Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

Бессмертные с Меркурия

Очнувшись, Клифф Говард сразу же ощутил почти невыносимый жар. Этот жар, словно исходивший из распахнутой печной дверцы, накатывал со всех сторон и тяжелым расплавленным металлом лился на лицо, руки, ноги и туловище. Еще не успев открыть глаза, Говард почувствовал, как по закрытым векам, окрашивая их в огненно-красный, лупит яростный свет. От этого свечения болели глазные яблоки, под всепоглощающим раскаленным потоком сжималась каждая клеточка тела, а в голове что-то тупо пульсировало – может, из-за жары, а может, его кто-то ударил по голове.

Очень смутно Говард начал припоминать, что участвовал в какой-то экспедиции… где-то… Но все усилия сосредоточиться тут же пришлось бросить из-за нового необъяснимого ощущения. Он почувствовал, как то, на чем он лежит, быстро, покачиваясь и подскакивая, движется против ветра, который опаляет лицо своим адским дыханием.

Говард открыл глаза и едва не ослеп: прямо над ним раскинулось белесое небо, а по бокам в это небо призрачными джиннами уплывали столпы пара. Где-то за пределами поля зрения светилось что-то огромное и палящее, и поворачивать туда голову было страшно. Внезапно он осознал, что это такое и что происходит. Память окатила его потоком образов, а вместе с памятью пришли тревога и растерянность.

Говард вспомнил, как в одиночестве отправился на прогулку в необычайные низкорослые джунгли в терминаторе Меркурия – эта сумеречная зона, узенькая полоска с теплым и влажным климатом, располагалась между раскаленными пустынями, вечно изнывающими под лучами огромного солнца, и теневой стороной планеты, где громоздились друг на друга горы ледников.

Он не успел далеко отойти от космического корабля – одолел милю, не больше, в сторону пылающего на горизонте отсвета (само солнце оставалось полностью скрытым из-за либрации планеты). Джонсон, руководитель этой первой научной экспедиции на Меркурий, предупреждал, что не следует бродить вот так вот в одиночестве, но Говарду, ученому-ботанику, очень уж не терпелось исследовать неведомый мир, в котором они пробыли уже около недели по земному времени.

К изумлению путешественников, на Меркурии обнаружился небольшой слой разреженной, но вполне пригодной для дыхания атмосферы, которая подпитывалась влагой от испаряющихся льдов, ведь размер сумеречной зоны постоянно менялся, и по направлению к солнечной стороне все время дули сильные ветра; астронавты могли обойтись снаружи и без скафандров. Говард не ждал подвоха, поскольку робкие, похожие, скорее, на зверей местные жители не выказывали никаких признаков враждебности – при приближении человека они тут же пускались наутек. Остальные виды, насколько можно было судить, принадлежали к низшим формам жизни, часто полурастительным, а ядовитых и хищных особей исследователи с легкостью обходили стороной.

Даже огромные уродливые рептилии, похожие на саламандр, которые, по всей видимости, спокойно забредали из сумеречной зоны в раскаленные пустыни, купающиеся в лучах вечного солнца, ни на кого не спешили нападать.

Говард как раз исследовал странное растение, похожее на большой трюфель, которое обнаружил на полянке среди бледных, увешанных стручками кустарников, низко пригибающихся к земле из-за ветра. Когда ботаник дотронулся до него, оно, продемонстрировав некоторое оживление, попыталось зарыться в болотистую почву. Ботаник тыкал в него засохшей губчатой ветвью, отломанной от куста, размышляя, к какому классу отнести этот вид, а подняв голову, увидел, что вокруг стоят дикари-меркуриане. Они бесшумно подобрались к нему из грибовидных зарослей, но поначалу ученый не испугался: он решил, что туземцы просто преодолели робость и проявляют таким образом свое варварское любопытство.

То были скрюченные низкорослые существа, которые в основном ходили на двух ногах, но, перепугавшись, улепетывали прочь на четвереньках. Земляне окрестили их длукусами – именно такие кудахчущие звуки дикари часто издавали. На коже у длукусов росла чешуя, как у ящериц, а выпученные глазки покрывало что-то вроде тонкой пленки. На внутренних планетах едва ли сыщешь других столь же отталкивающих и мерзких созданий. Но когда туземцы сомкнулись кольцом вокруг Говарда, пригнувшись и беспрестанно кудахча, он решил, что они пытаются таким образом общаться, и не вытащил свой тонанитный пистолет. В руках у них были грубые обломки какого-то черного минерала, и эти перепончатые руки тянулись к Говарду, но тот решил, что они хотят подарить ему камни в знак мирных намерений.

Выражение на уродливых лицах невозможно было понять, и дикари успели подобраться очень близко, прежде чем он наконец заподозрил неладное. Без предупреждения, совершенно спокойно и очень слаженно они накинулись на ученого, орудуя своими камнями. Говард отбивался как мог, но его ударили сзади по голове, и он рухнул в небытие.

Все это он вспомнил достаточно отчетливо, но между тем моментом, когда он потерял сознание от удара, и нынешним явно произошло что-то еще. Что же случилось и куда его везут? Может, длукусы взяли его в плен? Судя по ослепительному свету и обжигающей жаре, всему этому есть лишь одно объяснение: его тащат на солнечную сторону Меркурия. А то раскаленное пятно, на которое он не осмеливался даже взглянуть, – край солнца, показавшийся над горизонтом.

Говард попытался сесть, но ему удалось лишь чуть приподнять голову. Его руки, ноги и грудь были крепко привязаны кожаными ремнями к какой-то движущейся штуке, которая приподымалась и опускалась, будто от чьего-то тяжелого дыхания. Чуть повернув голову, ученый разглядел закругленную бугристую поверхность, покрытую сетчатым узором. Что-то такое он уже видел раньше.

И вдруг он вспомнил и содрогнулся от ужаса. Его, как Мазепу в поэме Байрона, привязали к спине одного из саламандроподобных чудовищ, которых ученые с Земли окрестили теплоящерами. Эти существа напоминали больших крокодилов, вот только ноги у них были длиннее, чем у любой земной рептилии. По всей видимости, их толстые шкуры каким-то удивительным образом не проводили тепло, а потому оберегали своих хозяев от высоких температур, при которых любое другое животное мгновенно бы изжарилось.

Земляне пока точно не выяснили, где именно располагается ареал обитания этих тварей, но во время короткой вылазки на корабле ближе к солнечной стороне видели теплоящеров в пустынях, где вода перманентно находилась в состоянии кипения, а затекающие из сумеречной зоны ручьи и реки тут же обращались в густые облака пара на голых раскаленных скалах.

Говард испытывал ужас – он осознавал, в каком положении оказался и какая его ожидает судьба, – но к ужасу примешивалось удивление. Наверняка это длукусы привязали его к спине ящера, но как существам, располагающимся так низко на эволюционной лестнице, хватило ума использовать ремни? Судя по всему, длукусы вполне способны были на простейшие расчеты, а также отличались дьявольской жестокостью. Очевидно, его осознанно обрекли на кошмарную, мучительную смерть.

Однако же размышлять об этом было некогда. Его теплоящер, передвигаясь неописуемыми прыжками и рывками, углублялся в жуткий ад из клубов пара и раскаленных скал. С каждым мгновением гигантский шар невыносимо белого солнца все выше поднимался над горизонтом, изливая на Говарда полыхающие жаром лучи. Бугристая шкура животного раскалилась, как решетка для гриля, и жгла ученого сквозь одежду, а когда он в ужасе пытался вырваться, нагревшиеся кожаные ремни до боли врезались в запястья, шею и лодыжки.

Ворочая головой из стороны в сторону, он еле-еле различал острозубые скалы, проступавшие из-за завесы адских испарений. В голове все плыло, он почти бредил; казалось, кровь вот-вот вскипит у него в жилах. Время от времени Говард проваливался в чудовищное беспамятство: на него как будто падала черная пелена, но и тогда все чувства продолжал терзать всесокрушающий жар. Он словно погружался в бездонную пропасть, преследуемый безжалостными потоками огня, озерами расплавленного металла. И вместо черноты небытия его охватывал неумолимый свет.

Иногда Говард полностью приходил в себя и сразу стискивал зубы, чтобы не завопить от нестерпимой боли. Раскаленные веки обжигали глаза, когда он пытался сморгнуть; окружающее он видел теперь урывками, сквозь вращающиеся огненные колеса и полыхающие цветные пятна, будто картинки в безумном калейдоскопе.

Теплоящер шагал вдоль извилистого потока, со злобным шипением перетекавшего с одной стремнины в другую среди покореженных скал и изрезанных расщелинами склонов. Время от времени ветер сдувал на землянина полотнища и столпы раскаленного пара, которые обваривали обнаженные руки и лицо. Когда зверь перепрыгивал через огромные трещины, разверзшиеся в накалившемся камне, кожаные ремни невыносимо впивались в тело.

