Глава 22, в которой расчудесное утро омрачает один грандиозный облом
— …Не-а, только двенадцать, — в очередной раз возразил я.
— Вот зссануда! — разъяренной гадюкой зашипела в ответку Фиалка. — Зссаладил, как контужшшенный: двенадцццать, да двенадцццать… А я жшше сссогласссна жшшдать только десссять!
— Ну а я продолжаю настаивать на двенадцати, — пожал плечами я, и отпил из горлышка бутылки, проверяя готовность напитка.
— Да кто жшш так торгуетссся-то, Рихтовщщщик! Нужшшно жшш уссступать друг дружшшке, как я. А не ссстоять тормозссом на сссвоем, как баран.
— Ты, Фиалка — женщина мудрая, сразу видно. У тебя даже лицо, вон, как яблоко запеченное, все в заслуженных морщинах. Потому оно, конечно, тебе видней, как надо-то.
— Изссдеваешшшьссся, ссскотина?!
— Эх, знатный живец получился. Пожалуй, стоит еще бутыленцию забабахать… Фиалка, ведь ты ж не торопишься? Поторгуешься со мной еще? Так ведь?
— Не зссли меня мальчччишшшка! Я, ведь, и изссменить могу сссвое расссположшшение!
— Валяй, меняй. Только имя твое я уже знаю, — зевнул я, — так что от договора, один фиг, теперь не отвертишься. Да, Фиалка?
Огненный лик старины Куцего в соседнем факеле растянулся в улыбку чеширского кота.
— А ты ччче там лыбишшшьссся, лошшшара! — от досады перейдя на визгливый свист, старуха взялась вымещать скопившуюся злость на бессловесном наблюдателе наших торгов.
— Погода хорошая. Дедушка солнышку радуется, — вступился я за корефана.
— Доссстали оба!
— Вообще-то, как уговаривались, я все время молчал! — не удержавшись, все-таки вставил свои пять копеек Куцый.
— Всссе! Вашшша взссяла! Шшшут ссс тобой, зссануда! Сссогласссна на одиннадцццать!
— А я — только на двенадцать, — улыбнулся я бабушке, как родной мамочке.
Но старая мегера не оценила моего порыва и, свирепо зашипев, выдала в мою сторону серию огненных плевков.
Увы, к досаде Фиалки, все ее мини-фаерболы просвистели мимо, даже не закоптив моей спецовки. Что и неудивительно, ведь при моей читерской Реакции увернуться от ее горячих «подарочков» было не сложнее, чем высморкаться.
Выплеснув злость в плевках, старуха чутка успокоилась, и вскоре мы продолжили торговаться… А еще примерно через три минуты Фиалка выкинула-таки белый флаг, согласившись на мои вполне приемлемые условия.
В подтверждение заключенной сделки, у меня перед глазами, ожидаемо, загорелись строки системного уведомления:
Внимание! Вы заключили договор с тенью игрока Фиалка, по условиям которого обязуетесь сегодня, в течении следующих 12 часов, организовать дружественной тени игрока Фиалка посильное участие в ликвидации 10 лотерейщиков.
В награду за исполнение вами в полном объеме условий заключенного договора, тень игрока Фиалка обязуется открыть вам местоположение своего личного схрона.
В случае неисполнения вами в полном объеме условий заключенного договора, вы лишаетесь возможности дальнейшего налаживания контактов с тенями утеса.
Ну да, решив вспомнить удалую молодость, старушенция заказала свое участие сегодня в плановой кровавой зачистке подземных коридоров. И зараженных для отчетности она выбрала вполне доступных. Теоретически, я мог бы, конечно, устроить ей и хоту на топтунов, благо коридор с ними уже разведан, и не единожды опустошен (в последние пару раз, кстати, на опыте предыдущих схваток, я разобрался с десятком топтунов-невидимок чисто оружием, без активации Сокрушителя преград). Но тогда пришлось отложить исполнения договора на пару дней, потому как до темного коридора с топтунами в текущем цикле я еще не добрался.
На фоне бессчетного количества бегунов лотерейщики в стаях, конечно, попадались значительно реже, но десяток этих мордоворотов за пару часов нащелкать в коридорах Лабиринтов было вполне реально. Фиалку же к месту боевых действий я планировал доставить элементарно: на ее же факеле. Просто взять его на время с утеса, переместиться с ним порталом в пески и спуститься потом лифтом, как обычно, в подземные коридоры. Дальше, оставалось лишь добраться до тварей (это примерно пять часов ходьбы по уже очищенным за текущий цикл коридорам до «обитаемых» территорий), закрепить перед схваткой с зараженными факел где-нибудь на стене, разбить на потолке пару ламп, чтобы вокруг факела сгустился мрак, и чтоб он реально освещал часть коридора, ну а дальше спокойно крошить рядом с горящим огнем ублюдков. Посильное участие Фиалки в бою тогда выразится в освещении места схватки. Я мочу требуемое количество лотерейщиков, стервозная старуха это видит, параллельно помогая мне освещением — условия договора выполнены, и все довольны.
