Лабиринты безумия

Глава 15. Ослепление

Парад войск на Красной площади 1 мая 1941 года поразил всех наблюдателей своей агрессивной направленностью. Даже предыдущий парад 7 ноября 1940 года, специально задуманный, чтобы оказать впечатление на Берлин перед визитом Молотова, не проходил в таком милитаристском угаре. Возможно, большое значение имело музыкальное сопровождение этого военного шоу. Если 7 ноября над Красной площадью лилась музыка Шопена, то ныне военные духовые оркестры постоянно играли знакомые каждому бравурные марши: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин», «Если завтра война», «По дорогам знакомым за любимым наркомом». Боевым набатом звучали традиционные первомайские призывы ЦК ВКП(б) и, что интереснее всего, призывали к готовности ко всяким неожиданностям. Всему этому созвучна была и речь принимавшего парад Наркома обороны маршала Советского Союза Тимошенко, произнесенная им с трибуны мавзолея.

«В этом году, – ревел усиленный громкоговорителями голос первого маршала, – трудящиеся нашей страны и всего мира встречают Первое мая в исключительно сложной международной обстановке…

Поэтому весь советский народ, Красная Армия и Военно-морской флот должны быть в состоянии мобилизационной и боевой готовности… Товарищи! Будьте бдительны, неустанно овладевайте военным делом, с удесятеренной энергией на всех участках социалистического строительства крепите экономическое и военное могущество нашей Родины! Да здравствует великий Сталин! Ура!» Вспугнутые стаи голубей взлетели с куполов Василия Блаженного и башенок Исторического музея.

По площади поползли танки. Все обратили внимание на то, что на параде были представлены только новейшие танки Т-34 и КВ. Гусеничные тягачи тащили за собой огромные артиллерийские орудия невиданных ранее систем. Прошли грузовики с воздушными десантниками. Со штыками наперевес и в касках прошли, чеканя шаг, части НКВД. В небе плыли армады боевых самолетов.

Войска сменили физкультурники. Многие из них также шли с винтовками наперевес или изображали своими мускулистыми, гибкими телами различные виды боевой техники. Затем пошли колоны демонстрантов, всем своим видом символизируя несокрушимое единство партии и народа. «Великому Сталину – Ура!» – неслось над площадью.

«Ура!» – ревели в ответ демонстранты.

Сталин, стоявший на трибуне мавзолея и приветствовавший ликующие крики усталым поднятием руки, мог быть доволен. Вряд ли у кого-нибудь из идущих сейчас по Красной площади и восторженно орущих «ура» не был кто-то из родных арестован, расстрелян, выслан. И, тем не менее, с какой неподдельной радостью и энтузиазмом они сплотились вокруг вождя, готовые идти за ним, куда он поведет, не задавая никаких вопросов.

Время от времени Сталин уходил за спины стоявших на трибуне членов политбюро и задумчиво мерил трибуну неторопливыми шагами туда и обратно. Он думал. И было о чем.

Все события последнего времени говорили о том, что доставленный советскими разведчиками план дальнейшего развития военных действий на европейском и африканском континентах, был правильным.

Как и следовало ожидать, Югославия и Греция не выдержали удара мощных сил вермахта. Была некоторая надежда, что англичане в районе горы Олимп остановят немецкое наступление. Но этого не произошло. Неожиданно для всех англичане начали эвакуацию своего почти пятидесятитысячного экспедиционного корпуса. Они эвакуировались на Крит, уведя с собой почти все суда греческого торгового флота – пятого в мире.

Наступление немцев в Греции и Югославии совпало по времени с их наступлением и в Северной Африке, где генерал Роммель уже фактически отогнал англичан обратно к египетской границе, а победитель итальянцев генерал О'Коннор захвачен немцами в плен.

На побережье Франции немецкие войска, по сообщениям разведки, продолжают интенсивные учения по высадке десанта. Немцы предполагают использовать при вторжении в Англию крупные силы воздушно-десантных войск, предварительно испытав их боевые возможности при захвате какого-нибудь крупного острова. Разведчики сходятся во мнении, что это будет остров Крит.

Англичане явно встревожены. Весь апрель приема у Сталина пытался добиться английский посол Стаффорд Криппс с какими-то новыми провокационными сообщениями о планах Германии напасть на СССР. Сталин не принял его и приказал Молотову английского посла Криппса и американского посла Штейнхарта также не принимать. Пусть ими занимается Вышинский.

Главное, что немцы, со свойственной им педантичностью, выполняют свой график операций, который нам хорошо известен, благодаря прекрасной работе нашей разведки. Значит, вскоре немцы предпримут крупное наступление против англичан на море. В Гданьске стоят уже введенные в строй их новые линкоры. Они выполняют свой график, а мы – свой.

Заключение договора о нейтралитете с Японией позволило перебросить с Дальнего Востока несколько мощных танковых и общевойсковых соединений.

Заканчивается окончательная разработка мобилизационного плана, имеющего наименование МП-41, и шлифовка операции «Гроза».

Сталин приказал закончить все работы не позднее 15 мая. Меры, принятые в промышленности после проведения XVIII партконференции, дали очень положительные результаты. Танковые заводы в месяц выпускали более 300 машин. Не отставали ни авиационные, ни артиллерийские заводы, ни заводы по выпуску боеприпасов. Был наведен полный порядок на транспорте, а железнодорожники переведены на военное положение и фактически влиты в железнодорожные войска Красной Армии.

Большого успеха достигли и органы НКВД в деле обеспечения безопасности страны.

20 апреля, по показаниям бывшего генерала Проскурова, был арестован начальник Управления ВВС генерал-лейтенант Рычагов.

У Сталина давно уже вызывала подозрение слишком высокая аварийность в авиационных частях, весьма смахивающая на вредительство и умышленные диверсии. Он неоднократно ставил эти вопросы перед Рычаговым. Сначала тот пытался как-то это объяснить слишком интенсивными программами летной подготовки, плохим оборудованием аэродромов, неправильным комплектованием летного состава. А последнее время начал просто хамить. На последний упрек Сталина по поводу слишком большого количества ЧП в авиации чуть ли не заорал: «Вы нас на гробах летать заставляете. Вот и аварийность большая!» Сталин даже опешил. Почему «на гробах»? Прекрасные самолеты у нас МИГи, ЯКи, ЛАГГи. «Не надо так гаварить, – мягко сказал он Рычагову. – Не должны вы так гаварить».

Но даже сам Сталин не ожидал того, что обнаружилось после ареста Рычагова, когда провели обыск в его служебных сейфах в Управлении, в академии ВВС, на КП управления авиацией МО, на центральном пульте ПВО и, конечно, на квартире и даче.

Было собрано достаточно улик, чтобы предъявить бывшему командующему военно-воздушными силами обвинение в измене Родине. Правда, сами по себе улики ни о чем не говорили, но с помощью показаний самого Рычагова они стали совершенно очевидными.

Рычагов быстро во всем признался. Он не так давно женился на известной летчице Марии Нестеренко, которую очень любил. Поэтому на вопрос следователя Матевосова, насколько его жена была осведомлена о его преступной деятельности и не хочет ли он с ней очной ставки, в котором слышалась явная угроза ареста и Марии Нестеренко, Рычагов сломался.

Он признался в том, что в преступном сговоре с бывшим генералом Проскуровым, а также и с другими генералами, главным образом, авиационными, готовил государственный переворот с целью убийства товарищей Сталина, Молотова, Жданова и Щербакова и реставрации в СССР власти помещиков и капиталистов.

Кроме того, он готовил поражение авиации Красной Армии в будущей войне, культивируя среди личного состава слухи о ненадежности советской авиационной техники («гробы»), организовывая постоянные летные происшествия, порчу материальной части и т.п.

Разумеется, ему было предложено назвать сообщников.

Рычагов было заупрямился, но следователи Родос, Шварцман, Матевосов и Семенов, выделенные в специальную бригаду для проведения этого важнейшего дознания особой государственной важности, были большими мастерами своего дела.

Почти одновременно с Рычаговым были арестованы и его основные сообщники по преступной группе (заговору): начальник Военно-воздушной академии генерал-лейтенант Федор Арженухин, генерал-лейтенант Петр Пумпур – командующий ВВС Московского военного округа, генерал Иван Сакриер – начальник управления вооружений главного управления ВВС и виднейший конструктор авиационных пушек Яков Таубин.

Следствие быстро установило, что, хотя «вооруженцы» действовали в сговоре с группой Рычагова, ими была создана и собственная диверсионно-вредительская сеть, которую, помимо Сакриера, возглавлял заместитель начальника главного артиллерийского управления НКО СССР генерал Георгий Савченко и начальник отдела этого управления генерал Степан Склизков. Оба были немедленно арестованы. Затем, изобличенные показаниями, были схвачены: начальник штаба управления ВВС генерал-майор Володин, командующий ВВС Дальневосточного фронта генерал-майор Гусев и генерал-майор технических войск Каюков – начальник одного из управлений НКО.

Допросы, аресты и обыски продолжались. Сменяя друг друга, следователи работали круглосуточно. У Сталина даже на душе стало легче. Подумать только, чем могла закончиться «Гроза», начнись она при таком количестве изменников в Военно-воздушных силах? Хорошо, что хоть в последний момент это гнездо предателей удалось накрыть.

Немецкий посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург вернулся из отпуска 30 апреля. Он привез в Берлин меморандум, составленный совместно с военным атташе генералом Кестрингом. В меморандуме указывалось, что поскольку СССР находится в полной политической изоляции, расширение экономических отношений с ним неизбежно приведет сначала к более тесному политическому, а затем и к военному союзу, весьма выгодному для Германии.

28 апреля Гитлер вызвал Шуленбурга к себе.

На столе фюрера лежал меморандум, написанный Шуленбургом и Кестрингом.

– Что вы мне тут пишете, граф, – поинтересовался Гитлер, – как я могу следовать вашим рекомендациям, если Сталин уже принял решение на меня напасть?

