Лабиринт для Слепого

Глава 10

Глеб Сиверов распахнул дверцу машины и галантно предложил Тамаре устроиться на переднем сиденье.

А сам в это время, запрокинув голову, взглянул на окна квартиры Альберта Николаевича Прищепова. Тяжелая штора качнулась, и Глеб увидел, как мелькнула тень Альберта Прищепова, который тут же отпрянул от окна.

«Значит, следишь, – подумал Глеб. – Ну что ж, следи».

Он сел на водительское место и взглянул на Тамару.

– Ну, куда тебя отвезти? Домой?

– Нет, нет, что ты. Домой далеко, а у меня завтра назначен сеанс. Я обещала художнику Маленкевичу попозировать для новой картины.

Глеб пожал плечами.

– Так куда тебя?

Тамара замялась. Но по ее лицу несложно было догадаться, что женщина мечтает поехать к Глебу или, хотя бы, чтобы они вместе поехали к ней.

– Ну, что ты молчишь? – уже все понимая, спросил Глеб.

– Поехали ко мне, – сказала женщина. – У меня есть бутылка хорошего вина.

– Может, у тебя еще есть и наркотики? – усмехнулся Глеб.

– Нет, вот этого у меня нет. Я не люблю всякую дрянь. Может быть, я уж слишком стара, но все эти новые штучки мне не нравятся.

– Понятно, – скептично протянул Глеб.

– Нет, правда, не люблю наркотики, я привыкла балдеть от алкоголя и от мужчин, – Это хорошо, значит, ты здоровый человек. Так, куда едем?

– В мастерскую," – сказала Тамара, – в ту, где мы познакомились.

– Что ж, поехали.

Загудел двигатель и, дернувшись назад, автомобиль Глеба Сиверова развернулся и выехал со двора. В зеркальце Глеб заметил, как качнулась штора на окнах квартиры Альберта Прищепова.

«Да, он не выпускает нас из виду. Интересно, за кем он следит – за мной или за Колотовой?»

– Ты завтра с ним встречаешься? – поинтересовалась Тамара, видя, что Глеб никак не реагирует на ее зазывные взгляды.

– Да, завтра, – кивнул Сиверов, уверенно ведя машину.

– А ты не боишься, что нас могут задержать гаишники или омоновцы?

– Нет, не боюсь, – равнодушно бросил Глеб.

Тамара успокоилась, лениво потянулась, пытаясь вытянуть ноги. Конечно, это ей не удалось. Тогда она сбросила туфли, обхватила колени. Глеб смотрел на ее ноги, и в нем жили два желания. Первое – ему хотелось поехать с этой женщиной, он понимал, что ночь с Тамарой обещает быть очень приятной, а вторым желанием было позвонить Ирине Быстрицкой и хотя бы минут десять поболтать с ней. И эти два противоречивых желания принялись отчаянно бороться между собой.

Наконец, Глеб решил так: отвезу ее в мастерскую, а там видно будет.

Тамара Колотова время от времени поглядывала на Глеба, на его решительный профиль, его загадочную блуждающую улыбку, серые глаза… А в глазах Сиверова отражалась ночная Москва: голубоватые зрачки фонарей, свет фар, разноцветное сияние вывесок и рекламы.

«Да, какой мужчина! – думала Тамара. – Вот бы мне заполучить такого! С ним, наверное, всегда спокойно, и чувствуешь себя как за каменной стеной. Не то что эти художники, готовые в любой момент бросить, предать, забыть и даже не уплатить деньги за работу».

А ее работа не была легкой. И Тамара Колотова уже сейчас, сидя в машине, предчувствовала, как завтра ей будет тяжело. Придется лежать или стоять в какой-нибудь вычурной позе, все тело будет гудеть от напряжения, вязкая боль войдет в позвоночник, проникнет в суставы.

– Что это у тебя такой кислый вид? – заметив тоскливое выражение на миловидном лице Тамары, спросил Глеб.

– Да так, думаю о всякой ерунде.

– О чем, например?

– О том, что завтра придется позировать Маленкевичу, а он – придурок и любит всякие невероятные позы и выкрутасы.

– И тебе это не нравится?

– Честно говоря, мне абсолютно все равно. У тебя нет сигареты?

Глеб подал пачку. Тамара закурила и как-то рассеянно взглянула в окно.

