Курако

В ГОДЫ КРИЗИСА

Накануне XX столетия деловые круги России были потрясены неожиданными событиями. 22 сентября 1899 года мир промышленных дельцов и финансистов был внезапно охвачен биржевой паникой. Акции железнодорожных, угольных и металлургических обществ резко упали. В течение нескольких часов люди, исчислявшие свои капиталы сотнями тысяч рублей, лишались всего состояния. Два крупнейших «короля» железнодорожного строительства — фон-Дервиз и Мамонтов — оказались банкротами.

В одной из крупнейших газет о крахе Мамонтова сообщалось так:

«Во всех слоях московского общества, в торгово-промышленном мире и особенно на бирже громадную сенсацию произвел арест известного капиталиста, железнодорожника, заводчика и мецената, Саввы Ивановича Мамонтова... Поводом к аресту послужило возникшее против г. Мамонтова обвинение в позаимствовании из кассы Московско-Архангельской железной дороги 800 тысяч рублей. Так как относительно этих денег г. Мамонтов своевременно отчета не дал, то «позаимствование» и получило характер растраты».

Вскоре после этой скандальной истории финансовые и правительственные круги облетела весть о бегстве за границу знаменитого «швейцара Донецкого бассейна» — миллионера Горяйнова. Нашумело и загадочное самоубийство на рельсах Николаевской железной дороги. Из-под колес паровоза извлекли окровавленное тело старика Алчевского, владельца Донецко-Юрьевского металлургического завода. Таинственный покров, которым пытались облечь эту смерть, быстро, однако, был сорван. Нашли даже символической гибель Алчевского на рельсах — на тех самых рельсах, которые обогатили и прославили его. Эпизод этот раскрывал одну из любопытных страниц истории российского капитализма.

С судьбой Алчевского связаны первые этапы развития промышленности в Донбассе. Крупный чаеторговец, он неожиданно проявил интерес к донецким угольным пластам. В 70-х годах он построил рудники при станции Изюм (впоследствии Алмазной). Когда же начался быстрый подъем южной металлургии, энергичный Алчевский соорудил при станции Юрьевка Донецко-Юрьевский завод и при нем поселок, названный его именем.

Алчевский — один из немногих русских предпринимателей — не допускал в свое дело иностранных капиталов. Французы и бельгийцы надоедали ему бесконечными предложениями о продаже или акционировании на выгодных условиях его рудника и завода. Он упорно отказывался от подобных сделок, суливших огромные богатства. Его предприятие называлось громко акционерным обществом, но почти единственным акционером являлся сам Алчевский.

Донецко-Юрьевский завод выпускал рельсы для строящихся железных дорог. Из года в год увеличивалось его производство. Алчевский богател. Но внезапно заказы на рельсы почти прекратились. На складах стали скапливаться большие запасы не проданных рельсов. Чтобы поддержать завод на ходу, Алчевский попробовал воспользоваться средствами Харьковского земельного банка, председателем правления которого он состоял. Делал он это неоднократно и всегда сходило благополучно. Теперь, когда рельсы оставались на заводе, деньги не поступали, вся его банковская афера могла обнаружиться. Наступит неизбежный крах. Единственное спасение— мчаться в Петербург и искать финансовой поддержки у всесильного министра Витте, покровителя промышленности. За эту последнюю надежду и ухватился Алчевский. Но «свой» министр встретил его ледяным пожатием плеч и категорически отказал в субсидии. После этой неудачи разорившемуся миллионеру оставалось только броситься под поезд.

Витте отказал в поддержке крупнейшему заводчику не случайно. Именно к этому времени внезапно обнаружилось, что Россия, в течение десятилетия находившаяся в состоянии небывалого экономического расцвета, вконец истощена, безнадежно опутана заграничными займами и стоит на краю государственного банкротства.

Витте сыграл главнейшую роль в создании промышленного подъема 90-х годов. Взлелеяв мысль, что «Россия должна стать проезжей», он направил государственные средства казны, а также импортируемый капитал на железнодорожное строительство. Возникновение в одно десятилетие множества металлургических заводов обязано главным образом огромному спросу на рельсы для строящихся дорог. Иностранные капиталисты вытягивали соки из России не только как обладатели государственных долговых обязательств. Они владели крупнейшими металлургическими и угольными предприятиями, имевшими обеспеченные казенные заказы. Эти предприятия давали исключительно высокие прибыли.

