«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999

Исаак Уриелевич (Уриелиевич) Будовниц (1897–1963) — историк, редактор, издательский работник. Учился в рязанской гимназии (1914–1917). С сентября 1916 по апрель 1917 г. работал корректором в типографии Пинеса (Рязань), а в апреле — октябре 1917 г. — наборщиком типографии «Наше слово» (Москва). Переехав в Петроград, служил переводчиком Комиссариата по еврейским делам и секретарем журнала «В мастерской природы» (ноябрь 1917 — март 1919). Одновременно был слушателем петроградской Военно-медицинской академии (1917–1921) и студентом Института народного хозяйства (1917–1922). В марте 1919 г., прервав учебу, вступил добровольцем в ряды Красной армии, служил в санитарной части Губздрава, эвакопункте Варшавского вокзала, 4-м полку, в боях за Пулково был контужен. Демобилизовавшись в октябре 1922 г. и закончив обучение в институте, работал в «Красной газете» (1920–1932), в ленинградском отделении газеты «Правда» (1923–1926). Был корреспондентом, заместителем заведующего отделов советского строительства и информации редакции газеты «Известия» (май 1932 — январь 1937). В 1920–1930-е годы он опубликовал около 800 подписных статей и очерков, несколько книг и брошюр научного и научно-популярного характера, в том числе о проблемах сельского хозяйства, о Русском Севере, о Сванетии, Ярославле и т. д.

В декабре 1937 г. перешел на работу в Издательство АН СССР, до сентября 1938 г. был старшим редактором выпуска книг по общественным наукам. В этот период он, скорее всего, и познакомился с Д. С. Лихачевым.

В сентябре 1938 г. по приглашению Б. Д. Грекова стал ответственным секретарем «Исторических записок» Института истории АН СССР, в мае 1940 г. переведен на должность заведующего редакцией «История СССР»[8]. В 1941–1944 гг. находился в эвакуации в Альметьевском районе Татарской АССР. Вернувшись в Москву в марте 1944 г., возобновил работу в Институте истории, был редактором «Исторических записок» вплоть до выхода на пенсию в октябре 1958 г. 15 января 1945 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Русская публицистика XVI в.». Автор более 40 научных работ по истории общественно-политической мысли Руси XI–XVI вв., в их числе статьи «Идейное содержание „Слова о полку Игореве“» (Известия АН СССР. Отделение истории и философии. 1950. Т. 7. № 2. С. 147–158), «Идейная основа ранних народных сказаний о татарском иге» (ТОДРЛ. Т. XIV. С. 169–176), книги «Русская публицистика XVI в.» (ответственный редактор Б. Д. Греков, 1947), «Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI–XIV вв.)» (1960), «Словарь русской, украинской, белорусской письменности и литературы до XVIII века» (1962), «Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в XIV–XVI вв.» (1966) и др.

Будовниц был авторитетным редактором научной литературы, исключительно бережно относившимся к авторам и авторскому стилю. Под его редакторством вышли 10-й том ТОДРЛ (1954), монографии Б. Д. Грекова «Крестьяне на Руси», Л. В. Черепнина «Русские феодальные архивы XIV–XV веков» и др., ставшие классикой отечественной историографии[9].

В ОР РГБ сохранилось 72 письма Лихачева Будовницу[10], из которых для публикации в настоящем издании выбраны 23; также публикуются 2 письма Лихачева к И. В. Будовниц, 5 писем и 2 телеграммы Будовница Лихачеву[11].

1. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 25 ноября 1938 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

В последние дни в ленинградских институтах АН в связи с «событиями» в Издательстве неоднократно поминалось Ваше имя. Люди выражают надежду, что Вы вернетесь в Издательство[12].

«Движение» это за Вас — получило даже несколько экспансивные формы. Некий милый и бескорыстный чудак, который даже Вас ни разу не видел и которого Вы, по-видимому, не знаете — Яков Максимович Каплан[13], во время последнего приезда В. Л. Комарова[14] добился у него аудиенции и просил Комарова, чтобы Вас снова взяли в издательство. Каплан этот — необыкновенный Дон Кихот. Все это он проделал исключительно в интересах дела. Комаров (тепло относящийся к Каплану) обещал, что Вы будете работать в Изд[ательст]ве.

Завидую Вашей репутации.

Наш недоучка-семинарист Даев[15] мелкой дрожью дрожит за свою шкуру и ищет, на кого бы опереться. Даев ужом вьется перед некоторыми своими подчиненными, о которых он знает, что Комаров с ними здоровается за руку. Кстати, он будто бы получил какую-то нахлобучку из-за меня, но в чем она выражалась — не знаю.

Институтом литературы я доволен — главное, что «атмóсфера» — совсем иная[16].

Привет! Как поживает наш Яков Юльевич[17]? Тоже трясется?

Ваш Д. Лихачев 25/XI

2. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 1 июня 1947 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Плохо себя чувствовал в последнее время — болела язва двенадцатиперстной кишки (нарушил диету при переезде на дачу в Сестрорецк). Поэтому запоздал Вам с ответом. В прошлую субботу[18] получил № «Вопросов истории»[19] с рецензией на «Культуру Руси»[20] и тотчас же написал ответ[21], который послал Волгину[22], Городецкому[23] в ЦК и в редакцию с просьбой напечатать. В рецензии мне приписан безумный тезис о превосходстве др[евне]русск[ой] культуры над западноевропейской, мои фразы переделаны, вырваны из контекста, оборваны на запятой. Я это все вскрыл и показал невежество (элементарное невежество Тихомирова). Так как недобросовестность рецензента совершенно явная (в цитатах из меня заменяет одни слова другими и т. п.), то надеюсь, что редакция напечатает ответ, если же откажется, то обращусь с жалобой к Вавилову[24], так как Вавилов недавно в № 1 «Сов[етской] книги»[25] писал, что на недобросовестные отзывы ответы авторов должны печататься[26]. Ответ же мой имеет не только личный интерес, но и общественный, поскольку в моем ответе затронуты принципиальные вопросы (я пишу о том, как следует ставить вопрос об отставании русской культуры — при общем отставании были стороны, в которых Русь опережала З[ападную] Е[вропу] — образование централиз[ованного] гос[ударства], что является несомненно и фактом культуры).

Главы Еремина[27] в «И[стории] р[усской] л[итературы]»[28] неплохие, но неплохой была и редакция их. Прочтите же его статью о «Слове о полку Иг[ореве]»[29] («Слово» — написано в традициях византийского светского красноречия) и о «Пов[ести] вр[еменных] лет»[30]. Иоффе[31] когда-то прославился как формалист-загибщик[32] (книжка «Культура и стиль»[33] и др.). Человек он не умный, перепевал немцев (гл[авным] образом, Вёльфлина[34]). Очень рад за Д. Н. Альшица[35]. Он мне приятен и лично, и как молодой ученый с несомненным будущим. У него и боевые ордена[36], и хорошая научная школа (Приселков[37]). Держится скромно, много работает, не халтурит. Он аспирант в Публ[ичной] библиотеке[38]. Очень надеюсь, что из него выйдет специалист по летописанию. Гудзий[39] говорил мне, что Базилевич[40] помещает на мою «Культуру» хорошую рецензию в «Сов[етской] книге»[41]. То же делает в «Вестнике АН» Воронин[42]. Боюсь только не испугались бы в «В[естнике] АН» статьи Тихомирова. Кстати, в своем ответе упомянул, что издаваемые Тихомировым «отрывки»[43] для истории летописания дать ничего не могут, так как по ним нельзя судить о списках, и что издатели Полн[ого] собр[ания] р[усских] лет[описей] потому именно и отказались давно от манеры печатать летописи в извлечениях. Это отход на столетие назад.

Защита откладывается на осень[44], т. к. Гудзий не успеет прочесть работу, а к тому же он должен ехать в июне в Киев. В среду должен получить ответ от Друзина[45] (он теперь главное лицо в «Звезде») о согласии журнала печатать рецензию на Вашу книгу[46]. Если не выйдет, то буду помещать в ж[урнал] «Славяне»[47] через Вознесенского[48].

Спасибо за указание о «Галиции».

Привет супруге[49]. Я очень жалею, что не повидался с нею, чтобы показать ей наш Музей. Мне было бы самому интересно это, так как ни разу еще в нем не был после войны. Говорят — он в жалком состоянии[50].

Ваш Д. Лихачев 1.VI.47

3. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу. Июнь — июль 1947 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич! Получил Ваши обстоятельные замечания, за которые очень Вам благодарен: все это мне очень нужно[51]. Большинство замечаний принимаю — они верные. Фраза «среднев[ековье] — это эпоха сталк[ивающихся] контрастов…»[52] — нелепа. Получилась же эта нелепость, так как за ней пропущено 7 страниц, в которых я характеризовал основные противоречия средневековья. Затем я решил не брать на себя такой ответственности и выкинул их. Вот и получились бесконечные «поэтому» из одной, по существу пустой, фразы. Вы это заметили опытным глазом, а рецензенты всѣ пропустили. Недостатки метода Шахматова у меня охарактеризованы[53], но после грубых выпадов против Шахматова Мавродина[54] и Еремина (см. только что вышедшую формалистскую работу его «Повесть вр[еменных] лет») я убрал соответствующую страницу, чтобы не давать пищи тем из историков, которым легче Шахматова обругать, чем его читать. Фраза об угрозе политической самостоятельности Руси нехороша[55], но идеологический нажим на Русь был очень силен вплоть до XV в. Стремления (отнюдь не реальные и беспочвенные) считать Русь в вассальных отношениях к Византии, безусловно, были. Если хотите — укажу Вам множество фактов. Конфликты Печ[ерского] монастыря с князьями засвидетельствованы не только Патериком[56], но и летописью[57], а в ней нет шаблона. А ссылка (дважды) Никона в Тьмутаракань[58], причастность печерян к восстанию киевлян[59], арест игумена Ивана[60] и т. п.? Безусловно — внутри монастыря шла также борьба. Характеристика м[онасты]ря как «органа» киевлян безусловно преувеличена[61]. Повесть 1409 г.[62] направлена против московского князя (отражая борьбу церкви и государства), но не против Москвы или москвичей. Со всеми остальными Вашими замечаниями я согласен и очень Вам за них благодарен.

К сожалению, не могу сделать таких же обстоятельных замечаний по Вашей книге[63], так как очень заела заключительная и нудная возня с диссертацией: корректуры, аннотации, тезисы и пр. Книга мне очень нравится. Нравится особенно потому, что этими темами до сих пор занимались только литературоведы или, вернее, книговеды, вносившие сюда жуткую наивность. В Вашей книге подкупает цельность всей картины, оценка историка, истолкование всей этой обширной литературы в связи с классовой борьбой своего времени, на широком историческом фоне. Написана книга очень живо и читается с интересом. Крестьянский вопрос в публ[ицистике] XVI в. стал для меня ясен только после Вашей книги. Расхождения у меня с Вами, во-первых, в понимании движения жидовствующих[64]. Я ими долго занимался и пришел к убеждению, что это не ересь в нашем смысле этого слова[65]. Это умственное течение — отголосок гуманизма[66], — пришедшее к нам только в интеллигентскую (как и гуманизм на Западе), а не в народную среду (в отличие от стригольничества[67]^,[68] — действительно распространенного среди широких слоев ремесленников) из Литвы от литовских евреев по преимуществу, захваченных гуманизмом[69]. Вот почему движениям жидовствующих сочувствовали и Зосима[70], и Иван III[71] — ереси они бы не сочувствовали по положению (где же тут бюргерство?). Ересью все это было объявлено для обвинения… Все, что пишет Иосиф Вол[оцкий][72], Геннадий[73] и пр. — все вранье. О движении жидовствующих свидетельствуют лучше всего их переводы, их литература: это не литература для широких масс. Конечно, вольное отношение к религии было, но вольность эта не от еретичества (безбожник или вольнодумец — не еретик), а от пронизывавших светских интересов. Я не могу подробно аргументировать Вам здесь свою точку зрения: конспективно, в сильном сокращении она изложена у меня в «Истории русской литературы», [в] части I тома II. Второе мое несогласие с Вами — это по поводу теории «Москвы — третьего Рима»[74]. Третьим Римом официальными кругами Москва стала называться только при Алексее Михайловиче[75]. Оф[ициальная] же точка зрения в XVI в. отлична от точки зрения Филофея[76]. Вообще характеристики, до сих пор принятые, офиц[иальной] идеологии Москвы XV–XVI вв. соединяют несоединимое, уничтожают оттенки[77], иногда важные: в посланиях Филофея выражена вовсе не та же самая идеология, что в «Сказании о князьях Владимирских»[78] или в Никоновской летописи[79]. Хотя эти идеологии и родственные, так как все они зависят от средневек[овых] представлений о смене царств. В изучении этих гос[ударственных] теорий следует дифференцировать и дифференцировать! Здесь тоже есть разность идеологий. Филофей и Василий III[80] стоят на разных кл[ассовых] позициях. Знаете ли Вы, кстати, кто такой Максим Грек[81]? — Посм[отрите] «Ревю дез етюд слав» (простите, у меня нет иностр[анного] шрифта на машинке) 1944 г., т. 21[82]^,[83]. Это мои главные замечания. Мелочи отпишу потом — пора спать! Хочу написать на Вашу книгу рецензию. Как только я с ней бегло познакомился — сразу же запросил «Сов[етскую] книгу», но ответа не получил, сейчас попытаюсь в «Звезде»; очень хочется пропагандировать Вашу книгу[84].

Защита моя задерживается: Гудзий очень занят, боюсь, придется отложить на осень.

Желаю Вам дальнейших успехов. Уже эта Ваша книга будет единственным, широко принятым пособием, а не только исследованием, для лекторов, учителей, студентов и т. д.

Ваш Д. Лихачев

4. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 17 января 1948 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Сердечное спасибо за поздравление. Переживаний на защите было очень много[85]. Скрипиль[86] внезапно прочел совсем другой отзыв, чем тот, который представил предварительно. Я не знал — на какой отвечать, и подверг Скрипиля публичному допросу — о причинах различия (надо сказать, что отзыв, который он прочел, был нормальный, а тот, который представил раньше, — содержал разные гнусности). Отвечал я Скрипилю с раздражением и намекнул прозрачно на то, что он в летописи ничего не понимает и не имеет в вопросе о летописании научной позиции (он двигал против меня то ереминские аргументы, то пользовался Шахматовым). Говорят, что мое раздражение (а я действительно «сорвался») произвело неприятное впечатление на членов уч[еного] совета. Во всяком случае, голосование было единогласным. Очень хорошо и интересно выступал Сиг. Нат. Валк[87]. Он в известной мере «посадил» Гудзия и Скрипиля. Эти двое выразили разные сомнения по поводу «посольского обычая», но Валк привел разительные доказательства в мою пользу. Я Вам, кажется, не писал о заседании этой осенью в И[нститу]те русск[ого] языка по поводу моей статьи «Русский посольский обычай» (№ 18 «Исторических записок»)[88]. Была бурная дискуссия, в результате которой я с помощью Ларина[89], Филина[90], Иссерлин[91] и Богородского[92] вышел полным победителем. Если бы мне теперь пришлось писать о русск[ом] посольск[ом] обычае, — я бы имел в два раза больше материала. Ларин, кстати, пишет работу о др[евне]русск[ом] устном языке и собирается опираться на положения моей статьи о посольском обычае. Возвращаюсь к защите…

Диспут длился 4 ½ часа. Все это время мне пришлось стоять на кафедре (таков наш «обычай защиты»). Под конец сильно разболелась поясница.

Очень, очень Вам признателен за все.

Спасибо, что не забываете меня, милый Исаак Уриелиевич!

Желаю Вам полного успеха с историей общественной мысли. Это очень нужная работа, и Вам она удается.

Ваш Д. Лихачев 17.I.48

5. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 11 мая 1950 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Очень рад был получить от Вас письмецо. Рад был узнать, что Вам хорошо работается и что Вы бодры. Я работаю много, но утомление лишает меня жизнерадостности. Начинают идти бесчисленные корректуры. Через несколько дней ожидаю 15 листов «Слова о полку Игореве»[93] и одновременно 60 листов «Повести временных лет»[94] (из них 30 п[ечатных] л[истов] петита!), к которым следует составлять указатели (именной, географический и предметный). Доверить никому нельзя.

Рецензию Пашуты[95]^,[96] прочел сегодня. Очень неприятна его похвала мне. Это вредно и для моих отношений с товарищами по Отделу. Я бы предпочел быть обруганным им.

Кстати, не сказали ли Вы в Редакции Известий ОИФ[97], что Орлов[98] выпустил свое второе издание «Слова»[99] после Юговского издания[100], но не включил к себе ни одной Юговской конъектуры и даже не упомянул его? Этим, конечно, он проявил свое отношение к Югову.

У нас тишь. Институт медленно, но верно хиреет. Дирекция из принципа «лучше меньше», как мне кажется, искусственно сокращает работу — выпуск продукции. Это уж и все начинают замечать.

Собираюсь поехать на два дня в Псков, чтобы как-то отвлечься от работы. Я ездить очень люблю, но не разрешает здоровье. Я вроде бодливой коровы, которой бог рог не дал. Сейчас у меня болей нет, и думаю, что два дня в отрыве от диетных забот жены выдержу. Правда, в Пскове придется встречаться с Твороговым[101] (знаете Вы этого чудака?), а это нужно перенести.

Защищали из моих дипломанток трое[102]. В решении записано две работы печатать. Девушки хорошо поработали. У одной прекрасная голова. Работали по рукописям о Пскове.

Над нашей квартирой раскрыли крышу, а материалов для починки ее не оказалось. Живем, следовательно, вроде как под открытым небом и со страхом ждем дождя (погода пасмурная).

Крепко жму Вашу руку, дорогой Исаак Уриелиевич! Я перед Вами виноват: не ответил Вам на Ваше первое письмо. Но не сердитесь: если бы Вы только знали, как я устал. Вы меня, наверное, простите, когда увидите всю мою «продукцию» этого года, вышедшей в свет! А Ваше письмо было такое милое. Кстати, мое толкование «Задонщины» было впервые опубликовано в «Лит[ературной] учебе» еще до войны[103]. Затем оно было отчасти использовано в «Ист[ории] русск[ой] лит[ературы]» (т. 2, ч. 1), затем более полно (без упоминания моей фамилии) в сборнике «Воинские повести Древней Руси»[104]. У Варв[ары] Павл[овны][105], при всех ее достоинствах, есть свои представления о лит[ературной] собственности, и мне уже приходилось с ней иметь на этот счет неприятные объяснения (и за себя, и за других), в результате которых наши отношения несколько испортились.

Лепко не девица[106]. Ей уже лет сорок с хвостом.

Ваш, искренно Вас любящий,

Д. Лихачев 11.V.50

6. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 11 мая 1950 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Обращаюсь к Вам по одному деликатному делу.

Вы в свое время читали мою статью об исторических взглядах М. Д. Приселкова[107], одобрили ее и даже говорили, что ее следует напечатать. Вернувшись в Москву[108], я хотел прочитать ее в виде доклада на заседании сектора истории СССР до XIX в. нашего Института, но этому воспротивился В. Т. Пашуто (в то время ученый секретарь, а ныне парторг сектора), который в общем нашел, что я Приселкова недостаточно «расчихвостил», что его нужно еще главным образом критиковать за… норманизм и прочее в таком духе. Я статью отложил и больше о ней не помышлял.

Между тем вчера при разговоре с Б. Д. Грековым[109] он сам вспомнил о статье (он ее в свое время читал, тоже одобрил и немного использовал во время космополитической дискуссии) и спросил меня, почему я ее до сих пор не напечатал в «Исторических записках». Я ему сказал о возражениях Пашуто, на что он ответил: «Подумаешь, соберите рецензии и печатайте».

Вот в связи с этим я и обращаюсь к Вам: не напишете ли Вы на статью рецензию? Я чувствую, что Вы очень заняты, но, поскольку Вы в свое время статью уже читали, это не отнимет у Вас много времени. К статье прилагаю одно письменное Ваше замечание, относящееся к стр. 5.

Напишите, пожалуйста, не следует ли если не выбросить, то сократить стр. 34–59, посвященные Древнейшему своду; не следует ли кое-что (или много) изменить в той части, где я с Вами полемизирую. Не проявляйте тут ложной скромности. Что бы Вы ни предложили, я все приму с величайшим вниманием, предупредительностью и благодарностью. Наши добрые отношения (которые я высоко ценю и которыми очень и очень дорожу) заранее должны исключить какие бы то ни было недомолвки в наших научных спорах.

Я Вам заранее очень благодарен, но если Вам почему-либо писать отзыв не с руки, или Вы заняты чрезмерно, или же другие какие-либо обстоятельства не позволят Вам выполнить мою просьбу, верните мне тотчас же статью обратно, и не только никаких «претензий» я к Вам иметь не буду, но даже подобия и оттенка неприятного чувства испытывать не буду.

Шлю сердечный привет Вам и всему Вашему семейству

Ваш [И. У. Будовниц]

7. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 27 мая 1950 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Не сокрушайтесь напрасно: мне совсем не трудно было написать отзыв. Я решил, что в отзыве непременно должны быть замечания, и поэтому их сделал, но Вы можете, конечно, их не принимать во внимание.

Статья моя «Задонщина» напечатана в «Литературной учебе», 1941, № 3.

На 1950 г. включено в план переиздание Изд[ательст]вом АН двух моих книг: «Русские летописи» и «Национальное самосознание др[евней] Руси»[110]. Обе нуждаются в доделках. «Нац[иональное] самосознание» я могу очень сильно переделать и дополнить чуть ли не вдвое. Но тогда книга в значительной мере утратит свой популярный характер. Стоит ли это делать?

Сейчас мне нужно в общих чертах уяснить себе, в каких направлениях перерабатывать обе книги. С «Русск[ими] летописями» я эту переделку представляю себе лучше, но с «Нац[иональным] самосознанием» — хуже. Нет ли у Вас по этому поводу к[аких]-л[ибо] соображений, которые Вы бы могли мне сразу, не думая, написать? Ваше мнение мне очень важно. У Вас опытный, зоркий глаз. Вспомните: что Вам не нравилось в конструкции книг, в методич[еских] установках?

В Пскове пробыл 2½ дня. Чудесная поездка.

Как Вы думаете — где бы мог устроиться Яша Лурье[111]? Он без работы. Алма-Ата, например? — все равно. Конечно, лучше бы поближе.

Самый сердечный привет! Зинаида Александровна[112] шлет Вам также привет и наилучшие пожелания.

Ваш Д. Лихачев 27.V.50

8. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 1 июня 1950 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Получил Ваше письмо от 27 мая (почтовый штемпель — 29 мая) и спешу Вам ответить.

Прежде всего хочу Вам сказать, что я безмерно рад, что обе Ваши книги переиздаются. «Национальное самосознание» я читал сразу же после выхода, года четыре назад (недавно я перечитал только страницы, относящиеся к «Задонщине»), и тогда книга произвела на меня прекрасное впечатление. Все же дополнить ее, на мой взгляд, необходимо. Книгу нельзя, конечно, назвать схематичной (для этого она слишком задушевно написана), но много вопросов она только слегка затрагивает. Едва ли дополнения лишат ее популярного характера, да и читатель популярной серии Академии наук достаточно квалифицированный. Дополнить книгу необходимо еще потому, что в этом виде она представляет собой остов будущего Вашего курса по истории древнерусской литературы, который Вы, несомненно, когда-нибудь создадите. В то же время я вовсе устранил бы последнюю главу (о начале XVII в.). Литература этого периода до того сложна и противоречива, моменты «национального самосознания» здесь так переплетаются с моментами классовыми, что все это требует очень тщательного и подробного разбора, исключаемого той конструкцией и тем методом пластичного построения, которые характерны для всей книги.

Что касается «Русских летописей», то здесь настоятельно требуется более подробно разработать историю летописания XIV и последующих веков, которые у Вас даны действительно схематично. Собственно, XIV и XVI вв. вообще почти отсутствуют. Между тем в летописании XIV в. очень интересно отразилась борьба между Москвой и Тверью за возглавление[113] объединительного движения Северо-Восточной Руси и вообще весь первый этап создания Русского централизованного государства. Следует также уделить больше внимания грандиозным летописным мероприятиям XVI в., представляющим собой принципиально новый этап в развитии летописания (уже своеобразные исторические труды). Может быть, в этой части кое-что перенести из приложений[114] в основной текст? Необходимо также дать критику метода Шахматова (оговорив устарелость «критики» Еремина и пр.) и вообще устранить все то, что может дать критикам повод обвинить Вас в «объективизме». В первой части следует уделить больше внимания второй редакции «Повести временных лет» (Сильвестра[115]), она у Вас скомкана; тут же необходимо коснуться не только политических причин частой смены редакций, но и социальных[116]. Следует также дать критику норманской теории (едва ли, как Вы раньше думали, она имела в начале XII в. прогрессивное значение). Надо, наконец, кое-где отмечать и классовую ограниченность летописцев, и реакционные черты некоторых сводов (Вы, по-моему, идеализируете свод Киприана[117]). Но Боже Вас сохрани при этом поколебать то чувство любви к памятникам нашего прошлого, которым пронизана вся книга и которое придает ей особое обаяние. Я Вам в свое время писал, что в книге много опечаток и ряд фактических неточностей (я теперь уже не помню какие); их, конечно, надо тщательно устранить.

Вот все, что мне сразу пришло в голову и чем я спешу с Вами поделиться. Буду думать дальше.

9. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 22 июня 1950 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Большое спасибо Вам за оттиск Вашей превосходной статьи[118]. Жаль, что она не у нас в сборнике[119] (у нас там много крохоборства и мало обобщений). «Нац[иональное] самосозн[ание]» решил не перерабатывать: опасно (обругают). Решил все усилия перевезти[120] на «Русск[ие] летописи». Переделаю капитально и потрачу на это год (51-й). Пока занят чтением корректур «Повести вр[еменных] лет». Дочитываю комментарии (ч. II). Уже сейчас мог бы многое исправить, но нельзя: издание прошло Горлит. Затем займусь указателями. Работа эта огромная, а передоверить нельзя.

Живу уже на даче (в Комарове — Келломяки). Езжу в город два раза в неделю. Дача наша на берегу моря. Но на море я бываю только два раза в день: утром, когда хожу на море мыться, и вечером для прогулки перед сном. Все остальное время сижу за корректурами (более 30 лл. петита!). Сейчас письмо пишу Вам в поезде (чувствуете — как дрожит рука?).

Куда Вы направляетесь летом? Наверное, опять пешие прогулки? Я ездил на 2 дня в Псков — чýдно. Был в Изборске и др[угих] местах.

Привет! Большое, большое Вам спасибо за указания по переизданию.

Ваш Д. Лихачев 22.VI

10. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 7 ноября 1950 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич! Поздравляю Вас с праздником. Пишу Вам в самое 7 ноября. Сижу дома и опять прихварываю со своей язвой. Послал Вам оттиски своих статей о «Слове» и книжечку о «Слове»[121]. Будете ли Вы продолжать работу над «Словом»[122]? О «Слове» всегда Вас охотно напечатаем в «Трудах». Знаете ли Вы 1-й т. исследования о «Слове» некоего Сергея Лесного (псевдоним зоолога Парамонова[123] — эмигранта). В предисловии к 1-му т. говорится, что будут еще 3. Я не читал (книга вышла в Париже в [19]49 г.)[124]. Говорят, очень слабо. Досадно: всякая слабая работа о «Слове» — вода на мельницу Мазона[125] и мазонят.

Мы с Яшей Лурье затеяли издание посланий Грозного[126]. Его работа основная, моя второстепенная (я издаю послание в Кир[илло]-Бел[озерский] монастырь и даю статью[127]). Лурье нашел новые послания: нашел лучшие списки первого послания Грозного к Курбскому, которые позволяют многое по-новому понять в нем. Рукопись уже на вычитке в издательстве. Выйдет в серии «Литер[атурные] памятники» (Радовский[128] — благодетель). Надо прямо сказать — Грозный как писатель будет введен в обиход. Удается ли Вам издать статью Лурье в «Исторических записках»[129]?

Варвару Павл[овну][130] назначили заместителем Бельчикова[131]. Для нее и для нас всех это только скверно. Она не администратор и скоро разочаруется, а может быть, и подорвет свой авторитет, который сейчас у нее очень высок.

Как Вы живете? Давно не имел от Вас писем.

23-го буду в Москве на защите Евгеньевой[132].

Привет! Крепко жму Вашу руку, дорогой И[саак] У[риелиевич]!

Ваш Д. Лихачев

11. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 14 декабря 1950 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Когда будете в Ленинграде? Рад был получить от Вас письмо. Почувствовалась в нем нотка несвойственного Вам «разочарования в жизни». Я же Вас причисляю к людям деятельным, т. е. в конечном счете жизнерадостным.

Чувствую себя в последние дни хорошо. Боли прошли совершенно. Очевидно, помогли вспрыскивания алоэ. Даже бодрость появилась, хотя в последние дни пришлось много работать к юбилею и пережить небольшие неприятности издательского характера (при встрече расскажу). Юбилей «Слова» в Ленинграде[133] прошел очень хорошо, хотя часть докладчиков и не приехала (Гудзий, Белецкий[134] и Булаховский[135]). В Москве юбилей прошел как-то неважно[136]. Об этом мне говорила Варв[ара] Павл[овна], но она так занята по Институту своим замдиректорством, что у нее даже не было времени рассказать, почему этот юбилей прошел неважно. Были ли Вы на нем?

Чем обидели Гудзия на юбилее? Кстати, сколько фактических ошибок в его новом издании Учебника[137]! Гудзий совершенно отстал от текущей исследовательской исторической литературы. Он, например, ссылается на работы Насонова о псковских летописях[138], а о самих псковских летописях говорит так, как будто бы работ Насонова и не существовало. Пишет о «своде 1448 г.»[139], хотя теперь ясно, что сам Шахматов отказался от этой гипотезы. Пишет о Валаамской беседе[140], не подозревая о существовании работы И. И. Смирнова[141] и т. п. А ведь это «учебник» — по нему люди на всю жизнь получают представления о др[евне]русск[ой] литературе. Там же полно ошибок!

По ассоциации (ассоциация по противоположности) вспомнил о Вашей книге[142]. Какая она удобная. Я веду семин[арские] занятия по др[евне]русск[ой] публицистике, и Ваша книга у нас настольная. Кое в чем я с Вами не согласен, но в чисто научном плане. И студентам она нравится.

Жена кланяется. Очень сожалеем, что не удалось познакомиться с Ириной Вениаминовной.

Привет! Ваш Д. Лихачев 14.XII.50

12. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу. Не ранее июня 1951 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич! Мне очень понравилось то, что Вы написали Пашуте[143]. Могу только сделать некоторые добавления.

1. Если Вы будете выступать, то начать, мне казалось, надо было бы с постановки общего вопроса: как рассматривали проблему научного наследства классики марксизма. Здесь я бы прочел без особых комментариев следующее место из письма Энгельса К. Шмидту: «Человек, который судит о каждом философе не по тому, что тот вносит в науку, не по прогрессивному, что было в его деятельности, но по тому, что было неизбежно преходящим, реакционным […] такой человек лучше бы молчал» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVIII, стр. 328)[144]. Прочесть это и сразу перейти к другой теме — очень эффектно. Есть хорошие места у Ленина (Соч., т. XXV, стр. 387[145]; т. X, стр. 290[146], 2-е изд. и др.).

Надо напомнить, что в буржуазной науке м[ожет] б[ыть] объективная истина, что Менделеев[147] был монархист и церковник по убеждениям, а таблица Менделеева служит и нам, и т. д.

Непременно подчеркните, что речь идет не о Шахматове только, а вообще о научном наследстве. Нельзя Шахматова изолировать от общей проблемы научного и культурного наследства. Напомните, какие в этом отношении существовали ошибки и извращения — махаевщина, вульгарный социализм, как относилась к научному наследию школа Покровского[148] и пр. Как боролись с пренебрежением к старой науке и культуре Ленин, Сталин[149] и др.

Во всем этом не ставьте особых упоров на Пашуту и Шахматова. Слушатели сами разберутся — что к чему. Однако и дальнейшие прения сразу и очень спокойно приобретут не выгодный для П[ашуто] оборот. Я прямо чувствую, как это все можно было бы сделать в очень спокойных и дружественных тонах. Аудитория сразу бы почувствовала опасность постановки вопроса у П[ашуто]. Напомните, что не разрешен еще вопрос о том — надстройка ли наука. Вспомните и «буржуазные ж[елезные] дороги» у Сталина[150]!

2. Я решительным образом против попыток запретить изучение летописей как литературных произведений. Летописи нужно изучать со всех сторон, и чем с больших сторон — тем лучше. Летописи — это не «источники» только, но главным образом огромные факты русской культуры, показатели ее высоты. Подход к ним как к историческим источникам крайне обеднит их. Кстати, я никогда не был источниковедом. Книжка моя «Русские летописи» — только литературоведческая. Кто мне может запретить заниматься литературоведением?

3. Осторожнее следует и с указанием на то, что летописцы были представителями феодальной идеологии. Этот вопрос сложный, и рубя с плеча легко можно себе отрубить ногу — скатиться к вульгарному социологизму. Вспомните высказывания Горького о роли народа в создании культурных ценностей.

4. Надо бы как-то сказать в выступлении, что, чтобы создать новое источниковедение, надо не только критиковать, но и «создавать», по-новому писать собственные источниковедческие работы. А то — ведь все старое!

Собираюсь послать Вам работу одной активнейшей студентки о классовой позиции Лжедмитрия — очень интересная работа[151]. М[ожет] б[ыть], можно из нее что-нибудь напечатать.

Работать приходится много. Большой и горячий привет!

Зин[аида] Александр[овна] кланяется. Ваш Д. Лихачев

13. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 8 февраля 1953 г.

Москва, 8 февраля 1953

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Я только что закончил статью для Ваших «Трудов»[152], перестучал введение и все грязные места. Завтра вышлю Вам ее заказным пакетом. Я очень рад, что мне удалось своевременно закончить эту работу и выслать статью в срок (если помните, я обещал это сделать 10 февраля). Вы себе даже не можете представить, до чего я сейчас занят и заморочен. Я получил чудовищный план на 1953 год — кроме выполнения некоторых научных заданий, мне надо сдать в этом году шесть томов «Исторических записок», три тома «Исторического архива»[153] и провести 2–3 сложных корректуры т. II «Крестьян на Руси»[154]. Прямо голова идет кругом.

По поводу статьи хочу сообщить Вам следующее:

1. Я выполнил все Ваши пожелания и учел Ваши замечания на полях рукописи.

2. Я учел также замечания некоторых товарищей (Л. В. Черепнина[155], Б. Д. Грекова, В. И. Шункова[156] и В. Т. Пашуто), читавших статью. Не принял я только совершенно не приемлемых для меня некоторых замечаний Пашуто, касающихся оценки периода феодальной раздробленности. Я согласен с Б. Д. Грековым, считающим, что феодальная раздробленность имела своей основой экономические явления (хозяйственное развитие отдельных областей, хозяйственное развитие вотчины), а не субъективное стремление феодалов обеспечить себе более удобную политическую форму борьбы с непосредственными производителями, как это считает Пашуто. Пашуто считает феодальную раздробленность чуть не благом и, во всяком случае, очень положительным явлением в развитии общества. Я же признаю, что период феодальной раздробленности — это необходимый этап в развитии общества, но не могу признать благом такой политический порядок, который пришел на смену столь прогрессивному фактору, как централизация управления, и который едва не стоил народу его исторического существования, сделав его беспомощным перед лицом страшного напора монголов и других кочевников Востока. Мне тем легче было не принять во внимание замечания указанного рода Пашуто, что они не имеют прямого отношения к моей статье.

3. Я значительно сократил и кардинально переделал вводную часть статьи, и сейчас, как мне кажется, введение не носит уже столь путанного и абстрактного характера, как раньше, а органически связано с дальнейшим изложением.

4. Ввиду того, что в статье встречается много древнерусских выражений, я прошу Вас дать ее перепечатать хорошей и внимательной машинистке. После того, как статья будет перепечатана, я прошу Вас вернуть мне мой оригинал. Дело в том, что в моем оригинале все цитаты тщательно выверены, и я по этому оригиналу буду потом держать корректуру, которую обычно дают автору без оригинала. Было бы также хорошо (но это уже не обязательно), если бы мне после перепечатки прислали всю машинопись; я бы в этом случае тщательно выверил бы все после машинистки и молниеносно вернул бы обратно.

5. Летописные тексты я перевел на Ваше издание «Повести временных лет». Но меня смущает одно место: «друзии же закыханью верують» (см. в моей рукописи на стр. 20, сноска 2; в Вашем издании — на стр. 114). Дело в том, что в Радзивиловской — более подходящее слово — «зачиханию», но у Вас против слова «закыханью» нет никаких разночтений. Если найдете возможным переправить на «зачиханию», то пожалуйста.

6. Пересылаю Вам критико-библиографическую справку об «Изборнике» Святослава 1076 года[157]. Посылаю эту справку не на предмет ее использования в статье (то, что, на мой взгляд, следовало из нее извлечь, я извлек), а потому, что Вам, вероятно, будет любопытно ее прочитать. Прошу при случае мне справку вернуть.

7. До сих пор я не придумал заглавия к статье. Для меня, прежде всего, ясно, что название «Изборника» Святослава 1076 г. надо в заголовок включить. Но тогда нельзя этим ограничиться, так как в статье много говорится о «Поучении» Владимира Мономаха[158] и кое-что о других памятниках. Если назвать в заголовке и «Изборник», и «Поучение», и объединяющую их тенденцию, то заголовок получится трехэтажный. Надо, следовательно, дать и заголовок, и подзаголовок, причем в последнем может быть назван «Изборник». В этом направлении я и буду думать до завтрашнего дня, т. е. до отправки пакета (я бы его отправил сегодня, в воскресенье, но у меня нет под рукою клея). Ну а уж если я ничего не придумаю, то буду Вам бить челом: придумайте уж сами что-нибудь! Я прошу Вас также как следует пройтись по рукописи редакторским пером: мне кажется, что кое-где остались шероховатости.

Простите за длинное послание. Шлю Вам и всему Вашему семейству низкий поклон и самые лучшие пожелания.

Ваш [И. У. Будовниц]

1) «Изборник» Святослава 1076 г. и «Поучение» Владимира Мономаха и их место в истории русской общественной мысли.

2) Теории (идеи) общественного примирения в древнерусской литературе второй половины XI и начала XII в.

«Изборник» Святослава 1076 г. и «Поучение» Владимира Мономаха[159].

14. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу. Январь 1954 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Получил Ваше письмо и тотчас же позвонил Варваре Павловне. Вот Вам наше общее мнение[160].

Совершенно ясно, что Н. Ф. Бельчиков добровольно не согласится отпустить от себя трех сотрудников, систематически выполняющих и перевыполняющих план. Кстати, в этом году, единственные в Институте, мы уже выполнили годовой план. Поднимать нам с ним разговор на эту тему значило бы только испортить отношения. Однако положение вовсе не безнадежное и перевод мог бы состояться, если Институт истории предпримет следующие шаги.

Надо, чтобы институт обратился в Президиум не с ходатайством о переводе трех сотрудников, а о переводе Сектора древней русской литературы (состав Вам известен — нас четверо[161], пятый — Еремин — на половинном окладе, совместитель). Перевод Сектора мог бы совершиться легче по следующим причинам. Переводить трех сотрудников из Сектора, остающегося в Пушкинском Доме, — это значит оставить весь пятилетний план Сектора в Пушкинском Доме и лишиться сотрудников для его выполнения. Н. Ф. Бельчиков на это не пойдет. Однако Н. Ф. Бельчиков не будет энергично протестовать против упразднения у него еще одного Сектора со всем его планом (у нас упразднен уже Сектор западных литератур, и сейчас стоит вопрос об упразднении, выделении его в самостоятельную исследовательскую единицу Сектора народного устного творчества). Само собой разумеется, что при переводе нашего Сектора в Институт истории последний будет волен пересмотреть наш план и, в случае необходимости, слить Сектор с Археографической комиссией, а также выразить свое мнение по тому[162] поводу: нужны или не нужны ему совместители.

Необходимо только внимательно и полно аргументировать в Президиуме, заинтересованном сейчас в координации работ и правильной расстановке сил, необходимость перевода Сектора. Мы с Варварой Павловной думаем по этому поводу следующее.

1) Сектор древней русской литературы находится в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) только потому, что и там, и тут «литература», однако совершенно ясно, что, например, летописи ближе историкам, чем специалистам по Пушкину или по М. Горькому. Это признак, по которому мы находимся в П[ушкинском] Д[оме], чисто формальный.

2) Сектор древней русской литературы занимается летописями, но лишен возможности их издавать. Занимается и другими памятниками, в которых больше всего заинтересованы историки.

3) «Труды» Сектора читаются по преимуществу историками и ими постоянно рецензируются (в «Вопросах истории», в «Изв[естиях] Отд[еления] и[стории] и ф[илософии]», в отделе истории «Сов[етской] книги» и т. д.).

4) Часть сотрудников Сектора преподает на историческом факультете ЛГУ, печатается в «Историч[еских] записках», «Вопросах истории» и состоит членами Археографич[еской] комиссии. Происходит вредный разрыв между преподаванием, местом, где ведется исследовательская работа, и теми, кто пользуется готовой продукцией (историч[еская] — литератур[оведческая] — историч[еская]).

5) Часть работ Сектора ведется совместно с историками (издание «Повести вр[еменных] лет», «Хождение А. Никитина»[163], «Послания Грозного» и т. д.; в «Трудах» Сектора участвуют историки — Тихомиров, Будовниц, Масленникова[164] и т. д.).

6) Институт русск[ой] литературы постоянно вынужден обращаться к историкам за помощью Сектору (за рецензированием, за авторами). Не проще ли взять всю работу Сектора под наблюдение Ученого совета именно Историческ[ого] института?

Я привел некоторые аргументы, но их можно умножить, если подойти к вопросу о переводе со стороны внутренних потребностей самого Института истории.

Проект перевода возник у меня и Варв[ары] Павл[овны]. Малышев[165] о нем ничего не знает. Думаем, что он будет только рад переводу. В Институте об этом ничего не знают. Варв[ара] Павл[овна] и я, ввиду возможных осложнений, просим не оглашать, что этот проект выдвинут нами. Это затруднило бы перевод.

Привет! Ваш Д. Лихачев

Перевод Сектора, а не отдельных сотрудников, проще и в штатном отношении: Сектор переходит со своими штатами. Можно было бы его пополнить за счет убывших (напр[имер], Еремин).

15. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 21 января 1954 г.

Милый и дорогой Исаак Ур[иелиевич]! Спасибо за письмо. Зимин[166] Вас неправильно информировал. Я в М[оскве] был не неделю, а всего 3 часа — на заседании редкол[легии] «Лит[ературных] пам[ятников]» — проводил ряд заявок и рукописей. Поспел на поезд за 3 м[инуты] до отхода поезда[167]. Не позвонил и брату. Проездом буду в Москве 28-го, но не буду выходить из ленинградского поезда. Мы будем во что бы то ни стало стремиться открыть Сектор в Москве. Хотите к нам? Мы создадим в Москве такой сектор: Робинсон[168], Малышев, Державина[169], Пушкарев[170], м[ожет] б[ыть], Кузьмина[171] и я с Вами (всего 6 или 7 человек). Хотите? Вот бы работа пошла! Организовали бы «Труды Сектора», работу над рукописями, привлекли бы молодежь. Чудесно. Приеду и буду писать статью в «Литер[атурную] газету» о необх[одимости] создания в Москве центра изучения др[евне]-р[усской] литер[атуры]. Помогите продвинуть ее. Привет низкий Ирине Вениаминовне. Ваш Д. Лихачев. 21.I.54

Зин[аида] Алекс[андровна] здесь, и Вам обоим кланяется.

16. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 4 марта 1954 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Во вторник, 2 марта, мне позвонил Владимир Иванович[172], сообщил, что он оставил мне верстку статьи[173] в Институте, и попросил срочно ее просмотреть, «ничего не прибавив и не изменив». Последнее требование он повторил несколько раз. Он обещал зайти ко мне 3 марта (вчера, в среду), но не зашел и до сих пор не позвонил (пишу Вам ночью), так что я не имел случая с ним объясниться. Если он не придет и не позвонит до завтрашнего утра, то я завтра отошлю Вам это письмо с корректурой.

Кроме корректуры Вы найдете еще в этом пакете мое заявление на имя редакции Ваших «Трудов», из которого Вам станет ясно, почему я не мог выполнить требование В[ладимира] И[вановича] и вынужден был кое-где на корректуре «напачкать». Однако опытным своим глазом Вы убедитесь, что «пачкотня» — самая незначительная и не доставит никаких технических затруднений. Я лично был бы счастлив, если бы все авторы возвращали мне корректуру в таком виде. Если Вы своей властью можете принять всю мою корректуру, то можете мое заявление порвать; я его написал на случай, если Вам самому будет неудобно решать этот вопрос. Я не страдаю ни авторским самолюбием, ни авторской ограниченностью, не дрожу над каждой своей запятой и не цепляюсь за нее. Но сделанные мной исправления являются для меня минимальными, произведены они без всякого «запроса» и отказаться от них не могу.

Написав все это, я даже думаю, что зря так волнуюсь, потому что, право же, корректура в общем получилась «чистая». Пожалуйста, успокойте меня и напишите, как Вы решили: принимаете ли поправки или снимаете статью. В последнем случае пусть Владимир Иванович скажет М. П. Андреевой (в Издательстве), чтобы она не оформляла договора со мной.

Если Вы думаете сколотить московскую группу, то горячо рекомендую Вам Наталию Аполлинарьевну Бакланову[174]. Она историк, но интересы ее лежат на грани истории и литературоведения (недаром она кандидат филологических наук). Это женщина с большими знаниями, большим вкусом и исключительным трудолюбием; крайне добросовестна. У нас ее дико эксплуатируют. Она выполняет полную норму старшего научного сотрудника, работает с утра до вечера, а получает жалкие гроши по договорам и счетам. Она оформляла первые два тома «Истории Москвы» и «Очерков по истории СССР», и ей мы обязаны тем, что оба эти издания имеют такой привлекательный вид. Подумайте!

Шлю Вам, З[инаиде] А[лександровне] и детям сердечный привет.

Ваш [И. У. Будовниц]

17. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 28 апреля 1955 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Очень огорчен, что Вас не было на совещании[175]. Оно прошло удачно. Было много народу. Съехалось человек 60 из 20 городов и своих было полно. Интересен был доклад Насонова[176], затем — доклады Бертельса[177], Жирмунского[178], А. А. Смирнова[179], Алпатова[180] и т. д. Жаль, что надул М. Н. Тих[омиров][181]. Его хотели у нас посмотреть. Я делал два доклада — один по текстологии[182], а другой об образе человека в жит[ийной] литературе[183].

Что у Вас нового?

Привет Ирине Вениаминовне.

Ваш Д. Лихачев 28.IV.55

18. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 22 апреля 1956 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Как Вы живете? Огорчился, узнав о проекте, по которому «Ист[орические] записки» должны быть преобразованы в журнал[184]. Значит издание «забюрократится» (будет создана мощная редколлегия и пр.).

Вам пришлет в «Истор[ические] зап[иски]» статью об Ордине-Нащокине Татьяна Николаевна Копреева[185] — посмотрите ее, пожалуйста.

Собираюсь в мае или в июне поехать на пароходе из Л[енингра]да на о. Кижи. М[ожет] б[ыть], присоединитесь?

Привет Ирине Вениаминовне.

Любящий Вас Д. Лихачев 22.IV.56

19. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 8 июня 1956 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Большое спасибо Вам за оттиск[186]. Не писал Вам давно из-за крайней, прямо-таки неврастенической занятости. Поездка в Москву на целых 10 дней заставила меня отложить множество неотложных дел, и это меня чрезвычайно нервировало. От этого и путешествие в Кижи откладывается на неопределенный срок, а я о нем мечтал всю зиму. Все-таки плохо заведовать Сектором, где всё молодежь (кроме Малышева и Еремина), а молодежь по большей части беззаботна. Сейчас подготовляем к сдаче в Изд[ательст]во т. XIII Трудов ОДРЛ.

В Москве я даже не успел с Вами как следует поговорить о всем[187], что хотело[сь] бы.

Привет Ирине Вениаминовне.

Любящий Вас Д. Лихачев 8.VI.56

20. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 28 ноября 1956 г.

От всей души поздравляю Вас, дорогой Дмитрий Сергеевич, [с] днем рождения и приветствую в Вашем лице талантливого исследователя, замечательного педагога, неутомимого пропагандиста древнерусской культуры. Желаю Вам здоровья и непрерывных дальнейших успехов. Будовниц

21. И. У. и И. В. Будовниц — Д. С. Лихачеву 28 ноября 1956 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич, мы горячо Вас любим за красоту, благородство, тонкий ум и глубокую порядочность. Желаем Вам на следующее полустолетие крепкого здоровья для поддержания всех этих замечательных физических и душевных качеств. Поздравляем, обнимаем, целуем. Сердечный привет Зинаиде Александровне и близнецам. Будовницы

22. Д. С. Лихачев — И. У. и И. В. Будовниц 29 ноября 1956 г.

Дорогие Исаак Уриелиевич

и Ирина Вениаминовна!

Ваша телеграмма была самой трогательной (Вл[адимир] Иванович «сорганизовал» мне около 250 поздравлен[ий]!!). Следовательно, из 250 выделилась на первое место Ваша[188]! Мои все кланяются.

От чествования откажусь.

29. XI.56 Привет Д. Лих[ачев]

23. Д. С. и З. А. Лихачевы — И. У. и И. В. Будовниц 27 декабря 1957 г.

Сердечно поздравляем дорогих Исаака Уриелиевича и Ирину Вениаминовну с Новым годом и желаем им полного счастья (т. е. здоровья, успехов, отдыха летом в виде хорошей дачи и хороших пеших путешествий, побольше хороших людей вокруг и пр., и пр.).

З. и Д. Лихачевы 27.XII.57

24. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 11 июля 1958 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Только что приехали из Карловых Вар (Карлсбад). Были вместе с Зин[аидой] Алекс[андровной]. Полны впечатлений. Обесцененными академическими званиями не дорожим. Желаем Вам и Ирине Вениаминовне полного здоровья. Пожалуйста, не хворайте и хорошенько отдыхайте летом.

Любящий Вас Д. Лихачев

А мы будем в Зеленогорске.

11. VII.58

25. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 26 февраля 1960 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

7 марта исполняется 60 лет Л. А. Творогову. Пожалуйста, пошлите ему телеграмму на адрес Музея и заранее. Это очень его поддержит. М[ожет] б[ыть], сообщите еще к[ому]-л[ибо] о его юбилее. Не послали бы телеграмму «Исторические записки» или к[акое]-л[ибо] учреждение?

Будьте здоровы. Привет Ирине Вениаминовне. Все мои Вам кланяются. Ваш Д. Лихачев

Адрес Псковского музея: Некрасовская, д. 7.

26. II.60

26. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 25 августа 1961 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Я чрезвычайно рад за «Словарь»[189], хотя он и не «зарегистрирован»: все-таки самое важное сделано — «Словарь» в издательстве и машинка завертелась. Он будет издан! Это ведь замечательно. Мне Ваш «Словарь» очень, очень нравится. Я его люблю. Когда книжка выйдет, я ее поцелую в переплет. До чего это будет нужная книжка! Я горжусь тем, что настаивал на ее осуществлении, хотя при нынешних обстоятельствах трудно было ожидать (сокращения наших планов, война против неактуальной древности, фантазии Малышева с его нелепыми письмами в газеты[190] и пр.), что она протиснется в издательство. Кое-кого книжка научит, что древняя литература не исчерпывается учебником Гудзия.

Очень, очень рад, что Вы с Ириной Вениаминовной чувствуете себя хорошо. Простите, что об этом пишу на втором месте после изъявлений радости по поводу книжки. Но уверяю Вас, что я Вас люблю не меньше, чем будущую книгу. Поэтому весть о том, что лето для Вас обоих счастливое, меня очень радует и прибавляет мне хорошего настроения, которое почему-то на меня свалилось.

Наталья Александровна Казакова[191] была у нас со своей девочкой (очень милой), но когда еще увидимся — неизвестно, так как ехать нам друг к другу на двух автобусах. Ее адрес такой: Лермонтовский […]

Мои все Вам кланяются: З[инаида] А[лександровна], дочери и зятья. Будьте счастливы оба. Живите на даче подольше.

Ваш Д. Лихачев

Какие это Сидоровы[192]? Из каких?

25. VIII.61

27. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 4 ноября 1961 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Ваше письмо доставило мне большую радость — перспективной, большой, интересной, полезной и трудоемкой работы[193]. Напрасно Вы беспокоитесь сейчас о названии — пусть свершится труд, а заглавие придумается. Но если уже о нем зашла речь, то «Справочник фондов…» не годится. Справочник, как говорит А. И. Копанев[194], это нечто железнодорожное. Лучше, мне кажется, назвать работу: «Рукописные собрания древнеславянской книги» и в подзаголовке разъяснить подробнее (насколько это позволяют узкие рамки подзаголовка), о чем идет речь. Термин «собрание» лучше термина «фонды»: «фонды» — это совокупность бумаг, исторически отложившихся в определенном учреждении, под этим словом больше принято обозначать комплексы актового материала, чем рукописных книг, слово же «собрание» больше подходит для обозначения именно рукописных книг. Впрочем, вопрос о заглавии, повторяю, можно решать в последнюю очередь.

Я согласен с Вами, что фонды грамот не должны упоминаться — иначе мы завязнем так, что никогда ничего не завершим. Пускай этим занимается Тихомиров со своей дружиной.

В скором времени я пришлю Вам одну-две пробные статьи. Надо будет их тщательно рассмотреть и обсудить (или, по крайней мере, показать их нескольким компетентным товарищам), чтобы получить «эталон», которому будем следовать в дальнейшем.

Участие В. И. Малышева во всем этом деле я считаю чрезвычайно полезным: и при установлении образца описания, и при составлении списка провинциальных собраний, которые нужно обследовать, и во многих других отношениях. Он был бы полезен и как редактор, хотя я опасаюсь, что когда работа уже будет завершена, он может при вздорности своего характера все переиначить, наметить другой тип описания и т. д.

Теперь я хочу поделиться с Вами теми трудностями, которые я предвижу.

Не собираясь взять обратно свое согласие взяться за предложенный Вами труд, я все же должен предварить Вас о следующем.

Во-первых, как я Вам уже говорил, весь 1962 год пройдет у меня под знаком корректур (собственного словаря, собственной монографии о монастырском землевладении по материалам житий святых[195] и четырех больших рукописей, которые я подрядился отредактировать для Издательства Академии наук, — в общей сложности около 240 листов верстки и столько же листов сверки), так что в этом году я не смогу уделять «Справочнику» (будем его условно так называть) то внимание и время, какого он заслуживает.

Меня, далее, смущает еще одно обстоятельство. Нетрудно будет описать собрания Москвы и Ленинграда. Но для описания собраний других городов надо будет уже предпринимать поездки. Нетрудно, конечно, сесть в электричку и съездить в Ярославль, Ростов, Калинин и ряд других городов. Нетрудно посетить Переяславль-Залесский[196], где, как правило, я бываю раз в году, и обследовать тамошнее собрание. Но ведь городов с рукописными собраниями — десятки, если не сотни, причем интересные и важные собрания находятся в таких отдаленных пунктах, как Львов, Мукачов[197], Ужгород, Астрахань и мн[огие] др. Кроме только что указанных городов, собрания (они, правда, очень кратко, описаны в тт. V–XVII Ваших «Трудов») имеются в Новгороде, Смоленске, Одессе, Тамбове, Риге, Кашине, Калязине, Чухломе, Переяславле-Залесском, Ереване, Куйбышеве, Ярославле, Пскове, Петрозаводске, Калинине, Чердыне, Буе, Харькове, Риге[198], Горьком, Киеве, Ростове, Рыбинске, Тутаеве, Устюжине, Муроме, Калуге, Каргополе, Иванове, Угличе, Архангельске, Вельске, Вологде, Вязниках, Мстерах, Черновцах, Вильнюсе, Тобольске, Барнауле, Тюмени (подчеркнуты наиболее отдаленные пункты), а ведь многих городов Ваши описания не коснулись. Конечно, с рядом городов можно будет списаться, но это неверный, ненадежный и нежелательный способ — лучше все посмотреть самому, де визу, ничего не писать с чужих слов, ничего не брать со вторых рук, «свой глазок смотрок», как говорится. И вот возникает вопрос: сумею ли я одолеть такие далекие и дорогостоящие поездки?

Я хочу, чтобы Вы меня правильно поняли — речь вовсе не идет об оплате таких поездок. Когда я принимаюсь за какую-нибудь интересную работу, отвечающую моим духовным интересам, я о гонораре не думаю и вопрос об оплате не играет для меня никакой роли. Если мне нужны заработки для «хлеба насущного», я их добываю легко и с наименьшей затратой времени. Речь идет о другом — сумеет ли один человек в сравнительно ограниченный срок (а растягивать такое дело на долгие годы не имеет смысла) и с очень ограниченными личными средствами осилить такое большое предприятие? Как выйти из этого положения? Может быть, поручить это дело двум авторам — скажем, мне и Ю. К. Бегунову[199] (или другому, не обремененному семьей), который, находясь на штатной работе, мог бы получить командировки в отдаленные пункты? Подумайте, пожалуйста, и сообщите мне свое мнение.

При всех обстоятельствах следует теперь же приступить к составлению списка городов, где имеются рукописные собрания, и тогда все станет яснее. Не возьмется ли за это дело В. И. Малышев?

Со времени нашего свидания у меня не произошло ничего нового. Кошки в продаже больше нет, но, если появится, я закуплю целую партию, львиная доля которой, конечно, перепадет Вам (кошачий концерт предполагает не одну кошку, а целый хор).

Шлю всем вам самый сердечный привет.

Ваш [И. У. Будовниц]

28. И. У. Будовниц — Д. С. Лихачеву 22 ноября 1961 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Что с Вами? Чем Вы хвораете? Опять проклятая язва? Как Вы себя чувствуете сейчас?

Я тоже не могу похвастать: болеет Ирина Вениаминовна (грипп, высокая температура, астматический кашель, задыхается); зауряд-работница (неверная вертихвостка, приходившая редко и нерегулярно) лежит в больнице после операции аппендицита.

По согласованию с издательством я обещал Вам прислать оформление титульного листа, но они мне это оформление только показали, потребовав, чтобы я немедленно его подписал, так как в тот же день оно должно пойти в дело. Так как оформление мне понравилось, я его подписал, хотя и не уверен, что оно много дней не будет лежать на каких-нибудь столах без движения. Насчет форзаца обещали поговорить с начальством. Что касается переплета, то можно взять бронзу на черном фоне (так оформлено, между прочим, последнее издание «Жития протопопа Аввакума»[200]), но неудобство заключается в том, что, как мне по секрету сообщили, бронзовая фольга у них плохая, быстро осыпающаяся, а алюминиевая — прочная и стойкая. На чем остановимся? Этот вопрос можно решить не сразу. Корректурную вычитку осуществляет знакомая Вам Дорина Назарьевна Ботвинник[201] — очень медленно, зато внимательно и тщательно. Она очень довольна состоянием рукописи и ее подготовкой.

Посылаю два пробных описания двух фондов. Как видите, описание состоит из следующих элементов: 1) названия собрания; 2) № фонда; 3) самая краткая история фонда (иногда, при описании фондов с более сложной историей, например Погодина[202], Уварова[203] и др., эту справку придется значительно расширить); 4) характеристика фонда (состав его рукописей и хронологические грани); хотя нас интересуют только славянские рукописи и только до XVIII в., однако, если в составе фонда имеются и неславянские рукописи, и за XVIII–XX вв., это следует отметить, чтобы дать о фонде полное представление; 5) описания — сперва печатные в хронологическом порядке, потом рукописные. В ходе работы будут разработаны разные сокращения.

Уже с самого начала возникают следующие вопросы.

Надо ли расположить фонды по хранилищам, по алфавиту или по какому-нибудь другому признаку? Мне кажется, — лучше всего по хранилищам, с приложением алфавитного указателя фондов.

Надо ли упоминать в характеристике фондов уникальные, особо интересные и вообще замечательные рукописи? Это очень соблазнительно, но, с другой стороны, есть немало собраний (Погодинское, Уваровское, Синодальное[204] и много других), насчитывающих огромное количество интереснейших рукописей, перечислить которые практически невозможно. И вот может получиться так, что будут указаны интересные рукописи малозначащих фондов и будут игнорироваться интересные рукописи важных и значительных фондов.

Будьте все здоровы и счастливы, поправляйтесь скорей!

Ваш [И. У. Будовниц]

29. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 18 февраля 1962 г.

Дорогой Исак Куриелич (так зовет Вас наша маленькая Вера Сергеевна[205], на которую Вы произвели очень большое впечатление)! Безмерно рад тому, что книга Ваша скоро будет иметь сверку. Это будет замечательный подарок древникам. Работа их, особенно при описании рукописей, будет сильно облегчена.

Все-таки молодец ВВВ[206], что провел Вашу книгу[207]. Когда может, он блюдет научные интересы. Будем рады Вас увидеть. Только имейте в виду, что в конце марта или в начале апреля мы собираемся поехать лечиться с Зинаидой Александровной в Карловы Вары (если, конечно, дадут путевки).

У нас все благополучно. А как у Вас?

Все мы шлем Вам и Ирине Вениаминовне сердечные приветы.

Любящий Вас Д. Лихачев

30. Д. С. Лихачев — И. У. Будовницу 11 октября 1962 г.

Дорогой Исаак Уриелиевич!

Несколько дней назад я вернулся из Варшавы. Там было заседание (несколько заседаний) Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов[208]. Среди прочих решений я провел и такое: создать инструкцию для составления каталога фондов древнеславянских рукописей. Каждая страна будет описывать свои фонды, но по единому общему плану (по единой инструкции). Составить проект инструкции поручено чехословацкой национальной эдиционно-текстологической комиссии (они уже составили и другие инструкции). Все это очень важно для задуманного Вами дела. Теперь мы сможем уже, наверное, через Советский комитет славистов напечатать Ваш «Каталог фондов древнеславянских рукописей» и вообще получать всяческую помощь от Советского комитета славистов. Надо только чехам послать Ваши соображения о том, каким должен быть этот каталог. Занимается инструкцией милый человек — Вячеслав Францевич Мареш[209]. Он хорошо говорит по-русски, и писать поэтому можно ему по-русски. Надо, чтобы они приняли Ваш проект, тогда все пойдет как по маслу. Уверен, что они с Вами посчитаются. Хотите, пошлите ему сами (сославшись на меня и на то, что Вы уже составляете этот каталог фондов), а хотите — я перешлю ему Ваш проект, а заодно и Ваш адрес.

Ну, как Вы провели лето и осень? Как здоровье Ирины Вениаминовны? Я очень устал. Сегодня только подписал к печати свою «Текстологию» (605 страниц). Пока я книжкой доволен. Разочарование обычно наступает у меня через несколько недель.

Что-то хворает желудком Вера (большая). Предполагают язву 12-перстной кишки (наследственность!).

На службе я разругался с нашим грубым ученым секретарем (неучем)[210]. Невозможно было вытерпеть.

В Польше было очень интересно. Они там собираются издавать Ипатьевскую летопись[211], положив в основу издания Хлебниковский список[212]. Милый и способный человек А. Поппе[213] сдал в издательство книжку о Борисе и Глебе (издает тексты) и подписал к печати превосходный словарь древнерусских строительных терминов[214].

Все мои кланяются Вам обоим. Будьте здоровы. Жду письма. Ваш Д. Лихачев

31. Д. С. Лихачев — И. В. Будовниц 31 мая 1963 г.

Дорогая Ирина Вениаминовна!

Я очень, очень сочувствую Вам в Вашем горе[215].

Исаака Уриелиевича я люблю. Он настоящий человек. Его отношение к людям и событиям на редкость для нашего времени искреннее и человеческое. Каждый раз, когда я встречался с Исааком Уриелиевичем, он как-то оживлял и обострял мое отношение к окружающему: столько в нем было всегда своего, оригинального, добродушно-насмешливого. Мне хочется смотреть на мир его глазами. Он мне родной, близкий.

Не могу поверить, что его нет. Он занимает в моей душе слишком много места. Будем думать, что он где-то путешествует пешком, как всегда.

Я уверен, что все мы его еще увидим, и он нам расскажет что-нибудь веселое.

Родная Ирина Вениаминовна, поверьте: мы его непременно увидим. Искренне, убежденно говорю Вам: я не верю в смерть.

Пожалуйста, дорогая Ирина Вениаминовна, знайте, что я и Зинаида Александровна — Ваши друзья.

Крепко целую Вам руки. Ваш Д. Лихачев

32. З. А. и Д. С. Лихачевы — И. В. Будовниц 6 февраля 1969 г.

Дорогая Ирина Вениаминовна,

нас очень поразило и опечалило известие о Вашем несчастии. Сколько Вам пришлось пережить в эту ночь, когда случился пожар в Вашей квартире. Жаль, что мы так далеко живем от Вас, ведь Вам нужна помощь. Наша молодежь могла бы Вам перетащить и уложить оставшиеся вещи. Новую комнату нужно освоить, а как Вы там одна?

Очень все это грустно.

Мы бы хотели Вам выслать немного денег, но по какому адресу их выслать? А может быть, лучше выслать какие-нибудь необходимые вещи, чтобы Вам не искать по магазинам. Мы все очень расстроены тем несчастьем, которое Вам приходится переживать.

Целую Вас. З. Лихачева

Дорогая, милая

Ирина Вениаминовна!

Мы очень расстроены Вашим несчастьем. Я как-то даже не думал, что такое возможно! В последние годы я совсем не слышал о пожарах. И надо же было этому случиться именно с Вами.

Вы, как погорелец, сейчас нуждаетесь в деньгах. Разрешите нам выслать Вам немного, но годится ли высылать по указанному Вами адресу?

Вернетесь ли Вы после ремонта в свою комнату[216]?

Очень, очень Вам сочувствуем.

