Купель Шантунга

Глава 5. Молодая отвага старых кораблей

28 декабря 1904 года. Желтое море.

Контр-адмирал Иван Константинович Григорович был раздосадован как ходом боя, так и своей в нем ролью. И для этого у него были, казалось бы, довольно веские основания. Хотя он начинал сражение младшим флагманом отряда из пяти броненосцев, а сейчас под его командованием находились уже шесть, оптимизма это не добавляло. По сути, после смертельного ранения Григория Павловича Чухнина, он теперь стал адмиралом "инвалидной команды" российского линейного флота.

С трудом пройдя в компании с флаг-офицером лейтенантом Азарьевым и художником Верещагиным по верхам своего корабля, чтобы добраться до кормового мостика, а только оттуда можно было нормально рассмотреть состояние идущих за ним мателотов, он был шокирован увиденным. Его флагман, на котором только минут десять назад потушили последний пожар лишился ровно половины своей боевой мощи, частично выгорел, принял около тысячи тонн воды через пробоины и для спрямления крена, и имел заметный дифферент на нос. Скорость, которую он мог развить не превышала 11–12 узлов, а картина жестоких разрушений в надстройках и рваных дыр в небронированном борту была просто невыносима для сердца человека, который всеми фибрами души любил эти рукотворные стальные существа, понимал их красоту и особый шарм кораблестроительной эстетики.

Увы, в таком, или даже еще более худшем состоянии находились и еще три корабля его колонны. "Полтава" была повреждена практически так же как и "Петропавловск". Только воды приняла несколько меньше и могла еще держать 13 узлов. Но больше всех пострадал идущий следом "Сисой Великий". На корабле полностью выгорела батарея шастидюймовок, не действовал главный калибр в носовой башне, где был залит погреб, и лишь кормовая, две шестидюймовки на спардеке и несколько мелкашек могли поучаствовать в отражении минной атаки. Кроме того он зарывался в море по самые клюзы и вода грозила захлестнуть в многочисленные пробоины, видимые в бинокль и у форштевня, и несколько дальше, под мостиком. Половина дефлекторов была или повалена или снесена. За превращенными в решето, чудом стоящими трубами, громоздилась куча чего-то, что не так давно было рострами и кормовым мостиком. По сообщению Озерова скорость его корабля была не свыше 10 узлов, что, собственно, пока и стало эскадренной скоростью всего отряда.

Весьма жестоко пострадала примкнувшая к ним недавно "Победа". При прохождении контркурсами с японским флотом, она была концевой в отряде Небогатова, шедшем в авангарде перед броненосцами Григоровича. И Иван Константинович лично видел, как избивают этот броненосец "Микаса" и "Сикисима". Безусловно, Того стремился как можно быстрее вывести из строя недостаточно бронированные, но весьма быстроходные русские броненосцы-крейсера. И наверное, если бы бой велся не на контркурсах, когда колонны сближались и затем расходились на скорости свыше тридцати узлов, а в параллельно идущих линиях, боевая устойчивость "пересветов" против первоклассных броненосцев составила бы минут пятнадцать на той убойной дистанции в две — три мили, на которой сегодня сошлись флоты. В пользу этого говорили и их огромные по площади силуэты — "Победа" была просто каким-то форменным "снарядоулавливателем"! Не удивительно, поэтому, что сами корабли Небогатова не нанесли фатального урона крейсерам Камимуры. Просто не успели. Броненосцы Того уже на сближении "вынесли" им большую часть средней артиллерии подбойного борта и около половины десятидюймовок.

Поразительно при этом то, что "Пересвет" и "Ослябя", судя по их посадке в воде, избежали обширных затоплений и даже сохранили приличный ход. Но вид у них был страшный. Особенно у заваленного обломками, лишившегося обеих мачт флагманского "Пересвета". Его передний мостик был превращен в бесформенное нагромождение искареженного и перекрученного железа, батарея трехдюймовок практически выпотрошена. Броневые плиты верхнего левого носового каземата сдвинуты вниз так, что орудия были ими зажаты и вывернуты из цапф. Передняя половина первой дымовой трубы была вскрыта как будто огромным консервным ножом, во второй извергала дым почти идеально круглая сквозная дыра в две трети диаметра. В носу, по левому борту дымилась громадная рваная рана от нескольких снарядных поподаний. По счастью пока надводная. Но стоит израненному кораблю сесть форштевнем хоть на метр-два — и катастрофа неминуема.

"А ведь говорят еще, что снаряд в одну воронку дважды не падает… — Иван Константинович хорошо помнил в каком виде "Пересвет" вернулся в Артур после боя у Бидзыво, — И вот опять: вновь раскровянили ему многострадальный нос"… Однако, при всем при этом, с управлением, переведенным в кормовую боевую рубку, броненосец-крейсер не отставая тянулся за "Ослябей", и обогнав еле ползущую колонну Григоровича пошел на выручку "России" и "Рюрику"! Но "Победа" поспеть за систершипами уже не могла.

По докладу ее командира, корабль принял около полутора тысяч тонн воды в пробоины в кормовой части. Такова была цена двух подряд попаданий в ватерлинию "Победы". Одного в районе второй башни главного калибра, второго еще ближе к корме. Дифферент и крен удалось несколько выравнять контрзатоплением в носу, но корма броненосца все равно села на метр или даже более того. Скорость его теперь не превышала 12 узлов, поэтому Руднев приказал "Победе" примкнуть к третьему броненосному отряду. Кстати именно зрелище избиения этого броненосца заставило Григоровича перенести огонь своего флагмана на влепившего этот "дуплет" "Шикишиму". И похоже, что ту самую кормовую башню уже после расхождения с ним контркурсами, "Петропавловск" японцу на время "заткнул".

Сразу за "Победой" в строю шел "Три Святителя", еще час назад несший под клотиком фор-стеньги флаг вице-адмирала Чухнина. Корабль, оказавшийся настоящим "становым хребтом" русского флота в этом скоротечном, но жестоком бою. Передача Макаровым в третий отряд одного этого броненосца кардинально повысила боевую устойчивость русского соединения.

Он был построен на Черном море, и теоретически его на Дальнем Востоке быть вообще не могло. И среди причин этого, кроме очевидной проблемы прохода закрытого турками Босфора, был и сам генезис наших линкоров, создававшихся для этого изолированного театра.

В России начала века было две фактически независимые школы линкорного кораблестроения. Балтийская и черноморская. На Балтике корабли строили для гипотетической войны с Британией, которая планировала крейсерской. В этой войне, которой всерьез никто не ждал, и главное — в угрожаемый период, русские крейсера и, желательно, броненосцы должны были выйти в океан и стать неуловимыми рейдерами на безграничных британских коммуникациях. Исходя из этого балтийские линкоры имели огромный запас хода, хорошую скорость, приемлемое вооружение и слабое бронирование. Венцом творения этой школы стали броненосцы-крейсера типа "Пересвет". На Черном море все обстояло иначе… Там возможный противник был один — Турция, запечатывавшая выход русских кораблей из этого моря уже 200 лет. И война против нее считалась неизбежной, и планы десантной операции для захвата Босфора разрабатывались и корректировались постоянно. В этой войне у черноморских линкоров цель была простая как мычание, и… практически невыполнимая. Они должны были сначала своими бронированными лбами проломить стену обороны турецких береговых батарей, а потом… Потом им предстоял лобовой бой в узкостях с ожидавшейся на помощь османам британской эскадрой. Теоретически — при поддержке своих береговых орудий, за своими минными полями, если конечно те успеют поставить ДО прихода англичан…

Поэтому для черноморских корабелов приоритеты были другие. Дальность… А куда нам ходить из моря, которое заперто противником? Зато на бронировании и вооружении линкоров на Черном море почти никогда не экономили. И сегодня самый яркий представитель этой школы кораблестроения устроил сюрприз японскому флоту. Расстреливаемый в четыре корабя "Три святителя" был почти постоянно скрыт от наблюдения столбами воды от взрывов японских снарядов. На нем поочередно замолкали орудия и появился дифферент на нос, он снизил скорость, а вся его носовая оконечность какое то время представляла из себя море огня. Но… При все этом, ОН НЕ ТОНУЛ, и кажется совершенно не собирался это делать! В итоге корабль сохранил в строю кормовую башню главного калибра и 7 шестидюймовок в бронированной батарее, хотя выше ее минут двадцать бушевал пожар, обе верхних шестидюймовки подбойного борта были разбиты, а то, что творилось вокруг его двух, вернее уже полутора труб подозрительно напоминало "Сисоя Великого".

Иван Константинович отметил, тем не менее, что не смотря на очевидные значительные разрушения в верхних частях броненосца, все пожары были уже потушены, корабль уверенно держался в строю, и несмотря на пятьсот тонн воды в корпусе сохранял возможность дать 13 узлов.

Осматривая "Святители" в бинокль, контр-адмирал невольно усмехнулся: "индюк" — главная причина смешков и подколок, отпускаемых порт-артурскими кают-компанейскими острословами в адрес этого замечательного корабля, приказал долго жить. Японский шестидюймовый снаряд, угодивший прямо в верхнюю часть форштевня броненосца, напрочь снес бронзового двухглавого орла "украшавшего" этот самый форштевень. Почему слово "украшавшего" в данном случае оказалось уместным взять в кавычки? Да просто это, так сказать произведение искусства, было самым безвкусным и аляповатым изображением российского имперского герба, которое себе можно было только представить! Толстое, круглое тело, растопыренные крылышки с несуразно торчащими перьями, несоразмерно большие лапы… Одним словом, карикатурен сей птиц был преизрядно…

В относительном порядке из "полтав" по артиллерии пока был только "Севастополь". На нем уже удалось ввести в строй носовую башню, и несмотря на оторванные стволы у кормовой шестидюймовой левого борта, его боеспособность была сравнима со "Святителями". Увы, по машинной части все было не так радужно — дали себя знать "старые болячки", к которым снаряды кораблей японского флота не имели никакого отношения. Командир корабля доложил, что предельно броненосец способен пока выдать 12 узлов. И это без гарантий на будущее…

Еще раз прокрутив в уме реальные возможности своего отряда, Григорович немного покалебавшись отдал приказ, который стал прологом к еще одному его командирскому решению. Которое впоследствии Степан Осипович Макаров назвал самым своевременным и судьбоносным приказом в бою у Шантунга.