Шуленбург был ошеломлен таким началом беседы.

Однако, справившись с волнением, граф твердо заявил Гитлеру, что не верит в возможность нападения России на Германию. Напротив, в Москве все встревожены слухами о предстоящем нападении Германии на СССР.

– Вы не верите, что Сталин может напасть на нас? – спросил Гитлер Шуленбурга. – Вы не верите, граф, а я верю. У меня больше информации на этот счет, чем у вас, хотя, казалось бы, должно быть наоборот.

Фюрер подвел оторопевшего посла к карте, на которой были изображены знаменитые Белостокские и Львовские балконы, и водя пальцем по синим условным знакам, изображающим советские танковые, пехотные и кавалерийские дивизии, артиллерийские полки и аэродромы, спросил у Шуленбурга, можно ли подобное сосредоточение войск квалифицировать иначе, чем стратегическая концентрация накануне вторжения?

– Рейхсканцлер, – пытался возразить Шуленбург, – я уверен, что вы преувеличиваете опасность. В любом случае война с Россией, кто бы ее ни начал, будет трагедией для обеих наших стран. В то время как дальнейшее экономическое и политическое сотрудничество, о чем я указал в доложенном вам меморандуме, принесет неисчислимые выгоды нашей стране.

– Что вы меня уговариваете, граф? – усмехнулся Гитлер. – Я не собираюсь нападать на СССР. И если сделаю это, то только в том случае, когда у меня не будет никакого другого выхода. А так я, в принципе, совершенно с вами согласен и готов всячески содействовать улучшению отношений между нами и Кремлем…

Алогизм всех поступков Гитлера приводил графа Шуленбурга в отчаяние. Он покинул на следующий день Берлин в полном убеждении, что его долгом является предотвращение любой ценой будущей войны между Германией и Россией и создание того немецко-русского союза, о котором мечтал еще Бисмарк.

Граф Шуленбург решил начать собственные секретные переговоры с русскими, чтобы предотвратить «сползание к войне» со стороны двух великих держав.

Граф колебался, поскольку то, что он задумал без санкции своего правительства, граничило с государственной изменой. Единственным человеком в посольстве, которому Шуленбург мог доверять, был его советник Густав Хильгер, известный графу своими резкими антинацистскими взглядами.

Именно Хильгер и посоветовал Шуленбургу связаться с кем-нибудь из советских дипломатов примерно такого же ранга, что и он, и поговорить с ним в неофициальной обстановке по поводу возможного опасного развития немецко-русских отношений.

Хильгер знал, что сейчас в Москве находится коллега Шуленбурга – советский посол в Берлине Владимир Деканозов, и посоветовал побеседовать именно с ним. Помимо должности посла в Германии Деканозов являлся еще и заместителем наркома иностранных дел Молотова и даже вхож к самому Сталину. По крайней мере, он всем все доложит, как надо.

5 мая Деканозов был приглашен на завтрак в подмосковное Астафьево, где в роскошном особняке находилась резиденция германского посла, в которой тот, помимо прекрасной антикварной мебели, собрал драгоценную коллекцию картин и старинного оружия. В СССР все это стоило копейки.

Со стороны немцев на завтраке присутствовали только сам Шуленбург и, разумеется, Хильгер, прекрасно знающий русский язык.

Для начала граф фон Шуленбург заявил, что с детства был воспитан в духе незабвенного Бисмарка, всегда желавшего хороших отношений с Россией и предостерегавшего от любых конфликтов с ней. Тем более ему прискорбно, продолжал немецкий посол, что отношения между нашими странами ухудшились настолько, что уже открыто циркулируют слухи о возможной войне между Россией и Германией. А потому он, осознавая серьезность ситуации, хочет заявить следующее…

Тут Деканозов прервал речь Шуленбурга и осведомился, от имени кого посол собирается делать заявление? Говорит ли он по поручению своего правительства? Имеет ли он на это полномочия? В противном случае он будет не в состоянии что-либо передать советскому руководству.

Шуленбург и Хильгер сообщили Деканозову, что пошли на этот, «небывалый в истории дипломатии шаг» по собственной инициативе и без ведома своего руководства.

Прежде, чем события начнут развиваться по самому худшему варианту, причем, развиваться автоматически, следует проявить двустороннюю дипломатическую активность и сделать еще шаг навстречу друг другу, как это имело место в августе-сентябре 1939 года.

Далее Шуленбург подробно поведал собравшимся о своей аудиенции у Гитлера 28 апреля. В частности, фюрер был очень обеспокоен слишком большой, по его мнению, концентрацией советских войск на границе. Он, Шуленбург, пытался разубедить фюрера, но не уверен, что ему это удалось полностью на 100 процентов. Он коснулся также слухов о предстоящей войне между Германией и СССР, усиленно циркулирующих по Берлину и по всей Германии с января 1941 года, что затрудняет работу в Москве. Гитлер заверил его, что не собирается нападать на Россию, поскольку у него совершенно другие планы. Просто, в силу упомянутых действий Советского правительства, он был вынужден принять на восточной границе кое-какие меры предосторожности.

Затем в разговор вмешался Хильгер, сказав, что было бы неплохо, чтобы правительство СССР предприняло какие-нибудь шаги в противовес своим последним заявлениям. А затем выступить с новыми инициативами в духе возобновления прерванных в ноябре прошлого года переговоров…

На это Деканозов ответил, что все свои инициативы Советский Союз уже исчерпал. Любая новая инициатива по сближению с Германией неизбежно бы вовлекала СССР в Союз трех держав и в войну на стороне Германии.

Это отлично понимали не только в Москве, но и Берлине.

Шуленбург предложил обсудить этот вопрос более подробно «на повторной подобной встрече двух послов». Деканозов был мрачен, пригубил вино и даже не дотронулся до своей тарелки.

Пока советский и немецкий послы проводили «тайную» встречу в резиденции Шуленбурга, товарищ Сталин выступал в Большом Кремлевском Дворце на приеме, устроенном в честь выпускников военных академий. Маршалы, генералы и адмиралы, офицеры всех рангов, затаив дыхание, слушали речь.

Поздравив выпускников с окончанием учебы, Сталин заговорил об изменениях, произошедших в армии за те годы, которые выпускники провели в стенах военных академий. «Вы вернетесь в армию, – указал вождь, – и не узнаете ее. Красная Армия далеко не та, что была несколько лет назад.

Далее вождь признал, что в Красной Армии на сегодняшний день развернуто 300 дивизий, 20 тысяч танков и «многие тысячи самолетов». «Красная Армия, – еще раз подчеркнул вождь, – есть современная армия, а современная армия – армия наступательная».

«Вы приедете в части из столицы, – обратился к слушателям Сталин. – Вам красноармейцы и командиры зададут вопросы, о том что происходит сейчас? Надо командиру не только командовать, этого мало. Надо уметь беседовать с бойцами. Наши великие полководцы всегда были тесно связаны с солдатами. Надо действовать по-суворовски».

Упоминание в качестве примера царского генерала было совершенно новым. В зале почти все заметили этот оригинальный идеологический поворот. Вскоре из управления по боевой подготовке РККА поступят новые плакаты, где будет начертано: «Внуки Суворова, дети Чапаева! Бьемся мы здорово, колем отчаянно!»

А, действительно, кого еще приводить в качестве примера? Не Тухачевского же? А кто, кроме Суворова, так лихо наступал по сопредельным странам и даже по Италии и Швейцарии?

Сталин сделал паузу, отпил воды из стакана, прищурив глаза, осмотрел притихший зал и продолжал: «Чтобы готовиться хорошо к войне – это не только нужно иметь современную армию, но надо войну подготовить политически.

Что значит политически подготовить войну? Политически подготовить войну – это значит, чтобы каждый человек в стране понял, что война необходима. Народы Европы с надеждой смотрят на Красную Армию, как на армию-освободительницу. Видимо, войны с Германией в ближайшем будущем не избежать и, возможно, инициатива в этом вопросе будет исходить от нас. Думаю, это случится в августе. И вот почему.

Германия начала войну и шла в первый период под лозунгом освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась. Сейчас германская армия идет с другими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля на захватнические».

Затем Сталин переходит к самому главному вопросу – к разоблачению мифа о непобедимости немецкой армии.

«Действительно ли германская армия непобедима?» – вопрошает с трибуны великий вождь и отвечает: «Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые».

С точки зрения военной, в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации. (Сталин-то знает лучше других, что в Красной Армии боевой техники раз в пять больше, чем у вермахта, а качество – вообще сравнивать нечего.)

Военная мысль не идет вперед, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Англия и Америка».

Это тоже что-то новое. Впервые в столь положительном контексте упомянуты главные оплоты империализма Англия и Америка. У них, оказывается, даже авиация не хуже немецкой.

В заключение, с заметным трудом выбравшись из частокола повторов, Сталин сказал: «Любой политик, любой деятель, допускающий чувство самодовольства, может оказаться перед неожиданностью, как оказалась Франция перед катастрофой».

Намек был более чем прозрачный. В самом ближайшем будущем Германию ждет такая же катастрофа, что постигла Францию летом прошлого года.

Поздравив еще раз всех присутствующих с окончанием курса обучения и пожелав успеха, Сталин закончил свою речь, переждав с усталым видом очередную буйную овацию аудитории.

6 мая советские газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении Сталина председателем Совета Народных Комиссаров. Молотов становился его заместителем, сохранив за собой должность народного комиссара иностранных дел.

Под заголовком «Мы должны быть готовы к любым неожиданностям» газеты отметили и вчерашнюю речь Сталина на приеме выпускников военных академий. «В своей речи, – сообщали газеты, – товарищ Сталин отметил громадные перемены, которые произошли в Красной Армии за последние несколько лет. Сталин говорил сорок минут и был выслушан с исключительным вниманием».

Все разведки мира извивались ужами, чтобы узнать, что именно говорил вождь военным в течение целых сорока минут.