Постройку Сибирской магистрали, открывшей доступ к новым богатствам и китайскому рынку, начали в 1891 году и закончили в 1900 году. Обошлась она невероятно дорого: по 153 тысячи рублей за версту. Столь высокой цифры не знало еще ни одно железнодорожное строительство. За это десятилетие множество дельцов стало миллионерами. В Париже по русским акциям уплачивались неслыханно большие дивиденды. И столь же неслыханно нищал русский народ.

К 1900 году дела государственного казначейства оказались настолько расстроенными, что Витте, едва завершив постройку Сибирской магистрали, — дело, в которое им, по собственному признанию, «было вложено столько труда и сердечных забот, как ни в одну из возлагавшихся на него государственных задач», — едва дождавшись открытия сквозного движения от Москвы до Владивостока, круто изменил финансовую политику.

Железнодорожное строительство резко сократилось. Потребность в рельсах уменьшилась в несколько раз. Акционерные общества, опиравшиеся на заказы казны, зашатались. Так создались предпосылки для возникновения кризиса 1900 года.

В пору, когда рушились состояния, закрывались предприятия и тысячи рабочих выбрасывались на улицу, Курако продолжал жить в солнечном городе у Азовского моря.

Наступившие кризис и застой не могли не затронуть и Мариупольский завод. Сразу померкли еще недавно столь радужные перспективы сбыта железа. Курако видел все более усиливавшееся уныние заводчиков. Свалившиеся на их головы беды разбили и его мечту о создании мощной домны. Кому она могла бы понадобиться, когда не стало нужды в чугуне?

В чаянии лучших времен, он забросил свои чертежи в глубокий ящик письменного стола. Ему оставалось сейчас жить доменными буднями, и единственный интерес его был в выездах от случая к случаю на «гастроли» для борьбы с «козлами». Одна из таких «гастролей» подняла его на новую ступень славы.

Летом 1902 года, в один из знойных дней, когда люди изнывали у горна, к воротам Мариупольского завода подкатил фаэтон. Из него вылез седенький старичок и направился к конторе. Скоро он вышел на литейный двор.

— Где у вас Курако?

Такие визитеры появлялись нередко. «Опять зовут подумал Курако», направляясь к старику.

— Я директор Краматорского завода, Томас. Домну надо спасать. Едем немедленно. Условиями останетесь довольны.

На следующий день Курако с несколькими рабочими несся по Донецкой железной дороге на очередную «гастроль» для спасения «закозлившейся» домны. Специальный поезд состоял из паровоза и одного вагона. Жестикулируя и отплевываясь, старик Томас рассказывал Курако:

— Есть у меня начальник цеха, Мак. Почему, черт побери, домны плохо работают? Мак отвечает: «Машины сплоховали». Отдаю приказ срочно отремонтировать машины. «Ну как теперь, машины не мешают?» спрашиваю Мака. «Машины не мешают, но кокс, видите ли, плохой». Хорошо. Покупаю партию кокса. Ханжонковский кокс — самый лучший на юге России, знаете вы это, Курако? И что же вы думаете? Мак, чорт побери, сажает «козла». Мне ничего не оставалось, как...

— Прогнать Мака?..

— Вы угадали, молодой человек. Уже третьего начальника цеха выпроваживаю. А где найти четвертого?.. — Старик остановил долгий взгляд на Курако и прекратил беседу.

Достаточно было Курако ступить на территорию Краматорского завода, чтобы сразу составить себе картину его полного запустения и развала.

Только три года прошло, как был создан этот завод в центре угольных месторождений. Его строила прославленная немецкая фирма «Борзиг». В Германии Борзиг — влиятельная фигура. Крупные машиностроительные заводы в Германии — фирмы «Борзиг». Специальное оборудование для металлургических заводов — доменные конструкции, прокатные станы, подъемные краны, ковши для разливки чугуна — носило знаменитое клеймо: «Борзиг».

Россия ввозила металлургическое оборудование из-за границы. Фирма «Борзиг», основывая в Донбассе завод для производства этого оборудования, рассчитывала вытеснить своими изделиями всех конкурентов с русского рынка. По образцу немецких машиностроительных заводов, кроме механических цехов, на станции Краматорской соорудили и металлургические цехи, чтобы иметь свои чугун, железо и сталь. Как известно, заграница выбрасывала в Россию наименее удачных техников, не нашедших применения на родине. И на это предприятие слетелись самые бездарные инженеры — немцы и поляки. Они повели две новые домны. Неудивительно, что через два года после пуска домен, в разгар промышленного кризиса, завод пришел в состояний полного развала.

