Куприян

I

Куприян устал и обмок.

Ноги его бессильно расползались по скользким мокрым кочкам; сапоги намокли, облипли грязью с сухими листьями и стали пудовыми. Куприян с трудом вытаскивал их из липкой, жирной грязи.

Куприян был голоден и не спал прошлую ночь; в голове у него шумело, над глазами висела какая-то неприятная тяжесть. К этим ощущениям присоединялось еще и постоянное смутное сознание опасности, стоящей за плечами.

Куприяну было скверно, как бывает скверно отощалому волку, которого начинают травить со всех сторон.

Небо обложило еще со вчерашнего дня, и все время шел дождь. В лесу было темно и сыро, как в погребе. Еле-еле можно было различить тонкие белые стволы березок, сквозь жидкую осеннюю листву которых, тихо шурша, непрестанно пробивался мелкий назойливый дождик. Вверху было темно, пусто и холодно, внизу — мокро и тоже холодно. От мокрых деревьев, мокрой земли и моросившего в воздухе дождя получалось одно общее впечатление мокрого холода.

Куприян почти ощупью пробирался вперед, то и дело скользя с пригорков и бухая по колено в глубокие рытвины, наполненные холодной водой. Он шел молча и усиленно сопел носом, думая, машинально и тяжело, как больной, только о том, чтобы поскорее добраться в село Дерновое, лежавшее версты за четыре от места, где он шел. Куприян не знал этого и думал, что он гораздо ближе к селу.

Мысли у него были спутаны и неясны: то мелькал в них кусок хлеба, которого хотелось Куприяну, то вырастала смутная тревога, туда ли он идет. Потом все смешивалось и оставалось одно тупое ощущение усталости.

Вдруг впереди послышались какие-то звуки, едва слышно пробивающиеся сквозь шум дождя. Казалось, что кто-то осторожно постукивает палкой по стволам берез.

Куприян насторожился.

Звуки приближались и становились яснее. Скоро Куприян разобрал осторожный стук колес по корням и тихое пофыркивание лошади.

В этом месте деревья быстро редели и жалкими группами и одиночками тонких, чахоточных березок и осинок разбегались по широкой просеке, конец которой тонул за дождем и темнотой.

Снизу просека была сплошь покрыта молодой и сильной зарослью дубов, елочек и свежих беленьких березок. Отсюда было видно небо, с которого неустанно моросил невидимый дождик. Здесь было гораздо светлее; стволы березок явственно белели и казались тоненькими живыми существами. Куприян мог различить расплывающуюся в темноте фигуру лошади, шагом бредущей в стороне от дороги, прямо по зарослям и кустам. За лошадью неопределенно мерещилась телега и тощая длинная фигура мужика, неподвижно сидящего на телеге свесивши ноги. Телега сворачивала все дальше и дальше от дороги, к лесу, прямо по тому месту, где, притаившись за елкой, стоял Куприян.

— Эх! — неопределенно крякнул он, присмотревшись, и, сразу шагнув из-за елки, схватил лошадь за челку.

Та нисколько не удивилась, мотнула головой и стала, ласково принюхиваясь к Куприяну.

— Ну, ну… Чаво ты? — пробормотал мужик, сидевший в телеге.

— Чего шляешься? — в свою очередь спросил довольно дружелюбно Куприян.

— Я, ваше скородие, сам по себе, заговорил мужик необыкновенно хриплым и дрожащим фальцетом, — а ежели насчет лесу, то есть так… как перед богом, потому я, значит… по своему делу, а не то что…

— Эх, ты… «ежели насчет лесу», — передразнил его Куприян. — На воре шапка горит! Черта мне в твоем лесе, руби хоть весь… Жертвую!..

Куприян засмеялся.

Мужик недоумело молчал, неподвижно сидя на телеге.

— Из села? — спросил Куприян. — Ишь ночку выбрал! Или с вечера в кустах хоронился? Ах, ты…

— Ну, ну… Чаво ты! — заговорил мужик и тронул вожжи. — Но!

— Тпру! — осклабясь, тпрукнул Куприян.

— Но!

— Тпру!..

Лошаденка сбилась и бестолково замоталась на одном месте, перебирая нотами по грязи. Мужик помолчал.

— Ну, ты… Пусти, что ль! — озлился он вдруг.

— А то что? — весело спросил Куприян, очень довольный, что он не один в лесу.

— А то того, ежели… видишь топору? Ну!..

— Ишь ты, какой страшный! Дурья ты голова, Игнат, своего не признал…

Мужик встрепенулся.

— Ты?

— А то нет?..

— Неужели Купря?..

— Он самый и есть! — осклабился Куприян и, бросив лошадь, начавшую щипать какие-то листики, подошел к телеге.

Мужичонко ужасно обрадовался.

— Купря и есть! Я смотрю: кой черт балует? А оно — Купря, Куприян, черт!..

— Так топор, говоришь? — спросил Куприян, ухмыляясь так, что в темноте сверкнули его зубы.

— Ну тя к лешему!.. Топор… запужал вовсе. Я думал — што? А оно Купря… Куда несет?

— На село.

— А для ча?

