Курорт

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Она разбудила его своим приходом и мешала уснуть, вздыхая и ворочаясь в масляной жаре ночи. Но он притворился спящим. Он уже решил, что уйдет отсюда пораньше, с первым светом, даже раньше, чем Хилари проснется. Он собирался опередить солнце, пройдя полпути к вершине горы, прежде чем жара достанет его. Сверху все будет выглядеть по-другому.

Он хорошо начал, поднявшись за римский виадук у Маро и пройдя целую милю по реке без остановок. День был свежим, по небу низко плыли тысячи пухлых облаков в ожидании солнца, которое сожжет их без следа. Ландшафт становился все сложнее с каждым изгибом выжженной rio,[10] проложившей свой путь сквозь скалы. Речное русло становилось все круче и через полмили нырнуло в глубокое ущелье. Он свернул вправо от ущелья и начал медленный подъем на гору Навахика по козьим тропам. Солнце уже давало о себе знать; через час начнет жарить на полную катушку. Он глотнул воды и двинулся дальше.

Она чувствовала странный подъем. Ощущение, что как-нибудь все уладится, было для нее внове. Слишком долго Хилари жила с тяжестью в душе. Она не понимала, что с ней происходит, но интуитивно чувствовала, что надо просто позволить вещам случаться, чтобы посмотреть, чем это все закончится. Эта неопределенность странным образом освобождала ее.

Она сожалела, что так жестоко расправилась вчера с Шоном и что его нет сейчас рядом, но она радовалась и возможности побыть одной. Она была уверена только в том, что пойдет на пляж поплавать и поваляться, глядя на мир вокруг.

– Ну и как просрался? Если тебя, конечно, не коробит мой вопрос.

Мэтт заметил, что их затяжное сосуществование с Пастернаком дало сбой. Тот не хотел идти купаться. Не хотел играть в волейбол или бадминтон, кататься на катамаранах. Мэтт даже предложил взять напрокат машину и поехать куда-нибудь, но тот не захотел и этого. Приколист начинал превращаться в зануду.

– Как по маслу. Наверняка солнце растопило все дерьмо в твоих кишках. Выстрелит, как из пушки.

– Знаешь что? Ты самый настоящий мудак, это точно.

– Не выражайся!

Они одолели последние несколько ступеней на пути к давно знакомому мини-маркету. Они ходили сюда каждый день – разглядывали подарки, сувениры, футболки, безобразные оранжевые эспадрильи, – после чего Пастернак покупал «Дейли миррор», кучу пакетов с чипсами и колу, а потом они шли посидеть на пляж. Мэтт искренне радовался, что Тому и Майку улыбнулась удача, но сам он не находил себе места. Непонятно почему, он ждал от отпуска большего. Пастернак расхохотался.

– Черт! Только посмотри на это!

Он перебирал открытки и нашел одну, на которой хипповым шрифтом в духе «детей цветов» было написано «Другая Испания!».

На ней была изображена миловидная блондинка с тремя грудями. Пастернак помахал ею у лица Мэтта.

– Качество! Настоящее качество!

Там была целая серия таких открыток: сотворенное с помощью компьютера фрик-шоу карликов с громадными сосками, официанток с членами и радостных негритянок, кормящих грудью. Пастернак не мог оторвать взгляд. Он купил набор из шести открыток.

– Кому собрался их послать?

– Себе.

Они перешли дорогу к пляжу.

– Наверное, бессмысленно спрашивать тебя, хочешь ли ты окунуться?

– Абсолютно.

Они посидели молча. Мэтт ковырял песок старой палочкой от мороженого.

– Ну и?

– Что?

– Ты не хочешь рассказать мне, что случилось вчерашней ночью?

– Нормально было.

– И все?

– Все. А у тебя?

– Мы не обо мне говорим.

– Теперь о тебе.

Мэтт провел извилистую черту на песке.

– Не знаю.

– Ну, если ты не знаешь, то тогда кто знает, а?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Это было странно. Она мне нравится, но… Черт! Звучит нелепо, да?

Пастернак кивнул, как бы приглашая его продолжать.

– В ней что-то есть. Мне кажется, с ней можно разговаривать.

Пастернак снова кивнул.

– Так что произошло?

– Хер его знает. Она вдруг расчувствовалась. По-моему, она рассталась с мужиком или что-то вроде этого. Она практически меня послала. Вряд ли я теперь ее увижу.

