надо будет — со временем — всю эту разношерстную братию. Дабы под ногами не мешались и общего вида — будущей российской столицы — не портили…». Так что, всякое возможно…

— Ничего же себе, — восхищённо присвистнул Сергей. — Да, дела-делишки купчинские…. Впрочем, коми-зыряне, действительно, очень активные и выносливые ребята. Да и к дальним кочевьям привычные…. Добрались до невского устья? Почему бы, собственно, и нет? Поссорился, к примеру, некий семейный клан зырян с другими кланами — более многочисленными и могущественными, да и ломанулся — куда глаза глядят. Или же просто звонкий ветер странствий позвал в дорогу. Бывает…. А известно…, м-м-м, где это самое жертвенное капище находилось? Ну, применительно к современному Купчино?

— Я провела необходимые расчёты, ориентируясь, в первую очередь, на русло реки Волковки. Да, в прошлом веке, во время массовой застройки этого района, его успешно засыпали. Но следы — в виде одиночных прудов — остались. Короче говоря, капище Войпеля располагалось в районе современного Шипкинского переулка…. Э-э, Серый…. Вот же, незадача: и тебе это прозвище больше не нравится, да и мой пёс может слегка запутаться…. Давай, я буду называть тебя на армейский манер? То бишь, Яшкой?

— А, что? Извини, задумался…. Яшкой? Конечно, называй…

— О чём задумался-то, Яша?

— Обо всём сразу: о Войпеле и о зубастых монстрах с ярко-жёлтыми круглыми глазищами, о Купсино и Купчино, о брезентовых мешках и любопытных старушках…. О всяких и разных пересечениях-совпадениях, короче говоря.

— Серьёзные такие раздумья, — понимающе покачала головой Оля. — Значит, надолго. Ты и в юности обожал — впадать в серьёзную и долгую задумчивость…. Добавлю, пожалуй, ещё информации для размышлений. Считается, что в 1703-ем году в болотах, рядом с которыми было выстроено шведское Купсино, утонуло восемь шведских драгун. Но существует и другая версия этого скорбного происшествия. Мол, меркантильные шведские солдатики захотели ограбить подземный тайник неизвестного северного народа. То бишь, встали тёмной ночью и незаметно подобрались к капищу. Но там их встретили два ужасных желтоглазых монстра: напали, убили и разорвали — острыми зубами и кривыми когтями — на мелкие части, которые потом сбросили в воды реки Волковки…. Ладно, будем прощаться.

— Как — прощаться? — заволновался Сергей. — Подожди, я совсем не хотел тебя обидеть. И с задумчивостью сейчас покончу. То есть, незамедлительно отгоню её прочь….

— Не отгоняй, не стоит: размышляй себе, не отвлекаясь на всякую ерунду. Да и не обижаюсь я. Ну, ни капельки. Просто нам с Серым уже пора. Дела, знаешь ли.

— М-м-м…. Дела личного плана-характера?

— Общественного, — печально улыбнувшись, сообщила девушка. — Едем с детишками на экскурсию в Павловск…. Ха-ха-ха! Не напрягайся ты так, Яша. Со школьными детишками. Я же учительницей истории работаю, в нашей с тобой «двести пятой» школе.

— А-а-а, кажется, понял.

— «Бэ», как известно, тоже витамины…

— Гав-гав! — к ним, весело поматывая коротким куцым хвостом, подбежал серо-пегий кокер-спаниель.

Обежал пару раз вокруг, «заплясал», присев на задние лапы и отчаянно перебирая передними, а после этого, предварительно потёршись о сапоги хозяйки, вопросительно уставился на незнакомого мужчину.

— Иди-ка, тёзка, сюда, — присев на корточки, позвал Сергей. — Поглажу…. Ой, какой же у тебя шершавый язык. Все щёки мне обслюнявил…. И я, брат, очень рад нашему знакомству. Очень-очень-очень…

— Неслыханное дело, — удивилась Ольга. — Серый, он совсем необщительный. И даже чрезмерно подозрительный и нелюдимый. А тут — совсем голову потерял от радости. Бросается к тебе — как к давнему и закадычному приятелю. Словно двухмесячный доверчивый щенок.

— Я же — свой, — пояснил Сергей. — Причём, в доску дубовую. И пёс это чувствует…. Оля, а можно — я тебя приглашу на свидание? Например, сегодня вечером?

— Гав! — поддержал Серый. — Гав, гав, гав!

— Не знаю, право…. Встречаться с человеком без определённого жизненного Пути? У тебя, бродяга неприкаянный, хоть есть намётки — относительно будущей работы? Профессии? Специальности? Или лишь сплошные мутные и невнятные сомнения имеют место быть?

— Закончились сомнения. Честное и благородное слово идейного странника. Определился…. Так как — со свиданием?

— Хорошо, назначай, — длинно вздохнув, разрешила девушка.

— В восемь вечера на нашем месте?

— Замётано, Яша.

— Гав-в-в…

Глава шестая Новоявленный сыщик

Он, галантно проводив Олю и Серого до дома, вернулся к Кирпичному пруду.

Зачем — вернулся?

Во-первых, чтобы получше рассмотреть отпечатки огромных четырёхпалых подошв, мол: — «Йети? Или же не йети?». Во-вторых, чтобы переварить — в тишине и покое — информацию, полученную от Ольги, из серии: — «С подозрительными пересечениями и совпадениями с кондачка не справиться. С ними, заразами, надо разбираться вдумчиво, целенаправленно и строго поступательно. А иначе и окончательно запутаться можно…». А, в-третьих, надо было решить — окончательно и бесповоротно — вопрос с предстоящим трудоустройством.

«Правильно, братец. Правильно», — сытым пушистым котом замурлыкал умиротворённый внутренний голос. — «Пообещал любимой девушке, что в самое ближайшее время устроишься на работу? Пообещал. Вот, и выполняй данное обещание. В том плане, что срочно устраивайся, не откладывая вопрос в долгий ящик…. А какие, кстати, у нас с тобой имеются реальные варианты? Правильно, пока только один. Да и тот — откровенно-хиленький и расплывчатый. Так его и растак…».

Вообще-то, намёток-задумок — чисто теоретически — у него было достаточно много. Только могучий и безжалостный Интернет (уже через пять-десять минут после начала общения с ним), превращал все эти симпатичные задумки в бред голимый и смешной.

Например, писательская деятельность. Материалов у Сергея для написания серии авантюрно-приключенческих романов накопилось — за последние почти двенадцать лет — выше крыши любого американского небоскрёба. Типа — ваяй, не хочу. Да и в своих литературных способностях он не сомневался: баловался в промежутках между служебными командировками «мелкой прозой», а «грушные» сослуживцы неизменно и искренне нахваливали. Чем, казалось бы, не вариант? «Чушь смешная, идиотическая и полностью бесперспективная», — безапелляционно заявлял информированный Интернет. — «Тиражи «бумажных» книг нынче упали — ниже плинтуса. «Электронные пираты» безнаказанно зверствуют, наплевав на все и всяческие законы — совместно с многочисленными подзаконными актами. А все писатели-поэты-драматурги однозначно нищенствуют и воют от вселенской тоски. Кроме, понятное дело, общепризнанных монстров: Акунина, Прилепина, Донцовой и иже с ними…». Да и Сан Саныч вчера толковал о том же самом.

Что там у нас, блин, следующее? Ага, журналистско-репортёрская стезя. И здесь — по мнению Сергея — особых проблем не было: умел он ладить с людьми, в том плане, что мог кого угодно (за редчайшими исключениями), разговорить. Причём, на любую тематику. Или же почти на любую…. «Ха-ха-ха», — заходился в приступах истеричного смеха коварный Интернет. — «Да в России каждый второй журналист — безработный. А каждый третий по специальности, вообще, никогда не работал…. И на фига их в таких неслабых количествах ежегодно выпускают из профильных учебных заведений? А, сосёнки мои ясные? Гробовая тишина — в ответ. Никто не знает. Очередная российская загадка, неподвластная наивным зарубежным мудрецам…. Стать питерским журналистом-репортёром, не имея авторитетных знакомых в этой специфической среде? Хватит смешить, мечтатель наивный и законченный. А также и бредить…».

Устроиться в какое-нибудь военное училище? Например, преподавателем по узконаправленной диверсионной деятельности? Или же инструктором по практическому ведению «жёстких» допросов — в условиях современных «гибридных» войн? «Ой, не могу! Держите меня семеро, пока не описался — длинной и широченной струёй…», — надрывался наглый и отвязанный Интернет. — «Ты, чудак одноглазый, хоть представляешь, какое количество действующих подполковников и полковников, разбросанных практически по всей нашей бескрайней и необъятной стране, мечтают переехать в Питер — на халявные должности в местных военных училищах и академиях? А все — сколько их есть — и мечтают. И не просто так — мечтают, а решительно и целенаправленно действуют, плетя бесконечные и запутанные интриги. А также и красавиц-жён активно подключают к процессу передислокации — путём изощрённого сексуального ублажения нужных дяденек с генеральскими лампасами на форменных брюках. Так что, майор запаса, ничего тебе на этом благородном поприще не светит. Ничего и даже меньше…».

Аналогично складывалась ситуация и со всеми другими вариантами, из нетленной серии: — «Ну, кому они нужны, эти сбитые лётчики? Тем более, если после нехилой контузии и без полноценного высшего образования? Чего-чего? Какие-то там ускоренные «грушные» курсы, дающие право на ношение майорских погон? Фи, как мелко и пошло. Не катит…».

Теперь про «единственный реальный вариант». Это вчера подполковник Сомов — во время дружеских алкогольных посиделок — предложил: — «Давай-ка, Серёжа, иди к нам в «пятнашку». Есть вакантная и козырная должность — «заместитель начальника по работе с личным составом». Интересуешься, почему вакантная? Так Наташка с неделю назад ушла в «декретный» отпуск. В том смысле, что капитан Соколова…. Чего морду-то одноглазую воротишь? Мол, политруки нынче не в почёте? Это, конечно, так. Спорить не буду…. Но кто-то, ведь, должен — обучать молодёжь горячую и неразумную? Учить уму-разуму? Предостерегать от ошибок глупых и фатальных? Должен, ясен пень…. Вот, ты и будешь: обучать, учить и предостерегать. Если, конечно, согласишься. В том плане, что прививать моим молодым орлам и орлицам «грушные» основы-навыки. Нет, понятное дело, без ярко-выраженной диверсионной направленности. Так, чисто по мелочам: психология там разная, действенная маскировка при проведении оперативных мероприятий, уменье грамотно вести допросы, хитрые приёмы рукопашного боя, прочее — на твоё усмотрение…. А чтобы не закиснуть от рутины повседневной, буду регулярно привлекать тебя к конкретным расследованиям — даже на правах «старшего по альтернативе». Ну, это когда надо, не пересекаясь с другими сотрудниками, тщательно отработать второстепенные и насквозь альтернативные версии…. Подумай, Серенький, подумай. Я плохого никогда не предложу. Особенно своим…. Что ты там бормочешь? Мол, сыскного опыта нет? Ерунда, во-первых, я тебе буду помогать-подсказывать. А, во-вторых, детективы почитаешь на досуге. Агату Кристи, к примеру. Или же Николая Леонова. Из их книжек много чего полезного можно почерпнуть…».

Вчера это предложение особого восторга у Сергея не вызвало, мол, абсолютно новый и непривычный вид деятельности: в ГРУ-то всё было завязано на динамике, быстроте и решительности, а тут, понимаешь, надо неустанно размышлять, анализировать и улики (включая сигаретные окурки), собирать. Несерьёзно как-то. Но это было вчера…

«Соглашаться надо, братец», — навязчиво бубнил надоедливый внутренний голос. — «Во-первых, ты девушке пообещал — по-быстрому определиться с дальнейшим жизненным Путём, включая серьёзную и приличную профессию. Во-вторых, работа, что называется, рядом с домом: от Шипкинского переулка до «пятнадцатого» отделения — рукой подать, три трамвайные остановки. В том смысле, что меньше двух километров. А, как известно, ходить пешком, оно очень даже полезно для здоровья. В-третьих, данная деятельность является — однозначно — общественно-полезной. В-четвёртых, говорят, что расследование преступлений — дело увлекательное и интересное. Более того, связанное с активной умственной деятельностью. В-пятых, Ольга будет под присмотром…. Как это — зачем за ней присматривать? Ты что, забыл о восьми расчленённых трупах? И о сегодняшнем убитом продавце из «наркотического» ларька? Неспокойно, братец, нынче в нашем Купчино. Ох, неспокойно. Поэтому и надо — старательно присматривать. И не только за симпатичной и сероглазой госпожой Гущиной, но и, вообще, за всеми хорошими людьми. А с погонами на плечах, между нами говоря, и присматривать гораздо сподручней, чем без оных…».

Поразмышлять о Будущем — под выкуренную сигаретку — он успел. А, вот, досконально изучить следы «купчинских йети» — уже нет.

Басовито загудели моторы, и рядом с Кирпичным прудом принялись — длинной чередой — останавливаться-парковаться многочисленные автомобили.

«Целая кавалькада, однако», — прокомментировал наблюдательный внутренний голос. — «В основном, конечно, «ментовские» бело-голубые машины: легковушки и фургоны. Но есть и два тёмно-зелёных «Уазика». Может, армейские? Или же «эмчээсовские»? А ещё присутствуют солидный кран и тягач с открытой платформой. Интересное кино, блин купчинский…. Ага, Павел Андреевич вылез из крайнего «Форда». Тебе, братец, рукой машет. Типа — зовёт…».

Он подошёл к подполковнику и поздоровался.

— Каким ветром, Серенький, тебя сюда занесло? — отвечая на рукопожатие, поинтересовался подполковник. — Ах, да. Возле Кирпичного пруда иногда гуляет с собакой Оля Гущина…. Встретились?

— Ага. Поболтали немного.

— И как оно?

— Нормально. Сразу не прогнала — уже хорошо.

— Это точно, — Сомов обернулся в сторону дороги и, властно махнув правой рукой, велел пожилому капитану, стоявшему рядом с «Уазиками»: — Давай, Семёныч, запускай господ водолазов. Вон — где чёткие следы на песке. Нечего время попусту терять. Следами, кстати, пусть эксперты плотно займутся. Интересные такие следочки, с замысловатым подтекстом…. Ещё красную ленту снова натяни от дороги. И солидного постового выставь — праздных зевак отгонять…

— Водолазы будут пропавший «наркотический» ларёк искать? — предположил Сергей.

— Откуда знаешь про ларёк?

— Бабушки доложили об его исчезновении. И о самоубийстве продавца. А потом я на здешнем прибрежном песке обнаружил характерные следы. Ну, и сопоставил одно с другим…. Стоп-стоп.

— Что такое? — насторожился подполковник.

— Тут такое дело….

Сергей рассказал о вчерашней утренней встрече со старушками.

— Значит, вчера в «Ленте» — якобы — была «скидочная» акция на куриные яйца? — задумался Сомов. — Ладно, проверим, не вопрос…. А бабульки, получается, мечтали о том, чтобы павильон «с дурью» затопили именно в Кирпичном пруду?

— Ага. Так и говорили, мол: — «Будь мы помоложе — подошли бы ночью к торговой точке. Связали бы продавца. Потом подогнали бы кран и погрузили бы ларёк в прицеп. Отвезли бы его к Кирпичному пруду, да и, особо не сомневаясь, утопили бы…».

— А ты?

— Что — я? — непонимающе пожал плечами Сергей. — Не возражал…

— Да я не об этом…. Что думаешь — о данном происшествии? В целом, так сказать?

— Навороченная и отвязанная головоломка — если в целом.

— Вот и я про то же, — широко и белозубо улыбнулся Сомов. — Головоломка…. Хочешь, бродяга, её поразгадывать? В официальном статусе «майора российской полиции»? А также и моего полномочного заместителя? Да, соглашайся ты, чудак-человек. И работа интересная — в том плане, что скучать не придётся. И вообще…

— Что — вообще?

— То самое. Зазноба давняя тебя не прогнала…. Небось, и на вечернее свидание согласилась прийти?

— Согласилась.

— Следовательно — что?

— Что? — громко сглотнул слюну Сергей.

— Следовательно, ваши отношения могут, так сказать, расшириться и углубиться. По крайней мере, такой шанс имеет место быть. Реальный, замечу, шанс. Вот, только…

— Прекращайте, Павел Андреевич, интриговать.

— Хорошо, не буду…. Ну, не станет Ольга Николаевна встречаться — абы с кем. В том плане, что с легкомысленным вертопрахом без крепкой жизненной позиции. Очень-очень серьёзная девушка. Серьёзней — просто-напросто — не бывает.

— А вы откуда про это знаете?

— Рассказывали.

— И кто же?

— Моя законная жена Александра, — мягко и мечтательно улыбнулся подполковник. — Она, видишь ли, трудится главным редактором районной купчинской газеты под названием — «Новейшие новости». Так что, обязана — по должности своей высокой и ответственной — всё знать. В том плане, что Сашенция частенько лично посещает, ища материалы для еженедельных репортажей, всякие социально-значимые объекты. В том числе, и «двести пятую» школу…. Приятельствует моя супруга с твоей Олечкой, — ободряюще подмигнул. — И словечко нужное всегда сможет замолвить…. А родители у Ольги Николаевны, говорят, люди весьма-весьма консервативные и очень-очень старомодные. Значит, и зять им нужен соответствующий. И на обожаемую дочурку они большое влияние имеют…. Так как, Серенький, пойдёшь ко мне заместителем?

— Так я, собственно, уже и не против. После таких-то бронебойных аргументов. Согласен…. Только закавыка одна имеется. Причём, очень и очень серьёзная.

— Какая конкретно?

— Моё здоровье, — смущённо шмыгнул носом Сергей. — Левый глаз практически ослеп. Координация движений нарушена…. А вредный Интернет утверждает, что сейчас с поступлением на службу в российскую полицию наблюдаются определённые сложности, мол, необходимо предварительно пройти сквозь жёсткие «сита»: аттестации там всякие, собеседования с психологами, плюсом — жёсткий медицинский контроль. Ну, не пройти мне медкомиссию. Обязательно завалят и откажут, эскулапы упёртые…

— Не надо ничего проходить, — заверил Сомов. — И «сит» никаких не будет. И сердитых врачей-докторов.

— Как же так?

— Обыкновенно. Я, видишь ли, в молодости тоже имел самое непосредственное отношение к славному российскому ГРУ. И друзей-приятелей у меня там много осталось. До сих пор служат. Причём, некоторые из них даже в генеральских званиях…. Короче говоря, я ещё вчера, не смотря на субботний день, сделал парочку полуофициальных запросов. А уже сегодня утром ведомственный курьер доставил все необходимые документы: твоё «Личное дело» и папку с медицинскими освидетельствованиями. Естественно, что придётся немного сшельмовать: возьмём заключение медкомиссии, сделанное перед твоей служебной командировкой в Сомали, и заменим на нём титульный лист на другой — с более «свежей» датой…. Резюмирую. Примем тебя, майор Яковлев, на службу в «пятнадцатое» отделение по упрощённой схеме, что — в условиях чрезвычайной ситуации — допускается. Я так в своём рапорте (он, понятное дело, уже написан), на имя начальника ГУВД Санкт-Петербурга так и излагаю, мол: — «В связи с серией жестоких преступлений, совершённых на подведомственной мне территории, прошу провести — в срочном порядке — усиление списочного состава. Со своей стороны рекомендую на должность «заместителя начальника по работе с личным составом» майора запаса Яковлева С.С., входящего в действующий резерв ГРУ ГШ ВС РФ, и зарекомендовавшего себя за годы службы в российской армии с самой лучшей стороны». Ну, и так далее…. Положительную визу на моём рапорте генерал-лейтенант поставит, мол: — «Произвести усиление по упрощённой схеме…». Так что, Серенький, завтра с утра напишешь заявление о приёме в Ряды. А со среды (или, к примеру, с четверга), можешь заступать на Службу…. Вопросы?

— Получается, Павел Андреевич, что вы заранее были уверены в моём согласии? — уважительно хмыкнул Сергей. — Ну, раз даже моё «Личное дело» запросили в ГРУ?

— Конечно, был уверен. Причём, на сто семьдесят пять процентов из ста. Как же иначе? Чай, не первый день живу на этом Свете…

— Водолазы полезли в воду. И любопытствующие жители постепенно стекаются. То бишь, группируются-выстраиваются вдоль красной ленты…. Хм. А откуда стало известно, что «наркотический» киоск утопили в Кирпичном пруду?

— Девушка, живущая в соседнем доме, позвонила, — сообщил подполковник. — Мол, гуляла — уже за полночь — по берегу пруда вместе со своим молодым человеком, глядь: два здоровенных облома — в тусклых отблесках уличных фонарей — несут торговый павильон. Доставили до берега, аккуратно уложили на песок, отдышались, а потом, войдя в воду, затащили его на глубину.

— Обломы были желтоглазые, полуголые и с тёмно-багровой кожей?

— В корень, Серенький, зришь. Похоже, те же самые, что позапрошлой ночью — по словам уважаемой Матрёны Ивановны — переносили брезентовые мешки с «расчленёнкой».

— Два человека (пусть и очень сильные), перетащили на полтора километра тяжёлый киоск? — засомневался Сергей. — Только с помощью рук и плеч? Без всяких вспомогательных средств и приспособлений? Или же это были не люди, а…м-м-м, некие существа? Особенно учитывая чётырёхпалые отпечатки босых подошв на песке?

— Вот, этими вопросами, майор Яковлев, ты и займёшься. То бишь, капитан Кукушкин — с группой сотрудников — будет отрабатывать стандартные и привычные версии: «бытовуху» по пьяной лавочке, разборки на почве торговли наркотиками, «маньячные» варианты, в конце-то концов. Ну, а ты — все остальные направления. Например, происки коварных инопланетных пришельцев. Или же идейных купчинских старушек, решивших реанимировать проверенные «сталинские» методы. Или их заграничных родственников. Или здешних доморощенных шутников-мистификаторов…

— Каких ещё — мистификаторов?

— Да есть тут у нас всякие и разные, обладающие нездоровой и разнузданной фантазией, — чуть смущённо улыбнулся Сомов. — Из знаменитой серии: — «Не оскудела ещё земля купчинская на юмористов и выдумщиков всех мастей…». Например, по позапрошлогоднему раннему лету мерзавец Сидоров старательно изображал из себя Привидение. Напялил на себя, понимаешь, белый просторный балахон, пошитый из стареньких простыней, забрался в рассветный час на самодельный плот и давай усердно рассекать — с помощью длинного шеста — по Кирпичному пруду. В то памятное утро, как назло, над водой тревожно клубилась метровая полоса густого тумана, поэтому с берега сам плот был невидим. И уже к обеду по нашему доверчивому Купчино поползли упорные слухи, мол: — «По водной глади Кирпичного пруда самые натуральные Приведения — целыми стаями — разгуливают. Зубами, сволочи, скрежещут, утробно воют, нагло улюлюкают и грязно матерятся. Не к добру это, граждане и гражданки. Быть беде. Конец Света, регулярно обещаемый по телевизионному каналу ТВ-6, так его и растак, приближается…». И в нашем случае что-то похожее запросто может быть. Например, наглые злоумышленники облачились в маскарадные костюмы «монстров», включая ярко-жёлтые глаза-нашлёпки. А киоск они не на руках-плечах тащили, а на специальной транспортной тележке везли, которую влюблённая парочка в темноте не заметила. Следы же от колёс на песке они потом стёрли…. Четырёхпалые отпечатки? Ерунда, вырезали из осиновых досок некое подобие гигантских подошв, да к кроссовкам — с помощью обычной бечёвки — и примотали. В нашем славном Купчино умельцев и затейников хватает. Причём, даже с избытком. Учти, Серенький, на будущее…. Пойдём-ка, брат Яковлев, к народу. Представлю тебя — в качестве своего будущего зама — подчинённым. Боевые заслуги обрисую. В общих чертах, понятное дело…

Ещё через полтора часа торговый павильон — с помощью водолазов, двух металлических тросов, тягача и крана — был вытащен из Кирпичного пруда и размещён на относительно-ровной площадке.

— Эх, надо бы его к нам в отделение отвезти, во внутренний дворик, и там уже вскрывать. Да, только, увы, ничего не получится, — запечалился подполковник. — Захламлён дворик — за долгие годы — всяческим хламом по самое не балуйся. Воды, опять же, натечёт. Вон, из отверстий в днище, так и сочится. Ладно, здесь будем вскрывать. В том смысле, раз дверь заварена…. Кукушкин.

— Я! — браво откликнулся пожилой усатый капитан.

— Отгони-ка любопытствующее купчинское народонаселение подальше.

— Есть!

Капитан солидно откашлялся и, поднеся к губам помятый мегафон, выдал:

— Уважаемые граждане и гражданки! Земляки и землячки! Купчинцы! Объявляется экстренная эвакуация! В извлечённой из пруда ёмкости могут находиться отравляющие и радиоактивные вещества! Старший лейтенант Старшинов! Обеспечить — отход гражданских лиц! По паникёрам и вредителям — стрелять без предупреждения! Повторяю, мать вашу, для особо упёртых и непонятливых…

«Толпа зевак поредела примерно раза в два. Но не более того», — отметил через пять минут Сергей. — «В каком-нибудь европейском городе — после упоминания об отравляющих и радиоактивных веществах — все, наверняка, разбежались бы. Причём, толкаясь, суетясь, и обгоняя друг друга. Здесь же такие штуки не проходят. Купчино, одним словом. Это вам ни хухры-мухры, салаги европейские, изнеженные в корягу. Даже некая гордость, право слово, так и охватывает…»

А, вот, «со вскрытием» выловленного из воды павильона откровенно не задалось. Водолазы (которые, как выяснилось, были приписаны к славному российскому МЧС), сбросили скафандры и, взяв в руки «болгарки», попытались аккуратно вырезать витринное стекло.

Почему — аккуратно? Так Сомов велел, мол: — «Странное какое-то стёклышко: тёмно-синее, матовое и непрозрачное. Не надо его разбивать и портить. Вдруг, что? Обвинят ещё, не дай Бог, конечно, в порче ценного имущества…».

Яркие разноцветные искры, летящие во все стороны, надсадный и слаженный вой двух «болгарок».

— Ничего, мать его, не получается, — доложил — через некоторое время — усатый «эмчээсник». — Очень прочный и непонятный материал, даже диски «с алмазной крошкой» его не берут. Лишь тоненькие царапины остаются, и не более того.

— Что же теперь делать? — нахмурился подполковник.

— Можно попробовать — «разварить» дверь: у нас в стандартном «спасательном комплекте» имеется несколько «термиток». Ну, это такие специальные «огневые шашки», при горении которых создаётся очень высокая температура. Они, кстати, и на ветру не тухнут, и воды почти не боятся…. Правда, мы с напарником знакомы с «термитками» только теоретически. Не приходилось ещё работать с ними на практике.

— Мне приходилось, — сообщил Сергей. — Причём, неоднократно.

— А зачем в героическом ГРУ — «термитки? — удивился непосредственный Кукушкин. — С какими такими целями, задачами и функциями их употребляют?

— С разными и многогранными. В том плане, что как с оборонительными, так и с наступательными. Например, осуществлён успешный захват (в диких южноамериканских джунглях), опорной базы местных наркобаронов. Загрузили ценные трофеи (совместно со связанными главарями преступного синдиката, ясен пень), под брезентовый тент грузовичка, да и тронулись, благословясь, по узким просёлкам к ближайшей дружеской армейской базе. Пока злая погоня не повисла «на хвосте»…. Оп, крутой горный перевал: буксует грузовик, не желает, сволочь усталая, переваливать через водораздел. В этом случае за ближайший скальный выступ цепляется специальная лебёдка, ревёт мотор. Бздцинь…. Крюк из бампера грузовичка вырван с корнем. Что делать? Да, ничего особенного. В том плане, что берётся «термитка» и всё приваривается: крюк — к бамперу, бампер — к капоту…. Теперь — про наступательный вариант. Боевая охранная группа, преследуя подлых «цэрушных» наймитов, загнала означенных наймитов в глубокую пещеру. Узкий и длинный коридор, проходящий через обширный подземный зал. И передовой боец чётко видел, как гнусный противник, пройдя через зал, в продолжение коридора и скрылся. Но в пещерной стене имеется непонятная железная дверь, запертая изнутри. Что спрятано за ней? Вдруг, отборный вражеский отряд, намеривающийся напасть-ударить с тыла в самый неподходящий и ответственный момент? Не-не, ну, его — от греха. В том смысле, что достаём «термитки» и завариваем, чисто на всякий пожарный случай. После с этой подозрительной дверкой разберёмся, в более мирной и спокойной обстановке. Если, ясная табачная плантация, не забудем…

— Странные, однако, понятия в ГРУ — относительно оборонительных и наступательных принципов. В том смысле, что непривычные для обывательского восприятия.

— Что есть, то есть. Не отнять и не прибавить.

— Ладно, майор, заканчивай трепаться и приступай, — велел Сомов. — Лейтенант Кравченко.

— Я! — браво откликнулся молодой человек в штатском.

— Доставай камеру. Будешь видео-документированием заниматься. Чисто для порядка…

С поставленной задачей Сергей успешно справился за пятнадцать минут, использовав для этого три тёмно-серые «термитки»: по полторы на каждую дверную петлю.

Дверь вздрогнула и начала медленно «вываливаться» наружу.

— В сторону, орлы! — скомандовал подполковник. — Пока казённые ботиночки со штанишками не замочили. А ты, лейтенант, снимай себе, снимай…

— Водица выносит из киоска всякую ерунду: упаковки с круглыми разноцветными таблетками, обрывки упаковочной бумаги и полиэтиленовые пакетики с какой-то засушенной и мелко-порубленной травой, — заметил Сергей. — «Дурь»?

— Она самая…. Куда же без неё?

Когда светло-коричневая прудовая вода окончательно вылилась из ларька, шустрый Кукушкин первым заглянул внутрь и, брезгливо поморщившись, сообщил:

— На полу лежит труп: мужчина в шикарном чёрном костюме, на лацкане дорогущего пиджака наличествует депутатский значок. Физиономия синюшная-синюшная и перекошенная — по самое не могу. Видимо, страшно умирал, бедолага, в мучениях жутких…. Ба, да это же Васька Харитонов, морда насквозь криминальная…. Что же это, Пал Андреевич, а? Сейчас начальство всякое появится? В том плане, что понаедет, наорёт и заставит спустить дело «на тормозах»?

— Не угадал ты, Семёныч, — вальяжно хмыкнул Сомов. — Никто из важных деятелей здесь не появится. Ни одной более-менее значимой персоны…. Зачем, спрашивается, мараться и «светиться»? Это когда Бес при делах был, и денежки по кабинетам исправно разносил, тогда-то он многим был интересен. Очень даже многим…. А теперь, попавшись «на наркоте»? Причём, в однозначно-мёртвом виде? Кому он такой нужен? А? Не слышу ответа…. Правильно, друзья мои, никому. Диалектика злая и голимая…. Лейтенант Кравченко.

— Я!

— Занимай, Петя, капитанское место. И снимай на видеокамеру содержимое павильончика. Дотошно так снимай, не отвлекаясь и не суетясь. Мол, для служебного архива. Глядишь, да пригодится…

После завершения всех необходимых процедур, предусмотренных строгим российским Законодательством, участники мероприятия разъехались в разные стороны. Мёртвый Бес — в ведомственный полицейский морг. Водолазы-взломщики — на свою «эмчээсовскую» базу. Выловленный из пруда киоск со странным витринным стеклом — на платформе тягача и по решению Сомова — на ближайшую загородную точку ФСБ. Ну, а все остальные (включая собранные улики и вещдоки), на оперативное совещание в «пятнашку».

— Проходим в мой служебный кабинет, — коротко щёлкнув ключом в замке, велел подполковник. — Проходим и рассаживаемся. Я, как и полагается руководству, в торце: под портретом нашего уважаемого Президента, в удобном кресле начальственном. Ну, а вы, господа подчинённые, по обе длинные стороны стола, на жёстких стульчиках…

«Кабинет, как кабинет», — машинально отметил Сергей. — «Я таких — в своё время — вдоволь насмотрелся. Даже с некоторым перебором. В том плане, что все служебные начальственные кабинеты — хоть в полиции, хоть в ГРУ — практически на одно лицо: потёртая красно-бордовая ковровая дорожка, стол буквой «Тэ» с телефонными «вертушками» и солидным кожаным креслом в дальнем торце, с десяток скромных стульев, солидные шкафы (неизвестно с чем), и высокие пластиковые стеллажи, плотно забитые разномастными папками-скоросшивателями. А на светлых оштукатуренных стенах, как и полагается, развешаны многочисленные дипломы и почётные грамоты, вставленные в симпатичные рамочки. Не говоря уже о поясных портретах Президента, Премьер-министра и действующего министра Внутренних дел…. Единственное отличие — сразу два плоских компьютерных монитора рядом с «хозяйским» местом. Следовательно, наш Павел Андреевич является мужчиной современным и продвинутым — в плане общения с компьютерной техникой. Учтём, понятное дело…».

— Расселись? — угнездившись в удобном начальственном кресле, заботливо поинтересовался Сомов. — Вот, и молодцы…. Капитан Кукушкин.

— Я!

— Заканчивай орать. Чай, не на строевом плацу.

— Есть, не орать.

— То-то же…. Давай, Семёныч, докладывай. Что там эксперты накопали по массовой «расчленёнке»?

— Дык, это, служебные инструкции запрещают — при посторонних…

— Отставить — глупости! — повысил голос подполковник. — Инструкции, блин масленый, понимаешь…. Будем считать — чисто для пользы общего дела — что майор Яковлев уже зачислен в наши славные и непогрешимые Ряды. В экстренном порядке. Допустим, в виду секретного указания генерал-лейтенанта Тургаева, переданного — мне лично — по телефону. Кроме того, Сергей Сергеевич займётся тщательной отработкой «альтернативы» по всем недавним купчинским преступлениям, не вмешиваясь, так сказать, в вашу скучную следственную рутину…. Устраивает такой вариант?

— Совсем другое дело, — сразу же повеселел Кукушкин. — Эти твои, Павел Андреич, «альтернативные версии» кого угодно сведут с ума…. «Грушный» майор возьмёт на себя данную головную боль? Просто замечательно. Заранее и всенепременно — огромное спасибо…. Значится, докладываю. Всего было убито и расчленено восемь человек: шесть мужчин и две женщины. Время убийства — позапрошлая ночь: от ноля до пяти часов утра, точнее, к сожалению, не установить. Орудие убийства (или же орудия), холодное. Возможно, кузнечные клещи. Или же огромные нестандартные пассатижи. Или же острые клыки с не менее острыми когтями. Впрочем, когти-клыки — это теперь епархия уважаемого Сергея Сергеевича, как и договаривались…. Теперь по потерпевших. Четыре личности (в прошлом судимые), уже установлены — по отпечаткам пальцев, имеющимся в нашей картотеке. Все — купчинские гопники среднего возраста и без определённого рода занятий: Дмитрий Замятин, Людмила Корытько, Всеволод Рыженков и Валерия Драгина. По остальным расчленённым трупам ведётся работа: устанавливаются лица, пропавшие без вести, — из числа ведущих «гопнический» образ жизни. Окончательно будем определяться уже с помощью ДНК-анализа…

«Маразм — с каждой прожитой минутой — неуклонно крепчал и неизменно матерел», — принялся бестолково разглагольствовать сбитый с толка внутренний голос. — «Получается, что это засранца Зяму убили? Вместе со всеми его тогдашними собутыльниками? То есть, это ты на них, братец, в окошко посмотрел, чертыхнулся, а через час-другой их зверски порвали на составные части? Причём, где-то совсем недалеко от нашего с тобой дома? Ситуация, однако…. А ещё их было восемь. Как и шведских драгун, погибших здесь в далёком 1703-ем году…. Погибших? Оля говорила, что существует версия, мол, и шведов тогда расчленили. Причём, два здоровенных, клыкастых и желтоглазых монстра. Так его и растак. Держите меня семеро. В том плане, что срочно отведите в ближайший сумасшедший дом…. А ещё на месте Шипкинского переулка в начале восемнадцатого века располагалось капище Войпеля. И тебя, братец, в Коми величали этим же самым стрёмным имечком…. Совпадения, говоришь? Ну-ну…. Как же они надоели, эти странные совпадения и пересечения. Странные, мутные и, не побоюсь этого слова, мистические…».

— Э-э, майор Яковлев. Что с тобой? — забеспокоился голос Сомова. — Никак, заснул?

— Да, нет, — смущённо улыбнулся Сергей. — Просто…м-м-м, задумался слегка.

— И о чём же?

— Конечно, об альтернативных версиях.

