Куяшский Вамперлен

Глава 17

Вновь начавшийся дождь размывал безликую улицу за окном. Безжалостный октябрьский ветер уже сорвал с деревьев последние яркие пятна листьев, и в городе воцарилась унылая серость межсезонья.

С того момента, как мы с Ямато расстались на вокзале, прошло уже больше недели, и, дни напролёт валяясь на диване в своей пустой квартире, я всё глубже погружалась в пучины осенней депрессии.

— Тот в здравой памяти не проживёт и дня, кто будет в вас влюблён…

Вздрогнув, я затравленно завертела головой в поисках того, кто посмел так бестактно извлечь из глубин моей души и озвучить самое сокровенное. Говорил телевизор, на пульте от которого, как выяснилось, я лежала. "Гусарская баллада", один из моих любимых фильмов, уже близился к финальным титрам, но, не успела я расстроиться по этому поводу, как в дверь позвонили. Нежданным гостем оказалась Женька.

— Привет, — монотонно, как обычно, поздоровалась приятельница.

— Привет. — Я жестом пригласила её в зал.

— К сессии готовишься? — Девушка с опаской покосилась на разбросанные по полу распечатки манускрипта Версаля, которые я тщетно пыталась расшифровать в те моменты, когда депрессия немного отступала.

— Да нет, учёба у меня сейчас вообще не идёт — чувствую себя маринованным огурцом.

Женька сдвинула брови, очевидно, пытаясь вообразить, как должен себя ощущать сей овощ.

— Ты что-то хотела? — отвлекла её от размышлений я.

— Угу. У тебя телефон не работает?

— Не проверяла. Возможно. Сомневаюсь, что родители исправно за него платили в моё отсутствие.

Приятельница кивнула чему-то понятному только ей и, достав из кармана смартфон, пару раз легонько стукнула пальцем по сенсорному дисплею. Затем она протянула аппарат мне.

— Держи.

— Зачем?

— Тебя.

Ничего не понимая, я поднесла смартфон к уху:

— Алло?

— Завтра в четыре, с вещами, — послышался оттуда голос Ямато. — Записывай адрес.

Ошарашенная, я подобрала с пола листок и застенографировала всё, что продиктовал аспирант.

— Записала?

— Угу.

— Повтори.

Я послушно зачитала свои каракули.

— Молодец. До встречи. — Ямато отсоединился, а я так и осталась стоять с открытым ртом и вытаращенными глазами. Женька, устав ждать, сама выудила из моих застывших пальцев смартфон, и, коротко кивнув в знак прощания, направилась к выходу.

— Откуда? — ошеломлённо выдохнула ей вслед я.

— Атрокс скинул его номер. Сказал, что срочно.

— …

— Ну, я пошла.

Есть такая музыка, в которой растворяешься, переставая быть собой: потаённые струны души вибрируют в тон гитаре и басу, сердце бьётся в ритме ударных, по коже легко, как умелые пальцы по клавишам, пробегают приятные мурашки. Внутри тебя гремит оркестр эмоций, но одновременно ты чувствуешь необычайное умиротворение, такое, что кажется, теперь и умереть не жалко. Подобные ощущения всегда вызывали у меня песни Дины Беляны, но я и представить не могла, что почувствую то же самое, всего лишь услышав резкую, немелодичную трель звонка над дверью, отделяющей меня от человека, которого я люблю. Гитара, бас, ударные, клавиши, — всё это услужливо дорисовало воображение, в реальности же было лишь дребезжание звонка и мои трясущиеся от волнения пальцы. Когда щёлкнул замок, я уже дошла до такого состояния, что готова была, разрыдавшись от счастья, кинуться Ямато на шею. Но за дверью оказался не он.

— Здорово! — Передо мной стоял высокий, поджарый парень, поразительно напоминающий одного из тех шаблонных морских пехотинцев, которых любят показывать в американских боевиках.

— Здравствуйте, — испуганно пролепетала я. — Простите, квартирой ошиблась.

"Пехотинец" сложил на груди накачанные, с выступающими венами руки и, окинув меня оценивающим взглядом, довольно оскалился:

— Не ошиблась. Заходи.