Пастернак рассмеялся.

– Что смешного?

– Ты! Жеребчик поймал птичку, но она, рыдая, сбежала от него!

– И это смешно, да?

Глаза у Пастернака блестели.

– Ага, достал, достал! Слабое место!

Мэтт махнул рукой.

– Оставь ты это, жирдяй. Ты не понимаешь, о чем говоришь.

Но внимание Пастернака переключилось на что-то еще.

– О-ох!

– Что?

С дальнего конца пляжа к ним направлялись Том и Майки с тремя девчонками. Мэтт обрадовался.

– Отлично! Моя волейбольная команда!

Пастернак скис.

– Слушай, я сегодня не в настроении выслушивать подначки этих двух персонажей. Я, пожалуй, пойду.

– Ты о чем?

– О них. Об этих самодовольных мудаках. Если они не тискают своих подружек, то… они начинают напрягать меня.

Мэтт засмеялся.

– Ненормальный!

Пастернак решительно рубанул ладонью воздух.

– Нет! Я в отпуске! Не надо мне напрягов.

Он встал. Мэтт прикрыл от солнца глаза ладонью, глядя снизу на своего друга.

– Оставайся, Пасти! Ребята тебя почти не видят.

– Это их проблемы.

Он поднял свой прозрачный пластиковый пакет из мини-маркета и пошел прочь, всем видом демонстрируя свой гнев. Через минуту подтянулись остальные.

– Это Пасти покатился за горизонт?

– Он самый.

– Он выглядел как большое клубничное желе. И точно так же трясся.

Тут вмешалась Милли:

– А куда он пошел?

Мэтт пожал плечами.

– Он сегодня весь день какой-то странный. Просто встал и ушел.

Она печально кивнула.

– Кажется, я понимаю, в чем дело.

Она вздохнула.

– Он такой смешной. Я не знаю.

Она повернулась к Мэтту.

– Не хотелось бы быть занозой в заднице, но… может, позже, когда будет настроение, скажи, пожалуйста, Пасти, чтобы он не смущался. Я нормально все воспринимаю. Он поймет, что я имею в виду.

Мэтт кивнул и встал. Милли удержала его за запястье.

– Не сейчас! Я же не к тому, чтобы ты тут же вскакивал и бежал ему докладывать.

– Не проблема.

К ней присоединились остальные.

– Оставь это на потом, Мэтт.

– Да ладно! Я туда и обратно смотаюсь за десять минут, а то бедняга так и просидит, надувшись, весь день в номере. Я мог бы и догадаться, что с ним что-то не то.

Он помахал рукой и побежал к ступеням.

Он решил остаться на плато. Для подъема выше ему понадобится куда более серьезная экипировка. Для начала нужны хотя бы хорошие ботинки. Снизу невозможно было оценить находившиеся выше крутые откосы. Козья тропа вывела на эту спокойную площадку, но для подъема потребовалось приложить немало сил. Последний час был труден. Ему пришлось буквально карабкаться сюда, на этот выступ, где он сейчас находился. Двигаться дальше было бы безрассудством, особенно ради вида сверху – вряд ли он был бы лучше, чем тот, который расстилался перед ним сейчас. В любом случае, облака, которые все еще плыли по небу, закрыли бы весь обзор. Он сел, болтая ногами над тысячефутовым обрывом, вновь ощутив свою незначительность. И на него снизошло смирение. Он был ничем, его чувства ничего не значили. Сейчас он знал, что если он отдастся на волю природы, если он доверится ветру, тот в целости и сохранности мягко донесет его до земли.

Подтянув колени к подбородку, Шон пошарил в своем мешке в поисках простого ланча, который он себе приготовил. Два вареных яйца, пакетики с солью и перцем, маленький кусочек пармезана и кусок хлеба с капелькой лимонного сока. Он энергично зажевал, запивая еду тепловатой водой, одновременно стараясь впитать как можно больше лежавшей перед ним красоты.