— Старшину давно не видал, соскучился…

— Вре, — недоверчиво протянул мужик и, вдруг сообразив, ударил себя обеими руками об полы и захохотал: — Ну тя к лешему! Балагур…

— Ну, ну… Хохочи у меня! — оглянувшись, прикрикнул Куприян. — Вот услышит Вавилыч, он те даст… Лошаденка-то, чай, одна…

— И что ты! — испугался мужик и замолк. Опять стало слышно, как дождь шуршит по листьям, точно по всей просеке кто-то осторожно пробирается сквозь кусты.

— То-то… потише, говорю. Долго ли…

Мужик инстинктивно подобрал вожжи и тронул лошадь мимо Куприяна.

— Стой, черт! Стой, говорю…

— Чаво!

— На деревне тихо? — спросил Куприян.

— Урядник наезжал, — почесываясь, сказал мужик. — Опосля становой… Поспрошал кой-кого. Меня спрашивал.

— Ты что ж?

— Что я… ничаво. Мое дело сторона. Увели точно у господина земского начальника дошадей, про то слыхал, но, одначе, не знаю… Однова ткнул в это место. «Пошел, — говорит, — сам вор, вора и покрываешь».

Куприян помолчал.

— А Ваську видел?

— Третьего дни на огороде у Федора Кривого водку пил, а как услышал, что становой, сейчас шиганул в лес… Только его и видели…

Оба замолчали. Куприян задумался, поводя широкими плечами.

— Ну, прощай, Купря! — сказал мужик.

— Прощай, — рассеянно ответил Куприян.

Мужик, которого звали Мозявым и который был самым захудалым мужиком в селе, и не думал, однако, трогаться с места. Лошаденка понуро щипала молодые побеги; Куприян задумчиво поглядывал на небо, соображая, что если наезжали урядник и становой, то не сегодня завтра надо ждать обыска и облавы. Мозявый тупо смотрел на Куприяна, моргая подслеповатыми глазками. Дождь все шуршал, шуршал тоскливо! По временам по лесу пробегал ветер. И тогда таинственный протяжный гул заглушал шуршание дождя, но потом опять начинался его тягучий шепот.

— Ты что? — спросил, очнувшись, Куприян. Мозявый вдруг оживился.

— А ты вот что, Купря, — быстро заговорил он, — ежели насчет бабы, так я тебе говорю — боюсь!..

— Что? — неласково переспросил Куприян.

— Егор домой пришел! — выпалил Мозявый.

Куприян невольно выпустил из рук вожжу, которую захватил было опять, без причины снял шапку, опять надел ее и пробормотал спавшим голосом:

— Вре…

— Правильно говорю, — с чувством возразил Мозявый. — Зачем врать? Я тебе, Куприян, бестолковый человек, правильно говорю: пришел седни и бабу бил… Матрену!

— Бил? — машинально переспросил Куприян.

— Смертным боем! — с форсом ответил Мозявый. Куприяна передернуло, точно ему сразу стало холодно.

Мозявый захлебнулся от возбуждения.

— Насмерть бил! «Чей парнишка?» — спрашивает… это Федька-то! «Какой, — говорит, — парнишка? Какая причина парнишке быть… — Федьке то есть… ежели твой законный муж то есть пять лет в отсутствии?» Бил бабу оченно.

Мозявый покачал головой.

— Ну? — хрипло протянул Куприян.

— Ну, Матрена и повинилась: так и так, мол… Потому то есть парнишка, а парнишке без причину никак быть невозможно. Ежели он точно пять лет…

Куприян сосредоточенно молчал, поводя плечами.

— Так ты бабу-то теперича брось. Плевое дело! Егор вчера под винной похвалялся: я его!.. Это тебя то есть. Да! Бутылку сам выпил… Питерский! «Я его!» — говорит… Говорю, брось бабу, и на село — ни боже мой! Ушибет Егор. Серьезный человек… Кулачищи — во!

Мозявый в темноте развел руками.

Куприян вдруг озлился.

— Ну, ну, проезжай! Чего стал?.. Кулачищи! Ты смотри у меня: живым манером лошаденку-то…

Мозявый испуганно взглянул на него и дернул лошадь. Колеса застучали по корням.

Куприян мгновенно успокоился.

— Эхма! — присвистнул он вслед Мозявому. — Фью! Тоже мужик называется! — презрительно сплюнув, добавил он, машинально прислушиваясь к слабому стуку колес, осторожно попрыгивающих по корням и кочкам в глубину леса.

Силуэт мужика, лошади и телеги постепенно стушевывался в темноте, стук становился слабей и слабей, смешался и исчез в шуме дождя. Куприян вздохнул, снял шапку, почесал затылок и задумался.

— Ишь, ты… вернулся, солдатский черт… не сдох, — пробормотал он. А баяли, дюже был болен… не то помер, не то помрет… Вернулся! Матрена-то теперь, чай…

Чувство ревности и мучительного недоумения охватило Куприяна. Он опять с трудом зашагал по дороге.

«Жаль бабу, — думал он, шлепая по лужам и путаясь в мокрой траве, забьет ее Егор… Зверь ведь, чистый зверь!.. Да и то, ежели по правде, ему тоже не очень-то… Другая, ежели бы на ее месте, отпор дала бы, а эта нет, не такая баба… смирная…»

Лес опять стал редеть.