Как бы ни переживал Иван Константинович за повреждения своих броненосцев, они до этого уже выполнили самую важную задачу боя, за что имя Григория Павловича Чухнина было обречено войти во все учебники по морской тактике. И не потому даже, что именно его корабли, вернее один из его кораблей, отправил на дно два японских броненосных крейсера, а "Фусо" был выбит "Святителями" из линии до конца боя. Его "старички" сделали главное для исхода сражения, о чем Григорович пока не знал — они существенно снизили скорость трем кораблям в японской линии. Броненосцам — "Асахи", который сдерживал эскадренный ход Того 15-ю узлами, пока не был добит "Корейцем", и "Шикишиме", у которой 12-ти дюймовый бронебойный снаряд с "Севастополя" не только пробил и разломил пополам бронвую плиту пояса на левом борту впереди носового траверса, но еще и взорвался сразу после ее пробития, в результате чего передняя половина плиты улетела в море вместе с куском борта и деревянной подкладки. Предотвратить затопление поврежденного и двух смежных отсеков японцам не удалось, и хотя поначалу переборки держались вполне сносно, примерно минут через сорок полного хода они начали сдавать и вода появилась в подбашенном отделении.

Третьим "стреноженным" капиталшипом оказалась "Адзума", у которой результатом повреждения труб и мощного пожара стал выход из строя котельных вентиляторов и потеря тяги, в результате чего еще до начала боя кораблей Того с отступающими "Россией" и "Рюриком", она начала отставать от линии, став вскоре целью для десятидюймовок "Осляби"…

Но пока Григорович всего этого не знал, и не осознавал грандиозности уже содеянного "стариками". Он страсно хотел помочь оказавшимся в беде товарищам, и еще раз "достать" до японских линкоров, не взирая на тяжелое, в общем-то критическое, положение половины своих. Но если продолжать идти под берег в расчетную точку встречи с транспортами, то Рудневу уже ничем не поможешь… А отжимать "Россию", "Рюрик" и "пересветы" Того будет к западу, так что нужно поправочку к курсу внести. Поразмышляв еще немного он обратился к флаг-офицеру:

— Подготовьте сигнал по отряду, пожалуйста: "Поворот вправо, 6 румбов последовательно". Так, чтобы "пересветы" были у нас на правом крамболе. Головной "Севастополь", затем "Петропавловск", "Полтава", "Сисой", "Святители" и "Победа". Ход 11 узлов. Команда имеет время обедать на боевых местах. Быть готовыми к продолжению боя через полчаса. Распорядитесь в машину — дать максимальные обороты на десять минут. "Полтаву" обойдем на повороте. Передайте им семафором, чтобы пропустили.

— Степан Осипович! Слышна канонада, и сдается, что прямо у нас по курсу, — войдя в штурманскую рубку доложил Макарову каперанг Васильев, командир флагманского эскадренного броненосца "Князь Потемкин-Таврический", — Слышим стрельбу уже отчетливо, так что с прокладкой у нас, по-видимому, все впорядке.

Флагштурман подполковник корпуса флотских штурманов Александр Александрович Коробицын облегченно вздохнув оторвался от карты, и ни к кому конкретно не обращаясь, констатировал:

— Что, собственно, и требовалось доказать…

— Спасибо, спасибо, иду! — скороговоркой выпалил Макаров, которого не покидало чувство раздражения. И было от чего. Все пошло на перекосяк практически сразу после выхода в море. Для начала вместо шести броненосцев у него осталось пять. Вот ведь нашептал же ему черт с рассветом решить провести пару эволюций! Зачем? Корабли и так научились вполне сносно ходить и маневрировать отрядами. Но нет, надо было еще разок проверить, посмотреть. Посмотрел!

На перестроении в пеленг марсовые и сигнальщики "Орла" прохлопали сорванную штормом мину. Броненосцы Макарова к тому времени уже проходили Талиенван, так что и мина-то эта, скорее всего была из наших, "енисейская". К сожелению рассмотрели опасность слишком поздно. Командир броненосца каперанг Юнг понимая, что попытка сразу уклониться маневром скорее всего приведет к удару в районе миделя или даже ближе к корме, хладнокровно шел не рогатую, надеясь, что резкая перекладка в самый последний момент отобьет мину волной от форштевня. Чуть-чуть не рассчитал. Взрыв произошел точно под первой якорной полкой. Броненосец сразу стал садиться носом с заметным креном на левую.

А останавливаться было нельзя! Макаров приказал Матусевичу перейти с "Ретвизана" на "Орла" с задачей возглавить спасательные работы и возвращение поврежденного броненосца в базу. Прикрыть его было поручено Рейценштейну. В итоге всей этой котовасии его крейсера не только не удалось выслать вперед к Чухнину и Рудневу, они и пятерку броненосцев Макарова догнали всего то час назад, когда впереди уже развернулось сражение. С началом которого Степана Осиповича немилосердно выводила из себя недостаточная информация от Чухнина, а позже Руднева, ибо он не мог однозначно сразу представить картину происходящего. После депеши о смертельном ранении Григория Павловича, вместе с болью утраты пришло понимание, что даже получасовое опаздание его отряда может стоить флоту победы и серьезных потерь в корабельном составе. И дернул же Руднева нечистый сразу с крейсерами на Того наскакивать! Ведь предупреждал же. Просил ведь… И правда мальчишка!

Потом начались сомнения в верности штурманской прокладки, из-за чего можно было и и вовсе "опоздать на всю жизнь"… Но вот, кажется, все начинает вставать на свои места. Макаров в сопровождении Васильева вышел на правое крыло мостика, где к ним присоединился контр-адмирал Молас и старший офицер флагманского броненосца Семенов.

"Ну, чему быть, того не миновать… — подумал Степан Осипович когда ветер донес до ушей отдаленные громовые раскаты, — Да, это главные калибры. Бьются. И бются жестоко… И машинное дергать сейчас басполезно. Все делают что могут. Выше головы не прыгнешь. И так узлов 16 с небольшим идем. Дай Бог такой ход еще минут тридцать — сорок поддержать. Из "бородинцев" никто явно не отстает, и то славно".

— Команда пообедала? Прекрасно. Итак, господа адмиралы и офицеры… Боевая тревога! Все по местам. Боевой ордер согласно инструкции. Строим "фронт". Справа "Суворов" и "Александр", слева "Ретвизан" и "Цесаревич". По обнаружении Того — спускаемся на него не меняя строя. Там чьи-то мачты, так? Ясно, что пока не разобрать. Поднять стеньговые! Что докладывают Рейценштейн и Ферзен?

— Ферзен передал координаты и курс японского головного броненосца, перед ним два трехтрубных броненосных крейсера. После чего японцы передачу забили. Рейценштейна и Рейна потом забили сразу, так что от них ничего не разобрали.

— Так, ясно… Примите румб правее, выйдем Того прямо в лоб, кратчайшим путем. У него сейчас все в одном кулаке, на флажной сигнализации. Так что теперь он телеграммы будет глушить. А, скорее всего, разглядел Рейценштейна и уже ждет нас, потому и пакастит как может. Но нам и того, что передал "Изумруд" пока хватит. Отстреляйте сегментные. Всем кораблям — заряжать бронебойными, кроме наших пристрелочных! И еще раз напоминаю, когда сойдемся, сначала бить супостата в корпус, водичку ему пустить, чтобы не ушел. Хотя думаю я, он уже не так быстр как у Бицзыво. Как-никак, а на контркурсе мы стреляем не хуже. Думаю, что наши ему все-таки наподдали изрядно. Да что там говорить! Молодцы: ведь двоих-то уже точно потопили. У нас только "Кореец" погиб… Царствие небесное… И Григрию Павловичу… Что Руднев?

— Все забито наглухо, Степан Осипович, даже позывных передать не успел. Разобрать ничего не смогли.

— Ну, хорошо, подойдем — увидим… Григорович, судя по его предыдущему докладу сейчас нам вряд-ли поможет. Зря мы его транспорта встречать отправили. Когда Того драпать начнет, то мимо него, восточнее пробежит. А нам ох как нужно постораться никого не упустить. Так что биться нам предстоит, господа офицеры, себя не жалея. От Небогатова рожки да ножки остались — два корабля и те покалеченные, У Руднева тоже два, хоть и в порядке. Были, когда докладывал… "Россию" и "Рюрика", боюсь я, можно уже в актив не записывать, даст Бог ошибаюсь…

Поднимите сигнал по отряду: "За Царя и Отечество! С нами Господь!" И, как только сигнал отрепетируют, свистать всех наверх, я хочу обратиться к команде.

Минут через пять, когда на юте строй моряков еще суетливо подравнивался, голос адмирала усиленный рупором, перекрыл все остальные звуки.

— Вольно…

Макаров, поставив рупор у ног, с крыши кормовой двенадцатидюймовой башни всматривался в лица своих офицеров и матросов. Глаза адмирала из под козырька надвинутой до бровей фуражки смотрели сурово и спокойно. Порывистый ветер трепал полы его пальто и бороду… Говорят, что именно этот момент и попытался потом отобразить в бронзе наш знаменитый скульптор в монументе, который был воздвигнут после Великой войны в Кронштадте…

— Братцы матросы, господа офицеры, товарищи мои, Чудо-Богатыри русские! Вы все слышите этот гром, — рука адмирала вскинулась в указующем жесте, — Там наши братья бьются с врагом. Мы идем к ним на помощь, чтобы вместе истребить супостата. Раз и навсегда! Будьте же смелыми и стойкими, не посрамите чести матушки России, помните завет наших великих предков: "Сам погибай, но товарища выручай!"