На самой дальней точке его поля зрения завис какой-то темный силуэт. Через секунду он понял, что это. Плавая в восходящих потоках, падая с высоты и скользя с гордой и грозной грацией, летела птица настолько сказочной красоты и благородства, что от одного ее вида у него на глаза навернулись слезы. Орел поднимался ввысь, на секунду закрыв солнце. Шон встал, прикрывая глаза козырьком ладони, любуясь прекрасной хищной птицей и ее фламенко из подъемов и скольжений. В какой-то момент ветер отнес орла так близко к Шону, что тот практически мог заглянуть ему в глаза, которые были не жадно-желтыми, как принято считать, но мудрыми и черными. Он задержал дыхание, пока не почувствовал, что его сердце сейчас разорвется, и когда снова вздохнул, то понял, что смеется в полный голос от радости, стоя на скале высоко в небесах.

Мэтт думал, Пастернак валяется на диване или на веранде, но его ждал сюрприз. Его друг стоял спиной к нему со спущенными шортами. Мэтт уставился на целлюлитные ягодицы, по инерции трясущиеся вместе с Пастернаком, который одной рукой терзал свой пенис, а в другой держал открытку с трехгрудой девицей. Мэтт попятился из комнаты, пока не увидал еще чего похлеще. Напряг, однозначно!

Она ходила кругами, пытаясь привести мысли в порядок. Теперь она сократила список до детского «Хорошо или плохо», и все говорило в пользу Шона. Так почему же она чувствовала себя так плохо, если он был такой хороший?

Ей хотелось быть с ним грубой. Ей хотелось продемонстрировать ему, насколько она изменилась и что при необходимости она способна на принятие взрослых, радикальных решений. Каждый раз, когда ее сознание пыталось ускользнуть в уют воспоминаний, она призывала на помощь практичность. А это означало расширение списка. В конце концов она сдалась, вспомнив, как впервые увидела его, когда он работал над фасадом гостиницы «Британия». Она обратила на него внимание из-за загорелого до черноты тела тем летом и еще потому, что он был единственным среди рабочих, у кого не было татуировок. Но когда она столкнулась с ним на станции, ее поразил его смиренный вид. Не верилось, что такой здоровенный мужик – каменщик, насколько она знала, и строитель – мог быть таким мягким. Она уезжала домой на уикенд и хорошо помнила, как Шон переступал сразу через четыре ступени, одновременно вытягивая шею и глядя на информационное табло. Он спросил, не знает ли она, когда уходит честерский поезд. Он был таким вежливым, что казался пришельцем из другой эры – такой могла бы быть встреча с сэром Уолтером Рэли.[11] Подобная вежливость была обычной в то время. Потом объявили, что отправление всех поездов задерживается на неопределенное время – нормальное явление в пятничные часы пик. Потом они вместе пили кофе в «Корнер-хаус», а через два часа она ехала в поезде на Престон, совершенно потеряв голову от него и от приглашения на ужин в понедельник вечером.

И какими чудесными были первые недели и месяцы. Его интуиция подсказала ему, что она неопытна, а не просто крутит хвостом и набивает себе цену. Будто он все знал и понимал с самого начала. Он был благословением небес, ведь она перешла в последний класс, и пора было решать проблему с сексом. Это было непросто. У нее было много бойфрендов, и к шестнадцати годам она решила, Что позволит уговорить себя на это следующему хорошему парню, с которым пробудет вместе месяц или даже пару недель. Но этого просто не произошло. А потом, в Манчестерском университете, она боялась всего на свете. Там оказалось не так уж много восемнадцатилетних парней, которым Хилари могла бы доверить свою девственность. Если бы она выбрала не того парня, или испугалась бы, или еще что-нибудь, об этом тут же пошли бы слухи. Хилари Бест фригидная. Так что Хилари вообще ничего не делала. Она не стала рисковать. Просто вычитала все что можно из «Мари Клер» и помалкивала, когда ее подружки трепались о сексе, и уезжала на выходные домой, ссылаясь на чудесного, но ревнивого бойфренда.

В общем, он был даром Божьим, этот Шон. Он был романтичен, чувствителен и выглядел при этом как спартанский воин. Они встречались около шести недель без всякого намека на секс, хотя пару раз Хилари пыталась удовлетворить его рукой в своей машине. Она была уверена, что доведет дело до конца, но оба раза он клал свою большую руку на ее запястье, благодарил и застегивался. Позже он признался, что с рычагом переключения скоростей в машине она обращалась куда нежнее, чем с его членом.