Любящий Вас Д. Лихачев

Борис Викторович Томашевский (1890–1957) — филолог, пушкинист, текстолог, педагог; доктор филологических наук без защиты диссертации (1941). Из-за участия в революционном кружке в гимназические годы для получения высшего образования уехал в Бельгию, в 1912 г. окончил Льежский университет (Институт Монтефиоре) по специальности «инженер-электрик», также слушал лекции по французской филологии в Сорбонне, занимался в Национальной библиотеке Франции. Вернулся в Россию в 1913 г., изучал документы в Пушкинском Доме, участвовал в семинарии С. А. Венгерова. Участник Первой мировой войны: инженер 12-й строительной дружины 3-й действующей армии Западного фронта. После демобилизации жил в Москве, Екатеринбурге, Петрограде; работал в Наркомате почт и телеграфов, Главном комитете государственных сооружений, в управлениях по сооружению железных дорог Казань — Екатеринбург и Петроград — Орел (1918–1922). Участвовал в деятельности Общества изучения поэтического языка (ОПОЯЗ), Московского лингвистического кружка, Общества любителей российской словесности при Московском университете. Научный сотрудник Комиссии по изданию сочинений Пушкина при АН СССР (с 1922) и Института сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока при ЛГУ (1923–1930). Преподаватель ЛГУ (с 1924 г. с перерывами), Ленинградского института инженеров транспорта (1931–1935, по кафедре математики), Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена (1938–1942; в 1941–1942 гг. заведующий кафедрой русской литературы), заместитель директора по учебной части Литературного института при СП СССР (1942–1944). Сотрудник ИРЛИ (с 1929 с перерывами; с 1946 — заведующий рукописным отделом, в 1957 — заведующий Сектором изучения жизни и творчества Пушкина). Член СП СССР (с 1934). Автор одной из первых работ по текстологии («Писатель и книга. Очерк текстологии», 1928), книг по теории литературы и поэтике, о жизни и творчестве Пушкина и др. Томашевский был в числе старших коллег Лихачева по Пушкинскому Дому, дружественные отношения с которыми Дмитрий Сергеевич особенно ценил[217].

11 декабря 1942 г.

Дорогой Борис Викторович!

Получил письмо от Ник[олая] Ив[ановича] Мордовченко[218] из Тобольска. Он работает в Омском пед[агогическом] ин[ститу]те. Преподает всякие литер[атурные] предметы. Там же вместе с ним находится и В. В. Виноградов, закончивший только что еще одну книгу[219]! Н[иколай] И[ванович] пишет, что растолстел. А при моем отъезде из Л[енингра]да он был совсем плох: не стоял на ногах и обличием был ужасен. Он спрашивает о Вас. Поэтому сообщаю Вам его адрес: Тобольск, Красная, 17.

Писал Г. П. Блоку[220], спрашивал его об адресе Евг[ении] Конст[антиновны][221] и Журы[222], но ответа не получил. Может быть, Вам удалось узнать? [В Казани живется плохо.][223] В одной комнате нас 10 человек — 2 семьи. С едой плохо. С библиотеками плохо (по др[евне]р[усской] лит[ературе] — мало). Настроение поэтому неважное. Единственный человек, с которым можно побеседовать, — Анна Мих[айловна] Астахова[224]. Над чем Вы работаете? Привет большой Ирине Николаевне[225].

Д. Лихачев 11.XII.42

Вячеслав Федорович Ржига (1883–1960) — филолог, историк литературы, библиограф, педагог; доктор филологических наук (1945). Окончил словесное отделение историко-филологического факультета Московского университета (1907). Сотрудник Московского публичного и Румянцевского музеев (1908–1910); учитель в средних школах Москвы (1909–1919); секретарь Общества истории литературы при Московском университете (1911–1917).

Преподаватель истории древнерусской литературы и фольклора Московского университета по кафедре русской литературы и русского языка (1914–1921; с 1918 г. профессор) и Московских высших женских курсов (1914–1918).

Научный сотрудник и секретарь секции русской литературы Института языковедения и истории литературы РАНИОН (1921–1931); научный сотрудник отдела рукописей и отдела Киевской Руси ГИМ (1922–1929); научный редактор Государственного словарно-энциклопедического издательства «Советская энциклопедия» (1931–1933).

В 1934 г. арестован по «делу славистов» (делу «Российской национальной партии») и осужден на 5 лет ИТЛ. До декабря 1934 г. находился в Свирлаге (Ленинградская обл.), а затем был выслан в Ташкент. Преподавал в вузах Ташкента (1934–1936) и Душанбе (1939); работал в Государственной книжной палате УзССР. Вернулся в Москву в 1939 г. Реабилитирован в 1964 г.

Главный библиотекарь научно-библиографического отдела (1939–1954) и отдела обработки и каталогов (1954–1959) ГБЛ. В 1940–1958 гг. преподавал на филологическом факультете МГПИ[226].

Автор работ о композиции, стихосложении, авторстве, языке и др. «Слова о полку Игореве», по древнерусской литературе, истории русской публицистики XVI в. (об И. С. Пересветове, Ермолае-Еразме и др.), литературе XVII–XVIII вв.

Из одиннадцати писем Лихачева Ржиге, сохранившихся в ОР РГБ[227], для публикации в настоящем издании выбраны девять. Сохранившиеся черновики трех писем Ржиги Лихачеву в публикацию не включены[228].

1. 16 марта 1946 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

Александр Сергеевич Орлов говорил мне, что у Вас как будто бы находится первая (ненапечатанная) часть его работы «К вопросу об Ипатьевской летописи»[229] с характеристикой русских хронографов домонгольской поры. Александр Сергеевич просит Вас, если эта работа действительно у Вас, выслать ее ему или мне (Л[енинград], 136, Лахтинская […] Лихачеву Дм. Серг.).

Кроме того, у меня большая к Вам просьба. Не могли бы Вы сообщить мне:

1) Где сейчас находятся рукописи Московской духовной академии[230]?

2) Основная часть рукописей Коллегии иностранных дел находится в ГАФКЭ[231]?

Буду Вам очень благодарен, если ответите.

Уважающий Вас Д. Лихачев

2. 16 декабря 1954 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

В марте [19]55 г. мы проектируем созвать в Москве совещание по вопросам изучения древнерусской литературы[232]. Цель — объединение сил, обмен опытом, привлечение молодежи к изучению древнерусской литературы. Сектор очень просит Вас выступить с докладом. Тема — по Вашему усмотрению.

Мы проектируем три дня заседаний с очень небольшими докладами (по 30 минут — не больше), а затем экскурсии для молодежи в рукописные отделения.

Пожалуйста, не откажитесь выступить и председательствовать на некоторых из заседаний. Мы предполагаем так, чтобы председательствовали по очереди — Вы, Варвара Павловна, Николай Каллиникович и Александр Иванович[233] (если он согласится приехать из Киева).

Я хвораю и очень много работаю.

Шлю Вам самые наилучшие пожелания.

Ваш Д. Лихачев 16.XII.54

Л[енингра]д 14, Басков […].

3. 23 декабря 1954 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

Поздравляю Вас с наступающим Новым Годом. Желаю Вам от души всего самого хорошего.

Ваш доклад[234] очень хорош. Будем надеяться, что совещание нам разрешат. Во всяком случае, готовьте Вашу работу для XII т. Трудов ОДРЛ[235] — сдаем весной [19]55 г.

Искренне Ваш Д. Лихачев 23.XII.54

4. 9 апреля 1955 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

Посылаю Вам свою брошюру о «Слове»[236] и пригласительный билет.

Ждем Вас. Оплата проезда за счет нашего института. Сообщите, на какое число взять Вам билет и когда Вы приедете.

Желаю Вам всего самого хорошего, а главное — здоровья: знаю по себе, как оно дорого.

Искренне Ваш Д. Лихачев 9.IV.55

5. 1 марта 1956 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

Вы стоите во главе нового издания «Слова»[237]. Посылаю Вам перевод ленинградского поэта С. Вл.[238] Ботвинника[239]. Мне кажется, он достоин того, чтобы Вы его напечатали в Гослитиздатовском издании. Он сделан различными размерами, в нем нет штукарства[240] и поисков редких значений слов, он спокоен и хорошо читается.

Пожалуйста, сообщите мне о Вашем решении.

Ждем Ваших статей для Трудов ОДРЛ.

С искренним уважением Д. Лихачев 1.III.56

Перевод Семена Владимировича[241] я редактировал. Он внес в него изменения по моим указаниям.

6. 18 марта 1956 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

Простите, пожалуйста, что не послал Вам свою брошюру. Причин тут две: во-первых, я невежа, во-вторых, этот доклад мне по некоторым причинам весьма неприятен[242] (впрочем, посылая его Вам, я не должен был бы об этом думать).

Не могли ли бы Вы прислать обе Ваши публикации «Петра и Февронии» в XIII т. Трудов ОДРЛ[243]? Он собирается сейчас. Прислать их нужно к концу апреля, не позднее. Дело в том, что в т. XIII мы будем публиковать и сказку о Петре и Февронии (дает нам Померанцева[244]). Одно к другому бы очень подошло.

В сборнике в честь Варвары Павловны публикации, мне кажется, возможны (по-моему, они бывали в прежних сборниках, к[ому]-л[ибо] посвященных), но не велик ли будет объем? Мы ведь хотим дать очень много статей[245], но маленьких (не более 10 страниц на маш[инке]).

В крайнем случае, если Вы не успеете в апреле приготовить обе публикации, то хоть одну дайте для XIII т., но лучше бы обе, а Варваре Павл[овне] посвятите еще ч[то]-л[ибо]. Вот какие мы жадные к Вашим статьям!

М[ожет] б[ыть], у Вас будут к[акие]-л[ибо] дополнительные соображения или возражения на публикацию «Пересветова[246]» А. А. Зимина[247]? Было бы хорошо, если бы Вы об этом написали в сб[орник] в честь Варв[ары] Павл[овны].

В общем, всё на Ваше усмотрение.

Спасибо Вам за Ботвинника. Есть еще очень недурной перевод Малахова[248]. Я просил его Вам прислать на всякий случай. С искренним уважением

Д. Лихачев

7. 1 мая 1956 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович! Поздравляю Вас с праздником. Спасибо за статью. Она пришла как раз вовремя: мы формируем XIII т. Тр[удов] ОДРЛ. Статью Вашу прочел: она нас всех очень заинтересовала.

Ждем Вашей статьи для т. XIV Тр[удов] ОДРЛ, который посвящаем Варваре Павловне (формировать будем в ноябре)[249].

С искренним уважением Д. Лихачев 1.V.56

8. 24 сентября 1956 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович!

Не знаете ли Вы, какова судьба перевода «Слова о полку Игореве» ленинградского поэта С. Ботвинника? Он предназначался для книги переводов «Слова», издаваемой Гослитиздатом под Вашей редакцией.

Как Вы отдохнули летом? Я чувствую себя плохо после плохого лета: болит язва.

Ждем Вашей статьи в сборник в честь Варвары Павловны.

С искренним уважением Д. Лихачев 24.IX.56

9. 21 ноября 1956 г.

Глубокоуважаемый Вячеслав Федорович! Большое Вам спасибо за интересную статью. Завтра передаю ее редактору тома — В. И. Малышеву. Не сомневаюсь, что статья ему понравится. Думаю, что небольшое преувеличение объема — не беда.

Желаю Вам всего самого хорошего. Сам я чувствую себя не очень важно. Сказывается сильное переутомление.

С глубоким уважением Д. Лихачев 21.XI.56

Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965) — литературовед, историк литературы, педагог; академик АН УССР (1945).

Гудзий во время учебы в Киевском университете св. Владимира (1908–1911) и в первые годы после его окончания был участником известного научного сообщества — «Семинария русской филологии» профессора В. Н. Перетца, из которого вышли известные филологи и литературоведы — В. П. Адрианова-Перетц, И. П. Еремин, Г. А. Бялый и др. Сам Гудзий был прекрасным преподавателем, воспитавшим, в свою очередь, специалистов по древнерусской литературе — А. Н. Робинсона, В. А. Путинцева и многих других. В числе слушателей его «толстовского» семинара и семинара по источниковедению в МГУ были В. Я. Лакшин, П. В. Палиевский, Л. М. Розенблюм и др.

Преподавал в высших и средних учебных заведениях Киева и Симферополя, в 1921 г. переехал в Москву. Профессор кафедры истории русской литературы МГУ (с 1922), декан филологического факультета МГУ (1941–1945) и заведующий кафедрой русского устного народного творчества (1941–1946). Заведующий Секцией древнерусской литературы и литературы XVIII в. ИМЛИ (1939–1941, 1945–1947); отделом русской литературы (1945–1952) и отделом украинской древней литературы (1952–1961) Института литературы им. Т. Г. Шевченко АН УССР. Автор работ по древнерусской литературе, публицистике XVI в., русской и украинской литературам XVIII — начала XX в., о жизни творчестве Л. Н. Толстого; первых советских учебников и хрестоматий по древнерусской литературе; член редколлегии Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, редактор отдельных томов (1932–1958) и др.

Лихачев познакомился с работами Гудзия еще до войны. Дмитрий Сергеевич вспоминал, как в 1938 г. встретил на улице Г. А. Гуковского, который почти что бежал в книжный магазин, находившийся в парадной Музея этнографии и антропологии, чтобы успеть купить только что поступивший в продажу учебник Гудзия «История древней русской литературы». В этой книге, по словам Лихачева, «Гудзий говорил обычные вещи. Но как это было необычно!». Лихачеву импонировала стилистика, в которой был написан учебник, — «о литературе, да еще древнерусской, говорилось нормальным человеческим голосом. Там были человеческие слова о человеческих произведениях»[250]. Учебник Гудзия, десятилетиями входивший в вузовскую программу, переиздавался с исправлениями и дополнениями 7 раз. Даже само имя Гудзия с середины XX в. стало в студенческой историко-филологической среде употребляться в качестве обозначения учебника[251]. В начале 1970-х годов «Гудзия» заменил учебник Н. В. Водовозова. Сотрудники Сектора древнерусской литературы ИРЛИ настаивали на непременном переиздании учебника Гудзия[252], однако его восьмое издание было осуществлено только в 2002 г.

Лихачев и Гудзий сблизились в 1945 г. в период совместной работы над многотомной «Историей русской литературы». В воспоминаниях о Гудзии и в некрологе ему, публикуемом далее в комментарии к письму 25 от 4 ноября 1965 г. (с. 116–117 наст. изд.), Лихачев подчеркивал неизменно доброе, человеческое отношение Николая Каллиниковича к людям, его альтруистические качества: «Он всегда интересовался тем, что представляет собой ученый в человеческом отношении. Он не терпел карьеристов, интриганов и чиновников, не терпел дурного отношения к людям. И огорчался, когда слышал о людях дурное. Неудача людей, которых он не любил, его не радовала. Ему не доставляло удовольствия услышать дурное о человеке. В нем не было ни на каплю злорадства. Он был всегда на стороне обижаемых. Он стремился к справедливости — в отношении живых и мертвых. Память ученого была для него священна […] То, что он говорил, часто было самым обыкновенным. Но именно это обыкновенное, сказанное вовремя, действовало как выстрел»[253].

За свою плодотворную научную жизнь Гудзий собрал обширный архив, судьбу которого попытался сам определить в конце 1963 г. Он передал небольшую часть документов в ЦГАЛИ СССР (автобиографию, рукописи некоторых работ, поздравительные телеграммы), где был создан его личный архивный фонд (РГАЛИ. Ф. 2256. 15 ед. хр., 1930–1964 гг.). После кончины ученого в 1965 г. директор ЦГАЛИ СССР Н. Б. Волкова предлагала его близким — А. К. и Т. Л. Гудзий — передать весь архив ученого на государственное хранение[254], но не получила отклика. Живейшее участие в судьбе архива Гудзия принял Лихачев, в частности, он предложил выбрать местом его хранения РО ГПБ (см. письма 26, 27 на с. 118–119 наст. изд.). Однако в 1977 и 1983 гг. основная часть документов поступила в ГБЛ (ОР РГБ. Ф. 731. 3832 ед. хр., 1900–1970-е гг.), в их числе — значительный корпус писем Лихачева: 134 письма и 5 телеграмм на 188 листах. Самое раннее письмо от 23 сентября 1945 г., позднее — от 3 сентября 1965 г. В сохранившемся эпистолярии нашла отражение кампания по борьбе с космополитизмом в ИРЛИ и ЛГУ, а также обсуждались: организационные вопросы подготовки к защите Лихачевым докторской диссертации, одним из оппонентов которой был Гудзий; острые вопросы отечественной истории, в том числе подлинность «Слова о полку Игореве», поставленная под сомнение А. А. Зиминым в первой половине 1960-х годов; темы статей для изданий Сектора (Отдела) древнерусской литературы и выступлений на его заседаниях и т. д. В письмах Гудзий и Лихачев поздравляли друг друга с праздниками, юбилеями, присуждением государственных наград, обменивались мнениями в связи с выходом книг по древнерусской литературе. Эти письма могли бы составить самостоятельную книгу.

В нашем сборнике публикуются 21 письмо и 1 телеграмма (из собрания РГАЛИ) Лихачева Гудзию, 2 письма Гудзия Лихачеву и 4 письма Дмитрия Сергеевича к вдове Гудзия Татьяне Львовне и к его сестре Анне Каллиниковне.

1. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 23 сентября 1945 г.

Глубокоуважаемый Николай Каллиникович[255]!

Посылаю Вам свою только что вышедшую книжечку «Национальное самосознание Древней Руси»[256]. Я предполагал, что она выйдет в свет после некоторых моих работ, которые дал для напечатания в «Исторические записки»[257], в Труды Института литературы[258] и др. Поэтому некоторые места этой книжечки звучат необоснованно. Скоро должна появиться еще одна моя книжечка, в которой я также стремлюсь по мере сил пропагандировать др[евне]русск[ую] литературу и др[евне]русск[ое] искусство[259]. Очень рад был узнать, что Ваше здоровье стало значительно лучше.

Уважающий Вас Д. Лихачев 23.IX.45

2. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 9 апреля 1946 г.

Многоуважаемый Николай Каллиникович![260]

Я был очень обрадован Вашей рецензией[261]. Кроме Варвары Павловны[262] мне никто в Отделе не говорил своего мнения о моих книжках.

Вполне согласен с Вами, что о югославянском влиянии непременно следовало бы сказать: но… соответствующие страницы были у меня выкинуты редактором. Вообще литературный материал в книжке о Новгороде подвергся чрезвычайному сокращению по требованию рецензента — В. В. Мавродина. Поэтому, между прочим, я не смог ничего сказать и о редакциях жития Михаила Клопского[263]. Я ими несколько занимался[264] и пришел к выводу, что Ключевский не прав[265].

В обеих книжках я стремился рассматривать русскую культуру не изолированно, и демонстрация наших тесных связей со славянскими странами была бы очень уместной. Сейчас подписана к печати моя книжка «Русская культура XV в.»[266]. В ней всякие европейские связи развернуты мною шире, чем в предшествующих книжках, но югославянского влияния снова нет: редактора пугает слово «влияние». Пришлось кое-что сказать об этом влиянии обиняками. Если бы Ваша рецензия появилась двумя неделями раньше, — мне удалось бы восстановить у себя в правах этот попранный раздел русской литературы.

Тема политической теории русского государства меня очень занимает, и я продолжаю об этом думать и сейчас. Основная моя мысль в том, что под теорию «Москвы — третьего Рима» обычно подводят различные исторические взгляды, которые следовало бы дифференцировать[267]. «Сказание о князьях Владимирских» утверждает о перенесении знаков царского достоинства при Владимире Мономахе, когда Византия находилась еще в полном цвету[268]. Здесь нет, следовательно, идеи преемства царств и идеи византийского наследия, а речь идет об обычных и для Западной Европы легендах. Взгляд же на Москву как на преемницу и наследницу Византии в результате ее гибели, после 1453 г. никогда в XVI в. не высказывался официально. Но в XVII в. взгляд этот, действительно, в официальные высказывания вошел, и мне бы следовало об этом упомянуть.

Остальные указания Ваши принимаю. Большое спасибо.

Очень хочется подготовить к печати «Повести о Николе Заразском»[269]. Копаюсь в бесчисленных списках[270].

Как Ваше здоровье?

Искренно Вас уважающий Д. Лихачев 9.IV.46

3. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 5 сентября 1946 г.

Глубокоуважаемый Николай Каллиникович!

Посылаю Вам свою брошюру «Культура Руси эпохи образования русского национального государства». В ней есть повторения: мне очень трудно писать вторично о чем-либо по-иному (иными словами). Вновь написаны мною: начало главы «Политическая теория», гл[ава] «Просвещение», частично гл[ава] «Летописное дело», гл[ава] «Эпос», частично гл[ава] «Литература», гл[ава] «Зодчество», гл[ава] «Живопись», гл[ава] «Новое в нравах и в быте», «Военное дело» и «Введение» (частично).

К сожалению, редактор выбросил у меня в гл[аве] «Литература» некоторые сопоставления между «Повестью о Петре и Февронии»[271] и «Романом о Тристане и Изольде»[272] и примечание, в котором указывалось, что мысль о связи этих двух произведений была высказана как-то в разговорах еще покойным В. Л. Комаровичем. Я собираюсь написать о «Пов[ести] о Петре и Февронии» статью (мне удалось установить кое-какие факты первоначальной истории этой повести — намеки на них у меня есть и в этой главе) и там, в той статье, восстановлю и это утраченное примечание[273].

Очень обрадовала всех Ваша рецензия на претенциозную и бездарную книжку Югова[274]. Такие «дельцы» льют воду на мельницу Мазона и наносят чрезвычайный вред престижу русской культуры.

Как Ваше здоровье?

Книжку «Русские летописи» мне удалось устроить в Издательстве АН — в серии научно-популярной литературы. Политиздат, несмотря на рецензии — Вашу, Варв[ары] Павл[овны] и С. Н. Валка, печатать историческую тематику сейчас не решается.

Ваш Д. Лихачев 5.IX.46

4. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 26 мая 1947 г.

Глубокоуважаемый Николай Каллиникович!

Посылаю Вам свой ответ М. Н. Тихомирову[275]. Нельзя ли было бы напечатать его в «Сов[етской] книге»? Мне просто глаза стыдно поднять на наших западников. Книжку мою они не читали, а рецензию прочтут все. Защищать[276] при этих условиях немыслимо.

Я послал свой ответ и в «Вопросы истории», но совершенно уверен, что они его не напечатают, т. к. Тихомиров с его крутым нравом состоит там редактором и всем крутит. Воображаю, какой «разнос» в этом же стиле учинит он моим «Русским летописям» — предмету его основной ревности. Недобросовестность Тихомирова как рецензента поразительна — не только вырывает отдельные слова, но даже их перевирает! Это еще смягченный вариант его рецензии (смягчали ко мне хорошо относящиеся Греков и Волгин).

Буду Вам на днях утром звонить!

А. П. Евгеньева заканчивает разнос Югова за «Светоносцев»[277] по лингвистической части, я получаю от нее экз[емпляр] этого «художественного произведения» и добиваю его исторически. Пришлем в «Сов[етскую] книгу»[278].

Своего ответа в «Сов[етскую] книгу» непосредственно я не отослал, т. к., может быть, Вы найдете нужным что-либо смягчить или убрать. Вполне Вам доверяюсь. До моей защиты ответ не успеет появиться. Простите, что снова покушаюсь на Ваше время и на Ваш труд, но положение для меня очень серьезно.

Ваш, искренно Вам преданный

Лихачев 26.V.47

5. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 9 октября 1947 г.

Глубокоуважаемый

Николай Каллиникович!

Большое спасибо за оттиск статьи о Мазоне[279]. Мне пришлось прочесть несколько лекций для учителей о «Слове», и меня засыпают вопросами о Югове и Мазоне. Ваши статьи мне очень помогли: я и отвечал по ним, и отсылал к ним.

Дирекция нашего Института решила поставить защиту на вторую половину ноября (я передал Ваше пожелание), но точно дня не назначила. До получения отзыва Лебедев-Полянский[280] назначить день защиты (19 или 26) не решился. Лебедев-Полянский бывает в Ленинграде раз в месяц и обычно сам здесь решает вопрос о дне своего следующего приезда и о повестке заседания Ученого совета. Поэтому у меня к Вам большая просьба: прислать отзыв (если это только возможно) к октябрьскому приезду Лебедева-Полянского. Иначе, я боюсь, защита отложится на декабрь[281].

«Слово о полку Игореве» для малой серии «Б[иблиотеки] п[оэта]» сдал в издательство[282]. Отзывы рецензентов весьма положительные. Обещают выпустить в начале [19]48 г.

Ждем Вашего ответа Югову[283].

Мне писали из Москвы, что на мои «Русские летописи» появилась положительная рецензия такого строгого человека, как Юшков, но в каком журнале — не написали[284].

Искренне Вас уважающий

Д. Лихачев 9.X.47

6. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию. Декабрь 1947 г.

Глубокоуважаемый

Николай Каллиникович!

Я Вам очень, очень благодарен за Ваше выступление, за самый Ваш приезд (конечно, для Вас нелегкий), за Ваше хорошее ко мне отношение. Я очень прошу у Вас извинения за то, что чуть было не свел защиту к скандалу, но нервы у меня очень расшатались и выдержки не хватает[285]. Мне было бы очень приятно видеть Вас у нас, но нищенская наша квартира[286] (мы потеряли все — до последнего стула в блокаду) не позволила этого. Я хотел пообедать с Вами и с другими после защиты в Доме ученых, но Варвара Павловна решительно воспротивилась этому.

Я еще увижу Вас, когда буду провожать Вас на вокзал.

Ваш Д. Лихачев

7. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 5 января 1952 г.

Глубокоуважаемый

Николай Каллиникович!

Большое Вам спасибо за письмо и за добрые пожелания.

В истории с Лап[ицким][287] мы с Варв[арой] Павл[овной] старались действовать как могли, с самого начала, но не смогли добиться результатов, так как на стороне Лап[ицкого] была Дирекция, предполагавшая его использовать для того, чтобы свалить Варвару Павловну, и «внутренняя» поддержка в самом Секторе.

Теперь у нас один выход в будущем — уйти из Института. Даже если вопрос будет решен в нашу пользу, — разве можно оставаться работать с такими людьми?

Действия против Варв[ары] Павл[овны] всегда были очень активными. Действия же против меня стали особенно гнусными после того, как выяснилось, что мои работы представляются на Сталинскую премию[288]. Обиднее всего, что это представление абсолютно безнадежно, и врагам нашим не стоило затрачивать столько гнусностей против нас. В секции литературы я никак пройти не могу. Почему мои работы попали туда — не понимаю. Ведь запрашивала Институт секция науки; в секцию науки и были посланы материалы. Почему не была представлена «Повесть вр[еменных] лет» — не знаю. Думаю, потому, что это[го] никому не хотелось.

Сейчас лежу с очень сильными болями, которые не отпускают меня уже три дня, а основное дело, из-за которого я и хвораю, Дирекция все затягивает и затягивает.

Жаль, что Вам придется окунуться во всю эту грязь. Хватит того, что мы здесь перепачканы ею до ушей. С искренним уважением. Ваш Д. Лихачев

Рецензию отослал еще 30 XII[289]. У меня сохранилась копия.

8. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 5 февраля 1952 г.

Глубокоуважаемый Николай Каллиникович!

Сегодня при мне Ник[олай] Ф[едорович][290] получил Ваше письмо, а затем, как мне передавали, очень сердился по поводу того, что Вам кто-то (я уж не признался) сообщил о борьбе двух групп, так как заседания закрытые и он очень не хотел, чтобы все это дошло до Москвы. Пожалуйста, не выдавайте меня и не говорите, что это написал Вам я. Нам с Варв[арой] Павл[овной] и так плохо. Сегодня было заседание дирекции, на которое пригласили и меня (утверждались планы). Я сел сзади Варв[ары] Павл[овны] и пять минут не догадывался, что это она: такая она была сгорбленная и сухая старушка. Сегодня на заседании Сектора Вар[вара] Павл[овна] почти расплакалась, вспомнив о своих огорчениях. Хорошо, что милый Вл[адимир] Иван[ович][291] быстро отвел тему разговора. Лапицкий не унимается никак. Только что мне, например, сегодня звонили, что он сегодня днем приходил в Лен[инградское] отд[еление] Института истории в дирекцию и бранил меня и Варв[ару] Павл[овну] совершенно не знакомым ему людям. Недавно он грозился в Лектории Горкома «стереть с лица земли Митьку» (т. е. меня). Всего не передашь. Я совершенно не могу работать. Достал книги, но читать не могу — не понимаю. Сегодня вышел не на той остановке автобуса и куда-то пошел. Поймал себя на том, что иду к прежнему месту своей службы, где работал 15 лет назад.

Если бы можно было переехать в какой-нибудь другой город! Идеально было бы, чтобы наш Сектор перевели в Институт мировой литературы[292]. Вы были бы во главе Сектора (Вар[вара] Павл[овна] искренне хочет уйти с заведывания). Работал бы у нас Андрей Ник[олаевич][293], Пушкарев, Ржига. Но это все пустые мечты.

Не знаю — что делать, что будет, чем все кончится. С октября я не написал ни одной строчки. Метастазы из Института перешли на историч[еский] факультет Университета, где я преподаю, и создали для меня совершенно невозможную обстановку и там (там действовал также Лап[ицкий] и нашел себе подобных). Больше всего я боюсь Ник[олая] Ф[едоровича]. Это совершенно страшный человек. Не говорите ему, пожалуйста, что я Вам написал.

Заседания наши искусственно затягиваются для того, чтобы под предлогом нерешенности вопроса о Секторе сорвать дело с премией. Искусственно предложено поставить на обсуждение мою главу из «И[стории] к[ультуры] Д[ревней] Р[уси]». Ее якобы предложено «обсудить», и другие мои работы также. Но если Ник[олай] Бельч[иков] узнает, что в Москве известна его тактика, он сорвет с меня голову. В отношении меня уже пущены в ход угрозы, с одной стороны, и ласковость — с другой. Я делаю вид, что замечаю только последнее.

С искренним уважением,

Ваш Д. Лихачев 5.II

Только не говорите об этом никому — боюсь!

9. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 16 марта 1952 г.

Дорогой Николай

Каллиникович!

Искреннее Вам спасибо за поздравление[294]. Мы в семье очень и очень радуемся сейчас. Главное, что я мог бы полностью перестать реагировать на все и только работать, но, к сожалению, надо еще помочь Малышеву[295] и Варваре Павловне. На первого ведутся серьезные нападки за его защиту нас.

Одновременно со мной получил Сталинскую премию и мой младший брат[296] (первой степени по отделу энергетики).

Всегда буду помнить о Вашей помощи нам.

С чистосердечным приветом и уважением Д. Лихачев 16.III.52

10. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 16 мая 1952 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Большое Вам спасибо за рецензию С. О. Шмидта[297]. Рецензия дельная и содержит много существенных замечаний и дополнений. Есть, правда, и спорные утверждения (напр[имер], явно преувеличена роль Грозного в общеязыковом процессе).

Будовница я поругал за его выступление[298]. Дома поругала еще его и его жена. Вы на него не сердитесь. Он в общем человек хороший.

Мне кажется, что Вы сильно преувеличили в своем выступлении наши расхождения. Ваш учебник должен содержать прежде всего сведения и бесспорные положения. Я же в своей книжке[299] никаких учебных целей не ставлю себе.

Вы сказали: «положения носят абстрактный и декларативный характер». Да — в докладе и в статьях. Изложить книжку в 13 авт. л. в течение 30 минут не «абстрактно» и не «декларативно» нельзя.

Вы сказали, что я «преподношу то, что мне желательно видеть в историко-литературном процессе, а не то, что этим историко-культурным процессом оправдывается…» Это не так — в рукописи я свои положения стремлюсь доказать. Я их не привношу в историко-литературный процесс, а извлекаю из него. Впрочем, и Ваше утверждение, и мое самооправдание в равной степени голословны.

Вам показалось, что я отрицаю значение переводной литературы. Вовсе нет! Я только считаю, что это значение оправдывается определенными историческими условиями.

Вам показалось, что я отрицаю наличие заимствований. Вовсе нет! В рукописи я посвящаю им целую главу. И о переводной литературе, и о заимствованиях я говорю в полный голос, а ведь многие просто избегают об этом говорить.

Я отнюдь не отрицаю христианских элементов в «Слове». Я согласен, что книжка Данелиа[300] имеет свои достоинства. Я, наоборот, склонен считать, что преувеличено язычество «Слова». Языческие боги — художественные обобщения, а не религиозные понятия.

Значение христианства и церкви я отнюдь не отрицаю.

В главе о народном творчестве я не говорю о феодалах потому, что устное творчество феодалов не есть народное творчество. Об устном творчестве феодалов (христианские легенды, родовые предания и пр.) я говорю много.

Об устном творчестве как «основе» письменного творчества я говорю по преимуществу следующее: устное творчество подготовило почву для развития литературы.

Автора «Слова о п[олку] Иг[ореве]» я тоже считаю по происхождению феодалом (дружинником) и каждый раз об этом пишу в статьях о «Слове». Но разве дворянское происхождение Радищева и Пушкина (Вы о них упоминали) целиком определяло их мировоззрение и творчество?

Вы утверждаете, что «крестьяне жили в таких плохих условиях, что создавать культурные ценности не могли». С этим я не согласен. А былины? а лирические песни? а орнамент? а вышивки, резьба и пр., и пр.? При чем тут плохие условия? Логически продолжая Вашу мысль, можно было прийти к очень неуважительным мыслям о народе.

Вы считаете, что народ мог создавать материальные ценности, но не духовные. Историки Вам возражали: между теми и другими нельзя проводить решительной границы.

Вы сказали: «нет оснований говорить о борьбе двух культур в феодальном обществе». Феодальное общество в культурном отношении разграничено гораздо больше, чем капиталистическое (археологи отмечают резкое различие в одежде, быте и т. д.). Борьбу в области культуры я и показываю в своей рукописи.

Вы спросили меня: «откуда мне известно о том, каким было ораторское искусство в древней Руси»! В № 17 «Исторических записок»[301] я уделяю очень много места тому, откуда мы можем знать об этом ораторском искусстве. Мне кажется, что Вы могли бы сказать мне, что точность донесенных в летописи речей мною не доказана. Это я бы понял, но как же можно спрашивать меня, «откуда» мне все это известно? Ведь я же целую статью посвятил этому «откуда»!

Год назад Вы писали о моем переводе «Слова»[302], что я неправильно перевел (и непонятно почему) выражения «передняя слава» и «задняя слава». А ведь я тоже этому посвятил целую статью (в Известиях ОЛЯ)[303]. Вот на это место Вашей рецензии о «Слове» я и огорчился[304] (Вы никак не захотели посчитаться с моей аргументацией, а просто сказали «неправильно перевел»).

О «художественных красотах» Русской Правды я не говорю ни слова (ни в статье, ни в рукописи). Я говорю о том, что юридические обобщения Русской Правды (в ее древнейшей части, относящейся, по крайней мере, к X в.) подготовили почву для художественных обобщений. Юридические «казусы» Русской Правды — это отнюдь еще не художественные обобщения.

Вы спрашиваете: «можно ли говорить о том, что переводная литература отвечала исключительно классовым интересам?» Отнюдь нет! Об этом ясно сказано в статье (в № 12 «Вопросов истории»)[305]. Об этом же более подробно я говорю и в рукописи. Апокрифы — это литература отнюдь не верхов феодального общества. Что же касается до жития Андрея Юродивого[306], то оно не народное произведение. Оно подчинено интересам господ[ствующего] класса, хотя в нем и есть элементы народного творчества. Кстати, «Слово о полку Игореве» с Вашей точки зрения — не народное произведение, а житие Андрея Юродивого народное? По-моему, наоборот.

Я так же, как и Вы, считаю, что русские жития «заимствовали трафареты из переводных житий».

Вы сказали: «легенды, как промежуточная стадия, ничего не изменяют». В чем? В том, что переводная литература имела большое значение для русской литературы? Но ведь я большого значения переводной литературы и не отрицаю. Я утверждаю только, что заимствования объясняются общей почвой христианского мировоззрения, и придаю последнему большое значение.

Мне кажется, что между нами нет крупных расхождений. Просто я Вам представляюсь отчасти вульгаризатором, модернизатором, модником, человеком, слишком подчиняющим свои научные выводы своему «патриотическому настроению». Ведь так? Вообразив меня таким, Вы и возражали не мне, не моей рукописи, а этому, созданному Вами, человеку.

Не подумайте, пожалуйста, что я обиделся. Я обижаюсь только тогда, когда меня хотят обидеть. В Вашем же добром ко мне отношении я абсолютно уверен. Мне бы только хотелось, чтобы Вы были более справедливы к моей аргументации (возражали бы не только на одни мои выводы, а и на мои аргументы). В докладе у меня аргументации не было (их[307] и не могло быть), но и тех выводов, против которых Вы возражали, в основном тоже не было.

Жаль, что Вам пришлось уйти. Устное слово всегда убедительнее письменного. Может быть, мое письмо Вас в чем-нибудь и не убедит.

Во всяком случае, о защите интересов крестьянства в «Слове о полку Игореве» я еще внимательно подумаю. Подумаю и об уточнении формулировок, чтобы быть правильно понятым.

Это письмо я написал Вам на всякий случай. Если, зайдя к Вам, я Вас не застану, то оставлю Вам статью и письмо. У нас испорчен телефон, и я не могу Вам позвонить предварительно (меняют кабель). Привет! Желаю Вам хорошенько отдохнуть летом. Не сердитесь и Вы на меня, пожалуйста.

Ваш Д. Лихачев 16.V.1952

11. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 22 октября 1953 г.

Глубокоуважаемый

и дорогой Николай Каллиникович! Мне очень и очень приятно получить от Вас поздравление[308]. Я не могу считать себя настоящим членом-корреспондентом, но постараюсь быть полезным изучению древней русской литературы, чем могу. Древнюю Русь я очень люблю, и вселить к ней уважение наибольшего числа людей, особенно молодежи, мне всегда особенно хотелось.

Передайте, пожалуйста, мои поклоны Татьяне Львовне[309] и Анне Каллиниковне[310].

Всегда помню, какое значение для меня имели Ваши работы. Мне хочется сейчас еще раз поблагодарить Вас за ту помощь, которую Вы оказали нам в тяжелое для нас время нападок И. П. Лапицкого.

С душевными приветами Д. Лихачев 22.X.53

Познакомились ли Вы с авторефератами моих учениц — Питолиной[311] и Масленниковой[312]? Они Вам их выслали.

12. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 24 декабря 1955 г.

Шлем лучшие пожелания, поздравления с Новым годом. Лихачевы

13. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 15 апреля 1956 г.

Дорогой Николай

Каллиникович!

Я слышал, что Вы собираетесь выставить кандидатуру В. М. Жирмунского в академики[313]?

Если Вы собираетесь выдвинуть его от группы ученых, то я очень бы хотел присоединить свою подпись.

Это не только крупнейший ученый и активнейший организатор, но и очень благожелательный человек, постоянно поддерживающий других, особенно молодежь. Благожелательность и порядочность — это два редких качества, в которых очень и очень нуждается сейчас наша Академия.

Я никогда не слышал от него ядовитых замечаний о товарищах, никогда не чувствовал в нем зависти к другим. В нем нет стремления «подсидеть» к[ого]-л[ибо].

В той или иной форме присоедините, пожалуйста, меня к Вашей инициативе.

Мы живем в Ялте. Здесь весна, все цветет, но в последние дни стало холодно.

Зин[аида] Алекс[андровна] здесь и шлет Вам сердечный привет. 26-го буду уже в Ленинграде.

Ваш Д. Лихачев 15.IV.56

Привет Татьяне Львовне и Анне Каллиниковне.

14. Н. К. Гудзий — Д. С. Лихачеву 5 октября 1956 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Отвечая на мое предыдущее письмо, Вы просите меня ответить на два заданные мне Вами вопроса. Делаю это. Вы спрашиваете, во-первых, почему я ни разу не упомянул в своих ссылках академическую историю литературы. Но — прежде всего — на стр. 51-й 6-го издания моего учебника[314], как и в предыдущих изданиях, Вы найдете ссылку на главу «Повесть временных лет» в этой книге, написанную Варварой Павловной и покойным В. Л. Комаровичем[315]. Кроме того, в изданиях учебника вплоть до третьего[316], где присутствовала историография, было указано на то, что главная работа по истории древней русской литературы ведется в Пушкинском Доме. Тут же сказано, что там сосредоточена работа по написанию «Истории древней русской литературы» (см. изд. 3-е, стр. 25). Когда-то — по известным Вам мотивам — мне пришлось изъять историографический очерк, механически выпали оба упоминания. Если бы я в процессе изложения материала ссылался на отдельные разделы большой «Истории древней литературы», мне пришлось бы делать это слишком часто. Но я искренно готов признать, что должен был бы сослаться на обе Ваши прекрасные, талантливые по-настоящему главы об Аввакуме и о Горе-Злосчастии[317]. Это мое упущение.

Во-вторых, Вы спрашиваете, почему в заседании Ученого совета ИМЛИ, на котором обсуждался 1-й том трехтомника[318], я не дал своего заключения, следует ли его печатать, полезен ли он. Но из всего моего выступления, несмотря на ряд моих возражений, явствовало, что я отношусь в основном положительно к работе и что появление ее в печати нахожу полезным. Если Вы обратитесь к стенограмме, Вы убедитесь, что заключение мое было положительным. Когда ИМЛИ обратился ко мне с предложением высказаться для Издательства АН о целесообразности напечатания книги, я сделал это с надлежащей категоричностью, дав при этом благожелательную оценку ее. Никак не могу понять, почему в моем выступлении сквозило резко отрицательное отношение к тóму, как Вы об этом пишете. Не могу также согласиться с тем, что выступление А. И. Белецкого по тóму было «проработочным», как Вы пишете, и как об этом гневно писала Варвара Павловна самому А[лексан]дру Ив[ановичу].

Я решительно отрицаю Ваше предположение, что я Вас заподазриваю в приспособленчестве. Я не называл никаких имен, реагируя на Ваше замечание об «установках» в моем учебнике. Уважая Вас, я не мог Вас обвинить в приспособленчестве, как не мог этого сделать и по отношению к другим солидным ленинградцам. Мне лишь казалось и кажется, что среди ленинградских товарищей порой поспешно и необоснованно принимается за марксизм то, что им по существу не является. Что касается большого количества известных цитат в Вашей книге «Возникновение русской литературы»[319], то кто же Вас за это может попрекнуть, принимая во внимание тогдашнюю обстановку? В 5-м издании моего учебника[320] тоже немало таких цитат, от которых, к счастью, удалось освободиться в 6-м издании.

Что касается Ваших и Малышева обид по поводу некоторых моих сомнений по книге Р. П. Дмитриевой[321] и по поводу датировки «Повести о Сухане»[322], то, простите, это мне напомнило вражду гоголевских Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича из-за гусака. Стоит ли серьезно пререкаться по таким поводам? Я не сговаривался с А. А. Зиминым, и его мнение о соотношении «Сказания» и «Послания» Спиридона Саввы[323] мне стало известно только из его рецензии[324]. А что касается датировки «Сказания о киевских богатырях»[325] и «Повести о Сухане», то я не вижу оснований слишком удалять их от XVI века: исторические реалии позволяют отнести обе повести и к XVI, и к XVII веку. Я прибегнул к компромиссу и датировал обе второй половиной XVI или началом XVII в. Неужели у В. И. Малышева нет более серьезных оснований для огорчений, чем такое несущественное разногласие со мной? Неужели он не откликнулся до сих пор на присылку ему моей книги потому, что был огорчен моей датировкой? Странно, очень странно! Странно и то, что мою шутку на докладе Н. Н. Воронина Вы принимаете за чистую монету.

Ваше пожелание вступать в учебнике в развернутую полемику с теми, с кем я не соглашаюсь, неосуществимо по самому характеру книги, а специально полемизировать с Р. П. Дмитриевой я не считаю необходимым, раз это уже сделал Зимин.

Вот то основное, что мне хотелось Вам сказать и что, надеюсь, способно исчерпать наш спор. Вопреки пословице, думаю, что добрая ссора лучше худого мира, к которому я, во всяком случае, не был расположен.

В заключение должен сказать, что я предельно скромно расцениваю свою персону, не преувеличиваю своих умеренных научных заслуг и теперь больше, чем когда бы то ни было, испытываю чувство смущения от того, что в «Трудах» как-то собираются отмечать довольно астрономическую цифру моего пребывания на здешней планете[326]. С сожалением осведомился из официального заявления В. Е. Гусева[327], что Вы отказываетесь от участия в бюро Комиссии по истории филологических наук[328], и потому предложил собранию освободить Вас от этой нагрузки. Всего Вам доброго. Привет Зинаиде Александровне.

15. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 7 октября 1956 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Очень рад был получить Ваше письмо. Все, что мне казалось огорчительным, у меня как рукой сняло. Простите, что по моей инициативе произошла такая переписка, но теперь Вы можете быть уверены, что мое всегда искреннее чувство к Вам очистилось и стало абсолютно прозрачным. Не знаю — утешит ли это Вас за те огорчения, которые принесли Вам мои письма.

В бюро комиссии я бы работать не хотел: у меня абсолютно нет интереса к историографии как таковой. Об этом я и говорил В. Е. Гусеву, прося его проследить, чтобы на меня не возложили обязанности в области, которая меня не интересует[329].

Знаете ли Вы, что Лапицкого исключили из партии? Говорят, что собрание, ему посвященное, вскрыло ужасающую картину (читались его заявления и пр.). Ему прямо говорили, что у него «руки в крови». Исключен он за обман П[артии] и за систематическую травлю ученых. Как теперь должно быть стыдно тем, кто его поддерживал! Впрочем, разве есть у Бельч[икова] совесть! Он бы и сейчас его использовал, если бы была хоть к[акая]-л[ибо] возможность.

Привет Татьяне Львовне и Анне Каллиниковне. Зинаида Алекс[андровна] Вам кланяется.

Шлю Вам самый искренний привет. Д. Лихачев 7.X.56

16. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 17 ноября 1956 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Ответьте мне, пожалуйста, срочно на след[ующие] 2 вопроса[330]:

1) Как писать «Каллиникович» или «Калинникович»? Я считаю, что есть имя «Каллиник», но ученики Ваши упорно пишут Вас «Калинникович».

2) В списке Ваших работ значится также: «Хороший учебник», Литгазета, 1947, 25 января. Пожалуйста, сообщите: о каком учебнике идет речь[331]. К этой работе нужно сделать аннотацию.

Очень много работаю. Устал и плохо себя чувствую.

Привет Татьяне Львовне и Анне Каллиниковне. Ваш Д. Лихачев

Зин[аида] Александровна кланяется.

17. IX[332].56

17. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 29 сентября 1959 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Наш Сектор готовит в первой половине 1960 г. сборник «Подлинность Слова о полку Игореве по старым и новым данным»[333]. В сборнике примут участие В. П. Адрианова-Перетц[334], Л. А. Дмитриев[335], В. Л. Виноградова[336], А. В. Соловьев[337], Н. М. Дылевский[338], Ю. М. Лотман[339] (Тарту), я[340] и др.[341] Мне бы очень хотелось, чтобы Вы непременно участвовали в сборнике[342]. Основа у Вас есть: Ваша прежняя статья (ведь сборник будет называться — «по старым и новым данным», следовательно, старые работы годятся).

Мы хотим сделать сборник таким, чтобы он собрал против Мазона всю аргументацию, но был бы при этом строго научным и строго конкретным. Ваша прежняя статья такова, что она могла бы открывать сборник. Надо только, чтобы она была совершенно вежливой и вопрос разбирался бы в ней только научно, без «чтения в сердцах». Я сейчас несколько забыл тон Вашей статьи. Если там есть резкости, пожалуйста, их уберите. Мы очень хотим, чтобы статьи были короткие, чтобы в них заключался только совершенно убедительный материал, чтобы они были написаны доступно и чтобы Мазону нечего было на них возразить (не только Мазону).

Пожалуйста, согласитесь!

Как Вы отдохнули летом, как здоровье?

Искренне Ваш Д. Лихачев 29.IX.59

Мы едем в Кисловодск с 26 декабря в санаторий им. Горького. Не поедете ли Вы? Вспоминаю, как мы там с Вами были.

18. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 25 октября 1960 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Только что добыл Ваш адрес и спешу Вам написать[343]. Я, Зинаида Александровна, Вера[344], Мила[345], зятья[346] и внучка Верочка[347] — все мы с самым горячим чувством любви к Вам желаем Вам здоровья, здоровья и здоровья. Мы хотим видеть Вас, как всегда, веселым, жизнерадостным, молодым. Кто из нас еще не успел с Вами познакомиться, от других из нас слышал о Вашей веселости, непосредственности, дружественности к окружающим. Очень хотим Вас увидеть поскорей на нашей новой квартире. Мы теперь перешли при гостях на болгарские вина (у нас теперь они стали продаваться) и самую лучшую бутылочку сохраним для Вас (Карловское)[348].

Внучка у нас прелестная, приветливая, здоровенькая, очень лукавая, любознательная. Приезжайте ее посмотреть. Она никого не боится, ко всем идет на руки, обнимает и показывает — как сильно любит.

Я лежал в больнице бесконечное количество раз и всегда в хирургических отделениях, куда обычно доставлялся с язвенными кровотечениями. Нужнее всего в больнице хорошая книга. Некоторые книги производили на меня исключительное впечатление именно в больнице. Это полностью отвлекает от обстановки. Я больше всего страдал от дурного воздуха, от запаха лекарств и пр., но и запах даже отшибала хорошая, увлекательная книга.

У меня сейчас обострение язвы, сижу дома, но много работаю. Ходит сестра и делает уколы.

Скоро наш сборник о «Слове» будет утверждаться на ученом совете. Он в плане выпуска [19]61 года. Объем его 25 авт. листов.

Сейчас к нам придут Берковы[349] и Еремины[350]. Сообщу и им о Вашем адресе. Позвоню еще Алексеевым[351].

Будьте здоровы, скорее поправляйтесь, дорогой и милый Николай Каллиникович. Всѣ Лихачевы. Д. Лихачев 25.X.60

19. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 27 мая 1961 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Нельзя ли было бы по линии Вашей комиссии издать диссертацию покойного Николая Павловича Анциферова[352]? Это был очень хороший ученый и очень хороший человек, которого я знал с детства и очень любил. Очень хочется, чтобы его наследие не осталось забытым[353]. Посылаю Вам отзыв Бориса Викторовича Томашевского, отзыв Ирины Николаевны Медведевой и ею же переписанное оглавление.

Очень Вас прошу: сделайте все возможное для ее издания.

Давно не писал Вам и не получал от Вас писем. Как Вы живете и куда собираетесь поехать летом отдыхать?

Мы поедем в Зеленогорск. Новостей у нас никаких нет: все обстоит тихо. Внучка[354] растет и развлекает нас.

В секторе тоже без перемен. Защитила только диссертацию М. А. Салмина[355] («Повести о начале Москвы»). Защита прошла очень хорошо. Вы Салмину помните?

Привет Татьяне Львовне. Все мои Вам кланяются.

Искренне Вас любящий Д. Лихачев 27.V.61

Если Вам отзывы не пригодятся, то верните мне их, пожалуйста.

20. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 5 июня 1963 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Поздравляю Вас с орденом Кирилла и Мефодия. Вы его уже имеете? Какой он? Говорят, что он красивый (он ведь учрежден при Освобождении Болгарии — значит в форме креста; или его форму изменили?)[356]. Завидую Вашей поездке, хотя точно по этому маршруту проехал и я в первый раз, когда был в Болгарии[357]. А во второй раз маршрут был менее официальный и даже более красивый[358]: на меня особенное впечатление произвели Копривщица, Тырновские монастыри — Благовещенский и Троицы (где был Евфимий[359]), скальный Ивановский монастырь с фресками[360] и Бачковский монастырь[361]. А в Рыльском[362], говорят, теперь нет монахов? Я там занимался неделю в библиотеке. Там был замечательный монах-библиотекарь из русских. Он привел эту библиотеку в образцовый порядок и опубликовал на основе рыльских рукописей много работ в церковных изданиях Болгарии.

Свежий воздух здесь на даче меня укрепляет. Чувствую себя лучше, хотя необходимость есть птичьими порциями и следить за диетой не очень радует. Худ я стал страшно. На мне все висит, как на вешалке.

Как вовремя вышел наш сборник «Слово — памятник XII века»! Но надо продолжать это дело. Будем только вдвойне деликатны, чтобы на Зимина[363] не сыпались политические обвинения, вроде тех, которые расточает М. Н. Тихомиров[364].

Нездоровый интерес к его докладу колоссален и вызывает чувство досады. В душе я все-таки браню Зимина и за то, что он обманул сектор, не назвав своей настоящей темы (он написал мне, что у него исторические комментарии к «Слову» в связи с историческими обстоятельствами XII века).

Где Вы предполагаете быть летом и как здоровье Татьяны Львовны?

Все мои Вам кланяются.

Всегда Ваш Д. Лихачев

Привет Татьяне Львовне и Анне Каллиниковне.

21. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 24 апреля 1964 г.

Дорогой Николай Каллиников[ич]!

Я вовсе не расстроен тем, что мне не назначили премию[365]. Я заранее знал, что шансов у меня почти что нет. Откровенно говоря, я даже больше огорчен за Н. Н. Воронина[366]. Во-первых, потому, что труд его — труд всей его жизни, труд патриота (я написал об этом большую статью в г[азете] «Советская[367] культура» в марте, но ее не напечатали). Во-вторых, потому, что считал дело его верным и знал, что сам Н[иколай] Н[иколаевич] надеется.

Мне трудно набирать сейчас силы. Я живу как в осажденном городе. Правильная осада ведется сторонниками Зимина (к сожалению, Я. С. Лурье[368] проявляет бешеную активность, чтобы испортить существование мне и В[арваре] П[авловне] — довел ее до сердечного припадка). Мне говорят: непорядочно выступать на закрытом обсуждении, непорядочно говорить о недостатках работы милейшего Зимина (я его уже терпеть не могу), свой отзыв посылайте только ему, информируйте его заранее о своих возражениях, и Дмитриевы уже разагитированы. Сторонники Зимина стремятся собрать положительные отзывы на работу Зимина чуть ли не со всего Ленинграда; осаждают всех, кто пишет официальные отзывы на работу Зимина.

Мне очень неприятна болезнь Татьяны Львовны. Передайте, пожалуйста, мои самые горячие пожелания скорейшего выздоровления.

Несмотря на угрозы, я все же буду говорить о том, что А. А. Зимин продолжает и «латает прорехи» концепции Мазона[369]. Я сделаю это без политических намеков и упреков. Сказать же об этом в спокойной форме нужно, так как возражения Мазону он не разобрал (в частности, и Ваши), а они ведь относятся к нему.

Мне угрожает Зимин заявить, что я продолжаю Якобсона[370]. Я Зимину сказал: «Говорите — если я действительно продолжаю Якобсона, это важно отметить. Кстати, я считаю Якобсона своим другом».

Работа Зимина страшно раздражает ошибками, неточностями, «порочным кругом» в доказательствах (разве можно исходить из собственных реконструкций, которые подтянуты под определенные выводы?).

Кстати, Лескис[371] в своей статье утверждает как раз обратное: что приводимые им данные говорят только о жанре памятника, а не о времени его создания. У него в статье приведены данные по 74 произведениям[372], а Зимин выбрал из них только наиболее подходящие для себя[373]. Это прием возмутительный.

При всем том он (Зимин) липок, как бумага для мух! Извините, я раздражен, что столько времени без всякой пользы убиваю на его работу и на возражения ему.

Еще раз большой привет Татьяне Львовне. Все мои желают Татьяне Львовне быстрого, быстрого выздоровления.

Всегда Ваш Д. Лихачев

22. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 8 февраля 1965 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Когда будет у Вас время — взгляните, пожалуйста, на мою статью[374]. Я бы ее хотел опубликовать (если Вы одобрите) в «Вопросах литературы». Она может, как мне кажется, вызвать размышления.

Рад был вчера услышать Ваш голос. Выздоравливайте, дорогой Николай Каллиникович, поскорей, но раньше времени не выходите.

Статья Югова возмутительна[375]. Я не люблю Зимина и не ценю его писаний, но зачем же врать! В конце концов опубликуют Зимина за границей и сделают его героем.

Большие пожелания от меня и всех моих здоровья всем вам.

Любящий Вас Д. Лихачев 8.II.65

(Это тоже юбилейная дата: 8 февраля [19]28 года я был арестован[376].)

23. Н. К. Гудзий — Д. С. Лихачеву 17 февраля 1965 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Простите меня за то, что я несколько замедлил с ответом на Ваше письмо и откликом на Вашу статью «В чем суть различия между древней и новой русскими литературами», сопроводившую письмо[377]. Дело в том, что я болел не только гриппом, но и воспалением легких, и только вчера мой лечащий врач разрешил мне первый выход ненадолго на воздух. Кроме того, я усиленно был занят подготовкой отчета о том, что сделано по изучению славистики в Советском Союзе за последние четыре года, со времени заседания Международной комиссии по истории славяноведения в Вене. Этот отчет я должен был представить в свою поездку в Гёттинген, которая не состоялась.

Теперь по существу Вашей статьи. Она интересна и содержательна, о чем, ценя Вас как исследователя, можно было бы и не говорить. Но в целом она состоит из ряда постулатов, которые приходится принимать на веру, хотя, с моей точки зрения, они порой представляются спорными. Мне думается, что необходимо было бы различие между древней и новой русской литературой [поставить] в тесную связь с новой культурной средой, создавшей литературу, и с развитием светской культуры. Но я не настаивал бы на устранении из статьи спорных вопросов и предлагаю редакции «Вопросов литературы» печатать Вашу статью, но с устранением следующих Ваших утверждений: «Целые области древней русской литературы, не говоря уже об отдельных памятниках, не были еще известны в XIX веке» и выше: «Представления о древнерусской литературе были крайне неполными»[378]. Как же можно это утверждать? В XIX веке, за редчайшими исключениями, известна была вся древняя литература и неплохо изучена, в ряде случаев лучше, чем в последующее время. А затем — что такое XIX век? Тут нужно присоединить еще 17–18 лет, вплоть до Октябрьской революции.

Можно ли говорить о том, что древнерусское искусство почти вовсе не было известно в XIX веке? Ведь еще в середине этого века началось изучение древнерусской живописи (труды Сахарова[379], Забелина[380], Ровинского[381], Буслаева[382], Кондакова[383] и др.), а в начале XX века — усиленный интерес к русской иконе. Не могу согласиться с Вами и в том, что до XVII века существовала единая литература у восточных и южных славян. Ведь из Ваших же перечислений древних памятников речь может идти только о памятниках переводных.

Что касается некоторых других Ваших соображений, то они могут дать материал для полемики с Вами после появления Вашей статьи в печати.

Копию этого письма вместо рецензии, о которой просили меня «Вопросы литературы», направляю в журнал.

24. Д. С. Лихачев — Н. К. Гудзию 19 февраля 1965 г.

Дорогой Николай Каллиникович!

Первую часть моего письма пишу под копирку, чтобы Вы, если сочтете это необходимым, могли отослать копию в редакцию ж[урнала] «Вопросы литературы». Поэтому сразу же отвечаю Вам на Ваши возражения и замечания.

Во-первых, я Вам всегда очень благодарен, и в данном случае тоже, — за Ваше дружественное отношение к моим работам. Мне оно тем более ценно, что я не только ценю Вас как знатока древнерусской литературы и главу всех ее исследователей, но и как моральный авторитет. Каждое Ваше слово весомо еще и потому, что Вы всегда говорите именно то, что думаете, — без «дипломатий»!

Во-вторых. Если редакция решит печатать мою статью, я сделаю в статье необходимые разъяснения по Вашим указаниям (вернее — в ответ на Ваши возражения).

Что я имею в виду, когда говорю, что древнерусское искусство почти вовсе не было известно в XIX веке? Фрески в XIX в. всѣ[384]были забелены, заштукатурены, записаны новой мазней. Все иконы в XIX в. находились под потемневшей олифой и под новейшими записями. Иконы не реставрировались. Об Андрее Рублеве[385] писали, но ни одно произведение Рублева в подлинном виде в XIX веке не было известно. Знаменитая «Троица» находилась под окладом, и она не была расчищена. О древнерусской живописи писали, и тем не менее в подлинном виде она не была известна. Открытие иконы произошло в начале XX века (Матисс[386], И. Грабарь и его «История русского искусства»[387], начало реставрационных работ и пр.). Если необходимо, — я об этом скажу. Разъясню. Кстати, Забелин, Ровинский, даже Кондаков изучали древнерусскую живопись только иконографически. Как искусствовед пытался изучить древнерусское искусство один Буслаев. Кто еще в XIX веке, кроме Буслаева, понял икону с эстетической стороны? А Буслаев — это чудо.

Нечто подобное существовало и в области древнерусской литературы в XIX веке. «Целые области» не были известны! Да, это верно. Ведь сатирическая литература XVII века не была известна как область литературы в XIX веке. Еще на нашей памяти А. С. Орлов называл демократическую сатиру «заборной литературой» (это он говорил мне, ругая Варвару Павловну). В течение XIX века, не сразу, были опубликованы многие летописи, открыта была «Задонщина», открыто «Слово о погибели Русской земли» и многое, многое другое. А разве то, что было опубликовано в XIX веке, было опубликовано хорошо? Ведь многое и до сих пор не опубликовано целиком (даже Симеон Полоцкий[388]). Значит, Пушкин, Белинский, Чернышевский, многие другие не знали древнерусской литературы целиком. Поэтому я не могу согласиться с Вашим утверждением в письме ко мне, что «известна была вся древняя литература и неплохо изучена». В XIX веке она открывалась постепенно! А вот до Октябрьской революции я бы XIX век не продолжал потому, что за 17–18 лет перед Октябрьской революцией сделано было очень много (Шахматов, Перетц[389], Сперанский[390], Истрин[391] и пр.).

Теперь — о единой литературе у восточных и южных славян. Вы считаете, что речь у меня идет только о памятниках переводных? Но, во-первых, переводы были не на каждый из славянских языков, а на единый литературный язык славянства. Кирилло-мефодиевское наследие пришло к нам в подлиннике. Переводные памятники были во всех южно- и восточнославянских странах (включая Румынию) в общем тексте, в едином стилистическом и языковом оформлении, но, кроме того, едины были и оригинально созданные в славянских странах памятники — произведения Илариона[392], Кирилла Туровского[393], многие жития святых, повесть об основании Софии[394], церкви Георгия в Киеве[395]. Всюду был распространен русский Пролог[396] с русскими по содержанию вкраплениями в него. Русский хронограф[397] дал развитие южнославянской исторической литературе. И прочее.

Все эти положения я готов разъяснить в своей статье.

О светском типе литературы нового времени я пишу, но считаю, что в традиционные представления о религиозном характере древнерусской литературы необходимо внести уточнения. Кстати, державинская ода «Бог»[398] — произведение религиозное, но это все-таки типичное произведение новой литературы. Новая литература от древней отличается своей структурой. Это — основная мысль моей статьи.

В статье много спорного. Согласен. Я потому ее и написал. Эта статья вызвана моим внутренним задором. Боюсь, что если бы во мне этого задора не сидело, то и не стоило бы вообще писать на эту избитую тему. Главное — интересна ли моя статья? Заставляет ли она поразмыслить над тем, что казалось бесспорным и ясным, заинтересовывает ли она в древнерусской литературе?

А теперь пишу уже без копирки: только для Вас.

Мы живем как в блокаде[399]. Вода частично выключена. Свет временный и часто гаснет. Телефона нет. Почтовый ящик страшно далеко. Газа нет. Отопление действует плохо; в квартире холодно. Лифт не действует.

В институте у нас невероятные скандалы. Дирекция вся подала заявления об уходе. («Волки от испуга скушали друг друга».) Малышев дуется (неизвестно на что, так как сам писал всем письма, ругая меня). Сборник о «Слове» и повестях о Куликовской битве[400] (52 листа) сдали в печать.

Ко мне приезжали из «Известий», просили, чтобы я написал против Поршнева[401] и против его требования опубликовать работу Зимина. Я написал, что считаю работу Зимина слабой, но опубликование ее совершенно необходимым. Тогда они от меня отстали, и появилась статейка-фельетон Югова[402] (там ведь вранье).

Азбелев[403] снова «учащает стопы» в «Неву»[404]. Напишите, пожалуйста, в редакцию «Невы» и обругайте их кратко, но энергично за Моисееву[405] и Азбелева. Спросите их: неужели ленинградские древники одобрили весь этот вздор и мусор. Разве неизвестно редакции, что Азбелев склочник и был удален за склоку из Сектора древнерусской литературы?

Большой привет Татьяне Львовне и Анне Каллиниковне. Будьте здоровы.

З[инаида] А[лександровна] шлет Вам сердечный привет!

Любящий Вас Д. Лихачев

25. Д. С. Лихачев — Т. Л. и А. К. Гудзий 4 ноября 1965 г.

Дорогие, милые Татьяна Львовна и Анна Каллиниковна! Я очень хотел зайти к Вам на следующий день после похорон, но И. С. Зильберштейн[406] дал мне срочное поручение: написать некролог о Николае Каллиниковиче для толстовского тома «Литературного наследства». Там будет некролог В. В. Виноградова о Николае Каллиниковиче как ученом[407] и мой — о Николае Каллиниковиче как о человеке[408]. Это было настолько важное для меня поручение и такое срочное, что даже зайти к Вам я не смог! Пишу Вам с большим душевным волнением. Я не могу прийти в себя от всего случившегося.

В Ленинграде мы готовим заседание с воспоминаниями о Николае Каллиниковиче[409].

Мы очень его все здесь любим и будем любить всегда.

Я верю, что мы все встретимся ТАМ.

Любящий Вас Д. Лихачев 4.XI.65

26. Д. С. Лихачев — А. К. Гудзий 24 ноября 1968 г.

Дорогая Анна Каллиниковна!

Я советовался с Варварой Павловной[410] и в Публичной библиотеке в Ленинграде. Все советуют отдать переписку именно в Публичную библиотеку в Ленинграде. Там она будет дальше от любопытных взоров людей, о которых может идти речь в переписке, и там строго соблюдаются правила, по которым по желанию вкладчика архива он не выдается в течение определенного числа лет для просмотра.