Разведчикам была подброшена довольно ловко составленная дезинформация: среди слушавших речь Сталина сложилось впечатление, что вождь пытался «подготовить армию и страну к какому-то новому компромиссу с Германией». Он готов идти на новые уступки Гитлеру ради сохранения мира.

8 и 9 мая пришли сообщения о тяжелых налетах немецкой авиации на Лондон, когда бомбы угодили в «святая святых» Великобритании – в Палату Общин парламента. Газеты публиковали фотографию Уинстона Черчилля, стоящего среди руин парламентского зала заседаний.

Однако 10 мая произошло событие, перед сенсационностью которого померкли все остальные новости.

Вечером 10 мая 1941 года на испытательный аэродром фирмы Мессершмит в Аугсбурге прибыл заместитель Гитлера Рудольф Гесс. Начиная с осени 1940 года, Гесс выразил желание лично испытывать новые модели немецких истребителей. Генеральный авиаконструктор хотел протестовать, ссылаясь на вышедший в начале войны приказ Гитлера, запрещающий руководителям нацистской партии в военное время управлять самолетами.

Но существовал и другой указ Гитлера, также хорошо известный Мессершмиту, который гласил: «Декретом фюрера заместитель фюрера Гесс получает полную власть принимать решения от имени фюрера». Отказать требованиям такого человека не мог никто, в том числе и Вилли Мессершмит.

Гесс облюбовал для полетов новый истребитель дальнего действия Me-110. Нисколько не уступая профессиональным летчикам-испытателям по мастерству управления истребителем, Гесс совершил десятки взлетов и посадок с аэродрома в Аугсбурге, каждый раз отчитываясь перед Мессершмитом и его инженерами о результатах испытаний, указывая на различные недостатки новой машины. Особенно тревожил Гесса недостаточный, по его мнению, радиус действия новой машины. Он предложил Мессершмиту установить на истребителе дополнительные баки с горючим, которые можно было затем сбрасывать в процессе полета.

Рудольф Гесс прибыл на аэродром, чтобы проверить, как поведут себя в полете некоторые последние изменения, внесенные в проект истребителя конструкторами по его рекомендации. Речь шла о создании на базе Me-110 более совершенной модели ночного истребителя. Захлопнув фонарь и запустив двигатель заместитель Гитлера лихо оторвался от земли, использовав только треть полосы, и исчез в надвигающихся сумерках. На аэродром Гесс не вернулся.

10 мая в 22:08 английский пост ПВО северного побережья в районе Нортумберленда заметил одиноко летящий немецкий истребитель. Это было странно, потому что так далеко на север самолеты противника никогда не залетали.

В 23:07 пришло новое сообщение с поста ПВО, заметившего одинокий «Мессершмит». Несколько минут назад, говорилось в сообщении, замеченный самолет упал и сгорел около населенного пункта Иглшем в Шотландии, а пилот выбросился с парашютом и был задержан бойцами гражданской самообороны.

Выбросившегося на парашюте пилота первым встретил фермер Дэвид Маклин. Фермер уже ложился спать, когда мощный взрыв, прогремевший на его поле, заставил Маклина выскочить из дома. На поле он увидел догорающие остатки упавшего самолета, а в небе – купол спускающегося парашюта. Маклин понятия не имел, чей это самолет. Летчик, погасив парашют, сняв шлем и очки, обратился к фермеру на безукоризненном английском языке. «Я ищу замок лорда Гамильтона. Если я не ошибаюсь, это его поместье?» Фермер ответил, что это так, но до замка лорда еще далеко и поинтересовался у летчика, что случилось и кто он такой. Тот назвался как Адольф Хорн и сообщил, что «привез очень важные вести для королевских Военно-Воздушных сил» и попросил поскорее отвезти его в замок лорда Гамильтона.

Выяснив, что незнакомец немец, Маклин вызвал бойцов местной гражданской самообороны, а те отвезли пленного в ближайший населенный пункт Бубси, где находился их штаб. Заперев летчика в одном из помещений штаба и доложив об этом начальству, бойцы МПВО посчитали свой долг выполненным по крайней мере до утра, когда начальство пообещало прислать за пленным машину. Но пленный неожиданно разбушевался, крича, что он немецкий офицер, прибывший в Англию со специальной миссией, и ему необходимо немедленно встретиться с лордом Гамильтоном. Все советы отдохнуть до утра, а «там разберемся», пленный летчик игнорировал, продолжая громко повторять свои требования. Штаб самообороны снова доложил начальству, что задержанный немецкий офицер Адольф Хорн, который уверяет, что прибыл со специальной миссией, выбросившись для этого на парашюте из истребителя, желает немедленно говорить с лордом Гамильтоном.

Герцог Гамильтонский – знатнейший вельможа Великобритании, пэр империи, имеющий свободный вход к королю Георгу и премьер-министру Черчиллю, чей родовой замок находился неподалеку, был крайне удивлен, что какой-то пленный немецкий летчик желает сообщить ему нечто важное. Именно ему, а никому другому.

Тем не менее, утром 11 мая герцог в сопровождении следователя приехал в казармы «Мэрихилл», куда перевезли захваченного пилота. Прежде всего были осмотрены найденные у летчика вещи: фотоаппарат «Лейка», какие-то таблетки, несколько фотографий, видимо, семейных, и визитные карточки на имя доктора Карла Хаусхоффера и его сына доктора Альбрехта Хаусхоффера.

Затем, в сопровождении дежурного офицера и следователя, герцог вошел в помещение, в котором поместили пленного.

Увидев герцога, пленный сказал, что хочет говорить с ним с глазу на глаз. Гамильтон попросил сопровождающих его офицеров выйти.

Тогда немецкий пилот напомнил лорду, что они уже встречались на авиационных соревнованиях в 1934 году и на Берлинской Олимпиаде 1936-го. «Не знаю, помните ли вы меня, – сказал он, – я – заместитель Гитлера, Рудольф Гесс…»

11 мая 1941 года выпало воскресенье, а по воскресеньям – война не война – Черчилль любил отдыхать. «Иначе, – говорил он, – невозможно всю неделю работать круглосуточно». Находясь в загородном замке своего приятеля в Дитчли, Черчилль с удовольствием смотрел кинокомедию с участием знаменитых комиков братьев Макс. В этот момент к премьеру Великобритании подошел секретарь и доложил, что его срочно просит к телефону герцог Гамильтонский.

Черчилль был удивлен. Он знал, что его друг находится в Шотландии. Что там могло произойти такого, что не могло бы подождать до завтрашнего утра? Премьер просит секретаря передать Гамильтону, чтобы тот позвонил утром. Однако секретарь возвращается и повторяет, что герцог настаивает на разговоре, подчеркивая его необычайную важность и срочность.

«Уинстон, вы не поверите, – кричал в трубку Гамильтон, – в Шотландию прибыл Гесс». Черчилль знал только одного Гесса – заместителя Гитлера, рейхсминистра, члена высшего совета обороны Германской империи, члена Тайного совета нацистской партии, где он считался первым после Гитлера лицом. Черчилль решил, что это фантастика.

Осознав происходящее, он немедленно продиктовал своему секретарю те меры, которые необходимо принять в связи с этим сенсационным событием:

«1. Распорядиться передать господина Гесса как военнопленного не министерству внутренних дел, а военному министерству.

2. Пока временно поместить его вблизи Лондона в удобно расположенном доме, в полной изоляции. В дальнейшем нужно сделать все, чтобы он изложил свои взгляды и замыслы, стараясь при этом получить от него как можно больше ценных сведений.

3. Необходимо следить за его здоровьем и обеспечить ему комфорт, питание, книги, письменные принадлежности и возможность отдыха. Он не должен иметь никаких связей с внешним миром или принимать посетителей, за исключением лиц по указанию министерства иностранных дел».

Видимо Гесс рассчитывал совсем на другой прием. Но на что бы он ни рассчитывал, он наверняка не предполагал, что, начиная с 10 мая 1941 года, ему придется провести в заключении 46 лет – вплоть до самой смерти, последовавшей 17 августа 1987 года в тюрьме Шпандау.

Накануне вечером любимец Гитлера и его личный архитектор Альберт Шпеер вместе с фюрером работали над проектом перестройки Берлина в столицу мира. Огромный бульвар в центре города, уставленный статуями полководцев, должен был упираться в гигантскую триумфальную арку, под которой могло пролететь целое звено бомбардировщиков. Гитлер сделал несколько замечаний по проекту и попросил Шпеера явиться к нему утром 11 мая с доработанным проектом, воплотить который в жизнь предполагалось не позднее. 1950 года.

Рано утром с рулоном чертежей Шпеер прибыл в Бергхов. В приемной Гитлера он застал бледных и возбужденных адъютантов Гесса – Лейтгена и Питча. Те попросили архитектора пропустить их первыми к фюреру, так как они должны передать тому важное письмо от Гесса. Шпеер, разумеется, согласился и, пока один из адъютантов прошел в кабинет Гитлера, Шпеер, развернув на столе свои эскизы, стал проверять, насколько ему удалось учесть все замечания фюрера.

Страшный, почти животный рев заставил Шпеера вздрогнуть. Эскизы триумфальных арок посыпались на пол. Затем он услышал крик Гитлера: «Где Борман? Немедленно ко мне!»

Всех ожидавших в приемной заставили перейти в помещение на верхнем этаже и заперли там.

Через пятнадцать минут в Бергхов в полном составе во главе с самим Гиммлером прибыли руководители службы безопасности: Гейдрих, Шелленберг и Мюллер.

Последствия были ужасны. Все сотрудники Гесса, начиная с шоферов и кончая личными адъютантами, были арестованы. Узнав, что перед вылетом Гесс консультировался с астрологами и, якобы, те посоветовали ему лететь в Англию, Гитлер распорядился произвести массовые аресты среди астрологов, прорицателей, гадалок и экстрасенсов и строжайше запретить впредь заниматься в Германии чем-либо подобным.

