Глава 4. Сквозь сжатые до крови зубы…

28 декабря 1904 года. Желтое море.


С затаенным чувством торжества, заметив, что русский флот не только не следует за ним, но в относительном беспорядке продолжает пока движение к югу, адмирал Того через десять минут одним резким маневром превратил отход своих отрядов в решительную атаку. Его целью стали уходящие от русской линии на северо-запад "Россия" и прикрывающий ее "Рюрик", а так же дымящие на горизонте за ними транспорты конвоя.

"Скоро мы посчитаемся, уважаемый господин адмирал Руднев. И за "Токиву", и за "Ивате", и за "Асаму", и за "Такасаго". И за тринадцатое октября посчитаемся. Сейчас вы будете платить мне по всем счетам…" На лице адмирала Того светилась таинственная улыбка, не выданная ни губами, ни выражением глаз, но о которой знал весь флот. Если Того так улыбается, значит он "поймал победу"…

****

Руднев на "Громобое" принял японский поворот "все вдруг" от колонны русских броненосцев за выход из боя. Что и не удивительно после потери за каких-то полчаса двух судов линии и при практически обреченном третьем. Конечно, это была победа, но совсем не та, что сегодня нужна! Это вновь нудные военные будни, это новая драка с Того, но уже со всем его англо-латиноамериканским приплодом, это, наконец, возможное выступление Англии, что может сделать "эту" реальность даже пострашнее его — "карпышевской".

Однако размышления над последствиями бегства Того вскоре уступили место удивлению и даже раздражению: с "Трех Святитей" пока не поступало никаких приказаний относительно дальнейшего образа действий. В конце концов, преследовать отрывающегося противника необходимо.

Руднев прижал к глазам бинокль вглядываясь в очертания дымящегося флагмана и отрывисто приказал:

— Вызовите "Святители" по телеграфу: "Прошу разрешения преследовать!"

Прибежавший через пару минут лейтенант Егорьев озабоченно доложил:

— Ваше превосходительство, не отвечает флагман! И "Петропавловск" не отвечает.

— Продолжайте вызывать!

— Смотрите! Всеволод Федорович, они семафорят что-то на "Сисой" и "Победу". Но за дымом не разобрать… Хотя, подождите… Разобрал только "Адмирал"… И наш позывной. Похоже, дело не ахти…

— Господи… Нет, не может быть!

— Господа! Срочно! Телеграмма с "Осляби": "Вице-адмирал Чухнин передает командывание контр-адмиралу Рудневу"!

— Ну, как же! Как же я не понял сразу…

К повороту! По отрядно, все вдруг, 16 румбов на правый борт! Григоровичу принять командование отрядом броненосцев…

Петрович затравленно проклинал про себя всех и вся. И себя в особенности. До подхода Макарова было в лучшем случае около полутора — двух часов, да и то, если не произойдет ошибки в счислении или чего другого экстроардинарного. Господи, как же верно подметил тогда Степан Осипович, что все решат возможно не часы, а даже минуты… А он, Руднев, почти десять минут не мог осознать, что с Григорием Павловичем что-то не так… Он никогда не потерял бы столько времени!

Но шанс захлопнуть мышеловку пока еще есть. Похоже, что японцы идут узлов четырнадцать, или даже меньше. Руднев отдал приказ покалеченной "России" и прикрывающему ее "Рюрику" следовать на соединение с конвоем, ибо в погоне за Того толку от нее уже не было, отправил штурманов рассчитать для Макарова кратчайший путь перехвата отходящих на Сасебо отрядов Того и Камимуры. Своим же трем крейсерам и Небогатову было приказано полным ходом преследовать правое крыло японской колонны намереваясь добить тянущегося за своими "Фусо".

Броненосцам Григоровича и Небогатова уже спешно набирался сигнал об общей погоне, как вдруг крик ворвавшегося в штурманскую рубку лейтенанта Руденского разом перечеркнул все эти расчеты.

— Ваше превосходительство, Всеволод Федорович! Японцы увеличили ход и ворочают "вдруг" влево. Все… К нам уже почти кормой встали!

— Что!? Отставить сигнал Григоровичу и Небогатову! — заорал Руднев кинувшись на мостик. "Что, что он делает? Ах, ты… Ну, гнида узкоглазая!!! Нае…ал, урод хитрожопый…" В висках колотилось. Горячая, душная волна затопила сознание. Петровичу было стыдно. И жутко. За десять минут его провели как мальчишку. "Почти что "киндер-мат"…

И ведь узлов шестнадцать уже побежал! Неужели еще и пипец транспортам!? Он ведь не знает, что за горизонтом Макаров… Для него главное транспорта, а нас он с хвоста чисто сбросил… Надо его задержать до трампов, чтобы не перебил их до подхода комфлота… Ну, думай! Думай быстрее, адмирал х…ев, мать твою…"

— Григоровичу и Небогатову: следовать к транспортам! Грамматчикову, "России", "Рюрику", "Новику" и "Мономаху" — телеграфом: прикрыть транспорта с зюйд-зюйд-веста, ожидается атака главных сил противника…

"Сейчас он убьет "Россию" с "Рюриком". Затем бронепалубников разгонит… Видимость приличная, подойти не даст. Раскатает. У "новиков" есть шансик. Но о-о-очень маленький. Григоровичу уже никуда не успеть. Узлов двенадцать, на взгляд, идут. Все избиты. "Мономах" с "соколиками" — на десять минут. Господи, сделай так, чтобы Небогатов мог дать хотя бы узлов шестнадцать…"

— С "Осляби", Всеволод Федорович…

— Ну!

— Адмирал Небогатов ранен. Командование отрядом принял командир "Осляби" капитан 1-го ранга Бэр. На его "Ослябе" одна пушка в кормовой башне. Передняя — накрылась гидравлика и сейчас пытаются устранить заклинивание. На левом борту остались две 6 дюймов. На правом четыре. Скорость четырнадцать. "Победа" — цела носовая башня, приняла 2000 тонн воды. Кормой села на метр. Крен на левую 4 градуса. Машинное левого борта частично затоплено, откачивают. Машина в нем остановлена. Скорость — пока 11. "Пересвет" — скорость 14, башни ремонтируют, возможно носовую введут быстро. Сбита грот-мачта выше марса и фок-мачта целиком. Переднего мостика нет, в боевой рубке все перебито, перенесли управление в кормовую. Разрушена передняя труба. Бойсман погиб. В командование вступил старший артиллерист лейтенант Черкасов, старший офицер тоже убит… Вообще убыль по штабу отряда и кораблю — четырнадцать человек офицеров… Повреждения по средней артиллерии — в строю пока четыре ствола, еще две шестидюймовки ремонтируют…

— Ясно. Пока отвоевались… Приказ: "Ослябе" и "Пересвету" следовать к "России" и "Рюрику" максимальным ходом. "Победе" по способности вступить в кильватер Григоровичу. А мы атакуем хвост японской линии. За ними, Николай Дмитриевич! Для начала добьем подранка, а там поглядим. Передайте Степану Осиповичу наши координаты и ситуацию. Если они не успеют, то через час японцы начнут топить транспорта.

С Богом! Да, и прикажите Беляеву на "Кореец" — пусть носовая башня работает не по "Фусо", а по концевому в колонне Того. Они до него еще вполне должны доставать, может притормозят хоть "Асахи" два наших орелика…

— И еще, Всеволод Федорович… С "Петропавловска" отсемофорили, что Григорий Павлович ранен. Могут держать отрядом двенадцать узлов…

****

Шестой боевой отряд, состоящий из относительно старых бронепалубных крейсеров, и уже дважды не рискнувший попытать счастья с транспортами при виде кораблей Грамматчикова, шел в трех милях по правому траверсу искалеченного броненосца "Фусо".

