«Бой абсолютно неизбежен»: Историко-философские очерки о книге В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»

Книга «Материализм и эмпириокритицизм» была написана в 1908 году, в период жесточайшей политической реакции, наступившей в стране после поражения первой русской революции. Логика дела требует вроде бы начать наш рассказ об этой работе Ленина с характеристики обстановки, сложившейся тогда в стране и в партии. Но та же самая логика требует и иного – некоторого отступления к более ранним событиям; без этого мы просто-напросто не поймем, почему философский ревизионизм, против которого был направлен труд Ленина, выступил в форме именно махистского ревизионизма.

Итак, назад, к Маху? Не слишком ли далеко? Не поискать ли начало все-таки где-нибудь поближе, на почве отечественной?

1. В.В. Лесевич, М.М. Филиппов и другие

Началось это, пожалуй, в 70-х годах прошлого века – с трудов Владимира Викторовича Лесевича, по характеристике Ленина «первого и крупнейшего» российского эмпириокритика[5].

В книге «Опыт критического исследования основоначал позитивной философии» (1877), выступая вслед за Д.С. Миллем, Ф.А. Ланге и Е. Дюрингом одновременно как против материализма, так и против идеализма, все больше склоняясь от обожаемого им ранее позитивиста Огюста Конта к эмпириокритицизму, Лесевич со всей определенностью приветствовал появление журнала Рихарда Авенариуса «Ежеквартальник научной философии», заявив: «…разработка научной философии находится, таким образом, в надежных руках». Тогда же Лесевич опубликовал и сочувственный разбор этого журнала в «Отечественных записках» (1877, № 7). С этого времени и до конца дней своих Лесевич занимался активной деятельностью по ознакомлению отечественного читателя с «новейшим продуктом» немецкой «научной философии» – эмпириокритицизмом, одной из разновидностей махизма. Ильей Муромцем современной философии называл эмпириокритицизм Лесевич. Работы Маха, по словам Лесевича, представляют «глубокий интерес для всякого неравнодушно относящегося к философским вопросам… Основная мысль Маха – охранение мышления от расточительности своих сил, экономизирование их, сдерживание их от напрасных трат»; Авенариуса Лесевич считал представителем «научной философии», в которую тот провел «принцип экономизации сил, или, точнее, принцип наименьшей траты сил с наибольшей полнотой и систематичностью…»[6].

В качестве пособия для ознакомления читателей с важнейшим трудом Авенариуса «Критика чистого опыта» Лесевич перевел книгу его ученика Ф. Карстаньена «Введение в „Критику чистого опыта“». В предисловии к этой книге автор свидетельствовал, что сочинения Авенариуса более всего ценятся в Америке, Польше и России, причем молву о его философии в Польшу и Россию несли «слушатели, возвращавшиеся в Россию из Цюриха, куда они выезжали в значительном количестве»[7].

Со временем эмпириокритицизм стал пользоваться в России все большей популярностью. К его идеям обращались и естествоиспытатели вроде, например, физика и математика Н.И. Шишкина (в своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» В.И. Ленин цитирует его статью «О психофизических явлениях с точки зрения механической теории», опубликованную в 1889 году в журнале «Вопросы философии и психологии»), и профессиональные философы наподобие профессора Г.И. Челпанова, напечатавшего в 1898 году в «Киевских университетских известиях» (№ 10) обстоятельный реферат о «Критике чистого опыта» Авенариуса. Разбирая, в частности, этот реферат, редактор журнала «Научное обозрение» М.М. Филиппов в статье «Русская философия в 1898 году» с веским основанием указывал на заметно возросший в России интерес «к изучению немецкой эмпириокритической школы»[8].

Распространению идей махизма весьма способствовал перевод на русский язык произведений его основоположников. В течение сравнительно небольшого промежутка времени были изданы книги Авенариуса «Философия как мышление о мире сообразно принципу наименьшей меры сил» (Спб., 1898, перевод под ред. М.М. Филиппова) и «Человеческое понятие о мире» (Спб., 1901, перевод под ред. М.М. Филиппова, напечатан в виде приложения к журналу «Научное обозрение», № 9, 10), Маха «Современные взгляды на энергию» (Спб., 1901) и «Популярно-научные очерки» (1901). Кроме того, их произведения печатались и в различных русских журналах.

Широкому проникновению и распространению махизма способствовало также опубликование в русской периодике статей зарубежных приверженцев воззрений Маха и Авенариуса или близких к ним по духу философов. В конце XIX – начале XX столетия были напечатаны следующие работы: В. Вундт. Философия и наука (Научное обозрение, 1897, № 8); А. Риль. Научная и ненаучная философия (там же, 1901, № 2); А. Шпир. Очерки критической философии (Мир божий, 1901, IV); И. Кодис. Эмпириокритицизм (Русская мысль, 1901, IX); М. Кауфман. Введение в имманентную философию (Научное обозрение, 1903, № 3), и др. Кроме того, на русском языке были изданы книги В. Иерузалема «Введение в философию» (Спб., 1902), В. Вундта «Система философии» (Спб., 1902), Фр. Карстаньена «Рихард Авенариус и его общая теория познания эмпириокритицизма» (1902) и др.

Различного рода изложения и переложения эмпириокритических идей все чаще стали появляться и из-под пера самих русских авторов. В этом отношении особо заметна роль уже упомянутого М.М. Филиппова. В своем журнале «Научное обозрение» он опубликовал статьи: «О философии чистого опыта» (1898, № 5, 6; 1900, № 8), «Психология Авенариуса по неизданным материалам» (1899, № 2, 3), «Новый идеализм» (1903, № 3, 4) и др. Страницы журнала щедро предоставлялись и другим авторам, писавшим об эмпириокритицизме. Так, здесь появилась статья Э. Борецкой (Рысс) «Имманентная философия и трансцендентная метафизика» (1902, № 5, 7, 8, 9) и др.[9]

Участились и публичные заседания, посвященные воззрениям Маха и Авенариуса. В Московском психологическом обществе были заслушаны рефераты: Н.К. Энгельмейера – о теории познания Э. Маха, П.В. Тихомирова – о теории познания А. Риля, Л.М. Лопатина – о физике-махисте Н.И. Шишкине. Выступая в Петербургском философском обществе в апреле 1898 года с сообщением о философии чистого опыта Авенариуса, М.М. Филиппов, в частности, заявил: «Какова бы ни была зависимость Авенариуса от предыдущих школ и систем, во всяком случае он является признанным главою и основателем новой школы. Учение его должно быть выделено из всех научно-философских направлений под именем, вытекающим из основных положений его главного труда. Философия Авенариуса есть эмпириокритицизм»[10].

Одним словом, на рубеже XIX и XX веков в России имел место своеобразный «махистский десант», подобный тому, который был осуществлен в середине 60-х годов XIX века так называемым первым позитивизмом[11]. В общем потоке русской философии струя эмпириокритицизма становилась все более мощной и заметной.

2. Молодой Луначарский учится у Авенариуса

Мнимая очищенность махизма от философской схоластики, в той или иной степени свойственной иным идеалистическим учениям, столь же мнимая, но тем не менее активно навязывавшаяся неразрывная связь его с естественными науками, прежде всего с физикой (сам Мах был крупным физиком), его эмпиризм и относительная доступность – все это прельстило даже некоторых интеллигентов из среды молодой российской социал-демократии. Удивляться тут особенно нечему: в стране, где традиционно господствовали самые мракобесные формы религиозной идеологии, махизм, декларирующий свой надпартийный характер, органическую связь с естествознанием и оппозицию к мистицизму, представлялся как философия сугубо научная и атеистическая.

Некоторые молодые социал-демократы увидели в махизме не только опору для своего личного противоборства с религиозной верой, с догмами православной христианской церкви, но также – и это особенно важно отметить – идеологическое оружие для критики группы бывших «легальных марксистов», вроде Н. Бердяева и С. Булгакова, которые после настойчивых и конечно же несостоятельных попыток «дополнить» марксизм кантианством переходили к откровенно религиозному мировоззрению.

