Лабиринт тайных книг

1 В ином мире

Бесконечный пляж. На горизонте — только море и небо. В последнем, прозрачном и безоблачном, две совершенные сферы: солнце, горячее и красное, как огонь, и холодная гигантская луна, до которой, кажется, можно дотронуться. Но это иллюзия: чтобы достичь ее, нужно отправиться в бесконечность.

Ни жарко, ни холодно. Нет ни вершины, ни основания. Любое определение приблизительно. Чувства без ощущений. Идущие по пляжу люди поднимаются на носки, вытягивают руки и всем телом устремляются вверх, к луне. Пока без надежды, но с уверенностью: в следующий раз они снова попытаются. Сейчас они еще как вырезанные из бумаги куклы — слабые тени того, чем были.

Солнце и луна, разделенные в небе и соединенные в море, по-прежнему отражаются блеском золота и серебра. Море. Спокойное. Неподвижное. Неизвестное. Тяжелое. Никому не дано увидеть, что скрывается в его глубинах и благодаря чему сохраняется это спокойствие. Иногда кто-нибудь погружается в него, чтобы никогда не вернуться. Уставшее море. Уставшее ждать. Уставшее омывать песок. Готовое забыть, чтобы начать заново.

Глубина. Возможно, это единственное спасение, единственная надежда. В море еще есть жизнь. Течет, никогда не останавливаясь, пересекая тела, заставляя содрогаться умы. Жизнь в глубине, может быть, лишь собственная идея моря, достаточная для этого измерения. Дорога к свету длинна. Трудно научиться движению в море забвения.

На пляже — только воспоминания. Память, неспособная продолжать быть чем то. Или возродиться. Потускневшие, бледные образы минувшего.

Люди пересекают полосу пляжа. Бредут, погрязшие в воспоминаниях, в которых не могут навести порядок. В попытках возродиться или рассеяться реминисценции бесконечно наплывают друг на друга. Но не могут ничего. Еще нет. Пока они, осужденные к кажущемуся вечным скитанию, смешиваются в неясном шуме и становятся лишь сожалением, переходящим в ностальгию.

Остановившаяся на влажной линии прибоя Мария наблюдает за морем и, кажется, видит отражение сердца — стучащего, еще кровоточащего и окрашивающего воду в красный цвет. Алое пятно удаляется. Нужно следовать за ним, Мария. Ты должна следовать за сердцем, помнишь? Это как молния — проблеск, успокаивающий и приводящий в порядок мысли. Ты должна следовать за своим сердцем, от которого отдалилась, которое отрезала в убеждении, что только так и можно спастись. Это не так, видишь? Твое сердце еще стучит и ждет твоего возвращения, чтобы соединиться с тобой, чтобы продолжить жить, чтобы больше не теряться. Больше никогда. Мария опускается на колени и позволяет морю ласкать себя. Набирает воду в ладони, прикасается к ней губами, делает глоток и ощущает ее внутри себя. Она снова существует. Новое тело — только для нее. Новая возможность. Она понимает это. Мария поднимается и шагает в направлении красного пятна и пульсирующего сердца, погружается в них и исчезает.

Мария София не помнит. В ее глазах слишком много образов, а в голове слишком много звуков. Она садится и пытается слушать. Сжимается в клубок: лоб на коленях, глаза закрыты. Она должна услышать звук, который сможет узнать. Но нужно сосредоточиться: не так легко сориентироваться во всем этом гудящем в ушах звоне. Мария София не привыкла слушать. Поэтому пришла на этот пляж усталая — не в состоянии остановиться и понять. Лишь сейчас смогла. Нелегко. Совсем нелегко. Единственный источник успокоения — луна. Но достичь ее невозможно. Перед ней — только море. Мария София не готова встретиться с морем. Она боится его. Предчувствует надвигающуюся бурю, уже волнующую душу его глубин. Сейчас она ненавидит море — то, которое она пересекала столько раз. То, которое должно будет принять ее пепел. То, которое невозмутимо наблюдало за смертью ее любви. Она вдыхает морской воздух и снова чувствует влечение. Ей хочется войти в воду, найти свои останки, свою растворившуюся пыль, собрать ее и снова стать Марией Софией. Но она не может снова встретиться с морем. Вместо этого раскачивается на коленях и начинает напевать мелодию. Сначала — с закрытым ртом. Это как чуть слышная жалоба. Через минуту она узнает этот звук. И тогда прорезается голос. Она поражена: уже давно она не слушает и не слышит свой голос. На этом пляже она не произнесла ни слова. Не издала ни звука в этом все еще непонятном месте. Мария София поднимается и открывает глаза. Шагает, продолжая петь. Теперь она знает, куда надо идти и куда вернуться. Доходит до глубокой расщелины — настолько глубокой, что ее дно невозможно различить. Но знает, что должна войти. И расслабиться. Нет никакой опасности. Это только проход. Не испытывает никакого страха и входит не раздумывая. Спуск по ступенькам в песке Мария София начинает, гордо выпрямившись. Ее голос звучит все сильнее и решительнее. Потом прерывается — наконец-то она дошла и может снова петь.

Неизвестно, слушают ли его другие. Фредерик и не может знать. Он неподвижен. Куколка бабочки, укутанная в кокон. Без какого-либо контакта с внешним миром. А внутри — ураган. Все игравшиеся им ноты — в беспорядке, в них нет гармонии. Все неясно. Но он может различать их. Черные и белые. Сильные и слабые. Форте и пиано. Они зависят только от его рук, способных на все. На любые виртуозные пассажи. Все более и более быстрые, нежнейшие и совершенные, неожиданно обрушивающиеся на клавиши. Разум пытается управлять чувствами — бесполезно. Каждый звук, каждая нота — эмоция. Но потом заблудился и ты, Фредерик. Как все. Ты тоже не смог до конца следовать тому, для чего родился. Играй, играй еще. Ты уникален. В своем шелковом коконе. Но вот ты вырываешься из него и улетаешь ввысь — открыть для себя небо, которое еще никогда не пересекал. Из-за страха. Из-за любви. Кроме неба, есть еще сердце, от которого ты отстранился. Но оно не может без тебя. Взлети и верни его, чтобы продолжала звучать музыка, посланная небом.

Оскар всегда смотрит на солнце с надеждой на перемены. Невозможно, чтобы все всегда оставалось одинаковым. Он неподвижен, боится пропустить момент, когда с солнцем что-то произойдет. Оно может изменить цвет. Или форму. Или интенсивность. Парадоксальный секрет красоты — изменяться, чтобы всегда оставаться одним и тем же. Оскар это уже знает. И все-таки продолжает верить фальшивым убеждениям и обманывающей красоте. И образам, смысл которым придавала лишь поэзия. Но, находясь вне реального мира, этот смысл был иллюзорным. Проекцией желаний. И сейчас, когда Оскар начинает понимать всю ошибочность своего представления о мире, он становится терпеливым. Потому и ждет. Без спешки. Смотрит на солнце — и не слепнет. Чтобы увидеть свет, достаточно оставаться спокойным. Потом неожиданно, всего на миг, солнце потемнеет. Оскар замечает это и, едва светило возвращается к прежнему состоянию, начинает двигаться. Больше не ощущая тяжести тела, он взмахивает руками, поднимается над землей, летит в сторону огненного диска и улыбается.

Джеймс идет по пляжу. Шагает неровно и неуверенно. В голове — обрывки сказанных в состоянии не полной ясности сознания слов и случайно, в шутку, написанных фраз. «Дайте мне войти в ваш Сад». Весьма отчетливо ощущение боли, когда теряешь самого себя. Он не должен был теряться. На миг Джеймс вспоминает и причину: потерялся в зеркале, в своем образе. Последний еще настолько притягателен на земле, что не отпускает его в сторону света. Внизу только цепи. И, возможно, еще одно испытание. Вернуться, чтобы закончить сочинение. Это самое большое желание. Вернуться, чтобы оставить миру красоту, — это добро для всех. Следуй за своим духом. Он не смог жить, как действительно хотел бы. Страх и тень предали его. Но теперь есть человек, к которому можно пойти и с которым можно говорить. Сейчас все ясно. Но что он может сказать ей, что объяснить? И вообще, как он сможет общаться с ней? Джеймс чувствует себя бессильным. Ему кажется, что из груди рвется плач, хотя на его бумажных глазах слезы появиться не могут. Здесь нельзя плакать.

