Куяшский Вамперлен

Глава 11

Благодаря папе рецептов антипохмельных коктейлей я знала предостаточно, но, как ни прискорбно, наутро голова раскалывалась так, что вспомнить ни один из них не удавалось. Посему пришлось смешать все выуженные из глубин памяти ингредиенты в один большой суперкоктейль, для верности заправив его настоем куяшской травы пополам с куяшским молоком. Получилось настолько неповторимо, что в конкурсе на самое гадостное пойло я бы бесспорно взяла гран-при.

Заспанный, с забавно топорщащимися на затылке волосами, Ямато вошёл на кухню и молча опустился напротив. Выражение лица аспиранта явственно говорило о том, что мучается он не меньше моего.

— Хочешь? — с любезностью официанта элитного ресторана предложила свой кулинарный шедевр я. — Хорошо снимает головную боль.

— Скольких ты уже отравила в этой жизни? — задумчиво заглянув в протянутую кастрюлю, спросил он.

— Только свою ручную ящерицу, — честно призналась я. — Давно. Когда ещё только училась готовить.

— Тогда наливай.

— Что? И больше ни одного замечания по поводу моих в прямом смысле убийственных кулинарных способностей?

— Подумаю над этим, когда буду в состоянии. — Аспирант взял наполненный стакан.

— Ну как? — хозяйственно поинтересовалась я, заранее ожидая плевков и симулирования удушья.

— Второе место в конкурсе на самое гадостное пойло.

— Вообще-то я рассчитывала на гран-при.

— Попробовала бы стряпню моей сестры, не зазнавалась бы так.

— У тебя есть сестра? — Сама не знаю почему, но я, как ребёнок новой игрушке, радовалась каждой свежей подробности о лженаречённом. Возможно, дело было в том, что из-за нашей с тётей природной женской болтливости аспирант знал всю мою подноготную, в то время как для меня он оставался фигурой не менее загадочной, чем Жозеф или Николя.

— Да, сводная, — сухо откликнулся Ямато. — Лучше тебе о ней не спрашивать.

— Почему?

— Потому что всё равно не буду рассказывать.

— Вы не очень ладите?

Ямато, как и обещал, проигнорировал вопрос. Я надулась. Ну ладно, не хочет говорить по душам со своей милой лженевестой — сам напросился.

— Значит, тебя не развозит только от детского шампанского?

Аспирант поперхнулся коктейлем.

— Я вчера познакомилась с Коноплёй, — ответила на его немой вопрос я.

— Лучше, если сразу с ней и завяжешь. Дури в тебе и без того хватает.

— Я о твоём друге Коле. Почему ты не сказал, что кто-то ещё приехал в село?

— Сама могла бы догадаться. "Погодная сигнализация" на него среагировала.

— Какая ещё такая "погодная сигнализация"?

— Локальная метеорологическая дестабилизация, возникающая при вторжении в зону аномалии чужеродного элемента из внешнего контура.

Я уставилась на лженаречённого, как пещерный человек на реактивный истребитель.

— Крутой Куяш располагается на территории аномальной зоны замкнутого типа, — попытался разъяснить он. — Внутри этой зоны погодой управляет озёрный дух. Все, кто находится за пределами аномальной зоны, для духа чужеродные элементы. Когда новые люди пересекают границу контура в первый раз, возникает резонанс, вызывающий погодные аномалии. В твоём случае это был снег посреди лета, в моём — град, а недавно опять шёл снег. Догадайся почему.

— Из-за Конопли, — потрясённо выдохнула я.

— Так быстро поняла? — с издёвкой восхитился аспирант. — Невероятно!

— Ну извини, в моём институте аномалистику не преподают, — обиделась я. — Мог бы и раньше рассказать про "погодную сигнализацию". Жалко что ли?

— Да, жалко. Времени.

— То есть, хочешь, чтобы я тебе помогала, но при этом не собираешь ничего объяснять?

— Пока проблем от тебя больше, чем помощи.

