Лабиринт Ариадны

Покупает себе скромный букетик цветов — просто порадоваться. Смотрит в небо, которого не видно из-за света небоскребов и мечтает о чем-то… О чем мечтают все женщины, которым осталось совсем немного до тридцати?

О любви, конечно.

О том, что где-то есть совсем особенный человек, который не проводит все вечера за монитором и не требует готовить ему ужин, а сам хочет радовать тебя и сладостями, и вином, и новыми гаджетами. И еще с ним можно обниматься и вместе смотреть сериалы, хрустя вкусняшками.

Пусан — город контрастов.

Так бы я его назвала — иронично, с намеком на то, что любой город может повернуться к тебе как сияющей стороной, показывая, что его граждане живут в будущем со скоростными поездами, роботами-доставщиками и молодежью, знающей английский не хуже, чем родной.

А может — другой. Той, где под эстакадами из двадцать второго века залегают глубокие колеи грязи из века десятого, а на трухлявые столбы намотаны километры жирных черных проводов.

Город может ослепить огнями тысяч разноцветных вывесок, от которых начинает болеть голова через пять минут, а может — умиротворить крошечным садиком в колодце домов, в котором плещется фонтан в пруду и квакают лягушки, невесть как выживающие между широкими магистралями, шум которых мешается с шумом прибоя.

До прибоя мне пришлось добираться на такси, потому что я напрочь запуталась в сплетениях перекрестков и огнях улиц.

Очень уж хотелось дотронуться до Японского моря хотя бы одним пальчиком ноги.

Я даже сняла ради этого кроссовки и пробежалась по прохладному мокрому песку босиком.

Попыталась ощутить разницу между Азией и Европой, но почему-то ничего, кроме прохлады воды не ощутила.

— Конбэ! — сказала я морю, подняв бутылку соджу со вкусом зеленого винограда, которой разжилась в супермаркете, пока представляла себя кореянкой.

Свежий и яркий его вкус — будто бы вовсе без алкоголя! — сыграл со мной злую шутку.

Допив бутылку до конца, я попыталась встать с песка и поняла, что недооценила коварство «легкого» напитка. Пришлось подниматься сначала на четвереньки и только потом на ноги.

Почему-то это меня ужасно рассмешило. Я так и смеялась, пока вызывала такси, смеялась в машине, вызывая ответную улыбку водителя — и особенно смеялась, когда швейцар открыл мне двери отеля и поклонился.

— Итадакимас! — пожелала я ему приятного аппетита по-японски, складывая руки в индийском жесте «намасте». Голова так приятно кружилась, что приходить в себя не хотелось совершенно. Поэтому я добавила шепотом и по-русски: — Вы Руслана не видели? Или Ника? Мне ни в коем случае нельзя попадаться им на глаза!

В ответ швейцар задвинул мне целую речь на корейском, на протяжении которой я кивала, улыбалась и медленно отступала в сторону холла.

И когда он на минуточку отвлекся, чтобы открыть дверь импозантному мужчине в длинном пиджаке, я со всех ног бросилась прочь.

В сторону зала, откуда доносилась заводная музыка. Это там наша вечеринка?

Я всего на минуточку загляну…

— Поймал! — прошелестел мне на ухо мужской голос в темноте среди мечущихся разноцветных огней и лучей лазера.

Глава семнадцатая. Безумие Ариадны

Очень глубокий, очень мелодичный, очень… мужской голос.

Если бы у Руслана был такой, я бы до сих пор была в него влюблена. Если бы у Ника был такой — не знаю, чем закончилась бы та ночь у меня в номере.

Но крутые кудри, белая футболка, широкие плечи — «лебедь». Или — журавль? Такой же далекий и недоступный. Только сейчас его руки на талии, а голос переливается из русского в английский:

— Потанцуем?

Если ему можно меня трогать, то и мне его — тоже? Вот что коварно шепчет мне соджу. До чего непредсказуемый напиток!

Закидываю синеглазому руки на шею и с наслаждением запускаю пальцы в тугие шелковые колечки кудрей. Они скользят по коже, упруго поддаются и тут же снова выстреливают пружинами.

Он смеется так, что сверкают в ультрафиолете белоснежные зубы на смуглом лице.

— Откуда ты знаешь русский? — задаю наконец давно напрашивающийся вопрос.

Переходя с английского, мы как-то незаметно соскользнули на «ты» и теперь уже неловко возвращаться обратно.

— Я не только русский знаю, — замечает он, покачивая меня ладонями совершенно мимо ритма музыки. — Греческий, грузинский, турецкий, казахский. Не считая, разумеется, английского, китайского и корейского.

— Разумеется… — смеюсь я, запрокидывая голову, и он склоняется к моей шее так близко, что на мгновение мне кажется, что его губы коснутся моей кожи. Но касается только свежее дыхание с запахом зеленого винограда, словно он тоже выпил соджу. — А сам ты откуда?

— С берега самого синего Черного моря, — и в его голосе слышно бурление волн говорливого прибоя. Он сжимает меня крепче и кружит, словно слышит в быстром бите музыки трехтактный вальс. — Я рад, что ты пришла.

— Я случайно! — признаюсь я, оступаясь и снова случайно утыкаясь лицом в его рубашку. — Мимо бежала.

— Хвостиком махнула, сердечко упало и разбилось, — опять смеется он, но в этот раз я слышу еле заметный гортанный акцент в его русском.

Действительно немного похож на грузинский.

Или на греческий? Никогда не слышала, как греки говорят по-русски.

Голова кружится, легкая-легкая, как шарик с гелием, музыка — лишь шум в ушах. Ничего не существует. Только твердые мышцы плеч под тонкой тканью белой рубашки, его пронзительные глаза, кудри, к которым сами тянутся пальцы — и ни единого упрека совести.

Черт, может, Руслан и прав насчет моей аморальности…

— Ариадна красивое имя.

Меня прижимают к стройному телу. Он такой высокий! Я задираю голову, чтобы снова поймать пронзающий насквозь взгляд.

— Особенно, если знаешь греческие мифы, — намекаю я.

— Я грек по крови. Понтиец.

— Ой! Я помню, это что-то интересное!

— Мы — истинные потомки древних греков, с начала времен жившие на южном берегу Черного моря, Ариадна.

— Ариадна жила на Крите, — с умным видом сообщаю я немного невпопад.

— Соседи, значит! — смеется он, и я смеюсь в ответ.

Какой-то дурацкий разговор, будто настоящую его версию мы ведем не словами.

А моими пальцами, которые касаются упрямых завитков на его шее.

Синими глазами, которые ласкают мои губы обжигающими взглядами.

Колебаниями маятников наших тел — мы то ближе, то дальше.

И кажется, что вокруг нас закручиваются стены лабиринта, затягивая в его центр, где мы вот-вот встретимся с чем-то очень опасным.

— Вина? — спрашивает он. — Еще потанцуем? Или пойдем куда-нибудь, где потише?

На последних словах ладонь на моей спине становится тяжелой и горячей, давит, заставляя наши маятники качнуться в унисон — друг к другу.

Мамочки!

Голова кружится, в ушах шумит, дыхания не хватает.

Но я настоящая женщина — и хорошо помню, что ноги у меня не бриты, трусы скучно-хлопковые, ступни в песке, и пахну после прогулки я не духами и туманами, а куда более плотски.

— Дашь мне переодеться?

— Зачем?

— Чтобы танцевать с тобой.

— Я хотел поговорить…

Но склоняется он так низко, что это снова будет не тот разговор — я прямо чувствую!

— Чтобы говорить с тобой.

Он останавливается и смотрит с полуулыбкой. Так долго, что, кажется, я сейчас сойду с ума и ринусь в пропасть порока прямо в хлопковых трусах и с песком между пальчиков ног.

— Как тебя зовут? — зачем-то спрашиваю я.

— Не скажу.

— Почему?

— Хочу, чтобы ты вернулась хотя бы из любопытства.

Это уже какая-то другая сказка. Про красавицу и чудовище?

Ладонь соскальзывает с моей талии, и я понимаю это как — «быстро!»

Бегом!

В холл, к лифту, по лестнице, по коридору, к номеру. Скинуть вещи прямо на пол — в душ!

Ойкая, брею ноги под колкими теплыми струями, выскакиваю, заливая водой ковры на полу, раскидываю вещи из чемодана в поисках чего-нибудь кружевного.

Нет, под платье я брала утягивающие, я не хочу…

Нет, наоборот!

Я хочу!

Хочу, чтобы этот вечер закончился тем, что я узнаю, каковы на вкус его спелые сочные губы.

И не только губы.

Мамочки!

Платье ждет на вешалке, льнет к чуть влажной после душа коже. Сережки в уши, тушь по ресницам, острые золотистые шпильки с тонкими ремешками.

Золотистый клатч, поколебавшись — в него презервативы и ключ-карту от номера.

От собственного бесстыдства под кожей пылает пожар. Поздно винить соджу — это моя блядская натура, прав был Руслан, ну прав! Прав!

Пофиг.

Что там дальше? Пофиг.

Хоть раз в жизни трахнуть синеглазого бога!

Как же его зовут? Давно надо было зайти на сайте конференции и найти по фото. Но почему-то я этого не делала.

Как зовут синеглазого бога, что ждет меня внизу?

Аполлон?

Дионис?

Они такие разные.

Порядок и хаос, разум и чувства, искусство и бесстыдство, рациональность и звериная натура.

Музыка или вино?

Ох…

Распахиваю дверь, чуть не забываю закрыть, цоканье шпилек утопает в крадущих звуки мягких коврах.

— Ариадна!

Я уже делаю шаг в лифт, когда окрик ловит меня удавкой за шею. Оборачиваюсь и вижу полуобнаженного Ника в дверях его номера. Он в одних джинсах и босиком, волосы растрепаны, на переносице бликуют очки.

— Ты куда собралась? — удивляется он. — Постой!

Глава восемнадцатая. Гнев Ариадны

Глядя прямо Нику в глаза, я делаю шаг в лифт, одновременно разводя руками с самым невинным видом:

— Куда? Делать глупости!

— Ариадна! — он делает попытку меня догнать, но двери лифта явно успеют закрыться раньше. В последнюю секунду начальник в нем побеждает все остальные субличности, и Ник кричит мне вслед:

— Трансфер в пять сорок!

Лифт дергается, проглатывает первый из этажей по пути вниз, и я смеюсь вслух, запрокидывая голову к зеркальному потолку.

Голова легкая-легкая, и кажется, что завтрашнего дня не существует.

До пяти сорока еще столько времени!

Я успею.

И в следующую секунду все мысли о будущем испаряются у меня из головы. Потому что едва лифт открывает двери в холл, меня снова ловят мужские руки.

Задираю голову и ныряю в Черное море синих глаз с головой.

— Хочешь? — спрашивает их хозяин. — Вина?

Он слишком пристально смотрит на мои губы — мне даже неловко их облизывать, но они такие сухие!

— Хочу… — отвечаю хрипло. — Вина.

Мы точно про вино?

Но он сплетает свои пальцы с моими и тянет в сторону бара.

При виде нас бармен отрывается от важного дела превращения ледяного кубика в ледяной шарик и выставляет два глубоких бокала на стойку. Достает темную бутылку и наливает из нее густое и такое же темное вино.

Терпкий аромат ловит меня издалека, я втягиваю его ноздрями и вдруг чувствую такую невероятную жажду, словно прожила всю жизнь в пустыне и впервые получила возможность напиться.

Тянусь к бокалу с неприличным нетерпением, вдыхаю его запах, ощущаю, как вальяжно оно перекатывается по стенкам.

В полутьме бара синие глаза кажутся черными, но сияют, словно южные звезды.

— Попробуй, — говорит этот соблазнитель. — Это вино из нашей семейной винодельни. Оно называется «Смех Диониса».

Я хочу спросить, где его винодельня.

Спросить, как его имя.

Спросить что-то еще — важное.

Но не спрашиваю ничего.

Меня манит к себе вино. Обжигает губы терпкостью и свежестью, разливается под кожей теплом, наполняет ароматом солнца и листвы.

Кружит голову так, что хочется сделать шаг вперед, запрокинуть голову и притянуть мужчину рядом со мной ближе, запустить пальцы в его густые кудри…

И запить вино его поцелуем.

Теперь и мои глаза не отрываются от его губ. Упругих и сочных как виноград.

Прикусить тонкую кожицу и почувствовать, как она лопнет под языком, забрызгав меня соком.

Темнокудрый бог делает шаг ко мне, наклоняется и прихватывает зубами мою нижнюю губу. Слизываю винную терпкость с его языка и смеюсь прямо в поцелуе.

— У нас говорят, что хорошее вино утешает, а лучшее — веселит, — говорит он.

— Разве дело только в вине?

Мы застываем в шаге от стойки, словно забыв, что можно устроиться на стульях, положить сумочку, закинуть ногу на ногу, встряхнуть волосами, улыбнуться, рассказать что-нибудь легкое и забавное, ненароком коснуться руки.

Сделать все то, что делают в баре мужчины и женщины, которые знают, чем закончится вечер, но все-таки играют в эту вечную игру во флирт.

Но мы постоянно цепляемся друг за друга взглядами, пальцами. Качнувшись соприкасаемся бедрами, дышим одним воздухом, напоенным соком винограда.

— Можно задать один вопрос? — медленно говорит он.

— Всего один?

— Вокруг тебя сегодня было целых трое мужчин, смотрящих на тебя не безразлично. Кто же из них — твой?

На мгновение опускаю глаза, пряча в них отблески стыда.

Но поднимаю и наглею:

— Тогда я тоже задам вопрос, на который ты пообещаешь ответить!

— Любой.

Он отпивает глоток вина, которое пачкает его губы темно-красным, и мне так хочется его слизнуть…

— Кто ты такой? — торопливо спрашиваю я. Понимаю, что получилось путано и пытаюсь уточнить: — В смысле, ты тут главный или…

— Человек, который сегодня купил компанию, сделавшую твою любимую игру, прерывает он меня спокойно.

— Что?! — ахаю я. — Как? Когда? Что ты будешь с ней делать?

— Превращать в эффективное предприятие, которое поддерживает волшебный мир, который ты создала.

— Я создала? — удивляюсь. — Я только перевела.

— Да… «Только», — усмехается он. — Именно поэтому мне уже нажаловались на российский филиал, который во время разработки национального дополнения присылал столько правок, что половина программистов работала на них. Ни одной модели здания, внешности местного жителя, квеста не было одобрено с первого раза.