Казалось, мозг в голове закипает, а кровь в жарящемся заживо теле обратилась в огненный поток. Говард силился вдохнуть, но воздух обжигал легкие. Вокруг закручивались вихрями испарения, непонятно откуда долетал приглушенный рев. Теплоящер остановился, и, чуть повернув голову, Говард увидел, что животное стоит на каменистом краю бездонной пропасти, в которую рушатся в облаках пара потоки воды.

Сердце не справлялось, органы чувств отказывали, Говард из последних сил, словно умирающий, пытался вдохнуть горячий воздух. Пропасть и чешуйчатый монстр качнулись и завертелись, заклубились вихри пара, и Говарду показалось, что его странный скакун ринулся прямо в огромную, укрытую пеленой бездну.

И вдруг из обжигающего тумана всплыли какие-то демоны, закутанные в сияющие белые одежды с капюшонами, схватили его и поволокли куда-то в свою неведомую преисподнюю. Перед Говардом промелькнули странные нечеловеческие лица, его обожженной плоти коснулись неестественно прохладные пальцы, а потом все окутала тьма…

Говард очнулся в какой-то совершенно непонятной и дикой обстановке. Он сразу и с невероятной ясностью вспомнил, что случилось перед тем, как он окончательно потерял сознание, но нынешнего положения все это никак не объясняло.

Он лежал на спине, окутанный зеленым сиянием – успокаивающим и мягким, цвет которого наводил на мысль то ли о молоденькой травке, то ли об изумрудных морских волнах далекой Земли. Свет был со всех сторон, и сверху, и снизу, он омывал тело прохладной рябью, даруя ощущение невероятной бодрости.

Говард понял, что на нем нет одежды; он чувствовал необычайную легкость, как будто пребывал в невесомости. Не веря своим глазам, он обнаружил, что на теле нет ожогов, а еще он не ощущает боли – не осталось вообще никаких последствий, которые неизбежно должны были наступить после страшного испытания в меркурианской пустыне.

Вначале Говард не различал вообще ничего, кроме зеленого сияния, словно вокруг больше ничего и не было и он парил в огромной пустоте. Но потом он осознал свою ошибку. Вытянув руки, он наткнулся на стены и понял, что лежит в узенькой камере, крыша которой располагается всего в нескольких футах над ним. Внизу на таком же расстоянии был пол, а сам он без какой-либо поддержки лежал прямо в воздухе между ними. Загадочный зеленый свет струился со всех сторон, и потому казалось, что он завис в беспредельном пространстве.

Внезапно у него в ногах зеленое сияние померкло, сменившись ярким белым заревом, напоминавшим солнечный свет. Из этого зарева вынырнули длинные гибкие шестипалые руки, ухватили Говарда за лодыжки и осторожно вытянули из зеленой камеры. Когда его ноги, а затем и тело прошли через белый ореол, к нему вернулось ощущение тяжести, и спустя мгновение он уже стоял посреди большой комнаты, стены которой были облицованы каким-то блестящим светлым металлом. Подле него странное неземное существо закрывало дверцу, через которую Говарда и вытащили из изумрудного сияния камеры, а рядом стояли еще двое таких же, и один из них держал его одежду.

Землянин, все больше изумляясь, вгляделся в этих невероятных существ. Роста они были довольно высокого и обладали похожим на человека сложением, но при этом отличались почти богоподобной красотой и грацией, какую редко увидишь даже у прекраснейшей древнегреческой статуи.

Крылья носа, уши, губы, ладони – вообще все черты были исполнены фантастического изящества; одежды существа не носили, а их белая, полупрозрачная кожа словно сияла внутренним светом. На крупных умных головах вместо волос переплетались тяжелые отростки, переливающиеся разными цветами, – они двигались, перевивались между собой и будто жили собственной странной жизнью, как локоны горгоны Медузы. Ноги были похожи на человеческие, только сзади на пятках торчали длинные костяные шпоры.

Все трое смотрели на землянина, и их непроницаемые глаза сверкали, точно алмазы, но были холоднее далеких звезд. В довершение всего тот, который только что закрыл дверцу камеры, обратился к Говарду высоким и мелодичным голосом, похожим на звуки флейты, и поначалу непонятная речь оказалась, к изумлению землянина, безупречным английским:

– Мы полагаем, что ты уже полностью оправился от пережитого. Тебе повезло: мы наблюдали в визиры, как дикари схватили тебя и привязали к спине гроко – вы называете их теплоящерами. Дикари приручают этих зверей: сами они не умеют добывать огонь, но при этом весьма своеобразным образом используют склонность гроко бродить по ужасным пустыням на солнечной стороне. К спинам зверей привязывают пленников – иногда представителей враждебных племен, а иногда и своих же соотечественников; ящеры заходят в раскаленную пустыню, и жертвы поджариваются живьем; как бы сказали вы, до хрустящей корочки. Потом ящеры возвращаются к своим хозяевам, и те пожирают запеченное мясо. К счастью, нам вовремя удалось освободить тебя, поскольку гроко приблизился к одному из входов в наши пещеры. Когда мы тебя нашли, твое тело покрывали обширные ожоги, ты определенно погиб бы из-за них, если бы мы не подвергли тебя исцеляющему излучению зеленой камеры. Об этом излучении, да и о многих других тоже, вашим ученым неизвестно; оно также обладает занимательным свойством – создает поле невесомости. Именно поэтому ты не чувствовал там собственного веса.

– Где я нахожусь?! И кто вы такие?! – воскликнул Говард.

– Ты находишься под поверхностью Меркурия. Я Агвур, ученый и знатный муж, мой народ повелевает этой планетой. – Тон меркурианина сделался надменным, как будто он поучал неразумного ребенка: – Мы называем себя оумнисы, мы древний народ, весьма искушенный в тайнах природы. Чтобы защититься от солнечной радиации, которая, разумеется, воздействует на Меркурий гораздо сильнее, чем на более удаленные планеты Солнечной системы, мы обитаем в пещерах, чьи стены облицованы металлическим сплавом нашего собственного изобретения. Даже тоненький лист, изготовленный из этого сплава, не пропускает вредоносные лучи, а ведь некоторые из них легко проникают сквозь любые другие виды материи. Выходя во внешний мир, мы облачаемся в защитные костюмы из этого же сплава; на нашем языке он называется моуффа. Таким образом мы всегда защищены от солнечной радиации и потому практически бессмертны и не подвержены недугам, поскольку в природе смерть и распад являются результатом определенного солнечного излучения, частоту которого не способны зафиксировать ваши приборы. Наш сплав тем не менее пропускает благотворные лучи, необходимые для жизни; при помощи аппаратов, работающих по принципу радио, мы транслируем эти лучи в наши пещеры.

Говард поспешил поблагодарить Агвура. Голова шла кругом от изумления, и мысли мчались наперегонки от одной невероятной гипотезы к другой.

Быстрым и изящным жестом Агвур отмел все его благодарности. Вперед выступил меркурианин с одеждой Говарда и с проворством хорошо вышколенного камердинера помог землянину облачиться.

Говарду хотелось задать еще сотню вопросов, ведь земные ученые даже не подозревали о существовании столь разумной и высокоразвитой расы. Больше всего ему было любопытно, как Агвур умудрился так замечательно выучить английский язык. И меркурианин будто телепатически уловил невысказанный вопрос.

– Мы обладаем множеством весьма хитроумных приборов, – объяснил он, – и с их помощью видим и слышим, а иногда даже воспринимаем иными чувствами образы на весьма больших расстояниях. Мы уже давно изучаем ближайшие к нам планеты – Венеру, Землю и Марс – и часто забавы ради слушаем, как переговариваются люди. Благодаря нашему развитому мозгу, который значительно превосходит ваш, выучить земной язык для нас ничего не стоит, и уж конечно наука, история и социология твоего мира для нас все равно что открытая книга. Мы следили за приближением вашего эфирного корабля из космоса, а потом, после посадки, – и за вашей экспедицией.

– Далеко ли отсюда космический корабль? – спросил Говард. – Вы ведь наверняка можете помочь мне на него вернуться.