— Вот как? А я тут придумала, как невзначай расспросить Жозефа о вамперленах, — вконец разобидевшись, соврала я. — Но раз ты такой умный, сам попробуй его разговорить.

Я сложила руки на груди и надуто уставилась в окно.

— Ладно, — налюбовавшись моим непреклонным профилем, пошёл на попятную фольклорист, — если ты этого действительно хочешь, я позволю тебе участвовать в исследованиях.

Его величество мне позволит, видите ли. Я презрительно фыркнула.

— Это расценивать как отказ? — с надеждой спросил аспирант.

— Нет, — назло возразила я. — Меня устраивает твоё предложение. Только пообещай, что я стану полноправным членом команды, а не девочкой на побегушках.

Ямато посмотрел на меня как учитель на первоклашку, попросившего обращаться к нему на "Вы" и по имени отчеству.

— Или так или каждый сам за себя, — отрезала я. — Попросишь о чём, даже пальцем не пошевелю. И шантажировать Версалями меня больше не надо — мы теперь в одной лодке и, если потонем, то вместе. Зато я могу тебя в любой момент из дома выпроводить, не забывай об этом.

— Ты мне угрожаешь? — Аспирант с трудом сдерживал улыбку. — Как мило.

— Думаешь, я шучу?

— Думаю, ты в команде. Хочешь пройти боевое крещение? — Не дожидаясь ответа, он шутливо откашлялся в кулак и тоном героев американских боевиков произнёс: — Добро пожаловать в спецотряд, солдат! Держите свой боевой шлем! — С этими словами лженаречённый перегнулся через стол и нахлобучил мне на голову опустевшую кастрюлю.

Эта внезапная выходка огорошила меня, но ещё больше — возмутила. Что ж, сам напросился.

— Есть, сэр! — протаранив своим бронированный кастрюлей лбом неудачно подставленный лоб аспиранта, злорадно отрапортовала я.

Напряжённо замерев в такой позе, мы испытующе сверлили друг друга взглядами. Впрочем, я тут же забылась и начала разглядывать в агатовых глазах аспиранта отражение своего носа. (Он действительно у меня такой большой или это только кажется из-за преломления?) Ямато тоже не спешил отстраниться. Чувствую, так бы и стояли мы до вечера, как два сцепившихся рогами оленя, если бы в дело не вмешались остатки волшебного зелья, склизкой зелёной струйкой заструившиеся со стенок перевёрнутой кастрюли вдоль моей переносицы.

— С вас течёт, солдат, — озвучил процесс лженаречённый.

— Вашими стараниями, сэр — отозвалась я. — Слижите?

В следующее мгновение я с визгом отскочила к стене, потому как "сэр" действительно коснулся языком кончика моего носа.

— Сдурел что ли? Шуток не понимаешь?

— Сама же попросила. — Левый краешек губ аспиранта пополз вверх, предвещая одну из самых гадливых его ухмылок. — Только не говори, что я украл твой первый поцелуй в нос.

Чтобы хоть как-то скрыть свою приближающуюся по цвету к томату физиономию, я надвинула кастрюлю по самый подбородок. Ямато прыснул. И представить не могла, что этот вечно всем недовольный эгоист умеет смеяться. А вот мне, напротив, хотелось плакать. Что если и мой суженый вот так же отреагирует, когда узнает, что я за двадцать лет жизни ни разу не целовалась с парнями даже в щёчку? Я же тогда умру со стыда на месте… Может, наловить в пруду "заколдованных принцев" и хоть на них потренироваться?

Стоило подумать о лягушках, как одна из них прискакала под окно моей комнаты. Поначалу я решила, что Вадька просто остановился у нашего дома по пути к своему — мало ли, шнурок развязался, — но когда я, пытаясь отвлечься от безрадостных мыслей, прослушала двухчасовой альбом Дины Беляны "На берегу моря" и снова выглянула в окно, он всё ещё в нерешительности мялся под нашим забором. Любопытство победило, и я, нехотя стащив наушники, вышла узнать, что ему нужно.

— Ты что-нибудь хотел? — подойдя к калитке, подчёркнуто вежливо спросила я.