Змей с золотой чешуей ползет по песку и неожиданно ловит его взгляд. И шепчет ему слова, которые он уже знает. Все опять очень фамильярно. Ее голос просит «забыть ту ночь». Змей ползет к большой дюне. Джеймс идет за ним — как за священником в сакральной церемонии. Бесцельная процессия двоих. Змей исчезает за дюной. Джеймс следует за ним, но больше не видит его. На песке лежит чешуйка змеиной кожи. Джеймс поднимает ее, разглядывает. Потом съедает. И земля поглощает его.

Церемония начинается.

2 10 сентября 2001 года. Замок Шомон Беспокойная душа

— Если бы шеф узнал, чем я сейчас занимаюсь, полагаю, моя карьера резко бы оборвалась. — Даниэль улыбается, едва я сажусь с ней в машину. Потом становится серьезной, как и полагается представителю полиции. — Объясни лучше, для чего мы едем в этот замок на Луаре.

— Это древняя история. Там — не знаю, каким образом, — переплелись судьбы. Иногда трагические. И это касается нас. Так мне объяснила Камилла. Я пока не поняла, что там произошло. Она расскажет нам все подробнее при встрече, на месте.

— Ты говоришь, эта женщина — подруга твоей бабушки?

— Да, они давно знакомы. Камилла — поклонница моей бабушки.

— И известный медиум. Я собрала кое-какую информацию. У подруги твоей бабушки были проблемы из-за спиритических сеансов. В частности, однажды одной из участниц стало так плохо, что родственники подали жалобу на Камиллу Орсени, но она выкрутилась.

— Моя бабушка говорила о ней только хорошее.

— Увидим. Раз уж мы начали, то доведем дело до конца.

Когда Камилла садится в машину, Даниэль держится очень сдержанно. Ясно, что она не доверяет ей. Могу ее понять: я тоже не знаю, что нас ждет. Однако немного успокоена улыбкой Камиллы.

— Как чувствует себя бабушка?

— Неплохо. Хотя она и привязана к постели, но, кажется, все стабилизировалось.

— Да, понимаю. Катрин — беспокойная душа, как все женщины в твоей семье. И твоя мама тоже была неуловимой, и тебя нельзя назвать безмятежной.

— В свое время мне хотелось бы больше времени провести с матерью.

— Надеюсь, что смогу установить контакт с ней, Жаклин. Возможно, она сумеет объяснить, что с тобой происходит.

Мысль о возможном контакте с матерью меня тревожит. Это как прыжок во времени в то место, которое уже не существует. Боюсь, что буду плакать и ничего не смогу сказать ей.

— О, какая красота!

Замок Шомон я сразу воспринимаю как магическое место. Камилла почти выпрыгивает из машины. Она уже очень пожилая, но неожиданно полна энергии. Смотрю вокруг, и увиденное поражает меня: к Камилле подходят два человека и передают ей сумку. Это… Раймон и Марсель. В недоумении задерживаюсь в машине. Значит, они знакомы с Камиллой. Пытаюсь определить возможные точки соприкосновения между ними — ничего общего. Решительно выхожу из автомобиля и, разгневанная, направляюсь к ним:

— Что вы здесь делаете? И почему вы мне не сказали, что знакомы?

Камилла подходит и ласково берет меня под руку:

— Не беспокойся, Жаклин. Это я позвала их. Раймон и Марсель — мои ученики.

— Значит, вы — маги?

Раймон в ответ смеется:

— Если бы! Мы с Марселем просто интересуемся тем, что на первый взгляд необъяснимо.

— Мы здесь, чтобы помочь тебе, Жаклин, — успокаивает меня Камилла.

— И защитить, как делали это до сих пор, — добавляет Раймон.

Не знаю, что сказать. Не понимаю, что происходит. Но у меня нет выхода, и я должна верить им. Раймон дает мне странную вещь — похоже, это маленький серп.

— Твоя бабушка передала это для тебя. Сегодня вечером он тебе понадобится.

— Насколько я понимаю, ты знаешь намного больше, чем говорил до сих пор. И ты, Марсель, тоже. Правда?

Я не пытаюсь скрыть свое разочарование. Почему они не сказали мне все сразу? Марсель стоит немного в стороне, спрятав глаза за темными очками. Раймон подходит ко мне и нежно обнимает:

— Да, Жаклин. Поверь, я ничего не могу сказать тебе. Но сейчас мы здесь, и это главное. Я буду рядом с тобой.

Неожиданно для себя самой я горячо отвечаю на объятия Раймона, не чувствуя больше никакой обиды. Даниэль подходит к нам:

— Видите, господин Сантей, я была права, предположив, что вы не говорите всю правду.

— Но если вы здесь, комиссар, это значит, что я был прав.

Даниэль улыбается, хотя ясно, что она настороже.

— Быстрее, у нас не так много времени, — подталкивает всех Камилла. Затем просит меня показать медальон, внимательно рассматривает его и кивает. — Рельефный символ был печатью Руджери — личного астролога Екатерины Медичи, пользовавшегося ритуалами черной магии против ее врагов. Впрочем, кажется, он навредил ей больше, чем помог. Сейчас можем войти в замок.

Перед нами наконец открываются его двери, и, несмотря на внутреннюю дрожь, я вхожу первой.

В этом месте я уже была. Не знаю когда и как, но была. Помню все комнаты и, особенно, куда нужно идти, чтобы попасть в башню. Камилла удивлена, я — еще больше.

— Подойди ко мне — наступил момент. Мы должны идти вдвоем — прежде чем начнется ритуал, нам нужно решить одну проблему. Остальным придется подождать.

— Мы подождем здесь, на входе, — отвечает за всех Даниэль.

Мы с Камиллой поднимаемся на первый этаж. Двигаемся очень медленно, поскольку моя спутница неожиданно чувствует себя очень уставшей. Добравшись до вершины лестницы, входим в комнату с множеством окон, в середине которой стол с тремя ножками. Садимся. В ту же секунду нас буквально охватывает какая-то странная энергия. Стол начинает скрипеть и дрожать. Камилла достает свечи и зажигает их — с треском вспыхивает пламя. Она берет меня за запястья и закрывает глаза, будто расслабившись от чего-то очень приятного, и начинает говорить мягким молодым голосом. Мое напряжение достигает апогея. Я всем своим существом чувствую чье-то присутствие и совершенно четко знаю: это моя мать.

— Здравствуй, мое сокровище.

Это ее голос, голос моей матери, — успокаивающий, родной. Как мне ее не хватало все эти годы!

— Не бойся, скоро все уладится.

— Джим Моррисон действительно мой отец?

— Да. Мы пережили вместе прекрасные моменты, когда он приехал в Новый Орлеан и понял свое предназначение. Вероятно, он даже смог бы исполнить его, если бы не роковая любовь к той женщине. Счастье, что на свете есть ты.

— Что я должна делать, мама?

— Спасти души, плененные на том кладбище, где находится и твой отец. Они сохраняют огромную энергию, которую не смогли до конца высвободить при жизни, ибо оказались сбиты с правильного пути — то ли своими собственными демонами, то ли преступниками, желавшими помешать им в выполнении предназначения судьбы. Наш предок, следуя Книге, пытался создать новый мир. Старинный ритуал, который ты должна исполнить, основан на мудрости прошлых поколений. Он становится необходимым в драматичные моменты, хотя, конечно, свои проблемы могут решить лишь сами люди. Скоро, если не спасти эти души, мир разрушится. Освобожденные же, они могут предотвратить полную гибель. У тебя не много времени — все исполнится завтра.

— Что? Что произойдет завтра?

— Не знаю, малышка. Но вырвется такая страшная негативная энергия, что мир долгое время будет находиться на грани тотальной катастрофы. Нужно будет затратить много усилий, чтобы возродить доверие людей, чтобы красота снова вернулась на землю. Для этого понадобятся души, которые ты освободишь сегодня ночью. Джим должен был сделать это, когда возможность по-настоящему изменить мир — как это написано в Книге Истины — была очень близка. Но смерть помешала ему выполнить миссию — наркотики и те, кто их распространяет, оказались сильнее.

— И ты, мама, не могла остаться жить и сделать это вместо него?