– Сейчас мы на целую милю ниже поверхности Меркурия, – ответил Агвур, – а та часть сумеречной зоны, где приземлился твой корабль, располагается где-то милях в пяти, туда можно добраться по туннелю, ведущему вверх к небольшому выходу из естественной пещеры, откуда корабль видно невооруженным глазом. Несомненно, участники твоей экспедиции заметили эту пещеру и приняли ее за звериное логово. После вашего приземления мы специально завалили этот выход камнями и обломками, но их легко убрать. Что же касается твоего возвращения… Боюсь, это вряд ли целесообразно. Ты должен стать нашим гостем – возможно, навсегда. – Голос его зазвучал резче: – Мы не желаем, чтобы о нашем существовании стало известно исследователям с Земли. Мы хорошо изучили ваш мир и знаем, как вы ведете себя с жителями Марса и Венеры, как заявляете права на их территории, а потому думаем, что неразумно было бы показываться людям – вы слишком любопытны и алчны. Нас не так уж и много, и мы хотели бы по-прежнему жить в мире, чтобы нас не тревожили.

Не успел Говард возразить, как их разговор прервался совершенно необычайным образом. Громкий и повелительный голос, звонкий, как пение трубы, зазвенел из ниоткуда прямо у него над ухом. Говард невольно вздрогнул, а трое меркуриан застыли, благоговейно внимая. Голос говорил почти целую минуту, быстро, надменно, повелительно. Говард не различил ни единого слова: сама фонетическая структура речи казалась ему странной и чуждой. Но он весь похолодел, ибо в этом внушительном голосе чувствовалась суровая и безжалостная власть.

Закончилась речь на высокой резкой ноте, и внимавшие ей меркуриане сделали странный жест головой и руками, словно выражая готовность подчиниться верховной воле.

– Это наш повелитель и главный ученый Оунаводо только что говорил с нами из своих покоев на нижних уровнях, – пояснил Агвур. – Несколько часов он обдумывал сложившееся положение и наконец определил твою судьбу. В некотором роде я сожалею о его решении, оно кажется мне чересчур суровым, но распоряжениям шола – так мы зовем своего древнего властителя – нужно беспрекословно подчиняться. Попрошу проследовать за мной, по дороге я все тебе объясню. Повеление следует выполнить незамедлительно.

В недоумении, к которому примешивался и страх, Говард вышел вслед за Агвуром в большой туннель. Этот туннель казался бесконечным; повсюду, будто из ниоткуда, лился яркий свет, – видимо, те самые транслируемые солнечные лучи, о которых рассказывал меркурианин. Как и в комнате с зеленой камерой, стены здесь тоже были облицованы светлым металлом.

Пол в туннеле полого шел под уклон, а за дверью стояла странная машина в форме лодочки на колесиках или роликах. Агвур занял место на носу и махнул рукой Говарду, чтобы тот встал рядом. После этого остальные оумнисы заняли места на корме, Агвур потянул за изогнутый рычаг, и машина быстро и абсолютно бесшумно заскользила вниз по бесконечному туннелю.

– Туннель ведет наверх, к выходу рядом с твоим кораблем, – объяснил Агвур, – а также вниз, в сердце наших подземных владений. Если случится худшее – а я опасаюсь, что так и произойдет, – тебе удастся увидеть лишь малую толику подземного лабиринта, где мы обитаем вот уже много столетий, не ведая болезней и старости. Мне очень жаль – я надеялся забрать тебя в свои лаборатории на нижних уровнях. Ты бы послужил мне… для неких биологических исследований. – И он невозмутимо продолжил лекцию: – Оунаводо приказал выплавить и отлить в формы определенное количество моуффы, чтобы изготовить новые костюмы. Этот сплав много тысячелетий назад изобрели наши металлурги, и в него входит не менее шести различных элементов, а существует он в двух разновидностях: из одной делают панели для облицовки стен, а другая идет исключительно на производство костюмов. В обе разновидности, чтобы добиться совершенного результата, нужно добавлять седьмой компонент – небольшую примесь живой протоплазмы, которая попадает в расплавленный металл прямо в горниле. Именно так моуффа становится совершенно непроницаемой для смертоносных солнечных лучей, но почему это происходит – до сих остается загадкой для наших ученых мужей. Когда выплавляется моуффа для сравнительно тяжелых стенных панелей, можно обойтись протоплазмой низших форм жизни, например гроко или полуживотных дикарей из сумеречной зоны, а также других созданий, которых мы отлавливаем или выращиваем в своих подземельях. Но та разновидность моуффы, которую используют для легких и гибких костюмных пластин, требует протоплазмы высшей формы жизни. К сожалению, когда настает пора изготовить новую порцию сплава, чтобы заменить износившиеся костюмы, нам приходится жертвовать одним из своих соплеменников, хотя нас и так мало. По возможности мы выбираем тех, кто каким-либо образом нарушил наши законы, но подобное случается редко, и чаще всего жертв приходится определять при помощи обряда. Оунаводо внимательно изучил тебя через визир и решил, что ваш вид достаточно высоко располагается на эволюционной лестнице и твоя протоплазма вполне подойдет для изготовления следующей партии моуффы. Во всяком случае, он думает, что в интересах науки стоит попробовать. Однако же, чтобы тебе не показалось, будто с тобой обошлись несправедливо или твои права ущемлены, тебе, точно как и другим избранным, будет дарован шанс спастись. Обряд выбора мы тебе объясним.

Пока Агвур рассказывал, лодочка мчалась по бесконечному наклонному туннелю; несколько раз им попались похожие транспортные средства, управляемые белокожими обнаженными бессмертными, чьи змеиные локоны развевались от быстрой езды. Время от времени мелькали боковые ответвления, несомненно ведущие в какие-то пещеры, а через пару миль попалась большая развязка, где под углом от главного туннеля отходили вверх еще два рукава. Потрясенный и испуганный рассказом Агвура, Говард, однако, тщательно запоминал, куда они едут.

Он ничего не сказал меркурианину и чувствовал себя совершенно беспомощным во власти этих представителей сверхрасы, чьи научные достижения и возможности были пока землянам недоступны. Говард лихорадочно и отчаянно перебирал в голове разные варианты и решил, что лучше пока притвориться покорным. Рука инстинктивно дернулась к карману, в котором лежал маленький тонанитный пистолет с двенадцатью смертоносными взрывными теплозарядами, и с ужасом, но едва ли с удивлением Говард понял, что пистолета в кармане нет.

Это движение не укрылось от Агвура, и по нечеловечески умному лицу ученого скользнула загадочная презрительная улыбка. Отчаявшийся Говард подумал, не выпрыгнуть ли из лодочки, но на такой скорости он бы просто разбился насмерть или покалечился.

Туннель закончился в большой пещере с ровным полом и многочисленными проемами в стенах, через которые сновали туда-сюда оумнисы. Там лодочку оставили, и Говард вслед за Агвуром проследовал через один из шести выходов в другую большую пещеру, где, выстроившись полукруглыми рядами, стояли около пятидесяти белокожих оумнисов.

Все они молча смотрели в противоположную стену, но, когда Агвур подвел Говарда к переднему ряду, многие оглянулись, и на их лицах читались странное любопытство и презрение.

Агвур жестом велел землянину встать в строй, и тот, выполнив приказ, наконец увидел, на что смотрят все оумнисы. По всей видимости, это было какое-то необычайное растение без корней, с пузатым желтоватым стволом или туловом, напоминающим ферокактус. От высокого, в человеческий рост, ствола отходили безлистые ветви цвета позеленевшей меди, покрытые белыми колючками; переплетенные отростки неподвижно лежали на полу пещеры.

– Это растение называется роккалим, – пронзительным шепотом пояснил Агвур. – С его помощью мы выбираем из собравшихся того, кого следует бросить в горнило с расплавленной моуффой. Ты видишь, что, кроме тебя, здесь около пятидесяти кандидатов, которые удостоились подобной чести; каждый из них тем или иным образом навлек на себя неудовольствие Оунаводо или же дал повод усомниться, что приносит пользу обществу. Вы должны, один за другим, обойти вокруг роккалима так, чтобы оказаться поблизости от его чувствительных гибких ветвей, и растение дотронется кончиком побега до того, кому суждено стать жертвой.

Говарда от этой зловещей перспективы пробрал озноб, но последовавшая затем церемония была настолько дикой, что он почти позабыл о грозившей ему опасности.

Оумнисы, стоявшие в его ряду, по одному молча выступали вперед и медленно обходили вокруг странного растения, держась в нескольких футах от неподвижных ядовито-зеленых ветвей, напоминавших сонных, свернувшихся кольцами змей. Роккалим не двигался и не проявлял никаких признаков жизни; избранные один за другим заканчивали свой круг и переходили в дальний конец пещеры, чтобы понаблюдать оттуда, как то же самое проделывают остальные.

Где-то два десятка белокожих бессмертных завершили обряд, и вот настал черед Говарда. Он решительно двинулся вперед; происходящее казалось ему скорее нереальным и нелепым, чем страшным. Оумнисы застыли, как алебастровые статуи, и не издавали ни звука; было тихо, только где-то приглушенно гудели далекие подземные механизмы.