— Нет, всё-таки ошиблась. — Я попятилась назад.

— Ты ведь Анька?

Я, удивлённая тем, что он знает моё имя, робко кивнула.

— Я Arch-Vile, можно просто Арч.

— Красивое имя, — соврала я, продолжая бочком продвигаться к лестнице.

— Это прозвище. "Doom" знаешь?

— Только Думу, государственную.

Он запрокинул голову и неприятно рассмеялся. Я, воспользовавшись заминкой, пустилась наутёк, но уже пролётом ниже меня остановили, ухватив сзади за ручку рюкзака.

— Помогите! — успела выкрикнуть я прежде, чем мне заткнули рот ладонью и поволокли обратно.

— Какая буйная, — ухмыльнулся "морпех", пропуская сообщника в квартиру. Смекнув, что, если не удеру до того, как позади захлопнется дверь, второго шанса уже не будет, я неистово впилась зубами в ладонь, зажимавшую мои губы. Раздался сдавленный вскрик — меня больше ничто не сдерживало, но побег всё равно сорвался, вернее, я сама его отменила, как только, обернувшись, увидела, кто на меня напал. Ямато поднял голову, и, когда наши взгляды встретились, мне показалось, что я совершаю затяжной прыжок с парашютом. Аспирант, однако, моей радости от встречи не разделил.

— Ты мне руку прокусила!

— А ты меня напугал до смерти!

— Не я, а он. — Фольклорист ткнул пальцем в "морпеха".

— Грязный поклёп! Если б я её напугал, она бы уже в психушке лежала, как наш почтальон, — расплылся в мечтательной улыбке тот.

— Одни слабоумные вокруг, — сквозь зубы процедил Ямато. — Где аптечка?

— У меня, — откликнулся Арч.

Аспирант, досадливо процедив сквозь зубы что-то непонятное, скрылся за дверью в конце коридора. Я мышкой шмыгнула за ним. Комната "морпеха" выглядела более чем экстравагантно: из мебели там обнаружился только компьютер с огромным широкоформатным монитором и некое подобие матраса, зато все стены были заклеены плакатами, изображавшими страшных вооружённых мужиков с перекошенными лицами, а на полу громоздились завалы из дисков, пустых пивных бутылок и прочего хлама.

Ямато флегматично пнул ногой одну из многочисленных мусорных пирамид и, не обнаружив на её развалинах аптечки, приступил к разрушению следующего памятника нечистоплотности.

— Странный у тебя сосед по квартире, — не удержалась от комментария я, о чём тут же пожалела, ибо в комнату просунулось невозмутимое, как кирпич, лицо "морпеха":

— Я не сосед, я хозяин квартиры, причём нагло обманутый. Шесть лет назад этот якудза приехал поступать в институт и попросил приютить его на пару недель по старой дружбе. До сих пор не ясно, когда же эта пара недель закончится.

— Я здесь только из уважения к твоим родителям, — парировал Ямато. — Ты же, когда за свои бесконечные игры засаживаешься, о еде и сне забываешь. Вот помрёшь в один прекрасный день, разлагаться начнёшь, вонять — соседи отравятся и иск за ущерб здоровью предъявят бедным старикам…

— Зараза! — На самом деле Арч употребил другое, куда менее приличное слово, но я не повторила бы эту пакость даже под угрозой расстрела. — Я, если хочешь знать, в последнее время вообще к компьютеру не прикасался.

— Ну-ну, — Ямато с невозмутимым видом обрушил очередную пирамиду. — А это ещё что за дрянь?

Я с любопытством заглянула в центр кучи и обнаружила там человеческую руку. Лицо моё побелело от ужаса.

— Не волнуйся, она резиновая, — успокоил меня "морпех". — От куклы из секс-шопа, которую мне бывшая подарила в честь разрыва. Чувством юмора блеснуть захотела, дура. Мол, вот она — девушка твоей мечты. Возвращаю теперь подарок по частям в мусорных пакетах. Если кетчупом полить и на дверную ручку повесить, вообще отлично получается.

— И не жалко тебе её? — усмехнулся Ямато, не отрываясь от поисков.