Вот такой у меня был план. Простой, как песня, бесхитростный, но вполне рабочий. Следуя своей задумке, теоретически, я должен был реализовать условия договора часов через семь (край восемь). От чего ж, я так рьяно настаивал на двенадцати? — спросите вы. Отвечаю. Отчасти, тупо из вредности. Ну не нравится мне брюзгливая старуха Фиалка, и даже в малости досадить ей, для меня было в радость. Но, по большому счету, накинутые лишние пять часов являлись моей подушкой безопасности на случай какого-нибудь непредвиденного форс-мажора. Который тени, тем более такие коварные, как Фиалка, я жопой чуял, устраивать мастаки.
Внимательно по второму кругу ознакомившись в системной интерпретацией договора с тенью, я не нашел там никаких подводных камней, и поднявшись со своего места, стал аккуратно извлекать факел Фиалки из щели в скале. И вдруг строки системного уведомления перед глазами полностью изменились:
За продуктивное ведение переговоров вам начисляется бонус к навыку Ораторское искусство: +154 (Интеллект +1).
Внимание! Ваш показатель Интеллект достиг 4 предела неоспоримости — уровня в 1000 очков.
Награда за достижение:
Опыт: +100000. Открытие в вашем инвентаре 10-и дополнительных ячеек, для хранения любого предмета весом до 1-го килограмма, и постоянный бонус к Интеллекту +15 % к текущему показателю Игрока.
Повышение Уровня: +1
Все показатели: +1. Характеристики: +89 к Удаче, +79 к Меткости, +92 к Скрытности, +94 к Гибкости, +96 к Силе Стикса.
Очередной сюрприз от богатого на плюшки утра. Это ж надо было так подгадать, чтоб именно сегодня к Интеллекту приплюсуется тысячная единица, и окажется пробит четвертый предел неоспоримости. И мало того, что данное достижение открывает в инвентаре еще разом десяток доп. ячеек, еще и полученный, до кучи, бонусный опыт позволил-таки мне взять шестидесятый уровень.
Вдохновленный шикарным системным подгоном, я смело шагнул с горящим факелом в «мыльный пузырь» портала над пиком утеса, и через мгновенье ожидаемо оказался в точке выхода: среди песков, за несколько десятков метров до конусообразного строения над лифтовой площадкой.
Первые секунд десять с факелом в моей руке ничего не происходило, и, уже уверовав в успех, я успел даже пройти половину расстояния до лифтовой площадки. Как вдруг практически невидимое на солнце пламя факела за секунду налилось алым, как кровь, багрянцем, и еще через мгновенье заискрило, как бенгальский огонь. Зажатая в ладони деревянная рукоять факела стала стремительно нагреваться и чернеть, обугливаясь, прямо у меня на глазах. Предположив, что это жгучее пустынное солнце так специфически воздействует на привыкшую к морской прохладе древесину рукояти, я припустил бегом, и через считанные мгновенья оказался под крышей конусообразного навеса. Но увы, начавшийся под солнцем процесс саморазрушения не прекратился и в тени.
Из-за чудовищного жара ладонь, удерживающая целиком превратившийся в пылающую головешку факел, покрылась кровавыми пузырями ожогов, которые с мерзким шипеньем начинали натурально поджариваться наживую. Но, сцепив зубы, я терпел адскую боль, в робкой надежде на прекращение разрушения, и последующего восстановления вместилища тени.
Однако мои ожидания оказались напрасными. И, к счастью, мучения поджаривающейся на углях руки продлились не долго.
— До ссскорого, зссануда, — раздался довольный голос Фиалки, и в следующее мгновенье выгоревший дотла факел просто просыпался через окровавленные, закопченные пальцы на песок облаком серого пепла.
Я не успел даже дойти до дальней от входа стены, у которой, по сложившейся за месяцы здесь традиции, обычно садился по-турецки на песок, после чего лифтовая площадка начинала плавный спуск вниз.
— Твою ж мать! — зашипел я, тряся обгоревшей рукой. — А ведь такое расчудесное было утро…