Говард медленно двигался по кругу, с возрастающим напряжением наблюдая за зелеными ветвями. Он успел одолеть с полпути, как вдруг больше почувствовал, чем увидел мгновенную яркую вспышку, которая обрушилась с потолка пещеры и пронзила желтоватый кривой ствол роккалима. Вспышка эта длилась меньше секунды, и Говард не мог бы с уверенностью сказать, не померещилось ли ему.

И тут, вздрогнув от ужаса, он увидел, что переплетенные щупальца-ветви задрожали, задергались, оторвались от пола и потянулись к нему. Они все тянулись и тянулись, поднимались, распрямлялись, словно длинные побеги водорослей, увлекаемые океанским течением. В конце концов они добрались до него, любопытными змеями заскользили по телу, холодными и влажными ядовито-зелеными кончиками коснулись лица.

Говард отпрянул от переплетающейся массы и увидел, что рядом уже стоит Агвур. В лице меркурианина проглядывало неземное злорадство, а переливающиеся змеекудри приподнялись над головой, дрожа от странного оживления, словно побеги роккалима.

И Говард внезапно понял, что его судьба была предрешена: мгновенной вспышкой из неизвестного источника оумнисы пробудили растение и заставили двигаться его ветви-щупальца.

Землянина охватил гнев, который он, впрочем, подавил. Следовало проявить осторожность, дождаться подходящей возможности, пусть даже самой призрачной, и сбежать. Он сделает вид, что подчинился, – как знать, вдруг его пленители потеряют бдительность.

В пещеру вошли несколько меркуриан, вооруженных длинными сияющими трубками наподобие духовых, и встали вокруг него. Те, кто вместе с ним участвовал в обряде, разошлись кто куда.

– Мне жаль, что выбор пал на тебя, – сказал Агвур. – Но смерть твоя будет быстрой, и время почти пришло. Нужно завершить выплавку и разлить металл по формам, чтобы произвести тонкие и ковкие листы, пока не наступил следующий цикл темноты и отдохновения. У нас осталось чуть меньше часа. Этот цикл длится три часа и наступает через каждые тридцать три часа: во всех туннелях и пещерах погаснет свет, и почти все оборудование остановится, ведь оно в основном работает на солнечном излучении.

Потрясенного и оторопевшего Говарда вывели через проем в противоположном конце пещеры в туннель, шедший, по всей видимости, параллельно основному, по которому они ехали. Агвур шагал рядом с землянином, а стражи-оумнисы – позади и впереди. Говард решил, что их блестящие полые трубки – это какой-то неизвестный ему вид оружия.

Чем дальше они шли, тем громче становилось загадочное гудение. Дальний конец коридора, куда они и направлялись, был освещен огненно-красным. В воздухе витали странные металлические запахи, а приятное тепло стало несколько жарче.

Они миновали проем в стене, и Говард успел заметить за ним большой зал, где в глубине рядами высились сияющие цилиндры. Перед этими неведомыми механизмами стоял и внимательно следил за огромным шаром на тонкой шарнирной стойке меркурианин; шар почти полностью заполняла жидкая чернота, так что лишь сверху оставался узкий сияющий краешек. Рядом была установлена наклонная панель со множеством рычажков и переключателей, изготовленных из прозрачного материала.

– Все осветительные приборы в наших пещерах управляются оттуда, – небрежно похвалился Агвур. – Когда шар целиком почернеет, солнечный свет отключится на три часа, которых нам хватает для сна и отдыха.

Они добрались до конца туннеля. У пораженного Говарда перехватило дыхание, и он застыл, изумленно моргая и глядя на источник ослепительно-красного света.

Перед ними открылась пещера до того огромная, что потолок ее терялся в ярком сиянии и походил на небо. В ней теснились исполинские механизмы разнообразных форм: одни – приземистые и невзрачные, другие – в форме гигантских шаров и усеченных конусов, а в самой середине возвышалась двухпалубная платформа из черного камня футов тридцать высотой, из которой торчало множество черных металлических труб, уходящих в пол, из-за чего платформа напоминала громадного паука. Из самого ее центра огромным столбом бил вверх рубиново-красный луч, в свете которого, странно поблескивая, копошились оумнисы, казавшиеся отсюда маленькими букашками.

Прямо у входа в циклопический зал стояло что-то вроде вешалки, на которой висело около дюжины костюмов из моуффы. С виду – простые комбинезоны со странными входящими друг в друга застежками на груди, разновидности «ласточкин хвост». Для головы предназначался большой свободный шлем с полукруглой полоской-визором на уровне глаз, которую каким-то образом умудрились сделать прозрачной.

Агвур и стражи надели костюмы – очень гибкие и легкие, отметил Говард. Ему, наоборот, приказали раздеться.

– Расплавленная моуффа испускает опасное излучение, – сообщил Агвур. – Для тебя это не важно, а меня и моих спутников защитят от него костюмы, как защищают и от смертоносных солнечных лучей.

Говард разделся и сложил одежду рядом со стойкой. Он по-прежнему делал вид, что смирился, а сам лихорадочно думал, как ему спастись, и внимательно приглядывался ко всему; между тем под зловещий ритмичный стук и бормотание необычайных механизмов его повели вперед. Сбоку к чернокаменной платформе крепилась крутая винтовая лестница. Поднимаясь по ней, землянин заметил, что на нижней палубе располагаются широкие и неглубокие изложницы: несомненно, в них разливали раскаленный металл, чтобы, остыв, он превратился в большие листы.

Когда Говард взошел на верхнюю палубу, его окатило едва выносимой жарой и ослепило ярко-красным светом. Горнило зияло круглой дырой футов пятнадцати в поперечнике. И почти до краев она была заполнена нестерпимо сияющим расплавленным металлом, который под действием неведомой силы медленно завихрялся небольшими водоворотами. Черный камень холодил босые ноги: должно быть, он не проводил тепло.

Возле горнила стояла дюжина оумнисов в блестящих костюмах из моуффы. Один поворачивал небольшое и причудливое колесико, под наклоном приделанное к верхушке низкой колонны, – видимо, так регулировалась температура в горниле, потому что в ответ на его движения металл вспыхнул чуть ярче, а водовороты завертелись чуть быстрее.

Лишь это колесико, да еще несколько рычагов, торчавших из длинных зазубренных каменных пазов, – никаких других механизмов на платформе не было, а сама она, казалось, была выточена из цельной каменной глыбы; к ней крепилась небольшая плита длиной футов десять и шириной фута два, конец которой подходил к самому краю горнила. Говарду велели встать на нее.

– Через минуту эта плита начнет двигаться, – сказал Агвур, – накренится и сбросит тебя прямо в моуффу. Если хочешь, мы дадим тебе сильнодействующий наркотик, и ты не почувствуешь ни страха, ни боли.

Охваченный ирреальным ужасом, Говард машинально кивнул, безнадежно цепляясь за любую отсрочку. Может… Даже если… Возможно, у него есть шанс, хоть этот невероятный план ему самому казался просто смешным.

Землянин вновь посмотрел на жуткое горнило и вдруг узрел нечто совершенно необъяснимое. Прямо над дальним краем из ровного гладкого камня медленно, дюйм за дюймом, выросла фигура меркурианина, и вот он уже стоит на платформе, высокий, бледный, нагой и очень надменный. Пораженный Говард задохнулся от изумления, а загадочный призрак величественно шагнул вперед и завис в воздухе над кипящим металлом.

– Это шол Оунаводо, – благоговейно объяснил Агвур. – Сам он находится за много миль отсюда, в нижних пещерах, но спроецировал свой образ, чтобы присутствовать на церемонии.

Один из стражей выступил вперед и протянул Говарду неглубокую тяжелую чашу из похожего на бронзу металла, до краев наполненную бесцветной жидкостью.

– Наркотик начинает действовать сразу же, – сказал Агвур, словно пытаясь его подбодрить.

Говард украдкой оглянулся, взял чашу и поднес к губам. Прозрачный наркотик ничем не пах и был густым, словно вязкое масло.

– Поторопись, – предостерег его Агвур. – В плите установлен счетчик времени, и он уже запустился.

Говард понял, что плита, словно длинный язык, вместе с ним медленно поползла к горнилу и уже чуть-чуть накренилась.

Он напряг мускулатуру, спрыгнул с плиты и швырнул тяжелую чашу в лицо оказавшемуся рядом Агвуру. Меркурианин пошатнулся, и Говард, воспользовавшись его замешательством, наскочил на него, оторвал от пола и зашвырнул на поднимающуюся плиту; оглушенный оумнис, не успев ничего предпринять, скатился по наклонной прямо в раскаленный добела металл. Раздался всплеск, и Агвур исчез. Моуффа еще больше забурлила и завихрилась.