— Хорошее дело, одобряю…. Старшинов.

— Я, — негромко отозвался щуплый старший лейтенант.

— Что там с трупом продавца из утопленного ларька?

— Вагиз Алекперов, уроженец солнечного Баку. Три с половиной года тому назад окончил — с «красным» дипломом — наш питерский Университет. Дипломированный филолог. Как попал к Бесу — пока неизвестно. Выясняем. Внешне всё выглядело так, что Алекперов покончил жизнь самоубийством. Но…э-э-э…

— Не жуй сопли зелёные, старлей. Не люблю. Докладывай коротко, сжато и по делу.

— Есть, не жевать. Есть, коротко и по делу…. В правой ладони покойного был зажат антикварный бельгийский револьвер: такими были вооружены — во времена Первой мировой войны — офицеры сразу нескольких европейских государств. Указательный палец покойного лежал на курке. Рядом со стеной дома, возле которой был обнаружен труп, лежала сплющенная пуля. Эксперты (медики совместно с баллистами), установили, что именно эта пуля вошла в правое ухо Алекперова, прошла через его голову, вышла через левое ухо, врезалась в стену ближайшего дома и расплющилась. Более того, наш опытный оружейник со стопроцентной гарантией утверждает, что означенная пуля — относительно конкретной модели револьвера — является «родной». Но он же сообщил и о нижеследующем, мол: — «Револьвер, зажатый в ладони пострадавшего, не имеет к этому роковому выстрелу ни малейшего отношения, так как у него напрочь сточен боёк. Когда — сточен? Судя по характерным признакам, лет так пятьдесят-шестьдесят тому назад…». Доклад закончен.

— Это что же у нас, братцы, получается? — задумался подполковник. — У злоумышленников было сразу два старинных револьвера одной и той же марки? Из одного — действующего — они застрелили Алекперова? А другой — бутафорский — вложили ему в ладонь? Для чего, почему и зачем? Перепутали в спешке? Или же, суки рваные, сознательно подменили — чтобы нас окончательно запутать? А, соратники? Молчите? И, ей-ей, правильно делаете…

Рабочее совещание продлилось до семнадцати тридцати.

Так, ничего особенного: сомнительные версии, неудобоваримые планы, неясные намётки, жаркие споры и вялое переругивание.

А потом Сомов, мельком взглянув на наручные часы, объявил:

— Отбой, подчинённые. Воскресенье, как-никак. Надо и о семейных делах задуматься, то бишь, о крепком тыле…. Чего это — о крепком? О наикрепчайшем. Чтобы с понедельника ничто работе не мешало бы…. Разойтись и незамедлительно приступить — к усердному укреплению уз семейных. Я — сказал…

«И это — абсолютно правильно», — поддержал подполковника разумный внутренний голос. — «И у нас с тобой, братец, на восемь вечера намечено наиважнейшее личное мероприятие. Подготовиться надо. Например, душ принять. В приличные шмотки переодеться. Дезодорантом попрыскаться. Цветов купить…. Свидание с любимой девушкой — дело особенное, неповторимое и краеугольное. Хоть первое, хоть сто пятнадцатое. Блин горелый…».

— Яковлев.

— Я.

— Держи временный пропуск, — протянул пластиковый прямоугольник подполковник. — Потом поменяем на постоянный…. Кукушкин.

— Я.

— Обеспечь майора ключом от кабинета капитана Соколовой. И сообщи пароль входа в её компьютер.

— Есть, обеспечить и сообщить…

Глава седьмая Нежность

Возле подъезда обнаружилась шикарная тёмно-синяя иномарка с зарубежными номерами.

— GMC, — прочитав логотип на капоте, негромко пробормотал Сергей. — В том смысле, что «Джи Эм Си»…. И что это такое? Хм. Э-э-э…. Ага, вспомнил. Это такая малоизвестная (с моей точки зрения), американская компания, производящая автомобили…. А номера на машине — литовские. Или же латвийские. Из серии: — «Не велика разница…». Запомним — чисто на всякий случай…

Он зашёл в парадную, поднялся на третий этаж и удивлённо хмыкнул: возле дверей его квартиры, на стареньком потрёпанном половичке сидел, задумчиво щуря огромные изумрудно-зелёные глазища, большой чёрно-белый кот.

— Привет, Иннокентий, — вежливо поздоровался Сергей. — Каким ветром, дружище, тебя сюда занесло?

— Мяу-у, — откликнулся кот, мол: — «И тебе, идейный путник, доброго вечера…. Каким, спрашиваешь, ветром? Попутным, стало быть. Проходил тут мимо, дай, думаю, загляну к Войпелю в гости…».

— И правильно сделал, — отпирая входную дверь, одобрил Сергей. — Благородный и добронравный гость — радость для каждого хозяина. Для думающего и радушного хозяина, я имею в виду…. Может, поживёшь у меня?

— Мяу-у-у, — мол: — «Почему бы, собственно, и нет? Отказываться от такого галантного и любезного приглашения — грех. Особенно, если кормить будут…».

— Будут, конечно. Не вопрос. Причём, с удовольствием…. Только, извини, особых разносолов не обещаю. По крайней мере, прямо сейчас. Могу предложить на ужин следующее: форельку холодного копчения, тушёную лосятину и вялено-копчёную грудинку молодого северного оленя…. Ты, старина, что будешь?

— Мур-р-р, — зайдя на кухню, мечтательно муркнул Кешка: — «Обойдусь, пожалуй, без излишней экзотики. Это я тушёную лосятину имею в виду. А рыбку и грудинку давай. Сниму, так и быть, пробу…».

— Вот и замечательно…. Эти блюдечки — твои. Которое с парусным корабликом — под рыбу. А это — с бодрой пятнистой коровой — под мясные продукты, ясен пень. Под сметану же я тебе потом что-нибудь подходящее подберу.

— Мяу? — мол: — «Сметана? Это очень даже хорошо. Не откажусь, право слово…».

— Куплю-куплю, — улыбнувшись, заверил Сергей. — В обязательном порядке. Не сомневайся, Кеша…. А эта прозрачная пластиковая плошка — под воду. Наливаю…

Через пять минут котяра приступил к трапезе.

«Аккуратно, бродяга, ест», — одобрительно прокомментировал внутренний голос, слегка зацикленный на бытовой чистоплотности. — «По крайней мере, с чувством собственного достоинства и без излишней жадности. Да и кусочков-недоедков не разбрасывая по полу…. Странность странная, братец, наблюдается. Создаётся устойчивое впечатление, что мы с тобой прекрасно понимаем этого кота. Практически каждый его «мырк» и «мурк»…. Как такое может быть, а?».

— Не знаю, — усмехнулся Сергей. — Но, действительно, понимание присутствует. Однозначно и без всяческих сомнений…

— Мяу-у, — оторвавшись от поглощения оленьей грудинки, посоветовал Иннокентий, мол: — «Не парься, путник мнительный. Всё путём…». — А через пару секунд дополнил: — Мур-р-р?

— Ну, да, конечно. Как это я запамятовал? Надо же и кошачий «туалетный» вопрос решить. Сейчас всё устрою…

Он вышел на улицу и зашагал к перекрёстку Шипкинского и Будапештской.

«Чистоплотный какой, понимаешь», — похвалил справедливый внутренний голос. — «Это я про кота Иннокентия, ясный осенний вечерок…. А подозрительная машина с иностранными номерами так до сих пор и стоит у нашего подъезда. Не нравится мне она, честное и благородное слово. Почему — не нравится? Просто ощущения такие, что, согласись, немаловажно…. Братец, может, пивка выпьем? Ну, очень хочется. Очень-очень…. Свидание? Так потом можно будет мятную жевачку активно пожевать. Сразу, типа, две пластинки…. Нет? Решил поиграться в «хорошего и правильного мальчика»? Ладно, твои дела. Было бы, что называется, предложено…».

Он, перейдя дорогу, купил в ближайшем зоомагазине туалетный лоток, кошачий «наполнитель» и килограммовый пакет с сухим кормом «для крупных пожилых котов». С кормом — это вездесущий внутренний голос насоветовал, мол: — «Явно пожилой. Потому что мудрый. В том плане, что истинная мудрость, она, как всем хорошо известно, только с возрастом приходит…».

А в обычном продуктовом магазине Сергей приобрёл большую банку сметаны и три телячьи почки.

Купил, вернулся домой, определил сметану и почки в холодильник, а после этого поместил лоток, предварительно засыпав в него гранулированный «наполнитель», на полу ванной комнаты.

— Мяу, — пообещал Кешка, мол: — «Всё понял, путник. Чай, не тупее тупых. Не подгажу. В том плане, что буду гадить только в эту пластиковую штуковину…».

После этого Сергей занялся сборами, то бишь, подбором подходящей — для предстоящего свидания — одежды. Вернее, этим делом они занялись вдвоём. Сергей извлекал из шкафа вещи: рассматривал их, встряхивал и старательно разглаживал — за неимением утюга — ладонями. А кот, устроившись на широком подоконнике, давал дружеские советы:

— Мур-р-р, — мол: — «Драные джинсы, футболка под кожаной курткой и видавшие виды кроссовки? Нет, путник, не годится и не катит. Это, конечно, по молодёжному, но слегка, извини, по плебейски…». — Мяу-у, — мол: — «Чёрные брюки «со стрелками», светлая рубашечка, начищенные остроносые ботиночки и тёмное короткое пальтишко «а-ля матросский бушлат»? Нормальный такой вариант, без дешёвого выпендрёжа. Целиком и полностью одобряю. То, что старенький очкастый доктор прописал…». — Мр-р-р, — мол: — «Модный галстук «в полосочку»? Бред бредовый и горячечный. Вид у тебя в нём будет — официальный до стойкой тошноты. Словно бы собрался делать официальное предложение…». — Мяу-у-у, — мол: — «Ты, чудак законченный, и на это готов? Рановато, родной. В том плане, что рановато — до пошлого неприличия. Пообщайся, для начала, с барышней. То, да сё…. Опять же, у тебя и кольца в коробочке нет. Как можно делать официальное предложение руки и сердца — без симпатичного колечка? Никак, ясные сливки средней жирности…». — Мр-р-р-р, — мол: — «Так что, галстук отменяется. Отложи-ка его в сторону. И не спорь со мной, пожалуйста, модник хренов…».

Наконец, Сергей полностью собрался-экипировался.

«Что это наш разговорчивый усатый приятель замолчал?», — насторожился мнительный внутренний голос. — «Не «мырчит» больше, понимаешь. Не урчит и не муркает…. Где он, вообще? Ага, всё там же, на подоконнике. Только развернулся к нам с тобой пушистым хвостом и, позабыв о делах текущих, внимательно смотрит на «купчинский Коллизей». А теперь правую переднюю лапу поднял и плавно водит ей возле оконного стекла. Словно бы сигнализируя кому-то…. Ну, и пусть себе дальше медитирует. Не будем, пожалуй, отвлекать. У каждого из нас, как известно, свои причуды, странности и шустрые тараканы в голове. Уходим тихо. Практически по-английски…

Он, купив в цветочном магазине букет белых и жёлтых хризантем, закурил и неторопливо зашагал по Будапештской улице — к давнему заветному месту.

Что ещё за место такое? Так, ничего особенного, заброшенная баскетбольная площадка возле их «двести пятой» школы.

Тут такая история. Когда-то — очень-очень давно, ещё до приснопамятной горбачёвской Перестройки, — баскетбол в Советском Союзе был очень популярен. Как же иначе — после легендарной победы нашей баскетбольной сборной на Олимпийских играх 1972-го года в немецком Мюнхене, когда на последней секунде матча легендарный Александр Белов забросил американцам (после дальней передачи Ивана Едешко), победный мяч? Поэтому рядом с «двести пятой» школой — в семидесятых годах прошлого столетия — и возвели именно площадку для игры в баскетбол…. Но Время шло. Вернее, летело, бежало и даже — иногда — неслось вскачь. И вскоре (относительно, конечно), на смену баскетбольным героям былых лет пришли иные кумиры. В частности, футбольные. И, в конечном итоге, перед главным входом «двести пятой» школы оборудовали футбольное поле (уменьшенное по размерам, конечно), а про старенькую баскетбольную площадку постепенно и плотно забыли…. Ещё у этой площадки имелись две безусловно-положительные особенности. Для молодёжи — положительные, естественно. Во-первых, площадка располагалась «с угла» — относительно школы. Поэтому из школьных окон (если, понятное дело, из них не высовываться), мало что на ней и рассмотришь. Во-вторых, за баскетбольной площадкой рос — в несколько рядов — высокий и густой кустарник, отделявший её от «сетчатого» забора соседнего детского садика. А в этом самом кустарнике (кажется, боярышника), находилось несколько самодельных скамеек, словно бы изначально предназначенных для влюблённых парочек. Из серии: — «Располагайтесь и, не опасаясь посторонних нескромных глаз, целуйтесь-обнимайтесь всласть…».

Стемнело и похолодало. Вдоль Будапештской зажглись-загорелись светло-жёлтые уличные фонари.

«Как-то не особо людно сегодня», — отметил осторожный внутренний голос. — «К чему бы это, а? Впрочем, ничего странного — после массового убийства гопников и утопленного «наркотического» павильончика, я имею в виду. А по всему Купчино, наверняка, уже вовсю гуляют зловещие слухи о желтоглазых зубастых монстрах, обожающих разрывать мирных обывателей на составные части. Вот, народ и сторожится. Ничего хитрого…. Ох, братец, напрасно ты назначил нашей Оле встречу возле заброшенной баскетбольной площадки. Напрасно, ей-ей. Больно уж укромное и безлюдное место. Даже на помощь — ежели что — никого не дозовёшься, сколько не зови. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…. И вообще, надо было встретить девушку возле её подъезда. Да и выгулять от Души — по хорошо-освещённым улицам и проспектам. В здешнюю приличную кафешку, например, сводить. А ты, шалопай, даже номером Ольгиного мобильника не поинтересовался. Раздолбай легкомысленный и законченный. Учишь тебя, морду одноглазую, учишь. Всё без толку…».

Он перешёл на перекрёстке через улицу Димитрова и направился, лавируя между типовыми пятиэтажками, вглубь квартала: именно там — между Альпийским переулком и улицей Димитрова — и располагалась родная «двести пятая» школа.

Вокруг было очень тихо, безлюдно, прохладно и откровенно темновато. Под подошвами ботинок задумчиво шелестели-хрустели опавшие разноцветные листья, некоторые из которых были покрыты тоненьким слоем инея.

Сергей размеренно шагал и едва слышно бормотал под нос:

— Осень, она многолика. Скромный закат вдали. Теплится нежным криком. Полузабытой Любви. Теплится цветом синим. Бедам всем вопреки. Словно неяркий иней. На перекрёстках Любви. На перекрёстках коварных.

Осень. Печален Мир. Сон мой забытый, давний. Иней на кистях рябин. Кисти рябин и иней. Зябликов суета. Пусть будет так отныне. Ты у меня одна. Иней на сердце? Растает. Путь, как всегда, далёк. Гуси гогочут стаей. Парус — опять — одинок…. А, вот, есть ещё одно стихотворение про осень. Говорят, что осень бесконечна. И чиста — при этом — невзначай. В небе бьётся призрачная Вечность. А Любовь — Начало всех Начал. Говорят, что осень безвозвратна. Нет Дороги призрачной назад. И Любовь — ни в чём не виновата. Да и я — ни в чём не виноват. Говорят, что осень безысходна. Листьев опадающий кошмар. Жёлтое исчадие природы. Северный заброшенный причал…. Ладно, будем надеяться, что нынешняя осень будет другой. Какой? Наверное, доброй и очень светлой. Ну, словно начало нового Пути. Тем более что и северный заброшенный причал остался в Прошлом. Там, на берегу суровой реки Печоры…

Впереди замаячило приземистое здание, лишь слегка освещённое редкими фонарями.

— Здравствуй, школа, — негромко поздоровался Сергей. — Спасибо тебе за всё. Хорошие тогда были Времена. Душевные…

Он повернул за угол и остановился на краю заброшенной баскетбольной площадки.

«Всё — как и тогда. Много-много лет тому назад», — печально оповестил сентиментальный внутренний голос. — «Одинокий и мутный уличный фонарь, пожухлый пыльный бурьян, два хлипких некрашеных квадратных щита на покосившихся столбах — только, на этот раз, без баскетбольных колец. Ну, и густые кусты боярышника с противоположной стороны площадки…. А ещё здесь присутствует и чёткое ощущение опасности. Чёткое-чёткое такое. Я, братец, в этих делах никогда не ошибаюсь. Ощущается, и всё тут…. Так-с. Без семи минут восемь. Ну, ещё минут на десять-двенадцать Ольга опоздает, как это у симпатичных девчонок и заведено. Надо её обязательно встретить, что называется, на подходе. То бишь, «перехватить» и увести подальше от этого мрачного и небезопасного места…. Кстати, с какой стороны она может подойти? Или с этой. Или же, наоборот, с той. Вот же, блин горелый, незадача. Как бы ни ошибиться…. Стоп, не суетись. В кустах хрустнула сухая ветка. А теперь со скамейки поднимается невысокая стройная фигурка…».

— Оля? — быстрым шагом пересекая баскетбольную площадку, выдохнул Сергей. — Это ты?

— Конечно, я, — ответил мелодичный голосок. — Или ты, Яша, ещё кому-то свидание назначил?

— Нет-нет. Больше никому. Честное слово.

— Ха-ха-ха. Какой смешной…. Совсем шуток не понимаешь?

— Понимаю, — слегка засмущавшись, заверил Сергей. — Просто…. Просто здесь очень мрачно. А ты — одна, на скамеечке…

— Что в этом такого? — удивилась девушка. — Подумаешь, одна. Купчинские девчонки издавна славятся своей бесшабашной смелостью…. О, какие цветочки. Красивые. Мои любимые хризантемы, не забыл. Спасибо большое…. Э-э, странник нетерпеливый, остановись. Не надо спешить с поцелуйчиками. Рановато…. Достоин ли ты этого? Пока не знаю, честное слово…. Давай-ка, присядем на лавочку. Пообщаемся. Ты мне подробно расскажешь про свою жизнь — беспокойную и цветастую.

— Хорошо. Присядем. Пообщаемся…

Но пообщаться (по крайней мере, на тот конкретный момент), у них не получилось: раздались чьи-то грубые голоса и из-за угла школьного здания показались тёмные фигуры.

Показались и вошли в светло-жёлтый круг, образованный светом одинокого фонаря.

«Один, два, три…», — принялся невозмутимо считать хладнокровный внутренний голос. — «Всего восемь рыл. Причём, самого «гопнического» вида. У четверых наличествуют бейсбольные биты…. Ага, а вон того высокого парня я, вроде бы, знаю. Это — Бурый, дружбан покойного Зямы…. Ну-ну, деятели. Будем, что называется, посмотреть…».

— Серый, ты где? — достаточно громко спросил Бурый. — Отзовись.

— Здесь я. Что надо?

— А я что, мля, говорил? — обрадовался чей-то хриплый фальцет. — С девкой он встречается. Точняк. Все эти, которые «двести пятую» заканчивали, вечно здесь, мля, свиданки назначают…

— Прекращаем выражаться! — повысил голос Сергей. — Пока я окончательно не рассердился.

— Больше не будем, — заверил Бурый. — Не обижайся, земеля…. Давай-ка, Серенький, вылезай. Разговор есть. Тихий-тихий такой. Не для посторонних ушей.

— Сейчас подойду. Через пару минут.

— Ты что, с ума сошёл? — зашептала Ольга. — Никуда не пущу. Убегать надо. Забор детского сада, он не очень высокий.

— Оля.

— Не высокий. Переберёмся и убежим.

— О-ля.

— Что — Оля? Я уже почти как тридцать лет — Оля.

— Послушай меня, пожалуйста, — попросил Сергей. — Только внимательно. Без нервов.

— Хорошо, слушаю. Говори.

— Поверь, если бы они хотели нас с тобой убить (или, допустим, покалечить), то действовали бы совсем по-другому. Например, затаились бы за ближайшим углом, да и напали бы — в нужный момент — без всяких разговоров. Засада — дело эффективное…. До сих пор не напали? Значит, их сюда прислали с совсем другой целью.

— С какой?

— Передать мне что-то на словах. Например, какое-то важное деловое предложение. Или же, наоборот, пошлые угрозы. Подойду, выслушаю, вернусь и расскажу…. А? Так всё и будет. Обещаю. Поверь, уж, опытному человеку.

— Опытный, понимаешь, выискался, — неуверенно проворчала девушка. — Ладно, иди. Только возвращайся, пожалуйста, побыстрей, пока я не поседела от переживаний…

«Не сомневайся, братец. И не писай в яблочный компот преждевременно», — подбодрил психологически-подкованный внутренний голос. — «Да, их восемь. И помимо четырёх бейсбольных бит, наверняка, ещё и ножи-выкидухи имеются. Самый, что ни на есть, купчинский вариант…. Что из того? Это же, извини, просто гопники, отягощённые слабым здоровьем — вследствие регулярного употребления крепких алкогольных напитков и самых разных наркотиков. Не говоря уже об обычном курении…. Ты же у нас, наоборот, бесстрашный «грушный» орёл, украшенный целой россыпью красивых боевых орденков. В том числе, и насквозь иностранных…. Что для такого опытного и умелого бойца — «успокоить» с десяток гражданских хамов? Правильно, элементарщина элементарная, образно выражаясь. На уровне подростковой группы детского сада. Из знаменитой серии: — «Хоть — восемь, хоть — восемьдесят. А если же всё сложится в ёлочку сибирскую, то и все восемьсот…». Что такое? Хлипкие сомнения имеют место быть? Мол, обзор с левой стороны ограничен? И координация движений оставляет желать лучшего? Ерунда, не бери, старина, в голову. Пренебреги. У тебя в правом кармане куртки, если подзабыл, лежит метательный «бельгийский нож» последней модели. В обойме которого, заметь, имеется, как раз, восемь лезвий — по числу потенциальных противников. Хорошая такая вещь, удобная: если находится, понятное дело, в умелых руках. А наши-то с тобой ручонки — однозначно — умелые. Так что, шансов — на успешный исход предстоящего разговора — выше любой купчинской крыши…. Говоришь, что и у «бельгийского ножа» существуют-имеются недостатки? Мол, его достаточно короткие лезвия практически никогда не убивают? Даже если попадают подлому неприятелю прямо в наглый глаз? Что есть, то есть. Не спорю. Ничего, вручную-вножную подправим, ежели что…».

Он, сжимая в ладони правой руки «бельгийский нож», остановился метрах в пяти-шести от группы гопников.

— А ты, Яковлев, изменился, — задумчиво помолчав несколько секунд, сообщил Бурый. — В том плане, что заматерел — по самое не балуйся. Солидно смотришься — с таким-то нехилым шрамом на щеке.

— Сам знаю. По делу говори.

— По делу, так по делу…. Не успел, Серенький, ты объявиться в Купчино, как тут же начались гадкие неприятности. Сперва Зяму, подельника моего верного, с пацанами насмерть порезали. Потом «бесовскую» точку — вместе с продавцом — ликвидировали. Нехорошо это. Подозрительно…. А ещё слушок мутный прошёл, что, мол, ты идёшь работать в «ментовку». Заместителем к Пашке Сомову. Плохо это.

— Что же здесь плохого? — хмуро усмехнулся Сергей.

— Я, брателло, не знаю — что в этом плохого, — ласково поглаживая ладонью рукоятку бейсбольной биты, по-честному признался Бурый. — Но уважаемый и авторитетный человек сказал, мол, очень плохо. Значит, так оно всё и есть. Без базара.

— А ещё что он сказал?

— Что не нужен ты, Серенький, в Купчино. Не нужен, и всё тут. Совсем…. Уезжай отсюда. Причём, навсегда.

— Кто же это у нас — такой негостеприимный? — обиженно прищурился Сергей.

— А тебе-то — какая разница?

— Большая. Если твой человек, действительно, является авторитетным и заслуженным, то это одно. Можно над его предложением и задуматься. Что называется, не в падлу…. А если это какой-нибудь самозванец дешёвые понты колотит и «на слабо» пробивает? А? Тогда что?

— Оттуда человек, — многозначительно махнул рукой на восток Бурый. — Из-за реки. Живёт вверх по течению от Вантового моста. Он в Купчино нынче будет вместо Беса покойного…. Устраивает?

— Буду думать.

— Думай, земеля со шрамом. Ровно сутки у тебя. Сам не боишься, так об училке своей подумай. А откажешься — не обессудь…

— У-у-у-у-у! — неожиданно полетел над округой утробный звериный вой. — У-у-у-у-у-у…

— Что это такое? — заволновались гопники. — А? Что это?

— Эт-т-то, мля, оно, — Бурый, выронив из ладони бейсбольную биту, указывал пальцем куда-то за спину Сергея. — Оно…. А-а-а!

— А-а-а!

— Уходим, мать его…

Гопники, отчаянно толкаясь и матерясь, ударились в бега.

Сергей резко обернулся.

«Со стороны забора детского садика мелькнули два ярко-жёлтых прожектора», — дисциплинированно доложил верный внутренний голос. — «Мелькнули и погасли…. Или же это были чьи-то круглые глазища? Чёрт подери! Там же Ольга…».

Продравшись сквозь кусты боярышника, он оказался рядом со скамейкой и обеспокоенно забормотал:

— Оля, как ты? Сильно испугалась? А? Не молчи, пожалуйста…

— Знаешь, наверное, не очень, — вымученно улыбнулась девушка. — Вот, даже твои цветы в ладонях. Должна была — от страха — выронить их. Но не выронила…. Слышишь?

— Шлёп, шлёп, шлёп, — прошлёпали чьи-то удаляющиеся шаги.

— Это он уходит.

— Кто — он? — осторожно поинтересовался Сергей.

— Один из двух страхолюдных желтоглазых монстров, о которых судачит всё Купчино.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Сама на себя удивляюсь, — зябко передёрнув узкими плечами, призналась Ольга. — Понимаешь, сперва за моей спиной раздался ужасный-ужасный вой. Я обернулась, а там — за сеткой забора — стоит кто-то очень большой и тёмный, с огромными жёлтыми глазами. Стоит и, задрав массивную голову, воет…. По идее, я тут же должна была грохнуться в обморок. Правда, ведь? Но почему-то не грохнулась…. Наоборот, тут же появилось (в Душе?), чёткое ощущение, что это существо нам с тобой не опасно. Более того, даже мысль промелькнула в голове, что, мол, оно сюда заявилось специально — как раз для того, чтобы нас защитить от неприятностей…. С чего появилось такое странное ощущение? Не знаю, честное слово. Появилось, и всё тут…. Серёжа, давай уйдём отсюда? Неуютно мне как-то. Даже слегка колотит…

И они ушли: сперва выбрались на Будапештскую улицу, а по ней — на проспект Славы, где было достаточно светло — от многочисленных фонарей и неоновых рекламных вывесок.

— Что от тебя хотели эти гопники? — спросила Ольга.

Сергей рассказал — что, не упомянув только об одних сутках, отведённых на размышления.

«И это — правильно», — одобрил обстоятельный внутренний голос. — «Без этих суток всё выглядит достаточно невинно. Мол, некто авторитетный не доволен, что ты, братец, собрался стать заместителем подполковника Сомова. И не более того…».

— Ты, действительно, устраиваешься на работу в полицию? — обрадовалась девушка. — Заместителем Павла Андреевича? Это очень хорошо…. Авторитетный человек, живущий на правом берегу Невы недалеко от Вантового моста и торгующий наркотиками? А это, увы, очень плохо. Речь, наверняка, идёт о Бахтало.

— Кто это такой?

— Очень-очень авторитетный цыганский барон. Мне про него Сашенька Сомова рассказывала…. Тут такое дело. Лет десять тому назад Бахтало появился в нашем Купчино и организовал широкомасштабную торговлю наркотиками, привлекая для этих целей цыганских женщин и даже детишек. И ничего с ним милиция не могла поделать. Или же не хотела, регулярно получая за это своё «нехотение» щедрую мзду. А потом освободился Бес и решительно «выжил» цыган из Купчино. То есть, заставил их перебраться на правый берег Невы. И, как утверждает информированная Александра, такой поворот событий многих устроил. Очень многих. Цыгане-то, они бесконтрольные и беспредельные. А Бес с депутатами и чиновниками дружил, то есть, прислушивался к их пожеланиям и — якобы — знал меру…. Теперь Бес мёртв, и Бахтало, естественно, хочет занять его место. Очень тревожная и непростая ситуация. Очень-очень. Надо будет об этом обязательно рассказать Павлу Андреевичу…. Ненавижу я всех этих наркоторговцев. Сволочи жадные и бесстыжие. Даже школьников «подсаживают» на свою «дурь»…. Эх, будь я зубастым желтоглазым монстром! Я бы тогда…

— Да-да? — заинтересовался Сергей. — Чтобы ты тогда делала?

— Откусывала бы, долго не думая, им головы. Откусывала бы и глотала. Откусывала бы и глотала. Вот.

— Кровожадная ты у меня.

— Только, к сожалению, на словах, — вздохнула Ольга. — Лишь, так сказать, в теоретическом плане…. Ладно, хватит о грустном. Расскажи-ка мне, друг Яша, о своих приключениях армейских. Где был? Что видел?

Они неторопливо шагали вдоль проспекта Славы, и Сергей увлечённо рассказывал: о Дагестане и Чечне, об Абхазии и Южной Осетии, о Никарагуа, Сирии и Афганистане. Только о Сомали не упомянул ни единого словечка. Во-первых, именно там он получил сильнейшую контузию, благодаря которой и был успешно «списан» в мирную гражданскую жизнь. Во-вторых, что можно интересного рассказать о сплошных зыбучих песках и пархатых двугорбых верблюдах? А, в-третьих, та их миссия в Сомали не отличалась трепетным человеколюбием. Не стоит о таком — лишний раз — вспоминать. Не стоит…

«Какая потрясающая девушка!», — без устали восхищался восторженный внутренний голос. — «Вот, информированный Интернет утверждает, что, мол, современные люди ко всему окружающему их Миру относятся сугубо потребительски. И интересы, мол, у них соответствующие: деньги, войны, автомобили, шикарные виллы, ювелирные украшения и секс. Ну, и всякие динамичные-динамичные истории, напоминающие простейшие компьютерные игры…. Ольга же про боевые действия, вообще, ничего не спрашивает. Наоборот, живо интересуется природой этих далёких стран, архитектурой, культурой и кулинарией. Нетипичный, честно говоря, случай…. Вот, я и говорю — восхитительная девушка. В том плане, что молодая и безумно-симпатичная женщина. Женщина, конечно…. Как же иначе — по нашим-то Временам?».

В двадцать два сорок пять они подошли к приметной кирпичной девятиэтажке: стены у дома были тёмно-красными, а лоджии — светло-зелёными.

— Вот, Яшенька, мы и пришли, — пряча лицо в букете хризантем, вздохнула Оля. — Мне уже пора.

— А завтра мы увидимся?

— Не знаю. Рабочий день, как-никак. Уроки, факультативы, а на семь вечера назначено родительское собрание. Очень важное. Поэтому может слегка затянуться…

— Ты же у меня — училка, — по-доброму усмехнулся Сергей. — Ещё, небось, и классный руководитель?

— Ага. У пятого «А».

— А какая тема у этого «очень важного» родительского собрания?

— Э-э-э, — замялась Ольга. — Тема — педофилия. В последнее время в Питере совершается достаточно много гадких преступлений этой направленности. Наше Купчино, тьфу-тьфу-тьфу, Бог пока миловал. Но…. Короче говоря, хочу серьёзно потолковать с родителями моих подопечных. Чтобы не расслаблялись и не оставляли ребятишек без присмотра…. Эх, почему я — не зубастый желтоглазый монстр?

— И педофилам откусывала бы головы?

— Это точно. А ещё и всем изготовителям детской порнографии…. А что, ты против?

— Ни капли, — пожал плечами Сергей. — Даже помог бы. Ну, в том плане, будь у меня острые зубы и ярко-жёлтые глаза…

А потом они поцеловались.

«Какие же у неё губы!», — не удержался от комментариев нескромный внутренний голос. — «Очень нежные, упругие и жадные. Но откровенно-неумелые. Обалденные и неповторимые, короче говоря…».

Впрочем, минуты через полторы поцелуй завершился.

Ольга, задействовав острые кулачки, неохотно отстранилась и, наспех восстановив дыхание, объявила:

— Цветы помялись…. Всё. Я пошла. Спокойной ночи.

— Подожди, — попросил Сергей. — Можно задать тебе один вопрос?

— Задавай.

— У тебя…м-м-м, есть кто-нибудь? Ну, в том плане, что был?

— Дурак ты, Серенький, — серые глаза девушки обиженно заблестели. — И вопросы у тебя аналогичные.

— Дык…. Что тут такого? Ну, спросил. Дело-то житейское…

— Забыл, что я тебе обещала на выпускном вечере?

— Нет, э-э-э…. Не забыл.

— Тогда процитируй.

— Сейчас, — задумался Сергей. — Сейчас-сейчас…. Это, кажется, звучало так: — «Клянусь, что ни о ком другом — кроме тебя — даже думать не буду. Никогда и ни за что…».

— Вот, я и не думала, — шмыгнула носом Оля. — Ни о ком и никогда…. И ни с кем не встречалась. И ни с кем даже не целовалась. Всё тебя ждала. Так в «старых девах» и осталась. Только говорить об этом никому не надо — засмеют…. Да и в школу именно поэтому пошла работать. Из-за того «выпускного» обещания. Какие ещё, думаю, многомесячные археологические экспедиции? Ты вернёшься, а меня нет. Разминёмся ещё, не дай Бог…

Он неторопливо шагал по ночному Купчино.

«Да, дела-делишки», — жалостливо вздыхал растроганный внутренний голос. — «Ждала, понимаешь. Даже ни с кем не целовалась. Невероятная история для наших сексуально-раскованных времён. Невероятная…. Ты-то, вот, братец, верность школьной любви не соблюдал и романы-интрижки крутил регулярно…. Хотя, иначе и нельзя было. Боевой офицер российского ГРУ — не интересующийся женским полом? Нонсенс, однако. Могли бы заподозрить — чёрт знает в чём. В том плане, что в нездоровых наклонностях, недостойных высокого звания российского офицера…. Ладно, забыли напрочь обо всех этих доступных шалавах и фефёлах. Причём, навсегда. Забыли и растёрли…».

Сергей вернулся домой (непроизвольно отметив, что тёмно-синяя машина с иностранными номерами опять была припаркована возле подъезда), заполнил кошачье блюдечко сметаной, вскрыл алюминиевую банку и от Души хлебнул пивка, а после этого сообщил:

— Знаешь, Кеша, а я влюбился. В том смысле, что в очередной раз и в ту же самую девушку. Вот, даже стишок, пока шёл к дому, по этому поводу сочинил.

— Мяу? — на время позабыв про вкусную сметану, откликнулся чёрно-белый кот. — Мур-р-р, — мол: — «Стишок? Это хорошо. Я, знаешь ли, люблю поэзию. Зачти-ка…».

— Хорошо, слушай:

Глава восьмая Змея из трубы

Если вы следуете через Неву по Вантовому мосту со стороны Купчино, то, уже почти переехав на противоположный берег, обязательно посмотрите направо: мост-то достаточно высокий, следовательно, с него можно много чего интересного рассмотреть.

Как вам — увиденная картинка? Из серии: — «Сюрреализм подкрался незаметно?». Вот, то-то же…

Вроде бы — городская черта, но никаких современных высоток нет и в помине. Наоборот, сплошная частная малоэтажная застройка. Причём, разная.

Встречаются и совсем старенькие избушки: бревенчатые, почерневшие, ветхие, покосившиеся, много лет некрашеные, но с резными наличниками-ставнями. А также с журавлями-колодцами и чёрными треугольниками погребов во дворах. Это — остатки деревень, выстроенных ещё в незапамятные Времена, когда многие крупные заводы и фабрики располагались вдоль невских берегов. Логистика тогда была такая: и сырьё, в основном, баржами завозилось, и приличная часть готовой продукции отгружалась по воде. А где появлялся крупный завод (или фабрика), то там почти сразу же возникали и так называемые «рабочие слободки». Как же иначе? Ведь, метро, трамваев, троллейбусов и маршруток тогда не было. Да и лошадей, как известно, на всех не напасёшься. А пешком много ли находишь? Вот, рабочие с семьями и селились — как можно ближе к конкретному предприятию…

Но есть в современной малоэтажной застройке, расположенной на правом берегу Невы, совсем другие дома: и огромные безвкусные коттеджи из красно-бурого кирпича, и «замкоподобные» виллы с многочисленными башенками-шпилями, и элегантные сооружения в стиле а-ля «швейцарское шале»…. Кто же в них живёт? А всякий разный богатый и уважаемый российский люд: депутаты и чиновники всех мастей, бизнесмены и банкиры, знаменитые спортсмены и популярные артисты-музыканты-композиторы. А также «воры в законе», идейные рэкетиры, отвязанные жулики и цыганские бароны-наркоторговцы. Ибо, если ты официально не признан российским судом криминальным деятелем, то являешься — в безусловном порядке — честным и уважаемым человеком. Даже если никаких налогов не платишь, но являешься — при этом — владельцем дорогущей собственности-недвижимости. Законы у нас нынче такие — либеральные и лицемерные до полного и окончательного маразма…

В девятнадцать ноль-ноль на территорию солидного поместья, расположенного на правом берегу Невы и огороженного по периметру высоченным забором, въехал мощный японский внедорожник. Машина, коротко просигналив мрачным охранникам и обогнув помпезный трёхэтажный коттедж красно-бурого кирпича, остановилась возле аккуратной рубленой баньки.