У них был смутный разговор о совместной поездке в Париж, и она догадалась, что там и произойдет ее посвящение. Но она не учла такта и чистоты чувств своего любовника. Во время той же исповеди о ее технике мастурбации он признался ей, что боялся заниматься с ней любовью в парижском отеле. Он чувствовал, что сами приготовления, торжественный, почти ритуальный обряд лишения девственности, скорее всего, доведут ее до истерики. Именно поэтому он взял ее неожиданно, когда они обнимались в ее машине, и оттрахал до одурения. Вот так-то. Потом ей казалось, что с ее лица три дня не сходила глупая улыбка. Она стала женщиной.

И ей понравился секс! Ей хотелось заниматься сексом постоянно, везде, во всех позициях. В одну из их первых ссор Шон обвинил ее в предпочтении количества качеству. Он обвинил ее в том, что она предпочитала трахнуться в поезде, а не у него дома, в постели; в том, что она занимается этим, вместо того чтобы почувствовать это по-настоящему. Он был прав. Он все знал. Она восхищалась им.

И он оставался таким до сих пор. Он был прекрасным человеком. Мягкий. Терпеливый. Очень интеллигентный, хотя и близко не такой умный, как она думала поначалу, ослепленная своей влюбленностью. И он всегда был таким занудой. Через некоторое время он попросил ее убрать кивающую собачку с заднего окна ее машины. Но тогда она любила его за это. Ей нравилась его иррациональная неприязнь к повседневным вещам. Эксцентричность, которая делала его особенным. Человеческие качества, из-за которых ей хотелось остаться с ним навсегда.

Ее список ужался всего до двух существенных факторов. Одним из них был несчастный случай, изменивший его – всего чуть-чуть, но так, что именно это сделало его другим человеком, не тем, кого она безумно любила. Ей нужно было проявить больше понимания, как сделал он в самом начале, но она ничего не могла с собой поделать. И оставался еще и второй фактор. Хилари. Самым неуловимым во всей этой печальной истории была сама Хилари. За пять лет она практически открыла себя заново. Она превратилась из двадцатилетней дурочки в самодостаточную – и нетерпеливую – двадцатипятилетнюю женщину. Она стала другой. Это было самым главным.

Лежать на пляже, зарывшись ногами в песок – вот что ей было нужно. В каком-то смысле она повзрослела отдельно от Шона. Она переросла его. Это было больно, но она должна была задать себе этот вопрос. Испытывала ли она вообще какие-нибудь чувства к своему мужу? На этот вопрос пока она не могла дать определенного ответа.

Ее мозг плавился от палящего солнца. Она взяла книгу, но белые страницы слепили ее. Капельки пота ручейками стекали по спине и бедрам на полотенце. Она застегнула верх купальника и пошла к воде, ощущая на своей аккуратной попке взгляды мужиков. Извращенцы! А вдруг ей пятнадцать, откуда им знать!

Она вошла в море и поплыла по золотой солнечной дорожке. От холодной воды ее кожа покрылась мурашками. Она ныряла в волны и глубоко дышала, пока не привыкла к приятной прохладе моря. Она плыла не оглядываясь, наслаждаясь волной возбуждения, накрывающей ее на пути с отмели к чернильной глубине. Она вспомнила мадам Понтелье в конце «Пробуждения», и ее пронзило чувство сестринской общности. В душе запели флейты, убаюкивая ее, скользящую сквозь воды бездонного океана. Она видела, как ветер швырнул чайку, будто воздушного змея, и снова подумала о мадам Понтелье и о самой себе. Ее удел – меланхолия.

Обернувшись назад, она моментально запаниковала. Она еще не устала, но заплыла так далеко! Пляж был едва виден, а ближайшая живая душа дрейфовала на катамаране на приличном расстоянии, до нее не докричаться.

Похоже, ее отнесло подводным течением, и теперь придется прорываться вспять через хлесткие волны. Далеко-далеко на берегу к утесу прижалась маленькая белая вилла. Она взяла ее за отметку и начала грести к берегу.

Она плыла все медленнее, но все же продвигалась вперед. Приблизилась и девушка на катамаране. Теперь Хилари могла разглядеть ее рыжие волосы и зеленое бикини. У нее наверняка будет болеть спина. Вялая медуза болталась на волнах в нескольких метров от нее. Хилари попыталась обогнуть ее, но ее гребки слабели и лишь притягивали скользкую тварь. Она уже приготовилась к ожогу или прикосновению щупалец, когда сообразила, что видит горлышко использованного презерватива. По крайней мере, кто-то хорошо провел время.