На миг все собрание оумнисов застыло металлическими статуями; проекция шола, который с непостижимым выражением лица наблюдал за церемонией, зависнув прямо над горнилом, даже не двинулась. Говард ринулся на ближайших к нему стражей и раскидал их в стороны, пока они не успели поднять свои трубки. Добежав до не огороженного края платформы, он увидел, что несколько оумнисов хотят перехватить его перед лестницей. До второй палубы было футов двенадцать, и он побоялся прыгать босиком. Выхода не было – оставалось лишь спуститься по одной из странных изгибающихся труб, соединяющих верхнюю палубу с полом пещеры.

Абсолютно гладкие трубы, каждая дюймов десять в диаметре, были изготовлены из темного металла и не имели сочленений. Оседлав ближайшую, Говард торопливо заскользил вниз.

Его стражи подбежали к краю; Говард спускался лицом к ним и видел, как двое бессмертных нацелили на него свое оружие. Из полых трубок прямо в беглеца полетели сияющие огненно-желтые шары. У одного случился недолет; шар краешком задел большую трубу, и та мгновенно расплавилась, словно к ней поднесли гигантский паяльник. Увернувшись от второго, Говард заметил, как капает расплавленный металл.

Остальные оумнисы тоже прицелились, и на землянина обрушился дождь из ужасных огненных шаров, но Говард уже скользил по нижнему коленцу, которое, резко изгибаясь, соединялось с полом. Один шар мазнул ему по правой руке, оставив после себя болезненный ожог.

Оказавшись на полу, Говард увидел, что по лестнице с платформы гигантскими прыжками спускается дюжина бессмертных. К счастью, больше в пещере никого не было. Землянин отпрыгнул под защиту огромного ромбовидного механизма и услышал, как позади зашипел и закапал на землю расплавленный металл.

Петляя между громадными машинами, стараясь отгородиться ими от преследователей, Говард бежал к проему, через который его провел Агвур. В огромной пещере имелось еще три выхода, но они, вероятно, вели в туннели, уводящие вглубь подземного лабиринта. Четкого плана он придумать не успел, и шансов сбежать из меркурианских владений было ничтожно мало, но инстинкты гнали Говарда вперед – вперед, пока он еще на свободе.

Повсюду безнадзорно гудели загадочные механизмы, преследователи же не издавали ни звука и бежали за ним в зловещей тишине, передвигаясь громадными прыжками, и разделявшее их расстояние уже заметно сократилось.

Обогнув один из механизмов, Говард внезапно столкнулся лицом к лицу с призрачным шолом, который угрожающе и величественно помавал руками, приказывая ему вернуться. Землянин почувствовал на себе обжигающий взгляд Оунаводо, в котором гипнотическим светом горели древняя мудрость и мощь незапамятных веков; Говард бросился на грозный образ и будто натолкнулся на невидимую стену. Тело словно прошил несильный электрический удар, но оказалось, что призрак способен лишь напугать, не более. Шол растаял, а потом появился чуть впереди, над головой Говарда, указывая на беглеца мчавшимся следом оумнисам.

Пробежав мимо огромного приземистого цилиндра, Говард наткнулся на давешнюю вешалку. На ней все еще висело два костюма из моуффы. Свою одежду он подбирать с пола не стал, но схватил костюм и на бегу скатал тонкую, невероятно гибкую металлическую ткань в сверток. Возможно, потом представится случай надеть его и маскировкой сбить с толку оумнисов, подольше остаться на свободе… или даже разведать путь наружу из гигантского подземелья.

Между вешалкой с костюмами и выходом из пещеры было большое пустое пространство. Из-за исполинских механизмов уже показались преследователи, а добежать до двери Говард не успел, поэтому ему вновь пришлось уворачиваться от огненных шаров, которые обрушились на него злым раскаленным дождем. Впереди по-прежнему парил грозный призрак шола.

Наконец Говард выбрался в туннель. Он решил, если получится, бежать обратно тем путем, которым они явились сюда вместе с Агвуром. Но, пробегая мимо двери в зал с темнеющим прозрачным шаром и световыми механизмами, он увидел, что ему спешат отрезать путь несколько меркуриан с огненными трубками. Несомненно, те, кто следил за горнилом, вызвали их при помощи некой аудиальной системы.

Оглянувшись, землянин понял, что сзади настигают стражники. Вот-вот его окружат и загонят в ловушку. Повинуясь инстинкту, Говард метнулся в открытую дверь осветительного зала.

Перед огромным шаром все так же стоял спиной к землянину дежурный. Сияющий ломтик над чернотой уже уменьшился до тонюсенькой полоски и напоминал серп убывающей луны.

Говард вспомнил, что рассказывал Агвур о системе освещения, и у него зародилась безумная дерзкая идея. Быстро и бесшумно он подкрался к наблюдателю.

И снова впереди возник призрак злобного шола; когда землянин был уже близко от ничего не подозревающего дежурного, Оунаводо взмыл повыше и громким резким окриком предупредил его. Оумнис обернулся и, подхватив с пола тяжелый металлический прут, прыгнул навстречу Говарду, воздев оружие для свирепого удара.

Но нанести его не успел – кулак землянина врезал ему прямо по лицу, и меркурианин рухнул на наклонную панель возле тонкого высокого столба, к которому крепился шар. Гнутые прозрачные ручки и переключатели разлетелись вдребезги, и в тот же миг комнату затопила кромешная беспросветная тьма, скрывшая и механизмы, и раненого оумниса, и призрак шола.

Растерянный и ошарашенный, стоял землянин посреди темного зала, где-то на полу тихо стонал поверженный меркурианин, а снаружи из туннеля, где две группы бессмертных внезапно застигла тьма, донеслись испуганные вопли. Но они сразу стихли, и воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь стонами раненого. Говард понял, что больше не слышит приглушенного гудения неземных механизмов из пещеры с горнилом. Несомненно, их работа тоже каким-то образом была связана с осветительной системой и в темноте прекратилась.

Он все еще прижимал к себе сверток с костюмом из моуффы. Ощупав пол вокруг, землянин подобрал металлический прут, выпавший из рук дежурного. Из прута могло получиться весьма действенное оружие. Перехватив его поудобнее, Говард двинулся туда, где, по его соображениям, располагалась дверь. Шел он медленно и осторожно, понимая, что преследователи поджидают его в коридоре, а может даже, в эту самую секунду подкрадываются к нему в темноте.

Он чутко прислушивался и потому уловил рядом тихий металлический шелест. Кто-то из оумнисов в костюме из моуффы, разыскивал его во мраке. Сам Говард, бесшумно ступая по камню босыми ногами, сделал шаг в сторону и подождал, пока шелест не удалился и не стих, а потом с удвоенной осторожностью пошел к двери, вытянув перед собой руку.

Внезапно его пальцы коснулись гладкой поверхности – стена. Значит, мимо двери Говард промахнулся. Он снова прислушался и различил где-то слева едва слышный звук, словно кто-то шел за ним по пятам; тогда землянин двинулся вдоль стены вправо и, добравшись до проема, заметил приглушенное рассеянное сияние.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и в этом сиянии он различил смутные тени. Значит, у двери его действительно поджидали притаившиеся оумнисы.

Замахнувшись прутом, Говард кинулся вперед, нанося удар за ударом, ступая прямо по телам упавших противников. Вокруг раздавались пронзительные вопли, один раз он вырвался из холодных, облаченных в моуффу пальцев, которые пытались схватить его во тьме. Каким-то образом ему удалось прорвать окружение и выскочить в туннель.

Там стало видно, что сияние исходит от входа в пещеру с механизмами, где еще не остыло невидимое отсюда горнило. В его затухающем сиянии показались бегущие силуэты, и у каждого было что-то вроде огромного глаза, мерцающего ледяным зеленым светом. Очевидно, и другие меркуриане, прихватив портативные светильники, спешили присоединиться к погоне.

Держась поближе к стене туннеля, Говард как мог быстро припустил в кромешной тьме к пещере роккалима. Сзади послышалось приглушенное металлическое шуршание – это следом шли оумнисы: оглянувшись, Говард разглядел в неверном свечении их расплывчатые силуэты. Они шагали осторожно, как будто тянули время, поджидая подкрепление с зелеными фонарями. Оглянувшись снова, он увидел, что две группы объединились и теперь уверенно идут за ним.

На бегу Говард время от времени проводил пальцами по стене; вот он добрался до входа в большую пещеру, в центре которой стоял роккалим. Зеленые огоньки быстро приближались. Он торопливо прикинул, где в темном зале располагается противоположный выход, ведущий в большой туннель, и двинулся в ту сторону. По пути пришлось огибать чудовищный псевдокактус. Было темно, и Говард как будто нырнул в абсолютно черную пропасть; он все шел и шел непонятно куда, надеясь, что вот-вот доберется до противоположной стены.