Но сегодня погибель будет супостату! Японцы подло напали на нас, за что и будут биты. Жестоко и беспощадно. Ибо все, кто с мечем к нам придут, те от меча и погибнут! Вперед! За Веру, Царя и Отечество! С нами Бог, Чудо-Богатыри! УРА!

Тугой от ветра воздух казалось лопнул от рева сотен глоток. Громовое многократное русское УРА! прокатывающееся над морем с юта флагмана было подхвачено на четырех остальных броненосцах и пяти сопровождающих их дестроерах…

— По местам! К бою!

Волна форменок и бескозырок схлынула с кормы флагмана, растекаясь по своим боевым заведываниям. Проводив их взглядом адмирал неторопливо спустился по скобтрапу на палубу.

— Ну, господа, и вы все по местам, а меня ждите на мостике минут через десять, — проговорил командующий, — Пойду тоже в чистое переоденусь. Теперь уж пора.

"Якумо" пристреливался минут пять. Раза три его снаряды уже тошнотворно провыли над мостиком "Рюрика", но командир русского крейсера каперанг Трусов посматривая на идущую впереди "Россию" пока что не давал приказа на открытие огня. Во-первых дистанция для шестидюймовок была еще предельно большой, а во-вторых, чтобы не заставлять артиллеристов делать дважды одну и ту же работу по пристрелке, он выжидал, последует ли вскоре изменение курса головного крейсера, так же не открывшего пока огня.

Еще одна деталь в облике "России" была объектом его пристального интереса: над четвертой, долгое время безжизненной трубой крейсера явно были видны клубы дыма: "Неужели починились? Надо, наверное, запросить их о ходе…" Но не успел он еще подозвать сигнальщика, как на фок мачте "России" взлетели по фалам флаги сигнала: "Иметь 16 узлов. Поворот все вдруг два румба вправо. Открыть огонь по готовности по головному. На "Аскольд" передать: Быть ввиду, до сигнала в бой прошу не вступать, сзади вижу неопознанные крейсера. "Новику" — торпедную атаку запрещаю до особого распоряжения".

— Вот теперь все ясно, Арнаутов порезвее побежал. Машинное — дать шестнадцать! Телеграфом сигнал с "России" передать на "Аскольд" и "Громобой". Как ляжем на новый курс, начинайте пристрелку по "Якумо". Главным пока молчать до точного определения дистанции. Что-ж с того, что их восемь… Тем более снарядов на ветер не кидать! Разобрались кто дымит по корме? Что крейсера, я и сам вижу. Не вижу только сколько труб и чьи они. Запросите телеграфом Макарова и Рейценштейна. Может быть это наши подходят. Сколько до "Осляби"? И доложите Рудневу, что вступаем в бой. Небогатов идет к нам двумя кораблями, но время соединения пока точно не знаем.

Итак, начинаем… Что бы не случилось, помните. Наша цель — броненосные крейсера. Того мы все одно ничего страшного не сделаем. А этим насолить можем и изрядно. Всех лишних — под броневую палубу. По мере убыли в расчетах — подменяйте. Полагаю, что до атак миноносцев дело не дойдет. И еще: наша главная задача — не дать им потопить "Россию".

Японцы забивают телеграф? Пробуйте еще. "Изумруда" слышали! Так это значит недалеко уже Степан Осипорич! Наши ставки повышаются, однако. Так, давайте-ка к делу, с Богом! По местам… Если перед кем в чем виноват был, простите!

Через несколько минут после открытия огня по "России" и "Рюрику" Того приказал безжалостно забивать все радиограммы русских. Это произошло сразу же после отдачи им последнего категорического приказа всем своим легким крейсерам найти и утопить русские транспорты. Тем самым он нарушил негласное "телеграфное перемирие" сохранявшееся с самого начала боя. До сих пор противники не мешали друг другу телеграфировать. Русские немедленно ответили тем же, и на протяжении следующих трех часов на телеграфах враждующих кораблей ничего кроме хаотичной мешанины точек и тире разобрать было невозможно…

Командир старого броненосного крейсера "Владимир Мономах" последнюю телеграмму, адресованную лично ему получил минут тридцать назад. В ней был категорический приказ Великого князя немедленно развернуть тихоходную транспортную колонну и продолжать движение обратным курсом до особого распоряжения. Каперанг Владимир Александрович Попов, под командой которого кроме транспортного обоза находился и вспомогательный крейсер "Штандарт", еще вчера бывший флагманом Александра Михайловича, приказ этот пунктуально исполнил.

То, что бывшая шикарная царская яхта сегодня работала крейсером и так было удивительным. А вот нахождение "Штандарта" в кильватере "Мономаха" было удивительным вдвойне. По крайней мере в утвержденном плане этой операции такого точно не предусматривалось. Но… Как часто бывает, вмешалась цепь случайностей.

Во-первых, слег в госпиталь с острым приступом почечной колики командир "Штандарта" Кетлер. Во-вторых, под руку Макарову неожиданно попался кавторанг Колчак, чей "Восходящий" дожидался очереди в док, и к решительному делу в Желтом море никак не успевал. Хорошо его зная и помятуя о мнении Руднева о желательности особого внимания к этому храброму и талантливому офицеру, Степан Осипович не долго размышляя предложил Александру Федоровичу временно занять мостик флагмана третьего крейсерского отряда. В-третьих, иногда, как неожиданно выяснилось выяснилось, ломается даже германская техника. Мощная телеграфная станция "Штандарта" утром накрылась начисто и наладить ее никак не удавалось. Это вынудило Великого князя вместе со штабом перейти на крейсер "Русь", "Штандарт" же был поставлен в хвост "лайнерной" колонны. Когда поступил приказ Макарова разворачиваться и уходить полным ходом из под удара японских главных сил, Александр Михайлович выполнил его буквально. В результате семь крейсеров-лайнеров, взявших курс на юго-запад с мостика "Мономаха" были видны уже как далекие, скрывающиеся на горизонте силуэты.

Но еще до этого, понимая, что в прикрытии отставших пяти тихоходных транспортов остается только один старый крейсер и трое "соколов", Колчак семафором запросил у Великого князя разрешения остаться с ними. И… получил августейшее согласие!

Несмотря на то, что где-то слева по курсу постепенно приближаясь грохотала канонада боя главных сил, на мостике "Мономаха" приказание командующего идти на встречу этому грохоту приняли фаталистически. На горизонте маячили, то появляясь то вновь исчезая, четыре наших "шеститысячника" периодически менявших курс и спорадически по кому-то постреливавших. Вокруг них тоже иногда были видны фонтаны от падений вражеских снарядов, но собственно противника с "Мономаха" пока еще не видели. Рассудив, что поворота "все вдруг" его "купцы" не осилят, "Мономах" ведя их за собой развернул колонну последовательно. "Штандарт" держалася отдельно примерно на траверсе третьего транспорта в колонне со стороны возможного подхода неприятеля, а "сокола" бежали по правому борту броненосного крейсера.

Вскоре на горизонте за кормой "Штандарта" показались дымы двух кораблей. Опознать их пока было не возможности. Затем новая группа дымов открылась практически по курсу вклиниваясь между облаком дыма от ушедших к западу лайнеров и тихоходными транспортами. А так как идущие опять контркурсом крейсера Грамматчикова были видны с "Мономаха" на горизонте, на левой раковине, это означало, что ни подходящие сзади, ни стремительно надвигающиеся спереди, и уже видимые на линии горизонта корабли ничего хорошего не предвещали. Передать что либо на "Аскольд" было невозможно. Телеграф "Штандарта" наладить пока не удавалось, поэтому Колчак и Попов не знали, что все телеграммы сейчас немедленно забиваются японцами…

Стоя на верхнем мостике "Мономаха", его командир готовился к худшему: двое против пяти. Он находил несколько ироничным тот факт, что в боевой выход в море его Макаров вообще поначалу не планировал брать. Устаревшему крейсеру, последнему представителю эпохи броненосных пароходо-фрегатов не было места в боевых порядках современного Русского Тихоокеанского флота. Он был лишним и в колонне броненосных крейсеров Руднева, где его пятнадцать узлов сковывали бы всю пятерку быстроходных кораблей, и в колонне старых броненосцев. Там-то его скорость была вполне адекватна, а многочисленная артиллерия среднего калибра могла бы скомпенсировать почти полное отсутствие таковой на "Сисое" и неудачные башни "полтав", но… Когда он в третий раз пришел к Макарову с предложением проставить его броненосный крейсер в линию к "старикам" Григоровича, тот устало посмотрел ему в глаза и задал один вопрос:

— Любезный мой Владимир Александрович, сколько по Вашему мнению попаданий двенадцатидюймовых снарядов может пережить "Мономах"?

После неловкой паузы, во время которой адмирал и командир молча бодались взглядами, первым сдался Попов:

— Одно-два, если сильно повезет, то три. Но зато средний калибр мой старик может держать как бы не лучше "Сисоя" или "Полтавы". Затопления от каждого попадания мне не грозят, полный пояс по ватерлинии от носа до кормы, до шести дюймов, — мгновенно перешел в контратаку Попов.

— Этому поясу еще бы скос бронепалубы, и машины способные разогнать узлов под двадцать… Хотя стойкость вашей сталежелезной брони на уровне трех дюймов Круппа, но японские шестидюймовые снаряды держать и правда будет… Но вот главный калибр — нет.

Посему, увольте. Не могу я, Владимир Александрович, брать грех на душу и ставить вас в линию к броненосцам. Это было бы бессмысленным убийством пяти сотен человек. У вас столько в экипаже? Ради чего мне их подставлять под расстрел броненосцев Того, ради десяти минут отвлечения огня на старый крейсер? Или ради полудюжины почти безвредных для японских броненосцев шестидюймовых снарядов, что ваши комендоры успеют всадить в них пока те не разозлятся на вас всерьез?