Можно пожертвовать переписку туда с условием, что она будет запрещена для выдачи на двадцать пять лет.

Вам напишет по этому поводу заведующий Рукописным отделом Публичной библиотеки Александр Сергеевич Мыльников[411]. Это вполне порядочный человек, и ему можно доверять. Они могут прислать, если Вы согласитесь, своего сотрудника, и он возьмет архив и переписку или одну переписку — как Вы захотите.

Варвара Павловна не советует отдавать ни в Киев, ни в Москву: там слишком много заинтересованных лиц.

А с картинами не торопитесь. Пусть они висят у Вас и напоминают Вам о Николае Каллиниковиче. Сделайте завещание на Винницу или Киев, где их будут больше ценить, чем в Третьяковской галерее, и никому их не дарите. Варвара Павловна Вам напишет. Оказывается, оттисков некролога у нее не было.

Будьте здоровы.

Зинаида Александровна Вам кланяется.

Искренне Ваш Д. Лихачев

Только что получил письмо от В. И. Кулешова[412] и поэтому вскрыл уже запечатанный конверт, чтобы Вам сообщить: сборник памяти Николая Каллиниковича вскоре (недели через две) должен выйти. Он задержался из-за обложки, которую перепечатывают, так как художнику не понравился цвет.

27. Д. С. Лихачев — А. К. Гудзий 16 ноября 1970 г.

Дорогая Анна Каллиниковна!

Спасибо большое, большое Вам за письмо. Так было его приятно получить. Точно весточка от самого Николая Каллиниковича! Так не хватает его и среди друзей, и в науке. Но что делать! Всѣ мы смертны, и уже столько людей ушло, особенно за последний год: Берков[413], Конрад[414], Пропп[415] и многие другие.

Я очень любил Николая Каллиниковича, и я горжусь тем, что мне удалось протолкнуть сборник воспоминаний о нем. И заседание его памяти у нас в Ленинграде было очень теплое. Редко так о ком говорят! Теплота, с которой всѣ отнеслись к памяти Н[иколая] К[аллиниковича], и позволила издать сборник. А в нем так хорошо выступает его облик! Как бы хотелось, чтобы и обо мне так же вспоминали. Но это невозможно. У меня нет того обаяния, которое было у Н[иколая] К[аллиниковича]. У него был дар привлекать сердца, не стремясь к этому. Он жил — как поют птицы. Просто, всегда с непосредственным чувством, с естественной реакцией доброго и справедливого человека на все, что происходит вокруг. Царствие ему Небесное!

А как Вы живете? Как архив Н[иколая] К[аллиниковича] и как его библиотека? Как картины? Портрет Н[иколая] К[аллиниковича] стоит у меня на столе, большой, самый дорогой. Вот и сейчас он на меня смотрит. Иногда я замечаю разницу: то, мне кажется, он смотрит с укоризной, то с грустью, то просто так — точно разговаривает.

Был я на его могиле, когда хоронили Конрада. Бюст мне его понравился. Он очень похож. Хотя создать похожесть для друзей и родных — трудно очень.

Зинаида Александровна Вам кланяется.

Бывает ли у Вас Андрей Николаевич[416]?

Крепко целую Вашу руку

Д. Лихачев 16.XI.70

28. Д. С. Лихачев — А. К. Гудзий 16 марта 1971 г.

Дорогая Анна Каллиниковна!

Мне звонили по телефону и спрашивали по Вашему поручению: как быть с моими письмами к Ник[олаю] Калл[иниковичу][417]. Мне они не нужны, но так как в них могут быть задеты живые люди, то чтобы не было обид, хорошо было бы наложить запрет на пользование ими (да и другими письмами, я думаю) лет на 20–25.

Ведь с Ник[олаем] Калл[иниковичем] все люди были очень откровенны. То, что писалось для Ник[олая] Калл[иниковича], не предполагалось для других. Правда?

Портрет (очень хороший) стоит перед моим письм[енным] столом, и Ник[олай] Калл[иникович] всегда пристально и с добротой глядит на меня (сейчас тоже).

Будьте здоровы, дорогая Анна Калл[иниковна], не хворайте. Зинаида Александр[овна] Вам кланяется.

Варв[ара] Павл[овна] хворает, почти все время лежит (мерцательная аритмия сердца). Была долго в больнице, а сейчас — дома[418].

Любящий Вас Д. Лихачев

Редакция краткого биографического словаря «Выдающиеся деятели нашей Родины» была создана в 1946 г. по инициативе академика С. И. Вавилова при Президиуме АН СССР. Редакция работала до 1952 г. Издание осуществлено не было, поскольку его признали дублирующим сведения других энциклопедий[419].

Лихачев написал для словаря статьи об Александре Невском (одобренную редакцией словаря и включенную в его макет), Аввакуме, Несторе Летописце и А. А. Шахматове (отклоненные редакцией). Впервые статьи были опубликованы в «Археографическом ежегоднике» к 100-летию со дня рождения Лихачева[420].

1. Ф. Н. Петров — Д. С. Лихачеву 13 сентября 1946 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

На основании решения Президиума Академии Наук создается краткий биографический словарь «Выдающиеся деятели нашей Родины», который предположено выпустить в 1947 г.

Редакция словаря обращается к Вам с просьбой принять участие в ее работе и написать биографии крупнейших исторических личностей. Особенно желательно было бы получить от Вас биографию Александра Невского.

Редакция стремится привлечь в качестве авторов видных ученых и специалистов, работы которых будут служить образцами в дальнейшем.

Размер биографии — 2–3 страницы на пишущей машинке.

Мы надеемся на Ваше согласие.

Приложение: Персоналии по отделу Истории СССР.

С приветом

главный редактор

словаря, профессор (Ф. Н. Петров)

Адрес: Волхонка, 14,

Издательство АН, комн. 117

тел. К–5–93–75

2. Д. С. Лихачев — Ф. Н. Петрову 24 сентября 1946 г.

Глубокоуважаемый Федор Николаевич!

Благодарю Вас за приглашение участвовать в словаре «Выдающиеся деятели нашей Родины». Биографию Александра Невского охотно напишу. Сообщите, пожалуйста, срок представления рукописи. Существуют ли общие правила составления таких биографий (следует ли, например, давать в конце библиографию?)?

Из других тем по присланному Вами списку меня особенно интересуют — ак[адемик] А. А. Шахматов, Нестор Летописец[421] и Аввакум, а также Ярослав Мудрый[422] и Дм[итрий] Донской.

Уважающий Вас Д. Лихачев 24.IX.46

Кстати, не по недоразумению ли попали в присланный мне список выдающихся деятелей нашей Родины Лжедмитрий и Марфа-Посадница[423]?

Мой адрес: Ленинград, 136,

Лахтинская […];

дом. тел.: в (Петрогр[адской] АТС) 250–66.

3. Д. С. Лихачев — Ф. Н. Петрову 5 ноября 1946 г.

Глубокоуважаемый Федор Николаевич!

Посылаю Вам «Александра Невского»[424]. К сожалению, я получил Ваше письмо от 23 октября только 2 ноября и поэтому не мог выслать Вам раньше. Остальное вышлю к указанному Вами сроку, но мне хотелось бы, чтобы Вы до написания остальных статей телеграфировали мне, подходит ли тот тип изложения, который я принял для «Александра Невского».

Привет!

Ваш Д. Лихачев 5.XI.46

4. Ф. Н. Петров — Д. С. Лихачеву 13 декабря 1946 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

Благодарю Вас за статью об Александре Невском. Она вполне подходит для словаря и включена в макет биографий, которые будут служить образцами.

К моему большому огорчению, не могу сказать того же о биографиях Шахматова и Аввакума. Они Вам не удались — не тот стиль. Надо дать в доступном изложении, но более строго научно. В биографии Аввакума самое ценное — его «Житие». Это произведение следовало бы сделать центром биографии, показав его научное, литературное и политическое значение. Статьи возвращаю с моими замечаниями и надеюсь, что Вам удастся их переделать.

С приветом и уважением

главный редактор словаря

профессор (Ф. Н. Петров)

5. Д. С. Лихачев — Ф. Н. Петрову 21 декабря 1946 г.

Глубокоуважаемый Федор Николаевич!

Статьи о Шахматове и Аввакуме постараюсь переделать, как только вернусь домой из Клиники Института для усоверш[енствования] врачей (у меня был общий сепсис — инфекцию внесли в парикмахерской). Кстати, статьи эти я от Вас не получил. Пожалуйста, дайте распоряжение, чтобы мне их выслали. Из-за болезни не смог вовремя выслать Вам статьи о Дм[итрии] Донском и Несторе Летописце.

Привет! Д. Лихачев 21.XII.46

6. Н. А. Озерская — Д. С. Лихачеву. Не ранее 21 декабря 1946 г.

Статьи об Аввакуме, Шахматове высланы семнадцатого заказным, просьба подтвердить получение.

Редактор словаря Озерская

7. Д. С. Лихачев — в редакцию краткого биографического словаря «Выдающиеся деятели нашей Родины» 28 декабря 1946 г.

Статьи получил и исправляю. Лихачев

8. Д. С. Лихачев — Ф. Н. Петрову. Январь 1947 г.

Глубокоуважаемый Федор Николаевич!

Посылаю Вам исправленных «Аввакума»[425] и «Шахматова»[426], а кроме того, «Нестора»[427].

Нужен ли еще «Д[митрий] Донской», или я просрочил уже все сроки?

Всего хорошего!

Ваш Д. Лихачев

Когда намечен «Словарь» к сдаче в набор[428]?

Ленинград […] Лихачев, Дм. Серг.

Михаил Николаевич Тихомиров (1893–1965) — историк, археограф, палеограф, историограф, организатор науки, педагог; доктор исторических наук (1939), академик АН СССР (1953) и Польской АН (1959). Будущий ученый родился в Москве в многодетной семье московского мещанина, служившего конторщиком Никольской мануфактуры. Родители всем детям смогли дать высшее образование. Первоначально Тихомиров обучался в Петербургском коммерческом училище, которое закончил с золотой медалью (1902–1911). В училище русскую историю преподавал Б. Д. Греков, сумевший приметить в юноше интерес к гуманитарным предметам и давший ему первые представления о рукописных источниках по средневековой истории Руси. В конечном счете это во многом предопределило твердое решение Тихомирова поступить на историческое отделение историко-филологического факультета Московского университета.

В период обучения в университете (1912–1917) особенно памятны остались для Тихомирова лекции по русской истории и практические занятия в просеминарии у М. М. Богословского по источниковедению Псковской Судной грамоты, курс по исторической географии у М. К. Любавского. Определяющим же учителем в науке стал С. В. Бахрушин, под руководством которого Тихомиров подготовил дипломное сочинение о Псковском восстании 1650 г., основанное в том числе и на впервые вводимых в научный оборот архивных источниках, вскоре опубликованное в виде книги благодаря С. В. Бахрушину.

С октября 1917 по 1918 г. Тихомиров работал в городе Дмитрове Московской губернии практикантом по внешкольному образованию при культурно-просветительном отделе Дмитровского Союза кооперативов, затем инструктором по краеведению и заведующим организованного им Дмитровского музея родного края (в 2013 г. на здании музея открыта мемориальная доска Тихомирову). В 1919–1921 гг. работал библиотечным инструктором Самарского уездного отдела народного образования и приложил немало личных усилий для спасения документального наследия Аксаковых, рукописных и книжных собраний старообрядческих Иргизских монастырей. В 1921–1923 гг. преподавал в Самарском государственном университете. Именно в Самаре произошло знакомство Тихомирова с академиком В. Н. Перетцем и его супругой В. П. Адриановой-Перетц, многое определивших в научной судьбе Тихомирова, под их руководством он впервые приступил к преподаванию палеографии и специальных исторических дисциплин в высшей школе.

По возвращении в Москву Тихомиров преподавал физическую и экономическую географию и историю на Едином художественном рабфаке ВХУТЕМАС (1923–1925), в средней московской школе № 48 и в организованном при ней химическом техникуме (1925–1931), в книжном политехникуме (1931–1934), работал в области учебного кино. С конца 1920-х гг., фактически «на общественных началах», Тихомиров сотрудничал с ОР ГИМ, занимаясь описанием книжных и рукописных собраний, исследованием летописных памятников (в 1940 г. возглавил отдел). В сентябре 1930 г. Тихомиров был арестован в связи со следствием по фальсифицированному ОГПУ «академическому делу» и два месяца провел в Бутырской тюрьме. В 1937 г. был арестован и расстрелян младший брат Тихомирова, тоже известный историк Борис Николаевич Тихомиров.

Когда были восстановлены исторические факультеты в университетах, Тихомирова одним из первых привлекли к преподаванию в МГУ. С 1934 г. доцент, а затем профессор исторического факультета университета (в 1946–1948 гг. декан, с 1952 по 1965 г. заведующий им же впервые организованной кафедрой источниковедения истории СССР). Одновременно читал лекции и вел семинары по источниковедению в МИФЛИ (1938–1941) и МГИАИ. Его курс лекций по источниковедению русской истории до XVIII в. включительно впервые в виде учебника был опубликован в 1940 г.

В 1935 г. Тихомиров был утвержден ВАК в ученой степени кандидата исторических наук без защиты диссертации. В 1939 г. в Институте истории АН СССР состоялась защита докторской диссертации на тему «Исследование о „Русской правде“». Работа находилась в тесной связи с начавшейся тогда же подготовкой академического издания этого памятника. В 1940 г. Тихомиров был удостоен звания профессора.

С 1935 г. основная научно-исследовательская и организационная деятельность Тихомирова сосредоточилась в АН СССР. С 1935 по 1957 г. он работал в Институте истории, с 1957 по 1965 г. — в Институте славяноведения АН СССР в должности старшего научного сотрудника. 4 декабря 1946 г. Тихомиров был избран членом-корреспондентом по Отделению истории и философии, а 23 октября 1953 г. — академиком по Отделению исторических наук АН СССР. В 1953–1957 гг. он являлся академиком-секретарем, а с 1957 г. — членом Бюро Отделения исторических наук АН СССР; с 1956 по 1965 г. — бессменным председателем вновь воссозданной им Археографической комиссии АН СССР.

Тихомиров входил в состав редакционных коллегий журналов «Вопросы истории» (1945–1949, 1953–1957), многотомных «Очерков истории СССР» (1956–1960), «Всемирной истории» (с 1953 г.), «Очерков истории исторической науки в СССР», серии «Памятники средневековой истории народов Центральной и Восточной Европы» (1957–1965), был главным редактором «Археографического ежегодника» (1956–1965), членом Национального комитета историков Советского Союза (1953–1965), читал лекции в Сорбонне (1957), участвовал в Международном конгрессе исторических наук в Стокгольме (1960).

Автор фундаментальных исследований по истории древней и средневековой Руси, истории славянских стран и Византии, источниковедению, исторической географии, историографии, палеографии, археографии, архивоведению, краеведению, музейному делу, истории культуры. Внес значительный вклад в изучение социально-экономической, политической и бытовой истории древнерусского города (в особенности — Москвы), народных движений в России XI–XVII вв., истории государственных учреждений и приказного делопроизводства XVI–XVII вв.

С Лихачевым Тихомирова сближали обоюдный интерес к истории, сохранению культурной традиции в самом широком ее понимании и, в особенности, к проблемам сохранения, описания и публикации рукописного наследия славянских народов, организация публикаций фундаментальных источников по отечественной истории, в особенности возобновление ПСРЛ, выпуск «Археографического ежегодника», проведение совещаний по проблемам археографии, организация полевых археографических экспедиций, начало работ по созданию сводного каталога уникальных рукописей, хранящихся в СССР. Когда Тихомиров возглавил Археографическую комиссию, к ее работе он призвал многих выдающихся археографов, историков и филологов, и одним из первых, к кому он обратился, был Лихачев.

Отношения Тихомирова и Лихачева не всегда были ровными и определялись не только личным темпераментом, но зачастую и внешними обстоятельствами, в которых приходилось работать советским историкам и филологам. Но взаимоуважение и ответственность перед будущим отечественной науки и культуры присущи были им обоим в полной мере. Бесценный дар Тихомирова — его уникальное собрание рукописей и памятников искусства, переданное согласно завещанию в Новосибирск, во многом определил пути развития сибирской археографии и послужил, по словам Лихачева, твердым фундаментом будущему «археографическому открытию» Сибири.

Публикуемые письма Лихачева Тихомирову ранее уже отчасти были предметом исследования в работах Е. В. Чистяковой и в особенности С. О. Шмидта, посвященных Тихомирову, Лихачеву и истории отечественной археографии.

1. 15 сентября 1946 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Рукописное отделение Публичной библиотеки отправило Вам просьбу о высылке для меня в Ленинград трех сборников XVII века. Сборники эти нужны мне на короткий срок (не более 2-х недель). Выехать в Москву для работы в Историческом Музее мне было бы трудно (в Москве мне не у кого остановиться).

В Ленинграде на Шахматовской сессии[429] Вы обещали мне, что разрешите высылку в Ленинград этих рукописей[430]. Сейчас, когда Публичная библиотека направила Вам соответствующее ходатайство, — решаюсь напомнить Вам о нашем разговоре и возобновить свою просьбу.

Жду появления в печати Вашего доклада о Шахматове — он меня очень интересует.

Уважающий Вас Д. Лихачев 15.IX.46

2. Не ранее 12 апреля 1947 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Одновременно с этим письмом посылаю Вам свои «Русские летописи»[431]. Пожалуйста, сообщите — получили ли Вы их, т. к. бывает, что бандероли пропадают.

Ваше мнение будет для меня очень ценным. К сожалению, книгу мне пришлось сильно сократить (убраны, напр[имер], целиком 2 главы)[432]. В полном виде она занимает 46 п[ечатных] л[истов][433].

С искренним уважением Д. Лихачев

Бандероль выслана на адрес Истор[ического] Музея.

_______________________________________

Ленинград 136, Лахтинская […]

Лихачев Дм. Серг.

3. 3 ноября 1948 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич! Был очень рад получить от Вас открытку. Пожалел, что не удалось Вам написать критические замечания по поводу моего курса лекций по истории летописания[434]. Они мне были бы очень полезны. М[ожет] б[ыть], Вы мне напишете их, хотя бы в самой общей форме — в 2–3 словах?

Очень Вам благодарен за предложение прислать мне одну из Ваших книг. Я был бы Вам очень обязан, если бы Вы прислали мне Вашу «Москву»[435]. «Города»[436] у меня есть, а «Москву» мне не удалось достать (в Л[енингра]де она не продавалась). Между тем в ней есть ряд глав, к которым мне необходимо постоянно обращаться.

Сейчас хвораю. Недавно вернулся домой из больницы (было язвенное кровотечение). Перед войной в течение лет 10 был лишен трудоспособности % на 50 из-за своей язвы 12-типерстной кишки. Сейчас она что-то вновь начинает энергично действовать.

С искренним уважением Д. Лихачев

4. 6 февраля 1949 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Очень Вам благодарен за присылку мне Вашей книги[437]. Я не мог Вам ответить сразу, так как только недавно вернулся домой. Я хвораю с октября и три раза лежал в клиниках. Сейчас я чувствую себя значительно лучше. Сегодня весь день занят тем, что пишу отзыв на диссертацию В. Т. Пашуто[438]: в ней много интересного. Скоро выйдет моя книжечка о «Слове о полку Игореве»[439]: тотчас же вышлю Вам.

Ваш Д. Лихачев 6.II.49

5. 1 марта 1949 г.

Глубокоуважаемый

Михаил Николаевич! Очень Вам благодарен за присланный Вами через В. И. Малышева экземпляр Вашей «Древней Москвы». Простите, что не ответил до сих пор: я хворал, лежал сперва в больнице, а затем был в санатории. Жду с нетерпением выхода Вашего выпуска ПСРЛ с московским сводом 1480 г.[440] Это будет большое событие. Работаю сейчас над Повестью временных лет. Подготовил к изданию текст, сделал перевод, подготовляю комментарии.

Привет! Ваш Д. Лихачев I. III.49

6. 24 января 1950 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое Вам спасибо за весьма полезный нам отзыв[441]. Указания по переводу оказались особенно ценными, так как Варвара Павловна[442] сейчас во второй раз правит, унифицирует и стилистически дорабатывает перевод Романова[443]. Думаю, что все особенности стиля перевода Б. А. Р[оманова] будут в конце концов изничтожены. «И», «ведь» и «же» восстановлю. Они у меня и были до совместных обсуждений перевода с В[арварой] П[авловной] и Б[орисом] А[лександровичем]. Выброшу из статьи и бо-Яна, на которого меня соблазнил Л. В. Черепнин[444]. Читаный Вами экземпляр — первоначальный вариант. В основном экземпляре у меня внесены большие изменения (в переводе) и дополнения в комментарий. В частности, я «разнес» в комментарии Ваши «Исследование о Русской Правде»[445] и «Древнерусские города» — во всех случаях упоминания городов, имеющихся у Вас. Значительно дополнил я комментарии и по «Киевской Руси» Б[ориса] Д[митриевича][446], и по последнему изданию книги С. В. Юшкова[447]. От этого, впрочем, комментарий не стал еще «историческим». Задача моего комментария состояла в том, чтобы облегчить пользование «Повестью» как историческим источником, и только. С этой целью я обращал внимание на разноречия в самой «Повести» и во всех ее списках (из всех списков «Повести», в том числе и поздних, я выбрал весь дополнит[ельный] материал: это была самая трудоемкая часть моей работы), на соответствующие сведения в других источниках и т. д. Мои комментарии я рассматриваю как материал для исторического исследования. Подменять в них историка я не берусь. Поэтому историч[еский] комментарий дается мною только в самых необходимых случаях. Если бы я взялся писать исторический комментарий, то комментарий получился бы просто плохой. Соединять разных людей для написания комментария еще более опасно, чем в переводе. Так он все-таки цельный и на что-нибудь пригодится.

С чем я решительно с Вами не соглашусь — это с необходимостью исключения «Речи философа» и «исповедания». «Повесть» — памятник цельный и законченный. Исключать какие-то части — значит искажать его композицию. Поздние летописи здесь не указ, так как они вообще могли не помещать «Повести», но ведь это не значит, что и мы ее должны не печатать. Исключение из «Повести» произведет на читателя дурное впечатление фальсификации памятника, затушевывания его церковной стороны. Точно мы всего этого боимся (представьте «хай» за границей и т. п.). Между тем в речи философа полнó расхождений с библией, многое излагается по апокрифам, и это особенно интересно. Кратко места расхождений я отметил в комментарии[448]. «Исповедание» — явно еретическое. Все это интересно и для историка, но особенно важно для историка литературы (возьмите хотя бы рассказ о Моисее, связи речи философа с русской Толковой Палеей и т. д.). Боюсь, что Издательство и РИСО очень ухватятся за это Ваше предложение. Преодолеть Ваш авторитет мне будет очень трудно, и издание все сорвется. Поэтому я Вас очень прошу, если это не поздно и если это не слишком противоречит Вашим убеждениям, снять это Ваше требование. Я Вам прямо скажу: я не соглашусь издавать «Повесть» не целиком. В этом случае во мне говорит историк литературы. Для нас немыслимы издания, ну, хоть «Евгения Онегина», с сокращениями (хоть это иногда и делается).

Читал нам Вл[адимир] Иванович Вашу рецензию на наши «Труды»[449]. Огромное спасибо за нее. Для нас особенно ценно то, что Вы поддержали издание текстов. Нам доказывать их необходимость особенно трудно. Жаль, что мы не встречаемся и не можем поговорить. Мне кажется, что по всем вопросам наших расхождений во взглядах на летопись мы легко могли прийти к общему мнению. Например, что иметь в виду под термином «официальный». Для меня летопись официальная, если она ведется в монастыре с ведома и согласия игумена. Вестись же без его согласия по правилам монастырской дисциплины она не могла («система» послушания, «духовники» и пр.). Да откуда бы монах мог взять средств на покупку бумаги? Я думаю, что с этим Вы согласитесь. А мог ли ее вести, например, ремесленник? Я уже не говорю о времени до конца XIV в., когда покупать надо было не бумагу, а пергамен. В XVI и XVII вв. летопись, конечно, могли «поднять» и частные лица. Там дело другое.

К несчастью, я сейчас занят сверх головы «Словом» (к осеннему юбилею)[450]. Я должен подготовить текст, два разнотипных перевода, большую статью и комментарий для издания «Слова» в серии «Литературные памятники»[451] (это к 20 февраля). К 1 апреля я должен сдать брошюру о «Слове» листов на 5. Следовательно, приняться за XXV том[452] я смогу только в мае. Однако я абсолютно уверен, что издание летописей будет только приветствоваться! Это настоящее дело, бесспорное.

Устал очень. Осенью у меня было кровотечение — язвы 12-перстной кишки. Прохворал два месяца. Основная причина, что я работал и летом, в отпуске над комментарием к «Повести». И комментарий, и статью, и перевод я сделал за один год. А тут же была и плановая работа по Институту.

Как Вы смотрели бы на возможность издания Лицевого свода Грозного в фотографиях? Я эту затею обдумал и с технической стороны, и со стороны экономической. Мы бы сделали возможным изучать миниатюры этого издания во всех основных городах СССР. Если заинтересуетесь — я Вам опишу подробно, как я себе представляю это издание. Здесь ведь ни корректур сложных — ничего.

С искренним приветом.

Д. Лихачев 24.I.50

7. 10 февраля 1950 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Пожалуйста, не думайте, что я обиделся на Вашу рецензию. Как раз обратное: я Вам очень благодарен за Ваши указания. Вы в этом убедитесь, когда увидите изданной «Повесть». Там Ваши указания в подавляющем большинстве приняты, все исправления внесены, романовский перевод настолько переделан, что там не осталось почти ничего романовского (между нами). Не согласились мы с Варварой Павловной только с Вашим предложением опустить часть текста, но несогласие наше отнюдь не есть обида. Очень Вам благодарен и за указание о Васильке Константиновиче[453].

Относительно Лицевого свода вот у меня какое предложение. Мне кажется его нужно было бы издать фотографически в двух-трех десятках экземпляров для крупнейших библиотек Советского Союза. В нем неисчерпаемый источник всяческих диссертаций и дипломных работ, но сейчас им мало пользуются, так как надо ехать из Москвы в Ленинград, а из Ленинграда в Москву, чтобы изучить все тома, да и выдают их неохотно, а студентов не подпускают и вовсе. Как плодотворно было для науки издание Радзивилловской летописи, сколько о ней написано работ, начиная с 1902 г.![454] Издание Лицевого свода было бы еще плодотворнее. Это издание удобно тем, что в нем не будет опечаток, не нужна работа корректора, редактора и т. п. Издание окупится, так как наши крупнейшие библиотеки конечно заплатят тысяч по пять-десять за все тома. Тома же не только станут доступными для изучения, но и уберегутся от случайностей истории. Доказать необходимость такого рода издания и получить ассигнования будет нетрудно, так как это все-таки Грозный. Закончить все издание можно будет в течение одного года.

Я представляю себе организационную сторону так. Прежде всего нужен молодой, энергичный и бойкий человек (ну, например, из окончивших истор[ический] факультет), способный «толкать», ездить из Москвы в Ленинград или из Ленинграда в Москву. Последнее удобнее, так как в Ленинграде бóльшая часть томов. Этот молодой человек должен понимать в фотографии, чтобы браковать плохие снимки. Я представляю его себе как будущего «исторического Зильберштейна» или Макашина[455]. Этот молодой человек заказывает снимки с томов свода в Публичной библиотеке (там прекрасная фотолаборатория) и получает их все месяца через два-три. Одновременно он заказывает снимки с Остермановских томов в фотолаб[оратории] Ак[адемии] наук и получает их оттуда месяца через четыре (в АН организация фотографирования похуже, но возможна). Одновременно же он заказывает снимки в Историческом музее. Сколько времени займет съемка у Вас, я не знаю. По мере поступления фотографий (бумага и формат всех снимков должны быть одинаковые) он переплетает их в подсобных мастерских Библиотеки Ак[адемии] наук. Это работа быстрая — там работают хорошо и работников много.

Негативы всех снимков собираются в одном месте для хранения — там, где поблизости есть фотолаборатория. Наиболее удобное место для хранения негативов — Рукописное отделение Библиотеки Ак[адемии] наук. Оно наше, академическое. Здесь по любому требованию всегда можно будет изготовлять либо полный новый экземпляр, либо отдельные снимки с той или иной страницы, не тревожа самих рукописей.

Одновременно с фотографированием производится печатание специальной брошюры, посвященной палеографическому описанию томов, особенно филиграней. Объем брошюры — листа два. Ее тираж тысячи три. Ее можно приобретать отдельно, а часть экземпляров хранится и высылается заказчикам вместе с полным фотоэкземпляром.

Вот потребный персонал: один сотрудник. Редактор проверяет только брошюровку и пишет брошюру. Вот и все.

Конечно, надо будет заранее произвести калькуляцию, учтя, что фотографирование в Ленинграде значительно дешевле московского.

По окончании фотопечатания Лицевого свода можно будет перейти на издание этим же способом других наиболее ценных наших рукописей.

Следует учесть опыт фотоизданий Эрмитажа и некоторых кустарных предприятий, издающих всякие альбомы, вроде «Кутузов», «Суворов» и т. п.

Предприятие это было бы очень выигрышно для Комиссии и для Института[456], не перегружая квалифицированных работников. Оно позволило бы сберечь наши национальные ценности (Сборник Святослава 1076 г., отдельные летописи и т. д. и т. п.).

Уверен, что изданием Лицевого свода заинтересуются библиотеки стран народной демократии. Вообще здесь много открылось бы интересного.

Как Вы смотрите на все это? Идея эта у меня возникла еще летом, когда я увидел некоторые подобные издания Эрмитажа. Можно было бы не только издавать рукописи целиком, но делать фотоальбомы снимков для занятия палеографией, альбомы орнамента, фотоальбомы переплетов и т. п. Но это все после того, как будет издана жемчужина всего «фотопредприятия» — Лицевой свод Грозного.

Сердечный привет. Спасибо Вам за обе рецензии. Желаю Вам скорейшего выздоровления. Я слышал, что у Вас что-то с желчным пузырем? Мы с Вами очень близки по болезни: у меня язва 12-типерстной кишки и от нее затронут и желчный пузырь (холецистит), а кроме того, болезни сосудистые, сердечные и пр.

Д. Лихачев 10.II.50.

8. 7 ноября 1950 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Очень рад был получить от Вас письмо, в котором Вы хорошо отозвались о «Повести»[457]. Мне Ваш отзыв особенно приятен, так как он принадлежит строгому ученому. Признаюсь, что из всех моих работ я больше всего ценю для себя именно издание «Повести». Я на это издание потратил больше всего времени, два года фактически не пользовался отпуском, довел себя до двух язвенных кровотечений (осенью 48 и осенью 49 гг.), и теперь мне бы, конечно, было бы очень тяжело, если бы почувствовал, что издание не удалось. «Повесть» я люблю больше, чем «Слово о полку Игореве», сделать ее доступной для чтения мне бы очень хотелось. В комментариях своих я всюду, где имел к тому основания, постарался показать, что «Повесть» заслуживает большего доверия, чем ей уделяли Шахматов, Пархоменко[458] и др. Уважительно постарался я отнестись и к Никоновской летописи. Я привел из нее сведения: пусть будут под рукой у читателя.

Вскоре сдаем VIII том наших «Трудов». «Труды» все больше и больше принимают исторический уклон. Особенно это касается VIII тома, где идет и Ваша статья[459].

Хочу заняться обследованием летописей в фондах Публичной библиотеки. Я уверен — там можно найти много интересного. Шахматов занимался по преимуществу рукописями Библ[иотеки] АН и Археогр[афической] комиссии, а в Публичную библиотеку заглядывал редко. М. Д. Приселков рукописями вообще не занимался.

С искренним приветом и уважением Д. Лихачев

Поздравляю Вас с праздником: пишу в самый день 7 ноября.

9. 30 ноября 1950 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

У меня осталось очень приятное чувство от Москвы (я в ней не был из-за своих болезней с 44 г.), от заседания и от сердечной атмосферы этого заседания[460]. Сейчас думаю об аспирантах будущей Комиссии по изданию летописей и о своих собственных. Хочу с Вами посоветоваться. Как бы Вы считали: можно ли давать темы диссертационных работ, которые в основном будут заключаться в издании памятников? Например, чем плоха тема: Подготовка научного издания Ипатьевской летописи? Диссертант должен изучить все списки, охарактеризовать их научно, дать их классификацию, выбрать лучший список, подвести варианты, установить правила издания и т. д. Ведь это огромная, важная, а главное, полезная работа. Почему в качестве диссертационных работ могут подаваться всякие исследования о предполагаемых сводах и не могут исследоваться и подготовляться к изданию реально существующие [своды]?[461] Сейчас я делаю опыт: у меня одна студен[тка] [по теме][462] своей дипломной работы подготовляет к изданию один неизданный памятник. Честное слово, она на этой работе учится не меньше, чем другие студенты. Конечно, свое издание она сопроводит вступительной статьей. Ее работа уже заранее принята в IX том «Трудов ОДРЛ»[463]. Но на факультете эта тема встречает сомнения. А между тем, я бы считал нужным давать такие же темы (по более крупным памятникам) для кандидатских работ, но не рискую, — боюсь погубить аспирантов; такие темы вряд ли утвердят. Как Вы на это смотрите? Не стоит ли этот вопрос поднять в ВАКе? Начинать свою работу с издания памятников очень полезно. От конкретных списков лучше восходить к гипотезам, чем от гипотез к спискам. При всем моем уважении к М. Д. Приселкову, я считаю, что методика его исследования летописей очень страдала оттого, что он не привык иметь дело с конкретными списками. Как Вы на это смотрите и что бы сделать, чтобы темы по изданию памятников (конечно, более или менее крупных и сложных) стали приниматься в качестве диссертационных?

С искренним уважением Ваш Д. Лихачев 30.XI

Кстати, неуважение к текстологической работе чувствуется и в таком факте: за подготовку к печати «Повести вр[еменных] лет» (а именно эта подготовка к изданию отняла у меня больше всего времени — я ведь следил и за языком, освобождая Лаврентьевскую летопись от бычковской[464] церковнославянизации[465] — мне платили в Издательстве АН по 300 рублей за печ[атный] лист.

10. 27 декабря 1950 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Меня очень огорчила предпоследняя фраза в Вашем письме, в которой вы говорите, что отказываетесь от участия в Комиссии по изданию летописей. Это значит, что комиссия не будет существовать вовсе. При всем моем уважении к знаниям, опыту и трудолюбию Арс[ения] Ник[олаевича][466] — он не руководитель. Не руководитель издания летописей и Кс[ения] Ник[олаевна] Сербина[467]. Если трезво оценить обстановку, то следует признать, что без Вас сможет продолжаться только эпизодическое издание тех или иных памятников в очень ограниченном масштабе. Думаю, надеюсь, что эта предпоследняя фраза Вашего письма лишь временный результат Вашего временного утомления.

Относительно опасностей, которые кроются в подготовке молодых кандидатов на изданиях летописей, я с Вами согласился. Ваши аргументы веские. Я как-то не подумал о том, что может из всего этого получиться. Но не стоит ли все-таки подумать о каких-то формах подготовки археографов средней квалификации? Ведь и здесь нельзя полагаться исключительно на приобретение опыта только в практической работе. Есть же ведь у нас техникумы, а не только институты.

У меня два приятных обстоятельства: 1) прошли язвенные боли и 2) кажется, в Академии мне дают новую квартиру. Последнее для меня очень важно, так как я до сих пор работал в 8-м[етровой] комнате, где книги у меня лежали прямо «навалом», а жить приходилось всемером на 42 кв. м. Впрочем, об этом рано еще писать в прошедшем времени.

Привет! Ваш

Д. Лихачев 27.XII.50

11. 17 февраля 1951 г.

Многоуважаемый Михаил Николаевич!

Прочел недавно статью Черныха[468]^,[469] о «горухще»[470]. Мне кажется — он не прав. Слитное написание «н» и «ш», на которое он ссылается, не указывая даты, очень позднее. Это именно «вязь», а не лигатура; вязи же в домонгольской Руси не было. Перекрестия у «н» невероятны и никакой кривизной поверхности их не объяснишь. Для древнерусских памятников, действительно, зарегистрирована только форма «горуща», а не «горухща», но это, возможно, потому, что форма «горухща» древняя — древнее всех письменных «горущ». (Однако есть форма «горюха» — горчица. Здесь есть «х», и это «х» входит в корень слова.) Я проверял слово «горуща» по картотеке Исторического словаря И[нститута] я[зыкознания]. Кстати, значения «перец» мне ни разу не встретилось.

Занимаюсь сейчас XXV томом ПСРЛ, особенно последней частью свода. Замечательно интересный текст. Хочу написать об этом своде и издании. Не знаю только, где можно было бы поместить статью или, по крайней мере, рецензию. Кажется, пропущены все сроки. В крайнем случае, можно будет напечатать в наших «Трудах». На «Новгородскую первую летопись»[471] написал рецензию[472], но с ней значительно легче: там надо оценить только приемы издания и точность издания. Ваша же летопись в научном обороте, по существу, еще не была, и оценить надо самую летопись.

Как Ваше здоровье? Я месяц пробыл в полуклинике-полусанатории для язвенных больных здесь же в Ленинграде, но от болей совсем не избавился.

Привет! Ваш Д. Лихачев

17. II.51. Д. Лихачев

Новый мой адрес: Басков пер. […].

12. 2 января 1952 г.

Глубокоуважаемый

Михаил Николаевич! Только что обнаружил, что Ваш адрес в моей книжечке записан у меня неправильно (я писал корпус B вм[есто] корпус 19 и дом № вм[есто] 1/2 писал 1-а). Теперь мне понятно, что мои посылки (книга «Послания Ивана Грозного» и оттиски из № 8 «Трудов»[473]) до Вас не дошли. Жаль! Если Вы их действ[ительно] не получили[474], — напишите и я вышлю вторично.

Посылаю Вам свой ответ на рецензию А. И. Попова[475] в № 5 «Вестника ЛГУ»[476]. Там много экивоков, намеков, передержек и пр. Вообще статья отзывает желтой прессой. Абзац о Шахматове написан, по-вид[имому], Лапицким. Лапицкий повторял его сам, когда «громил» меня и Вар[вару] Пав[ловну] в Союзе писателей. Кампания Лапицкого против нас приобрела самые грязные формы. Лапицкий вмешал сюда Попова и теперь опирается на его рецензию, стараясь объявить меня последователем буржуазной методологии Шахматова.

«Вестник ЛГУ» дал согласие поместить мой ответ[477].

Вся эта кампания не может не сказаться на здоровье Вар[вары] Пав[ловны] и моем.

Вар[вара] Пав[ловна] больна уже почти два месяца. Причина — исключительно нервы. На меня не действуют никакие средства (спинные боли). Кажется, что Лап[ицкого] призовут к порядку, но разве один он…

Поздравляю Вас с Новым Годом!

Ваш Д. Лихачев 2.I.51[478]

13. Конец января 1952 г.[479]

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Не мог ответить Вам сразу на Ваше письмо, так как вчерашний день весь провалялся в постели с очень сильными болями. Сегодня чувствую себя получше после изрядных порций новокаина. С мая не могу оправиться — всё нервы, поддерживаемые всякими комиссиями, заседаниями, обсуждениями и пр.

Движение моего ответа Попову я прекратить уже не могу. Я бы не обратил ни малейшего внимания на рецензию Попова (мало ли неудачных рецензий), если бы она не попала в ту страшную обстановку, которая окружает сейчас меня и Варвару Павловну. На эту рецензию «оперлись», и мне нужно было сломить эту опору. Лапицкий[480] сейчас уже отошел на третий план, выступили фигуры другие. Несколько дней назад я на заседании кафедры истории СССР детально показал несостоятельность рецензии А. И. Попова не только в крупных обвинениях, но и в мелочах — даже в вопросах финно-угроведческих и половецких, по которым он считается специалистом. Выступало много народу. Попову буквально нечего было ответить. Он обещал ответить более подробно на особом заседании и не смог раскрыть ни одного из своих обвинений, брошенных им в рецензии в скрытой форме. Зрелище было самое жалкое.

Сообщу Вам некоторые свои соображения по мелким вопросам, затронутым в рец[ензии] Попова.

Попов считает, что мнение В. И. Григоровича[481] о значении слова «толковины» «решает вопрос полностью». Я показал, что не только значение слова «толковины» остается неясным, но неясна даже самая грамматическая форма этого слова (привел соображения Ом. Партыцкого[482]).

Попов считает вопрос о реке «Славлий» «решенным окончательно», а между тем и тюркское происхождение «суффикса» «лий» сомнительно, да и самый корень «Слав-лий» отнюдь не тюркский (мнение Ник[олая] Конст[антиновича] Дмитриева[483]).

Попов считает, что всякого рода действия над бородой были оскорбительны только для представителей «высших классов» (мн[ожественное] число!), и ссылается на то, что Русская Правда наказует только за оскорбление бороды представителей высших классов. Я показал, что Салтычиха[484] придерживалась того же мнения, когда не считала порку крестьян оскорбительной для них, так как она разрешалась законом.

Попов отождествляет Сальницу и Сал. Я показал, что это отождествление было сделано еще Карамзиным[485] (Попов не ссылается на Карамзина), а затем опровергнуто Бутковым[486] (1821 г.), Арцыбашевым[487], Аристовым[488], Барсовым[489], Лонгиновым[490], Ляскоронским[491], Афанасьевым[492], Кудряшовым[493].

Я показал, что Попов противоречит самому себе. Так, например, на стр. 135 рецензент пишет: «Дело доходит до того, что комментатор „Повести вр[еменных] лет“ повторяет, вслед за Кудряшовым, имя „хана Шарука“, хотя такого вообще не было, а существовал половецкий князь… Шарукан». А на стр. 136, нимало не смущаясь, Попов пишет о титуле хан: «В отношении половцев в домонгольское время этот титул встречается только в составе двух сложных имен: Тугоркан и Шарукан». Таким образом, на одной странице рецензент требует, чтобы имя Шарукан не делилось на титул и имя, а на соседней признает, что имя Шарукан содержит в себе титул и собственное имя (расчленение имени Шарукан признают Аристов, Кудряшов, Дмитриев).

Я показал нелепость совета Попова (вернее, его требование): «древний подлинник должен передаваться при перепечатке (!) без всяких изменений — как есть» (стр. 136). Я показал, что даже в издании Карского[494] Лаврентьевской летописи, которым из-за его излишней «точности» не могут пользоваться ни историки, ни языковеды, имеется огромное число отступлений от текста подлинника. А ведь в нашем издании текст надо сделать абсолютно понятным, так как он сопровождается переводом. Все изменения в тексте оговариваются у нас курсивом.

Не прав Попов и в том, что он пишет о народе мокша-эрзя. Я показал это на мокша-эрзянских текстах.

Показал я и неправоту Попова относительно местоположения Югры (см. то же местоположение Югры в истор[ическом] атласе для средней школы 1950[495], под ред. Базилевича и Голубцовой[496]^,[497], на карте, приложенной к учебнику Панкратовой[498], на карте в БСЭ (на слово СССР)[499]. В IX в. Югра действительно находилась по обе стороны Урала, а только позже отступила. Если Попов хочет доказать иное, то это надо сделать ему в спец[иальном] исследовании.

Я сейчас не могу передать всех тех мелочей, в которых Попов оказался круглым невеждой или недобросовестным и пристрастным рецензентом. Я не считаю, что в «Пов[ести] врем[енных] лет» нет ошибок. Дело наше было безумно трудное. Поэтому-то, кстати, там, где я не чувствовал уверенности, я ограничивался чрезвычайно кратким комментарием (в вопросах о балтийских племенах и др.). Привлечь других людей к комментарию я не мог. Меня очень торопили с комментарием. Должен был работать Романов, но он дал только два-три комментария. Привлекать еще людей Радовский[500] категорически запретил (да ведь без денег и не привлечешь), так как боялся задержек. На заседании много говорилось о том, что Попов без уважения отнесся к нашему труду, оценив его поверхностно, легкомысленно, «состряпав» (говорил Маньков[501]) рецензию из двух-трех случайных замечаний, из которых многие оказались к тому же неверными.

Ложусь: опять начались боли. Я совсем не могу работать. Не знаю — чем кончится моя болезнь! Мысли самые грустные ползут и ползут в голову. С уважением. Ваш Д. Лихачев

Сейчас дело обертывается в нашу пользу. В Ин[ститу]те и за пределами Института начинают разбираться. Вар[вара] Пав[ловна] уже ходит в Ин[ститу]т. Только бы теперь и мне здоровья.

14. Февраль 1952 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое Вам спасибо за сердечное письмо. Он пришло ко мне как раз вовремя — когда мне было что-то очень грустно. Прочел письмо в ред[акцию] в № 12 и покачал головой: вот ведь как еще можно, значит, вводить в действие работы одиннадцатилетней давности[502]. Свое письмо в ред[акцию] — снял. Оно никуда не пойдет. Большое Вам спасибо за совет, который Вы мне дали в предшествующем письме. Действительно, надо быть выше всего этого. И не следует пользоваться методом «писем в редакцию».

С искренним уважением

Ваш Д. Лихачев

15. 20 марта 1952 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Я только вчера от Озеровой[503] (заведующей Рукоп[исным] отд[елом] Публ[ичной] библиотеки) узнал, что Вам не ответили на Ваши замечания по Описанию пергаменных рукописей Публичной библиотеки[504].

Уже давно, месяца 2 назад, ко мне приходила Евг[ения] Эдуардовна Гранстрем[505] и показывала мне Ваши замечания по рукописи. Почти со всем она была согласна и обещала сделать исправления в рукописи. Я считал, что она Вам написала, и никак не ожидал, что она, с ее европейской вежливостью, вдруг Вам ничего не написала и не поблагодарила. Не сердитесь на нее и примите запоздалые благодарности от меня, как от редактора этой книжки.

Искренне Вас уважающий

Д. Лихачев 20.III.52

16. 14 июля 1953 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Посылаю Вам статью Б. В. Сапунова[506]. Она, по моему мнению, представляет интерес несколько особой и правильной точкой зрения на начало книгопечатания. Буду рад узнать о ней Ваше мнение.

Сегодня получил предложение написать рецензию для «Сов[етской] археологии» на книгу о берестяных грамотах[507]. Представлю им рецензию в сентябре (так они просят).

Снова хвораю.

Привет! Ваш Д. Лихачев 14.VII.53

Еще раз поздравляю Вас с Вашим юбилеем. Он хорошо отмечен в Вестнике АН[508].

Говорят, прошлым летом Вы были на Соловках. Как Вы туда проехали (из Архангельска или из Кеми)?

____________

Мой дачный адрес: Лен[инградская] обл., Курортный район, ст[анция] Ушково, Дачная улица, дача 96.

17. 24 октября 1953 г.

Сердечно поздравляю Вас [с] избранием[509]. Желаю здоровья [и] новых успехов. Лихачев

18. 7 июля 1954 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Очень прошу Вас за милого Владимира Ивановича Малышева. ВАК (очевидно, по проискам Ник[олая] Фед[оровича] Бельчикова) не разрешил Вл[адимиру] Ив[ановичу] Малышеву не сдавать кандидатского минимума[510]. Вы знаете, какой хороший и полезный ученый Вл[адимир] Ив[анович], но сдача экзаменов для него невозможна! Он, например, никогда не сможет одолеть иностранный язык (это черта его психического, слишком русского склада — я так считаю).

Сейчас он совершенно подавлен (он ведь нервно очень неуравновешенный человек) и хочет уходить с научной работы.

Очень прошу Вас за него: сделаете, что можете. Узнайте в ВАК’е — почему они проявили такое невнимание к такому хорошему ученому. Нельзя ли добиться пересмотра этого решения ВАК’а? И еще: м[ожет] б[ыть], Вы напишете два слова утешения Владимиру Ивановичу. Он ведь очень ценит Ваше внимание.

Привет! С искренним уважением Ваш Д. Лихачев

19. 10 апреля 1955 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Посылаю Вам второе издание моей брошюры о «Слове»[511] и пригласительный билет.

Ждем Вашего доклада. Совещание обещает быть очень интересным[512].

Желаю Вам всего лучшего.

XI том Трудов ОДРЛ с Вашей статьей[513] скоро поступит в набор.

С искренним уважением Д. Лихачев

Гостиница для Вас забронирована.

20. 16 апреля 1955 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Варвара Павловна, я и все «древники» с нетерпением ждем Вашего доклада. Повестки разосланы, объявления расклеены и присутствующих будет очень много. Для нас Ваш приезд и приезд москвичей будет настоящим праздником. Номер Вам заказан в «Астории». М[ожет] б[ыть], Вы больше любите останавливаться в «Европейской»? На какое число брать Вам обратный билет?

С искренним уважением Д. Лихачев 16.IV.55

21. 5 ноября 1955 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Сегодня получил от Вас подарок: «Очерки истории исторической науки в СССР»[514]. Большое спасибо!

Присланная Вами Владимиру Ивановичу статья включена нами в XII т. ТрОДРЛ[515], хотя том достиг уже 53 авт. л. вместо 45 по плану. Вчера том с Вашей статьей удалось сдать в Издательство.

Поздравляю Вас с наступающим праздником.

Ваш Д. Лихачев 5.XI.55

22. 7 декабря 1955 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое спасибо Вам за присылку Вашей последней книги[516].

Я привык быть вполне откровенным и скажу Вам откровенно же, что я несколько на Вас обижен тем, что на меня Вы ссылаетесь в последнее время только тогда, когда мне возражаете (в «Очерках по истории историч[еской] науки»). Обвинение, Вами предъявленное мне в «Очерках», в преувеличении церковного начала по существу всей моей деятельности несправедливое; находить же церковные признаки в отдельных случаях я имею право, не будучи заподозрен в каком-либо «направлении».

Я бы не обратил внимание на все это, если бы это написал любой другой исследователь. Ваши же оценки научных работников чрезвычайно авторитетны и могут быть подхвачены.

С искренним уважением Д. Лихачев 7.XII.55

23. 13 декабря 1955 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое спасибо Вам за подробное и очень внимательное ко мне письмо. Оно дает мне возможность изложить Вам свою точку зрения по всем поднятым Вами вопросам.

Я буду только доволен и рад, когда Вы подвергнете мои взгляды на начало летописания научной критике, и буду гордиться спором с Вами. Но в «Очерках» есть только «квалификация» моих взглядов («этикетка»), и при том, конечно же, совершенно неправильная. Ведь в «Очерках» Вы не разбираете моих аргументов! Научная же критика может состоять только во внимательном разборе всей (без пропусков) аргументации противника. Вы приводите против моей текстологической (по системе аргументов) гипотезы только один аргумент — общие данные археологии, и этим только создаете убеждение у читателя, что Лихачев отрицает всякие светские элементы в культуре древней Руси. Это было бы благодарным материалом для тех моих «противников» (Бельчиков, Лапицкий), которые занимались травлей меня и Варвары Павловны, но которым, к счастью для науки, нет времени читать научные труды — даже Ваши.

Мы все в Секторе древнерусской литературы стремимся выявить светские элементы в древней русской культуре. Это — одна из главных задач нашего Сектора. Об этом от лица всех сотрудников Сектора писала Варвара Павловна (Тр[уды] ОДРЛ, т. VI, стр. 6 и сл[едующие]; жаль, что об этой статье Вы не вспомнили в своей работе о «Городской письменности» в т. IX Тр[уды] ОДРЛ). Однако это не значит, что мы должны закрывать глаза на церковные памятники. Вот почему я никак не мог согласиться с Вашим предложением исключить «Речь философа» из издания «Повести временных лет». Не могу я замолчать и те церковные памятники, на которые буквально натыкаюсь в начальной части «Повести». Я против того, чтобы игнорировать аргументацию Шахматова и без веских аргументов прикреплять им же открытые своды к светским носителям.

Вы пишете в письме, что в стремлении выявить светские элементы в древнерусской культуре я стою «на той же стезе», что и Вы. Но ведь об этом Вы пишете мне в частном письме, а в «Очерках» значится обратное: там мы с Вами стоим на разных стезях в выявлении светских элементов.

Вы пишете, что я чаще выступал по Вашим работам, чем Вы по моим. Это и естественно: Ваших работ несравненно больше. Вместе с тем я выступал только со своими отдельными несогласиями, стремясь их аргументировать, а когда давал общую оценку той или иной Вашей работе, то она бывала только благожелательной. Вспомните мою рецензию на Вашу (и А. В. Арциховского[517]) книгу о берестяных грамотах; как я там не соглашался с Вами? Вспомните ту же рецензию на т. I «Истории Москвы»[518], разве там есть «квалификации»? Впрочем, квалификация там есть — на стр. 171 левый столбец, внизу!

Вспомните контекст, в котором говорится о Ваших работах в моих обзорных статьях и докладах по изучению древнерусской литературы. Тут результат совершенно очевидно будет в мою пользу.

Вы скажете, что это объективно так получается и что нельзя сравнивать Ваши работы с моими. Верно! Но именно поэтому, как мне кажется, нельзя давать квалификации Вам моим работам без опровержения моей аргументации. Ведь отсутствие аргументации лишает меня возможности ответить Вам печатно по существу дела.

Что касается до случая с Вашим частным письмом к В. В. Виноградову, то я очень хорошо знаю по его действиям, что ко мне лично и к Сектору Виктор Владимирович относится очень хорошо. Однако свою частную переписку он не рассматривает как частное дело. И это, по-моему, правильно. Всякое письмо академику-секретарю отделения, в котором поднимаются научные вопросы, есть общественная акция. Ведь правда же?

Посылаю Вам мой доклад об изучении древнерусской литературы[519] и доклад по текстологии[520], который читал я в прошлом году. Что же касается до статьи «Итоги и перспективы изучения древнерусской литературы в свете задач построения истории литературы» (Изв[естия] ОЛЯ, 1954, в. 5)[521], где я также говорю о Ваших работах, то оттиски ее мне не были присланы, и я был лишен возможности послать ее Вам.

В марте мы будем собирать т. XIII Тр[уды] ОДРЛ. Пожалуйста, просим Вас прислать для него статью. Т. XIV Тр[уды] ОДРЛ будет нами посвящен Варваре Павловне. В т. XIV Вы непременно (в обязательном порядке) должны будете дать статью. Решено?

Еще раз спасибо Вам за письмо.

Ваш Д. Лихачев 13.XII.55

24. 24 декабря 1955 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое Вам спасибо за присылку списка своих трудов[522]. Как только мы его перепечатаем на машинке, мы пришлем Вам 2 экз. и вернем оттиск с дарственною надписью Вам С. О. Шмидта[523].

С интересом прочел Вашу статью о псковских повестях[524], так как и сам в свое время писал о них[525], как Вы знаете.

С уважением Д. Лихачев 24.XII.55

25. 22 апреля 1956 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Из постановления Президиума от 13 IV [19]56 г.[526] узнал, что Вы включили меня в состав Археографической комиссии. Благодарю Вас. Работать в комиссии мне будет очень приятно. Я считаю ее весьма нужной.

Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам благодарность от всего нашего Сектора за Ваше выступление на защите Вл. Ив. Малышева. Раскрыть значение работ Вл[адимира] Ив[ановича] для науки в нашем Институте было очень важно.

С искренним уважением

Д. Лихачев 22.IV.56

26. 20 июля 1956 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Очень рад, что организация Археографической комиссии находится в Ваших энергичных руках. Мне представляется, что необходимо на заседаниях комиссии, которые должны быть возможно более частыми (примерно 1 раз в месяц), заслушивать доклады по теоретическим вопросам, вызывающим разногласие, а также подробные, развернутые отзывы об отдельных изданиях документов[527].

Мне казалось бы желательным обсудить доклады на следующие темы:

1) типы изданий исторических источников,

2) степень допустимости реконструкции архетипов исторических источников,

3) в каких случаях издание исторического источника должно удовлетворять как историков, так и филологов (лингвистов), и в каких случаях следует отдельно издавать памятники для филологов (лингвистов) с одной стороны и для историков с другой?

4) что следует называть редакцией памятника,

5) значение разночтений и типы их подведения в изданиях памятников.

Подробные отзывы было бы хорошо заслушать в первую очередь на иностранные работы (польские правила издания старопольских памятников[528], на польскую книгу 1956 г. по текстологии[529], на итальянскую работу по текстологии Паскуали[530], на журнал «Scriptorium» и т. п.).

С уважением, Д. Лихачев 20 VII 56

27. 30 ноября 1956 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое спасибо Вам за очень тронувшее меня поздравление от Археографической комиссии[531].

С искренним уважением Д. Лихачев 30.XI.56

28. 26 декабря 1957 г.

Сердечно поздравляю Вас, глубокоуважаемый Михаил Николаевич, с Новым Годом и желаю Вам от души всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев 26.XII.57

29. 21 марта 1958 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Большое спасибо Вам за Вашу интереснейшую книгу «Средневековая Москва»[532]. Успел, правда, только ее просмотреть еще и прочесть отдельные главы. Спасибо и за ссылку на мою брошюрку «Культура Руси эпохи образования русского национального государства»[533], которая при всех ее недостатках мне мила, так как писалась с большим увлечением.

С искренним приветом Д. Лихачев 21.III.58

30. Около 15 мая 1958 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Сектор древнерусской литературы при поддержке Географического общества выдвинул кандидатуру в члены-корреспонденты АН СССР Александра Игнатьевича Андреева[534].

Я хочу объяснить Вам, для чего мы это сделали.

Достоинства А. И. Андреева как ученого Вам известны. Мне кажется наиболее ценным в нем, и сейчас особенно желательным, то, что он не «проблемщик», а знаток конкретного материала.

С этой стороны, и как знаток Сибири — с другой, он был бы исключительно ценен в Новосибирском отделении Академии наук СССР, где под Вашим общим руководством он мог бы организовать изучение истории Сибири в наиболее нужном и наиболее близком лично Вам направлении: сбор и систематизацию архивных материалов, сбор рукописей, публикацию источников и пр.

Мне кажется, что пока он работоспособен (а работоспособен он исключительно) надо было бы предоставить ему возможность с пользою для дела поработать в крупном масштабе в Новосибирске.

Мне известно его отношение к Вам как к крупнейшему историку, и мне кажется, что он был бы необыкновенно ценным Вашим помощником.

Искренне Вас уважающий Д. Лихачев

1§[535].V.58

P. S. Варвара Павловна шлет Вам привет и просит Вам сообщить, что она присоединяется к моей характеристике А. И. Андреева.

31. 22 сентября 1958 г.

Многоуважаемый Михаил Николаевич!

В разговоре со мной проф. И. Дуйчев[536] (из Софии) выразил удивление, что М. В. Щепкина[537] не имеет у нас степени доктора. Он прав.

Не согласились ли бы Вы вместе со мной, Н. К. Гудзием, В. П. Адриановой-Перетц и др[угими] возбудить вопрос о присуждении ей степени доктора филологических наук honoris causa? Степень доктора филологических наук, как мне кажется, в данном случае подходила бы больше и, м[ожет] б[ыть], была бы легче для присуждения, чем степень доктора историч[еских] наук.

Если Вы с этим согласны, то кто взялся бы написать представление и собрать все необходимые документы, справившись о всех формальностях в ВАК’е. М[ожет] б[ыть], Ю. О. Бем[538]?

Статья моя «О некоторых задачах изучения древней русской литературы», где я делаю предложение о создании координационной Комиссии по истории русской культуры, как будто бы будет печататься в «Вестнике АН СССР»[539].

С искренним уважением Ваш Д. Лихачев 22.IX.58

32. 22 сентября 1958 г.

Никаких препятствий поездке Малышева по сектору нет. Письмо Базанова[540] мне неизвестно. Делу экспедиции горячо сочувствую. Привет. Лихачев

33. 26 сентября 1958 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

С Влад[имиром] Ивановичем получилось недоразумение. Человек он хороший, но часто меняет свои решения. Не сердитесь на него. О письме Базанова Вам я ничего не знал.

В третий Археографический ежегодник дам статью по текстологии[541], но пока точно назвать тему еще не могу.

Завтра уезжаю в Болгарию на месяц.

С искренним приветом Д. Лихачев 26.IX.58

P. S. Объем статьи будет небольшой (не больше 1 п[ечатного] л[иста]).

34. 12 января 1959 г.

Дорогой Михаил Николаевич!

Всегда рады вашим статьям[542]. Ждем их, хоть том наш и очень сократили в объеме. Летописец конца XV века не очень большой?

Как Ваше здоровье? Я чувствую себя прескверно и из-за этого не могу написать в Ваш Ежегодник заметку по текстологии.

О Комиссии по истории русской культуры написал. Особенно меня пугает попытка реабилитации покровщины (Дубровский[543] и пр.).

С искренним уважением к Вам

Д. Лихачев 12.I.59

35. 1 февраля 1959 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Прошу у Вас разрешения печатать тексты без ѣ и без конечного ъ. Дело в том, что наши Труды набираются на линотипе, и мы все тексты, кроме «Слова о полку Игореве», печатаем, как это Вы, наверное, заметили, без ѣ, i и ъ в конце. Мы не делаем исключения даже для первостепенных по своему значению памятников.

Другая моя просьба к Вам состоит в том, чтобы общим названием Ваших статей было не «Малоизвестные источники», а «Малоизвестные памятники». Слово «источники» употребляется историками, а нам в Трудах нужна литературоведческая терминология, так как нас постоянно упрекают в том, что мы уклоняемся в историю.

Проверить — нет ли «Послания о повинных» в других кормчих — я поручу Ю. К. Бегунову. Он кормчими занимается[544].

Ждем Вашего ответа.

Желаю Вам всего наилучшего

Ваш Д. Лихачев 1.II.59

36. 17 октября 1959 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич! Простите, что не приехал на заседание Археогр[афической] комиссии[545]: налетел переезд на новую квартиру (переезжаем завтра). Адрес новый — на обороте сего.

Хотелось поговорить о развитии палеографии (об организации фототеки датированных рукописей).

Привет! Д. Лихачев

С удовольствием вспоминаю о Новгороде.

37. 23 октября 1959 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Не сочтите, пожалуйста, мое отсутствие на общем собрании Археографической комиссии за невнимание к ее делам. Интересы комиссии мне очень близки. Как раз в дни общего собрания я переезжал на новую квартиру. Мой новый адрес: П-183, Набережная Черной речки […]. Это район Новой Деревни, в двух шагах от места дуэли Пушкина. Район очень хороший.

Мое предложение по развитию палеографии сводится к следующему. Необходимо составить фототеку датированных рукописей (вернее, датированных почерков). Каждый датированный почерк снимать в натуральную величину. Непременно снимать не менее двух страниц одного почерка. Каждый снимок в двух экземплярах. Кроме фототеки датированных рукописей, должна быть фототека датированных рукописей (почерков), относительно которых нам известен и извод их (псковский, новгородский, московский, троице-сергиевский, соловецкий и пр., — монастырские изводы очень важны для изучения скрипториумов — как в западноевропейской палеографии; ведь почерки троице-сергиевские начала XVII в. отличны от других почерков — они великолепны, каллиграфичны и несколько архаичны). Надо бы составить еще фототеку датированных переплетов, фототеку датированных орнаментов и соответствующие фототеки по изводам (переплеты соловецкие резко выделяются среди других — у них были особые штампы, которыми соловецкие переплетчики пользовались столетиями).

Все сведения о рукописи (о датировке почерка) писать простым карандашом (чтобы не портить снимка) на обороте фотографии, покрывая карандашные заметки молоком (с помощью акварельной кисточки) — это чтобы карандаш не стирался. Необходимо договориться точно — какие сведения и в каком порядке заносятся на оборот фотографии (взять за образец принципы научного описания рукописей, но внести соответствующие коррективы).

Мне кажется, что было бы целесообразно исходатайствовать для Археографической комиссии двух аспирантов по палеографии. Этих двух аспирантов и заставить делать фототеки (на широкую ногу) с тем, чтобы свои диссертации они написали на основе фототек, которые сами бы и изготовляли. Это увеличило бы их интерес к организации фототек.

Еще одно предложение. Нельзя ли было бы включить в планы Археографической комиссии подготовку исследовательского труда на тему «История письма в России»? Орнамент, миниатюры — дело искусствоведов (я имею [в] виду — как предмет их исследования; мы можем лишь пользоваться их результатами), водяные знаки — совсем особое дело, а вот историю письма в том смысле, как это понимала О. А. Добиаш-Рождественская[546], нам надо было бы создать (разумеется, на основе фототек). Планировать только создание фототек неудобно; надо планировать и их использование.

«История письма в России» или «История русского письма» в двух томах по 30 п[ечатных] л[истов] — было бы делом, достойным Археографической комиссии. Хорошо бы привлечь к этому М. В. Щепкину, В. И. Малышева, И. М. Кудрявцева[547], В. Г. Геймана[548], Н. Н. Розова[549], А. А. Зимина и мн[огих] др. Если Вы разрешите, я бы охотно взял на себя в этой «Истории письма» раздел о соловецком скрипториуме, о соловецких почерках (это для меня было бы удобно, поскольку соловецкие рукописи в основном в Ленинграде). Особенно надо обратить внимание на изучение скорописи (да это и легко — датированных рукописей — тьма тьмущая). Может быть, привлечь еще А. И. Копанева?

Вот бы было хорошо! Вы бы возглавили это дело. Мы бы под Вашим руководством возродили палеографию, открыли бы новый этап в этой науке. Это действительно возможно. В моем предложении нет ничего нереального. Кроме того, это крайне необходимо.

Очень хочется знать Ваше мнение.

С искренним уважением Ваш Д. Лихачев 23.X.59

Азбелев опять что-то пытался устроить. Я с ним говорил очень решительно. Не знаю — послушает ли меня, так как отношения у меня с ним плохие. Договорился с дирекцией о том, что, когда он вернется из Болгарии, его у меня сменят (это строго между нами).

Д. Л.

38. 26 декабря 1959 г.

Поздравляю Вас, дорогой Михаил Николаевич, с Новым Годом и от души желаю Вам всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев

39. 7 марта 1960 г.

Дорогой Михаил Николаевич!

Дирекция нашего института получила Ваши замечания на диссертацию Ю. К. Бегунова[550]. Защита, назначенная на 17 марта, отменена.