Командир отряда контр-адмирал Того-младший, рассматривая происходящее вокруг него сражение в бинокль, только что осознал, что три русских броненосных крейсера, густо дымящих на левой раковине, полным ходом направляются сюда, чтобы добить поврежденный броненосец. Бывший флагман Камимуры явно отставал от уходящей на северо-запад колонны японских главных сил склоняясь к осту.

Шестой отряд пока еще может спокойно оторваться от русских, ведь по большому счету, он то им вовсе не нужен…

А если представить себе бой с этим наглым русским трио? Почти линкорное бронирование русских не по зубам среднему калибру мелких крейсеров японцев. А вот одного русского восьмидюймового снаряда вполне может хватить любому японскому крейсеру для потери хода. Останутся торпеды, но шанс на успешное попадание в маневрирующего на большой дистанции противника со стоящего и тонущего корабля ничтожен. И все закончится быстро и кроваво… Поэтому пора уходить…

Но все-таки есть три момента, над которыми стоило подумать. Первый. Там, куда сейчас спешат Того и Камимура — русские транспорты. Если их потопить, стратегическая инициатива снова в наших руках. Подойдут подкрепления, и флот вновь овладеет морем. А если эти три больших крейсера будут вскоре там, это серьезно осложнит командующему задачу. Второй. Сейчас, наплевав на нас, они идут убивать наш подбитый новейший броненосец, который ценнее для империи чем все наши крейсера вместе взятые. И, наконец, третий. Не пристало самураю спасаться самому, сдавая на убой своего боевого товарища, даже если своей гибелью ты отсрочишь его конец на пару десятков минут…

Руднев, офицеры крейсера и штаба эскадры в абсолютном молчании смотрели на то, как четыре кораблика Того-младшего, развевая на мачтах огромные боевые флаги разворачиваются на встречу "Громобою", "Памяти Корейца" и "Витязю".

— Господа офицеры! — очнулся наконец Руднев, — Прежде чем мы начнем, я прошу вас отдать честь этим героям, которые сейчас идут сражаться с нами. Пусть каждый из нас вспомнит их в ту минуту, когда нам, как офицерам, суждено будет делать выбор между жизнью и смертью…

Руки офицеров вскинулись к козырькам фуражек. Краем глаза Руднев успел заметить, как приложили руки к бескозыркам матросы-сигнальщики. Они, эти простые русские парни, которым совсем не нужна была эта война, но которые знали, что начали ее "вероломные желтомазые обезьяны", и что их нужно обязательно побить, тоже прекрасно видели и понимали, что происходит сейчас, и что должно произойти за этим…

— Итак, пока еще ничего не кончено! Все в рубку и открывайте огонь…

Через пятнадцать минут после начала перестрелки на проходе русских больших крейсеров вслед за японской колонной, "Акицусима" потерял затопленным второе котельное отделение, половину орудий и не мог дать ход более десяти узлов. Как будто глумясь над беспомощностью японских снарядов, "Гробомой" прошел в пяти кабельтовых от обреченного корабля, и парой залпов в упор добил его. "Акмцусима" до последнего отбивался из единственного уцелевшего носового орудия, но его снаряды, как казалось японцам, бессильно лопались на толстой бортовой броне "Громобоя". Однако приказ Руднева пройти в рубку оказался не напрасным. Один из японских снарядов взорвался на ее броне, а другой снес ограждение на правом крыле мостика. Его осколкли посекли деревянный настил и выдрали три ступени трапа. "Витязь" еще раньше перенес огонь на следующую жертву — крейсер "Сума" продержался под русским огнем в общей сложности минут двадцать. До тех пор, пока в него один за другм не попали подряд три восьмидюймовых снаряда…

Концевой крейсер японского отряда — "Акаси" не выдержал морального испытания от зрелища расстреливаемых собратьев. Итак прилично отставший, он заложил резкую циркуляцию на обратный курс, за что и получил "в благодарность" от русских всего два шестидюймовых "подарка". Один из которых, по счастью для кочегаров, не взорвался пробив карапас и пролетев всего в паре десятков сантиметров от паропроводов кормового котельного отделения…

Яростнее всех сопротивлялся флагман Того-младшего "Нанива". Она попыталась решительно сблизится с "Громобоем" для минной атаки, чем даже вынудила русские корабли несколько отвернуть к западу. Но за пять минут до отдачи приказа об отвороте, канонирам "Громобоя" удалось всадить ей шестидюймовый снаряд в боевую рубку. Пробив три дюйма старой сталежелезной брони снаряд разорвался в замкнутом пространстве, нашинковав все приборы управления и большинство находящихся в рубке людей. Неуправляемый крейсер катился в сторону русских в плавной левой циркуляции. Раненых и контуженых, включая адмирала и командира вынесли на палубу, а в рубке старший офицер пытался восстановить управление. Но пока его приказ о повороте на курс, способный дать крейсеру шанс для торпедной атаки концевого в русской колонне "Витязя", ногами вестового бежал до румпельного отделения, он стал совершенно неактуален.

Пристрелявшись русские крейсера засыпали "Наниву" смертоносным металлом. 203-х миллиметровый снаряд продрался через полупустую угольную яму правого борта, прошил скос бронепалубы и сдетонировал внутри котельного отделения старого крейсера, разнеся три из шести его котлов. Еще пара шестидюймовых попаданий усугубили ситуацию, вызвав затопление угольных ям того же борта. Двадцать лет назад, в момент ввода в строй "Нанива" была сильнейшим бронепалубным крейсером мира. Сейчас она, окутанная вырвавшимся на свободу из котлов паром, беспомощно качалась на волнах без хода, оседая в воду и медленно заваливаясь на правый борт. Однако борьба за живучесть продолжалась. Аварийные партии творили чудеса…

И вскоре старшему офицеру доложили: ход можно дать через четверть часа. Затоплены котельное отделение номер один и две угольных ямы правого борта, но крен удалось стабилизировать на уровне 12 градусов. Запас плавучести оценивается младшим механиком, старший навечно остался в котельном отделении номер один, в тридцать процентов.

— Огонь по "Громобою" из всех стволов! Целиться лучше! — оценив повреждения как очень серьезные, но пока не смертельные, вступивший в командование старший офицер Хироши Судзуки решил продолжать бой. Его редкий, но прицельный огонь вывел из строя на флагмане Руднева две шестидюймовки, причем один из расчетов погиб весь. Еще два снаряда взорвались в районе мостика русского корабля.

Но чудес не бывает, и вскоре окончательно лишенная хода, с выбитой артиллерией и обломанной фок-мачтой, "Нанива" затонула под беглым огнем двух русских кораблей погрузившись кормой вперед. Над морем еще какое-то время торчал таранный форштевень уходящего в историю самого знаменитого эльсвикского крейсера, на который карабкались уцелевшие моряки. С "Витязя", проходившего мимо, им сбрасывали что-то из спасательных средств…

Опередивший "Громобоя", и идущий несколько поодаль от двух других крейсеров "Память Корейца", не сумел поучаствовать в этой быстротечной разборке всерьез. Помешал "Фусо" — он тянулся за строем колонны японцев все больше склоняясь к осту и беспорядочно вилял с разбитым рулем. Однако неустойчивость на курсе не мешала его артиллеристам вести довольно точный огонь по догоняющим русским крейсерам. Особенно доставалось от него сейчас именно "Корейцу", и тот старался не оставаться в долгу.