Внезапно нога за что-то зацепилась, и Говард как подкошенный рухнул на какие-то ворсистые канаты, больно коловшие голую кожу. И понял, что наткнулся на роккалим.

Змееподобные отростки лежали совершенно неподвижно, не подавая признаков жизни. По всей вероятности, без света необычайное полуживое растение впадало в ступор.

Поднявшись с шипастой подстилки, Говард оглянулся и увидел целый сонм зеленых огоньков, холодных и злобных, как глаза северных драконов. Преследователи вошли в пещеру и вот-вот его настигнут.

Прижимая к груди сверток с костюмом из моуффы и металлический прут, он пошел в темноте по неподвижным росткам, нестерпимо коловшим ноги. Спустя мгновение под ногами начался чистый пол, – видимо, здесь тяжелые ветви-щупальца расходились от основного стебля. Говард пригнулся, прячась от приближающихся огней, и нашел небольшое углубление меж отростков, почти у самого ствола псевдокактуса, где можно было укрыться.

Побеги были достаточно толстыми; если будут смотреть не очень тщательно, может, и не заметят. Скорчившись, землянин лежал в своем укрытии, придавленный тяжелыми колючими ветвями, и наблюдал в узкие просветы, как мимо к выходу из пещеры проплывают зеленые огни. Ни одному меркурианину не пришло в голову остановиться и внимательно осмотреть переплетенные ветви роккалима.

Дождавшись, когда преследователи пройдут, Говард выбрался из своего фантастического убежища и смело двинулся следом за ними. Огни вышли в туннель и исчезли. Снова оказавшись в полнейшей темноте, он тоже стал искать выход. А обнаружив его, увидел длинные зеленые полосы, которые оставляли светильники бегущих впереди меркуриан.

Говард бросился за ними и наткнулся на что-то – ту самую лодочку, на которой он прибыл сюда вместе с Агвуром, или похожую. Видимо, в отсутствие солнечного света эти лодочки тоже нельзя было использовать, иначе преследователи поехали бы в них. Теперь охотники и дичь оказались в равном положении, и, когда Говард понял это, в его груди впервые затрепетала надежда.

Он устремился вслед за равномерно удаляющимися огнями по бесконечно поднимающемуся туннелю, который, возможно, вел на свободу. Кроме охотников и их дичи там никого не было: создавалось впечатление, что все те бессмертные, которых Говард видел по пути сюда, с наступлением темноты удалились в свои покои. Вероятно, в эти три часа они все должны были отдыхать.

Бегущие впереди меркуриане с зелеными огнями двигались прямо и не обращали внимания на боковые ответвления от главного туннеля. И Говард догадался, что они спешат к выходам на поверхность, надеясь сначала отрезать ему путь к бегству, а потом уже спокойно и без помех выследить добычу.

Туннель шел прямо, поэтому Говард не боялся потерять зеленые огни из виду. На минуту он остановился и натянул костюм из моуффы, надеясь, что это поможет в случае чего обмануть или запутать преследователей. Костюм надевался легко и был ему почти впору, хотя пальцам никак не удавалось справиться с незнакомыми застежками. Землянин не очень хорошо помнил, как с ними обращались меркуриане, а потому двинулся дальше, оставив костюм расстегнутым на груди. Сзади бесполезно болтались длинные чехлы для шпор.

Он старался по возможности держаться на одном и том же расстоянии от бегущей впереди группы, но потом, оглянувшись, с ужасом увидел далеко позади стайку крошечных зеленых огоньков. За ним гнался еще один отряд.

Это был бесконечно длинный и утомительный подъем – миля за милей по однообразному туннелю, и лишь зловещие зеленые огни горели в беспросветной тьме. Меркуриане не ведали усталости, сохраняли нечеловечески безжалостный темп, и землянину удавалось держаться посередине, между двумя группами, лишь с невероятным трудом.

Он то шел, то бежал, тяжело дыша от усталости, а временами на него наваливалась слабость, от которой зеленые огни расплывались перед глазами. Ноги сковало непомерной тяжестью, в голове все мешалось. Говард не знал, когда в последний раз ел. Голода и жажды он не чувствовал, но приходилось сражаться со все возрастающей слабостью. Туннель превратился в черную бесконечность, мерцающую злобными зелеными глазами космических демонов.

Час за часом землянин шел вперед в бессолнечной ночи. Он потерял всякое чувство времени и двигался на автомате. Руки и ноги онемели; казалось, от него осталась лишь несгибаемая воля, которая гнала его вперед. Иногда Говард будто вообще забывал, куда идет, забывал обо всем, и только слепой доисторический инстинкт понукал его бежать. Он превратился в безымянное существо, спасающееся от неведомого ужаса.

В конце концов сквозь сокрушающую усталость и оцепенение пробилась мысль: он чересчур приблизился к идущим впереди меркурианам. Вероятно, они остановились посовещаться или засомневались, куда двигаться дальше. Но вот внезапно огоньки рассыпались, разошлись в разные стороны и исчезли, а в поле зрения осталось только четыре.

Смутно озадаченный, Говард шел вперед, пока не оказался у той самой тройной развилки, которую проезжал с Агвуром. Стало понятно, что оумнисы разделились на три группы и каждая отправилась по одному из ответвлений. Несомненно, эти туннели вели к разным выходам.

Припомнив слова Агвура, Говард выбрал средний проход. Если меркурианский ученый не соврал, туннель приведет в сумеречную зону, в пещеру недалеко от космического корабля. Остальные же заканчивались бог весть где – может, в ужасающей раскаленной пустыне, а может, в хаотическом нагромождении ледников на темной стороне. Если Говарду повезет, средний туннель выведет его к товарищам.

Говард будто обрел второе дыхание: надежда оживила падающий от усталости организм. Острее прежнего он ощутил, как невероятно тихо и таинственно все в этой подземной империи, где ему так мало удалось – и удастся – увидеть. Надежда окрепла, когда, оглянувшись, он заметил, что огоньков позади тоже стало меньше: видимо, и вторая группа разделилась, чтобы обследовать все три туннеля. Совершенно очевидно, меркуриане не сумели организовать всеобщую погоню. Наверное, когда дежурный упал на панель и разбил ее, вышли из строя все механизмы бессмертных, даже их система сообщения. Наверняка о побеге Говарда знали лишь те, кто был свидетелем или находился поблизости. Ему удалось внести сумятицу и хаос в ряды этих суперученых.

Миля за милей в однообразной тьме. И вдруг Говард с изумлением понял, что четыре зеленых огонька, мелькавшие впереди, пропали. Оглянувшись, землянин увидел, что и фонари позади тоже исчезли. Теперь со всех сторон его окружал лишь непроглядный могильный мрак.

Говард почувствовал замешательство, а еще неподъемную всесокрушающую усталость. Он двинулся вперед медленными, неуверенными шагами, осторожно ведя пальцами по стене справа. Через какое-то время туннель резко свернул, но и тогда землянин не увидел пропавших огоньков. Было по-прежнему темно, откуда-то дуло, пахло камнем и минералами – не так, как в пещерах, облицованных моуффой. Говард заподозрил, что потерялся: в туннеле могли быть другие ответвления, и он мог пропустить их, передвигаясь ощупью. В приступе безрассудной тревоги он бросился вперед и на очередном повороте врезался прямо в угол стены.

Оглушенный ударом, Говард взял себя в руки. Теперь он совсем не понимал, двигается ли прежним курсом или возвращается назад по своим же следам. Возможно, он окончательно и бесповоротно потерялся в пещерном лабиринте. Пошатываясь, спотыкаясь, брел землянин вперед, постоянно ударяясь о стены, которые, казалось, все теснее смыкались вокруг и успели обзавестись острыми выступами.

Все сильнее ощущался сквозняк, запахло водой. И вот постепенно кромешную тьму впереди разбавило прохладное голубоватое сияние и вокруг проступили шероховатые стены и потолок с торчащими камнями.

Туннель закончился в огромной пещере из какого-то бледного, похожего на мрамор камня, потолок которой подпирали перекрученные столбы-колонны. Сияние испускали фосфоресцирующие растения высотой в человеческий рост, которые большими пучками росли на полу. Возможно, то были какие-то таллофиты, дурные и дряблые на вид; на их толстых белесо-голубых стеблях торчали недоразвитые ветки и висели мягкие бледно-фиолетовые наросты, напоминающие плоды. Эти растения излучали свет целиком, всеми своими частями, и потому освещали вокруг себя довольно большое пространство – можно было даже кое-как разглядеть дальнюю стену пещеры со столбами-колоннами.