— Нет, Степан Осипович, ради того, чтобы четверть века проходивший по всем океанам крейсер не пошел на металлолом так ни разу и не выстрелив по врагу. Мы шли с Балтики вокруг света, на кое-как отремонтированном корабле не для того, чтобы охранять рейд Порт-Артура, пока остальные корабли будут за нас воевать. Неужели наш служака-"Мономах" такая совсем уж дрянная обуза, что его совершенно некуда применить в генеральном сражении?

— Господи, ну до чего же упрямы Вы, Владимир Александрович… Хорошо, Бог с вами, если вам настолько приспичило идти со всеми — пожалуйте. Будете командовать конвоем. Если кто из японцев к вам прорвется — вы обязаны его остановить любой ценой. Другого с вашим парадным ходом в четырнадцать узлов, а пятнадцать для ваших машин поле перехода с Балтики это мечта несбыточная, я не нахожу. Защита купцам и правда не помешает…

Тогда Попов решил что ему "бросили кость чтоб отвязался". Сейчас, рассматривая в бинокль форштевни трех лучших бронепалубных крейсеров японского флота, неумолимо накатывающихся его куцый отряд, он на секунду даже пожалел о своей настойчивости. Но секундная слабость прошла, пришла злость на самого себя, привычно вызванная воспоминаниями о самой своей "спокойной" должности за время службы — заведующим Кронштадтской школой писарей. Туда его задвинули за "слишком быстро выплаваный ценз", и за слишком острый язык. Вырваться из чиновничьей рутины удалось только потому, что среди капитанов первого ранга было не слишком много желающих вести в бой давно устаревшее корыто. Может и правда лучше умереть сейчас в бою, на мостике знакомого еще в бытность старшим офицером "Мономаха", чем медленно догнивать в бумажном болоте?

Кроме него в охране конвоя находилась и бывшая царская яхта "Штандарт", теперь вспомогательный крейсер. В Артуре ее еще довооружили, так что сейчас корабль располагал аж восемью 120-мм скорострелками Канэ и двенадцатью трехдюймовками. Грядущий бой был первым для ее команды. Но не для нового командира, которым стал пришедший недавно в Артур на дестроере "Восходящий" кавторанг Колчак, прославившийся утоплением одной из "Сим". Но даже с самыми боевыми командирами шансы одного старого крейсера, неплохо вооруженного, но безбронного парохода и трех 240-тонных миноносцев в бою против тройки первоклассных современных бронепалубных крейсеров, поддержанных к тому же отрядом больших дестроеров были скорее гипотетическими. Тем более, что им необходимо было не просто отбиваться самим, а прикрыть от атаки противника пять транспортов. Разворачиваться "все вдруг" и "бежать" с этим девятиузловым обозом? Нарушив при этом приказ Макарова? Да еще навстречу маячащей за кормой неизвестной паре кораблей? Этот вариант не проходил. Хотя бы потому, что перепуганные купцы неизбежно сломают строй и собьются в кучу…

Попов приказал транспортам дать максимальный ход и идти не меняя курса, эсминцам подтянуться в тень неподбойного правого борта "Штандарта" и "Мономаха". Причем более быстроходный "Штандарт" без приказа уже вылез под нос "старшего брата". В два часа пополудни крейсера контр-адмирала Дева открыли огонь, сразу после чего русские корабли начали движение попеременным зигзагом, что давало им возможность иметь транспорта у себя за спиной, не отрываясь от них. Конечно, это мешало собственной пристрелке, но также сбивало пристрелку и японцам. На вражеских кораблях видели и прячущиеся за корпусами больших кораблей приземистые силуэты русских минных судов, поэтому сразу сокращать дистанцию не спешили.

Флагманский "Кассаги", не удержался от соблазна сразу покончить с почти безбронным, если не считать боевой рубки, вспомогательным крейсером. На мостике "Штандарта" Колчак, наблюдающей за японцами из рубки, прикрытой листами 75-миллиметровой броневой стали, злорадно процедил, — "купились, голубчики". Он как мог, на треть, ослабил огонь японцев по единственной полноценной боевой единице их отряда. По "Мономаху" стреляли только "Читосе" и "Иосино". За первые десять минут боя крейсер-яхта получил семь попаданий пятидюймовых снарядов, один из которых прошел сквозь легкий борт без взрыва. Носовая трудъба была наполовину смята взрывом, кормовые орудия повреждены осколками, а на верхней палубе разгорались два очага пожаров. Еще один восьмидюймовый разрыв у борта продырявил румпельное отделение, и теперь корабль реагировал на перекладывания руля с солидным запозданием. Впрочем, по сравнению с "Мономахом", и это было пока курортом.

Старый крейсер получил шестнадцать попаданий пяти и шестидюймовыми снарядами, и четыре нокаутирующих восьмидюймовых удара. Во тут-то и начали сбываться предсказания Попова. "Мономах" горел в средней части как деревенская изба подожженная молнией, потерял три орудия разбитыми и три временно поврежденными, над броневым поясом борт был пробит в четырех местах, но… Но сам броневой пояс пока держался. Только один их попавших в него трех восьмидюймовых снарядов смог его пробить, но и тот разорвался в угольной яме. Тем временем сзади все ближе приближались еще два крейсера, судя по всему японских, но подробнее за дымом рассмотреть их пока не получалось.

Казалось, что жизнь дерзких русских кораблей заступивших дорогу самому современному крейсерскому отряду Императорского флота измеряется уже минутами. У них не было никаких шансов остановить три "собачки", самая слабая из которых — "Иосино" — превосходила по силам "Мономаха" раза в полтора, но… Но соотношение сил в морском бою иногда играет не столь определяющую роль как на суше. Удача порой может заменить больший калибр, хотя это и случается раз в сто лет.

Для начала "Иосино" поймал давно полагающийся ему по законам вероятности снаряд с "Мономаха". Прямо под основание первой трубы. И окутанный паром резко сбавил ход. Отстав от головной пары Девы, крейсер начал нацеливаться под хвост транспортной колонне и Попов разрывался между необходимостью продолжать бой с оставшимися противниками и что-то делать для прикрытия трампов от неминуемо подходящего к ним вражеского крейсера. Сигнальщик уже начал семафорить "соколам" приказ атаковать крейсер, когда прямо по курсу "Иосино" встали три снарядных всплеска.

— Смотрите! Смотрите, те японцы, что нас догоняют по "собачке" влепили! — раздался вдруг восторженный крик лейтенанта Гирса.

— Да, Николай Михайлович, Вы определенно правы. И сдается, что это не случайный выстрел. Похоже, там все-таки наши. Это же пристрелочный полузалп. Смотрите внимательнее. Вот! Второй! Это точно наши! — раздался с левого крыла мостика голос старшего штурмана полковника Шольца.

— С марса передают: похоже, что первым идет "Светлана"!

— Ну, коли так, то второй трехтрубник должен быть "Палладой". Нашего полку прибыло! Ура! Наши идут!

Над палубами избиваемых русских крейсеров прокатилось отчаянное "Ура". И даже пушки, казалось, застучали веселее.

Поняв, что на этом курсе уже через десяток минут два подходящих русских крейсера займутся им всерьез, командир "Иосино" повернул за флагманом, что было вполне логично, и открыл частый огонь по купцам, выбрав для начала ближайший к нему четвертый в колонне пароход. Сам "Иосино" пока обстреливался с кормы "Палладой" и "Светланой", а с носа по нему вели огонь канониры кормового плутонга "Мономаха".

Вскоре несчастная "Малайя" проглатывала уже снаряд за снарядом. Команду из гражданских моряков никто не учил заделывать снарядные пробоины, и учения по тушению пожаров проводились на порядок реже, чем на боевых кораблях. Увы, сейчас матросам пришлось вспомнить именно эти навыки. Впрочем "Малайя" была обречена по любому — ничем не защищенный транспорт не может долго противостоять огню орудий полноценного крейсера… Примерно через десять минут расстрела "Иосино" попал-таки шестидюймовым снарядом в его котлы. Взрыв огнетрубного котла куда серьезнее чем взрыв даже восьмидюймового снаряда…

На мостике флагманского "Кассаги" контр-адмирал Дева был доволен. "Иосино" быстро утопил первый русский транспорт, и сейчас пристреливается по следующему. Если он и не сможет его добить, все-таки долго подставляться под огонь двух крейсеров не следует, то эсминцы уже получили приказ, обрезать корму "Мономаху", и атаковать транспорта. "Кассаги" минут за десять выбьет из строя "Штандарт", а скорее всего просто утопит эту наглую яхту, она уже горит по всей длине. "Читосе" должен на равных продержаться это время с неожиданно живучим "Мономахом". Потом если старый русский крейсер и не удастся утопить, он просто не сможет догнать японцев пока те будут топить передние транспорта.

— Торпеда! — раздался неожиданный крик сигнальщика.

"Логично," — подумал Дева, наблюдая за пенной дорожкой выпущенной с "Штандарта" торпеды. Русские пытаются использовать свой последний шанс нас отогнать, только смысл, на такой дистанции это бесполезно".

— На всякий случай, примите три румба влево, — отдал Дева приказ командиру "Кассаги", капитану 2 ранга Идэ. И в этот момент над морем прокатился рокот глухого удара, перекрывшего вой и разрывы снарядов.

— Взрыв на "Читосе"!!! — раздался голос того же сигнальщика, еще до того как крейсер лег на новый курс.