Вообще, на противостоянии этой пары, сначала заочном, а потом и реальном, стоит остановиться подробнее. В конце 19-го века самая "горячая" холодная война и гонка вооружений шла между Чили и Аргентиной. Пару раз противостояние на море уже переходило в горячую фазу, и на рубеже веков обе стороны активно строили флоты для новой войны. Узнав, что Аргентина заказала в Италии пару броненосных крейсеров типа "Гарибальди", Чили поспешила с заказом к законодателю мировых морских мод — к Британии. И, как обычно, британские инженеры не подкачали. Скажем больше, они превзошли сами себя, за что и поплатились.

Когда адмиралы в Аргентине узнали, ЧТО строится на верфях для их противника, они впали в состояние "тихой паники". Выкупать у Италии пару уже готовых крейсеров не было никакого смысла. Даже ОДИН "броненосец второго класса" Чилийского флота при встрече почти неминуемо топил их обоих, как кутят. Его средний калибр, семь орудий калибра 190 миллиметров на КАЖДЫЙ борт, был почти равноценен главному калибру обоих "Гарибальдей" — шесть восьмидюймовок (для лентяев и несведущих — 203 мм) и одно орудие в 10 дюймов. Для противодействия же четырнадцати шестидюймовкам итальянцев, оставался главный калибр британца — четыре новейших орудия в десять дюймов, с увеличенной начальной скоростью снаряда. А высокая скорость снаряда — это и более высокая дальность, и лучшая точность огня… При этом, британец был быстрее, да еще и лучше бронирован. Он мог просто расстреливать оба корабля противника с дистанции, с которой его четырем орудиям могло ответить только одно, а у детищ итальянского кораблестроения не было бы даже шанса сблизиться. Даже бой двух "итальянцев" против одного британского корабля был почти наверняка проигрышным. При встрече же "пара на пару" экипажам аргентинцев можно было сразу запевать "аве мария", и открывать кингстоны.

У политиков обоих государств хватило мудрости сесть за стол переговоров, выплатить фирмам строителям неустойку, и обоюдно отказаться от покупки кораблей. Больше трения между Аргентиной и Чили до войны не доходили. Увы, примеры подобной государственной мудрости можно в истории человечества пересчитать по пальцам, не снимая ботинок…

А никому не нужные, уже готовые корабли попали на "свободный рынок"… Сейчас "Фусо", заказанный Чили и выкупленный у Англии Японией, гвоздил своими орудиями по "Памяти Корейца" и "Витязю", заказанным когда то Аргентиной, выкупленных у Италии Японией, украденных на полдороги наглым "Варягом", и теперь ведущими бой под русским флагом… Но — "сколько веревочке не вейся, а конец близок". Созданные для уничтожения друг друга корабли сейчас именно этим и занимались. Кроме двух русских офицеров, их орудия и его прислуги…

****

В носовой башне "Памяти Корейца" товарищи прапорщик Диких и лейтенант Тыртов были обоюдно недовольны друг другом. Совершенно наплевав на подбитый "гальюн" они пытались достать концевого японской колонны — "Асахи". Учитывая, что до этого по ходу боя по нему кроме их "Корейца" в разные моменты "работали" и "пересветы" и "Сисой" с "Севастополем" и "Святителями", ему приходилось очень не сладко. Но пока броненосец вполне оправдывал высокую репутацию своих строителей. Построенный в 1900 году на верфи Брауна в Англии исполин в пятнадцать тысяч тонн был одним из лучших в мире. А с поправкой на то, что его команда имела реальный боевой опыт, наверное просто лучшим.

Под градом русских снарядов, доставшихся ему от "Трех Святителей" и "Сисоя" во время боя на контркурсах, а так же нескольких десятидюймовых "подарков" с "Памяти Корейца", любой другой броненосец, любого другого флота мира уже или затонул бы, или вышел из строя. Но "Асахи", несмотря на выбитую недавно кормовую башню, снесенную на половину вторую трубу, взрыв в носовых казематах левого борта, упавшую до четырнадцати узлов скорость, принятые почти ДВЕ ТЫСЯЧИ тонн воды упорно, хотя и постепенно отставая, шел в строю японских главных сил. В момент отворота Того от русской линии, командир броненосца, капитан первого ранга, Ямада, без пяти минут контр-адмирал, украдкой от подчиненных даже облегченно вздохнул — он надеялся, что теперь у его корабля появился шанс…

— Мы выпустили уже почти сорок снарядов, и что? — снова начал Тыртов, не отрываясь впрочем от дальномера, — еще час — полтора такой стрельбы, и все! Можно сидеть курить до конца боя, те снаряды, что в бывшем погребе противоминного до конца боя к нам не перетащить. А результат? По "Идзумо" — в молоко. Ну, в задницу "гальюну" разок врезали, и то без видимых последствий. Да этому вот мостодонту раза три вкатили, и что? Опять потушился и идет себе, как ни в чем не бывало!

— Слушай, Дмитрий Дмитриевич, ну что ты хочешь чтобы я тебе ответил, — выцеливающий в прицел "Асахи" Диких был недоволен стрельбой башни не меньше командира, но из принципа с ним не соглашался, — мне что сплавать к Того и спросить у него, куда мы попали? Так он сам не знает, какой снаряд от кого прилетел! И вообще, броненосцы это вам не "Якумо". Тут шкура другая.

— По теории столь нелюбимой вами вероятности, — не упустил шанса поддеть товарища более образованный Тыртов, — мы должны были уже попасть раз шесть-семь. А я видел четыре… Вертикаль готова, как поймаешь бей!

— Выстрел! — почти мгновенно раздался отзыв отвечающего за горизонтальное наведение Дикого, и после полуминутной паузы ожидания падения снаряда, во время которой тишину в башне ни рисковал нарушать никто, — падения снаряда не наблюдаю. Ты видел?

— Нет, опять как в воду канул….

Ответ Тыртова был заглушен взрывом у башни очередного японского снаряда. На самом деле с меткостью у единственной десятидюймовки Рудневского отряда все было в порядке. Проблемы были скорее с удачливостью. Бронебойные снаряды, попадая в японские корабли, часто проходили навылет, снеся, например, кормовой мостик на "Асахи", и, чуть позже, продырявив ему ют и выломав половину адмиральского балкона. Что в бою совершенно безвредно и абсолютно не наблюдаемо с дистанции в несколько километров. В завязке боя один из дальних выстрелов почти вывел из игры "Идзумо", попади он под таким углом в палубу но… Промах в пять метров, при стрельбе с дистанции в шесть миль, это накрытие. То — есть прицел взят абсолютно верно, и корабль противника был вполне в эллипсе рассеивания, но — все равно промах. Один из "не наблюдаемых" снарядов вывел из строя кормовую башню на "Асахи", но на "Памяти Корейца" и этого попадания не заметили. Зато огонь "Фусо", на котором, похоже, справились наконец с управлением, начал доставать русский корабль все больше. И вот его то замечали на русском крейсере все. Сначала снесло кормовой мостик, а теперь, судя по начавшему поступать в башню дыму, на баке начинался пожар.

— Господа бога душа мать, блудницу вавилонскую в койку со всеми апостолами! — судя по выражениям Дикого для башни последнее попадание тоже не прошло даром, — гидравлика накрылась! В ручную я пока этого гада удерживаю, заряжайте быстрее, скорость наводки совсем никакая, если сменим курс — не поймаю его снова! Как только угол выставишь сразу… БАШНЮ ВЛЕВО!!!!