Я признаю, что автореферат составлен неудачно, но сама диссертация неплохая. Если бы Вы с ней ознакомились, то Вы бы убедились, что Ю. Бегунов очень много поработал и привлек к изучению этого небольшого памятника все, что мог.

Наиболее ценная часть диссертации — текстологическая. Этой стороны вопроса никто еще не касался (я имею в виду историю текста). В автореферате она не смогла быть изложена. Ю. Бегунов доказывает, что органической и изначальной связи «Жития Александра Невского» со «Словом о погибели» нет, что эта связь имеется только с одним видом первой редакции «Жития» (вид этот возник в XV в.), а другие виды той же редакции «Слова о погибели» не включают. По-видимому, действительно связь «Слова» и «Жития» касается только вида, созданного в XV в.

Много внимания уделяет Ю. Бегунов художественной стороне памятника, его образной системе и ритмике. Внимательно прослежено отражение «Слова» в поздних памятниках XV–XVI вв.

В своей диссертации Ю. Бегунов цитирует всех исследователей — как советских, так и иностранных. С Паскевичем[551] он спорит (это отчасти отразилось и в автореферате[552]). Михаил Горлин[553] очень важен в изучении «Слова», так как его публикация Рижского списка одновременна малышевской[554]. О написании буквы П в виде омеги с черточкой вверху писал еще М. Н. Сперанский в статье «Греческое и лигатурное письмо в русских рукописях XV–XVI вв.» в ж[урнале] Byzantinoslavica, ч. 4, 1932, [с. 58–64]. Тут Ю. Бегунов не оригинален[555].

В диссертации Ю. Бегунов частично не соглашается с Вами, с В. И. Малышевым и со мной, а частично соглашается. Во всяком случае, спорит он вполне уважительно.

Я бы Вас очень просил написать в нашу дирекцию, что Вы не возражаете, чтобы Ваш отзыв не фигурировал в деле диссертанта. Молодой человек огорчен чрезвычайно.

Желаю Вам всего лучшего. Уважающий Вас Д. Лихачев

40. 24 декабря 1960 г.

Сердечно поздравляю Вас, глубокоуважаемый Михаил Николаевич, с наступающим Новым Годом и желаю Вам здоровья и всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев

41. 15 марта 1961 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Проездом в Новгород в Ленинграде была Ваша ученица, разговаривавшая со мной по поводу моего доклада на Юбилейной сессии в Новгороде[556].

Сразу после сессии я перепечатал свой доклад и передал его тогдашнему директору новгородскими музеями Тамаре Матвеевне Константиновой[557]. Доклад я нигде не печатал больше, рассчитывая, что труды Юбилейной сессии выйдут.

Месяца полтора назад я получил письмо от нового директора новгородскими музеями Морозова[558] с просьбой выслать ему мой доклад. Я написал ему, что доклад мой выслан еще осенью 1958 г. в трех экземплярах. Я просил сообщить его — имеется ли он в Новгороде. В случае, если доклад мой погиб, я обещал восстановить его по черновикам, к счастью сохранившимся у меня. Ответа от тов. Морозова я не получил.

Я просил Вашу ученицу узнать в Новгороде — есть ли там мой доклад. Если он затерялся, я обещаю его восстановить, но для этого мне нужно около недели работать. Буду ждать от нее сообщения.

В ближайшие две-три недели выйдут наши Труды ОДРЛ[559]. Нам становится все труднее и труднее продвигать их в печать. Приходится ссориться и волноваться, чтобы очередной том был включен в издательские планы.

Не примете ли у меня к[акой]-л[ибо] статьи в «Археографический ежегодник» по текстологии? Приглашения принимать в нем участие я не получал; м[ожет] б[ыть], дело у Вас затормозилось?

Будьте здоровы. Уважающий Вас

Д. Лихачев 15.III.61

42. 27 декабря 1961 г.

Сердечно поздравляю с Новым Годом и желаю всего самого хорошего.

Д. Лихачев 27.XII.61

43. 24 декабря 1962 г.

Сердечно поздравляю Вас, глубокоуважаемый и дорогой Михаил Николаевич, с Новым Годом. Желаю Вам здоровья и полного процветания.

Д. Лихачев

44. 1 июня 1963 г.

Сердечно поздравляю [с] днем рождения и высоким награждением[560]. Желаю новых и новых трудов во славу советской науки. Лихачев

45. 12 декабря 1963 г.

Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Я прочел замечательную книгу М. В. Щепкиной «Болгарская миниатюра XIV века»[561]. Это настоящая, хорошая докторская диссертация. Докторские защиты по аналогичным работам уже были (Н. А. Мещерский[562] защищал свою книгу «Повесть о разорении Иерусалима»[563]). Как Вы на это смотрите и что нужно было бы сделать, чтобы М[арфа] В[ячеславовна] получила ту ученую степень, которой заслуживает уже давно и с самыми бесспорными основаниями?

Было бы лучше всего и почетнее для нее всего остального, чтобы инициатором этого дела выступили Вы.

На заседание Археографической комиссии я, к сожалению, приехать не смогу (все-таки операция не прошла для меня даром). 23 декабря я еду лечиться.

Искренне Вас уважающий Д. Лихачев 12.XII.63

46. 24 декабря 1963 г.

Сердечно поздравляю глубокоуважаемого Михаила Николаевича с Новым Годом и желаю ему всего самого хорошего.

Д. Лихачев

47. 26 декабря 1964 г.

Сердечно поздравляю Вас, глубокоуважаемый Михаил Николаевич, с Новым годом. И от души желаю Вам полного благополучия.

Д. Лихачев 26.XII.64

Арсений Николаевич Насонов (1898–1965) — историк, источниковед, археограф; доктор исторических наук (1944). Сын академика Петербургской АН зоолога Н. В. Насонова. Как и Лихачев, учился в гимназии К. Мая. Затем поступил на архитектурный факультет Академии художеств, но призвания к архитектуре не почувствовал и перевелся на историческое отделение факультета общественных наук Петроградского университета, которое окончил в 1922 г.; ученик С. В. Рождественского, М. Д. Приселкова, А. И. Заозерского и др. Сотрудник отдела нумизматики Государственного Эрмитажа (1924–1927). В 1929 г. был арестован по «академическому делу» в связи с участием в работе «Кружка молодых историков», осужден и отправлен в ссылку[564].

Публикация Насоновым тверских летописных сводов XIII–XV вв. (1930)[565] определила его дальнейшую научную судьбу. В 1935 г., по возвращении из ссылки, он был приглашен в Историко-археографический институт АН СССР (затем Институт истории — Институт истории СССР АН СССР) для подготовки к изданию русских летописей (1935–1941, 1945–1965), был членом Археографического совета Института истории АН СССР (1951–1956) и Археографической комиссии (с 1956). Автор монографии «Монголы и Русь: История татарской политики на Руси» (М.; Л., 1940); подготовил к изданию Псковские летописи (1941–1955) и Новгородскую первую летопись старшего и младшего изводов (1950); выявил и описал свыше 1000 рукописных летописных текстов.

24 декабря 1973 г. состоялось совместное заседание Археографической комиссии при Отделении истории АН СССР и Группы по изданию Полного собрания русских летописей Института истории СССР АН СССР, посвященное 75-летию со дня рождения А. Н. Насонова. На заседании выступали В. И. Буганов, С. М. Голицын, В. А. Кучкин, Е. Н. Кушева, Е. П. Подъяпольская, О. И. Подобедова, Б. А. Рыбаков, А. Л. Станиславский, С. О. Шмидт[566]. Лихачев прислал организаторам заседания телеграмму с оценкой научной деятельности Насонова:

1. Д. С. Лихачев — А. Н. Насонову 17 апреля 1947 г.

Глубокоуважаемый Арсений Николаевич!

Посылаю Вам, одновременно с этим письмом, в адрес Ин[ститу]та истории — «Русские летописи»[568], где исправил некоторые опечатки (но не все). К несчастью, я был тяжело болен в то время, когда шли корректуры. Очень досадно также по поводу некоторых сокращений, которые пришлось ввести в книжку. Сейчас работаю над Еллинским летописцем[569]. Вы подготовляете к печати Синодальный список Новг[ородской] I лет[описи][570]? Используете ли Воронцовский список[571] Новг[ородской] I младшего извода? Искренне Вас уважающий

Д. Лихачев 17.IV.47

PS. Только сейчас нашел у себя Ваш домашний адрес: как жаль, что я не послал бандероль Вам на дом.

Аргументацию к главе 5[572], к сожалению, мне не удалось восстановить. Я надеюсь, что мне удастся Вас познакомить с моей работой в полном виде.

2. А. Н. Насонов — Д. С. Лихачеву 25 февраля 1951 г.

Дорогой Димитрий Сергеевич!

Благодарю Вас за Ваше письмо и за присланный экземпляр рецензии. Согласно Вашей просьбе, отсылаю Вам его обратно и посылаю мои замечания[573].

Благодаря моим настояниям в издании Л. В. Черепнина «Дух[овных] и догов[орных] грамот»[574] был принят тот точный способ передачи текста с употреблен[ием] скобок, который дает возможность пользоваться его изданием филологам. Когда я готовил к изданию «Новгородскую первую летопись», я хотел сначала текст XIII–XIV в. передавать аналогичным способом, но такое усложнение в способах передачи текста встретило возражение со стороны А. И. Андреева[575], возглавлявшего тогда археографическую группу.

Я не считаю, что следует игнорировать интересы широкого читателя; тем не менее я думаю, как и Вы, что для текстов разных эпох следует принять различные правила передачи, хотя не всегда [это применялось]. До сих пор при издании летописей в пределах одного текста разные скобки [издателями] не допускались.

На стр. 6-й Вашей рецензии Вы приписываете мне то, чего в предисловии у меня нет. Вы уверяете читателя, что будто бы я в качестве примера раскрытия титл согласно правилам современной археографии привожу слова, в которых восстановлена буква «ять» (очевидно, по незнанию современного правописания).

На стр. 12[576] в примечании после точки с запятой ясно напечатано: «но м^сць — мѣсяцъ»… и т. д.; слово «но» означает, как известно, противоположность, отрицание, возражение, изъятие, а никак не подтверждение предыдущего. Думаю, что это место рецензии в интересах истины Вам необходимо исправить[577].

Обращаю Ваше внимание на то, что Русская Правда помещена в Новг[ородскую] первую л[е]т[о]п[ись] мл[адшего] извода в текст 65[24] г., а Троицкий список[578] кончается летом 65[23] г., обрываясь на полуфразе. Следовательно, отсутствие Р[усской] Пр[авды] в тексте Троиц[кого] списка не дает основы к каким-либо выводам (ср. стр. 4 Вашей рецензии).

Слово «кура» под 1209 г. может, конечно, быть искажением слова «куна». Но к явным опискам не относил это место, по-видимому, и А. А. Шахматов, судя по примечанию в его издан[ии] Новг[ородской] 4 из[вода] ле[тописи] на стр. …[579]^,[580].

Благодарю Вас за похвалы, может быть не вполне заслуженные.

Вы совершенно правы, что я недостаточно внимательно отредактировал указатель; причина ошибок часто, действительно, заключена в том, что Доронин[581] доверялся ук[азате]лю Савваитова[582].

Не думаю, чтобы Вам прислали бы корректуру. По крайней мере, я не получил корректуры рецензии на издан[ие] К. Н. Сербиной[583], написанной для «Воп[росо]в ист[ории]».

Передайте, пожалуйста, поклон Зинаиде Александровне.

Ваш А. Насонов 25/II 51 г.

3. Д. С. Лихачев — А. Н. Насонову 4 декабря 1951 г.

Дорогой Арсений Николаевич! Я немного попытался еще расположить МНТ[584] к изданию летописей, но ничего не успел в этом. Он очень настроен против и выдвигает десятки аргументов: всё, в основном, личного характера.

Здесь хорошо, тенисто, прекрасные русские пейзажи[585], но я чувствую себя неважно (болит язва).

Привет Вашей матушке[586].

С искренним уважением Ваш Д. Л. 4.XII

4. Д. С. Лихачев — А. Н. Насонову 3 августа 1956 г.

Дорогой Арсений Николаевич!

У меня к Вам две большие просьбы:

1) Пожалуйста, дайте разрешение Б. И. Дубенцову[587] ознакомиться с рукописью, которая сейчас числится на Вашем абонементе в Ленинской библиотеке: Пуб[личная] биб[лиотека] в Л[енингра]де F. IV.214 (из собрания Толстого)[588]. Б. И. Дубенцов занимается Повестью о Михаиле Александровиче и тверской литературой вообще. Без Вашего разрешения ему могут и не выдать рукопись, а рукопись эта ему очень нужна.

2) Если сочтете возможным, откликнитесь на мою отповедь Черныху в «Историческом архиве»: архивисты-то будут отвечать и состоится «общественное мнение», а ведь идеи Черныха явно вредные для науки[589].

Как Вы поживаете? Если будете в Ленинграде — обязательно заходите. Очень хочется с Вами повидаться.

Если увидите Екатерину Мих[айловну][590], передайте ей, пожалуйста, наш общий привет.

Читаю сейчас книгу Паскевича[591] о начале Руси[592]. Там он полемизирует с Вами[593].

Ваш Д. Лихачев 3.VIII.56

Иван Михайлович Кудрявцев (1898–1966) — актер, театральный педагог; народный артист РСФСР (1948). Родился в многодетной семье, его отец Михаил Александрович (1862–1936) — священник села Муравьище Богородского уезда Московской губернии. Немногословный, мудрый и сдержанный человек, он был нравственным идеалом для своих детей (четырех сыновей и четырех дочерей). Иван, пятый ребенок в семье, с раннего детства любил рисовать, пел в церковном хоре, интересовался русской историей, хорошо играл в шахматы, много читал. Учился в церковно-приходской школе, затем в Москве — в училище при Донском монастыре и в Московской духовной семинарии, поступил на историко-филологический факультет Московского университета, но, увлекшись театром, в 1918 г. начал учиться в драматической студии М. А. Чехова, в 1922 г. после ее ликвидации перешел в студию Е. Б. Вахтангова (Третью студию МХТ), а в 1924 г. был принят в труппу МХАТ, где проработал до конца жизни. Он играл в ведущих спектаклях театра: Хворостинин («Царь Федор Иоаннович»), Николка («Дни Турбиных»), Мелузов («Таланты и поклонники»), Алеша (1931) и отец Зосима (1960) в «Братьях Карамазовых» и др. Важное место в деятельности актера занимала педагогическая работа — он преподавал в Школе-студии МХАТ, ГИТИСе и Московской консерватории.

Кудрявцев был большим знатоком литературы и библиофилом. Особый интерес он проявлял к творчеству Пушкина, собирал книги, имевшиеся в библиотеке поэта, приобретал раритетные издания, в чем мог бы посоревноваться с пушкинистом М. А. Цявловским. В книжном собрании Ивана Михайловича имелся экземпляр первого издания «Слова о полку Игореве». С 1930-х годов он увлеченно и глубоко изучал этот памятник древнерусской литературы, осуществил его ритмический перевод и сделал много интересных наблюдений над текстом, оставаясь тем не менее любителем в этой области. Некоторые гипотезы Кудрявцева были признаны ведущими историками и вошли в научные комментарии к «Слову». Главную заслугу Кудрявцева как исследователя Лихачев видел в том, что актеру удалось объяснить фрагмент о похоронах отца Святополка, долгое время считавшийся загадочным[594], о чем Дмитрий Сергеевич говорил на круглом столе «Споры у подножия великого памятника», посвященном 800-летию «Слова»[595].

Переписка Лихачева и Кудрявцева началась в мае 1947 г. Черновик самого большого письма (42 машинописные страницы) о вероятности новгородского происхождения «Слова», возможности установления его автора и «с изложением того пути, по которому он шел в своих изысканиях», Кудрявцев датировал 17 июля 1947 г. В нем он, в частности, писал: «[…] я боюсь, что мои высказывания покажутся Вам слишком смелыми и весь мой тон — ну, несколько нескромным, что ли. Мне бы не хотелось, чтобы у Вас сложилось такое впечатление. Я хотел бы заверить Вас, что все те выводы, к которым я пришел, есть результат мучительных, напряженных поисков и сомнений!»[596] В конце письма Кудрявцев просил Лихачева «со всей откровенностью и беспощадностью высказаться по поводу всех тех мыслей», которые он подробно изложил[597]. В дальнейшем актер скрупулезно изучал те замечания и предложения, которые высказал ему Лихачев. Свидетельством тому являются многочисленные пометы на полях и по тексту лихачевских писем, а также выписки из исторической литературы и памятников древнерусской письменности и библиографические ссылки на них, сделанные на полях. Некоторые слова Иван Михайлович заключал в рамочки синим или красным карандашом, другие — подчеркивал синим, красным или простым карандашом. После большого письма от 17 июля 1947 г. Кудрявцев в нескольких письмах сообщал о замеченных им опечатках в этом письме, более подробно останавливался на некоторых положениях своей гипотезы[598]. Кроме вариантов прочтения некоторых слов «Слова о полку Игореве» и вариантов их толкования Кудрявцев делился и своими маленькими открытиями в области пушкиноведения[599].

Сохранилась запись Кудрявцева о личном знакомстве с ученым:

Кудрявцев предлагал Лихачеву сотрудничество при написании работ о «Слове»:

Для публикации в «Трудах Отдела древнерусской литературы» И. М. Кудрявцев в конце ноября — начале декабря 1947 г. прислал статью «„Слово о полку Игореве“ как памятник культуры Новгорода Великого»[602], которая была кардинально переработана при живейшем участии Дмитрия Сергеевича и опубликована под названием «Заметка к тексту: „С тоя же Каялы Святоплъкъ…“ в „Слове о полку Игореве“»[603].

Летом 1949 г. Лихачев и его семья отдыхали под Ригой в Асари, куда из Дзинтари приезжал Кудрявцев со своими дочерями и женой. Актер сохранил записочки, написанные Дмитрием Сергеевичем в это лето: «Дорогой Иван Михайлович! Заходил — напрасно. Иду искать Вас всех на море. Привет! Лихачев»[604]. Лихачев с удовольствием вспоминал об отдыхе в Латвии: «Летом 1949 г. мы снимали дачу снова в Латвии. Жили на Рижском взморье, в Асари. До моря было близко. Купание и прогулки по морю были чудные. Искали янтарь, ездили в Ригу смотреть город […] Сняли дачу удачную, не бедную, с хорошей мебелью, с верандой (вся в цветах) и с хорошим яблоневым садом. […] Приезжал к нам артист МХАТа Иван Михайлович Кудрявцев с женой и двумя девочками. Иван Михайлович (брат Ильи Михайловича Кудрявцева) был интересный человек, занимался Пушкиным, играл (чудно играл) Николку в „Днях Турбиных“, много рассказывал про МХАТ»[605].

Из 35 писем Лихачева к Кудрявцеву (15 мая 1947 г. — 29 ноября 1956 г.), сохранившихся в личном фонде актера в Музее МХАТ, для публикации выбрано 21[606], а также письмо Кудрявцева Лихачеву, с которого началась переписка. К этому комплексу примыкают два письма Лихачева Илье Михайловичу Кудрявцеву из ОР РГБ, написанные после смерти актера.

1. И. М. Кудрявцев — Д. С. Лихачеву. До 15 мая 1947 г.

Многоуважаемый тов. Лихачев!

Обращаюсь к Вам вот по какому поводу. После десятилетней работы над «Словом о полку Игореве» я пришел к выводу, что биография его автора может быть восстановлена. Конечно, сейчас это имеет характер гипотезы, для целого ряда положений нужны документальные подтверждения, но мне кажется, что я «напал на верный след». Я не принадлежу к людям науки, и мне нужна помощь научного деятеля. После того, как я прочел книгу Приселкова «История русского летописания XI–XV вв.»[607], я написал в Ленингр[адский] университет на его имя. Мне вернули мое письмо с извещением, что Приселкова уже нет в живых.

Теперь вышла Ваша книга «Русские летописи и их культурно-историческое значение». Книга эта сейчас передо мной и для меня несомненно, что Вы — тот человек, к которому я должен обращаться. Если Вас заинтересует это дело — ответьте мне и сообщите мне Ваш адрес — я сейчас же подробно изложу Вам свои тезисы, чтобы Вы могли уже иметь по этому поводу свое суждение.

Простите, что беспокою Вас.

Москва, ул. Кирова […]

Ивану Михайловичу Кудрявцеву

Или: Москва, проезд Художественного театра, д. 3, МХАТ. Заслуженному артисту республики И. М. Кудрявцеву.

2. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 15 мая 1947 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

С удовольствием помогу Вам, чем могу. Боюсь только, что помощь моя Вас разочарует — все эти вопросы сложные, а др[евне]русская литература очень мало изучена. Различие между «специалистом» по древнерусской литературе и просто интересующимся ею очень невелико.

Мой адрес: Ленинград, 136 […]. Лихачев Дмитрий Сергеевич.

На днях я переезжаю на дачу: Сестрорецк, Полевая ул., дом 13.

Привет! Д. Лихачев 15.V.47

3. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 28 июля 1947 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович! Сегодня получил Ваше большое письмо и принимаюсь за его чтение. Напишу Вам через неделю-полторы.

Поздравляю Вас с получением Сталинской премии[609]: узнал об этом в свое время с приятным чувством.

Привет! Д. Лихачев 28.VII.47

4. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 10 августа 1947 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Простите, что не сразу Вам ответил: надо было кончить одну срочную работу, к тому же и хворал. И в этом письме не смогу ответить Вам так, как бы хотел — я на даче и под рукой нет самых необходимых книг (нет, напр[имер], летописей, чтобы просмотреть Ваши построения «в тексте»). С нетерпением жду, когда смогу изучить Ваше письмо, пользуясь всеми необходимыми для того книгами.

В Вашем письме меня приятно поразили прекрасное знание летописей и настоящее историческое воображение. И то и другое — редкость даже среди профессиональных историков. Чувствуется настоящая любовь к русскому прошлому, любовь, обходящаяся без громких фраз и питающая самый исторический интерес. Я представляю себе совершенно ясно, сколько напряженного внимания потребовалось Вам, чтобы доискаться до всех Ваших выводов. Ваша работа вся родилась на основе настоящего увлечения «Словом». Вы увлечены и Вашими выводами, самым методом Вашей работы. Вот почему мне очень неприятно подрывать в Вас это увлечение некоторыми сомнениями. В Вашей работе множество серьезных наблюдений (верных, свежих, намечающих новые открытия), но основной Ваш тезис не доказан: автор «Слова» еще не найден. Ваша гипотеза не только не хуже многих других (И. Новикова[610], А. Югова[611] и пр.), но даже более обоснована, более, я бы сказал, остроумна. Однако те гипотезы совсем несостоятельны («вилами на воде писаны»), и поэтому на долю Вашей гипотезы — более обоснованной — приходится все же слишком много еще «необоснованности». В самом деле, постарайтесь взглянуть на Вашу гипотезу не глазами автора, а со стороны — какое обилие всяческих недоказанных допущений лежит в ее основе: если отождествить того-то и того-то, если допустить неправильное, искаженное написание там-то и там-то и т. д. Ведь с каждым новым допущением «проблематичность» увеличивается в геометрической прогрессии. Обычная научная гипотеза имеет в своей основе либо одно, либо (максимум) два допущения, у Вас же их гораздо больше, и при этом допущения эти все довольно однообразны (напр[имер], отождествление имен). Однообразие же Ваших допущений к тому же нехорошо действует на «психологию» читателя, заставляя его сразу против Вас настораживаться.

Я, однако, совсем не хочу Вас расхолаживать в Ваших поисках. Мне хотелось бы только Ваши поиски направить по-другому направлению, где Вами уже сделаны интересные наблюдения. Найти автора «Слова» — это дело безнадежное, да в научном отношении не такое уж и важное. Важнее установить, где[612] создано «Слово», чем кем[613]. Важнее разгадать обстоятельства создания «Слова», раскрыть некоторые его темные места, неясные упоминания, наконец, доказать его подлинность (чтобы решительным жестом «утереть нос» бессовестному «французику из Бордо» Мазону), чем узнать имя автора, как бы это последнее ни было приятно[614].

Перехожу к некоторым замечаниям по порядку Вашего письма. Ваше предположение о новгородском происхождении «Слова» очень важно, интересно и вероподобно. Хотя я и не убежден в нем, но готов допустить возможность такого рода научного взгляда. Я бы считал, что эту часть Вашей гипотезы следовало бы развить, обосновать дополнительными соображениями и опубликовать. М. Д. Приселков, толкуя известное место «Слова» о похоронах отца Святополка в св. Софии в Киеве, только предположил (в «Ист[ории] р[усского] лет[описания]») о том, что об этом читалось так в черниговском летописании[615], а Вы нашли это в летописях новгородских[616]. Дополнительную опору Вашим соображениям Вы могли бы получить, если бы проверили лексику «Слова». Например, слово «мысию» в значении «белкою» — новгородско-псковское (правда — это конъектура[617]), «зегзица» — «кукушка» — новг[ородско]-псковское слово[618]^,[619]. Кажется, и денежный счет в «Слове» — новгородский (следовало бы это тщательно проверить)[620]. Автор «Слова» связывает Новгород с Ярославом[621] — так связывали свой город только сами новгородцы[622]. В «Слове» упоминаются Дудутки — мелкая топографическая особенность[623]. Что Всеслав[624] дал битву новгородцам на Дудутках, могло быть известно только лицу, бывавшему в Новгороде и знакомому с топографией Новгорода. В летописях же это сражение с Всеславом отмечено как сражение на Коземли (Гзени)[625]. В ближайшем выпуске «Трудов Отдела древнерусской литературы» (V) я публикую статью[626], где, между прочим, доказываю, что в одном сборнике со «Словом» находилась Первая Новг[ородская] летопись младшего извода и что в этом младшем изводе отразилось «Слово» — под 1232 г., где к имени героя новгородско-псковской смуты Вячеслава[627] прибавлено ироническое отчество «Гориславич»[628] (посм[отрите] в изд[ании] 1888 г.[629])[630]. Одним словом, Вам, я думаю, можно найти и еще материал для этой части Вашей гипотезы. Лексику «Слова» легко сейчас проверить по картотеке «Словаря древнерусского языка» Института русского языка АН СССР в Ленинграде (Тучкова наб., 2). Там несколько миллионов карточек, картотека превосходная. Если Вы то или иное слово найдете в этой картотеке только в новгородских памятниках, то Вы можете быть спокойны, что оно ни в каких других памятниках не встречается. Эта картотека — целый клад для Вас. Там же Вы сможете проверить и денежный счет. На неделю приехав в Ленинград, Вы проверите все основные слова «Слова» — всего следует проверить слов 20–30 (только редкие) — и, может быть, подтвердите свои выводы. Только косностью наших научных работников можно объяснить то, что они до сих пор мало пользуются этой картотекой — в ней заложена возможность больших открытий в самых различных областях изучения древней Руси[631].

Ваше предположение о надстрочном «ти» правомерно[632]. Не стоило приводить столько примеров: это вещь обычная, частая. Ваше же сопоставление с некоторыми фразами из новгородского подлинника[633] совершенно неубедительно. Уберите из работы его вовсе и забудьте. Так внешне сопоставлять отдельные места нельзя: места эти абсолютно различны по функциям[634]; случайных же совпадений в построении фраз можно набрать сколько угодно — ими не пользуйтесь. Приводимые же Вами фразы диаметрально противоположны по выполняемым функциям, в диаметрально противоположных по характеру произведениях.

Готский двор в Новгороде — мало вероятен: половцы скорее связаны с крымскими и азовскими готами[635]^,[636].

Приводимые Вами на стр. 9 сопоставления[637] — все в пределах обычных, повторяющихся шаблонных формул воинских повестей и совершенно не свидетельствуют об общей «школе» со «Словом» (о традиционных формулах воинских повестей см. работу А. С. Орлова: «Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.)», М., 1902)[638]. Подобного рода примеров в др[евне]р[усской] литературе Вы могли бы набрать буквально сотни.

Для сопоставления имен пользовались ли Вы «Словарем древнерусских собственных имен» Тупикова[639]? Я по приезде в город проверю все приводимые Вами имена по нему.

В библейской характеристике Веселеила нет ничего о том, что он был живописец или иконописец[640]^,[641]. «Художества»[642] по-др[евне]русски означает различные ремесла — в том числе зодчество, каменосечное дело и т. д. — боюсь, что к ремеслу иконописцев этот термин применялся крайне редко — может быть, и вовсе не применялся[643].

Позднейшие вставки в летописи и в «Сказании»[644]^,[645] на основании литер[атурных] произведений возможны. Это сложное место Вашей работы хотел бы проверить по текстам. Возможно, что Вы правы, и тогда эта часть Вашей работы могла бы быть опубликована в качестве отдельного этюда[646]. Вообще все, что Вы пишете о «Сказании», очень интересно. Вам мешает только погоня за автором «Слова о полку Игореве». Если бы Вы отказались от его поисков, то Вы бы развязали себе руки. Я готов даже допустить, что автором вставок в «Сказании» был Миронег новгородский[647].

Связывать отчество «Нездинич» и имя «Незда» с галицкой рекой Нездой[648] не следует, так как в Новгороде это имя встречается неоднократно[649]. Вообще, все галицкое ответвление Ваших соображений и те отождествления, которые Вы делаете в этом направлении, очень неубедительны и, по существу, Вам не нужны. Ваше предположение, что «Жирослав» — ироническое прозвище[650] — остроумно. Остроумна и Ваша догадка о споре этого Жирослава со своим противником-летописцем. Но отождествление этого Жирослава с Мирославом — автором «Слова», автором вставок в «Сказание» выглядит очень неубедительно[651]^,[652].

Раскопки в Юрьевом монастыре[653] производил М. К. Каргер[654]. Он варварски обошелся с погребениями (до сих пор могилы стоят раскрытыми, разломанными, засоренными). Каргера за его действия в Юрьевском монастыре даже судили. Отчет об этих раскопках появился только в 1946 г. («Советская археология», т. VIII, 1946, о погребениях — стр. 220).

Догадка об иконах-досках интересна[655], однако в XII в. иконы (особенно только что сделанные, — не почитаемые) драгоценностями не украшались[656]. Украшались драгоценностями крайне немногие иконы (вроде Владимирской) — чудотворные[657]. Светское письмо на досках совершенно неизвестно (только фрески — на лестнице Киевской Софии)[658]. Совершенно невероятно предположение, что Мирошка был иконописец[659]. Посадник, тысяцкий — это лица светские по всему духу своей деятельности. Между тем иконописание требовало почти подвижнической жизни. Писание икон, особенно в XII в., когда эта работа не превратилась еще в обычное ремесло, было «подвигом», иконописец, прежде чем приняться за письмо, постился, совершал молитвенные правила и т. д. Иконниками были люди, посвятившие себя Богу, жившие либо при владычном дворе в Новгороде (см. Грекова «Новгородский Дом св[ятой] Софии»[660]), либо при монастырях. Иконники — по большей части до XVI в. чернецы (Рублев, Дионисий, Алимпий[661] и пр.). Кроме того, до XVI в. иконник писал иконы крайне медленно — месяцами, годами. Только после того, как это занятие профессионализировалось, оно убыстрилось, и, соответственно, пало это искусство. Поэтому, если бы у Мирошки нашли доски с письмом (незаконченным) его работы, то этих досок было бы очень мало (3–5)[662]. Мало вероятно, чтобы Всеволод[663] заказывал иконы в Новгороде (во Владимире определились уже к этому времени свои вкусы в живописи и в зодчестве, резко отличные от новгородских)[664]; существовала и своя школа иконописи[665].

Догадка о Верхуславе[666] как соавторе Моисея[667] в составлении летописной статьи — 1199–1200 г. очень интересна, однако погоня за автором «Слова» помешала Вам подробнее остановиться на этой теме.

Ваша попытка истолковать отчество «Молович» как имеющее значение «сын сказителя», — слаба[668]. Она грешит против духа др[евне]р[усского] языка. Ничего схожего Вы в древнерусском не найдете. Если бы Вы имели возможность пользоваться картотекой «Словаря др[евне]р[усского] языка», Вы тотчас бы оставили эту Вашу гипотезу. От «Молвы»[669] нельзя образовать «Молович», да и слово «молва» никак не может означать «сказителя»!

Двойное имя Борис-Роман возможно[670], но 1) следовало бы доказать, что княжеский обычай давать два имени — светское и христианское — существовал также и в среде посадников-тысяцких, 2) следовало бы показать, что в конце XII в. имя Борис воспринималось еще как светское[671] и 3) следовало бы показать (все это на двух-трех примерах), что существовал обычай сопровождать имя Бориса именем Романа. Ведь, в самом деле, как себе конкретно представить это двойное называние ребенка? Мальчика обычно называли в честь деда — по языческому (светскому) имени деда — и этим именем не крестили, а крестили христианским именем — в честь того святого, в день которого мальчик родился. Как же здесь с Борисом-Романом? Неужели его крестили, скажем, Романом, а Борисом в честь деда? Или наоборот?

Ваше предположение о перестановке листа в протографе Ипатьев[ской] летописи очень интересно[672]. Это опять-таки тема отдельного этюда, закончить который Вам помешал призрак автора «Слова». Такие перестановки сплошь и рядом в летописи. Случилась такая перестановка и в самом «Слове»[673]^,[674]. Вы могли бы привести конкретные примеры таких перестановок, например: путаница 1206–1204/5 гг. в Радзивиловском списке и Московско-академическом[675]. Допускает ли только эту перестановку текст Лаврентьевской летописи? — и по ходу событий, и по истории текста (рассказ Лаврентьевской и рассказ Ипатьевской — оба имеют в основе частично летопись Переяславля Русского). К сожалению, у меня нет здесь под рукой летописей, чтобы это проверить[676]^,[677].

Мне крайне было бы неприятно, если бы мои некоторые сомнения расхолодили Вас в Ваших поисках. Наоборот, мне хочется побудить Вас к продолжению работы. Ваша любовь к летописи, Ваше знание летописи очень ценны и приводят Вас к очень интересным наблюдениям, многие из которых в виде небольших заметок можно было бы опубликовать в «Трудах ОДРЛ» или в каких-либо историч[еских] журналах и сборниках. Я готов содействовать Вам в этом направлении. Я думаю, Вам, получившему полное признание в своей области, было бы приятно видеть признание своих трудов в области, соседней Вашему основному творчеству. Нам всем Ваши труды были бы только полезны. Ведь людей, по-настоящему занимающихся древностями, очень мало.

В то время, пока я отстукивал на машинке это письмо, почтальон принес Ваше письмо. Наша переписка превращается прямо-таки в беседу!

Меня очень обрадовала Ваша высокая оценка моей книжки[678]. Меня также очень обрадовало и Ваше желание посетить Новгород[679]. Новгород я люблю как родной. Моя первая книжка была посвящена Новгороду. Если она Вам попадется — прочтите («Новгород Великий», Л., 1945). […][680] непоправимо. Нет Волотова, нет Нередицы, нет Михайло-Сковородских росписей и многого другого[681]. Фрески продолжают разрушаться (многие еще под открытым небом), поэтому спешите посмотреть хоть то, что есть. Имейте в виду, что в Новгороде очень трудно найти ночевку. Постарайтесь заручиться письмом в Горсовет или в Управление новгородских музеев.

С интересом буду ждать Ваших других работ. По поводу этой Вашей работы я Вам еще буду писать, когда перееду в город!

Для меня было очень приятно познакомиться с Вашей работой и через нее отчасти с Вами. Я искренне рад встретить в Вас такую любовь к старой русской письменности и такое глубокое, прочувствованное с ней знакомство. Я надеюсь, что мне удастся помочь Вам опубликовать Ваши работы. Автор «Слова о полку Игореве» уже тем хорош, что вывел Вас на дорогу целого ряда наблюдений, но дальше Вы за ним не идите.

Искренне к Вам и Вашим трудам расположенный

Д. Лихачев 10.VIII.47

У меня прескверный почерк — поэтому извините, что пишу Вам на машинке.

5. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 18 октября 1947 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович! Я говорил с Борисом Викторовичем Томашевским относительно Вашего открытия. Он сказал: «Да ведь это известно». Затем стал припоминать, где он об этом читал, и не мог вспомнить. Я ему рассказал «историю вопроса», и тогда он решил, что слышал об этом в каком-нибудь докладе или от Цявловского, но… без упоминания Вашей фамилии! Отсюда следует, что Вам надо опубликовать Вашу статью непременно[682], чтобы Ваше открытие не было бы, в конце концов, присвоено. Борис Викторович просил Вас прислать Вашу статью — получив ее, он решит, где ее можно будет опубликовать. Кроме того, директор Библиотеки Пушкинского Дома очень просит Вас прислать Вашу статью в библиотеку — либо самый номер газеты, либо фотоснимок с нее (я объяснил директору Л. Г. Гринберг[683], что у Вас сохранился только 1 экз.). Фотоснимок можно сделать в Ленинской библиотеке, либо его может сделать и ваш театральный фотограф. В Библиотеку Пушк[инского] Дома дайте свою статью непременно, так как этим окончательно закрепится Ваш приоритет (Библиотекой П[ушкинского] Д[ома] пользуются все пушкинисты, многотиражка же МХАТ литературоведам неизвестна почти совершенно). Библиотека П[ушкинского] Д[ома] имеет все, касающееся Пушкина. Директор (Л. Г. Гринберг) была несколько фраппирована, узнав, что у нее нет такой важной статьи, как Ваша (открытия по Пушкину ценятся сейчас на вес золота — их не так легко сделать). Л. Г. Гринберг знает Вас как лицо, дублирующее библиотеку Пушкина, Вы у нее — «на учете».

Вы просили меня приготовить Вам список той литературы, которая необходима Вам в Ваших занятиях. Охотно исполняю Вашу просьбу, хотя и уверен в том, что Вы ее знаете не хуже меня.

1) Адрианова-Перетц В. П. «„Слово о полку Игореве“. Библиография изданий, переводов и исследований», М.; Л., 1940.

2) «Слово о полку Игореве. Библиогр[афический] указатель». Составили О. В. Данилова, Е. Д. Поплавская, И. С. Романченко под ред[акцией] и со вступ[ительной] статьей С. К. Шамбинаго[684], М., 1940.

Лучший текст в комментарий (с обзором лит[ературы] по каждому вопросу): акад[емик] Вол. Перетц. «„Слово о полку Игоревiм“. Пам’ятка феодальноï Украïнi — Руси XII в.». У Киïвi, 1926.

Обязательно прочтите статью М. Д. Приселкова (если не читали): «„Слово о полку Игореве“ как исторический источник», Историк-марксист, 1938, № 6. Она может Вас навести на разные мысли.

К сожалению, больше ничего для Вас важного по «Слову о полку Игореве» за последние годы не выходило. Зато по летописи к[онца] XII — нач[ала] XIII в. есть многое, к Вам имеющее прямое отношение.

Л. Черепнин. «Летописец Даниила Галицкого», Исторические записки, XII.

М. Д. Приселков. «Лаврентьевская летопись (история текста)», Ученые записки Лен[инградского] гос[ударственного] университета, № 32, Серия историч[еских] наук, вып. 2, Л., 1939.

М. Д. Приселков. Летописание Западной Украины и Белоруссии, Уч[еные] записки ЛГУ, № 67, Л., 1940.

Радзивиловская, или Кенигсбергская, летопись. Вып. I. Фотомеханическое воспроизведение рукописи. Издание ОЛДП, 1902.

Радзивиловская, или Кенигсб[ергская], лет[опись]. Вып. II. Статьи о тексте и миниатюрах рукописи, 1902 (здесь исслед[ование] Шахматова о Кенигсб[ергской] летописи).

И. М. Троцкий[685]. Опыт анализа первой Новг[ородской] летописи, Известия АН СССР, Отделение общ[ественных] наук, 1933, № 5.

Имейте под рукой: А. А. Шахматов «Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв.», Л., 1938 (для разных справок).

Родственна Вам по методу мышления — книжечка М. Д. Приселкова «Нестор-летописец [: Опыт историко-литературной характеристики]», Пг., 192[3].

Прочтите главы о летописи, принадлежащие покойному Василию Леонидовичу Комаровичу, в т. I и т. II «Истории русской литературы», изд[ание] Института литературы АН СССР (особенно главы о Лаврентьев[ской] летописи и о рязанском летописании). В[асилий] Л[еонидович] был умница и умел проникать в самый дух древней Руси (что отчасти объяснялось тем, что он был глубоко правосл[авный] человек).

Обязательно проконсультируйтесь относительно миниатюр Кенигсб[ергской] летописи (если ими займетесь, — а занятие ими очень приятно, — хотя бы в части иллюстрирования похода Игоря) с проф[ессором] Ник. Ник. Ворониным (это мой друг, весьма разносторонний и любящий Русь человек). Сошлитесь на меня. Его тел[ефон] — Г (Арбат) 178–35. С ним проконсультируйтесь (если понадобятся к[акие]-н[ибудь] срочные справки) и по летописи вообще, и по «Слову». Вообще-то он специалист по др[евне]русскому искусству (вот, кстати, Ваши иконописные подлинники!). Советую Вам вообще с ним познакомиться. Он милый человек, любит природу, любит ездить за город, покажет Вам всякие древнерусские достопримечательности, сведет Вас посмотреть А[ндрея] Рублева и пр. О Вас я напишу Ник[олаю] Николаевичу. У него очень милая жена (также археолог) и милая дочь (12 лет).

Для Ваших палеографических разысканий имейте в виду только что вышедшую «Русскую палеографию» Чаева[686] и Черепнина (М., 1946), хотя лучшей остается все же щепкинская и ак[адемика] Карского[687].

Если вспомню что-нибудь еще из необходимой Вам литературы — напишу дополнительно.

Теперь относительно Вашего последнего письма. Да, Мирослав и Жирослав — одно лицо. Вы меня убедили. Однако был ли Жирослав-Мирослав летописцем? — данных пока маловато, хотя это и кажется правдоподобным[688]. Если Мирослав — летописец, то в Вашу обязанность должно войти также установление текста, принадлежащего Мирославу, — где начинается и где кончается его работа. Затем, как Ваши выводы согласуются с выводами Л. В. Черепнина[689]? Этим стоит заняться подробнее, — может быть, Вы окажетесь правы. Если у Вас появятся дополнительные соображения, подкрепляющие Ваш тезис — о Мирославе как о летописце, — обязательно сделайте статью (хотя бы и небольшую) — напечатаем.

Указания автора «Слова» будущему иллюстратору в самом тексте «Слова» — беспрецедентны (лицевых рукописей[690] известно множество, но нигде автор в самом тексте не дает указаний иллюстратору) и не согласуются со стилистической цельностью «Слова». Однако я согласен с Вами, что автор «Слова» «видит» описываемые им события, и при этом видит в красках[691].

Не хотите ли — я сговорюсь в «Д[ревне]русском словаре» с какой-нибудь аспиранткой, которая будет для Вас наводить справки в словаре (ну, хотя бы по поводу «Моловича» — это как раз дело, которое требует обращения в «Д[ревне-]р[усский] с[ловарь]»), а Вы бы смогли поблагодарить ее, хотя бы билетом на спектакль в МХАТ или сладким пирогом? Без словарных справок нельзя решить вопрос — правы ли Вы с «Моловичем» или нет, да и в ряде других случаев необходимо обращение в «Д[ревне-]р[усский] с[ловарь]».

«Одерьноватый» — крепостной, находящийся в полной собственности (Новг[ородская] судн[ая] грам[ота] 1471 г., Дан[ная] Новг[ородская] [грамота великому князю Василию Васильевичу на черный бор] 1437 г., Соф[ийский] вр[еменник] 1478 г.) = «дерноватый». Ср. «одерень» — в полную собственность (Новг[ородская] I [летопись] 6723 [г.], дог[оворная] гр[амота] Дм[итрия] Донского 1372 г., грам[ота] игум[ена] Антония до 1147 г. и мн[огие] др[угие]). Корень — дернъ (по-видимому — клятва над дерном — см. Арциховского). Корень дернъ родственен «дергать». Торгъ — лит[овский] turgus, итальян[ский] trattare — вести торговлю. Торг — только в значении торговой площади (для точности можно было бы также навести справку в «Д[ревне-]р[усском] с[ловаре]»)[692]^,[693].

Каторга — слово греческое — κατεργον — галера.

В своей статье о новгородском происхождении «Слова» не увлекайтесь «историей вопроса» — не больше, чем на одну страничку (не всегда история вопроса нужна).

Кстати, в прошлом письме я возражал против Вашего толкования «готских дев». Но вот что приходит мне сейчас в голову. «Готския девы… на брезе синему морю» — почему «на брезе»? не есть ли это «Готский берег, т. е. остров Готланд, известный у нас только (проверить по „Д[ревне-]р[усскому] с[ловарю]“) под названием „Готского берега“? В таком случае Вы правы»[694].

Что касается до предлагаемой Вами перестановки в Ип[атьевской] летописи, то я проверил ход событий по Лавр[ентьевской] лет[описи] и вижу, что с этой стороны возражений быть не может. Перестановка эта допустима, но… мало необходима, так как и после перестановки текст остается несколько неясным. Перестановка эта нужна, главным образом, для Вашей концепции. В Вашу пользу как будто бы говорит то обстоятельство, что летописи редко возвращаются в своем повествовании к предшествующим событиям. Без перестановки мы должны предположить (и так это обычно и предполагается), что после описания победы летописец рассказывает о событиях, которые предшествовали этой победе (объяснение — почему Игорь не принял участия в походе). Мне кажется, что таких «возвращений» повествования летописи почти не знают (проверьте — и тогда это будет аргумент в Вашу пользу). Но вот оснований признать Романа летописцем[695] — я, по правде сказать, не вижу. То, что летописец не упомянул, кто командовал третьим полком? — но ведь это могло произойти по сто одной причине! то, что летописец постоянно говорит о Божьей помощи? — но ведь это обычная вещь — она указывает только на сочувствие летописца.

Что имя Миронега помещено в списке под влиянием «Сказания» — вполне вероятно и оправдывается другими аналогичными случаями. В моей диссертации имеется специальная глава «Литература и летопись», где на примере мл[адшего] извода Новг[ородской] I лет[описи] я показываю вставку в летопись имен из литер[атурных] произведений (Гориславича — из «Слова о п[олку] Иг[ореве]», Пересвета из «Сказ[ания] о Мам[аевом] поб[оище]», Щила из «Повести о Щиле»[696] и т. п.). Я внимательно проверил всю Вашу аргументацию относительно Миронега и Мирошки и не встретил ей возражений, что, впрочем, не означает, что я окончательно убежден Вами. Чувствую, что следовало бы очень обстоятельно заняться историей текста всех произведений о Борисе и Глебе, т. к. методологически неправильно выхватывать из произведения одну только какую-либо часть и объяснять ее происхождение изолированно от других. О житиях Бориса и Глеба защитил докт[орскую] диссертацию С. А. Бугославский[697] — перед самой войной. Очень бы было важно знать — что он в ней писал. Человек он был дотошный. Рукопись его диссертации в Москве (Бугославский — москвич).

А моя защита назначена на 25 ноября.

Очень был рад с Вами познакомиться. Непременно приходите к нам в следующий приезд. В Вас много «руссизма» — качество редкое, отмирающее (национальные черты имеют тенденцию постепенно сглаживаться — это и понятно).

Искренне Вас уважающий Д. Лихачев 18.X.47

6. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 16 ноября 1947 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Простите, пожалуйста, что я столько времени Вам не отвечал: столько свалилось на меня разных мелочей, нудных, но неотложных (вроде выступления на двух защитах и т. п.), что я к вечеру бывал совершенно утомлен. Ваши поручения все выполнил, кроме одного: не договорился еще в «Словаре древнерусского языка» о справках для Вас[698].

Любовь Григорьевна Гринберг очень Вас благодарит и спрашивала у меня Ваш адрес, чтобы самой Вам написать: не знаю, успела ли она это сделать, так как что-то в последнее время расхворалась (ушибла ногу). Библиотека Пушкина в ящиках, но Вашими указаниями она очень заинтересовалась и наведет Вам все необходимые справки[699].

Б. В. Томашевский обещает напечатать Вашу заметку в одном из сборников института. Думаю, что он будет более аккуратен в исполнении своего обещания, чем покойный М. Цявловский[700].

Вера с Милой посылают привет Ане и Тане[701].

Ваш Д. Лихачев

Собираюсь несколько отстать от летописей и больше заняться хронографами: очень они интересны.

16. XI.47

7. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 7 декабря 1947 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Получил Вашу статью «„Сл[ово] о п[олку] Иг[ореве]“ как памятник культуры Новг[орода] Великого». Прочел ее с интересом и думаю, что после некоторой внешней перестройки ее можно будет прочесть в Отделе др[евне]р[усской] литературы Ин[ститу]та лит[ературы] АН СССР в качестве статьи, предназначающейся для напечатания в VII т[оме] «Трудов Отд[ела] др[евне]р[усской] лит[ературы]». Статья должна быть переименована: сейчас ее название шире ее содержания. Следует назвать скромнее, ученее, точнее, — вроде: «Заметки к тексту „Сл[ова] о п[олку] Иг[ореве]“ (к постановке вопроса о новгородском происхождении „Слова“)». Вся вступительная часть — история вопроса об авторстве — не нужна. Вопрос этот не решен, и совершенно ясно, что мы тут пока еще ничего не знаем. Перетряхивать все это и для Вас не выгодно, т. к. такие же возражения могут быть сделаны и Вам. Это вопрос «вялый»: он вяло решался, ему вяло же возражали (в сущности, возражения все и сомнения — очень серые). Не надо поэтому вводить читателя в атмосферу этой вялости и серости, тем более что во вступ[ительной] части Вы раскрываете свои карты, а они у Вас должны быть раскрыты только в заключит[ельной] части Вашей работы. Поэтому начните просто: «в „Слове о п[олку] Иг[ореве]“ есть несколько исторических упоминаний, не получивших в ученой литературе достаточного истолкования» (или в этом роде две-три фразы). Затем Вы по разделам толкуете несколько этих историч[еских] упоминаний, выделяя их небольшими подзаголовками.

(Здесь сохраните Ваш текст, но сократите о частице «ти» (это ясно каждому) и все, что касается Ив. Новикова — научный авторитет его домыслов весьма низок, но развейте, углубите Ваши сообр[ажения] о новгород[ских] летописях: покажите, что в Соф[ийской] I [летописи] сохранился текст владычной летописи — древней и пр. — по соотв[етствующей] главе в «Обозрении русских летописных сводов» Шахматова[702].)

(Этот раздел развейте — проверьте по указателям к Полн[ому] собр[анию] р[усских] летописей, что этого упоминания нет нигде, кроме новгор[одских] летописей. Кстати, упоминаются ли Дудутки и в новг[ородских] летописях, или они так назывались только в устной традиции.)

(Вы напрасно о них забыли. Покажите, что крымские готы так у нас никогда не назывались. Проверьте, могли ли вообще они называться в Др[евней] Руси «готами». Как готы называли сами себя? — вестготы, остготы? — как это было в живом произношении? Как называли готов визант[ийские] писатели? Одним словом, покажите всю абсурдность предположения, что автор «Сл[ова] о п[олку] Иг[ореве]» мог иметь в виду крымских готов. Здесь Вам придется порыться в различных справочниках и посидеть немало в Историч[еской] библиотеке и попросить библиотекарш в справоч[ном] отделе навести для Вас эти справки. После того, как Вы основательно расправитесь с крымскими готами, покажите, как часто говорилось в Нов[городе] о готском береге, готском дворе, готах и пр.

После того, как Вы закончите эти три основных Ваших параграфа (примерно по 3 стр[аницы] на каждый — не больше), приступите к заключению: оно должно быть кратко, энергично и осторожно[703]. Вы должны сказать, что первые три §§ позволяют Вам сделать предположение: не было ли «Сл[ово] о п[олку] Иг[ореве]» новгородским по своему происхождению (об авторе пока еще говорить рано). Если допустить эту мысль, скажете Вы, то становятся понятными многие частности; а) то, что «Сл[ово] о п[олку] Иг[ореве]» отразилось в Новг[ородской] летописи (свою статью я Вам пришлю недели через 2), б) то, что «Сл[ово] о п[олку] Иг[ореве]» дошло в новгор[одской] рукописи (ссылка на Обнорского[704]).

На этом бы статью можно было бы и кончить (читатель не любит, когда ему навязываются слишком резкие выводы — пусть он лучше эти выводы сам дополнит за Вас), но можно и еще продолжить. Продолжить кратко можно так: Встает вопрос, были ли новгородцы знакомы с событиями на юге? Узость местного содерж[ания] Новгор[одской] летописи отнюдь не свидетельствует о местной ограниченности сознания новгородцев. Новгород во вт[орой] пол[овине] XII в. вел сложную политику (показать кратко — в 2–3 фразах — втянутость Новгорода в ход событий всей русской истории). Кроме того, мы можем подозревать, что один новгородец был на юге и принимал даже участие в Игоревом походе (кратко дать Ваши соображения, но ни словом не обмолвиться о том, что Роман или его отец — и есть авторы; пусть это будет только пример того, что новгородцы были знакомы с югом Руси, но этот пример непременно наведет самого читателя на Вашу мысль — и тем лучше Вы ее проведете в сознание читателя).

Вот какой мне мыслится Ваша статья. Вам не надо делить авторство ее со мною: Вы и сами ее напишете, мысли все Ваши, идея Ваша. На меня Вы сошлетесь только там, где скажете об отражении «Сл[ова] о п[олку] Иг[ореве]» в Новгородской летописи (сошлетесь на мою статью — и всё).

Кстати, о досках Дмитра Мирошкинича! Я вспомнил: Псковская судная грамота в одной из своих статей говорит: «а кто имеет сочити с суда серебра по доскам, без заклада боле рубля, про того доска повините, а того права, на ком сочать», т. е. если кто станет искать денег по суду, по одним доскам без заклада, и иск будет превышать рубль, то доски не принимаются во внимание; дело решается в пользу того, к кому предъявлен иск. Следо[вательно], на досках писались долги. Ваше предположение об иконах рушится!

Должен Вас также огорчить и относительно Апостола с цитатой из «Слова о п[олку] Иг[ореве]»[705]. Его псковское происхождение не вызывает сомнений: посмотрите «Труды 15-го археолог[ического] съезда в Новгороде», 1911 г., т. II, М., 1916 г.: А. А. Покровский [в работе] «Древнее псковско-новгородское письменное наследие» на стр. 352–354 точно описал этот Апостол и все, что с ним связано[706]. Большая работа А. А. Покровского вполне заслуживает Вашего внимания, но закончу словами переписчика этого самого Апостола: «Писал бых еще, нъ възсмеютьмися»[707].

23-го или 25-го, кажется, состоится мой докторский диспут. 8 месяцев читают уже мою диссертацию оппоненты!

Я хвораю. Милочка у нас тоже хворает, настроение у нас поэтому грустное. Вы писали Вашу статью под копирку? Сохранился ли у Вас второй экземпляр? Не прислать ли Вам этот?

Ваш Д. Лихачев 7.XII.47

8. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 16 января 1948 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Огромное спасибо Вам за хронограф. Как раз этого издания у меня не было, а я его искал[708].

Вчера защитил докторскую диссертацию. Голосование было единогласным при одном испорченном (недействительном) бюллетене.

Ваше предположение о фразе в хронике Кедрина[709] очень интересно, но его непременно нужно исследовать до конца, чтобы оно могло войти в обиход науки. Что, собственно, значит эта фраза — не греческая ли это поговорка? Если это греческая поговорка, то не указывает ли она на знакомство автора «Слова» с греческим языком, но для этого надо знать, что аналогичных поговорок или представлений о птицах не было в русском обиходе. Почему птица не избежит пагубы? Что это в самом деле такое — первобытно-тотемистические представления, и где, у каких народов они существовали? Все это возможно исследовать. Вообще одно только сопоставление ничего еще не дает для выводов, хотя находка сходства — самая важная часть научного построения.

В Ваших наблюдениях всегда есть эта блестящая первая ступень, но вторая уже отсутствует, и построения не получается, вывода не оказывается.

Так же точно и с крымскими готами. Крымские готы несомненно были, но называли ли их русские в XII в. «готами» или как-нибудь иначе? Как готы сами себя называли? Это важно выяснить, чтобы потом утверждать, что готами в древней Руси назывались только жители Готланда, и, следовательно, «готские девы» — это не крымчанки, а жительницы Готланда, торговавшего с Новгородом и т. д.

Собираетесь ли в Ленинград? Как Ваши дочки?

Я ужасно устал, похудел, измотался нервами.

Привет! Ваш Д. Лихачев 16.I.48

9. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 12 марта 1948 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Простите, что не сразу Вам отвечаю: угрызают дела. С утра и до позднего вечера подгоняю свои долги по ин[ститу]ту, которые у меня создались из-за защиты. Закончил, наконец, подготовку к изданию «Повесть о Николе Заразском» (Евпатий Коловрат[710] и пр.) по 70 спискам[711]. Устал от подведения вариантов страшно. Надо приниматься за Ивана Грозного. Буду подготовлять[712] к изданию его послание в Кирилло-Белоз[ерский] м[онасты]рь по всем спискам и издам книжечку «Избранные грамоты и послания Ив[ана] Грозного» для серии памятников литературы под ред. С. Н. Вавилова[713]. Характеристика Грозного у меня вчерне готова (напечатает ее в № 11 ж[урнал] «Звезда»), но «угрызут» переводы, комментарии и розыски рукописей. С удовольствием отказался бы от этой книжки, но надо в будущем году обменять квартиру и кое-что прикупить из обстановки, а денег иначе не заработаешь.

Должен Вас огорчить: место в Ипатьев[ской] летописи с проклятиями по адресу Жирослава взято из «Истории иудейской войны» И. Флавия[714]. У Флавия есть и слова «лож пламян»[715]. Но самое имя Жирослав похоже все же, что переиначено.

Большое Вам спасибо за указание на Гориславичей, а я, признаться, о них и не знал!! Вот Вы какой молодец, как любите летопись и как ее знаете. Я всегда был убежден, что по-настоящему знают литературу не «литературоведы» (сухари, без вкуса, без чутья литературы — все, все, без исключения), а читатели. Теперь вижу, что историю русскую знают отнюдь не историки, летописи знают не «спецы» по летописи.

Как жаль, что мы с Вами живем не в одном городе.

Не знаю, как быть с летом — некуда ехать. Сестрорецк надоел, а отправиться подальше куда-нибудь мешает безденежье (в последнее время ничего не печатаю).

А как Вы? — куда едете?

Не забывайте меня Вашими письмами и не сердитесь, если вдруг не сразу отвечу.

С самым дружественным приветом

Ваш Д. Лихачев 12.III.48

10. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 23 марта 1948 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

О новгородском происхождении «Слова о погибели»[716] писал в [19]41 г. М. Н. Тихомиров. Ему возражал Н. Г. Порфиридов[717] («Древний Новгород», Л., 1947 г., стр. 236, 237). Оба, однако, — и доказывающий, и возражающий, — очень не глубоки.

Древнерусский текст Иосифа Флавия опубликован в Париже: «La prise de Jérusalem de Josephe le Juif. Texte vieux-russe publié intégralement par V. Istrin», V. I, P., 1934; V. II, P., 1937. Том третий еще не вышел. Справа — древнерусск[ий] текст, слева — французский перевод Пьера Паскаля (известный француз-старообрядец, исследователь творчества Аввакума[718], переводчик его и издатель (дважды) во Франции)[719].

Еще недели 2 тому назад у нас в Библ[иотеке] Ак[адемии] наук была объявлена запись на спектакли МХАТ’а! Очевидно, приедете. Ведь уже собирают деньги![720]

Что будем делать летом — еще не знаем. У нас скверно с деньгами, т. к. из-за защиты я ничего не печатал, а на свои полторы зарплаты (академическую и университетскую) поехать на Рижское побережье и думать нечего. […]

Академические санатории — все под Москвой (в Поречье, в Болшеве и в Узком; есть еще в Кисловодске), но стоимость путевок там еще больше. Обычная путевка на Риж[ское] побережье стоит 1200 р. (если покупать обычным порядком через Союз).

Мы мечтаем поехать либо за Псков — в русскую часть бывшей Латвии — в р[айо]н Пск[ово]-Печер[ского] м[онасты]ря или на Кар[ельский] перешеек к Выборгу. В Сестрорецке надоело, да и народу в последнее время там слишком много. Может быть, поедем под Лугу. Все зависит от того — будут ли деньги и в каком размере. Не приедет ли и Ваша семья вместе с Вами в мае? Я буду тогда Вашим гидом. Л[енингра]д я знаю.

Привет! Ваш Д. Л.

11. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 26 августа 1948 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Очень был рад получить от Вас письмо. Мы тоже были в Латвии, но не на побережье, а по Ленинградской дороге — в Сигулде (б[ывший] Зегевольд) в 2 ч[асах] езды от Риги. Это район рыцарских замков и всяких туристских аттракционов (пещеры, парадизы и пр.) на реке Гауйе (б[ывшая] Аа). Было дешево, приятно, тихо (почти полное отсутствие отдыхающих) и интересно (множество маршрутов для туристских прогулок). Однако в будущем году собираемся на побережье снять дачу в Лиелупе, т. к. в Сигулде нам явно не хватало морских купаний. Сговоримся и наймем дом (если он будет большой) пополам?

Ваше наблюдение над «зегзицей» очень интересно, и вот, гл[авным] обр[азом], почему: дело не в «родственности» русского языка с латышским, а в том, что в X–XI вв. латыши заимствовали очень много слов у русских. Могли, следов[ательно], заимствовать и слово «зегзица»[721].

Примеры явно старых (X–XI вв.) заимствований обычны. Обратите внимание: русские называются у латышей кривичами (krievis, Русь — Krievu), т. е. они вступили в общение с русскими еще до появления общеэтнического наименования Русь, т. е. в X в. Очень много заимств[овано] религиозных терминов и административных: погост, волость (в смысле деревня, а не в значении XIX в.), крест, поп, страда (в значении работа) и мн[огие] др[угие]. Поэтому латышский язык — источник для истории русского языка X–XI вв. В нем сохранились старинные значения русских просторечных слов, в письменность не проникавших. Все это надо было бы хорошенько исследовать. Жаль, что мы не лингвисты и что латышским языком никто из лингвистов не занимается (в Риге латыш-проф[ессор] Энзелин[722] и только).

Рига произвела на меня чрезвычайное впечатление (Старая Рига, а в новой — только Братское кладбище[723]).

Дела очень много. Работаю над несколькими темами. Одна тема — готовлю вместе с проф[ессором] Б. А. Романовым комментированное издание «Повести вр[еменных] лет».

Пишите! Ваш Д. Л. 26.VIII.48

(Приехали мы только что — 25 VIII.)

12. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 28 октября 1948 г.

Глубокоуважаемый Иван Михайлович!

Сердечно поздравляем Вас с присвоением Вам звания народного артиста и с высокой наградой. Когда мы получили «Лен[инградскую] правду» с приказом и нашли Вашу фамилию, мы всё читали вслух, девочки желали убедиться в факте этом собственными глазами, газета переходила из рук в руки, из комнаты в комнату и пр. Очень и очень рады.

Знаете ли Вы, что Ваша статья «К вопросу о похоронах отца Святополка в „Слове о п[олку] Игореве“» принята в № VII «Трудов Отд[ела] др[евне]русск[ой] литературы». Как только она пройдет редактуру чл[ена]-корр[еспондента] АН СССР В. П. Адриановой-Перетц, я пришлю Вам ее на утверждение. Это выдержки из Вашего письма ко мне по поводу обнаруженных Вами в Новгор[одской] 5 лет[описи] и в Соф[ийской] I летописи текстов о похоронах Изяслава в св. Софии Киевской. Вы не возражаете? Кроме того, Ваше толкование этого места со ссылками на Вас войдет в комментарии к «Слову о п[олку] Игореве», которые войдут в том, посвященный «Слову» в серии «Памятники литературы» АН СССР[724] (в той же серии только что вышло «Хождение Аф[анасия] Никитина»).

Я жестоко хворал (кровотечение из язвы 12-перстной кишки). Лежал в больнице. Сейчас выздоравливаю, но почерк, как видите, еще корявый. Месяц пропал для работы.

Что-то давно от Вас нет писем.

Привет! Крепко жму руку. Радуюсь Вашим успехам. 28.X.48

Перед болезнью я спрашивал Бориса Викторовича Томашевского о Вашей пушкинистской статье. Он сказал, что хотел бы ее опубликовать в формирующемся номере «Пушкинского временника»[725], но опасается того, что материал Вашей статьи уже использован Цявловским и может поэтому вызвать недоумения. Я бы советовал Вам написать Том[ашевском]у письмо (на адрес Пушк[инского] Дома — Л[енингра]д, Вас[ильевский] остр[ов], Тучкова наб., 2, Ин[ститу]т литературы АН СССР), чтобы на него нажать.

Объясните Томашевскому все, как было, и прямо попросите дать ответ — будет ли он печатать.

13. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 26 августа 1949 г.

Дорогой Ив[ан] Мих[айлович]! Посылаю Вам обещ[анные] 2 экз. «Слова». Соф[ийская] I летопись оправдала мои предположения: там в результате соедин[ения] обычной «Пов[ести] вр[еменных] лет» с Новг[ородской] I, где хронология та же, Всеслав после захвата Киева нападает на Новгород. Буду читать всю Софийскую — не найдется ли еще чего-нибудь. Как Вы доехали? Мы доехали хорошо, хотя на вокзале при посадке несколько поволновались девочки.

С удовольствием вспоминаю Асари и наши встречи.

Пишите для наших «Трудов». Начала поступать верстка того тома, где Ваша статья. Задерживает только юбилей И. П. Павлова[726]. В декабре том этот выйдет.

Ваш диагноз оказался правильным. Я ходил к гомеоп[ату] Сорокиной («светило»), и она нашла у меня восп[аление] желч[ного] пузыря и увелич[енную] печень. Следовательно, я человек «желчный». Имейте это в виду при общении со мной. Не сердитесь. Привет Марг[арите] Вл[адимировне][727] и девочкам. Ваш Д. Л. Все наши Вам кланяются.

14. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 17 сентября 1949 г.

Дорогой Иван Михайлович!