Где-то на полпути он переходит на английский. Видимо, работу ему проще обсуждать так.

— Нет, ну а что мне было делать! — защищаюсь я. — Если они присылают православный храм с матрешками вместо куполов! Если у них сарафаны на героинях — это перекрашенный корейский ханбок! А что они сделали с квестами, которые я попросила! У меня была богиня весны, у которой разбежались кролики из загона, а мне прислали богиню весны, у которой проблема с собачками — они не могут покакать!

От возмущения я делаю длинный глоток вина, едва чувствуя его вкус. Тепло разливается по коже, язык становится бойким, а возмущение — сильнее.

— Прости, что? — он хмурится.

Я надеялась, что на собачках он улыбнется. Все мои знакомые ржали, как кони, когда слышали эту историю.

Но из песни слова не выкинешь, и я развожу руками:

— Я в курсе, что у азиатов другие отношения с физиологическими потребностями, но как объяснить нашим игрокам, почему в дополнении по мотивам славянской культуры бегают собачки, которые не могут просраться?!

— Я так и думал, что проект вела ты.

— Нет, конечно! Я просто редактировала! — открещиваюсь я. — И не так уж много было правок! Где могла, я просто переписывала текст, не дергая никого. И даже скрипты сама переделывала. Но не оставлять же эти псевдо-сарафаны?

— Игроков за пределами России намного больше, а им нужна не достоверность, а яркость, — говорит Дионис, и в мой бокал льется темный водопад с розовой пеной.

— Ну разумеется, ты скажешь именно это! — киплю я. — Владельцев интересуют только деньги! Знаешь, у нас есть такое выражение «пипл хавает». Вот пока он хавает — качество никого не волнует. Но я не миллионерша, которая может купить целую компанию! У меня другие интересы.

— Какие же? — в его голосе появляется оттенок холода, но вино развязало язык и связало осторожность.

— Сделать хорошую игру! Не успешную, а качественную!

— Это твоя мечта? — он разворачивается спиной к стойке и опирается на нее локтями. Вино в его бокале словно бесконечное, хотя он часто прикладывается к нему. — Может быть, тебе создать свою собственную игру?

— Может быть! — хорохорюсь я. — И это не смешно! У нас, знаешь, в индустрии принято смеяться над людьми, которые на собеседованиях говорят, что пришли делать «игру мечты». Мол, это так наивно и глупо. Игры должны приносить деньги! Никому не нужны квесты, которые пройдет один процент игроков, сосредоточьтесь на том, что заставит остальные 99 % оплатить абонемент! А я хочу, чтобы в мою игру возвращались даже спустя двадцать лет!

Я чувствую, как пылают щеки и щиплет губы вино. Кусаю их, но Дионис больше не обжигает их взглядом и не притягивает меня к себе.

— Это действительно не деловой подход, — говорит он, небрежным жестом смахивая со лба непокорный завиток.

Вместо того, чтобы встать на цыпочки, закрутить крутой локон вокруг пальца и снова поймать сочные губы, я…

Я продолжаю спорить.

Теперь понятно, почему я не замужем?

— Вот поэтому ты меня никогда не поймешь! — выдыхаю я. — Ты можешь купить одну игру, вторую, третью, четвертую. Можешь сделать из каждой игру мечты или копилку с золотом. Можешь продать все игры и купить водочный завод. У богатых столько возможностей, что они перестают мечтать, а только планируют. А у меня — да, есть мечта! И то, что она недостижима, делает ее только ценнее!

Ох, куда-то не туда пошел наш флирт…

Дионис уже давно не улыбается, а больше хмурится.

И расстояние между нами все увеличивается.

Глава девятнадцатая. Ариадна пьянеет

Я медленно выдыхаю и наконец делаю последний шаг к стойке. Забираюсь на высокий барный табурет и вцепляюсь в бокал с остатками вина.

Синеглазый медлит несколько секунд прежде чем присоединиться ко мне. Он бросает взгляд на бармена, который обсуждает заказ с парочкой на другом конце стойки, и сам разливает ароматное вино по нашим бокалам. На мгновение его рука касается моей — но это случайность.

Он меня больше не обнимает — и винить кроме себя некого.

— Расскажи мне, — говорит он, легко касаясь своим бокалом моего. Звонкая чистая нота, рожденная от столкновения их тонких ободков, перекрывает даже шум голосов. Она дрожит над толпой хрустальным «ми», звучит долго-долго, почти нереально.

— О чем? — не понимаю я.

— Какая она — игра твоей мечты? У тебя ведь уже есть идеи?

Мы снова говорим по-английски, и я немного завидую той легкости, с которой он переходит с языка на язык. Мне приходится делать усилие, чтобы понять, на каком уместнее ответить.

Говорят, на каждом новом языке человек звучит немного иначе.

Меняется под него, ведет себя по-другому.

Моя русскоязычная личность чуть более легкомысленная, чем англоязычная. Английский — мой деловой язык. Поэтому сейчас мне проще отгородиться прохладным тоном от разбушевавшихся эмоций.

— Часть идей я уже отдала для национального дополнения в нашей игре, — признаюсь я. — Они подходили идеально. Я понимаю, что шансы создать свою игру весьма малы, поэтому я рада, что они будут жить хотя бы так. Но другая часть совсем не подходила.

— Какие не подходили?

Наверное, стоило бы дежурно улыбнуться и ответить что-нибудь вежливое, свернуть этот неловкий разговор. Но терпкое вино уже проникло в мою кровь, закружило голову, заставило забыть об этикете.

Кроме того, терять мне уже нечего. Сам виноват, что спросил.

— Беспросветный мрак, — сообщаю я. — Такая зона, где ты вечно блуждаешь по нескольким совершенно одинаковым локациям, погруженным в темноту. Они связаны друг с другом дверями, и ты никогда не знаешь, что за следующей — продолжение темноты, ловушка или наконец выход. Бесконечная надежда и отчаяние, страх и воодушевление. Уникальные эмоции, если прочувствовать их, а не просто стремиться как можно быстрее выбраться.

— Случайная генерация выходов? — деловито интересуется мой собеседник.

— Не совсем. Всегда есть алгоритм пути, который меняется раз в неделю. Можно нанимать проводников или покупать информацию о тех, кто ищет этот алгоритм сразу после смены.

— Еще?

— Подземелье, где хранится крайне ценная вещь. Но как только ты ее берешь — на тебя начинают нападать статуи, включаться ловушки, появляться монстры. Справиться в одиночку нереально, даже группой сложно. Но фишка в том, что стоит уничтожить эту ценность — ты свободен. Только кроме нее ничего полезного в том подземелье нет. Еще нашествие зимних волков на города, где рождаются игроки маленьких уровней. Если волки убьют всех, кто есть в этой зоне — на сутки мир окутывается метелью и все входы в подземелья замораживаются. Хочешь играть — защищай малышей. Зона, в которой самые сильные заклинания вредят тебе, зато самые бесполезные помогают расправиться с врагами. Забытые герои — они рассказывают тебе легенды о своих подвигах и нападают. В рассказе — подсказка, как их победить, каждый раз разная.

Я воодушевляюсь все больше и больше. Мне самой хочется рассказать обо всех идеях, что давно лежат в ожидании того фантастического дня, когда их можно будет воплотить.

В горле пересыхает, и я отпиваю еще вина — но мой бокал не пустеет. Кто-то наполняет его раз за разом.

— Но это лишь осколки идей. Для игры нужна цельная концепция, — говорит этот кто-то, смачивая свои сочные губы в темном вине. — Есть что-то, что объединяет это все?

— Есть! — подпрыгиваю я на табурете. — Лабиринт! Отражение тебя самого — все испытания подбираются индивидуально. Нужно попасть в середину и познать свою главную слабость.

— Слишком сложно, — смуглая ладонь отметает мою мысль.

— Я знаю! Но представь, если прохождение этого лабиринта дает тебе возможность создать кастомизированного героя, повторить которого невозможно? Может быть, невероятно сильного!

— Представляю. Еще представляю, что уже через неделю опытные игроки вычислят все твои алгоритмы и напишут гайды, как получить оверсильного персонажа.

— Добавить больше рандома! Пусть зависит от времени суток, букв в имени, сказанных вслух слов!

— Дорого! — снова отметает идею человек, в котором сейчас воплотилась для меня вся индустрия.

— Да! Дорого, сложно и непонятно зачем! — соглашаюсь я. — На эти деньги можно сделать что-то попроще, что привлечет людей, которые заходят в игру после работы расслабиться, а не убиваться о мой беспросветный мрак. К тому же они больше всех платят.

— Верно. Ты хорошо понимаешь индустрию.

От его похвалы мне почему-то становится очень тепло, хотя этот уровень «понимания» — самый элементарный.

— Понимаю! Но не могу смириться. Это не про деньги, не про рынок. Конечно, выбор очевиден. Но хочется-то создать нечто уникальное, чего раньше не было, а не вписывать к каждому квесту список референсов: «Давайте тут скопируем механику у Близзард».

Я хватаюсь за ножку бокала и допиваю последний глоток темного вина. Облизываю губы, бросая взгляд на бутылку — но она пуста.

Темноволосый бог поднимает ее, качает из стороны в сторону и цокает языком.

— Понравилось вино? — спрашивает он.

— Очень хорошее, — признаюсь я.

— Тогда пошли ко мне, у меня есть еще.

Бросаю на него удивленный взгляд.

Синие глаза смотрят на меня совершенно спокойно. Это не похоже на стандартный прием соблазнения: «Давай поднимемся в мой номер». Просто… нам надо продолжить разговор. И непременно под это прекрасное вино.

В холле все еще людно, и с нами в лифт набивается еще десяток человек, заставляя меня отступать к стенке. Я пытаюсь держать приличную дистанцию с прекрасным, словно бог, мужчиной рядом. После того, как я все испортила, мне как-то неудобно прижиматься к нему — вдруг он решит, что я навязываюсь?

Смотрю на указатель этажей поверх голов, стараясь не шевелиться, чтобы не задеть его ненароком. Но лифт останавливается почти на каждому этаже, люди пробираются к выходу, невольно расталкивая соседей, и я случайно касаюсь рукой его пальцев.

Сердце летит вскачь, во рту снова сохнет — где же ты, благословенное вино!

Отдергиваю руку и кошусь на него — меня встречает просверк синевы из-под темных густых ресниц.

Он рассержен? Равнодушен?

О чем он думает?

На очередном этаже выходят все, кроме нас.

Нам выше.

Двери лифта закрываются, и полегчавшая кабина рвется вверх — словно даже быстрее, чем прежде.

Синеглазый бог вдруг разворачивается, вжимает меня в стенку и обрушивается на пересохшие губы прохладным терпким поцелуем.

Глава двадцатая. Ариадна в тумане

В следующую секунду мы уже целуемся у стены в коридоре, и я совершенно не понимаю, что случилось с той частью реальности, где лифт останавливался, открывал двери и мы из него выходили.

А еще через мгновение — мы в номере, и стены тут тоже очень, очень подходят для того, чтобы вжимать в них растрепанных пьяных русских переводчиц мускулистым высоким телом. И целовать, целовать, целовать так ошеломляюще и терпко, что давно непонятно, от чего больше кружится голова — от вина или от поцелуев.

— У тебя такие мягкие волосы… — бормочет синеглазый бог, зарываясь в них лицом, чтобы скользнуть ниже и прихватить губами тонкую кожу на шее, от чего по моему телу проходит колкая дрожь.

Он снова говорит по-русски, и я никогда в жизни не могла представить свой язык — языком страсти. Но вот он факт — то, как гортанно он звучит из уст мужчины рядом со мной, заставляет меня желать продолжения сильнее.

Запускаю руки в его крутые кудри, наслаждаясь тем, как они сопротивляются моим пальцам, вырываются, пружинят, а потом завиваются тугими кольцами, так что я и сама не могу уже выпутаться, даже если бы захотела.

Я в ловушке, но меня это совершенно не волнует. Я пока никуда не собираюсь.

Мне хорошо именно здесь.

Рядом с тем, чьи глубокие синие глаза смотрят на меня с таким восхищением и жаждой.

Он склоняется, проводя носом по моей шее, повторяя путь кончиком языка и в третий раз — поцелуями. Вдыхает глубоко-глубоко, вжимая меня в стену еще сильнее.

— У тебя потрясающие духи… — бормочет он снова по-русски.

— Это не духи, — оправдываюсь я, задыхаясь. — Я их забыла.

— Так это твой собственный запах? — он жадно вдыхает его, почти уткнувшись в местечко за ухом. — Как же ты прекрасна, Ариадна.

Чуть ли не впервые в жизни меня не бесит собственное имя. В его устах оно звучит так естественно — без претенциозности, издевки, удивления. Всего того, что неизбежно просачивается в тон тех, кто меня так называет.

От него оно звучит так, словно… Словно оно — мое. По-настоящему мое.

— Еще вина?

Откуда у него в руке уже открытая бутылка и бокал?

Мы что — действительно пришли сюда пить вино?

Пока я теряюсь, что ответить из блаженного и головокружительного тумана, темноволосый бог увлекает меня на широкую софу, щедро наполняет большой бокал мерцающим рубиновым маревом из темной бутылки и обнимает за плечи, не разрешая отодвинуться слишком далеко.

— …этот лабиринт… — он снова переходит на английский, и температура в комнате падает на несколько градусов. — Как у тебя родилась эта идея?

Смуглые длинные пальцы крутят тонкую ножку бокала, вино плещется прибоем о прозрачные стенки, оставляя на них разводы розовой пены. Я глубоко вдыхаю кисловатый запах винограда, делаю глоток…

И пожимаю плечами:

— Не знаю. Я же говорила — не люблю референсы. Немного Хроник Амбера, немного греческой мифологии, немного зеркальных лабиринтов в Луна-парках… не помню!

— Сложно найти путеводную нить и потянуть за нее, чтобы распутать клубок? — понимающе кивает он и придвигается намного ближе, чем положено при деловом разговоре.

Собственно говоря, я уже почти сижу у него на коленях, перекинув ноги через крепкие бедра в узких белых джинсах. Чуткие пальцы играют неслышную мелодию на моих лодыжках: то скользят по ним невесомо, то крепко сжимают.

— Наверное. Лабиринт — это такой базовый символ… Мне кажется, я родилась с этой идеей в голове.

— Пей, — кивает он. — Пей еще, Ариадна.

У вина удивительный легкий вкус, его хочется еще и еще.