В этой связи особый интерес представляет начальный этап философского развития Анатолия Васильевича Луначарского. В статье «Воспоминания из революционного прошлого» он писал об эволюции своих взглядов: «…меня рядом с революционной практикой интересовала не столько политическая экономия или даже социология марксизма, сколько его философия. И здесь идеи мои не были абсолютно чисты. В последних классах гимназии я сильно увлекался Спенсером и пытался создать эмульсию из Спенсера и Маркса. Это, конечно, не очень-то мне удавалось, но я чувствовал, что необходимо подвести некоторый серьезный позитивный философский фундамент под здание Маркса. Мне было ясно также, что фундамент этот должен находиться в соответствии с теми немногими, но гениальными положениями, которые установлены самим Марксом в его, скудном страницами, но богатом содержанием, философском наследии». И далее: «Знакомство с доктором философии Бернского университета Новиковым (речь идет о русском позитивисте В.В. Новикове. – А.В.), много рассказывавшим мне о цюрихском профессоре Авенариусе, и чтение, по его указанию, сочинений Лесевича, посвященных этому философу, вызвали во мне живейший интерес к эмпириокритицизму. Вот почему ко времени окончания гимназии у меня твердо установился план… уехать в Цюрих, чтобы стать учеником Аксельрода (речь идет о члене группы „Освобождение труда“ П.Б. Аксельроде. – А.В.), с одной стороны… Авенариуса – с другой»[12].

В 1895 – 1896 годах двадцатилетний Луначарский слушает в Цюрихе курс Авенариуса по психологии и участвует в двух его семинарах – по философии и биопсихологии. «В лекциях, трудах и на семинарах Авенариуса, – писал Луначарский впоследствии в „Автобиографической заметке“ (1907), – я нашел определение основ моего философского миросозерцания. Особенно интересны и важны были для меня те стороны учения Рихарда Авенариуса, которые давали обоснование биологической теории оценки. Теория элементов и характеров, экономический закон в познании и эстетике, теория аффекта пола – все это было откровением для меня. Широчайшие перспективы начали открываться передо мною, я предугадывал синтезы, наполнявшие меня счастливой тревогой. Не имеют ли все оценки: грубо чувственные, утилитарные, эстетические, этические – один и тот же корень? Не разновидность ли это единой биологической оценки – начало которой в способности нервной клетки к положительным и отрицательным ощущениям и разряжениям, а вершина – дуализм зла и блага? Не открывает ли именно эстетика самой глубокой сущности биологического факта оценки? А подходя с этой точки зрения к моей „вере“, к научному социализму, я уже предчувствовал, что он неразрывно связан в плоскости оценки и идеала со всем религиозным развитием человечества, что он самый зрелый плод этого дерева, разросшегося все из того же корня – первоначальнейших страдания и наслаждения. Все важнейшие вопросы, ответить на которые я считаю делом моей жизни, наметились для меня уже тогда, т.е. в 1895 – 96 годах»[13].

Позже в автобиографии (1926) Луначарский, отмечая большую роль П.Б. Аксельрода в деле усвоения им марксизма, который, по признанию Луначарского, был у него к тому времени засорен стремлением примирить учение Маркса с учением Спенсера, писал: «Но, в то же время, не менее сильное влияние, чем Аксельрод, оказывало на меня учение Авенариуса, казавшееся мне естественным гносеологическим дополнением к марксизму. К тому же времени относится мое знакомство с Плехановым. Под его влиянием я занялся изучением великих немецких идеалистов и Фейербаха, но, несмотря на его строгую критику, остался и учеником Авенариуса. Некоторая слабость его критики объяснялась тем, что сам он с философией Авенариуса был знаком весьма поверхностно»[14].

Сама возможность увлечения Луначарского философией чистого опыта объясняется, помимо всего прочего, тем, что объективно с критикой воззрений Маха и Авенариуса со стороны материалистов, как выражался В.Д. Бонч-Бруевич, «несомненно было сильно опоздано»[15]. В.Д. Бонч-Бруевич свидетельствовал об определенном равнодушии тогдашних социал-демократических теоретиков к распространению махистских идей. В эмигрантских кружках в начале 90-х годов, на рефератах в Цюрихе, Берне, Женеве не раз ставились вопросы о философии Авенариуса. Но ни Плеханов, ни Л.И. Аксельрод (Ортодокс), ни Роза Люксембург (она жила тогда в Цюрихе), ни Я. Тышка (Грозовский) на такие вопросы обыкновенно не отвечали. За десять лет – с 1896 (в этом году Авенариус умер) до 1905 – социал-демократами не было прочитано ни одной лекции об Авенариусе, а многие его слушатели и ученики, главным образом из числа русских студентов, «делали свое дело, энергично транспортируя в Россию идеи новой философии»[16].

Обучаясь в Цюрихском университете, Луначарский пришел к выводу, что ему удалось привести в полное согласие «наиболее последовательный и чистый вид позитивизма с философскими предпосылками Маркса». Эмпириокритицизм Луначарский воспринял в качестве «самой лучшей лестницы» в философии к «твердыням, воздвигнутым Марксом»[17].

Философией Луначарский продолжал заниматься и по возвращении в Россию – в московской Таганской тюрьме, в Киеве (1899), где прочитал несколько рефератов на философские темы, во время ссылки в Калугу (1901) и особенно во время вологодской ссылки, когда основным объектом его критики стало религиозное поветрие среди бывших «легальных марксистов», выступивших со сборником «Проблемы идеализма»[18]. В Вологде в это время среди довольно многочисленной группы ссыльных (А.А. Богданов, Б.В. Савинков, А.М. Ремизов, П.Е. Щеголев, С.А. Суворов и другие) находился и склонявшийся тогда к идеализму религиозного толка Н.А. Бердяев. Стремясь противостоять его сильному влиянию, Луначарский, по его собственному свидетельству, «выступал в качестве главного застрельщика борьбы против идеализма»[19]. В публикациях, относящихся к этому времени, он проявил себя как решительный пропагандист идей эмпириокритицизма, которым он все более придавал богостроительскую окраску.

Так, в статье «Основные идеи эмпириокритицизма», анализируя воззрения Маха и Авенариуса, он писал, что «первоучителями» эмпириокритицизма одновременно явились «два гениальных мыслителя, обладавших одним общим даром и до чрезвычайности разнородных во всем остальном.

Общим даром Рихарда Авенариуса и Эрнста Маха является гениальная простота непосредственного воззрения на вещи. Они сумели отрешиться от всех философских и мнимонаучных предпосылок, отбросить путы схоластических сетей, сотканных поколениями заблуждавшихся великих умов, подойти к мировым загадкам с юношеской свежестью, несокрушимой смелостью и детской непосредственностью… Заслуги Маха перед научной методологией и философией огромны, но для полного ознакомления с эмпириокритицизмом знакомства с одним Махом недостаточно.

Совсем другое дело Авенариус. Это несколько тяжеловатый систематик, полный несколько педантичной основательности и чисто немецкой аккуратности. Гениальная простота его воззрения прячется у него к некоторой невыгоде для дела за тяжелым вооружением своеобразной терминологии и тяжеловесным изложением, напоминающим геометризм Спинозы»[20].

В 1904 году в статье «Метаморфоза одного мыслителя» Луначарский утверждал, что «немецкая философия в лице Авенариуса, а затем Вундта, пришла к формулировке задач синтетической научной философии, очень похожей на спенсеровскую»[21], причем особая заслуга Авенариуса состоит в том, что он пошел навстречу наиболее философским умам среди физиков и физиологов, самостоятельно нашедших тот же путь (например, Мах, Оствальд).

И далее – в духе богостроительства: «…пишущий эти строки, отнюдь не возлагая, конечно, ответственности за свои личные мнения на ту социально-философскую школу, к адептам которой он с гордостью себя причисляет, должен заявить, что ничего не имел бы против выражения „позитивная религия“, всеми силами протестуя против „позитивной метафизики“, этого „деревянного железа“.

Мы лично склонны понимать под религиозным чувством чувство связи между личностью и разными великими средами: национальностью, партией, человечеством, космосом, чувство принадлежности к некоторой высшей индивидуальности; а под религиозной философией – исследование происхождения и эволюции сверхиндивидуальных чувствований и их эстетическую и социально-биологическую (что в сущности одно и то же) оценку»[22].