«Тридцать три несчастья» (это я) свалился из троллейбуса и повредил себе ступню. Надо будет лежать дня четыре. Холецистит почти прошел.

Перевод Ваш получили. Спасибо.

Вот новости. Ваша статья в «Трудах ОДРЛ» уже сверстана. Месяца через 2, наверное, появится в свет.

Несколько дней назад утвердился сборник «Пушкин» (новое название «Пушкинского временника»). Там Ваша статья — «Новое в отношениях Пушкина к Карамзину» (кажется, так). Сборник утвержден, но предложено дополнить статьей общего характера. Очевидно, пойдет в изд[ательст]во через месяц. Сборник сильно «похудел» за лето (до 30 л[истов] с 50), но Ваша статья сохранила все свои позиции.

Читал свои комментарии к Всеславу в «Слове» в ОДРЛ[728], встретил ожесточенные возражения Еремина[729] и Скрипиля[730], которые не хотят видеть в «Слове» никакой исторической конкретности, а лишь поэтическую неопределенность. В сущности, мои толкования не встретили возражений, встретил возражения я сам. Ко мне эти люди не благоволят и тем больше не благоволят, чем успешнее я выступаю. Их неблаговолением я польщен.

Дома у нас все благополучно. «Тридцать три несчастья» похворает, похворает, да и выздоровит[731].

Как девочки и Маргарита Владимировна?

Привет всем и от всех наших.

Ваш Д. Лихачев

15. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 13 октября 1949 г.

Дорогой и милый

Иван Михайлович! Что-то от Вас нет ни слуху, ни духу? Рассердились, обиделись, много работаете, уехали, забыли? Мое дело — швах! Сперва упал из троллейбуса, затем язвенное кровотечение. Вот уже скоро неделя, как лежу в постели не вставая. Сейчас лучше, дней через пять буду вставать.

«Труды» наши печатаются, а в них Ваша статья. О сборнике «Пушкин» пока еще ничего не слыхал. Думаю, что тоже скоро пойдет в изд[ательст]во. А в сборнике этом опять-таки Ваша статья! Пишете ли Вы для формирующегося VIII т[ома] «Трудов»? Подберите что-нибудь из Ваших наблюдений, такое же убийственно ясное и четкое. Есть еще срок — месяц, но не больше.

Собираетесь ли побывать в Л[енингра]де? Хотелось бы повидаться.

Как поживают Маргарита Владимировна и дочки?

Привет всем. Ваш Д. Лихачев 13.X.49

Зинаида Александровна всем передает поклон.

16. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 23 декабря 1949 г.

Дорогой Иван Михайлович!

Не будет ли у Вас материалов для сб[орника] «Слово о полку Игореве»[732]? К[акого]-л[ибо] толкования отдельных мест — «чтобы деньги на бочку»! Пересмотрите и те материалы, которые пересылали раньше мне. Мы предпринимаем сборник. Срок сдачи материалов — 1 февраля. Выйдет сборник к сентябрю 1950. Сборник гонорарный, в отличие от «Трудов». Нет ли материалов у Ильи Михайловича[733]? Работу о Вассиане можно было бы предложить для VIII-го т. «Трудов»[734]. Их будем собирать осенью. Зондирую почву в «Истор[ических] записках».

Оттиски пошлите Гудзию и Творогову[735]. Адрес Ник[олая] Каллиниковича Гудзия: Москва, Грановского […] Из озорства можно было бы послать оттиск и Ржиге (Вяч[еслав] Фед[орович], Москва, Б. Якиманка, Первый Бабьегородский переулок, […]

Варв[ара] Павл[овна][736] — до 27-го в Москве, недалеко от Вас: Чистые Пруды […] (во дворе, бывший гараж). Она будет Вам рада. Предложение участв[овать] в сборнике идет от нее.

Привет всем Вашим от всех наших. Как здоровье Маргариты Владимировны?

Ваш Д. Лихачев

Едем на юг в июле?

Добыли ли фото у брата?[737]

17. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 29 января 1950 г.

Дорогой Ив[ан] Мих[айлович]! Надеюсь, что у Вас все благополучно и операция прошла благополучно. Придумал Вам тему, но надо ее сделать срочно. Напишите по поводу «хинове» в «Сл[ове] о п[олку] Игореве»[738]. Приведите свидетельства о том, что это означало в XVIII в. (Ломоносов и пр.), а затем скажите, что хотя в письменности свидетельств др[евне]р[усских] прямо нет, но Китай был известен и в античности, и у Козьмы Индикоплова[739]. Достаньте только книгу В. Бартольда «История изучения Востока в Европе и России», Л., 1925. Посмотрите стр. 50 и 48[740]. Загляните также в различные словари энцикл[опедического] типа. Вы сможете сделать такую статью за 1 день (страницы на 3, — чтобы «деньги на бочку», как и в 1-й Вашей статье). Вот Вам легкая тема, с которой Вы быстро справитесь. Время вырвите. Это надо сделать. Ваш Д. Лихачев

Привет! Простите, что не пишу много — очень много работы. Поклон Маргарите Владимировне и девочкам. Сб[орник] «Пушкин» обещают скоро сдать в печать. 29.I.50

18. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 9 февраля 1950 г.

Дорогой Ив[ан] Мих[айлович]! Что же Вы не хотите написать о «хиновах»? Ведь это один вечер, только. Я на Вас уже и ссылку сделал в комментариях к «Слову». Постарайтесь, дорогой И[ван] М[ихайлович].

Урывками читаю работу Ильи Мих[айловича][741]. Очень интересно, эрудитно. По прочтении покажу ее Варв[аре] Павл[овне], и мы с ней вместе отберем, что печатать в первую очередь. Жаль, что придется материал несколько ужимать. Нас очень стесняют сейчас с объемом «Трудов» (расходы по изданию несет теперь не издательство, которое к нам благоволит, а ин[ститу]т наш, которому мы просто «древники»).

Летом придется проводить время в Териоках или где-нибудь здесь, так как будет очень много корректур («Пов[есть] вр[еменных] лет» — 55 л[истов], «Слово» — л[истов] 20, другое «Слово» — 5 л[истов] и третье «Слово» — 10 л[истов]).

Желаю всей Вашей семье как можно больше здоровья, а Вам, кроме того, и отдыха, что равняется пожеланию здоровья.

Наши шлют всем вам привет.

Привет всем вам и от меня. Ждем Вашего приезда.

Ваш Д. Лихачев 9.II.50

19. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 11 сентября 1950 г.

Дорогой Иван Михайлович!

Где Вы и что Вы? Кажется, целый век не получал от Вас писем. Почему? Впрочем, этот вопрос м[ожет] б[ыть] обращен и ко мне. Мы прожили лето под Ленинградом на Кар[ельском] перешейке. Много работал — почти не отдохнул. Через месяц поступит в продажу «Сл[ово] о п[олку] Иг[ореве]» в серии «Лит[ературные] памятники». Там Вы неоднократно упоминаетесь.

Пишите! Привет Маргарите Владимировне и дочкам.

Ваш Д. Лихачев 11.IX

20. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 18 марта 1953 г.

Дорогой Иван Михайлович!

Как Вы поживаете? Черкните мне, пожалуйста, о себе словечка два. Собираетесь ли в Л[енингра]д? В этом году мы будем жить за Зеленогорском, в Ушакове. Место там чудное. Приезжайте. Не хотите ли дать к[акую]-л[ибо] заметку о «Слове»? Мы готовим X вып[уск] «Трудов».

16 апреля празднуется юбилей почтенного Николая Кирьяковича Пиксанова (75 лет óт роду и 50 лет научной деятельности)[742]. Не прислал ли бы ему телеграммное приветствие МХАТ? Он ведь всю жизнь отдал Грибоедову и «Горе от ума» (более 50 работ о «Горе от ума»!). Он издал первое академич[еское] издание сочинений Грибоедова; первый ввел понятие «творческой истории» произведения, применив это понятие к «Горе от ума». Пиксанов был первым, который стал по-научному изучать творчество Горького, открыл его как поэта (есть и об этом книжечка), писал и о «На дне». Всего у него более 500 печатных работ.

Юбилей — последнее радостное событие в его жизни.

Ваш искренне Д. Лихачев 18.III.53

Приветствие МХАТ’а ученому, литературоведу — это очень красиво!

Зин[аида] Александр[овна] кланяется.

21. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 11 февраля 1955 г.

Дорогой Иван Михайлович!

Очень рад был получить от Вас письмо. Очень рад и тому, что Вы возобновили Ваши занятия «Словом». Мне кажется, что Вы взяли очень нужную тему, до конца не только не разработанную, но только начатую. Понятия «Задонщины» могут быть очень важными для изучения языка «Слова», отдельных темных мест, порядка «Слова»[743]. Для последнего, однако, надо было бы вопрос поставить более широко:

1) Доказать, что порядок заимствован из «Слова», сохраняет в какой-то мере элемент первонач[ального] порядка в «Слове».

2) Доказать, что перестановки в «Задонщине» получились по тем или иным причинам, что автор «Задонщины» берет стилистич[еские] и иные заимствования, сообразуясь со смыслом, с определенной идеей. Зная эту идею или способ работы автора «Задонщины», и можно восстановить первоначальный порядок, в котором были заимствования из «Слова» в самом «Слове».

Прежде всего нужно перенумеровать все заимствования и сопоставить их порядок в «Задонщине» и в «Слове» примерно так:

А отсюда возможны и другие выводы.

Одним словом, правильная методика требует комплексного, цельного изучения порядка заимствования, а не эпизодического, не выхватывания отдельных фактов, а изучения всех фактов. Это возможно, нетрудно, интересно, и очень может быть, что все Ваши отдельные наблюдения оправдаются. Например, как обстоит дело с известной перестановкой в «Слове о п[олку] Иг[ореве]» в его начале? М[ожет] б[ыть], «Задонщина» даст какие-либо результаты и тут? Все это интересно, и Ваше письмо непременно покажу Варваре Павловне.

Я очень устал, в отпуске в 1954 г. еще не был.

Зин[аида] Алекс[андровна] шлет приветы.

Спасибо за письмо. Скоро пришлю Вам второе издание брошюры о «Сл[ове] о п[олку] Иг[ореве]».

Ваш Д. Лихачев 11.II.55

Были в Таллине и восхищались.

22. Д. С. Лихачев — И. М. Кудрявцеву 29 ноября 1956 г.

Большое спасибо Вам, дорогой Иван Михайлович, за очень тронувшее меня поздравление. Я всегда чувствую к Вам особую симпатию, и поэтому мне было очень приятно, что Вы меня вспомнили.

Ваш Д. Лихачев 29.XI.56

23. Д. С. Лихачев — Илье М. Кудрявцеву 17 апреля 1966 г.

Дорогой Илья Михайлович!

Только вчера я узнал о смерти Ивана Михайловича[744].

Как это ужасно! В моей памяти он обаятельный, оживленный, молодой (я не видел его лет 10).

С мыслью о его смерти трудно примириться. Он мне очень нравился своими тонкими суждениями о людях и литературных произведениях, своей любовью к «Слову о полку Игореве» и к Пушкину.

Чем-то я его обидел, и мысль об этом сейчас мне особенно тяжела.

Очень, очень сочувствую Вашему горю. Зинаида Александровна и дочери просят передать Вам свое самое горячее сочувствие.

Передайте, пожалуйста, при случае мое соболезнование семье покойного.

Искренне Вас любящий Д. Лихачев

24. Д. С. Лихачев — Илье М. Кудрявцеву 29 апреля 1966 г.

Дорогой, милый Илья Михайлович!

Спасибо Вам большое за письмо и за то, что Вы меня немного успокоили. Мне бы очень хотелось встретиться снова с Иваном Михайловичем там друзьями.

Крепко Вас обнимаю.

Ваш Д. С. Лихачев 29.IV.66

Николай Алексеевич Заболоцкий (1903–1958) — поэт, переводчик. Член СП СССР. Окончил ЛГПИ им. А. И. Герцена. Во второй половине 1920-х годов идейно и художественно был связан с литературным Объединением реального искусства (ОБЭРИУ). Переводил с итальянского, старонемецкого, венгерского, украинского, сербского и, особенно много, грузинского языков. Писал детские стихотворения и рассказы, сотрудничал с журналами «Еж» и «Чиж».

Заболоцкий начал переводить «Слово о полку Игореве» в 1938 г. для Ленинградского отделения Издательства детской литературы. Отношения с Детгизом и детской литературой у поэта были очень тесными. Он перевел и адаптировал для детской аудитории «Гаргантюа и Пантагрюэля» Ф. Рабле, «Тиля Уленшпигеля» Ш. де Костера, «Гулливера у великанов» Дж. Свифта, «Витязя в тигровой шкуре» Ш. Руставели. Поэт сам инициировал перевод «Слова» еще в декабре 1937 г.:

В марте 1938 г. Заболоцкий был арестован. Ему предъявили обвинение в участии в контрреволюционной правотроцкистской писательской организации. К моменту ареста переводчик завершил вступление и первую часть под названием «Поход». Договор Детгиз аннулировал. Свои тюремные и лагерные злоключения поэт описал в очерке «История моего заключения» (Заболоцкий Н. А. «Огонь, мерцающий в сосуде…»: Стихотворения и поэмы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества. М., 1995. С. 389–399). После отбытия срока он вернулся к работе над поэмой в 1945 г., находясь в карагандинской ссылке, а в 1946 г. ему и его семье разрешили вернуться в Москву. Впервые Заболоцкий опубликовал свой перевод в журнале «Октябрь» (1946. № 10–11. С. 84–100) с авторской заметкой «От переводчика» и «Краткими пояснениями». В заметке он писал:

В связи с подготовкой переиздания «Слова» в серии «Школьная библиотека» под редакцией Лихачева и в серии «Литературные памятники» под редакцией В. П. Адриановой-Перетц Заболоцкий в 1950 г. внес ряд исправлений и уточнений, окончательная редакция его перевода относится к 1957 г. (Заболоцкий Н. А. Стихотворения. М., 1957).

1. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 2 февраля 1950 г.

Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!

Я очень ценю и люблю Ваши стихи, и поэтому мне было чрезвычайно приятно предложение Детгиза участвовать своими комментариями, статьей и прозаическим переводом в одном с Вами сборнике, посвященном «Слову о полку Игореве»[746].

Мы, в Ленинграде, давно уже предполагали включить Ваш перевод вместе с майковским[747] в другой сборник — для «взрослых» в серии «Литературные памятники»[748], издаваемой под общей редакцией С. И. Вавилова[749] (в этой серии вышли «Воинские повести древней Руси», А. Никитин[750], выходит «Повесть вр[еменных] лет», выйдет и «Слово»). На днях Вы получите об этом письмо от нашего редактора члена-корр[еспондента] Варвары Павловны Адриановой-Перетц. Надеюсь, что Вы нам не откажете.

Ваш перевод я ценю как современное поэтическое восприятие поэзии прошлого. Поэтому, конечно, к нему нельзя предъявлять требования «археологической» точности. Это произведение современное, это поэзия наша. Поэтический перевод в данном случае и может быть только таким: переводом поэтической системы прошлого в поэтическую систему настоящего. Вы поэтически откликнулись на поэзию прошлого. В Вашем переводе важна не только поэзия «Слова», но и поэзия Ваша собственная.

Я пишу это затем, чтобы Вы в дальнейшем не подумали, что я этого не понимаю. Трудность Вашего «перевода поэтических чувств» заключается в том, чтобы Ваше современное поэтическое восприятие «Слова» не диссонировало с поэзией самого «Слова». Тут должен быть какой-то «контрапункт». В основном в Вашем переводе это и достигнуто. Он несомненно лучший из существующих, лучший своей поэтической силой. Однако позвольте мне, как человеку, давно занимающемуся древней русской литературой и языком, сделать Вам некоторые мелкие замечания, которые в моем восприятии «Слова» отчасти диссонируют с Вашим переводом. Я буду краток, и Вы, пожалуйста, не принимайте эту краткость за грубость.

1. «Вздрагивали струны и рыдали» — здесь больше от А. Григорьева[751] и гитары, чем от Бояна и гуслей.

2. «Ратники исправные» — это скорее могло бы относиться к солдатам XVIII или XIX вв.

3. «Сами волком». Режет ухо единственное число.

4. «Вздрогнул Игорь». Нервность ему была несвойственна. Он шел наперекор всему: наперекор знамениям, приметам, предупреждениям природы, даже собственному разуму, который он подчинил своему мужеству.

5. «Князь воскликнул». Игорь не восклицал. Его речь — типичный образец мужественного воинского древнерусского красноречия, которым князья «подавали дерзость» своим воинам перед битвой и походом. Ср. знаменитые речи Святослава. В Игоре нет нервности, в нем — дерзость.

6. «Не взирая боле на светило».

7. «Точно вести шлет о новом горе». Див — божество восточных народов — он предупреждает свои страны, а не шлет им вести о новом горе (чьем?).

8. «Уж лиса». Ед[инственное] число? Ведь степи были наполнены зверьем.

9. «Табор дикий». Половцы были совсем не похожи на цыган.

10. «Стяги плещут». Загляните в мой «объясн[ительный] перевод». Может быть, найдете возможным исправить это место.

11. «Натянув попону между вьюков». Слишком конкретно. Делались эти перевозки иначе: иноходцы (чтобы не было качки) ставились гуськом (друг за другом) и между ними (между хвостом передней лошади и головой задней) помещались носилки на длинных жердях.

Есть изображение такой повозки в Радзив[илловской] летописи. Следовательно, не рисуйте здесь такой конкретной картины. Если уж добиваться зрительно четкого образа, тогда надо сделать это точно.

12. «Игорь … летит».

13. Венецианцы, греки, морава поют славу Святославу в своих странах, а не на пиршестве в гриднице у Святослава, как представлялось многим. Дело в том, что обширные гридницы в XII в. использовались обычно как тюрьмы для массовых заключений (если было много пленных). Кобяк очутился не на пиру у Святослава, а в тюрьме. Упоминание же славы, которую поют тому или иному князю окружающие народы — обычно в др[евне]р[усской] литературе (житие Довмонта, Алекс[андра] Невского, в летописи о Вл[адимире] Мономахе и т. д.). Народы эти поют славу в своих странах (ср. в том же «Слове» — девицы поют на Дунае, готские девы на берегу синего моря).

14. «И собрал бояр он по уставу». Диссонанс с бытом XII в. Это скорее быт XVII в. Никаких придворных уставов не могло существовать. Это не в духе эпохи.

15. «Плыл мертвец». Дети заинтересуются — какой, откуда, зачем? Эта сильная деталь фантастична. Мне удалось истолковать это место проще и скромнее. Приведу Вам его в др[евне]р[усском] тексте: «Всю нощь съ вечера бусови (серые) врани възграяху у Плѣсньска (местность под стенами Киева), на болони (в предградьи) бѣша дебрь кияня (киевские леса, о которых часто упоминается в летописи), и несошася (серые вороны, о которых было выше) к синему морю».

16. «Два багряных солнца отсверкали». Что-то режет мне мой «древнерусский слух» это «отсверкали». Не знаю почему.

17. «И, как барсы». Нельзя ли оставить пардусов? Ведь это совсем другая порода зверей. См. т. VI «Трудов Отдела древнерусской литературы», интереснейшую статью, по-своему поэтическую, зоолога проф[ессора] Шарлеманя.

18. «Ночь кругом и крови по колено»?

19. «Обращая вежи в пепелище». Этого нельзя сделать. Вежи — это шатры на телегах (кстати: с вытяжными трубами, загнутыми, как шеи у лебедей) или юрты. Пепелище же может быть только на месте постоянного поселения.

20. «Шишаками». Шишак — нечто позднейшее. Шлем — другое.

21. «Дверь Дуная». Правильнее «дверь Дунаю» — от Дуная.

22. «Бей его, поганого, как встарь». Сейчас же возникает вопрос: когда Ярослав бил еще Кончака. Этого же не было.

(Простите: только сейчас заметил, что неверно подложил копирку и затруднил Вам чтение первой страницы, переписать же нет времени.)

23. «Наследственный шелом». Это что-то слишком не похоже на быт XII в. Непременно уберите.

24. «Снопы кладут на риге». Слишком натуралистично.

25. «Он клюкой согнулся над конем». Этот образ рожден недоразумением. «Клюка» по-др[евне]р[усски] только хитрость и никогда не клюшка. См. мой объяснительный перевод. Всеслав в 1068 г. пришел к власти в Киеве, воспользовавшись восстанием киевлян против Изяслава. Киевляне потребовали у Изяслава коней и оружие, чтобы защищаться от половцев. На это-то требование коней хитро и оперся Всеслав, чтобы прийти к власти самому.

26.[752]Старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским — так часто он ходил в походы, а не потому, что он был смертен, как и все.

Наконец, возвращаюсь к самому началу. Отношение автора «Слова» к Бояну походит на отношение Пушкина, например, к Державину: велик, но устарел, слишком высокопарен, слишком льстив и придворен. Сам Пушкин в своих материалах к переводу «Слова» это отлично понял[753]. Я не могу Вам сейчас привести точных цитат, но Пушкин писал, что автор «Слова» отказывается следовать высокопарной манере Бояна и считает ее устарелой. Соответственно он переводил и первую фразу «Слова». Он считал, что частица «ли» употреблена в этой первой фразе в утвердительном смысле. Я думаю, что Пушкин безусловно прав. Он поэтически почувствовал то, чего не почувствовали все ученые педанты до и после него. Я понимаю Бояна и обращение к Бояну в начале так, как это делал Пушкин, вернее, вслед за ним развиваю его мысль. Согласитесь ли Вы в этом месте с моим объяснительным переводом? А может быть, я и сам ученый педант[754].

Вообще все то, что я Вам здесь пишу, я пишу только потому, что, как мне сообщили из Детгиза, Вы продолжаете работать над переводом. Если мои замечания противоречат Вашему восприятию «Слова», если они вызваны не случайными оборотами Вашей поэтической мысли, а органически Вам противоречат, то и отбросьте их. Ваш перевод и без исправлений хорош.

Крепко жму Вашу руку. От всей души желаю Вам дальнейших поэтических успехов. Кроме сборника стихов, вышедшего в прошлом году[755], было ли у Вас еще что-либо напечатано в 1949 г.? Вас любят.

Д. Лихачев 2.II.50

________________________

Мой адрес: Ленинград 136, Лахтинская […]

Лихачев Дмитрий Сергеевич

2. Н. А. Заболоцкий — Д. С. Лихачеву 10 февраля 1950 г.

Уважаемый Дмитрий Сергеевич!

Я разобрался в Ваших замечаниях к моему переводу и удостоверился в Вашем просвещенном понимании тех специально-поэтических задач, которые стояли передо мною. Нужно сказать, что далеко не все специалисты проявляют к работе поэта подобное чутье. Поэтому сотрудничать с Вами мне вдвойне приятно, и я очень жалею о том, что в свое время не имел возможности пользоваться Вашими советами.

Посылаю Вам текст перевода с исправлениями, сделанными по Вашим замечаниям.

Исправление 7-го замечания (о Диве) не примите за реверанс в сторону Югова[756]. Во-первых, Югов здесь не оригинален. Во-вторых, у меня сравнение «как», а не понимание Дива в качестве дикого половца. Это сравнение уясняет ситуацию.

8-е замечание: «уж лиса» — я решил оставить старый вариант, т. к. единственное в народной речи часто употребляется вместо множественного.

11-е замечание. Исправлено приблизительно. Все равно без примечания не обойдемся, а рифму терять жаль.

14-е замечание: по уставу. Нужно ломать всю строфу, что нежелательно, т. к. первые 3 строчки хороши для начала. Другие же рифмы: слава, держава (понятие более позднее, не так ли?). А с другой стороны, устав может быть неписаный, в смысле: обычай. Пока решил оставить.

17-е. Давайте барсов оставим. Пардусы и гепарды — это для нашего читателя дело темное, а сущность образа не меняется.

21 и 24. Дверь Дуная и На риге, — я думаю, это несущественно, оставил.

По всем остальным двадцати замечаниям исправления худо ли, хорошо ли, но сделаны. Причем сон Святослава стал явно лучше, — Ваше толкование очень убедительно. «Конскую историю» Всеслава я решил обойти. Она требует большого количества стихотворной «отсебятины» или особого примечания-комментария, чего я стараюсь избегать.

Стилистически многие места после исправления, мне кажется, выиграли.

Будьте любезны сообщить мне Ваши соображения по поводу исправлений. На некоторые отдельные строфы перевода у меня имеется более сотни вариантов, но все же перевод, видимо, не созрел еще окончательно даже в пределах того замысла, который я имел в виду.

Одновременно с этим письмом посылаю текст перевода В. П. Адриановой-Перетц, приглашение которой я получил на днях.

В случае, если исправления Вас удовлетворят, рукопись перевода с Вашим решением нужно, очевидно, направить в редакцию Детгиза, где ее приведут в подходящий для набора вид.

Будьте здоровы.

Уважающий Вас [Н. А. Заболоцкий]

3. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 14 февраля 1950 г.

Уважаемый Николай Алексеевич!

Я получил и прочитал Ваш перевод. Мнение мое о Вашем переводе Вы знаете; никаких дополнительных замечаний у меня нет. Сегодня же отсылаю его в Детгиз А. А. Титову[757].

Ваши исправления мне понравились тем особенно, что они нейтральны: не идут за мной и не противоречат мне. Если бы удалось Вам сделать нечто подобное и в начале, то было бы совсем хорошо. Ведь Вы пишете:

а ниже четырьмя строками:

Но «старинная речь» и есть речь Бояна! Вы не находите?

В будущем ([19]51) году я, возможно, буду составлять выпуск «Древнерусская поэзия» для Большой серии «Библиотеки поэта»[758]. Вы не будете возражать против включения Вашего перевода «Слова» и туда? Если Вы надумаете перевести еще что-либо из древнерусского[759], то имейте в виду, что мне очень понадобился бы Ваш перевод «Повести о разорении Рязани Батыем» или хотя бы эпизода в ней с Евпатием Коловратом (это могло бы пригодиться и для школы, где «Повесть» эту проходят в 6 классе); нужно было бы поэтическое переложение «Задонщины» (ту и другую вещь по текстам, изданным в сборнике «Воинская повесть древней Руси», серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, М.—Л., 1949) и «Слово о погибели Русской земли». Может быть, нужна была бы еще и чудная летописная заметка с характеристикой Романа Галицкого, хана Отрока и с рассказом истории о траве евшан (Ипатьевская летопись под 1201 годом). Выпуск этот «Библиотеки поэта» значится в плане издательства «Советский писатель» на 1951 г. (вернее, в плане Большой серии «Библиотеки поэта»), но реально это предприятие или нет — говорить пока еще рано.

Продолжает меня несколько смущать место — «уж лиса». Конечно, ед[инственное] ч[исло] в народной речи часто употребляется вм[есто] мн[ожественного] ч[исла], а все-таки слух с этим не мирится — в Вашем переводе.

Простите за некоторую неряшливость письма: пишу вечером, устал.

Привет! Уважающий Вас

Д. Лихачев 14.II.50

4. Н. А. Заболоцкий — Д. С. Лихачеву 20 февраля 1950 г.

Уважаемый Дмитрий Сергеевич!

В ответ на последнее Ваше письмо хочу поделиться с Вами некоторыми соображениями по поводу «Слова».

Отношение автора к Бояну. Начинать свою песнь с поношения своего прославленного и давно умершего предка-певца — не в духе и не в стиле эпохи. Неясности начала дали исследователям печальный повод приписать автору психологию времен неизмеримо позднейших. Древние русские люди так не делали. Если они шли наперекор старине, то делали это без деклараций; на словах они всегда демонстрировали свое уважение к прошлому, идеализируя его. Вы же это лучше меня знаете.

Все «бояновские» места «Слова» свидетельствуют о том, что Боян для автора — учитель, великий предшественник, вещий певец, провидец. Цитаты из него приводятся с мыслью: «Вот ежели бы ты пел о нашем времени!» И видно, что стилистически автор старается идти за Бояном. Подражание великим образцам прошлого было в старину почетным делом. «Старыми словесы» — теми же добрыми старыми (испытанными) словами, какими наши славные деды пели о временах могучего Ярослава. Можно видеть на примере «Задонщины», как пели старыми словесы. Другое дело, что автор ее был посредственным писателем.

Всё дело только в том, что автор «Слова» хочет петь о подвигах современных ему князей — Игоря, Всеволода и др., в то время как Боян пел Ярослава, Мстислава и др. «Не по замышлению Бояню». Замышление Бояна — воспеть могущество Ярославова времени, но это время давно минуло, у певца другое замышление — повествовать о печальном времени развала и кликнуть клич о спасении земли русской. Вот и всё. Новые времена — новые песни. Хорошо было бы, если бы сам Боян сия полки ущекотал, но нет его, приходится это делать другому!

В моем переводе я не толкую это понимание до конца. Но, может быть, Вы правы в отношении строчки «Не гоняясь мыслью за Бояном». (Кстати — она из перевода Майкова.) М[ожет] [быть], поставить: «Не гоняясь в песне за Бояном». Это нейтральнее и не противоречит ни подлиннику, ни моему пониманию его.

Что-то сомнительным кажется мне чтение «серые вóроны» в сне Святослава. Все-таки не бывает этого в природе. Есть в тексте три схожих места: Дѣти бѣсови, Бусови врани и Время Бусово. С чего бы, собственно, готским девам в XII веке петь время Боозово? И побили этого Боза, и давным-давно это было — в IV веке! Наверное, это профессора выдумали! Не бесово ли время поют готки, когда побиты русские, когда отмщен Шарукан? (Бесово — с точки зрения певца-патриота.) С другой стороны — бусый в смысле цвета (в применение к вóронам), хотя и легко толкуется даже по Далю, но уж что-то очень несообразно. Вóрон может быть только черным, с синеватым отливом. Воронóй. Не бесовы ли врани все-таки? Лучше бы поставить в моем переводе: Вражий ворон в Плесенске кричал.

И Вы, и В. П. Адрианова-Перетц, хотя и по разным мотивам, возражаете против строчки «Уж лиса». Коль такое у Вас единодушие, значит, в строчке действительно не все благополучно. В[арвара] П[авловна] предлагает вариант «На щиты червленые лисицы брешут», но это не подходит, т. к. неудобно пятистопный хорей в данном случае перебивать шестистопной строчкой, затем — получается сдвиг «червленые лисицы», наконец, — ослабляется созвучие «брешет — скрежет». М[ожет] б[ыть], сделать так: «Стая лис на щит червленый брешет»? Я еще подумаю.

Если мой перевод пригодится для «Библиотеки поэта», я, конечно, буду только рад этому. Что же касается других переводов с древнерусского, то из всего, перечисленного Вами, я прилично знаю только «Задонщину», но ценю ее лишь как подсобный матерьял[760] для изучения «Слова». Впрочем, о возможных будущих работах, так же как и о «Слове», я был бы рад побеседовать с Вами при встрече. Когда надумаете быть в Москве, прошу Вас навестить меня, предварительно позвонив по телефону Д–3–00–80, добавочн[ый] 10. У меня, как и у всякого дилетанта, интересующегося «Словом», есть всякие касающиеся его доморощенные теории, которые мы с Вами могли бы обсудить за бутылкой Цинандали.

Будьте здоровы.

Уважающий Вас

[Н. А. Заболоцкий]

5. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 2 марта 1950 г.

Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!

Не стану продолжать спора по поводу Бояна. Вы аргументируете чувством эпохи. У меня чувство эпохи несколько иное. Мне кажется, что усиленная оглядка на прошлое воспиталась в XIV–XVI вв., когда волей-неволей приходилось постоянно обращаться ко временам независимости Руси (об этом я писал в книжечке «Русская культура эпохи образования русского национального государства» (простите, переврал заглавие: «Культура Руси э[похи] обр[азования] р[усского] нац[ионального] г[осударст]ва»[761]). В XI–XII вв. этой постоянной оглядки не было (ср. драматическую картину срытия в Киеве старых языческих могильников, вскрытую археологическими изысканиями Каргера[762]; уничтожение культа предков — язычество было очень прочным даже в XIV в. и т. п.). Об этом мы как-нибудь поговорим. Нельзя только Киевскую Русь представлять себе по Московской. Различие было чрезвычайным.

«Серые вороны». Следует: не «серые вóроны», а «серые ворóны»! Об этом обо всем посмотрите интереснейшую статью проф[ессора] зоологии Н. В. Шарлеманя[763] в VI т[оме] «Трудов Отдела др[евне]русской литературы»[764]. Шарлемань тоже своего рода поэт — человек, прекрасно знающий и чувствующий природу. Статья его Вам многое даст.

«Стаи лис». Лисицы не ходят стаями. Лиса хитрая, а хитрецы всегда индивидуалисты. (Объяснение это мое, а факт принадлежит природе.)

«Бусови или бѣсови». Народная психология вплоть до XX в. игнорировала «бесов», предпочитая им домовых, леших, рожаниц и т. д., и т. п. «Бесы» принадлежат монашескому мироощущению. Они законны в Киево-Печерском патерике, но не в глубоко народном произведении — в «Слове». Христианский Бог входит легко в народное сознание, он есть и в «Слове». Бесы вытесняют «низшую мифологию» с гораздо бóльшим трудом. Вспомните: бесы до XX в. были достоянием монахов, духовенства вообще и… интеллигенции (от Достоевского до Н. Клюева). «Слово» же тесно связано с язычеством. Бесы в нем невероятны! Их профессора выдумали.

«Время Бусово». В памяти народа вполне могли сохраняться события IV в. Ведь поют же в Карелии (в XIX в.) о далеком южном князе Владимире (дистанция в IX веков). Почему же в XII в. не могли петь о Бусе (дистанция в VIII веков)? Ведь помнили же в Киеве о Кие, а о Кие рассказывал еще армянский историк Зенон Глак[765] в VII в.

Ну, это все мелочи.

На днях буду заключать договор с «Библиотекой поэта» на спец[иальный] выпуск Большой серии, посвященный др[евне]русской поэзии. Предварительно говорил о Вас. Ваш перевод «Слова» пойдет наверное, но мне бы очень хотелось и других Ваших переводов. Издательство заключит с Вами договор, если Вы согласны. Посмотрите, пожалуйста, «Воинские повести древней Руси» (серия «Памятники литературы», Изд-во АН СССР, М.—Л., 1949) — не вдохновит ли Вас «Повесть о разорении Рязани Батыем» (или хоть часть ее — с Евпатием Коловратом), «Задонщина» в интерпретации В. П. Адриановой-Перетц (текст там реконструированный) и Поэтическая повесть об Азове. Может быть, заглянете и в «Слово о погибели Русской земли»? «Воинские повести» в Ленинграде уже разошлись, и я, к сожалению, не могу Вам прислать авторского экземпляра.

С искренним уважением и приветом

Д. Лихачев 2.III.50

6. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 16 марта 1952 г.

Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!

Мне было очень приятно получить от Вас поздравление с получением Сталинской премии[766]. Я большой поклонник Вашего поэтического дарования.

Сердечное Вам спасибо за поздравление, а еще более сердечное, самое задушевное — за Ваши стихи.

Верьте моей искренности —

Д. Лихачев 16.III.52

7. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 24 января 1953 г.

Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!

Спешу сообщить Вам, что Ваш перевод «Слова о полку Игореве» я печатаю в Малой серии «Библиотеки поэта»[767]. Уже была верстка. Книжечка выйдет в марте. Вы ничего не имеете против?

Я очень люблю Ваш перевод (вернее, поэтическое переложение) и считаю его лучшим.

Ирина Николаевна Томашевская[768] говорила мне о Вашем новом замысле: дать былины в переработке для детей. От всей души желаю Вам успеха в этом деле.

Я искренне люблю былины, народные лирические песни и плачи. В них необыкновенные красоты, но красоты эти часто перемежаются с длиннотами, с бледными местами. Здесь надо выбирать и выбирать, отбрасывать лишнее, иногда соединять из разных мест. Фольклористы, стоящие на коленях перед фольклором, мне противны. Не умея отбирать лучшее, они губят в своих изданиях это лучшее, топят его в массе лишнего. В основном фольклористы (как и литературоведы) лишены вкуса. Они — этнографы (а литературоведы — книговеды).

Лучшие былины, конечно, у Кирши Данилова[769], но там далеко не всё, что нужно.

Итак, желаю Вам полного успеха в Вашем большом, патриотическом замысле. Пусть «Ваши былины» будут самыми русскими, самыми народными, сохранят в себе всю свежесть полей и нашей Руси, пусть их любят и дети, и взрослые. Я уверен, что Вам удастся эта книга.

Крепко, крепко жму Вам руки, а если бы Вы позволили обнять себя незнакомому человеку, но искреннему Вашему почитателю, то и обнимаю.

Д. Лихачев 24.I.53

8. Д. С. Лихачев — Н. А. Заболоцкому 11 февраля 1953 г.

Дорогой Николай Алексеевич!

Проект Ваш я получил и вполне его одобряю. Советовался по этому поводу и с Варварой Павловной Адриановой-Перетц (член-корресп[ондент] АН, специалист по др[евне]русской литературе, Вы ее, наверное, знаете). Варв[ара] Павл[овна] также Вашим проектом очень заинтересована. Так что от нас двоих в случае надобности всегда получите полную поддержку. Не знаю — поддержат ли Вас ленинградские фольклористы: они фетишируют записи (ах Рябинин[770]! Ах Марфа Крюкова[771]! и пр.). Кое-кого из них я на днях увижу и поговорю. На всякий случай будьте готовы к возражениям с их стороны.

В обработке, мне кажется, следует все же кое-что сохранять от народного языка и некоторые диалектные формы, чтобы не утрачен был аромат. Многое ведь в народном языке чудесно. Уверен, что все хорошее вы и сохраните.

Консультантом своим возьмите В. П. Адрианову-Перетц. Она очень хорошо знает и чувствует былину, а Вашими стихами восторгается. Поговорю еще с лучшим знатоком былин — Анной Михайловной Астаховой[772]. А[нна] М[ихайловна] — хороший человек, хотя и имеет некоторые предрассудки фольклористов. Желаю Вам всего самого, самого хорошего.

С искренним уважением, крепко жму Вашу руку

Д. Лихачев 11.II.53

9. Е. В. Заболоцкая — Д. С. Лихачеву 30 ноября 1968 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

Большое спасибо Вам за Ваши труды и хлопоты по публикации материалов по «Слову о полку Игореве»[773].

Мне переслали корректуру для сверки статьи Николая Алексеевича.

Очень огорчило меня, что я недостаточно внимательно следила за публикацией текста после 1958 года.

Теперь я все проверила и поняла, что произошло. В 1950 г., когда печатали «Слово» в издании Академии наук[774], Николай Алексеевич внес исправления по Вашим замечаниям, но некоторые стихи остались или неисправленными, или ему не нравились новые варианты.

Так было с серыми ворóнами. В стих не входила «ворона», новый вариант не придумывался, он оставил строку: «Серый ворон в Плесенске кричал», но эта неточность, — серый ворон, а не ворона, — мучила его. Не разночтение его огорчало, а очевидная, зримая неточность образа.

6 марта 1950 года Николай Алексеевич отправил письмо В. П. Адриановой-Перетц с просьбой сделать в переводе следующие исправления:

1. Вступление, 8-я стр[ока] сверху:

2. Часть первая, 5-я главка, 13–14 стр[оки]:

3. Часть 1, гл[авка] 13, стих 6:

4. Часть вторая, 1-я главка, 15-й стих:

5. То же, 2-я главка, 3-я стр[ока]:

(Это исправление восстанавливает текст 1946 года.)

На копии этого письма карандашом записано еще исправление:

От В. П. Адриановой-Перетц от 4.IX пришел ответ: «К сожалению, Ваши поправки опоздали: книга уже вся подписана в последней корректуре к печати, поступают чистые листы».

Когда Николай Алексеевич подготавливал к печати «Стихотворения» 1957 года, он внес в текст, напечатанный в изд[ательстве] Академ[ии] наук, все эти исправления и еще мелкие исправления:

1. Не подняться после лютой сечи (вместо — грозной).

2. Не ко благу дерево листья обронило (вместо — уронило).

3. Без дорог летит он, без путей (вместо — летит и без).

Еще из книги 1957 года перешла в текст 1965 г. («Стихотворения» в «Библ[иотеке] поэта») досадная опечатка:

1. Времена ты мечешь выше туч (вместо — бремена)

2. К Киеву его б не пригвоздила (вместо — к Кмеву б его)

Кроме этого, — одно разночтение с текстом Академии наук:

А у Николая Алексеевича (в сборнике «Стихотв[орения]» 1947 — Ромовым) — Ромовом кричат.

Я не знаю — как правильно.

С перечисленными исправлениями текст был напечатан в последнем прижизненном издании 1957 года. С этого текста и перепечатывали в сборник, составленный Стеллецким[775] в 1961[776], в сборники стихотворений 1960 и 1965 г., но не с варианта до исправлений 1950 года.

Я просила в редакции журнала задержать на несколько дней корректуру. Может быть, прочитав мое объяснение, Вы захотите изменить замечание о публикации текстов в 1960, 1961 и 1965 гг.[777]

К январю мы сдаем в Госиздат двухтомник Н. А. Заболоцкого[778]. И я теперь в растерянности, — не знаю, какой текст надо считать окончательным. Простите, что я затрудняю Вас, но я думаю, что только Вы можете дать мне совет, т. к. Николай Алексеевич глубоко уважал Вас и по Вашим замечаниям делал исправления. Я думаю, последние исправления не были Вам известны, и если бы Вы возражали, Николай Алексеевич их не внес бы, — он высоко ценил Ваше мнение. Прошу Вас помочь мне разобраться в этом.

Простите, что так много времени отнимаю у Вас.

Желаю Вам и Зинаиде Александровне всего самого хорошего.

С глубоким уважением Е. Заболоцкая

10. Д. С. Лихачев — Е. В. Заболоцкой 19 февраля 1969 г.

Дорогая и глубокоуважаемая Екатерина Васильевна!

Очень рад, что Вы удовлетворены публикацией. Мне только стыдно, что рядом с письмами Николая Алексеевича напечатали мои письма. Знакомые меня утешают, говорят, что это нужно для понимания переделок в переводе, а мне все равно стыдно. Нескромно это.

Статья же очень хорошая.

Как Вы живете? Если будете в Ленинграде или Комарове, непременно приходите к нам.

Мы будем Вам очень, очень рады.

Поклон от Зинаиды Александровны.

Искренне Ваш Д. Лихачев 19.II.69

11. Д. С. Лихачев — Е. В. Заболоцкой 15 апреля 1969 г.

Дорогая Екатерина Васильевна![779]

Ваше письмо, посланное 30 XI 68 по старому адресу, я получил только сегодня!

Какая жалость и какая досада!

Я бы успел внести изменения в свои примечания в «Вопросах литературы».

Единственное мое замечание: Ремовом — опечатка. Надо Римовым или Римовом (это безразлично).

Что же теперь делать? Внесите, пожалуйста, исправления к моим неточностям хоть в двухтомник.

Простите, что так получилось.

Наш адрес: Л[енингра]д, К–21, Второй Муринский проспект […].

Искренне Ваш Д. Лихачев

12. Е. В. Заболоцкая — Д. С. Лихачеву 27 апреля 1969 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

Получили Ваше письмо. Очень, очень досадно, что так получилось. Я должна была узнать Ваш адрес в Кисловодске и писать туда.

В Гослитиздате двухтомник Николая Алексеевича в плане редподготовки этого года.

У меня к Вам просьба.

В отрывке, который опубликован в «Дне поэзии»[780], речь идет о соборе, в котором из алебастра высечена Божья Матерь. Известна ли такая церковь? Могло ли быть изваяние в православной церкви?

Возможно, здесь говорится о Козельске, о времени нашествия Батыя. Козельск стоит на берегу Жиздры, которая течет по гористой местности.

Мне кажется, что Николай Алексеевич в стихотворении, которое написано, когда он работал над материалами по «Слову», точен в описании.

Поэма «Осада Козельска» кончалась поражением и страшной резней в соборе. В письме из лагеря Николай Алексеевич писал, что написана только первая часть этой поэмы. Возможно, это отрывок из второй части. Сохранился он случайно у Н. Л. Степанова[781]. Первую часть Николай Алексеевич в 1948 г. сжег.

Я собираю материалы для примечаний и не могу разобраться. Влияние католицизма было на Галицкое княжество, — может быть, это Дмитриевский собор в Галиче?

Простите, что я отнимаю у Вас время. Очень сожалею, что в Ленинграде не удалось видеть Вас, но было радостно узнать, что Вы поехали в Италию[782].

Желаю Зинаиде Александровне и Вам хорошего здоровья и всякого благополучия.

Поздравляю с весенними праздниками.

С сердечным приветом

Ваша Е. Заболоцкая

13. Д. С. Лихачев — Е. В. Заболоцкой 5 октября 1972 г.

Дорогая Екатерина Васильевна!

Спасибо Вам большое за письмо. И все-таки очень хорошо, что вышел двухтомник!

Лидии Константиновне[783] передайте, пожалуйста, мои самые горячие сочувствия[784].

Я с ней учился в одном классе. Она была хорошей девочкой из высокоинтеллигентной семьи. Такой осталась и ее племянница[785], которую я с В. В. Виноградовым стремились устроить в Пушкинском Доме. Я рад, что это удалось.

Если бы я мог чем-нибудь помочь в издании или переиздании трудов Николая Леонидовича?

Столько смертей вокруг в это лето!

Не знает ли Лидия Конст[антиновна] — кто остался в живых из нашего класса?

Искренне Ваш Д. Лихачев 5.X.72

Зинаида Александровна Вам кланяется.

14. Д. С. Лихачев — Н. Н. Заболоцкому 30 января 1979 г.

Дорогой Никита Николаевич!

Посылаю Вам завизированную мной страничку.

Очень хотелось бы увидеть «Столбцы» в обеих редакциях[786], но… сам я тут бессилен что-либо сделать. Мы приняли решение в «Лит[ературных] памятниках» советской литературы не издавать. Исключение было только «Василий Теркин»[787].

Если бы возникла где-либо возможность издать обе редакции или одну первую, — я бы горячо поддержал. Но — где?

Передайте, пожалуйста, наш с Зинаидой Александровной горячий привет Екатерине Алексеевне[788] и Кавериным[789] (в Болгарии от них в восхищении).

Искренне Ваш

готовый к услугам

Д. Лихачев 30.I.79

Юрий Андреевич Жданов (1919–2006) — химик, специалист по философии науки, педагог; кандидат философских (1948) и химических (1957) наук, доктор химических наук (1960), профессор (1961); член-корреспондент АН СССР по Отделению общей и технической химии (1970); лауреат Государственной премии СССР в области науки (1983). Окончил химический факультет МГУ (1941). С 1947 г. сотрудник, заведующий Отделом (Сектором) науки Управления (Отдела) пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), с 1950 г. заведующий Отделом науки и высших учебных заведений ЦК ВКП(б), с 1952 по 25 марта 1953 г. заведующий Отделом естественных и технических наук и высших учебных заведений ЦК КПСС. Член ЦК КПСС (1952–1956). Зять И. В. Сталина.

29 ноября 1951 г.

Глубокоуважаемый Юрий Андреевич!

Я очень прошу, чтобы специальная комиссия расследовала все обстоятельства той беспринципной травли меня и члена-корресп[ондента] АН СССР Варвары Павловны Адриановой-Перетц, которой подвергает нас преподаватель Ленинградского университета Лапицкий И. П.[790]

В 1950 г. В. П. Адрианова-Перетц отказалась поместить в Трудах Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР без редакторской переработки статью Лапицкого (постороннего для Института человека), в основной части уже опубликованную перед тем в Ученых записках Ленинградского университета[791]. Лапицкий завел по этому поводу сутяжническое дело с Адриановой-Перетц (в канцелярии нашего Ин[ститу]та это дело разрослось до обширной папки) и одновременно начал травлю ее, а затем и меня.

Он выдвигает против нас серьезнейшие полит[ические] обвинения, не доказывая их. Наприм[ер], на заседании Учен[ого] совета Ин[ститу]та (при беспартийных) Лапицкий бросил полит[ическое] обвинение Адр[иановой]-Перетц и сказал, что доказательства он может привести «только при закрытых дверях». Этих доказательств у него не оказалось. Он «дружески предупреждает» тех, кто имеет с нами деловые и научные связи, что на Адр[ианову]-Перетц и на меня он «поднимает крупное полит[ическое] дело» и советует быть от нас подальше (проф[ессору] Беркову, кандид[ату] наук Робинсону, которого он впервые видел, и мн[огим] др[угим]). Он распускает сплетни (про Адр[ианову]-Перетц), которые мне омерзительно передавать. Он всячески стремится нас шантажировать и запугать. Недавно он приходил, напр[имер], в Институт и требовал личные дела сотрудников Сектора древнерусской литературы (т. е. Адриановой-Перетц и мое). Когда ему, как частному лицу, отказали, он привел сотрудника «Ленингр[адской] правды» и заявил, что нашими личными делами интересуется «Лен[инградская] правда». Ему отказали снова. Тогда он заявил, что он член какой-то комиссии. Ему доказали, что комиссия работает в И[нститу]те по другим вопросам. Весной прошлого года, когда в дело вмешалась парторганизация нашего Ин[ститу]та, он пришел на следующий день и заявил, что ему поручено обследовать работу парторганизации «Лен[инградской] правдой». Документов у него не оказалось, и выяснилось, что «Лен[инградская] правда» ему ничего не поручала. Своими домогательствами Лапицкий довел зам[естителя] директора нашего Ин[ститута] и декана филолог[ического] факультета Лен[инградского] университета чл[ена]-корр[еспондента] АН М. П. Алексеева до того, что тот отказывался говорить с Лапицким без представителей парторганизации. Лапицкий открыто ссылается на какие-то свои связи с Горкомом и Райкомом ВКП(б). Всех фактов травли очень много. Я не могу пересказать все.

Поняв невыгоду травить Адрианову-Перетц и меня по личным мотивам, Лапицкий с осени этого года делает вид, что он наш противник по научным вопросам. Он приходит на мои доклады, мешает мне их читать (перебивает), а после доклада берет слово первым, бросает бездоказательно полит[ические] обвинения (обвиняя меня иногда в прямо противоположном тому, что я говорил) и уходит, не дождавшись моих возражений. При этом Лапицкий сообщает «в частном порядке», что его выступления якобы санкционированы Горкомом и Райкомом (и называет фамилии), что его задача «разоблачить гнездо» в Секторе древнерусской литературы, и т. п. На собрании в Ленингр[адском] Доме писателей, посвященном обсуждению указаний нашей партийной печати о необходимости бороться с рецидивами космополитизма, 27 ноября при сотнях слушателей Лапицкий с трибуны «громил» Адрианову-Перетц, заявив, что ее работы настолько ужасны, что они находятся «по ту сторону добра и зла» (его буквальные слова), что в «порочной» серии «Литературные памятники» он отказывается видеть что-либо хотя бы отчасти полезное. Он неск[олько] раз называл меня «буржуазным либералом» (которым я не могу быть хотя бы уж по возрасту), что в своей статье «Грозный — писатель» (в книге «Послания Ивана Грозного», изд[ательство] АН СССР, 1951 г.) я «добро и зло перемешиваю равнодушно», что издатели «Посланий Грозного» допускают «уравнение патриотов и изменников Родины», что я отрицаю классовую борьбу (замалчивая при этом, что у меня только что вышла работа о классовой борьбе в древнерусской литературе: Известия Отд[еления] литер[атуры] и языка, 1951, № 5[792]). Он утверждал, что я «открыто признаю себя последователем кадета Шахматова[793]» и т. д. (обвинений буквально десятки, вплоть до обвинений меня в антипатриотизме). Он тогда же обвинял Адр[ианову]-Перетц в «открытой веселовщине», в пользовании «методом своего покойного супруга» (т. е. акад[емика] В. Перетца) и т. д. Выступавшие после Лапицкого (В. Н. Орлов, А. Л. Дымшиц и еще неск[олько] человек) все отмечали «заушательский» и бездоказательный характер обвинений Лапицкого. Не согласился с оценкой выступавших только представитель Горкома т. Иванов. Заключавший заседание т. Бурсов, однако, не согласился с т. Ивановым и отметил выступление Лапицкого как «заушательское».

Я решительно заявляю, что я не боюсь критики и не избегаю ее. Однако нападки Лапицкого — это не принципиальная критика. Это поток самых разнообразных полит[ических] обвинений, шантажа, имеющих нескрываемую личную подкладку. Это попытка объявить нас «врагами народа» за то, что мы не напечатали его статью.

Одно из выступлений Лапицкого (не самое «яркое»; оно было на совещании по переводам «Слова о полку Иг[ореве]»[794]) хорошо помнят, возможно и москвичи (А. М. Еголин[795], проф[ессор] Гудзий, чл[ен]-корр[еспондент] АН М. Н. Тихомиров, проф[ессор] Ржига и мн[огие] др[угие]). О травле знают и в Отделении литературы и языка АН СССР (акад[емик] В. В. Виноградов, И. В. Сергиевский[796] и др.).

Однако мне кажется, что Лапицкому, благодаря своей маниакальной настойчивости, удалось в какой-то мере дезориентировать отдельных товарищей в партийных организациях Ленинграда.

Я очень жалею, что В. П. Адрианова-Перетц сама не может написать Вам (она больна, и ей не сообщают о последних выходках по ее адресу Лапицкого), но ее труды хорошо известны. Она очень много печатается и издает. Руководимый ею в Институте русской литературы АН Сектор ежегодно перевыполняет план и является наиболее продуктивным Сектором Института. Отзывы в печати (в «Вопросах истории», в «Советской книге», «Известиях Отделения литер[атуры] и языка АН СССР» и др.) — в основном положительные, при отдельных замечаниях. Травля этого советского крупного ученого, к тому же больного и немолодого, наносит ущерб советской науке. На мой взгляд, это дело антипатриотическое.

Что же касается меня, то я в науке человек молодой. Список своих основных работ я прилагаю. Прилагаю и список всех рецензий на мои работы (их появилось в печати за последние шесть лет — 33).

Я также хочу обратить Ваше внимание на то, что особая «активность» Лапицкого за последний период (октябрь и ноябрь), возможно, объясняется и тем, что некоторые мои работы выдвинуты на Сталинскую премию. Ему важно хотя бы на время набросить тень на мои работы.

Я вынужден Вас беспокоить, так как обращался в Ленинградскую партийную организацию с письмом от 4 ноября, но даже не получил извещения о его получении.

Простите, что отнимаю у Вас время. С уважением,

29 ноября 51 г. Д. Лихачев

Лихачев Дмитрий Сергеевич,

доктор филологических наук, профессор

Ленинград, 14, Басков переулок […]

тел. Ж–212–67

Старший научный сотрудник Института русской литературы АН (Ленинград, Тучкова наб., д. 2, тел. А–537–92).

Я бы очень просил кого-нибудь из Ваших сотрудников известить меня о получении этого письма.

К этому письму см. Приложение[797].

Николай Владимирович Устюгов (1896/1897–1963) — историк, педагог; доктор исторических наук (1956). Учился в Челябинском духовном училище (1907–1912); окончил Оренбургскую духовную семинарию (1918) и факультет общественных наук МГУ (1924). Участник Гражданской и Великой Отечественной войн. Сотрудник Института истории АН СССР (с 1935). Преподаватель МГИАИ (с 1938; с 1959 г. профессор). Автор работ по экономической и социальной истории России XVII в., по вспомогательным историческим дисциплинам; автор и редактор фундаментальных изданий, подготовленных Институтом истории СССР, — «История Москвы», «Очерки истории СССР. Период феодализма» и др.

1. 17 октября 1952 г.

Глубокоуважаемый Николай Владимирович!

Еще в августе я получил предложение от «Вопросов истории» написать рецензию на «Историю Москвы»[798]. Мне хочется написать эту рецензию поскорей. Помогите мне, пожалуйста, получить том. Влад[имир] Ив[анович] Малышев тоже хочет очень его иметь. Как нам быть? Не мог ли бы я выслать Вам деньги на его покупку? Достать «Историю Москвы» в Л[енингра]де совершенно невозможно, — поэтому-то я и набрался смелости беспокоить Вас по такому хлопотливому вопросу. Простите, пожалуйста, за мою назойливость.

Искренне Вас уважающий

Д. Лихачев 17.X.52

2. 9 февраля 1953 г.

Глубокоуважаемый Николай Владимирович!

Рецензию на «Историю Москвы» заканчиваю. Оценка, конечно, у меня самая положительная, но есть и замечания. Главное замечание следующее: между вятическими курганами и Москвой надо было поставить Владимиро-Суздальскую Русь, традиции которой и были подхвачены Москвой в XIII–XV вв. Владимиро-Сузд[альской] Руси нет, нет и Юрия Долгорукова. Кроме того, нет в томе московского зодчества XIII–XV вв. Зодчество, как искусство (а не как строительство), начинает рассматриваться только с к[онца] XV в. Поэтому многие выдающиеся памятники Москвы XIV–XV вв. в томе просто отсутствуют. Очень бледны разделы, посвященные литературе. Бледноваты разделы искусствоведческие, но о них я не пишу. Хороши (и даже очень) главы, посвященные хозяйству (ремеслу, торговле, мануфактуре и пр.) и «Смуте».

Том сделан с большой любовью, заботой, вниманием, и читатель встречен с московским хлебосольством и радушием (указатели, карты, множество иллюстраций и пр.).

Сердечный привет! Д. Лихачев 9.II.53

3. 26 октября 1954 г.

Глубокоуважаемый Николай Владимирович!

Громадное Вам спасибо за третий том «Истории Москвы»[799]. Я очень и очень тронут Вашей внимательностью.

Чтобы Вам не затрудняться в дальнейшем (с посылками, я знаю, очень много возни), вышлите мне, пожалуйста, квитанцию, и я переведу подписку здесь в Ленинград на себя.

Сегодня же перевожу Вам стоимость третьего тома с доставкой.

Еще раз самое Вам сердечное спасибо.

С искренним уважением Д. Лихачев 26.X.54

4. 10 января 1956 г.

Глубокоуважаемый Николай Владимирович!

Одновременно с этим письмом посылаю Вам перевод с доставкой на дом 100 рублей.

Большое спасибо Вам за V том[800]. Мне очень стыдно и неловко, что я доставляю Вам столько хлопот.

Послал в «Историч[еский] архив» ответ на статью Черныха[801]. Статья Черныха безобразна и может за границей быть расценена как призыв к отказу от дипломатических изданий и пропаганде фальсификации источников. Примитивна, наивна и нахальна она страшно. Посылаю Вам копию моего ответа для сведения. Покажите при случае интересующимся (В. И. Шункову и А. А. Новосельскому[802] я уже послал).

С 14 по 7 февраля мы будем жить в Поречье под Москвой.

С искренним приветом Ваш Д. Лихачев 10.I.56

5. 28 апреля 1958 г.

Глубокоуважаемый Николай Васильевич[803]!

Большое спасибо Вам за «Историю Москвы». Очень Вам обязан за Ваши непременные заботы. Не остался ли я Вам все-таки должен? У меня какое-то неясное чувство долга. Вы не помните?

Мы с Зинаидой Александровной только что вернулись из Ялты, где провели месяц.

Поздравляю Вас с 1-м мая.

Ваш Д. Лихачев 28.IV.58

Александр Михайлович Еголин (1896–1959) — литературовед, партийный функционер, педагог; действительный член Академии педагогических наук РСФСР по Отделению методик преподавания основных дисциплин в начальной и средней школе (с 1945), член-корреспондент АН СССР по ОЛЯ (с 1946). Окончил факультет литературы Нижегородского учительского института (1918) и Институт красной профессуры в Москве (1933). Член СП СССР (с 1940). Преподавал и занимал административные должности в Институте красной профессуры, МИФЛИ, МГУ, Академии общественных наук при ЦК ВКП(б) (1933–1953). Сотрудник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) (1940–1947; с 1942 г. заведующий отделом печати); в августе 1946 г. — июне 1947 г. главный редактор журнала «Звезда». Заместитель академика-секретаря по кадрам (1948–1953), член Бюро ОЛЯ (1953–1955). В 1948–1952 гг. директор ИМЛИ, затем старший научный сотрудник (1952–1954), заведующий сектором (1954–1955). Автор работ по истории русской и советской литературы[804].

17 декабря 1952 г.

Глубокоуважаемый Александр Михайлович!

Я познакомился с письмами старшего научного сотрудника Псковского областного краеведческого музея Л. А. Творогова и ответом А. Н. Робинсона.

Дело представляется мне абсолютно ясным.

А. Н. Робинсон, излагая итоги Совещания по переводам «Слова о полку Игореве»[805], сокращенно и не совсем точно изложил мнение Л. А. Творогова относительно ритмического значения точек в древнерусских текстах. А. Н. Робинсон писал, что Л. А. Творогов считает, что точки «должны обозначать начало и конец стихотворной строки», а надо бы: «должны обозначать начало и конец стихотворной строки, а также места больших и малых строчных цезур». Затем А. Н. Робинсон сделал ряд веских возражений по поводу стремления Л. А. Творогова видеть в точках показатели стиха[806]. Возражения А. Н. Робинсона в равной степени касаются всяких попыток видеть в точках показатели стиха — ставятся ли точки только в начале и конце стихотворной строки или не только в начале и конце стихотворной строки, но и в местах цезур. Поэтому ни в коем случае нельзя подозревать А. Н. Робинсона в преднамеренной неточности, а значение этой неточности в данном отчете преувеличивать. Л. А. Творогов, воспользовавшись некоторой неточностью А. Н. Робинсона в формулировке его мысли (неточностью вполне допустимой, так как она касалась устного доклада), не стал отвечать на возражения А. Н. Робинсона по существу, а попросил «Вестник АН СССР» перепечатать из «Псковской правды» его статью «О законах стиха и метра „Слова о полку Игореве“»[807].

Ответ А. Н. Робинсона вновь, на этот раз очень подробно, аргументировал невозможность толковать точки предложенным Л. А. Твороговым способом. В своем ответе А. Н. Робинсон использовал и ту самую статью в «Псковской правде», которую Л. А. Творогов просил вторично опубликовать в «Вестнике АН СССР». Ответ А. Н. Робинсона представляется мне в целом вполне серьезным, с ним следовало бы посчитаться и Л. А. Творогову.

На этот корректный и обстоятельный ответ Л. А. Творогов прислал новое письмо. В этом письме Л. А. Творогов вновь пространно доказывает наличие в отчете А. Н. Робинсона неточности (ее не отрицает и А. Н. Робинсон) и вновь не подвергает разбору те обстоятельные возражения, которые ему были сделаны А. Н. Робинсоном, а ограничивается их огульным некорректным охаиванием, а заодно и охаиванием самого А. Н. Робинсона как ученого. Л. А. Творогов пишет: «А. Н. Робинсон, без зазрения совести…», «Это циничное признание А. Н. Робинсона…», «Оно показывает всю его нечистоплотность как исследователя и критика», «Поскребите А. Н. Робинсона…», «беспардонность в суждении» и т. [д.]. Попутно Л. А. Творогов грубо отзывается о таких ученых, как Н. К. Гудзий и М. П. Штокмар[808], дважды обвиняет Академию Наук СССР в «аракчеевском режиме», обвиняет «современных ученых» (всех?) в том, что они «избегают производить разыскания на основании самого текста „Слова“», подменяя их пересказыванием, и то на основании случайно выхваченных источников, мнений других исследователей, основанных зачастую, в свою очередь, на пересказывании мнений своих предшественников и т. д. Пóходя Л. А. Творогов бросает обвинение редакторам (всем?), что они «любят» вычеркивать имена «других исследователей», и угрожает перенести вопрос об «искажении» А. Н. Робинсоном формулировки о точках «на рассмотрение более компетентных учреждений, чем Академия Наук». Все это выглядит крайне непривлекательно и совершенно недостойно советского ученого. И А. Н. Робинсон, и М. П. Штокмар, и тем более Н. К. Гудзий — крупные советские ученые, вполне самостоятельные в своих исследованиях, много работающие непосредственно по рукописям. Академия Наук СССР не устанавливала для Л. А. Творогова «аракчеевского режима». Академия Наук СССР предоставила Л. А. Творогову возможность выступить с докладом на Совещании по переводам «Слова о полку Игореве» (Л. А. Творогов был вызван в Ленинград в командировку). Сектор древней русской литературы Института русской литературы АН СССР неоднократно предлагал Л. А. Творогову выступить с большими, развернутыми исследованиями и полностью обосновать все те выводы, о которых Л. А. Творогов только заявлял в своих газетных статьях и брошюрах[809].

Почему, в самом деле, Л. А. Творогову, много лет работающему по «Слову о полку Игореве», не выступить с полным, научным обоснованием своих выводов, о которых до сих пор он только сообщал в своих статьях? Сотрудники сектора древней русской литературы помогали Л. А. Творогову в организации им в Пскове Музея «Слова о полку Игореве», помогали ему печатать свои статьи в псковской прессе (давая на эти статьи положительные отзывы, выдержка из одного такого отзыва приводится самим Л. А. Твороговым в его письме). Они помогут Л. А. Творогову опубликовать и большую обстоятельную книгу о «Слове о полку Игореве», при условии, конечно, что все выводы, о которых до сих пор он только заявлял в прессе, будут им подробно и научно обоснованы.

Что же касается статьи Л. А. Творогова «О законах стиха и метра „Слова о полку Игореве“», то она годилась для опубликования в «Псковской правде», поскольку она информировала псковских читателей о том, над чем работает один из псковских ученых, но она совершенно не годится для переиздания в «Вестнике АН СССР». Повторяю, Л. А. Творогову пора выступить с исследованиями, а не ограничиваться информацией о выводах своих исследований.

Кстати, нельзя ли было бы выяснить у Л. А. Творогова: когда и при каких обстоятельствах покойные акад[емики] Е. Ф. Карский, О. А. Добиаш-Рождественская, П. Н. Шеффер[810], В. В. Майков[811], П. К. Симони[812] и «другие» (очевидно тоже покойные исследователи) дали Л. А. Творогову «задание» разработать «вопрос о связи строчных знаков древнерусских поэтических текстов с поэтической структурой этих текстов». Было ли это задание дано официально и коллективно или каждый из поименованных Л. А. Твороговым ученых давал ему это задание в индивидуальном порядке?

Для истории изучения «Слова» ответ на эти вопросы представил бы несомненный интерес.