Из приземистого угольно-чёрного джипа с «красивыми номерами» выбрался подтянутый седовласый мужчина в модном длиннополом пальто кофейно-кремового цвета — а-ля «я недавно был в Милане». В таких пальтишках нынче обожают — до острых желудочных колик — разгуливать сытые и самодовольные представители российской бизнес-политической элиты. Типа — визитная карточка такая, мол: — «Я не из простых чалдонов буду. Ох, не из простых, мать вашу простецкую…». И тёмно-бордовый кейс-дипломат, ручка которого была крепко зажата в правой ладони мужчины, был очень даже солидным и представительным: в таком и пару-тройку миллионов американских долларов перевозить незазорно.

А таких приметных мужичков нынешние дамы бальзаковского возраста почему-то взяли моду величать «седыми бобрами». Впрочем, им (дамам), безусловно, видней…

Навстречу представительному господину поднялся — с широкой резной скамьи, расположенной рядом с баней, — непрезентабельный бородатый и лохматый пожилой тип, облачённый в бесформенный зипун со стареньким овчинным воротником.

— Здравствуй, уважаемый шеро-бароно, — вежливо кивнул головой седовласый мужчина.

— И тебе, господин полковник, не хворать, — криво ухмыльнулся золотозубым ртом смуглолицый бородач. — Такой гость — как желанный и дорогой подарок.

— А как оно, твоё здоровье драгоценное, почтенный Бахтало? Почки больше не шалят?

— Гораздо лучше стало. Гораздо. Благодаря твоим таблеткам тибетским, хитрым. Выручил, однако. Спасибо, друг.

— Не за что. Свои люди: обязательно сочтёмся, как и полагается…. Поговорим?

— Конечно. Дело-то святое…. Ванька!

Тихонько скрипнули дверные петли, и от баньки торопливо засеменил низенький старичок, одетый под среднестатистического русского крестьянина конца восемнадцатого века.

— Здесь я, хозяин! — раболепно срывая с головы островерхий войлочный колпак и почтительно кланяясь, залебезил старик. — Здесь. Явился, так сказать, по зову…. О, какие важные и серьёзные люди к нам пожаловали. Сам господин полковник. Уж, как я рад услужить…

— Как дела? — сурово сдвинув к переносице густые пегие брови, прервал старичка цыган.

— Всё в полном порядке, хозяин. Банька истоплена, камни малиновые, веники замочены, водицы вдоволь, стол накрыт…. Может, ещё чего изволите? Девок блудливых, к примеру?

— Спасибо, Иван Феофанович, за проявленную заботу, — вальяжно усмехнулся приезжий полковник. — Ничего больше не надо. Иди, старина, трудись.

— Во-во, трудись, — назидательно вскинув вверх толстый указательный палец, украшенный массивным золотым перстнем, поддержал Бахтало. — В подвал ступай, к Зарине. Поможешь ей «травку» фасовать.

— Хорошо, хозяин. Уже иду. Я мигом…

Старичок, слегка припадая на правую ногу, бодро зашагал в сторону коттеджа, а цыган с гостем отправились в баню.

Прошли, разулись, разделись, развесили одежду на специальных крючках, прибитых к стене, и прошли в парильное отделение.

Полковник, предварительно напялив на ладони брезентовые рукавицы и плеснув кипятка — с помощью медного ковшика на длинной деревянной ручке — в специальное отделение печи, в котором таинственно мерцали раскалённые камни, сразу же взял из жестяного тазика заранее замоченный берёзовый веник и, кряхтя от удовольствия, залез на верхнюю скамью банного полка. Цыганский же барон, недовольно морщась, расположился на самой нижней ступеньке.

Минуты три-четыре активно и со знанием дела поработав веником, гость поинтересовался:

— А ты, шеро-бароно, почему не паришься?

— Не цыганское это дело, — лениво зевнул бородач. — Я и баню-то эту завёл сугубо для серьёзных гостей, чтобы, так сказать, уважение выразить. В основном, для русских гостей, конечно…. Хотя, знаешь, и некоторым иностранцам русская баня нравится. Финнам и немцам, например…. Я с тобой, Пётр Сергеевич, чисто за компанию посижу. Чтобы гость не заскучал. Заскучавший гость — не к добру. Старинная цыганская примета такая, однако…. Работай веничком-то, господин полковник. Шибче машись. Хлещись на здоровье, коль так тебе хочется. Не обращай на меня внимания. Работай. Потом поговорим…

Через некоторое время, завернувшись в белоснежные простыни, собеседники прошли в отдельную просторную комнату, посередине которой располагался богато-накрытый стол.

— По пивку, уважаемый Бахтало? — заговорщицки подмигнув, предложил Пётр Сергеевич.

— Спасибо, но я водочки импортной, пожалуй, накачу. Шведской. Приохотился я к ней — ещё с прошлого беспокойного века. Истинный цыганский напиток, радующий вольное сердце, заросшее дикой щетиной…. Ну, за удачу?

— За неё, родимую. А ещё и за стабильность отношений. Финансовых, в первую очередь, отношений. Как и полагается.

— Согласен. За — стабильность…

Они выпили и закусили — всякими вкусными разностями.

Минут через пять родился и второй тост.

— М-м-м, — замялся цыган. — Надо бы покойного Беса помянуть. Вроде, так полагается. Типа — заведено…. Как считаешь?

— Полагается. И заведено, — нейтрально усмехнулся гость. — Дрянной был человечишка, между нами говоря. Чего, собственно, скрывать? Жадный и жёсткий — без всякой меры разумной. А ещё и «подставщик» махровый. Тварь тюремная и мутная…. Но, как говорится, коллега «по цеху». Место, опять же, козырное да денежное освободилось. Удобный случай, что ни говори…. Помянем, так и быть. И мне, шеро-бароно, шведской водочки плесни. Ага, наполовиночку…. Ну, за Беса. Пусть Ваське Харитонову земля будет пухом.

— Пусть — будет, — брезгливо морщась, согласился Бахтало. — Все там будем. Когда-нибудь. Рано или поздно…

Выпили. Зажевали.

— Пойду-ка — ещё попарюсь, — решил Пётр Сергеевич. — Пока окончательно и бесповоротно не захмелел. Мне же ещё машину вести…. Да и банный пар сегодня исключительно хорош. Исключительно. Камни — просто изумительные: малиново-рыжие такие, с характерными жёлто-оранжевыми искорками. Поддашь ковшичек, а из печного зева в ответ: — «Ш-ш-ш-ш. Шуа-а-а-а…». Никогда такого не слышал. Словно бы какая-то женщина — очень и очень красивая — со мной разговаривает…. Лепота полная, одним словом. И пар очень лёгкий. Словно бы кто-то невидимый чистое бельё на тебя надевает. Чистое-чистое-чистое…. Не пойдёшь со мной, шеро-бароно? Здесь посидишь? Ну, и ладно…

Минут через двенадцать-пятнадцать полковник — распаренный и умиротворённый — вернулся в комнату отдыха, тщательно обтёрся одной простынкой (от пота и прилипших тёмно-зелёных берёзовых листиков), завернулся в другую, уселся в удобное кожаное кресло, хлебнул чешского пивка, зажевал пригоршней «укропных» чипсов, а после этого, присмотревшись, забеспокоился:

— Что с тобой, шеро-бароно? Бледный какой-то. И потерянный. И потрёпанный. И расстроенный. Словно в воду опущенный…. А? Случилось что?

— Пока не знаю, служивый — вяло пожал жирными смуглыми плечами, украшенными старческими пигментными пятнами, Бахтало. — Не знаю…. Наверное, ещё не случилось. Но скоро, возможно, случится. И тогда — кровью умоемся. Не по своей воле. А по предначертанному в Чертогах высоких…

— Э-э, уважаемый. Прекращай — такие смешные разговоры. Фаталист, тоже мне, выискался.

— Не знаю я этого твоего слова — на букву «фэ». Только это, к сожалению, ничего не меняет. Ничего. Ровным счётом…. Нас, цыган, частенько называют «детьми природы». Не на ровном месте, ей-ей, называют. Мы многое умеем предчувствовать. И предугадывать. Очень даже многое…. Ты ушёл париться. На часах было — восемь ноль-ноль. Вдруг, по сердцу полоснуло — словно ледяным острым лезвием. И в висках застучало. И колючие шустрые мурашки побежали вдоль позвоночника…. А потом мобильник тревожно затренькал. Это один мой человечек из Купчино звонил, которому я велел с Яковлевым перетолковать. Ну, с тем самым, я тебе, полковник, говорил про него…

— Говорил, — задумчиво покачав головой, подтвердил Пётр Сергеевич. — Как же, твоя престарелая мудрая тётушка напророчила — чёрт те чего. Мол, вернётся с Севера купчинский мальчишка, и все мы…э-э-э, того, в ящик сыграем.

— И кровью умоемся, — болезненно сглотнув слюну, дополнил цыганский барон. — Обязательно и всерьёз…. Ну, так вот. Начал мой человек разговаривать с Яковлевым, объяснять — что, как и когда. И вдруг, за кустами завыл-зарычал монстр. Ну, один из тех, о которых уже всё Купчино друг другу, прожужжав уши, страшилки рассказывает. А потом и из-за кустов показался — желтоглазый и зубастый. Вот, такая история.

— На этом разговор и завершился?

— Это точно, завершился. Все, испугавшись, разбежались в разные стороны.

— И Яковлев убежал?

— Не знаю. Врать не буду.

— И я о том же, — хищно усмехнулся полковник. — Не по зубам тебе, шеро-бароно, этот молодой человек: заслуженный и опытный «грушник», как-никак, — водрузил на стол тёмно-бордовый дипломат и, звонко щёлкнув защёлками, раскрыл его. Раскрыл и пояснил: — Моё предложение остаётся в силе. Загружай, уважаемый, денежку. Сразу за двоих. Ибо если, как учил нас незабвенный Иосиф Виссарионович, «убрать» опасных людей, то и многие проблемы — почти сразу же — рассосутся.

— Твои бы слова — да Богу в уши, — вылезая из-за стола, проворчал пожилой цыган. — Эх, грехи наши тяжкие…. Отвернись-ка, верный слуга закона. Например, к окошку…

Он — вразвалочку — подошёл к антикварному резному буфету, стоявшему в дальнем правом углу комнаты отдыха, и сильно надавил указательным пальцем на одну из деревянных «завитушек». Центральная секция буфета плавно и совершенно бесшумно приподнялась на пятнадцать-двадцать сантиметров, открывая доступ к тайнику. Бахтало, скорбно вздохнув, достал из узкой ниши несколько толстых денежных пачек, закрыл, прикоснувшись пальцем всё к той же «завитушке», схрон, вернулся к столу и, отправив деньги в тёмно-бордовый кейс, пояснил:

— Две пачки — за Яковлева. Три — за Пашу Сомова. Двадцать пять тысяч «баксов» — мой паевой взнос за документальное сопровождение посылки из Колумбии. Двенадцать пятьсот — плата за условно-досрочное освобождение Изумрудика. Всё, как и договаривались.

— Приятно иметь с тобой, шеро-бароно, общие дела. А ещё и выгодно…. Ладно, будем завершаться с посиделками. Ещё, конечно, посидел бы с тобой: попарился бы, выпил, поболтал. Но, извини, дела. Вот, только минут на пять-шесть в «мыльню» заскочу: ополоснусь слегка…

Вернувшись, Пётр Сергеевич тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, вновь уселся за хлебосольный цыганский «дастархан» и, хлебнув пивка, поинтересовался:

— А вода у тебя в «помывочной», шеро-бароно, куда стекает? Какая-то чугунная решётка…. А под ней что? Неужели, подключился к городской канализации?

— Куда там, — осторожно массируя ладонью левую часть груди, поморщился Бахтало. — Замучишься согласования получать и за всякие проектные работы платить. Эти ребята из «Водоканала» — ужас до чего жадные. Даже, наверное, жаднее цыган.

— Ха-ха-ха! Отменная шутка.

— Стараюсь. Развеселить дорогого гостя — радость для хозяина…. Так вот. Мои работники закопали — под наклоном — широкую трубу, которая выходит прямо в Неву. Практически незаметно для посторонних глаз выходит, понятное дело. Уже под речной водой. А в широкую трубу «врезаны» ещё три — более узкие: одна отходит от дома, вторая — от хозяйственных пристроек и мастерской, третья — «банная». Здесь многие так поступают. Впрочем, отдельные чудаки (честные, наверное, очень), и локальные канализации устанавливают — с ежегодной откачкой.

— Что это? — насторожился полковник. — Хлопок какой-то. Словно бы где-то рядом кто-то вскрыл «Шампанское»…. А? Почему, дружище, молчишь? Побледнел весь…

Тихонько скрипнуло, плавно приоткрылась одна из дверей, по деревянному полу монотонно зашелестело.

— В «мыльне» же никого не было, — поднимаясь на ноги, пробормотал Пётр Сергеевич. — Ничего не понимаю…, - а через секунду, отчаянно чертыхаясь, полез на обеденный стол.

Зазвенело: это со стола начали беспорядочно падать тарелки, бокалы, бутылки, вилки и ножи.

— Змея, — заторможенно прокомментировал цыганский барон. — Большая, однако…

— Да уж, немаленькая, — ворчливо подтвердил полковник. — Иссиня-чёрная, толщиной с руку матёрого штангиста. А на хвосте, вдобавок, имеется уродливый тёмно-коричневый нарост — словно огромная сосновая шишка…. Это, шеро-бароно, твоя ручная анаконда?

— Я с ней не знаком.

— Неудачная, на этот раз, шутка. Не смешная…. Она, что же, приплыла из Невы по канализационной трубе? А недавний хлопок — это чугунная решётка вылетела из стока? После удара змеиным хвостом?

— Получается, что так, — равнодушно подтвердил Бахтало.

— Чего же ты сиднем сидишь? Бери мобильник и звони своей охране. Пусть срочно бегут сюда. И пистолеты не забудут прихватить.

— Бесполезно…

Иссиня-чёрная змея, тем временем, начала планомерно расти. Вернее, уменьшаться в длину и — одновременно с этим — увеличиваться в ширину и высоту. То бишь, трансформироваться…

Через минуту змея исчезла. Совсем. А на её месте появился высоченный и широкоплечий тёмно-багряный зубастый монстр — с круглыми глазами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.

— Так его и растак! — грязно выругался Пётр Сергеевич и, соскочив со стола на пол, кинулся к выходу.

Но не тут-то было: небрежное движение когтистой лапой, и полковник, получив увесистый тычок в грудь, отлетел в сторону. Отлетел, сильно ударился затылком о бревенчатую стену, опустился на пол и обессилено застыл, воспринимая всё дальнейшее словно сквозь лёгкую туманную дымку. А ещё и вязкое безразличие навалилось — совместно с предательской вялостью…

Бахтало? Он даже и не пытался убежать: всё также сидел на стуле, крепко зажмурив глаза.

«А ещё и губами медленно-медленно шевелит», — машинально отметил Пётр Сергеевич. — «Наверное, какую-то древнюю цыганскую молитву читает. Возможно, что и предсмертную. То бишь, просит Всевышнего — простить все прегрешения земные…. Мне бы тоже — помолиться. Да не знаю я ни одной молитвы. Жаль…. Монстр склонился над Бахтало. И…. Откусил, сволочь зубастая, лохматую цыганскую голову. Из обезглавленного туловища ударила струя ярко-алой крови…. Итак, откусил, проглотил и небрежно стряхнул когтистой лапой кровь с груди и морды. А теперь громко и сыто икнул…. Ко мне, плотоядно посвёркивая жёлтыми глазищами, идёт. Нагибается. Вот и всё, конец «седому бобру». Здравствуй, мой пушистый, белый и ласковый песец…. И поделом. По мерзким грехам и грязным делишкам моим. Жил — как гад жадный, меры не знающий. И умираю — как сволочь последняя…

Глава девятая Бантики «в горошек»

— Конкин! С вещами — на выход! — прозвучала — неповторимой небесной музыкой — долгожданная команда.

Эдуард Михайлович, крепко сжимая в ладони правой руки ручку старенького обшарпанного чемоданчика, вышел за ворота колонии, отошёл по тротуару метров на пятьдесят-шестьдесят, остановился и, поставив чемодан на выщербленный поребрик, несколько раз вздохнул-выдохнул полной грудью.

— Свобода, мать её, — негромко пробормотал Конкин. — Прощай, гнилая и заплесневелая зона. Прощай…. Увидимся ли ещё? Честно говоря, не хочется. Но и зарекаться, увы, глупо…. И куда теперь направиться дальше? Вот, в чём вопрос…

Вокруг безраздельно властвовало тихое октябрьское утро. Лениво светило-грело, изредка проглядывая сквозь прорехи в низких тёмно-серых облаках, слабосильное осеннее солнышко. В поредевшей разноцветной листве придорожных деревьев робко и неуверенно чирикали крохотные пичуги.

— Конечно, неуверенно, — понимающе покивал головой Эдуард Михайлович. — Откуда ей, собственно, взяться, уверенности-то? Наоборот, сплошная и голимая неуверенность присутствует. Мол: — «Что дальше делать? Куда податься? Чем заняться? И, главное, где денег достать — типа на полноценный праздник-отдых?». И вообще, не люблю я осенью освобождаться. Вот, летом — совсем другое дело: тепло и благостно, а ещё и стройные девчонки ходят в коротеньких юбочках…. А сейчас — холодно, тоскливо и зябко. Бр-р-р, колотун самый натуральный. Вон, даже мохнатый светло-голубой иней образовался по краям вывески…

Вывеска была большой и прямоугольной. А ещё скучно-казённой, что и подтверждал нанесённый на её вертикальную поверхность текст: — «Исправительная колония N6/1, УФСИН по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области».

Значится — зона?

Это точно. Причём, зона не простая, а расположенная в городской черте Санкт-Петербурга, в Грузовом проезде. Очень удобно, надо заметить, расположенная: в непосредственной близости сразу от трёх станций метрополитена. До «Обухово» было порядка полутора километров. До «Пролетарской» — чуть больше трёх. А до «Купчино» — почти четыре.

Конкин задумчиво почесал в затылке левой пятернёй: без метро, казалось бы, ему сегодня никак не обойтись. Добираться до Гражданки наземным транспортом, с многочисленными пересадками? Глупость откровенная и несусветная: и дольше — по времени — получится, и, главное, гораздо дороже. А деньги, как известно, беречь надо. Особенно, если их у тебя мало. Поэтому напрашивался наипростейший и вполне даже логичный вариант — незамедлительно проследовать к «Обухово».

Эдуард Михайлович, покончив с раздумьями, подхватил чемодан, резко развернулся и уверенно зашагал в сторону станции «Купчино».

Почему было принято такое решение?

Ну, никто особо и не ждал Конкина в «гражданских Пенатах», в типовом девятиэтажном «кораблике», расположенном на улице Черкасова. В родимой «двушке», конечно, проживали его старенькие батяня и матушка, но…. Как бы это лучше и доходчивей объяснить? М-м-м…. Не любили родители, выражаясь напрямик, своего сына Эдуарда. Как бы так оно…. А за что, собственно, можно любить закоренелого преступника-рецидивиста? Тем более, с целым букетом «позорных» (в определённых кругах), статей Уголовного Кодекса? Не за что, если смотреть правде в глаза…. И не только «не любили», но и на порог квартиры не пустили бы — если, понятное дело, не опасались бы сыночка…. А ещё его отец и мать являлись небогатыми российскими пенсионерами. Что, мол, из того? Ведь общеизвестно, что почти все российские старики буквально-таки помешаны на накоплении так называемых «гробовых». Это, конечно, так. Но родители, как назло, знали о дате освобождения Эдуарда и, следовательно, все деньги (да и прочие мало-мальски ценные вещи), заранее и надёжно спрятали. Вне квартиры, естественно…. Пытать, пока всё бабло не отдадут? Да, неудобно как-то. В том смысле, что сразу же после выхода на свободу. Можно и «на потом» отложить, чтобы совесть — лишний раз — не донимала. Скажем, на месяц-другой. Что называется, заначка на чёрный день. На совсем-совсем чёрный…. «Гражданские» друзья-приятели? Было несколько. Только раньше, почти три с половиной года тому назад. Где они сейчас? Может, сидят, бедолаги. Может, спились-искурились в хлам полный. Кто знает…. Зато в посёлке Вырица гарантированно проживал его недавний сокамерник (в том плане, что в «зоновском» бараке, рассчитанном на пятьдесят заключённых, их койки рядом стояли), Ванька Кузьмин по кличке — «Пухлый», вышедший из зоны на четыре месяца раньше. «Корешил» Эдуард Михайлович с Кузьминым: менталитеты и интересы схожие, да и «чалились» они по одним и тем же статьям УК. Ну, не мог Пухлый — по всем тюремным понятиям — отказать закадычному корешу в гостеприимстве. Не мог, и всё тут. Если, конечно, не имел жгучего желания «скосячить» — со всеми негативными последствиями…. Что за странная кличка — «Пухлый»? Никакая она и не странная, а, наоборот, насквозь заслуженная. Регулярно «западал» Ванька на толстеньких мальчиков и девочек. «Западал», развращал, а потом (не каждый раз, конечно), попадал на зону…

Итак, Эдуард отправился к станции «Купчино» (и «метрошной», и железнодорожной), чтобы там сесть на пригородную электричку и проследовать до Вырицы. Причём, без билета…. Пожилые контролёрши? Не смешите, пожалуйста. Они — в своём большинстве — тётеньки усталые, добрые и доверчивые. Таких «клуш» завсегда (причём, без особых проблем), уболтать и заговорить можно, мол: — «Откуда же у меня, сиротинки горькой и неприкаянной, возьмутся денежки на билет? Только что из тюряги освободился, буквально-таки несколько часов тому назад. Вот, и справочка соответствующая. Взгляните…. Безвинно отсидел три с половиной года — по гадкому навету злых людей. От звонка до звонка. А вертухаи-сволочи, прежде чем выпустить на волю, избили и все деньги отобрали, жалости не ведая. Все-все-все, до последней копеечки…. К матери-старушке спешу. Болеет она шибко: последняя стадия рака. Еду, чтобы слово материнское последнее выслушать и глаза — после вздоха предсмертного — прикрыть…. Позвольте, родимые землячки, бесплатно проехать. В первый и в последний раз. Очень прошу. Слёзно умоляю…». И самую настоящую слезу можно будет пустить. Благо, на зоне и этому искусству научили. Так, чисто на всякий пожарный случай. Из серии: — «Лишним не будет — по жизни нашей горькой и бесприютной…». Поверят контролёрши, никуда не денутся. Может, и рублей сто — по своей наивности бабской — подбросят…

Конкин неторопливо шагал по Софийской улице и размышлял о всяком и разном. И поводы для тех тягостных раздумий были. Как, впрочем, и для мечтаний — пусть и не радужных, но, всё же…

Это была его уже третья «ходка». Букет обвинительных статей наличествовал такой же, как и в двух предыдущих случаях: изнасилование, развращение малолетних, педофилия. На этот раз, правда, российская Фемида, так её, даму капризную, и растак, вынесла неожиданно-суровый вердикт — восемь лет общего режима.

Эдуард Михайлович, осознав произошедшее, даже затосковал и начал всерьёз задумываться о самоубийстве, мол: — «Восемь лет без секса с малолетками — невыносимая и зверская пытка…». Но, вот, и трёх с половиной лет не прошло, а его выпустили.

Почему — выпустили? Конкина, честно говоря, этот вопрос мало волновал. И совсем не интересовал. В том плане, что ни капельки. То ли вышла очередная предпраздничная амнистия. То ли российский Премьер-министр (идейный поборник либеральных принципов-устоев и известный любитель сэкономить бюджетные деньги), распорядился — срочно сократить в два раза количество заключённых…. Какая, собственно, разница?

«Ох, уж, эти либеральные мероприятия», — недовольно покачав головой, подумал Эдуард. — «Не, с одной-то стороны, это просто замечательно, когда сроки «отсидки» сокращают. Но, пардон, с другой? Вот, выходит вчерашний «зэк» (из простого и бедного народа), на волю. Что его там ждёт? А ничего хорошего, честно говоря. Сейчас и обычному человеку совсем даже непросто устроиться на приличную работу. Что, уж, тут говорить про судимых и отсидевших? Кому они — со своими справками об освобождении — нужны? Никому. Вот, поэтому многие вышедшие из зоны (чтобы хоть как-то заработать на хлеб насущный), вновь «ударяются» в криминал. И, в конечном результате, возвращаются в тюрьмы и на зоны…. Угораю я от наших мужей государственных! Ну, решили, понимаешь, выпустить на свободу целую кучу «зэков». Молодцы, одобряю. А слабо озаботиться и дальнейшей судьбой этих людей? В частности, помочь им в трудоустройстве? Реально помочь, без дураков? Эй-эй, не слышу ответа. Отзовитесь…. Ничем помочь не можете? Да и не хотите? Мол, пусть сами устраиваются и «выплывают» — как умеют? Зачем же тогда досрочно выпускали — без всяких и всяческих перспектив на честную трудовую жизнь? Махровым лицемерием, однако, за версту отдаёт, так вас всех и растак…. Или же всё это изначально задумывается лишь для того, чтобы освободить — под сурдинку — представителей и представительниц отечественной бизнес-политической элиты, загремевших за решётку? В общем, так сказать, потоке амнистии? Чтобы внимания к этим хитрым действиям-мероприятиям не привлекать? Эх, жизнь наша жестянка — мутная и пошлая: до полной и нескончаемой невозможности…. А почему за такими — как я — на воле никто толком не присматривает? Участковый, к которому надо изредка наведываться и в журнале расписываться? Ха-ха-ха! Не смешите. Чистая и тупая формальность. Ибо господину старшему лейтенанту не до ерунды дешёвой, он, естественно, только дополнительными заработками озабочен: «крышеванием» ларьков-магазинчиков, да активной «дойкой» мелких наркодилеров, придорожных проституток и скупщиков краденого. Бред бредовый…. А про то, что людей с педофилическими наклонностями и лечить надо бы (желательно, на ранних стадиях этих самых наклонностей), никто всерьёз и не задумывается. Ни раньше, и ни сейчас. Почему? А чёрт их всех разберёт, во Власти сидящих. То ли денег им жалко. То ли мозгов не хватает…».

Он, свернув в безымянный проезд для грузового автотранспорта, дошагал до Бухарестской улицы, по «зелёному» сигналу светофора перешёл через неё и оказался в Шипкинском переулке.

«Богат наш славный и великий Санкт-Петербург на всякие странности и контрасты», — мысленно усмехнулся Конкин. — «Вот, взять, к примеру, Купчино и Гражданку. Купчино — южная окраина города. Гражданка — северная. Если следовать топорной логике, то эти «неформальные» районы должны быть похожи друг на друга — мол, раз окраины одного и того же города. Но ничего подобного не наблюдается: и дома совершенно разные, и магазины, и кафешки, и вообще, так сказать, жизненный ритм…. В Купчино, как правило, всегда достаточно многолюдно. Вот и сейчас по Шипкинскому переулку шествуют — в противоположных направлениях — многочисленные прохожие разных полов и возрастов. Очень неудобное и беспокойное, на мой частный вкус, местечко. Даже пописать незаметно не получится, не говоря уже о более серьёзных вещах…. То ли дело — родимая Гражданка. Там в это время многие улицы пустынны. Да и в течение дня наблюдаются такие же безлюдные «промежутки». Почему так получается? Может, все обитатели и обитательницы Гражданки с самого раннего утра уезжают на работу. Или же, наоборот, сладко дрыхнут. Не знаю, честно говоря. В том плане, что я, не считая, конечно, ранней юности, постоянной работой себя никогда не утруждал…. Короче говоря, на Гражданке детишки частенько остаются без присмотра взрослых и слоняются — и компаниями, и поодиночке — по пустынным улочкам. Удобная такая ситуация, ничего не скажешь…. Ладно, «покувыркаюсь» пару-тройку суток с Пухлым и деньгами у него — на первое время — разживусь. А после этого отправлюсь домой. Отосплюсь по полной программе, а после этого и делом займусь. Не-не, рядом с домом — ничего такого: опасно. По ближайшим пригородным поселениям проедусь: Лесколово, Матокса, Васкелово, другие посёлки и деревушки. Там сейчас, как говорили недавно «севшие» пацаны, проживает достаточно много нелегальных переселенцев из республик бывшего СССР: из Узбекистана, Таджикистана, Киргизии, Украины и Молдавии. Плохо живут — нищенствуют, голодают и перебиваются случайными заработками. Да и полностью бесправные — потому как нелегалы с просроченными и поддельными разрешениями на работу. Такие и жаловаться лишний раз не будут. А многие из этих переселенцев — с семьями: с жёнами и детишками малыми…. Присмотрю себе маленькую девчушку лет семи-восьми. Обязательно кудрявую, с ясными и доверчивыми глазёнками. Можно и с карими. Но лучше — с небесно-голубыми. Куплю её, сторговавшись, по дешёвке. Или же — по-простому — украду…. О, что я буду с ней делать! Уже слюнки, заранее, текут…».

Эдуард Михайлович, задрав голову, остановился возле знаменитой «купчинской Пизанской башни». Ну, чтобы проверить — есть ли наклон? Или же всё врут люди?

— Кха-кха! — требовательно кашлянули рядом.

— А, что? — оглянулся Конкин и, сорвав с головы старенькую кепку, залебезил: — Да я так, ничего такого. Просто любопытствую…. Уже ухожу. Ухожу…

Эдуард, вернув кепку на прежнее место, торопливо свернул за ближайший угол «свечки».

Почему — залебезил и торопливо свернул?

Просто человек, стоявший возле шикарного тёмно-синего автомобиля, был очень-очень серьёзным: возрастом лет тридцати, но с очень внимательными, цепкими и жёсткими глазами. А ещё и с извилистым тёмно-багровым шрамом на правой щеке.

«Правильно, что ушёл. Молодец», — оказавшись за домом, похвалил сам себя Конкин. — «Связываться с такими харизматичными и суровыми типами — себе дороже. Голову откусят, проглотят и даже справки об освобождении не спросят…. Опаньки! А это ещё что такое? Вернее, кто?».

Справа, за высоким «сетчатым» забором (в котором, впрочем, имелась парочка прорех), располагалась недостроенная семиэтажка с почерневшими оконными рамами и сорванной — местами — крышей. А между двумя корпусами «долгостроя», рядом с высокой кучей светло-жёлтого песка, играла, опустившись на корточки, маленькая худенькая девочка — лет семи-восьми от роду, светленькая, кудрявая, с задорными косичками, милыми белыми бантиками в крупный тёмно-синий «горошек» и доверчивыми небесно-голубыми глазами…

— Не иначе, подарок Судьбы, — жадно сглатывая похотливую слюну и старательно оглядываясь-озираясь по сторонам, тихонько пробормотал Эдуард Михайлович. — Вокруг — ни души…. А тело потом можно будет спрятать. Например, в подвале этого «долгостроя». Или же по-простому закидать строительным мусором, которого здесь в избытке…. Привет, малышка! — громко поздоровался, подпустив в голос медовой патоки. — Играешь? А не скучно-то — одной?

— Скучновато, — приподняв кудрявую голову и лукаво улыбнувшись, согласилась девчушка.

— А можно — и мне с тобой?

— Можно. Вон — дырка в заборе. Пролезай, дяденька…

Через полторы минуты Конкин оказался на территории недостроенного жилого комплекса: подошёл к песчаному холмику, ещё раз огляделся по сторонам, а после этого вкрадчиво поинтересовался:

— Как тебя зовут, пигалица?

— Шуа, — странным образом прошелестело в его ушах.

— Как-как?

— Шу-а-а-а…

— Словно зимняя вьюга пропела…

— Ага, похоже, — согласилась девчонка. — Словно вьюга, метель или пороша. Или же все они — общим хором…. Так мы будем играть?

— Обязательно будем…. Только как — без совочков и…э-э-э, формочек для куличиков?

— У меня всё есть. Там, — мотнула в сторону своими симпатичными бантиками-косичками Шуа. — Пойдём, дяденька в кепочке, поможешь мне принести.

— Конечно, пойдём…

Эдуард — на ватных ногах — шагал вслед за худенькой девчушкой, а в его непутёвой голове бились жаркие и возбуждённо-бестолковые мысли: — «Ох, уж, эти бантики «в горошек»! Ничего более завлекательного не видел в своей жизни. Готов идти за ними куда угодно: хоть на край Земли, хоть к сковородкам Адским…».

Шуа повернула за угол «долгостроя» и, не оборачиваясь, проследовала за приоткрытую ржавую металлическую дверь, ведущую, судя по короткой бетонной лестнице, в подвальное помещение.

«Это — Судьба!», — монотонно застучало в голове. — «Судьба, Судьба, Судьба, Судьба…».

В подвале царил вязкий сизо-лиловый полусумрак.

«Плохой и страшный цвет», — внутренне передёрнулся Эдуард Михайлович. — «Нездешний и потусторонний какой-то. Словно бы сама Госпожа Смерть ненавязчиво бродит где-то совсем рядом…. Сзади что-то стукнуло-щёлкнуло. Это дверь захлопнулась. То бишь, закрылась на замок…. О-па! Вокруг стало светло-светло. Только откуда идёт этот мягкий светло-жёлтый свет — непонятно…».

Шуа, скрестив тоненькие ручонки на груди, стояла у противоположной бетонной стены: стояла, смотрела на него и улыбалась. Только глаза теперь у девчонки были не светло-голубыми и доверчивыми, а угольно-чёрными, неподвижными и равнодушными. Да и её злую насмешливую улыбку никак не тянуло называть — «детской».

— Гав-в! — раздалось где-то рядом.

Конкин заинтересованно повернул голову на звук и недовольно поморщился: возле кучи битого кирпича сидел и добродушно таращился на него низкорослый чёрный скотч-терьер.

— Этой мой верный Страж, — охотно пояснил мелодичный голосок. — Так зовут этого славного пёсика…

«Страж, понимаешь. От горшка — два вершка…», — мысленно усмехнулся Эдуард. — «Значится так. Сейчас, мягко-мягко улыбаясь, подойду к собаке. Одного удара каблуком по голове должно хватить…. После этого кинусь к девчонке и слегка придушу. Пока — только слегка. Потом раздену её и разложу. А в рот носовой платок затолкаю — чтобы не кричала, когда придёт в себя…».

В ушах резко щёлкнуло, а перед глазами поплыли, неуклонно расширяясь, жёлто-фиолетовые круги. А ещё ярко-алые и изумрудно-зелёные спирали, неуклонно переплетаясь между собой, замелькали. Круги — расширялись. Спирали — переплетались. Всё расширялись и переплетались. Переплетались и расширялись…

Когда же все они (круги-спирали), наконец-таки, пропали, то никакой девчушки с бантиками «в горошек» у бетонной стены уже не было. Более того, на её месте стояла, небрежно опираясь на кривой чёрный посох, древняя старуха в драных лохмотьях, по которым шустро ползали-шевелились жирные молочно-кремовые вши. А ещё у старой карги наличествовал приметный нос: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь усыпанный крупными разноцветными бородавками.

— Разыграли, значит? — неуверенно выдохнул-предположил Конкин. — Ну, да, конечно. Меня на зоне предупреждали, что, мол, в Купчино хватает — всяких шутников и доморощенных мистификаторов…. Ладно, уели. Спасибо за науку…. Пойду я. Чай, и другие дела отыщутся…

Эдуард Михайлович попытался развернуться на сто восемьдесят градусов и с ужасом осознал, что ноги (да и другие части тела), его больше не слушаются. Совсем. Вот и правая ладошка безвольно разжалась, а старенький чемодан — с громким стуком — упал на бетонный пол.