Ее мысли переключились на Мэтта. Как он вписывается в общую картину? И вписывается ли вообще? Она отфильтровала все, оставив только главное. Когда она увидела его в самолете и их глаза встретились, она почувствовала что-то вроде толчка. Она не думала о романе с ним. Может, там и вовсе ничего не было, кроме примитивного физического желания. Она согласилась пойти с ним прогуляться, просто потому что ей так захотелось. У нее было такое настроение. Однако что-то внутри нее набирало силу. С самого начала он был ей нужен. И вряд ли ей сейчас хотелось доискиваться причин.

Теперь она почти доплыла до волнорезов. Другие купальщики были куда дальше от берега, чем она. Мелькнула мысль о Бекки, заботливо разминающей атрофированные мышцы стареющих клиентов. Хилари еще повезло. И ей действительно повезло. Надо просто расслабиться и посмотреть, куда выведет ее эта дорога. Она выплыла на мелководье и встала, чтобы пройти последние несколько метров до берега, но набежавшая волна сбила ее с ног. Она легла в воду и позволила мягкому прибою перекатываться через нее, баюкая ее своими мерными толчками.

– Ты не мог бы меня намазать, Майки, милый?

Анке протянула почти пустой флакон «Бергасола». Майки буркнул в свою газету:

– Попроси кого-нибудь другого, дорогая. У меня руки в песке.

Она задержала на нем взгляд. Она не разозлилась. Все равно она не будет с ним встречаться, когда вернется домой. Однако сколько продолжается их роман? Четыре дня? Четыре дня – и он уже не может оторваться от своей сраной газеты ради нее. Пару дней назад он говорил совсем по-другому. Да пошел он. Без проблем. И она отправилась попросить Мэтта. Надо было довериться своему чутью и сразу обратить внимание на его душевные глаза Может, она еще так и сделает. А может, и нет. Все это, в общем, не так уж и важно. Все отлично.

Хилари брела по мелководью, волоча ноги в облаке брызг от волнорезов. Она нашла тихое местечко на дальнем конце пляжа и расстелила полотенце. Потом уселась и стала наблюдать за изящными испанскими девушками, играющими в мяч у кромки воды, возле небольшого обрыва, где их парни, дурачась, скидывали друг друга в зеленую глубину. Только две из них были симпатичными, но у всех были стройные фигурки, как у Кейт Мосс. Может, у них от солнца понижается аппетит, или оно попросту растопило их щенячий подростковый жирок? Она наблюдала, как они прыгают, делают выпады, тянутся за мячом; их упругие спинные мышцы ходили под тугой кожей. В них не было ни грамма лишнего веса, однако тут же сидели их толстые мамаши и волосатые бабули, лениво развалившиеся в утопающих в песке шезлонгах. Если это то, во что ты превращаешься после родов, то лучше не трахаться вообще, решила Хилари.

У нее и так был период воздержания, и довольно продолжительный. Она отряхнула полотенце и пошла вдоль берега. В голове вертелась мысль, что она, в общем-то, не слишком отличается от этих девчонок. Во многих отношениях – особенно в сексе – она была все еще неискушенной. Возможно, психиатр сказал бы, что она злится на Шона за украденную юность. Возможно, один сумасшедший, безнравственный и абсолютно бездумный романчик мог бы вывести ее сознание из тупика. Возможно, это действительно им поможет. Она поняла, что улыбается, – возможно, она просто искала себе оправдание, чтобы трахнуть молодого Мэтта.

Итак, наконец признав, что она действительно хотела переспать с Мэттом – или с кем-нибудь другим, всего разок, чтобы просто посмотреть, – она тут же укорила себя за эту фантазию. Проходя через пляж, лавируя между корзинами и полотенцами, она чуть не споткнулась о Мэтта, даже не успев понять, что это он. Он был с тусовкой других ребят. Был там и обгоревший на солнце толстяк, наверняка тот самый философ, Пастернак. Но она видела только Мэтта. Мэтта, который втирал солнцезащитный крем в узкую спину изящной блондинки. Когда он увидел Хилари, его взгляд сказал ей все. Он открыл рот и начал что-то бормотать, но она прошла мимо, старясь выглядеть равнодушно. Значит, это была она. Хилари даже как-то полегчало, что ей не придется ничего решать. Хватит мечтать – пора снова за работу. Обратно в реальность. Это будет замечательно.