— Жалко, конечно. Как-никак, единственная девка, которая не достаёт тупой болтовнёй и не пилит за то, что, я, якобы, лентяй и мало зарабатываю. Когда первый кусок отрезал — сердце кровью обливалось.

— Я о Макаровой.

— А Ксюху-то чего жалеть? Первая начала, да ещё участкового на меня натравила: мол, хулиганю под её дверью. Наивная. Как будто не знала, что я в прокуратуре работаю.

Пока Арч обличал недостатки своей бывшей девушки, Ямато откопал-таки аптечку и, спешно залив следы моих зубов зелёнкой, покинул комнату. Мне показалось, что он зол и специально оставил меня наедине со своим другом-расчленителем, но, едва я успела испугаться, из коридора донёсся голос фольклориста:

— Где ты там застряла? У нас автобус через полчаса.

Облегчённо вздохнув, я извинилась перед "морпехом" и вихрем вылетела из его неуютной комнаты. Приятель Ямато принадлежал к тому типу людей, которого я побаивалась и всячески старалась избегать. Потому меня ни капельки не расстроило то, что наше знакомство оказалось сколь коротким.

Когда мы добрались до автовокзала, уже стемнело.

— Ну и денёк, — устало выдохнула я, рухнув на сиденье у окна. — Сколько примерно автобус идёт до Куяша?

— Он не идёт до Куяша.

— То есть как? Куда же мы тогда едем?

— В город, где я жил до поступления в институт.

— Зачем?

— Хочу кое-что поискать в доме моей наставницы.

— Ясно. А о её связи с Бадей выяснил что-нибудь?

— Нет.

— А о Леонардо Гуччини?

— Насчёт него болотный упырь Ёся не врал. Этот тип действительно возглавляет кучу организаций по защите прав нежити.

Автобус загудел, готовясь к отправлению. У меня ещё остались вопросы, но Ямато чуть заметно кивнул на тётку, плюхнувшуюся на сиденье в соседнем ряду. Мадам бесцеремонно склонилась в нашу сторону с явным намерением поучаствовать в беседе.

Аспирант прикрыл глаза, притворяясь спящим, а я, отвернувшись к окну, стала наблюдать, как залитые тусклым оранжевым светом улицы уплывают вдаль, сменяясь вереницей тёмных деревьев вдоль дороги. За этим отупляющим занятием меня и настиг проказник-Морфей.

Три с половиной часа в пути пролетели незаметно. Я даже вздремнуть толком не успела, когда Ямато растолкал меня и выволок в промозглую слякоть октябрьской ночи. Казалось бы, от холода мне полагалось взбодриться, но, единожды завладев моим телом и разумом, настырный Морфей не желал отступать. Сначала лженаречённый ещё пытался заставить меня переставлять ноги самостоятельно, но очень быстро сдался и позволил забраться к нему на спину. Не знаю, как мне удалось уснуть в таком положении, но факт остаётся фактом: в себя я пришла от ощущения падения.

Прежде, чем я успела понять, куда и зачем лечу, под спиной возникло что-то мягкое. "Кровать" — констатировала я, осторожно приоткрыв глаз.

— Не разлёживайся особо, я снял комнату на час.

— А? Что?

— Я в душ, — не стал утруждаться разъяснениями лженаречённый.

Я обвела взглядом опустевшую комнату: судя по обстановке — гостиничный номер. Но разве мы не собирались остановиться у родителей Ямато? Зачем он привёл меня сюда? Неужели для того, чтобы…

Неожиданная догадка стала для меня таким потрясением, что на пару минут я потеряла способность двигаться, а едва оцепенение спало, вскочила с кровати и, впившись пальцами в волосы, принялась лихорадочно нарезать круги по комнате. Не то, чтобы Ямато мне не нравился, но к такому стремительному развитию отношений я готова не была. Если уж лженаречённый и впрямь меня любит, то сначала должен признаться, затем предложить встречаться, потом дождаться, пока я разрешу себя поцеловать… Хотя, он уже меня поцеловал, причём безо всякого разрешения… И официально мы уже два месяца как помолвлены… Выходит, то, что он хочет сделать, это нормально? Нет! Я просто не могу на такое согласиться! Настоящая женщина должна от рождения и до гроба хранить верность своему мужу: и когда его ещё нет, и когда его уже нет. Ну ладно, в исключительных случаях допустимо пожертвовать собой, как Сонечка Мармеладова, но просто так, развлечения ради — ни за что на свете!