— Другие дела? — насмешливо прошамкала беззубым ртом противная старуха. — Это ты, милок, малость размечтался. Нет у тебя больше дел. Да и быть не может. Никаких. Ни больших, и ни малых. Ни важных, и ни пустяковых. И не будет никогда. Дошалился ты. А ещё и допрыгался, — резко вытянула вперёд правую руку…

Из кончика смуглого морщинистого пальца выскочила-вылетела крохотная изумрудно-зелёная искорка. Вылетела и, описав крутую дугу, тихонько прикоснулась ко лбу Конкина.

Эдуард Михайлович, потеряв остатки воли, плавно и медленно опустился на колени, даже и не пытаясь дать происходящему мало-мальски разумное объяснение.

Чёрный лохматый пёс, тем временем, принялся планомерно и неуклонно «раздуваться» во все стороны. Всё «раздувался» и «раздувался», пока не превратился в высоченного желтоглазого монстра с тёмно-багряной кожей и длиннющими руками-лапами, оснащёнными кривыми жёлто-чёрными когтями.

Монстр, брезгливо и небрежно передёрнув мускулистыми плечами, широко раскрыл почти безгубую пасть, демонстрируя множество острых зубов-клыков. А потом, сделав несколько широких шагов, уверенно склонился над Конкиным.

Кожу лица тут же опалило болезненно-жарким дыханием, а где-то в голове — видимо, на уровне подсознания — зазвучал чей-то язвительный голос: — «Напрасно ты, мил-человек, встретившись с Войпелем, подумал про откушенную и проглоченную голову. Совсем, даже, напрасно. А после этого ни через левое плечо трижды не сплюнул, ни по дереву не постучал. Беду, получается, накликал. И поделом — гнидёнышу…».

Глава десятая Беспокойное утро

Он проснулся с острым ощущением новизны.

«Правильное такое ощущение, братец», — сладко позёвывая, согласился мудрый и рассудительный внутренний голос. — «Ёмкостное, цельное и совершенно-логичное. Во-первых, понедельник, как известно, является первым днём недели. Во-вторых, твои отношения с Ольгой, судя по всему, выходят на другой уровень…. На другой? На правильный и единственно-верный, выражаясь напрямик. На тот, который должен был состояться ещё двенадцать лет тому назад…. Ладно, дружище, не вини себя и не терзайся без толку: как говорится, лучше поздно, чем никогда. Ошибки, они для того и существуют-совершаются, чтобы потом их исправлять. Причём, с немалым усердием, прилежанием и даже — в отдельных случаях — с удовольствием. Философия, однако…. А, в-третьих, у тебя сегодня, как-никак, дебют: на славном «ментовском» поприще, я имею в виду. Недовольно морщимся? Ладно, скажу по-другому: дебют — в качестве полноценного и почти официального сыщика…. Почти официального? Ну, да. Ведь приказ о твоём назначении «на должность» будет подписан только в среду-четверг, не раньше. Тем не менее, подполковник Сомов чётко сказал, мол: — «Сразу же, майор Яковлев, приступай к работе. То бишь, к Службе. Заявление о приёме в непогрешимые Ряды написал, заявку на рабочую и парадную форму в ОХЧ отнёс, и вперёд — за громкой славой и разлапистыми орденами…. Ну, это в том смысле, что незамедлительно и плотно приступай к «альтернативке». Только на совесть, шалопай мечтательный, копай. Без дураков, лени и легкомысленного подхода…».

— Без дураков, так без дураков. Сделаем, ясен пень, в лучшем виде, — вылезая из кровати, пообещал Сергей. — Правда, Кеша?

— Мяу? — лениво уточнил чёрно-белый кот, облюбовавший старенькое продавленное кресло, мол: — «Что, уже есть конкретный план?».

— Не то — чтобы чёткий план. Но вполне даже реальное, на мой взгляд, мероприятие…. Кстати, доброе утро.

— Мур-р, — подтверждающе дёрнув правым пятнистым ухом, согласился Иннокентий, а после этого добавил: — Мяу-у-у…

— Считаешь, что кровать у меня — насквозь неправильная? — хмыкнул Сергей. — Мол, узкая, старенькая и неудобная? И надо бы её — в срочном порядке — поменять на новую и двуспальную? Ну-ну, твои бы слова, приятель, да Богу в уши. Вернее, мурканье…

Он посетил туалет, накормил кота, сделал пятнадцатиминутную лёгкую зарядку, принял контрастный душ, а после этого позавтракал: так, совершенно ничего особенного — классическая яичница из четырёх яиц и бутерброд с тушёной лосятиной.

Допивая кофе (чёрный, без молока и сахара, как и полагается), Сергей подошёл к окну и, взглянув вниз, констатировал:

— Подозрительная тёмно-синяя машина с иностранными номерами припаркована на прежнем месте. Вот, с этого шикарного автомобиля, пожалуй, её и начнём. Активную следственно-оперативную деятельность, я имею в виду.

— Мяу? — ловко запрыгнув на подоконник, поинтересовался Кешка.

— А у меня ещё со славных «грушных» Времён осталось в загашнике несколько хитрых профильных штуковин. В частности, «маячки», «жучки» и мобильник со специальным встроенным «чипом». Установлю «маячок» под днище данной «Джи Эм Си», а потом буду отслеживать все её передвижения на экранчике, естественно, с привязкой к городским картам.

— Мур-р-р?

— Чем мне данная машина так не понравилась? И чем же она, собственно, так подозрительна? Ну, во-первых, чисто по ощущениям. В том глубинном смысле, что внутренний голос мне любезно подсказывает, мол, имеется у этого авто некая тёмная аура. Или же у его водителя. Или над ними обоими совместно. Что, если зрить в корень, сути дела не меняет…

— Мяу?

— Потому и не меняет, что ощущения — для опытного «грушника» — они дорогого стоят, — пояснил Сергей. — Не говоря уже о советах бывалого внутреннего голоса.

— Мур? — никак не мог угомониться любопытный кот.

— Что у нас «во-вторых»? Сейчас изложу, не секрет…. Понимаешь, тут недавно подполковник Сомов тумана подпустил, мол: — «Ох, уж, эти шустрые купчинские бабульки. Никогда не знаешь — чего от них ожидать…». То бишь, прозрачно намекнул, что к Матрёне Ивановне и Ульяне Макаровне стоило бы присмотреться. А ещё он сообщил, что у Макаровны есть внучка, проживающая в США и имеющая прямое отношение к некой мутно-непонятной религиозной секте.

— Мыр-р-р?

— Ага, угадал. Я на девяносто девять процентов уверен, что данная тёмно-синяя «тачка» означенной американской внучке и принадлежит…. Откуда она взялась, такая железобетонная уверенность? Я же тебе толкую, ощущения — великая сила. Ну, и внутренний голос, опять же…. Всё, дружище хвостатый, срочно одеваюсь и стартую. Как говорится, труба зовёт. А успешного сыщика — ноги кормят.

— Мяу-у.

— Сметана? Сейчас в блюдце определю порцию, не вопрос. Щедрую порцию, ясен пень…

Сергей вышел из подъезда, небрежно вертя на указательном пальце правой руки кольцо брелка с ключами. В ладони же его левой руки был зажат круглый металлический «маячок», крохотный тумблер которого был заранее переведён в положение — «вкл.».

Вышел и с удовольствием вдохнул — полной грудью — свежего осеннего воздуха: утро выдалось тихим, задумчивым и безветренным, по небу лениво плыли на запад — широкими рваными полосами — низкие тёмно-серые облака, сквозь прорехи в которых беззаботно проглядывали светло-жёлтые солнечные лучи.

«А это, братец, что ещё за странный тип?», — насторожился внутренний голос, несклонный отвлекаться на мечтательное созерцание осенних питерских пейзажей. — «Стоит недалеко от нужной машины и с интересом пялится на нашу «свечечку». Мешается, понимаешь, под ногами…».

Мужичок, действительно, был подозрительным: очень бледным, худым и небритым, а его мятая-перемятая одежда, такое впечатление, несколько лет пролежала — без носки — в чемодане. Например, в том, ручка которого была зажата в правой ладони типа.

«Раньше, ещё в стародавние советские Времена, с такими хлипкими фанерными чемоданчиками ходили в баню», — незамедлительно подсказал эрудированный внутренний голос. — «А ещё иногда в них держали «тюремный комплект первой необходимости». То бишь, чёрные «семейные» трусы, носки, папиросы, спички, хозяйственное мыло, вафельное полотенце и холщовый мешочек с ржаными сухарями — на случай возможного внезапного ареста…».

— Кха-кха! — чувствуя, как нетерпеливо дёрнулся шрам на его правой щеке, требовательно кашлянул Сергей.

— А, что? — болезненно вздрогнув, оглянулся мужичок и, незамедлительно сорвав с головы старенькую кепку, залебезил: — Да я так, ничего такого. Просто любопытствую…. Уже ухожу. Ухожу…

Индивидуум в мятой-перемятой одежде торопливо свернул за ближайший угол дома.

«Жаль, что у меня пока нет официального «ментовского» удостоверения», — подумалось. — «Обязательно проверил бы документы у этого бледнолицего деятеля. А также и содержимое старенького чемоданчика…».

Тут же позабыв про подозрительного прохожего, он вновь переключился на брелок: через пару-тройку секунд ключи, соскочив с указательного пальца, со звоном упали на асфальт и, несколько раз перекатившись по инерции, оказались под багажником тёмно-синей иномарки.

— Вот же, раззява неловкий, — громко пожурил сам себя Сергей. — Жонглёр хренов…

Пожурил, опустился на корточки и, засунув руки под днище автомобиля, ладонью правой нащупал брелок с ключами, а левой ладонью установил — рядом с выхлопной трубой — «маячок».

— Что это с тобой, милок? — послышался рядом заботливый старческий голос. — Поплохело, никак?

— Всё нормально, Ульяна Макаровна, — несуетливо поднимаясь на ноги, заверил Сергей. — Просто ключи обронил случайно, а они под машину, отскочив от асфальта, улетели…. Доброго утра. И вам. И спутнице вашей.

«А спутница-то — та ещё штучка», — восхищённо зацокал внутренний голос, мнивший себя тонким ценителем женского пола. — «Лет двадцати пяти-шести от роду. Одета дорого, элегантно и изысканно. Волосы чуть волнистые и огненно-рыжие. И мордашка смазливая…. Ноги — длинные-длинные: растут, что называется, от самых ушей. Ну, и вся фигурка — на высшем международном уровне. То бишь, девяносто-шестьдесят-девяносто…. Может, братец, стоит всерьёз приударить за этой «глянцевой» фифой? Для пользы общего дела, я имею в виду, а? Тем более что и глазёнки у барышни соответствующие: тёмно-тёмно-зелёные (контактные косметические линзы?), шаловливые и развратно-легкомысленные. Выгорит, ей-ей…. Да, шучу я, шучу. Не напрягайся ты так, пожалуйста. Дурилка картонная. У нас же теперь — только одна Олечка Гущина на уме. Одна единственная, прекрасная и неповторимая. А про всех остальных женщин-девушек этого бренного и многогрешного Мира мы с тобой напрочь забыли. Навсегда. Забыли и растёрли. Ну, как в том знаковом стихотворении…. Мир жесток. И непонятен. А глаза — так часто — лгут. Этот вечер мне приятен. И приятен — мой маршрут. А глаза, что часто лгали. В невозвратности — теперь. В сонме — ветряной — печали. В списке — ветряных — потерь. А весна, уж, на подлёте. И овсянки — вдалеке. Ткут мне песню — об исходе. Ткут мне песню — на заре. У меня была — овсянка. Улетела — без следа. Мчатся вдаль лихие санки. В небе синяя — Звезда. Мы домчались, морды в мыле. Не грусти, лошадка, в такт. А овсянку мы забыли. Как потерянный — пятак. Мы забыли и — растёрли. Словно мошку — на стекле. Дождик льёт — легко и мокро. Так бывает — на заре. Так олени — сытный ягель. Жадно лижут — в сентябре. Очень мокрыми — губами. На отъявленной заре. Путь весенний — всё на санках. Грусть всё тише и нежней. И свистит опять — овсянка. Без особенных затей…. Хорошо сказано. Честью клянусь, хорошо…. Да, а забыть сероглазую Олечку у тебя так и не получилось. Хотя, конечно, и старался, морда одноглазая. Но — не получилось. Даже в первом приближении. И во втором. И в третьем. Знать — Судьба…».

— Эй-эй! Кавалер симпатичный! — произнёс — с лёгким иностранным акцентом — грудной женский голос. — Вы, никак, уснули?

— А, что? Извините. Просто слегка задумался.

— Бывает, конечно…

— Это — моя внучка Сонечка, — добродушно улыбнувшись, сообщила Ульяна Макаровна. — Вот, лапушка драгоценная, приехала навестить древнюю бабулю. И гостинцев щедрых привезла. Как и полагается. Заграничных.

— Софи Гарднер, — изобразила лёгкий книксен девица.

— Яковлев, — вежливо кивнул головой Сергей. — Рад нашему знакомству…. Вы, кажется, являетесь гражданкой США?

— У меня несколько паспортов — разных стран.

— А занимаетесь, если, конечно, не ошибаюсь…м-м-м, чем-то религиозным?

— Откуда, милейший кабальеро, такая недетская осведомлённость? — озабоченно нахмурилась рыжеволосая барышня. — Вы работаете в российской ФСБ?

— Бог, однако, миловал. Просто в нашем легендарном Купчино все — и про всех — всё знают. Ну, или же очень-очень многое. Фирменная особенность такая…

— Обязательно учту на будущее. Спасибо, странствующий идальго, за своевременное предупреждение…. А «религиозная полоса» у меня уже давно закончилась. Почти полтора года тому назад. Нынче же занимаюсь кинематографом.

— В качестве актрисы?

— Как вы говорите — Бог миловал. Только лишь в качестве режиссёра и продюсера…. Жанр? Любовь, естественно. Откровенная, серьёзная и всеобъемлющая. А также немного ужасов и мистики.

— А, вот, наш Сергей Сергеевич решил в полицейские податься, — вмешалась в разговор Ульяна Макаровна. — Будет теперь трудиться в качестве полновесного заместителя начальника «пятнадцатого» отделения. Завидная карьера, ничего не скажешь.

— Откуда вы узнали? — опешил Сергей.

— От старого и облезлого верблюда, — слащаво улыбнулась старушка. — Шучу я, шучу…. Просто мы, Серенький, в Купчино живём. А здесь, как ты сам недавно сообщил, все — и про всех — всё знают. Хи-хи-хи…

— Ну, да, конечно. В Купчино…. А где же, Макаровна, ваша подружка закадычная? Почему её не вижу? Поссорились?

— Очень надо. Просто к Матрёне гость приехал — старинный сослуживец по прошлым Временам. На сутки, Серенький, раньше тебя. Кличут Дмитрием Силычем. Только болезненный он какой-то, на улицу почти не выходит. То ли туберкулёз. То ли, наоборот, застарелая ишемическая болезнь. Вот, Ивановна с ним и нянькается. Обихаживает, то бишь, дружка сердечного…. Сонечка, милочка, тебе уже пора. Люди ждут. Нехорошо, девонька, опаздывать.

— Ах, да…. До встречи, будущий шериф.

— Всех продюсерских благ. И грандиозных успехов на «киношном» поприще…

Сергей уже подходил к перекрёстку, когда сзади раздался сытый самодовольный рык, и мимо него уверенно проследовал знакомый тёмно-синий «Джи Эм Си». Проследовал, оказался на Будапештской, ловко развернулся и поехал на юг. А за ним, бодро похрюкивая, тут же покатил микроавтобус, ранее припаркованный возле тротуара.

«Микроавтобус? Ну-ну…. Уточняю: дорогущий «Мерседес» молочно-белого цвета», — не удержался от развёрнутых комментариев дотошный внутренний голос. — «А данное автотранспортное средство, между прочим, плотненько так забито. Причём, молодыми и симпатичными юношами-девушками. Понятное дело, кино про серьёзную любовь…. Интересно, а куда они все поехали? Не, понятное дело, что на кинопробы. Но куда конкретно? На природу? Или же, например, к знаменитым музеям Павловска и Пушкина? Скоро, братец, узнаем. С помощью установленного «маячка», ясен пень…».

В восемь пятьдесят он дошагал до «пятнадцатого» отделения: прошёл, предъявив временный пропуск, через стандартную металлическую «вертушку», поднялся по бетонной лестнице на второй этаж, повернул направо и, отомкнув ключом нужную дверь, оказался в своём служебном кабинете.

«Ну, не совсем-то и в своём», — тут же уточнил педантичный внутренний голос. — «На входных дверях до сих пор красуется прежняя прямоугольная табличка, мол: «Капитан полиции Соколова Н.И.». Нехорошо это — существовать под чужой «личиной». Сменить бы надо вывесочку…. И вообще, в этом помещении однозначно царствует женский дух: порядок образцовый на письменном столе, декоративные засушенные травы-цветы в пёстрых вазочках, а ещё и устойчивый запах чуть сладковатых духов присутствует, навевая — всякое и разное…. Как в такой легкомысленной обстановке можно вдумчиво и плодотворно работать? Никак, ясный болгарский перец…. Ты, братец, окошко бы распахнул на минуту-другую. Типа — для оздоровительного гигиенического проветривания…».

Но открыть окно он не успел, раздалась звонкая настойчивая трель, и мужественный голос Сомова в телефонной трубке — после обмена краткими приветствиями — велел:

— Подтягивайся, Серый, в мой кабинет. Посовещаемся…

В кабинете начальника «пятнашки» собрались всё те же: подполковник Сомов, майор Яковлев, капитан Кукушкин, старший лейтенант Старшинов и лейтенант Кравченко.

«Впрочем, сегодня все господа офицеры, включая Сомова, облачились в неброскую и неприметную гражданскую одежду», — отметился дежурной репликой ехидный внутренний голос. — «И, не зная заранее, очень трудно навскидку определить — кто из присутствующих является старшим по званию. Кукушкин, например, своей солидностью и на полноценного генерала тянет…. Кстати, Павел Андреевич нынче какой-то задумчивый. Стоит, понимаешь, у окна, позабыв — такое впечатление — о назначенном совещании…».

— Кха-кха! — неодобрительно покачав головой, громко откашлялся нетерпеливый Кукушкин. — Кха-кха-кха…

— Ах, да, — очнулся от раздумий подполковник. — Извините, подчинённые. Уже возвращаюсь в реальность. Просто сегодняшней ночью случилось одно крайне неприятное происшествие. Правда, не у нас, а в соседнем Невском районе. Поэтому не буду пока заострять на нём ваше внимание. Рассаживаемся, господа полицейские, не тратя времени, по прежним местам…. Яковлев.

— Я.

— Документы принёс?

— Так точно. Паспорт и военный билет.

— Молодец. А заявление написал?

— Никак нет.

— Почему?

— Не знал — в какой форме, — передёрнул плечами Сергей. — В каждой избушке, как известно, свои погремушки. В том смысле, что в каждой Конторе — свои формы документов.

— Это да, — согласился Сомов. — Бюрократия, она везде разная — по форме. Хотя и одинаковая — по сути…. Правый от меня стеллаж. Верхняя полка. Вторая папка с края — относительно входной двери. Подойди и возьми. Там находятся все необходимые бланки. Заявление накатай. Заполни анкету и заявку в хозяйственный отдел — на получение полицейской формы и табельного оружия. Ну, и автобиографию — в меру подробную — напиши. Выполнять.

— Есть.

Сергей подошёл к светло-серому пластиковому стеллажу, снял с него нужную папку, вернулся на прежнее место и занялся бумагами: сидел, усердно заполнял и — при этом — старательно прислушивался к разговорам коллег.

— Установлены личности остальных четверых «расчленённых», — вяло позёвывая, докладывал Кукушкин. — Ничего интересного: являются (то есть, являлись при жизни), жителями нашего Купчино, идейными гопниками, а также постоянными членами компании покойного Дмитрия Замятина. По орудиям убийства эксперты по-прежнему ничего путного сказать не могут, мол: — «То ли острые клыки с кривыми когтями, то ли садовый секатор с кузнечными клещами…». Что-то они там темнят, короче говоря…

— Мотивы и версии?

— Основная версия — конкурентная борьба в «гопнической» среде. У Замятина и его подельников — по сведениям моего осведомителя — регулярно случались конфликты с компаниями хулиганствующей молодёжи. Мол, за так называемые «сферы влияния». Из серии: — «А кто тут — главный купчинский гопник?». Тщательно отрабатываем, понятное дело: опрашиваем, анализируем, а за наиболее одиозными личностями уже установили плотное наблюдение. Но, к сожалению…

— Не мямли, капитан. Докладывай.

— Есть — докладывать. Ничего интересного и перспективного пока «нарыть» не удалось. Доклад закончен.

— Понятно, что ничего непонятно, — пессимистично усмехнулся подполковник. — Давай-ка, старший лейтенант, выходи на сцену. Твоя очередь. Рассказывай о достигнутых успехах. Порадуй, что называется, руководство и коллег…. Что там по Бесу? Выявлены лица, которые были заинтересованы в его смерти?

— Так точно, — молодцевато подтвердил Старшинов. — Разрешите — разбить фигурантов на укрупнённые, так сказать, группы?

— Даже так? На укрупнённые?

— Так точно.

— Ладно, разбивай. Не вопрос.

— Слушаюсь. Итак…. Первая группа — представители «рэкетирского» сообщества, с которыми Харитонов пересекался-конкурировал в «лихие девяностые». Говорят, что тогда Бес умудрился «насолить» очень и очень многим авторитетным коллегам. А криминальная вражда, замешанная на крови и взаимной лютой ненависти, она, как известно, срока давности не имеет.

— Согласен, не имеет. Продолжай, старлей.

— Слушаюсь…. Вторая группа — это уголовники, с которыми покойный Василий Фёдорович отбывал заслуженное наказание. Многим он «на зоне» жизнь испортил. Причём, качественно и по расширенной программе. Ибо обладал — при жизни — характером властным и склочным…. Третья — питерские бизнесмены и коммерсанты, обиженные Бесом на различных временных отрезках. Четвёртая — депутаты и чиновники, которым он не донёс обещанных денег. Пятая — конкуренты на «наркотическом» фронте. Шестая — многочисленные женщины и девушки, обманутые сексуально-озабоченным гражданином Харитоновым…. Есть ещё и седьмая группа. И восьмая. И девятая….

— И в каждую из них входит, отнюдь, не по одному человеку? — прозорливо предположил Сомов. — А по пять-десять-пятнадцать?

— Так точно.

— Да, блин горелый. Дела-делишки, мутные и беспросветные. На этой целине копать — не перекопать.

— Разрешите? — вскинул вверх правую руку Сергей. — Имею важную информацию…

И он, дождавшись утвердительного кивка подполковника, рассказал о вчерашнем предложении (поступившем через посредников), от известного цыганского барона — срочно покинуть Купчино.

— Бахтало? — заинтересовался Кукушкин. — А что? Очень даже перспективная и интересная версия. Цыгане, они с юмором дружат. Утопить «наркотический» ларёк конкурентов в пруду? Причём, вместе с хозяином данного криминального бизнеса, освобождая — тем самым — доходное местечко? Вполне в их духе. Вполне. Обязательно займёмся этим Бахтало. И помощи у ребят из Невского района, отринув гордыню излишнюю, попросим…

— Бесполезно, — поморщился Сомов.

— Что — бесполезно?

— А всё. И заниматься. И помощи просить…. Возвращаюсь к ночному происшествию на правом берегу Невы. Вчера, в двадцать два десять, на пульт дежурного по Невскому РУВД позвонили. Взволнованный мужской голос сообщил о двойном убийстве, совершённом в прибрежном секторе частной застройки. Полицейский наряд спешно выехал по указанному адресу: в отдельно-стоящей банной постройке были обнаружены два обезглавленных мужских трупа, причём, самих отрезанных голов нигде не наблюдалось…. В ходе проведённых оперативно-следственных мероприятий было установлено, что одним из убитых является Бахтало Золотов, так называемый «авторитетный цыганский барон». А вторым — Музыка Пётр Сергеевич, полковник Федеральной службы РФ по контролю за оборотом наркотических средств. Смерть обоих наступила — по единодушному мнению медицинских экспертов — непосредственно в процессе отчленения голов. Никаких других повреждений, могших повлечь летальный исход, на телах покойников обнаружено не было…. Двое мужчин цыганской национальности (якобы кроме них в доме цыганского барона никто больше постоянно не проживал), представившиеся дальними родственниками Бахтало, дали следующие показания. Мол, вечером (точного времени не помнят), на территорию домовладения Золотова въёхал японский внедорожник, за рулём которого находился гражданин Музыка, облачённый в цивильный костюм. Никаких других пассажиров в машине не было. Хозяин и гость отправились в заранее протопленную баню. В районе двадцати двух часов со стороны банного строения — через приоткрытую форточку — раздались жуткие крики и стоны, которые вскоре стихли. Выждав некоторое время, испуганные цыгане заглянули в комнату отдыха бани и обнаружили там два мёртвых обезглавленных тела, а также огромные лужи крови. Один из свидетелей утверждает, что видел, как из комнаты отдыха выползала — в помывочное отделение — огромная иссиня-чёрная змея с уродливым тёмно-коричневым наростом на хвосте. Потом в «мыльне», кстати, обнаружили массивную чугунную решётку, сорванную с входа в канализационную трубу, которая — в свою очередь — выведена непосредственно в Неву…. Естественно, что на настоящий момент оба цыгана задержаны. Но никаких новых показаний, проливающих свет на обстоятельства двойного убийства, пока не дали…. Лейтенант Кравченко.

— Я.

— Будут комментарии?

— Будут. Считаю, что свидетели сознательно исказили картину происшествия, слегка сдвинув, в том числе, её по времени. Да и не были они «единственными постоянно проживающими в доме». Матёрый и заслуженный цыганский барон — без женщин? Нонсенс. Разрешите не поверить…. По моему мнению, произошло следующее. Трупы были обнаружены не в двадцать два часа, а раньше. Например, в начале девятого. После этого обитатели дома покойного барона устроили что-то типа рабочего совещания. Допускаю, что вначале предлагалось разрешить возникшую проблему кардинально и по-простому. То бишь, вывезти мёртвые тела загород, тайно похоронить их в укромном месте, тщательно прибраться в бане, а после этого «включить дурочку», мол: — «Ничего знать не знаем, и ведать не ведаем…». Но мёртвый полковник ФСКН — это не шутка. И машина его стоит во дворе дома. Да и кто-то из сослуживцев Музыки мог знать о его «банном» визите. Коррумпированные слуги закона, они, как правило, очень осторожны и предусмотрительны…. Вот, цыгане и решили — оставить всё, как есть, и вызвать полицию. Толька сперва провели экстренную масштабную эвакуацию — и людскую и, так сказать, материальную: в доме Бахтало, наверняка, и деньги немаленькие хранились, и драгоценности, и огнестрельное оружие, и приличные запасы наркотиков. А на это им примерно часа полтора и потребовалось. Ну, никак не меньше…. И ещё есть один немаловажный момент. Правда, он связан с антинаучной мистикой…

— Продолжай, Кравченко, — улыбнувшись, подбодрил подчинённого подполковник. — С антинаучной, так с антинаучной. Не вопрос. Смелее, лейтенант.

— Цыгане, они очень-очень серьёзно относятся ко всяким мистическим странностям. И в различные приметы-предания искренне верят, и в существование «нечистой силы». Возможно, что и в этом конкретном случае было однозначно зафиксировано какое-то «нечистое» проявление. Поэтому и трупы («нечистые»), решили не прятать. Мол, к ним даже и прикасаться-то нельзя.

— Что ещё за — «нечистое» проявление? — недоверчиво хмыкнул Кукушкин. — А, Петюня?

— Например, гигантская иссиня-чёрная змея, откусившая пострадавшим головы, а потом уползшая (или же уплывшая), — по канализационной трубе — в Неву.

— Ха-ха-ха! Да не было никакой змеи! Совсем. Ручаюсь.

— А что же тогда было, капитан? — вкрадчиво поинтересовался Сомов. — Озвучь-ка, пожалуйста, свою версию. Не томи.

— Без вопросов. Считаю, что произошло следующее…. Цыганского барона и полковника ФСКН подловили на пошлом «крысятничестве». То есть, Бахтало и Музыка отправились в баню на деловые переговоры, а другие цыгане, заподозрившие «гнилую подставу», заранее установили там подслушивающих «жучков». Начались «финансовые тёрки». Вскоре стало окончательно понятно, что Золотов и Музыка хотят по подлому «сожрать весь общаковый барыш в две наглые хари». Разгневанные цыгане ворвались в банную комнату отдыха и, как полагается по блатным законам-понятиям, придушили бесстыжих «крысятников». А после этого отрезали им головы — чтобы скрыть следы от насильственной асфиксии…. Что было дальше? Во-первых, убийцы поместили головы пострадавших в брезентовый мешок, добавили туда пару увесистых булыжников, завязали верёвкой, да и бросили его в Неву, благо она протекает рядом. Во-вторых, вывезли из дома убитого цыганского барона все-все материальные ценности. В-третьих, вызвали полицейских и старательно разыграли перед ними весь этот дурацкий спектакль — с гигантской змеёй-людоедкой. И вообще…

— Что — вообще?

— Всё это случилось-произошло в чужом районе. Вот, пусть ребятишки из Невского РУВД и расхлёбывают все эти цыганские непонятки. А в нашем Купчино, слава Богу, безголовых трупов пока не наблюдается…

Настойчиво и требовательно зазвонил один из телефонных аппаратов, стоявших на столе начальника «пятнашки».

— Сомов слушает, — подняв трубку с рычажков, известил подполковник. — Говорите.

Через пару-тройку минут, выслушав сообщение, он вернул телефонную трубку на место, и, грозно глядя на капитана, принялся ругаться:

— Гад ты, Семёныч. Причём, законченный и упёртый…. Ну, сколько раз тебе можно говорить одно и то же? Мол, ляпнул глупость и сразу же — чтобы не сглазить — трижды сплюнул через левое плечо и по дереву хорошенько постучал? Сколько? А? Хоть кол на голове чеши. Морда капитанская. Хрен тебе, а не погоны майорские…

— Дык, я-то что, Павел Андреевич? — испуганно забубнил Кукушкин. — Просто не успел. Бывает. Обязательно исправлюсь…. Случилось что-то серьёзное?

— Случилось. Серьёзное…. Сглазил ты, старина. В одном из дворов — между Белградской и Будапештской — труп обнаружили. Без головы, которая исчезла в неизвестном направлении. Словно бы её «булгаковский» кот Бегемот слямзил…

Глава одиннадцатая Серьёзные разговоры

В кабинете Сомова — секунд на пять-шесть — повисла гробовая тишина, а после этого Старшинов и Кравченко, азартно перебивая друг друга, вывалили на начальника «пятнашки» целую кучу вопросов:

— Кто обнаружил? И когда?

— Отрезанную голову-то хорошо искали? С собакой?

— А что с личностью пострадавшего? Установили?

— Где конкретно — между Белградской и Будапештской? Улицы-то длинные…

— Отставить! — прикрикнул подполковник. — Расшумелись тут, словно пацаны дворовые, без всякой меры бестолковые и активные…. Ладно, выездная машина будет только через десять-пятнадцать минут, типа — на заправку укатила. Следовательно, можно горячку не пороть. Рассказываю по порядку, слушайте внимательно…. Это участковый Нефёдов мне позвонил, из тридцать седьмого квартала. Мол, тамошний старенький дедушка пошёл в поликлинику. Причём, через местный пустырь, чтобы путь срезать. Вот, там, в кустах ракитника, старичок обезглавленное тело в мужской одежде и обнаружил. Но в панику-истерику не впал, а, наоборот, тут же отправился к участковому, проживающему в ближайшей пятиэтажке…. И Нефёдов — в свою очередь — проявил отменное и похвальное хладнокровие. То бишь, бестолково «бить в набат», названивая во все «силовые» Конторы, не стал, а, наоборот, лично проследовал на пустырь. Мол: — «Знаем мы этих купчинских дедушек-бабушек, наделённых неуёмной фантазией. Были уже зафиксированы аналогичные прецеденты. Причём, неоднократно…». Ну, а удостоверившись в том, что обезглавленный труп, действительно, имеет место быть, участковый позвонил мне. А перед этим тщательно обыскал карманы пострадавшего, обнаружив там российский паспорт на имя Сазонова Анатолия Николаевича…

— Ик-к-к, — ошарашено икнул Курочкин. — Скользкого Толяна кто-то прикончил? Ничего себе — пирожки с месячными котятами. Охренеть и не встать. Даже не верится.

— Быть такого не может, — поддержал капитана Кравченко. — А ещё говорят, мол, что не бывает чудес на Свете.

— Их и не бывает, — язвительно хмыкнул Старшинов. — Это Божья рука, не иначе, своевременно вмешалась в дела наши — повседневные, серые и безысходные…. А вы как считаете, господин майор?

— Никак я не считаю, — неопределённо пожал плечами Сергей. — Первый раз слышу про этого А.Н. Сазонова. Как, впрочем, и про «Скользкого Толяна».

— Серьёзно? — удивился Сомов. — Не шутишь? Ах, да, ты же почти двенадцать лет, гуляя по краям дальним, отсутствовал. Поэтому и о нынешних купчинских знаменитостях ничего не знаешь…. Сазонов уже, почитай, как десять лет не даёт нам роздыху. В том плане, что не давал. Да, уж…. Чем он занимался? Изготовлением и распространением разнообразных порнографических материалов. В том числе, с участием несовершеннолетних лиц…. Брали, мерзавца, несколько раз, что называется, «на тёплом». И даже, вроде, с более-менее крепкой доказательной базой. Но, увы…. Так и не получилось упечь Толяна за решётку. Блин горелый. В двух случаях ушлые и опытные адвокаты дела развалили, мол: — «В процессе проведения следственных мероприятий были допущены грубейшие процессуальные нарушения…». На третий раз Скользкому «впаяли», всё же, полтора года, но, к большому сожалению, лишь условно. А в прошлом году почти посадили гада на «трёшку». Да, понимаешь, амнистия вышла. Тьфу, да и только…. Так что, этот труп совсем и непростой. Во-первых, неожиданный. Во-вторых, где-то даже справедливый. В-третьих, безголовый…. Ладно, закончили с информационным отступлением. Слушаем сюда, сыщики купчинские. Нефёдов сейчас находится на месте — охраняет хладный труп от любопытствующих граждан и ждёт нашего приезда. Так что, отрезанную голову, считай, ещё никто толком и не искал. Поэтому сейчас заскочим к нашим «собачникам» и мобилизуем опытного инструктора с дельным псом. Потом выедем на объект и старательно всё там осмотрим-задокументируем. Ну, а уже после этого и «прокурорских» пригласим. Нарушение служебных инструкций, конечно, мол, сразу же должны поставить районную Прокуратуру в известность. Да, и Бог с ним. Землица-то наша, как-никак. А дело, чувствую, намечается пакостное. Небось, на особый контроль поставят и все печёнки-селезёнки — без наркоза — вынут. Поэтому и одеяло слегка на себя стянем. Так, чисто на всякий пожарный случай…

Раздался вкрадчивый вежливый стук, после чего входная дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл приметный дядечка средних лет.

«Приметный — своей потрясающей неприметностью», — язвительно хмыкнув, прокомментировал проницательный внутренний голос. — «Весь такой серенький и усреднённый из себя, включая рост, телосложение, физиономию, неброскую штатскую одежду и скромный чемоданчик-дипломат. Увидишь такого деятеля мельком, а потом толком и описать-то его не сможешь, сколько память не напрягай…. Повидали мы с тобой, братец, таких типов на своём веку. Не то, чтобы вдоволь. Но встречались. И все они, как один, трудились в одной известной Конторе, название которой начинается на букву «Фэ». Как бы так оно…».

— Здравствуйте, господа офицеры, — негромко поздоровался вошедший.

— Здравия желаем! — поднявшись на ноги, слаженно гаркнули Кукушкин, Старшинов и Кравченко.

А, вот, Сомов никак не отреагировал на это появление: сидел себе на прежнем месте, недовольно морщился и молчал. И Сергей, глядя на непосредственного начальника, стула не покинул.

— Садитесь, садитесь, служивые, — вяло махнув ладошкой, разрешил «усреднённый дяденька». — Я уже в курсе происшествия. Вернее, сразу двух скорбных происшествий, связанных с пропавшими головами, — выдержав эффектную театральную паузу, пояснил: — Естественно, не считая ночного, имевшего место быть на противоположном берегу Невы…

— Значит, помимо обезглавленного трупа, обнаруженного в тридцать седьмом квартале, ещё один отыскался? — хмуро глядя в сторону, предположил Павел Андреевич.

— Ага, отыскался. Ещё один. Только нашедший сразу же нам отзвонился. Вернее, отзвонилась.