По рыку прапорщика, пара самых здоровых матросов башни начала с гиканьем вращать тяжеленные маховики ручного привода. Но башня поворачивалась ужасно медленно, для поворота с борта на борт на ручном приводе требовалось около шести минут, и "Асахи" вот вот неминуемо должен был выскользнуть из прицела…

— Выстрел! — перебил погоняющего уже истекающих потом матросов напарника Тыртов.

Лейтенант торопился использовать как можно больше снарядов до того, как поломка гидравлики окончательно выключит их из боя. На попадание при таком, с позволения сказать, наведении он на самом деле не особо-то уже и рассчитывал. Но вдруг да повезет…

— Падение!

— Ого… — Тыртов не поверил своим глазам — все дневные труды, все месяцы подготовки и десятки выпущенных в бою у Кадзимы и на учениях снарядов, все это было не зря, — Платон, братцы, вот теперь мы кажется, ей Богу, попали…

На борту "Асахи", ясно видимая в прицелы и дальномеры, вспухала жирная клякса черного дыма с багровыми прожилками огня. Там, на месте третьего нижнего каземата левого борта что — то взрывалось и горело. Вот вверх выбросило еще одну шапку дыма, из нее что то разлеталось, поднимая вокруг корабля пенные всплески, а в небо вонзился столб огня, достигающий среза труб…

— Мы попали!!! У японца крен — уже градусов десять на левую! — в голос завопил лейтенант.

— Получи, зараза, — устало вытер лоб Диких, — если кто хочет посмотреть на дело рук своих — как зарядите орудие, можете сбегать на верхнюю палубу, глянуть. Такое вам салажатам в жизни может больше и не увидеть. Мы на циркуляции, Дмитрий Иванович, — пока не встанем на курс я не знаю куда наводить, а вручную ворочать башню просто так незнамо куда — без толку.

— Остаток снарядов — двадцать семь, заряжаем фугасным, бронебойных в погребе осталось пять штук, пока побережем, — поддержал его Тыртов, не в силах оторвать глаз от "Асахи", на котором что-то продолжало взрываться, и не думая затихать, — он валится! Честное слово, Платон Иванович, дорогой, мы его все таки достали!

Но его крик был обращен уже в спину старого сверхсрочника, тот сам не удержался и выбежал из башни посмотреть на первый в жизни утопленный им линкор.

После войны дотошные эксперты подсчитали, что при поражении каземата или башни шансы на взрыв погребов боезапаса для орудий картузного заряжания были около десяти процентов. Гильзового, используемого в русских шестидюймовках — не более трех. В случае с "Асахи" эта статистика оказалась для японцев роковой[8].

Как бы стараясь отомстить за "старшего брата", а вернее определив наконец точную дистанцию пристрелкой, "Фусо" нанес "Памяти Корейца" очередной жестокий удар. Десятидюймовый японский снаряд пробил броневой пояс в средней части корабля, чуть ниже ватерлинии. С заливаемым водой машинным отделением, "итальянец" стал ощутимо крениться на правый борт.

Работая по пояс в воде машинисты, механики и трюмные под руководством Франка лихорадочно пытались приостановить поступление воды, поскольку помпы явно не справлялись. На мостик ушел неутешительный доклад о множественных осколочных пробитиях и деформации переборки между машинным и угольной ямой, где взорвался "подарок" от "Фусо", и прогноз о возможной остановке правой машины минут через пятнадцать, если воду не удастся обуздать.

Решив больше не искушать судьбу, и заметив мелькающие справа за японскими броненосцами эсминцы, Руднев приказал своим кораблям отвернуть на два румба влево, чтобы при догоне оставить минные корабли противника за его линией. На самом "Корейце" срочно втягивали в казематы орудия правого борта, на случай если с креном не удастся справится. Огонь по "Фусо" вела только кормовая башня, корабль пока остался с двумя восьмидюймовками против всего японского линейного флота. И если бы только линейного…

****

Капитан-лейтенант японского флота Иоко Сакури в этом сражении командовал сводным отрядом миноносцев. Шесть кораблей под его командованием принадлежали к разным отрядам и даже разным эскадрам. Попросту говоря, под его командованием сейчас были все исправные на данный момент японские миноносцы типа "Циклон". Не получая в последние полчаса никаких приказов, он бессильно сжимая кулаки наблюдал за героическим самоубийством крейсеров Того-младшего, а потом за расстрелом "Фусо" и "Асахи" русскими кораблями. После первой неудачной попытки атаки русских крейсеров, сорванной огнем артиллерии, о его миноносцах казалось забыли все. И его собственное командование, не отдававшее никаких распоряжений после "держаться за линией", и русские — полностью игнорирующие маячащие с четырех милях от них миноносцы, и сосредоточившие весь огонь на броненосной колонне.

Но после опрокидывания "Асахи" Иоко первый и последний раз пошел на сознательное нарушение приказа. Он повел свои миноносцы в атаку на медленно и грузно отворачивающий "Кореец". Что стало тому причиной — "пепел "Асахи", стучащий в его сердце", как писали потом британские газеты? Трезвый расчет и острое зрение, позволившее разглядеть втягиваемые в казематы орудия, как после войны доказывали русские исследователи? Или младший брат, который был энсином на "Асахи", и командовал плутонгом левого борта, за почти верную гибель которого хотел отомстить Сакури? Причину своего решения молодой капитан-лейтенант унес в морскую могилу. Единственный спасшийся с мостика его флагманского "Чидори" сигнальщик рассказал только, что тот радостно улыбался когда увидел, что за его миноносцами в самоубийственную и самовольную атаку бросились и оба отряда дестроеров. Если сам Сакури своей целью избрал утопивший "Асахи" русский крейсер, что в некотором смысле подтверждает версию о личной мести, то более крупные эсминцы пошли в атаку на "Витязя" и "Громобоя".

Когда Рудневу доложили, что японцы судя по всему начали атаку миноносцев, он только сдержанно усмехнулся.

— Во-первых, наши миноносцы тоже неподалеку — мы их послали добить "Асахи" если бы он начал оправляться. Просигнальте, пусть вернутся. Они должны успеть и наверняка помогут отбиться. Во-вторых, — и тут уже Карпышев ссылался на недоступную остальным участникам сражения статистику русско-японской войны ЕГО мира, — как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев на большой военный корабль не может быть успешна, если цель сохранила орудия и ход… То, что "Память Корейца" сохранял ход, пока сохранял, было очевидно. Только вот в части орудий…

Однако сейчас Петрович и без бинокля мог видеть, как на три русских броненосных крейсера идут в атаку шесть миноносцев и восемь эсминцев. Поначалу ситуация не вызвала у него беспокойства — пока и в этом, и в оставленном им мире в русско-японскую войну не было зафиксировано ни одной удачной дневной торпедной атаки миноносцами боеспособного военного корабля. Даже во время добивания "Князя Суворова" японцы провалили первую атаку, хотя по ним стреляли от силы три-четыре орудия. Не более удачными были и многочисленные атаки одинокого "Севастополя", укрывающегося от расстрела береговой артиллерией в бухте Белого волка.