— Вот. — Вадька, виновато опустив голову, протянул мне куцый веник.

— Санитарный день сегодня что ли? — Мой озадаченный взгляд скользнул по улице в поиске бригады уборщиков, организованной из жителей окрестных домов.

— Цветы это. Полевые. Жара стояла, вот они и подсохли, — смущённо пробормотал бывший поклонник. — Мириться давай.

Я обомлела.

— Сегодня что, первое апреля?

— Да нет, вроде, — вконец стушевался паренёк.

— А чего это ты тогда?

— Ну, я тут подумал, может оно всё того, враки, что о тебе толкуют, — Вадька сконфуженно пнул ногой камушек. — Может, оно, это, и не шалава ты вовсе.

— Поразительно! И как же тебя озарило?

— Ну… Сказали, что проверить можно.

— Это как же?

Готовясь к глумлению над новой революционной теорией по различению шалав и нешалав, я привела в состояние боевой готовности весь свой запас язвительности. Увы, извлекая из глубин сознания едкие боеприпасы, я на пару секунд утратила бдительность и не заметила, как лицо Вадьки вплотную приблизилось к моему. Когда я сообразила, что происходит, омерзительный слюнявый вантуз уже закончил орудовать на моих губах.

Душа, взвыв от отвращения, покинула осквернённое тело. Взмывая вверх, я увидела стремительно удаляющиеся дом, сад, пыльную дорогу и на ней две маленькие фигурки, одна из которых принадлежала мне. Затем, словно подброшенный мяч, влекомый назад силой тяготения душа замерла и начала своё стремительное падение. Впрочем, скорее всего, видение это было лишь вызванной шоком галлюцинацией, и потемнело в глазах у меня вовсе не от столкновения рухнувшей с неба души и тела.

— Ух ты! И правда застыла! — тем временем тараторил Вадька. — Люська сказала, что ты, точняк, целка ещё и вряд ли хоть раз целовалась. А я не поверил. А она говорит: "Да по одному виду ясно, что она конченая старая дева, такую поцелуешь, — от ужаса и окочуриться может". А я думаю: как такое возможно, раз у неё жених есть? А Люська говорит: "Я в журнале одном читала, что у китайцев запрет на рождаемость, так что они до свадьбы ни-ни. И тётка её подтвердила, что они в разных комнатах спят". А я говорю…

Вадька заткнулся, хватаясь за украшенную отпечатком красной пятерни щёку. Бурлящее во мне негодование потребовало не останавливаться на достигнутом, и я залепила симметричную пощечину на вторую половину лица, потом добавила обеими руками сверху по темечку, а когда паренёк, не удержав равновесия, упал, остервенело начала лупить его ногами. Из окрестных домов стали появляться истосковавшиеся по острым ощущениям пустозвоны. "Драка", — благоговейным шёпотом, словно имя не поминаемого всуе великого святого, сообщали друг другу они. Мне было всё равно. Я стала безжалостным чудовищем, уничтожавшим всё вокруг. Зверем, готовым порвать любого, кто встанет у него на пути.

Я так увлеклась осознанием своей первобытной сущности, что не заметила, как меня взяли под мышки, словно нашкодившего кота за шкирку, и понесли к дому. Лишь когда Ямато опустил меня в прихожей, я нашла в себе силы прекратить молотить руками воздух и прислушаться к гласу рассудка. Тяжело сопя, я ждала, когда же аспирант что-нибудь скажет, чтобы с полным правом на их с Вадькой примере обличить мужскую половину человечества во всех смертных грехах, но он молчал. Понемногу гнев отступил, и на смену ему пришла жалость к себе. Пришлось бежать в комнату и до захода солнца выводить из организма лишнюю влагу через глаза. Хорошо, что тёти не было дома, и не пришлось объяснять причину царящих в моей комнате душераздирающих рыданий. Она хоть и женщина, но вряд ли поймёт страдания затюканной ботанши из-за кошмарного первого поцелуя. Вряд ли вообще кто-нибудь поймёт…

Нарыдавшись вдоволь, я сползла с кровати к батарее и, завернувшись в занавеску, приготовилась забыться в объятиях Морфея, чтобы, проснувшись в такой неудобной позе утром, заглушить душевные страдания физическими.