С уважением Д. Лихачев 17.XII.52

Сигурд Оттович Шмидт (1922–2013) — историк, педагог, общественный деятель, академик Российской академии образования (1992), иностранный член Польской академии наук (1997), советник РАН, ученый-исследователь необычайно широкого диапазона, внесший значимый вклад в изучение социально-политической истории России XVI–XX вв., истории культуры, методологии истории, источниковедения, историографии, археографии, педагогики, истории интеллигенции, краеведения, москвоведения[813]. Сын ученого-энциклопедиста академика О. Ю. Шмидта и М. Э. Голосовкер (музейного работника и литературоведа), племянник философа, филолога-классика и переводчика Я. Э. Голосовкера, он рано ощутил свое призвание историка[814]. Поступив в 1939 г. на исторический факультет МГУ, уже в конце первого семестра сделал доклад об идеологии самодержавия в произведениях Ивана Грозного в семинаре М. Н. Тихомирова, которого неизменно почитал как одного из самых главных своих учителей в науке. В 1944 г. в МГУ Шмидт защитил под руководством Тихомирова дипломную работу «А. Ф. Адашев — сподвижник Ивана Грозного» и оказался в числе первых рекомендованных в аспирантуру его учеников. Под его руководством последовательно защитил кандидатскую диссертацию «Правительственная деятельность А. Ф. Адашева и восточная политика Русского государства в середине XVI столетия» (1949) и докторскую «Исследования по социально-политической истории России XVI века» (1965)[815].

С 1 февраля 1949 г. до конца жизни Шмидт преподавал в МГИАИ (ставшем основой современного РГГУ), где в основном и сформировалась его научно-педагогическая школа в источниковедении. Здесь же под его бессменным руководством в течение 50 лет действовал знаменитый научный студенческий кружок[816]. В 2022 г. на здании института (Москва, ул. Никольская, 15) установлена мемориальная доска ученому и педагогу.

С 1956 г. Шмидт на основной работе в АН СССР / РАН: сотрудник Института истории — Института истории СССР — Института российской истории, с 2002 г. — в Институте славяноведения. В 1956–1960 гг. был заместителем главного редактора журнала «История СССР» и на этой должности сделал чрезвычайно много для становления издания. В 1968 г. Шмидт возглавил воссозданную в 1956 г. Тихомировым Археографическую комиссию АН СССР и стал ответственным редактором основанного Тихомировым «Археографического ежегодника» — главного печатного органа в области археографии и специальных исторических дисциплин; учредил ежегодные «Тихомировские чтения» в память учителя, был одним из главных организаторов публикации его научного документального наследия.

Многолетние взаимоуважительные и доверительные отношения Д. С. Лихачева и С. О. Шмидта, несмотря на разницу в возрасте, изначально определялись близостью предмета научно-исследовательских интересов двух ученых: литература, общественная мысль, история, культура российского Средневековья, вопросы текстологии и публикации документальных памятников, «Слово о полку Игореве» и т. д. Для формирования их отношений имело значение и благосклонное внимание В. П. Адриановой-Перетц (близко знакомой и с литературоведческими исследованиями его матери М. Э. Голосовкер) к научной работе молодого Шмидта, и сотрудничество Тихомирова и Лихачева в области археографии.

Широта и твердость взглядов в отстаивании позиции в защите документальных памятников, понимание своей ответственности перед будущим в сохранении традиций культуры, почтительное отношение к учителям, трепетная забота об учениках, врожденная интеллигентность — определяющие черты личности и Лихачева, и Шмидта. Очень важен был их союз для успешной реализации планов деятельности Археографической комиссии. Программный доклад Лихачева 1971 г. на заседании Президиума АН СССР о развитии палеографии и специальных исторических дисциплин позволил не только увеличить штат комиссии, но и утвердить ее положение как научно-проблемного совета, координирующего всю работу в области археографии, архивоведения и специальных исторических дисциплин. По инициативе Шмидта Лихачев стал членом Бюро Археографической комиссии. Сближала их и работа по координации описаний рукописных собраний музеев и библиотек при подготовке «Сводного каталога славяно-русских рукописных книг», участие Шмидта в деятельности Комиссии по описанию рукописей Международного центра информации об источниках Балкан и Средиземноморья (CIBAL — СИБАЛ) при ЮНЕСКО.

Лихачев, как председатель редколлегии академической серии «Литературные памятники», в 1978 г. рекомендовал Шмидта в ее члены. Лихачев также был ответственным редактором его книги «Российское государство в середине XVI столетия: Царский архив и лицевые летописи времени Ивана Грозного» (1984) и выступил автором предисловия к первой библиографии его трудов[817]. Шмидт принимал участие в сборниках статей к 80-летию и 90-летию Лихачева, в работе редколлегии ежегодника «Памятники культуры: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология».

Интересно, что на телезапись Лихачева 12 марта 1986 г. в Концертной студии Останкино (это было время перестройки, когда имя Лихачева как выдающегося ученого и просветителя утвердилось в общественном сознании) Шмидт пригласил членов Кружка источниковедения: студентов и преподавателей МГИАИ. В архиве Шмидта сохранились некоторые подготовительные материалы к этой встрече.

Именно Лихачев был инициатором привлечения Шмидта к работе СФК (в программе «Культура российской провинции», журнале «Наше наследие» и др.). После своего ухода с поста председателя жюри Анциферовской премии, присуждаемой за лучшие научные и популярные исследования по петербурговедению, рекомендовал Шмидта на этот пост.

Шмидт неоднократно выступал в печати о Лихачеве и к юбилейным, и к памятным датам, и когда приходилось защищать доброе имя ученого после кончины, выступал организатором научных заседаний памяти Лихачева[818], был одним из инициаторов присвоения имени Лихачева Российскому научно-исследовательскому институту культурного и природного наследия. Большую часть своих работ Шмидт объединил в книге «Наш великий современник: Статьи об академике Д. С. Лихачеве. 1976–2006» (СПб., 2007), опубликованной Фондом имени Д. С. Лихачева. Он же инициировал в издательстве «Наука» (с которым так тесно связан был Лихачев) к 100-летию ученого переиздания трудов «Человек в культуре Древней Руси», «Текстология: Краткий очерк» и издание под своей редакцией в серии «Литературные памятники» ограниченным тиражом не для продажи «Писем о добром», сопровожденных статьей «„Нравственные вершины“ ученого и писателя»[819].

После ухода в 1999 г. Лихачева из жизни именно Шмидт все более стал восприниматься в сознании многих в какой-то мере и как продолжатель традиций Лихачева — традиций подлинной интеллигентности и просветительства. В 2006 г. он был в числе первых лауреатов Санкт-Петербургской премии имени академика Д. С. Лихачева, присуждаемой за выдающийся вклад в сохранение историко-культурного наследия России. За многолетнюю деятельность на посту редактора «Археографического ежегодника» Шмидт был удостоен Премии имени Д. С. Лихачева журнала «Наше наследие».

Шмидт трепетно сохранял все, что связано с Лихачевым, в своем архиве. Письма, записки, собранные в отдельную папку, лежали в ящике рабочего стола, фотографии Лихачева стояли на книжных полках рядом с книгами, подаренными Лихачевым, там же была собрана и литература о нем. На фотографии 1986 г. работы В. А. Генде-Роте, запечатлевшего Лихачева во время заседания президиума СФК, Лихачев при встрече сделал надпись: «Дорогой друг Сигурд Оттович! Я очень рад, что я (в виде этой фотографии) нахожусь у Вас. Спасибо! Мне это приятно. 11.X.89 Д. Лихачев».

Свой личный архив Шмидт завещал Архиву РАН. Сейчас ведется планомерная работа по научно-техническому описанию документов фонда 2218. К настоящему времени выявлено свыше 80 писем, записок, поздравительных открыток, приглашений Лихачева Шмидту (большинство из них — автографы). В архиве обнаружено и 23 эпистолярии (письма, телеграммы, записки) Шмидта Лихачеву (из-за особенностей почерка он, как правило, предпочитал печатать письма на машинке и имел привычку сохранять наиболее важные в деловом отношении копии и черновики).

Общее число писем Лихачева было явно больше, в переписке встречаются очевидные лакуны, значительно больше и писем Шмидта Лихачеву, которые станут доступны исследователям после завершения описания архива Лихачева в РО ИРЛИ. Можно рассчитывать и на то, что какие-то из эпистолярных источников будут обнаружены и в личном фонде Шмидта в Архиве РАН, работа над описанием которого также продолжается.

Для настоящего сборника отобрано 60 писем Лихачева Шмидту, представляющих наибольший научный и общественный интерес, письма Шмидта частично использованы в примечаниях. Ряд писем Лихачева Шмидту (полностью или в отрывках) уже известен читателям по более ранним публикациям.

1. 31 октября 1953 г.

Большое Вам спасибо, дорогой Сигурд Оттович, за поздравление[820]. Спасибо Вам и за пожелание здоровья: оно мне сейчас очень нужно. Слышал, что Вы хотите заниматься Владимиро-Суздальской Русью. Поддержите книжку Ник. Ник. Воронина[821]. Человек он хороший и, если книга хорошая, — пусть выйдет.

Привет! Д. Лихачев 31.X.53

2. 17 марта 1954 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

Спасибо Вам за приятные вести о книге Н. Н. Воронина. Это его очень ободрит.

Сейчас я ставлю вопрос об организации в Москве группы по изучению др[евне]-р[усской] литературы[822]. Надеюсь, что эта группа при ИМЛИ будет организована.

Привет! Д. Лихачев 17.III.54

3. 1 декабря 1954 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

В декабре с[его] г[ода] должна выйти в свет в Издательстве Ленингр[адского] университета книга Наталии Николаевны Масленниковой (моей ученицы) «Присоединение Пскова к русскому централизованному государству» объемом около 200 страниц с приложением неопубликованной повести о «псковском взятии»[823].

У меня к Вам и вопрос, и просьба: не согласились ли бы Вы дать на эту книгу рецензию в один из исторических журналов (напр[имер], в «Вопросы истории»[824]). Если Вы ответите мне положительно, — я вышлю Вам верстку книги, а впоследствии, конечно, пришлю и книгу.

Н. Н. Масленникова большой патриот своего города и Псков знает исключительно хорошо. Псковские материалы она обследовала во всех хранилищах Ленинграда, Москвы и Пскова. Конечно, при всем том, у нее могут быть и ошибки. Я отнюдь не наталкиваю Вас на рецензию положительную. Важно только, чтобы книга не прошла незамеченной, и чтобы она сама извлекла из нее для себя уроки. Ваш компетентный суд принес бы ей большую пользу.

С искренним приветом!

Д. Лихачев 1.XII.54

Как Вы поживаете? Я же хвораю.

4. 16 декабря 1954 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

В редакцию «Известий ОЛЯ» пишу сейчас относительно Вашей рецензии на «Путешествия»[825]. Пусть Вам закажут.

На книгу Масленниковой очень Вас прошу все же рецензию написать. Это очень, очень нужно. Пожалуйста, напишите мне — как Вы решили и договорились ли в «Вопросах истории».

Наши «Труды» (т. XI) сегодня утверждены Ученым советом, но следующий том (XII) мы будем сдавать весной. Он почти собран. Вашу статью ждем[826]. Печатайте ее только у нас!

Кравченко пойдет в т. XII[827]. Я. С. Лурье сделал по ней ряд замечаний (там необходимы доделки) и отослал ее, вместе с замечаниями, А. А. Зимину (он думал, что руководитель А. А. Зимин, пожалуйста, договоритесь с А[лександром] А[лександровичем]). Статья Левина[828]^,[829] включена, хотя много других статей не нашло места в т. XI (у нас там оказалось 60 п[ечатных] л[истов] вместо 45!)

Работаю, хвораю, хандрю. Будете в Л[енингра]де — непременно заходите. Мне очень хочется познакомиться с Вами поближе.

Ваш Д. Лихачев 16.XII.54

М[ожет] б[ыть], мне все-таки Вам выслать верстку «Присоединения Пскова»?

5. 13 января 1955 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

Задержал ответ на Ваше обстоятельное и очень любезное письмо, так как предполагал Вам одновременно выслать книгу Н. Н. Масленниковой (ее обещали отпечатать до 1 января), но выяснилось, что сотрудник горлита, который ее читал, заболел и в связи с этим задержалось печатание книги. Вышлю Вам завтра или книгу, или верстку, чтобы не задерживать ознакомление с нею.

С. Левину будем иметь в виду.

Ждем Вас в Ленинграде. Я только что вернулся из Москвы, где принимал участие в чествовании В. В. Виноградова[830] и устал страшно.

С искренним приветом Д. Лихачев 13.I.55

6. 20 марта 1955 г.

Дорогой и глубокоуважаемый Сигурд Оттович! С опозданием посылаю Вам книгу Масленниковой. Только сейчас она появилась, но еще не в продаже, а в авторских экземплярах. Посылаю Вам два. М[ожет] б[ыть], сейчас у Вас будет время для рецензии.

Привет! Напишите — понравилась ли книга. Автор хорошо знает Псков — «в лицо». Поэтому в книге использован самый разнообр[азный] материал (как историч[еские] источники берутся памятники архитектуры, живописи, литературы, акты, летописи и т. д.).

Ваш Д. Лихачев 20.III.55

7. 3 июня 1955 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

Вы рецензию мне не посылайте. Вряд ли нужен такой контроль. Посылайте ее прямо члену редколлегии «Вестник[а] Ленинградского университета» декану исторического факультета ЛГУ проф[ессору] Борису Михайловичу Кочакову[831] по адресу: Ленинград, Васильевский остров, Менделеевская линия, Исторический факультет ЛГУ.

Рецензию сопроводите письмом от себя и напомните Б. М. Кочакову, что я с ним говорил относительно нее.

Мне интересно было бы все же узнать, что Сер. Мих. Каштанов пишет в рецензии. Если можно — пришлите дубликат. Я покажу рецензию (если можно) Наталье Николаевне, которой, конечно, ознакомиться с критическими замечаниями было бы очень важно.

Привет!

Желаю Вам от всей души всяческих успехов. Ваши работы мне очень симпатичны.

С самым искренним приветом Д. Лихачев 3.VI.55

8. 5 октября 1955 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Не отвечал Вам, так как не мог добиться Кочакова. Сегодня дозвонился. Ответ его неутешительный: «Вестник ЛГУ» не может будто бы печатать рецензии на издания университета. Заседания редакции еще не было, и поэтому они не отвечают. Рецензия Каштанова очень хорошая. Что же с ней делать? Где можно ее еще напечатать?

Автобиографию и список трудов пришлите непременно. Мы составляем полную картотеку всех, кто занимается древней Русью[832]. Непременно, непременно. Я Вас очень прошу.

Кравченко идет. Его немного сократили.

Примеров живого делопроизводственного языка бесконечно много. Сможет ли В. И. Буганов[833] литературоведчески охарактеризовать свои примеры? Пусть лучше В[иктор] И[ванович] пришлет для XIII тома ТрОДРЛ текст об избрании Б. Годунова[834], если этот текст действительно литературный. Формировать т. XIII будем весной.

Статью с призывом писать и печатать рецензии исследовательского типа, а не те плевки, которые обычно выдаются за рецензии, написать бы надо[835]. Если смогу — напишу. Сейчас мне как-то трудно работать. Много очень всякой муры.

А что, если послать рецензию Каштанова в «Вестник АН СССР» или в «Вестник МГУ»? Может быть, напечатают «Труды Ист[орико]-арх[ивного] ин[ститу]та»?

Яков Соломонович[836] спрашивает: не напишете ли Вы рецензию на «Путешествия русских послов»? Вы ведь когда-то хотели? Рецензию эту можно было бы устроить в «Известия ОЛЯ». Рецензия Александрова[837] в «Вопросах истории»[838] невероятно глупа. Он не понимает, что мы отбирали списки не по признаку их исторической ценности, а по признаку их литературной занимательности. Вся рецензия наполнена аргументацией типа: в огороде бузина, а в Киеве дядька!

С искренним приветом Д. Лихачев 5.X.55

9. 21 октября 1955 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Сегодня получил Ваше письмо и сегодня же говорил с Владимиром Ивановичем Малышевым относительно альманаха «На берегах Великой»[839]. Вл[адимир] Иванович советует Сергею Михайловичу[840] сейчас же послать свою рецензию составителю этого альманаха Михаилу Ивановичу Ульянову[841] по адресу: Псков, Некрасовская, 7. Послать надо сейчас же, так как какой-то номер они уже в скором времени собираются сдавать в набор.

Статью о сказаниях о взятии Астрахани присылайте. Весной мы будем собирать т. XIII ТрОДРЛ. Статья нас очень интересует. Мы открываем в ТрОДРЛ отдел критики и библиографии. В этом отделе будем пытаться возрождать жанр серьезных рецензий. Очень просим Вас присылать материал для этого отдела. Особенно нужны нам рецензии на работы по древнерусской литературе, выходящие за границей.

Трафаретные рецензии, составляющиеся походя за один присест и которые некоторые «авторы» расплевывают во все журналы, ненавижу всей душой. Как только смогу, напишу статью. Нужны будут только примеры рецензий-плевков или фамильярно похлопывающих авторов по плечу. Если Вам встретятся яркие примеры — пришлите о них сведения.

В прошлом году я читал нашим аспирантам лекции на тему о приемах научной полемики. Вот надо бы издать такую брошюрку[842].

Желаю Вам полных успехов во всем. Ваш Д. Лихачев 21.X.55

10. 8 января 1956 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

Очень и очень опечален за Вас скорбным известием. Я тут ни с кем не виделся и потому не знал о постигшем Вас несчастье[843].

Желаю Вам от всего сердца бодрости и душевных сил.

Рец[ензия] Каштанова, к сожалению, напечатана не будет. Я Вам об этом писал: редакция «Вестника ЛГУ» не хочет помещать рецензии на издание ЛГУ. М[ожет] б[ыть], напечатает «Исторический архив»[844] или альманах «На берегах Великой» в Пскове? В последнем случае пусть Каштанов пошлет [ее] В. И. Малышеву.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Д. Лихачев 8.I.56

11. 15 марта 1956 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Сигурд Оттович! Рад был получить Ваше письмо и Ваше согласие участвовать в № ТрОДРЛ в честь Варвары Павловны[845].

О Курбском подумать можно[846]. Начинайте подготовительные операции: пишите о нем и о его рукоп[исном] наследии статьи в ТрОДРЛ.

Пожалуйста, передайте С. А. Левиной просьбу написать рецензию на статейку В. В. Лаптева о Воскресенск[ой] летописи[847], но получить эту рецензию мы должны до 15 IV[848]. Написать ее нужно строго, четко. Мы хотим, чтобы рецензии у нас не были информациями, а исследованиями на ту же тему (как когда-то в «Ж[урнале] М[инистерства] н[ародного] пр[освещения]»[849]).

Привет! Пишите чаще. Ваш Д. Лихачев 15.III.56

12. 10 января 1958 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

По моему совету Ирина Владимировна Лепко (канд[идат] ист[орических] наук, преподаватель) посылает Вам свою работу «Роль прогрессивной русской мысли в пробуждении национального самосознания чуваш»[850]. Я знаю, что Ирина Владимировна очень много работала над своей темой и даже специально изучала чувашский язык. Хотелось бы, чтобы ее труды не пропали даром.

Пожалуйста, напишите мне: сможете ли Вы напечатать ее работу.

Шлю Вам сердечный привет. Ваш Д. Лихачев

13. 29 августа 1959 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

У меня к Вам большая просьба. В Новгороде вышел 9-й выпуск (первый после войны) «Новгородского исторического сборника»[851]. Судьба 10-го выпуска[852] зависит от того — признают ли в прессе необходимость продолжения этого издания. Местное начальство побаивается выпускать эти сборники: как бы чего не вышло. Выпуск сборников, по-моему, дело очень важное, так как это позволило бы в Новгороде возобновить научную жизнь (ведь до войны в Новгороде было даже Отделение Института истории АН СССР[853]). Нельзя ли в «Истории СССР» поместить рецензию на этот 9-й выпуск[854] с небольшим рассуждением на тему о пользе этого издания вообще? Одновременно с этим письмом посылаю Вам бандеролью и самую книжку.

Как Вы живете и над чем работаете?

От души желаю Вам всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев 29.VIII.59

14. 16 июня 1960 г.

Спасибо Вам большое, дорогой Сигурд Оттович, и за книгу[855], и за то, что не забываете меня. Книга очень и очень полезная.

Желаю Вам новых научных успехов.

Искренне Ваш Д. Лихачев 16.VI.60

15. 2 августа 1960 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо Вам большое за предложение откликнуться на брошюру Н. Н. Воронина[856]. Если журнал[857] это устраивает, я бы хотел написать серьезную статью на эту тему[858] (а не заметку — заметок было много, и они мало действенны) размером до 1 п[ечатного] л[иста]. Написать и прислать ее Вам я бы смог только в сентябре, так как все материалы на эту тему у меня в городе (папка газетных вырезок, журнальных оттисков, разные справочные материалы). Пожалуйста, ответьте — устраивает ли это журнал, так как обдумывать статью я начну уже сейчас. У меня есть ряд конкретных предложений, необходимо навести некоторые справки.

Сделайте, пожалуйста, исправления в редакционных и Ваших личных записных и адресных книжках: осенью я переменил квартиру: Ленинград, П–183, Набережная Черной речки […], д[омашний] тел. В–388–90.

С искренним уважением, Ваш Д. Лихачев 2.VIII.60

16. 16 августа 1960 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Постараюсь написать в сентябре статью так, чтобы Вы могли ее напечатать.

Примеры заботы о памятниках культуры будут, будет и связь с современностью.

Сейчас едем с женой в Пушкинские Горы.

Всего Вам хорошего.

Искренне Ваш Д. Лихачев 16.VIII.60

17. 14 октября 1960 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Посылаю Вам отклик на книгу Н. Н. Воронина «Любите и охраняйте…».

Простите, что опоздал.

Большое спасибо за оттиск.

Всего Вам наилучшего.

Ваш Д. Лихачев 14.X.60

18. 12 ноября 1969 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо большое за поздравление[859]. Очень жалею, что не смог приехать в Тбилиси[860]. После почечного воспаления с высоченной t° — слабость, перебои, выпадение пульса. Сегодня едем в Кисловодск.

Ваш Д. Лихачев 12.XI.69

19. 26 мая 1970 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я был в Новосибирске[861]. Обстановка там очень тяжелая. Я предпринял ряд мер, на эффективность которых не очень надеюсь. Написал письмо второму секретарю Обкома по пропаганде Алферову[862]. Написал Марчуку[863]. Делал попытки с ними повидаться, но они все отсутствовали в Новосибирске до конца америк[анской] выставки[864] (чтобы не отвечать).

Сейчас я пишу заметку в «Известия ОЛЯ»[865] о плагиате, в котором замешан один из гонителей[866].

Я думаю, было бы хорошо, чтобы о работе новосибирских археографов была помещена где-нибудь в читающемся органе статья, разъясняющая их успехи. А. М. Панченко пишет по моей просьбе в «Неделю»[867]. Я придумал следующий термин (придумать термин крайне важно): «археографическое открытие Сибири» (смысл: искали только в европейской части СССР, а теперь нашли множество первоклассного значения рукописей в Сибири). «Археографическое открытие Сибири» предвидел М. Н. Тихомиров, пожертвовавший свое собрание в Новосибирск[868]. Эти мысли и этот термин я применял в своих письмах, заявив, что выражение «археографическое открытие Сибири» стало общеупотребительным среди археографов.

Пожалуйста, сообщите мне — куда и о чем будете писать Вы[869]. Нам нужно поддерживать контакт ради спасения археографической работы в Новосибирске (хотя я и продолжаю себя чувствовать обиженным Вами[870], но дело есть дело).

Вторая у меня просьба. Славяно-румынская палеография, успешно развивавшаяся когда-то русскими учеными, сейчас у нас мало известна, и славяно-румынские рукописи плохо изучаются, плохо датируются, плохо описываются. Я помещаю в «ИзвОЛЯ» рецензию на «Славяно-румынскую палеографию» Богдана[871], где излагаю ее выводы. Я очень прошу поместить в «Археографическом ежегоднике» список работ Богдана (известного палеографиста)[872]. Это для всех рукописников очень важно. Просмотрев этот список, Вы сами убедитесь, как он важен для нас. Это нужно и для того, чтобы поддержать друга советской науки Богдана. Осенью он к нам приезжает.

Если термин «археографическое открытие Сибири» станет популярным, это упрочит положение самих «открывателей».

Шлю Вам привет (исподлобья). И наилучшие пожелания (с открытым лицом)!

Д. Лихачев 26.V.70

20. 10 ноября 1970 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Наконец-то я вызволил со своей старой квартиры «Археографический ежегодник». Теперь их у меня два и оба с надписями! Что делать?

Получил и приветствие, посланное мне в июне с[его] г[ода][873]. Каким невежей Вы, вероятно, меня представляли! Простите великодушно.

Пожалуйста, исправьте во всех Ваших адресных книгах: теперь я живу:

Дмитрий Сергеевич ЛИХАЧЕВ

Ленинград К–21

2-й Муринский проспект […]

Послали благодарность за М. А. Робинсона[874] и Чиркова[875] директору Ист[орико]-арх[ивного] ин[ститу]та[876].

Ваш Д. Лихачев 10.XI.70

21. 26 января 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо Вам большое за «Описание рукописей Синодального собрания»[877].

Согласен, что отчет Ю. К. Бегунова плохо написан[878], но больше я не нашел авторов для нового отчета. Боюсь, что о Конраде не сумею написать[879]. Очень трудно.

Увидимся в БАНе?[880]

Ваш Д. Лихачев 26.I.71 г.

22. 25 июня 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Посылаю Вам заметку о Н. И. Конраде — как мы уславливались.

Желаю Вам хорошо отдохнуть летом.

С искренним уважением и приветом.

25. VI.71 Д. Лихачев

23. 7 июля 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Срочно посылаю Вам копию своего письма Мурашову[881]. Основное письмо посылаю А. Н. Робинсону, так как не знаю точного адреса ин[ститу]та.

Пашута[882] «защищает» свои древние позиции[883] и при всем том — он прохвост (как он лебезил передо мною лет 20 назад, когда он только начинал, а у меня были хорошие отношения с Б. Д. Грековым; Боже, как он лебезил вместе со своей женой![884]).

Все это не страшно, отвечу.

К Вам просьба, напишите — когда ждать Курбского[885]. Имейте в виду, что текст должен быть в переводе и в подлиннике, как во всех выпусках нашей серии по др[евней] Руси[886].

Отдыхайте хорошенько.

Искренне Ваш Д. Лихачев

Спасибо за хлопоты о моих «речах» и «словах»[887].

К письму приложена машинописная копия письма Лихачева ректору МГИАИ:

Глубокоуважаемый Сергей Ильич,

я озабочен тем, чтобы в Архиве Академии наук СССР была расширена научная работа по истории филологической науки. Для этой цели я исхлопотал себе в Институт русской литературы АН СССР штатную вакансию одного аспиранта, который по окончании аспирантуры под моим руководством поступит в Ленинградское отделение Архива и будет работать над архивами наших крупнейших русских филологов: Шахматова, Перетца, Никольского и др. На эту вакансию я наметил выпускника Вашего института — Михаила Андреевича Робинсона.

М. А. Робинсон работал как практикант в Л[енинградском] о[тделении] Архива АН СССР над архивом А. А. Шахматова и др., произвел очень хорошее впечатление там, и они (работники Архива, как и директор Архива) согласны принять его к себе на работу по окончании аспирантуры.

Диплом в Вашем институте М. А. Робинсон защитил на «отлично», с той же оценкой сдал и экзамен. С работой М. А. Робинсона над архивом А. А. Шахматова я хорошо знаком. Он с большим успехом сделал доклад на сессии Отделения литературы и языка, Института русского языка и Института русской литературы, посвященной памяти акад[емика] А. А. Шахматова. В своем докладе М. А. Робинсон ввел в научный оборот ряд очень ценных документов, характеризующих общественные и научные позиции А. А. Шахматова. М. А. Робинсон зарекомендовал себя следующими печатными работами:

1. «Документы из архива А. А. Шахматова (А. А. Шахматов и В. В. Виноградов)», — Моск[овский] гос[ударственный] историко-архивный институт. Материалы научной студенческой конференции, вып. 2, М., 1970. [С. 54–59.]

2. «А. А. Шахматов и студенческие волнения в Петербургском университете в 1911 г.» — Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1971, [т. 30,] вып. 2, [с. 151–157].

3. «Обыск в Библиотеке Академии Наук в 1910 г.» (в печати)[888].

Я знаком также с рядом других подготавливаемых М. А. Робинсоном к печати материалов.

Все это позволяет мне считать М. А. Робинсона подающим большие надежды молодым ученым.

К Вам я обращаюсь с просьбой дать М. А. Робинсону рекомендацию в аспирантуру Института русской литературы АН СССР — под мое руководство.

С искренним уважением

(акад[емик] Д. С. Лихачев)

6. VII.71.

24. 7 сентября 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Забыл Вам написать (Вы, вероятно, знаете), что вышла книга: Edward L. Keenan[889] «The Kurbskii — Groznyi. Apocrypha», Harvard University Press, Cambridge, Mass., 1971[890].

В ней «доказывается», что все послания Грозного и Курбского, а также «История о великом князе Московском» — подлог XVII века. Вот еще почему текстологическое исследование (а не поиски лучшего списка) совершенно необходимо (кстати, в книге даны в приложении, написаны Во[891] редкие стеммы и пр. исследовательский материал). Книга делает большой шум.

Кстати, у нас ходит слух, что Уваров[892] нашел список «Истории» XVI века. Правда ли это?

С приветом, Ваш Д. Лихачев 7.IX.71

25. 8 сентября 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Я рад, что у М. А. Робинсона все благополучно с документами; думаю, что все будет хорошо и с экзаменами[893].

«Шефом» издания Курбского я быть не собираюсь. Вы им были и будете[894]. Но как у члена редколлегии у меня есть только одно замечание: все древнерусские памятники в нашей серии издаются в древнерусском тексте, — некоторые с добавлением перевода. Текстологическое исследование всех списков обязательно. Насколько я могу судить по Казанск[ой] истории и по изданию посланий Грозного, Кунцевич[895] очень плохой текстолог. Может быть, конечно, Кунцевич напал на хороший список, но: 1) это надо проверить текстологическим исследованием всех списков, разбив их на редакции, группы, установив историю текста; 2) если в результате установления истории текста список Кунцевича и окажется лучшим, то надо этот список издавать по рукописи, дав главнейшие разночтения в приложении.

Одним словом, издание должно быть текстологически подготовлено.

Не верю, чтобы ученик А. Н. Робинсона Уваров мог хорошо изучить историю текста. Он текстологией внимательно не занимался. Занимался ли ею Ю. Рыбаков[896]^,[897] — не знаю. Может быть, они оба работают с неправильными установками? Что значит, что они не «обнаружили лучших списков»? Разве текстолог ищет лучшие списки? Он должен установить взаимоотношение списков, историю текста и, исходя из этого, уже выбирать список для издания. Что-то у них с текстологией не так!

Надо найти настоящего текстолога и ему поручить издание текста. А потом уж после установления текста сделать перевод.

Простите, что я обо всем этом пишу; но в нашей серии все издания были сделаны на достаточно высоком уровне. И даже если это издание будет для широкого читателя, оно все равно должно отвечать современным научным требованиям.

Как Вы отдохнули летом? Мы были все время на даче, и у меня было много работы. В отпуск поедем в Кисловодск. Это будет в декабре.

Корректуры сейчас отсылаю.

Искренне Ваш Д. Лихачев

26. 18 ноября 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Меня просил Евг[ений] Филиппович Трущенко[898] (ученый секретарь ОЛЯ) сделать доклад с предложениями по поводу моего доклада в Президиуме[899].

Я отказался (зачем повторять) и написал Мих[аилу] Борис[овичу] Храпченко[900] и Евг[ению] Филипп[овичу] Трущенко, что Вы зайдете к ним на Волхонку[901] и согласуете с ними текст постановления.

Я написал, что образование группы по описанию рукописей[902] и по экспед[иционной] работе за рукописями не увеличит издательских претензий сектора (ОЛЯ этого опасается). Пожалуйста, повторите это. Речь идет о работах пока внутреннего порядка (описание, продолжение Толковой картотеки и экспедиционные сборы рукописей).

Пожалуйста, очень прошу Вас, согласуйте все и с нашим отделением. Я не могу пока поехать (скажите им), так как опасаюсь возобновления почечных колик (прохождение камней в почках).

Не сомневаюсь, что Вы очаруете Мих[аила] Бор[исовича] и Евг[ения] Филипповича.

Заранее Вам благодарен.

Ваш Д. Лихачев

27. 22 ноября 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я приеду в Москву во вторник утром 30 ноября.

В 11 часов утра я должен быть в ОЛЯ у М. Б. Храпченко с А. М. Самсоновым[903] говорить об Ознобишине[904]. М[ожет] б[ыть], Вы могли бы тоже приехать в ОЛЯ к 11 часам, чтобы согласовать решение? Я предупредил Трущенко и Храпченко, что решения будете согласовывать с ними Вы (они хотели ставить мой доклад о решениях в ОЛЯ, но тогда надо бы совместно с О[тделением] и[стории], но это сложно и не необходимо).

Очень прошу Вас также помочь Мише Робинсону в формулировке темы диссертации[905] и в составлении плана. Я ведь не архивист и не археограф. Он будет в Москве.

С приветом,

всегда Ваш Д. Лихачев

28. 6 декабря 1971 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Прежде всего и еще раз — спасибо за книгу Андреева![906]

И другая просьба! У меня не осталось копии статьи о Н. И. Конраде. Нельзя ли было бы попросить Вас дать распоряжение Вашим помощникам перепечатать текст этой статьи на машинке, сделать примечание, что текст этот печатается в Археографическом ежегоднике за 1972 г., и отослать два экз[емпляра] Николаю Ивановичу Балашову[907] (Вы с ним познакомились у меня). Его адрес (дом[ашний]): Москва Г–117, Плющиха […][908].

Это для включения в брошюрку с планом изданий «Лит[ературных] памятников»[909].

Буду Вам очень и очень благодарен.

Ваш Д. Лихачев

29. 3 января 1972 г.

Спасибо большое Вам, Сигурд Оттович, за поздравление и за приятные известия.

Если пришлете мне копию моего письма М. Н. Тихомирову[910] — буду Вам очень благодарен.

Пашуте надо будет непременно ответить[911]. Вам не надо наживать себе врага в этом «футболисте». Я могу взять это на себя. По Шахм[атову] материал я найду, но мне нужны какие-то марксистские материалы (воспоминания и пр.), чтобы утвердить не просто так, а с марксистских позиций. Если что-либо придет Вам в голову — сообщите.

Уо — молодец. Жаль только, что он связан с Кинаном. Как он только не понимает его убожества.

Не знаете ли Вы дом[ашний] адрес В. М. Хвостова?[912]

11. I будем в Ленинграде[913].

Привет от Зинаиды Александровны.

Искренне Ваш Д. Лихачев

Здесь, увы, холодно и снег, мешающий гулять.

30. 8 января 1974 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я просмотрел материал т. II «П[амятников] к[ультуры]: Н[овых] о[ткрытий]»[914]. Том получается интересный, но однообразный. Нет ни одной, в частности, археографической статьи, Вами представленной.

Очень прошу Вас принять экстренные меры, чтобы этот отдел имел право на существование и не за счет переноса из других отделов.

Л. А. Дмитриев редактирует и собирает наши ТрОДРЛ, но находит статьи и для хорошего раздела по др[евне]-русской литературе и для «П[амятников] к[ультуры]: Н[овых] о[ткрытий]».

Я уверен, что если Вы выделите энергичного сотрудника по сбору статей для «П[амятников] к[ультуры]: Н[овых] о[ткрытий]», — он найдет и для «Археогр[афического] ежегодника», и для «П[амятников] к[ультуры]: Н[овых] о[ткрытий]».

У нас беда: по музыке Ю. Келдыш[915] не собирает статьи, по археографии тоже провал, по Новому времени провал по всем линиям.

Об этом придется иметь серьезный разговор на очередном собрании редакции в середине февраля.

Не сердитесь.

Искренне Ваш Д. Лихачев

15 I 74 уезжаем в Кисловодск числа до 12 II.

31. 21 февраля 1974 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

Меня очень беспокоит положение в Пскове. Директор Древлехранилища при Псковском музее Л. А. Творогов, где хранятся сотни ценнейших рукописей, ушел на пенсию. Вы знаете, что он в последние годы страдал сильным склерозом, поэтому не составил даже охранных описей и не подготовил себе смену. В Пскове необходим специалист-археограф. Я очень прошу Вас исхлопотать ставку в аспирантуру по археографии для меня. У меня есть прекрасный кандидат в аспирантуру — работник Псковского музея Александр Михайлович Тур[916]. Он поступал в прошлом году, но не смог сдать экзамен по иностранному языку. Сейчас он подготовился (у него жена — преподаватель английского языка) и готов сдавать все экзамены снова. Он уже работал в Древлехранилище Пушкинского Дома у Вл[адимира] Ив[ановича] Малышева, и мы знаем, что аспирантура будет для него полезной, а для рукописей Пскова спасительной.

Аспирантура должна быть очной (нельзя заочно обучать палеографии, текстологии, описанию рукописей и пр.), она может быть целевой или обычной.

С уважением,

акад[емик] Д. С. Лихачев

32. 22 июня 1974 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Большое Вам спасибо за Ежегодник[917].

Я пропустил в корректуре: надо было бы сделать примечание, что это стенограмма выступления[918]. Для устного выступления многое там годится, но в форме статьи странно.

В целом содержание Ежегодника очень интересное.

Как Вы проводите лето?

Зинаида Александровна и Вера Вам кланяются.

Ваш Д. Лихачев

33. 14 марта 1975 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо Вам за «Южноуральский сборник»[919]. Это большое достижение Археографической комиссии. Очень беспокоюсь за Новосибирск. Там совсем не понимают — какой крупный ученый Ник. Ник. Покровский[920]. Не сделать ли в Новосибирске какую-либо конференцию? Я бы туда поехал со спец[иальной] целью поддержать новосибирцев. Дело может кончиться тем, что археографы уедут оттуда. На книгу[921] Н[иколая] Н[иколаевича] нужно побольше откликов. Не выдвинуть ли ее на к[акую]-л[ибо] премию? через Археогр[афическую] комиссию. Наш Сектор поддержит.

Внесем перелом в это дело?

Всегда Ваш Д. Лихачев

Что можно сделать для А. Х. Горф[ункеля]?[922]

14. III.75

34. 24 апреля 1975 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Поздравляю Вас с 1 мая и праздником победы.

Статья М. В. Фехнер[923] очень интересна по теме. Ждем! Пусть отдает Т. Б. Князевской[924].

Мы едем с Зин[аидой] Ал[ександровной] на несколько дней в Будапешт[925]. В Л[енингра]д вернемся 11 V.

Всего Вам самого лучшего.

Ваш Д. Лихачев

24. IV.75

35. 12 ноября 1975 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

После пережитого нападения на меня на лестнице нашего дома[926] я вполне физически оправился, но чувствую потребность отдохнуть. 17 ноября мы с Зин[аидой] Ал[ександровной] летим в Кисловодск (на всякий случай: Санаторий им. Орджоникидзе, корпус 3).

Посылаю Вам статью, которую я написал для «Вестника АН СССР» и которая будет опубликована в середине (как мне сказали) 1976 года[927]. Я очень прошу Вас посмотреть ее. Время есть: я могу внести исправления и дополнения, если Вы сочтете нужным.

Но главное не в этом. Обратите внимание на отчеркнутое мною на стр. 10–12. Вот по этому поводу нам надо встретиться и поговорить: как выработать единые правила полного описания рукописей[928]. Мы нашим отделом Вашей Археографической комиссии (наша группа[929] входит, я надеюсь, в Вашу) можем в 1976 г. на основании уже имеющегося нашего опыта создать проект единых правил. Но надо, чтобы было несколько проектов, а после, обсудив все проекты на совещании с участием, разумеется, всех рукописников (БАН, ГПБ, ГБЛ, ГИМ и др.) и электронщиков, выработать окончательные правила и их утвердить.

Если Вы согласны, мы запланируем на [19]76 г. работу для нашей группы.

Сердечный привет

Ваш Д. Лихачев 12.XI.75

36. 23 декабря 1975 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

От всей души желаю Вам не хворать и не принимать близко к сердцу наскоки Носова[930]. Ведь в конце концов горячая защита С. Н. Валка хорошо характеризует Носова, хотя он и бросился защищать его не в ту сторону. Мы обещали, например, С. Н. Валку напечатать его ответ по поводу Татищева[931] приятелю Кузьмина[932] (забыл его фамилию)[933], а Носов забыл и до сих пор не дал текста этой статьи. Бывает же такое. Добавления в свою статью в «Вестнике» дам по Вашему совету. Но вот не согласен с кратким каталогом южнославянских рукописей[934].

Идею полного описания древнеславянских рукописей с целью создания обширных фототек в Софии и Белграде я выдвигал еще 10 лет назад[935]. Об этом я писал подробные проекты покойному Суреп-Паничу[936] (б[ывшему] директором Белградской народной библиотеки) и П. Н. Динекову[937]. В осуществлении этого проекта к нам была прислана на полтора года в Л[енингра]д Климентина Иванова[938], которая и описала болгарские памятники в Погодинском собрании[939]. Кстати, мне писали Динеков, Жечев[940] (директор Института болгарской литературы Б[олгарской] АН), что Клим[ентина] снова в Софии (она оттуда была временно удалена, так как ее муж, сумасшедший прохвост, непрерывно звонил ей по телефону и чем-то угрожал болгарским людям) и работает в Институте болгарской литературы Б[олгарской] АН[941]. Главная сейчас ее задача — издание ее Погодинского описания. Для нее была спец[иально] выделена ставка по распоряжению Президента Б[олгарской] АН — Балевского[942].

Почему необходимо полное описание (постатейное), а не краткое? Вы знаете, что я вообще против путеводителей и кратких описаний. Считаю, что материал в них не выявляется, а погребается; я об этом писал подробно. Но особенно недопустима краткость с балканскими рукописями, где идет страшная война за каждую рукопись (не только по македонскому вопросу)[943]. Вы знаете, что после того, как от нас уехала Климентина, сразу приехали две малоопытные сербки, которые стали пересматривать Климентинины рукописи и беспорядочно и тенденциозно составлять списки «македонских рукописей». Из этого ничего серьезного выйти не могло, так как Климентина обладала серьезными знаниями, в частности лингвистическими, а югославки никакими знаниями, кроме македонского шовинизма, вооружены не были.

Что такое «болгарская рукопись»? По языку, по содержанию памятников? А если рукопись состоит из болгарских памятников, а переписана была в России и русским? А если болгарский переписчик работал в России? А если одни статьи в ней болгарские, а другие сербские? А если рукопись (наиболее частый случай) прошла тройную переписку в разных странах и пестра по составу своих статей? и т. д. От всего этого может спасти только подробное языковое и источниковедческое описание и при этом постатейное. Не важно даже, как ответить на вопрос о национальности рукописи в целом, а важно описать квалифицированно и подробно все языковые формы, все статьи и их происхождение. Только глубокое научное изучение избавит описания рукописей от шовинистической тенденциозности. Шовинизм всегда действует кавалерийскими наскоками.

Кроме всего прочего, я стремлюсь из своих сотрудников создать знатоков рукописного материала (тогда и в экспедиционной работе они будут участвовать хорошо), а не верхоглядов, которых сейчас в рукописных отделениях развелось достаточно много. На меня очень сердятся за мою точку зрения различные составители «путеводителей», но что поделаешь.

Наша группа создала сейчас постатейное описание Ефросиновских сборников. Около 40 (чуть меньше) п[ечатных] л[истов]. Но где и как издать — вот вопрос. Издать же важно, чтобы возродить культуру изучения рукописей. Я очень прошу Вас посодействовать в этом вопросе[944].

Написал Жечеву, чтобы нам прислали для продолжения работы Климентины — Светлину Николову[945]. У Светлины нет общей интеллигентности Климентины, но она дико работоспособная (как типичная болгарская женщина) и прекрасно знает весь репертуар древней болгарской книжности. Постатейное описание рукописей создает знатоков репертуара рукописей, но и само требует знаний, которых у нас (русских) здесь не хватает. У Светлины оно есть. Русские не могут так описать болгарские рукописи или «балканские миксы» (только что придумал это нелепое слово). Каталоги рукописей могут составляться только для древнейшего периода, в котором преобладают устойчивые типы книг богослужебных. Но начиная с XIV века открывается эпоха сборных рукописей индивидуального, неустойчивого состава, и тут простая каталогизация (краткая или некраткая) ничего не даст.

Теперь об электронной памяти. Чтобы электронные машины смогли давать интересные данные, подсчеты и пр., нужны постатейные и очень детальные описания, выполненные по одному типу. Надо собрать сессию с докладами электронщиков. Это можно сделать не в Л[енингра]де, а в Москве. Я очень прошу собрать такую сессию Археографической комиссии[946]. Мы в Л[енингра]де лишь группа, и нам здесь некого привлечь из электронщиков. Работа по унификации всех описаний, ведущихся в СССР по совершенно разным схемам, выработанным каждым рукописным хранилищем для себя, должна возглавляться всесоюзной Археографической комиссией. После того, как первая сессия пройдет и будет достигнуто взаимопонимание между различными «рукописниками» и электронщиками в пределах СССР, Археографическая комиссия должна собрать международное совещание с участием рукописников Болгарии, Югославии и Румынии.

Следует при этом учесть опыт с составлением всемирного «каталога» (полного в этом случае постатейного описания) рукописей, которое возглавляется США[947] и где сведения даются по схемам, согласованным с электронщиками.

На этом я заканчиваю письмо. Пожалуйста, не хворайте. Старайтесь даже в грубости Носова увидеть и что-то хорошее. Не обижайтесь. Он ведь в конце концов все это сделал в лучших побуждениях. А уж если нервы у него не в порядке, то и совсем его надо простить. Желаю Вам от души всего самого хорошего в Новом году.

К моим поздравлениям присоединяются Вера и Зин[аида] Александр[овна]. Искренне Вас любящий Д. Лихачев

23. XII.75

Я в свое время тоже был обижен, что в книге Тихомирова была воспроизведена рецензия на меня Тихомирова с его ошибками, которые я опроверг (напр[имер], я говорил о князе Владимире, а Тихомиров решил, что о городе Владимире, и пр.)[948].

У Тихомирова очень много в его работах невнимательности и простых ошибок, а уж его изданиям текстов (ПСРЛ, т. XX)[949] просто нельзя верить!

37. 3 декабря 1976 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я Вам чрезвычайно благодарен за статью в «Комсомольской правде»[950]. Естественно, что «краски сгущены», но в целом Вы ухватили именно то, к чему я бы сам стремился. Кроме того, статья очень необходима: не столько даже лично для меня (и для меня, разумеется, хорошо), сколько для Сектора и нашей с Вами археографической группы. Ведь страдают всегда не паны, а «хлопци».

От всей души желаю Вам удачи!

Мы здесь лечимся[951], и я имею возможность работать (привез машинку, материалы и книги).

Зин[аида] Алекс[андровна] Вам кланяется.

Всегда Ваш Д. Лихачев 3.XII.76

38. 27 октября 1977 г.

Дорогой Сигурд Оттович,

только что купил и прочел «Археографический ежегодник» с Вашей статьей обо мне[952]. Большое сердечное спасибо Вам за эту статью. Статья, конечно, как и следует при юбилеях, чуть преувеличивает мои заслуги, но она очень верно преувеличивает их в том самом направлении, которое мне бы хотелось придать своей деятельности. Верны направления и мои устремления — точно схвачены. И это все очень и очень мне приятно.

Приятно и то, что я в одном номере с С. Н. Валком[953], которого искренне люблю от всего сердца.

Будьте здоровы и счастливы.

Всегда Ваш Д. Лихачев 27.X.77

39. 9 февраля 1977 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я направил в РиСО, его председателю — акад[емику] П. Н. Федосееву[954] через Е. С. Лихтенштейна[955], включить в число изданий на 1978 г. (в план выпуска) под грифами Археографической комиссии АН СССР и Археографическ[ой] группы при Л[енинградском] О[тделении] Архива АН СССР ротапринтного издания «Описание сборников писца Ефросина в ГПБ»[956], 15 авт[орских] листов, тиражом 800 экз[емпляров].

Пожалуйста, поговорите с Е. С. Лихтенштейном об этом издании. Сейчас мы готовим рукопись для ротапринта (перепечатываем в рамочку, уточняем некоторые издательские правила — расстановка знаков препинания в элементах описания и пр.). Осенью рукопись для ротапринтного издания будет готова. С нашей стороны (а м[ожет] б[ыть], и с Вашей Вы сочтете достаточным) отв[етственным] редактором будет аккуратнейшая Р. П. Дмитриева. Но, м[ожет] б[ыть], для солидности внести и Вас?

Увидимся на общем собрании?

Искренне Ваш Д. Лихачев

Извините за опечатки!

40. 23 мая 1979 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

История с «работой» Копреевой[957] такова.

За описание Погодинского собрания брались многие, начинали и бросали. Т. Копреева стала продолжать работу других. Тянулось это не один десяток лет. Описывала она беспорядочно и только выборочно, — что легко определить. Когда выяснилось, что работа Копреевой не годится, поднялись скандалы, комиссии, обследования и т. д., и т. п.

В конце концов Копрееву отстранили. Овечка Н. А. Дворецкая[958] вынуждена была приступить к описанию Погодинских рукописей с самого начала, собрав группу сотрудников. Консультантом пригласили О. В. Творогова[959] на обществ[енных] началах. С ним была установлена система, выработаны правила, и все началось полностью заново. В труху Копреевой и не заглядывают. Вот все, что я знаю. Но Копреева без конца скандалит, жалуется, кляузничает. О. В. Творогов твердо все это выдерживает, так как описывать все же надо. Вот и все, что я знаю.

Были мы сектором во Владимире, посетили могилу милого Н. Н. Воронина[960].

Зин[аида] Алекс[андровна] и Вера Вам кланяются. Искренне Ваш Д. Лихачев

Как быть с ее письмом? Я его спрячу и показывать никому не буду.

41. 30 июля 1979 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Спасибо за письмо, за отклик на «Лит[ературную] газету»[961]. Мое выступление я забыл. Если бы была стенограмма, я, м[ожет] б[ыть], и смог бы превратить выступление в статью (с оговоркой, что это речь), но у кого м[ожет] б[ыть] стенограмма?[962]

Были в Пушкинских Горах. Было очень хорошо. Сейчас будем жить в Комарове[963]. А где будете отдыхать Вы?

Искренне Ваш Д. Лихачев

42. 8 февраля 1980 г.

Спасибо Вам большое, дорогой Сигурд Оттович (Вам и Вашим соработникам), за сборник М. Н. Тихомирова[964]. Прекрасно издан. Жаль, что на всех фотографиях он сердитый (надо было ему больше сниматься). А в Новгороде по Ильменю мы вместе с ним ездили […].

Привет Вам от Зин[аиды] Алекс[андровны].

Д. Лихачев 8.II.80

43. 30 июля 1981 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Очень Вам рекомендую Владимира Сергеевича Астраханского[965]. Он многое сделал по Татищеву — особенно по выявлению его библиотеки[966].

Очень прошу Вас его поддержать.

Для поставленной им себе задачи важно было бы ему выступить по телевидению (телевидение помогает в розысках такого рода). Если бы Вы его рекомендовали на экране, было бы прекрасно. Я сам не могу — болит глаз (был микроспазм), и юпитеры мне противопоказаны.

Жду от Вас известий.

30. VII.81

Искренне Ваш Д. Лихачев

44. 28 декабря 1981 г.

Сердечно поздравляем дорогого, милого Сигурда Оттовича с Новым Годом. От души желаем ему здоровья и полного успеха в том, что нужно не только ему, но и всей советской археографии.

Искренне Ваши З. [и] Д. Лихачевы 28.XII.81

45. 1981 или 1982 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Пришлите, пожалуйста, мне из библиотеки «Узкого» справку.

В № «The Connoisseur»[967] за 1980 г. должна быть статья о костюмах XVIII века в «турецком стиле».

Как ее название, кто автор и в каком номере?[968]

Буду Вам чрезвычайно благодарен.

Ваш Д. Лихачев

46. 8 апреля 1982 г.

Дорогой, милый Сигурд Оттович! От всего сердца благодарю Вас за заседание памяти — Вас и Ваших сотрудников[969]. Цветы прекрасно перенесли дорогу и сейчас стоят под ее портретом. Вы очень хорошо сказали Ваше заключительное слово.

Как хорошо, что собрались только друзья, хорошие друзья Веры. Магнитофонная запись вышла прекрасно.

Зин[аида] Алекс[андровна], Зиночка, Юра[970] — от всей души Вас благодарят.

Всегда, искренне Ваш

Д. Лихачев

PS. Перевод «Сказания» Курбского, к сожалению, заказан лингвисту Алексееву[971] и наполовину уже сделан.

Но надо издать Курбского (м[ожет] б[ыть], вместе с его нек[оторыми] другими сочин[ениями] в Лит[ературных] памятниках).

8. IV.82

47. Не ранее 1 — не позднее 5 декабря 1982 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Посылаю Вам две странички. К сожалению, основное положение (даже!) осталось не развернутым[972].

А. А. Чурилов[973]^,[974] — хороший исследователь, но нынешняя манера строить гипотезы меня очень раздражает. Зачем было восстанавливать биографию Григория Философа[975] из совершенных предположений? Пусть бы исследовал надпись о Григории — показал бы фотографию, данные исследования чернил и пр. Мы в секторе не любим «предположителей». Его никто не предупредил. А А. А. Чурилова как исследователя рукописей мы ценим. Пусть он не обижается. Идя к нам с докладом — нужно знать, куда идешь[976].

На общее собрание[977] не приеду. Я продолжаю быть в очень пониженном состоянии духа, и, очевидно, с этим связно усиление болей в пояснице.

Зин[аида] Ал[ександровна] Вам кланяется. Буду рад Вас увидеть у нас в Л[енингра]де.

Боюсь за М. Д. Каг[ан][978], но это между нами. Надеюсь ее отстоять. В Л[енингра]де сокращение ударяет по самым ценным работникам.

Ваш Д. Лихачев

48. 3 февраля 1983 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо Вам огромное за список работ [19]77–[19]81[979]. Эти статьи так разбросаны, что потом и не соберешь. А кое-что в них характеризует ситуацию и будет интересно будущим историкам культуры.

Получили ли Вы «Поэзию садов» (послал Вам дней пять назад)[980]. Тираж маленький[981], и вокруг книги ажиотаж: может пропасть на почте в Л[енингра]де.

Шлю Вам сердечные приветы и благодарности от Зинаиды Александровны. Мы в Узкое не приедем: нельзя отставить Зиночку: ей без нас тоскливо.

Крепко Вас обнимаю.

Ваш всегда Д. Лихачев 3.II.83

49. 9 мая 1984 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо Вам большое за «Дьяков и подьячих»![982]

Как Ваше здоровье?

У меня что-то сдают глаза (дистрофия сетчатки). Хотели лечить лазером, но, к счастью, хирург отказался.

Лечитесь!

Искренне Ваш Д. Лихачев

Привет от моих.

9. V.84

50. 13 июня 1984 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Одновременно с этим письмом[983] отправляю письмо в «Новый мир»[984].

В августе буду в Москве показываться врачам-глазникам. Но… диагноз несомненный и возврата нет. Можно, я думаю, только тормозить процесс.

Зинаида Александровна Вам кланяется.

Зина на практике в Пушк[инских] Горах.

Всегда Ваш Д. Лихачев

51. 4 октября 1985 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Обнаружил, что у меня нет под рукой дом[ашнего] адреса Сарры Владимировны[985]. Поэтому посылаю все экземпляры краткого отзыва Вам. Извините за беглость отзыва: завален сверх головы работой, что отчасти хорошо (отвлекает). Письмо нам о Клоссе[986] напишите: в отдельном издании словаря исправим[987].

Будьте здоровы.

Искренне Ваш Д. Лихачев 4.X.85

Список работ[988] оставляю[989] на всякий случай.

52. 29 мая 1986 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я сейчас только узнал, что Ольга Александровна Князевская подлежит сокращению. Я говорил месяца два назад с Д. Ф. Марковым[990], и он решительно утверждал, что такой исключительно знающий и хорошо работающий специалист никак не подпадет под сокращение. К Вам же я обращаюсь еще и по человеческим причинам — Вы знаете ее судьбу. У нее нет ничего, кроме работы, — работы любимой и потому очаровывающей всех окружающих. Я знаю, как к ней относятся болгарские ученые, как [к] ней относятся в издательствах и все «рукописники». Ее отправка на пенсию будет большим общественным скандалом, а если выяснится, что это сделал и не Д. Ф. Марков, то ужас падет на Вас. Простите, дорогой Сигурд Оттович; я понимаю, что Вам трудно, что трудно будет молодым, но молодые приспособятся — на то они и молодые. Здесь же пахнет человеческим жертвоприношением. Я боюсь писать Вам — на что я решусь, если милая Ольга Александровна переживет еще одно горе, еще одну трагедию[991]. Надо требовать у Дм[итрия] Федоровича, чтобы он пожертвовал другими. Не верю, никогда не поверю, что Ольга Александровна менее нужна для дела, менее других переживет отказ ей в продолжении жизни.

Искренне Вас любящий

Д. Лихачев 29.V.86

53. 11 апреля 1988 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я только что вернулся из Финляндии[992]. Ездить стало трудно — устаю: ведь на меня прямо охота, и ни минуты нет свободной. Посылаю Вам сведения, полученные мною по телефону.

Четинкитес[993] — очень плохо себя чувствует (стар). Он может помочь получить архив Л. П. Карсавина[994] у его родных в Каунасе и Вильнюсе. Это надо сделать быстро, и послать в Каунас человека, знающего значение Карсавина и имеющего представление о Коршах[995].

В Каунасе живут родственники Коршей:

Мария Валентиновна Четинкитес,

Мария Федоровна Корш[996].

Друзья Коршей — Вал[ентина] Фед[оровича], Евген[ия Федоровича]… и др. (плохо слышал).

Сохранилась переписка Корша с Менделеевым[997] и Шахматовым.

По телефону было говорить очень трудно. Поэтому в моем офиц[иальном] письме и в этом могут быть неточности.

Сердечный Вам привет — Д. Лихачев 11.IV.88

54. 4 марта 1989 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Вы спрашивали меня о Михаиле Ивановиче Хачатурове[1001]. У меня сохранились неясные воспоминания о нем. Он часто заходил к нам в Криминологический кабинет[1002]. Это было место (точнее, большая комната), в которой я побывал еще раз летом 1988 г. Здесь собиралась вся соловецкая «элита» из интеллигенции. В ротах (общежитиях) посещать друг друга было запрещено, а в здании Управления УСЛОН на пристани, где наш Кримкаб помещался на третьем этаже, собираться и разговаривать можно было с утра и до вечера — тем, конечно, которым было разрешено выходить за пределы кремля (т. е. за монастырские стены). Эта обстановка в Кримкабе делала его чрезвычайно привлекательным для интеллигенции. В печатных воспоминаниях Н. П. Анциферова говорится, что он в Кеми мечтал попасть на Соловки и работать в Криминологическом кабинете[1003]. Обстановка своеобразной «гостиной» создавалась такими великолепными говорунами, как А. А. Мейер[1004], А. Н. Колосов[1005] (зав. Кримкабом), Ю. Н. Данзас[1006], А. П. Сухов[1007] (профессор психологии) и мн[огие] др[угие].

М. И. Хачатуров жил в каком-то сарайчике вне кремля. Один! Это было высшее, чего можно было добиться на Соловках. Снаружи его «шалманчик» был задекорирован досками, дровами, рухлядью, а внутри было даже уютно. В Кримкаб он входил стремительной походкой, худой, всегда веселый, всегда с какими-нибудь новостями, анекдотами, шутками. Входил слегка наклонившись вперед (он жаловался на какую-то болезнь в пояснице). Расскажет, посмеется вместе с нами и также стремительно уходил. Как-то так появлялся он всегда, когда нам было особенно тяжело и тоскливо.

По отцу он был армянин, по матери русский (что-то помнится, что мать его была казачкой — [с] Дона или с Кубани, но, может быть, я ошибаюсь). Работал он на блатном месте, связанном с магазином. Любил помогать. Достать что-нибудь для кого-нибудь было для него удовольствием. Когда он освободился (или уехал на материк), сразу стало как-то скучнее.

Но «свято место пусто не бывает». На месте (духовном месте) М. И. Хачатурова появился у нас в Кримкабе Гаврила Осипович Гордон[1008], с дочерью[1009] которого я встретился в Узком (она приехала ко мне). Г[аврила] О[сипович] был несколько иного склада человек (13 языков, невероятная память, член ГУСа[1010] и пр. — о нем в другом месте), но такой же неунывающий и вечно попадавшийся на остротах и шутках (громко шутил в строю, вызывал ненависть начальников).

Вот и все.

Ваш Д. Лихачев

55. 30 марта 1995 г.

Дорогой Сигурд Оттович! Вчера получил «Ар[хеографический] ежег[одник] за 1992 г.»[1011]. Сразу принялся читать статью об Николае Михайловиче[1012]. Прочел с огромным интересом. Еще не было у нас такой превосходной синтетической его характеристики[1013]. Из отрывков знаний о нем (тό издал, тό открыл, такого-то мнения придерживался) ничего определенного представить себе не мог, тем более что все время вбивалось в сознание — «любитель», «непрофессионал» и пр. Статья Ваша дает наконец-то общую оценку ему не только как историку, но и как человеку. Очень тронула и газета «На Арбате»[1014]. В Петербурге любят Невский, гордятся им, но без той нежности, которую всегда ощущаешь у москвичей по отношению к Арбату. Невский проспект слишком официален[1015].

Будьте здоровы и счастливы.

Прилагаю поздравления Вам и Вашей молодежи[1016].

Любящий Вас Д. Лихачев 30.III.95

56. 14 июля 1995 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Спасибо за письмо, за «Ключевского»[1017].

Мы покидаем санаторий[1018] и будем жить в Комарове с 17 июля. Составил здесь черновик Декларации прав культуры[1019]. Числа 18 июля ко мне в Комарово приедет француз юрист[1020], чтобы посмотреть черновики и «понять, что такое „права культуры“». Декларацией, кажется, заинтересовались, и меня с ней торопят. Черновик занимает около 7 странниц рукописного текста, но фактический объем его должен быть больше — до 10–12 страниц.

Мы чувствуем себя лучше.

Фонд Пушкина[1021] торговал медалями в Лондоне (ездил от нас Н. Н. Скатов[1022]). Челышев[1023] чрезвычайно возмущен. Я написал ему письмо, что к этой организации я не имею отношения. «Почетный председатель» — это ничто, а я к тому же сейчас отказываюсь от этого титула.

У принца Чарльза[1024] было очень интересно. Он подарил большую книгу о своих садах и хозяйстве[1025]. Мы были у него на западе Англии в Хайгроувзе[1026]. Осмотрели с ним его хозяйство, которое он стремится сделать абсолютно чистым (без удобрений, без всякой химии).

Чарльз заинтересован в средних и малых городах, издает на эту тему журнал[1027] (но его взял сотрудник посольства, и мне было неудобно спрашивать его назад). Чарльз просит написать в него статью о Петербурге, но я даже названия не знаю журнала. Чарльз собирается посетить Болдино, а также Нижний и Ярославль. Он слывет в Англии «русофилом». Внешне он произвел очень приятное впечатление скромного и культурного человека.

Зинаида Александровна Вам кланяется.

Любящий Вас Д. Лихачев 14.VII.95

В «Лит[ературную] газету» не знаю еще, как написать. Не хочется скандала.

57. 20 июня 1997 г.

Дорогой, милый Сигурд Оттович!

Я перед Вами чрезвычайно виноват. Всё собирался написать статью в Ваш сборник[1028], но ничего не выходило. Очевидно, это от старости. Не могу заниматься наукой и писать научные статьи. Ничего не выходит. Просто ужас какой-то! А уж Вам-то я обязан, как никому другому…

Придумал я такой выход: посвятить Вам очередное издание «Писем о добром» и дать предисловие не о профессии, а о призвании и значении Учителя. Под Учителем разумею Вас! Но я не знаю — где идет издание «Писем»? Мне кажется (вот память-то склеротическая), что что-то издается при Вашем содействии (т. е. какое-то новое издание «Писем»)[1029].

Я еду в Италию на 10 дней. Повезут в кресле на колесах. Я уже так летал. Кресло особенно важно при переходах с одного самолета на другой в Цюрихе и при посадке и высадке из самолета. В Италии мне дают премию за «Поэтику садов»[1030] и оплачивают сопровождающего (поедет со мной Зина — внучка). Летим 9.VIII. Не знаю — как я выдержу. Очень я ослабел, хотя стараюсь выходить, но прогулка больше 10 минут мне уже тяжела. Зин[аида] Алекс[андровна] совсем не выходит из дому.

Все-таки комаровский воздух хорош, и чувствуем себя лучше. Юбилей[1031] очень нас «подшиб».

Какой же может быть выход из создавшегося положения, чтобы почтить Вас? Подскажите, если придет на ум.

Простите, ради Бога.

Ваш Д. Лихачев 20.VI

58. 24 ноября 1997 г.

Глубокоуважаемый Сигурд Оттович!

До меня дошли сведения о том, что Археографической комиссией к[андидат] ф[илологических] н[аук][1032] Ольга Александровна Князевская выдвинута на должность научного консультанта. Я хочу всячески поддержать это выдвижение, так как Ольга Александровна в настоящее время принадлежит к числу самых выдающихся специалистов по славяно-русской письменности, к сожалению, однако, не позаботившаяся об оформлении своих многочисленных и в высшей степени значимых научных работ в единую работу, которую могла бы в настоящее время защитить в качестве докторской диссертации.

Ольга Александровна Князевская постоянно приглашается в зарубежные и отечественные научные организации для консультаций и отчасти по этой причине осталась кандидатом наук, хотя по существу давно является доктором, всемирно известным, с мнением которой в первую очередь считаются как в Европе, так и в США.