Точно так же, как поцелуев того, кто склоняется надо мной.

Он близко — и я пью.

Иду в жаркий и терпкий туман цвета винограда.

Там теряются осколки реальности — она вспыхивает искрами, отражаясь в острых гранях лабиринта.

Вот я над чем-то смеюсь, случайно проливая вино мимо губ — и темноволосый бог быстро наклоняется, чтобы рубиновый ручеек, стекающий по шее, не успел коснуться края шелкового платья. Горячий язык слизывает капли, поднимаясь от ложбинки груди к ямочке под горлом.

Ахаю — и плещу вином в него, чтобы тоже слизать вино с его кожи, но промахиваюсь и заливаю белую рубашку. Он усмехается и расстегивает ее, снимает, отбрасывает в сторону. Я жадно поглощаю глазами его безупречное бронзовое тело. Каждая мышца прорисована, словно чернилами — искусно, совершенно, божественно.

— Ну же, — кивает он на размазанные по гладкой груди капли вина. — Ты же хотела.

И я, не колеблясь, приникаю к его коже — терпкой и свежей, словно виноград, нагретый июлем. Он пахнет жарой вблизи моря, солеными каплями, высыхающие под ослепительным солнцем, теплом, от которого тают мышцы.

А вот еще осколок мгновения: у нас один бокал на двоих. Мы пьем из него по очереди — и сразу целуемся. Между нашими губами смешивается два совершенно разных вкуса. Один травянистый и сладкий, другой — крепкий и фруктовый. Мы как два разных сорта вина, сливающиеся в редкостно удачный купаж.

И снова вспышка, без перехода — его голова между моих бедер, и я опять попадаюсь пальцами в ловушку его упрямых локонов. Мои стоны — от гладкости черных завитков, шелково скользящих по коже, от нарастающего томления, рожденного его губами, от сладости и порочности горячего дыхания, щекочущего нежное и влажное.

— Хочешь попасть к звездам?

— С тобой?

— Я же не отпущу тебя одну. Там водятся очень опасные звери и боги.

— Возьми меня. Себе. С собой.

Его руки обнимают кофейный шелк, и тот льнет к ним, соскальзывая с моего тела сам собой.

Я обрисовываю пальцами все тугие жилы и пружинящие мускулы, прижимаюсь всем телом, желая почувствовать гладкое, горячее, твердое, упругое.

— Ты красив, как бог… — мои тайные мысли прорывают блокаду разума и вырываются лихорадочным шепотом.

— Как Аполлон? — смеется он.

— Как Дионис, — отвечаю я, ловя губами струйку вина, что льется из бокала, который он держит надо мной. — Как тебя зовут? Я все еще не знаю!

— Дионис! — смеется он.

— Вакх, Лиэй, Орфос, развратный пьяный бог, — я согласна называть его любым из имен.

Ремень на белых джинсах, уже запятнанных вином, он расстегивает сам, но я в нетерпении тяну молнию вниз и ахаю.

Определенно — Орфос. «Прямой» — и да, именно в том самом смысле.

Жаль, что мифы не предупредили о том, что кроме безупречной формы есть еще весьма угрожающий размер. Не зря же Дионис — отец Приапа.

— Мне страшно!

— У тебя горят глаза, Ариадна, — смеется он.

— Но интересно!

И снова — вспышка.

Глава двадцать первая. Ариадна бежит

…вспышка.

Сквозь густой туман в голове пробилось воспоминание о том, как я совершенно голая, в одних босоножках на шпильках сижу сверху на бронзовокожем боге. Его руки у меня на бедрах, мои ногти вонзаются в его гладкую грудь, его голова запрокинута, открывая острый кадык.

Я двигаюсь рывками — сначала медленно и замысловато скольжу по нему назад и вперед. А потом резко насаживаюсь до упора, чувствуя, как он сладко-больно ударяется обо что-то внутри.

Задыхаюсь, но вонзаю ногти глубже, продолжая говорить:

— Не было бы никого Близзард и Биовар, если бы они однажды не рискнули сделать ставку на новое! На то, чего никто еще не делал! И не будет, если больше никто не попробует! Но вы ждете того, кто сделает это за вас! Не хотите рискнуть своими деньгами, надеетесь, что такие, как я, рискнут своими жизнями и вложат все, что имеют в свои идеи. И уж если взлетит — тогда вы придете с чеком! Конечно, так дешевле, чем поддерживать наивных мечтателей! Но как же трусливо!

Я закрыла глаза и прижалась лихорадочным виском к холодной обшивке самолета.

Господи боже, как же стыдно…

Порно-коммунистка без трусов. Отнять игровые компании у богатых и отдать их бедным. А потом еще трахнуть этих богатых. Но только самых красивых. Я что — молча не могла наслаждаться?

…вспышка.

На губах все еще остался привкус вина. Но чем дальше мы улетали от Кореи, тем кислее он становился, пока не превратился лишь в темную сожженную танинами кожу, которая отслоилась, пока я кусала губы. Холодный яблочный сок с химическим привкусом из пластикового стаканчика окончательно смыл воспоминания о колдовском «Смехе Диониса», оставив на память лишь тяжесть в голове и спазмы в желудке.

Стремительно собираясь на трансфер, я успела еще быстро принять душ, чтобы смыть с себя рубиновые разводы, но не до конца. На внутренней стороне предплечья остался темно-красный след смазанных капель. И воспоминание о том, как Дионис стоит в полный рост на гостиничной кровати и льет вино из бутылки в мой раскрытый рот. Я подставляю под него губы, руки, грудь, живот, изгибаю спину…

И вместо пряных капель моей кожи касается жалящий язык. Он проходится по тем местам, где оставило следы вино. По всем. Везде. Не делая различия между приличным и романтичным местами на женском теле, которые не грех и воспеть в стихах — и местами совершенно непристойными, от влажных прикосновения к которым на меня накатывает стыдливый жар и запретное удовольствие.

…вспышка.

К счастью, наши места с Ником и Гришенькой на этом рейсе разбросаны по всему салону, так что впервые после раннего трансфера я увидела коллег, только когда ползла по узкому проходу в туалет. И то случайно — кто-то ухватил меня за запястье, и на мгновение я провалилась во вчерашнюю ночь.

Мои руки задраны над головой, и оба запястья помещаются в одной ладони Диониса. Второй рукой он давит на низ моего живота, словно стремится обхватить свой член, снующий внутри, как заведенный. От этого ощущения становятся острее, ярче, похожими на терпкость крепкого вина, и я надсадно хнычу, срывая связки.

— Глубже? — порочные губы изгибаются луком Амура. — Резче? Сильнее? Быстрее? Я не понимаю, Ариадна, скажи четче! Хотя, пожалуй, все сразу…

Вот откуда это саднящее ощущение глубоко внутри меня.

От того, что меня переворачивали на живот, вздергивая бедра вверх, и ошеломительно горячий член врывался внутрь под таким углом, что четко попадал в невыносимо чувствительную точку.

Он глубоко внутри — живота, горла, сердца. После этой ночи у меня саднит, тянет и простреливает электричеством в самых неожиданных местах, заставляя замирать и быстро неглубоко дышать, пока афтешоки закончившихся несколько часов назад оргазмов прокатываются крупной дрожью по телу.

— Ариадна? — озабоченно спросил Ник. — Все в порядке? Ты вся красная. У тебя жар?

Я медленно выдохнула, высвобождая свое запястье и натянуто улыбнулась своему начальнику:

— Просто мутит немного. Похмелье.

И сбежала в туалет, где долго смотрела в глубину своих глаз в зеркале.

Никогда в жизни я не оказывалась в постели с мужчиной через такое короткое время после знакомства. И без надежды на продолжение.

Может быть, зря?

Но как же сейчас сладко и стыдно — одновременно…

И страшно.

…вспышка.

— Трусливо? — глубокое синее море в глазах чернеет, надвигается шторм. — Ты говоришь это мне? Человеку, который как раз спонсирует игровые стартапы? Дает гранты таким вот мечтателям как ты — и не требует ничего взамен, кроме работающей игры? И неважно, насколько она успешна. Ты ведь знаешь это? Поэтому и начала мне рассказывать про свою игру мечты.

— Ты сам спросил! — возмущаюсь я и тут до меня доходит. — Постой! Так ты слышал, что про меня говорил Рус? Про то, что я охочусь на богатых мужиков в индустрии?

— Слышал.

— И?

— Тебе нет нужды отдавать мне что-то, кроме своих идей и энтузиазма. Я бы все равно дал тебе грант.

— Ты считаешь, я тут с тобой ради гранта?

— Нет. Ты тут со мной ради секса.

Я не знаю, на что мне обидеться сильнее — на обвинение в том, что я прыгнула к нему в постель ради денег, или на то, что я прыгнула к нему в постель, потому что шлюха.

Сейчас мне стало стыдно и за то, и за то. Я вернулась на свое место, фыркнув на Ника, который снова попытался что-то сказать, закуталась в плед, накинула капюшон и свернулась креветкой в кресле, пытаясь сбежать от жжения стыда, полыхающего возмущения и огня желания, которые разжег во мне Дионис. Как же его зовут на самом деле? Я ведь так и не выяснила — все некогда было. А он был так уверен, что я знала, к кому иду…

— Фролова.

Я неохотно повернулась. Мой сосед ушел в туалет, и Ник воспользовался этим, плюхнувшись в кресло рядом.

— А?

— Не хотел при Гришеньке говорить, — вздохнул он. — Но думаю, будет честно тебя предупредить.

Тоскливое ощущение разлилось в груди, где только что пылал огонь. Я уже догадывалась, что он скажет.

— Руслан Мальцев предупредил, что нам не понравятся последствия, если ты продолжишь у нас работать. Марк отличный мужик, но менять тебя на свою компанию не будет.

— Даже из принципа? — спросила я с надеждой.

Бывший спецназовец ведь не будет прогибаться под борзого богатея. Не? Не? Не?

— Если бы Рус ни с чего на тебя взъелся — сработало бы, — покачал головой Ник. — Но как только Марк узнает историю с переломанными ногами…

Понятно. Больше, чем борзых богатеев, Марк Евгеньевич ненавидит отморозков вне закона, мнящих себя мстителями. Как мой брат.

Жужжание в голове стало громче, а тающий привкус вина во рту сменился кислотой.

Я уткнулась в ладони, жалея обо всем сразу — о том, что полетела в Корею, о том, что когда-то встретилась с Русом, о том, что начала играть в эту игру и о то, что вообще родилась.

— Но у меня есть идея, — пробился через мое отчаяние голос Ника.

Глава двадцать вторая. Парод

Дионис

Ее нет. В комнате остался лишь ее аромат — ни на что не похожий. Не цветочный, не сладкий, не пряный. Не с чем сравнить — и потому негде найти.

Лишь аромат — Ариадны нет.

Мятежной, дерзкой, страстной, увлеченной девушки, у которой так горят глаза, что невозможно оторвать взгляд. Она даже не замечает, что где бы она ни появлялась — все головы поворачиваются в ее сторону. Она притягивает, она пленяет, она заставляет ревновать и завидовать. И даже желать уничтожить конкурентов — или ее саму. Некоторым кажется, что это ее вина — но это лишь их собственная темная сторона жаждет обладать редким сокровищем.

Не утруждаясь обернуть бедра полотенцем, снимаю трубку телефона и нажимаю кнопку вызова лобби.

— Нет, мы не можем сказать вам по имени, в каком номере остановился гость, это политика компании, — щебечет нежный голосок на безупречном английском, хотя я вообще-то задавал вопрос по-корейски.

Уже по одному этому можно догадаться, что дальнейшие переговоры бесполезны — хоть намекай, что стоит посмотреть, из какого номера звонок, хоть проговаривай по буквам свою фамилию, хоть призывай управляющего. Если корейцы уперлись в свои правила, планы и инструкции — сдвинуть их сложнее, чем ослика на горной тропе.

Но я все равно делаю несколько попыток достучаться до разума хостесс, теряя драгоценное время. Оно утекает ручейками сквозь пальцы и впитывается в серый пепел на равнинах Аида.

Забываю о вежливости, бросая трубку без прощания.

Натягиваю джинсы, игнорируя футболки и рубашки, и спускаюсь в лобби лично.

А вот в лицо они меня помнят и всей сменой выстраиваются в линеечку, низко кланяясь и начиная щебетать витиеватые приветствия.

И сразу никаких вопросов, зачем мне конфиденциальная информация. И сразу — получаю все сведения про Ариадну Фролову и ее коллег, начиная от номеров паспортов, заканчивая номерами комнат. Которые мне и нужны.

Но — увы. Когда я поднимаюсь на нужный этаж, дверь с заветными цифрами распахнута настежь, а внутри глухо гудит пылесос. В лобби мне с привычным азиатским наивным коварством «забыли» сказать, что гости уже выехали.

Я же не спрашивал!

Пока машина везет меня в аэропорт, стискиваю зубы, чувствуя азарт охоты, поднимающийся из глубины нутра. Я всегда знаю, когда нахожу уникальный самоцвет. Если бы я давал гранты только на те проекты, которые нравятся лично мне — у нас был бы беспрецедентный процент успеха. Но так неинтересно.

Зато мой отец не стеснялся выкупать необработанные камни прямо с рудников и продавать потом на аукционах дороже в неприличное количество раз. Собирал картины, которые становились на порядки дороже с каждым десятилетием. И даже в юности подружился с теми, кто к старости превратился в самых влиятельных людей страны.

Я разбирался только в играх, и мне не казалось, что это продолжение семейного дара. Просто сразу видно — интересно в это будет играть или нет. Еще на этапе, когда какой-нибудь сутулый парнишка со взглядом крота, впервые выбравшегося на поверхность из своих тоннелей, приносит первый корявый дизайн-документ. Не структурированный, без иллюстраций, без намеков на монетизацию. Но в нем уже спит искра, которая заставит играть сутками, забывая о еде и работе.

Теперь мне кажется — мой талант спал вплоть до момента, когда я увидел Ариадну.

Копился.

Конечно, я ее все равно найду. Не так уж велика Россия, не так уж многочисленна их игровая индустрия, чтобы не поймать одну дерзкую девчонку.

Просто не хочется долго ждать. И вообще отпускать ее от себя.

Я настолько уверен в быстром и счастливом финале, что позволяю себе войти в аэропорт вальяжной походкой, усмехаясь вежливому столбняку служащих, не привыкших к тому, что люди приезжают на рейс с голым торсом.

