Домой Павлов добрался многое успевший, но почти опустошенный. Спасибо Ковтуну, он, как и обещал, вышел на генпрокурора, и Артему не понадобилось ни на кого давить: дело по поводу гибели отца немедленно завели, и, похоже, кто-то даже чем-то занялся.
«А еще и к Коробкову придется съездить!» – с ужасом подумал Артем, открывая родную дверь непривычным огромным ключом Губкиных.
Вопреки нормальному рабочему расписанию, он который день подряд работал на какие-то общественные нужды: то подъезд ремонтировал, то жильцов спасал, то молодоженам Губкиным ордера выбивал. К тому же – о ужас!!! – все это сделал абсолютно бесплатно. Ни тебе гонораров, ни тебе славы. Ни пиара, ни долларов! Павлов тихо прикрыл за собой дверь и глянул в зеркало в прихожей.
«Еще пару таких недель, и можно получать премию имени матери Терезы…»
– Николай, – негромко позвал он главу подселенной семьи. – Лида…
Квартира отозвалась тишиной – видимо, «подселенцы» гуляли, и Артем с облегчением вздохнул: сегодня ему хотелось побыть одному.
Павлов снова посмотрел на свое отражение в зеркале. На него нахально пялился крепкий здоровьем, неплохо одетый пижон, как-то совсем непохожий на вконец заезженного беззаконием нормального русского адвоката.
– Ну и кому ты будешь рассказывать про свои проблемы? А? Наглый ты. Сытый. Даже откормленный. Эх, Павлов, Павлов, доиграешься! – погрозил сам себе кулаком и, даже не заглянув на кухню, отправился возиться с бумагами. Ему позарез надо было перерыть все оставшиеся от отца документы, и прежде всего следовало выяснить, есть ли в природе договор на приватизацию квартиры или все это бредовые фантазии обиженного адвокатского самолюбия.
– Эх, права мамуля. Лицом к лицу лица не увидать. Бегаю по судам, спасаю обездоленных олигархов. А родному отцу вовремя не помог документы на квартиру оформить как следует.
Он ходил из угла в угол, выдергивая то один, то другой документ. Открыл уже проверенный сейф, еще и еще раз переворошил одну за другой все бумаги и таки увидал затерявшийся в одной из папок тоненький файл, на котором почерком отца было выведено: «Документы на квартиру».
– Ага! Так-так. Иди-ка сюда, красавчег! Как же это я тебя не заметил раньше? – вытряхнул он содержимое. Ничего утешительного. Старенький пожелтевший ордер на заселение, выданный еще МИДом СССР. Квитанции. Выписка из домовой книги. Зарегистрирован один – Андрей Андреевич Павлов.
– А это что за квиток? – Артем развернул сложенный пополам корешок приходного ордера из сберкассы. Хлопнул себя по лбу: – Эврика! Эврикака-ка-ка-кака! Ах, какая кака! – тут же одернул себя Артем и для невидимых зрителей сообщил: – Уважаемые господа присяжные заседатели, я никого не хотел обидеть. Дело в том, что «кака» с любимого мною норвежского переводится «конфетка». Так что я вполне мог сказать: «Ах, какая конфетка!»
Это действительно была конфетка. Артем нашел квитанцию, согласно которой Павлов А. А. оплатил стандартную государственную пошлину за приватизацию квартиры. Мало того, в ней был аккуратным убористым почерком отца указан номер договора о приватизации жилья – «67/015-11/27-ААП». Что явно можно было расшифровать как договор с А. А. Павловым от 27 ноября. Это уже само по себе было важным свидетельством в пользу существования права Артема на квартиру отца.
– Остается найти сам договор.
Только при наличии договора можно было получить свидетельство о собственности. И лишь на основании этого свидетельства нотариус мог переоформить квартиру на сына-наследника. Но ключевого документа – самого договора – не было. Артем выложил на стол все, что нашлось в сейфе: грамоты, наградные документы, ветхие дореволюционные документы давно умерших отцовских родителей, заполненная почерком отца стандартная тетрадка в клеточку на сорок восемь листов… но не договор.
Артем вздохнул, подхватил отцовскую тетрадочку и двинулся на кухню. Налил себе чаю и открыл первую страницу. «Дневник А. А. Павлова» – значилось на ней, и внизу – короткая запись: «Моему сыну завещается. Продолжи мой труд, сынок! А. А. П.». Брови Артема машинально поднялись. Папа, и при жизни не слишком открытый, оставил очередную загадку.
«Май 1979 г. В Лондоне виделся с ХХ-3, – вслух прочитал он первую строку, – он по-прежнему выстраивает «систему всемирного страхования». Необходимо противодействовать».
Артем опустил взгляд ниже.
«Июнь 1980 г. Нью-Йорк. На конференции по разоружению видел ХХ-2. Выступал в кулуарах за активную помощь СССР. Осуждал правительство США за блокаду Олимпиады в Москве. Маскируется под друга нашей страны».
Артем заинтересовался. Он помнил, как тяжело дался работающему в МИДе отцу Олимпийский год в Москве. По крайней мере, домой папа приходил совершенно выжатый.
«Франция. Париж. Лето 1982 г. В Фонтенбло обедали с ХХ-5. Прямо пытался купить. Говорил о высоких материях, марксизме, социализме. А глаза бегают. Надо проанализировать, как его прижать. Передал информацию ВВ. Работает…»
Дальше шли совсем уже какие-то криптограммы и шифровки: «Дж. Ср., Зб. Бз., Кн. Рс., Рн. Рг., Гн. Гн.». Затем – числа, означавшие не то даты, не то возраст, не то стоимость. Разобрать, о чем речь, без ключа к этому шифру было невозможно.
Артем захлопнул дневник. Помотал головой вправо-влево. Хрустнули позвоночные суставы. Он потер виски и резко выдохнул:
– Пфф-фу-у-у! Ой, папа, лучше бы ты поподробнее написал, что у тебя получилось с договором о приватизации. Пойду-ка я спать.
Завтра ему предстоял очередной нелегкий день.