С уважением Дм. Лихачев

59. 8 декабря 1997 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Я очень рад тому, что краеведение у нас возрождается и будет входить в специальное преподавание в вузах. В связи с этим возникает целый ряд вопросов — где и что освещать в лекциях и какими должны быть семинарские занятия со студентами.

Пожалуйста, передайте мои приветствия участникам конференции. Желаю успеха![1033]

Искренне Ваш Д. Лихачев 8.XII.97

60. 16 апреля 1998 г.

Дорогой Сигурд Оттович!

Когда мы с Вами последний раз говорили по телефону, Вы спросили меня — что я думаю по поводу Вашей статьи[1034], получил ли ее? Я сказал, что получил, так как сомневался в своей памятливости. Оказалось, что я ее получил уже после разговора с Вами (13 IV). Статью сразу же прочел. Статья замечательная. Особенное впечатление произвели воспоминательные ее части — где Вы пишете об отце и о приемах у Сталина. Атмосфера ярко передана.

Пожалуйста, соберите свои воспоминания[1035], напишите всё недостающее и издайте. Это так важно. Уходит эпоха, своеобразно (искаженно) отраженная в источниках. Молодые люди совсем не представляют, какая была атмосфера жизни, и судят очень легкомысленно о ней.

А у нас гостила неделю внучка Вера с правнучкой (ей 6 месяцев) Аня[1036]^,[1037]. Вера имеет хорошие отзывы о своей книге, вышедшей в Англии[1038], и пишет другую, посвященную национальному самосознанию русских[1039]. Материала, конечно, чрезвычайно много, и справиться ей будет нелегко, но изменить тему нельзя, так как эта ее книга входит в серию о нац[иональном] самосознании европейских стран и США.

А внучка чудесная, очень спокойная и красивенькая. Приезжал на 1 день ее муж[1040] из Москвы. Он работает в Москве в архивах вместе с сыном ак[адемика] Кудрявцева[1041] — Сережей[1042]. Сережа славный, я в свое время писал для его северодвинской газеты[1043] и помогал ему кой в чем. Как мир тесен!

Будьте здоровы и успешны во всем. Вы очень хорошо написали и об Арбате[1044]. Я совсем не представлял себе Арбат тех лет.

Мои Вам кланяются.

Всегда Ваш Д. Лихачев

PS. А за невольную ложь мою по телефону простите.

16. IV.98

Дмитрий Дмитриевич Благой (1893–1984) — литературовед, пушкинист, педагог; доктор филологических наук (1938); член-корреспондент АН СССР (1953), академик Академии педагогических наук СССР (1968); лауреат Сталинской премии 2-й степени (1951), Пушкинской премии АН СССР (1983). Учился в Лазаревском институте восточных языков, в 1913 г. поступил на отделение романо-германской филологии историко-филологического факультета Московского университета, затем перевелся на славянское отделение Харьковского университета, которое и окончил (1919).

В годы Великой Отечественной войны читал лекции и доклады о Пушкине в частях действующей армии, в 1944 г. по поручению Политического управления Советской Армии Д. Д. Благой и Н. К. Гудзий выезжали на 2-й Прибалтийский фронт с комиссией по расследованию фашистских злодеяний в Пушкинских Горах.

Преподаватель Московского института слова и МИФЛИ (1924–1941), профессор МГУ (1943–1959; декан филологического факультета в 1950–1952 гг.). Председатель Экспертной комиссии при Министерстве высшего образования (1947–1954). С 1938 г. старший научный сотрудник ИМЛИ, с 1947 по 1966 г. заведующий сектором (отделом) русской литературы, с мая 1966 г. и до конца жизни старший научный сотрудник — консультант института.

Член СП СССР (с 1934), член его правления. В 1954–1976 гг. главный редактор журнала «Известия АН СССР. Отделение литературы и языка» (с 1963 г. «Известия АН СССР. Серия литературы и языка»).

Редактор и член редколлегий академических и массовых собраний сочинений Белинского, Герцена, Лермонтова, Пушкина, Чехова и др.; член редколлегии серий «Литературные памятники» (с 1951) и «Библиотека всемирной литературы», член главной редакции «Словаря Пушкина», сотрудник «Словаря русского литературного языка от Пушкина до Горького». Автор работ по истории, текстологии русской литературы XVIII–XX вв., о Пушкине, Фете и др., получивших международное признание. Современники называли его «поэтом науки», вечно искавшим «смысл художественного синтеза»[1045]. Книги и статьи Благого издавались в Болгарии, Венгрии, Германии, Китае, Польше, Франции, Чехословакии, Японии[1046].

1. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 24 января 1954 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Варвара Павловна[1047] согласилась! Это очень хорошо[1048].

Раздел П. Н. Беркова будет обсуждаться 7 II[1049].

У нас положение все осложняется. Луканов[1050] не появляется в «Институте» — «болен». Бельчиков и Пруцков[1051] вдвоем валят все на Луканова, а поодиночке друг на друга. На последнем ученом совете дело приняло крайне резкие формы. М. П. Алексеев[1052] был совершенно взбешен — главным образом двумя сторонниками Бельчикова — Скрипилем[1053] и Ковалевым[1054]. Скоро дело дойдет до рукоприкладств, если, наконец, нас не разъединят! Завтра ожидается еще одно побоище.

Привет! Ваш Д. Лихачев 24.I.54

2. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 10 марта 1954 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

В письме к Вам я забыл сказать еще об одном самом превосходном кандидате на работу в Группу др[евне]р[усской] литературы. Это — Наталья Аполлинариевна Бакланова. Она кандидат филологических наук, специалист по литературе XVII, вернее — конца XVII в., т. е. имеет как раз тот профиль, который больше всего нужен для московской группы древников. В IX томе Н. А. Бакланова опубликовала очень интересную статью о Савве Грудцыне (передатировав ее)[1055] и другую — о виршах петровского времени[1056]. Для X тома она дает статью о Ерше — прекрасную[1057].

Она работает в Ин[ститу]те истории по договору и поэтому в группу может вступить сразу же. (В Ин[ститу]те истории она бывает постоянно, оттуда ее можно и вызвать.)

Забыл Вам сказать в прошлом письме, что в отсутствие Николая Каллиниковича[1058] председательствовать на заседаниях и вести текущее руководство вполне может Андрей Николаевич Робинсон.

Привет! Ваш Д. Лихачев 10.III.54

Андрей Николаевич настолько аккуратен, точен и исполнителен, что с ним хлопот не будет, и группа будет работать как часы.

3. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 10 апреля 1955 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Относительно выделений в тексте Вы совершенно правы. Я думаю только, что надо несколько изменить шрифты: для первых (подзаголовочных) упоминаний авторов или произведений, не имеющих авторов, принять полужирный, а для произведений просто — курсив (курсив будет «подчиняться» полужирному, тогда как разрядка курсиву не «подчиняется»).

Пожалуйста, поддержите предложение В. И. Малышева о древнерусской группе[1059]. Во главе группы хорошо было бы поставить А. Н. Робинсона. Вы были бы тогда совершенно спокойны. Мы установили бы постоянную (а не бюрократическую) координацию работ всех древников, издавали бы совместно «Труды ОДРЛ» и т. д. Вообще это была бы настоящая деловая группа. О. А. Державина — человек исключительной трудоспособности. Не плоха была бы и В. Д. Кузьмина с ее широкой образованностью.

Большую группу создавать не надо, а небольшая — развернула бы превосходную деятельность.

Иг[орь] Серг[еевич] Черноуцан[1060] за организацию группы. Теперь, после всех событий, организацию древнерусской группы легко было бы провести (обследовательская комиссия пусть включит это в свои предложения). Только бы не упустить время.

Привет! Ваш Д. Лихачев 10.IV.55

4. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 20 апреля 1955 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

К сожалению, я никак не смогу приехать на обсуждение проспекта[1061]. Наше совещание по древнерусской литературе заканчивается 25-го[1062], но 26 и 27 апреля будут заседания сектора, на которых будут заслушаны доклады приезжих из Москвы. Эти доклады не вместились в повестку нашего совещания, и мы их (как и в прошлом году) поместили в конец нашего совещания, как естественное его продолжение, чтобы москвичам не пришлось приезжать вторично. Доклады будут читаться В. Д. Кузьминой, О. А. Державиной и В. Н. Всеволодским[1063].

Кстати, я разговаривал по телефону с В. Д. Кузьминой. Она сказала, что «время упущено» и что теперь Грабарь[1064] ее никак не отпустит! Может быть, группу организовать в следующем составе: А. Н. Робинсон, О. А. Державина и Илья Михайлович Кудрявцев из Ленинской библиотеки (из ее Рукописного отдела)? И. М. Кудрявцев давно уже активно работает в сотрудничестве с нашим Сектором, пишет, печатается[1065], превосходно знает рукописный материал, что чрезвычайно важно. Он человек спокойный, выдержанный, очень приятный, а ведь это тоже важно. Группа у Вас подобралась бы людей превосходных; они не потребовали бы от Вас никаких забот. Но надо и секретаря, который бы принялся за составление картотеки, следил бы за иностранной литературой (это чрезвычайно важно) и делал бы в группе регулярные информации о новых книгах, а также вел бы протоколы и всю техническую работу. Я горячо рекомендую на эту должность кандидата филологических наук Веру Леонидовну Виноградову. Она защищала диссертацию по «Задонщине»[1066], имеет печатные труды, хорошо знает немецкий и другие ин[остранные] языки. Это человек, у которого нет в жизни никаких интересов, кроме науки, но сейчас она после защиты своей без работы. Это происходит потому, что у нее хорея. К этому заболеванию надо немножко привыкнуть окружающим. Виктор Иванович Борковский не решился взять ее из-за этого в штат своего института[1067]. Я думаю, что он поступил в данном случае слишком осторожно. Я говорил с А. Н. Робинсоном. Он говорил, что все «древники» ее очень хорошо знают и на них ее заболевание не действует совершенно. В. Л. Виноградова — ученица Н. К. Гудзия. Я уверен, что и Н[иколай] К[аллиникович] горячо поддержит ее кандидатуру. Ник[олай] Каллиникович будет работать с группой в теснейшем контакте. Все будет превосходно. Четверо для группы — это и минимум и, пока что, максимум.

Не согласились бы Вы, чтобы интересы древней русской литературы на Вашем совещании 26-го апреля защищал А. Н. Робинсон?

Привет! Ваш Д. Лихачев 20.IV.55

5. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 2 мая 1955 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Дмитриевич!

Пожалуйста, посмотрите мою статью[1068]. Думаю, что она представит интерес для текстологов и других специальностей.

Обмен опытом между различными специалистами-текстологами (востоковедами, западниками, классиками) мы уже начали на нашем совещании по древнерусской литературе 24–26 апреля. Моя статья там тоже обсуждается (я ее доложил 24-го апреля).

Привет! Д. Лихачев 2.V.55

6. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 12 мая 1955 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Ваше поручение я выполнил: Александр Александрович Смирнов представит свою статью[1069] Вам в конце мая — начале июня.

Привет! Д. Лихачев 12.V.55

7. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 9 июня 1955 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Я совершенно перегрузился корректурами (6 книг сектора идут «молнией») и поэтому не был на Пушкинской конференции и не видел Вас.

К. В. Островитянов[1070] прислал письмо В. В. Виноградову, в котором говорит, что дирекция Ин[ститу]та мир[овой] литературы «может организовать» группу по др[евне]р[усской] литературе за счет тех 8 вакансий, которые были предоставлены Ин[ститу]ту в этом году. По справкам из отдела кадров 7 вакансий уже занято. Но одна свободна. Пожалуйста, примите на свободную ставку А. Н. Робинсона и так положите начало группе. Мотивировать прием Робинсона просто: он ведь Ваши поручения уже выполнял, а теперь надо редактировать т. I трехтомника. Кстати, мы нашу часть передадим Вам в конце июня (без перепечатки — она бы отняла в Ин[ститу]те ½ года).

Письмо А. А. Сидорова[1071] о статьях В. С. Люблинского[1072] и Т. А. Быковой[1073] прочел. Самооправдание довольно жалкое.

Кто первый упомянул то, что было обнародовано американцами… — неужели это так важно?

Журнал «Полиграфич[еское] производство» № 3 в Л[енингра]де еще не получен. Вышел ли он? Да, если и вышел, то разве это лишает необходимости внести поправки в скороспелые (по собственному признанию А. А. Сидорова) сообщения А. А. Сидорова и М. Н. Тихомирова, сделанные ими в весьма авторитетных органах?[1074]

Никакого «следования» за американскими публикаторами у В. С. Люблинского и Т. А. Быковой нет! Напротив, они спорят с американцами. Вся эта часть письма А. А. Сидорова (стр. 5–6)[1075] рассчитана на то, что редакция испугается «низкопоклонства». Это дурно пахнет! Это явный поклеп. Статьи печатать надо, и очень жаль, что публикация их задержалась. Посылать статьи на рецензию критикуемому лицу не следовало. В Москве есть настоящие специалисты по истории книги — Зёрнова[1076]. Привет! Ваш Д. Лихачев 9 VI

8. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому. Март 1956 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Экземпляр 1-й части I тома получил[1077]. Отошлем его назад, как только авторы проверят и откорректируют свои статьи. Опечаток в результате бесчисленных переписок на машинке бездна!

30-го я приеду, хотя это мне и крайне неудобно, так как 29 у нас защита В. И. Малышева[1078]. Отменить ее никак нельзя. Ник[олай] Калл[иникович] тоже будет на защите. Не знаю — сможет ли он приехать 30-го.

Впрочем, я готов был приехать еще 16-го. С обсуждениями и рецензированиями надо кончать. Работа потеряла уже для авторов весь свой интерес. Она писалась быстро (и считалась срочной), а редактируется необыкновенно медленно и, очевидно, предназначается для отлеживания в издательстве[1079].

Не хворайте. В «Поречье» мы хорошо отдохнули, хотя были морозы, и пришлось уехать на 3 дня раньше из-за всевозможных дел.

Андрей Николаевич[1080] писал мне, что к Вам просится грузинский специалист по апокрифам. Я этого специалиста знаю, но он никакого отношения к русской литературе (новой и древней) не имеет. Ведь он занимается грузинскими апокрифами! При чем же тут древняя литература, которая требует особых (и не легких) познаний. Удивляюсь его самоуверенности и наивности.

От души желаю Вам полного здоровья.

Привет Софье Рафаиловне[1081]. Ваш Д. Лихачев

9. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 25 сентября 1956 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Спасибо Вам за письмо. Боюсь только, что Институт не сильно заинтересован в скорейшем напечатании т. I трехтомника. Включение его в план выпуска 1957 г. можно было крепко обосновать. Вместо того Бюро Отделения на основании представления Института сделало оговорку — «если не в план выпуска, то в план редподготовки», а так как РИСО и Издательство зверски заинтересованы в сокращении плана выпуска, то оговорка эта равносильна невключению в план выпуска по воле Института. Да и вся предшествующая история первого тома показывает, что с ним не торопились. Это меня чрезвычайно огорчает, как и всех авторов, естественно заинтересованных в том, чтобы написанное ими не лежало, а издавалось.

Как Ваше здоровье и как Вы провели лето? Игорь Петрович Еремин рассказывал мне о Вашей совместной с ним поездке по Украине.

Мы жили под Ленинградом и очень страдали от холода. Отдохнули плохо.

Привет Софии Рафаиловне.

Ваш Д. Лихачев

Не собираетесь ли побывать в Л[енингра]де?

10. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 12 октября 1959 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Дмитриевич!

Я получил от Вас запрос о том, какие я бы мог представить статьи и рецензии для «Известий ОЛЯ». О статьях пока воздерживаюсь сообщать (я обещал уже и не представил статью на одну очень интересовавшую меня тему)[1082], а рецензию я бы хотел дать на книгу Riccardo Picchio[1083] «Storia della letteratura russa antica» (издание 1959 года «Новой Академии» во Флоренции). Рецензию я представлю в начале 1960 года (раньше я не успею, так как книга написана трудным языком, а в ней более 400 страниц)[1084].

Желаю от души новых успехов и журналу и Вам лично

Ваш Д. Лихачев 12.X.59

11. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 2 декабря 1959 г.

Большое, большое спасибо, дорогой Дмитрий Дмитриевич, за Вашу книгу[1085]. Я получил ее с некоторым опозданием (только сегодня — 2 XII), так как мы переменили адрес (Л[енингра]д, П-183, Наб[ережная] Черной речки […]).

Сейчас из наших окон открывается вид на обелиск на месте дуэли Пушкина. К сожалению, нет телефона.

Поклон Софии Рафаиловне.

Ваш Д. Лихачев 2.XII.59

Захвачу Вашу книгу в Кисловодск (уезжаем с Зин[аидой] Алекс[андровной] 23 XII).

12. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 27 февраля 1960 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Кроме рецензии A. Robinson’a на I том трехтомника «Истории русской литературы»[1086] могу Вам указать еще рецензию:

Fojtiková Eva[1087]. Nové dějiny ruské literatury. — Československá rusistika. Praha, 1959, № 3, s. 187–189.

Получил письмо от Велчева[1088]. Он пишет, что написал и Вам. Вы все знаете: иллюстраций не будет. Примечания будут внизу страницы (это и удобнее), а не в конце книги.

Привет Софии Рафаиловне.

Ваш Д. Лихачев 27.II.60

13. Д. С. Лихачев — Д. Д. и С. Р. Благим 8 февраля 1963 г.

Сердечно поздравляю Дмитрия Дмитриевича и Софию Рафаиловну с 70-летием[1089], желаю новых и новых успехов на благо советской науки. Лихачев

14. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 11 апреля 1968 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Очень и очень рад Вашему подарку: красивому и внешне и «внутренне» «Творческому пути Пушкина»[1090]. От души желаю Вам здоровья и здоровья. Книгу буду читать летом, когда немного схлынет гора забот и работ. Мне нужно быть более образованным по части Пушкина для некоторой темы, в которой я намерен несколько выйти за пределы древней литературы.

Искренне Ваш Д. Лихачев 11.IV.68

15. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 27 мая 1969 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич,

обращаюсь к Вам с большой просьбой: напечатать статью моего ученика Г. М. Прохорова[1091]. Дело в том, что он впервые точно и со многими новыми данными, имеющими прямое отношение к истории летописания, описал ценнейшую русскую рукопись — Лаврентьевскую летопись. Предшествующие работы об этой рукописи (о рукописи специально писал М. Д. Приселков[1092]) не отметили ее некоторых важнейших и загадочных особенностей. Сейчас все рукописеведы бросились вслед за Прохоровым изучать Лаврентьевскую рукопись, и я имею серьезные основания опасаться, что о ней напечатают раньше, чем Прохоров. Это будет обидно и несправедливо. Наши «Труды» выйдут больше чем через год[1093]. Это будет поздно.

Очень в последнее время устаю и мечтаю об отдыхе. Летом никуда не поеду. Буду жить на даче. Отказался от заграничных приглашений. Я был 8 дней в Риме на конференции по эпосу и вернулся еле живой от усталости[1094].

Желаю Вам всего самого хорошего.

Искренне Ваш Д. Лихачев

16. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 22 июня 1969 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич,

спасибо Вам за письмо и за приглашение написать некролог И. Н. Голенищева-Кутузова[1095]. Мне известно, однако, что для нашего журнала пишет В. М. Жирмунский[1096]. Я написал сперва Т. С. Глебовой[1097], что напишу некролог (она мне тоже писала о Вашем желании), но теперь от этого придется отказаться[1098].

Грипп оказался противным, тягучим, и я до сих пор чувствую себя очень плохо (очень упало кров[яное] давление).

Желаю Вам хорошего летнего отдыха.

Искренне Ваш Д. Лихачев

Привет Вашей супруге.

22. VI.69

17. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 20 ноября 1970 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

В будущем году по решению ЮНЕСКО будет праздноваться во всемирном масштабе юбилей Петра[1099]. Я, как представитель древней Руси, очень за этот юбилей. Наш журнал[1100] должен непременно откликнуться на этот юбилей. Темы статей, как мне кажется, могли бы быть: язык Петра (кому заказать) и литература в эпоху Петра (Вы; но если Вы откажетесь, то у нас в Ленинграде есть молодой очень способный сотрудник к[андидат] ф[илологических] н[аук] Александр Михайлович Панченко[1101]; он займется концом XVII в., но и началом XVIII в. — в моем секторе).

От души желаю Вам всего самого хорошего

Д. Лихачев 20.XI.70

18. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 23 декабря 1970 г.

Спасибо Вам большое, дорогой Дмитрий Дмитриевич, за поздравление.

От души желаю Вам всего самого хорошего в Новом году.

Надеюсь, что это письмо дойдет до Вас: здесь в Кисловодске у меня нет Вашего домашнего адреса.

Искренне Ваш Д. Лихачев

19. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 27 декабря 1970 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич! Большое Вам спасибо за поздравление и за большое милое письмо. Послал на Волхонку письмо Вам с согласием напечатать статью Чичерина[1102] при условии ред[акторского] примечания. Кстати, у искусствоведов в отношении середины XIX в. есть понятие «второго рококо» или «второго рокайля». Почему Чичерину не пришла в голову мысль оправдать этим свой тезис о барокко Достоевского?[1103]

Здесь в Кисловодске декабрь очень хорош, много солнца, прекрасные прогулки и хорошее лечение. Если у Вас давление крови не повышенное, то стоит Вам о Кисловодске помнить, иметь его в резерве. Мы с женой ездим сюда с удовольствием. Поздравляю Вас еще раз с Новым годом. Будьте здоровы и счастливы.

Искренне Ваш Д. Лихачев 27.XII.70

20. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 20 сентября 1971 г.

Большое спасибо, дорогой Дмитрий Дмитриевич, за прекрасное издание Фета: и содержание хорошо, и оформление очень удачно. Статья Ваша — одна из лучших в нашей серии[1104]. Надеюсь, что Вы хорошо провели лето.

С искренним приветом

Д. Лихачев 20.IX.71

21. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 11 октября 1973 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Посылаю Вам справку С. В. Белова[1105] о С. В. Штейне[1106]. Справка сделана по библиографии эмигрантских изданий Булгакова[1107], хранящейся в Архиве Пушкинского Дома. Штейн сейчас уже давно (в [19]30-е гг.) умер.

Простите за задержку с этим письмом и справки.

Ваш Д. Лихачев

PS. Высылаю Вам по дом[ашнему] адресу свою книгу[1108].

11. X.73

22. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 27 мая 1976 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Я только что возвратился из Болгарии (где, кстати, Вас очень любят и ценят) и застал у себя Вашу бесценную книгу «Вокруг Пушкина»[1109].

Я называю ее бесценной, ибо это то, что я всегда ждал. Меня крайне возмущало, что исследователи Пушкина продолжали выдавать Пушкину диплом рогоносца!

Как можно, любя Пушкина, оскорблять его жену, любимую притом?

Наконец-то Вы сделали то, что прекратит эту отвратительную свистопляску.

От всей души, от всего сердца благодарю Вас.

Спасибо, спасибо, спасибо!

Искренне Ваш Д. Лихачев

Я нездоров, но, если бы я был здоровее, лучше себя чувствовал, я бы написал Вам длинное, длинное письмо.

Д. Л. 27.V.76

Жена Вас тоже очень благодарит за эту книгу, за Нат[алью] Ник[олаевну] и за Пушкина.

P. S. Привет Вашей супруге. Увы, я с ней не знаком. Будете в Ленинграде, — пожалуйста, приходите к нам. Д. Л.

Я думаю, каждый читатель Вашей вступ[ительной] статьи чувствует благодарность Вам.

23. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 4 августа 1976 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Спасибо Вам за доброе письмо. Но опасность еще и другая: пошляк Бурсов[1110] пишет о Пушкине и в ж[урнале] «Аврора» (№ 6 и 7) в статье «О себе и своей работе»[1111] объявил, что считает Нат[алью] Никол[аевну] погубительницей Пушкина и его «домашним врагом». Надо приготовиться к этому!

Кроме того, у меня к Вам большая просьба: петрозаводский исследователь Достоевского В. Захаров написал очень толковую статью о мнимом ставрогинском преступлении Достоевского[1112]. Он разобрал истоки сплетни как детектив. Из статьи ясна выдуманность всей этой гадости. Я послал эту статью в «Известия ОЛЯ»[1113]. Очень прошу Вас настоять на необходимости напечатания статьи В. Захарова. В народе возрожденная Бурсовым клевета на Достоевского широко распространена. Опровергать ее в массовом журнале не стоит, но «Изв[естия] ОЛЯ» — самое место для этого. В. Захаров написал статью тактично, без всяких шокирующих подробностей. Опубликовать статью — наш долг. Прошу Вас употребить весь Ваш авторитет на это хорошее дело.

Возвращаясь к пошляку (Бурсову), — читали ли Вы все-таки «Аврору» с его статьей о себе?

Поклон Берте Яковлевне[1114], с которой я, к сожалению, не знаком, зная только ее работы. Поздравляю искренне Вас обоих с болгарским награждением. Вот бы нам поучиться их любви к своей стране и уважению к своим друзьям!

Искренне Ваш Д. Лихачев 4.VIII.76

PS. Есть еще один вопрос, на который должны ответить специалисты по новой русской литературе, и особенно было бы хорошо, чтобы это сделали Вы в принципиальной статье.

Бурсов пишет в «Авроре», что самое важное для литературоведа — исследование личности писателя. Прекрасно! Но что такое личность писателя? Она выражается прежде всего в его творчестве, а не во взаимоотношениях с женой, не в карточной игре, не в ссорах с товарищами — не в быте. Если мы пойдем по пути исследования последних сторон личности наших великих писателей, то мы зальем русскую литературу грязью гнуснейших сплетен, лишим русскую литературу ее великого воспитательного значения. Вообразите только — что можно написать на радость обывателю о Некрасове, Тургеневе (взаимоотношения с Виардо в бурсовском аспекте!), Успенском[1115] и пр., и пр. Никакого «открытия» в методологии изучения русской литературы своим подходом к «личности писателя» у Бурсова нет. Это «ватерклозетный подход» (простите за резкость выражения) — худший аспект старого биографического метода. Мне, «древнику», это сделать трудно, Вам же несколько дней работы.

Умоляю Вас, спасите русскую классическую литературу от наступающего на нее обывателя, воинствующей пошлости.

Д. Л.

М[ожет] б[ыть], об этом дать статью в «Лит[ературную] газету»? Пушкина надо спасти от повторения книжных пошлостей — вроде бурсовской книги о личности Достоевского[1116].

24. Д. Д. Благой — Д. С. Лихачеву. Ноябрь 1976 г.

Дорогой и глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич, в день Вашего семидесятилетия от всего сердца приветствую Вас, крупнейшего филолога наших дней, ученого больших горизонтов, сумевшего сделать нашу древнюю литературу интересной, понятной и нужной для широких кругов наших и зарубежных читателей, неиссякаемой Вам энергии, новых научных свершений на благо нашей родины, нашей науки.

Благой

25. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 8 декабря 1976 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Спасибо Вам громадное и за теплое поздравление, и за обстоятельный ответ по волнующему меня вопросу о Достоевском. В Л[енингра]де был из США А. Р. Небольсин[1117] (сейчас он в Москве) и говорил, что воскрешенная Бурсовым сплетня имеет в США 100 % сторонников среди литературоведов. Только Плетнев[1118] в Канаде выступил со слабой статьей в защиту Достоевского, так как не имел материалов, и Небольсин, и Плетнев просят советских литературоведов помочь в опровержении этой гнусности. Поэтому я снова вспомнил о статье Захарова. Печатать ее в массовом журнале, конечно, невозможно, но «Изв[естия] ОЛЯ» — специальный орган. Тургенев тут не так уж виноват: изобретать ему пришлось не так уж много. Ведь он же говорил, что Достоевский показал ему язык уходя[1119]. Гнусный человек — Страхов[1120]. Гнусность его известна (как сплетника). Может быть, отредактировать и дать все же статью? Я только считаю, что надо охарактеризовать «Петербургскую газету»: это газета с крайне дурной репутацией (помню с детства). Там печатались разного рода сплетни[1121]. Я считаю, что нужно дать этой газете развернутую характеристику. Захаров — молодой автор, и было бы хорошо подключить к Захарову такого опытного источниковеда-достоевиста[1122] и историка книжности, как С. В. Белов.

У меня к Вам большая просьба: на выборах проголосуйте также и за моего кандидата — Льва Александровича Дмитриева. Он скромнейший труженик, много сделавший для «Слова о полку Игореве» и различных изданий памятников, хороший организатор. Я был бы с его избранием спокоен за свой древнерусский сектор. Сектор наш все время приходится защищать от обвинений в «неактуальности» тематики! Ленинград становится глухой провинцией, а ИРЛИ — Тамбовским пединститутом. Чтобы сектор сохранился, надо мне перевести в члены-корр[еспонденты] Л. А. Дмитриева[1123]. Это моя самая главная сейчас забота. А вообще ИРЛИ с его рукописным отделением меня все более и более беспокоит. В слабых он руках[1124]. Нет о рукописях настоящей заботы и даже настоящей охраны. Нас несет морское течение к полюсу холода и безразличия.

Здесь хорошее лечение. Мы тут с женой. Спасибо Берте Яковлевне за добрые пожелания.

Искренне Ваш Д. Лихачев

26. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 19 августа 1977 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Сердечное спасибо за книгу[1125]. Я ее получил с нек[оторым] опозданием, так как мы безвыездно живем на даче. Буду читать.

Как вы отдыхаете?

Искренне Ваш

Д. Лихачев 19.VIII.77

27. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 15 февраля 1978 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Только сегодня, вернувшись из отпуска, узнал о Вашем юбилее. Простите, ради Бога, что опоздал поздравить Вас к дате.

Мне было бы очень приятно, чтобы мое поздравление было прочитано Вами вместе со всеми.

Редко кому приходится пожинать такой обильный урожай трудов во славу русской культуры! Вами столько сделано и в самых важных ее областях. Для нашей школы, для наших университетов, для всегда благодарных Вам читателей и почитателей! И на челе всего Вами сделанного светится святое имя ПУШКИН! Это Ваш герб, Ваш девиз, Ваше счастье и радость. Охраняйте Пушкина от писак, стремящихся до сих пор «наградить» его титулом рогоносца, пропагандируйте и толкуйте нам его светлую поэзию.

Искренне Ваш Д. Лихачев

Рад буду увидеть Вас на Общем собрании[1126].

28. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 2 сентября 1980 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Спасибо Вам большое за новую Вашу и Вами вдохновленную книгу[1127]. Как это важно, как благородно! Ведь Пушкин любил жену, и как можем мы к ней относиться как-то иначе (по-дамски, с ревностью, как Ахматова[1128] — увы!).

Привет Берте Яковлевне.

Ваш Д. Лихачев 2.IX.80

29. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому и Б. Я. Брайниной 10 сентября 1981 г.

Дорогие Берта Яковлевна и Дмитрий Дмитриевич!

Привет Вам из Михайловского и Тригорского. Здесь чудесно.

Ваши Лихачевы

Встречались с милыми Маймиными[1129].

10. IX.81

30. Д. Д. Благой и Б. Я. Брайнина — Д. С. и З. А. Лихачевым. Октябрь 1981 г.

Дорогие Зинаида Александровна и Дмитрий Сергеевич, только сегодня узнали о постигшем Вас горе[1130], горюем вместе с Вами, выражаем Вам глубочайшее сочувствие, да поможет Вам Пушкин, крепко-крепко обнимаем Ваши Благой, Брайнина

31. Д. Д. Благой и Б. Я. Брайнина — Д. С. и З. А. Лихачевым 25 ноября 1981 г.

Горячо поздравляем Вас и очень полюбившуюся нам обоим Зинаиду Александровну с Вашей славной юбилейной датой[1131], от всего сердца, от всей души желаем Вам крепкого многолетнего здоровья, спокойствия душевного, столь присущей Вам творческой энергии, создания новых столь же ценнейших трудов, которые вносили и будут вносить выдающийся вклад в отечественную филологию, больше того, во всю нашу, а значит и мировую культуру.

Крепко-крепко обнимаем

Благой, Брайнина

32. Д. Д. Благой — Д. С. Лихачеву. 1-я половина марта 1983 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Вчера мне привезли из Москвы в нашу переделкинскую обитель очередной выпуск академических «Книжных новинок»[1132], из которых я узнал о выходе в свет Вашего нового труда «Поэзия садов»[1133], пока еще в «Лавку» не поступившего. Очень это меня обрадовало, и я всей душой и сердцем поздравляю Вас, зная, с каким увлечением Вы над этой темой [работали], сперва, когда впервые от Ознобишина услышал об этом, несколько для меня неожиданной, а затем, узнав об этом подробнее лично от Вас в «Узком», не только крайне заинтересовавшей своей новизной, от которой на меня повеяло свежестью и благоуханиями «дольнего» растительного мира, обаяло сияющей вечной красой нашей земной флоры (с первых же детских лет я предпочитал ее фауне).

Уверен, что при приобретении и чтении Вашего капитального труда, написанного пером автора «Заметок о русском»[1134], это чувство еще более усилится, примет почти галлюцинаторно ощутимый характер, которым, обладая в этом отношении безграничными возможностями, чарует подлинное искусство слова…

Предвкушение этого, помимо всего сказанного, вызвало во мне по контрасту мысль о той обесчеловеченной человечьей фауне, с какой мне (увы! не раз) приходилось иметь дело на моем столь длительном жизненном и, в особенности, трудовом пути. За последние же три года это стало носить прямо-таки катастрофический, надрывающий и разрушающий все мое существо характер. А это объясняет то, что иначе было бы совершенно непонятной и не имеющей оправдания виной перед Вами и милой, сразу же полюбившейся нам Зинаидой Александровной. Я имею в виду мою безответность в течение многих последних месяцев на Ваши и Отдела древней литературы Пушкинского Дома добрые и ласковые приветы и пожелания[1135].

И все же в это время я был доведен до столь тягчайшего душевного состояния, что притекавшие ко мне (особенно в предъюбилейные месяцы) все в большем и большем количестве письма, как от моих друзей и знакомцев, так и просто от зачастую совершенно неведомых мне читателей, полные доброжелательства и горячих похвал, не могли из него вывести. Больше того, я верил искренности писавших. Это очень меня радовало, но вместе с тем психологически-парадоксально воспринималось как горькая ирония. И я никому не отвечал, что, в свою очередь, воспринимал как свою, повторяю, ничем не извинительную вину, особенно перед Вами. Но ничего не мог поделать с собой: рука не подымалась.

В Средние века, да и позднее, как Вы знаете, римскими папами составлялся[1136] [ «Индекс запрещенных книг»], чтение которых правоверными католиками угрожало отлучением их от церкви. Инквизиция беспощадно прибрала это к рукам и стала использовать в своих видах: авторов запретных книг публично сжигали на костре. Оба эти вида наказаний довелось изведать и мне.

Об этом я прямо сказал на заседании в ОЛЯ[1137] перед моим выступлением по докладу академика Бушмина[1138], подчеркивая морально нездоровый климат, который образовался в нашем Отделении, и подтверждая это той травлей, которая была поднята вокруг исключительного успеха в самых широких кругах научной и литературной общественности моей книги «Душа в заветной лире»: занесение ее, как и автора, в подобный же индекс со всеми вытекающими отсюда последствиями. И все же, как пытался сделать некто, власть имеющий, но не имеющий совести и не брезгающий никакими средствами, действуя и кнутом, и пряником, и самыми разнообразными способами, говоря современным языком — «выкручиванием рук», невозбранно и безнаказанно используя это, сорвать мое выступление ему не удалось. Оно — вполне лояльное и деловое — было встречено очень сочувственно как оставшейся на своих местах аудиторией, так и академиком Бушминым, и — я это ощутил и никогда не забуду! — Вами, дорогой Дмитрий Сергеевич. Однако атмосфера вокруг меня еще более ужесточилась. Травля — «отлучение» меня от литературоведения, тем более от филологии вообще — приняла характер открытой расправы.

Был дан все той же властной рукой строгий наказ не считать меня сколько-нибудь стоящим ученым и как можно реже упоминать мое имя и мои труды. И вот сказано — сделано!

А теперь — о другом. Мне, наконец, удалось приобрести Вашу книгу. И хочу еще раз горячо поздравить Вас с ней. Она превзошла все те мои ожидания, о которых писал вначале. С большим вкусом полиграфически оформленная, она так прекрасна, благоуханна и своевременна, так необходима сейчас. Она — Гимн вечной красе Природы, освежающий души и сердца, укрепляющий силы, чтобы бороться за нее и верить в победу.

До слез, светлых слез растрогал меня и конец Вашего предисловия. Столь точно очерченный Вами образ всегда жизнерадостной и энергичной Веры, так трагически погибшей, всякий раз, когда буду брать в руки Вашу книгу, а потребность в ней — знаю — станет очень часто во мне возникать, как живой, хотя, к великому сожалению, мне никогда не довелось ее видеть, будет, как Ваша любовь к ней и моя глубочайшая душевная приязнь к Вам, передо мною вставать.

Самый мой горячий — сердцем и душой — привет Вашей милой Зинаиде Александровне.

33. Д. Д. Благой — Д. С. Лихачеву 6 июля 1983 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Помимо 2-го русского издания, может быть, Вам будет небезынтересно взглянуть и на третье издание моей «Души в заветной лире», которое в самом конце 1982 г. появилось на белый свет, обретая, говоря пушкинскими словами, «новую жизнь» в англоязычной одежде[1139], отлично сшитой мастером своего дела Алексом Миллером, самым квалифицированным, как я в этом лично убедился, переводчиком издательства «Прогресс» — «Радуга». К сожалению, объем пришлось сократить. Книги данной серии не должны были превышать 15 листов. Однако издательское начальство сообщило мне, что для данной книги сделано исключение: объем был увеличен до 25 листов (а во втором, наиболее полном, издании «Советского писателя» было 45). В частности, пришлось отбросить заключительный раздел: «Достоевский и Пушкин», но он, независимо от этого, появился несколько позже на японском языке. Когда я узнал из очередного бюллетеня книжной лавки АН СССР о выходе в свет Вашей «Поэзии садов», я тотчас же взял телеграфный бланк, чтобы поздравить Вас с ее появлением. Но убедился, что телеграммой этого так, как мне хотелось, не скажешь, и принялся за письмо. Но оно по ряду причин невольно разрослось, да и я все медлил с его отправкой. Но когда прочел тоже с огромной радостью за Вашу страстную энергию, молодость творческих сил, которыми дышит Ваше только что опубликованное интервью, это послужило решающим толчком, и я, наконец, твердо решился послать Вам эту свою книгу и одновременно мое, оказавшееся тоже слишком пространным даже для ценной бандероли, письмо, из которого Вы узнаете все, и поймете, и, верю, простите мою столь долгую безответность.

Сердечный привет и глубоко искренние мои поздравления Вашим близким с тем, что Вы, именно такой, у них есть.

Крепко обнимаю и целую Вас. Д. Благой

Переделкино, 6.VII.1983 г.

34. Д. С. Лихачев — Д. Д. Благому 4 сентября 1983 г.

Дорогой Дмитрий Дмитриевич!

Очень тронут Вашим подарком — «The Sacred Lyre»[1140] — и, особенно, посвятительной надписью.

К сожалению, Вашего письма о «Поэзии садов» не получил[1141]. А оно было бы важно для меня, так как я мечтаю о втором, значительно расширенном, издании, и Ваши замечания были бы для меня драгоценны.

Ваши труды, особенно последних лет, я чрезвычайно ценю. Они удивительны. И я надеюсь, что с годами не ослабею!

Привет Берте Яковлевне (у нас с ней, да и с Вами, общая любовь к Болгарии).

4. IX.83 Ваш Д. Лихачев

Артемий Владимирович Арциховский (1902–1978) — археолог, историк, педагог; доктор исторических наук (1940); член-корреспондент АН СССР (1960); лауреат Государственной премии СССР (1970, 1982). Окончил археологическое отделение факультета общественных наук МГУ (1925). Преподаватель МГУ (1927–1931, 1937–1978; с 1937 г. профессор, с 1939 г. заведующий кафедрой археологии; в 1952–1957 гг. декан исторического факультета). В 1931–1937 гг. член Государственной академии материальной культуры; с 1937 г. научный сотрудник Института истории материальной культуры (с 1960 г. Института археологии) АН СССР. Главный редактор журналов «Вестник Московского университета. Серия: История» (с 1956) и «Советская археология» (с 1957).

Основатель и руководитель Новгородской археологической экспедиции (1932–1962). Взаимное дружественное расположение Лихачева и Арциховского было обусловлено интересом к изучению средневековой истории Новгорода, вещественных и письменных памятников его культуры, прежде всего новгородских берестяных грамот.

1. 2 сентября 1954 г.

Глубокоуважаемый

Артемий Владимирович!

Большое Вам спасибо за «Основы археологии»[1142]. С большим интересом читаю все Ваши работы.

От всей души желаю Вам новых больших успехов — особенно в разыскании берестяных грамот[1143].

С искренним приветом Д. Лихачев 2.IX.54

Вы переехали в здание МГУ[1144]? Уютно ли там жить?

2. 14 сентября 1957 г.

Глубокоуважаемый Артемий Владимирович!

Вы меня абсолютно убедили с грамотой № 68[1145]. Жаль, что Вы мне не сообщили Ваших возражений, когда рецензия была еще в рукописи[1146]. Я думал, что Вы ее читали как редактор «Советской археологии». Теперь эта реконструкция будет зря смущать людей. Не знаю — быстро ли мне представится случай печатно отказаться от своего толкования.

Как жаль, что Вы мне раньше не написали о Ваших затруднениях с печатанием грамот. Если Вы их очень хотите напечатать побыстрее, то я могу дать Вам один совет. Совет такой: поезжайте в Ленинград, обратитесь к заведующему производством Изд[ательст]ва АН СССР Аркадию Анатолиевичу Коссому (я могу Вас познакомить, если хотите) и скажите ему, что Вы бы хотели оплатить работникам типографии Ивана Федорова сверхурочные. Объясните ему, что Вы очень торопитесь с печатанием, что Вам хочется, чтобы воспроизведения были сделаны хорошо и что сверхурочные Вы согласны оплатить работникам типографии тут же. Сам А. А. Коссой, само собой разумеется, сверхурочных не берет, а работники типографии Ивана Федорова могут поработать и сверх своих 8 часов. Попросите А. А. Коссого познакомить Вас со старыми производственниками, которые у Ивана Федорова еще есть. Они Вам сделают все воспроизведения не хуже, чем в Чехословакии и в Германии, если только, конечно, будут и лично заинтересованы в том, чтобы сделать свою работу хорошо[1147]. Мне кажется, что все Ваши расходы будут около 3–4 тысяч, а м[ожет] б[ыть], впрочем, и больше.

Обратитесь также в Комитет по подготовке Славистического конгресса в Москве (Волхонка, 18/2)[1148] с просьбой включить Ваши издания грамот в список литературы, выпускаемой к конгрессу (лучше всего обратиться к Никите Ильичу Толстому[1149]). Список будет утверждаться в октябре Президиумом АН СССР, и изд[ательст]во, не любящее сложных изданий, обязано будет выпустить Ваши книги.

Искренне Ваш Д. Лихачев 14.IX.57

3. 26 декабря 1959 г.

Сердечно поздравляю с Новым годом дорогого Артемия Владимировича.

Новых научных успехов!

Ваш Д. Лихачев

4. 16 июня 1963 г.

Глубокоуважаемый Артемий Владимирович!

Громадное спасибо Вам за книгу[1150]. Новгородские берестяные грамоты — мое любимое, самое увлекательное чтение. А я сейчас выздоравливаю после операции, и увлекательное чтение мне как раз очень нужно!

С искренним приветом и самыми добрыми пожеланиями

Д. Лихачев

5. 5 февраля 1964 г.

Дорогой Артемий Владимирович!

Читаю Ваше последнее издание берестяных грамот[1151] с громадным интересом. Большое за них спасибо. Вы замечательный человек!

Ваш почитатель

Д. Лихачев

6. 24 декабря 1965 г.

Дорогого Артемия Владимировича сердечно поздравляю с наступающим Новым годом и желаю ему новых и новых успехов.

С приветом Д. Лихачев 24.XII.65

Владимир Иванович Чичеров (1907–1957) — литературовед, фольклорист, этнограф; доктор филологических наук. В 1924 г. поступил на литературный факультет Горьковского педагогического института, учебу закончил на литературно-лингвистическом отделении 2-го Московского университета в 1928 г. Работал в различных научных учреждениях (ГАХН, Академия искусствознания, Государственный музей народоведения, Научно-исследовательский институт методов краеведческой работы, Институт антропологии, археологии и этнографии АН СССР и др.), возглавлял фольклорные экспедиции на Нижней Волге, в Горьковском Заволжье, Московской и Калининской областях, участвовал в экспедиции «По следам Рыбникова и Гильфердинга», организованной ГАХН в 1927–1928 гг. Педагогическую деятельность начал с 1929 г. (2-й МГУ, МГПИ, Литературный институт, МГУ и др.). С 1936 г. В. И. Чичеров сотрудничал в журналах «Книга и пролетарская революция», «Литературное обозрение», «Советская книга», «Детская литература», «Советская этнография» и др. В 1948 г. ему была присвоена степень доктора филологических наук за работу «Зимний период русского земледельческого календаря XVI–XIX вв.» (опубликована в 1957). Труды В. И. Чичерова посвящены главным образом календарной обрядовой поэзии, русскому эпосу и школам сказителей Русского Севера, методике записи, хранения и экспозиции фольклора. С 1953 г. профессор Московского университета. Автор курса лекций «Русское народное творчество» (1959; перевод на нем. яз. 1968).

1. 3 октября 1954 г.

Дорогой Владимир Иванович!

Только что вернулся из Киева и застал Вашу рецензию[1152]. Спасибо большое.

Хочу Вам сделать некоторые возражения. Там, где Вы пишете, что у былинного В. Буслаева только имя общее с посадником В. Бусл[аевым], — вы не правы и неверно меня поняли. Летописный В. Б[услаев] — внесен в летопись из фольклора (так же как Алеша Попович — см. мою статью о «Летоп[исных] известиях об Александре Поповиче»[1153]). След[овательно], никакой «исторической реалии» в посаднике В. Б[услаеве] я не усматриваю.

Не согласен, что книга построена способом «иллюстраторства» (историч[еским] фольклором). Этого-то как раз и нет.

Князья-кудесники — явление исторически типичное для опред[еленной] эпохи — и только в этом отношении они должны быть сближены с некоторыми сторонами образа Вольги (речь не идет о точных соответствиях во всем).

Грех исторической школы не в том, что оперировали с именами и географ[ическими] названиями (об историч[еской] школе и ее недостатках у нас много сказано), и мы не пользуемся оперированием именами и географ[ическими] названиями.

По лирич[еской] песне у нас крайне мало материала (о ней все же я пишу), а по волш[ебной] сказке материала совсем нет. Каким же образом показать эти явления? Приходится из осторожности оговаривать отсутствие материала и писать о них мало либо совсем не писать. Или фантазировать? Ведь и так у нас гипотез сверхдостаточно.

Жаль, что Вы не остановились на толковании образов Садко, Вас. Буслаева, на вопросе о «царизме» в былинах (образ Владимира) и пр.

Мы знаем сюжеты, но не знаем худож[ественной] формы, поэтому-то о последней и мало в книге. Конечно, сейчас книгу написали бы лучше!

Как Вы поживаете? Как Ваше здоровье? Над чем работаете?

У меня работы выше головы (этим отчасти и объясняется неряшливость моего письма, за которую прошу прощения), а суеты еще больше.

Привет! С искренним уважением

Ваш Д. Лихачев 3.X.54

2. 14 ноября 1955 г.

Глубокоуважаемый Владимир Иванович!

Большое Вам спасибо за Вашу статью[1154]. В свою очередь посылаю Вам свой «доклад» в Белграде[1155].

Желаю Вам всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев 14.XI.55

3. 30 ноября 1956 г.

Большое спасибо Вам, дорогой Владимир Иванович, за Ваше поздравление[1156], так меня тронувшее.

Искренне Вас уважающий

Д. Лихачев 30.XI.56

Александр (Александр Иванович) Белич (1876–1960) — сербский лингвист, педагог; член-корреспондент Петербургской АН (1910), член Сербской академии наук и искусств (1906), Словацкой АН, Польской академии знаний (1923), Болгарской АН (1947), Баварской АН (1956); почетный профессор МГУ и Университета Глазго. Учился в Новороссийском и Московском университетах (1895–1898). Преподаватель Белградского университета (Большой школы) с 1899 г., профессор (с 1906), его ректор в 1933/34 учебном году. Один из основателей и редактор журнала «Южнословенски филолог» (1913–1960). При непосредственном участии Белича в 1928 г. был создан Комитет русской культуры («Руски културни одбор»), а в 1933 г. построен Русский дом имени императора Николая II. Председатель Сербской академии наук и искусств (1937–1960). Автор работ по языкознанию и диалектологии сербохорватского и других славянских языков; главный редактор первых томов словаря сербохорватского литературного и народного языка.

Весной 1955 г. Лихачев получил персональное приглашение от Организационного комитета по созыву внеочередного Международного совещания славистов, президентом которого был Белич. Совещание состоялось 15–21 сентября в Белграде. В нем принимали участие делегации из 18 стран — Великобритании, Голландии, Западной Германии, Польши, США, Франции, Чехословакии, Швейцарии, скандинавских стран. В состав делегации из СССР были включены 6 человек (вместо предполагавшихся 12) — В. В. Виноградов (глава делегации) в сопровождении жены; директор Института славяноведения АН СССР П. Н. Третьяков; директор Института языкознания АН СССР В. И. Борковский; член-корреспондент АН СССР М. П. Алексеев; профессор МГУ А. С. Мясников; кандидат филологических наук, доцент ЛГУ Ю. С. Маслов. На общих заседаниях были заслушаны доклады Виноградова «Изучение славянских языков в СССР за последнее десятилетие» и Мясникова «Изучение русской художественной литературы XVIII–XX вв.»; на пленарном заседании Третьяков сделал доклад о научной деятельности Института славяноведения АН СССР. На совещании был создан Международный комитет славистов, в состав которого от СССР вошли Виноградов и его заместитель Борковский. Было принято решение о проведении очередного IV Международного съезда славистов в Москве в 1958 г. (первого съезда после Второй мировой войны).

В Белграде были представлены 5 брошюр с советскими докладами (в их числе и доклад Лихачева «Изучение древней русской литературы в Советском Союзе за последние десять лет»), которые раздавались делегатам[1157]. Лихачев в совещании участия не принимал.

12 мая 1955 г.

Ленинград. 12.V.55

Глубокоуважаемый Александр Иванович!

Благодарю Организационный комитет и Вас лично за приглашение принять участие в Международном совещании славистов в Белграде. Я охотно приеду на это совещание. Могу предложить для прочтения доклад на тему «Изучение древнерусской литературы в Советском Союзе за последние десять лет».

С совершенным уважением

Д. Лихачев

_______________________________________

Член-корреспондент Академии Наук СССР, доктор филологических наук Лихачев, Дмитрий Сергеевич

Мстислав Борисович Козьмин (1920–1992) — литературовед, журналист; кандидат филологических наук (1954). Сын литературоведа Б. П. Козьмина. Окончил МИФЛИ. Участник Великой Отечественной войны, офицер-разведчик, военный переводчик. Заведующий отделом критики журнала «Молодой большевик» (1947–1948), консультант газеты «Культура и жизнь» (1948–1951), заведующий редакцией русской советской литературы Гослитиздата (1960–1962), заместитель главного редактора журнала «Новый мир» (1975–1979), главный редактор «Вопросов литературы» (1979–1987). Сотрудник ИМЛИ (1951–1956, 1987–1992), в 1962–1974 гг. директор Музея А. М. Горького в Москве. В 1954–1960 гг. ученый секретарь ОЛЯ АН СССР.

Автор работ по истории советской литературы, о творчестве А. Н. Радищева, М. Горького и др.

1. 25 мая 1955 г.

Глубокоуважаемый

Мстислав Борисович! Посылаю Вам черновой набросок своего доклада для совещания славистов в Белграде[1158].

Прежде, чем окончательно отделать свой доклад, мне хотелось бы получить замечания Отделения.

Привет! Ваш Д. Лихачев 25.V.55

Черновой набросок доклада посылаю в 2-х экз.

2. 18 июня 1955 г.

Дорогой Мстислав Борисович!

Посылаю Вам, по условленному, первый экземпляр своего доклада. Если при вычитке в издательстве встретятся какие-либо вопросы у редактора или корректора, то я вполне доверяю вносить все исправления Андрею Николаевичу Робинсону, которого и прошу очень помочь мне в целях ускорения печатания в этом деле. Корректуру можно будет мне присылать почтой по домашнему адресу.

Привет! Д. Лихачев 18.VI.55

3. 20 июня 1955 г.

Дорогой Мстислав Борисович!

Посылаю Вам текст моего доклада в исправленном виде (по тем замечаниям, которые я получил в Л[енингра]де). Другой экз[емпляр] я послал Н. К. Гудзию, чтобы он свой отзыв написал уже на этот текст.

Хочу приехать в Москву, чтобы наладить дела с группой (еще раз подтолкнуть Анисимова[1159] и др.), посоветоваться о плане и перспективах работы группы.

Привет Андрею Ник[олаевичу] и всем милым людям в Отделении.

Ваш Д. Лихачев 20.VI.55

Иван Алексеевич Новиков (1877–1959) — поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед. Окончил Московский сельскохозяйственный институт в 1901 г. Работал в Киевской агрономической лаборатории (1901–1903), затем секретарем Киевского общества сельского хозяйства, одновременно редактировал журнал «Земледелие» (1906–1909). С 1899 г. занимался литературой, печатался в периодике. Известен своими романами об А. С. Пушкине «Пушкин в Михайловском» (1936) и «Пушкин на юге» (1943), впоследствии объединенных под общим заглавием «Пушкин в изгнании». На протяжении многих лет Новиков совмещал литературную работу с общественной деятельностью, в течение ряда лет возглавлял правление Всероссийского союза писателей, Литературный фонд СССР, был членом ряда литературных комиссий СП СССР, возглавлял Тургеневскую и Пушкинскую комиссии, Постоянную комиссию по «Слову о полку Игореве».

Новиков был переводчиком, исследователем и популяризатором «Слова о полку Игореве». Впервые его перевод был опубликован в 1938 г. к 750-летию со времени создания литературного памятника. В предисловии к этому изданию Новиков писал: «Подлинник в чтении труден, многое в нем непонятно, можно сказать, что он запечатан более чем семью печатями темных мест, да и много отдельных слов, точный смысл которых установлен, все же при чтении остаются невнятными. Задачею нашего перевода мы ставили себе дать текст совершенно понятный, точный и поэтически организованный»[1160]. Отмечая изменчивость и разнообразие ритма, Новиков считал, что стихотворные переложения «Слова» одним размером обедняют ритмический рисунок поэмы, выступал против рифмы в переводах, так как это уводит переводчика от первоисточника и слишком приближает перевод к современному стихосложению. В дальнейшем Новиков продолжал работать над текстом своего перевода, неоднократно вносил в него различные поправки, уточнения, дополнения. Он писал о неизбежности этого процесса, поскольку «великая древнерусская поэма открывается далеко не сразу, а потому переводчиком, непрестанно продолжающим свою работу, вносятся порою все новые и новые изменения текста»[1161].

В 1938 г. Новиков принял деятельное участие в юбилейных мероприятиях, посвященных 750-летию «Слова о полку Игореве»: был консультантом единого центра при Союзе советских писателей, членом комитета по подготовке выставки в Государственном литературном музее, написал ряд статей для периодической печати. Новиков рассматривал юбилейные мероприятия «не завершением, а лишь исходною точкой для новой, действительно народной жизни гениального творения»[1162]. Он был инициатором публичного исполнения «Слова», и прежде всего на радио, поскольку «„Слово“ по самой структуре своей и по существу создавалось для произнесения вслух»[1163].

Участвовал писатель и в полемике конца 1930-х годов о времени создания, месте написания, авторстве «Слова о полку Игореве». Новиков высказал предположение, что этот памятник создан в Половецкой земле сыном тысяцкого, который попал в половецкий плен вместе с князем Игорем. Эта гипотеза не получила поддержки среди специалистов в области древнерусской литературы, в частности критически ее воспринял Н. К. Гудзий.

В 1950 г. Новиков стал председателем комиссии СП СССР по празднованию 150-летия выхода в свет первого печатного издания «Слова о полку Игореве». 11 декабря 1950 г. был организован совместно с Академией наук СССР и Комитетом по делам искусств при Совете Министров СССР вечер в Большом зале Московской консерватории, выпущен сборник статей. В связи с юбилеем было решено создать постоянно действующую комиссию по «Слову о полку Игореве» при СП СССР, которую возглавил Новиков. В нее вошли писатели и ученые В. П. Адрианова-Перетц, Б. С. Аманшин, Ю. Н. Верховский, А. П. Григулис, Н. К. Гудзий, Н. А. Заболоцкий, В. К. Звягинцева, А. А. Прокофьев, И. Н. Розанов, М. Ф. Рыльский, И. В. Сергиевский, П. Г. Скосырев, Максим Танк, Л. И. Тимофеев, Т. Г. Цявловская, С. И. Чиковани, С. В. Шервинский, Г. П. Шторм, С. П. Щипачев, А. К. Югов. Первое заседание состоялось 28 февраля 1951 г. Работа комиссии велась в нескольких направлениях: при содействии Главного архивного управления СССР предпринимались попытки по разысканию неизвестных списков «Слова», всесторонне исследовался текст памятника, создавались новые переводы на современный язык, формировалась тематическая библиотека.

В РГАЛИ хранятся автографы вариантов перевода «Слова» на современный язык, выполненные Новиковым, краткие примечания и пояснения к тексту (1952–1957)[1164]; авторизованная машинопись исследований «Пушкин и „Слово о полку Игореве“» (1938) и «„Слово о полку Игореве“ и „Воспоминания в Царском селе“» (1950)[1165]; верстка книги с авторской правкой «Пушкин и „Слово о полку Игореве“» (1951)[1166]; статьи Новикова о «Слове» для периодических изданий (1937–1938, 1949–1953)[1167]; материалы о работе Новикова в комиссиях по празднованию 750-летия со времени создания и 150-летия выхода в свет «Слова» и в Постоянной комиссии по «Слову» при ССП СССР (постановления секретариата ССП СССР о создании комиссий, протоколы их заседаний, письма Новикова в ССП СССР и Совнарком УССР о праздновании юбилеев «Слова», отчеты о работе Постоянной комиссии по «Слову» и др., 8 января 1938 г. — 2 марта 1958 г.)[1168]; письма Новикову переводчиков и исследователей «Слова» (1938–1957)[1169].

1. Д. С. Лихачев и С. Н. Азбелев — И. А. Новикову 14 сентября 1955 г.

Глубокоуважаемый Иван Алексеевич!

Сектор древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) Академии наук СССР собирает сведения о всех исследователях Советского Союза, работающих в области изучения древнерусской литературы. В связи с этим просим Вас прислать нам полный список Ваших печатных работ с точным указанием выходных данных (желательно расположение работ в строго хронологическом порядке) и Вашу краткую автобиографию.

Заведующий Сектором

древнерусской литературы

член-корреспондент АН СССР Д. С. Лихачев

Ученый секретарь Сектора С. Н. Азбелев

14 сентября 1955 г.

2. Д. С. Лихачев и С. Н. Азбелев — И. А. Новикову 20 декабря 1955 г.

Глубокоуважаемый Иван Алексеевич!

Сектор древнерусской литературы вторично обращается к Вам с убедительной просьбой прислать полный список Ваших печатных работ и автобиографию. В самое ближайшее время сектор сдает в издательство подготовленную к печати «Библиографию советских работ по древнерусской литературе»[1170]. В связи с этим было бы весьма желательно возможно скорее получить от Вас список Ваших работ, чтобы исключить возможные пропуски в библиографии.

Заведующий Сектором

древнерусской литературы

член-корреспондент АН СССР Д. С. Лихачев

Ученый секретарь Сектора С. Н. Азбелев

20 декабря 1955 года

3. И. А. Новиков — Д. С. Лихачеву 17 октября 1956 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Посылаю Вам новую свою книгу «Писатель и его творчество»[1171]: там и о «Слове», и о более поздних наших классиках. Вы ведь верный поклонник «юности нашей старины» и вообще взгляда на историю литературы как на нечто цельное и непрерывное. У меня же с годами (ведь вот-вот целых сто!) ощущение это — жизни самого времени — все более и более крепнет.

Пользуюсь случаем принести Вам свое извинение за длительное молчание на запросы о моих работах литературоведческого порядка. Все собирался это сделать, но и занятость, и здоровье, и годы, и непривычка к подобным поискам «у самого себя» — помешали мне это сделать. Не сердитесь же за это на меня и примите мой душевный привет и пожелание здоровья и успехов в Ваших очередных работах.

С искренним уважением Иван Новиков

4. Д. С. Лихачев — И. А. Новикову 21 октября 1956 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Иван Алексеевич!

Большое спасибо Вам за глубоко тронувший меня подарок.

Каковы бы ни были суждения литературоведов об отдельных деталях Ваших работ о «Слове», я думаю, никогда не забудется то, что Вы подошли к «Слову» как художник, ощутили «Слово» сердцем, не только умом, почувствовали его как русский. Поэтому и работы Ваши о «Слове» будут всегда читаться с особым интересом — с интересом к «Слову» и с интересом к Вам как художнику.

От всей души желаю Вам здоровья, а книге Вашей «счастливого плавания».

Ваш Д. Лихачев 21.X.56

5. Д. С. Лихачев — И. А. Новикову 2 ноября 1956 г.

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич! Большое Вам спасибо за Ваше очень тронувшее меня поздравление с пятидесятилетием.

В свою очередь желаю Вам всего самого хорошего, от души.

Искренне Ваш Д. Лихачев 2/XI 56[1172]

Борис Михайлович Эйхенбаум (1886–1959) — литературовед, историк литературы, критик, текстолог, педагог; доктор филологических наук; член СП СССР. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета в 1912 г. В 1913–1914 гг. его статьи и заметки печатались во многих периодических изданиях — журналах «Аполлон», «Вопросы жизни», «Гиперборей», «Русская молва», «Северные записки»; в газете «Русская молва» он вел обозрение иностранной литературы. В 1918 г. вошел в ОПОЯЗ. Тогда же начал заниматься педагогической деятельностью в ряде вузов, в частности стал приват-доцентом кафедры русского языка и словесности Петроградского университета (впоследствии профессор ЛГУ), в 1920–1931 гг. преподавал в Государственном институте истории искусств. С 1935 г. — сотрудник ИРЛИ, с 1944 г. заведующий Сектором новой русской литературы, с 1946 г. старший научный сотрудник.

Позднейшие труды Б. М. Эйхенбаума посвящены литературе XIX в., главным образом Л. Н. Толстому и М. Ю. Лермонтову. Значительна деятельность Б. М. Эйхенбаума как текстолога и комментатора, подготовившего собрания сочинений М. Ю. Лермонтова, Н. С. Лескова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого.

1. 29 октября 1955 г.

Глубокоуважаемый Борис Михайлович!

Со времен нашего весеннего совещания по делам древнерусской литературы я считаю Вас почти членом нашего Сектора[1173]. Если Вы в качестве такового захотите прийти на мой доклад — я буду этим очень польщен.

Доклад мой будет на тему: «От исторического имени литературного героя к вымышленному». Иными словами, доклад мой будет посвящен вопросу о том, как совершился переход от таких героев, как Александр Невский или Борис и Глеб, к Базарову, Рудину и пр. Вопрос этот, с моей точки зрения, чрезвычайно существенен, так как он знаменует собой перелом в отношении к литературе (иначе можно было бы назвать доклад так: «От средневекового историзма к реалистическому вымыслу»).

Привет! Ваш Д. Лихачев

(т[елефон] Ж–212–67)

2. 29 ноября 1956 г.

Дорогой Борис Михайлович!

Большое Вам спасибо за очень тронувшее меня Ваше поздравление[1174].

Ваш Д. Лихачев 29.XI.56

3. 29 декабря 1957 г.

Сердечно поздравляю Вас, дорогой Борис Михайлович, с Новым годом и желаю Вам от души всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев — искренне Вас любящий.

4. 28 декабря 1958 г.

Сердечно поздравляю Вас, дорогой Борис Михайлович, с наступающим Новым годом. От души желаю Вам много-много интересного в [19]59 году.

Ваш Д. Лихачев 28.XII.58

5. 13 марта 1959 г.

Дорогой Борис Михайлович!

Спасибо Вам большое за Ваше письмо. Оно для меня очень ценно, ибо Вы проникли в самую суть вопроса — в «философию истории», о которой я, однако, ничего не пишу в книге[1175]. Делаю я это сознательно. Иначе мне бы пришлось решать целую цепь вопросов за историков, за фольклористов и пр.

Я берусь в книге писать только о литературе, но не о фольклоре. Фольклор не литература, а Вы, кажется, включаете фольклор в литературу. Вы называете фольклор «неофициальной литературой», но ведь литература «буквенна», письменна («литера»), а фольклор — насквозь устный. Одно не может входить в другое как часть.

Я не берусь писать о фольклоре потому, что от фольклора до XVII в. (когда уже появилась народная литература — не фольклор) ничего не сохранилось. Очень спорную реконструкцию эпического творчества X–XIII вв. я сделал в «Очерках по истории народно-поэтического творчества»[1176] (первые три главы), но о стиле изображения человека там судить можно с большим трудом. О рудиментах этого («эпического») стиля я пишу в главе 3. Следовательно, я не «прохожу мимо»!

Мне кажется, что нет оснований называть стиль монументального историзма «официальным» (официален стиль XVI в. — «Степенной книги»[1177] и пр.; я этот XVI в. терпеть не могу, а «монументальным историзмом» восхищаюсь и люблю; Вы не заметили?). Ведь до XVI в. не было и никакой «официи», не было правительства в нашем смысле этого слова (в нашем представлении). Ведь была «раздробленность», расчлененность власти, много властей и пр. (хорошие времена, по моим представлениям, для крестьянства — патриархального крестьянства). Литература и тогда и потом принадлежала господствующему классу, но это не официальность литературы, а нечто другое. Правда, в эту литературу господствующего класса вторгались народные мнения, фольклор и пр., но я ведь об этом и пишу (в главе 2 и в главе 3).