Переведя взгляд на идущий в кильватере крейсер Дева не мог поверить своим глазам! Казалось, что выдуманный когда-то японскими рыбаками Годзилла, разбуженный звуками орудийной стрельбы, всплыл на поверхность, и откусил половину борта первому попавшемуся ему кораблю. Которым на свою беду оказался именно "Читосе". Дева пока не мог понять, что именно могло случиться на следующим за ним крейсере. Ни на "Мономахе", ни тем более на "Штандарте" не было орудий, способных пробить четырехдюймовый скос бронепалубы и вызвать взрыв котлов или погребов боезапаса, но… Но как будто опровергая это окутанный клубами дыма и пара "Читосе", почти не снижая скорости, стремительно валился на правый борт, чтобы уже не выпрямиться никогда…

Из четырех сотен членов его экипажа голландский трамп вечером спас двух моряков, находившихся на спасательном плоту русского типа. С их слов и была составлена потом картина гибели корабля. После переноса "Мономахом" огня с головного японца на "Читосе", в тот попало всего три снаряда. Почему один из них разорвался практически на торпедном аппарате левого борта, почему сдетонировала боеголовка торпеды, и почему от взрыва вырвало почти половину борта? Просто цепь случайностей, судьба продолжала кидать кубик, и этому кораблю не выпало "жизнь".

На "Мономахе" на несколько секунд прекратилась стрельба, ошарашенные картиной мгновенной гибели корабля, пусть и чужого, канониры оторопело смотрели на дело рук своих.

— Что это с ним, нежто это мы его так, — робко спросил командира плутонга мичмана Георгия Метаксу наводчик одного из орудий.

— Я не знаю, что именно там у японцев приключилось, но черт подери — мне это нравится! — сам слегка ошеломленным таким результатом обстрела противника мичман тем не менее пришел в себя быстрее матросов, — а ну как ребята, переносим огонь на головной! А не слабо ли нам повторить и утопить два крейсера подряд?!

"Какссаги", внешне ничуть не смущенный гибелью второго мателета, не стал переносить огонь с "Штандарта" на "Мономах". Ибо тот, как было видно уже не вооруженным взглядом, доживал свои последние минуты. Судя по пару, обильно вырывающемуся из вентиляционных раструбов у передней трубы, был пробит минимум один котел. По "Кассаги" вели огонь всего два орудия, и корабль явно кренился на левый борт. После очередной серии разрывов Колчак почувствовал, что "Штандарт" неудержимо ведет влево. Попытка парировать циркуляцию рулем не увенчалась успехом, и командир решил перейти на управление машинами. Левая циркуляция приводила вспомогательный крейсер, оставшийся к тому же почти без орудий, слишком близко к крейсеру настоящему. Попытки связаться с машинным отделением, чтобы дать полный вперед левой машиной и полный назад правой ни к чему не привели. Из труб амбрюшотов никто не отзывался, зато на мостик прибежал посыльный кочегар от старшего механика. Он то и принес "радостное" известие, что левая машина затопляется, и ее уже остановили. Командир еще успел отдать приказ ввести в дело торпедный аппарат правого борта, чтобы получить ответ что тот поврежден. Отдать приказ артиллерийскому офицеру продолжать обстрел "Кассаги" из всех действующих орудий, и узнать, что осталась только одна пушка на правом борту, которая и будет введена в дело как только крейсер на циркуляции развернется к противнику этим самым правым бортом. Досадливо сплюнув Колчак подозвал боцмана и огорошил приказом — "братец, начинайте вываливать шлюпки за борт, но до потери хода не спускайте. Расстропите плотики. И всем надеть нагрудники".

Расходясь со смертельно раненым врагом в пяти кабельтовых Дева решил не давать русской императорской яхте ни одного шанса, и приказал разрядить в ее длинный борт торпедные аппараты правого борта. Две торпеды попали, что не удивительно при стрельбе по неуправляемой мишени длинной в сто двадцать с лишним метров. Теперь затоплено было не только левое, но и правое машинное отделение, взрывом двух ударивших рядом торпед корабль почти перебило пополам. Бывший красавец "Штандарт" потерял ход, левый крен быстро сменялся правым и легко раненый двумя осколками в спину (от проникающих ранений спас нагрудник) Колчак отдал приказ садиться в шлюпки. Единственное действующее орудие правого борта вело огонь до конца, пока не кончились складированные у орудия снаряды. Его артиллеристы даже добилось одного попадания в борт "Кассаги", украсившийся очередной пробоиной калибра 120 миллиметров.

Из находящихся на верхней палубе в заблаговременно подготовленные шлюпки успело сесть большинство моряков. Из низов же корабля напротив, выбраться удалось считанным единицам. Машинная команда в большинстве погибла при попадании торпед, до многих отсеков просто не дошел приказ об оставлении корабля, а остальные не успели выбраться из быстро заполняемого водой лабиринта коридоров и трапов… Капитан второго ранга Колчак так и не сошел с корабля руководя эвакуацией. Его фигуру с непокрытой головой вскоре увидели на баке задравшего в небо украшенный огромным имперским орлом бушприт, уходящего под воду корабля. Но надеть спасательный жилет он сподобился, и после того как крейсер погрузился, был выброшен на поверхность и подобран шлюпкой из воды.

Кораблям датской постройки в российском флоте положительно не везло. Первым погиб "Боярин". Теперь пришло время "Штандарта"…

Оставшись один на один с "Кассаги" Попов, в распоряжении которого было уже меньше половины орудий, старался максимально использовать положение временно не обстреливаемого. Все новые снаряды с русского "антиквариата" рвали и калечили борт и настройки японца. Дева не мог понять, почему количество попаданий в его крейсер не кореллируется со все уменьшающимся количеством действующих на русском корабле орудий. Почти одновременно прибежавшие вестовые доложили о выходе из строя носового торпедного аппарата и пары орудий правого борта. Крейсер стремительно терял боеспособность, и вице-адмирал только тут вспомнил, что "Мономах" был послан в поход прямо из учебно артиллерийского отряда. "Похоже, что артиллеристы и офицеры старого крейсера умеют не только учить стрелять других", — подумал Дева и послал в атаку на пару уже вышедших из-за "Мономаха" транспортников отряд миноносцев. Судя по всему, занятый боем с более сильным "Кассаги" русский крейсер не мог помешать ах атаке.

"Мономах" действительно не смог перенести на пытающиеся пройти у него под кормой эсминцы весь огонь. Их обстреливала только пара кормовых орудий для которых "Кассаги" был вне зоны огня. Но и этого, учитывая похвальную выучку комендоров русского крейсера, оказалось лостаточно. Три "сокола" решительно преградили путь прорывающейся четверки дестроеров, и в тот момент, когда минные суда уже часто стучали пушками, дырявя друг друга, в самой середине борта флагманского японца полыхнула яркая вспышка, взметнулось облако бурого дыма и клубы пара. Истребитель явно останавливался — судя по всему, кроме фатальных повреждений кормовых котлов, была разрушена и главная паровая магистраль. Еще два таких же снаряда не заставили себя долго ждать, после чего экипажу осталось лишь покинуть уходящий кормой под воду "Усугумо"…

В результате последовавшего затем суматошного боя на месте остались стоять окутанные паром три корабля — два русских и один японский. Они еще какое-то время постреливали друг в друга, пока проходящая полным ходом мимо "Паллада" беглым огнем с шести кабельтов не добила "самурая". "Инадзума" неторопливо лег на правый борт и через несколько минут затонул. Два оставшихся на ходу японских дестроера отстреляли по транспортам торпеды с максимальной дистанции. Перезаряжая свои аппараты и отчаянно дымя они побежали в сторону моря, намереваясь укрыться пока за сцепившемся со "Светланой" "Иосино", подгоняемые всплесками снарядов погонных орудий "Паллады". Из четырех выпущенных торпед в цель не попала ни одна одна.

Оставив на время "Мономаха" в покое, как тогда думал Дева, "Кассаги" взрыв форштевнем огромный бурун ринулся на подмогу "Иосино" уже ведущему бой с двумя русскими крейсерами. После того, как вокруг "Мономаха" море перестало вздыматься дымными фонтанами от японских снарядов, воспользовавшись отсутствием обстрела под борт ему приплелся последний наш оставшийся на ходу миноносец — "Разящий". Но, как сразу стало ясно Попову, лишь для того, чтобы ссадить команду. Справиться с прогрессирующим затоплением в корме не было никакой надежды. Приняв его экипаж на борт и потопив калеку трехдюймовками, старый крейсер в очередной раз показал, что ему присуща молодая отвага: "Мономах" развив предельный теперь одиннадцатиузловый ход и развевая за собой дымную пелену от не потушенных пожаров, "погнался" за японским флагманом! На соединение с ним склонились "Светлана" с "Палладой" не прекращая боя с уже изрядно покалеченным "Иосино". И хотя "Светлана" в корме горела, "Паллада" получила под полубак "восьмидюймовый" подарок и тоже дымилась, а "Мономах" выглядел просто плавучей руиной, вскоре Дева осознал, что между ним, ощутимо побитым "Иосино" и оставшимися транспортами сейчас дымят три русских крейсера, и разорвал дистанцию.

Но унывать было рано, вполне возможно, что обнаруженный недавно дым на юго-востоке принадлежит еще одному японскому крейсерскому отряду. Тогда не мешает пока не возобновляя боя немного оправиться, и после подхода Того-младшего или Катаоки совместно завершить с конвоем. Поскольку все телеграммы безжалостно глушились как японцами, так и русскими, японскому адмиралу пришлось отправить на встречу подходящим кораблям один из оставшихся дестроеров, чтобы те не проскочили в сторону свалки главных сил, чей гром отчетливо слышен на северо-востоке. Русские крейсера пока не проявляли особой агрессивности. Убедившись, что "собачки" отказались от намерения прорваться к конвою, они соединились и перестроившись в кильватерную колонну с "Палладой" во главе, продолжили неспешное движение параллельно своим транспортам. Причем "Светлана" и "Паллада" успели забрать со шлюпок моряков, спасшихся с "Штандарта" и затонувшего ранее "Расторопного". Третий "сокол" смог в итоге дать ход и поплелся под одним котлом в кильватер купцам. Не забыли даже об остающихся в воде японцах. "Светлана" оставила им свой баркас и два плота.