Он не учел одного — ТАМ, при Цусиме, японские командиры не видели смысла рисковать столь нужными ночью миноносцами для дневного добивания и так обреченного корабля. ЗДЕСЬ они готовы были на все, лишь бы добраться до побеждающих русских. Добраться любой ценой… Это желание напрочь вымело даже строжайшую инструкцию Того — беречь минные корабли для ночных атак транспортов, которые являются главной целью операции. Для начала атаки не хватало искры, которой и стал самоубийственный порыв Сакури…

Отряд русских эсминцев успел к отражению атаки японских коллег. Ну, вернее, почти успел. Когда восемь артурских истребителей подошли к месту схватки, броненосный отряд уже отвернул от генерального курса на три румба, отбиваясь от наседающих смертоносных маленьких кораблей из всего, что могло стрелять. Но если для "Громобоя" и "Витязя" перечень этого "всего" был довольно внушительным, то для "Памяти Корейца" из серьезного были только одна десятидюймовка и две восьмидюймовки. В кормовой башне. Кроме того он шел головным, да и миноносцы начали свою атаку раньше дестроеров. Самым же печальным был тот факт, что "стальня метла" осколков "фусовских" фугасов уже проредила противоминную артиллерию русского крейсера больше чем наполовину. И, как на зло, серьезнее всего были потери именно на правом борту…

В носовой башне "Корейца" лейтенант Тыртов получил сигнал об отражении минной атаки, и не стесняясь подчиненных выматерился, чего обычно себе не позволял. Долгое и плодотворное общение с Диких не прошло для него даром, и загиб вышел настолько ядреным, что на него с уважением посмотрел даже сам прапорщик.

— Отражение минной атаки, это с нашим то ручным наведением! — он судорожно закрутил рукоятки горизонтальной наводки, снижая угол возвышения ствола для стрельбы прямой наводкой, — Платон, я их вижу! Шесть миноносцев, чуть левее, разворачивайте башню влево!!!

— Отставить!!! — рыкнул во весь голос Диких на матросов, которые уже начали было по приказу лейтенанта крутить тяжеленные маховики, — горизонтальной наводкой командую Я! Башня вправо! Шевелитесь, черти!

— Но миноносцы ЛЕВЕЕ!!! За каким боцманским хреном, тебе понадобилось ее ворочать вправо, можешь мне объяснить?! — в первый раз за время совместной службы в башне Тыртов и Диких, сработавшиеся как хорошо погнанные шестеренки в голос орали друг на друга, не отрываясь правда при этом каждый от своих обязанностей…

— Если я начну поворот влево, то миноносцы пролетят у меня через прицел с такой скоростью, что я запоздаю с выстрелом, ваше БАЛДАгородие, лучше выстави нужное склонение, мы уже градусов на семь легли на левый борт, не забудь. И на циркуляции крен продолжает расти, — начал было опять учить жизни молодого соратника Диких, но сам получил в ответ отповедь — сейчас и всегда вежливый Тыртов не лез в карман за словом.

— Жену свою будешь учить что на какой угол тебе поднимать или опускать, — зло отозвался из под крыши башни лейтенант, — крен я уже скомпенсировал, правда креномер у нас уже разбит, но я на глаз прикинул…

Оглушительный выстрел десятидюймового орудия прервал перепалку, и не успели еще все в башне прийти в себя, как раздался уже спокойный голос Тыртова, -

— Головной миноносец влез в прицел, сейчас посмотрим… Есть!

При расстоянии до цели всего в десять кабельтов, снаряду для полета отведено всего лишь четыре секунды. И результата выстрела не приходится ждать мучительно долго, да и видно дело рук своих было в оптические прицелы прекрасно.

— Хер ты себе к носу прикинул, а не угол вертикального наведения!!! НЕДОЛЕТ!!! — если опустить мат и близкую к нему морскую терминологию, то эмоциональная, образная и яркая речь прапорщика Диких свелась именно к этому.

Но спустя всего несколько секунд султан взрыва опал, и Платон пристыженно замолчал. Из струй Ниагарского водопада падающей воды показался головной японский миноносец. Вернее то, что от него осталось. Огрызок "циклона" быстро садился кормой, кажется винты и рули были сорваны взрывной волной, а расчеты кормового торпедного аппарата были смыты за борт или снесены осколками. Только у носового еще копошились поднимаясь с палубы мокрые фигурки расчета.

— Ну, и чем товарищ прапорщик недоволен, с ручного наведения, без определения дистанции, на глазок определив крен корабля — и попали как в апте… — радостно начал Тыртов, и тут же осекся.

Не успев даже встать на ноги, все еще стоя на коленях, кто-то из японцев приник к прицелу носового минного аппарата левого борта, и выпустил торпеду. Дистанция в десять кабельтов была для японских торпед предельной, и запаса хода у этого смертоносного снаряда скорее всего не хватило бы, но на мостике решили не рисковать. Резко переломив траекторию поворота крейсер начал заваливать нос влево. Увы, при этом маневре он подставлял под торпеды остальных пяти миноносцев почти всю проекцию борта… Диких и Тыртов, не переставая орали на расчеты башни и погребов, требуя скорейшего заряжания следующего снаряда, хотя оба понимали, что им не успеть. Тыртов еще успел заметить, как на остановленном их снарядом кораблике кто-то в офицерском кителе метнулся от рубки к кормовому аппарату и начал его разворачивать в сторону русских. Но по неподвижному миноносцу уже открыли огонь из немногих уцелевших трехдюймовок противоминного калибра. Одна из их гранат разорвалась рядом с торпедой, заряд шимозы сдетонировал, и на месте дерзкого миноносца поднялся еще один стол воды.

Следующие за уже покойным флагманом "циклоны" один за одним выпускали по две, а те, кто успевал довернуть, то и все три торпеды. Судя по тому, как щедро расходовали дорогие снаряды японские командиры, выйти живыми из атаки они уже не рассчитывали. И правильно. Следующий вторым в строю "Касасаги" успел выпустить две торпеды, после чего исчез в вспышке взрыва восьмидюймового снаряда, который в упор всадила в него кормовая башня "Корейца". Третий в строю "Хато" тоже успел выстрелить две, но так же не дождался результатов своей стрельбы получив от "Громобоя" один за одним три шестидюймовых снаряда он быстро лег на левый борт и опрокинулся.

Но самоубийственная смелость и абсолютное самоотречение экипажей шести маленьких корабликов, была вознаграждена. Не способный увернуться от многочисленных торпед русский крейсер содрогнулся от мощного взрыва. Вместе с огромным столбом воды в воздух выбросило черную тучу дыма — попадание пришлось на продольную угольную яму, разделяющую машинное отделение правого борта и кормовую кочегарку. И опять многострадальный правый борт, в надводной части которого и так не осталось живого места…

Доклад о повреждениях поступил быстро. Франк удивительно спокойным голосом докладывал: "Правое машинное скоро затопит полностью. Машина остановлена. Эвакуировал людей. Четверо погибших. Кормовое котельное — гасим топки, травим пар. Вода прибывает тридцать сантиметров в минуту. Могут взорваться. Через пять минут всех выгоню и оттуда. Из левой котельной тоже — в нее тоже откуда-то снизу фильтрует, ничего не можем поделать — насосы встали".