– Знаешь, Федор, я боюсь оставаться одна в мастерской среди этих цветов, среди колючих и пыльных кактусов. Мне страшно.

– Не надо бояться. По-моему, дверь в мастерской хорошая. Закройся и никому не открывай.

– Да, так и сделаю. А если бы у меня еще было снотворное, я приняла бы пару таблеток и заснула. В последние дни я вообще почти не спала. Было такое напряжение и так болела голова… Знаешь, мне очень жалко Катьку…

– Какую Катьку?

– Ну, какую-какую… Конечно же, Сизову. Она была хорошей подругой, веселой, никогда не унывала. Казалось, ничто не может испортить ее настроение. Жила себе как птичка, порхала с ветки на ветку.

«И допорхалась», – подумал Глеб, но не сказал, смолчал.

– И так погибла. Ужасно жалко… – у Колотовой на глаза навернулись слезы.

– Не расстраивайся, все будет хорошо, – Глеб положил одну руку на плечо Тамары.

Та с благодарностью повернула голову и влажными губами поцеловала его пальцы.

– Ну, вот это лишнее, – сказал Сиверов и аккуратно убрал руку.

Автомобиль заехал во двор и остановился у подъезда.

Глеб медлил. Тамара тоже не выходила из машины.

– Я завтра за тобой заеду утром, – нарушил молчание Сиверов.

– Да, я понимаю. Мы с тобой слишком разные.

– Не в этом дело, – спокойно сказал Глеб, – просто у меня еще куча дел.

– Я понимаю… Всем на меня наплевать. Мной пользуются, а потом бросают.

– Ну перестань, перестань, Тамара, все не так уж плохо, как ты рисуешь.

– Нет, все еще хуже, – она потянулась к Глебу и поцеловала его в губы. – Прощай, – прошептала женщина.

– До встречи, – сказал Глеб.

– Нет, прощай.

Тамара выбралась из машины и торопливо побежала к подъезду. У самой двери, уже переступив порог, она замерла, обернулась, и в се глазах, устремленных на Глеба, было столько тоски и печали, что ему захотелось выйти из машины и броситься за ней следом.

Женщина вскинула бледную руку в прощальном жесте, и дверь подъезда закрылась.

«Ну, слава Богу», – подумал Глеб, быстро запустил двигатель и умчался на своей «восьмерке» цвета мокрого асфальта. Он боялся, что не выдержит и пойдет к Тамаре.

Минут через сорок Глеб Сиверов уже был в своей мастерской. Войдя и закрыв за собой дверь, он сварил очень густой, почти вязкий кофе и выпил маленькую чашечку. Затем, вытащив из-за брючного ремня пистолет, посмотрел на его номер. После чего позвонил Поливанову.

Казалось, тот ждал звонка Сиверова, ответил сразу же, только один гудок успел раздаться в трубке.

После необязательных вежливых фраз Глеб задал вопрос, ради которого звонил:

– Я хотел бы узнать, числится ли что-нибудь за пистолетом системы «Макаров», – и Сиверов продиктовал восьмизначный номер.

– Минут через сорок-пятьдесят я позвоню и дам ответ.

Все это время, в ожидании ответного звонка Глеб слушал музыку. Он знал, что только она поможет ему сейчас привести в порядок мысли, прояснить сознание, собрать все данные, сложить их в одну стройную цепочку. Когда закончился диск и музыка смолкла, зазвонил телефон.

Глеб снял трубку. Звонил Поливанов.

– Пистолет системы «Макаров» под этим номером нигде не зарегистрирован.

Глеб поблагодарил за сообщение. Он так и предполагал.

А Поливанов уже знал, что на двух его людей было совершено нападение. Вернее, это даже нельзя назвать нападением. Но докладывать о случившемся генералу Потапчуку полковник не собирался.

У Глеба Сиверова, конечно же, тоже появилось подозрение, что скорее всего, нападавшие связаны с Поливановым, но никаких фактов, подтверждающих его догадку, не было, и Глеб перестал думать об этом.

Уже далеко за полночь окончательно пришедший в себя, успевший принять душ, Альберт Николаевич Прищепов набрал телефонный номер, по которому он звонил очень редко, только в экстренных случаях.

– Да, слушаю, – раздался немного сонный голос Владимира Владиславовича Савельева.

– Это Прищепов.

– Я узнал, – пробурчал Савельев. – Чего звонишь?

Что стряслось?

