Ева
Отстраняюсь от Ратмира и смотрю ему в глаза, спрашиваю:
— Ты это серьезно сейчас?
— Конечно, а что тебя удивляет?
Я плотно сжимаю челюсть:
— Этого не будет. Я хочу начать новую жизнь.
Не успеваю среагировать. Ратмир хватает меня за подбородок и прижимает почти вплотную к своему лицу:
— Ты моя жена! — выдыхает.
Пытаюсь вырваться, нервно тараторю, пока он не закрыл мне рот рукой:
— Больше нет! Наш брак недействителен, Евы Кольцовой никогда и не существовало, по документам я теперь Евангелина Аверина, и штампа о заключении брака у меня теперь нет.
Пытаюсь отдышаться после сказанного, сердце бьется неистово, прямо из груди выпрыгивает.
А Ратмир просто смотрит, вижу, как у него зрачки расширяются. Светло-голубые глаза становятся темными, как море в шторм.
Отпускает мой подбородок, мы с ним одновременно вскакиваем. Видимо, от напряжения. Несмотря на то что во мне кипит злость, я сейчас боюсь Ратмира… Чувствую, что он может сделать что-то сумасшедшее.
— Я закрыл «Красную Лилию», — говорит и продолжает сверлить меня взглядом.
— Яну посадили в тюрьму, она бы все равно все рассказала.
— Ни черта она не знала! Ты даже не представляешь, что мне пришлось сделать, — произносит, тяжело дыша.
— Ратмир, живи и радуйся, ты сделал хорошее дело, — пытаюсь выглядеть непринуждённой и сгладить напряженную атмосферу.
Не получается.
Ратмир подходит ко мне. Я боюсь, что снова схватит за подбородок, зажмуриваюсь, но нет. Наклоняется и говорит:
— Если бы ты мне с самого начала все рассказала, все было бы по-другому.
Я слегка качаю головой, открываю глаза, но не могу произнести ни слова. Ратмир гипнотизирует меня взглядом, и я не сразу замечаю, как он наклоняется ещё ниже и целует. Не успеваю среагировать. Отвечаю на поцелуй. По привычке, конечно же. Его рука властно блуждает по моему телу. Задирает платье.
По коже бегут мурашки. Отрываюсь от его сладкого поцелуя. Делаю быстрые шаги назад, упираюсь в стену.
— Хватит, — шепчу. — Хватит, мы больше не вместе.
— Ты навсегда моя жена! Только моя! — говорит и дышит, как бык, но ко мне не подходит.
Садится на стул.
Мы долго молчим. Кажется, я молюсь, чтобы он ушёл. Хочется побыть в одиночестве и все обдумать. А он продолжает сидеть, не знаю, сколько времени проходит, как вдруг Ратмир спрашивает:
— Ты знаешь, что компания твоих родителей теперь принадлежит мне?
— Знаю.
— Наверное, хочешь ее вернуть? — поворачивает голову в мою сторону.
Соврать? Сказать, что мне все равно?
Я киваю.
Встаёт и подходит ко мне:
— Я отдам тебе все акции, подарю компанию. Но у меня есть одно условие, — Ратмир выжидающе на меня смотрит, но я продолжаю молчать, — поработаешь со мной три месяца, я тебе все расскажу, войдёшь в курс дела. И тогда я отдам компанию.
Я чувствую, что не стоит соглашаться. Он снова хочет меня впутать в свою игру. Хочет подсадить на крючок. Ратмир меня не отпустит. Никогда не отпустит. Я всегда это знала.
Но самое ужасное: я никак не могу разобраться в себе, хочу я чтобы он меня отпускал или не хочу?
— Хорошо, я согласна, — говорю ему.
— Вот и отлично, — произносит Ратмир, едва заметно улыбаясь, и выходит из комнаты. А затем и из квартиры.
Ратмир
Внутренний голос так и кричал изнутри: возьми то, что принадлежит тебе по праву. Зачем с ней разговаривать?
Когда разденется и раздвинет ноги, поубавит свою прыть, снова почувствует, что принадлежит мне. Вспомнит, как нам по кайфу быть вместе. Что она только моя девочка, и больше ничья!
Но что-то меня остановило. Нет, не осознание того, что с ней так нельзя.
Можно. И ей бы понравилось.
Только я как будто все увидел Евиными глазами и понял, чего она хочет на самом деле.
Думает, что нас с ней связывает только договор о купле-продаже. Думает, что была моей домашней игрушкой?
Короче.
Она хочет с чистого листа. Будет ей с чистого листа. Добьюсь ее, как будто мы никогда не были знакомы. Как будто я ее никогда не покупал.
Раз плюнуть. Потому что она хочет меня. До остатка моя.
Ева ещё это не поняла, но скоро узнает. Никто и никогда не сможет изменить тот факт, что она моя. Ни новый паспорт, ни тайны прошлого, ни «Красная Лилия». Ева моя, не потому что я ее купил. Причина в другом.
Лишь бы она согласилась работать со мной. Тогда у меня будет время и возможности открыть ей истинную причину.