Звук падающей воды оборвался внезапно. В панике я галопом проскакала к кровати и, водрузив на баррикаду из подушек стул, выставила его ножками вперёд на манер пулемёта. Я была настроена биться за свою честь, как белорусский партизан за Родину, но вся моя решимость канула в лету, когда одетый лишь в джинсы лженаречённый вышел из ванной, растирая полотенцем мокрые волосы.

Он посмотрел на меня… и я растаяла, как восковая свеча.

— Собирайся, мы уходим.

— А? — Голос мой почему-то прозвучал разочарованно.

— Стрелковый батальон повержен. — Аспирант засветил мне в лицо полотенцем. — Всем выжившим срочно покинуть окопы.

Я возмущённо фыркнула и скомкала мокрую тряпку, готовясь к ответной атаке, да так и замерла с возведённой для броска рукой.

— Что с тобой? — Я изумлённо указала пальцем на волосы лженаречённого, сливавшиеся теперь по тону с чёрной водолазкой, которую он успел натянуть.

— Это мой натуральный цвет. Смотрится странно?

— Нет, но…необычно. Теперь ты действительно похож на японца. Раньше не так в глаза бросалось.

— Знаю. Потому и крашусь.

— Тогда зачем сейчас… обратно?..

— Мой старик считает, что красить волосы — прерогатива женщин и лиц нетрадиционной ориентации. Не хочу, чтобы он взбесился ещё и из-за этого.

— Ещё и? — настороженно переспросила я.

— Мы не очень хорошо ладим.

— Тогда, может быть, мне лучше здесь остаться? Вдруг он разозлится, что ты постороннего человека привёл.

— Наоборот — при тебе он будет вести себя сдержаннее. Правда, придётся, наверное, нам… Хм-м… — Лженаречённый призадумался, а затем, кивнув чему-то ведомому лишь ему, с ногами забрался на кровать и решительно придвинулся ко мне. Не готовая к такому повороту, я снова ударилась в панику. Слишком близко! Моё бедное сердце сейчас…

Сидя на коленях, Ямато положил ладони перед собой и опустил голову так низко, что практически уткнулся носом в кровать.

— Запомни, это догэдза.

Догэдза оказалась несложным, но зато весьма практичным церемониальным поклоном. Она не только давала возможность продемонстрировать кому-то высшую степень почтения, но и позволяла незаметно вздремнуть, пока этот кто-то на тебя орёт. Впрочем, уснуть под аккомпанемент раскатистого баса отца Ямато мог разве что глухой. Я же, подобным недугом не страдавшая, тряслась как осиновый лист и мечтала поскорее убраться из дома лженаречённого. А ведь как хорошо всё начиналось…

Дом родителей Ямато, как я и предполагала, был выстроен в японском стиле: невысокие стены, огромные окна, массивная крыша. А вот сами родственники оказались весьма далеки от образов, созданных моим воображением. Мачеха аспиранта, белокурая женщина по имени Ольга, своей красотой напомнила мне Дину Беляну. Она чуть не расплакалась от счастья при виде пасынка, и всё же расплакалась, когда тот представил меня, как свою невесту. Отец лжевозлюбленного тоже сперва показался мне довольно милым. Невысокий и плосколицый, он не имел ничего общего с сыном, но было в нём что-то неуловимо трогательное. Увы, в отличие от жены, возвращению отпрыска он не обрадовался, напротив, сделал такое лицо, будто пытался разжевать лимон. А потом он заговорил… Японскую речь я слышала лишь однажды, когда смотрела исторический фильм про самураев с субтитрами, но даже боевые кличи бравых воинов звучали не так устрашающе, как голос этого безобидного на первый взгляд человека. Ямато невозмутимо ответил ему, тоже на японском, и мужчина, побагровев от злости, начал звучно глотать ртом воздух. Со стороны казалось, будто он подавился невидимым лимоном, который пытался разжевать до этого.