– Владимир Владиславович, тут у меня есть одна проблема.

– Какая проблема?

– Я должен с вами встретиться и обо всем поговорить.

– Действительно серьезно?

– Да, очень.

– Сейчас пришлю машину.

Савельев хоть и отвечал сонным голосом, но в это время не спал. Перед ним на столе стоял шестнадцатиразрядный калькулятор и лежал небольшой коричневый блокнот, страницы которого были испещрены колонками шестизначных чисел.

Через полтора часа у подъезда Владимира Владиславовича Савельева остановилась машина. Из нее выбрался Альберт Николаевич Прищепов в кашемировом пальто и роскошном кашне. Лицо его выглядело помятым.

Водитель и охранник проводили Прищепова до двери квартиры.

Охранник открыл ее своим ключом И пропустил Прищепова. Владимир Владиславович Савельев в дорогом шелковом халате вышел в просторную прихожую навстречу гостю.

– Ну, что стряслось, любитель изящных искусств? – вместо приветствия пробурчал Савельев.

Альберт Николаевич, даже не сняв пальто и кашне, устроился в кресле и принялся рассказывать Савельеву обо всем, что случилось Савельев внимательно выслушал, затем попросил Прищепова пройти в гостиную, а сам стал звонить по телефону.

Минут через пять он появился перед Прищеповым.

– Мне обещали выяснить. И завтра я уже буду располагать полной информацией об этом человеке. Ты говоришь, Федор Молчанов?

– Да, – кивнул головой Прищепов.

Вид у него был взъерошенный.

– Ну ты и выглядишь… Меценат, мать твою, словно тебя из задницы только что вытащили.

Прищепов дернулся, но, сдержавшись, лишь поплотнее запахнул полы своего пальто.

– Да…

– Ну ладно, с этой красавицей я разберусь. Слава Богу, у тебя хоть хватило ума узнать ее адрес.

– Да, если мы с ней не разберемся, может беда случиться.

– Не бойся, – хлопнул его по плечу Савельев. – Проводите его, пусть шофер отвезет, – дал он распоряжение охраннику, и Прищепов, раскланявшись, удалился из жилища Савельева.

Правда, квартира Владимира Владиславовича мало напоминала жилье. Она больше походила на офис: компьютеры, закрытые белые шкафы, аппаратура, упакованная в фирменные картонные коробки, множество газет, сложенных пачками на белых письменных столах.

Еще через четверть часа, уже в три часа после полуночи, Владимир Владиславович Савельев сидел в вертящемся кресле. Роскошный восточный халат, перстень с брильянтом, белая рубашка, выглядывающая из-под халата, галстук – все это совершенно не вязалось с деловой обстановкой квартиры. Перед Савельевым стояли два человека.

– Значит, так, ребятки. Дело, в общем-то, серьезное. И выполнить его надо безукоризненно. Вот адрес, посмотрите и запомните, – Савельев показал квадратный лист бумаги, на котором чернела крупная надпись, сделанная фломастером. – Запомнили?

Оба мужчины одновременно закивали, как китайские болванчики.

– Это должно быть самоубийство. Никаких следов и никаких улик. Постарайтесь сделать все предельно аккуратно. Нигде и ни на чем не должно остаться отпечатков пальцев. Вы меня поняли? Вам все ясно?

– Да, понятно, босс.

– Если я еще раз услышу это слово, ты сильно пожалеешь! – рявкнул Савельев на широкоплечего мужчину с двухдневной щетиной на широком лице.

Тот немного виновато улыбнулся.

– Владимир Владиславович, прошу прощения.

– Вот так-то будет лучше. Поедете и сделаете все как положено.

– Она выбросится из окна или как?

– А это решайте по обстоятельствам.

– Ясно, – сказал сухощавый мужчина с темными кругами под глазами.

– Если случится прокол, я вам этого не прощу. Вы меня хорошо поняли?

– Да, да, – вновь, как китайские болванчики, закивали мужчины.

– Ступайте и, как закончите, доложите. Позвоните и скажите: все сделано. Здесь не появляйтесь.

Поднявшись в мастерскую, Тамара Колотова, тяжело вздохнула и плюхнулась на топчан.

– Почему я такая невезучая? – произнесла она вслух и удрученно взглянула на пыльные шары кактусов, стоявших прямо у топчана на низком самодельном столике. – Ну почему те, кто мне нравится, ко мне абсолютно равнодушны? Может, они считают меня проституткой? Но ведь это не так. Я просто натурщица.