Проходя через заросли, Говард увидел, что у этих грибов или растений нет корней, и решил, что они опрокинутся от малейшего прикосновения. Но потом он споткнулся об один из пучков и выяснилось, что они вполне упругие и выдерживают его вес. Несомненно, таллофиты плотно крепились к гладкому камню при помощи чего-то вроде присосок.

Посреди пещеры за высокой каймой светящихся грибов обнаружилось озерцо, которое питала тоненькая струйка, капающая с темного потолка пещеры, куда не достигало голубоватое свечение. Говард испытал внезапный жестокий приступ жажды, снял металлический шлем и, плюнув на предосторожности, напился воды, резкой и горькой на вкус, в которой явно содержались неведомые ему минералы. А потом, терзаемый ненасытным голодом, словно путник, много дней обходившийся без пищи, обратил взор на грушевидные плоды на высоких таллофитах. Отломив один от ветки, он надорвал сияющую кожицу, под которой обнаружилась мясистая мякоть. Аппетитный едкий запах так и манил. На вкус плод оказался довольно приятным, и, позабыв про опасность (вероятно, из-за всего пережитого он слегка повредился умом), Говард с жадностью набросился на еду.

Видимо, в грибе содержалось наркотическое вещество, потому что почти сразу же Говарда одолела необоримая сонливость. Он упал на спину и довольно долго лежал, погрузившись в глубокий сопор без сновидений, будто в пучину смерти между одной жизнью и другой. Когда он очнулся, его одолевали сильнейшая тошнота, мучительная головная боль и безнадежная спутанность сознания.

Он снова попил горькой воды из озерца, а потом неуверенными слабыми шажками, преодолевая окутавший все чувства туман, принялся искать другой выход из пещеры, чтобы не возвращаться в тот туннель, из которого вышел. Одурманенный разум притупился, будто на него еще действовал неведомый наркотик; Говард не мог придумать сколько-нибудь четкого плана и лишь следовал животному инстинкту – бежать.

В конце концов он отыскал второй выход в противоположной стене пещеры – низкий, обрамленный обломанными столбами-колоннами. В проходе царила кромешная тьма, и перед тем, как углубиться туда, землянин оторвал от фосфоресцирующего гриба шишковатую ветку вместо фонаря.

Дальнейшие блуждания обернулись бесконечным кошмаром. Говард угодил в невероятно огромный лабиринт естественных пещер, больших и малых, соединявшихся между собой, наподобие сот в улье; эти подземелья располагались за пределами облицованных моуффой владений оумнисов.

Он шел по длинным, извивающимся, тягомотным туннелям вниз, в непроглядную тьму преисподней, карабкался вверх по пологим коридорам. Полз, словно ящерица, на брюхе через узкие отверстия, влажные от насыщенных неведомыми минералами вод; осторожно по краешку огибал по скользким и опасным изломанным уступам пропасти, словно явившиеся прямиком из Дантова ада, а далеко внизу приглушенно вздыхали или дико громыхали подземные меркурианские реки.

Какое-то время он шел и шел вниз, будто погружаясь во чрево планеты. Воздух становился все теплее и влажнее. В конце концов Говард вышел к краю невероятной пропасти и много миль прошагал вдоль него среди зарослей фосфоресцирующих грибов, которые были гораздо больше тех, что он видел раньше, и вымахали, как гигантские деревья.

Эти грибы напоминали фантастические монолитные шпили, но их люминесцентное сияние не могло осветить головокружительную бездну, раскинувшуюся внизу и наверху.

В этом безграничном мире ночи и тишины Говард ни разу не встретил оумнисов. Но, обогнув исполинскую пропасть, он начал подниматься через анфиладу небольших пещер, и тут ему время от времени стали попадаться отвратительные существа, белые и слепые, размером с крысу-переростка, но лишенные даже зачаточных ножек и хвостов. В угнетенном состоянии тела и духа Говард при виде этих примитивных уродцев почувствовал не предсказуемую гадливость, но страх. Однако существа не проявляли агрессии и при его приближении медленно и испуганно сжимались. Раз он случайно наступил на одно и с воплем ужаса отпрыгнул, когда оно мерзостно заелозило под ногой. Приглядевшись, Говард увидел, что раздавил зверушке голову, и тогда, набравшись храбрости, принялся лупить по страхолюдине металлическим прутом, с которым так и не расстался. Когда трупик превратился в склизкое месиво, все еще дергающееся в агонии, землянин, одолеваемый первобытным зверским голодом, позабыв про все цивилизованные предрассудки, которые с таким трудом наживало человечество, упал на колени и с бесстыдной жадностью сожрал добычу. Наевшись вдосталь, он растянулся прямо на камнях и проспал много часов.

Когда Говард проснулся, физических сил у него прибавилось, однако нервная система и разум были отчасти надломлены из-за пережитого. Подобно дикарю, что открывает глаза в первобытный пещере, он испытал иррациональный ужас перед тьмой и неизвестностью. Воспоминания были спутаны и рассеяны, и оумнисы остались в них лишь как непонятная, чуть ли не сверхъестественная опасность, от которой пришлось убегать.

Рядом в темноте лежала ветка с растения-гриба, которая служила ему фонарем. Зажав в одной руке ее, а в другой металлический прут, Говард возобновил свои скитания. По дороге ему опять попадались белые безногие существа, но он уже справился со страхом и воспринимал их только как источник пищи. Вскоре он убил и съел одно, наслаждаясь склизким мясом, точно какой-нибудь туземец, с удовольствием пожирающий личинок или белых муравьев.

Говард потерял всякое чувство времени. Превратился в неведомо кого, бесконечно карабкающегося через пещеры в подземном Аиде, пробирающегося вдоль темных рек, озер и пропастей; он убивал, когда испытывал голод; спал, когда его подкашивала усталость. В слепых, инстинктивных поисках света и свежего воздуха он бродил так много дней, а может, много недель.

Флора и фауна в пещерах менялись. Говард пролезал сквозь туннели, сплошь покрытые щетинистым ковром из светящихся таллофитов; некоторые были острыми и жесткими, словно их пронизывали металлические нити. Выходил к теплым озерам, воды которых кишели длинными гибкими существами, похожими на гидр, чьи тела делились на сегменты, словно у ленточных червей; твари нападали на него, но не могли прокусить своими беззубыми мягкими пастями защищенные моуффой ноги.

Какое-то время Говард шел через пещеры, где было неестественно тепло: очевидно, поблизости располагался действующий вулкан. Там попадались гейзеры и горячие источники, от которых поднимались клубы обжигающего пара, а витающие в воздухе неведомые газы пахли металлом и разъедали нос и легкие. Какие-то остатки воспоминаний о том времени, когда он был ученым, подсказали Говарду, что нужно избегать таких мест и возвращаться туда, где воздух чище.

Раз, убегая подальше от одной ядовитой пещеры, он очутился в огромном подземном зале шириной в целую милю, с необычайно обильными зарослями грибов, и там среди светоносных чащ ему выпало одно из самых ужасных испытаний. На него набросилось прятавшееся в инопланетных дебрях огромное змееподобное чудище, белое, как и все остальные местные формы жизни, и такое же безногое, хотя на голове у него, как у циклопа, горел единственный фосфоресцирующий глаз. Зверюга сбила землянина с ног своей бесформенной тупой башкой, словно тараном и, пока Говард лежал, оглушенный ударом, принялась заглатывать его, начиная с ног, затягивать в свою непомерную утробу. Похоже, металлический костюм никак ей не мешал. Тварь добралась уже до бедер, но тут Говард пришел в сознание и понял, в какую кошмарную переделку угодил.

Одолеваемый омерзением и гневом, он завыл и что-то нечленораздельно забормотал, как пещерный человек, а потом поднял металлический прут, который каким-то чудом сумел не выпустить из рук, и принялся остервенело лупить по страшной голове и пасти, куда его затягивало дюйм за дюймом. Прут отскакивал от огромной упругой туши, не причиняя ей почти никакого вреда, а тем временем землянин уже оказался по пояс внутри чудовища. В момент смертельной опасности к Говарду вернулись какие-то остатки логического мышления: нацелив прут, словно рапиру, он вогнал его в гигантский сияющий глаз почти целиком и, видимо, проткнул рудиментарный орган, заменявший гадине мозг. Из глаза потекла бледная, похожая на яичный белок жидкость, а слюнявые челюсти сомкнулись вокруг талии Говарда с почти невыносимой силой: в своей агонии животное чуть не раздавило свою жертву. Несколько минут мясистое белое тело билось в предсмертных судорогах, и Говард потерял сознание. Когда он снова пришел в себя, существо уже почти не шевелилось, а огромная пасть слегка расслабилась, и ему удалось выбраться из жуткого зева.