Отсутствие на русском языке главного (по словам Луначарского, гениального) произведения Авенариуса – «Критика чистого опыта» он считал «громадным, незаменимым пробелом в русской философской литературе»[23].

3. Как Ленин отнесся к первым работам Богданова

Процесс приобщения к идеям эмпириокритицизма другого крупного махиста из среды социал-демократов – А.А. Малиновского (Богданова) был несколько более сложным. В.И. Ленин отмечал: «За девять лет, с 1899 по 1908 год, Богданов прошел четыре стадии своего философского блуждания. Он был сначала „естественноисторическим“ (т.е. наполовину бессознательным и стихийно-верным духу естествознания) материалистом. „Основные элементы исторического взгляда на природу“ носят на себе явные следы этой стадии. Вторая ступень – модная в конце 90-х годов прошлого века „энергетика“ Оствальда, т.е. путаный агностицизм, спотыкающийся кое-где в идеализм. От Оствальда (на обложке „Лекций по натурфилософии“ Оствальда стоит: „посвящается Э. Маху“) Богданов перешел к Маху, т.е. перенял основные посылки субъективного идеализма, непоследовательного и сбивчивого, как вся философия Маха. Четвертая стадия: попытки убрать некоторые противоречия махизма, создать подобие объективного идеализма» (18, 243).

Уже первые работы Богданова вызвали у Ленина определенный интерес.

Сам Ленин интересовался философией с первых шагов своей революционной деятельности. Изучение им основных философских трудов Маркса и Энгельса, их учеников и последователей (прежде всего Плеханова), классиков домарксистской философии было неразрывно связано с пропагандой и защитой философских идей марксизма в борьбе против либеральных народников, «экономистов», «легальных марксистов», меньшевиков, с критикой философского ревизионизма в рядах российского и международного рабочего движения. В письме Горькому от 25 февраля 1908 года Ленин писал: «…следил я всегда за нашими партийными прениями по философии внимательно, – начиная с борьбы Плеханов против Михайловского и K^o в конце 80-х и до 1895 года, затем борьба его же с кантианцами 1898 и след, годы (тут уже я не только следил, но частью и участвовал, как член редакции „Зари“ с 1900 года), наконец, борьба его же с эмпириокритиками и K^o» (47, 141). И далее: «За сочинениями Богданова по философии я следил с его энергетической книги об „Историческом взгляде на природу“[24], каковую книгу штудировал в бытность мою в Сибири» (47, 141).

О философских занятиях Ленина в Сибири мы знаем как из его писем, так и из воспоминаний о нем – в частности Крупской и Ленгника. Н.К. Крупская свидетельствовала, что «философия для Владимира Ильича была тоже орудием борьбы, и еще в Сибири он чрезвычайно много занимался вопросами философии… Он придавал занятиям по философии чрезвычайно большое значение. Ему приходилось спорить с т. Ленгником по некоторым философским вопросам, и он тогда подчеркивал, что философия нужна для того, чтобы найти правильный подход к оценке всех явлений»[25].

Ф.В. Ленгник в статье «Письма В.И. Ленина по вопросам философии, писанные мне в 1898 – 1899 годах», вспоминал: «В сибирской ссылке я стал интересоваться вопросами философии и, между прочим, также философией Юма и Канта… Владимир Ильич, вероятно от товарищей, узнал об этих моих увлечениях, и у нас с ним завязалась чрезвычайно оживленная переписка по философским вопросам. Я старался его обратить в свою веру, излагая ему поэтическую красоту кантовской „Критики практического разума“, а иногда ударялся в крайний скептицизм, опираясь на Юма и его блестящего ученика Шопенгауэра, который тоже привлек мое скучающее в ссылке внимание. В своих ответных письмах Владимир Ильич, насколько я помню, очень деликатно, но и вполне определенно выступил решительным противником и юмовского скептицизма и кантовского идеализма, противопоставляя им жизнерадостную философию Маркса и Энгельса… Через несколько уже писем Владимира Ильича я был поколеблен до самого основания. Я бросил своих идеалистических философов и устремился к изучению философии марксизма, для которой мои увлечения были уже далеким-далеким прошлым. „Анти-Дюринг“ стал моей настольной книгой…»[26]

В сибирской ссылке Ленин начал изучать и Гегеля[27].

Итак, уже в 90-х годах, в Сибири, Ленин обратил внимание на одно из первых философских сочинений Богданова («штудировал» его), причем выраженная в нем позиция Богданова, как оценил ее Ленин впоследствии, «была лишь переходом к другим философским взглядам» (47, 141).

В неопубликованной статье «А.А. Богданов (Малиновский) как мыслитель. 1873 – 1928» (1928) один из его философских сподвижников, В.А. Базаров, свидетельствовал: «Философские работы Богданова не встретили в среде русской социал-демократии того единодушного признания, каким пользовался его труд по политической экономии. Правда, Ленин, находившийся в момент опубликования „Основных элементов“ в Сибири, отнесся к этой книге очень положительно и горячо рекомендовал ее своим товарищам по ссылке. Но зато Плеханов, философский авторитет которого стоял очень высоко в глазах огромного большинства русских революционных марксистов, сразу же отметил принципиальные расхождения между своим пониманием учения Маркса и той интерпретацией, которую дал историческому материализму А. Богданов».

В действительности, конечно, дело обстояло не совсем так, как изображал его Базаров. Но в этом его свидетельстве зафиксирована, хотя и в превратной форме, довольно сложная ситуация внутри российской социал-демократии «по поводу» взглядов и произведений Богданова.

В 1898 году Ленин выступил в журнале «Мир божий» (№ 4) с положительной рецензией на богдановскиий «Краткий курс экономической науки» (1897) (см. 4, 35 – 43). Год с лишним спустя в письме к Д.И. Ульянову (20 июня 1899 года), одобрительно оценивая выступление Плеханова против Бернштейна, Ленин писал о том, что его заинтересовала книга Богданова «Основные элементы исторического воззрения на природу», а вот рецензия на нее в журнале «Начало» написана, по его словам, «крайне вздорно, с важничающими фразами и с умолчанием о существе дела» (55, 166). 27 июня 1899 года, делясь с А.Н. Потресовым своими впечатлениями о новейших философских веяниях в русской литературе и в этой связи давая довольно резкую оценку неокантианству, Ленин пишет: «По тому же вопросу крайне заинтересовала меня рецензия в № 5 „Начала“… на книгу Богданова. Не понимаю, как мог я пропустить объявление о выходе этой книги. Выписал ее только теперь. Я уже по первой книге Богданова заподозрил мониста, а заглавие и содержание второй книги усиливают мои подозрения. И как же неприлично-бессодержательна и неприлично-надменна эта рецензия! Ни слова по существу и… выговор за игнорирование кантианства, хотя из слов самого рецензента видно, что Богданов не игнорирует кантианства, а отвергает его, стоя на иной точке зрения в философии…» (46, 31).

В 1902 году, уже находясь за границей, Ленин интересуется философскими спорами среди ссыльных в Вологде, в которых участвует и Богданов. 18 февраля он пишет Л.И. Аксельрод: «Из Вологды (где сидят Бердяев и Богданов) сообщают, что ссыльные там усердно спорят о философии и Бердяев, как наиболее знающий, „побеждает“, по-видимому» (46, 171). Но об этом мы расскажем чуть позже.

А пока обратимся вновь к ленинскому письму Горькому от 25 февраля 1908 года. Ленин пишет, что в период совместной работы с Плехановым они не раз беседовали о Богданове: «Плеханов разъяснял мне ошибочность взглядов Богданова, но считал это уклонение отнюдь не отчаянно большим» (47, 141). Плеханов смотрел на Богданова как на союзника в борьбе с ревизионизмом (Ленин имеет в виду конечно же неокантианский ревизионизм Бердяева, Булгакова, Струве и им подобных), но союзника, ошибающегося постольку, поскольку в философии он идет за Оствальдом и далее за Махом.