Даже успеваю увидеть хвост самолета, выруливающего на взлетную полосу.

Протягиваю руку к панорамному окну, прижимаю ладонь к ледяному от стылого дыхания кондиционеров стеклу, словно пытаясь геройской суперсилой остановить алюминиевую хищную птицу, уносящую мою Ариадну.

Конечно, я ее все равно догоню.

Но лишняя задержка почему-то наполняет душу сумеречным отчаянием.

Словно все не так уж просто.

Глава двадцать третья. Ариадна меняется

Передо мной лежало «Свидетельство о перемене имени» — нежно-кофейного цвета, с золотым тиснением.

И в нем было сказано, что я больше не Ариадна, названная в честь любимой дочери царя Миноса, построившего знаменитый критский Лабиринт.

Ираида Николаевна Войнова.

Совсем другой человек. Чужой. Незнакомый.

В загсе даже глазом не моргнули, вписывая новое имя в мои документы.

Видимо, достаточно было, что я выбрала нормальное адекватное имя, а не «Радужный Боевой Вертолет ЛР-312». Остальное никого не интересовало.

Ираида — имя не менее дурацкое, чем Ариадна. И звучит похоже. Поэтому я его и выбрала.

Честно говоря, в тот момент, когда меня попросили написать, какое же имя я хочу, я растерялась. За двадцать семь лет жизни в роли жертвы богатой фантазии своих родителей, я умудрилась так и не придумать, как хотела бы называться.

Наташа? Марина? Ясмина? Гюльназ? Даздраперма? Немезида?

Фамилия тоже выскочила случайно. Она почему-то внутренне рифмовалась у меня с «Фроловой», понятия не имею — почему.

А вот отчество я взяла в честь Ника, который и посоветовал провернуть этот фокус, когда мы узнали, что Руслан так и не остыл, а Марк Евгеньевич повел себя даже хуже ожидаемого.

Он даже не захотел меня увидеть. Попросил передать заявление об увольнении через Ника и подписал его мгновенно, не заставляя даже отрабатывать две недели.

Это чуть-чуть меня задело, но не так сильно, как я думала.

Новая жизнь была слишком похожа на сон, чтобы я воспринимала ее всерьез.

Меня звали иначе, у меня был другой номер телефона, я больше не работала в своей любимой компании и не жила в доставшейся от бабушки квартире.

— У меня друг еще до пандемии перебрался в Португалию, но свою квартиру сдавать не хочет. Отдал мне ключи, чтобы я за ней присматривал. Я в карантин уходил туда работать, — поделился Ник. — Он не будет возражать, если ты там поживешь. Без договоров и регистраций, так что никаких следов, по которым тебя можно найти.

— Любовное гнездышко для адюльтеров? — хмыкнула я.

— Было, — не стал юлить он.

— И как ты теперь?

— Если приспичит — всегда есть отели.

Освежающая откровенность. Будь все иначе, я бы отказалась наотрез жить там, куда мой начальник водит случайных любовниц. Но жизнь стала похожа на странный сон — и я согласилась.

Передо мной лежал паспорт с новым именем, трудовая книжка со старым, пачка наличных — я не стала перевыпускать карты и просто сняла все свои сбережения.

И стоял ноутбук с неоконченной работой.

— Кто теперь закончит перевод? — растерянно спросила я.

Растерянность — это было основное чувство, которое я испытывала с момента, как сошла с самолета. Все менялось слишком быстро и непредсказуемо. Я не понимала, что мне делать и была благодарна Нику за то, что он взял на себя самую сложную часть.

Принимать решения.

— Ты и закончишь, — спокойно ответил он, устраиваясь на широком подлокотнике монструозного кожаного кресла, которое я приспособила вместо компьютерного стула. Квартира друга была чертовски старомодной — с полированным столом, советской стенкой, тахтой-траходромом, трогательно застеленной пледом в молочно-кофейную клетку.

На окне в узкой вазе стояла засохшая белая роза на длинном стебле и, каждый раз бросая на нее взгляд, я представляла, как Ник с утра сбегает из постели очередной любовницы, чтобы купить ей горячие круассаны, кофе и подать завтрак в постель на деревянном подносе, положив рядом эту розу.

Правда свежая бутылка «Мирамистина», обнаруженная в ванной, сбивала весь романтический флер.

— В смысле — я закончу? Меня уже уволили!

— Пока мы будем искать новую переводчицу, кому-то надо работать, — резонно заметил Ник. — Я сказал Марку, что у меня есть знакомая на фриланс. Ирочка Войнова, слышала о такой?

Иногда мне казалось, что Дионис и вправду проводил меня на небеса. Но по пути обратно я заблудилась и никак не могу найтись.

Чужое имя, чужая квартира, чужой мужчина, сидящий слишком близко.

Вместо сплетения ветвей кленов за окном — вид на расчерченные прямоугольники микрорайонов и серые трубы ТЭЦ.

Вместо утренних сплетен за кофе — сосущая пустота одиночества.

Ник чуть-чуть сдвинулся, наклоняясь к экрану ноутбука, и я задержала дыхание, чтобы случайно не вдохнуть запах его тела — так близко он оказался.

Его рука лежала на спинке кресла прямо за мной.

Одно маленькое движение — и рабочее совещание превратится в жаркие объятия.

Только сейчас я поняла, в какую ловушку угодила. Ник может больше не бояться, что я уволюсь — я уже это сделала. Мы вдвоем в этой квартире, где все соседи привыкли к скрипу тахты и крикам. И даже Гришеньки нет за стеной.

Зови — не зови, никто не придет.

Глава двадцать четвертая. Ираида не курит

— Кстати, давно хотела спросить! — Я повела плечом, ловко выпутываясь из почти сомкнувшихся объятий Ника и защелкала мышкой, открывая одну за другой папки. — У нас тут в свежем дополнении открывается новая ветка заклинаний для монахов. Судя по всему — очень мощная. Но для нее нужно открыть некоторые совсем слабые базовые умения, которые раньше никто не прокачивал в силу бесполезности. Теперь на них обратят внимание.

— Прикольно, — слегка напряженным голосом отозвался Ник. Он передвинулся так, что практически дышал мне в шею. Если бы я захотела откинуться обратно в кресло, я бы оперлась на его грудь. — И что?

— Ну ты помнишь, у нас было общее совещание, когда мы придумывали названия для ключевых умений? Мы тогда на эту слабую ветку забили и назвали как-то рандомно. А я погуглила новые заклинания — оказывается, это все термины из индуизма, и они логически друг из друга вытекают. Теперь надо либо переименовывать старые умения, либо очень серьезно думать, как назвать новые, чтобы эта логическая связь тоже оставалась в игре.

— Назови новые как положено, а старые оставь, — равнодушно предложил Ник, и я почувствовала, как его пальцы скользнули по моей спине.

Случайно или нет?

— Ну ты что! — я быстро обернулась к нему, избегая следующего касания. — Опять же начнется вой про нашу некомпетентность! Ну и вообще, там такая изящная система получается — в итоге ты получаешь полную силу одного из богов. Индры, Агни, Сомы или Ямы. Я подозреваю, что дальше они будут добавлять еще ветки умений, связанных с остальными богами, так что надо очень аккуратно к вопросу подходить. Может быть, можно в главный офис написать, попросить у них планы развития? Или хотя бы почту геймдизайнера, который это все замутил?

Ник зажмурился и устало потер двумя пальцами переносицу, словно стирая с нее следы натирающего седла очков. С момента возвращения в Москву он их больше не носил, но они так крепко впились в его образ, что мне сложно было выбросить его из головы.

— Пойдем покурим, — сказал Ник. — Тут в квартире нельзя, на лестнице.

— Я не курю, — напомнила я.

— Ну я покурю и подумаю, а ты рядом побудешь, — заявил он, вставая.

Пошарив в карманах легкой ветровки, он достал сигареты и зажигалку, привычным движением заблокировал замок, чтобы дверь не захлопнулась и поманил меня к лестничному окну, рядом с которым стояло старое продавленное кресло. Жестяная банка для окурков была примотана к перилам толстой проволокой.

Этот дом весь, от крыши до подвала, такой же старомодный, как квартира, в которой я теперь жила. Никаких стальных дверей, только обитые дермантином или деревянные. Никаких видеодомофонов — лишь механический кодовый замок на входе в подъезд. Санки и велосипеды под лестницей, за которые как будто никто не боится. Полосатые коврики на первом этаже и разношерстная компания комнатных цветов в нише у лифта. И вот — кресло, жестяная банка вместо пепельницы и даже выцарапанное ключом на стене «Карина+Алик=SEX»

Бетонные ступени обожгли ступни в тонких носках холодом, и я подпрыгнула, потирая одну ногу о другую. Ник покачал головой и скину свои тапочки на меху, отправляя их по гладкой плитке в мою стороны.

— Спасибо, — неловко сказала я, оглядываясь.

Подоконник был очень узкий, а кресло только одно и уже занято.

— Иди на колени, — Ник похлопал ладонью по бедру.

— Да ну, будет неудобно, — как могла легкомысленно отмахнулась я и присела на бетонные ступеньки.

Они были немногим теплее плитки, но не с начальством же миловаться?

— Чем ты вообще тут целыми днями занимаешься? — вдруг спросил Ник вместо того, чтобы обсудить перевод игровых умений. — Даже телевизора ведь нет.

— Работаю, — хмыкнула я. — Чем еще? Кино иногда смотрю. С ноута. Зачем мне телевизор?

— Что смотрела последнее?

— Альмадовара, «Кожа, в которой я живу», про сумасшедшего пластического хирурга. С Бандерасом. Люблю его нежно до сих пор, — поделилась я. — Смотрел?

Ник курил что-то такое ароматное, по лестничной площадке плыл дым с легким привкусом дыни и розмарина, даже хотелось попросить попробовать, но, поразмыслив, я решила его не провоцировать. Впрочем, мои провокации ему и не требовались, он обходился своими.

— Я много что смотрел… — сказал Ник, затягиваясь тонкой темной сигаретой и щуря один глаз от струйки голубоватого дыма. — И многое хотелось бы увидеть. Я очень возбужден — знаешь?

Во рту резко пересохло, и я сглотнула вязкую слюну. Темные глаза Ника смотрели прямо на меня, но во всей позе читалось лишь расслабленное ожидание. У меня заняло несколько очень долгих секунд сообразить, что «Я очень возбужден» — это название фильма, а не внезапное признание. От облегчения я аж выдохнула и поймала в его темном взгляде легкую насмешку.

Ловушка за ловушкой.

Вот и как ему объяснить, что я бы не хотела играть в эти игры?

— Что будет, когда вы найдете новую переводчицу? — тема была неприятной, и поэтому сейчас для нее было самое время. — И мои услуги фрилансера больше не понадобятся?

— Тогда и будем думать, — Ник только поморщился. — Кстати, я посчитал и у меня получилось, что ты получишь на треть больше своей обычной зарплаты. Так что скажи мне «спасибо» за такой финт с работой.

— И Руслану еще скажу, — пробормотала я.

Ник затушил сигарету, и я с облегчением поднялась с холодных ступеней, возвращаясь в квартиру и сразу скидывая тапочки. Терпеть их не могу, мне удобнее бегать босиком.

— Кстати, я вино принес, — Ник задержался у дверей, начав шуршать пакетом. — Красное сухое. Выпьем, Фролова?

— Войнова, — поправила я. — И можешь называть меня Ирой.

— Выпьем, Ирочка? — Ник приблизился ко мне, покачивая темной бутылью с греческими буквами, никак не складывающимися в какие-то осмысленные слова. А мне почему-то хотелось, чтобы это была та самая винодельня, что принадлежит семье Диониса.

«Моего Диониса» — вот так я подумала сначала. А потом исправилась — я ведь даже не знала ее названия.

Глава двадцать пятая. Ираида не пьет

Я потянулась к бутылке вина, и Ник отдал ее, хоть и с небольшой задержкой, вздернув удивленно брови. Качнула тяжесть стекла в руке, поднесла нос к горлышку…

Кисловатый запах вина — терпкий и свежий одновременно — в одно мгновение швырнул меня в волны памяти о последней ночи в Корее.

В глубокий синий шторм глаз, смотрящих пристально и ясно — несмотря на выпитое. В горячую дрожь тела, взведенного, словно лук, испытывающего от прикосновений сильных рук такую чистейшую радость, что в ней можно захлебнуться.

Очень мужских рук — с длинными пальцами, чуть шершавыми подушечками, жилистыми запястьями. И черным кольцом на большом пальце, сделанном словно из вулканической породы, в которой все еще кипит лава.

Каждую секунду той ночи я чувствовала, словно обряд поклонения. Каждое слияние — как торжество. Каждый взгляд и касание — будто молитва язычника, яростного и дикого в своем желании получить от богов благословение.

Совсем не похоже на то, в чем я успела себя убедить за последнюю пару недель. Так качественно, что если бы не это вино — вскоре и не вспомнила бы.

В чем убедить?

В том, что это было маленькое грязное приключение. Что было в командировке — остается в командировке. Я вот в командировке напилась и прыгнула в постель к первому встречному красавчику.

Ничего страшного, случается со всеми.

Не сказать, что это идеально целомудренное поведение, но мне двадцать семь, у одиноких девушек в моем возрасте гораздо больше одноразовых любовников.

Кто меня осудит? Я ж не юная девственница, не чья-то жена, даже не мать. Как ни крути — даже бабки на лавочке припомнят, что во времена их молодости старые девы, вроде меня, нет-нет, да и позволяли себе маленькие тайные приключения.

Вон, даже в «Иронии судьбы» показывают приличных тридцатилетних женщин, которые вполне себе спят с мужчинами без штампа в паспорте.

А в наше-то время все вообще почти невинно.

Я просто немножко оторвалась, причем максимально безопасно.

Хороший секс полезен для здоровья!

Получила свои оргазмы и тактильное удовлетворение, напиталась мужскими гормонами — и внутрь, и наружно, и как только не…

От этих мыслей моя кровь, терпкая как вино, плеснула изнутри по коже горячей волной.

Пальцы задрожали и на мгновение захотелось прижаться к мужчине.

К любому мужчине. Только чтобы он был ласков и немного жесток, пах чем-то чуть-чуть звериным — и еще вином.

Был горяч, тверд, настойчив и…

Ник накрыл мои пальцы, сжатые на бутылке, своими, словно услышав последнюю мысль.