Сбавив ход оставшиеся два крейсера 3-й эскадры спокойно шли параллельным курсом с русскими, как будто и не было никакой войны, и не смертельные противники разглядывали сейчас друг друга в бинокли. "Иосино" доложил о потерях и повреждениях. Плохо было то, что после обнаруженной трещины в стволе кормовой шестидюймовки его артиллерийские возможности сократились почти на половину. Но отрадно, что с него обещали через полчаса иметь ход в 19–20 узлов. Свободной команде Дева даже разрешил пока обедать.

Тем временем не доходя до линии горизонта разведчик лихо развернулся и побежал назад. По прошествии минут пятнадцати уже можно было попытаться разобрать сигнал, поднятый на идущем полным ходом эсминце. После его прочтения контр-адмирал Дева прикрыв глаза с минуту сохронял гробовое молчание… Навстречу шли вовсе не японские крейсера или "потерявшиеся" лайнеры Великого князя. С юга неторопливой поступью доисторических мостодонтов надвигалась колонна из шести русских эскадренных броненосцев…

Выйдя из ступора Дева приказал прибавить ход на два узла и принять два румба влево, убираясь с курса вражеских линкоров, и одновременно стараясь не всполошить русские крейсера. Ведь кинься сейчас они на него: "Иосино" точно не жилец! Но фортуна улыбнулась японцам. "Паллада" продолжала идти прежним курсом и скоростью прикрывая свои транспорта. За ней в кильватере неторопливо дымил еще горящий в трех местах "Мономах" и уже потушившаяся "Светлана".

Постепенно разорвав дистанцию до пяти миль "Кассаги" и "Иосино" развернулись "все вдруг" и вместе с двумя эсминцами восемнадцатиузловым ходом побежали на встречу грохоту битвы главных сил в тот самый момент, когда сигнальщики на "Палладе" увидели поднимающиеся из-за горизонта мачты кораблей Григоровича. Нарушая приказ командующего Дева сделал главное, что сейчас мог: с кем бы ни сражались Того и Камимура, своевременная информация о русских шести броненосцах идущих с юга на помощь к транспортам, а так же о курсе и месте их каравана для командующего будет принципиально важной. Все же попытки связаться телеграфом ни к чему, кроме мгновенной ответной россыпи русских точек и тире пока не приводили.

Увы, выполнить задуманное ему так и не удалось. Сначала впереди показалась идущие на север большие крейсера Руднева, от которых Дева шарахнулся на северо-запад. Там его ожидала еще более неприятная встреча: сигнальщики усмотрели впереди крейсера Грамматчикова. А общение с ними ему, связанному подбитым "Иосино" было ну совсем не в тему… Дева развернул свой маленький отряд так, чтобы обойти русские главные силы с кормы, постепенно через юг склоняясь к востоку. Минут тридцать крейсера и два дестроера бежали одни в пустынном море. Но внезапно впереди открылся стоящий без хода и изрядно осевший в воде одинокий корабль, в котором с "Кассаги" вскоре опознали новейший броненосец флота, вступивший в это сражение как флагман адмирала Камимуры. Это был "Фусо"…

Японские крейсера и сопровождающие их два дестроера растворялись в дымном облаке на горизонте. Чем испортили Ивану Константиновичу Григоровичу настроение окончательно. Он молча проводил взглядом убегающие к горизонту "собачки", сплюнул за борт, и нервно закурил… Догнать эту парочку с подбитой "Светланой" и семнадцатиузловой "Палладой" было не реально, он прекрасно это понимал. Как и то, что теперь, еще находясь за горизонтом, Того примет свое единственно правильное решение и попытается достать конвой. Следовательно придется не идти на гром боя доносящийся откуда-то справа по курсу, и в котором наверное сейчас Макаров и Руднев решают в очном противостоянии с японцами кто есть кто, а оставаться с транспортами. И прикрывать это стадо купцов. Раз уж так получилось…

Но что-то мешало ему спокойно и пунктуально выполнить приказ комфлота. Острейшее внутреннее противоречие рвалось наружу. С одной стороны — ясная и понятная задача. С другой — шестое чувство военного моряка. И оно подсказывало совсем другое. "Но, в конце концов. Если уж один раз нарушил приказ комфлота, то почему бы… Ну, и тем более, что эти двое передадут Того? Что мы отогнали их от транспортов, плетущихся в сторону Шанхая на 8-ми узлах, и охраняем этот обоз… И что ход-то мы уже двенадцатиузловый держать можем они вряд-ли разобрали… И… Нет! Ну, не могу я тут торчать, пока наши воюют!!!"

Григорович решися. И опять принял самостоятельное решение, как бы сказали современные военные теоретики, сообразуясь с обстановкой. Его начальник штаба каперанг Андрей Августович Эбергард после краткого раздумья, взвесив все "за" и "против" в итоге с ним согласился, добавив: "Тем более, что догоняя транспорты, якобы плетущиеся к югу, японцы неизбежно налетят на нас!" Командир "Петропавловска" Яковлев поддержал их сразу: "Ведь линкоры строятся для боя с себе подобными, а бой этот, как мы слышим, вовсе не здесь. Если что, готов отвечать вместе с Вами, Иван Константинович!"

На "Палладу" просемафорили приказ контр-адмирала, и уже через пять минут русский транспортный караван неспешно развернулся, на этот раз "все вдруг", а не последовательно, как это сделали крейсера, и прибавив по его приказу ход аж до предельных 9 узлов, лег генеральным курсом на Шантунг имея во главе колонны справа три крейсера, а мористее, пока еще в визуальном контакте, броненосцы третьего отряда. Однако вскоре стало очевидно, что охраной транспортов они далее заниматься не собираются: приняв три румба вправо корабли Григоровича решительно двинулись на встречу отдаленной канонаде…

Стараниями своего экипажа броненосный крейсер "Баян" выжимал из себя все, на что был способен. И даже немного больше. На лаге "француза" дрожала отметка в двадцать и две десятых узла. Собравшиеся на мостике офицеры не отрывая от глаз биноклей и подзорных труб вглядывались вперед, туда, куда так нужно было успеть… И куда они, теперь это становилось очевидным, все-таки не успевали.

"Россия" и "Рюрик" уже вступили в бой. В неравный, смертельный бой с восемью линейными судами японского объединенного флота. И японская колонна обрезая корму "Рюрику" уже сейчас, когда до головного "Якумо" на дальномере еще пятьдесят с лишним кабельтов, начинает отсекать их от несущихся к ним на помощь "Баяна" и "Варяга" под флагом контр-адмирала Рейценштейна. Конечно, вины офицеров на спешащих на подмогу кораблях в этом не было. С "России" их уже должны были видеть. Но ее командир предпочел ворочать не на встречу "Баяну" и "Варягу", а закрыть собой кратчайший путь к транспортам.

Два других крейсера отряда Рейценштейна, изначально ведшие разведку западнее, ушли по приказу Макарова вперед еще раньше. Телеграф забит и их уже не вызовешь… Да и смысл? "Паллада" и "Светлана" не обладали необходимой сейчас скоростью, и боевая устойчивость их против линейных судов исчислялась минутами. Поэтому контр-адмирал изначально решил не отрывать их от поиска и прикрытия транспортов. О том, что эта самая боевая устойчивость его собственного "Варяга" в данных условиях немногим выше "Паллады", Николай Карлович сейчас просто не хотел думать. Судьбе было так угодно, чтобы у них появились шансы поддержать "Россию" и "Рюрика"… Но увы, всем на мостике "Варяга" становилось очевидным, что шансы эти уменьшаются с каждой минутой. Если лежать на прежнем курсе, то его два крейсера неминуемо "упрутся" в середину линии всего флота японцев. Что было форменным, бессмысленным самоубийством…

— Николай Готлибович! Нам сигнал адмирала. "Три румба вправо", — почему-то откашлявшись, тихо произнес старший офицер крейсера Андрей Андреевич Попов.

— Исполняйте… — процедил сквозь сжатые зубы Рейн, не отрывая от глаз бинокля, — и давайте перебираться в боевую рубку. Работать будем "Якумо"… Готовы, Виктор Карлович? — Рейн коротко глянул в сторону старшего артиллериста лейтенанта де Ливрона, когда нос крейсера быстро покатился вправо.

— Вполне. Но пока далековато… При нашем ходе минут через пять.

— Кстати, кто дымит сейчас у нас прямо по курсу? Сдается мне, что это Грамматчиков подходит? На марсе?

— Так точно! Открылись все четыре крейсера перврго отряда. "Аскольд" идет вторым!

— Семафор Рейценштейну: предлагаю выйти на соединение с вторым отрядом…

— Флагман дает утвердительный.

— Вот и ладно. На дальномере?

— Сорок восемь!

— Ну, с Богом! Начинайте пристрелку…

Сдвинулся от диаметрали и быстро поднимаясь пошел влево длинный хобот носовой восьмидюймовки, ожили в казематах стволы среднго калибра. Приподнялись, замерли, и практически одновременно окутав борт волной серого дыма послали первые снаряды в сторону силуэта трехтрубного корабля во главе японской колонны две носовых шестидюймовки левого борта. Сражение у мыса Шантунг вступало в свою решающую фазу.

— Что за чертовщина у нас с пристрелкой? Когда мы ее накроем, в конце-то концов!? — бесился Руднев прильнув с биноклем к смотровой щели в рубке "Громобоя". До "Адзумы" на глаз было никак не более сорока пяти кабельтов, но артиллеристы его крейсера уже несколько минут не давали по плутонгам и на главный калибр дистанции для беглого огня на поражение. Ожидая данных с флагмана "Витязь" пока вообще молчал. Но, как не бесись, причина происходящего была очевидна: По "Адзуме" уже стреляли. Причем совершенно бессистемно. "Ослябя" и "Пересвет" минут пятнадцать посылали в своего противника снаряд за снарядом совершенно не мучаясь тем фактом, что подходящие сзади справа броненосные крейсера Руднева так же намеревались обрушить огонь именно на этот, медленно отстающий от своей линии броненосный крейсер.