Известно, что наиболее тесная совместная деятельность Ленина и Плеханова относится к периоду 1900 – 1903 годов. В это время они были заняты подготовкой II съезда партии, налаживанием и изданием газеты «Искра». По сохранившимся письмам Плеханова к мюнхенской части редакции «Искры», т.е. фактически к Ленину, видно, что в конце 1901 года у издателей «Искры» было намерение печатно откликнуться на одну из книг Богданова[28].

В примечаниях к этим письмам редакция Ленинского сборника III писала, что речь шла о книге Богданова «Основные элементы исторического взгляда на природу» (Спб., 1899)[29]. Однако скорее всего имелась в виду другая книга Богданова, проникнутая уже в значительной степени махистскими идеями, а именно «Познание с исторической точки зрения» (Спб., 1901).

Весьма маловероятно, чтобы редакция «Искры» в конце 1901 года имела намерение рецензировать работу Богданова 1899 года, когда уже вышла новая его книга, еще осенью 1901 года ставшая достоянием русской читающей публики. Так, в октябрьской книжке «Русской мысли» была опубликована (кстати говоря, весьма едкая) рецензия на эту книгу. В рецензии, в частности, говорилось: «Самой характерной особенностью книги А. Богданова служит то, что он распространяет энергетический метод на все сферы опыта, в том числе и на область сознания во всех его проявлениях – как элементарных, так и очень сложных…» Отмечая, что по отношению к Авенариусу и Рилю Богданов занимает критическую позицию и всячески подчеркивает свой антидуализм, рецензент заключал: «Во всяком случае, книга г. Богданова является продуктом вполне последовательного мировоззрения – но предпосылки ее очень спорны и шатки»[30].

Плеханов в вышеуказанных письмах оценивал философию Богданова как «решительное отрицание материализма»[31]. Между тем его «Основные элементы исторического взгляда на природу», по авторитетным словам Ленина, еще не были идеалистическим произведением (18, 53, 243). Так что, по-видимому, речь у Плеханова шла именно о книге Богданова, изданной в 1901 году.

Известно, что первоначально рецензию на работу Богданова должна была написать Л.И. Аксельрод[32], уже имевшая некоторый опыт выступлений по философским вопросам[33].

Однако случилось так, что за подготовку рецензии взялся сам Плеханов. 16 ноября 1901 года он писал в Мюнхен: «А с рецензией Л.И. Аксельрод о книге Богданова вышла путаница. Я написал ей на днях письмо с просьбой прислать мне рецензию: Вы, мол, наверное уже написали ее (книга давно уже ей послана). А она отвечает: „товарищ Берг [Мартов] и Фрей [Ленин] сказали мне в Цюрихе, что ранее января… рецензия не понадобится. А теперь у меня умер отец, я расстроена и взяться за рецензию не смогу раньше недели“. Тогда я немедленно затребовал книгу и получил ее. Теперь сажусь ее читать. Это дело двух, самое большее трех дней. В два дня, по окончании чтения, рецензия будет написана. Хотите ли Вы этого? Иначе сказать: дорожите ли Вы этой рецензией и не поздно ли? Если – дорожите, и если не поздно, то пишите сейчас же. В ожидании Вашего ответа я буду читать книгу Богданова. Если Вы напишете, что рецензии писать не надо, то я опять перейду к работе над программой, за которую я уже взялся. Решайте, как мне поступить»[34].

Вскоре, убедившись в антиматериалистической направленности работы Богданова, Плеханов пришел к выводу, что «заметкой дело не обойдется» и что задача отстаивания материализма требует написания о Богданове «целой статьи»[35]. По каким-то причинам это намерение Плеханова оказалось неосуществленным.

4. «Новая разновидность ревизионизма»

Между тем идеи махизма получали среди социал-демократов все большее распространение.

Об этом свидетельствовали, в частности, и сведения, доходившие из Вологды. Там в 1902 – 1904 годах развернулась острая полемика по философским вопросам между ссыльными социал-демократами и бывшим «легальным марксистом» Бердяевым. При этом со стороны Богданова, Луначарского[36] и некоторых других социал-демократов полемика велась с использованием аргументов, заимствованных из философии Маха и Авенариуса. Именно эмпириокритическая философия представлялась им самой научной, и только на ее основе, по их мнению, можно было вести борьбу против засилья религиозной идеологии.

Член Вологодской социал-демократической организации И.Е. Ермолаев (Вологжанин) в своих воспоминаниях отмечал, что Луначарский успешно воевал в Вологде с Бердяевым и его последователями: «Помню, что после одного блестящего диспута Анатолий Васильевич, оперировавший против идеалистов идеями знаменитого философа Э. Маха, эффектно закончил свою речь шутливой фразой: „Единым Махом – семерых побивахом“»[37].

Будучи в вологодской ссылке, Луначарский подготовил книги: «Р. Авенариус. Критика чистого опыта в популярном изложении А. Луначарского» (М., 1905), «Очерки критические и полемические» (1905), а также опубликовал статьи: «К вопросу о познании. Теория познания» («Русская мысль», 1903, № 3), «Идеалист и позитивист как психологические типы» («Правда», 1904, № 1), «Метаморфоза одного мыслителя» (там же, № 3, 5, 6) и др.

В неопубликованном письме В.Г. Сорину о своем пребывании в Вологодской ссылке в 1901 – 1904 годах Богданов писал, что вскоре после его приезда туда «выступил с философским докладом в духе критического позитивизма С.А. Суворов[38], работавший там в статистике. Бердяев ему оппонировал, я Суворова поддерживал. Затем я сделал ряд докладов об историческом материализме (большая часть была в журналах, а потом в сборнике „Из психологии общества“)».

Действительно, в эти годы Богданов опубликовал ряд статей и рецензий, содержащих критику идеологов движения от «легального марксизма» к религиозному мистицизму. Так, в статье «Отзвуки минувшего», анализируя сборник статей С.Н. Булгакова «От марксизма к идеализму» (1903), Богданов писал: «Между теоретическим убеждением и верою существует глубокое принципиальное различие… Разница тут не просто количественная, а „качественная“, и заключается она в том, что вера есть дело не только познания, но также воли, и даже главным образом воли. Теоретическое убеждение говорит: на основании таких-то фактов и доказательств, я думаю так-то; вера говорит: мне не важны ни факты, ни доказательства – я чувствую, что это так»[39].

В первые годы XX века Богдановым были написаны проникнутые духом эмпириокритицизма статьи: «Что такое идеализм?» (Образование, 1901, XII), «Развитие жизни» (там же, 1902, III, IV, V), «Авторитарное мышление» (там же, 1903, IV, V, VI), «О проблемах идеализма» (там же, 1903, III), «В поле зрения» (там же, 1903, XI), «Отзвуки минувшего» (там же, 1904, I), «О пользе знания» (Правда, 1904, I), «Философский кошмар» (там же, 1904, IV), книга «Из психологии общества» (Спб., 1904).

Именно в это время была создана и первая часть его основного философского труда – «Эмпириомонизм». «Эмпириокритицизм, – писал Богданов, – есть современная форма позитивизма, развившаяся на почве новейших методов естествознания, с одной стороны, новейших форм философской критики – с другой. Это философское течение нашло себе самых видных выразителей в Эрнсте Махе и Рихарде Авенариусе, из которых первый формулировал его с особенной ясностью и прозрачностью, второй – с особенной полнотой и точностью. Оно привлекает к себе все больше сторонников среди молодых представителей науки и философии, как на кафедре, так и вне ее оно оказывает все большее влияние на научное и философское развитие нашего времени. Эту возрастающую силу и это возрастающее влияние признают даже противники эмпириокритицизма»[40]. По Богданову, эмпириокритицизм является «глубоко прогрессивным» течением и представляет собой «мировоззрение, с одной стороны – глубоко обоснованное на приобретениях современной науки, с другой стороны – очень увлекательное по своей простоте и ясности. Оно с трудом укладывается в рамки обычных философских определений»[41].

Важнейшим аргументом русских махистов за эмпириокритицизм явилось их мнение о том, что в ряде принципиальных вопросов марксизм и махизм сходятся. «Там, где Мах обрисовывает связь познания с социально-трудовым процессом, – писал Богданов, – совпадение его взглядов с идеями Маркса становится порой прямо поразительным»[42].