А каждый в наше время зарабатывает деньги тем, чем может. Я могу пользоваться своим телом, своей красотой. Правда, какая у меня красота?

Колотова вскочила, нашла пачку сигарет, – распотрошила ее и нервно закурила. Затем откупорила бутылку вина, наполнила вином большой стакан и на одном дыхании выпила почти половину. Затем подошла к зеркалу.

«Неужели я такая? – она рассматривала свое лицо, усталое, чуть пьяное, но в принципе красивое. – Господи, как тяжело!»

Тамара бросила сигарету в пепельницу и принялась стаскивать через голову короткое платье. Затем сняла колготки и уже в одном белье направилась в душ. Она долго стояла с закрытыми глазами под упругими струями теплой воды и почти дремала. Вода смывала макияж, и лицо Тамары становилось все более простым и выразительным.

Затем Колотова выключила воду, закуталась в большую махровую простыню и вернулась в мастерскую.

Спать не хотелось. Вытряхнув на стол содержимое своей сумки, она принялась искать таблетки. Но маленькая коробочка оказалась пустой.

– О Господи, – вновь тяжело и устало вздохнула женщина, – даже таблеток нет. Как же я усну?

Но, просидев в кресле с полчаса, она все-таки задремала, с погасшей сигаретой в руке, закутавшись в простыню, поджав под себя ноги. Тамара не слышала, как к дому подъехал джип, как тихо щелкнула дверца и почти бесшумно из автомобиля выбрались двое мужчин в кожаных куртках.

Пешком они поднялись на последний этаж и остановились у двери мастерской. Посветив маленьким фонариком, они убедились, что это именно та дверь, которая им нужна. Натянули перчатки. Отмычка тихо вошла в замочную скважину, и через несколько секунд, даже не скрипнув, дверь отворилась.

Мужчины проскользнули в темный узкий коридор, загроможденный планшетами, подрамниками, рулонами бумаги и старыми позеленевшими самоварами.

Тот, что был повыше, небритый, прижал указательный палец к губам. Из-под двери пробивался свет. Мужчины тихо открыли дверь и переглянулись.

Тамара Колотова спала в кресле.

– Вперед! – тихо прошептал сухощавый.

Женщина почувствовала, что в мастерской кто-то есть. Она открыла глаза и увидела незнакомого человека, стоявшего прямо перед ней. Колотовой показалось, что все происходит во сне. Она приподняла руку, как бы отгоняя наваждение.

– Доброе утро, – немного сиплым голосом сказал незнакомец в кожанке и криво усмехнулся, показав прокуренные зубы.

– Кто ты? – спросила Тамара, все еще не понимая, сон это или явь.

– Кто-кто… Хрен в кожаном пальто, – продолжая криво и зловеще усмехаться, ответил сухощавый мужчина.

Скрипнули половицы. Тамара вздрогнула. Она увидела второго – высокого, широкоплечего, небритого, с глубоко посаженными маленькими глазками, которые поблескивали под косматыми, сросшимися бровями.

– Что вам надо?! – уже понимая, что это не сон, но не находя в себе силы громко закричать, прошептала Тамара, вжимаясь в кресло.

– Мы твои друзья…

– Дружки, – добавил небритый, заходя Тамаре за Спину.

– Нет, нет, уходите, что вам надо?! Кто вас пустил?!

– Ты же сама нас пригласила, – с куражом в голосе сказал худощавый, разглядывая грудь Тамары под сползшей махровой простыней.

– А ты ничего… С тобой можно было бы, позабавиться.

– Вы воры, да? Но здесь ничего нет, здесь мастерская.

– Нет, мы не воры, – сказал сухощавый.

– А кто вы? Кто?!

– Скоро узнаешь, – визгливо хихикнул широкоплечий за ее спиной.

Тамара обернулась, испуганно запахнула простыню.

– Ладно, ладно, не закрывайся.

– Что вы хотите? Что вам надо? – уже чуть осмелев и несколько громче, чем прежде, воскликнула Тамара.

– Сейчас узнаешь.

Колотова хотела вскочить с кресла, но мужчина поднял руку со сжатым кулаком, обтянутым тонкой кожаной перчаткой с прорезями, как у автогонщика:

– Не дергайся!