Вокруг него периодически вставали фонтаны от падений шестидюймовых снарядов, в которых среди "ослябских" и "пересветовских" прятались точно такие же, от пристрелочных выстрелов броненосных крейсеров. Периодически в небо взлетал и фонтан раза в два с половиной повыше — это, развернутая почти до предела на правый борт, работала кормовая башня "Осляби". Из всей главной артиллерии броненосцев-крейсеров только одна ее десятидюймовка сейчас могла вести достаточно эффективный огонь. И эта единственная пушка действительно оказалась сейчас как нельзя кстати.

"Адзума", на этой стадии сражения уже пораженная раз семь шестидюймовками небогатовских кораблей, переносила их воздействие стоически. У броненосного крейсера не было заметно ни крена, ни дифферента. Несмотря на занявшийся вновь пожар, поднимавший клубы дыма вокруг кормового мостика и сбитую фор-стеньгу, японец исправно отплевывался в медленно приближающегося "Ослябю" своим средним калибром, а раз в минуту в направлении головного русского броненосца отправлялись два восьмидюймовых "подарка" из его кормовой башни. С учетом почти двухкратной разницы в площади силуэтов противников, ничего удивительного не было в том, что два таких снаряда в "Ослябю", к моменту открытия огня крейсерами Руднева, уже попали… Первый привел к молчанию средний шестидюймовый каземат правого борта, на месте которого теперь дымилось нечто бесформенное — сдетонировали несколько зарядов. Второй унес в море становой якорь правого борта, выдрав попутно кусок верхней палубы полубака. Следующее попадание в "Ослябю" Руднев уже смог лицезреть лично: огненный цветок расцвел на его борту прямо под мостиком, чуть впереди носового спаренного каземата. Было видно, как из облака бурого дыма кувыркаясь летели в море какие-то обломки…

— Есть! Получил! Получил таки, зараза! — раздались вокруг радостные возгласы. Что привело Петровича в состояние полного офигения…

— Вы что, озверели тут все!? Японской меткости радуетесь, что-ли? Совсем уж…

— Что, "озверели"? "Ослябя" только что японцу в заднюю башню зафитилил, Всеволод Федорович! Вон, смотрите, смотрите, дыму-то. Даст Бог, может рванет сейчас!

— Так… Посмотрим, куда он кому зафитилил… — смущенно пробормотал Руднев всматриваясь во вражеский корабль.

Сквозь клубы дыма поднимающиеся над японским кораблем, Руднев рассмотрел наконец, что случилось с его кормовой башней. Судя по всему, бронебойный десятидюймовый снаряд с "Осляби" пробив тонкую крышу, вынес ее заднюю стенку и в процессе этого выноса взорвался. В результате сейчас то, что осталось от башни дымилось как сковородка на которой забыли жарившуюся картошку. Причем забыли надолго. Левое орудие торчало в небо под углом градусов сорок-пятдесят, что говорило о том, что его станок был фатально разрушен. Ствол правой пушки безжизненно замер на отрицательном угле возвышения. С башней, очевидно, было покончено. Но, к сожалению для российской стороны, так ожидаемый взрыв погребов не произошел. Почему, и что спасло корабль, можно было бы узнать после боя у его моряков. Но им сначала необходимо было этот бой пережить. Вскоре стало ясно, что японцы затапливают погреб, броненосный крейсер заметно садился кормой, скорость его падала. Но когда Петрович уже прикидывал сколько он еще продержится под огнем его четырех кораблей, "Адзума" покидая строй резко покатилась вправо…

— В расчете! Молодец Бэр… Отставить думать о падали! По глазам вижу, добить хочется очень. Успеется еще. Там впереди Того с нашими то же самое проделать собирается, туда бежим, туда! Оставьте караулить пару дестроеров. Пусть не дают ему телеграфировать. Если до темноты не найдем и не добьем, пусть сами атакуют. А Миклухе передайте, минут десять может его еще пошпынять с кормы, потом сразу за нами.

— Всеволод Федорович, будем обходить наши броненосцы по неподбойному борту, или как? — обратился к Рудневу поднявшийся на мостик Хлодовский, — До них сейчас кабельтов семь, даже поменьше. Идут четырнадцать с небольшим узлов. Догоним через пятнадцать минут. Бэр запрашивает, принимаете ли Вы командование над его кораблями?

— Командование уже принял. Передайте от меня семафором благодарность экипажам обоих броненосцев. Пусть Бэр возьмет два румба влево, нам нужно "Россию" с "Рюриком" выручать, а не тыкаться японцам в середину колонны. Наши, конечно, на отходе будут к западу забирать. Да и от "Хацусе" ему пока лучше "подарков" не получать, у того обе башни в порядке… Мы для начала станем в кильватер "Пересвету". "Россию" с "Осляби" видно? Если да, то пусть идет прямо на нее. Запросите "Пересвет": что с Николаем Ивановичем? Серьезно ли ранен? И с обоих кораблей — повреждения, максимальную скорость, состояние артиллерии, запас снарядов.

— Всеволод Федорович! С марса открылась "Россия" и "Рюрик"… Плохо дело у них, похоже.

— Понял. Лезу! Не мешайте же ради Бога, хочу видеть все сам! Каждая минута дорога…

Карабкающийся на фор-марс по скоб-трапу контр-адмирал… Да еще с рупорм в руке… Точно зрелище не ординарное. И не для слабонервных. Но Петровичу просто необходимо было взглянуть на происходящее впереди, чтобы как можно быстрее составить впечатление и о состоянии наших избиваемых кораблей, и о скорости и курсе неприятеля, и… И черт его знает о чем, и что еще было необходимо, но на глазах обалдевших от неожиданности офицеров и матросов Руднев довольно быстро одолел двенадцатиметровый подъем и был втащен на маленькую огороженную площадку мускулистыми руками марсовых. С палубы неслось "Ура нашему адмиралу!", но Петровичу сейчас было не до личной славы. Сквозь цейсовскую оптику он до крови закусив губу всматривался вперед, туда где героический "дедушка "Рюрик" доживал свои последние минуты…

Спустя несколько минут после первого попадания с "Якумо", Трусов почувствовал, что характер обстрела его крейсера резко изменился. Быстро взглянув на "Россию", а затем пробежав подзорной трубой по вражеской линии идущей под корму русским крейсерам, он понял в чем причина. И, пожалуй первый раз за эту войну, всего лишь на краткий миг, им овладело ощущение полной фатальной безысходности. Его старый крейсер был обречен… Нет, теоретически все было ясно уже минут сорок назад. Но фактически… Хотя плющило даже не тем, что конец наступает вот именно сейчас, а тем, что их гибель окажется почти бессмысленна и принесет "России" всего лишь пяти — десятиминутную отсрочку приговора… Это ощущение легло на плечи какой-то неимоверной, нереальной и невыносимой тяжестью. Оно сковывало движения и лишало воли. И в этот момент коперанг вспомнил… Вспомнил не о присяге, долге, "животе за други своя", не о Матушке-России, не о любимой жене и своей дочке — крававице на выданье… Он вдруг услышал ту цитату из японского кодекса рыцарской чести "Буси До", прозвучавшую как-то из уст Руднева, и глубоко запавшую в душу. "Смерть легче пуха, долг тяжелее горы"… "Не наш они народ, черти узкоглазые. А ведь лучше и не скажешь. Точно тяжелее горы, если так надавило… Но она-то — она-то легче пуха!"

— Что у нас с рулем? — резко выдохнув и расправив плечи поинтересовался каперанг.

— Пока все в порядке, командир! Пока слушаемся!

— Как я разумею, их крейсера, что по нам начинали, пристрелялись, передали расстояние на броненосцы, а сами перенесли пристрелку на "Россию", так?

— Похоже… По нам с них бьют только главным калибром. А вот Того сейчас влепил по нам с четырех броненосцев все, что только может достать. Слава богу, что пока от него перелеты идут. Хотя два чемодана от него мы уже "поймали". Корма горит как дровосклад, а доклада о повреждениях все нет… Крейсера нам тоже подсыпали. За пять минут — минус две шестидюймовки и одна большая на левом борту. И две пробоины. Полуподводная в угольной яме Љ4, заделывают. И подводная в корме от разорвавшегося у борта шестидюймового. Если так дальше пойдет…

— Дальше! Дальше, друзья мои, только веселее будет! Вы когда-нибудь предполагали что нашего "дедушку" сам Того удостоит чести расстреляния всем своим флотом? Но только если мы так и дальше будем аки агнец на заклание себя вести, то через два-три их залпа главным, пойдем сразу по вертикалу. А мне очень хочется "подольше помучиться"! — "И опять цитата из Рудневского анекдота!", Трусов даже улыбнулся в усы, — На дальномере, сколько до третьего в колонне?

— Чуть больше тридцати кабельтов.

— Я полагаю, они нас хотят остановить, зубы повыбить, а потом мимоходом — торпедами… Так что пока мы имеем и ход и управляемся, полагаю идти на таран!