Сделал шаг — ближе! — и по лицу его скользнула легкая самодовольная улыбка. Едва заметная, но я успела ее увидеть, и она сработала не хуже ледяного душа.

— Нет, извини! Никакого вина, мне надо перевод доделывать! — выпалила я, отступая назад и поспешно прячась в свое необъятное кресло. — И так весь вечер с тобой проболтала, ничего не успеваю! А пьяной не поработать, и с похмельем тем более.

Бутылка осталась у Ника в руке — он ловко перехватил ее и удивленно приподнял брови. А я быстро провела ладонями по лицу, стряхивая горячечный румянец.

Развернула на экране файл с переводом, рядышком открыла глоссарий, задумалась на мгновение и с очень озабоченным видом напечатала новую строчку в окошке.

Оглянулась на Ника.

Смотри, мол, работаю!

Он еще несколько секунд задумчиво смотрел на меня, слегка склонив голову к левому плечу, но вот уже встряхнулся, как сеттер после купания и серьезно кивнул:

— Ты права. Перевод надо закончить как можно быстрее.

Отставил бутылку на стол и направился в коридор.

Я слышала, как он возится там, гремит ложкой для обуви, чертыхается, но изо всех сил делала вид, что крайне увлечена работой, пока не щелкнул замок.

— Все, я ушел!

— Пока-пока! — отозвалась, не переставая печатать.

И только когда дверь захлопнулась за Ником, обессиленно откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, ловя за хвост быстро расползающиеся в руках воспоминания о горячей ночи. Так хотелось вернуть их еще ненадолго — но увы!

Бутылка все еще стояла на столе, и я решительно выбралась из ленивых объятий кресла, достала из застекленного шкафа массивный хрустальный кубок зеленоватого оттенка — словно море на мелководье, пронизанное солнцем, — и протерла его изнутри краем футболки.

Плеснула вина и сразу жадно потянула носом запах пьяного винограда, томленого на солнце. Сделала глоток, омывая пересохшие губы густой кровью лозы…

И вдруг расплакалась.

Сама от себя не ожидала таких внезапных и искренних, как в детстве, рыданий.

Словно случилось какое-то большое горе. Настоящее. Когда в три года забываешь на пляже любимого резинового жирафа и когда возвращаешься — его уже нигде нет. Родители сочувствуют и ругают попеременно, пытаясь успокоить истерику. И совсем, совсем не понимают, что это — первая настоящая потеря, и она болит ничуть не меньше, чем потеря живого друга…

Глава двадцать шестая. Ираида не выходит из дома

Поездка в Корею взорвала мою жизнь, словно атомная бомба, сброшенная на утренний тихий город. Огненная волна обратила в пепел все, что составляло мое существование.

От некоторых вещей осталась пыль, от некоторых — лишь тени.

От многих — вообще ничего.

Ничто и никогда уже не станет прежним.

Но даже после самого кошмарного взрыва однажды наступает тишина. Оседает пепел, стихает плач и вой, парализующий ужас сменяется необходимостью жить дальше.

По-новому. Но дальше.

Потихоньку выстраиваются новые рутины, ритуалы и привычки.

Приспособилась и я.

Просыпаться без будильника, когда выспалась — это было самым счастливым изменением.

Работать в своем темпе, где угодно, хоть лежа или в ванной.

Работать по шестнадцать часов — это было уже не так радостно.

Выходить из дома раз в неделю — просто не хватало времени на прогулки.

Встречать вечерами Ника, который забегал почти каждый день, приносил то пирожные к чаю, то пиццу, то свежие сплетни с работы.

Засыпать под шум дождя из «умной колонки». Я пристрастилась к разговорам с ней. Всю жизнь думала, что болтовня в офисе меня раздражает, а когда стала фрилансером, вдруг обнаружила, что одного Ника и кассирши в соседнем «Дикси» мне для общения маловато.

Надеяться на то, что скоро перевод нового дополнения к игре будет закончен и появится время на личные дела, было глупо. Теперь мой заработок зависел только от меня. Сколько наработаю — столько и получу. Надо было выстраивать свою жизнь с учетом новой реальности.

Но стоило мне чуть-чуть расслабиться и выдохнуть, подумав, что встряски прекратились, как жизнь снова сделала полицейский разворот.

— Перешли все, что успела перевести вот на этот адрес, — сказал однажды вечером Ник, зайдя в гости в очередной раз. — И глоссарий туда же. И вообще все, что относится к переводу.

В ответ на мой молчаливый изумленный взгляд изволил пояснить:

— Мы нашли переводчицу. Хорошая девочка, играет у нас на сервере. В теме разбирается, закончила иняз. Тебе понравится. Уже рвется в бой! Все тестовые написала отлично.

Мои пальцы замерли над клавиатурой ноутбука.

Потом я медленно выдохнула и откинулась в кресле, глядя прямо перед собой — на диалог, который только что азартно переводила, стараясь привнести в характер лавочницы, дающей квест, интересные черты. Она у меня через слово поминала своих кошек и подозревала игрока в склонности к пьянству.

— Рада за нее. Теперь мне надо искать новую работу?

Ник не ответил — он снимал в прихожей ботинки и шуршал какими-то пакетами. Возможно, просто не расслышал.

— А как? Ник? Если я выставлю свое резюме — Руслан меня моментально вычислит. А без него кто меня возьмет?

Я вдруг почувствовала, что для того, чтобы вдохнуть, мне надо сделать усилие. Как будто тело перестало делать это автоматически. Еще почему-то повеяло стылым холодом по ступням, и я подобрала ноги под себя.

Никогда в жизни мне не приходилось беспокоиться о том, что я завтра буду есть. Всегда была работа и четкое знание, что дважды в месяц у меня на карте появятся деньги.

А вот так — за несколько секунд потерять опору под ногами, было очень страшно.

— Все продумано! — Ник наконец нашел свои тапки и вошел в комнату. Он щелкнул пальцами, привычно пристраиваясь на подлокотнике кресла и потянулся к клавиатуре моего ноутбука. — Смотри!

Последние недели я подчеркнуто держала с ним физическую дистанцию и легко уступала свое место, если ему требовало поискать что-то в моих файлах. Но сейчас я осталась на месте.

Слишком тревожно мне было и хотелось уже понять, что дальше.

Он развернул ко мне ноутбук, демонстрируя яркую картинку на экране. В адресной строке красовалась длинная ссылка, которая мне ни о чем не сказала.

Зато текст…

«Уникальная игра с азиатской механикой на основе древнеславянской и современной мифологии»

«Динамичная система профессий, два десятка рас и национальностей, многоуровневое развитие персонажа в зависимости от множества факторов»

«История мира, которая не оставит вас равнодушными, увлекательный сюжет, эмоциональные квесты и личные отношения с жителями мира»

— Это… — я свела брови, чувствуя складку между ними, которая в последнее время появлялась все чаще.

— Мой проект, — с плохо скрываемой гордостью заявил Ник. — Мой и еще парочки людей, — поправился он. — Они отличные программисты. Но…

— Но?

— Видишь, какие обещания мы даем? — он постучал краем ногтя по строчке про увлекательный сюжет и эмоциональные квесты. — Технически мы способны почти на все. Но нам не хватает хорошего геймдизайнера с яркими идеями. Это и будешь ты.

— Я?..

— Зарплата хорошая, — продолжил Ник. — Полностью в черную, разумеется, но тебе это только плюс. Никаких документов — никаких следов. Делаешь то, что любишь и не попадаешься никому на глаза.

— Я — геймдизайнер? — поверить было сложно. — Единственный?

— Пока да. Единственный. Он же главный. Хочешь — буду называть тебя креативным директором, мне не жалко!

Ник вдруг сгреб меня за плечи, крепко сжал и потряс. А потом чмокнул в щеку, почему-то сияя, как начищенный пятак.

— Ты чего не рада? Ариадна! Это же роскошное предложение!

— Я не понимаю… — честно призналась я. — Какой проект? Почему ты раньше о нем не говорил? Откуда на него деньги? В том числе моя зарплата в черную.

— Ну, для начала мы вложились из своих. Финансирование найдем, когда сделаем демку. Так что начни со сценария для нее — покажи все, что умеешь. Буквально несколько сцен, но так, чтобы дух захватывало и демонстрировало все наши фичи.

— Погоди… Но я переводчица, а не геймдизайнер!

— Была переводчицей, — судя по тону, Ник начинал терять терпение. — Но то, что ты делала с национальным дополнением — все эти квесты, идеи для них, общий концепт, это ведь и есть работа геймдизайнера. У тебя отлично получается.

— Вот-вот! Общий концепт! — ухватилась я за его слова. — Я понятия не имею, как это все делать! Что писать! Вам же не все равно, про что будет игра?

— Нам все равно. — Ник ухмыльнулся, наслаждаясь выражением шока на моем лице. И вновь присел на подлокотник, обнимая меня за плечи. — Все, что мы хотим — вон, написано на лэндинге. Остальное — твое. Сделай нам интересно, Ариадна!

Глава двадцать седьмая. Ираида не понимает

Работа кончилась так внезапно, что я растерялась — что теперь делать с такой прорвой времени? Неужели я наконец перечитаю все отложенные на отпуск и пенсию книги и посмотрю сериалы, о которых друзья трындят последние пять лет?

Даже собралась писать Лике, чтобы позвать ее в кино… или куда там еще могут пойти две свободные и одинокие девушки ближе к тридцати?

Но села на минуточку набросать список идей для будущей игры Ника — и как-то забылась.

Мой мозг уже работал в нужном направлении, пристраивая одну фишку за другой в заданный сеттинг. Я вертела кусочки мыслей, как разноцветные камешки, собирая из них мозаику.

Именно мозаику — в отличие от пазлов, у нее нет четкой заранее заданной формы. Все пригодится. Даже то, что кажется совсем не лезущим в концепт. Но мне после богини весны с какающими собачками было не привыкать запихивать невпихуемое в концепт любой сложности.

Стоило представить, что плоды моего воображения могут — пока только могут! — стать реальностью, их увидят сотни, тысячи игроков, как захватывало дух и идеи толпились в очереди, соревнуясь за право быть записанными раньше других.

В общем, до сериалов дело не дошло. До книг и прогулок тоже.

А с Ликой было немного страшновато встречаться — она начнет задавать вопросы, на которые у меня пока нет ответов.

Только обещания Ника.

Который по-прежнему забегал ко мне, хотя у него не было никаких рабочих заданий. Перевод я отдала полностью и постаралась забыть о нем, деньги получила — много, реально много, а на новом «месте работы» дел пока не было.

Но я уже начала потихоньку описывать то, что хотелось добавить в игру и даже показывала Нику.

— Это все хорошо… — задумчиво процедил он, вновь пристроившись на подлокотнике кресла и листая файл, перегнувшись через мои коленки. — Но у нас сейчас главная задача сделать демку. Пока я потенциальным спонсорам только концепт приношу, а надо бы что-то, что можно потрогать.

— Что там должно быть? — спросила я, сгоняя его пальцы с клавиатуры, как надоедливых голубей с подоконника и готовясь записывать. — Квест? Боевка? Диалоги? Мультик какой-нибудь покажем?

— Боевку еще делать надо, мультик дорого, на движке игры — не успеем… — Ник отклонился, рассматривая меня непривычно пристально и смущающе. — Так что вся надежда на тебя. Придумай что-нибудь, чтобы мы обошлись парой моделек и фоном, но при этом было интересно и сразу понятно, про что игра и в чем ее сильные стороны.

Я застыла, пытаясь совместить все требования во что-то правдоподобное.

Если бы такое задание мне дали на собеседовании, я бы развернулась и ушла.

Но Ник — не обнаглевший кадровик, он должен прекрасно понимать, что задание уровня принести молодильные яблоки или победить Лернейскую гидру.

Значит — верит, что у меня получится.

— Попробую… — пробормотала я, открывая список всего, что успела придумать и мысленно пытаясь организовать этот хаос в какую-то систему.

— Ну и дизайн-документ рабочий нам тоже нарисуй. Хотя бы в первом приближении, — бросил Ник, слезая с подлокотника и отправляясь на кухню. — Тебе чай сделать?

— Мне лучше кофе! — крикнула я вслед, не отрывая глаз от экрана. Есть повод посидеть сегодня подольше. — Когда у тебя следующая встреча с потенциальными спонсорами?

На кухне зашумел чайник, и Ник вернулся в комнату. Встал в дверях, сложив руки на груди и прислонившись к косяку. Очень по-хозяйски, мне даже стало не по себе. Хотя квартира-то его, как ни крути…

— Завтра созвонимся с Гришенькой, если он сможет, то вечером.

— При чем тут он? — изумилась я.

— Думаю взять его к нам, — пожал плечами Ник.

— Ты серьезно?!

— Вполне.

Я не поверила. Это розыгрыш, да? Но сколько я ни смотрела на Ника, он не раскалывался, не начинал ржать и спрашивать издевательски, как я могла поверить в такую чушь. Смотрел на меня спокойно, ожидая, пока я переварю новость.

— Но — зачем?

Неужели это тот самый Ник, с которым мы весело переглядывались, когда Гришенька нес какую-нибудь чушь на совещаниях и мрачно жаловались друг другу, когда он очередным ловким ходом переваливал свою работу на нас. Да, ему тоже доставалось, несмотря на то, что он проект-менеджер! Что случилось, почему вдруг это бесполезное существо оказалось реабилитировано?

— Сначала я прошелся по инфоцыганам. У них сейчас жопы горят, они принялись инвестировать свои бабки в какой-то реальный бизнес, а не только марафоны крипты.

— Реальный? Игры?

— Это им понятнее, чем покупка станков для машиностроения. Но все равно не выгорело. Я умею только вести проекты, а Гришенька — умеет продавать.

— Себя!

— Себя, — согласился Ник. — Но заодно и нас. У меня есть на примете спонсоры за рубежом. В наше время это просто чудо, сама понимаешь. Не хочу упустить шанс.

— Ник, это глупо — делать ставку на Гришеньку! Лучше сам подготовься!

— Ты хорошо разбираешься в теме? — проговорил он сквозь сжатые зубы. — Может быть, тогда сама и проведешь переговоры?

— Нет, но…

— Ты творец, Ариадна. Вот и твори. А организационные вопросы оставь мне.

— Окей.

Я поджала губы и отвернулась обратно к экрану. Бездумно проскроллила свой файл с идеями, цепляясь взглядом то за одно слово, то за другое. Но с таким сумбуром в душе никаких дельных мыслей меня не посещало.