Шон облился из горного источника и наклонился, чтобы попить холодной, с привкусом железа, воды. Он изнемогал от жары. Он выпил последние остатки чуть ли не кипевшей воды из пластиковой бутылки где-то в районе ущелья, надеясь, что этого хватит до возвращения обратно. Но путь через предгорья, где не было никакого укрытия от палящего солнца, вымотал его, и когда он добрался до ручья в скалах, он едва не терял сознания. Он отдышался, попил еще, вытер рот и отыскал место, где можно было посидеть у воды. Рядом с ним большие блестящие черные муравьи суетились вокруг трупика пчелы. Это мелкое копошение рядом со смертью расстроило его. Он поискал на дне рюкзака остатки чего-нибудь съестного. Его пальцы нащупали кусочек хлеба и сырные крошки. Рассыпав их вокруг мертвой пчелы, он сел рядом и стал наблюдать. Муравьи тут же быстро забегали, разделившись на команды добытчиков и грузчиков. Разламывая хлебец на крошки, они утаскивали их в щель в земле. Шону представилось, что он сидит на огромном лабиринте муравьиных туннелей, по которым ползет множество насекомых, целые тысячи колоний трудолюбивых муравьев. Интересно, сколько времени нужно, чтобы, снимая почву слой за слоем, добраться до настоящей земной субстанции? Муравьи. Он бросил последний взгляд на кусочек сыра, который скоро исчезнет под землей, и встал, готовый к переходу через Маро.

Пока он добрался до виадука, ему снова захотелось пить. Был шестой час, но солнце продолжало нещадно палить. Отсюда до гостиницы не меньше часа езды. Он решил спуститься к маленькой деревушке, выпить там пива и двинуться дальше, когда жара немного спадет. Его ноги гудели. Вспомнив, как монахини целовали их, он улыбнулся, направляясь вниз с холма к Маро.

– Ты что, преследуешь меня?

Он заметил ее маленький джип, только когда услышал ее голос. Он поднял голову. На балконе маленькой, аккуратной квартирки стояла Мэгги.

– Ты что там делаешь?

– Ха, хороший вопрос. Что я делаю в собственной квартире?

– Ты здесь живешь?

– Точно.

Он чувствовал себя глупо. Глянул на часы.

– А как же Гранада?

– Автобус был почти пустой. Пришлось объединить их с другой группой.

– Прекрасно.

Он переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать.

– А как это тебя занесло в самую недружелюбную испанскую деревню?

– Что, правда?

– О да! Я давно прошу своего босса внести ее в рекламный проспект нашей компании. Приезжайте в Маро – и на вас будут пялиться дети, шипеть старухи, и вас будут игнорировать в барах! Всего за две тысячи песет!

Он засмеялся и глянул на нее снизу.

– Я так далеко пока еще не зашел. Гулял в горах и просто захотел попить пивка.

Она улыбнулась в ответ.

– Стой где стоишь. Может, тебя и обслужат, если я пойду с тобой. Я тут постоянный клиент. В лицо мне больше не плюют. Только в спину.

– Чудесно!

Она спустилась к нему через минуту. К его удивлению, она взяла его за руку. Для нее это было естественным жестом, и он постарался расслабиться.

– А как получилось, что ты живешь здесь?

– Так вот и получилось. Я здесь уже несколько лет.

Она посмотрела на собор у моря.

– Просто решила остаться.

Они дошли до маленькой площади, с которой открывался вид на оливковые рощи, сбегающие к краю утеса.

– Ну как ты, неуловимый мститель? Как твой отпуск?

– Неуловимый. Но милый, спасибо.

Она подняла брови.

– Ну так как, выпьем?

– Конечно.

Они зашли в маленькое кафе напротив церкви. Два старика играли в шашки на столе у открытой двери. У бара трепались три молодых парня, громко хохоча. Шон думал, что они замолчат при их появлении, но они лишь приветственно помахали Мэгги и продолжали болтать.

Мэгги поболтала по-испански с владельцем бара, который поцеловал ее руку и тут же вытер место поцелуя. Он чуть было не вручил ей две монеты по 500 песет на сдачу с банкноты в 1000 песет, которую она дала ему. Она погрозила ему пальцем, оставив одну из монет на тарелке, и провела Шона в дальний конец бара.

– Здесь прохладнее. И дешевле. Не знал?

– Я не был уверен. Во Франции так делают, но обычно в отпуске принято жить на широкую ногу. В общем, я не ищу тут выгоды.