— Во мне жили демоны, не оставлявшие меня в покое, Жаклин. Мою карму поглотила борьба с ними. У твоего отца была похожая судьба — то же проклятие. У тебя есть осознание, что в мире существует зло, с которым надо бороться. И только ты, исполнив этот античный ритуал, сможешь помочь миру преодолеть зло. Мы с твоим отцом не сумели сделать то, что нам было предназначено. Ты не можешь представить, что я чувствовала, видя тебя — маленькую и беззащитную — и сознавая, что не могу стать тебе опорой, ибо сама нахожусь в плену сил зла. Я боялась самой себя, своих кошмаров, всего, что должна была преодолеть, дабы вырваться из плена. Духов Кардека для меня уже недоставало. Наоборот, они лишь усиливали мое ощущение безнадежности. Тогда я обратилась к внешним силам, которые могли бы управлять мною, давая хоть минуту забвения. В то время все искали это забвение. И его можно было получить очень легко. Но потом оно больше никогда тебя не отпускало. Наркотики погубили целое поколение молодых душ, искавших идеалы, которых не было и не могло быть в окружавшем их реальном мире. Поверь, твоя бабушка сделала все возможное для моего спасения. Но я уже не чувствовала сил, чтобы бороться.

— И ты не могла сделать это для меня?

— У меня был шанс навредить тебе, Жаклин, потому что ты могла последовать за мной. Бабушка же с самого начала воспитывала тебя, растила здоровой и сильной. Тебе она могла посвятить намного больше времени и уделить все необходимое внимание. Не так, как это случилось со мной, когда она была слишком занята работой. Мой единственный подарок для тебя — это твоя жизнь. И я знаю, что ты выросла сильной и способной выполнить то, что не смогли мы с твоим отцом. Теперь — твой черед, Жаклин. Смелее. Я люблю тебя. Прощай. Нет, до свидания.

Я молчу, и слезы, освобождая меня, наконец-то льются потоком. Камилла вышла из транса и улыбается мне:

— Ну, пойдем за остальными — они давно ждут нас.

Но когда мы спускаемся, то никого не находим.

— Куда они делись?

В соседних залах их нет.

— Лучше подождать здесь. Рано или поздно они вернутся.

— Но я боюсь, что позже у нас будет мало времени, Жаклин. — Уже почти вечер, и Камилла беспокоится.

— Времени для чего?

— Ритуал должен исполниться сегодня ночью, до рассвета одиннадцатого сентября.

— Почему именно сегодня?

— Не знаю, но звезды веками говорят об этом.

Мне кажется очень странным, что Раймон, Марсель и Даниэль исчезли, не предупредив нас и не оставив какого-нибудь знака. Может быть, с ними что-то случилось?

— Нам нужно идти, Жаклин. Пора начинать ритуал.

Мы возвращаемся. Я следую за Камиллой, и мы выходим на террасу замка. Грандиозный спектакль! Уже темнеет, и луна, кажется, хочет войти в башню, чтобы осветить ее своим светом.

— Если бы люди видели мир таким, может быть, они больше ценили бы его?

— Ты права, Камилла. Отсюда все кажется другим…

Я смотрю вниз и замечаю в саду что-то странное. Присматриваюсь повнимательнее и различаю, что какие-то мужчина и женщина ведут Даниэль, Раймона и Марселя в сторону старого помещения, похожего на конюшню.

— Камилла, там что-то не так.

Камилла тоже подходит к перилам, но уже ничего не видно.

— Я не очень удивлена, Жаклин. Вокруг этого ритуала с давних пор идет серьезная борьба. Так будет всегда, и мы ничего не можем сделать. Только идти вперед, прежде чем станет слишком поздно.

— Но мы должны им помочь — мы не можем оставить их в беде!

— Единственный способ помочь им — это исполнить ритуал, Жаклин. — Камилла увлекает меня внутрь. — Мы должны войти в башню. Ритуал будет проходить там, — говорит она.

— Сожалею, но без меня вы его не начнете. — Неизвестно откуда рядом возникает женщина с пистолетом в руке. — Наконец-то мы встретились, мадемуазель Морсо. Я — Марго Дзубини, дочь человека, которого вы убили. — Она говорит по-английски, стараясь подчеркнуть, что я здесь чужая. — Зная, что полиция, вместо того чтобы арестовать вас, поощряет ваши преступные намерения, я решила вмешаться лично. К счастью, инспектор Коллар не разделяет сумасбродных идей своего начальства.

— Я не убивала вашего отца.

— Да, именно вы убили его. Вы не должны были приезжать в Париж. Отец всегда говорил, что его ждет смерть от рук дочери Джима Моррисона.

— Вы знаете, кто я?

— В последние дни своей жизни отец говорил только об этом. Вспоминал Моррисона и его дружбу с Альдусом Сантеем, отцом Раймона. Он был сам не свой с тех пор, как гадалка предсказала ему: одна молодая американка — дочь человека, которого он подтолкнул к смерти, — приедет в Париж, чтобы выполнить то, что было предназначено судьбой ее отцу. Позже он обнаружил объявление о вашей выставке и — не знаю почему — связал предсказание с вами. Потом, увидев ваши картины, отец уже не сомневался. И ясно, что он был прав.

— Я вообще ни о чем не знала. Клянусь вам.

— Это ничего не меняет, мадемуазель Морсо.

Смотрю на нее. Невысокая, но физически совершенная. Мускулистая, но гармоничная. Я представляю ее воздушной гимнасткой, летящей. Марго Дзубини приближается к Камилле:

— Я должна попросить медальон, лежащий у вас сумке, мадам. Будучи медиумом, вы прекрасно знаете, что он принадлежит нашей семье.

Камилла смотрит на меня. Затем поворачивается к Марго и отдает ей медальон. Та с удовлетворением рассматривает его:

— Мой отец часто приходил сюда перед смертью. Он рассказал мне о медальоне и о его свойствах. Пойдемте со мной, мадемуазель Морсо. Вы должны его использовать прямо сейчас.

— Но я хочу объяснить вам, как все произошло.

— Сейчас не время. Пойдемте! И вы, Камилла. Но вытяните руки вперед и держите их на виду.

Двигаемся в угол, где Марго, ощупав стену, находит нужный кирпич, — тот свободно выходит из своего места. Под ним спрятан лист бумаги. Она читает написанное на нем.

— Что там? — спрашиваю я.

— Ничего важного, нужно идти вперед.

Пустое пространство под кирпичом открывает маленькую нишу, сделанную, кажется, специально для медальона.

— Положите его сюда и потом поверните налево.

Я послушно выполняю приказ. Тут же слышится щелчок: что-то произошло.

— Дайте я посмотрю, — говорит Марго.

Стена отходит в сторону. За ней — маленькая дверь, которую Марго освещает фонарем. В дереве вырезано большое солнце, состоящее из разных форм, среди которых — четверть луны. Марго пытается силой открыть дверь, но у нее ничего не получается. Наблюдая за ее усилиями, вспоминаю, где я уже видела такую гравировку…

— Подождите!

Серп, который мне отправила бабушка! Он может войти в эту четверть луны: тот же принцип, что и с медальоном, — приложить к изображению, потом нажать и… Дверь действительно открывается.

— Прекрасно, мадемуазель. Теперь мы можем подняться по лестнице в самую секретную и высокую часть замка. — Марго вытаскивает из сумки очень старинную книгу. — Пойдемте со мной, потом я скажу, что вы должны делать.

Камилла подходит ко мне и шепчет:

— Эта книга необходима для ритуала. Нужно оберегать ее от этой сумасшедшей.

Поднимаемся друг за другом по узкой лестнице — сначала Камилла, потом я, замыкает шествие Марго, держащая нас под прицелом. Я беспокоюсь за Камиллу, шагающую из последних сил. Добравшись до вершины башни, через маленькую дверь выходим наружу — на небольшую площадку. Луна здесь так близко, что, кажется, до нее можно дотронуться рукой.

— Обе ложитесь туда! — командует Марго, указывая на каменную скамью, за сотни лет повидавшую много гроз и непогод. — На рассвете книга должна сгореть здесь, на этой башне.

— Но это невозможно. Сейчас у нас есть уникальный шанс совершить ритуал, который человечество ждет века. Нельзя упустить его.