Чайник щелкнул, прекращая шуметь, но Ник не пошел на кухню. Он стоял в дверях, сверля меня пристальным взглядом, но я усиленно делала вид, что мне все равно.

— Ариадна.

Я мотнула головой. Мол, все в порядке, работаю.

Ник вздохнул и подошел к креслу. Наклонился ко мне, оперевшись на подлокотник.

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, — сказал он спокойно. От его дыхания колыхнулась прядь на виске.

— Как? — спросила я, не поворачиваясь, но изображать бурную деятельность прекратила.

— Очень хорошо, — сказал Ник, поддевая эту прядь и накручивая на палец. — Очень.

— Да?

— Да. Считаю тебя невероятно талантливой. Очень красивой. Притягательной даже…

Неожиданные мягкие, бархатные нотки в его голосе на последних словах заставили меня обернуться. Я сглотнула насухую, встретив его пристальный взгляд темных глаз. Неотрывный и слишком внимательный для банального комплимента, чтобы мотивировать сотрудника.

— И верю, что у нас все получится… — Ник понизил голос, а его пальцы скользнули по моей щеке мимолетной лаской. — В том числе и благодаря тебе. Ты дар богов, Ариадна.

Я разлепила ссохшиеся губы, чтобы возразить — или хотя бы указать на то, что он находится непозволительно близко. И Ник воспользовался этим, чтобы склониться еще ниже и прикоснуться к ним своими губами — горячими и сухими.

Глава двадцать восьмая. Ираида не хочет вина

В поцелуе Ника не было страсти. Он был техничным, очень выверенным, словно сконструированным на фабрике стандартных поцелуев. Ни лишних слюней, ни резких укусов, ни жадности и поглощения. Придраться не к чему.

Он не зажигал безумным голодом, хоть и был приятен. Поэтому мне легко оказалось разорвать контакт губ и, положив ладони Нику на грудь, отстранить его.

— Ты уже свободен? — дыхание все-таки сбилось и прозвучало это чуть более страстно, чем я хотела.

— Для чего? — переспросил он, не отрывая взгляда от моих губ. Под ладонями ускорялся сердечный бит — кажется, Ника все-таки зацепило.

— Для того, что сейчас происходит.

Он не ответил. Темные глаза скользили по моему лицу, обрисовывая его черты — скулы, губы, подбородок, губы, кончик носа, снова скулы — не поднимаясь к глазам, лихорадочно и нервно.

Его пальцы вновь коснулись моей щеки.

Ник молчал, но взгляд все чаще возвращался к моим губам. Когда я не выдержала и слизнула с них сухую корку, он прикипел к ним и больше не двигался.

— Тебе не скучно тут одной торчать? — голос у Ника был спокойный, просто чуть хрипловатый. — Хочешь, сходим куда-нибудь? В ресторан?

— Мне работать надо, — отмахнулась я машинально, используя самую частую причину, подвешенную на кончике языка уже несколько лет.

— Уже не надо, — усмехнулся Ник, его губы изогнулись в странной улыбке.

И я осознала, что тоже смотрю на них, как он — на мои.

Отшатнулась, отодвинулась в сторону, выставив локоть, чтобы нельзя было сократить дистанцию. Но он и не пытался.

— Как партнеры, Ариадна. Деловой ужин, — с усмешкой сказал Ник и уточнил: — С вином.

От его внимания не укрылось то, что я в одиночку выпила оставленную им бутылку, наполненную воспоминаниями о ночи, которая больше не повторится.

Я не представляла, как можно сейчас разойтись без потерь и сделать вид, что этого поцелуя не было. Наверное, выйти с ним из закрытой квартиры — и правда безопаснее.

— Давай, — сказала я сипло, откашлялась и облизнула губы. Дернулась, представляя, как это выглядело. — Давай, только недалеко.

— Тут прямо за углом есть итальянский ресторанчик, — Ник встал с подлокотника и захлопнул крышку моего ноутбука. — Там отличная лазанья и великолепный кофе.

Собираясь, я старалась побыстрее переодеться в ванной в более-менее приличное платье, накраситься и изобразить из два дня не мытых волос приличную прическу — и не думать о том, откуда Нику так хорошо знакомо меню этого ресторана и сколько девушек до меня он туда водил.

К счастью, когда мы добрались до этого довольно уютного местечка с настоящими клетчатыми скатертями, как в Риме, никто не стал задавать Нику вопросов вроде: «Как обычно?»

Равнодушное гостеприимство, тренированные улыбки, отработанное приветствие — это было в самый раз, без лишней теплоты, которая меня бы насторожила.

Лазанья так лазанья. Я не стала долго рассматривать меню. Ник тоже — заказав себе орзо и нам — вино с длинным сложным названием, которое он произнес без запинки.

— Кстати, я давно собирался кое-что с тобой обсудить, — начал Ник, когда нам разлили вино по бокалам и мы чокнулись, обойдясь вместо тоста легкомысленным «чин-чин».

Я не успела сделать ни глотка, лишь смочила губы. Вино казалось слишком легким, будто разбавленным, совсем не пахло ни терпкостью, ни зеленью винограда. Наверное, это был какой-то другой сорт, но я совершенно не разбираюсь в вине.

— Я же обещал тебе долю в нашем проекте? — продолжил Ник, не дожидаясь моей реакции. — Как ты смотришь на 10 %?

— А у тебя сколько? — заинтересовалась я, что-то смутно вспоминая. Долю? От шкуры неубитого медведя?

— У меня сорок. Было пятьдесят, но я решил поделиться с тобой, — Ник спокойно отпил свое вино и с аппетитом приступил к основному блюду. — Потому что я верю в твой талант и уверен, что именно твои идеи приведут нас к успеху.

— С чего это вдруг? — удивилась я. — Столько лет я работала скромной переводчицей, мне даже премии только годовые платили, а тут вдруг такие комплименты.

Он усмехнулся и потер щеку, на которой к вечеру уже начала пробиваться сизоватая щетина.

— Ты думаешь, обычно переводчикам дают столько свободы в изменении контента, Ариадна? Все были согласны, что ты — уникальный сотрудник с великолепной фантазией. Марк не мог на тебя нарадоваться и тоже оценил твою работу.

— Это для меня сюрприз… — я все-таки отпила вина, которое так и казалось разбавленным согласно канонам древних греков. Они говорили, что Вакху хорошо в обнимку с тремя нимфами и разбавляли его водой один к трем. Но Ник пил то же самое и не жаловался. Значит, это со мной было что-то не так.

Ник вообще-то не похож на тех мечтателей, что делают свои игры годами в свободное от работы время и даже выпускают их в «Стиме», собирая донаты на продолжение работы. Но так и не заканчивают никогда свои гениальные проекты.

Да, бывает, что такие игры «выстреливают» и неожиданно набирают популярность — и их создатели становятся миллионерами. Я даже когда-то была знакома с одним таким в далекие времена юности, когда он был еще наивным мечтателем.

Сейчас игроки более требовательны к графике, однако новый «тетрис» все равно взорвет мир, если кто-нибудь придумает нечто уникальное.

Проблема в том, что «тетрис» способен придумать лишь один человек из миллиарда.

Ник делает ставку на другое. Из того, что я успела понять в его концепте, он планирует собрать игру из привычных и знакомых технических решений, дополнив их оригинальными идеями.

Но эти технические решения требуют денег.

— Что там со спонсорами? — спросила я, глоток за глотком опустошая свой бокал с безвкусным вином. — У тебя уже есть план?

— У меня… — Ник повертел свой бокал, держа его за ножку и отпил из него совсем немного, смакуя букет, которого я не чувствовала. — Конечно, Ариадна.

Я хотела наконец возмутиться, что он в последнее время называет меня именем, которое мало того, что я никогда не любила, так теперь еще и не моим, но он сбил меня с мысли, внезапно встав из-за стола и решительно пересев на диванчик рядом со мной.

Отодвинуться было просто некуда — диванчик был «для влюбленных». Той самой ширины, чтобы на нем помещалось как раз двое некрупных взрослых, сидящих в обнимку.

Нику даже пришлось положить руку на спинку, почти обнимая меня.

Он снова был слишком близко.

— Кстати, у меня есть к тебе еще одно творческое задание, Ариадна, — проговорил он негромко, почти шепотом, словно признание в любви. — Нам нужно название для игры. У тебя уже есть идеи?

— «Лабиринт» — ляпнула я раньше, чем успела задуматься. — Я понимаю, что это далеко от славянской мифологии, которую ты…

— Отличное название! — Ник обнял меня за плечи, прижимая к себе и целуя в висок. — Ты просто молодец, Ариадна! Просто молодец!

Разве Ариадна могла заблудиться в критском лабиринте? Ведь это был ее родной остров, родной город, родной дворец. И родной брат внутри.

Тогда почему я чувствую себя, словно в ловушке? Как найти выход, если я не захватила с собой клубок с путеводной нитью?

Глава двадцать девятая. Стасим

Дионис

Иногда забываешь, что есть на свете такие страны, где не помогут даже несколько самых завидных паспортов мира. Не успеть на несколько минут — и задержаться на недели, пока объясняешь чудовищу бюрократии, зачем тебе понадобилось так срочно лететь в не самую популярную среди туристов страну.

Какая насмешка судьбы. Запутанная нить в дрожащих пальцах мойры Клото свивается в знаки бесконечности, затягивается узлам, угрожающе трещит, когда я нетерпеливо дергаю ее, пытаясь ускорить получение визы в Россию.

Три отказа подряд — без каких-либо объяснений. Пока добрые люди не шепнули, с каким именно с паспортов лучше все-таки пытаться прорваться сквозь сверкающий водопад, за которым скрылась моя Ариадна.

Я не просто жду момента нашей встречи — я приближаю его как могу.

Найти все данные моей Ариадны довольно легко, и я обманываюсь этой легкостью непозволительно долго, пока не выясняю, что в той компании, от которой она была зарегистрирована, она больше не работает. И телефонный номер не отвечает. И попытки послать людей по домашнему адресу заканчиваются ничем.

Словно сев в самолет дерзкая и яростная Ариадна растворилась в сини небес.

Не так легко собрать статистику имен в такой огромной стране, но тут чудовище бюрократии воюет на моей стороне. Отсеять всех, кто не подходит по возрасту. Отсеять замужних и с детьми — поколебаться и вернуть их обратно. Все равно оказывается слишком много. Нельзя пропустить ни одну — даже живущую за полярным кругом Ариадну семнадцати лет, чьи фотографии заполняют все страницы поисковиков. На всякий случай проверяю и ее.

Ищу, ищу, ищу. Говорят, люди любят искать и собирать, на этом строится популярность игр «Найди объект». Наследие нашей эволюции — охота не всегда была успешной, и человечество по большей части питалось ягодами, фруктами, грибами, кореньями, пробуя все подряд, что растет недалеко от пещеры. С тех пор человека невыносимо сложно оторвать от яркой картинки с мелкими деталями, если ему дали задание найти на ней апельсин или сапог.

Искать равно интересно — и болезненно. Потому что день за днем не приносят мне успеха.

В русских социальных сетях есть много других Ариадн — но ни одна из них не моя.

Приходится вернуться к началу.

Туда, где она работала переводчицей.

Как раз к моменту, когда я получаю долгожданную визу.

— Марк Евгеньевич Завадский! — бодро представляется седоватый мужчина с военной выправкой, встречая меня на ресепшене своей компании. Он вышел встретить «потенциального партнера», явно удивившись, что я лично приехал к ним, в небольшую компанию, занимающуюся локализацией и поддержкой всего трех игр. Одна из которых — та самая, в которую так яростно влюблена Ариадна.

— Да, помню такую… — он хмурится и морщится одновременно. Не понимая, почему речь идет не о будущем сотрудничестве, а о моей Ариадне. Но я больше не могу ждать. Дергаю запутанные узлы своей нити судьбы, рискуя порвать ее. Один раз я уже опоздал. Сколько еще ошибок я совершу, прежде чем приду туда, куда суждено.

— Могу я с ней поговорить?

— Нет, она уволилась. Ушла без предупреждения, заявление прислала по почте. Так дела не делаются, — он явно зол и не собирается себя сдерживать.

— Вы знаете, где ее искать?

— Не знаю, и знать не хочу! — отрезает он решительно, и я уже вижу, что дальнейшие разговоры бесполезны.

Но не уезжаю, потому что интуиция подсказывает — здесь еще не все разведано, еще есть шанс наткнуться на еще одну ниточку, ведущую к ней.

Пока мы идем в конференц-зал, я вглядываюсь в лица сотрудников. Кто-то может выдать себя — не могла Ариадна не пересказать свое приключение, или я совсем не знаю женщин. Но равнодушные взгляды скользят поверх меня, словно я пустое место.

А вот одного из тех, кто был с ней в баре, я узнаю по неприятно высокому для мужчины голосу. Всего несколько секунд колебаний — мне нужны все шансы! — и словно судьба продолжает разыгрывать комедию, назначив меня на одну из главных ролей. Двери лифта закрываются перед моим носом, когда я, извинившись, резко меняю маршрут и пытаюсь поймать этот маленький шанс.

— Куда же вы? — с досадой спрашивает Марк Евгеньевич Завадский, с трудом удерживаясь от искушения отчитать меня, как одного из своих сотрудников. — Я позвал нашего проект-менеджера, вам лучше обсудить ваши предложения с ним.

Меня встречает острый взгляд из-под узких прямоугольных очков.

— Николай Вайцнер, очень приятно, — еще один старый знакомец протягивает мне руку. — Кажется, мы не были представлены на конференции, но я вас, разумеется, знаю…

Словно наяву я слышу опасный треск своей нити судьбы, натянутой как тетива лука. И удивляюсь — теперь что не так? Я, кажется, поймал шанс даже более весомый, чем предыдущий. Почему же веет холодом в районе сердца?

— Ариадна? Нет, ничего не знаю, — равнодушно отзывается Николай Вайцнер на мои расспросы.

— Как же так? — удивляюсь я. — У вас пропала сотрудница — и никому до этого нет дела?

— Она просто переводчица, — пожимает он плечами. — Уволилась и уволилась. Может, замуж вышла. С девушками ее возраста часто случается такая мгновенная любовь. У нас это называется «запрыгнуть в последний вагон». Взяла фамилию мужа, вот вы и не можете ее найти. А зачем она вам, кстати? Девицы очень ненадежны. Моргнешь — уже беременна, надо новую искать…

Он сокрушается всерьез, а я не могу понять, откуда у меня ощущение, что мы играем какую-то пьесу на занесенной песком сцене амфитеатра.