— Уууууу! Уууууу! — разрушая безмятежное спокойствие сгущающихся за окном сумерек, раздался над ухом надрывный рыдающий голос. Мой.

Я подскочила на месте и завертела головой, отыскивая источник шума. Получилось не сразу, так как мешала мгновенно превратившаяся в ловчую сеть занавеска.

— Ууууу! Ууууу! — перед носом замаячила маленькая чёрная прямоугольная коробочка. Я следила за ней, как кошка за привязанным на верёвочку бантиком, совсем не обращая внимания на держащего её в руке человека. Лишь когда щёлкнула кнопка, и голос моего двойника оборвался, я подняла глаза.

— Что это?

— Диктофон, — воодушевлённо откликнулся аспирант. — Пришлось отлучиться ненадолго и пропустить самую интересную часть. Хорошо, что мы живём в век развития информационных технологий, и всегда есть возможность наверстать упущенное в записи.

Он снова нажал кнопку, и из динамика раздался мой голос, на этот раз в ускоренном писке. Если лжежених хотел посмотреть, как я проваливаюсь под пол от стыда, он определённо в этом почти преуспел.

— Отдай! — Он вздёрнул руку вверх, и я цапнула пальцами воздух.

Садист, укоризненно цокая языком, покачал пальцем из стороны в сторону. Щёлкнула кнопка, и мой голос на диктофоне опять изменился, став низким и протяжным, как у пытающегося затрубить простуженного слона.

— Отдай! Отдай! — Я запрыгала вокруг аспиранта, словно шаманский колдун, исполняющий ритуальную пляску.

— Алле-оп! — Отступая назад, Ямато перебросил диктофон из одной вытянутой над головой руки в другую.

Я решила схитрить: закладывая очередной вираж, резко изменила направление, запрыгнула на оказавшуюся под боком кровать и, использовав её как трамплин, обрушилась на противника. Судя по треску, с которым мы повалились на пол, кресла-качалки у меня больше не было. Зато была куча новых синяков и трофейный диктофон. Ликующе гыгыкая, я отползла обратно к кровати и приступила к сладостному процессу стирания компромата. Ямато, кряхтя, как древний старик, пристроился рядом.

— Вроде бы курица, а по весу — настоящий слон.

— Бе-бе-бе, — перекривляла аспиранта я.

— Так чем тебе не угодил наш крикливый сосед?

Едва вернувшееся хорошее настроение как ветром сдуло.

— Ты всё равно не поймёшь.

— Как скажешь, — на удивление быстро сдался Ямато и, мгновенно потеряв ко мне интерес, занялся изучением свежих синяков. Даже обидно стало.

— Он меня поцеловал, — не выдержав, раскололась я.

— И всего-то? Ты избила парня за то, что он тебя поцеловал?

— Это был мой первый поцелуй! Тебе не понять, как много первый поцелуй значит для девушки.

— Если не хотела, зачем позволила?

— А что я могла сделать? Он набросился на меня прямо посреди улицы.

— Например, то же, что сделала с ним после.

— Тебе легко говорить. На тебя-то никогда похотливые идиоты не набрасывались.

Ямато мрачно усмехнулся:

— Мой первый поцелуй был в десять лет. Похотливая идиотка, которую меня заставляли называть старшей сестрой, решила, что ей нужно практиковаться, чтобы не упасть в глазах бойфренда. Я отбивался, но она позвала свою жирную подругу, и они вдвоём привязали меня в батарее.

— Ничего себе, — воскликнула я с неподдельным ужасом, моментально забыв о собственных проблемах. — А я-то всегда переживала, что у меня нет братика или сестрёнки.

— Я завидовал всем, у кого их не было.

Мне с трудом верилось, что в мире существует человек, который может заставить Ямато делать что-то против его воли. Ещё хуже получалось представить девушку, способную привязать его к батарее. Перед глазами сразу нарисовалась двухметровая культуристка в тигровом бикини. Её подругу моё воображение и вовсе превратило в прямоходящего медведя гризли.