Двенадцать тысяч тонн так сразу не остановишь… Мал наш шанс, но он есть! Скоростенки бы поболе… До "Микасы" далековато, но если не дотянем до самого Того, пойдем на второго крейсера… Ну, а заодно собьем им пристрелку и закроем на циркуляции "Россию". Ей для отрыва минут пять-десять передышки не помешают, а там глядишь и наши подоспеют: похоже, что Руднев с четырьмя кораблями минут через двадцать уже здесь будет. Их марсовые уже видели, но мне за дымом не удалось…

Ну-с, господа офицеры! Возражения у кого имеются? Значит, с Богом! Царица Небесная, спаси и помилуй рабов твоих, направь и укрепи… Ну-ка, пустите меня к штурвалу! Как на "Рынде" в старые добрые времена, а! Тряхнем стариной! Что это там так грохнуло? Грот повалило? Ничего, это как Руднев говорит, "не ходовая часть!" В машине! Самый полный, клапана заклепать! Выжимайте все, что можно, и что нельзя тоже. Но на пятнадцать минут чтоб мне восемнадцать узлов были! Что? Нет, дольше, похоже, не понадобится…

Главным недостатком "Рюрика" и строившихся как развития его проекта в лице "Громобоя" и "России" все называли устаревшее расположение артиллерии. Орудийных башен эти корабли не имели, и каждое орудия могли стрелять или на правый борт, или на левый. И в классическом морском линейном бою половина артиллерии всегда была бесполезным балластом. К тому времени для кораблестроителей расположение орудий главного калибра в башнях, способных стрелять на оба борта уже стало нормой, и русских рейдеров заслуженно называли анахронизмами. Но сейчас, после того как "старик" развернулся на японскую колонну, их броненосцы были от старого крейсера справа, а крейсера — слева, и устаревшее расположение артиллерии временно перестало быть недостатком. Скорее наоборот. Со стороны казалось, что "Рюрик" постоянно взрывается и объят огнем с носа до кормы. Частично это было верно, явно идущий на самоубийственный таран русский крейсер жестоко страдал от лихорадочного огня японцев, но и им от него попадало…

Больше всех в первые минуты этой неравной схватки "нахватался" снарядов "Якумо". Поначалу по нему били оба русских корабля. С "России" в него пока попало лишь четыре шестидюймовых, не причинивших существенных повреждений, если не считать выбитой палубной установки среднего калибра на левом борту и небольшого пажара под полубаком, но вот "Рюрик" "отметился" посерьезнее. Уже к тому моменту, когда командир следующего за ним "Идзумо" отдал приказ о выходе из линии вправо — перспектива получить в борт двенадцать тысяч тонн подкрепленных литым таранным форштевнем "Рюрика" ему не улыбалась — головной корабль японской колонны получил с погибающего русского "старика" два крайне не приятных попадания 190-миллиметровыми бронебойными снарядами.

Первый взорвался пробив пояс чуть выше ватерлинии примерно в десяти метрах позади от среза носового торпедного аппарата. Его осколки пробили не только борт под поясом и разломали в двух смежных отсеках все, что там находилось. Они еще и разбили две запасных торпеды, чьи хранящиеся отдельно зарядные отделения не были повреждены каим-то чудом. Взорвись они… Но этого не случилось. Тем не менее через десять-пятнадцать минут нос "Якумо" от тарана до первой главной переборки был частично затоплен. Отделение носового минного аппарата пришлось срочно эвакуировать. В результате ход осевшего носом на полметра крейсера больше не превышал восемнадцати узлов.

Но на этом его крупные неприятности только начались. Когда окутанный дымом от сплошного пожара и паром из разбитых котлов остов "Рюрика" уже начал замедляться, с его кормы в качестве прощального подарка японскому крейсеру прилетел еще один 190-миллиметровый снаряд. Попадание пришлось не в корму, чего можно было ожидать, а вновь в носовую часть. Он ударил под носовой башней по касательной, прямо в верхний срез броневого пояса. Взрыв проделал в небронированном борту изрядную дыру площадью в два с лищним квадратных метра. От броневой плиты сверху был отколот солидный кусок, а сама она слегка вывернута верхней частью вперед и наружу. В этот своеобразный "ковшик" немедленно хлынули потоки воды: на большом ходу пробоина оказалась полуподводной. Аварийная партия во главе с трюмным механиком напрягала все усилия для ее заделки, но вода периодически выдавливала подпоры, и выбивающимся из сил морякам приходилось начинать все сначала…

Проходя мимо пылающих по левому борту безжизненных останков осевшего в воду метра на два с лишним и остановившегося "Рюрика", "Микаса" уже не стрелял по нему из орудий. Все снаряды броненосцев теперь предназначались "России", которая была от японского флагмана в трех милях и отчаянно дымя пыталась разорвать дистанцию. Ее и надо было "стреножить", чтобы не ушла далеко, но поворачивать колонну за ней, расходясь с транспортным караваном дымившим где-то впереди, и который сейчас лихорадочно пытаются прикрыть "Баян" с "Варягом", Того посчитал неоправданной потерей времени.

Однако отказать себе в праве на "удар милосердия" японский командующий не смог. При этом он даже сам себе не посмел признаться в том, что это была небольшая личная месть. Месть за тот секундный страх, впервые испытанный им в этом бою, когда всем в рубке "Микасы" уже казалось, что собравшийся таранить японский флагман громадный русский крейсер ничем не удастся остановить… Обошлось… Его броненосец резко довернул, выплюнул в борт агонизирующему врагу две торпеды и немедленно вернулся на генеральный курс. Промахнуться было практически невозможно. Когда возле русского корабля с грохотом взметнулись два гейзера торпедных взрывов, Того приказал: "Передайте по линии: по тонущему русскому крейсеру больше не стрелять, пусть все кто сможет, спасаются".

Хейхатиро Того полагал, что если его расчет верен, то вскоре впереди откроются русские транспорта. Увы. В этот раз он ошибся. Пока "Идзумо" совершая полный разворот намеревался вступить в строй позади "Конго", дым впереди материализовался в четыре русских шеститысячника, которые бежали навстречу двум другим русским крейсерам, которые уже минут десять перестреливались с "Якумо". Тогда, может быть их конвой двинулся прямо на Шантунг, и та полоса дыма за "Варягом" это и есть уходящие транспорты?

— Адмирал! Сигнал с "Идзумо"…

— Слушаю вас, лейтенант!

— Это… Это не транспорты, господин адмирал… Строем фронта подходят большие русские броненосцы. Пять вымпелов. Среди них на фланге точно "Цесаревич". Его опознали по форме боевых марсов…

— Понял. Спасибо, Исороку… — Того обвел взглядом лица притихших разом офицеров. Оживление, вызванное недавним умерщвлением "Рюрика" куда то вдруг пропало…

— Вы уверены, что их пять, а не шесть?

— Так точно! Уверен. Марсовые подтверждают: пять кораблей.

"Итак, всем все ясно. Хотя один из новых русских броненосцев куда-то запропастился, по раскладу мы уже проиграли". Адмирал Того тяжело вздохнул, поправляя зачем-то фуражку, как влитая сидящую на его голове… Или нет? Во взгляде флаг-офицера устремленном на него, Того почувствовал надежду… Надежду только на него, на их вождя, на их идола, на никогда не ошибающегося главу их самурайского клана… Он спиной чувствовал такие-же взгляды остальных офицеров на мостике "Микасы". Да, тяжек долг даймио… На сколько же проще было этим русским офицерам там, на мостике уже легшего на воду всем бортом "Рюрика"…

Но сейчас нужно рассуждать хладнокровно. Итак, самое худшее, что могло произойти, уже произошло. Враги вновь блестяще сыграли свою партию: здесь весь русский флот… Что мы имеем в пассиве? "Якумо". Видно, что подбит. Не бегунок уже, но хоть за броненосцами пока кое как поспевает. "Адзума" отстал и виден сейчас только с концевых броненосцев. Где-то там, рядом с ним Руднев с четырьмя своими кораблями… Добьет? Может, если не поможем… Судьба "Фусо" вообще неизвестна. А раз так, то нужно брать в расчет худшее.

А что Соединенный флот имеет в активе? В относительно высокой боеспособности "Микаса", "Сикисима", "Ясима", "Конго", "Хацусе" и "Идзумо"…

У русских нам противостоят пять новейших неповрежденных броненосцев Макарова, отдельно ползущая к берегу горящая "Россия" с двумя малыми крейсерами, четыре побитых но боеспособных корабля у Руднева, и пропавшие неизвестно куда старые броненосцы Чухнина и Григоровича. Но эти так хорошо получили в самом начале, что вряд-ли можно говорить об их боеспособности всерьез. Если продолжать идти под берег искать транспорты, Макаров нас достанет. Пять первоклассных неповрежденных линкоров против трех с половиной у меня. Пусть еще и три корабля с восьмидюймовками… Против них у него шесть крейсеров и Рудневская четверка. Все одно, расклад его. Конечно, врагов не считают, а уничтожают. Но есть одно "но". Он в добавок еще и быстроходнее. Это пока тактика.

Теперь стратегия. Сейчас, несмотря на то, что у нас ввиду шесть этих быстроходных русских крейсеров, есть еще шанс оторваться всем, и даже исхитрится сохранить подбитую "Адзуму". Время скоро начнет работать на нас. Близятся сумерки. Темнота же позволит нам без больших проблем уйти от Макарова. Пока же, на отходе, попробовать добить кого-то у Руднева, и тем уравнять счет. Но в любом случае это, увы, не облегчит наше общее положение в войне.

Но есть и другое решение. Атаковать сейчас же Руднева с целью полного уничтожения его отряда из четырех кораблей. И уже после отрываться. Даже если при этом мы потеряем "Якумо" или "Адзуму", а "Победа" утром, похоже, все-таки затонула, то соотношение по потерям будет уже не таким фатальным для нас. Даже, с учетом общего соотношения сил, внешне вполне достойным. Это последний шанс. После — по-любому выходим из боя. А когда придут новые броненосцы типа "Лондон" и крейсера из Чили и Аргентины, мы еще повоюем…

— Разворот все вдруг, влево на 16 румбов, "Идзумо" занять свое место в ордере. "Конго" встать за "Микасой", приготовиться к маневрированию отдельным отрядом. "Якумо" концевой, "Хацусе" головной. Скорость шестнадцать. Атакуем четыре русских корабля, что сейчас у нас на левой раковине. Поднимите сигнал: "Противник должен быть уничтожен. Пусть все приложат свои силы!

Хейхатиро Того выйдя на мостик окинул бесстрасным взглядом распотрошенные осколками коечные заграждения. Солнце клонилось к западу. Ветер постепенно усиливаясь приятно холодил лицо…

"Ну, Всеволод-сан, мы с Вами сходимся всерьез. Простите меня, за недостойные мысли с идеей послать Вам вакидзаси… Но, к делу. Решим все здесь и сейчас!"