И это не случайное высказывание, а вполне отчетливое убеждение. В 1904 году Богданов писал:

«За последние полвека на сцену выступили две новые философские школы, связанные с именами К. Маркса и Э. Маха. Философы-„специалисты“, с высоты своих сверхгималайских абстракций, просто не замечают этих школ, но здесь внизу они растут и крепнут и завоевывают все больше влияния на умы земных людей, особенно первая. Хотя даже вожди этих школ иногда позволяли себе пококетничать со старой схоластикой, но одна из характернейших черт их обеих заключается в том, что они создали возможность чрезвычайно простой и „популярной“ постановки „трудных“ проблем философии, а некоторые, и притом из самых „труднейших“ проблем, торжественно упразднили за доказанной их бессмысленностью. Естественно, что обе школы вынуждены были объявить жестокую войну всякой схоластической китайщине, каковую войну они и ведут весьма энергично, но пока отдельно одна от другой.

Я имею честь принадлежать к первой из этих философских школ, но, работая в ее направлении, стремлюсь, подобно некоторым моим товарищам, гармонически ввести в идейное содержание этой школы все, что есть жизнеспособного в идеях другой школы»[43].

Широкая пропаганда идей махизма социал-демократами, доказывавшими их совместимость с марксизмом, более того – необходимость дополнения социологии Маркса гносеологией Маха и Авенариуса, все более растущая популярность Богданова[44], Луначарского и других философов-махистов, выступавших как бы от имени революционной социал-демократии, не могли не беспокоить Ленина.

Представляется вполне достоверным свидетельство Л.И. Аксельрод о том, что всего лишь полтора года спустя после описанного случая с нереализованным намерением критики Богданова на страницах «Искры», а именно в первой половине 1903 года, В.И. Ленин говорил ей о необходимости публичной критики философских взглядов Богданова. В ноябре 1904 года Аксельрод писала: «Приблизительно года полтора тому назад Ленин обратился ко мне с предложением выступить против новой „критики“ марксовой теории, выразившейся в сочинениях г. Богданова. Совершенно справедливо усматривая в сочетании эмпириокритицизма с материалистическим объяснением истории новую разновидность буржуазно-„критических“ стремлений, Ленин энергично настаивал на том, чтобы я немедленно занялась оценкой этого течения. Он говорил мне при этом, что он обращался с этим предложением к Плеханову, но что Плеханов, вполне разделяя необходимость такой работы, тем не менее, отказался от нее вследствие более насущных и более неотлагательных партийных занятий»[45].

Действительно, весной – летом 1903 года Ленин и Плеханов активно обсуждали вопрос о необходимости выступления против махистского ревизионизма. В письме Горькому от 25 февраля 1908 года Ленин свидетельствовал: «Превосходно помню, что летом 1903 года мы с Плехановым от имени редакции „Зари“ беседовали с делегатом от редакции „Очерков реалистического мировоззрения“ в Женеве, причем согласились сотрудничать, я – по аграрному вопросу, Плеханов по философии против Маха. Выступление свое против Маха Плеханов ставил условием сотрудничества, – каковое условие делегат редакции „Очерков“ вполне принимал» (47, 141 – 142)[46].

Вероятно, об участии в этом же сборнике Плеханов писал Аксельрод в апреле 1903 года: «…мы хотим, чтобы они напечатали в сборнике статью против эмпириокритицизма, и мы надеемся, что эту статью напишете Вы. Если редакция согласится ее напечатать, мы будем участвовать в сборнике, если же нет – мы откажемся. Это условие мы вчера написали в Россию и ждем ответа»[47]. «Для легального сборника надо поскорее написать о Махе»[48], – напоминал Плеханов Аксельрод несколько месяцев спустя.

Как бы то ни было, но ни Плеханов, ни Аксельрод так и не выступили тогда, в 1901 – 1903 годах, с критикой махистского ревизионизма Богданова.

На сессии Института философии Коммунистической академии, посвященной 25-летию со времени выхода в свет «Материализма и эмпириокритицизма», Л.И. Аксельрод вспоминала: «Еще в 1901 г. мне Плеханов прислал книгу Богданова с предложением написать рецензию, но разные обстоятельства мне помешали это сделать. В 1903 г., когда действительно богдановская теория начала распространяться, Ленин и Плеханов волновались по этому поводу. Ленин в 1903 г. перед II съездом был в Берне и прожил там недели две… Мы встречались с ним каждый день, очень много беседовали о значении философии, и Ленин действительно уделял большое внимание философским спорам, понимая всю угрозу, которая идет со стороны философской ревизии, и просил меня тогда написать статью против Богданова. До такой степени был он заинтересован, что я вспоминаю – это сейчас совершенно передо мной, когда я провожала Ленина на вокзал, он, уже стоя на площадке вагона, сказал: „Любовь Исааковна, не забудьте написать о Богданове“. И я написала статью „Новая разновидность ревизионизма“»[49].

Написать-то написала, но лишь года полтора спустя. И опубликовала в меньшевистской «Искре» (№ 77, 1904, 5 ноября), где и сообщила о ленинском предложении дать критику Богданова[50].

Публикация этого свидетельства имела вполне определенную политическую цель: в это время в партии началась борьба между большевистской и меньшевистской фракциями, и Аксельрод, выступившая против Богданова прямо по поручению Плеханова и с его одобрения, своим заявлением о Ленине как противнике идей Богданова стремилась поколебать или даже расколоть ряды большевиков. Плеханов и его сторонники, обращаясь в конце 1904 года к критике Богданова, преследовали прежде всего узкофракционный интерес: его философские воззрения они рассматривали как выражение ревизионизма большевиков.

Как явствует из неопубликованных писем Л.И. Аксельрод того времени, она относилась к Богданову резко отрицательно. В конце 1903 года она писала сестре И.И. Аксельрод из Женевы: «Был здесь литератор, философ, так сказать, Богданов. Я с ним познакомилась у Г.В. [Плеханова]. Проспорили весь вечер о философии Маха. Впрочем, он нам мало давал возможности высказываться. Все время сам говорил, с удовольствием себя слушал, то говорил дерзости, то унижался и никак не мог ни кончить, ни уйти. Произвел впечатление современного сумасшедшего». Не менее критически Л.И. Аксельрод была настроена и к Ленину, но тут играла роль уже не столько личная неприязнь, сколько политические соображения. В одном из писем начала 1904 года она замечает: «Г.В. по-прежнему очень мучается. Он себе, видно, простить не может ошибки, которую сделал на съезде, когда примкнул к Ленину».

Осенью 1904 года Л.И. Аксельрод принимается за статью о Богданове, предполагая поместить ее в «Искре»: «Трудно мне ее писать. Надо объяснить публике все ей неизвестное сразу, произвести критику и все это в одном фельетоне». Вернувшись с собрания редакции меньшевистской «Искры», на котором обсуждался вопрос о том, помещать ли эту статью в газете (ноябрь 1904 года), Аксельрод сообщает сестре: «Мартов, В.И. [Засулич] были против. Старовер [А.Н. Потресов] помалкивал, Дан был против, но не решительно, улыбаясь и посматривая на Г.В., как он, очень ли разозлится. Г.В. волновался страшно, а я, как подобает случаю, философски молчала, только раз ответила Мартову, когда он коснулся моей статьи по существу… Статья написана ясно, просто и она по существу вовсе не философская, а социологическая. Но эти люди так далеки от теории, что [для них] всякая мысль есть философия, а философия не для „Искры“, конечно. Тупоумная и застывшая среда, да к тому же нет у них ни марксизма, ни социализма[51]. Вопрос о статье остался этим собранием не решенным. Завтра будет собрание редакции. Г.В. думает энергично настаивать».

Но когда Плеханов и его окружение узнали, что «Ленин вступает в союз с Богдановым», положение дел резко изменилось. В одном из писем Аксельрод, сообщая, что ее статья вскоре будет напечатана, откровенно объяснила основу такого благоприятного для нее решения: «Представители ЦК просили Г.В. о том, чтобы была написана статья против теории Богданова. Он меня поэтому и просил написать… Словом, статья необходима в политическом смысле именно сейчас».