— Может быть, вы не поняли — здесь я решаю. Книгу нужно сжечь на этой башне. Именно тут мой предок — маг Руджери сделал пророчество о ящерице.

Я подхожу к Марго:

— Но вы понимаете, что хотите уничтожить то, что принадлежит не вам, не вашему семейству, а всему человечеству?

Она делает шаг назад, не опуская оружия:

— Я должна идти до конца. Нужно дождаться первого луча солнца и потом сжечь книгу.

3 В ином мире

Джим вернулся туда, где солнце и луна существуют вместе, — на пляж перед синим морем-небом. Вернулся, выполнив миссию, увидев свою дочь, — привилегия не многих. Узнал, как бы все произошло, если бы он не был убит алкоголем, героином и отчаянием. Если бы смог влиять на свою судьбу, быть сильным и смелым. Он, не защищенный от самого себя. Отказывающийся от ответственности за себя — от этого проклятого зеркала, вглядываясь в которое Джим каждый раз искал того, перед кем преклонялись тысячи людей и кого никогда не мог найти. Зеркало, искажающее реальность. Показывает тебе только огромное, занимающее всю отражающую поверхность «я», которое в жизни, на самом деле, маленькое, бесконечно маленькое. Только перед синим морем-небом возможно понять: бесконечно малое в состоянии стать большим, если окажется в гармонии со всем миром. Секрет неизвестной Книги, спрятанной больше двух тысяч лет назад, может наконец открыться всем. В новом тысячелетии, которое начнется новой трагедией. Хрустальный корабль со всеми душами избранных уже готов бороздить синее море-небо. Это они объявят о новой надежде, о том, что красота и любовь не только могут, но и должны шагать вместе. Что для реализации этой надежды сердца живых уже готовы, а энергия предков собрана. Джим вернулся на пляж. Корабль готов. Красота и любовь вместе. Суть Вселенной. Конец — это новое начало. Требуется много жизней. Много циклов, чтобы научиться. Только жажда господства и преобладание закона власти сильного над слабыми могут помешать объединению того, что было разделено, в один сильный и чистый голос, в котором каждый найдет свое место, будучи готовым присоединиться к другим своей особой тональностью. В гармонии. Хрустальный корабль перед Джимом и приближается к нему. Другие души тоже приближаются к месту, где все прозрачно и видимо, где нельзя ничего спрятать. Корабль должен направиться к Земле, чтобы спасти ее от катастрофы. Только чистые души могут сделать это. Они должны начать. Все остальные последуют за ними. Последуют их примеру. И для людей не останется секретов. Корабль готов бороздить воды, готов к ритуалу. Внутри его — души, которые наконец увидят свет. Свет истины, которым они обладали всегда. Сейчас настал миг, когда он может проявиться во всей силе. Море-небо приходит в движение. Кто-то подал сигнал. Ритуал может начинаться.

4 10 сентября 2001 года. Париж, кладбище Пер-Лашез Его время прошло

Леон Дюпон возбужден. Вот уже несколько дней, как Марсель ушел, ничего не сказав. Он нервничает, но не беспокоится: знает, что рано или поздно это должно было случиться. Да, когда-то этот мальчик привнес смысл в его жизнь. Когда однажды ночью он нашел его перед могилой Кардека, Марселю было около года. Леон принес его домой, и жена сразу восприняла того как дар Божий. Никто не искал этого ребенка, и семья Леона наконец-то тоже получила сына. Через пять лет жена умерла от страшной болезни, и Леон полностью посвятил себя ребенку. Он так никогда и не узнал, кто были его родители, но с годами стал замечать в нем темные стороны, о происхождении которых догадывался и боялся. Ему казалось, что Марсель как будто хотел дать смысл той надписи на могиле, перед которой был найден. «РОДИТЬСЯ, УМЕРЕТЬ, ВОЗРОДИТЬСЯ СНОВА И ПОСТОЯННО СОВЕРШЕНСТВОВАТЬСЯ. ВОТ ЗАКОН» — гласила надпись. Как будто сделанная специально для Марселя, всегда интересовавшегося таинствами жизни и до глубокой ночи, почти до потери зрения, склонявшегося над книгами в поисках чего-то, что, возможно, теперь нашел. Леон был уже старым и уставшим, чтобы преграждать ему дорогу. Все должно идти своим чередом — невозможно остановить ход истории, предначертанный судьбой. Он, как и все предшествовавшие ему смотрители кладбища, сделал все возможное, дабы истина оставалась погребенной здесь, под землей. Его время прошло. Он не считал себя счастливым. Единственным светом в его жизни был сын. Сейчас наступило время Марселя. И Леон больше не будет ему преградой.

5 10 сентября 2001 года. Парк замка Шомон Я не обязан отвечать вам, комиссар

— Вам не кажется, что вы перегибаете палку, инспектор? — Даниэль вне себя, хотя старается не показывать это. Коллар не имеет права ослушиваться приказаний начальства.

— Это вы ошибаетесь, комиссар. Я не думаю, что глава полиции будет согласен с тем, как вы расследуете это дело об убийстве.

Коллар приводит Даниэль, Марселя и Раймона в одно из помещений замка — похоже, в бывшую конюшню. Он связывает им всем руки и ноги, заклеивает рот Марселю и Раймону, но, видимо, не осмеливается сделать то же самое со своей начальницей. Затем он сажает их на расстоянии друг от друга лицом к себе, чтобы иметь возможность держать всех под прицелом. Самый неспокойный — Раймон. Даниэль видит, как он, хотя и связан очень крепко и умело, постоянно пытается двигаться, в то время как она хладнокровно оценивает все возможные варианты выхода из этой ситуации. Единственная, кто может что-то сделать — хотя бы потому, что у нее не заклеен рот. Она должна найти слабое место Коллара. Это не похоже на него — действовать таким образом, ослушавшись начальство и, главное, совершив все в одиночку. И тут дело не в амбициях — есть какой-то другой мотив.

— Можно спросить у вас, инспектор, почему вы так верите мадемуазель Дзубини?

Даниэль внимательно наблюдает за реакцией Коллара. Инспектор краснеет. Для нее многое проясняется.

— Мадемуазель Дзубини любезно дала мне некоторую информацию, полезную для понимания ситуации. И попросила только об одном: поговорить с Жаклин Морсо до ее ареста. Я позволил ей — в данный момент она этим и занимается. И все.

— А если Морсо и Дзубини договорились между собой? Если они сообщницы?

— Сообщницы? Но Морсо убила отца Дзубини. Как они могут быть сообщницами?

— Вас это удивляет? Не вы ли утверждали, что большая часть убийств совершается родственниками жертв? А если Жаклин только исполнила план своей подруги?

— Марго… то есть мадемуазель Дзубини — подруга Морсо? Нет. Это невозможно. Вы ошибаетесь, комиссар.

— Кто из нас ошибается, решит глава полиции. Ваше поведение, Коллар, не отвечает внутренней дисциплине. Особенно потому, что вы находитесь под влиянием постороннего лица, а именно — Дзубини.

Голос Коллара звучит все резче и громче, как будто он читает проповедь:

— Существуют истины, стоящие выше тех, которые я, вы или глава полиции в состоянии оценить. Однажды вы поймете, что я делаю все это во имя того, что выше самой нашей жизни. Есть те, кто хочет анархии, общества, в котором нет ни иерархий, ни закона. Это будет лодка, брошенная в бушующий океан. Но наш долг, долг людей, посвятивших себя поддержанию порядка, — бороться с этими попытками уничтожения закона. Недостаточно быть только дисциплинированным полицейским.

Даниэль хорошо знает Коллара, его цельность, преданность закону и отсутствие гибкости. Будет нелегко убедить его изменить свое решение. И единственный аргумент, который она может использовать, — это Марго Дзубини.

— С каких пор вы знакомы с дочерью жертвы, Коллар?

— Я не обязан отвечать вам, комиссар.

Коллар явно защищается. Ясно: он что-то скрывает.

6 10 сентября 2001 года. Башня замка Шомон Подобие, приближающееся к совершенству

Марго Дзубини в смятении. Она пытается скрыть свое состояние от этих женщин, но все ее мысли возвращаются к прочитанному на листке, найденном под кирпичом. Это письмо ее отца. Она отходит, чтобы перечитать его.