Жена Гесса была объявлена соучастницей, лишена всех привилегий, вытекающих из высокого положения ее мужа, включая и государственное содержание. Никаких пенсий ей не полагалось и только благодаря участию Евы Браун, тайно снабжавшей свою подругу деньгами за спиной Гитлера, ей удалось кое-как сводить концы с концами.

Между тем, бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг – глава СД – докладывал Гитлеру, какую информацию англичане потенциально могут выжать из Гесса. Прежде всего, начальник внешней разведки СС выразил уверенность в том, что из-за своей преданности Гитлеру и делу национал-социализма Гесс никогда не выдаст противнику наших стратегических планов. «Хотя, – добавил Шелленберг, увидев сомнение на лице фюрера, – это вполне допустимо, учитывая его нынешнее положение».

«Что касается предстоящей кампании в России, – продолжал начальник СД, – было бы благоразумнее рассматривать данный инцидент с Гессом как возможное предупреждение русских, хотя сомнительно, что англичане, что-либо узнав из допросов Гесса, тут же оповестят об этом русских. Видимо, основной целью Гесса было не предательство наших целей и планов, а навязчивая идея примирить Англию и Германию».

Выступивший затем Гейдрих добавил, что, хотя он в целом согласен с мнением Шелленберга, он полагает необходимым расследовать в этом деле роль английской секретной службы. В любом случае анализ информации, которой владел Гесс, говорит следующее:

Во-первых, он знал о замысле войны против России, был ее противником. Будучи по горло занятым партийной работой и идеологией, он не вникал в подробности военных планов, не знал никаких точных дат и тому подобного, чтобы могло представлять стратегический интерес для противника.

Во-вторых, будучи человеком наивным и легковерным, Гесс продолжал быть уверенным, что операция «Морской Лев» будет осуществлена этим летом, что причиняло ему дополнительные страдания и, возможно, что с целью убедить англичан не доводить дело до вторжения на их острова, а пойти на мирное соглашение с Германией, он и предпринял свой более чем странный шаг.

И, в-третьих, что касается возможности передачи англичанами сведений, полученных от Гесса, в Москву, то необходимо иметь в виду, что уже давно русские рассматривают все поступающие из Лондона сведения как дезинформацию, просто не желая даже слушать что-либо, – исходящее от англичан.

Таким образом, закончил Гейдрих, никаким нашим планам и замыслам не грозят серьезные осложнения из-за бегства Гесса. Главная трудность видится только в объяснении этого инцидента союзникам. Особенно Японии, которая может решить, что мы за ее спиной решили договориться с Англией. Не менее важно как-то объяснить этот поступок и Сталину, который, при его подозрительности, может решить, что мы отказываемся от запланированных акций против британской метрополии, и соответствующим образом изменит собственные планы, что очень опасно, особенно сейчас, когда подготовка к плану «Барбаросса» вступила в решающую фазу.

И, наконец, вздохнул Гейдрих, все случившееся надо как-то объяснить и немецкому народу, с которым Гесс общался гораздо больше, чем все другие руководители страны. Даже больше и теснее, чем доктор Геббельс. К сожалению, нам не избежать официального заявления по этому поводу.

Официальное заявление было составлено достаточно быстро. В нем говорилось: «Член нашей партии Гесс, которому из-за продолжающейся в течение многих лет прогрессирующей болезни фюрер самым строгим образом запретил летать, в последнее время попытался – несмотря на имеющееся запрещение – снова овладеть самолетом. 10 мая он вылетел из Аугсбурга, но из этого полета до сегодняшнего дня не вернулся.

При таких обстоятельствах национал-социалистическое движение должно, к сожалению, считаться с тем, что член нашей партии Рудольф Гесс попал в авиакатастрофу и мог погибнуть или попасть в руки противника».

Выслушав официальное заявление, Гитлер сказал, что отныне в условия мира с англичанами будет вставлен специальный пункт о выдаче Гесса, которого он намерен публично повесить как предателя.

12 мая Сталин распорядился закрыть в Москве посольства Бельгии, Норвегии, Греции и Югославии, а их персоналу либо выехать из страны в течение 48 часов, либо перейти на положение интернированных. Это было правовое признание оккупации этих стран Гитлером.

Накануне на секретном совещании Политбюро, т.е. в присутствии Сталина, Молотова, Берия и Меркулова, который членом Политбюро не являлся, был заслушан доклад советского посла в Берлине Владимира Деканозова.

Суммируя свои многочисленные беседы с Герингом, Гессом, Шелленбергом, Риббентропом, Вайцзекером и другими руководителями Германии, Деканозов доложил, что немецкое руководство почти официально предупредило его о мероприятиях по введению англичан в заблуждение в 1941 году. В ходе этих мероприятий будут распространены слухи о возможном нападении Германии на Советский Союз, поскольку крупные контингенты сил вермахта отведены на восток, за пределы действия английской авиации, для отдыха и переформирования.

Советское правительство также должно понимать, что англичане, со своей стороны, приложат все усилия, чтобы натравить друг на друга СССР и Германию, о чем свидетельствует уже начавшаяся кампания в английской и американской прессе о намерении Советского Союза нанести внезапный удар по Германии.

На это Сталин задумчиво сказал: «Да, нас пугают немцами, а немцев пугают нами».

Далее Деканозов повторил уже ранее сделанный Сталину доклад о своей беседе с Шуленбургом и Хельгером.

Доклад Деканозова не произвел на Сталина особо сильного впечатления, но зато пришедшее в тот же день по нескольким разведывательным каналам сообщение о прибытии Рудольфа Гесса в Англию ошеломило вождя всех народов нисколько не меньше, чем Гитлера.

Гесса послал в Англию, конечно, Гитлер. Иначе это просто себе невозможно представить. Что бы подумал мир, если бы товарищ Молотов, украв, скажем, истребитель МИГ-3, улетел в Германию и выбросился с парашютом над ставкой Гитлера? Что бы он подумал?

Что товарищ Молотов выполняет задание ЦК, т.е. товарища Сталина. Иначе не бывает. Значит, Гитлер снова решил предложить Англии мир и в знак искренности своих намерений послал к Черчиллю ни кого-нибудь, а своего первого заместителя. И не просто заместителя, а заместителя по партии. Значит, он отказывается от своих планов вторжения в Англию нынешним летом? Чего же он хочет? Он узнал о наших планах и хочет встретить нас всеми имеющимися силами, перебросив все свои дивизии с канала на восток? Есть от чего свихнуться! Немедленно выяснить, с какими предложениями Гесс прилетел в Англию. Кто его послал? Какова реакция англичан?

Вождь был искренне возмущен. Берия, Фитин и Голиков видели по глазам и интонациям вождя, что нужно торопиться. Пересекаясь друг с другом, в эфир полетели шифровки. Телефон на столе советского посла в Лондоне Ивана Майского надрывался непрерывно.

Пришла в движение вся советская агентура в Германии, на оккупированных территориях и в нейтральных странах.

Подоспевшее к этому времени официальное немецкое сообщение, разумеется, вызвало только кривые ухмылки.

Наконец, 14 мая пришла первая шифровка из Лондона, зарегистрированная в журнале входящих шифротелеграмм НКГБ за № 376.

«СОВ. СЕКРЕТНО

Вадим сообщает из Лондона, что:

1. По данным «Зенхен», Гесс, прибыв в Англию, заявил, что он намеревался прежде всего обратиться к Гамильтону, знакомому Гесса по совместному участию в авиасоревнованиях 1934 года. Гамильтон принадлежит к так называемой кливлендской клике. Гесс сделал свою посадку около имения Гамильтона.

2. Киркпатрику Гесс заявил, что привез с собой мирные предложения. Сущность мирных предложений нам пока неизвестна. (Киркпатрик – бывший советник английского посольства в Берлине.)

14/V-1941 г. № 376».

«Вадимом» являлся резидент в Лондоне Иван Чичаев, «Закоупком» условно обозначался Форин Оффис – английское министерство иностранных дел, а «Зенхеном» – знаменитый Ким Филби – двойной агент, выданный англичанам еще в 1940 году Вальтером Кривицким и с тех пор снабдивший советскую разведку таким количеством дезинформации, которая могла бы привести к катастрофе не одну страну, а целый континент. Все беседы с Гессом, которые англичане считали допросами, а сам Гесс и товарищ Сталин – переговорами, писала на пленку английская разведка, в которой служил Филби, передававший все эти пленки в Москву после некоторой их редакции.

Из дальнейших сообщений Сталин понял следующее: Гесс ни разу словом не упомянул о возможности нападения Германии на Советский Союз, а на прямые вопросы англичан о такой возможности, отвечал отрицательно.

Гесс откровенно предупредил англичан о том, что высадка немцев неминуема, и Англия будет уничтожена еще в этом году, если англичане и не согласятся на мир.

Никакого согласия со стороны англичан не последовало.

Во всяком случае такие сообщения присылал Филби, из которых Сталин сделал вывод:

1. Вторжение в Англию обязательно состоится.

2. У Германии нет планов нападения на СССР.

Он мог в этом не сомневаться, поскольку все беседы с Гессом шли в обстановке сверхсекретности и уж никак не предназначались для его, Сталина, дезинформации.

Это было вполне логично, если бы не одно обстоятельство.

Англичане знали, что Филби работает на Москву и, передавая пленки ему, прекрасно понимали, что Сталин поверит в их подлинность. А потому и строили беседы с Гессом в соответствующем ключе.

Почему?

Да очень просто: и в Берлине, и в Лондоне, и в Вашингтоне не хотели, чтобы следующую партию глобальной борьбы за мировое господство Сталин начал первым. Общими силами уже созданы условия, когда руководитель СССР не верит в подлинную информацию, считая ее дезинформацией, а дезинформацию – считает информацией. Это и есть высочайшее искусство разведки.

15 мая 1941 года, в 7 часов 30 минут утра по московскому времени, со стороны немецкой границы над Белостоком появился трехмоторный немецкий транспортный самолет Ю-52.