На огромном дворе высились горы чугунных чушек. Это был брак — унылая печать хозяйничания немецких мастеров. По скромным подсчетам, валялось миллиона два пудов негодного чугуна. Брак продолжала увеличивать одна из заводских печей с расстроенным ходом. Другая печь была совсем парализована. Уродливо выпирала из нее наружу глыба застывшего чугуна. Оказалось» что немцы, стремясь выпустить чугун во что бы то ни стало, -взорвали стенку домны. С таким варварским приемом Курако еще не приходилось встречаться. «Сломать бы эту развалину, — думал он, — а на ее месте построить новую». Но его пригласили не ломать домну, а вдохнуть в нее жизнь.

Курако в своей практике познакомился с различными видами расстройств и аварий домен. Он разработал особую классификацию «козлов» и применительно к каждому типичному случаю — свой прием лечения. Новый, сложный вид «закозления», который демонстрировала краматорская домна, выпадал из его классификации.

Как всегда, Курако прибегнул к нефтяной форсунке и продувке фурм. Но при этом нужно было проявить подлинный талант доменщика и способности хорошего организатора. На главных производственных участках Курако расставил своих людей, прибывших вместе с ним куракинцев. Он взял под контроль каждую мелочь, влияющую на технологический процесс. Он спасал сразу две домны. На ноги был поднят весь завод. Лаборатория делала непрерывные анализы, катали тщательно отбирали руду, неусыпно следили за сходами шихты горовые. Много раз на день Курако поднимался на колошники, бежал от горна к воздуходувкам, оттуда к воздухонагревательным приборам. На три-четыре часа он засыпал в конторе цеха и снова мчался от домны к домне.

Когда гляделки фурмы загораются ослепительно белым светом и вместо тягучей массы из летки вырывается живая струя металла, доменщик может торжествовать. Так торжествовали на Краматорском заводе спустя три дня после приезда Курако и его товарищи: обе домны стали выдавать прекрасный чугун.

Старик Томас жмет руку Курако.

Останьтесь у меня на заводе. Даю вам должность обер-мастера и хорошее жалованье.

Курако, в войлочной шляпе доменщика, в измазанном рабочем костюме из синей парусины, вскинув голову, дерзко глядит на директора завода.

— Могу у вас остаться на должности начальника цеха.

Директору завода не нравятся манеры Курако, тон его разговора — он привык к почтительности. Здесь почтительности нет, и едва ли он встретит ее когда-либо в самоуверенном доменщике. Дело, однако, идет о прибылях, на карту поставлено самое существование завода.

— Будь по-вашему. — И переходя на торжественный тон: — Итак, новый начальник, вам устанавливается месячный оклад в пятьсот рублей.

Пришла очередь задуматься Курако. В голове быстро составился план. Он начал его выкладывать по пунктам:

— Первое условие — полторы тысячи в месяц, Не хочу терять своего достоинства. Сколько платили немцам, платите и мне.

Второе требование — свой штат. Право приема и увольнения рабочих доменного цеха должно принадлежать ему, Курако, и никому другому. Все мастера-немцы будут рассчитаны. Вместо них новый доменный начальник возьмет свою армию из Мариуполя.

И последнее требование — перестройка печей по чертежам Курако, механизация работ.

Старик Томас потрясен. Этот парень в войлочной шляпе, вчера еще горновой, требует у него невозможного, а расстаться с ним нельзя. Совершенно неприемлемо последнее требование — завод не осилит сейчас больших расходов на перестройку домен. Томас доказывает несвоевременность механизации, ненужность, нерентабельность ее. Курако опровергает его доводы.

Происходит небывалый случай: недавний рабочий получает приглашение стать начальником цеха. Он диктует свои условия, его слушают, с ним считаются.

Нетрудно опьянеть от счастья. Нет, у Курако не вскружилась голова: он знал, чего хотел. Впрочем, по третьему пункту Курако был вынужден пойти на компромисс.

После долгих препирательств Томас согласился на перестройку лишь одной печи и то за счет будущей прибыли. Этой прибыли обязан был добиться Курако в своем доменном цехе. Перестройка, таким образом, обусловливалась результатами работы нового начальника.

Старый немец сумел задеть в Курако самолюбие техника — самую чувствительную его струнку. Соглашение достигнуто. Его скрепили подписями и печатью.

Через несколько дней Курако привез свою «армию». По заводам юга России разнеслась весть: русский рабочий, без всякого образования и университетского диплома, занял пост начальника цеха крупного завода.