— Считаешь, Иван Петрович, что мы имеем дело с серией?

— Очень похоже на то, — чуть заметно кивнув головой, подтвердил «серый человечек». — Маньяк у нас, господа офицеры, завёлся-объявился. Маньяк. Такие, вот, дела…. Где, когда и кого убили? Обезглавленное тело обнаружили сорок пять минут тому назад в Шипкинском переулке, возле тамошнего «Колизея». Старушка мимо проходила и обнаружила. При покойном — при беглом осмотре — нашлась справка об освобождении из «шестой» колонии УФСИН, что расположена в Грузовом проезде, выданная на имя Конкина Эдуарда Михайловича. Означенный гражданин Конкин был освобождён сегодня, несколько часов назад, и, судя по всему, следовал пешим порядком от «зоны» до метро. Осуждён же он был по статьям УК России, связанными с педофилией и развратными действиями в отношении малолетних. Такие, вот, дела…. Ладно, служивые, следуйте на выезд. Может, и обгоните «прокурорских». Если, конечно, повезёт…. А вас, Павел Андреевич, попрошу задержаться для приватного разговора — с глазу на глаз. И вас, майор Яковлев. Для другого разговора. Не менее приватного…

— Ладно, поговорим, — недовольно вздохнув, согласился Сомов. — Капитан Кукушкин.

— Я!

— Не ори, не на плацу.

— Есть — не орать.

— Ещё раз. Капитан Кукушкин.

— Я.

— Возглавишь группу.

— Есть.

— Отработать по полной программе. Без дураков, халатности и процессуальных нарушений.

— Есть — без нарушений и дураков.

— С «прокурорскими» — если что — не цапаться, а, наоборот, плотно и плодотворно сотрудничать.

— Есть — не цапаться. Есть — плотно.

— Выполнять.

Кукушкин, Старшинов и Кравченко покинули кабинет Сомова.

— Майор Яковлев, — в очередной раз длинно вздохнув, обратился подполковник.

— Я.

— Иди-ка, Сергей Сергеевич, в свой кабинет. Иван Петрович к тебе вскоре заглянет.

— Есть…

И он пошёл.

В том плане, что, оказавшись в кабинете, плотно прикрыл за собой дверь, уселся в кресло «на колёсиках», расположенное рядом с письменным столом, включил, введя нужный служебный код, компьютер, ознакомился (чисто по укоренившейся в Коми привычке), с прогнозом погоды, а после этого предался непростым и тягостным размышлениям.

«Слишком много всего навалилось», — текли-пульсировали в голове рваные тревожные мысли. — «Не успел приехать, как оно тут же и началось: восемь расчленённых гопников, «наркотический» павильон, утопленный в Кирпичном пруду вместе с Бесом, теперь, вот, череда безголовых трупов. И всё это, чёрт подери, где-то рядом происходит. Совсем — рядом…. Тот же Конкин Эдуард Петрович, освобождённый сегодня утром из «шестой» колонии. Это же я его, девяносто девять процентов из ста, видел возле родимой «свечки»: бледное измождённое лицо, мятая-перемятая одежда, обшарпанный чемоданчик в руках. Типичный такой персонаж. Характерный, так его и растак…. Это что же у нас получается, а? Я отогнал Эдуарда Михайловича от машины Софи Гарднер, чтобы не мешал «маячок» устанавливать, а минут через десять-пятнадцать Конкину голову отрезали? Да, закавыка заковыристая…. Отрезали? Хм. Не уверен…. Как там вчера Ольга говорила? Кажется, так, мол: — «Если бы я была желтоглазым клыкастым монстром, то всем наркоторговцам головы бы откусывала. А также педофилам и изготовителям детской порнографии. Откусывала бы и глотала. Откусывала бы и глотала…». Цыганский барон Бахтало был крупным наркоторговцем. Эдуард Конкин — закоренелым педофилом. А господин Сазонов, тело которого обнаружили в тридцать седьмом квартале, занимался изготовлением и распространением порнографической продукции. И вся эта троица лишилась голов, которые пропали в неизвестном направлении…. Совпадение? Вряд ли…. Нет-нет, Оля, понятное дело, здесь совершенно не причём. Но желтоглазые монстры — в обезглавливании — вполне даже могли поучаствовать. В том плане, что откусить и проглотить…. А откуда эти чудища, вообще, взялись? Неужели из тайного капища Войпеля, скрытого где-то глубоко под землёй? Например, под купчинским «Колизеем»? Надо бы заглянуть туда. В том смысле, что в «Колизей». Хорошенько пошариться там. То, да сё…. Ещё один интересный и немаловажный момент. «Фээсбэшник» сказал, что труп Эдуарда Конкина обнаружила какая-то старушка, проходившая мимо «Колизея». Обнаружила, а после этого позвонила к ним в Контору. То бишь, не в «ментовку», как сделало бы большинство законопослушных граждан и гражданок, а сразу же в ФСБ…. О чем это говорит? О многом…. Может, это была Матрёна Ивановна, моя соседка по подъезду? Ведь про неё Павел Андреевич говорил примерно следующее, мол: — «А Ивановна-то, она старушка не из простых будет: долгие годы в славных советских Органах трудилась. Сперва в какой-то жутко-секретной структуре. А потом, уже ближе к пенсии, «в вертухаях». То бишь, в охранных службах лагерей для осуждённых — в северных регионах нашей необъятной страны. Причём, отнюдь, не на последних должностях…». А ещё к бабке Матрёне (по словам её приятельницы Ульяны Макаровны), недавно в гости приехал старинный сослуживец. Эге…. Это-то здесь причём? Не знаю, честно говоря. Пока — не знаю. Но разузнать и навести подробные справки не помешает. Чисто для перестраховки…. А ещё надо Оле позвонить. Обязательно. Зачем? Да, просто так. Чтобы голос услышать. Только у неё же уроки. Не хочется отвлекать. Да и её мобильник, наверняка, выключен — во время учебного процесса…. В какое время в школах бывают большие перемены? Увы, запамятовал…. Может, всезнающий Интернет побеспокоить? Сейчас-сейчас…. Чёрт, оказывается, что везде по-разному. Ладно, позвоню в районе двенадцати. Попытка, как известно, не пытка…».

Приоткрылась входная дверь, и в кабинет вошёл «усреднённый дядечка».

Вошёл, плотно-плотно притворил за собой дверь и, развернувшись, вальяжно разрешил:

— Сидите, майор Яковлев, сидите.

— Сижу, — стараясь не хмуриться, подтвердил Сергей. — И занимаюсь текущими делами. Как и было велено подполковником Сомовым.

— С гонором, значит?

— Есть немного. Не буду отрицать.

— Ну-ну…

— Баранки ярмарочные усердно и старательно гну.

— Стандартная ситуация, — неожиданно развеселился «неприметный человечек». — И знакомая — до слёз. До слёз от затяжного приступа идиотического смеха, имеется в виду…. Ох, уж, эти «грушники». Хлебом с колбасой не корми, а дай только повыпендриваться и поюморить, меры не зная. А ещё и корпоративную независимость продемонстрировать…. Ладно, представляюсь в официальном порядке. Иван Петрович Карпук, подполковник ФСБ. Курирую, так сказать, профильные «конторские» интересы во Фрунзенском районе города Санкт-Петербурга.

— Не сказал бы, что рад. Но к сведению непременно приму.

— У меня, майор, имеется к вам серьёзный разговор.

— Не вопрос, — внешне беззаботно усмехнулся Сергей. — Поговорим.

— Что у вас с алиби на вчерашний вечер? Начиная, скажем, с девятнадцати тридцати? А также и на сегодняшнее утро?

— Подозреваете, что я как-то причастен к кровавым преступлениям последних дней?

— А как же иначе? — картинно развёл руки в стороны Иван Петрович. — До вашего появления, Яковлев, безголовых трупов в Купчино не наблюдалось. Как, впрочем, и массовых «расчленёнок»…. Итак, я слушаю.

Сергей подробно (в меру, конечно же), рассказал про вчерашний вечер и сегодняшнее утро.

— Значит, несколько знакомых видели, как вы — ближе к восьми вечера — шагали на свидание с любимой девушкой? — всерьёз запечалился «фээсбэшный» подполковник. — А также как вы потом гуляли с ней по проспекту Славы? И по сегодняшнему утру у вас есть свидетели? Мол, старушка-соседка и её внучка видели, как вы, даже близко не подходя к «Колизею», отправились в сторону «пятнадцатого» отделения? Жаль, конечно. Такая симпатичная и перспективная версия рассыпалась прямо на глазах. Ай-яй-яй…. Вас Павел Андреевич назначил ответственным за «альтернативные» варианты расследования?

— Так точно. Назначил…. А что, вы против?

— Никоим образом. Занимайтесь на здоровье. Свежий и незашоренный взгляд, он, зачастую, бывает полезным. Диалектика…. И что вы, майор, уже успели сделать…э-э-э, альтернативного?

Помолчав с полминуты, Сергей сообщил о «маячке», установленном под днищем автомобиля, принадлежащего внучке Ульяны Макаровны.

— Софи Гарднер? Несколько зарубежных паспортов? — достав из внутреннего кармана пиджака маленький блокнот, заинтересованно хмыкнул Иван Петрович. — Мол, кино снимает? Типа — режиссер и продюсер? Ладно, пробью по нашей картотеке…. Дайте-ка, майор, шариковую ручку. Спасибо. Диктуйте номер и марку её автомобиля…. Ага, записал. И по этому моменту отработаю…. Яковлев.

— Я.

— Вы…м-м-м, это…

— Что?

— Не могли бы вы отрабатывать «альтернативку» вне стен «пятнадцатого» отделения? Во-первых, приказ о вашем назначении «на должность» ещё не подписан. Во-вторых, мне так…э-э-э, спокойней будет…. А?

— Не вопрос. Много ли дельного «нароешь», в кабинете сидючи? Мало, ясен пень. Волка, как известно, ноги кормят.

— Полностью согласен, майор, с этой мудрой сентенцией…

Он вышел из «пятнашки».

— Я сегодня ночевал с женщиной любимою, — негромко зазвучал телефонный рингтон, — без которой дальше жить просто не могу…

«С женщиной он, понимаешь, ночевал. Ха-ха-ха», — принялся беспардонно ёрничать наглый внутренний голос. — «Мечтатель хренов. С одиночеством своим ты, братец, ночевал. И не более того. Да у тебя даже двуспальной кровати нет. Хотя мудрый кот Иннокентий и советовал — приобрести в срочном порядке…. Сменил бы ты, майор, телефонную мелодию. На что-нибудь нейтральное, чтобы никто не догадался о твоей сексуальной озабоченности. Вот, например, хороший вариант: — «Наша служба и опасна, и трудна…». Ладно-ладно, не буду отвлекать. Общайся, родной…».

— Яковлев слушает, — поднеся к уху тёмно-синий брусок мобильного телефона, сообщил Сергей. — Говорите.

— Конечно, говорю, — откликнулся голос, милее и желаннее которого не было на всём Белом Свете. — Здравствуй.

— Здравствуй, Оля. Я очень рад, что ты позвонила. Очень-очень-очень…. И ещё. Я…. Я люблю тебя…

— Давай, Яша, обсудим это позже? Не сегодня?

— Почему?

— Мне надо серьёзно поговорить с тобой. Очень-очень срочно…. Надо. Серьёзно поговорить.

— Серьёзно, но не о Любви?

— О смертях, — тяжело вздохнула девушка. — А ещё и об опасности, нависшей над…

— Над кем — нависшей?

— Над очень и очень многими. В частности, над нашим с тобой Купчино. И над другими городскими районами, примыкающими к нему…. Ты мне веришь?

— Тебе — верю. Всегда и во всём…. Где и когда встречаемся? Во время большой школьной перемены?

— Ага, подходи в одиннадцать пятьдесят к мемориальному комплексу Георгия Димитрова. Только, пожалуйста, не опаздывай.

— Не опоздаю. Никогда…

Было пасмурно и тихо. По выщербленным гранитным плитам, выложенным вокруг стелы с барельефом Георгия Димитрова, важно разгуливали упитанные сизые голуби, ловко выковыривая клювами — из щелей между плитами — куски булки, накрошенной ранним утром какой-то сердобольной купчинской старушкой.

«Бронзовая физиономия уважаемого товарища Димитрова нынче очень грустной смотрится», — заметил внутренний голос, обожавший — к месту и не к месту — от Души пофилософствовать. — «И откровенно-откровенно понурой…. А раньше-то, лет так двенадцать-пятнадцать тому назад, она важной и бодрой выглядела. И донельзя самодовольно-горделивой…. А как же выглядеть иначе, если между прямоугольными каменными блоками, размещёнными — в шахматном порядке — рядом со стелой, постоянно лежали свежие гвоздики: алые и розовые? Даже и в суровое зимнее время? А сейчас, увы, только пошлые голубиные испражнения. Обидно, понятное дело. Диалектика в действии, блин горелый…. Что такое? Сердчишко забилось в учащённом режиме, болезненно вздрагивая через каждые две-три секунды? Ну, да, конечно, как и следовало ожидать. Невысокая, но до безумия стройная женская фигурка замаячила на узкой асфальтовой дорожке, ведущей к «димитровскому» комплексу…. Знаешь, братец, это просто ужасно, когда симпатичная и молоденькая барышня ходит в таком стареньком и ветхом пальтишке. Подарил бы ты ей стильный кожаный плащ? Демисезонный и тёплый такой, а? И модный? Например, тёмно-бордовый? Или же угольно-чёрный? Не сейчас, понятное дело, чтобы не скомпрометировать — ненароком — скромную училку. А, так сказать, уже после официального бракосочетания, которое…. Чего-чего? Сам разберёшься? Да, и пожалуйста. Не очень-то и хотелось…. Как, кстати, намерен поздороваться с зазнобой сердечной? Ладошку пожмёшь? Робко-робко? Или же в румяную щёчку чмокнешь? Так, лишь чуть-чуть и вскользь? Не решил ещё? Весь в сомнениях, дурилка картонная, пребываешь? То-то же…. А когда предложение руки и сердца будешь делать? Ладно-ладно, не сердись. Замолкаю. Твой выход на сцену, майор Яковлев. Прошу…».

Но всё решилось само собой.

Сперва Оля, не отводя глаз, подошла практически вплотную, привстала, молча, на цыпочки и, слегка приобняв ладонями за плечи, приникла своими губами к его губам.

«О-о-о!», — буквально-таки взвыл восторженный внутренний голос. — «Это что-то с чем-то. Даже голова слегка закружилась…».

Через минуту (или же через две-три, пять-шесть?), девушка отстранилась, а звонкий детский голосок — где-то рядом — удивлённо произнёс:

— Ольга Николаевна, у вас появился ухажёр? То есть, кавалер?

Сергей обернулся: возле стелы с бронзовым барельефом Григория Димитрова стояли две девчушки младшего школьного возраста: одна — темноволосая и полненькая, вторая — светленькая и худенькая.

— Получается, что появился, — мягко улыбнулась Ольга. — Вернее, вернулся из дальних-дальних странствий.

— Давно уже пора, — одобрительно покивав головой, заявила черноволосая девчонка. — Симпатичная, милая, а без хахаля. Неправильно это. Так, по крайней мере, моя мамочка говорит…. А он у вас ничего: высокий, плечистый, шрам на щеке симпатичный, и глаза — как у Брюса Уиллиса из «Крепкого орешка»…. Замуж за него пойдёте?

— Если когда-нибудь позовёт.

— Уже зову, — поспешил Сергей. — Оля, выходи за меня замуж. Пожалуйста. Очень прошу.

— Соглашайтесь, Ольга Николаевна! — тут же принялись дружно скандировать непосредственные школьницы. — Соглашайтесь! Соглашайтесь! Соглашайтесь…

— Хорошо, хорошо, только не кричите так. Я согласна. Уже целых двенадцать лет.

— Ура! Ура! Ура! Ура!

— Перестаньте, пожалуйста. Какие же вы шумные. Все трое…

— Ольга Николаевна, а можно мы всем про это расскажем? — успокоившись, выжидательно прищурилась светловолосая пигалица. — Всем-всем-всем? Ну, про то, что вы выходите замуж за дяденьку с пиратским шрамом на щеке? И с пиратскими же глазами?

— Ну, не знаю, право…. Чтобы так сразу — и всем? Да ещё и про забубённого пирата…

— Рассказывайте, юные леди, — разрешил Сергей. — Причём, всё-всё и всем-всем.

— Ура! Ура! Ура!

Девчонки, крепко сцепившись ладошками, убежали по направлению к школе.

— Оля, а когда…э-э-э…

— Когда — что?

— Когда ты ко мне переедешь? Вместе с Серым, я имею в виду?

— Когда стану твоей официальной женой, не раньше, — слегка нахмурилась девушка. — Извини, милый, но нельзя мне по-другому. Репутация для школьного учителя — дело святое.

— Всё понимаю и полностью согласен…. Значит, в воскресенье. В ближайшее воскресенье, я имею в виду.

— Как это — в ближайшее? Ведь с момента подачи заявления в ЗАГС должен пройти месяц…

— Ерунда, — широко и радостно улыбнулся Сергей. — У каждого правила (пусть даже очень строгого и железобетонного), имеются, как известно, исключения и допущения. В данном же конкретном случае в соответствующем российском Законе чётко оговорено, мол: — «Если один из подавших заявление о заключении брака срочно отправляется в служебную командировку, связанную с первоочередными государственными нуждами, то месячный срок не обязателен…». Я завтра же разживусь у Павла Андреевича соответствующей справкой, снабжённой целой россыпью солидных печатей. В субботу подадим заявление в ЗАГС. А в воскресенье официально оформим наши с тобой отношения. Вот…. Потом можно будет в какой-нибудь купчинской кафешке посидеть и отметить. По скромному. Твоих родителей пригласим, Сомовых, кого-нибудь ещё…. Или же ты хочешь…м-м-м, организовать всё по-взрослому? То есть, с шумом, помпой, длиннющим лимузином и сотней-другой пьяненьких гостей?

— Нет-нет, конечно же. Не люблю я помпезных мероприятий. Пусть всё будет по-тихому. Пусть.

— И я про то же…. Почему подадим заявление только в субботу, а не завтра? Так и ты в школе занята до самого вечера. И у меня на Службе творится — чёрт знает, что.

— Вот-вот, — озабоченно покачав головой, зачастила Ольга. — Эти безголовые трупы. И самих-то голов нигде нет, словно бы их откусили и проглотили…. Что ты, милый, так удивлённо уставился на меня? Мол, откуда я узнала про обезглавленные трупы? Мы же в Купчино, как-никак, живём. Здесь секретов нет, а информация распространяется практически мгновенно. Местная особенность такая, не имеющая чёткого объяснения…. Давай-ка пройдёмся немного, у меня минут двенадцать-пятнадцать всего осталось. Руку-то согни крендельком, ухвачусь…. Здорово как. И очень приятно. Почти двенадцать лет об этом мечтала…. А теперь скажи-ка мне, симпатичный мужчина с глазами Брюса Уиллиса, как на духу. Не привёз ли ты из Республики Коми какой-либо древний раритет? Или же приметный амулет? Например, большеголового каменного Божка? Или же костяную бляху — с вырезанными на ней непонятными клинописными значками? Или старинную золотую серьгу с кроваво-красным рубином?

— Древние северные раритеты? — задумался Сергей. — Нет, ничего такого. Вообще…. Что я привёз с собой? Одежду, обувь, сигареты, зажигалку, документы. Немного денег на банковской пластиковой карте. В том плане, что порядка трёх с половиной миллионов рублей — скопились, понимаешь…. Что ещё? Две фляги из «нержавейки» с алкогольными настойками на лесных травах и немного продовольствия: буханку чёрного хлеба деревенской выпечки, несколько хариусов и сигов холодного копчения, банки с лососёвой икрой и тушёной лосятиной, плашку вялено-копчёной грудинки северного оленя и связку карасей, высушенных на русской печи…. Зачем я сушил карасей на русской печи? Рассказываю. Старинный рецепт такой. Сперва ловят — в холодное время года — жирных карасей. Чуть подсаливают. Совсем чуть-чуть. И сразу же, не потроша, развешивают рядом с хорошо-протопленной русской печью. Или же раскладывают на специальной «печной» полочке, обустроенной под самым потолком. А потом караси сушатся — до полной потери воды в рыбьем мясе. Не знаю почему, но из них получается вкуснейшая уха. Просто обалденная. Я тебя потом обязательно угощу. Пальчики оближешь…. Амулеты? У меня уже много-много лет есть один. И другие, честное слово, не нужны…

Он достал из внутреннего кармана куртки прямоугольную фотографию, запаянную в толстый пластик.

— Это же я за несколько дней до выпускного вечера сфотографировалась, — растрогалась Оля. — Как давно это было.

— А помнишь, что написано на её обратной стороне?

— Конечно. «Моему любимому и единственному»…. Значит, ты ничего древнего из Коми не привёз? Ничего-ничего?

— Ничего. Клянусь.

— Это очень хорошо. Просто замечательно. Прямо-таки тяжеленная гора упала с хрупких девичьих плеч.

— О чём это ты, любимая? — насторожился Сергей. — Какая ещё гора? Может, расскажешь?

— А ты не будешь смеяться? Сможешь отнестись…м-м-м, к этой научной гипотезе серьёзно?

— Смогу, не сомневайся. Излагай смело.

— Хорошо, слушай, — девушка доверчиво потёрлась щекой о плечо спутника. — Есть такой известный учёный — Всеволод Алексеевич Вишняков: профессор, академик, член-корреспондент, лауреат всяческих научных премий и так далее. Преподавал в нашем Университете. И даже «вёл» мой дипломный проект.

— Это он тебе рассказал про Войпеля?

— Ага, он. И про Войпеля, и про других северных Богов…. Так вот. Всеволод Алексеевич считает, что когда-то — очень-очень давно — на нашей прекрасной планете проживали не только люди и всякие животные-птицы-гады, но и Боги, про которых сложено множество цветастых легенд и седых религиозных преданий…. А может, и не Боги это были, а, наоборот, могущественные инопланетные пришельцы. Трудно сказать…. Потом, в одночасье, они покинули нашу Землю. Почему — покинули? Может, капризным Богам тут наскучило. Или же инопланетяне полностью выполнили свою научно-исследовательскую программу-миссию. Не важно, как я понимаю…. Итак, они улетели. Или же ушли через какой-то тайный-тайный Портал. А здесь оставили — за полной ненадобностью — своих слуг-демонов. Или же слуг-магов. Или слуг-роботов. Как-то так…. Ещё отбывшие Боги-инопланетяне назначили — из числа местного населения — своих «наместников». То есть, доверенных лиц, обличённых реальными возможностями. Дабы эти самые лица присматривали-управляли вышеупомянутыми демонами-магами-роботами, решая заранее поставленные цели-задачи. А чтобы демоны-маги-роботы беспрекословно слушались «наместников», последних рачительно снабдили некими символами Власти. Например, магическими артефактами. Или же специальными пультами управления…. Понимаешь, Яша, к чему я клоню?

— Пока не очень, — признался Сергей. — Мгновенная сообразительность никогда не входила в число моих добродетелей.

— Это точно. Не входила…. Складывается (по крайней мере, в моей голове), следующая картинка. В далёком 1703-ем году в районе современного Шипкинского переулка располагалось стойбище коми-зырян. Рядом с ним было обустроено капище. Под капищем была вырыта глубокая тайная пещера, в которой обитали…м-м-м, скажем так, верные слуги Бога Войпеля, отбывшего — в незапамятные Времена — в неизвестном направлении. А предводитель-шаман коми-зырян являлся, как раз, «наместником» ушедшего Бога. То есть, владел магическим артефактом, имевшим Власть над слугами Войпеля…. Потом зырянам пришлось покинуть эти места. Мол, очень уж шумно и беспокойно стало на берегах и островах невских: шведские и русские батальоны шастают туда-сюда, корабли на реке палят. Короче говоря, зыряне уходили в спешном порядке и налегке. Поэтому были вынуждены тщательно закопать тайную пещеру. Естественно, вместе со слугами Войпеля. Мол, до лучших Времён…. Куда оправились зыряне? Думаю, что назад, в Коми. На Родину…. А потом, как я предполагаю, шаман погиб. Или умер от старости. Или же, просто-напросто, потерял где-то свой магический амулет.

— Интересно рассказываешь, госпожа учительница младших и средних классов. Слушал бы и слушал. Повезло твоим ученикам…. А что было дальше?

— Долгие годы — ничего не происходило, — печально усмехнулась Оля. — Верные слуги Войпеля сидели в своей замурованной пещере. Сидели и терпеливо ждали появления «наместника».

— Ты хочешь сказать, что…

— Вот, именно. Кто-то нашёл утерянный магический артефакт, а потом — на днях и вместе с находкой — приехал в наше Купчино. Приехал и случайно бросил фразу, мол: — «Ужасно не люблю всех наркоторговцев, педофилов и изготовителей-распространителей детской порнографии…». А слуги Войпеля сочли эту фразу за однозначный приказ и незамедлительно приступили к его выполнению…. Вот, я и подумала, что это ты — тот нашедший. Во-первых, два года прожил в Коми. Во-вторых, приятели там тебя именовали — «Войпелем». В-третьих, я вчера предложила (пусть и в шутку), откусывать всем гадким злодеям головы, а ты сказал, что, мол, не возражаешь. Это могло быть истолковано — желтоглазыми монстрами — за строгий приказ…. Но, ведь, ты не привёз из Республики Коми никаких древних амулетов-оберегов-раритетов?

— Никаких, — заверил Сергей. — Даже современных сувениров не прихватил.

— Я и говорю, мол, тяжеленная гора упала с хрупких девичьих плеч…. Значит, это кто-то другой.

— Кто?

— Не знаю. Тебе, милиционеру, видней. То есть, полицейскому…. Всё, Серёжа…. Извини, но не могу я тебя называть — «Яшей». Не могу, и всё тут. С Души воротит. Извини…. Всё, Серёженька, мне в школу пора: большая перемена скоро заканчивается. Нельзя — уважающей себя учительнице — опаздывать. Моветон…

— Я провожу.

— Нет-нет, не стоит. Сама дойду.

— Почему — не стоит?

— Ну, как же, — развеселилась Ольга. — Все, конечно, уже в курсе наших с тобой сердечных отношений. Включая директора школы и непосредственных первоклассников. Подойдём к школе, а они кричать хором начнут, мол: — «Тили-тили тесто, жених и невеста…». А ещё смеяться и аплодировать. Ты, наверняка, засмущаешься…. Всё, побежала…. Подожди. Нагнись и подставь губы…. До вечера. Созвонимся…

Ольга ушла.

«Ушла, говоришь?», — покровительственно хмыкнул вездесущий внутренний голос. — «Нет-нет, не ушла, а улетела, став невесомой от неземного Счастья…. Конечно, соблюдая приличия: элегантно вышагивая на каблуках-шпильках и горделиво вскинув коротко-стриженную голову. Богиня, право слово. Истинная и совершенная Богиня…. Да и ты, братец, смотри — не улети ненароком, пребывая в мечтаниях сладостных. Дела тут у нас имеются — серьёзные. Связанные с трупами и кровью. Расследования-то никто не отменял…».

Требовательно затренькал мобильный телефон.

— Яковлев на связи.

— Здесь — подполковник Карпук, — известила — неприметным голосом — трубка. — Майор, можете прямо сейчас определить, где находится известная вам Софи Гарднер?

— Извините, Иван Петрович, но с местонахождением данной барышни ничего не получится.

— Как же так? Вы же сами толковали мне про установленный «маячок»…

— Так он же установлен не под юбкой гражданки Гарднер, а под багажником её машины. Две большие разницы, как принято говорить в солнечной Одессе.

— Майор Яковлев!

— Я.

— Не надо меня грузить вашими «грушными» шуточками. Добром прошу…. Можете оперативно установить месторасположение автомобиля Софи Гарднер?

— Попробую. Оставайтесь на связи…

Сергей достал из кармана куртки другой мобильник, оставшийся у него ещё с «грушных» Времён, и, произведя необходимые манипуляции, через полторы минуты доложил:

— Искомая машина находится в самом конце Малой Балканской улицы, между двумя корпусами «долгостроя». Ближайшее обитаемое здание — наш купчинский родильный дом, расположенный примерно в полукилометре от означенного заброшенного строения.

— Что ещё за «долгострой»?

— Обыкновенный такой. Купчинский. Давно и плотно заброшенный. Бетонный и тёмно-тёмно-серый…

— Отставить — дурацкие шуточки! — всерьёз разозлился Иван Петрович. — Доморощенный купчинский юморист, понимаешь, выискался.

— Есть — отставить.

— Кому принадлежат эти бетонные коробки?

— Не могу знать, господин подполковник. Раньше, двенадцать лет тому назад, здесь одна «дочка» ЮКОСа что-то активно мутила. А теперь и неизвестно — как и что: ведь, и сам этот ЮКОС уже давно накрылся медным тазом.

— А ты, майор, где сейчас?

— Разве мы уже перешли на «ты»? — язвительно хмыкнул Сергей. — Что-то не припоминаю такой договорённости…

— Блин горелый. Так и прёт — гордыня «грушная»…. Хорошо. А вы, майор, где сейчас находитесь?

— Угол Будапештской и Димитрова. Со стороны мемориального комплекса, посвящённого Георгию Димитрову, пламенному болгарскому революционеру.

— Вот, там и стойте, — велел Карпук. — Скоро подъеду и подхвачу. Будем брать эту киношную гоп-компанию, обнаглевшую в корягу замшелую. С поличным…

Глава двенадцатая Снимается кино

Вскоре рядом с тротуаром аккуратно припарковался неприметный «Форд».

«Цвета — «очень-очень мокрый городской асфальт», естественно», — тут же принялся беззаботно острить насмешливый внутренний голос. — «Как же иначе, блин горелый? Самый неприметный цвет этого бренного Мира. «Фээсбэшный», короче говоря. Ёлы-палы развесистые и высоченные. И номера на машине — абсолютно незапоминающиеся…. Только сегодня эти обстоятельства действенной маскировке ничуть не способствует. Ну, нисколечко. Так как за машиной Карпука — с пятисекундной задержкой — остановились два бело-синих полицейских фургона. Любому жителю Купчина — с первого же взгляда — всё становится понятным, мол: — «Ага, доблестный российский спецназ выдвигается на спецоперацию. А командует данной операцией, скорее всего, вон тот неприметный дяденька на тёмно-сером «Форде». Надо будет номерок-то запомнить. Чисто на всякий пожарный случай…». Конспираторы хреновы. Смех один…».

Сергей устроился на переднем пассажирском сиденье.

— Пристегните ремень безопасности, майор, — недовольно поморщившись, велел Иван Петрович.

— Зачем, экселенц? Мы же, по вашим словам, едем на экстренное задержание. Вдруг, придётся оперативно реагировать — на неожиданное развитие событий? Например, срочно бросаться в погоню за симпатичной подозреваемой, решившей спрятаться на недостроенном объекте среди куч строительного мусора? А тут, понимаешь, незнакомый ремень: резко дёрнешь, замок и заклинит. Причём, в самый ответственный и неподходящий момент…

— Отставить — дежурный «грушный» трёп! Извольте слушаться старшего по званию и незамедлительно зафиксировать ремень безопасности в надлежащем положении.

— Есть — отставить, — нейтрально пожал плечами Сергей. — Уже застегнул…. А почему мы стоим? Кого, собственно, ждём?

— Каким маршрутом лучше следовать на объект? Посоветуйте — на правах коренного местного жителя.

— Можно проехать в сторону метро, потом повернуть на Малую Балканскую улицу и катить до самого упора. Ещё можно — на ближайшем перекрёстке — развернуться и проследовать на Будапештскую, потом вновь — до упора. Без особой разницы. Сугубо на выбор старшего по званию. И под его же персональную ответственность, ясен пень…

— Ох, уж, эти упёртые «грушники», — плавно трогая машину с места, в очередной раз поморщился Карпук. — Отвратительно поддаются перевоспитанию. Прямо-таки, как «трудные» подростки, то бишь, шпана дворовая, отвязанная…. А что это с вами, майор?

— В каком, извините, смысле?

— В самом наипростейшем. Физиономия у вас — сияющая, счастливая и беспредельно-довольная. Как у легендарного медвежонка Винни-Пуха, скушавшего бочку мёда и умявшего ящик сгущёнки…. Счастливую карту вытащили? Или же в «Гослото» выиграли?

— Женюсь я, — признался Сергей. — В ближайшее воскресенье. На любимой (ещё со школьных Времён), девушке.

— Ну, знаете ли, милостивый государь! — искренне возмутился представитель ФСБ. — Это уже, так его и растак, чёрт знает что! Верх легкомысленности и безответственности…

— Простите?

— Даже и не подумаю. Человек отсутствовал на Родине почти двенадцать лет. Приезжает (один, заметьте), и тут же — уже через пару суток — объявляет о грядущем бракосочетании. Ерунда какая-то, непонятная и подозрительная…. Впрочем, что ещё можно было ожидать от идейного «грушника», взращённого на отвязанных авантюрах?

— Это да, — согласился Сергей. — Авантюры — вещь однозначно-замечательная. Спорить, пожалуй, не буду…. А качественная авантюра (авантюрная-авантюрная такая), она, действительно, чем-то сродни бочке с натуральным мёдом. Правда, и ложка дёгтя (сугубо с философской точки зрения), иногда присутствует…. Кстати, а почему это вы решили — срочно арестовать деятелей от киноиндустрии? В вашей профильной базе всплыла соответствующая информация?

— Всплыла, конечно…. Оказывается, что Софи Гарднер достаточно известна в международной «киношной» среде. Вернее, в её нонконформистской части…. Вам, майор, известен термин — «нонконформизм»?

— Ну, в общем и целом…

— Серьёзно? — размеренно крутя-вертя автомобильную баранку, удивился Иван Петрович. — В ГРУ сотрудникам читают лекции, посвящённые основным направлениям мирового искусства?

— Нет, ясен пень, не читают. Просто у меня есть один старинный друг — писатель Александр Александрович Григорьян. Вот, он меня на днях и просветил — относительно этого самого нонконформизма. Но только применительно к современной отечественной — фантастической и приключенческой — литературе.

— Ну-ка, ну-ка. Поделитесь, майор, своими новыми знаниями.

— Хорошо, не вопрос. Слушайте…. Современные российские издатели требуют от писателей — писать романы сугубо по правилам-калькам. Мол, для «фантастического боевика» — одни кальки. Для «детективной фантастики» — совсем другие. Для «альтернативной истории» — третьи. И так далее…. А Саныч, он очень упрямый и настырный по жизни. А ещё и свободолюбивый. Ну, не желает он заниматься литературным творчеством — по строгим правилам и канонам. Не желает. Воротит его с Души от этого. И скука смертная нещадно одолевает. Поэтому и пишет — однозначно наперекор всем издательским рекомендациям и требованиям…. В романе должно быть сплошное действие-движение, а героям строго-настрого воспрещается вести долгие и пространные разговоры философской направленности? Например, возле ночного походного костерка? Или же в плацкартном купе скорого поезда — под рюмочку-другую? Значит, будут вести. Причём, и тут, и там. В том числе, и про глобальную миссию нонконформизма в культурной жизни нынешней цивилизации…. Стихи по тексту романа, вообще, исключаются? Ерунда ерундовая. Стишков будет — хоть залейся. А ещё философских сонетов, суровых баллад и душещипательных романсов…. Современного читателя совершенно не интересуют развёрнутые описания природных красот, а также подробные рецепты приготовления экзотических блюд? Мол, для этого существуют профильные телевизионные передачи — «Клуб кинопутешественников» и «Едим дома»? Ха-ха-ха. Вот вам — красивейшие ландшафты, незабываемые природные красоты и оригинальные кулинарные изыски…. Главный герой обязан быть рациональным, хитрым и циничным? Стремиться к финансовому успеху и безграничной Власти, а податливых женщин менять — как перчатки? Типа — застегнул ширинку, покровительственно подмигнул и побежал дальше — за немереными баблосами, громкой славой и разлапистыми орденами? Хрен вам — на наглые, жадные и озабоченные рыла. И Главный герой выходит — из-под пера упёртого Сан Саныча — до безобразия благородным, безрассудно-отважным, наивным и верным до гроба одной единственной Любви…. Вот, это он и есть — нонконформизм чистейшей воды. То бишь, устойчивое нежелание следовать (сугубо в творческом плане, ясная табачная лавочка), сиюминутным установкам и штампам, господствующим в конкретной социально-общественной формации на конкретный момент…. Зачем писать литературные произведения (заметьте, за сущие копейки), по общепринятым штампам, канонам и калькам? Зачем быть и писать — как все? Зачем? С какими конечными и глобальными целями-задачами? Обращая хоть малейшее внимание на «хотелки» и предпочтения отечественных издателей и так называемых «среднестатистических читателей»? То бишь, серых мещан и потребителей законченных? Бред тошнотворный, голимый и пошлый…. Как-то так оно. Даёшь, короче говоря, свободу творчества…

— Неплохо, Яковлев. Ей-ей, неплохо. Для забубённого отставного «грушника», я имею в виду.