Немецкие самолеты последнее время неоднократно нарушали воздушное пространство СССР, ежедневно ведя визуальную разведку и аэрофотосъемку районов концентрации советских войск. Подобные полеты настолько раздражали советское командование, вынужденное действовать по ночам и тратить массу времени на маскировку всех своих мероприятий по развертыванию войск в дневное время суток, что Молотов еще 22 апреля был вынужден направить немцам довольно резкую ноту протеста.

Новый самолет-нарушитель с утра пораньше появившись над Белостоком, продолжал полет вглубь советской территории, держа курс на Минск. Тысячи глаз следили за его полетом с земли, но никаких попыток прервать тот вызывающий полет не предпринималось.

Пролетев над Минском, Ю-52 продолжал полет дальше на восток, направляясь к Смоленску. Стояла прекрасная погода, в голубом небе ярко сияло солнце. Наземные станции ПВО, вместо того, чтобы объявить тревогу и начать наводить на нарушителя перехватчики, связавшись с «юнкерсом», корректировали его курс и высоту полета.

Миновав Смоленск, «юнкерс» взял курс на Москву и около половины двенадцатого утра вошел в зону ПВО столицы СССР. Прекрасно ориентируясь в сложной инфраструктуре окрестностей гигантского города, самолет уверенно пошел на посадку, на полосу известного всей стране Тушинского аэродрома.

Развернувшись в конце полосы, «Юнкерс» заглушил свои двигатели как раз в тот момент, когда к нему подъехал элегантный черный «Форд», сверкая на солнце никелированными фарами и бамперами.

Из автомобиля вышел человек, одетый, несмотря на жару, в двубортный костюм и шляпу, поднялся в самолет по выдвинутому изящному металлическому трапу. Вскоре он появился снова, неся небольшой кожаный портфель. «Форд» немедленно покинул аэродром и в сопровождении черной «эмки» помчался в сторону Москвы. Через два часа, заправившись горючим, «Юнкерс» вылетел с Тушинского аэродрома и, пройдя весь свой путь в обратном направлении, исчез в воздушном пространстве Германии.

«Уважаемый господин Сталин,

Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения ее как государства…

Однако, чем ближе час приближающейся окончательной битвы, тем с большим количеством проблем я сталкиваюсь. В немецкой народной массе непопулярна любая война, а война против Англии особенно, ибо немецкий народ считает англичан братским народом, а войну между нами – трагическим событием. Не скрою, что я думаю так же и уже неоднократно предлагал Англии мир на условиях весьма гуманных, учитывая нынешнее военное положение англичан. Однако оскорбительные ответы на мои мирные предложения и постоянное расширение англичанами географии военных действий с явным стремлением втянуть в эту войну весь мир, убедили меня, что нет другого выхода, кроме вторжения на (Английские) острова и окончательного сокрушения этой страны.

Однако, английская разведка стала ловко использовать в своих целях положение о «народах-братьях», применяя не без успеха этот тезис в своей пропаганде.

Поэтому оппозиция моему решению осуществить вторжение на острова охватила многие слои немецкого общества, включая и отдельных представителей высших уровней государственного и военного руководства. Вам уже, наверное, известно, что один из моих заместителей, господин Гесс, я полагаю – в припадке умопомрачения из-за переутомления, улетел в Лондон, чтобы, насколько мне известно, еще раз побудить англичан к здравому смыслу, хотя бы самим своим невероятным поступком. Судя по имеющейся в моем распоряжении информации, подобные настроения охватили и некоторых генералов моей армии, особенно тех, у кого в Англии имеются знатные родственники, происходящие из одного древнего дворянского корня.

В этой связи особую тревогу у меня вызывает следующее обстоятельство.

При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами.

Уверяю Вас честью главы государства, что это не так.

Со своей стороны, я также с пониманием отношусь к тому, что вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск.

В подобной обстановке я совсем не исключаю возможность случайного возникновения вооруженного конфликта, который в условиях такой концентрации войск может принять очень крупные размеры, когда трудно или просто невозможно будет определить, что явилось его первопричиной. Не менее сложно будет этот конфликт и остановить.

Я хочу быть с Вами предельно откровенным.

Я опасаюсь, что кто-нибудь из моих генералов сознательно пойдет на подобный конфликт, чтобы спасти Англию от ее судьбы и сорвать мои планы.

Речь идет всего об одном месяце.

Примерно 15-20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы.

При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации (разрядка моя. – И.Б ), которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И, само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода. Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом мы сможем достичь наших общих целей, который, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали.

Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном Вам вопросе и прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки этого письма Вам.

Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле.

Искренне Ваш, Адольф Гитлер.

14 мая 1941 года».

Пока Сталин наслаждался чтением письма своего берлинского друга, сам Гитлер с не меньшим удовольствием читал меморандум Министерства Иностранных дел Германии, составленный коммерческим советником Шнурре. Тем самым Шнурре, который еще летом 1939 года вместе с советским атташе Астаховым заложил фундамент столь теплых и интимных отношений, сложившихся к этому времени между вождями двух стран.

В этом документе, который назывался «Вторым меморандумом о германо-советских экономических отношениях», советник Шнурре докладывал:

«1. Переговоры с первым заместителем Народного комиссара внешней торговли СССР Крутиковым, закончившиеся несколько дней назад, были проведены Крутиковым в весьма конструктивном духе.

2. Как и в прошлом, сложности возникли в связи с выполнением германских обязательств о поставках в СССР, особенно в сфере вооружений. Однако невыполнение Германией обязательств начнет сказываться лишь после августа 1941 года, так как до тех пор Россия обязана делать поставки авансом.

3. Большие затруднения созданы бесконечными слухами о неизбежном германо-русском столкновении. Эти слухи причиняют серьезное беспокойство германской индустрии, которая в некоторых случаях уже отказывается посылать в Россию персонал, необходимый для выполнения контрактов.

4. У меня создается впечатление, что мы могли бы предъявить Москве экономические требования, даже выходящие за рамки договора от 10 января 1941 года, требования, могущие обеспечить германские потребности в продуктах и сырье в пределах больших, чем обусловлено договором…

Советник Шнурре. 15.05.1941 г.»

16 мая облегченно вздохнули и в Москве, и в Берлине. И перевели дух.

Многочисленные разведсводки устанавливали дату немецкого нападения на 15 мая.

В Берлине, после хулиганской выходки Рудольфа Гесса, имелись сведения, что Сталин, потерявший терпение и, поняв, как его дурачат, даст приказ к наступлению. Тем более, что немецкая разведка определила 15 мая как дату окончательной подготовки Красной Армии к нанесению давно задуманного удара.

Все как бы были правы, но ничего не произошло.

10, 12, 13 и 14 мая Сталин проводил секретные совещания с Тимошенко и Жуковым, оттачивая последние детали мобилизационного плана и его главного детища – операции «Гроза».

16 мая план был представлен в окончательной редакции. Условное его название МП-41 было утверждено 12 февраля 1941 года, когда генерал Жуков, заступив на должность начальника Генштаба, представил его товарищу Сталину.

Выполнение этого плана, как в центре так и на местах, предполагалось завершить к 1 июля 1941 года. Календарный план работ был утвержден Жуковым 19 февраля 1941 года, а указания о порядке, разработке и обеспечении плана были отданы фронтам (округам) в начале марта.

В окончательном виде мобилизационный план МП-41 предусматривал развертывание Вооруженных Сил СССР в составе 303-х дивизий, не считая войск НКВД, отдельных воздушно-десантных частей и частей особого назначения.

В своем выступлении 5 мая товарищ Сталин похвастал перед выпускниками военных академий, что в составе Красной Армии уже имеются 300 дивизий.

Теперь ему было приятно узнать, что он ошибался.

Дивизий уже не 300, а 306, а в скором будущем их число будет доведено до 309. К августу 1941 года расчетное число дивизий будет 344. Из них в настоящее время развернуты: 200 стрелковых дивизий, 61 танковая дивизия, 31 моторизованная дивизия, 13 кавалерийских дивизий, 348 авиаполков, 5 воздушно-десантных корпусов с самостоятельными управлениями, 10 отдельных противотанковых артиллерийских бригад РГК, 94 корпусных артполка, 72 артиллерийских полка РГК.

Не считая войск НКВД, численность армии уже перевалила за 8 миллионов человек и должна была к 1 июля достигнуть 8,9 миллиона человек. Число танков к 1 июля должно было составить около 37 тысяч единиц (к настоящему моменту имелось уже 27,5 тысяч). Число самолетов всех типов уже достигло 32628, из них боевые машины составляли 22171 единицу. В войсках имелось уже более 106 тысяч артиллерийских и минометных стволов разных калибров. Более 75 % от общего количества вооруженных сил было развернуто на Западной границе двумя стратегическими эшелонами. Начато формирование и третьего стратегического эшелона [78].

13 мая Жуков отдал приказ о начале развертывания 5 армий второго стратегического эшелона. По этому приказу 22-я (генерал Ф. А. Ершаков), 21-я (генерал В. Ф. Герасименко) и 19-я (генерал И. С. Конев) армии начали выдвижение из Уральского, Приволжского и Северо-Кавказского военных округов на рубеж рек Западная Двина и Днепр. Вместе с тем, 16-я армия генерала М. Ф. Лукина и 20-я армия генерала Ф. Н. Ремезова направлялись на Юго-Западный фронт (Киевский особый военный округ), где они должны были составить резерв Главного Командования. Все эти армии и приданные им части должны были развернуться на указанных им рубежах в период с 1 июня по 3 июля.

14 мая нарком обороны Тимошенко отдал приказ о досрочном выпуске курсантов военных училищ и немедленном направлении их в войска. 15 мая Жуков представил Сталину проект указа о дополнительном призыве в армию 800 тысяч запасных под видом учебных сборов, отнеся это мероприятие на конец мая – начало июня.