Рассеянно слушаю его рассказ о структуре доходов и перспективах будущих игровых проектов этой небольшой компании. Скучно и экономически уныло, не стоит тратить время даже на простейший просчет плана.

— Кстати, я знаю, что вы занимаетесь поддержкой стартапов, — вдруг меняет тему Николай Вайцнер и оглядывается за спину, где висит камера видеонаблюдения. — У меня есть один сторонний проект, который мог бы быть вам интересен…

Улыбка у него неприятная.

— Напишите моему администратору, сейчас первичным отбором занимается он, — киваю я, перекидывая ему визитку. — Я сам сейчас отошел немного от дел.

Мне пора. Не пытаясь скрыть разочарование неудачной охотой, поднимаюсь и направлюсь к двери. Мой собеседник следует за мной, провожая к выходу. Оглядываюсь по пути еще раз — вот здесь она работала? Здесь горела своими идеями?

Может быть, здесь найдутся и другие скрытые сокровища?

Но ни в чьих глазах я не вижу даже искру любопытства. А без нее — все не так.

Лишь ловлю острый взгляд Николай Вайцнера. Он задевает меня, словно чиркнувшая по боку стрела. Не рана — досадная ссадина. Не стоит обращать внимания, когда есть более важная цель.

Ты согласна, мойра Клото?

Глава тридцатая. Ираида не любит одиночество

— Я что сказал? Чтобы в демо были самые яркие моменты! Лучшее, что мы умеем! Откуда опять этот шлак?

— А что твои программисты мне прислали, то и поставила! «У нас герой умеет ходить вперед, назад и вбок! Еще умеет подпрыгивать! Когда кивает головой, она откидывается назад, так что не используй это пока». Дословно! Цитирую!

— Как поставила задачу, так и выполнили!

— Что они выполнили? Я должна была в задаче сказать, что голова не должна откидываться, как шлем скафандра? Где хоть одно движение руками? А монстров ты видел? Паука этого калеченого на костылях?

— Пауку пока не успели написать нормальный поиск пути, воткнули от танка.

— Я могу тебе написать историю про паука с поведением танка, но давай тогда сразу скажешь, что исходить надо не из моих якобы гениальных идей, а из того, что у тебя программисты умеют!

— Поставь. Нормально. Задачу!

— А я как поставила?

— Поставь как для программиста, а не для нормального человека!

— Умение общаться с умственно недоразвитыми у нас в договор не входило!

— Кончай хамить, Ариадна!

— Кончай называть меня Ариадной!

Развернувшись, я запулила в орущего Ника сиреневым драконом, с незапамятных времен обитавшим у меня на рабочем столе. Мне его подарила мама в честь первого рабочего дня. Это была авторская игрушка, совершенно не детская — перья, перламутровые чешуйки, глиняные когти, зубы из кусочков оникса, переливчатые глаза. И жесткий гребень на хвосте, которым дракон и заехал Нику по морде, прочертив зигзагообразную ссадину по скуле.

— Ой! — испугалась я.

Он меня, конечно, выбесил чудовищно своими наездами, своими требованиями, визитами своими внезапными в одиннадцать вечера. С требованиями обсудить концепт игры и обвинениями в том, что это я как-то неправильно все придумала, раз программисты тормозят, а художники прокрастинируют.

Но я прекрасно видела, что это не на меня лично наезды, а просто беспокойство за проект. Даже подозревала, что для Ника это и есть «игра мечты». Пусть не его в плане идей, но его детище — с нуля, с семечка, вырастающего сейчас у нас на глазах.

Ник смахнул ладонью капли крови с кожи, взглянул на свою руку и перевел бешеный взгляд на меня.

— Прости! — быстро сказала я. — Но ты сам виноват!

Ник оскалил зубы и, развернувшись, уперся ладонями в подлокотники моего кресла. Напрягся всем телом и с жутким скрежетом отодвинул его от стола, продолжая нависать надо мной и глядя темными глазами мне в лицо. Я кинула быстрый взгляд в сторону, куда улетел дракон. Почему-то мне показалось хорошей идеей его подобрать и использовать в качестве оружия. Раз уж он так хорошо себя показал и успел напиться крови.

Понятия не имею, откуда у меня такие средневековые замашки. Наверное, слишком много читала древних легенд, когда думала над игрой.

— Фролова! — угрожающе проговорил Ник, наклоняясь все ниже. Сквозь оскаленные зубы со свистом вырывалось его горячее дыхание, которое я уже чувствовала на своем лице. — Ты совсем обнаглела?

В его тоне было что-то такое… Будто он не всерьез, но если я поведу себя неправильно, то может разозлиться и по-настоящему. Мне этого не хотелось.

Наоборот.

Я в последнее время чувствовала себя такой одинокой, что иногда вечерами хотелось плакать от того, что ни с кем не разговаривала целый день. А Ник заходил редко и ненадолго — в основном для того, чтобы покритиковать то, что я придумала.

И сейчас тепло его тела, его дыхание, его нахмуренное лицо… Больше всего на свете мне хотелось прижаться к нему, почувствовать, как он обнимает меня. Услышать, что я молодец и отлично справилась.

— Совсем, — сказала я, глядя в темные глаза. Разжала стиснутые на подлокотниках кресла пальцы и медленно, словно давая ему шанс меня остановить, потянулась к лицу Ника. Положила ладони на его щеки, чувствуя кожей напряжение сжатых челюстей. Скользнула ниже, обвивая его шею и притягивая его к себе. — И что ты мне сделаешь?

Я услышала, как дыхание Ника прервалось на несколько секунд. Он смотрел на меня, чуть сощурившись, не делая попыток приблизиться еще, не поддаваясь на провокации.

Сглотнул — дернулся острый кадык. Медленно втянул носом воздух.

И… отстранился выпрямляясь.

— Нет, Ариадна, — сказал он твердо, хоть и с явными нотками сожаления в голосе. — Это плохая идея.

— Ну надо же… — я зло усмехнулась, сжимая соскользнувшие с его тела ладони в кулаки. — Теперь это плохая идея? А в Корее ты меня угрожал изнасиловать, такой хорошей она тебе казалась!

Я почему-то разозлилась так сильно, словно действительно хотела затащить Ника в свою постель. Желала этого по-настоящему, а не только потому, что на несколько мгновений поддалась слабости и одиночеству.

— В Корее ты очень разумно напомнила мне, чем это грозит, — Ник тяжело оперся на стол, глядя на меня из-под упавших на лоб отросших прядей волос. — И ты была права.

— С тех пор многое изменилось, — сообщила я ему, обводя рукой комнату. — Я больше не переводчица

Ник обогнул мое кресло, встал позади и, напрягшись, с тем же жутким скрежетом придвинул его обратно к столу. Наклонился, щелкнул мышкой, пробуждая от сна темный экран ноутбука и проговорил мне на ухо:

— Именно. Изменилось. Теперь ты мне нужнее, чем раньше. И терять твою фантазию, твое трудолюбие и твой талант ради сиюминутных желаний я не собираюсь.

Я почувствовала тысячу колких мурашек, разбежавшихся по коже от того места, где моей шеи коснулось его дыхание. А потом почувствовала мимолетное прикосновение сухих прохладных губ к тонкой коже под ухом.

Хотела обернуться — но не успела. Через мгновение Ник уже стоял в дверях, оперевшись плечом на косяк.

— Значит, так. Бросай пока дизайн-документ. Накидай мне до завтра сотню мелких квестов. Из серии — сходи в лес, принеси ромашку, получи нубское зелье здоровья. Никаких цепочек, одиночные простенькие задания, но в духе нашего сеттинга. А я пока посмотрю, что из твоих идей мы сохраним, а что надо будет переделать.

Он отсалютовал мне двумя пальцами, приложив их к виску, быстро и привычно переобулся и захлопнул за собой входную дверь, оставляя меня перед выбором — или я буду размышлять о том, что это было сегодня вечером, или успею выполнить задание.

И то и другое — никак.

Перед очевидным выбором.

Я захлопнула ноутбук, подтянула к себе толстый блокнот и написала на чистой странице цифру «1».

Ну, поехали.

Глава тридцать первая. Ираида не проходит испытание

— Я переслал тебе картинки от художников. Посмотри в почте, — сообщил Ник, как обычно, приказным тоном, заходя в квартиру.

Я бы сказала «в мою квартиру», но он перестал стесняться и открывал дверь своими ключами, потому что, по его словам, не хотел отвлекать меня от работы.

Ключи у него оставались от хозяина — это логично, отвечает-то за все он.

Так и получалось, что живем мы в каких-то странных, слишком близких для рабочих отношениях. И слишком далеких даже для друзей.

— Каких художников? — отозвалась я, открывая почту. — Тех, что не сумели по моему техзаданию дракона нарисовать?

В команде Ника до меня уже были две девочки-художницы, которых он сманил из крупной игровой компании. Я по умолчанию относилась к ним, как к профессионалам и была в шоке, когда они вдруг закатили мне истерику в деловой переписке. По их словам, они никогда в жизни не видели такого «тупого» ТЗ. И вообще им начальство всегда доверяло и разрешало делать так, как им хочется. А я — неизвестно кто! — прислала целый список правок, в том числе особенно возмутившую их просьбу изменить оттенок шкуры дракона, чтобы он не терялся на фоне серо-зеленых стен подземелья. Еще там были правки со ссылками на то, как выглядят реальные средневековые мечи и кинжалы, беспокойство по поводу внешнего вида двери башни — мне казалось, ей лучше быть каменной, а не витражной, все-таки мы не во дворце. И еще по мелочи.

Сам скандал я умудрилась проспать — девочки присылали мне письма одно за другим, в каждом из которых накручивали себя все сильнее, а под конец нарисовали мне фиолетового дракона с розовыми рогами и имбецильной улыбкой, сказав, что сделали все, как я хотела.

Читала я переписку, закипая от злости и уже готова была хлопнуть дверью и пойти работать кассиршей в «Пятерочку», только бы не сталкиваться больше с этими идиотками.

Проснись я на три часа раньше — этим бы и кончилось. Но за эти три часа девочки вывели Ника из себя, и он отчитал их так, что с тех пор они составляли все письма по шаблону: «Здравствуйте, уважаемая Ираида… Согласно вашим пожеланиям проведены следующие работы…. С уважением, Горчакова и Каменева».

— Нет, девочки продолжают терзать дракона, — скривился Ник, входя в комнату в своих любимых тапочках. — Но все остальное я отдал фрилансерам.

Он снова был в очках, как тогда, в командировке в Корею. Все-таки они ему невероятно шли — их строгие линии подчеркивали острые скулы и пронзительный взгляд темных глаз, превращая Ника из заурядного менеджера в загадочного бизнесмена. Так он мне нравился гораздо больше — стильный и харизматичный, словно персонаж аниме.

— Кыш! — он согнал меня с кресла и устроился за моим ноутбуком, как у себя дома.

Впрочем, это и был его дом. Формально. И проект его — полностью.

Щелкая мышкой, он принялся открывать один за другим графические файлы, которые тяжело и долго загружались, неспешно разворачиваясь на экране в модели монстров, текстуры поверхностей и загрузочные картинки.

— Так, смотри. Вот твоя башня. Нравится?

Ник развернул несколько окон, в каждом из которых была часть самой первой локации, которую я придумала для нашей демонстрационной версии игры. Высокой башни, стоящей посреди туманного поля.

— Да… — зачарованно сказала я, глядя на то, как оживают мои фантазии. Как описанные сухо «шершавые стены, сложенные из неровных камней, между которыми пробивается бледный мох» обретают зримое воплощение. Наверное, писатели испытывают что-то подобное, когда видят экранизацию своих книг. Вот только что это было у тебя в голове — а вот оно почти реально. Протяни руку — коснешься.

— Сундуки, гобелены, фрески, каменные скамьи, решетки… — перечислял Ник, показывая мне нарисованные художниками модели.

— Обалдеть!

Я пристроилась на подлокотнике кресла, подобно тому, как сидел на нем сам Ник и с восторгом смотрела на мир, рождающийся у меня на глазах. Еще чуть-чуть — и я смогу путешествовать по нему. Пусть не собственными ногами, но почти, почти…

— Отлично. Вот твой рыцарь, вот твой паук… — он перешел к монстрам и героям. — Дракона девчонки доделывают. Расскажи, как мы это все собираем воедино?

— Ты не читал диздок? — удивилась я.

Ник выпустил мышку и развернулся ко мне. В голубоватых стеклах очков в полутьме комнаты отражался яркий экран ноутбука, поэтому глаз за ними видно не было.

Глядя в эти светящиеся отражения, я попыталась объяснить:

— Путь начинается в живом лабиринте из кустов, который постепенно растворяется в тумане. Это самая сложная часть — множество ловушек, рандомные выходы в другие локации, зацикленные комнаты.

— Что значит — зацикленные комнаты?

— Ну… Можно пройти три шага и сразу оказаться у башни, а можно блуждать в тумане. И тебе будет казаться, что ты ходишь кругами.

— Ловушки смертельные? — уточнил Ник.

— Да, конечно. Но там очень маленький шанс! — поспешила я заверить. — И ты ничего не теряешь, потому что генерация персонажа начинается, когда ты выходишь из лабиринта. В нем ты как будто теряешь память и перед входом в башню нужно вспомнить, кто ты такой. Поэтому выбираешь пол, расу, внешность своего героя.

— Много вариантов? Будет настройка, как в «Симах»?

— Нет, конечно! Слишком сложно. Несколько вариантов мальчиков и девочек — красивых, разумеется. Главное в игре не это!

— А что?

Под холодным светом, отражающимся в очках Ника, я чувствовала себя как на экзамене. Словно не рассказываю идею игры, ради которой меня и позвали в проект, а прохожу самое главное испытание в жизни. И безнадежно проваливаю его.

— Главное — выбор, когда уже заходишь в башню. В подземелье живет дракон, на балконе ты встретишь свою любовь, а в сокровищнице загадки и поиск артефактов. Каждый сегмент целевой аудитории найдет себе занятие по вкусу.

— Угу… — Ник побарабанил пальцами по столу, и я зачастила, стараясь рассказать все самое интересное быстрее, пока он не вынес свой вердикт.