Лжесвёкор выплюнул ещё какую-то короткую фразу, и Ольга, опустив голову, покинула комнату. Как только она задвинула за собой створку двери, Ямато подал мне ранее оговоренный знак, и мы синхронно рухнули на пол.

Словесная экзекуция продолжалась около часа. Благодаря тому, что отчитывали нас на японском, самооценка моя практически не пострадала, чего нельзя было сказать о теле: ломоту терпеть становилось всё труднее.

— Не подавай виду, что устала, — чуть слышно шепнул лженаречённый, когда его отец, раздражённо прохаживавшийся взад-вперёд, повернулся к нам спиной.

— Стараюсь, — сквозь зубы проскулила я.

Прошло ещё долгих пятнадцать минут, прежде чем лжесвёкор закашлялся и, смерив нас уничижительным взглядом, вышел из комнаты.

— Отбой. — Ямато лениво поднялся с колен.

Я не смогла повторить столь сложный манёвр, лишь вытянула ноющие от боли ноги и со стоном перевернулась на спину.

— Молодец, хорошо держалась.

— Он тебя простил?

— Официально — пока нет, но по сути — да.

— А он всегда такой?

Фольклорист неопределённо пожал плечами.

— Ты уж прости нас за подобный приём. — В дверях появилась Ольга, и в комнате как будто стало светлее. — Мой муж возглавляет областную федерацию восточных единоборств и потому слишком привык командовать. — Она с улыбкой посмотрела на Ямато. — Но согласись, у отца есть причины сердиться. Кое-кто сбежал из дома после окончания школы и ни разу не сподобился навестить семью за все эти годы.

— Я звонил, но старик сразу начинал орать и…

— Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается — перебила женщина. — Я знаю, что на самом деле вы с отцом рады снова видеть друг друга. А мы с Анечкой уже по горло сыты вашими разборками, так что давайте забудем о них хотя бы на время и немного поспим. Уже первый час ночи.

— Поспать было бы не плохо, — охотно согласилась я.

— Я тебе уже постелила. — Улыбнувшись мне, женщина повернулась к пасынку. — Проводи Анечку в комнату своей сестры.

Увидев, где буду спать, я чуть не умерла от восторга. Комната оказалась настоящим раем для фаната Дины Беляны: горы дисков, постеры с автографами, картонная фигура певицы в полный рост, даже одеяло и тапочки у кровати были с изображением Дины.

— Мне правда можно здесь остаться?

Ямато лишь презрительно фыркнул.

Робко, боясь, что всё происходящее — лишь сон, который можно разрушить одним неловким движением, я подошла к кровати и дотронулась до Дининого лика на одеяле.

— Твоя сестра точно не будет против? — на всякий случай уточнила я.

— Она появляется дома не намного чаще меня.

— Жаль, я бы хотела с ней познакомиться.

— Кто бы сомневался. — Аспирант обвёл взглядом комнату, и на лице его отразилось неподдельное отвращение. — Будь осторожна. Не ручаюсь, что эта ведьма не разводила здесь гадюк.

Едва Ямато ушёл, я кинулась рассматривать сокровища его сестры. Оторваться от сего увлекательного занятия удалось только на рассвете, потому к завтраку я вышла помятой и разбитой. В гостиной меня уже поджидал отец лженаречённого. Сегодня он был одет в какую-то национальную японскую одежду с тёмным верхом и светлым юбкоподобным низом, отчего выглядел особенно грозно. Я непроизвольно вжала голову в плечи, когда его взгляд остановился на мне.

— Суварэ! — тоном военачальника гаркнул мужчина.

Я поняла, что если сию же секунду не исполню это загадочное "суварэ", лжесвёкор наглядно продемонстрирует мне, насколько хорошо владеет восточными единоборствами. С отчаяньем загнанного зверя я воззрилась на Ямато, вошедшего в комнату вслед за мной. Тот чуть заметно кивнул на пол, из чего я сделала вывод, что должна отвесить какой-то церемониальный поклон. Так как все мои познания о японской вежливости пока ограничивались догэдзой, пришлось пойти ва-банк и продемонстрировать её. Как только я почтительно растянулась на полу, лжевозлюбленный поджал губы, пытаясь сдержать смех, а его отец выглядел хоть и обескураженным, но не рассерженным, из чего я сделала вывод, что решение оказалось неправильным, но не таким уж и плохим.