— Значит, гражданка Софи Гарднер тоже является идейной нонконформистской? — предположил Сергей. — В том смысле, что «творческой бунтаркой»?

— Бунтаркой? — задумался Карпук. — Не сказал бы. Скорее, уж, опытной и прожжённой бизнес-леди, держащей нос по ветру. И на нонконформизме, как выяснилось, можно неплохо зарабатывать…. Сейчас в мировой киноиндустрии появилось новое (могущее принести приличные деньги), направление — так называемый «натурализм». То есть, никаких тебе спецэффектов, компьютерной графики и дублёров. Мол, всё должно быть по-настоящему. Если по сценарию предусмотрена драка с кровью, то пусть актёры и актрисы дерутся по-настоящему, не жалея друг друга. Если запланировано падение с высоты, то пусть оно и будет — падение: безо всяких там заранее подстеленных мягких матов. И так далее…. Понимаете, майор, куда я клоню?

— Ну, да, понимаю. Кажется…. Мол, если снимается фильм ужасов с массовой «расчленёнкой», то всё должно быть на самом деле? Включая эту самую неаппетитную «расчленёнку»? Так его и растак…. Неужели, всё так просто? А эти желтоглазые и зубастые монстры — просто загримированные актёры соответствующего телосложения?

— Почему бы, собственно, и нет? Иногда разгадка кровавых преступлений, действительно, лежит на поверхности. Люди, в погоне за призрачной славой и большими деньгами, на многое готовы…. Что, Яковлев, так недоверчиво качаете головой? Есть сомнения?

— Присутствуют. Куда же без них? — подтвердил Сергей. — Погоня за модными «киношными» тенденциями — это, как раз, понятно…. Только, извините, причём здесь наша Россия? Почему нельзя снимать весь этот «натурализм» в какой-нибудь другой стране? Например, в толерантной и терпимой Голландии? Или же на безлюдных островах Полинезии?

— Ну, мало ли, — неопределённо передёрнул неприметными плечами Иван Петрович. — Может, всё дело в нашем «дырявом» и без всякой меры либеральном Законодательстве. Или же в связях предприимчивой гражданки Гарднер: она, как-никак, раньше была именно российской гражданкой. Одноклассники там всякие, ставшие народными депутатами. Или же, к примеру, закадычные подруги детства, вышедшие замуж за успешных олигархов и «теневых» банкиров…. Это у нас что такое? Купчинский трамвайный парк?

— Ага, кольцо «шестьдесят второго» маршрута. А вон то одноэтажное кирпичное здание — диспетчерская. Там ещё вагоновожатые и кондукторы отдыхают…. Так-с, к роддому нам не надо. Пока, по крайней мере. Налево поворачиваем…

Лениво-сонное осеннее солнышко ненавязчиво разбрасывало вокруг блёкло-жёлтые лучи. Высоко в нежно-голубом небе, обещая хорошую погоду, отчаянно носились — крохотными чёрными молниями — бодрые стрижи.

Справа — относительно трамвайного «кольца» — возвышалось серо-скучное здание роддома. Слева, примерно в четырёхстах пятидесяти метрах, наблюдался полуразвалившийся деревянный забор грязно-синего цвета, за которым угадывались приземистые бетонные «коробки» неизвестного «долгостроя».

— Это он и есть, искомый объект, — пояснил Сергей. — Гнилое местечко, доложу я вам, господин подполковник. Мутное и подозрительное — до полной невозможности. Потенциальное пристанище всяких там маньяков, вурдалаков, вампиров и прочих душегубов…

Пыльная ухабистая дорога привела их к стареньким ржавым воротам, одна из створок которых валялась в широкой канаве, заполненной — до самых краёв — буро-чёрной водой и различным бытовым мусором.

«Форд» и два полицейских фургона поочерёдно — через отсутствующую створку — въехали в ворота.

— Направо следуем, — оглядевшись по сторонам, посоветовал Сергей. — По наезженной колее…

Возле полукруглой бетонной арки, ведущей во внутренний дворик строения, были припаркованы тёмно-синий GMC и молочно-белый микроавтобус.

— Нормальный вариант, — нажав подошвой неприметного ботинка на педаль тормоза, обрадовался Карпук. — Сами, что называется, нашлись. Голубчики подозрительные.

Сергей и «фээсбэшник» выбрались из автомобиля. Через полминуты к ним подошёл высокий плечистый «камуфляжник» — с короткоствольным автоматом подмышкой — и, небрежно козырнув, поинтересовался:

— Какие будут приказания, господин подполковник?

— Осмотрись здесь, капитан, — сделав неопределённое круговое движение рукой, велел Карпук. — На предмет всяких потенциальных казусов и дополнительных путей отхода подозреваемых, я имею в виду. Вдруг, из внутреннего дворика есть и другие выходы? А ещё двоих толковых бойцов нам с майором выдели — для подстраховки и пущей солидности ради.

— Не маловато ли будет — двоих?

— Нормально…. А остальные, тем не менее, пусть возле арки бдят, ожидая условного сигнала.

— Э-э-э….

— Что ещё?

— Может, у «Джи Эм Си» и микроавтобуса колёса проколоть?

— Зачем? — удивился Иван Петрович.

— Ну, не знаю, — невозмутимо передёрнул широченными плечами «камуфляжник». — Так, для порядка…

— Отставить — отсебятину.

— Есть — отставить.

— Выделяй, капитан, двух бойцов, а после этого осматривайся. И не расслабляйся.

— Есть — не расслабляться…

Внутренний дворик — за тёмно-серой бетонной аркой — оказался достаточно просторным, но от души захламлённым самым разнообразным строительным мусором: полусгнившими деревянными оконными рамами, растрескавшимися дверями, кучами битого стекла, пустыми банками из-под краски и беспорядочно разбросанными — и тут, и там — цилиндриками чёрного битума.

Возле тёмно-бежевой обшарпанной двери, установленной на входе в крайнюю парадную, откровенно скучал бритый налысо облом в чёрном офисном костюме.

«Уже, родной, не скучает», — многозначительно усмехнулся непосредственный внутренний голос. — «Как же, узрел нашу с подполковником официальную делегацию, сопровождаемую двумя «камуфляжными» бойцами с автоматами наперевес и чёрными шапочками-масками на головах-физиономиях…. Впрочем, особого беспокойства охранник не проявляет: оперативно достал из кармана пиджака простецкий мобильник и названивает кому-то. А теперь и докладывает о нашем внеплановом появлении. Как и положено…. Интересно, а если, действительно, за этой дверью засела банда отвязанных маньяков? То бишь, киношников-убийц, обожающих натурализм? Они же сейчас запрутся в этом недостроенном помещении, а после этого все улики уничтожат. Доказывай потом — как и что. Замучаемся пыль глотать, как обожает говорить-выражаться наш славный и практически-непогрешимый Президент…. Ох, уж, эти лощёные и самовлюблённые «фээсбэшники»! Только языками трепать горазды, мол: — «Едем брать….». Кто же, пардон, так «берёт»? Где же она — внезапность внезапная, успех гарантирующая? Отсутствует, так его и растак. Как класс…. Ведь, первым делом, ёжики колючие, надо было нейтрализовать этого лысого охранника, дабы он других злодеев не успел предупредить. Причём, нейтрализовать — в обязательном порядке…. Как — нейтрализовать? В стандартном «грушном» арсенале, предназначенном для проведения боевых диверсионных операций, имеется много полезных штуковин. Например, короткоствольная бесшумная винтовка, стреляющая специальными «электрическими» шариками. Ну, этакий «дистанционный электрошокер», если по сути. Отменная и безотказная вещица. Дальность действия — до ста пятидесяти метров…. Ага, тёмно-бежевая дверка приоткрылась, и на Свет Божий появилась наша рыжеволосая кинорежиссёрша — во всём своём элегантном блеске и нехилом импортном великолепии. Элегантная и стильная чертовка, надо признать. Блин горелый…».

— О, сосед моей любимой бабули нарисовался. То бишь, будущий питерский «мент» и, может быть, знаменитый сыщик, — понимающе усмехнувшись, констатировала Софи. — И других служивых с собой притащил. Типа — на хвосте…. Ну, и чем могу служить, господа хорошие? Или же, наоборот, плохие? А?

— Э-э-э…, - замялся слегка сбитый с толка (и словесным напором, и огненно-рыжими волосами собеседницы), Карпук. — Почему же — так сразу — и плохие?

— Да, шучу я. Шучу, — заверила девица. — Просто настроение сегодня хорошее. И даже, не побоюсь этого пафосного термина, благостное…. А вы, неприметный товарищ из ФСБ, и являетесь самым главным в данном коллективе?

— Являюсь. Главным.

— Ну-ну, я почему-то так сразу и подумала…. Хотите, уважаемый, угадаю ваше воинское звание?

— Кха-кха. Попробуйте.

— Может, подполковник? Угадала?

— Есть такое дело. Подполковник, — достав из кармана тёмно-бордовую прямоугольную книжицу, согласился Иван Петрович. — Вот, моё служебное удостоверение.

— Ага, рада знакомству. А также и своей неизменной прозорливости…. Наверное, хотите — в качестве ответного шага — ознакомиться с моими паспортами?

— Нет такой экстренной необходимости. Уже подробно изучил. Причём, все.

— Старательно покопавшись в знаменитой базе данных ФСБ России? — щёлкнув замочком стильной дамской сумочки, предположила Софи. — Да, не тушуйтесь вы так, господин подполковник. Дело-то, между нами говоря, насквозь житейское и обыденное…. А вот и моя верительная грамота, — протянула вынутый из сумочки лист плотной светло-зелёной бумаги, сложенный пополам и украшенный «водяными» знаками. — «Волшебная корочка», как принято говорить в России.

— Что это такое? — подозрительно набычился Карпук.

— Бумага, отвечающая на все ваши каверзные вопросы. Мол: — «Что? Как? Зачем? Почему? И, главное, кто разрешил?». Это — официальное Лицензионное соглашение, заключённое между моей латвийской компанией и Правительством Санкт-Петербурга. Причём, попрошу заметить, подписанное — со стороны города — непосредственно вашим действующим Губернатором. Ни хухры-мухры, согласитесь…. Разворачивайте, подполковник. И читайте.

— Э-э-э…

— Допускаете, что я вам — на голубом глазу — пошлую бутафорскую подделку подсовываю?

— Извините, но мы с вами, очаровательная мисс Гарднер, живём в очень странное, мутное и неверное Время. Сегодня почти от каждого можно ожидать — всякого. Даже хвалёные «водяные» знаки здешние умельцы научились наносить на бумагу с помощью банальной перекиси водорода. Да и с подписью уважаемого господина Губернатора Санкт-Петербурга я, увы, сталкивался не часто…. Каким образом, короче говоря, я могу оперативно установить её подлинность?

— Хроническое недоверие — хлеб матёрого контрразведчика, — лучезарно улыбнувшись, сообщила «киношная» барышня. — Всё понимаю и ни капли не осуждаю…. Так вот. На титульном листе моей «волшебной корочки» стоит подпись господина Губернатора, в подлинности которой вы сомневаетесь. Мол, редко с ней встречались. Ладно. Но у данного юридического документа есть и так называемый «задник». А на нём, как это и принято в России, красуется гордое и наиважнейшее слово: — «СОГЛАСОВАНО». И под ним — подписи ответственных городских чиновников, согласовавших текст настоящего Лицензионного соглашения…. Кому, господин подполковник, принадлежит вторая — сверху — подпись?

— Ик, — нервно икнул Иван Петрович. — Кажется, моему непосредственному шефу…

— Правильно. Генерал-лейтенанту ФСБ Павлову Геннадию Алексеевичу. Кстати, очень вежливый, обходительный, любознательный и образованный человек. Я с ним лично знакома…. Вы, надеюсь, утолили своё любопытство, бдительные господа офицеры? Вот, и гуляйте, наслаждайтесь погожей осенней погодой, свежим купчинским воздухом дышите. А мне, извините, работать пора…. Э-э, Лицензионное соглашение-то отдайте. Хороший такой документик, правильный и настоящий…

Они, пройдя через бетонную полукруглую арку, покинули внутренний дворик «долгостроя».

— Капитан, загоняй своих отважных орлов в фургоны, — велел Карпук. — Возвращайтесь на базу. Пустышку вытащили. Бывает.

— А вы? — насторожился плечистый «камуфляжник».

— Попозже подъеду. С майором поговорю. По Купчино проедусь. Может, в «пятнашку» загляну…. Выполнять!

— Есть — выполнять!

Через пару минут «спецназовцы» укатили.

— А о чём оно — это официальное Лицензионное соглашение? — поинтересовался Сергей.

— О том, что коммерческая компания уважаемой мисс Софи Гарднер имеет право безнадзорно снимать — на протяжении текущего года — полномасштабный телевизионный сериал, — расстроено усмехнулся Карпук. — Естественно, в исторических декорациях нашего славного Санкт-Петербурга и его ближайших пригородов.

— А о чём сериал-то?

— Жанр обозначен как — «драма».

— Ну-ну…

— О чём это вы, майор?

— Любая «драма», как известно, играется в персональных декорациях. Причём, в разных…. А ещё существуют и так называемые «драматургические акценты», которые, как известно, тоже бывают разными. Например, историческими и героическими. Или любовно-сексуальными. Или даже маниакально-кровавыми…

— Всё, конечно, может быть, — согласно покивал головой Иван Петрович. — Всё, так его и растак…. Только, вот, это дурацкое Лицензионное соглашение. Причём, за подписью авторитетного генерал-лейтенанта на «заднике». Руки вяжет…. А?

— Небось, намекаете на ненавязчиво-негласную оперативную разработку данной «киношной» группы?

— Честно говоря, было бы неплохо. Только делать это надо очень и очень аккуратно. Без излишнего шума и глупого фанатизма…. Есть, майор, дельные намётки?

— В обязательном порядке, — заверил Сергей. — Намётки диверсионных и прочих весёлых мероприятий — любимое хобби всех уважающих себя «грушников». Хоть действующих, хоть «отставных»…. Обсудим?

— В обязательном порядке. Но не здесь. Забираемся в машину и — в процессе движения — общаемся…

Тёмно-серый «Форд» — через старенькие ржавые ворота, одна из створок которых валялась в широкой канаве, заполненной до краёв буро-чёрной водой и различным бытовым мусором, — покинул территорию хмурого купчинского «долгостроя» и неторопливо покатил по пыльной извилистой дороге.

«Странная компания, однако, идёт нам навстречу», — дисциплинированно доложил недремлющий внутренний голос. — «Во-первых, стройная черноволосая женщина в тёмно-бордовом плаще непривычного покроя, ведущая за руку маленькую девчушку лет семи-восьми от роду — с задорными светлыми косичками и белыми бантами в крупный тёмно-синий «горошек», одетую в короткое клетчатое пальтишко. А, во-вторых, две чёрные лохматые собачки, бегущие по бокам от женщины и девочки. Словно бы маленькие верные стражи…. Ага, остановились и, пропуская нашу машину, отошли в сторонку…. Хм. Странно. Что они, интересно, позабыли в таком мрачном и безлюдном месте? Да, уж…. А, с другой стороны, снимается кино. Наверняка, требуются статисты и актёры для эпизодических ролей. Маленькие чёрные скотч-терьеры, например…. Всё равно — странно. А ещё и очень тревожно…».

Они примерно минут сорок, увлечённо обсуждая оперативные планы по предстоящей ненавязчивой слежке за подозрительными «киношниками», покатались по Купчино.

А потом ожил — ненавязчивой мелодией — мобильник. Ненавязчивой, это в том смысле, что безо всяких упоминаний о «ночёвках в объятиях любимых женщин».

— Слушаю, — поднёс к уху телефон Сергей.

— Здесь Сомов, — известила трубка. — Слушай, майор, ты с час назад подъезжал вместе с «фээсбэшным» спецназом к «долгострою», что расположен рядом с нашим купчинским роддомом?

— Подъезжал…. Откуда вы, Павел Андреевич, узнали?

— У меня имеется давняя осведомительница, работающая в диспетчерской службе трамвайного парка.

— Понятно…. Извините, но я не знал, что…э-э-э, такие вещи нужно заранее согласовывать.

— Не нужно — согласовывать, — усмехнулся начальник «пятнашки». — Для пользы дела можно контактировать и сотрудничать с кем угодно. Можно и даже нужно. Лишь бы толк был…. Ты сейчас с Иваном Петровичем?

— Так точно.

— И это — замечательно…. Значится так. Срочно возвращайтесь к «долгострою». И «камуфляжных» бойцов с собой обязательно прихватите. И экспертов-фотографов.

— Что-то случилось?

— Пока, честно говоря, не знаю. Мне позвонила «моя» диспетчерша и сообщила следующее. Несколько минут назад мимо трамвайного парка пронёсся — на бешеной скорости — белый импортный микроавтобус. А прямо сейчас — пробегают люди, отчаянно вопя об убийствах, желтоглазых монстрах и откушенных головах…

Глава тринадцатая Дела речные

На Санкт-Петербург величественно и печально опускались густо-сиреневые октябрьские сумерки. По небу медленно плыли, скрывая багровое закатное солнышко и обещая затяжной ночной дождик, плотные серые облака. Тёмные воды Невы сонно и бестолково ворочались в своих гранитных берегах.

По реке шла — вверх по течению — солидная двухмачтовая яхта «Робинзон». Ветер отсутствовал, двигатель, едва слышно ворча, работал на средних оборотах.

На капитанском мостике стояли двое: молодой чернявый цыган, одетый дорого и изыскано, и низенький старичок славянской внешности — в стареньком потёртом бушлате, с потрёпанной морской фуражкой на массивной голове.

Цыган, расположившийся возле латунных перил, ограждавших капитанский мостик по периметру, звался — «Бахтало-младший». Как легко догадаться, он приходился покойному цыганскому барону родным сыном. Причём, сыном старшим. То бишь, являлся новым цыганским «правобережным» бароном — со всеми втекающими и вытекающими правами-благами-обязанностями.

Старика же в последние годы практически все величали кратко и непритязательно — «Ванькой». И только некоторые (но очень-очень редко и сугубо по старой памяти), — «Иваном Феофановичем»…. По старой памяти? Это точно, по старой…. Когда-то давно, много-много лет тому назад, этого человека звали — «Иван Печорский», и был он уважаемым «вором в законе»: практически всю Коми (тогда ещё Коми АССР), «держал». Крепко так «держал». Заслуженно, жёстко и авторитетно…. А потом (может, чёрт попутал?), связался с цыганами. Плотно-плотно, уточняю, связался, обидев — тем самым — верных подельников прошлых лет. Ну, не любят (и никогда не любили), российские уголовники «старой школы» — цыган. За что, интересуетесь, не любили и не любят? Об этом у самих авторитетных уркаганов надо спрашивать: глядишь, и объяснят. Если, понятное дело, захотят…. Короче говоря, Иван Феофанович был (с соблюдением всех уголовных правил-понятий, ясная тюремная передачка), «раскоронован» и изгнан — с позором — из отечественной «блатной среды»…. Что делать? Куда податься? Чем заняться? К одним «деловым» сунулся — морду начистили и половину зубов выбили. К другим — чуть не зарезали…. Помыкался, помыкался, да и обратился — с нижайшим поклоном — к цыганам, мол: — «Примите, дорогие чавелы[13], в ваш родовой табор. Не дайте пропасть с голода. Отработаю. Последним гадом буду…». Приняли, конечно. Но так — только на вторые-третьи роли. А со Временем (старость — дело такое), вообще, перевели в прислугу: подай-принеси, приберись-подотри. Баньку там протопи. За сигаретами и шведской водкой сгоняй. Девок гулящих привези. На лодочке с мотором покатай…. Впрочем, иногда Ивану и серьёзные дела поручали. Как, к примеру, и на этот раз…

— Правильно, Ванька, ты тогда придумал — спрятать общественный хабар на речном берегу, под обрывом, — прикурив от позолоченной зажигалки тонкую чёрную сигарету, объявил Бахтало-младший. — Не было времени на переезд: Музыку могли хватиться. Да и видеокамер нынче везде понаставлено — без счёта. Легавые запросто могли наш путь вычислить, да и накрыть — «на тёплом»…. А сейчас тихонько, без суеты, подплывём в темноте, пристанем, отроем, загрузимся и, помолясь Богам цыганским, отчалим…. Кстати, где ты эту заброшенную баржу надыбал?

— Я же с морячками общаюсь, — криво улыбнулся старик. — Вот, и шепнули по дружбе. Давно уже шепнули, ещё по позапрошлой осени. Я и запомнил. Место больно уж удобное — для тайного склада. И безопасное, с одной стороны. И до Питера недалеко. И автомобильная трасса — на Карелию и Мурманск — почти под рукой…. Я вашему батюшке тогда всё подробно-подробно доложил. А он велел, поразмыслив, «держать эту баржу в уме». Мол, на крайний случай. Вот, она и пригодилась.

— Ну-ну, стратеги доморощенные…. Расскажи-ка, старина, про это речное корыто поподробней. Откуда баржа взялась? Чья? Ну, и так далее.

— Уже, слава Богу, ничья. Бесхозная. Обанкротилась компания-судовладелец. То бишь, выражаясь по-простому, вылетела в трубу…. Дело было так. Лет шесть тому назад баржа «Афродита», проходя по невской излучине, неосторожно села на мель — между посёлком имени Якова Свердлова и городком Отрадное. Причём, баржа шла пустая, почти без груза. Но раздолбай-капитан был пьян в стельку. Дал команду — «полный ход». В очередной поворот — должным образом — судно не вписалось. А русло Невы в этом месте особенное: отмели, острова, затоны с полуразвалившимися древними причалами, толстые деревянные сваи, торчащие над поверхностью воды и тут, и там…. Села на мель «Афродита» качественно, по полной и расширенной программе. Вернее, «въехала» — почти на половину корпуса — на крохотный каменистый островок, поросший низенькими кустами ивы, ольхи и ракиты.

— И что было дальше? Хозяева попытались стащить судно с островка, но столкнулись с серьёзными техническими трудностями?

— Даже и не пытались. По корпусу баржи — в результате встречи с камнями острова — «пробежали» широкие и извилистые трещины, заварить которые можно было только в условиях серьёзного заводского дока. То бишь, задача заведомо невыполнимая. На этом повороте Невы течение — ближе к упомянутой излучине — творит, что хочет. Отмели меняются местами — как пятисотрублёвые проститутки в кемеровском привокзальном борделе…. А тут, вдобавок ко всему, мировой финансовый кризис навалился. Вот, компания, которой принадлежала «Афродита», и обанкротилась. Бывает…. Кредиторы? Приезжали, конечно. Смотрели. Как и полагается. Но никто из них не захотел брать эту ржавую железяку себе «на баланс». Зачем? Мол, маета одна голимая. А ещё и налог на имущество пришлось бы реально платить. И всякие экологические сборы…. Оно надо — современным ушлым бизнесменам? Совсем не надо, ёшки-матрёшки…. Забирать бы эту баржу себе. Типа — насовсем. А?

— Обязательно заберём, — выбросив сигаретный окурок за борт, пообещал цыган. — Для начала, просто двоих пацанов — с автоматами и удочками — разместим на этой «Афродите». Автоматы, естественно, будут спрятаны в трюме. Мол, мирные рыбаки временно обосновались…. А потом и официально — через жадных областных чиновников — оформим все права. Например, возьмём этот безымянный островок в долгосрочную аренду. Естественно, вместе со всеми камнями, песками, кустами, деревьями и ржавой баржой.

Яхта прошла под Вантовым мостом.

— Поворачивай направо, — велел Бахтало-младший.

— Рановато ещё, — удерживая ладонями штурвал в прежнем положении, не согласился старик. — Мы же сегодня совсем без груза. А течение здесь сильное. Запросто снесёт…. Метров через триста-четыреста повернём. Не раньше.

— Тебе, Ванька, видней. Делай — как считаешь нужным…

Стоит заметить, что, вообще-то, «Робинзон» принадлежал одному известному российскому олигарху, правда, с классической еврейской фамилией. Бывает…. Это что же такое получается, а? Владелец многочисленных заводов, газет и пароходов (а также нефтяных скважин и золотоносных рудников), предоставил новоявленному цыганскому барону свою личную яхту? Ага, предоставил. А что, собственно, в этом странного и необычного? В нынешней России всё переплелось и перелопатилось очень тесно и плотно. В денежно-финансовом аспекте, понятное дело, переплелось. То есть, люди, живущие и жирующие не по средствам (официально заработанным), стали друг другу верными товарищами, лучшими друзьями, любимыми «сватьями» и кровными братьями: государственные чиновники, криминальные авторитеты, наркоторговцы, работники Прокуратуры, финансовые аферисты, депутаты всех уровней и мастей, армейские и полицейские генералы, звёзды шоу-бизнеса, высокопоставленные таможенники и крупные бизнесмены, ходящие тёмными тропами…

Ольга и Сергей встретились только вечером: встретились, поймали такси и поехали к Неве.

Зачем? И почему — именно к Неве?

Зачем, как раз, понятно: поговорить на различные серьёзные темы и вволю нацеловаться.

А, вот, почему к Неве…. Дело в том, что Сергей, начиная ещё с пятого класса средней купчинской школы, являлся заядлым рыбаком. Во время летних каникул регулярно рыбачил на многочисленных лесных озёрах (семья каждый год — на два с половиной месяца — снимала дачу в Ново-Токсово), да иногда выезжал с отцом на Ладогу. А где, пардон, ловить рыбу во время учебного года? В знаменитом Кирпичном пруду? Фи, мелко это. Да и змееподобные ратаны с меленькими серебристыми карасиками — весьма сомнительная и незавидная добыча…. Ба, Нева же совсем недалеко. Вот, на низкой речной набережной Сергей и присмотрел себе подходящее заветное местечко — тихое и малолюдное. По поздней весне ловил там шуструю корюшку, пахнувшую свежим огурцом: и сачком на длинной рукоятке, и на специальную снасточку с мелкими «фосфорными» мормышками. А осенью — плотвичку, окуней, подлещиков и даже (иногда), пятнистых упитанных налимов.

Заветное место из счастливых детских лет — дело особое. Его изредка и посещать полагается. Особенно после долгих разлук с милой и доброй Родиной…

Итак, они, крепко сцепившись ладошками, разместились на заднем сиденье.

Машина тронулась с места.

— О, какие люди! — взглянув в зеркальце заднего вида, обрадовался пожилой усатый таксист. — Заслуженный вояка и училка истории, которую обожает ребятня…. Откуда вас знаю? Так, я же местный. Поэтому и знаю всех купчинцев, заслуживающих внимание. Как и полагается.

— И много их таких? — смущённо улыбнувшись, спросила Оля. — Заслуживающих вашего внимания?

— Нет, не очень. Человек четыреста, наверное. Может, и четыреста пятьдесят…. А вас, молодёжь, гляжу, можно поздравить? Когда свадьба? Молчите? И правильно, между нами говоря, делаете. Чтобы, ёлочки зелёные, не сглазить. Одобряю…

Такси остановилось на невской набережной, недалеко от Вантового моста.

— Хотите, молодёжь, я вас и обратно доставлю? — принимая оплату, спросил водитель. — Когда, говорите, подхватить? Через часик с небольшим? Замётано…

Машина уехала, а они, перейдя через дорогу, подошли к Неве.

— Два крепких фанерных ящика стоят у самой воды, под тусклым прибрежным фонарём, — указал рукой Сергей. — Значит, не пустует моё местечко. Рыбачит здесь кто-то. И это — правильно…. Смотри, яхта прошла под Вантовым мостом. Длинная и элегантная…. А ещё и красивая, только какой-то хищной красотой. Теперь разворачивается, направляясь к противоположному берегу…. Присядем?

— Присядем, — согласилась Ольга. — Только составь, пожалуйста, эти фанерные конструкции рядом…. Ага, вот так.

Они, обнявшись, устроились на ящиках.

— Расскажи, как оно всё было — там, в бетонном «долгострое», расположенном возле трамвайного кольца, — попросила девушка. — Мне школьная уборщица сообщила, что там зверски убили каких-то иностранцев, снимавших кино, а наши отечественные актёры, крича от охватившего их ужаса, разбежались в разные стороны. Но не более того. Про подробности ничего не знаю.

— М-м-м…

— Не беспокойся, милый, у меня очень крепкая нервная система. Почти двенадцать лет тебя, странника неугомонного, ждала. И ничего, дождалась. И даже с ума не сошла — от тоски беспросветной.

— Извини, я был молодым и жутко-эгоистичным свином, — повинился Сергей.

— Не за что извиняться, любимый. Знать, так было угодно нашей с тобой общей Судьбе…. Рассказывай.

— Хорошо, слушай…. Поступила информация, что в «долгострое» происходит что-то неправильное. Мол, люди бегут вдоль трамвайных путей и истошно вопят — про желтоглазых зубастых монстров и откусанные головы. Срочно выехали с Карпуком на объект…. Кто такой — Карпук? Подполковник ФСБ, мы с ним теперь вместе работаем по всем этим кровавым убийствам. Так, вот, получилось — само собой…. Значит, приехали мы к «долгострою». Рядом с бетонной полукруглой аркой обнаружился тёмно-синий автомобиль с латвийскими номерами. За аркой — внутренний дворик. В дворике — распахнутая настежь дверь. А рядом с дверью — окровавленные отпечатки собачьих лап. Уточняю, отпечатки лап маленькой собачки. Или же, что верней, двух собачек. Да и вели эти следы совсем недалеко: уже в трёх-четырёх метрах от распахнутой двери пропадали. А рядом с этим местом (где отпечатки собачьих лап обрывались), валялся клетчатый носовой платок, испачканный в пыли, земле и крови…. Кто-то старательно обтёр собачьи лапы? Очень похоже на то…. Но сразу войти в эту распахнутую дверь не получилось — Карпук (морда «фээсбэшная», без всякой меры осторожная), пользуясь старшинством по воинскому званию, не разрешил, мол: — «Служебные инструкции предписывают (для таких неординарных случаев), не пороть горячку, а, наоборот, дожидаться прибытия спецназа…». Дождались — и «камуфляжников», и «фээсбэшных» экспертов, и даже представителей районной Прокуратуры. Вошли в помещение…. Одна комната (метров, наверное, на сто двадцать пять квадратных), оборудована под официальную и помпезную гостиную прошлых веков: свежие цветы в элегантных вазонах, обеденные столы под белоснежными скатертями, стулья с гнутыми резными спинками, вилки-ложки-ножи серебряные, фарфоровые тарелки, хрустальные рюмки-бокалы, разномастные бутылки с винами, шампанское в мельхиоровых ведёрках, на стенах развешаны старинные картины (репродукции, надо думать?), в массивных позолоченных рамах. Вторая комната — нечто среднее между спальней аристократов и средневековой пыточной: широченная кровать под кроваво-алым балдахином, антикварные прикроватные тумбочки, трюмо с венецианскими зеркалами, тяжёлые бархатные шторы на окнах и — вместе с тем — разномастные кнуты и клещи, аккуратно разложенные на низком длинном столике. Ну, и парочка солидных кинокамер на штативах-треногах. Вкупе с различной осветительной аппаратурой, понятное дело…. Вот, рядом с этими кинокамерами они и лежали — два обезглавленных трупа. То бишь, окровавленных тела. Одно — при жизни — принадлежало мисс Софи Гарднер, единоличной владелице американо-латвийской кинокомпании. Второе — кинооператору той же компании…. А еще под кроватью (которая под кроваво-алым балдахином), обнаружился живой, невредимый и самый натуральный Пётр Первый: двухметровый, усатый, облачённый в нарядные старинные одежды, и очень-очень тяжёлый: еле вытащили мерзавца. Правда, пребывавший в бессознательном состоянии.

— Как это — Пётр Первый? — удивлённо захлопав пушистыми ресницами, засомневалась девушка. — Шутка такая?

— И мы, честно говоря, сперва не поняли. Мол, как такое может быть? А потом, напичкав (в соответствии с профильными инструкциями), успокаивающими и тонизирующими препаратами, привели обнаруженного «Петра» в чувство, он и рассказал — как всё было. Не русский Император, конечно, рассказал, а актёр, игравший его роль….

— Снимался фильм о Петровских Временах?

— Пожалуй, что-то типа того, — неуверенно передёрнув плечами, подтвердил Сергей. — Название фильма — «Тёмная сторона». И посвящался он (по словам пришедшего в себя актёра)….э-э-э, морально-поведенческим нравам, царившим — в те стародавние Времена — при русском Дворе…. Кха-кха. Слушай, а можно я тебе задам вопрос — как дипломированному историку?

— Задавай, Серёжа. Постараюсь ответить.

— Правда ли…м-м-м…

— Не мнись и не менжуйся, майор. Излагай чётко, коротко и сжато, как и положено военному человеку.

— Есть — коротко и сжато…. Правда ли, что наш легендарный, прогрессивный и массово-обожаемый Пётр Первый не являлся образцом для подражания — в нравственном и сексуально-бытовом плане?

— Не являлся, — тяжело вздохнула Ольга. — Причём, совсем. А в некоторые периоды своей жизни (по воспоминаниям современников), связанные с беспробудным пьянством и психическими расстройствами, мог любую и даже любого…э-э-э….

— Завалить в койку?

— Не обязательно, что и в койку. А просто…, как ты, грубый мужлан, выразился, «завалить». И юную графскую дочку, и приезжую зарубежную оперную певицу, и смазливого адъютанта. Без особой разницы…. Что тут, собственно, такого? Пётр Романов, как известно, с юношеских лет обладал практически безграничной властью. А когда эта самая «безграничная власть» способствовала формированию «хрустально-чистого морального облика»? Никогда, нигде и ни в какие Времена. Все эти «Безграничные Властители» прошлых Времён — по сути — были однозначными развратниками. И Чингисхан, и Тамерлан, и Александр Македонский, и Наполеон, и многие-многие другие…. Исключения? Редко, но случались. Например, французский король Филипп Красивый, который всю жизнь хранил верность своей жене. Даже после её безвременной кончины. Правда, данный монах ещё известен и своей редкостной жестокостью: именно по его приказам было безжалостно казнено несколько десятков (сотен?) тысяч рыцарей-тамплиеров и членов их семей…. Итак, человек может быть великим полководцем, гениальным стратегом, умелым политиком, прогрессивным патриотом и — при этом — жутким и гадким бытовым монстром. Увы, но это так…. Не веришь — в отношении Великого Петра Первого, пробудившего Россию от «многовекового сна»? Напрасно. Почитай мемуары и письма, имеющие отношения к тем Временам. Только с учётом того, что многое в этих документах спрятано «между строк». И тогда многое поймёшь. Очень — многое…. Почему — спрятано «между строк»? Потому, что все эти письма-мемуары писались, конечно же, уже после смерти Петра Первого, но, тем не менее, во времена царствования династии Романовых. Себе, что называется, дороже — изъясняться напрямик. Даже Евдокия Лопухина, оказавшись на свободе, была очень осторожна — в своих официальных воспоминаниях. Хотя, поверь, ей было — что рассказать…

— Подожди, подожди, — задумался Сергей. — Евдокия Лопухина? Имеется в виду первая жена Петра Первого, которую отправили в монастырь, чтобы она не мешала царю ухлёстывать за немкой Анной Монс?

— Она самая…. Евдокия долгие-долгие годы переезжала из одного монастыря в другой, регулярно меняя монастырский быт на тюремный, и обратно. Голодала, болела, подвергалась жестоким пыткам и изощрённым издевательствам. Обвинялась — чёрт знает в чём. А мужчин, которых подозревали в тайном (в монастырских-то условиях), сожительстве с ней, казнили…. Но, в конечном итоге, Евдокия пережила своего знаменитого мужа на целых шесть лет. Уже при Петре Втором была освобождена, вернулась в Санкт-Петербург, вновь начала выезжать в Свет и даже пользовалась при Императорском Дворе (в том числе, и при Анне Иоановне), определённой популярностью…. Но иногда пожилая женщина (благообразная и тихая такая), пропустив лишнюю рюмочку хмельной вишнёвой настойки, начинала делиться воспоминаниями. И тогда, говорят, её слушателей охватывал липкий ужас. А некоторые юные и неподготовленные слушательницы даже в обморок падали. Заметь, Времена тогда были суровыми, и напугать чем-то собеседника было, ой, как не просто…. Отвлеклись мы с тобой, Серёженька. Что же, в конце-то концов, случилось-произошло в нашем купчинском «долгострое»?