На глаза Марго наворачиваются слезы. Она знает, что болезнь отца была уже на последней стадии, как сказал ей врач после вскрытия. Но ей жаль, что отец решил пережить все это в одиночестве. Она хотела бы и, может быть, смогла бы помочь ему. Единственное, что она сейчас может сделать для него, — это исполнить его завещание. Она вытирает слезы и думает, как поступить. Жаклин Морсо говорит правду — не она убила отца. Но это ничего не меняет. Ритуал не должен быть совершен. Жаклин с ее подругой дождутся вместе с ней восхода, а Коллар в это время будет держать под присмотром комиссара и остальных. Потом, на заре, при первом луче солнца, Книга сгорит — и все закончится. Марго поднимает голову к небу и видит четверть луны так близко, что у нее возникает желание схватиться за ее нижний край и выполнить один из своих акробатических номеров. Это было бы незабываемое выступление.

7 10 сентября 2001 года. Замок Шомон Я не переношу крови

Кровь и снова кровь. Она преследует Раймона с тех пор, как он увидел своего отца в ванной на улице Ботрейи. Жизнь его была отмечена частыми кровоизлияниями, поражавшими разные его органы. Он был убежден, что в очередной трудный момент в какой-то части его тела обязательно случится очередное кровоизлияние. То ли из-за незамеченного удара, то ли из-за слишком стянувшей его лицо повязки у него вдруг начинает течь кровь из носа. Буквально на глазах у всех тряпка пропитывается кровью. Она уже течет на одежду и кресло, к которому он привязан. Раймон вопросительно смотрит на Коллара. Инспектор не знает, что предпринять. Конечно, он не может дать пленнику погибнуть от потери крови, но должен вмешаться, не потеряв при этом контроля над остальными, особенно над комиссаром. Направив пистолет на Даниэль, он освобождает Раймона от пут, развязывает и снимает с его лица окровавленную повязку. Дает ему бумажные салфетки:

— Возьмите и идите в туалет. Я не переношу крови. Попытайтесь остановить ее.

— Для полицейского — это непростая проблема.

— Иронизируете? Оставьте дверь открытой, чтобы я видел вас, иначе буду стрелять.

Даниэль думает, что сейчас нужно действовать, дабы попытаться освободить руки. И, несмотря на боль, продолжает двигать ими, пробуя ослабить узел, чтобы рука могла выскользнуть из жесткой веревки. У Раймона продолжает идти кровь, и Коллар не на шутку встревожен. Даниэль, превозмогая боль, делает невозможное усилие — и рука выскальзывает из капкана. В тот же миг, несмотря на то что ее ноги еще связаны, она всем телом бросается на Коллара, чтобы завладеть оружием. Она знает, как это сделать, и выбивает пистолет из рук инспектора, не ожидавшего подобного поворота событий. В этот же миг Раймон наносит Коллару удар чугунной гирей, служившей стопором от закрытия двери, и тот падает без чувств. Раймон помогает освободиться Даниэль и Марселю. Вместе они связывают еще не пришедшего в себя Коллара и спешат к замку. Раймон восклицает:

— Скорее! Жаклин в опасности!

8 10 сентября 2001 года. Новый Орлеан Включи нашу прекрасную музыку

— Жалко. Не смогу, не успею.

Катрин чувствует, что пришло ее время. В другой момент она была бы довольна — для нее это стало бы освобождением: слишком долго прикована она к постели. А рядом никого нет, кроме вездесущей Орез, гаитянской няньки, которая и сама так стара, что почти не в состоянии ухаживать за своей хозяйкой. Но сейчас она еще не хочет поддаваться, еще немного.

— Мне хотелось бы поговорить с Жаклин.

Катрин знает, что внучка сейчас в опасности, что она с Камиллой в замке Шомон. И чувствует, что там все будет непросто, что есть силы, желающие помешать исполниться вековой мечте. Орез замечает, что Катрин волнуется все больше и больше, и пытается успокоить ее. Хозяйке не хватает воздуха, и сердце бьется из последних сил. Пришел момент уйти из жизни. Она не боится смерти, и все ее мысли сейчас о Жаклин. Бедная девочка — одна, в беде, в чужом городе, и Катрин ничем не может помочь. Слабым голосом она просит Орез поставить пластинку на старый проигрыватель, принадлежавший еще ее мужу:

— Пожалуйста, включи нашу прекрасную музыку Миссисипи — так мне будет спокойно.

Комнату наполняет блюз. Последние слова для любимой внучки:

— Иди смело вперед, Жаклин. Ты уже стоишь на своих ногах. Я сделала все, что смогла.

Катрин закрывает глаза и видит свет.

9 В ином мире

Пляж. Женщина повторяет стишки. Катрин узнает ее — это Анн, ее дочь. Наконец-то она может увидеть ее. Подходит, но та, кажется, не замечает ее.

— Анн, дочка, ты слышишь меня?

Может быть, слишком рано? Может быть, это просто ее желание материализуется после смерти? Увидеть снова Анн. Наконец-то. Когда умирает собственный ребенок, первый вопрос — почему?

— Что ты сделала неправильно? За что тебя наказывает Бог? За какой грех?

Катрин постоянно задавала этот вопрос. Анн стала ее настоящим поражением. Она потеряла ее, поскольку слишком ушла в музыку, в искусство, в свою профессию. Искала способы вовлечь дочь в свой мир, брала с собой на гастроли, чтобы показать другие страны, водила на концерты, хотела заставить полюбить музыку… У Анн не было отца. Он тоже музыкант, занятый прежде всего своей работой, а потом болезнью. Жорж… Единственный мужчина, который смог войти в сердце Катрин. Спокойно и решительно.

— Я люблю тебя, Катрин, и даже ты не сможешь изменить этого.

И когда он уже был в ее сердце, ей оставалось только согласиться на предложение стать его женой. Вместе прошло несколько счастливых лет. Потом почти одновременно родилась Анн, а Жорж заболел неизлечимой болезнью.

— Проклятие, которое преследует Морсо.

У Жоржа было почти библейское представление о семье. Он рассказывал Катрин о своих предках — первопроходцах Нового Света. О Жаке Морсо, прибывшем из Франции на еще необитаемые земли будущей Луизианы. Муж восхищался им настолько, что считал настоящим героем, очень много сделавшим для человечества, для его свободы и братской солидарности. Жорж описывал Жака так, будто знал лично:

— Жак Морсо мог бы поменять ход истории. Объяснить людям, что человек всегда может понять другого: нужно только встать на его позицию и увидеть все с другой стороны. И что войны ничего не решают, а, наоборот, усугубляют проблемы. Но его маленький народ, уже начавший жить по-новому, почти весь был уничтожен очередными завоевателями из Европы. Посмотри, что он оставил нам в наследство — эту старейшую, написанную по-гречески Книгу.

Катрин было трудно прочесть ее, а потом Жоржа сразила эта ужасная болезнь — за десять дней до рождения Анн.

— Расскажи дочке обо мне. Или лучше не надо. Потому что все равно мы никогда не сможем пережить что-то вместе. Но объясни ей все об этой Книге. Возможно, именно она исполнит тот ритуал освобождения белых душ для спасения людей. — Таковы были его последние слова.

Рождение дочери помогло Катрин. Так же как музыка, которой она всецело отдалась, когда Анн немного подросла и можно было оставлять ее с верной Орез. При малейшей возможности Катрин повсюду брала с собой маленькую дочку. Потом однажды Анн спросила:

— Мама, почему у меня нет папы?

— Твой отец умер до того, как ты родилась.

— Что значит умер?

— Это когда человек живет, а потом его больше нет, и, если ты его зовешь, он не отвечает. Но жизнь на этом не заканчивается. Просто его больше не видно: умершие становятся невидимыми.

— Ты тоже умрешь, мама? И я?

— Да, Анн. Все люди умирают.

— Папа был старым?

— Нет, твой отец умер, потому что болел.

— Как я, когда мы были в Лондоне?

— Нет, у тебя была просто температура. Она проходит, и человек снова здоров. А у папы была болезнь, которая не проходит.

— Он был хороший?

— Да, самый лучший. И он бы очень любил тебя. Вернее, он любит тебя и сейчас, и всегда будет любить.