Пережитое потрясение довершило ментальный распад, и Говард еще глубже погрузился в примитивное полузвериное состояние. Время от времени его мозг почти полностью отключался, и он брел, ничего не ведая и ничего не помня, гонимый лишь ужасом и слепым инстинктом, который по-прежнему толкал его на поиски выхода из подземных инопланетных пещер.

Несколько раз, когда Говард пробирался через заросли грибов, ему приходилось бежать или прятаться от других змееподобных чудищ, похожих на то, что едва его не проглотило. В конце концов он добрался до крутого склона и двинулся по нему наверх. Воздух стал прохладнее, а по пути больше не попадалось ни растительных, ни животных форм жизни. Говард вяло раздумывал, почему же здесь так холодно, но никакого объяснения помутившийся разум не подсказал.

Накануне Говард раздобыл себе новый отросток светоносного гриба, который служил ему фонарем. Теперь, ощупью пробираясь по необозримому доломитовому склону, испещренному расщелинами и пропастями, он вдруг с неописуемым ужасом заметил вдалеке наверху два сияющих зеленым холодных глазка, что проплывали среди скал. Говард успел в буквальном смысле позабыть об оумнисах и их фонарях, но что-то – отчасти инстинкт, отчасти память – шепнуло ему о страшной опасности, превосходившей все то, с чем он встречался во тьме.

Говард швырнул на землю фосфоресцирующий отросток и укрылся за доломитовой скалой. Из своего убежища он видел, как двое бессмертных, облаченных в серебристые костюмы из моуффы, прошли мимо, спустились по склону и исчезли внизу среди камней. Он не знал, выслеживают ли они его, но, когда меркуриане скрылись из виду, сломя голову полез наверх, чувствуя, что от существ с зелеными ледяными светильниками нужно убраться как можно дальше.

Доломитовые скалы стали меньше, пещера сузилась бутылочным горлышком, стены сомкнулись вокруг него со всех сторон, и вот он уже пробирался по тесному извилистому туннелю. Пол выровнялся. Вскоре Говарда ослепил вспыхнувший впереди свет – такой же яркий, как солнечный. Сжавшись от страха, землянин отступил и заслонял глаза ладонями, пока не приспособился к нестерпимому сиянию. А потом крадучись, преисполненный смутными страхами и неизъяснимыми надеждами, двинулся вперед и оказался на пороге облицованного металлом громадного зала, где никого не было, но отовсюду сиял свет.

Проход туда из естественной пещеры, где стоял Говард, перегораживало что-то вроде вертикального створа, и этот створ был поднят – вероятно, теми самыми бессмертными, которых он видел внизу среди скал. Рядом стояло похожее на лодочку транспортное средство, на котором они, очевидно, и приехали. Эта лодочка и зал были ему знакомы, и теперь Говард кое-как припоминал те испытания, через которые прошел по вине оумнисов перед своим побегом во тьму.

Пол в зале слегка кренился, и Говард вспомнил, что, если пойти вверх, можно выбраться к утерянному миру и свободе. С опаской, осторожно, он звериными прыжками поспешил туда.

Где-то через милю пол совершенно выровнялся, а сам туннель изогнулся. Говард уже не видел, что поджидает его впереди. Он выскочил за поворот так резко, что даже не успел затормозить при виде троих стоявших к нему спиной оумнисов в металлических костюмах. Рядом с ними ждала лодочка. Один бессмертный толкал огромный выходящий из стены рычаг, похожий на вымбовку от корабельного шпиля, и, словно в ответ на его усилия, медленно опускался, перегораживая проход, блестящий створ. Дюйм за дюймом полз грозный металлический занавес, грозя вот-вот перекрыть весь туннель и окончательно отрезать землянину путь к бегству.

Говард даже не подумал о том, что туннель за створом может вести совсем не туда, куда он так отчаянно стремился. Каким-то чудом былые храбрость и находчивость отчасти вернулись к нему, и он не повернулся и не бросился наутек, как сделал бы при виде бессмертных еще совсем недавно. Он понял, что должен совершить рывок, чтобы выбраться наконец из меркурианских подземелий – сейчас или никогда.

Землянин бросился на ничего не подозревающих оумнисов, целиком поглощенных своим занятием, и ударил ближайшего металлическим прутом. Меркурианин рухнул, клацнув по полу костюмом из моуффы. Второй бессмертный, толкавший вымбовку, не бросил своих трудов, а Говарду некогда было разбираться с ним, поскольку третий с поистине тигриным проворством отпрыгнул назад и наставил на него смертоносную трубку.

Огромный створ уже почти опустился – между ним и полом пещеры оставалось немногим более двух футов. Увидев это, Говард кинулся вперед в узкую щель, сначала на четвереньках, а потом и на животе, и ему удалось протиснуться под страшным металлическим занавесом.

Оказавшись на той стороне, он хотел вскочить, но обнаружил, что его что-то не пускает. Вокруг была кромешная тьма, но землянин исхитрился встать на колени и, ощупав себя руками, понял, чтó ему мешает. Опустившийся створ прищемил длинный чехол из моуффы, предназначенный для меркурианинской шпоры на правой ноге. Говард рвался на свободу, точно угодивший в капкан зверь. Костюм был очень прочным, и его крепко прижимал к земле тяжелый металлический занавес; казалось, выбраться не удастся.

А потом уже отчаявшийся Говард вспомнил, что костюм не застегнут на груди. Кое-как, с мучениями, он выбрался из костюма, сбросив металлическую оболочку, как ящерица шкуру.

Поднявшись на ноги, землянин поспешил во тьму. Фосфоресцирующую ветку он уронил, когда нырнул под створ, поэтому света у него больше не было. Босые ноги ступали по грубому полу с торчащими острыми камнями, тело обдувал ледяной ветер, холодный, точно смертоносное дыхание ледников. Проход вел вверх и местами превращался в нечто похожее на ступени, по которым Говард лез, спотыкаясь, падая и набивая страшные синяки. Потом он рассадил голову об острый выступ, торчавший из низкого потолка. По лбу и в глаза потекла теплая кровь.

Подъем делался все круче, а холод стал и вовсе непереносимым. Никто из оумнисов вроде бы его не преследовал, но Говард все равно боялся, что они поднимут створ и бросятся за ним в погоню, а потому торопливо лез дальше. Его все больше озадачивал крепнущий мороз, но здравый смысл и способность строить гипотезы совершенно его покинули. Голые руки, ноги и туловище покрылись мурашками, и Говарда колотил жестокий озноб, хотя он без устали бежал и карабкался.

Ступени стали ровнее и попадались чаще. Казалось, они уходят во тьму бесконечно; Говард постепенно приспособился к ним и шаг за шагом, ощупью продвигался вверх, лишь изредка спотыкаясь и падая. Разбитые ноги кровоточили, но от холода уже теряли чувствительность, а потому боли он почти не ощущал.

Высоко над головой Говард увидел круглое пятно тусклого света и, хватая ртом ледяной воздух, который становился все более разреженным и все хуже приспособленным для дыхания, бросился туда. Сотни, тысячи черных обледенелых ступеней пришлось ему преодолеть, прежде чем он приблизился к источнику света. Землянин вышел из пещеры где-то в долине под непроницаемо-черными небесами, в которых сияли холодные неподвижные звезды, а вокруг, куда ни кинь взгляд, раскинулись бесконечные угрюмые склоны и пики, застылые и безмолвные, точно ледяная смертельная греза. Мириадами граней переливались на них в звездном свете льды, а саму долину испещряли бельма бледных пятен. Одно из них располагалось прямо у выхода из пещеры, где на верхней ступеньке стоял землянин.

Он мучительно силился вдохнуть морозный разреженный воздух, тело его мгновенно окоченело, скованное оцепенением, а он все стоял, ошеломленно вглядываясь в открывшееся перед ним нагромождение ледяных гор. Он словно очутился в мертвой пропасти среди невыразимой вечной пустоты, где никогда не смогла бы существовать никакая жизнь.

Кровь смерзлась у него на лбу и щеках. Стекленеющими глазами Говард видел, что ступени ведут дальше вверх по склону ближайшей скалы. Вероятно, бессмертные вырубили их здесь для каких-то своих непостижимых целей, и эта лестница поднималась к самым ледяным вершинам.

То была не знакомая сумеречная зона Меркурия, откуда Говард попал в подземелья, но навечно лишенная солнца темная ночная сторона, где царил жуткий космический холод. Говард почувствовал, как ледяные пропасти и пики смыкаются вокруг него свирепым и суровым северным адом. А потом это ужасное понимание постепенно потемнело и потускнело, превратилось в смутную мысль, парившую над его угасающим сознанием. Говард рухнул ничком на снег; руки и ноги его уже заледенели и не гнулись; и милосердное омертвение сковало его окончательно.