— Было отснято уже больше половины запланированных «натуралистических» сцен…

— Порнографических сцен, ты имеешь в виду? — брезгливо поморщилась Оля.

— Ага, их самых…. И тут Софи Гарднер потребовалась девочка-актриса. Мол, в сценарии была прописана сцена, в которой пьяный в дымину Пётр соблазняет-развращает маленькую внучку какого-то заслуженного князя…. Где мисс Гарднер нашла претендентку на эту малопривлекательную роль? Наш свидетель не знает. Но нашла…. Короче говоря, в импровизированную киностудию пришла женщина (с узкими азиатскими скулами и чёрными-чёрными бездонными глазами), и привела с собой симпатичную девочку семи-восьми лет от роду. А ещё и двух чёрных скотч-терьеров. Софи Гарднер появлению собачек очень обрадовалась, мол: — «Пусть они наблюдают за действом. Пикантная такая деталька. Зрителю обязательно понравится…. А песики не будут лаять? Ах, они не умеют. Просто замечательно. Тогда будем снимать сцену с двух камер сразу. Сама — по такому случаю — встану за штатив…». Итак, владелица кинокомпании, оператор, актёр, женщина с чёрными глазами, девочка и два скотч-терьера отправились во второй «павильон». Настроили аппаратуру, включили осветительные приборы и начали — на словах — разбирать предстоящую сцену. И тут….

— Подожди, милый. У нас, кажется, гость. Вернее, гостья.

Вдоль набережной, небрежно опираясь на чёрную суковатую палку, неторопливо брела низенькая седовласая старушка, облачённая в старенькую болоньевую куртку и потрёпанные кирзовые сапоги.

— Доброго вечера, молодёжь, — подойдя ближе, приветливо прошамкала старуха.

— И вам, бабушка, всего хорошего.

— А ещё и крепкого здоровья.

— Вежливые какие…. Никто вас здесь не обижает?

— Нет. Спасибо за заботу.

— Ну, и ладно. Пошла я…

Старуха, хрипло вздыхая и болезненно отплёвываясь, уковыляла, уже через полминуты «растаяв» в вязком тёмно-фиолетовом сумраке.

— Странная бабулька, — недоверчиво покачал головой Сергей. — На ведьму здорово похожая. Именно так их и описывают в умных книжках: слегка горбатая, с длинным крючковатым носом, щедро усыпанном тёмно-сизыми и ярко-багровыми бородавками. И глаза — чёрные и бездонные, словно древние каменные колодцы в знойной сомалийской пустыне…. Извини, на чём я остановился?

— На том, что они начали готовиться к съёмкам.

— Ага. Спасибо за подсказку. Начали, блин горелый, готовиться…. И тут — совершенно неожиданно — что-то произошло. «Киношный» Пётр утверждает, что чёрные лохматые пёсики, вдруг, пропали в неизвестном направлении, а на их месте появились высоченные зубастые монстры с тёмно-багровой кожей и круглыми ярко-жёлтыми глазами. Дальше, как легко догадаться, монстры — ловко, ненавязчиво и практически синхронно — откусили головы Софи Гарднер и кинооператору, а после этого их проглотили. Из обезглавленных тел тут же ударили фонтаны ало-красной крови. Наш актёр-свидетель громко закричал от охватившего его ужаса, упал на пол, заполз под кровать и потерял сознание…. На шум и крики, как я понимаю, сбежались остальные члены киногруппы, увидели кровь и безголовые трупы, а после этого, испугавшись, ударились в бега. Вот, такая история…. Кстати, угадаешь, как покойная мисс Гарднер именовала женщину с чёрными собачками?

— Неужели — «Шуа»?

— Молодец, угадала…

— Ой! — вскочив с фанерного ящика, вытянула руку Ольга. — Что это такое?

По камням набережной — в тусклом свете уличного фонаря — зигзагообразно перемещалось что-то угольно-чёрное и чешуйчатое.

— Змея, — выдохнул Сергей. — Огромная. С тёмно-коричневым наростом-шишкой на хвосте.

Змея, не обращая на людей никакого внимания, ловко перевалила через гранитный парапет и соскользнула в невские воды…

Погрузка была завершена. На борт «Робинзона» проследовали два молодых цыгана — с автоматами Калашникова за плечами.

— Убрать сходни, — негромко скомандовал Иван Феофанович. — Убрали? Ладно, отходим…

Трудолюбиво затарахтел дизель, яхта — по широкой дуге — начала медленно отходить от берега.

— Что это с тобой, Ванька? — подозрительно прищурился Бахтало-младший. — Смурной какой-то. Словно бы в воду опущенный…. Ты же сам придумал — перебросить запасы «дури» на старую баржу. А? Чем-то недоволен?

— Всем я, хозяин, доволен, — одной рукой управляясь со штурвалом, а ладонью другой осторожно поглаживая — под флотским бушлатом — левую половину груди, пробурчал старик. — Всем…. Просто предчувствия нехорошие одолевают. Суки рваные и приставучие. Словно бы Госпожа смертушка бродит где-то рядом. Или же плавает…

— Э-э, деятель плешивый, прекращай каркать. Трижды сплюнь через левое плечо. И срочно постучи по дереву.

— Не поможет…. А, вот, всё освещение на палубе я бы потушил. Как и прожектор на носу.

— Совсем, Ванька, сбрендил? — рассердился молодой цыган. — Сам же говорил, что ночью по Неве можно ходить только с зажжёнными огнями. Чтобы все встречные корабли-баржи нас видели, дабы избежать фатального столкновения…. Да и без прожектора никак нельзя. Чтобы лодку какого-нибудь ночного рыбачка случайно не утопить. На самого рыбака-то, понятное дело, наплевать и растереть. Но уважаемый хозяин «Робинзона», если узнает об этом, может всерьёз обидеться. Мол, подстава имиджу и всё такое прочее…. Ещё по поводу прожектора. Смотри, по речной воде — в светло-жёлтом прожекторном луче — что-то плывёт. Или же кто-то…. Большая змея? А?

— Это Шуа, слуга Войпеля, — известил — мёртвым голосом — Иван Феофанович. — Я с ней в Коми сталкивался. Пару раз. В стародавние Времена…. Смертушка наша. И батюшке вашему — намедни — именно она голову откусила…

Огромная угольно-чёрная змея ловко соскользнула в ночные невские воды.

— Бр-р-р, — зябко передёрнула плечами Ольга. — Чёрт знает, что происходит. Страшновато, честно говоря…

— Может, выйдем на дорогу, поймаем машину и поедем домой? — предложил Сергей.

— А как же наш купчинский усатый таксист? Приедет через полчаса, как договаривались, а нас нет. Обидится. Или же, наоборот, тревогу поднимет. Нет, уж, дождёмся…. Смотри, яхта отчаливает от противоположного берега. Ну, та самая — длинная и симпатичная, что недавно проплывала под Вантовым мостом.

— Отчаливает. И элегантно разворачивается по широченной дуге. Красиво, ничего не скажешь.

— Что-то не так, — забеспокоилась через несколько минут девушка. — Дизель взревел по бешеному. А теперь яхта мелко-мелко задрожала и резко рванула вперёд…. О-па! Остановилась…. Разламывается пополам…. И тонет…

— Полный вперёд, старый хрыч! — истошно завопил Бахтало-младший. — Переводи обороты двигателя на максимум! На максимум, я сказал! И штурвал выворачивай! Выворачивай…

Дизель взревел по бешеному. Яхта, мелко-мелко задрожав, резко рванула вперёд.

А потом корпус «Робинзона» ощутил короткий и резкий удар.

«Палуба перевернулась», — заторможенно подумал Иван Феофанович. — «Ой, больно-то как. Правая нога, кажется, сломалась в голени…. А теперь — холодно. И очень мокро…. Я упал в Неву и тону? Попробовать выплыть? Не знаю, хватит ли сил. Не знаю…. Мрак навалился. Беспросветный, вязкий и очень-очень плотный. Гнилью явственно пахнуло…. Ага, это моя голова оказалась в чьей-то пасти. А теперь шеи — со всех сторон сразу — коснулось что-то острое…

Глава четырнадцатое Бригантина — вздрогнула — в порту

— Утонула яхточка, — жалостливо всхлипнула Ольга. — По-правде. А, ведь, такой красивой была…. Змея ещё эта. И горбатая старуха — с чёрными бездонными глазами…. Чувствую, что не обошлось здесь без Войпеля. Не обошлось…. Кому ты названиваешь?

— Сомову. И не звоню, а докладываю…

Кратко обрисовав Павлу Андреевичу сложившуюся «речную ситуацию», Сергей отключил мобильник, отправил его в карман куртки и непроизвольно принялся мысленно — в очередной раз — анализировать события последних дней.

— Эй, милый! — прозвучал рядом звонкий девичий голосок. — Эй…. О чём ты задумался?

— О многом, — признался Сергей. — В частности, о твоей гениальной версии. Мол: — «По нашему мирному Купчино бродит «наместник» Бога Войпеля, снабжённый неким «волшебным» артефактом. Приехал, понимаешь, совсем недавно, а теперь приказы (пусть и неосознанно), раздаёт своим верным слугам: — «Шумных гопников — порвать на части. Зарвавшегося наркодельца — утопить в Кирпичном пруду. А, вот, этому, этому и тому — головы откусить. И яхту — разломить напополам и утопить в осенних невских водах…».

— Яхту-то — за что?

— Знать, на её борту был кто-то — насквозь тёмный и криминальный. То есть, имевший отношение к торговле наркотиками. Или же к детской порнографии.

— Логичное предположение, — помолчав, согласилась девушка. — Особенно учитывая то обстоятельство, что на противоположном берегу реки — практически напротив нас — располагается частный дом покойного цыганского барона Бахтало…. И что же ты надумал? Есть реальный кандидат на роль «наместника» Войпеля?

— Знаешь, имеется…

— И кто же это?

— Давний сослуживец моей соседки по подъезду.

— Матрёны Ивановны?

— Ага, — кивнул головой Сергей. — Она, по словам Павла Андреевича, перед пенсией трудилась в администрации лагерей для осуждённых лиц, расположенных на севере России. Вполне возможно, что и в Коми. И этот её сослуживец — Дмитрий Силыч — приехал в Питер на сутки раньше меня…. Надо бы поговорить с ним. Только, вот, как? Спросить в лоб, мол: — «Не привезли ли вы с собой, уважаемый, какой-нибудь древний-древний раритет, случайно обнаруженный в предгорьях Уральского хребта?». Топорно это как-то…. Не находишь?

— Нахожу, — улыбнулась Оля. — Тем более что «наместник» может быть в курсе — о своей исключительности…. Что, если он, зная о тайном капище, спрятанном под землёй, приехал в Купчино сознательно и с далеко идущими целями-намерениями? Неприятный такой расклад…. Ага, кажется, придумала. Надо к этому делу Сашеньку Сомову подключить. Она же у нас знаменитая корреспондентка и, вообще, очень общительная дама. А ещё очень сообразительная, разговорчивая и обходительная…. Ой, смотри! — тревожно махнула правой рукой. — В тёмных волнах мелькает что-то круглое. И ещё — рядом — одно…. Головы? Кто-то плывёт?

— Двое. Причём, к нашему берегу…. Чёрт, одна голова исчезла. Да и вторая — то погружается в воду, то выныривает.

— Милый, ты что задумал? Вода же холодная, октябрьская.

— Ерунда. Даже не простужусь, — оперативно раздеваясь, заверил Сергей. — Ну, не может русский офицер (пусть и в запасе), смотреть, как человек тонет, и не помочь ему. Не может — по определению…. Не сомневайся, милая. Я по-быстрому. Туда и обратно. Даже соскучиться не успеешь…

Сергей сбросил ботинки, разделся до трусов, забрался на низкий гранитный парапет и, несколько раз глубоко вздохнув-выдохнув, сиганул в воду. Сиганул, проплыл несколько метров под водой, вынырнул и — выверенными короткими саженками — двинулся вперёд.

«А-а-а! Какой адский холод, так его и растак», — тут же принялся ругаться озябший внутренний голос. — «Дурак ты, братец. Покрасоваться, понимаешь, решил перед любимой девушкой. Ха-ха-ха. Мол, образцово-показательный русский офицер…. А как, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, потонем? Ольга же тогда совсем затоскует. И засохнет. И в «старых девах» останется навечно…. Греби давай, герой хренов. Активней ладошками-то работай. Активней…. Ага, вот и наш утопающий нарисовался. Только он, извини, совсем и не тонет, а, наоборот, держится руками за какое-то бревно…. Бревно? Нет, дружище, никакое это и не бревно, а другое человеческое тело. Только, пардон, без головы. Увы…. Верные слуги Войпеля поработали, понятное дело. Не иначе. Совсем обнаглели и охренели в атаке психической…».

Сергей с трудом оторвал молоденького черноволосого парнишку от безголового тела в морском чёрном бушлате, перевернул на спину, аккуратно обхватил левой рукой под лопатками и, размеренно работая правой, направился к берегу.

Время текло призрачно, плавно и очень-очень медленно. Приставучие речные волны так и норовили проникнуть в рот, уши и нос. Ледяной холод пронизывал всё тело — буквально-таки — до костей. Мышцы рук и ног постепенно наливались свинцовой тяжестью, обещая скорые и болезненные судороги.

— Притормози-ка, боец! — посоветовал голос Сомова. — А то башкой, не ровен час, в гранитный парапет врежешься…. Старшинов, Кукушкин! Помогите майору. И про второго пловца не забудьте…. Вытащили родимых? Молодцы. Возьмите с полки по пирожку с питательным яблочным повидлом…. А теперь растирайте бедолаг полотенцами. Активней растирайте. Ещё активней…. Эх, хорошо иметь запасливую супругу…. Старшинов.

— Я!

— Передай полотенце Ольге Николаевне. Ей, судя по всему, лично хочется жениха обтереть и от воспаления лёгких спасти…. А, вот, и фляжечка с коньяком. Глотай, Серый, не сомневайся. Армянский и семизвёздочный, без обмана. Глотай…. Теперь спасённому передай…. Как оно?

— С-спасибо, — возвращая фляжку, поблагодарил черноволосый паренёк. — Очень даже кстати. Не зря про вас, г-господин подполковник, говорят хорошее. Не только, к-конечно, хорошее. Но про других «ментов» и этого не говорят…

— Не за что. Заходи ещё, чавела…. А ты, Сергей Сергеевич, одевайся. И побыстрей. Корреспонденты могут понаехать. Не ты один видел, как яхта потонула, но и целая куча народа, проезжавшая — на тот момент — по Вантовому мосту. Так что, информация уже вовсю гуляет по просторам Интернета…

— Кто такой? — рядом с прибрежным фонарём появился Карпук. — Фамилия-имя-отчество? Отвечать!

— Лачо Золотов, — высокомерно поморщился молодой цыган. — Не надо, уважаемый, кричать. У меня со слухом всё хорошо.

— Гордый? Ну-ну…. Родственник покойного Бахтало Золотова?

— Двоюродный племянник…. А что, нельзя?

— Можно. В том плане, что официально не возбраняется…. Что это была за яхта? Как называлась?

— Называлась — «Робинзон». Принадлежала…

— О, только этого мне и не хватало! — буквально-таки взвыл «фээсбэшный» подполковник. — Знаю я, кому…. Теперь такое начнётся, только держись…. Куда плыли?

— Шли.

— Что? Ах, да…. Куда шли?

— Вниз по течению. Куда конкретно — не знаю. Зачем — не знаю. Молод ещё.

— Что перевозили? «Дурь»?

— Не знаю.

— Что произошло? Почему яхта утонула?

— Честное слово, не знаю. Был в трюме. Потом — резкий удар. Корпус развалился на две части. Оказался в воде. Поплыл.

— Понятно…. Сколько человек было на борту?

— Пятеро, — помрачнел Лачо. — Я, мой брат-близнец Данко, Бахтало-младший, Ванька-капитан и моторист, имени которого я не знаю.

— Что с остальными?

— Не знаю. Видел только тело Ваньки. Держался руками за него, чтобы не утонуть. Мёртвое тело. Без головы.

— Без головы?! — окончательно разозлился Иван Петрович. — Ну, знаете ли! Это уже, мать его так и растак, переходит все и всяческие границы…. Где появляется Яковлев, там тут же образуются безголовые покойники. Блин горелый и засохший…. Эх, пропустить бы упомянутого майора через «детектор лжи». Или же «сывороткой правды» напоить…. А это ещё кто такая? — подозрительно уставился на Ольгу. — Что за шалава — худая и коротко-стриженная? Откуда взялась?

— Если, гнида «фээсбэшная», ещё хоть раз назовёшь мою невесту — «шалавой» (или же как-то иначе, но в том же пошлом ключе), то я тебе морду набью, — натягивая джинсы, сообщил Сергей. — По-серьёзному и жалости не ведая…. Усёк?

— Не понял…. Что это ещё за хамство «грушное»?

— Он набьет. Причём качественно-качественно, — заверил Сомов. — И никакие спецназовцы, вооружённые до самых коренных зубов, тебе, Петрович, не помогут. Выбитые зубы замучишься потом считать и подбирать…. Свободен, короче говоря.

— Ты, подполковник, хоть понимаешь — что сейчас сказал? И чем это пахнет?

— Понимаю…. Даю ровно тридцать секунд — на экстренную эвакуацию. Потом — не обессудь. Время пошло…

— Ладно-ладно. Не напрягайся, — резко сбавил обороты Карпук. — Ну, погорячились немного. С кем не бывает? Особенно — в таких «безголовых» раскладах. Проехали, растёрли и забыли…. Так я заберу этого продрогшего цыганёнка?

— Забирай. Нам он ни к чему. Да и ребятам с правого берега он совершенно не интересен. Яхта-то затонула практически посередине Невы…. Чья это зона ответственности? Федеральная, ёжики колючие. Вот, и занимайся…. Ага, «эмчээсовские» катера чапают. Один из них — с краном на борту. Да, долгое дело намечается. Пока водолазы что-нибудь отыщут. Пока подцепят…. Серый, мотай-ка домой. Всё чихаешь и чихаешь. Отогревайся, бродяга. Завтра — в письменном виде — доложишься. Вон и Степаныч подъехал.

Карпук и его «камуфляжные» орлы, окружившие со всех сторон Лачо Золотова, скрылись в ночном сумраке.

Взревели мощные автомобильные двигатели. Взревели и — через десяток секунд — стихли: уехали «фээсбэшники».

— К-кто это такой — С-степаныч? — слегка постукивая зубами, уточнил Сергей.

— Да, таксист ваш, который с усами.

— Наш? То есть, закреплённый за нами?

— Что в этом такого? — начальственно хмыкнул Сомов. — По таким-то непонятным и кровавым происшествиям? И подстраховка, понимаешь. И дополнительный источник информации. Диалектика…. Всё, мотайте и отогревайтесь…. Ольга Николаевна.

— Да…. То есть, я.

— Смотрели, небось, в школьной юности американский фильм — «Большие гонки»?

— Смотрела. В том смысле, что мы вместе с Серёжей смотрели. Целых три раза.

— И какой главный…м-м-м, слоган, скажем так, данного фильма?

— Ну, честно говоря…, не знаю…. А, действительно, какой?

— Мол, в страшные зимние морозы два индейца, спящие под разными одеялами, замерзали насмерть. Практически всегда…. А два других индейца (индеец и индианка, имеется в виду), заблаговременно залезшие под совместное одеяло, неизменно выживали…

— Извините, но ничего такого не получится, — тут же надулась горным мыльным пузырём Ольга. — Даже и не надейтесь. По крайней мере, до вечера ближайшего воскресенья…. Кстати, по поводу предстоящего бракосочетания. С моей стороны свидетельницей будет — Александра Сомова, закадычная и многократно-проверенная подружка. А с твоей стороны, милый? Павел Андреевич?

— Было бы очень даже симпатично, — вздохнул Сергей. — Но…. Нехорошо это — привлекать к таким делам непосредственное начальство. Неприлично, по меньшей мере…. Сан Саныча, пожалуй, позову. Обязательно…. Так что, Оля, поехали домой?

— Поехали. Но пока только — по домам. Извини. Всё должно быть так — как должно. Всегда и везде. Да и папа с мамой могут неправильно понять…

В салоне такси звучала музыка: грустный мужской голос — на удивление гармонично сливаясь со звуками скрипки, — пел:

Глава пятнадцатая Корреспондентское расследование

Утро вторника выдалось тихим, робким и спокойным: даже будильник звенел откровенно вкрадчиво и даже слегка смущённо. Да и кот Иннокентий не приставал со своей извечной проблемой, мол: — «Голодным можешь ты не быть, но попросить еду — обязан…» Правило такое — насквозь-насквозь краеугольное — у всех уважающих себя котов…

Так, только слегка помуркал из своего любимого обшарпанного кресла, мол: — «Удачи тебе, хозяин, во всех делах и начинаниях праведных. И в личных, и, так сказать, в общественных. Если что будет нужно — непременно обращайся. Помогу…. Что — если что? Дельный совет, к примеру. Или там действенная физическая помощь. В плане — загрызть наглого и приставучего врага. Или там острыми когтями — морду наглую — в хлам расцарапать…. Только, блин горелый, про сметану не забудь. Пожалуйста…».

— Не забуду, приятель…

Сергей покинул кровать, посетил туалет, сделал пятнадцатиминутную активную зарядку, принял контрастный душ, плотно позавтракал, оделся, оставил спящему коту — вдоволь всего и всякого, включая блюдечко со сметаной, и дисциплинированно отправился на Службу (на которой, впрочем, ещё даже и оформлен не был).

Вышел, значит, спустившись по бетонной лестнице, из подъезда, оперативно поднял, спасаясь от колючего северо-восточного ветра, воротник плаща и непроизвольно замер: ему навстречу — со стороны Будапештской улицы — неторопливо вышагивала парочка пожилых людей. То бишь, достославная соседка Матрёна Ивановна «под ручку» с высоким и костистым старичком.

«Хм, однако. Картина маслом», — неуверенно пробубнил задумчивый внутренний голос. — «Приметный такой делуля, с тёмным и угловатым лицом, словно бы высеченным из обломка северной скалы. Волосы достаточно длинные и совершенно седые. А глаза…э-э-э, фанатичные такие глаза. Круглые, янтарно-жёлтые и — однозначно — фанатичные. Опирается на чёрную старомодную трость с блестящей ручкой. То бишь, с блестящей рукояткой. Извини, братец, но не знаю — как надо правильно говорить. Не разбираюсь я, увы, в этих дурацких тросточках…. Может, в этой чёрной трости спрятан острый стилет? Острый-острый-острый? Не удивлюсь, право слово…. Короче говоря, если бы мне предложили нарисовать, скажем так, «земное воплощение северного Бога Войпеля», то я, честью клянусь, точно такого старика и изобразил бы…. Ну-ну, ёжики колючие, твари приставучие…».

— Доброго вам утра, уважаемые российские граждане, — вежливо поздоровался Сергей.

— И тебе, добрый молодец, того же, — лучезарно улыбнулась Матрёна Ивановна, а после этого пояснила: — Этот юноша — мой сосед по подъезду. Вполне даже приличный молодой человек, что — по нынешним мутным Временам — является большой редкостью.

— Приличный? — недоверчиво хмыкнул её спутник. — Неужели? А ты, товарищ, к какой политической партии принадлежишь?

— К какой партии? Да, собственно, Дмитрий Силыч, ни к какой. Извините. Так вышло.

— Ты, оглоед со шрамом, меня знаешь?

— Нет, конечно же, — признался Сергей. — Но уже наслышан — о вашем существовании. Это же, как-никак, Купчино.

— Ах, да. Маша мне говорила — об этой особенности вашего района. Мол, все, всё и про всех знают…. А почему — ни в какой?

— Из-за покойной бабушки, наверное. Она мне в детстве частенько говорила: — «Всегда, внучок, обходи стороной толпу. Причём, любую. Толпы, как правило, сами по себе не собираются. И не образуются. Их, в подавляющем большинстве случаев, кто-то собирает…. Зачем — собирает? А для всяких и разных меркантильных потребностей. Личных потребностей. Ради больших денег, например. Или к Власти стремясь…. Ты же не хочешь, чтобы тебя использовали — в тёмную — как дурачка деревенского? Вот, и обходи все толпы стороной. Всегда обходи. Не пожалеешь…». Обхожу, понятное дело…. Старших, ведь, надо слушаться?

— Надо, — подтвердил Дмитрий Силыч. — Только, юноша, какое отношение всё это имеет к политическим партиям?

— Самое однозначное и прямое, — по-серьёзному заверил Сергей. — Любая политическая партия является объединением достаточно большого количества людей вокруг…. Вокруг чего? Или вокруг кого? Неизвестно, если по большому счёту. Нет, всегда существует какая-то достаточно-симпатичная версия, мол: — «Наши конечные цели — возрождение былого величия Страны, беспощадная борьба с коррупцией и оказание действенной помощи малому бизнесу…». Или же что-то похожее и такое же насквозь дежурно-лицемерное…. А что у нас — на самом деле? О чём говорили-толковали отцы-основатели данной политической партии при её создании? О чём они сейчас мечтают, что планируют и к чему стремятся? У каких крупных отечественных и зарубежных бизнесменов регулярно берут деньги для осуществления текущей деятельности? И, главное, под какие обещания берут? Хотелось бы знать, честно говоря. Причём, досконально и всю-всю подноготную…

— Гнилая мещанская демагогия, — презрительно поморщилась Матрёна Ивановна. — Ведущая к полной социальной аполитичности и оправдывающая её. Не ожидала я от тебя такого, Серенький. Не ожидала.

— Извините покорно, дорогая соседка. Но принцип у меня такой — обходить стороной любую толпу. Религиозную, в том числе. Дабы не лить воду на финансовые мельницы хитрых и жадных дяденек, чужих мне — по сути. Как бы так оно.

— Значит, атеист?

— Проигнорирую данный вопрос.

— И почему, если не секрет?

— Верить или не верить в Суть Высшую — вопрос сугубо частный и интимный. Лично мой. Секретный и приватный. Не желаю — ни с кем делиться своими религиозными взглядами. Ни с кем, ни с кем, ни с кем. Разве что — с девушкой любимой. Может быть…. Во что хочу, в то и верю. И как хочу. А если даже и молюсь, то только в полном одиночестве и сугубо собственными молитвами, в голову — внезапно — пришедшими. Или же приснившимися. Только так.

— Гордыня-гордыня, — пожурил старик. — Мол, я сам по себе, весь такой исключительный и особенный из себя…. Коллективизм, молодой человек, залог всему. Потом сам поймёшь, да только поздно будет. Без тебя и за тебя всё решат. Всё-всё-всё…. А ты, пацан, в армии-то служил?

— Девять полновесных лет отдал. С хвостиком.

— В каком звании вышел в отставку?

— В майорском.

— Неплохо, неплохо, человек встречный…. Но ведь армия, если подойти к данному вопросу с точки зрения классической философии, тоже — толпа. Почему же ты — в своё время — её стороной не обошёл?

— Толпа, конечно, если рассуждать по-глобальному, — взяв пятисекундную паузу, согласился Сергей. — Спора нет…. Но, ведь, ещё и крепкая-крепкая жизненная школа. И боевое братство…. И вообще, все эти железобетонные правила для того и существуют, чтобы их изредка нарушать. Только очень-очень изредка…. Не так ли?

— В корне не согласен, — нахмурился Дмитрий Силыч. — Лично я свои ключевые принципы и правила всегда соблюдаю. Всегда. Неукоснительно, последовательно и без всяких исключений.

— А какие они у вас? Правила и принципы, то бишь?

— Коммунистические, естественно…. Кстати, молодой человек. Ты, вот, пару минут назад картинно высказался, мол: — «Хотелось бы — прежде, чем вступить в конкретную политическую партию, — узнать всю её подноготную…». Но разве же это относится к нашей славной российской Коммунистической партии? Ведь, про неё же всё-всё известно. Причём, каждому…. Разве нет?

— Всё ли? — недоверчиво прищурился Сергей. — А на чьи деньги Владимир Ильич Ленин организовал в 1917-ом году Октябрьскую революцию? И что он обещал — этим неизвестным спонсорам — взамен? Почему и для чего (на самом деле), политика «военного коммунизма» была заменена на мутный и пошлый НЭП? Ощущается, что и у кровавых «сталинских репрессий» присутствовало некое тайное «двойное дно», о котором мы так ничего и никогда не узнаем. Никогда и ничего. Ох, как ощущается, так его и растак…. А нынешний российский коммунистический лидер — Геннадий Зюганов? Он, судя по всему, человек далеко не бедный. Вон, даже туфли-ботинки шьёт сугубо на заказ и только у самых модных дизайнеров. Причём, из шкур всяких редких и экзотических животных, некоторые из которых, между прочим, внесены в Красную книгу…

— Злобные и лживые наветы продажных журналистов! — разозлился старикан, — Гена — честнейший человек! Честнейший и кристальный! Я его уже лет двадцать пять знаю! — а после этого, склонившись над своей чёрной тростью, болезненно раскашлялся: — Кха-кха-кха! Кха-кха! Кха-кха…

— Шагай отсюда, Серенький, — посоветовала Матрёна Ивановна. — А то сейчас Силыч оклемается и, непременно, в драку полезет…. Ты же на работу шёл? То есть, на Службу? Вот и иди, родимый…

В «пятнашке» было подозрительно тихо и безлюдно.

— Разъехались все, — пояснил дежурный в «стеклянной будке», расположенной рядом с металлической «вертушкой». — Восемь трупов за ночь, и все, как один, с отрезанными и исчезнувшими головами. Наркоторговцы и педофилы, понятное дело. Других, похоже, нынче не убивают. Типа — не сезон…. А подполковник Карпук, вообще, в Москву срочно вылетел. Ещё ночью, до этих самых убийств. Так что у него — идеальное и безупречное алиби. Шучу, понятное дело…

— А как же я? — опешил Сергей. — Почему мне ничего не сообщили?

— Вам, господин майор, Павел Андреевич велел передать следующее: — «На текущие происшествия не отвлекаться. Сами справимся. Занимать сугубо…э-э-э…». Сейчас вспомню. «Альтернативкой», вот…. А ещё надо срочно помочь в каком-то корреспондентском расследовании. В каком, извините, не знаю. Доклад закончен.

— Понял, лейтенант. Спасибо. Займусь и помогу…. А по каким адресам были совершены убийства?

Дежурный, постоянно сверяясь с записями в толстой конторской книге, озвучил адреса.

Сергей, находясь в состоянии глубокой задумчивости, поднялся в свой кабинет, аккуратно разложил на письменном столе подробную карту Фрунзенского района и скрупулёзно нанёс на неё ярко-красным фломастером точки, зафиксировав — тем самым — места «безголовых» убийств, совершённых в последние дни.

«Интересная, однако, картинка вырисовывается», — мысленно присвистнул скорый на выводы внутренний голос. — «Все трупы — и давешние, и сегодняшние — обнаружены как бы в круге с диаметром в несколько километров, центр которого расположен в районе Шипкинского переулка…. Случайные совпадения? Ну-ну. Похоже, что наша Ольга права — относительно тайного подземного капища. Надо бы хорошенько пошариться рядом с «Колизеем». Да и внутри данного подозрительного объекта, ясен говяжий студень…. Значится, некий «охранный круг»? Очень похоже на то. То есть, судя по всему, слуги Войпеля не могут отходить далеко от капища. Важный и, однозначно, бесспорный момент…. Кстати, а где эти обещанные корреспонденты, которым надо срочно помочь в проведении их важного расследования? Ладно, подождём. Не вопрос…».

Через сорок минут тоненько затренькал мобильный телефон.

— Доброе утро, милый, — зазвучал в трубке мягкий голос. — Как ты? Не простудился после вчерашнего осеннего купания?

— Здравствуй, Оля, — чувствуя, как на его лице расползается широченная счастливая улыбка, откликнулся Сергей. — Нет, не заболел. Бодр, весел и счастлив. А ещё — тебя люблю. Всё сильнее и сильнее. С каждой прожитой секундой.

— Я тоже — всё сильнее и сильнее…. Ты сейчас сильно занят?

— Нет, не очень. Мозгами скриплю потихоньку, не более того…. А что? Нужен?

— Мы тут с Саней Сомовой рядом с «пятнашкой» прогуливаемся. Болтаем и общаемся…. Выйдешь?

— Конечно…. Подожди, а как же твоя школа?

— Занятия до конца недели отменили. Из-за ночных преступлений.

— Понял. Уже спускаюсь…

Ольга и Александра ждали его возле газетного киоска.

«Ничего себе — жена главного купчинского «мента», блин горелый», — восхищённо зацокал легкомысленный внутренний голос. — «Такую шикарную кралю в Голливуде надо снимать. Или выпускать на миланский подиум…. Не-не, подиум тут не причём. Мелковато будет. А, вот, всякие аристократические лондонские тусовки — в самый раз. Или же «красная дорожка» в Каннах…. Девяносто-шестьдесят-девяносто и иссиня-черная копна блестящих волос, понятное дело. Но не это главное. Звериная грация — во всей фигуре — чувствуется. И «порода» явственно ощущается. Та ещё барышня, короче говоря. Из настоящих и потомственных…. Да, знатную добычу «заарканил» подполковник Сомов. Или же это она его «заарканила»? Не важно…».

— Мне тут Оля всё объяснила, — после завершения процедуры знакомства-приветствия, сообщила Александра. — И про сурового северного Бога Войпеля. И про капище пришлых зырян, расположенное — в далёком 1703-ем году — в районе современного Шипкинского переулка. И про версию о новоявленном «наместнике» Войпеля, обладающем древним артефактом. И про главного кандидата — на роль означенного «наместника»…. Смогу, конечно, помочь. То бишь, в получении — под видом корреспондентского расследования — необходимой информации. Тем более что и с Матрёной Ивановной я знакома лично…. Только хотелось бы и об этом её сослуживце знать хоть что-то. Для чёткого выстраивания предстоящей беседы, я имею в виду.

Сергей подробно рассказал об утреннем разговоре у подъезда.

— Убеждённый и упёртый коммунист? Просто замечательно! — обрадовалась корреспондентка «Новейших новостей». — Сейчас всё организуем — в самом лучшем виде, — достала из кармана стильного кашемирового пальто нежно-лазоревый мобильный телефон, выбрала в «Адресной книге» нужного абонента, нажала на «вызов» и через несколько секунд бодро зачастила: — Матрёна Ивановна? Добренькое утро! Это Сашенька Сомова беспокоит. Помните, я у вас к девятому маю интервью брала? Узнали? Я рада…. Ага-ага. Конечно…. Что-что? Ха-ха-ха! Умеете вы пошутить, чувствуется «старая школа»…. Я к вам за помощью, собственно, обращаюсь. Готовлю, понимаете, материал про коммунистов. Про настоящих коммунистов, я имею в виду. Про тех, которые «без страха и упрёка». Которые никогда не отступались и нынче не отступаются от своих нетленных идеалов…. Что вы говорите? У вас есть такой — на примете? Старинный и многократно проверенный товарищ приехал в гости? Отлично…. Когда я смогу подъехать? В любое время? Часа через два вас устроит? Превосходно. До скорой встречи, Матрёна Ивановна…

— Почему — только через два часа? — не удержалась от вопроса Ольга. — А, например, не прямо сейчас?

— Как это — почему? — удивилась Александра. — Мне же надо «облик» сменить. Общаться в таком модном прикиде со старыми и убеждёнными коммунистами? Увольте. Бессмысленная трата времени, и не более того…. Так что, друзья, отправляйтесь-ка вы в своё будущее «семейное гнёздышко». Общайтесь. Воркуйте. Мечтайте. Целуйтесь. А я где-нибудь через часик с небольшим подгребу: обсудим, как любит выражаться мой героический супруг, детали предстоящего оперативного мероприятия…

И они отправились — в будущее «семейное гнёздышко».

— Пахнет недавней капитальной уборкой и на совесть помытыми полами, — оказавшись в прихожей, одобрила Оля. — Молодец, работящий…. Ой, а это кто такой?

— Мур-р-р, — выглядывая из кухни, любезно представился чёрно-белый котяра, мол: — «Приятельствую я с этим странником. Заглянул как-то на огонёк, а здесь сметаной кормят. Вот и остался…».

— А ещё Иннокентий любит давать советы, — дополнил Сергей. — И, как правило, весьма дельные и полезные.

— Я его знаю, — оживилась девушка. — Это же тот самый кот, который часто сидит рядом с бронзовым солдатом Швейком?