— Глупая девочка, я велел тебе сесть, — снисходительно перевёл лжесвёкор.

Облегчённо вздохнув, я встала и завертела головой в поисках стула. Лженаречённый, поймав мой взгляд, снова кивнул вниз. Я непонимающе нахмурила брови. Тогда, жестом велев мне повторять за ним, аспирант уселся прямо на пол, подогнув ноги под себя и сведя колени. Как я узнала позже, эта садистская поза, от которой жутко затекают конечности, у японцев называется сэйдза. Ей знакомство с культурой Страны восходящего солнца я предпочла бы и закончить, но отец Ямато не дал мне такой возможности. Он вновь что-то гаркнул на японском, и Ольга, одетая сегодня в кимоно, разложила перед нами набор для каллиграфии. Я нервно сглотнула, ожидая, что сейчас лжесвёкор заставит меня измарать девственно чистую рисовую бумагу своими каракулями, а затем, убедившись, что они не имеют ничего общего с иероглифами, примется отрабатывать на мне приёмы по выворачиванию рук. Однако вопреки моим ожиданиям он взялся за кисть сам. Воспользовавшись тем, что лжесвёкр отвлёкся, я взглядом побитого щенка воззрилась на лженаречённого, но нашла в его глазах лишь азарт живодёра, промышляющего утоплением маленьких милых зверушек. Я бы и сама сейчас с радостью утопилась…

— Читай, — не дал мне совершить мысленное самоубийство отец Ямато.

Я взглянула на лист, и с моих губ сорвался вздох облегчения. Мужчина изобразил вовсе не иероглифы. На бумаге красовались две простенькие картинки: буква "ш" с удлинённой средней чертой и окошко с крестовидной рамой, наподобие тех, что часто рисуют дети. Чтобы разгадать ребус, мне понадобилась всего пара секунд.

— Шрам! — победно выпалила я. — "Ш" — это как "х" в задачках по математике, неизвестное количество то есть, а квадратик — это рама, получается "ш рам".

Отец Ямато выпучил глаза так, что стал похож на раздавленную лягушку, Ольга прикрыла губы рукой, пряча улыбку, а лженаречённый и вовсе, согнувшись пополам, давился от беззвучного хохота.

— Понял, как твоя жена будет читать свою фамилию? — кивнул сыну отец.

— Аня выучит японский, — отсмеявшись, заверил родителя Ямато. — Она способная, была круглой отличницей в школе.

— В институте тоже, — обиделась я.

— Учишься? — уже более доброжелательно поинтересовался лжесвёкор. — На кого?

— Учительница русского языка и литературы, — продемонстрировал знание моей биографии лжевозлюбленный.

— А ты?

— Учился на юриста, сейчас в аспирантуре, — мастерски вывернулся Ямато, как всегда, не сказав ни единого слова лжи.

Отец выглядел довольным. Мне даже жаль его стало: будет теперь хвастаться знакомым, что вырастил уважаемого юриста, не подозревая, чем его сын занимается на самом деле.

— Время уже к обеду, а мы ещё не завтракали, — воспользовавшись паузой, привлекла внимание к более насущному вопросу Ольга.

— И правда. — Мгновенно забыв о нашем с Ямато существовании, глава семейства повернулся к жене. — Чем сегодня моя хозяюшка нас побалует?

— Мисо-борщ, — кокетливо ответила женщина.

— Может быть, вы хотели сказать мисо-суп? — неуверенно переспросила я, припомнив меню японских ресторанов.

— Нет, мисо-борщ, — радостно повторила Ольга. — Это моё фирменное блюдо.

По вкусу "фирменное блюдо" напоминало щи, однажды уже побывавшие в чьём-то желудке. Пришлось собрать всё самообладание, чтобы не выдать тех мук, которые испытывал мой пищеварительный тракт при каждом глотке.