– О! Тогда мне лучше заткнуться со своими глупыми подсказками, да?

Шон засмеялся и поднял бокал.

– За бесполезную информацию!

Они чокнулись, и она бросила на него лукавый взгляд.

– Как твоя липкая женушка?

– Нормально.

– Снова друзья?

– Точно.

– Поэтому ты распеваешь йодли в горах, а она привлекает внимание спасателей на водах?

– Ей не нравятся горы, а мне не нравятся спасатели.

– Просто созданы друг для друга, да?

Он помолчал, прежде чем ответить, набрал воздуху, собираясь что-то сказать, потом передумал, но в конце концов заговорил:

– Наверное, нет, но, с другой стороны, у кого все гладко?

– Чертовски хороший вопрос, – вздохнула она.

Он сидел рядом с Мэгги и рассказывал ей об их встрече с Хилари. Рассказал ей о несчастном случае, о том, как он раздражает Хилари, но не знает, что с этим делать. Раньше она постоянно хотела быть рядом с ним, а сейчас ей не хотелось его видеть. Мэгги молча слушала, глядя на него влажными бирюзовыми глазами. Когда он закончил, она опустила голову.

– Не знаю, что и сказать.

– А что тут говорить. Все непросто. Я провожу отпуск с женщиной, которая хочет меня бросить.

– Как ты можешь просто сидеть тут и говорить все это?

Он хотел повторить за ней этот вопрос, чтобы заставить ее улыбнуться, но вместо этого просто пожал плечами.

– Потому что я вроде как с ней согласен. Ей сейчас нелегко.

– Господи! Неужели она не может проявить хоть капельку понимания!

– Да нет, все зашло уже слишком далеко, как мне кажется. По-моему, ей неприятно даже находиться рядом со мной.

– А тебе? Есть в ней какие-то вещи, которые тебя бесят?

Он почесал подбородок и посмотрел на вентилятор на потолке, улыбаясь.

– Хм-м. Да. У нее есть такой компакт-диск, который называется «Фэн-шуй – Священное Пространство». Я бы с радостью расколотил его вдребезги.

Она улыбнулась.

– А серьезно?

– Я серьезен. Я действительно терпеть не могу эту неземную ерунду.

– Но ты же не за это ее разлюбил, правда? Может, это только часть ее? Тебе кажется это забавным?

– В лучшем случае. А тебе-то какая разница, кстати? Это серьезный вопрос. Почему тебя это так интересует?

Она отхлебнула пива и посмотрела в его голубые, как у Марти Фелдмана, глаза.

– Не знаю. Наверное, ты мне нравишься. Может, я хочу тебя окрутить!

Он сделал изумленное лицо.

– Боже! Не надо!

Она хохотнула и хлопнула в ладоши.

– Не беспокойся! Ты в безопасности! Я когда-то поклялась, что не буду убиваться из-за мужиков. Хотя я все равно ищу подходящего человека. Эй, может, я просто хочу поднять тебе настроение? Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– Я и так счастлив.

– Вот уж нет.

Он снова пожал плечами, как бы говоря: «Ну вот, приехали».

Внезапно Мэгги радостно подалась к нему.

– Слушай! Тебе это точно понравится. Это тебя взбодрит! Завтра ночью, в пещерах…

– В пещерах?

– Ты что, не видел указателей? Лас-Куэвас-де-Нерха? Это же легенда – самые потрясающие сталактиты и окаменелости, и еще сталагмиты, которые растут вверх из пола! Потрясающе! Невероятно! Это понравится любому, кто пускает слезу при виде разрушающегося монастыря! В общем, завтра там будут свечи, классическая гитара, таинственная атмосфера – это будет роскошно, обещаю!

Он улыбнулся и кивнул.

– Звучит здорово. Мы сможем достать билеты?

– Сможем. Будешь моим кавалером?

– Без заигрываний?

Она протянула ему мизинец.

– Друзья?

– Договорились.

– Отлично! Там есть кафе над пещерами. Симпатичный внутренний бар с солнечной верандой. Отличный обзор. Давай я встречу тебя на этой веранде в семь. Нормально?

– Более чем. Честно говоря, горю желанием.

Он поцеловал ее в щечку и, поднимаясь по холму, подумал о том, сколько времени пройдет, прежде чем они начнут раздражать друг друга, если, конечно, это начало их отношений.