5. «Блок»

Сущность «блока» с Богдановым была охарактеризована самим Лениным в его письме к Горькому от 25 февраля 1908 года: «Летом и осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Богдановым, как беки, и заключили тот молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок, который просуществовал все время революции и дал нам возможность совместно провести в революцию ту тактику революционной социал-демократии (= большевизма), которая, по моему глубочайшему убеждению, была единственно правильной» (47, 142).

В истории нашей партии, в истории пролетарского движения, даже в истории марксизма вообще этот «блок» представляет собой явление в своем роде уникальное и достойное внимания.

Летом 1904 года Ленин привлекает Богданова к работе в большевистских органах. 16 (29) июня 1904 года М.Н. Лядов по поручению Ленина уведомляет редакцию «Искры», что Рядовой (т.е. Богданов) является членом партии[52]. Начиная с этого времени и вплоть до лета 1909 года, на протяжении пяти лет, Богданов – один из активных функционеров большевистской фракции.

В конце июля – начале августа 1904 года он участвует в совещании 22-х большевиков (в окрестностях Женевы), на котором было принято написанное Лениным обращение «К партии», ставшее для большевиков программой борьбы за созыв III съезда партии (9, 13 – 21, 557). Вскоре Богданов вводится в бюро комитетов большинства[53].

Несколько позже Ленин привлекает к сотрудничеству и Луначарского (не исключено, что Богданов, участвовавший в августовском совещании большевиков, способствовал переходу Луначарского на их позиции)[54]. Первая встреча Ленина и Луначарского произошла 4 декабря 1904 года[55]. 29 ноября (12 декабря) Луначарский участвует в совещании, решавшем вопрос об издании большевистской газеты «Вперед»; он входит в состав ее редакции[56]. 11 (24) декабря Ленин присутствует на реферате Луначарского[57]. Вместе с Лениным Луначарский сотрудничает в нелегальных органах «Вперед» (январь – май 1905 года) и «Пролетарий», в легальных изданиях «Новая жизнь», «Вестник жизни», «Волна», «Новый луч» (в последних двух участвовал также и Горький), «Эхо», «Радуга». В «Радуге», издававшейся в Женеве (июнь 1907 года – февраль 1908 года; вышло четыре номера), помимо Ленина и Луначарского сотрудничали Богданов, Рожков, Кнунянц и другие.

Н.К. Крупская писала впоследствии о большом значении для партии самого факта привлечения Луначарского к работе в большевистских органах: «Приехал в Женеву товарищ, который встал рядом с Владимиром Ильичем и с небольшой тогда группой большевиков-ленинцев и весь свой талант, все свои силы отдавал на борьбу за правильную марксистскую линию, на борьбу против меньшевизма»[58]. А тогда, в конце 1904 – начале 1905 года, она отмечала, как этот факт подействовал на Ленина: «Старик ожил и помолодел за последние дни»; «Старик ожил и стал работать вовсю. Воинов [Луначарский] тоже молодчага, работать здоров, отдался весь делу»[59].

В статье «Воспоминания из революционного прошлого» Луначарский писал: «Моя философия революции иной раз вызывала у Ленина известную досаду, и наши работы – я говорю о группе: Богданов, Базаров, Суворов, я и некоторые другие – действительно ему не нравились. Однако он чувствовал, что группа наша, ушедшая от близкой ему плехановской ортодоксии в философии, в то же время обеими ногами стоит на настоящей непримиримой и отчетливой пролетарской позиции в политике. Союз, уже состоявшийся между ним и Богдановым, скреплен был также и со мной… На 3-м же съезде окончательно выяснилась возможность длительного союза между Лениным и Богдановым…»[60]

Политическая тактика Ленина вполне оправдала себя: об этом свидетельствуют активная публицистическая деятельность Луначарского на страницах большевистских газет «Вперед», «Новая жизнь» и «Пролетарий», его выступления с поддержкой ленинской линии на партийных съездах, большая практическая работа Богданова по организации революционного движения в период 1905 года[61].

На III съезде партии (апрель – май 1905 года) были заслушаны и обсуждены доклады о восстании: Луначарского, осветившего теоретическую сторону проблемы, и Богданова, остановившегося на практических вопросах[62]. «Владимир Ильич, – вспоминал впоследствии Луначарский, – дал мне все основные тезисы доклада… Я в моей речи исходил из самых точных и подробных указаний Владимира Ильича»[63].

Вместе с Лениным Богданов участвовал в совещании ЦК РСДРП, состоявшемся в ноябре (декабре) 1905 года в Петербурге, где обсуждались вопросы вооруженного восстания и укрепления состава редакции газеты «Новая жизнь». В начале 1906 года по предложению Ленина в редакцию органа объединенного ЦК РСДРП газеты «Партийные известия» наряду с В.В. Воровским были направлены В.А. Базаров и А.В. Луначарский.

На IV съезде партии (апрель – май 1906 года) Луначарский также выступил на стороне Ленина и резко высмеял доводы Плеханова, пытавшегося представить дело таким образом, будто «победа ленинизма означала бы принижение марксистской мысли, забвение марксистских традиций, торжество утопизма и революционной фразы…»[64].

Многочисленные документы свидетельствуют об искренней поддержке Луначарским позиции Ленина по всем главным вопросам партийно-политической борьбы того времени. Так, в одном из писем к Ленину (относящемся к июлю – августу 1905 года) он писал: «Плеханову готовлю ха-арошенькую отповедь. В пределах сыновнего почтения, разумеется»[65]. В другом письме Ленину (август 1905 года) Луначарский высказывал пожелание: «Написать вместе с Вами ответ меньшевикам я хотел бы»[66]. Он высоко оценил работу Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции».

В мае 1907 года Богданов был одним из организаторов V съезда партии, а в августе того же года Луначарский вместе с Лениным участвовал как представитель большевиков в работе VII Международного социалистического конгресса II Интернационала в Штутгарте и выступил с докладом об отношении партии к профсоюзам.

В письме к Луначарскому от 13 января 1908 года, приглашая его сотрудничать в «Пролетарии», Ленин с похвалой отозвался о рукописи его брошюры об отношениях профсоюзов и партии (47, 120 – 121).

Таким образом, совместная практическая работа по подготовке первой русской революции и участие в ней, публицистическая деятельность, направленная на борьбу с оппортунизмом меньшевиков, – вот что составляло основное содержание «блока», о котором писал Ленин.

Заключение Лениным политического союза с Богдановым, конечно, не означало свертывания критики философского ревизионизма, хотя, по словам самого Ленина, «философией заниматься в горячке революции приходилось мало» (47, 142). Тем не менее Ленин не переставал интересоваться этой стороной жизни партии.

В своей книге «Встречи с В.И. Лениным» (Нью-Йорк, 1953) бывший меньшевик Н. Валентинов – один из тех, кого Ленин подверг разгромной критике в работе «Материализм и эмпириокритицизм», – свидетельствует, что в беседе с ним в феврале 1904 года Ленин резко отозвался о его махистских взглядах, а некоторое время спустя, еще будучи в Женеве (следовательно, ранее 25 июня), передал ему одиннадцать страниц, в которых были «в зародыше заключены все главные положения книги Ленина „Материализм и эмпириокритицизм“»[67].

Если этот факт действительно имел место, то, очевидно, уже в первой половине 1904 года Ленин сделал первый набросок критики махистского философского ревизионизма. К сожалению, эти ленинские тезисы до сих пор не разысканы (если, разумеется, они вообще существовали).

Обратим, однако, внимание на интересное хронологическое совпадение. В 1908 году Ленин писал Горькому о Богданове: «Лично познакомился я с ним в 1904 году, причем мы сразу презентовали друг другу: я – „Шаги“[68], он – одну свою тогдашнюю философскую работу. И я тотчас же (весной или в начале лета 1904 г.) писал ему из Женевы в Париж, что он меня своими писаниями сугубо разубеждает в правильности своих взглядов и сугубо убеждает в правильности взглядов Плеханова» (47, 141). Ленин ведет здесь речь, по-видимому, о первом выпуске богдановского «Эмпириомонизма». Упомянутое им письмо к Богданову неизвестно, но датировка его – май или июнь 1904 года[69] – позволяет предположить, что «одиннадцать страниц», которые Ленин якобы передал Валентинову примерно в то же время, каким-то образом отражают и ленинские впечатления от этой богдановской книги[70].