— А ты чего не ешь? — грозно спросил у Ямато отец.

— Аппетит пропал.

— Ах ты, паршивец! — Мужчина вскочил с места.

— Успокойся, дорогой, — остановила мужа Ольга. — Главное, что Анечке нравится.

Всё семейство дружно уставилось на меня как раз в тот момент, когда я собиралась сдаться и сплюнуть остатки отравы обратно в тарелку. Пришлось, выдавив улыбку, проглотить.

В награду же за свою стойкость я как всегда получила одни упрёки.

— Зачем было жрать эти помои? — с упрёком спросил Ямато, как только мы, покончив с завтраком, отправились в дом его наставницы. — Самоистязания самоистязаниями, но всему же должен быть предел.

— Не хотела расстраивать твою мачеху, — с трудом выдавила я.

— Надо было знак подать, я бы что-нибудь придумал.

— Спасибо, что говоришь это только теперь.

— Пожалуйста.

Я хотела отвесить аспиранту пинок, но отягощённое мисо-борщом тело откликнулось на сию попытку новым приступом тошноты. Обхватив ладонями рот, я попыталась убедить чудо-блюдо побыть внутри ещё немного, хотя бы до тех пор, пока на горизонте не нарисуется уборная.

— Беги, я здесь подожду, — угадал мои мысли лженаречённый.

Когда я, значительно менее зелёная и куда более весёлая, вернулась, Ямато, как и обещал, ждал у высокого кирпичного забора соседнего дома, но был он уже не один. Рядом, уперев руки в боки, стояла пожилая женщина с повязанными косынкой тёмными волосами.

— Эта? — оживилась она, приметив меня.

Ямато кивнул.

— Уже и невеста есть… Эх, как быстро дети растут. — Женщина с грустью покачала головой. — Ну что ж, проходите, провожу вас в комнату Алимы. Я там ничего не трогала с тех пор, как она исчезла.

— Алима? — шёпотом переспросила я у фольклориста, пока мы разувались. — Твоя наставница случайно не Алима Бадарханова?

— Ты знаешь об Алиме Бадархановой? Я удивлён.

— Как же можно не знать о мировом светиле метафизики, уфологии и парапсихологии? — без зазрения совести процитировала Коноплю я. — Так это она?

— Да.

Теперь, когда стало известно, что мы идём в гости к знаменитости, энтузиазма во мне заметно прибавилось. Алима Бадарханова, конечно, не Дина Беляна, но о том, чтобы попасть в дом звезды уровня Дины, я и мечтать не смела.

Женщина привела нас в просторную, но довольно неопрятную комнату, заваленную книгами:

— Это кабинет Алимы. Здесь она держала все свои бумаги. Не буду вам мешать. Как закончите, позовите.

Мать исследовательницы ушла, оставив нас вдвоём. Аспирант тут же прилип к стеллажу с толстыми архивными папками, а я, будто заворожённая, смотрела, как при каждом движении переливаются в его непривычно тёмных волосах отблески солнечного света, струящегося сквозь окно. Когда Ямато присел на корточки, разглядывая корешки книг на нижней полке, я, забывшись, попыталась смахнуть дразнящие блики рукой.

Фольклорист чуть заметно вздрогнул от прикосновения, обернулся и, приподняв левую бровь, вопросительно уставился на меня.

— Прости, — вспыхнула я, пряча за спину поспешно отдёрнутую руку. — Мне нехорошо что-то. Наверное, из-за борща. Пойду прилягу, пожалуй.

Не в силах больше скрывать смущение, я кинулась прочь.

— Эй! — Лженаречённый бросился было за мной, но полка, за которую он ухватился, когда вставал, обвалилась, засыпав его достижениями печатной промышленности.

Я вылетела из комнаты, радуясь, что объяснений удалось избежать, но всё-таки краем глаза успела заметить, как Ямато, низко опустив голову, рассматривает какой-то клочок бумаги на полу. Лица его я видеть не могла, но плечи аспиранта подрагивали, будто бы от беззвучного смеха. Впрочем, тогда я решила, что мне показалось.