16 мая 1941 года был окончательно утвержден план операции «Гроза», отредактированный и представленный Сталину 15 мая. Именно этот план, хранящийся в красных запечатанных конвертах с надписью «Вскрыть по получении сигнала „Гроза“„ и дал полуофициальное название этой операции. Официально же, как и водится в советском делопроизводстве, документ был обозначен как „План стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками“. План был составлен под руководством Жукова генералами Василевским и Ватутиным. Он имел грифы: „Совершенно секретно“ и «Только лично“ и обращен непосредственно к Председателю Совета Народных Комиссаров СССР товарищу Сталину с указанием, что данный экземпляр до его утверждения является единственным.

В отличие от предыдущих, этот последний вариант «Грозы», по которому и предполагалось действовать, был составлен, во-первых, с учетом выполнения Мобилизационного плана (МП-41) и, во-вторых, в нем полностью отсутствовала «новоречь» и никому ненужные преамбулы типа: «Если Советский Союз подвергнется нападению…» и т.п. Все формулировки были просты, ясны и недвусмысленны [79].

В преамбуле плана говорилось, что «для обеспечения его выполнения необходимо заблаговременно провести следующие мероприятия, без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле:

1. Произвести скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов запаса – выполнено на 80 %.

2. Под видом выезда в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить все армии резерва Главного командования – выполняется.

3. Скрытно сосредоточить на полевые аэродромы авиацию из отдаленных округов и теперь же начать развертывание авиационного тыла – выполнено на 75 %.

4. Постепенно под видом учебных сборов и тыловых учений развертывать тыл и госпитальную базу – выполняется».

«Первой стратегической целью действий войск Красной Армии, – говорил далее план, – поставить разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест-Демблин… Последующей стратегической целью иметь: наступлением из района Катовице в северном или северо-западном направлении разгромить крупные силы центра и северного крыла германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.

Ближайшая задача – разгромить германскую армию восточнее реки Висла и на Краковском направлении, для чего:

а) главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от союзников;

б) вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин, с целью сковывания Варшавской группировки и овладения Варшавой, а также содействия Юго-Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника;

в) вести активную оборону против Финляндии, Венгрии и Румынии и быть готовым к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке…

…III. Исходя из указанного замысла стратегического развертывания, предусматривается следующая группировка Вооруженных Сил СССР:

1. Сухопутные силы Красной Армии в составе 198 сд, 61 тд, 13 кд – всего 303 дивизии и 74 артполка РГК, распределить следующим образом:

а) главные силы в составе 163 сд, 58 тд, 30 мд и 7 кд (всего 258 дивизий) и 53 артполка РГК иметь на Западе, из них: в составе Северного, Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов – 136 сд, 44 тд, 23 мд, 7 кд (всего 210 дивизий) и 53 артполка РГК; в составе резерва Главного командования за Юго-Западным и Западным фронтами – 27 сд, 14 тд, 7 мд (всего 48 дивизий).

б) остальные силы в составе 35 сд, 3 тд, 1 мд, 6 кд (всего 45 дивизий) и 21 артполк РГК назначаются для обороны дальневосточных, южных и северных границ СССР…

IV. Состав и задачи развертываемых на Западе фронтов (карта 1:1.000.000).

Северный фронт (ЛВО) – 3 армии, и составе 15 стрелковых, 4 танковых и 2 моторизованных дивизий, а всего 21 дивизия, 18 полков авиации и Северного военно-морского флота, с основными задачами – обороны г. Ленинграда, порта Мурманск, Кировской железной дороги и совместно с Балтийским военно-морским флотом обеспечить за нами полное господство в водах Финского залива… Штаб фронта – Парголово.

Северо-Западный фронт – 3 армии, в составе 17 стрелковых дивизий, 4 танковых, 2 моторизованных дивизий, а всего 23 дивизии и 13 полков авиации, с задачами: после перехода в наступление войск Западного фронта, взаимодействуя с Балтийским военно-морским флотом, начать наступление в направлении Тильзит-Кенигсберг, прикрывая при этом упорной обороной Рижское и Виленское направления. Штаб фронта – Поневеж.

Западный фронт – 4 армии, в составе 31 стрелковой, 8 танковых, 4 моторизованных и 2 кавалерийских дивизий, а всего 45 дивизий и 21 полк авиации. Задачи: с переходом армий Юго-Западного фронта в наступление, ударом левого крыла фронта в общем направлении на Варшаву и Седлец-Радом, разбить Варшавскую группировку и овладеть Варшавой; во взаимодействии с Юго-Западным фронтом разбить Люблинско-Радомскую группировку противника, выйти на реку Висла и подвижными частями овладеть г. Радом. Правым крылом фронта, взаимодействуя с войсками Северо-Западного фронта, отрезать главные силы противника от Восточной Пруссии и форсировать Вислу в ее нижнем течении. Границу Дании без особого распоряжения не переходить. Штаб фронта – Барановичи.

Юго-Западный фронт – 8 армий, в составе 74 стрелковых дивизий, 28 танковых, 15 моторизованных и 5 кавалерийских дивизий, а всего 122 дивизии и 91 полк авиации, с ближайшими задачами:

а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Висла в районе Люблин;

б) одновременно ударом с фронта Сенява-Перемышль-Лютовиска разбить силы противника на Краковском и Сандомиро-Келецком направлениях и овладеть районом Краков-Катовице-Кельце, имея в виду в дальнейшем наступать из этого района в северном и северо-западном направлениях для разгрома крупных сил северного крыла фронта противника и овладения территорией собственно Германии со стремительным наступлением на Берлин;

в) …быть готовым к нанесению концентрических ударов против Румынии. Из районов Черновиц и Кишинева с ближайшей целью разгромить северное крыло Румынской армии и выйти на рубеж реки Молдова, Яссы».

Документ был подписан Тимошенко и Жуковым.

Силы противника в этом плане оценивались следующим образом.

На сегодняшний день, утверждалось в плане, на границах Советского Союза сосредоточено 86 пехотных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийская дивизия, а всего до 120 дивизий. В процессе нашего наступления немцы и их союзники потенциально могут довести это число до 180 дивизий. Однако, вероятнее всего, главные силы немецкой армии в составе 76 пехотных, 11 танковых, 8 моторизованных, 2 кавалерийских и 5 воздушных, а всего до 100 дивизий будут развернуты к югу от линии Брест-Демблин для нанесения удара в направлении Ковель-Ровно-Киев.

Чтобы предотвратить это, план считал необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий немецкому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Сталин хорошо знал в чем дело. Генштаб желал начать операции как можно быстрее, пока Красная Армия почти по всем показателям имеет тройное преимущество над противником – классическое преимущество для полного успеха наступательной операции.

В представленном ему плане наступления было предусмотрено все, кроме одного и, пожалуй, самого главного. Там даже в рекомендательном смысле ничего не говорилось о сроке начала операции. Не говорилось, потому что вождь это делать запретил.

Все сроки установит он сам.

Потому что только он один имеет всю информацию об обстановке.

– Все мероприятия по развертыванию, – приказал вождь, что-то подсчитывая в уме, – закончить примерно к 1 июля. Ну, скажем, к 3-му. Не позднее. И только не поддавайтесь ни на какие провокации со стороны немцев и их не провоцируйте. И помните, Германия никогда не пойдет на нас войной, не покончив с Англией. А мы выберем нужный момент…

Все знавшие Сталина в те времена обратили внимание, что примерно со второй половины мая, он вдруг стал опасаться каких-то провокаций, постоянно указывая на них не поддаваться.

Сталин взглянул на Жукова и Тимошенко и увидел, что ничего из сказанного им до них не дошло. Особенно до Жукова. Начиная с немецкого вторжения в Грецию и Югославию, он постоянно докучал вождю своими просьбами разрешить начать «Грозу» как можно быстрее. Ну, 15 мая, наконец. Ну, 1 июня. Генерал работал по 20 часов в сутки. Он не только вошел во вкус новой должности, но фактически подмял под себя бесхарактерного и слабовольного маршала Тимошенко.

Эта нечеловеческая агрессивная энергия, исходящая от нового начальника Генерального штаба, начала вызывать у Сталина тревогу. Гитлер прав. Собственные генералы часто бывают опаснее любого противника. Уж кто-кто, а Сталин это знает, возможно, лучше всех в мире. Гитлер распустил своих генералов, но он, Сталин, умеет их держать в такой узде, что никто не смеет и пикнуть.

Конечно, он понимает, что уже были благоприятные моменты, когда можно было нанести по немцам сокрушительный удар. Но он ждет не просто благоприятного момента, а самого благоприятного, который наступит, когда Гитлер уведет большую часть войск к Ла-Маншу и бросит их через канал.

Сталин уже подготовил войну политически и только он решит, когда «Гроза» полыхнет над Европой.

И чтобы Тимошенко с Жуковым все поняли правильно, сказал:

– Если вы там, на границе, будете дразнить немцев – двигать войска без нашего разрешения, – тогда имейте в виду, что головы полетят.

И вышел, хлопнув дверью.

Пусть генералы пугают кого-нибудь другого, что 78 немецких дивизий смогут, опередив нас в развертывании, нанести удар в направлениях Риги, Минска и Киева, в три раза уступая нам по всем показателям!

Оптимизм вождя совсем не разделял подполковник Новобранец, продолжавший, как это ни странно, не только занимать должность начальника информационного отдела ГРУ, но и испытывать терпение своего командования. В феврале Новобранец проследил переброску на восток еще 25 немецких дивизий, в марте – 5-и, в апреле – 13-и, а к 20 мая – еще 30-и.

В итоге, он с ужасом убедился, что на советской границе уже сосредоточено по меньшей мере 170 немецких дивизий, а с учетом войск союзников Германии – более 200. Войска разгружались к западу от линии Радом-Варшава и ночными маршами двигались к границе.

Анализ железнодорожных перевозок немцев показывал, что на каждый эшелон, прибывающий к границам СССР, приходится два, идущих на запад. Агентурная разведка сообщала, что эти эшелоны не привозят новые войска на побережье канала, а, наоборот, грузят и куда-то увозят уже развернутые там части.