Что же касается «молчаливого» устранения философии, о котором говорится в письме Ленина Горькому, то эти слова означают соглашение об исключении философской полемики между большевиками на страницах партийных изданий. Вот как писал об этом В.Д. Бонч-Бруевич в своих «Женевских воспоминаниях»: «Владимир Ильич, привлекая Богданова, определенно всем нам говорил, что мы должны твердо помнить, что с философией Богданова мы не согласны, что надо воздерживаться не только вступать в споры, но даже говорить с Александром Александровичем на эти темы, о чем ему так и сказать наперед, чтобы не могла возникнуть полемика на этой почве, когда вся энергия должна была быть направлена на внутрипартийные вопросы и на постоянно возникавшие все новые и новые вопросы революционной борьбы… Когда вопрос об А.А. Богданове впервые обсуждался в нашей женевской большевистской группе, стоявшей в центре всего тогдашнего нашего движения за границей, было решено, по предложению Владимира Ильича, ни его, Богданова, ни других, более или менее с ним солидарных в философских вопросах, товарищей отнюдь не отталкивать, так как во всех остальных вопросах в то время они шли совершенно в ногу с большевистской фракцией социал-демократической партии, но философских споров с ними не затевать»[71]. И далее: «Мне было поручено заявить А.А. Богданову напрямки… что наша фракция не приемлет его философских воззрений, но что мы с ним охотно будем работать и принимаем его в свою среду, раз он согласен с нашей большевистской точкой зрения по вопросам съездовской полемики, но – „минус его философия“. По философским вопросам мы условились, что он никаких споров поднимать не будет, а равно и выступать на собраниях с изложением своей философской системы, или участвовать в устной, или в печатной полемике, по этим вопросам, тем более в партийной прессе, и что для этих философских вопросов страницы нашей партийной печати будут совершенно закрыты. А.А. Богданов вполне принял эту нашу точку зрения и выполнил в то время все взятые на себя обязательства пунктуально честно, никогда не поднимая разговоров об эмпириокритицизме даже в частных беседах между нами»[72].

Ленинское отрицательное отношение к махизму ясно сказывалось, в частности, в том внимании, с которым он следил за тем, как бы критика со стороны Луначарского и Богданова по адресу меньшевизма Плеханова не перерастала в критику в общем верных его позиций в области философии.

6. «В такой момент залезать специально в философию!?»

В выступлениях меньшевиков в период 1904 – 1907 годов многократно делались попытки опорочить Ленина заявлениями о его якобы «равнодушном» отношении к философскому ревизионизму или даже о его склонности к богдановской философии[73].

Характерны в этом отношении обвинения, выдвигавшиеся в то время по адресу Ленина Плехановым.

В апреле 1905 года, еще до главных событий революции, в статье «К вопросу о захвате власти» («Искра», № 96) Плеханов, вступая в полемику с ленинской газетой «Вперед», пытался скомпрометировать политическую позицию большевиков указанием на тот факт, что среди сподвижников Ленина находятся сторонники и пропагандисты махистской философии. Утверждая, что Маркс и Энгельс осудили бы тактику газеты «Вперед» и одобрили бы тактику меньшевистской «Искры» и что критика «Искры» со стороны большевиков будто бы неминуемо приводит их к критике Маркса, Плеханов писал: «Приступайте же, г.г. „впередовцы“, к вашим критическим упражнениям… Начинайте „благословясь“, и да помогут вам всевозможные Махи и Авенариусы!..»[74]

На этот выпад Ленин ответил на III съезде партии в «Докладе об участии социал-демократии во временном революционном правительстве»: «Плеханов говорит… что „Вперед“ будто бы хочет критиковать Маркса. Так ли это?.. Не имея возможности доказать, что „Вперед“ хочет „критиковать“ Маркса, Плеханов за уши притаскивает Маха и Авенариуса. Я решительно недоумеваю, какое отношение имеют эти писатели, к которым я не чувствую ни малейшей симпатии, к вопросу о социальной революции. Они писали об индивидуальной и социальной организации опыта, или что-то в этом роде, но, право, не размышляли о демократической диктатуре… Или, может быть, дела у Плеханова обстоят так, что приходится ни к селу, ни к городу создавать себе мишень из Маха и Авенариуса» (10, 133 – 134).

В статье «О временном революционном правительстве» (июнь 1905 года) Ленин писал: «Плеханов старается навязать „Вперед“ и желание „критиковать“ Маркса и точку зрения Маха и Авенариуса. Это покушение его вызывает у нас лишь улыбку: должно быть, плоха позиция Плеханова, если он не может найти себе мишени из действительных утверждений „Вперед“ и должен выдумывать мишень из сюжетов, совершенно посторонних и газете „Вперед“ и рассматриваемому вопросу» (10, 239 – 240)[75].

1 августа 1905 года Ленин писал Луначарскому из Женевы: «Посылаю Вам новую брошюру Плеханова. Как мелки его выходки и „уколы“ против махистов! Для меня они тем досаднее, что, по существу, критика Маха мне кажется у Плеханова верной. Думаю написать статейку: „Новое выступление Г. Плеханова“» (47,51).

В этом письме Ленин имел в виду второе издание брошюры: Энгельс Ф. Людвиг Фейербах. Перевод с немецкого Г. Плеханова. С двумя приложениями, с новыми объяснительными примечаниями и с новым предисловием переводчика. Женева, 1905. В своем предисловии к этой брошюре Плеханов упрекал русских последователей Маха в незнании и непонимании философии марксизма[76].

Как видим, Ленин собирался сам откликнуться на предисловие Плеханова, но так и не сделал этого.

В № 2 «Дневника социал-демократа» (август 1905 года), вновь указывая на факт наличия среди большевиков сторонников махизма, Плеханов в статье «Выбранные места из переписки с друзьями» опять попытался обвинить Ленина в «беззаботном» отношении к вопросам философии: «Я прекрасно знаю, что литературная группа „Вперед“ состояла не из одних только „критиков Маркса“. Мне очень хорошо известно, что в центре этой группы стоял Ленин, для которого Мах и Авенариус в самом деле – чуждые „сюжеты“. Но ведь для него чужды и все прочие философские „сюжеты“, ибо по части философии он всегда был совершенно беззаботен». Сползая на узкофракционную позицию, Плеханов всячески старался уколоть Ленина: «…как знать? – может быть, и сам марксист Ленин начал понемногу поддаваться влиянию окружающих его махистов. Что касается до меня, то признаюсь, что я… объяснял себе многочисленные промахи газет „Вперед“ и „Пролетарий“ именно этим вредным влиянием на „самого“ сгруппировавшихся вокруг него „критиков Маркса“»[77].

16 августа 1905 года Н.К. Крупская писала М.М. Литвинову из Женевы в Ригу: «Вчера вышел № 2 плехановского „Дневника“. Только было пробежала его. Весь номер наполнен руготней против Ленина… опять фигурируют Мах и Авенариус и т.п…»[78] В тот же день она сообщала в Томский комитет партии: «Брошюра („Дневник социал-демократа“, № 2. – А.В.) написана в архи-груборугательном тоне и главным образом все же направлена против Ленина, Маха и Авенариуса…»[79] 21 августа Крупская писала в Тифлисский комитет партии: «Вышел № 2 плехановского „Дневника социал-демократа“. Полон злобных выходок против Ленина… Утверждает, что Ленина испортили уже окружающие его последователи Маха и Авенариуса…»[80]

23 августа 1905 года В.В. Воровский писал Ленину: «Вообще вся его статья[81] – характерное плехановское гаерство: не возьму аргументом – совру аргумент; не удастся соврать – сострю; не удастся сострить – пущу инсинуацию. А этот намек на эмпириомонизм – автором и единственным литературным защитником его является Богданов – разве это не гнусность? Тьфу, как они все изгадились!»[82]

В одном из писем этого времени (между 15 и 19 августа 1905 года) Ленин сообщал Луначарскому о своем намерении засесть за ответ Плеханову: «Его надо разделать вовсю…» (47, 58).