Крен корабля ощутимо нарастал…

Выбежав на уцелевшее каким-то чудом крыло мостика, Беляев перегнувшись вниз быстро окинул взглядом истерзанный борт своего корабля. Худшие опасения подтвердились. Рваные пробоины в корме, раньше бывшие надводными, уже во всю брали воду. Вернувшись в рубку Беляев обвел взглядом настороженные лица притихших разом офицеров и бесстрастно резюмировал увиденное:

— Все, господа. Кончено. Тонем. Можем вот-вот опрокинуться. Прикажите команде спасаться по способности и поднимите сигнал нашим миноносцам подойти для снятия команды. В лазарете — выносите раненых на верхнюю палубу, на левый борт, к вам сейчас подбегут из машинного, помогут, — командир корабля Беляев метался от одного амбушюра к другому: спасти корабль невозможно, и сейчас он пытался минимизировать людские потери. Машинное? Валерий Александрович, немедленно все наверх! Оставьте несколько человек залить топки в носовых кочегарках, остальным бегом в лазарет! Тяжело раненых в бессознательном состоянии выносить в первую очередь, мы затонем минут через…

— Больше десяти минут наше итальянское чудо с такими повреждениями не продержится, — ответил на вопросительный взгляд командира трюмный механик, — Если бы не вскрытый борт над броней… И уже сбегая с мостика прокричал не снижая скорости, — я попытаюсь затопить в носу все отсеки левого борта, что только успею, тогда мы хоть не опрокинемся а уйдем на ровном киле. Это даст вам лишнюю пару минут для погрузки раненых на миноносцы…

Больше капитана Корпуса Инженеров Механиков Бориса Владимировича Вернандера никто не видел… Он до последнего оставался в низах корабля, манипулируя клапанами затопления и перепускания, пытаясь продлить агонию обреченного корабля не допустив его опрокидывания[9].

На мостике последнего оставшегося на плаву Циклона, "Саги" его командир лейтенант Иокова смотрел на медленно оседающий все глубже русский броненосный крейсер. Все офицеры и матросы их отряда до последнего выполнили свой долг перед Японией и императором. Его корабль, пробитый пятеркой мелких снарядов и одним крупным уже потерял ход, и вот вот должен был быть добит сворой проходящих мимо русских дестроеров, которым, похоже удастся предотвратить результативную атаку их японских коллег на два других крейсера. Но они, конечно, сперва выполнят ту работу для которой создавались — уничтожение более мелких миноносцев противника…

К сожалению для их командиров "Саги" был одним их двух миноносцев, которые успели развернуться к "Корейцу" левым бортом, и выпустить и последнюю, третью торпеду, так что русские эсминцы фактически "махали кулаками после драки". Кто-то из японских матросов остервенело отстреливался из кормовой пушки, но это был просто еще один способ правильно уйти в вечность. Свою главную роль полторы сотни моряков японских миноносцев уже выполнили — "Асахи" отомщен, и убивший его русский крейсер переживет свою жертву не более чем на четверть часа.

Неожиданно ему, не большому поклоннику классической поэзии, в голову пришла хокку, наиболее точно описывающая их сегодняшнюю атаку, -

Незаметные песчинки,

Мы преданны своей стране.

За нее идем в свой последний путь…[10]

Из ста шестидесяти матросов и офицеров экипажей сводного отряда японских миноносцев из декбрьской воды после атаки было спасено пятеро. Единственным офицером из них был лейтенант Иокова. Его, потерявшего сознание от переохлаждения и потери крови, подняли из воды на русский эсминец "Бесшумный", который после снятия экипажа с "Памяти Корейца" уходил за русскими крейсерами. Его командир рискнул и приказал замедлить ход до малого и выловить плавающего на спасательном круге человека в тужурке, так как принял его за русского матроса.

На мостике "Громобоя" досмотрев атаку миноносцев до конца Руднев медленно сложил подзорную трубу…

— Как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев на военный корабли не может быть успешна, если цель сохранили орудия и ход, — как будто отрицая только что виденное медленно проговорил он ни к кому конкретно не обращаясь, — исключение однако составляют те случаи, когда команды кораблей сознательно идут на смерть, с самого начала атаки не заботясь о своем выживании. Что мы с вами товарищи только что имели честь наблюдать в исполнении японцев уже второй раз за сегодня… Когда несколько командиров кораблей сразу могут решить атаковать настолько не заботясь о своем выживании.

Но для каждого народа может найтись цепь событий, к такой атаке ведущей. В случае с британцами — командиры миноносцев пойдут в такую атаку чтобы поддержать репутацию лучшего флота в мире. Японцы — из-за долга перед императором, немцы — из-за боевого товарищества, а мы русские… А хрен его знает почему, но мы тоже пойдем. А больше пока пожалуй никто на такое и не способен…

На мостике все больше оседающего в воду крейсера Беляев был озабочен спасением команды. К быстро опускающемуся в воду правому борту подошли два поврежденных в быстротечной схватке с японскими коллегами русских эсминца. За ними дымил еще один. Остальные еще вели бой, их поддерживали беглым огнем комендоры "Громобоя" и "Витязя", уже вновь легших на курс вслед за удаляющимся японским флотом.

"Так, вроде бы последние команды отданы, паники нет, слава Богу. Спасжилеты на всех. Плоты на воде. Ну, вот и все, пожалуй… Как же так, по-глупому, вышло-то? — Беляев размышлял о превратностях судьбы, — Потопить первоклассный броненосец и через каких-то неполных полчаса так непростительно подставиться под торпеды этих москитов… Да еще днем, имея полную свободу маневра. Все-таки это несправедливо… Так не хотелось упускать хвост Того и вставать к миноносцам кормой. И вот… Да, за ошибки всегда приходится платить".

Командир "Памяти Корейца" был уверен, что его замыслу никто помешать не сможет. Он прекрасно понимал, что из пяти с половиной сотен членов экипажа на момент утопления крейсера в живых останется человек триста — четыреста. Понятно, что кто-то не успеет или не сможет вовремя подняться на верхнюю палубу, кого-то уже на ней достанет осколок снаряда, ведь японцы так и не перестали обстреливать его корабль, но это не меняло главного. Снять всех на три маленьких эсминца да еще и за столь короткий промежуток времени — шансов почти нет. И многих неизбежно засосет водоворотом. Кого-то пояса вытянут живым, а кто-то повстречается в этой крутящей пучине с обломками, всплывающими с крейсера. Как хрупок все-таки человек…

Значит ему, как командиру корабля, который ОБЯЗАН покидать корабль последним, уходить с него тоже нельзя. Иначе он не сможет потом смотреть в глаза другим офицерам флота. Примерно это он и сказал поднявшемуся на мостик Франку, который в своей извечной манере не выпуская папиросу изо рта сначала пошутил, "что его не оставляет чувство, что все это с ним уже было". Ответ Беляева был лконичен:

— Не пора ли и вам направляться к "Быстрому"? Из машинных и котельных ушли, кстати, все?

— Живые — все.

— Славно. Ступайте же… С Богом.

— Вы уверенны, что это правильно? — невинно поинтересовался у командира Франк, прислонившись как и Беляев к броне рубки и держась за поручни мостика — из-за нарастающего крена стоять на ногах было все труднее.

— Знаете, Валерий Александрович, — отозвался Беляев, для которого вторая за год гибель вверенного ему корабля, снова сопровождающаяся потерями в команде, очевидно стала слишком большим потрясением, — прекратите мне эту волынку тянуть! Я приказываю Вам покинуть корабль. Это ко всем относится, господа, — обратился он к паре мичманов все еще остающихся на мостике…

На палубе разорвался очередной шестидюймовый снаряд с "Хатсусе", своими осколками проредивший толпу спасающихся матросов и заставивший пригнуться на мостике четверку офицеров. Подняв головы мичмана увидели стоящего над бесчувственным телом Беляева Франка, который сжимал в руке полуметровый обломок поручня мостика. Вырванный железными пальцами богатыря кусок дерева весил не менее трех килограмов. Конец импровизированной дубинки был испачкан чем-то красным, подозрительно совпадавшим по цвету с пятном, которое быстро набухало на тыльной стороне фуражки лежащего ничком командира "Корейца". Франк, под оторопелыми взглядами молодых офицеров обеспокоенно склонился к лежащему командиру.