— В сокровищнице ты берешь артефакт и на тебя нападают охраняющие его статуи. Можно выбросить — тогда они замрут, но ты ничего не вынесешь. В любовной истории все зависит от вариантов диалога, которые ты сам выберешь, а дракон…

— Я понял! — Ник жестом прервал меня и снова повернулся к ноуту. Он щелкнул мышкой, выделяя добрую треть моего дизайн-документа и просто удалил ее. — Туманный лабиринт вычеркиваем. Слишком много работы ради того, чтобы прямо со старта выбесить игроков.

— Но… — я растерялась. — У нас даже игра называется «Лабиринт»! Это самое важное!

— Ничего, сделаем отсылку где-нибудь еще, — отмахнулся он.

— Но это же атмосфера! Которая задается с самого старта! Погружение в мир! Потеря себя, понимаешь?

— Понимаю, понимаю, — Ник положил ладонь на мое колено и сжал его. На мгновение за отсветами очков мелькнули темные глаза и снова пропали. — Но лабиринт все равно вычеркиваем. Он мне просто не нравится, прости.

Просто. Просто не нравится.

Моя самая любимая идея. Та часть, что про «игру мечты», о которой я, задыхаясь, рассказывала Дионису в той, прошлой жизни.

Глава тридцать вторая. Ираида не сдерживается

Я молчала несколько секунд, сражаясь с собой, но проиграла.

Набрала воздуха в грудь и дернула Ника за плечо:

— Ник! Что значит — «просто»? Ты не можешь сказать: «Просто не нравится» и вычеркнуть огромный кусок моей работы!

— Кто мне запретит? — он развернулся ко мне.

На лице играла насмешливая ухмылка. На мгновение за стеклами очков мелькнул темный взгляд карих глаз, но Ник снова отвернулся к экрану, и я потеряла шанс успеть проникнуть в его мысли.

— Так не работают!

Я с отвращением слышала в своем голосе бессилие и слабость.

— Ариадна… — он отпустил мышку и откинулся в кресле, глядя мимо меня и почему-то снова забывая о новом имени. — Почему ты постоянно со мной споришь? Я в конце концов твой начальник и по совместительству главный инвестор. Я и заказываю музыку.

Я развернулась к нему всем телом, чуть не свалившись с подлокотника.

Пришлось упереться босой ступней в край кресла, почти сплетаясь с Ником ногами.

Но я была слишком возмущена, чтобы отслеживать уместность своей позы.

— Я спорю, потому что хочу, чтобы это была хорошая игра! Ты же для этого меня и взял на работу! И теперь сам же не ценишь мои идеи!

Ник фыркнул и вдруг нагнулся к полу, мимолетным жестом придержав мою лодыжку, чтобы

случайно не спихнуть меня на пол.

Поднял свою сумку, стоявшую у ножки стола и откинул кожаный клапан. Достал оттуда перетянутую резинкой стопку пятитысячных купюр.

— Кстати о «ценишь». Держи. — Он хлопнул тугой пачкой о мою коленку. — Как обещал. Зарплата за отработанный срок и еще аванс на месяц, чтоб два раза не вставать.

— Ух…

Я миллион лет не держала в руках столько денег наличными. На банковском счету бывало и больше, но сколько себя помню, я расплачивалась везде картой. До этого моего увольнения.

От специфического запаха купюр, казалось, закружилась голова.

Деньги пахнут. И новые, и старые. А когда их много — пахнут сильно.

Я осторожно дотянулась до стола и положила пачку подальше, глядя на нее, как на опасного зверька.

Ник, однако, сумку откладывать не спешил.

Когда я вновь перевела на него взгляд, он усмехнулся, запустил руку в тесный карман на боку и достал оттуда плоскую коробочку с тисненым золотом названием.

— Так вот. Кстати о том, как я тебя ценю.

Он сам сдвинул ленточку и открыл коробку. Внутри на белоснежном атласе лежала, свернувшись змеей, хитровыплетенная цепочка, а ее оттягивал небольшой кулон-капля со сверкающим камешком в оправе.

— Что это? — я помотала головой, глядя на Ника. На секунду я даже испугалась его жеста, пока не поняла, что коробочка явно больше той, что для кольца.

— Это твоя премия, — он подцепил кончиками пальцев украшение и жестом показал, чтобы я развернулась. — Материальное напоминание о твоей ценности для моего проекта.

Он отвел волосы от моей шеи, и я передернулась от пробежавшего по коже холодка, когда цепочка скользнула на шею.

— И для меня… — добавил Ник тихо, и меня дернуло, словно током.

Подняла капельку к глазам и посмотрела, как преломляется тусклый свет люстры на ее гранях.

— Постой… — я обернулась к нему. — Это что — бриллиант? Настоящий?

— Ну конечно, — криво усмехнулся он. — Почти каратник.

— Обалдеть… — выдохнула я. — Так ты…

Ник провел пальцами по моей скуле, отвел прядь волос от лица и сказал негромко:

— Действительно ценю тебя и хочу, чтобы ты это понимала. Не хотел давать премию деньгами. Деньги ты проешь и забудешь. А сейчас у тебя остается на память сувенир о начале нашего совместного пути. Уверен, дальше будет круче, Ариадна. Ты — настоящее сокровище, с которым мы добьемся успеха. Ты молодец и делаешь свою работу невероятно хорошо. Спасибо тебе.

На протяжении всей речи он не отводил от меня взгляда, и я изо всех сил сдерживала щекочущее ощущение в уголках глаз, чтобы не расплакаться. Что-то теплое защипало нос, и я, не выдержав, обняла Ника.

— Спасибо тебе… — прошептала ему куда-то в шею, вдыхая запах дорогого парфюма. — Спасибо, Ник.

Он отстранился — и я наконец увидела его глаза за стеклами очков. Внимательный, пристальный, от которого мурашки разбежались по коже.

Не знаю, кто первый сделал это первое, самое крошечное движение — он или я?

Но через мгновение уже точно я сама потянулась к нему, ловя прохладные губы и судорожно выдохнула, когда твердые руки прижали меня к его груди.

Глава тридцать третья. Ираида пока не партнер

Конечно, нам не стоило этого делать. Ни с какой стороны.

Ник несвободен, он мой начальник и партнер, он не испытывает ко мне ничего, кроме физического влечения, а я…

А мне нужно только человеческое тепло. Так сильно нужно, что все разумные доводы растворяются в потребности почувствовать его прохладные губы на своих губах, на шее, на пылающей коже груди в растянутом вороте домашней футболки.

Запрокидываю голову, давая Нику шанс понять намек и пройтись языком от ямочки между ключицами вверх до тонкой кожи под подбородком и снова поймать губы, скользнув языком между ними, и углубить поцелуй.

Я не ношу дома лифчик, поэтому мужская ладонь, накрывшая грудь, заставляет вздрогнуть от пронзительного жара, разошедшегося разрядами по всему телу. Мгновенно затвердевшие соски болезненно трутся о грубую ткань, изнывая от потребности прикосновений.

Сползаю ниже, оказываясь у Ника на коленях, а не на подлокотниках кресла и чувствую твердый член, упирающийся мне в бедро. Дыхание, обжигающее шею, становится тяжелее, а вторая рука ныряет под край моей футболки и под резинку домашних штанов.

Вздрагиваю от почти забытого ощущения жадных мужских прикосновений к животу и ниже, еще ниже…

— Ник… — чувствую необходимость все-таки что-то сказать.

— М-м-м-м-м? — вопросительно мычит, прихватывая губами кожу под ухом.

— Может, не стоит? — спрашиваю неуверенно, просто для очистки совести.

Он это чувствует, поэтому равнодушное:

— Думаешь?.. — не отвлекает его даже на пару секунд от продвижения пальцев дальше вниз под прикрытием тонкой ткани моих трусиков.

— Не знаю… — честно признаюсь я и ловлю мимолетную ухмылку на его лице.

Он снимает очки, откладывая их на стол рядом с клавиатурой, и кладет ладонь мне на лицо, настойчиво разворачивая к себе и впиваясь в губы. И больше уже ничего не говорит, только действует.

Вытаскивает руку из моих штанов, подхватывает под бедра и делает два шага до застеленной покрывалом кровати. Роняет спиной и не медля ни мгновения, стаскивает штаны вместе с бельем. Я приподнимаюсь на локтях, тянусь к его джинсам, и он помогает мне справиться с тугой пряжкой ремня. Пока я расстегиваю молнию и накрываю ладонью упругий член под черной тканью боксеров, Ник успевает выудить из заднего кармана яркую упаковку презерватива. Разрывает ее зубами и раскатывает латекс по уже высвобожденному мной стоящему члену.

Тяжелое тело накрывает меня, вдавливая в матрас, я раздвигаю ноги, впуская в свою изнывающую тесноту чуть-чуть тугую поначалу горячий даже сквозь презерватив твердый член и выдыхаю стон на ухо мужчине, с которым думать не думала, что когда-нибудь окажусь в одной постели.

Вообще-то, мы творим весьма нехорошие вещи — он изменяет своей женщине, я сплю с начальством, но вместо ощущения остроты и греха меня охватывает ощущение привычной рутины. Будто мы с Ником уже лет пятнадцать женаты и просто выполняем обычный супружеский долг. По пятницам от него делать, потому что просто привыкли, что между нами должен время от времени случаться секс.

Мне нравится, что можно его обнимать, прижиматься всем телом, утолять тактильный голод, совсем сожравший меня за последние недели. Нравится, что он не смотрит мне в глаза, двигается ритмично, не быстро, не медленно. Нравится, что его пальцы между нашими телами безошибочно и умело находят клитор и трут его в самом правильном темпе.

Нравится, что, когда он кончает, коротко и низко застонав мне на ухо, он заглядывает мне в глаза и спрашивает:

— Догонишь?

И лежит рядом, позволяя мне обхватить его за плечи, пока он доводит меня до финала.

А потом уходит в ванную и возвращается уже без презерватива, свежий, пахнущий мятным гелем для душа. Ложится рядом и сплетает свои пальцы с моими.

Я утыкаюсь губами в его прохладное плечо и смотрю в узкую полоску темноты между тяжелыми шторами на окне.

— О чем думаешь? — спрашивает Ник, поворачивая ко мне голову и касаясь губами волос на виске.

— Обычно такой вопрос женщины задают, — хмыкаю я.

— Мне действительно интересно, — он отодвигается, чтобы посмотреть мне в лицо.

Смеюсь и качаю головой, неловко озвучивая чистую правду:

— О работе.

Он вздергивает брови в удивлении:

— И что именно о работе?

Вздыхаю. Немного лень шевелить языком, ватная усталость расслабляет мышцы, слипаются глаза, но я отвечаю:

— Думаю, имеет ли смысл все, что я сейчас делаю. Как там у вас дела с инвесторами?

— У нас, Ариадна, у нас. Ты будешь официальным партнером, у тебя будет доля в нашем проекте, — назидательным тоном поправляет меня Ник.

Пожимаю плечами:

— Пока не вижу разницы.

— Разница в ответственности. Особенно в будущем. Ты будешь креативным мозгом нашей команды, человеком, отвечающим за творческую часть. Если же проект взлетит, мы будем делать продолжения и аналогичные игры, разработка концепта которых будет целиком на тебе. А я переключусь полностью на административные вопросы.

Вот теперь. Теперь я чувствую то, что должна бы в тот момент, когда он меня поцеловал.

Сердце начинает биться быстрее, время от времени сладко замирая. Помимо моей воли в голове яркими вспышками возникают идея за идеей. Лабиринт — это отличный концепт для серии игр. Лабиринты могут быть разными, а если дать каждому из героев уникальную способность, позволяющую решать определенный тип загадок…

Тяжелая рука стискивает мою грудь поверх так и не снятой до сих пор футболки. Ник нависает надо мной, подхватывает подол и задирает выше, оголяя стоящие соски. Склоняется, втягивая в рот по одному, посасывая, прикусывая до легкой боли.

— Завтра, — говорит он. — Завтра мы с Гришенькой и Пашей-программистом встречаемся, чтобы обсудить одно заманчивое предложение. Если всех устроит, то у нас будет инвестор с очень хорошим бюджетом.

— Серьезно? — я переворачиваюсь, устраиваясь сверху на Нике, он обоими руками ныряет под футболку, мнет мою грудь чуть грубее, чем мне хочется, но мне сейчас не до того, чтобы его поправлять.

— Да! Кстати, поэтому я хотел попросить тебя накидать вариантов для расширения игры. Какие можно выпустить обновления через полгода, через год? Какой новый контент? Распиши и пришли мне до завтра. Расскажу инвестору о перспективах.

— А возьми меня с собой? — прошу я внезапно. — Я прямо на месте все и расскажу. Раз уж я партнер…

— Нет… — Ник качает головой и прерывает мои возражения, стаскивая с меня футболку через голову. — Еще рано тебя показывать официально.

— То есть, я партнер, но тайный?

— Тайная любовница, — смеется он, приподнимаясь и втягивая меня в поцелуй. Он прикусывает по очереди мои губы, выкручивает соски, и я чувствую, как твердеет его член, прижатый между нашими телами.

— Подай презерватив из джинсов, — просит Ник, кивая на пол, куда он их откинул.

Я тянусь, стараясь не соскользнуть с его тела, тем более что пальцы уже ныряют мне между ног, нащупывая пульсирующий в нетерпении клитор.

В заднем кармане его джинсов находится еще несколько ярких упаковок. Он всегда носит с собой презервативы в таком количестве?

Я приподнимаюсь, и Ник пользуется случаем, чтобы скользнуть своими пальцами чуть дальше и глубже. Разрываю упаковку и сама облачаю в латекс его подрагивающий член.

Едва я заканчиваю, Ник перехватывает инициативу, направляя головку к входу в меня.

— Все будет, Ариадна, — говорит он, насаживая меня на себя. — Обязательно будет. Просто поверь.

И он задает жесткий темп, от которого я задыхаюсь и никак не могу набрать воздуха в легкие, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, кроме судорожных стонов.

Глава тридцать четвертая. Ираида пока не согласилась

Пока я расписывала самую нудную часть документа — ту, где программистам надо было разжевать, как дебилам, что именно делать, в коридоре хлопнула дверь.

Я кинула взгляд на часы — восемь. Ник сегодня рано.

— Целовать меня кто-нибудь будет? — раздался недовольный вопль из прихожей.

С трудом оторвавшись от описания особенно заковыристого алгоритма, который мне уже проще было закодить самой, чем на пальцах объяснить как надо, я вылезла из кресла и поспешила к своему начальнику и тайному любовнику.