В сохранившихся двух набросках работы Ленина «Плеханов и новая „Искра“»[83] затрагивался и философский аспект их разногласий. По поводу выдвигавшихся Плехановым обвинений в мнимой «беззаботности» по части философии, представлявшихся Ленину «ненужными придирками», «ненужными помехами выяснения вопроса», он замечал: «Contra[84] Ортодокс». Тут кроется, очевидно, то возражение, что именно он, Ленин, дал в свое время, а именно в 1903 году, Аксельрод (и она это в статье сама подтвердила) совет-поручение написать статью против Богданова.

Луначарский в письме Ленину (между 22 августа и 5 сентября 1905 года), извиняясь, что до сих пор не выслал окончания своих статей о массовой политической стачке для «Пролетария», объяснял это тем, что он теперь захвачен первой главой большой легальной статьи под заглавием «Философские предпосылки марксизма». «…Глава, о которой я говорю, – сообщал он, – называется: „Два материализма, или Дитцген против Бельтова“. Глава эта скоро будет окончена. Статья, кроме того, будет касаться и Богданова во второй главе: „Эмпириокритицизм и эмпириомонизм“… Вся эта очень трудная и очень увлекательная работа отнюдь не помешает моей работе в „Пролетарии“ и задуманным брошюрам»[85].

И далее: «Плеханов злится. Очевидно, боги решили погубить его, ибо отняли у него разум. С нетерпением жду Вашего ответа[86]. После него, быть может, я со своей стороны сделаю пару замечаний. О философии в нелегальной печати – ни гугу! Но в легальной – держитесь, почтенный метафизик-спинозист! Мы вас вашим же (и нашим, конечно) Энгельсом и учеником его Дитцгеном и собственными вашими ученическими противоречиями допечем!»[87]

А Ленин ответил на это (конец августа 1905 года): «Бросьте-ка Вы лучше пока ответ Плеханову: пусть этот обозлившийся доктринер лается себе. В такой момент залезать специально в философию!? Надо вовсю работать для с.-д. – не забывайте, что Вы ангажированы на все Ваше рабочее время» (47, 62)[88].

Заслуживает внимания следующее свидетельство В.Д. Бонч-Бруевича: «Владимир Ильич всегда тревожился от неблагополучия на этом нашем фронте[89]. Он, несмотря на то, что ни А.А. Богданов, ни после А.В. Луначарский, также увлекавшийся принципами авенариусовской философии, никогда не нарушали установленного условия[90] вплоть до второй их эмиграции, т.е. приблизительно до 1907 – 1908 гг., точно предчувствуя будущие бои и на этом философском фронте, время от времени подкреплял первоначальное решение беседами с авторитетными товарищами нашей женевской большевистской колонии, как бы стремясь через них контролировать и неусыпно наблюдать за настроениями в нашей среде и в этом отношении. Так, он вызывал к себе тов. М.С. Ольминского и П.Н. Лепешинского, беседовал с ними на тему неортодоксальности взглядов А.А. Богданова в философских вопросах и сугубо предупреждал их об этом, поручая следить за молодежью в этом отношении, направляя ее в чтении книг по тому пути, который мог только укрепить правильность философской марксистской мысли»[91].

7. «…Письмецо по философии…»

Ленин очень надеялся, что махисты из числа большевиков откажутся от своих ошибочных воззрений. Этого, однако, не происходило.

В 1906 году Ленин познакомился с третьей книгой богдановского «Эмпириомонизма». В предисловии автор в резкой форме объявлял открытую войну Плеханову, с порога отбрасывая его обвинения в отступлении от позиций материализма. «С Махом и эмпириокритицистами у тов. Бельтова упорное недоразумение, – писал Богданов, – он их считает идеалистами, а между тем с точки зрения его формулы это – строгие материалисты. Всякий из них скажет, что „дух“, т.е. высшие проявления человеческого сознания – результат долгой эволюции из низших форм, соответствующих понятию „природы“ у тов. Бельтова… Вообще, самая слабая сторона того критерия, который тов. Бельтов считает достаточным для определения „материалистичности“ философских взглядов, заключается в его смутности и расплывчатости. Понятия „природы“ и „духа“ настолько неопределенны, их антитеза может быть принята в таких различных смыслах, что строить на таком базисе основную характеристику мировоззрения совершенно невозможно; или уж надо заранее дать ясные и точные определения обоих понятий, чего тов. Бельтов не делает, и что чрезвычайно трудно выполнить в действительности»[92]. Далее Богданов указывал: «У Маха я многому научился; я думаю, что и тов. Бельтов мог бы узнать немало интересного от этого выдающегося ученого и мыслителя, великого разрушителя научных фетишей… Я не признаю ни тов. Бельтова, ни кого бы то ни было другого компетентным… решать вопрос об эклектизме и монизме моих взглядов»[93].

Ленин писал впоследствии Горькому, что, прочитав летом 1906 года третий выпуск «Эмпириомонизма» Богданова, «озлился и взбесился необычайно: для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским» (47, 142). Прочитав эту книгу, Ленин сразу же написал «объяснение в любви» Богданову – «письмецо по философии в размере трех тетрадок» с анализом его воззрений. «Выяснял я там ему, что я, конечно, рядовой марксист в философии, но что именно его ясные, популярные, превосходно написанные работы убеждают меня окончательно в его неправоте по существу и в правоте Плеханова. Сии тетрадочки показал я некоторым друзьям (Луначарскому в том числе) и подумывал было напечатать под заглавием: „Заметки рядового марксиста о философии“, но не собрался» (47, 142).

Кстати говоря, именно в это время начинают все серьезнее выявляться и некоторые признаки серьезного отхода Богданова от ленинской политической линии в революции, что было связано с его философским субъективизмом. Его «бойкотизм», его сектантская тактика все более выявляли свои отрицательные черты. Летом 1906 года в местечке Куоккала между Лениным и Богдановым имели место серьезные споры по вопросу об отношении фракции большевиков к Государственной думе.

Таким образом, эмпириомонизм Богданова начал обнаруживать и свои практические ошибочные следствия, выражавшиеся в недооценке легальных форм политической борьбы, в так называемом бойкотизме и отзовизме. А.В. Луначарский отмечал впоследствии в статье-некрологе «А.А. Богданов», что «типичнейшей чертой богдановского ума» было «почти фанатичное желание свести великое многообразие бытия к постоянно повторяющимся разновидностям немногих основных законов» и этот свойственный мышлению Богданова схематизм прямо сказался на его политической позиции. «Пока исторические пути связывали Богданова с Лениным, он был его поклонником и незаменимым помощником, но когда поражение революции 1905 года привело каждого из них к разным выводам, началась и стихийно выросла борьба. Огромным преимуществом Ленина, вообще обладавшего еще значительно большими, истинно-гениальными силами, было чутье жизни. За убедительностью своих схем Богданов гораздо меньше чувствовал пульс действительности»[94].

Однако в 1906 году «блок» между Лениным и Богдановым еще продолжал иметь место. Ленин сохранял надежду на преодоление разногласий с Богдановым.

Вместе с тем Ленина все больше начинают занимать философские проблемы. Еще в конце 1905 года в беседе со студентами Электротехнического института он затрагивает и проблемы марксистской философии[95]. В январе 1907 года он одобряет план П.Г. Дауге издать на русском языке сочинения И. Дицгена (первые тома вышли весной 1907 года)[96]. Примерно в это же время Ленин беседует в Куоккале по философским вопросам с Н.А. Рожковым[97]. В апреле Ленин пишет Дауге письмо по поводу его предисловия к брошюре американского социалиста Э. Унтермана «Антонио Лабриола и Иосиф Дицген. Опыт сравнения исторического и монистического материализма» (Спб., 1907)[98] и тогда же – предисловие к русскому переводу книги «Письма И.Ф. Беккера, И. Дицгена, Ф. Энгельса, К. Маркса и др. к Ф.А. Зорге и др.» (15, 229 – 249).

Говоря о большом интересе, который представляет данное предисловие, Крупская отмечала, что эта статья «написана в период, когда Ленин вновь стал усиленно заниматься философией в связи с разногласиями с Богдановым, когда вопросы диалектического материализма стали с особой остротой в центре его внимания»[99].