Но, с другой стороны, имелись сведения о формировании в Германии мощного авиадесантного корпуса, специальных подразделений морской пехоты и многого другого, что применять в случае войны с СССР было не целесообразно.

Однако факт, что количество немецких дивизий на границе с СССР за три месяца возросло в два раза, говорил сам за себя, но командование, как всегда, не обращало на этот факт ни малейшего внимания.

Новобранец регулярно докладывал Голикову подробные сводки с номерами новых немецких дивизий, с фамилиями их командиров, и с указанием, откуда эта дивизия прибыла, где развернута и где находится ее штаб.

Голиков не спорил, как когда-то, запирал сводку в сейф и молча отпускал Новобранца.

Однако материалы Генштаба, проходившие через руки Новобранца, по-прежнему говорили ему, что там, наверху, продолжают исходить из предпосылки, что против СССР, не начиная развертывания, просто топчутся 70-80 немецких дивизий. Иногда в материалах мелькала цифра 120 дивизий с учетом войск союзников Гитлера.

Это приводило подполковника уже не в ужас, а в отчаяние, как приводит в отчаяние смертельный диагноз, поставленный врачами кому-нибудь из родных и особо близких людей. Это отчаяние от осознания собственной беспомощности чем-либо помочь.

Не меньший ужас вызывало и то, что творилось в высших эшелонах военного руководства Красной Армии.

Будучи опытнейшим и образованным генштабистом, за плечами которого было две военных академии, подполковник Новобранец со все усиливавшимся недоумением и страхом смотрел на дикие и совершенно безграмотные мероприятия генерала армии Жукова.

Фактически с его приходом на должность начальника Генштаба в начале февраля 1941 года, Генеральный Штаб Красной Армии прекратил свое существование в качестве специализированного военного института, символизирующего «мозг Армии», превратившись в филиал Наркомата Обороны, ведающий распределением живой силы и боевой техники согласно поступающим с мест заявкам.

Сам Жуков превратился в наркома обороны, отодвинув на второй план маршала Тимошенко и, как таковой, действовал с вулканической активностью юного пионера, играющего в войну.

Войска расставлялись вдоль границы, как шашки при игре в поддавки, двумя линиями стратегических эшелонов. Никакого оперативного тыла не существовало. Не шло и никакой подготовки ТВД к боевым действиям.

Между фронтами и на стыках армий зияли страшные пустоты, предназначенные по замыслу для ввода в действие второго стратегического эшелона, а пока заткнутые чем попало или просто открытые.

Ежедневно к границе подходили новые воинские части и эшелоны с военными материалами. Прямо на открытом воздухе, порой даже без охраны, складировалось немыслимое количество боеприпасов и военного снаряжения.

Снаряды, бомбы, патроны, мины, иногда в ящиках, а иногда и нет, египетскими пирамидами возвышались над складскими помещениями в гарнизонах и на окружных пунктах боепитания.

Забивая подъездные пути и магистральные линии, на многие километры тянулись эшелоны с цистернами дизельного топлива и бензина, горбатились бесконечные платформы с танками, тягачами и тяжелыми артиллерийскими орудиями. На аэродромы прямо в заводской упаковке доставлялись самолеты. Царили хаос и неразбериха.

Становилось плохо от одной мысли, что на все это неожиданно может обрушиться немецкая авиация.

Генеральный штаб прекратил военно-научную деятельность. Не собирались конференции с командующими фронтами и командирами для теоретической отработки возможных вариантов развития событий и выявления оптимального.

Командующие армиями, корпусами и дивизиями ничего не знали о предстоящих им задачах. От лежащих в сейфах запечатанных конвертов с надписью «Вскрыть по получении сигнала „Гроза“ веяло холодной мистикой. Но если командармы, периодически призываемые на окружные командно-штабные игры, еще о чем-то были осведомлены, то уровнем ниже царили одни догадки и общие понятия.

Все это видел и понимал подполковник Новобранец. Он был уверен, что Сталину ничего неизвестно об истинном положении на границе. Во-первых, ему не докладывают истинную обстановку, а, во-вторых, будучи сугубо штатским человеком, вождь партии и народа просто не в состоянии разобраться во всех этих, специфически военных вопросах, легкомысленно отданных им на откуп совершенно безграмотным в военном отношении людям.

Новобранец, не задумываясь, отдал бы несколько лет жизни, чтобы иметь возможность в спокойной обстановке выступить с обстоятельным докладом перед товарищем Сталиным и членами Политбюро, объяснив им, что армия и страна стремительно скатываются в ловушку, чреватую военной катастрофой.

Но это, разумеется, было совершенно невозможно осуществить.

Слишком маленьким человеком был подполковник Новобранец, несмотря на то, что все основные военные тайны обеих противостоящих сторон шли через его отдел и через его аналитический мозг.

Но Новобранец не сдавался. Он снова решил действовать через голову Голикова, чтобы его материалы пришли непосредственно к Жукову.

Но Жуков – это был не Мерецков.

Он позвонил Голикову и, гневно дыша в трубку, сказал:

– Ты, Голиков, вот что… Ты наведи, наконец, порядок в своем хозяйстве. Долго твои паникеры и провокаторы будут через твою голову передавать мне английскую «дезу» и пугать тут нас всех. Разберись и доложи!

Осунувшийся, с красными от бессонницы глазами подполковник Новобранец продолжал сутками напролет сидеть в своем кабинете, зарывшись в горы непрерывно поступающей разведывательной информации, когда 21 мая к нему вошел незнакомый генерал.

Фамилия генерала была Дронов. Он объявил, что назначен новым начальником информотдела ГРУ.

– Для вас, кажется, это неожиданность? – спросил Дронов, взглянув на побледневшее и исказившееся лицо Новобранца.

Взяв себя в руки, подполковник признался, что, да, полная неожиданность. Его не предупредили даже устно.

Он позвонил Голикову и спросил, когда сдавать дела.

Затем подполковника вызвали в отдел кадров и предложили отправиться в отпуск.

Новобранец ответил, что уже был в отпуску, а два отпуска в год не полагается.

– Ничего, – засмеялся начальник отдела кадров полковник Кондратов, – в нашей системе полагается. Тем более, что вам придется провести его в Одессе в доме отдыха Разведупра.

Подполковник понял в чем дело. Одесский дом отдыха закрытого типа предназначался для разведчиков, о судьбе которых еще не было принято окончательного решения.

В начале июня подполковник отправился «отдыхать». Ему повезло, о нем забыли, и он «отдыхал» до самого начала войны…

21 мая немецкое радио объявило о вторжении на остров Крит.

Вторжение проводилось с моря и воздуха. Парашютисты генерала Штудента были высажены на остров совершенно неожиданно для англичан, хотя разведка уже три недели предупреждала командование о подготовке немцами подобной операции. Первая волна десантников, высаженная на парашютах с огромных десантных планеров для захвата английского аэродрома Малем, сразу же встретила ожесточенное сопротивление. Один батальон десантников, сброшенный восточнее аэродрома, попал под убийственный огонь англичан с господствующих высот и был почти полностью уничтожен во время высадки.

Еще хуже сложилась обстановка у второй волны десантников, чьей задачей был захват аэродромов Ретимноне и Гераклионе. Предварительный налет бомбардировщиков не только не смял обороны англичан, а привел ее в состояние наивысшей готовности. Высадившихся на парашютах уничтожали кинжальным пулеметным огнем. Огромные десантные планеры, которые несли каждый до сотни десантников, сидевших в три яруса, со страшным треском разваливались, наткнувшись на специальные преграды.

Небольшие, отрезанные друг от друга, группы немецких парашютистов, заняли круговую оборону, не позволяя противнику уничтожить себя окончательно. К исходу 20 мая ничто еще не говорило об успехе вторжения.

Утром 21 мая немцам удалось высадить с воздуха истребительно-противотанковый дивизион парашютной дивизии. На позиции англичан волна за волной стали обрушиваться пикирующие бомбардировщики, переброшенные на итальянский остров Сарпанто. Под их прикрытием десантникам удалось захватить полосу аэродрома Малем, где к полудню начали приземляться транспортные самолеты с первыми подразделениями альпийских стрелков.

Но на следующий день немецкие пикирующие бомбардировщики волна за волной стали обрушиваться на английские корабли.

Три линкора – «Бэрхэм», «Варспайт» и «Веллиэнт» получили прямые попадания авиабомб, причинившие кораблям тяжелые повреждения. Два крейсера – «Глостер» и «Фиджи» вместе с двумя эсминцами были потоплены авиабомбами, еще несколько кораблей получили повреждения. Авианосец «Формидейбл» нанес своими самолетами удар по немецким аэродромам на острове Скарпанто, уничтожив около 20 «Юнкерсов». Но на отходе авианосец был перехвачен пикировщиками, взлетевшими с аэродромом Северной Африки. Истребители боевого воздушного патруля сбили 8 немецких бомбардировщиков, но остальные, пробившись через зенитный огонь, всадили в «Формидейбл» две бомбы.

Оставшись без воздушного прикрытия, адмирал Кеннингхэм временно отвел свои корабли от Крита. На всем пути его отхода в Александрию неистовые «штукос» – Ю-87 – беспрерывно атаковали его корабли, утопив еще один эсминец и повредив много других, потеряв еще 3 машины от зенитного огня.

К Криту из греческих портов сразу двинулись тяжелые транспортные суда с подкреплениями и грузами для немецкого десанта. На Крите продолжались ожесточенные бои, но защитники острова, не имея поддержки с воздуха и с моря, уже попали в безнадежное положение.

Вторжение немцев на Крит отвлекло на какой-то момент внимание от другого события, произошедшего в то же самое время.

Утром 20 мая английская агентурная сеть в Готенгафене сообщила, что ночью линейный корабль «Бисмарк» и тяжелый крейсер «Принц Ойген» исчезли из гавани.