— Я не переборщил часом? Рука то у меня тяжелая, да и нервы сейчас ни к черту, — проворчал он проверяя пульс у командира и убедившись в том что тот дышит, повернулся к мичманам, — Так, господа — товарищи офицеры… Если кто-то из вас, хоть когда, хоть кому кроме своих внуков расскажет, что это НЕ прилетевший от взрыва обломок контузил командира… Пусть прыгает за борт прямо сейчас, ясно? Могу даже колосник к ногам привязать, по дружбе, чтоб не мучать. А то второй раз я действительно могу чуть-чуть и переборщить с силой удара…

Для верности Франк покачивал куском поручня в такт своим словам, что безусловно придавало им дополнительную вескость.

— А почему внукам можно, — не понял молодой штурман прибывший из Севастополя на замену старого, получившего под свое командование вспомогательный крейсер "Обь", — и что нам теперь… делать?

— Если вы, даст бог, доживете до внуков, то тогда уже можно будет рассказать о "делах давно минувших дней". И Беляеву и мне уже точно будет все равно, так как нас просто в живых не будет к тому моменту, — объясняя ситуацию Франк легко подхватил тело командира на плечо и бегом понесся с мостика вниз по трапу, — а командира мы, как он и приказал, эвакуируем в первую очередь. Как "тяжело раненого находящегося в безсознательном состоянии". В чем вам бы неплохо мне помочь господа, быстренько прихватите вахтенный журнал и догоняйте…

В носовой башне тонущего крейсера тоже ругались. Диких уговаривал молодого Тыртова, что спускаться в погреба башни — самоубийство. При попытке передать приказ "выходить на верх и спасаться" по трубе амбрюшота, из нее полилась вода. Тыртов несколько удивился, что вода из затопленного погреба смогла подняться на 10 метров вверх, и чуть было не побежал вниз. Спасать вверенный ему личный состав погребов башни. Но старый и опытный Диких, поймав его за рукав, объяснил — что времени на "добежать туда, а потом до миноносцев точно не хватит, а погреба уже точно затоплены и кто не успел выбраться, тем уже не помочь". После короткого, но бурного объяснения пара офицеров успела все же добежать до "Блестящего", последнего миноносца отходящего от уже севшего ниже его палубы борта идущего ко дну "Корейца".

****

Когда "Громобой", а за ним и "Витязь", проходили мимо уходящего под воду товарища, их офицеры и матросы высыпали наверх, и несмотря на прилетающие с "Фусо" и "Хацусе" снаряды, обнажив головы трижды прокричали "Ура" доблестному кораблю и его экипажу. После чего без команды разошлись и разбежались по местам. Бой продолжался.

— Всеволод Федорович, Вам телеграмма от Рейценштейна, — прервал тяжелые раздумья Руднева Хлодовский, — Они уже нашу пальбу слышат. Похоже, что скоро подойдут. До "Потемкина" по нашим расчетам еще миль тридцать пять. Степан Осипович идет на предельных 16-ти с небольшим узлах. Он приказал Грамматчикову развернуть транспорты на обратный курс, а нам прикрыть их с фланга. Сзади должен встать Григорович.

— Господи, ну конечно! Развернуть конвой и Того может проскочить! Тогда мы еще успеваем их прикрыть! А я-то, хорош, уж и нос повесил! Слава богу, Степан Осипович все просчитал, как будто сам здесь на мостике…

— Но есть одна загвоздка, Всеволод Федорович. Григорович передает, что его отрядный ход пока еще не более десяти, максимум одиннадцати узлов, поэтому он сейчас ворочает последовательно пять румбов к весту, на пересечку отходящим транспортам, чтобы выполняя приказ комфлота выйти им под корму. Но когда точно он к ним подойдет и успеет ли прикрыть от Того, после того, как тот закончит с "Россией" и "Рюриком" на "Петропавловске" не знают. Наши два больших крейсера они точно поддержать не смогут: и к ним не поспеют и от транспортов отойдут далеко, потом японцы их шутя обойдут и к конвою…

Руднев вгляделся в дымный горизонт. Да, избитые корабли Григоровича уже еле видны. Они склоняются к западу окончательно потеряв с японцами огневой контакт. Во главе колонны "Полтава" и "Севастополь". Чуть оттянув флагман. За ним опять оттянув "Сисой", "Святители" и "Победа". Все изрядно побиты. "Петропавловск", "Сисой" и "Победа" еще горят…

— Что передает Трусов? У "России", как я понимаю, телеграф накрылся…

— Пять минут назад доложили, что японцы идут прямо на них. Впереди "Якумо". Наши будут принимать бой левым бортом. С ними неподалеку на неподбойном борту "Новик". Идут на сближение с "Ослябей" и "Пересветом" на 15 узлах, "Россия" пока больше не дает. Они их уже видят. Грамматчиков держится западнее, на случай если противник изменит курс и двинется прямо на транспорта. Но пока Того правит прямо "Россию". Запросили, когда ждать нас и Григоровича…

— Курс прежний. Он нас сейчас ведет прямо к ним. "Гальюну" уползающему, будем считать, что повезло пока. На него у нас нет времени. Но еще минут десять, пока он в пределах досягаемости и продолжает по нам постреливать, работаем по нему. Дестроерам прикажите следовать за нами по левому борту…

Глухой разрыв где-то в корме и последовавший за ним протяжный воющий грохот, заставил всех инстинктивно вжать голову в плечи.

— Что это было?

— "Гальюн" нам срезал две трети задней трубы!

— Вот гад, как достал! Поддайте-ка ему еще жару под хвост! Что внизу?

— Повезло. Из котельного доложили, что хотя тяга и упала, выводят, надеюсь временно, только один котел. Интенсивного паровыделения пока, слава Богу нет, магистрали не посекло… Вроде и на палубе обломками никого не поубивало. Сразу за борт ушла.

— Слава Тебе, Господи, в этот раз действительно повезло, видать мало грешили…

— Телеграмма от Рейценштейна!

— Ну!?

— Видит "Россию" и "Рюрика", полным ходом идет на соединение! "Изумруд" телеграфом передал Макарову координаты и курс "Микасы". После этого японцы начали забивать им искру.

— С нами Бог, господа офицеры. Успел-таки Николай Карлович! Грамматчикову передайте, пусть подходит на предельную дистанцию и тоже вступает в дело, когда Рейценштейн приблизится достаточно для совместных с ним действий. Теперь для Трусова: продержитесь хотя-бы полчаса. Любой ценой не допустите прорыва к транспортам. "Новик" в Вашем подчинении. Рейценштейн уже подходит. Мы будем минут через двадцать пять. Молимся за Вас!

— Всеволод Федорович, головные японцы открыли огонь. "Россию" и "Рюрика" пока не видно, только дым.

— Не мудрено, нам еще миль одиннадцать или двенадцать до них, а может и побольше, а над морем дымка да еще наши пушки прозрачности не добавляют… А "Пересвет" и "Ослябя" где? Я и их не вижу…

— На левом крамболе, даже еще левее, за нашим дымом не видно пока.