— Чему улыбаешься? — прервал мои фантазии лженаречённый.

— Да так.

— Только попробуй кому-нибудь рассказать.

Я вновь показала ему язык.

Ямато занёс руку, как будто для удара, но, когда я, ожидая оплеухи, зажмурилась, обречённо вздохнул и опустил ладонь мне на голову:

— Вижу, к тебе вернулось обычное скудоумие. Так держать.

Хоть слова эти и прозвучали, как оскорбление, я поняла, что за ширмой их грубости кроется желание подбодрить, а потому в ответ кивнула и весело угукнула.

— Воркуете в темноту, голубки? — хитро улыбаясь, просунула в дверь голову тётя. — Уж простите, что мешаю, но к Анечке тут подружка пришла, Лючия.

— Какая ещё Лючия? — оторопела я. Уж не преподобная Мика ли пожаловала под этим псевдонимом?

Не знаю к счастью ли или к несчастью, но загадочной Лючией оказалась не рыжая бестия с кадилом, а смазливая почитательница бананов и Жозефа.

— А где же Лючия? — заглянув под коврик в прихожей, с сарказмом осведомилась у Люси я.

— Я и есть Лючия! — радостно сообщила девица. — Здорово придумала, да? А то наш общий возлюбленный — Жозеф, ты — Аннет, а я одна какая-то Люся. Чем я хуже? Я тоже хочу иностранное имя.

— Лючия так Лючия, — пренебрежительно дёрнула плечами я. — Так зачем пожаловала?

— Ах, да, — спохватилась Люся, — пусть твой камикадзе отвяжет Вадьку от тарзанки. Он ужо час с ней вокруг дерева на одной ноге скачет, как звезда балета.

— Ну, так пусть и дальше скачет, если хочет. Ямато тут причём?

— Дык он его к ней и привязал, за ноги.

— Как? Когда? — раздражение в моём голосе сменилось удивлением.

— Почём мне знать. Вадька вроде как с тобой мириться пошёл. А тут приходит соседка и говорит, что вы со своим его избили и привязали к дереву вверх ногами. Ну, мы разобрались, одну ногу вытащили, а на второй морской узел какой-то, не развязать. — Люся лениво зевнула. — Вот скачет теперь там, балерун недоделанный. Уж не знаю, что он учудил, но не с чудищем же его там на ночь оставлять.

Я с трудом превозмогла желание рвануть наверх и расцеловать лжевозлюбленного. Видимо, не так уж наплевательски он относится к роли моего жениха, раз, даже не зная, чем мне так насолил Вадька, взялся отомстить. Или же меня такой подход, напротив, должен пугать?

— Так что с Вадькой-то делать-то будем? — напомнила о себе Люся.

— А вы поступите с ним, как Александр Македонский с Гордиевым узлом.

— Это как, — захлопала глазами девица, не знакомая ни с Александром, ни с Гордием, ни с его узлом.

— Разрубите пополам, — доходчиво разъяснила я.

— Вадьку?

— Узел!

— Вот ещё, из-за Вадьки тарзанку портить, — искренне возмутилась Люся. — Ладно, раз и ты не знаешь, как быть, пусть сам разбирается. Я сделала, что могла, теперь и спаточки можно идти.

Во мне даже сочувствие к бывшему поклоннику проснулось: не везёт ему на нас, девушек. Этой верёвки для него жалко, а уж я после случившегося и подавно пальцем не пошевелю.

Позже я узнала, что домой Вадька в тот вечер всё-таки добрался. Вместе с суком, который покончил жизнь самоубийством, не вынеся навязанной ему карьеры балетного станка. О поцелуе я старалась больше не вспоминать: убедила себя, что первым подарившем его мужчиной стал не Вадька, а лизнувший меня много лет назад в губы пёс по кличке Засранец. Так что вся эта история разрешилась довольно безобидно, и в моей жизни опять воцарился мир и покой. Увы, относительный и очень недолгий.