Тамара замерла в кресле.

– Ну как жизнь? Самочувствие хорошее? Ты отдохнула?

– Уходите, немедленно уходите! Я позову соседей!

Я буду кричать!

– Только пискни, красотка, – произнес за ее спиной широкоплечий и наклонился к Тамаре, – только издай хоть один звук, и я оторву тебе голову. Ясно?

– Уходите, уходите, – совсем тихо, с мольбой в голосе прошептала Тамара.

– Конечно, уйдем. Не останемся же мы здесь до утра. Немножко развлечемся и уйдем.

– Я закричу! Не прикасайтесь ко мне!

Ужас охватил женщину. Она часто заморгала, лицо стало бледным, словно присыпанным мукой.

– Не бойся, не бойся. Это совсем не больно.

– Что вы от меня хотите?!

Сухощавый кивнул, и короткая кожаная удавка обвилась вокруг шеи Тамары. Колотова судорожно дернулась, но сухощавый схватил ее руки за запястья и прижал к подлокотникам кресла. Еще несколько минут Тамара корчилась, а затем стихла.

Сухощавый поднял голову.

– Вот это стропило. Подойдет.

Они нашли веревку, валявшуюся в дальнем углу, перекинули ее через стропила, ловко завязали узел, сделали петлю. Высокий поднял теплое, податливое тело и сунул голову женщины в петлю.

Сухощавый оттолкнул кресло, оно завалилось набок.

Все выглядело так, как и должно было выглядеть самоубийство…

Тамара висела сантиметрах в сорока от пола, махровая простыня лежала у ее ног.

– А она ничего, красивая, – глядя на грудь и бедра женщины причмокнул небритый. – Я б ее с удовольствием трахнул.

– Ты что, некрофил? – хохотнул сухощавый и внимательно огляделся.

– Уходим.

Оставив включенным свет, они тихо вышли из мастерской.

Высокий у двери приостановился и оглянулся.

– Вес нормально? – спросил сухощавый.

– Вроде бы да.

Они отмычкой же закрыли дверь мастерской и неторопливо спустились вниз. Сели в джип, запустили двигатель, и автомобиль выехал со двора.

Олег Пескаренко сидел на кухне, была включена настольная лампа, из окна открывался вид на ночной город. Только кое-где, в редких окнах горел свет. Олег писал формулы, одну за другой, исписывал страницу за страницей.

В кухню вошла жена.

– Ты почему не спишь? – нежно обняв мужа за плечи, спросила Инна Пескаренко и поцеловала его в щеку.

– Да тут вот одна проблема, – Олег проделал правой рукой замысловатую манипуляцию в воздухе. – И кажется, я ее разрешил.

Он усадил жену к себе на колени.

– Ну что, дети спят?

– А что же им еще делать? – улыбнулась Инна. – Ночью дети должны спать.

– Да-да, конечно. Может, попьем чаю?

– Давай, – согласилась Инна.

– И еще, я хочу есть. Я всегда по ночам хочу есть.

– Знаешь, Олег, холодильник забит едой. Бери что хочешь.

– А разве ты мне не приготовишь?

– Конечно, приготовлю.

Инна достала из холодильника масло, ветчину, расставила на столе чашки. Вскоре засвистел, заверещал вскипевший чайник, и сидящие друг против друга супруги рассмеялись.

– Ты так редко бываешь дома.

– А, дела, – отмахнулся Олег, – я бы, конечно, хотел работать в городе, но ты же знаешь, здесь для меня работы не нашлось.

– Слава Богу, что все так хорошо решилось.

– Да, хорошо, – подтвердил Олег, но лицо его стало грустным.

– Что? Что-то нет так? – участливо спросила Инна и пригладила чуть растрепанные со сна волосы.

– Я даже не знаю, как тебе все объяснить…

– А ты расскажи, как есть, вдруг я смогу понять.

– Не знаю, не знаю, боюсь рассказывать.

– Что? У тебя появилась женщина? – напряглась Инна, и ее губы дрогнули.

Олег в ответ даже не усмехнулся.

– Да?! Да?! – настойчиво переспросила Инна, – Да брось ты, дорогая, какая женщина! У меня на них нет времени.

Инна с облегчением вздохнула, она боялась только одного – что Олег может ее бросить, может разлюбить.