— Мяу-у-у, — мол: — «И сижу, и дружу…. С бронзовым? Не сказал бы. Внешность, знаете ли, она зачастую бывает обманчивой…. Кстати, по поводу дельных советов. Я тут предлагал — кое-кому — в срочном порядке кроватку в спаленке заменить: старую холостяцкую выбросить, а новую двуспальную прикупить. Да, куда там, занятой такой — этот кое-кто — весь из себя…. Ладно, молодёжь, всё понимаю и не буду вам мешать. Удаляюсь…».

Кешка, мелко-мелко подрагивая вскинутым вверх пушистым хвостом, плавно пересёк коридор и скрылся в одной из комнат. Вскоре оттуда долетел громкий двойной «перестук».

— Кот забрался на кровать, перепрыгнул на телевизор, установленный на тумбочке, а оттуда сиганул на шкаф, — пояснил Сергей. — Вежливый очень, не хочет навязываться.

— Это я уже поняла.

— Что с тобой, звезда моих очей? Словно бы смущаешься чего-то…

— Да, так. Иннокентий — с его намёками — слегка сбил с толка.

— Понятно, бывает…. А что же мы стоим в прихожей? Раздеваемся и проходим…. Э-э-э, избавляемся от уличной одежды-обуви и проходим, я имею в виду…

— Шутники вы, — осуждающе покачала головой Ольга. — Что ты. Что твой кот…. Серёжа, помоги снять пальто…. Спасибо. А тапочки для меня найдутся?

— Вот, держи. Мамины.

— Ага, в самый раз…. А куда проходить?

— Начнём, пожалуй, с самой большой комнаты, — решил Сергей. — Следуйте за мной, милая и трепетная мадмуазель…. Мебель, как видишь, отсутствует. Предлагаю — оборудовать здесь полноценную столовую-гостиную. Ремонт и обстановка — на твоё усмотрение, естественно. Можешь с подружками посоветоваться. Например, с Сашенькой Сомовой. Она, судя по всему, во многих вещах разбирается…. Кстати, а у них с подполковником дети имеются?

— Сынок по имени — «Эрнесто», ему скоро годик исполнится. Очень забавный и смышлёный малыш…. К чему ты спросил?

— К тому, что во второй комнате у нас будет детская…. Вот, смотри. Как она тебе?

— Очень светлая, — одобрила Оля. — И окна выходят на южную сторону…. Только с её обустройством мы немного повременим.

— Почему?

— Какой смешной…. Если УЗИ покажет, что у нас будет мальчик, то это одно дело. Если девочка — совсем другое. Двойня — третье. Под каждую конкретную ситуацию — свой интерьер…. Что тут непонятного?

— Всё понятно, милая и строгая госпожа учительница, — поспешил заверить Сергей. — А это — моя спальня.

— Мур-р, — раздалось со шкафа.

— Ах, да. Вернее, наша спальня.

— Прав был мудрый кот — относительно кровати, — тихонько прошептала Ольга. — На сто процентов — прав. Менять надо.

— О чём это ты бормочешь под нос?

— Да, так. О своём, о девичьем…. Пошли на кухню?

— Пошли…

— Как у тебя здесь пахнет — необычно и по-деревенски.

— Это караси, высушенные на русской печи, — Сергей указал рукой на большой бумажный пакет, стоявший на комоде. — Они очень духовитые…. Может, слегка перекусим?

— И что ты можешь предложить — даме своего беспокойного сердца?

— Всякой северной экзотики. Вернее, то, что от неё осталось — после наших с Иннокентием совместных усилий.

— А что конкретно?

— Например, бутерброды с тушёной лосятиной и оленьей вялено-копчёной грудинкой. И сига холодного копчения.

— Наверное, всё это очень вкусно, — смешно наморщила нос девушка. — Только, вот…

— Что такое?

— Как после такой экзотической пищи — целоваться? Изо рта же будет пахнуть. А я зубной щётки не захватила с собой.

— Это да, — охотно согласился Сергей. — Поцелуи, они гораздо важней второго завтрака. Гораздо…. Кстати, видишь, какие у меня здесь удобные и широкие подоконники? Извини, у нас…. Короче говоря, предлагаю задёрнуть шторы. Устроиться на подоконнике. И, понятное дело, немного поцеловаться…

Настойчивые звуки дверного звонка застали их в довольно-таки пикантный момент.

— Милый…, открой…, пожалуйста, — неохотно отстранившись и с трудом переводя дыхание, попросила Оля. — Это Сашенция названивает. Она у нас очень настойчивая…. Только не сразу открывай. Хотя бы минутку выжди. Мне же надо себя в порядок привести. Если, конечно, получится…

— Проходите, уважаемая госпожа корреспондентка, — приоткрыв дверь и вежливо отодвинувшись в сторону, пригласил Сергей. — Уже слегка заждались вас. Кухня, выполняющая нынче функции «главного штаба», располагается с правой стороны по коридору. И обувь снимать не надо, подотру потом. Чай, не граф изнеженный.

— Пройду, понятное дело, — входя в квартиру, насмешливо фыркнула Александра. — Не вопрос, как любит выражаться мой обожаемый муженёк. Впрочем, как и все его «грушные» друзья-приятели…. Слегка заждались? Ха-ха. Свежо предание, да верится с трудом. Небось, головы совсем потеряли, голубки влюблённые. И позабыли обо всём на Свете…. И не смей мне больше «выкать», майор. Терпеть ненавижу — от своих…

«Преображение — на самом высшем уровне», — дисциплинированно доложил внутренний голос, ценящий ярко-выраженный профессионализм. — «И куда только подевалась модно-гламурная барышня, выряженная в полном соответствии с последними веяниями и тенденциями капризной европейской моды? Сейчас перед нами — некая отвязанная революционерка, одетая строго и характерно: чёрная «комиссарская» кожаная тужурка, длинная целомудренная юбка того же цвета, грубые ботинки на ногах и ярко-алая косынка-бандана на голове. А на левом лацкане тужурки закреплён круглый значок — с героической физиономией Эрнесто Че Гевары. Настроилась, ясный пенёк карельской берёзы, окучить-обаять старичков-коммунистов по полной и расширенной программе…».

— Майор Яковлев! — долетел властный голос. — Срочно явится на выволочку!

— Какие-то проблемы? — захлопнув дверь и пройдя на кухню, осторожно поинтересовался Сергей.

— Есть — проблемы, — состроив грозную физиономию, подтвердила супруга Сомова. — Да ещё какие…. Куда, спрашивается, подевалась наша скромная и застенчивая училка истории, а? Взгляд какой-то замутнено-отстранённый. Губы распухшие — как у чистокровной негритянки. Юбочка вся измята. На блузке пуговица отсутствует. А на стройной шее, пардон, свежайший засос пламенеет. Чёрт знает, что такое, короче говоря. Разврат законченный и развратный…. Да, шучу я, шучу, ребятки. Не напрягайтесь вы так. Любовь-морковь — дело такое. Серьёзное и отвязанное, я имею в виду…. Ничего страшного. Пуговичку найдём и пришьём. А после проведения запланированного мероприятия я тебе, Олечка, свою ярко-алую косынку презентую. Повяжешь на шею, и все дела — в плане достойной маскировки…. Вот, майор, держи, — протянула лист бумаги, плотно исписанный убористым почерком. — Это — примерный сценарий предстоящего интервью. Хотя, естественно, я и здоровую импровизацию уважаю…

— Нормальный вариант, — наспех ознакомившись со сценарием, одобрил Сергей. — Только, пожалуй, внесу одно дополнение. Чисто технического плана, так сказать.

Он достал из старомодного резного буфета жестяную коробочку из-под «монпансье» и, откинув крышечку, извлёк из жестянки нечто очень похожее на большую английскую булавку.

— Что это такое? — заинтересовалась Александра.

— Обыкновенный подслушивающий «жучок». Держи, верная подруга моего непосредственного начальника.

— Спасибо, конечно…. А что с ним надо делать?

— Сейчас объясню. Только сперва настрою свой «грушный» телефончик…. Ага, готово. Значится так. Втыкаешь эту «булавку» в кромку лацкана своей революционной куртки. Щёлкаешь ногтем указательного пальца по тёмно-серому шарику, запуская — тем самым — «жучок» в работу. И произносишь какую-либо фразу.

— Воткнула…. Щёлкаю…. Раз-раз-раз…

— Раз-раз-раз, — послушно сдублировал «грушный» мобильник.

— Нормально функционирует, — одобрил Сергей. — Выключается данный прибор, кстати, точно таким же щелчком.

— Нормально функционирует. Выключается данный прибор, кстати, щёлк…

Александра, предварительно удалив бумажной салфеткой помаду с губ, отправилась на пятнадцатый этаж — в гости к Матрёне Ивановне. А Сергей и Ольга разместились на стульях, приставленных к кухонному столику, посередине которого разместился хитрый «грушный» приборчик.

Сергей пристроил на край столешницы стандартный блокнот и шариковую ручку, а после этого шёпотом пояснил:

— Чисто на всякий пожарный случай. Вдруг, информация будет недостаточно ясной и расплывчатой. Или даже частично зашифрованной — на манер ребуса-головоломки. Всякое бывает…. Всё, сидим тихо-тихо. И ждём….

Сперва «мобильник-приёмник» выдал громкий щелчок, потом длинный приглушённый звонок, а затем серию новых щелчков и противный тоненький скрип.

— Дверь в квартиру открывается, — предположила Оля. — Всё, молчу-молчу…

— Ох, Санечка! — восторженно охнул старушечий голос. — Красавица ты наша писанная! Как там сыночек поживает? Как муженёк себя чувствует? Сама-то — как?

— Здравствуйте, Матрёна Ивановна, здравствуйте. Спасибо за заботу. Хорошо всё у меня, лучше — просто-напросто — не бывает. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно.

— Вот и ладушки. Заходи, Сашуточка, заходи. Таким гостям я завсегда рада…

Опять тоненько пропели дверные петли, защёлкнулись — почти синхронно — дверные замки.

— Как ты, милочка, сегодня выглядишь — слов нет, — продолжала изливать словесный елей старушка. — Краса и гордость нашего Купчино, образно выражаясь.

— Стараюсь, Матрёна Ивановна, соответствовать высокому званию жены подполковника российской полиции.

— Оно и правильно. И дальше старайся, лапушка…. Познакомься. Это — мой давний товарищ и сослуживец.

— Дмитрий Силыч Потапов, — отрекомендовался скрипучий мужской голос. — Генерал-майор кэгэ…, генерал-майор ФСБ в отставке…. Вы, товарищ корреспондентка, очень хорошо выглядите — правильно и…э-э-э, очень стильно. Хвалю.

— Польщена.

— Являетесь поклонницей товарища Эрнесто Че Гевары?

— Безусловно и всенепременно, — пафосно заявила Александра. — Более того, считаю, что только методы товарища Че являются — на сегодняшний день — единственной возможностью кардинально изменить наш несправедливый Мир. Я реальную вооружённую борьбу имею в виду. На всё остальное (даже вместе взятое), сегодняшние транснациональные корпорации и финансовые олигархи (которые — на самом-то деле — всем и управляют), плевать хотели.

— Весьма похвальное и верное мнение. Весьма…

— Прошу, Санечка, в гостиную, — пригласила Матрёна Ивановна. — Мы там с Силычем скромный стол накрыли. Чайку попьём с пряниками-конфетами-пирожками и черничным вареньем. Вишнёвой наливочки отведаем…

Началось дружеское чаепитие, сопровождаемое долгими и пространными разговорами.

«Обмениваются, балуясь плюшками и прочими сладостями под чаёк, взаимными комплиментами», — принялся старательно анализировать услышанное внутренний голос. — «И это, между нами говоря, правильно. Правильно — для продуктивного разговора, я имею в виду. Чисто «грушный» подход. Чувствуется «школа» уважаемого Павла Андреевича…. Ага, перешли на вишнёвую наливку. И Сашенция — после второй рюмашки — начала активно демонстрировать свою коммунистическую осведомлённость-подкованность. Так и сыплет знаковыми фамилиями: Троцкий, Каменев, Зиновьев, Калинин, Тухачевский, Молотов, Каганович…. А ещё и не менее знаковыми терминами: «эсэровщина», «ревизионизм», «троцкизм», «отход от генеральной линии Партии»…. Поспорили даже слегка — по поводу роли товарища Кагановича в успешной индустриализации СССР. Но достаточно быстро пришли к общему консенсусу. А теперь Александра плавно и умело перевела разговор на биографию генерал-майора в отставке…. Ничего, в принципе, необычного и экстраординарного. Родился в самом начале 1941-го года. Потом отец погиб где-то под Смоленском, а мать умерла от истощения и туберкулёза. Маленького Диму определили в Детский дом, а в 1950-ом году перевели — по ходатайству сослуживцев покойного отца — в Суворовское училище. После Суворовского были другие училища: сперва общевойсковое, а потом, после трёх лет безупречной службы на Дальнем Востоке, специализированное — при КГБ СССР…. Теперь Дмитрий Силыч, соблюдая ведомственную секретность, старательно наводит «тень на плетень», мол: — «Служил, где Родина приказывала. Постепенно рос по Службе и карьерной лестнице. А уже ближе к пенсии, будучи в генеральском звании, был переведён в отечественную пенитенциарную систему[14]. Для её усиления, понятное дело…». Возглавлял несколько лагерей для заключённых, разбросанных по бескрайнему русскому Северу: и под Архангельском, и под Воркутой, и под Кожимом, и под Салехардом…. Ага, братец, внимание. Разговор, ей-ей, принимает интересный оборот…».

— Дмитрий Силыч, смотрю, какая-то тёмная цепочка висит у вас на шее, спускаясь под рубашку…. Из какого материала она сделана?

— Кажется, из бронзы, Санюшка. Золото и прочие драгоценные металлы коммунисту не к лицу.

— А что прикреплено к этой цепочке? Медальон с изображением Владимира Ильича?

— Не угадала, красавица, — явственно засмущался старик. — Так, безделица одна. Сейчас покажу…

— Что это такое? — голос Александры слегка дрогнул. — Какая-то шестиугольная костяная табличка, покрытая вычурными руническими значками…. Древний амулет?

— Наверное, амулет…. Древний? Ничего не знаю про это. Врать не буду. А данную штуковину я нашёл лет пятнадцать тому назад, на северном склоне горы Тельпос-из…. Дело было так. Один заключённый, осуждённый на двадцать пять лет за несколько убийств, ударился в побег. Организовали, как и положено, полномасштабную погоню, которую я — по должности — и возглавил. На третьи сутки догнали беглеца, но было уже поздно: медведь (больше ведь некому), его задрал и всё лицо выел. Вот, в правом кулаке покойника и был зажат этот костяной амулет…. Почему я его себе забрал и на грудь повесил? Не знаю, честное слово. Как-то само собой получилось. Наверное, в память о краях северных.

— Нашёлся-таки «наместник», — облегчённо выдохнула Ольга. — Надо срочно звонить Сомову…

— Отставить, — прервал её Сергей и, взяв со стола шариковую ручку, торопливо написал на блокнотном листе: — «Ни слова — про Дмитрия Силыча! Он — «наместник»? Значит, его охраняют «слуги Войпеля». А у них, судя по всему, очень тонкий слух. Не дай Бог, посчитают нас с тобой недоброжелателями «наместника» и рассердятся. Поэтому слушаем дальше и молчим…».

— Ну, да, конечно, — испуганно забормотала девушка. — Никому звонить не надо. И вообще, всё нормально. Никаких проблем…

Разговор в квартире на пятнадцатом этаже, тем временем, переключился на «современность».

— Ненавижу всех этих российских либералов и так называемых демократов, — заявил коммунистически-настроенный и слегка захмелевший старикан. — Душить их всех надо, жалости не ведая. Или же в привокзальных сортирах мочить.

— Зачем же так кардинально? — засомневалась Сашенция. — По мне, так достаточно сечь розгами, хорошенько вымоченными в насыщенном рассоле. Прилюдно сечь, понятное дело.

— Это Дмитрий Силыч так шутит, — попыталась «снизить градус беседы» Матрёна Ивановна. — Как приехал ко мне, так и начал каламбурить. Мол: — «Всех депутатов-ворюг надо вешать, а всех прочих чиновников — в канализационных колодцах топить…». Юмор такой. Вы, Сашенька, не пишите про это, пожалуйста…

— Пустышку вытащили, — расстроено отодвинув блокнот в сторону, резюмировал Сергей. — Не при делах — этот отставной «кэгэбэшный» генерал-майор.

— Это точно, — согласилась Ольга. — Если бы Дмитрий Силыч являлся искомым «наместником» Войпеля, то наше Купчино уже лишилось бы всех своих депутатов и чиновников. Так что, милый, выключай свою «грушную» шарманку. Ничего интересного, судя по всему, мы больше не услышим…. И что делать дальше? Молчишь? Вот, и я не знаю…

Глава шестнадцатая Несостоявшаяся уха

Через десять-двенадцать минут вернулась расстроенная Александра и заявила:

— Чуть не стошнило меня от этой престарелой коммунистической парочки: и от сладостей ихних переслащённых, и от разговоров без всякой меры пафосных. А вишнёвая наливка, вообще, бред полный: сплошная и голимая химия…. Да, не катит Дмитрий Силыч Потапов на роль «наместника» всемогущего Войпеля. В другом месте, ребятки, ищите…. Всё, побежала, дела. Держи, Олька, обещанную маскировочную косынку. Дарю. Созвонимся…

Сашенция, хлопнув дверью, ушла.

— Что-то у меня аппетит разыгрался, — сообщил Сергей. — Наверное, на фоне этой досадной неудачи. Да и обеденное время неуклонно приближается…

— Приближается, — согласилась Ольга. — Милый, а давай, сварим твою северную экзотическую уху? Ну, из этих безумно-духовитых карасей, высушенных на русской печи?

— Почему бы и нет? Сварим, ясная земляничная полянка. Только для этого потребуются дополнительные ингредиенты, которых у меня нет. Как то: картошка, лук, перловка, чёрный перец и лавровый лист…. Сгоняем в магазин?

— Сгоняем. Не вопрос, как любят выражаться все «грушники» и их верные жёны…

— Мур-р-р, — раздалось со шкафа, мол: — «Широкую и удобную кроватку-то не забудьте заказать, будущие молодожёны. Желательно — с крепкими ножками и упругим матрасом…».

Закупив всё необходимое и сделав в ближайшем мебельном магазине заказ (по каталогу), «на завтра» на доставку самой лучшей двуспальной кровати, они вернулись домой и, поменяв уличную обувь на домашние тапочки, прошли на кухню.

— Разделим обязанности? — предложил Сергей.

— Разделим. Не вопрос.

— Я чищу картошку и лук. А ты освобождаешь карасей от чешуи…. Годится?

— Замётано…

— Чешуя просто замечательно очищается, — сообщила через минуту Оля. — Прямо так и отскакивает — от лезвия ножа…. Так-с, один карась готов. Упитанный такой. Янтарный и толстенький…. Второго чистить?

— Конечно, нас же двое.

— Ой!

— Что случилось?

— Порезалась. Совсем чуть-чуть. Ерунда…. Нож соскочил. Вернее, подпрыгнул, натолкнувшись на выпуклость в теле карася…. Что-то жёлтенькое виднеется через прореху в карасином пузе. Хм…. Что бы это могло быть?

— Сейчас проясним ситуацию, — пообещал Сергей. — Дай-ка рыбину сюда. Сейчас-сейчас…

Несколько раз «брякнуло».

— Уронил?

— Ага. Сейчас подниму.

Сергей нагнулся, поднял что-то с пола, выпрямился и разжал правый кулак: на его ладони лежала чётырёхсантиметровая тёмно-жёлтая фигурка, изображавшая старика с очень-очень суровым лицом.

— Что это такое? Неужели…

— Молчи. Ничего не говори, — прервала его Ольга. — Где твой блокнот и шариковая ручка?

— В буфете, на верхней полке.

— Давай сюда…

Девушка, пристроив блокнот на столешнице, принялась торопливо писать на чистом листе: — «Нельзя про это ничего говорить вслух. Вдруг, что…. Ты, Серёженька, он и есть. То есть, полноправный и всесильный «наместник» Войпеля…. Наверное, прежний владелец этого артефакта утонул. Или же просто случайно выронил «сурового старичка» в воду. Жадный и голодный карась, роясь в тине, обнаружил золотую фигурку и проглотил. Ты поймал карася и высушил его на русской печи вместе с амулетом, а после этого стал «наместником» и приехал в Купчино, где под землёй спрятано старинное тайное капище. Так у «слуг Войпеля» появился новый хозяин, приказы которого они выполняют беспрекословно…. Милый, вспомни-ка свой первый вечер после прилёта в Питер. Ты рассказывал, что внизу веселилась и шумела компания гопников. Ты что-нибудь произнёс в этот момент? Пиши, не говори…. Сволочами обозвал…», — блокнотный лист принялся пополняться новыми фразами: — «И пожалел, что поблизости нет полиции. А ещё, кажется, тихонько пробормотал под нос, что, мол, таких уродов надо на части рвать. Вот, их и порвали…. Всё сходится. И с «наркотическим» павильоном, утопленном в Кирпичном пруду. И с откушенными головами изготовителей детской порнографии…. Что теперь делать?».

— Может, отправимся на прогулку? — предложила Ольга. — Например, в какой-нибудь городской осенний парк? Погода нынче вполне даже приличная. Дождей, по крайней мере, не обещают…. Как считаешь?

— Поедем, конечно. Только, вот…, - Сергей указал глазами на крохотную золотую фигурку, всё так же лежавшую на его ладони. — Взять его с собой?

— Ни в коем случае. В том плане, что лучше не рисковать. Вдруг, это кому-то не понравится? На столе оставь.

Они по-быстрому собрались и прошли в прихожую.

— Подожди-подожди, — повязывая на шее ярко-алую косынку, задумчиво замерла перед зеркалом Оля. — Приказы, ведь, дело такое. В том плане, что их можно не только отдавать, но и отменять…. Не так ли?

— Совершенно верно. Обычная армейская практика…. Думаешь, что надо…э-э-э….

— А почему, собственно, не попробовать? Хуже — в любом случае — не будет.

— Хорошо, попробую, — согласился Сергей и, коротко откашлявшись, размеренно произнёс: — Достаточно смертей. Люди, расследуя их обстоятельства, могут случайно наткнуться на капище. Никого больше не надо убивать — до отдельного приказа. Я сказал…

Они, заперев входную дверь, вышли из дома и доехали на маршрутке до станции метро.

Рядом с бронзовым солдатом Швейком был установлен пустой фанерный ящик, на котором, опираясь на чёрную суковатую палку, восседала давешняя старуха, встретившаяся им прошлым вечером на невской набережной: щупленькая и седовласая, одетая в старенькую болоньевую куртку и кирзовые сапоги.

— О, молодёжь выбралась на прогулку, — приветливо прошамкала старушка. — Куда направляетесь-то, родимые? Небось, в какой-нибудь городской парк?

— Угадали, бабушка, — ответил (безо всякой на то охоты), Сергей. — В парк. Свежим воздухом подышать.

— А в какой парк?

— Не решили ещё.

— Рекомендую — «Парк культуры имени революционера Ивана Бабушкина». Там даже и всякие аттракционы имеются: качели там, карусели, тир. Вон, на «шестнадцатую» маршрутку садитесь. Она, как раз, возле главных «парковых» ворот и останавливается.

— Спасибо, но мы автомобильных «пробок» опасаемся, — вежливо улыбнулась Ольга. — На метро как-то надёжней…

— Это да, надёжней, — не стала упорствовать пожилая женщина. — Помощь-то вам, молодёжь, не нужна?

— Спасибо, но нет.

— Ну, и ладушки. Счастливо прогуляться…

Войдя в павильон метро, Ольга бросила на Сергея многозначительный и тревожный взгляд, мол: — «Этой ведьме очень не понравилось, что ты, милый, уезжаешь из Купчино. А это парк «имени Бабушкина», он, скорее всего, входит в «сферу влияния» капища…. Если у тебя при себе был бы золотой «дедуля»? Не знаю, выпустили бы «слуги Войпеля» нас из Купчино вместе с ним. Запросто могли бы что-нибудь учудить…».

Вышли они на станции метро «Академическая»: поднялись по эскалатору, сели на «девяносто третий» автобус и доехали до «Сосновки».

— Хорошо здесь, — оказавшись в парке, облегчённо вздохнула Ольга. — Тихо и безлюдно. Разноцветные листья под ногами и на плечах. И, главное, мы отъехали от Купчино на весьма значительное расстояние. То есть, от тайного капища Бога Войпеля…. Смотрел, Серёженька, фильм — «Брюс Всемогущий»?

— Смотрел, конечно. Неплохой фильм. Со смыслом.

— А теперь ты у нас — «Всемогущий». По крайней мере, парочка желтоглазых монстров неизменно числится в твоих верных слугах. В том смысле, что людей на части рвут практически по твоему первому «чиху». А ещё и головы откусывают-глотают, сомнений не ведая…. Впал в задумчивость? Непростая ситуация?

— Непростая, — согласился Сергей. — Не нравится мне…э-э-э….

— Ощущать себя «Судиёй в последней инстанции»? И «Начальником палачей»?

— Ну, в общем-то, да…. Казнённые гопники, наркоторговцы и педофилы? Вполне возможно, что они заслужили такую страшную участь — делами и грехами своими. Вполне. Особенно учитывая либерально-лицемерное российское Законодательство…. Только, вот…

— Да-да, милый? — проявила настойчивость Ольга. — Договаривай…. Что тебя беспокоит?

— Во-первых, не готов я быть (по твоему выражению), «Судиёй в последней инстанции». Так как ещё очень молод, горяч и не наделён должной мудростью. Во-вторых, могу отдать недостаточно чёткий приказ, который «слуги Войпеля» не так поймут. В результате — пострадают безвинные люди. Нехорошо это…. Бояться любого своего слова? Бред бредовый. А я ещё и во сне иногда разговариваю…. Нет-нет, надо срочно что-нибудь придумать. И чем быстрей, тем лучше. Выходить надо из этого «крутого пике». Пока не поздно…. И «сдавать» капище нельзя. Наверняка, подключатся «фээсбэшники»: налетят и — по своей старинной традиции — всё разорят подчистую. Или же, наоборот, встретят там достойное сопротивление, и прольётся целое море крови. Нас с тобой потом ещё и обвинят — во всех смертных грехах сразу…

Наступил вечер.

Сергей и Ольга, обойдя шестнадцатиэтажную «свечку», остановились рядом с «сетчатым» забором, за которым располагались недостроенные корпуса «купчинского Колизея».

— И как мы найдём в такой темноте вход в капище? — недовольно передёрнул плечами Сергей. — Придётся подняться в квартиру за карманным фонариком…. О-па, одинокий уличный фонарь загорелся.

— И ещё один, — указала рукой девушка. — Никогда не думала, что к нашему «Колизею» успели подвести электричество…. Ладно, уже легче. Теперь надо отыскать подходящую дырку в заборе…

— Мяу-у, — раздалось рядом, и из густого кустарника вылез огромный чёрно-белый котяра.

— Кешка? Не может быть…. Как ты, бродяга, выбрался из запертой квартиры?

— Мур-р-р, — известил кот, мол: — «Я, вообще-то, много чего умею…. Желаете посетить капище? Тогда — попрошу следовать за мной. Да и дырки в заборе нам не понадобятся…».

— Странные здесь фонари, — едва слышно прошептал Сергей. — Мутные какие-то: призрачные и слегка подрагивающие…

Кот, тем временем, подошёл к забору и легонько прикоснулся своим пушистым хвостом к ржавой сетке, после чего «заборная» секция — словно калитка на петлях — распахнулась.

Они прошли на территорию «недостроя».

Иннокентий повернул за угол правого корпуса, Сергей и Ольга последовали за ним. Только там, за углом, никакого кота не было и в помине, а рядом с ржавой железной дверью стояла молодая женщина в тёмно-бордовом плаще непривычного покроя: стройная, с ярко-выраженными азиатскими скулами и чёрными глазами.

— Здравствуйте, Господин, — низко поклонилась женщина. — Здравствуйте, Госпожа. Следуйте за мной…

Сергей и Ольга оказались за дверью. Через пару секунду под потолком зажглась длинная и узкая неоновая лампа.

Женщина в тёмно-бордовом плаще пошла вперёд.

«Всё шагает и шагает», — неуверенно забубнил внутренний голос, сомневавшийся в успехе предстоящего мероприятия. — «Уже метров триста пятьдесят прошагала, но даже и не думает останавливаться. И всё под уклон, да под уклон. То бишь, под землю…. И лампочки под потолком какие непривычные и подозрительные. Установленные через каждые десять-двенадцать метров. Самое натуральное колдовство, короче говоря. Настороже, братец, надо быть…. Ага впереди заметно посветлело. Входим в какой-то достаточно просторный подземный зал с высокими сводчатыми потолками…. На грубых бетонных стенах закреплены ярко-горящие факелы. Штук, наверное, пятнадцать. Только дыма нет, и смолой совсем не пахнет…. Кругом сложено много округлых валунов и булыжников, в основном, серых. Северные, знать, камушки…. В зале расположились пять деревянных Идолов: самый высокий — в центре, ещё четыре — по углам. Возле каждого их истуканов набросано много-много светло-жёлтых и жёлто-чёрных костей. А среди костей стоят массивные бронзовые котлы, предназначенные, наверное, для щедрых подношений. Искомое капище, ёлы-палы…. Ещё в зале присутствуют…м-м-м, шесть существ: старуха в лохмотьях, молодая женщина в тёмно-бордовом плаще, дама средних лет, облачённая в шикарное средневековое платье со «стоячим» воротником, маленькая девчушка с косичками и белыми бантами в тёмно-синий «горох», а также два лохматых и чёрных скотч-терьера. Вся компания, что называется, в сборе. Приступай, братец, к задуманному. Естественно, в полном соответствии с заранее разработанным планом…

— Здравствуй, Шуа, — сосредоточившись взглядом на фигуре центрального Идола, поздоровался Сергей.

— Здравствуйте, Господин-н-н…, - монотонно зашелестел по залу низкий, чуть свистящий голос.

«Откуда он исходит?», — заинтересовался любознательный внутренний голос. — «Старуха, женщины и девчонка молчат, даже ртов не раскрывают. Как, впрочем, и собаки…. Голос же слегка напоминает завывания северной пурги. Или же, к примеру, метели…».

— Есть ли в районе Священной горы Тельпос-из надёжное-надёжное убежище?

— Есть…. Глубокая пещера. Тайная и изначальная…

— Вот и замечательно, — обрадовался Сергей. — Здесь, Шуа, становится небезопасно. И дальше будет только хуже…. Поэтому приказываю. Срочно перебазировать капище Бога Войпеля обратно, в Северные земли. Перебазировать и надёжно спрятать в тайной подземной пещере, вблизи Священной горы Тельпос-из.

— Будет исполнено, Господин-н-н, — заверил «метелистый» голос.

— Вопросы?

— Отсутствуют, Господин-н-н.

— С тобой, Шуа, приятно общаться. Ладно, проводите нас на земную поверхность, а после этого, не теряя времени, приступайте к срочной эвакуации…

Они поднялись в квартиру.

— Существует ещё одна серьёзная проблема, — захлопнув дверь, нахмурился Сергей. — Сомов…. Нехорошо это — врать заслуженному и уважаемому подполковнику. А, с другой стороны, как правду рассказать? Не поверит. Подумает, что прикалываюсь, и обидится.

— Будем действовать через Александру, — предложила Ольга. — Она-то у нас девушка с фантазией. Да и корреспонденткой работает. Поэтому непременно поверит. А потом и мужу всё подробно объяснит…. Только попозже это сделаем. Когда…э-э-э, когда капище окажется в безопасном месте…

Затренькал мобильник.

— Лёгок на помине, господин начальник, — мельком взглянув на высветившийся телефонный номер, буркнул Сергей. — Добрый вечер, Павел Андреевич.

— Сомневаюсь я что-то в его доброте, — в голосе подполковника послышались откровенно-ворчливые нотки. — Уже знаешь, что случилось с подполковником Карпуком?

— Никак нет. Весь день плотно-плотно занимался «альтернативкой». Как и было намечено.

— Понятное дело. Сашенция меня уже слегка просветила (но только в общих чертах, конечно), о сути ваших совместных изысканий…. Значится так. Рассказываю. В пятнадцать ноль-ноль Иван Петрович прилетел из Москвы в Пулково. Взял такси и поехал к нашей «пятнашке». Вылез из машины, не доехав до отделения примерно с квартал, мол, хотел немного прогуляться и поразмышлять. Такси уехало, а нашему «фээсбэшнику» тут же набили морду лица. Подчёркиваю, качественно и вдумчиво набили, лишив практически всех зубов.

— Кто набил-то?

— А Бог его знает…. Пострадавший рассказывает следующее. Мол, ему навстречу шла женщина с двумя чёрными собачками на длинных кожаных поводках. А потом эти маленькие собачки неожиданно «преобразовались» — каким-то совершенно непонятным образом — в двух желтоглазых полуголых обломов, которые и принялись активно работать пудовыми кулачищами. Мол, били и монотонно приговаривали: — «Нельзя называть симпатичных девушек всякими обидными и гадкими словами. Нельзя называть симпатичных девушек всякими обидными и гадкими словами….». Как тебе, Серенький, такая история?

— Дурацкая, — неопределённо хмыкнул в трубку Сергей.

— Вот и я про то же…. Короче говоря, Карпуку срочно оказали первую медицинскую помощь, а, внимательно выслушав, показали нашему ведомственному психиатру…. Да, очень похоже, что у Ивана Петровича слегка «крыша поехала». После кровавых и малоприятных событий последних дней, я имею в виду. Он даже заявление написал, мол: — «Это майор Яковлев, обидевшись на мои грубые слова, случайно произнесённые в адрес его невесты, науськал местных купчинских монстров выбить мне все зубы…». Блин горелый.

— Это точно…

— Имеешь, майор, что-либо важное сказать? Или же, к примеру, сообщить?

— Так точно.

— Излагай.

— Не будет больше, Павел Андреевич, «расчленёнки» и откушенных голов. По крайней мере, в ближайшее время. Сработала «альтернативка». Подробнее доложусь на днях. Если, понятное дело, поверите.

— Поверю, — пообещал Сомов. — Как можно не поверить — хорошему человеку? Тем более учитывая тот немаловажный факт, что мы с тобой в Купчино обитаем…. Ещё одно дело. Давай-ка, ты своё заявление о приёме в славные Ряды перепишешь? То бишь, поменяешь дату, к примеру, на десятое ноября? Объясняю текущую ситуацию. Пусть тут всё немного рассосётся, и всякие высокопоставленные проверяющие разъедутся по местам постоянной дислокации. Глядишь, и подполковник Карпук к означенной дате придёт в себя и заберёт дурацкое заявление. Время, как известно, оно лечит. И острые психические расстройства, в том числе…. Да и свадьба же у тебя, Серёжа, запланирована на ближайшее воскресенье. Я уже в наш купчинский ЗАКС и нужную справку о твоей срочной служебной командировке — в установленном порядке — отправил…. А какая свадьба — без лёгкого свадебного путешествия? Тем более что и в средних школах начинаются осенние каникулы. Свозишь свою Олечку в какое-нибудь симпатичное местечко.

— В симпатичное? Не вопрос. Подберу и обязательно свожу…

Над Купчино повисла странная светло-серая (с лёгким сиреневым отливом), предрассветная пелена.

Чем же эта пелена была странной? Своей глухой и абсолютной тишиной: ни единого звука не было слышно в округе. Ни единого…

А ещё все обитатели Купчино крепко и беззаботно спали: мужчины, женщины, подростки, дети, старики и старушки (которым по ночам обычно не спится), коты, кошки, собаки, вороны на крышах, мыши в подвалах и даже рыбки в аквариумах.

Все-все спали. Только в районе «купчинского Колизея» наблюдалось-ощущалось какое-то движение.

Сперва во двор семиэтажного «долгостроя» въехала — совершенно бесшумно — огромная тёмная фура. Потом началась погрузка: два широкоплечих желтоглазых монстра принялись сносить к фуре — из подвального помещения — солидные антикварные сундуки, оббитые чёрными полосами железа, и какие-то длинные предметы, старательно обёрнутые грубой холстиной, а старуха, две женщины и маленькая девчушка — различную мелкую утварь. Затём всё снесённое было оперативно загружено в кузов машины, под брезентовый тент.

— И вы все залезайте под тент, — умело раскуривая мятую «беломорину», велела старуха. — Я поведу машину. И внучка в кабине устроится. Будет меня разговорами развлекать.

— Хорошо, милая бабуля, — задорно встряхнув косичками, украшенными белыми бантами в крупный тёмно-синий «горох», покладисто согласилась девчушка. — Буду развлекать. Как скажешь…. А нас никто в пути не остановит?

— Никто. Слава Войпелю…