Той ночью Катрин слышала, как Анн плакала во сне. И почувствовала, что в дочери что-то изменилось — как будто невосполнимая утрата заняла свое место в душе Анн. Только Жорж мог заполнить ее… Она росла в постоянном поиске чего-то недосягаемого, из какого-то другого мира. Еще совсем молодой увлеклась спиритизмом, надеясь встретить отца. Потом последовал трагический выбор — умереть молодой от дозы героина.

Катрин видит его там, на пляже. Жорж тоже видит ее, улыбается и показывает на женщину. Она поворачивается — это Анн. И Катрин счастлива, как не была никогда в жизни. Странный пляж — солнце и луна вместе. И вдруг все темнеет. Жаклин! Нужно думать о ней! Помочь ей! Из-за дюны выходит какой-то прекрасный человек. Это отец Жаклин, он кажется обеспокоенным. Может быть, он знает, что происходит сейчас с его дочерью?

— Нужно идти! — говорит он.

Между водой и небом возникает корабль. Прозрачный, словно из стекла. На пляже она узнает одну женщину:

— Мария!

Ее голос, усиленный эхом, долетает до той. Мария оглядывается, улыбаясь и кивая. Но она занята маленьким ребенком и счастлива держать его в объятиях. Корабль готов. Море-небо темнеет и становится тяжелым, как перед грозой. Катрин видит, как знакомая фигура приближается к Анн. Страх охватывает ее, и она прижимается к Жоржу:

— Жаклин? О боже! Значит, и ты…

10 10 сентября 2001 года. Замок Шомон Судьба должна свершиться

Марго слышит, как кто-то поднимается по лестнице. Думая, что это Коллар, она тихо зовет его. Не получив ответа, подходит к пролету лестницы и склоняется, чтобы разглядеть лучше. И в этот миг получает такой сильный удар, что падает без сознания.

Перед ней ее отец Жером с ножом в руке. Он протягивает ей нож:

— Больше нет времени, дочка. Судьба должна свершиться. И ты не можешь этого предотвратить.

Марго видит себя маленькой девочкой. Вот она делает первые шаги на канате, вот под зорким взглядом отца бросается с трапеции. Она смотрит на него и понимает, хорошо ли выполнила очередное упражнение. Достаточно одного взгляда. Ей будет очень не хватать его. Никто больше не скажет ей, правильно она делает что-то или ошибается. Больше у нее не будет защиты, теперь она должна все решать сама. А полеты и прыжки в высоте без страховки так опасны…

— Я не могу подняться на хрустальный корабль, тебе же это позволено. Следи за его ходом, и поймешь, какой дорогой тебе нужно идти, — говорит отец.

Марго ничего не видит. И вдруг неожиданно — свет. Парусник, весь из света, разрывает тьму. И вот он отчаливает. Мир изменится, и ее цирка больше не будет.

11 354 год. Lutetia Parisorum Юное лицо с бородой, как у старого короля

Юлиан закончил писать и еще раз взглянул за окно — в сторону окруженного рекой острова, который так вдохновлял его. Тот напоминал корабль, готовый сняться с якоря и отплыть в Византию. Он начал писать однажды вечером, когда реку освещала почти полная луна, окрашивая ее серебром. Все это напоминало ему детство, цвет ночи на море в Византии и родную землю, так далеко от которой забросила его судьба. Ностальгия — боль невозможности возвращения. Он должен был оставаться в Париже, чтобы не возбудить ревность Констанция. Но вместе с тем следовало отомстить за отца и вернуться в Византию императором. Галлы его поддержали. Но боль — боль возвращения — подсказывала ему: нужно подождать еще. И тогда он решил начать писать книгу, в которой можно было многое осмыслить: и откровения иерофанта в Элевсине, и все прочитанное у Платона, по полочкам разложившего процедуру проникновения в мистерии, открытую гениальным философом в этом сакральном городе. Платон оформил книгу как указания для посвященных: по его мнению, дорога к познанию истины — неизменной и данной априори — открыта только философам.

Юлиан же считал, что это не так: он постоянно вспоминал о девяти днях, проведенных в одиночестве в пещере Элевсина. Там он понял свою настоящую сущность — он был философом-воином, душа которого никогда не успокоится на достигнутом и которому необходимо постоянно преодолевать себя. Это было его несчастьем, однако и судьбой. Судьбой не такой, как у других. Со своей собственной истиной. Он понял это в пещере Деметры. Нет истины единственной и неизменной, но есть люди со своей уникальной сущностью. Платон хотел сохранить знание как что-то драгоценное и данное немногим, которых он наделял правом и долгом вести за собой других. Юлиан же думал, что право приобщиться к источнику знаний имеет каждый, что истина не существует априори и неизменна во времени, а накапливается постепенно — через опыт, дружеские отношения и общее желание людей действовать вместе. Действовать не в каком-то недосягаемом месте, где все концепции установлены свыше раз и навсегда, а в реальном, полном идей мире. «Платон здесь ошибается, — думал Юлиан. — Представления не могут быть неизменными, они постоянно обогащаются, сравниваются и не могут существовать без людей». Было бы несправедливо, если бы ритуалы посвящения и познания истины были предназначены лишь для избранных. Познание сущности собственной души могло быть полезным каждому человеку, помогало бы ему измениться к лучшему. И самое главное, помогало бы признавать его право быть другим.

«Каждый человек раскрывает перед мистериями свою сущность — то уникальное, что делает его непохожим на прочих, но что проявляется в конце пути и объединяет всех, как братьев. Различия становятся идентичностью, а конец пути — откровением, общим для всех. И чем глубже мы узнаем себя, тем яснее становится: люди созданы, чтобы жить в единстве. В единстве идей и желаний — пусть даже разных, но допускающих возможность сосуществовать в мире…» — так он писал, одновременно осознавая, что судьба поведет его в другом направлении. Он не был свободен — семья предъявляла свои права: кровь, отравившая его брата Галла, начинала влиять и на него самого. Воевать, убивать, захватывать земли и власть. Нет, Юлиан не был человеком, способным следовать таким, казалось бы, ясным истинам, о которых он так много думал и теперь писал. Было бы правильнее доверить их встретившемуся на его пути друиду Аллану Кардеку. Юлиан приказал вызвать того к себе.

Кардек вошел в аскетичную комнату Юлиана со спокойной душой: он знал, для чего был вызван к кесарю, предвидел его судьбу и проклятие. Знал, что душой тот находился на правильном пути, но вместе с тем не был в состоянии освободиться от пут, кровно связывавших его с тем миром, откуда происходил и которому, вопреки своим идеям и идеалам, принадлежал. Юлиан протянул ему фолиант, и Кардеку сразу стало ясно: теперь на него возлагается долг — сохранить и передать потомкам эту Книгу Истины. Он посмотрел на Юлиана, на его юное лицо, обрамленное бородой, как у старого короля, и улыбнулся.

12 10 сентября 2001 года. Башня замка Шомон Луна, она все ближе

Я сообщаю Даниэль и Раймону о том, что сказала мне Марго Дзубини, а также как мы добрались до башни. Марсель держится в стороне, и я сама подхожу к нему:

— Что случилось, Марсель?

— Мне очень неудобно перед тобой, ведь я тебя обманул.

— Обманул?

— Да. Дело в том, что я хорошо вижу, Жаклин. Я представлялся почти слепым, чтобы следовать за тобой. На самом деле в детстве у меня была макулопатия — в легкой форме. Но сейчас все прошло.

Я растроганно обнимаю его и вижу, что он облегченно вздыхает.

— Жаклин, смотри! Я была права, не поверив внешне убедительным фактам! — восклицает Даниэль, приближаясь ко мне с каким-то листком в руке. — Вот что я нашла в сумке Марго! Читай.

Она показывает мне, и я читаю часть текста, который подтверждает: Жерома Дзубини убила не я. Обнимаю Даниэль:

— Спасибо! Если правда вышла на свет, то это благодаря тебе!

Вижу на ее щеке слезу — всего одну, но она преображает лицо Даниэль. Мы все изменились за это время. Камилла приближается к пюпитру и начинает громко читать.

— Подожди! — Раймон подходит к ней с другой старинной книгой. — Читать следует не эту. Вот Книга Истины. Она дважды пересекла океан, чтобы сегодня оказаться здесь.

Камилла указывает мне на место рядом с собой, улыбкой подбадривая меня участвовать в чтении текста.