И поэтому каждую неделю она тщательно готовилась к приезду мужа, приводила себя в порядок, ходила к дорогой массажистке, делала прическу, хорошо одевалась, готовила всякие вкусные блюда, желая порадовать Олега.

Последние два года они жили очень хорошо. У них была роскошная квартира в хорошем районе, были деньги. Инна могла позволить себе поехать отдохнуть.

Когда у нее кто-нибудь спрашивал, где работает Олег, чем занимается, она отвечала чуть небрежно:

– Работает и работает.

– А где?

Она пожимала плечами:

– Какое-то секретное производство, секретная лаборатория. Я, честно говоря, не знаю.

– А… – понимающе кивали головой собеседники.

– Да-да, я ничего не знаю Он не говорит, а я и не спрашиваю, не лезу к нему в душу с разговорами.

– Правильно делаешь. Вот поэтому так хорошо и живете.

Перед Олегом уже давно стояла тарелка с едой, но он к ней не притрагивался.

– Знаешь, Инна, – опустив голову и сжав кулаки, сказал Олег, – я хочу все бросить. Я хочу уйти с этой работы.

Инна вздрогнула.

– Как уйти? Куда?

– Я еще не знаю. Но хочу уйти.

– Что-то случилось, дорогой? Объясни. Я тебя не понимаю. Тебе же нравилась твоя работа. Да и зарабатываешь ты очень много. Мы ни в чем не нуждаемся, дети ходят в хорошую школу.

– Не в этом дело, – Олег махнул рукой. – Об этом нельзя говорить, но мне нужна твоя поддержка. Я сам не могу решиться.

– Да, говори, я тебя поддержу, пойму. Поверь мне.

Олег напрягся, вновь сжал кулаки. Он бы в смятении. Он не мог решиться и откровенно рассказать Инне о том, где работает и чем занимается. А говорить какими-то намеками он не привык. Или молчать – или уж рассказывать все.

Инна почувствовала смятение мужа, ощутила его нервное напряжение. Она взяла бутылку коньяка, поставила на стол две рюмки, наполнила их и, глядя в глаза мужу, прямо в его погасшие глаза, сказала:

– Выпей и все расскажи. Ведь мы всегда делились с тобой и плохим и хорошим.

Олег взял рюмку, поморщился и одним глотком, как горькое, но необходимое лекарство, проглотил коньяк.

А затем тут же налил себе еще и выпил, даже не закусывая.

– Где сигареты? – спросил он у жены.

Инна подала пачку и поставила на стол пепельницу.

Олег закурил и стал барабанить по столу пальцами.

– Ну, говори.

– Я занимаюсь очень плохими вещами, ужасными вещами…

Сердце Инны сжалось, ей показалось, что она теряет сознание. Она даже прикрыла глаза, веки задрожали.

Олег медлил. Он был похож на человека, решившего нырнуть на большую глубину. И для этого ему надо было сконцентрировать силы, набрать полную грудь воздуха.

– Все, что я тебе сейчас расскажу, должно остаться между нами. Мне тяжело, мне очень тяжело, поверь.

Но я хочу, чтобы ты это знала. Я, конечно, дал подписку, что буду молчать о том, чем я занимаюсь…

– Конечно, Олег, как же иначе, ведь ты работаешь на оборонку.

– Да ни на какую оборонку я не работаю – махнул рукой Олег и, схватив бутылку, быстро налил себе еще рюмку.

Инна смотрела на мужа и не узнавала его. Такой растерянности, такого испуга она уже давным-давно не видела. Раньше, когда заболел ребенок, вот так же дрожали руки мужа, таким же затравленным и испуганным был его взгляд.

Но сейчас-то все уже позади. Жизнь наладилась, жизнь в общем-то прекрасная, и у них хватает денег не только на себя. Они даже помогают родителям и могут позволить себе то, о чем раньше и не мечтали. И эта операция, за которую пришлось заплатить такие большие деньги…

Инна смотрела на мужа, боясь, что сейчас он начнет рассказывать, начнет свою горькую исповедь, и тогда все рухнет. Весь их устроенный быт, все их благополучие.

И ей вдруг захотелось крикнуть на мужа, приказать ему, чтобы он замолчал и ничего ей не говорил. Но она сидела, нервно теребя край халата, чувствовала, как земля качается под ногами и вот-вот оборвется и полетит в какую-то бесконечно глубокую черную пропасть.

Олег поднял рюмку.