— Да, спасибо, сейчас разглядел. Кстати, или мне кажется, но похоже, что "Адзума" у них отстает. Сдается мне, что "Хацусе" ее уже обошел. Запросите на марс.

— Так точно, подтверждают, трехтрубный в хвосте и уже кабельтов на тридцать оттянул! По нам пока не стреляет. "Фусо" прекратил огонь. Дистанция и для нас запредельная, Всеволод Федорович.

— Из радиорубки передают, что телеграфировать больше не могут. Японцы забивают все наглухо.

— А наши что?

— Мы их тоже глушим.

— Хорошо, давайте-ка мы пока пробанимся. Подмените людей на подаче. А минут через пять, как поближе подойдем, начинаем по "Адзуме". Кстати, полагаю, что есть смысл принять влево и идти к "пересветам". Тогда, кстати, наша кормовая восьмидюймовка до японца вскорости тоже достанет… Примем их в кильватер. Так и так "Россия" с "Рюриком" к ним тянуть будут. Сколько смогут.

Опс-с-с! Смотрите, по-моему это Бэр начал пристрелку по "Адзуме"! Матч-реванш у "Осляби" с ней начинается, не иначе.

Машинное! Руднев говорит. Товарищи, я понимаю, что вы делаете сейчас все что возможно. Но я прошу Вас выжать из котлов и машин все. Даже невозможное! Только от этого сейчас зависят жизни наших товарищей на "России" и "Рюрике"…

Обернувшись к Дабичу Руднев невесело усмехнулся и устало попросил:

— Будьте добры, пошлите сейчас же всех, без кого наверху мы пока обойдемся, в кочегарки…

****

Колонна японского флота пятнадцатиузловым ходом приближалась к двум русским броненосным крейсерам, как смертельное копье нацелившись прямо в середину высоченного борта идущей первой "России". Русские корабли и не пытались убегать, предпочтя развернуться на встречу подходящему японскому флоту. Даже выставив ему кроссинг… В голове у японцев на коротких интервалах шли два давних врага владивостокских крейсеров — "Якумо" и "Идзумо". Бой с ними для серьезно поврежденной "России" и оставшегося с ней "Рюрика" был бы хоть и тяжел, но, пожалуй, с какими то шансами на успех. Увы, сразу за двумя броненосными крейсерами Камимуры, так же сократив интервалы, на два русских крейсера накатывалась угрюмая колонна имперских броненосцев…

С мостиков "России" и "Рюрика" их уже было прекрасно видно: "Микаса", "Сикисима", "Конго", "Ясима", "Хацусе" и слегка поотставшая "Адзума", хоть и потушившая свои пожары, но судя по всему наиболее поврежденная из вражеских линейных судов. Конечно контркурсовый бой с эскадрой Чухнина не прошел для японцев бесследно. Все корабли Того были в той или иной степени повреждены, часть их орудий уже навсегда умолкла, но они сохранили приличный ход и маневренность, а главное, ведущие их адмиралы, офицеры и матросы были полны решимости взять реванш за все те жертвы, которые объединенный флот уже принес сегодня на алтарь победы.

Того знал, что погибли, командующий был в этом абсолютно уверен, "Асахи", "Токива" и "Ивате". Где-то в дыму за кормой отстал и остался один на один со своей судьбой покалеченный "Фусо". И хотя эсминцы получили приказ его прикрыть, все возможно… Поступила недавно и информация о гибели трех из четырех малых крейсеров Того-младшего. "Хорошо хоть, что его самого и нескольких офицеров штаба подняли из воды живыми на дестроер. Русские проходя сбросили им пару плотов. На Руднева это не очень похоже, особенно если вспомнить "Тацуту". Кстати минныя суда сегодня на высоте. Именно они потопили первый, и пока единственный русский броненосный крейсер. Судя по докладам, это был "Память Корейца". Оставшиеся два броненосных крейсера Руднева миноносцы своей самоубийственной атакой временно "сняли" с хвоста японского флота. Сейчас, наверняка, это именно они яростно дымят у нас на левой раковине пытаясь догнать вчерашний день. Поздно, уважаемый Всеволод-сан, скоро от Вашего Владивостокского отряда из пяти вымпелов останется два…"

Хейхатиро Того стоял на посеченном осколками мостике своего флагмана. Он уже приказал подготовить к стрельбе минные аппараты левого борта, и деловито наблюдал за начавшим пристрелку "Якумо".

"После того, как мы их обездвижим, добивать на проходе придется торпедами: вряд-ли потопим большие крейсера за пятнадцать — двадцать минут, если только сами не взрорвутся или кингстоны не откроют.

А их броненосцы похоже, склонились к югу… Их уже не видно, только два недобитых "Пересвета" еще тащатся в нашу сторону. Интересно третий затонул или нет? Значит они и будут следующими после "России" и "Рюрика". Но если Чухнин думает, что я дам ему так просто уйти, то он очень заблуждается. Очень. На помошь транспортам он поползет, а вот там мы и закончим. Руднев… Этот скорее всего, сможет удрать. Жаль. Надо будет потом послать ему в подарок вакидзаси.[11] Посмотрим, как он на это…"

Но тут размышления командующего были прерваны.

— Господин адмирал, за "Рюриком" открылись еще корабли противника…

— Это, скорее всего, Грамматчиков. По-видимому, там кружит, чтобы транспорта свои прикрыть.

— Никак нет, господин адмирал. Два четырехтрубных. Головным, судя по всему, идет "Баян", а за ним "Варяг". И малый, типа "Новика"…

— Спасибо, лейтенант…

Господа офицеры, прошу всех в рубку. Начинается второй акт. Теперь он будет еще интереснее, к нам на огонек заглянули два старых знакомых… — быстро проговорил Того, пропуская впереди себя флаг-офицера и командира корабля.

"Так, если это Рейценштейн… А это Рейценштейн, о выходе которого у меня нет пока никакой информации, следовательно возможно пришествие и других нежданных гостей… Предположим, что так и будет. И вскоре сюда пожалует Макаров с шестью новейшими и не поврежденными линкорами"…

Того, уже войдя в боевую рубку, вдруг остановился, постоял секунды две и со словами "я сейчас, господа" вновь вышел на мостик. Каким-то неприятным, липким холодком повеяло вдруг в душе:

Ловушка? Или что? Случайность… Нет. Конечно ловушка. Какие случайности на войне… И значит, надо немедленно выходить из боя. И отходить… Бежать?! Ведь Макаров сейчас уже быстроходнее меня узла на полтора. Не добить эти два подставившихся броненосных крейсера и бросить не только "Фусо" но и "Адзуму", которая никак не может оправиться и уже не поспевает за нами…

Этот расклад, даже после подхода наших подкреплений, не сулит в будущем ничего хорошего. Особенно после того, как к Макарову придут два новых броненосца с Балтики. Да и снабжение для Артура и армии они сейчас доставят.

Или не задерживаясь по дуге: сначала рубануть два этих броненосных крейсера, потом, разогнав мелочь, правым бортом транспорта с гвардейцами: сколько сможем на проходе перебить и покалечить, столько и сможем. Далее по обстановке: "пересветы" и Чухнин. Выбрать наиболее поврежденных и постараться утопить. Кстати, нужно приказать нашим истребителям начать их искать, а после добить, кого смогут…

Затем до темноты полным ходом идем на юг. Ночью оторваться, а дальше… Дальше решим, что дальше. Можно и у англичан отбункероваться.

Ну: или — или. Определяться мне нужно прямо сейчас!

Загрузка...