— Только Красоты и Добра недостаточно — объединить их должна Любовь. Следуй за своим духом.

Читаю Книгу, и она кажется мне знакомой — очень странное ощущение. Думаю о душах тех, кто за эти дни стал мне близок: Марии Валевской, Фредерика Шопена, Оскара Уайльда, моего отца Джима Моррисона, Марии Каллас. У них у всех общая драма — невозможность соединить красоту и искусство с добром и любовью, неспособность остаться до конца верными своим идеалам и принципам. Вспоминаю слова матери о том, что я, дочь Джима Моррисона и Анн Морсо, должна разорвать этот круг, вернуть эти души в цикл жизни и смерти, освободив их огромную энергию. Не знаю, что конкретно я должна сделать. Следую голосу Камиллы, продолжающей громко читать Книгу. Затем она останавливается. Бросаю взгляд на небо и замираю, пораженная увиденным: луна, она все ближе.

— Жаклин, это не оптический обман. Она действительно приблизилась к Земле — как раз настолько, чтобы изменить состояние душ, не влияя на физическое равновесие мира. Некоторые из них уже отправились навстречу нам, и мы не можем обмануть их надежды. Луна должна быть в зените. Сейчас, Жаклин, подними к ней твой золотой серп. Если он засверкает, значит мы на правильном пути.

Беру серп из рук Камиллы и приближаюсь к балюстраде. Луна действительно огромна, и, поднимая золотой серп, я чувствую тяжесть. Мое движение превращается в медленный, торжественный, сакральный жест. Держу серп над головой, направив его в сторону луны, заливающей серебристым светом всю башню. В следующий миг я вынуждена выронить серп, вдруг обжегший руку. Камилла победно вскрикивает:

— Скорей! Нужно продолжать! Разломи хлеб и выпей этот напиток, который я приготовила.

— Что это такое?

— Это кикеон. Найти его рецепт оказалось очень трудно, хотя ингредиенты очень просты: ячменная мука, размешанная в воде, настоянной на мяте и листьях омелы. Его использовали при элевсинских мистериях. А друиды имитировали кикеон во время проведения главного кельтского праздника — Самайна. То, что ты должна выпить сейчас, было приготовлено специально к сегодняшней церемонии.

Выпиваю все разом и тут же проваливаюсь в темноту.

Вижу сон — не может быть иначе. Он — необходимая составляющая церемонии: помогает понять происходящее. Все абсолютно реально, и в то же время я знаю, что уже видела все это. Мы вместе — я и моя мать. Она поет мне песенку о ящерице, которая спорит с облаком, заслоняющим солнце. Мне нравится эта песенка. Мать часто пела ее мне, и иногда я и сама перед сном повторяю ее слова. Но вот она делает знак приблизиться, однако вместо нее я вижу перед собой бабушку. Она умерла. Моя бабушка умерла. Я уверена в этом. Она улыбается мне, а я начинаю рыдать.

— Это должно было случиться, Жаклин. Нам нужно было собраться здесь всем вместе, чтобы помочь тебе. — Мать пытается успокоить меня и показывает на красивого молодого человека. Это мой отец.

Он улыбается, и я обнимаю его. Он, кажется, спешит:

— Корабль уже отходит, Жаклин. Все готово, и ты должна подняться на него первой.

Судно неожиданно появляется прямо передо мной. Огромное и прозрачное. Волшебное и прекрасное. Я боюсь, что под моей тяжестью оно разобьется вдребезги, но корабль оказывается очень прочным и надежным. Мне так хорошо на нем, что я не хочу просыпаться. Море начинает волноваться — и отец обеспокоен. Он отходит, чтобы позволить остальным душам скорее подняться на борт. Навстречу мне идет другой мужчина, сияющий и стройный:

— Я — Жорж Морсо, твой дедушка. Добро пожаловать, Жаклин.

Дедушка. Никогда его не видела, даже на фотографии. Бабушка не могла говорить о нем. Меня душат эмоции. Всю жизнь моя семья — только бабушка. И вот я окружена любовью таких близких мне людей. Защищена ими, как стеной. Корабль удаляется от берега, предстающего теперь перед моими глазами во всей своей бесконечности. Затем судно замедляет ход и останавливается. Море и небо темнеют. Не видно ни солнца, ни луны. На пляже остается небольшая группа людей, одетых в белые туники. Из ниоткуда возникает хрустальный мост, по которому они неуверенно поднимаются на борт. В этот момент небо неожиданно разрывается молнией, что заставляет их ускорить шествие. Один из них приближается ко мне и спрашивает:

— Ты принесла мою Книгу?

Я отвечаю утвердительно и показываю ее. Это сон. Без сомнения. Хрустальный корабль вновь приходит в движение. Теперь он плывет быстро и решительно. А вокруг — полная темнота. Я резко просыпаюсь — вся в поту и будто падаю с качелей на землю.

13 363 год. Lutetia Parisorum Его предстоящие жизни были ему уже известны

Император Юлиан умер. Аллан Кардек понял это в тот же момент и сразу вернулся на свой остров на реке. Именно там он собирался хранить Книгу. Кардек знал, что на этой полоске земли будет построен огромный храм, один из важнейших в мире. При его возведении будет найдена книга, которую в разные времена станут читать разные люди. И всем она откроет что-то новое и важное — для продвижения человечества вперед, к духовному прогрессу. Кардек предвидел будущее: предстоящие жизни были уже известны ему. Он знал, что наступит момент, когда он наконец сможет записать все свои видения в другой книге, предупреждающей людей о катастрофах, которые их ожидают. Но нужно еще подождать — пока все не прояснится. Сейчас же он знал: в новой жизни у него будет такое же имя, какое дадут огромному храму, построенному на этом острове. И эта Книга снова вернется в его руки, дабы затем быть подаренной его ученику, которому предстоит отвезти ее к берегам Нового Света. Потребуется почти две тысячи лет, чтобы душа Юлиана стала белой и чистой. Единственной, кого Аллан еще мог разглядеть через века, была девушка, на которой судьба Книги завершалась. Судьба книги могла исполниться только благодаря ей.

14 11 сентября 2001 года. Замок Шомон, Париж, Новый Орлеан Нужно бояться зла, а не смерти

Леон Дюпон просыпается, разбуженный глухим шумом, доносящимся, казалось, из самых недр земли. «Землетрясение», — первое, что приходит ему в голову. Он выбегает из дому и бросается в направлении шума. Звук приводит его к могиле Кардека, которая оказывается разбитой и частично провалившейся. Очень обеспокоенный, Леон быстро обходит все кладбище и обнаруживает, что та же участь постигла и другие могилы: Джима Моррисона, Оскара Уайльда, Шопена, Марии Валевской. Его очень удивляет, что в новой части погоста, где памятники были выше, все осталось нетронутым. Все, за исключением одной мемориальной плиты — та будто растаяла. Леон знает, кто покоился в этой погребальной нише. Благодаря виниловым пластинкам, которые трепетно хранил, он столько раз слышал этот голос и после смерти его обладательницы… Под первыми лучами солнца, когда все успокаивается, Леон добирается до самой вершины холма, на котором располагалось кладбище. Оттуда виден весь Париж, и Дюпону хочется узнать, есть ли разрушения где-нибудь еще. Прямо перед ним — остров Ситэ. В том месте, где Сена разделяется на два рукава, робкие лучи солнца отражаются в совершенно прозрачном корабле, кажется заливающем всю реку теплым светом. Невероятно, но он будто сделан из… хрусталя! Леон не может оторвать глаз от этого видения — пораженный, но одновременно счастливый.

Орез не покидает свою обожаемую мадам Морсо. Она всегда испытывала к ней чувство признательности и сейчас не может сдержать слез. Какой будет ее жизнь без Катрин? Она была ее настоящей семьей, ее связью с жизнью, с миром. Где найти ей смелость, чтобы сообщить эту печальнейшую весть Жаклин? Да и как девушку найти? Если необходимо, она сама готова сейчас ехать в Париж, чтобы защитить свою девочку. Она одна сможет объяснить всем, что Жаклин невиновна, что она никогда не была способна убить даже мошку. Орез вспоминает Анн, которой в свое время рассказывала о мистериях и магии ее родного острова, о колдунах, с детских лет наводивших ужас на них с братьями. Но Анн тогда ничего не боялась, ей все было интересно. Она верила в эти древние ритуалы, пришедшие из Африки, не боялась смерти и говорила: «Нужно бояться зла, а не смерти». Вспоминая о ней, Орез начинает петь молитвы, отдаваясь этому всем своим существом — до глубокого транса. Потом, закончив, подходит к окну, чтобы вдохнуть свежий воздух, видит блестящую луну с серебряными отблесками и… хрустальный корабль. Он, легкий как воздух, бесшумно и быстро движется в сторону моря. И в этот же миг Орез проникается уверенностью, что Анн со своей матерью, мадам Катрин, там, на этом корабле. Спасенные и защищенные от жизни и смерти.