– Знаешь, Инна, лучше тебе ни о чем не знать.

– Наверное, ты прав. Лучше ни о чем не рассказывай. Ведь это тайна?

– Это страшная тайна, Инна. Это страшно настолько, что ни ты, ни я до конца не сможем все это осознать.

– Не говори, – попросила Инна и положила свою теплую ладонь на холодную руку мужа.

Она сжала его безжизненные пальцы и с мольбой заглянула в глаза, думая про себя: «Только бы он не начал говорить, только бы он сдержался!»

Затем она поднялась, зашла мужу за спину, обняла его за плечи и прошептала на ухо:

– Олег, все обойдется. Пойдем спать. Ты устал. Ты очень устал, и тебе надо отдохнуть. А завтра сходим в парк, можно куда-нибудь съездить. Ты же обещал детям, что погуляешь с ними.

– Да, я помню, – как-то безразлично и уныло сказал Олег, тяжело поднялся из-за стола, зажег в ванной свет, затворил за собой дверь.

А Инна осталась на кухне. Ей было не по себе, сердце бешено колотилось и казалось, что сейчас жизнь по капле вытекает из нее, как вода из дырявого сосуда…

Олег смотрел на свое отражение в зеркале, держа в правой руке бритву. Его лицо было намылено, и он показался сам себе призраком, человеком, пришедшим с того света.

«Что, Пескаренко, ты хотел делать научные открытия, а разрабатываешь наркотики, губишь людей, зарабатываешь на этой грязи деньги. Разве об этом ты мечтал? У тебя же светлая голова и ясный ум. А занимаешься такой дрянью».

Но тут же появилась другая мысль – спасительная.

«Если бы не эта работа, если бы не Кормухин, если бы не Станислав Семенович Бархатков, Сашенька давно бы умерла, а мы с Инной прозябали бы в нищете, не имея денег даже на кусок хлеба. Жили бы в однокомнатной „хрущевке“, считали бы каждый рубль, каждую копейку. Нет, нет, хорошо, что я ничего ей не сказал, очень хорошо. И что это на меня нашло?»

Олег улыбнулся белыми от пены губами и приступил к бритью. Затем он почистил зубы, принял душ, накинул на плечи дорогой халат, купленный Инной за границей ему в подарок, и, шлепая босыми ногами по начищенному паркету, двинулся в спальню.

Жена лежала на боку. Ее глаза были закрыты. Олег, стараясь не шуметь, забрался под одеяло, затем придвинулся к Инне, обнял се за плечи и прошептал:

– Спи, дорогая, спи. Я тебе ничего не говорил. Это так… Нервы расшалились. Хочется чего-то, а чего – я и сам не знаю. Все будет хорошо, родная, ни о чем не беспокойся.

Жена взяла его руку, пахнущую дорогим лосьоном, прижала к своим губам и нежно поцеловала.

Олег ощутил этот нежный, мягкий и влажный поцелуй, ему сделалось грустно, и он почувствовал одиночество – то одиночество, которое знакомо человеку, не имеющему возможности поделиться самыми сокровенными мыслями и вынужденному хранить их в тайниках своей души, на самом дне, никому о них не рассказывать и даже самому бояться к ним возвращаться.

Он отодвинулся от жены, положил руки под голову и долго лежал с открытыми глазами, глядя на белый потолок, по которому мелькали призрачные тени. А перед его глазами плыли формулы, переворачивались страницы блокнота, и мозг Олега уже начал работать над другим, размышлять об одной, на первый взгляд, незначительной проблеме.

"Так, так, – думал Олег, – завтра, когда я расскажу о своих соображениях Станиславу Семеновичу, толстые стекла его очков тут же запотеют, губы задрожат.

То-то он удивится! Даже не поверит, что все так просто.

А ведь мы бились над этой проблемой почти три месяца и не могли решить. А я вот так, ночью, чуть не поссорившись с женой, решил ее, нашел простой выход, лежащий на поверхности, до которого никто не мог додуматься. А ведь все так просто!"

Глаза Олега Пескаренко закрылись, и он уснул сном праведника, с блаженной улыбкой на лице.

Тикали часы, время двигалось вперед. А Олег видел во сне радужные перспективы своей деятельности, видел удивленные, восхищенные, сияющие глаза коллег, видел страничку из блокнота с одной-единственной формулой, которая позволяла увеличить производство наркотиков в несколько раз.