В воздух были немедленно подняты самолеты-разведчики берегового командования. Командующий английским флотом метрополии адмирал сэр Джон Тови приказал сторожевым крейсерам «Суффолку» и «Норфолку» занять позиции в Датском проливе, а соединению вице-адмирала Холланда выйти в море и следовать в предполагаемую точку перехвата немецких кораблей южнее Исландии.

Подчиняясь приказу главкома, адмирал Горацио Холланд с наступлением темноты вывел в море и повел к точке возможного перехвата противника свое соединение, состоящее из линейного крейсера «Худ» и линкора «Принс оф Уэлс» – второго корабля типа «Кинг Джордж V», который совсем недавно вступил в строй и еще не успел пройти полного цикла боевой подготовки.

Адмирал Холланд нес свой флаг на линейном крейсере «Худ». Если и существовал корабль, который являлся символом и воплощением морской мощи Британии, то им несомненно был линейный крейсер «Худ», который, не только не уступал «Бисмарку» вооружением, размерами и водоизмещением, а даже превосходил его, хотя был более чем на 20 лет старше.

Между тем, отряд адмирала Лютьенса в окружении четырех эсминцев пробирался вдоль норвежского побережья на север. Перед адмиралом Лютьенсом, стоявшим в окружении офицеров своего штаба на флагманском мостике «Бисмарка», снова, как и в феврале, стоял вопрос, каким путем пробиваться на просторы Атлантики: Датским проливом или Фарерско-Исландским проходом? И снова адмирал выбрал Датский пролив, надеясь, что господствующие там туманы и снеговые вихри опять дадут ему возможность проскочить незамеченным и хорошо погонять английский флот по центральной Атлантике.

Отпустив танкеры, «Бисмарк» и «Принц Ойген» вместе с эсминцами завернули в Гримстад-фиорд южнее Бергена, чтобы пополнить запасы топлива и переждать в укрытии светлое время суток. Там они и были обнаружены английским самолетом-разведчиком, сделавшим несколько аэрофотоснимков.

Просмотрев еще мокрые снимки, адмирал Тови приказал Холланду несколько уменьшить скорость и, держась на прежнем курсе, ждать дальнейших распоряжений.

Новый самолет-разведчик, направленный в фиорд, доложил, что немецкие корабли уже исчезли оттуда.

Англичане, потеряв «Бисмарк» из вида, обшаривают самолетами и кораблями арктические воды, но не могут ничего обнаружить. В штабе адмирала Тови даже высказывается мнение, что покинув фиорд, немцы вернулись в Германию.

Между тем, Лютьенс уже подвел свои корабли к северному входу в Датский пролив. Военно-морская разведка сообщила на «Бисмарк», что данные аэрофотосъемки Скапа-Флоу показывают, что английские линкоры еще находятся там. Малоопытные летчики «Люфтваффе» приняли за чистую монету фанерные макеты боевых кораблей, выставленные в Скапа-Флоу специально для введения их в заблуждение.

Вечером 23 мая из туманной дымки, стелющейся вдоль берегов Исландии, с мостиков немецких кораблей замечают силуэт английского тяжелого крейсера. Затем еще одного. Это «Суффолк» и «Норфолк». Их радиостанции, подобно охотничьим рогам, возвещающим о подъеме крупного зверя, взрывают эфир, наводя на противника соединение адмирала Холланда.

Из Скапа-Флоу адмирал Тови выводит свой флагманский линкор «Кинг Джордж V» и авианосец «Викториэс». В море к ним присоединяется линейный крейсер «Рипалс», отозванный из охранения конвоя. На полном ходу корабли спешат занять позицию южнее отряда адмирала Холланда, если тем не удастся перехватить немцев на выходе из Датского пролива.

Всю ночь «Худ» и «Принс оф Уэлс», сверяя свой курс с сообщениями сторожевых крейсеров, идут тридцатиузловым ходом, чтобы к утру перехватить противника.

На рассвете 24 мая на дистанции 17 миль сигнальщики «Бисмарка» замечают на горизонте корабли отряда адмирала Холланда.

Адмирал Лютьенс воочию убеждается в надежности германской военно-морской разведки: «Худ», который по данным разведки должен находиться у западного побережья Африки, уже держит «Бисмарк» в прицелах своих орудий у южного выхода из Датского пролива. Кроме того, разведка уверяла его, что в море вообще нет английских линкоров. Они все стоят в Скапа-Флоу!

Ошибочно приняв «Принц Ойген» за «Бисмарк», «Худ» обрушивает на крейсер залп своих пятнадцатидюймовых орудий. Снаряды ложатся со значительным перелетом.

В тот же момент «Принс оф Уэлс» взрывается залпом своих десяти четырнадцатидюймовок. Снаряды также падают с большим перелетом. Секундой позже заревели пятнадцатидюймовки «Бисмарка», направленные на «Худ». По «Худу» открыл огонь и «Принц Ойген» из своих восьми дюймовок.

Подтвердив свою блестящую репутацию, немецкие комендоры первым же залпом накрывают противника.

Английские снаряды снова ложатся с перелетом.

После второго немецкого залпа на «Худе» вспыхивает пожар.

Английские снаряды падают с недолетом.

Внезапно за носовой надстройкой английского линейного крейсера поднимается огромный язык пламени, принимающий форму огненного шара. Гигантский корабль, задирая в воздух нос и корму, медленно и страшно переламывается пополам.

Только что вышедший с завода английский линкор, получив несколько попаданий с «Бисмарка», отходит, укрывшись дымовой завесой.

Ликование и боевой подъем царят на немецких кораблях. Особенно ликуют на «Принце Ойгене». Тяжелый крейсер не получил попаданий и не понес никаких жертв.

«Бисмарк» был не так удачлив. «Принс оф Уэлс» на прощание всадил в немецкий линкор три снаряда. Один из этих снарядов причинил «Бисмарку» достаточно серьезное повреждение.

Продолжая двигаться на юг, навстречу более длинным ночам и бескрайнему океану, адмирал Лютьенс решает отпустить «Принц Ойген» в самостоятельное рейдерство в океан, а самому следовать в Сент-Назер, где имеется линкорный док.

Линкор остался один, продолжая двигаться на юг. Топливо хлещет из разбитых цистерн. Скорость «Бисмарка» падает до 26 узлов.

Между тем, англичане, опомнившись от шока, вызванного гибелью «Худа», принимают все меры для нового перехвата и уничтожения «Бисмарка».

Практически весь английский флот уходит в океан за одним немецким линкором, следующим без всякого охранения и прикрытия с моря и воздуха.

Преследующие «Бисмарк» английские корабли, получив ложное сообщение о замеченных в этом районе немецких подводных лодках, начинают часто менять курс.

Все это приводит к тому, что на рассвете 25 мая английские крейсеры теряют «Бисмарк» из вида.

На английских кораблях кончается горючее, противник исчез, и адмирал Тови склоняется к мысли прекратить погоню.

26 мая в 10 часов 30 минут утра по Гринвичу американская летающая лодка «Каталина», управляемая американским экипажем, вылетев с северного побережья Ирландии, обнаруживает «Бисмарк» по стелющемуся за ним мазутному следу.

Это был первый случай прямого участия американцев в войне с Германией за 7 месяцев до ее официального начала.

Получив сведения о местонахождении «Бисмарка», адмирал Сомервилль, спешащий с юга на перехват «Бисмарка», приказывает поднимать торпедоносцы с авианосца «Арк Ройал».

Вывалившись из облаков над самым «Бисмарком», «Свордфиши», гудя растяжками крыльев и стрекоча моторами, ринулись на линкор. Захлебывались от огня зенитные орудия отчаянно маневрирующего линкора, пытающегося избежать предназначенных ему торпед.

Десяти торпед удалось избежать, но две попали в цель.

Одна попадает в броневой пояс на миделе «Бисмарка» и не причиняет линкору какого-либо вреда. Но вторая – оказывается роковой.

Разорвавшись в корме, она заклинила руль корабля, положенный на борт. «Бисмарк» потерял управление и мог теперь двигаться только по кругу.

События принимают поистине драматический оборот. К этому времени адмирал Тови принял решение ровно в полночь преследование прекратить. На кораблях начался расход неприкосновенного запаса горючего, а район боя неумолимо приближался к границе действия немецкой авиации. Но узнав о роковой торпеде, Тови принял решение продолжать бой, «даже если на базу придется возвращаться на буксире».

После полуночи к «Бисмарку» на полном ходу подходит дивизион английских эсминцев. Как гончие, терзающие медведя до подхода охотников, они всю ночь кружатся вокруг «Бисмарка», пытаясь выйти на позицию для торпедной атаки. Но у подбитого чудовища еще достаточно сил, чтобы отгонять их. Из 16 выпущенных в «Бисмарк» торпед не попадает ни одна. Но и эсминцам удается увертываться от артиллерийского огня неуправляемого линкора.

Заключительный акт этой трагедии разыгрывается утром 27 мая. К месту боя подходят линкоры адмирала Тови, к которым ночью присоединился «Родней», несущий девять шестнадцатидюймовых орудий.

Англичане, держась оптимальных курсовых углов, с которых не в состоянии действовать башни ходящего кругами «Бисмарка», начинают его расстрел.

Около 10 часов утра ответный огонь «Бисмарка» прекращается. Немецкий линкор превращен в сплошной вихрь ревущего пламени, но упорно держится на плану.

Тогда к погибающему монстру подходит крейсер «Дорсетшир» и в упор выпускает в него четыре торпеды.

В 10 часов 40 минут 27 мая 1941 года, медленно погружаясь кормой, пылающий «Бисмарк», не спустив флага, отправляется в океанскую пучину.

Крейсер «Дорсетшир» и эсминец «Маори», несмотря на бурное море, подбирают 110 человек из состава экипажа «Бисмарка». Среди них всего один офицер – лейтенант барон фон Мюлленгейм-Рехберг. По показаниям пленных, адмирал Лютьенс и командир «Бисмарка» капитан 1-го ранга Линдеман решили разделить участь своего корабля, одну из самых драматических в недолгой истории немецкого флота.