Марсель думает, что это сон. Но потом убеждается в реальности происходящего: по Луаре действительно плывет хрустальный корабль. Марсель различает тени находящихся на нем людей и след, оставляемый им на воде. Пассажиры кажутся счастливыми, да и он сам чувствует себя далеким от всех проблем — легким и умиротворенным. Вдруг его взгляд падает на конкретного человека, как-то особенно улыбающегося ему — так, будто он гордится присутствием Марселя на вершине замка Шомон. Марсель не знает, что это за человек, но чувствует, что он очень важен для него. И вдруг его осеняет — это его отец! Его родной отец! Он понимает это по тому, как человек улыбается ему, с какой любовью смотрит на него. Сейчас на этом корабле отец освободит свою жизнь вместе с душами плывущих с ним других людей. Все вместе они хотят спасти мир — еще неизвестно от чего. Марсель знает: век, в который он родился, — век трагедий и войн — уступит место новому времени. Никто не заметит этого сразу, будут еще контрасты и ненависть, но в конце концов души окажутся освобождены и Книга Истины станет доступной всем на земле. Освобождение положительной энергии всех людей — лишь вопрос времени. Марсель понимает: его отцу все это известно — и он счастлив, что его сын участвует в ритуале, помогая Жаклин в освобождении чистых душ.

Даниэль возвращается вниз — проверить, что с Колларом. Ее помощник все еще связан по рукам и ногам. Неожиданно она чувствует себя такой уставшей, будто на ее плечи навалилась вся тяжесть мира. Она бросается на диван, свернувшись калачиком, как делала когда-то в детстве, и полностью расслабляется. Странная музыка звучит в ее ушах — опять же как в детстве, когда она наблюдала за процессиями бродячих циркачей с животными, шагавшими цепочкой по улице: со слонами, державшимися хоботами друг за друга, с жирафами, осторожно переставлявшими свои тонкие ноги по скользкому для них асфальту, с обезьянками, прыгавшими и веселившими всех, как клоуны. Это не фантазия, а глубоко-глубоко запрятанное воспоминание. Вот Даниэль — совсем малышка, и отец крепко держит ее за руку: «Ты хочешь пойти в цирк, крошка?» Вот они уже в шатре, и отец объясняет, что в цирке животные — даже такие, как тигры и львы, — слушаются человека. Тем не менее, когда она видит одетого во все белое человека с филином на плече, въезжающего на арену на черном коне, дыхание у нее перехватывает. Она как зачарованная смотрит на невероятно красивые и странные движения рук белого всадника, который будто завораживает всех хищников. Те — полностью в его подчинении: играют мячами, прыгают на трапеции через кольца… В зале — полнейшая напряженная тишина. Даниэль, словно околдованная, слезает со скамейки и спокойно спускается на манеж. Отец видит дочку слишком поздно. Даниэль уже рядом с тигром — тот замечает девочку и идет ей навстречу. Она протягивает руку в клетку, и весь зал замирает в паническом страхе. Всадник продолжает сложные движения руками и издавая странные, непонятные крики. Неожиданно филин слетает с его плеча и плавно переносится к тигру. Последний подходит к Даниэль и через прутья клетки лижет ладошку девочки, будто давно знает ее, будто она — его детеныш. Все облегченно вздыхают. Человек на лошади выезжает из клетки и берет малышку на руки. Но прежде, чем передать ее отцу, внимательно смотрит на нее и кладет руку ей на лоб, словно отмечая ее особым знаком. «Вот почему мне казалось, что я уже знаю его!» Чувствуя себя наполненной огромной энергией, Даниэль встает и выходит в парк именно в тот момент, когда в небе вспыхивает яркий, небывалый отсвет от реки. Она пробирается через кустарники, выходит на берег и, совершенно не удивляясь, видит огромный хрустальный корабль, плывущий в сторону моря. На берегу — всадник, с филином на плече. Повернувшись к девушке, он говорит:

— Моя миссия закончена, Даниэль. Я поеду с ними. Я ждал этого момента несколько веков.

Конь входит в воду и плывет в сторону освещенного и заполненного людьми судна. Даниэль садится на берегу и ждет, пока гордая фигура всадника не окажется на корабле. Лишь тогда слезы наконец-то прорываются потоком, освобождая от панического ужаса, жившего в ней с тех пор, как тигр заглянул ей прямо в глаза.

Жаклин хочется остаться на корабле, чтобы присоединиться ко всем этим душам, которые помогли ей родиться заново. Она сознает, что для этого достаточно еще раз глотнуть напитка, накануне введшего ее в это царство. Ей хочется этого, ибо никогда раньше она не испытывала такого чувства умиротворения и покоя. Но она знает: ее долг — вернуться на землю, хотя теперь она будет там в полном одиночестве. Но это совершенно не пугает ее. Жаклин смотрит на корабль, исчезающий за поворотом реки, на Марселя, кажущегося погруженным в свой далекий мир, затем подходит к Раймону и обнимает его. Сейчас, чтобы вернуться в реальный мир — такой прекрасный и еще не весь изведанный, — ей необходимо это объятие живого человека. Она прижимается к Раймону, который отвечает ей тем же, внимательно и с нежностью глядя ей в глаза. Жаклин охвачена никогда ранее не испытанными эмоциями: да, Раймон здесь, только для нее, и все худшее позади. Впереди — лишь ожидание. Пока — неизвестно чего. Но красный свет зари подсказывает: грядет нечто очень важное. Жаклин осознает: пережитое за эти дни — ужасные, необыкновенные, неповторимые — в ней останется навсегда. Она запомнит все это и никогда уже не будет такой, как прежде. Прочитав Книгу Истины и увидев отплытие хрустального корабля, она будет смотреть на жизнь другими глазами. Ее ждет новый мир, в котором ничто не происходит случайно, без цели, в котором, если наполнять все действия новым содержанием, каждый момент имеет смысл. Она смотрит на Раймона и чувствует волнение от впервые переживаемого ею желания: неожиданно почувствовав себя взрослой и ответственной, она хочет, чтобы он стал отцом ее ребенка. В эту ночь Жаклин узнала, что значит оба родителя рядом. Она пережила это ощущение до конца — настолько глубоко, что теперь освободилась от этой роли навсегда. Но в то же время ей известно: теперь у нее самой может родиться дочь. Ведь жизненная энергия хотя и преобразуется, но никогда не умирает, не заканчивается. В этом Жаклин теперь уверена, и это — навсегда.

15 Январь 1970 года. Лос-Анджелес Последний глоток виски

Скучающий Джим, закинув ноги на стол, посмотрел на Памелу. Сбросив ноги, встал и положил на стол книгу об ангелах, которой вывел ее из себя. Отметил закладкой страницу «Центурий»: одно четверостишие поразило его и он время от времени возвращался к нему. Ему было совершенно очевидно — эти строчки предвещают что-то ужасное и очень скорое:

Джим решил, что еще подумает над этим предсказанием. Возможно, оно было предупреждением, и, если вовремя понять его, получится предотвратить какую-то катастрофу. Он взял со стола тяжелый стакан и выпил последний глоток виски…

Мы бесконечно благодарны:

Альдо Чикетти, иерофанту наших душ;

Антонелле Паппалардо, блестящей и терпеливой, профессиональной и увлеченной издательнице;

Барбаре Делла Сальда, введшей нас своими историческими поисками в тайны античных ритуалов;

Лауре Ардуини, ценнейшему суфлеру;

Рите Сала, поддерживавшей нашу работу с самого начала;

Стефано ди Бела — за его веру в нас;

Верушке Бертипалья — за помощь в открытии дверей восприятия.