Сложность положения заключается вот в чем. Господствующий класс феодалов в X–XIV вв., а отчасти и дольше (но с большими оговорками) прогрессивен. Феодализм прогрессивен в эпоху раннего феодализма и отчасти в эпоху зрелого феодализма. Поэтому и литература этого времени прогрессивна. А вот относительно фольклора крестьянства я в стопроцентной прогрессивности его не уверен. Ведь крестьянство-то в это [время] со своим натуральным хозяйством (дающим этому крестьянству некоторую экономическую свободу) тянет ко временам патриархально-общинным, т. е. дофеодальным! Это ведь факт! И об этом факте знают, но страшно боятся его историки. Антифеодальные восстания крестьянства были в XI в., но тянули они назад — к дофеодальным временам. Крестьянских восстаний нет (как бы их ни искали историки) в XII–XV вв. (зачем восставать — блаженные времена феодальной раздробленности, отсутствия единой централизованной «полиции» позволяли крестьянству переходить к другому князю, и князья переманивали друг у друга крестьян, создавали им сносные условия жизни). А вот с XVI в. феодализм становится реакционным, а народ, соответственно, прогрессивным (не пугайтесь, ради Бога не пугайтесь). Вот тогда-то и фольклор начинает тянуть не назад литературу, а вперед. Тогда-то и в литературе появляется прогрессивная, народная, демократическая сатира и пр. Тогда-то и «недовольство своей судьбой» тянет вперед, и это «недовольство» становится важным, прогрессивным фактором в развитии литературы и фольклора. Я Вам изложил свою «философию истории» крайне коротко и схематично. Но уже из того, что я здесь сказал, Вы можете убедиться, что писать об этом в книге я не мог. Разве может крестьянство быть непрогрессивным, в то время когда господствующий класс (феодалы! эксплуататоры!) прогрессивны? Владимир Яковлевич[1178] что возопиет, стоя на своих коленках перед народом и фольклором. А ведь это так, и иначе свести концы с концами историкам нельзя. Нечкина в закрытом порядке в брошюре («О двух тенденциях внутри феодализма») почти об этом писала. «Почти»! и она Нечкина, а Лихачев не решается: не дело это литературоведа. Вот в какие раны Вы персты вложили.

И еще. Ощущение судьбы, понятие личной судьбы, идея судьбы человека появляется в России только в XVII в. с раскрепощением личности (об этом я немного пишу в гл[авах] 8 и 10). Поэтому «недовольства судьбой» не могло быть, например, в XI в. В XI в. восстания двигались не «недовольством судьбой», а под влиянием возмущения общины, рода, масс. Это другое. Ведь я пишу о личном недовольстве в XVII в. Тут совсем разные психологии.

И еще. Стиль монументального историзма прогрессивен в XI–XIII вв. Он ведет литературу, она развивается в недрах этого стиля. Он прекрасен. А в XVI в. (в «Степенной книге») элементы этого стиля ретроградны, их применение бездарно, скучно и пр. В прогрессивном стиле монументального историзма очень много человечного и прекрасного.

Переводная литература в какой-то мере подчинялась тому же стилю. В Византии есть даже теоретические обоснования этого стиля. Я об этом просил написать крупнейшего болгарского византолога Дуйчева. В т. XVII Трудов ОДРЛ[1179] Вы об этом прочтете. Это в высшей степени интересно, но я умолкаю — я не византолог.

Итак, до XVII в. литература принадлежала господствующему классу и никакой другой литературы не было, ибо эксплуатируемый класс крестьянство создавало не литературу, а фольклор. Третьего класса при феодализме не было. Фольклор существует до тех пор, пока литература в руках господствующего класса (это, впрочем, не значит, что литература антинародна — Боже сохрани, ибо и господствующий класс до той поры, пока в нем есть прогрессивные элементы, а они есть всегда, способен отражать народные интересы).

Чувствую, что я превратился в Ваших глазах в схематизатора, еретика, путаника и пр., и пр. Уверяю Вас, что я предпочитаю «думать сердцем» и мои представления о взаимоотношении литературы и фольклора при феодализме связаны с ощущением, с чувством, эстетическим восприятием средневековья.

Купил себе проигрыватель «Юбилейный» и первую партию пластинок в новом магазине на Невском около Михайловской улицы.

Еще раз спасибо Вам за письмо, за внимательное прочтение моей книги, за все Ваши замечания, которые мне очень пригодятся.

Искренне Ваш

Д. Лихачев 13.III.59

Вера Степановна Нечаева (1895–1979) — историк литературы, текстолог, педагог; доктор филологических наук (1948). Член ССП СССР (с 1935). Выпускница славяно-русского отделения историко-филологического факультета Московских женских курсов (1916)[1180]. С 1920 по 1922 г. работала в Центрархиве. Училась в аспирантуре Института языка и литературы РАНИОН, под научным руководством П. Н. Сакулина написала кандидатскую диссертацию «Молодой Достоевский. Ранние повести» (1925–1928)[1181], ученая степень кандидата филологических наук была присуждена ей в МГУ без защиты диссертации (1937)[1182]. Научный сотрудник ГАХН, секретарь ее Комиссии по изучению Достоевского (1925–1931); секретарь Пушкинской комиссии Общества любителей российской словесности (2-я пол. 1920-х гг.). Доцент МГПИ (1929–1932); в 1950-е гг. читала курс текстологии на филологическом факультете МГУ. Организатор Музея-квартиры Ф. М. Достоевского в Москве, в 1930-е гг. входившего как филиал в состав ГБЛ, а в 1940 г. переданного в ГЛМ; первая заведующая музеем (1928–1940). В 1931–1941 гг. работала в ГБЛ (главным библиотекарем Отдела рукописей, заведующей Музеем-квартирой Достоевского). В 1936–1938 гг. консультант и ученый секретарь Всесоюзной Пушкинской выставки. В годы Великой Отечественной войны вместе с сыном Дмитрием Дмитриевичем Благим (Нечаевым), будущим пианистом и композитором (1930–1986), была эвакуирована в Пензу, где работала в Пензенском музыкальном училище[1183] и собирала материалы для биографии Белинского. По возвращении из эвакуации заведующая отделом публикации документов ЦГЛА СССР (1944–1946). В 1946–1947 гг. была хранительницей материалов Всесоюзной Пушкинской выставки 1937 г., законсервированной в Архиве М. Горького в помещении ИМЛИ до передачи их в Ленинград в ИРЛИ[1184]. Заведующая Сектором текстологии ИМЛИ (с 1952), старший научный сотрудник Сектора литературы XIX в. (с конца 1960-х). Завершив работу над книгой «Ранний Достоевский» и подписав ее в печать, в конце 1978 г. вышла на пенсию[1185]. Участница международных съездов и совещаний славистов, член Международной эдиционно-текстологической комиссии.

Автор фундаментальной научной биографии В. Г. Белинского (Т. 1–4. М., 1949–1967; Премия им. В. Г. Белинского АН СССР за т. 1, 1950), работ по текстологии и по истории русской литературы XIX в. (о П. А. Вяземском, Пушкине, Лермонтове, Достоевском), редактор и член редколлегии Собрания сочинений Достоевского в 10 т. (М.: ГИХЛ, 1956–1958), член редколлегии Полного собрания сочинений В. Г. Белинского (1953–1956), председатель текстологической комиссии Полного собрания сочинений М. Горького.

В ОР РГБ сохранились 27 писем и 1 телеграмма Лихачева В. С. Нечаевой (конец октября — декабрь 1955 г. — 23 октября 1966 г.), из которых 15 писем публикуются далее.

1. Конец октября — декабрь 1955 г.

Глубокоуважаемая Вера Степановна!

Посылаю Вам оттиск своей статьи по текстологии[1186]. Как Вы считаете: не стоило ли бы организовать сборник по текстологии различных эпох и литератур[1187]? А. А. Смирнов даст по текстологии Шекспира (его доклад, сделанный им у нас на совещании, — печатается сейчас в «Изв[естиях] ОЛЯ»[1188]), В. М. Жирмунский сделал очень интересный доклад по текстологии немецких средневековых произведений. Статью на эту тему он даст. Е. Э. Бертельс сделал у нас блестящий доклад по текстологии старых восточных авторов. Он даст его Вам. Вам даст статью по изданиям древнеяпонских авторов Конрад. Я переработаю ту статью, которую посылаю Вам. Остается добрать всего несколько статей — гл[авным] обр[азом], по текстологии русских классиков[1189]. Сборник же получится очень интересный. Организуйте его, пожалуйста, ведь это будет и полезно очень.

Привет! Д. Лихачев

И. М. Тронский[1190] (ЛГУ) очень интересно выступал по античной текстологии. Он также может дать статью.

2. 8 января 1956 г.

Глубокоуважаемая Вера Степановна!

Очень рад был получить от Вас ответ. Сборник, действительно, будет очень интересным. Охотно приму в нем участие в качестве автора одной из статей (резервируйте для меня 2 листа). Редактором же мне быть не стоит: дальность расстояния только усложнит дело[1191].

Тема вводной статьи Вашей ясна: текстология — наука, а не «сумма филологических приемов», необходим обмен опытом между различными отраслями текстологии (здесь привести примеры из печатающихся статей, где авторы говорят одно и то же). В заключение статьи призвать к повышению уровня текстологии, к разработке вопросов текстологии (сослаться на разноречия у текстологов по нов[ой] русск[ой] литер[атуре]). Вводная статья может быть очень небольшой (хотя бы 0,5 печ. л.: не стоит усложнять себе задачу). Авторов же отдельных статей просить писать о специфике своей отрасли, о том, как у них (в их науке) ведется текстологическая работа. Если статьи окажутся разными, написанными не по общему плану и т. д., — это не страшно. Все равно сборник будет очень интересный и поучительный. Пусть это будет 1-й сборник. За ним могут последовать другие «Текстологические сборники». Сборники эти без особых усилий могут выпускаться по одному в два года. Самое сложное — это статьи по текстологии новых русских писателей. Закажите их разным авторам, и пусть они тоже будут разными. Тем удобнее Вам во вступит[ельной] статье будет сделать выводы. Пусть, кроме Вас, эти статьи напишут Д. Д. Благой, С. М. Бонди, Б. В. Томашевский, Б. С. Мейлах, С. Макашин[1192]. Ничего страшного не получится. А хотите — обойдитесь без Бор[иса] Вик[торовича][1193].

Привет! Д. Лихачев 8.I.56

3. 10 августа 1958 г.

Глубокоуважаемая Вера Степановна!

На съезде славистов[1194] предполагаются два заседания комиссии — Эдиционно-текстологической комиссии[1195] (9 и 10 сент[ября]). Как председатель этой комиссии, я предполагаю, что одно заседание надо отвести вопросам древнеславянской литературной текстологии, а другое — новославянской текстологии. План заседания по древнеславянской литературной текстологии мною разработан. Там будут два коротких доклада (по 20 м[инут]) — мой и Е. Э. Гранстрем. Мы поставим и практические вопросы: о создании сводного каталога древнеславянских рукописей и о создании международного стандарта по научному описанию древнеславянских рукописных фондов. Будет образована комиссия, которая будет работать по этим вопросам и после съезда (изредка собираясь).

Разработать план заседания и установить те вопросы, которые подлежат решению по новой текстологии, я срочно прошу Вас[1196]. Было бы хорошо, чтобы с короткими докладами выступили Вы и кто-либо из иностранных ученых и чтобы были приняты какие-либо конкретные решения о международном сотрудничестве в текстологических вопросах (например, создание международного сводного каталога писем и документов славянских писателей (или ученых, или тех и других вместе)).

Пожалуйста, продумайте эти вопросы и напишите мне. С искренним уважением, Д. Лихачев

Мой адрес до 25 августа: Зеленогорск (Ленинградской области), Лиственная ул., д. 16а, дача 132, Лихачев Дмитрий Сергеевич. В Москве буду 30–31 VIII. До Москвы, между 25–28 VIII, — в Ленинграде (Д–14, Басков [пер.] […]).

Д. Л. 10.VIII.58

Разделить заседания и решения нужно, так как «древняя» текстология имеет свою специфику.

4. 3 октября 1961 г.

Дорогая Вера Степановна! Проехал через Москву, не успев Вам позвонить, так как был только одно утро и стремился в Ленинград всеми силами (хвораю гриппом). После Вашего отъезда было все хорошо[1197]. Гурский[1198] и другие поляки очень довольны текстологическим совещанием и Вашими выступлениями, в частности.

Как только выздоровлю, — сяду за отчет и пришлю копию Вам[1199]. В отчете отмечу, что Ваши доклады были весьма удачны[1200]. Удачными я считаю также выступления А. М. Ушакова[1201].

Желаю Вам всего лучшего.

Ваш Д. Лихачев 3.X.61

5. 29 апреля 1962 г.

Дорогая Вера Степановна! Поздравляю Вас с 1 Мая.

Мы с женой только что вернулись из Карловых Вар, где лечились месяц.

Застал у себя Ваше письмо с приглашением. Жаль, что Ваше совещание Эд[иционно]-текст[ологической] комиссии[1202] пришлось на мой отпуск. Как оно прошло?

О Достоевском не смог написать: не собрался с мыслями. Но надо бы, очень надо. Как идут «Основы текстологии»[1203]? Моя «Текстология»[1204] вылизывается. В Польше жду[т] Вашего доклада[1205].

С искренним приветом

Д. Лихачев

6. 15 августа 1962 г.

Дорогая Вера Степановна!

Очень рад, что мы снова едем в той же милой компании. Верно, будет интересно. На конференцию по поэтике я не останусь, так как у меня нет доклада, а доклада нет, так как тема конференции вполне мне чужда: теория знака. Значит, возвращаться будем вместе. Вы просите поезд?

Доложить я могу в кратком виде то, что я докладывал на общем собрании ОЛЯ[1206]. Стоит ли? Жду Вашего совета. Доклад сделаю минут на 20–30. Большие доклады делать не стоит.

От Мареша получил письмо: он тоже едет.

Книжка моя тоже в наборе. Значит, книги наши выйдут одновременно. Это в одном отношении опасно: издательство, решив, что это две одинаковые книги, может снизить тиражи. В издательстве мне посоветовали не говорить в Ленинграде о московской книге, а в Москве о ленинградской. Со своей стороны, я так и поступаю.

Если получите доклад о тексте, — пожалуйста, дайте и мне почитать. Я о тексте пишу в своей книге. О том, что такое текст, писал Пос, но заумно (гуссерлианец)[1207]. Других определений понятия «текст» я не знаю.

Не стоит ли наметить большую тему для наших совещаний в Софии и после. Я предлагаю: «этика издания текстов»[1208]. Этические проблемы международны и должны быть решены в международном масштабе в виде рекомендаций нашей авторитетной комиссии. Зоологи и ботаники для вопросов систематики выработали этические международные рекомендации (познакомьтесь). Этические требования будут касаться ссылок на предшественников (они очень многообразны и касаются разных стадий обнаружения списков, их изучения, подготовки текста и пр.), указаний лиц, подготовлявших текст к печати (где ставить редактора, непосредственных выполнителей[1209], надо ли помечать лиц, консультировавших, корректировавших и пр.) — «этика титульного листа»[1210] и т. д. Если мы выработаем международные рекомендации во всех этих случаях, это будет иметь грандиозное значение и всех очень заинтересует.

Мы живем под Ленинградом. Лето было гораздо холоднее, чем под Москвой. Только три дня были у нас теплые (не горячие). Только сейчас цветет жасмин. Я все же купаюсь. Работаю очень много. Будьте здоровы. До скорой поездки.

Ваш Д. Лихачев 15.VIII.62

7. 12 сентября 1962 г.

Дорогая Вера Степановна!

Спасибо за письмо. Жаль, что Выка[1211] не прислал своего доклада. Он ведь не говорит по-русски. Значит должен быть переводчик. Мареш тоже не прислал своего проекта международного каталога древнеславянских рукописей. Обсуждать с ходу будет очень трудно. Хорошо, что Вы останетесь еще в Польше: трех дней будет нам мало. В Варшаве идет мистерия, пользующаяся огромным успехом. Хорошо бы попасть на нее. Роль Христа играет артист Семен (его мы слышали в Яблонне[1212]).

Я тоже очень жду поездки, так как все лето проработал над корректурами («Текстологии» и др.), докладом для съезда славистов и мн[огим] др[угим]. Устал очень. Повезут нас поездом или самолетом? Самолетом было бы лучше.

Тема об этике научной работы неудачна. У биологов, у которых есть всякие конвенции по вопросам систематики, легче. Поэтому я отказываюсь от своего предложения.

Вот на что комиссия наша должна была бы обратить внимание — это на создание теоретических работ по вопросам текстологии фольклора. Это крайне необходимо, так как здесь целый ряд специфических проблем (особенно лингвистических — упрощения записей текстов); сложно обстоит дело с вопросом о превращении полевых записей в текст для печати, с расшифровкой магнитофонных записей и пр., и пр. Этими вопросами отчасти занимался К. В. Чистов[1213] (был в Петрозаводске, теперь — в Москве) и А. П. Евгеньева в Ленинграде. Поскольку наши две «Текстологии» охватывают всю русскую литературу, хорошо бы поддержать идею создания «Текстологии» фольклора. Но это, конечно, часть проблем, которыми могла бы заинтересоваться Советская и Международная текстологические комиссии. Этим ведь можно заниматься только будучи фольклористом. Следовательно, нужно придумать темы для обсуждения на съезде в Софии и для последующей работы под председательством милого К. Я. Гурского. Нужна тема, которая могла бы заинтересовать и его самого. Подумайте.

Моя «Текстология» по материалам древнерусской литературы выйдет к концу года. А Ваша? Объемы у нас одинаковые. Это любопытно, что не было, не было руководств, а тут, вдруг, сразу два! Я жалею об одном: если бы мы показали друг другу рукописи, мы могли бы достигнуть некоторого единства общих принципов (Вы говорили, что и Ваши взгляды сходны), единства построения книг и даже единства внешнего оформления. Вот было бы хорошо. К сожалению, сейчас уже поздно.

Будьте здоровы. Желаю Вам всего самого лучшего. До скорого и приятного путешествия! Ваш

Д. Лихачев

8. 12 декабря 1962 г.

Дорогая Вера Степановна!

Посылаю Вам свой отчет, решение совещания, доклады Гурского и Выки. Не высылал их до сих пор, так как думал, что мой отчет должен быть заслушан на заседании Бюро ОЛЯ, но меня не пригласили делать отчет[1214] (М. П. Алексеев о своей поездке отчет сделал).

В. В. Виноградов очень негодовал по поводу отказа Вам и при мне звонил в Иностранный отдел (перед моим отъездом) и очень резко с ними разговаривал.

Очень рад, что внешнее оформление книги Вам понравилось. Буду ждать суждений по существу. С нетерпением ожидаю Вашей книги. Теперь нужно написать книгу (кому-нибудь из фольклористов) по текстологии фольклора.

Желаю Вам и всей Вашей группе всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев 12.XII.62

9. 30 декабря 1962 г.

Дорогая Вера Степановна!

Только сейчас удалось прочесть «Основы текстологии» (мешал «конец года»). Превосходная и очень нужная книга. Общее направление (вернее — тип) книги несколько иной, чем у меня, но ведь и задачи, стоящие перед текстологией Нового времени, несколько иные. Моя «Текстология» скорее подходит для специалистов по античным литературам, восточным, западноевропейским средневековым. Очень приятно, что мы с разных сторон в ряде случаев одинаково решаем некоторые вопросы. Я очень рад тому, что все у нас получилось так дружно.

По поводу того, что Ваша книжка издана несколько хуже моей, не огорчайтесь. Во-первых, оформление от авторов не зависит и, следовательно, на авторский счет приниматься не должно. Во-вторых, Ленинградское отделение Издательства АН СССР вообще издает книги лучше, чем в Москве. Следовательно, лучшее оформление моей книги должно быть отнесено на счет лучшей работы ленинградских художников и типографии. К существу работ это отношения не имеет.

Передайте, пожалуйста, мой большой привет и благодарность за книгу всем сотрудникам Вашей группы, подписавшим мне экземпляр. Я бы очень хотел каждому послать экземпляр своей книги, но, каюсь, не хватает денег: мне не дали ни гонорара, ни авторских экземпляров (забрал институт), и я уже купил на две тысячи (в старых деньгах) своей книжки для отсылки друзьям за границу, где купить ее они не смогут.

Еще раз поздравляю Вас с Новым годом и от души желаю всего самого хорошего. Уверен, что книга получит очень хорошие рецензии.

Искренне Ваш

Д. Лихачев

Получили ли Вы все материалы по Варшавскому совещанию? Я Вам давно послал на институт.

10. 15 февраля 1964 г.

Дорогая Вера Степановна!

Только что прочел статью П. Н. Беркова «Проблемы современной текстологии»[1215] (я не выписываю «Вопросы литературы», и к тому же мы ездили на месяц в Кисловодск).

Я огорчен двумя вещами: 1) преувеличенными похвалами в адрес моей книги и 2) непониманием основных ее положений. Неприятно, что книга поднята над другими. Мне кажется, что Берков недооценил «Основ». Кроме того, меня удивило, что П[авел] Н[аумович] совсем не понял моего тезиса о том, что за текстом надо видеть человека. Это ведь не значит забыть о тексте, а значит искать объяснен[ие] особенностей текста в человеке, не считать текст как бы саморазвивающимся и самоизменяющимся (как механистической текстологии[1216]). Неужели я об этом написал неясно? Мне кажется, что и Вы стоите на той же точке зрения.

Не понят и основной тезис о текстологии как самодостаточной науке.

Шлю Вам привет и самые добрые пожелания.

Дружески Ваш Д. Лихачев

11. 24 февраля 1964 г.

Дорогая Вера Степановна!

Поучил вып. 3 «Вопросов текстологии»[1217]. Громадное спасибо. Очень, очень радуюсь этой книге. Постепенно охватываются все области текстологии. Надо бы теперь Вам выпустить сб[орник] «Принципы издания фольклорных текстов». Доклад К. В. Чистова[1218] мне нравится больше, чем статьи Б. Н. Путилова[1219] и Пушкарева на эту тему. Но и работу Чистова (очень рекомендую Вам с ним познакомиться, если еще не знакомы: он умный, скромный и порядочный человек) надо доделать. С выходом Ваших сборников и «Основ» текстология из стадии ремесленничества переходит в стадию науки. Начинается новая эпоха в текстологии. Это крайне, крайне важно! Как хорошо, что Вам удалось сплотить коллектив молодых и талантливых авторов. За этот участок филологической науки можно быть теперь спокойным.

Пожалуйста, передайте мою благодарность за книгу А. Л. Гришунину[1220], Е. И. Прохорову[1221], Э. Л. Ефременко[1222], Л. Н. Смирновой[1223] и А. Д. Михайлову[1224].

Пишет ли Вам милый Конрад Янович[1225]?

Когда будете в Ленинграде, — пожалуйста, заходите. Я покажу Вам фильм о Варшаве и Вас в нем.

Ваш Д. Лихачев 24.II.64

12. Начало сентября 1964 г.

Дорогая Вера Степановна!

Спасибо Вам большое за оттиски. Не совсем понял надписи на них. Почему «без всякой надежды на внимание» и почему «чтиво»? Ваши труды всегда насыщены новым материалом и поэтому всегда интересны. Я не люблю только «промежуточных» жанров. Через два дня, по-видимому, еду в Югославию на месяц[1226]. Как Ваша польская поездка[1227]? Впрочем, вопрос этот зряшний, так как ответа на это письмо я от Вас уже не успею сейчас получить.

Желаю Вам новых успехов.

Очень хорошо поставлена текстологическая работа в Венгрии: лучше, чем в Польше, и несравненно лучше, чем в Болгарии. Просто превосходно, и есть чему поучиться. Туда Вам непременно надо съездить. Как издают классиков! Как издают!!

Привет! Ваш Д. Лихачев

Будете в Ленинграде — заходите. Покажу Вам Вас в Польше.

13. 12 марта 1965 г.

Дорогая Вера Степановна!

Как обстоит дело с собр[анием] соч[инений] Достоевского[1228] — я сам не знаю!

Дважды я выступал на заседаниях нашего ученого совета (в 1964 и 1963 гг.), что нам надо издавать не собр[ание] соч[инений] Некрасова (со всей его прозой!), а Достоевского, и что если нельзя издавать Достоевского сразу, то надо к этому изданию готовиться — создать группу по изданию наследия Достоевского, собиранию его писем и пр., чтобы не повторить ошибок с изданием Тургенева (полная стихийность и неорганизованность!). Выступления мои успеха не имели.

После того как я выступил на заседании РИСО об издании Достоевского, мы по предложению РИСО составили председателю РИСО большую записку и собрали подписи в Ленинграде.

Письмо, разумеется, возымело действие (ведь это колоссальный доход для издательства!), но страшно разъярило Бушмина, который рвал и метал, заявляя, что институт давно запрашивал (а кто это знал?) издание сочинен[ий] Достоевского, что мы хотим лишить институт его плановой темы (в записке издание Достоевского планировалось как всесоюзное дело всех[1229]специалистов — с привлечением Вас в первую очередь). Бушмин стал действовать, и в каком положении дело сейчас — никто не знает. Теперь никто в это дело вмешиваться не хочет. Группа по изучению наследия Достоевского, разумеется, не организовывается. Сейчас Бушмин собирается уходить со своего «поста» директора. Может быть, без такого часового будет и легче.

Я не представляю себе, чтобы наш институт мог справиться с изданием Достоевского один! Это ведь сложнее Тургенева.

В Польшу я еду на 15 дней на следующей неделе[1230].

В № 1 «Русской литературы» вышла моя полемика с Бухштабом[1231] по текстологическим вопросам[1232]. Полемика в спокойных, строго научных тонах. Она мне очень приятна, так как позволяет еще раз разъяснить свои позиции без ругани, иронии, «разоблачений» и обвинений (наш обычный стиль полемики!).

Тема советской текстологии очень интересна, но обо всем можно ли писать? Ведь тут самое главное: вмешательство редакторов, самоцензура, давление случайных перемен в настроении начальства и пр. «Сталинский период»!

Здоровье мое не очень хорошо. Переехали мы на новую квартиру, лишены телефона, ездить далеко, но зато хорошие прогулки и просторно.

От души желаю Вам всего самого хорошего.

Искренне Ваш Д. Лихачев 12.III.65

Письмо о Достоевском В. В. Виноградов не подписывал (впрочем, м[ожет] б[ыть], Бельчиков его и «подписал» под этим письмом).

Наш нов[ый] адрес: Ленинград, К-18, 2-й Мичуринский проспект […]

14. 17 апреля 1965 г.

Дорогая Вера Степановна!

Жалею очень, что при обсуждении не было меня и Бухштаба. Я бы непременно приехал. Мне интересны все замечания и точки зрения.

О «Русской литературе» я ничего сказать не могу: что они там собираются печатать. У меня там нет каких-либо позиций, так как в свое время я из редакции ушел[1233]. Поэтому они даже статьи по древнерусской литературе печатают, не показав мне, и попадают впросак: статьи, например, Г. Моисеевой[1234] — сплошное надувательство.

Знаю, что Б. Я. Бухштаб дал еще одну статью[1235]. С ним приятно спорить, так как он корректен, точен, спорит по существу, а не бранится.

Не знаю: кажется, Е. И. Прохоров больше «ругатель», чем спорщик. Для того чтобы с толком спорить научно, надо понимать точку зрения противной стороны, тогда и опровержения окажутся убедительными. Может быть, я в отношении него и ошибаюсь. Это было бы приятно.

Нашего спора словопрением не решить. Здесь конкурируют две точки зрения в целом. Меня очень радует, что чешские и частично польские текстологи охотно приняли мою точку зрения и считают ее плодотворной.

Внутренне я готов вносить в свою точку зрения поправки уточняющего, корректирующего характера, больше дифференцировать специфику.

Кстати, Ваши «Основы текстологии» не всегда считаются со спецификой материала. Это видно даже из заглавия Вашей работы — «Основы текстологии», и никаких указаний на титуле, что речь идет только о новой русской литературе.

Когда-то после моего первого доклада на общем собрании ОЛЯ Вы сказали, что наши точки зрения сходны, что и Вы считаете текстологию особой наукой. Я тогда этому Вашему суждению обрадовался.

Ну посмотрим: спор решится не сразу и не нами.

От темы «текстология фольклора» Международная комиссия отказалась, так как нет смысла посвящать этой теме третье заседание. Ведь споров в этой области нет. Спор же возможен по вопросу о каноническом тексте. Есть сторонники и старой точки зрения, и моей. Но предлагал эту тему не я. Еще до нашего совещания тему канонического текста решили поставить на повестку Гурский и Голиньский[1236]. Я к их точке зрения только присоединился. У Голиньского готов доклад.

Фридлендер[1237] делал доклад на уч[еном] совете о 30-томном издании сочинений Достоевского. Он сказал, и дирекция с ним согласилась, что к работе должны быть привлечены все специалисты по Достоевскому, и Вы в первую очередь. О Вас я еще раз специально спросил Фридлендера. Он сказал, что пока еще распределения работы нет, это дело не быстрое, что он не видит возможности издавать Достоевского без Вас.

Какие бы ни были между нами научные расхождения — я никогда не переношу их в личную сферу. С Бухштабом мы старинные приятели. В Вас я чувствую друга и всегда готов встать на защиту Ваших интересов — когда это и интересы науки, когда это вообще справедливо.

Чувствую себя неважно: очень устаю. В Польше было хорошо, но еще недели я бы уже не выдержал. Все труднее становится ездить за границу и не очень хочется.

Мечтаю о даче. Своей у нас нет. Мы снимаем большую комнату с балконом на берегу моря в Зеленогорске. Довольствуемся ею уже лет 10. А у Вас, я слышал, хорошая дача?

Пишите! Условимся, что в предстоящей полемике мы не изменим отношения друг к другу. Подадим пример научной принципиальности и корректности. Этот призыв я обращаю в первую очередь к себе.

Желаю Вам от души всего самого хорошего

Д. Лихачев

Это письмо, разумеется, только для Вас (не для Е. И. Прохорова, которого я знаю плохо и, может быть, в нем ошибаюсь).

15. 21 октября 1965 г.

Глубокоуважаемая Вера Степановна!

Вернувшись в Л[енингра]д, застал Ваше письмо. Текст доклада у меня еще не оформлен. Будет он называться так: «Роль эстетической оценки при выработке канонического текста литературного произведения»[1238].

Так [как] мы едем с Вами вместе, то Вы, конечно, будете иметь возможность прочесть текст моего доклада заранее[1239]. Удастся ли мне послать — не знаю, так как 1 экз. надо оставить в Ин[ститу]те, один — послать в цензуру и третий — в ОЛЯ. Значит, у меня останется только 1 экз.

С приветом Д. Лихачев 21.X.65

Дмитрий Миронович Молдавский (1921–1987) — литературовед, фольклорист, критик, поэт; кандидат филологических наук. В 1940 г. поступил на филологический факультет Ленинградского университета. Во время войны печатал стихи и корреспонденции в ленинградских изданиях: «Звезда», «Ленинградская правда», «На страже Родины», «Красный Балтийский флот». В состоянии дистрофии Д. М. Молдавский был вывезен в Таджикистан, где в 1944 г. окончил Сталинабадский педагогический институт им. Т. Г. Шевченко. В том же году выпустил первую книгу стихов «Слушай, жизнь!». Учился в аспирантуре ЛГУ по кафедре фольклора. Автор большого количества статей и рецензий, печатавшихся в периодических изданиях: «Правда», «Звезда», «Знамя», «Нева», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Огонек», «Октябрь», «Новый мир» и др., более тридцати книг. Основные работы посвящены фольклору, современной поэзии, творчеству В. В. Маяковского, народному искусству. Главный редактор 2-го творческого объединения киностудии «Ленфильм».

В РГАЛИ в фонде Д. М. Молдавского (Ф. 2873) хранятся 43 письма к нему Д. С. Лихачева за 1956–1986 гг., из них часть (в основном поздравительного характера) с подписями сотрудников Сектора древнерусской литературы ИРЛИ.

1. 21 января 1956 г.

Спасибо Вам, дорогой Дмитрий Миронович, за милое письмо. Здесь в санатории собрались разные «древнеруссы» — Робинсоны, Воронин, Лазарев[1240]. Все ходят на лыжах днем и смотрят кино вечером. Пейзажи тут превосходные: разнообр[азные] леса, поля, деревни, Москва-река. Тут ведь жил Пришвин[1241], а он в плохом месте дачу не построит. Я с 14-ти лет на лыжах не ходил, а тут встал и пошел («возьми одр твой и ходи»[1242]). Мои Вам кланяются.

Что это они в «Звезде» запрятали мою заметку в № 2 вм[есто] № 1[1243]?

Ваш. Д. Лихачев

С «подопечным»[1244] они просчитаются (они — Наумов[1245], Еремин и Мейлах).

21. I.56

2. 29 июня 1957 г.

Дорогой Дмитрий Миронович![1246]

Тотчас же по получении Вашей заявки[1247] переслал ее со своим заключением Ознобишину[1248]. Предложил себя в качестве редактора книги.

Боюсь только, что заявка попадет на «мертвый сезон» и раньше октября ей не будет дан ход.

Привет! Ваш Д. Лихачев 29.VI.57

3. 9 января 1960 г.

9. I.60. Спасибо большое, дорогой Дмитрий Миронович, за Вашу выгравированную резцом рецензию[1249]. Сегодня получил ее из дому — переслала Вера[1250].

Здесь солнце, и на солнце тепло, и даже жарко. Пробудем с этим солнцем до 20 I, а затем — домой. Каждый день ходим смотреть на Эльбрус. Он вечный и сияющий. Только он и помнит о Лермонтове. Приходите к нам на новую квартиру — мы и теперь с Вами соседи.

Всегда Ваш Д. Лихачев

З[инаида] А[лександровна] кланяется.

4. 25 июня 1960 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Большое, большое Вам спасибо за Бориса Алекс. Жилинского. Все вышло самым распрекрасным образом. Подробности расскажу при встрече.

С 1 июля по 14 июля и с 19 июля по 14 августа мы будем жить в Доме творчества в Комарове. А Вы?

Там будет Дм. Евг. Максимов[1251], которого я очень люблю.

Мои болгарские фотографии еще не совсем готовы (готова только часть). Мне надо будет показать Вам их и акварели, а также болгарскую народную керамику, которую я привез с собой.

Верина статья о [Ст.] идет в ж[урнале] «Искусство»[1252]. Другая ее статья идет в «Византийском временнике»[1253]. Третья — в «Новгородском историч[еском] сборнике»[1254]. Сама она водит экскурсии иностранцев на английском языке в Эрмитаже. Это ей хорошая практика. Так что машинка завертелась.

Я хвораю — язва и радикулит сильнейший. Перебрался сейчас в Зеленогорск.

Зин[аида] Алекс[андровна] Вам кланяется и благодарит Вас.

Простите за почерк — пишу лежа.

Крепко жму Вашу руку.

Будьте здоровы.

Искренне Ваш Д. Лихачев 25.VI.60

5. 25 декабря 1960 г.

Поздравляю Вас, дорогой Дмитрий Миронович, с наступающим Новым годом. Желаю Вам от души новых и новых успехов. Мои все присоединяются к моим поздравлениям.

Искренне Ваш Д. Лихачев

6. 27 декабря 1961 г.

С Новым годом, дорогой Дмитрий Миронович! Желаю Вам всего самого хорошего. Мои присоединяются к поздравлению. Всичко хубаво[1255]!

Ваш Д. Лихачев

7. 29 декабря 1962 г.

Дорогой и приятный Дмитрий Миронович! Сердечно поздравляю Вас и Вашу семью.

Желаю Вам не абстракций (они не в моде), а вполне конкретных вещей: 1) поехать в Польшу (почему? — так), 2) переиздать «Лубок»[1256], 3) иметь настоящий отдых, 4) не хворать гриппом, 5) еще больше прославиться.

Ваш Д. Лихачев с присоединившимися другими Лихачевыми.

29. XII.62

8. 11 октября 1965 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Очень рад был получить Вашу книжку[1257] не только потому, что она интересна, но и потому, что она Ваша. Приятно, когда друзья не забывают.

Здесь вода в море теплее, чем воздух. Мерзнем, но купаемся (воздух +15°, вода +18°). Скоро, видимо, прекратим купаться, а затем перестанем и гулять. Тогда будем читать и ходить в кино, постепенно переходя к зимнему состоянию. В Копенгагене и в Праге[1258] было очень интересно, но крайне утомительно. В Копенгагене я спорил по норманистским вопросам, а в Праге по текстологическим. Вообще я перешел на споры. Скоро начну скандалить (по «Скандалисту» Каверина[1259]). З[инаида] А[лександровна] кланяется.

Ваш Д. Лихачев 11.X.65

9. 26 декабря 1965 г.

Дорогого Дмитрия Мироновича сердечно поздравляют с наступающим Новым годом все Лихачевы и желают ему полного процветания, счастья и благополучия его близким.

26. XII.65

10. 8 января 1966 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Только сейчас сумел посмотреть «Господина лешего»[1260].

Книжка очень живая и интересная. Это особый жанр, открытый Вами.

Очень расстроен за редакторш телевидения: с трудом могу работать. Кто бы мог подумать?

Искренне Ваш Д. Лихачев 8.I.66

11. 30 ноября 1966 г.

30. XI.66

Дорогой Дмитрий Миронович, большое Вам спасибо за статью в «Литер[атурной] России»[1261]. Она вышла первой и потащила за собой все остальные статьи. Написана она очень хорошо, хотя, разумеется, и с полагающимися юбилейными преувеличениями, без которых обойтись нельзя. Большое, большое спасибо за все. Ваш любящий Вас Д. Лихачев

З[инаида] А[лександровна] благодарит и кланяется.

12. 25 декабря 1967 г.

Дорогой Дм[итрий] Мир[онович]!

Спасибо за книгу[1262] и еще раз с Новым годом!

Д. Лихачев 25.XII.67

13. 25 декабря 1968 г.

Сердечно поздравляем дорогого Дмитрия Мироновича с Новым годом. Желаем всего самого интересного.

Всѣ Лихачевы

14. 26 августа 1969 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Не могу дозвониться до Вас из Комарова.

У меня просьба: снимите, пожалуйста, нелестные эпитеты и полит[ические] обвинения против скептиков. Я ратую за строго научный спор в этом вопросе. Особенно это важно с А. А. Зиминым. Мне не хочется его в ч[ем]-л[ибо] обвинять, хотя бы и косвенно. Буду еще пытаться звонить. Этот вопрос вдруг меня взволновал.

Еще раз Вам спасибо.

Ваш Д. Лихачев

15. 12 октября 1969 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо большое за Ваши статьи. Статью в «Лит[ературной] газете»[1263] мне дал в Болгарии (откуда мы вернулись только сегодня) Динеков. Он Вас знает по работам. Сказал, что Ваша статья очень интересная. И, действительно, мне кажется, что интервью написано очень хорошо. Спасибо и за более полное издание интервью в «Кадре». В Болгарии принимали феерично. Для празднования столетия Б[олгарской] АН были даже специальные отчисления с разных предприятий. Юбилей стоил стране более 300 000 левов. Банкеты следовали за банкетами, приемы за приемами. Были на приеме у Живкова[1264]. В поездке нас принимали все местные секретари и председатели.

Очень огорчен смертью Виноградова. Без него в науке посереет.

Еще раз спасибо.

Искренне Вам благодарный

Д. Лихачев

Зинаида Александровна Вам кланяется.

16. 28 ноября 1969 г.

Спасибо, дорогой Дмитрий Миронович, за открытку. А мы с З[инаидой] А[лександровной] едем с 14 XI в Кисловодск в сан[аторий] Горького. Устал, хворал, плохо себя чувствую.

Всегда Ваш Д. Лихачев 28.XI.69

17. 26 марта 1970 или 1971 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо Вам большое, большое за Вашу статью в «Вечернем Ленинграде».

Ваш Д. Лихачев 26.III.7[0 или 1]

18. 3 ноября 1970 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Сердечно поздравляю Вас с Октябрем и желаю Вам и нам побольше таких фильмов, как «Начало»[1265]. Превосходно!

Ваш Д. Лихачев 3.XI.70

19. 3 января 1971 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо Вам большое за поздравления и за книгу о Каленце[1266]. Я этого худ[ожника] не знал: превосходный. Портрет Гитовича[1267] обворожительный. Необыкновенен по краскам и портрет Саро[1268]. Где бы увидеть Каленца в подлиннике? Неужели придется ехать в Ереван? Поеду! Это для меня интереснее интересного Сарьяна[1269].

И за фотографию из «Пегаса» спасибо. Сцена угощения, которая мне очень нравится.

Зин[аида] Алекс[андровна] и я желаем Вам и Елене Владиславовне[1270] всего самого хорошего в Н[овом] г[оду]!

Всегда Ваш Д. Лихачев

20. 15 февраля 1971 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо большое за книги. Сейчас уезжаю в Москву на 3 дня. Успел-таки написать Вам 9 страничек о национальном своеобразии древнерусской литературы. Здесь основная моя концепция развития древнерусской литературы.

Спасибо Вам большое, что принялись за меня. Можно, я думаю, как-то вставить мой рассказ в Вашу статью?[1271]

Всегда Ваш Д. Лихачев

Зин[аида] Ал[ександровна] кланяется.

Еще поговорим.

15. II.71

21. 1 июня 1971 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Я написал Вам письмо сразу после передачи (на след[ующий] день), но сейчас у меня появилась неуверенность: опустил я Вам это письмо или потерял. Со мной это бывает. Если потерял — ради Бога простите, а если не потерял и письмо до Вас дошло — потерпите, что прочтете вторично то же самое.

Во-первых, я Вас горячо благодарю за передачу. Все ее слышали, хотя утренние часы в будни не предрасполагают к слушанию. Слышали знакомые, сотрудники сектора, родственники и даже болгары, которые гостят в нашем городе. Всем передача нравится, хотя некоторые высказывали недовольство диктором. Диктор как диктор…

Во-вторых. Мне передача понравилась, и главным образом с той точки зрения, что она пропагандирует не столько меня, сколько наши темы: занятие древнерусской литературой, рукописями, стариной, и показывает, что это не «уход в прошлое», а приближение этого прошлого к современности, что современность не ограничивается современностью, что она обращена вперед и назад, что оценить современность можно только в большой исторической перспективе и что чем величественнее современность, тем большей перспективы она требует. Наша современность не узкая злободневность, а вершина многовекового исторического развития, вершина, с которой далеко видно — и вперед, и назад, и которую самою видно хорошо из прошлого, как будет еще лучше видно из будущего (что-нибудь подобное, может быть, и прибавить к тексту?)[1272].

В-третьих, однако, у меня небольшие просьбы[1273]: убрать некоторые слишком личные моменты — описание наружности моей, характера. Немного не так, по-«малышевски» звучит и утверждение, что я из-за одной рукописи способен проехать тысячи километров. Это точно обращено к В. И. Малышеву. Тысячи километров заставляет меня проезжать интерес к чужим культурам, к чужому искусству. Ибо мне нужен сравнительный материал и общечеловеческий фон для понимания русской культуры. Я не столько археограф, сколько историк культуры, и я все стремлюсь расшириться за пределы древнерусской культуры (моя статья в ж[урнале] «Русская литература» о русском варианте европейского барокко[1274]). Поэтому, пожалуйста, чуточку уберите в статье несколько сентиментальное ко мне отношение, которое я очень ценю как выражение Вашего отношения ко мне, но которое для широкого читателя не должно слишком выставляться наружу, на всеобщее обозрение.

Вот и все мои замечания. Не обижайтесь только. Я потому Вам и пишу, что придаю Вашей статье обо мне очень большое значение, и мне хочется, чтобы ее общественное (а не личное) значение на пользу нашей науки было еще больше, не заслонялось похвалами мне.

Куда Вы собираетесь?

А я вот все не соберусь съездить к Варваре Павловне[1275] в Сестрорецк. Если будете в Комарове, пожалуйста, приходите. Меня не будет только по понедельникам и средам. Могу уехать к Варваре Павл[овне], и один раз мы собираемся в Выборг. Надо бы написать о граните в Выборге (в парке Монрепо, в архитектуре домов, в крепостных сооружения, в улицах, пробитых в граните, в сооружениях Сеймского канала и пр.). Гранит — красота Выборга. Не его одеяние, а его сущность.

Итак, приезжайте вместе с Еленой Владиславовной. Может быть, и о граните напишем вместе, тем более что гранит не чужд Ленинграду, а художественный облик Ленинграда и его «подушки» — Выборга связаны между собой.

Зин[аида] Алекс[андровна] и дочери Вам кланяются.

Искренне Ваш

Д. Лихачев 1.VI.71

22. 9 августа 1971 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Сердечно поздравляю Вас и Елену Владиславовну с Вашим Праздником[1276].

Будьте во всем благополучны, радостны, изобретательны, инициативны. Пусть наука будет для Вас веселой, кино серьезным делом, фольклор утехой, живопись шуткой и отдыхом, труды источником авторитета, путешествия радостью и забавой. Одним словом — пусть жизнь будет интересной, озорной, деятельной.

Любящие Вас Лихачевы, к которым присоединяются Курбатовы и Зилитинкевичи[1277].

23. 1 сентября 1971 г.

Спасибо вам за письмецо, дорогой Дм[итрий] М[иронович]! А о хищничестве см[отрите] письмо в редакцию «Известий АН, ОЛЯ» — последний номер (мое, Копылова[1278], Альтшуллера[1279] и Ромодановской[1280]). Перед этим (забыл номер) — мое письмо о плагиате Копылова[1281]. Было бы важно, чтобы Вы об этом написали. Перед этим у меня была (лет 10 назад) статья об этике титульного листа: «Этично ли это?», «Известия», моск[овский] веч[ерний] выпуск, 1962, 21/VII, № 172. Привет Елене Владимировне[1282]. Зин[аида] Ал[ександровна] Вам кланяется.

Спасибо Вам за роскошный вечер. Ваш Д. Лихачев

24. 25 июля 1972 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо за письмо. В городе на квартире я не бываю (только по понедельникам в институте).

Очень Вам благодарен за включение очерка обо мне в книгу. Он мне очень нравится, и пожеланий у меня нет, кроме одного: не включайте упоминания о моей работе воспитателем трудколонии (сейчас это, пожалуй, не стоит, а о трудностях в неопределенной форме оставить можно).

Сборник о Варваре Павловне сделать отдельный не удастся. Мы можем посвятить ей только том «Трудов»[1283]. Поэтому о Зощенко напечатать там нельзя будет, но о фольклоре, особенно старом — можно. О воспоминаниях — подумаем. Может быть, Вы напишете о ней как об интересующейся (интересовавшейся, о Господи!) современным фольклором, современным его состоянием, редактировавшей Вас и пр. Это было бы важно. Мы хотим написать коллективный некролог. Каждый берет какую-то часть ее деятельности и ее характеризует под ответственность своей подписи[1284] (будет называться «Венок» — сплетение разных специалистов с оценкой ее в своей области)[1285].

«Лит[ературные] памятники» мы вынуждены оберегать от слишком нового материала. Книга о Зощенко издается в «Научно-популярной серии» АН — авторессы (выпала из головы фамилия)[1286].

Всегда Ваш Д. Лихачев

Поклон Елене Владиславовне.

Мы будем в Комарове до 14 августа (потом поедем на 10 дней на пароходе). Приезжайте.

Почерк портится из-за жары. Простите. Слог — тоже.

25. 10 сентября 1973 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Мы с Зин[аидой] Ал[ександровной] были в Варшаве[1287]. Вернулись в Л[енингра]д 31 августа и сразу уехали в санаторий «Яункемери»[1288]. Мою книгу[1289] не покупайте: она ждет отсылки Вам в Л[енингра]де. Когда вернемся — пошлю сразу же.

Здесь неважно.

Ваш Д. Лихачев

З[инаида] А[лександровна] кланяется.

10. IX.73

26. 10 сентября 1974 г.

Большое спасибо, дорогой Дмитрий Миронович! за «Владимира Маяковского»[1290].

Мы только что вернулись из скромного путешествия на теплоходе до Горького и обратно. Остались довольны.

Привет Елене Владиславовне.

Ваш Д. Лихачев 10.IX.74

З[инаида] А[лександровна] кланяется.

27. 12 декабря 1975 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо Вам сердечное за книгу о Сергее Юткевиче[1291]. Очень интересная.

Мы всей семьей поздравляем Вас с наступающим Новым годом. От всей души желаем Вам всего самого хорошего: здоровья и новых книг. Мы только что вернулись из Кисловодска, где вдоволь нагулялись.

Ваш Д. Лихачев

Сердечные приветы и поздравления с Н[овым] г[одом] Елене Владиславовне.

12. XII.75

28. 25 декабря 1975 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо Вам большое за главу обо мне в Вашей новой книге[1292] (получил ее вчера). Вижу, что Вы многим ее (главу) дополнили. Спасибо Вам большое за внимание ко мне и за внимание к Варваре Павловне. Я очень и очень тронут.

В этом году меня обрадовали чехи (издали «Человека»[1293] по-чешски и сборник работ с очень интересно написанной обо мне статьей Сл. Вольмана[1294]), румыны (книга — «Предвозрождение в России»[1295] со статьей обо мне и полной библиографией моих работ) и немцы ГДР (в карманном издании — «Человек»[1296]). Видимо, «Человек» нравится.

Пытался вам дозвониться — никто сегодня утром не отвечает.

Еще раз поздравляю Вас и Елену Всеволодовну[1297] с Новым годом.

Посылаю Вам «Великое Наследие»[1298].

Всегда Ваш Д. Лихачев

Поздравления от моих!

25. XII.75

29. 31 июля 1976 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Все очень хорошо. Из замечаний я бы написал такое: нет скоморошества[1299]. Это я сделал сознательно, так как материал у меня был далеко не весь учтен, и я решил эту тему отложить до второго издания книжки. Хорошо бы сказать, что древнерусский смех не прекратил своего существования в Петровскую эпоху. Всешутейший собор Петра близок опричнине и более даже «смешной». В XVIII в. древнерусский смех продолжался в искусстве балаганных дедов. Тогда будет понятно — почему Вы напоминаете Панченко о юродивых XIX века. Он их не хотел включать (кстати, Иван Яковлевич фигурирует еще в «Хождении инока Парфения», которое очень любил Достоевский и откуда образ Ивана Яковлевича заимствован: сцены с сахаром и чаем, приемом дам и пр. целиком перекочевали к Достоевскому[1300]). Одним словом, подчеркните, что требуется продолжение, и «История смеха», действительно, должна быть написана (см. наше обещание в конце написать «Историю смеха»).

Мы собираемся в большой книге о смехе дать в приложении и «смеховые тексты». Это надо сделать непременно, так как без текстов многое непонятно.

Куда поедете отдыхать?

Мы будем до победного конца в Комарове. А победа или поражение зависит от нашей внучки, которая поступает в ЛГУ[1301].

Будьте здоровы. Привет Елене Владиславовне.

Ваш подопечный Д. Лихачев 31.VII.76

30. 21 января 1977 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Наконец-то я очухался от многих навалившихся на меня дел по приезде и прочел Вашу статью о нашей книге «Смеховый мир». Большое, большое Вам спасибо. Мы с Панченко наберемся сил и в расширенном виде переиздадим книгу[1302] с расширением в Вашу сторону.

Где Вы бывали за это время?

По-моему, Вам следует еще побывать в Новой Зеландии или в Перу. Я тут читал статью в ж[урнале] «The Connoisseur» о музее в Лиме. Очень, необыкновенно интересно участие местных инков в поздней готике и барокко. Такое своеобразное искусство — один восторг!

Поклон Елене Владиславовне.

Всегда Ваш должник

Д. Лихачев 21.I.77

31. 2 июля 1978 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо за память и всегдашнюю заботу. Статьи эти мне прислали — поэтому по Вашей просьбе возвращаю Вам. Есть и еще некоторые в Вологде — одна в защиту музея картин в Вологде, но ее еще не напечатали.

Куда ездили, куда собираетесь?

Мы на даче, устаем. Летом никуда не поедем: слабость.

Едва только в прохладную погоду доходим до Комаровского кладбища, чтобы посетить могилы друзей и родных.

Печально!

О судьбе фольклорной статьи не знаю. Поеду в институт — узнаю.

Будьте здоровы и веселы.

Искренне Ваш Д. Лихачев

Привет от Зинаиды Александровны.

2. VII.78

Привет Елене Владиславовне.

32. 9 декабря 1981 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Прочел Вашу статью[1303] обо мне и моих «Заметках»[1304]. Спасибо Вам большое. Вы ухватили основное и выставили снова его на первый план. Об этом основном следует все время напоминать. Я Вам очень благодарен за статью, как и за многое, что Вы обо мне пишете.

Поправляйтесь скорей и в полную меру.

Привет Елене Владиславовне.

Поклон от Зин[аиды] Александр[овны].

Какой печальный у меня «юбилей» из-за кончины Веры! Все время грызет мысль о ней…

Любящий Вас Д. Лихачев 9.XII.81

33. 9 мая 1984 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо большое за «Начало тридцатых»[1305]. О тридцатых годах почти не пишут.

Отплачу Вам недели через три расширенным изданием «Литература — реальность — литература»[1306].

Всегда Ваш Д. Лихачев 9.V.84

Праздничный день! Поздравляю!

34. 15 апреля 1985 г.

Дорогой Дмитрий Миронович!

Спасибо Вам за письмо и интересную открытку: любил несуетный старичок сниматься! Сколько он позировал! А от Чехова почти ничего не осталось, от Достоевского только одна фотография.

Обо мне писать ничего не надо: останется что-то в памяти с моим именем, а больше войдет в представления о древней Руси безымянно. Ну и что?

Хвораю шестой месяц. Сейчас температуры нет — только слабость.

Будьте здоровы и счастливы.

Ваш Д. Лихачев 15.IV.85

35. 21 июля 1986 г.

Дорогой Дмитрий Миронович! В юношеские годы мне казалось, что в поэзии главное — удачные ассонансы, словесная игра, эквилибристика, шутка, идущая от экспромтов. Нашел листок с одним из моих шуточных упражнений. Стихи непременно должны были быть «глубокими», т. е. бессмысленными:

Только что приехали на теплоходе из Москвы (ехали в Москву на «Владимире Ильиче», а затем вернулись, посетив Углич, Плес, Кострому, Ярославль, Кириллов, Петрозаводск, Кижи, Валаам). В который раз, но все равно приятно — без хлопот и всей семьей, с Милой и Сергеем[1308]. 14 дней. Как раз для стариков.

Ваш Д. Лихачев

Поклон Елене Владиславовне.

21. VII.86

Илья Самойлович Зильберштейн (1905–1988) — искусствовед, литературовед, коллекционер, писатель, общественный деятель, доктор искусствоведения. В 1926 г. окончил Ленинградский государственный университет. Инициатор и бессменный редактор многотомного издания «Литературное наследство» (с 1931). Более 20 000 документов при посредничестве Зильберштейна были переданы из частных собраний за рубежом на родину, в государственные музеи и архивы СССР. Подарил государству свою коллекцию русского и западноевропейского искусства, сейчас находящуюся в созданном по его инициативе Музее личных коллекций при Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Зильберштейн награжден орденами Дружбы народов и «Знак Почета». Лауреат Государственной премии СССР. Член СП СССР, президиума правления Советского фонда культуры.

1. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 5 марта 1956 г.

Дорогой Илья Самойлович!

Вам приходится переписываться с Р. Якобсоном. Не спросите ли вы его — в каком положении работа «Тани» Чижевской по Словарю «Слова о полку Игореве»[1309] («Таня Чижевская» — так подписывает свои научные статьи по древнерусской литературе Татьяна Дмитриевна Чижевская[1310]). Нас всех интересуют принципы его составления. На каких материалах этот Словарь строится? Когда предложено его выпустить?

Если при случае Вы попросите Р. Якобсона дать информацию об этом Словаре, — мы (весь Сектор др[евне]р[усской] литературы, дружественно к Вам расположенный) будем Вам очень признательны.

С дружественным приветом

Д. Лихачев 5.III.56

2. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 21 марта 1956 г.

Дорогой Илья Самойлович!

Большое спасибо Вам за заметку. Она мне была очень интересна, хотя фраза о том, что «критический текст „Слова“» в «Литер[атурных] памятниках»[1311] «до опечаток включительно совпадает с текстом, опубликованным» Р. Якобсоном[1312], возмутительна. В «Лит[ературных] памятниках» я дал свой текст, приготовленный мною за год до выхода в свет текста Р. Якобсона для малой серии «Библиотеки поэта»[1313], в основу которого я положил, доработав его, текст А. С. Орлова[1314]. Совпадения у меня с Якобсоном не больше, чем с любым другим критическим изданием, а так как мой текст был приготовлен раньше (вышел в свет в 1949 г. — подписано к печати 7 мая), то это «совпадение», скорее всего, было бы невыгодно для Р. Якобсона.

Не могу поверить, чтобы это свое замечание о «критическом тексте» «Слова» автор заметки сделала самостоятельно. Значит, ей это кем-то подсказано (Якобсон?).

Привет! Д. Лихачев 21.III.56

3. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 22 сентября 1980 г.

Дорогой Илья Самойлович!

Я очень, очень, очень Вам благодарен за статью[1315]; за такой милый, чрезвычайно тронувший меня отзыв обо мне, и вообще за все то хорошее, что Вы делаете.

Бенуа[1316] теперь не только защищен, но мы сможем издать и Добужинского[1317] (моя мечта).

Любящий Вас

Д. Лихачев 22.IX.80

4. И. С. Зильберштейн — Д. С. Лихачеву 30 мая 1983 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Спасибо сердечное за письмо, за текст дарственной надписи Блока[1318].

Надеюсь, что Г. И. Чугунов[1319] занес Вам двухтомник «Сергей Дягилев и русское искусство»[1320]. Буду рад узнать Ваше мнение об этом издании. Уже появились две весьма положительные рецензии — Долгополова («Огонек», № 14) и Шмаринова («Советская культура», 28 сентября)[1321]. При Вашей сверхчеловеческой занятости даже мечтать нельзя, чтобы вам удалось написать рецензию на это многострадальное издание.

Не бойтесь, что Ваша статья о Лескове[1322] выйдет легковесной. Ручаюсь, что так, как напишете Вы, никто написать не сможет. Посылаю Вам перечень высказываний Горького о Лескове. Быть может, Вашу статью начать с высказываний Горького?

Сердечно кланяюсь Вам, дорогой Дмитрий Сергеевич.

5. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 24 декабря 1983 г.

Дорогой Илья Самойлович! Сердечно поздравляю Вас с Новым годом. Вам, сделавшему так много для русской культуры, от души желаю новых приобретений, новых успехов, удач, а главное, здоровья.

Очень Вас любящий Д. Лихачев 24.XII.83

6. И. С. Зильберштейн — Д. С. Лихачеву 15 января 1984 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Сердечнейшее спасибо за память, за новогоднее поздравление. Получил его на днях, так как был три недели в Переделкине.

Желаю всего самого доброго Вам и Вашим близким в наступившем новом году. Желаю Вам новых исследовательских достижений, — ведь Вы самый блистательный литературовед нашего времени, и каждая новая Ваша книга или статья — праздник для всех тех, кого неизменно приводят в восторг Ваши блистательные работы.

Прочитали ли в последнем № «Лит[ературной] газеты» (№ 2 от 11 января, 4-я полоса) мою статейку об очередной халтуре Эйдельмана[1323] на [нрзб.]. Ведь его нахальство в этой повести достигло черты наших [дней]! Смею думать, что наш долг наказывать таких наглецов!

Еще раз желаю Вам, дорогой Дм[итрий] Серг[еевич], доброго 1984 года.

И. Зильберштейн

P. S. Если [в будущем] могу быть Вам чем-либо полезен — [нрзб.].

7. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 9 марта 1984 г.

Дорогой Илья Самойлович!

Со «Словом о Лескове» не все обстоит так, как мне хотелось бы. Я думал написать нечто новое. Но оторваться от материала и своих обобщений я не могу. «Слово» получилось у меня в своей основной части тем же, что я печатаю в каком-то сборнике у В. Ю. Троицкого[1324] (он выпускает какую-то книгу статей о Лескове[1325]), и в варианте того, что я печатаю во втором издании своей книги «Литература — реальность — литература»[1326]. Отойти от своих мыслей и создать новую концепцию творчества Лескова я не смог. Но начало статьи и конец в пределах трех-четырех страниц — иные: более углубляющие и разъясняющие мою концепцию. Я ничуть не обижусь, если Вы скажете, что печатать «вариант» нельзя. На всякий случай я даю статью в переписку (будет страниц 19) и вышлю Вам, а Вы уж смотрите, судите и решайте — стóит статейка такого почетного места или не стóит. Повторяю — я отнюдь не обижусь. Буду только жалеть, что печатается статья не в таком авторитетнейшем издании, как «Литературное наследство». Ведь в мире нет такого издания, как Ваше[1327].

Теперь об Эйдельмане. По существу Вы правы, но не стоило на все это реагировать в такой острой форме. Слишком резко…

С древней русской литературой, вернее, с ее «исследователями» дело обстоит похлеще. Искажения фактов, выдумки и литературное воровство[1328] здесь процветают в разных формах (разумеется, не в моем секторе), но я по большей части плюю на все это.

Искренне Ваш

Д. Лихачев 9.III.84

8. И. С. Зильберштейн — Д. С. Лихачеву 29 мая 1984 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Извините великодушно, что беспокою Вас. В ближайшие недели мы сдаем в производство четвертую книгу 92-го тома «Литературного наследства» — «Александр Блок. Новые материалы и исследования». Здесь будет напечатано сообщение о тех дарственных надписях Блока, которые не были нам известны, когда мы в 3-й книге опубликовали около 400-х сот[1329]^,[1330] такого рода надписей. Сердечно прошу Вас отыскать в [Вашей] библиотеке вторую книгу Блока с его дарственной надписью Блоку[1331] и сообщить мне текст этой надписи и на какой книге она сделана.

9. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 15 июня 1984 г.

Дорогой Илья Самойлович! Книгу с надписью Блока, особенно интересной, я среди книг покойного Игоря Евгеньевича Ани́чкова[1332] так и не нашел. По-видимому, эта книга пропала. У Игоря Евгеньевича было довольно много книг из библиотеки его отца проф[ессора] Евгения Васильевича Ани́чкова с дарственными надписями его друзей-писателей начала века. Одну дарственную надпись я Вам послал (т. е. не надпись, конечно, а текст ее). А второй надписи, которую мне показывал И. Е. Аничков, я не обнаружил. Надпись эту показывал И. Е. Аничков и Виктору Максимовичу Жирмунскому, когда последний опубликовал свою книгу о драме «Роза и крест»[1333]. В пропавшей надписи Блок подробно и очень сердечно благодарил Евг. Вас. Аничкова за помощь при написании «Розы и креста». Блок в необычной для себя манере (Блок был очень сдержан в выражении своих чувств) благодарил Аничкова не только за рекомендацию и предоставление книг для «Розы и креста», но и сделанные им (Аничковым) замечания на самый текст драмы (по-видимому, Е. В. Аничков читал предварительные варианты).

Для вашего архива, который, уверен, не пропадет[1334], хочу Вам написать некоторые сведения об Аничковых, игравших некоторую роль в литературной жизни начала века.

Евг[ений] Вас[ильевич] Аничков — ученик А. Н. Веселовского[1335] — происходил из аристократической и очень древней фамилии, ведущей свое начало от татарского царевича, выехавшего в Московию и здесь крещенного с именем Аникий. В XV и XVI вв. Аничковы играли некоторую роль в истории. Воевода Аничков оборонял Карелию от шведов («каянских немцев») в XVI в., служил Соловецкому монастырю. В Петербурге была Аничкова слобода у будущего Ани́чкова моста (сейчас стали ставить ударение неправильно: Áничков мост). В истории русской общественной мысли играл некоторую роль один из Аничковых. К концу XIX в. род Аничковых обеднел.

В Архиве Белградской АН и И[1336] хранятся воспоминания Е. В. Аничкова, к сожалению не доведенные до самого интересного периода его литературно-общественной жизни. Шифр этой рукописи у меня есть в моих записях. Там говорится, что в имении Аничковых около Боровичей были найдены фарфоровые глины, очень ценные, благодаря которым Аничковы снова разбогатели (это было в конце XIX в.). Женился Е. В. Аничков на Анне Митрофановне Овиновой[1337] из старинного боярского новгородского рода, в роду которых была даже «своя» чудотворная икона Божьей матери. Эта икона и до сих пор существует. По замечаниям реставраторов она XVI века и очень хороших писем. Тип — Владимирской. Отец Анны Митрофановны был, если не ошибаюсь, градоначальником в каком-то грузинском городе, где женился на красавице еврейке, чем вывел себя из своего круга[1338]. Анна Митрофановна была из близнецов. Ее сестра была замужем за профессором по детским болезням Вадбольским (по-видимому, князем). Вадбольский в конце [19]30-х гг. лечил моих дочерей, когда они были совсем маленькие. Анна Митрофановна была невероятной красавицей, умницей, необыкновенно образованной, живой, остроумной, изящной и пр., и пр.[1339]

Разбогатев и женившись, Евг. Вас. Аничков вел необыкновенно свободный образ жизни. Он дружил с многими известными людьми. Читал лекции то в Петербургском университете, то в Оксфорде. Поражал всех необыкновенной эрудицией и легкостью, с которой менял убеждения. Часто, проведя ночь в разговорах, то на «башне» Вячеслава Иванова, то в «Бродячей собаке» или просто у друзей, он ехал под утро в ресторан на Николаевском вокзале (этот ресторан был открыт всю ночь), завтракал там, приводил себя в порядок и затем ехал читать лекции в университет (это рассказывал мне библиограф А. Г. Фомин[1340], который одно время работал перед последней войной в Пушкинском Доме). Анна Митрофановна была под стать мужу. Она имела открытый дом на Каменном острове. К ним постоянно заходили писатели и философы, в том числе их постоянным посетителем бывал и Блок. Дом этот, богато обставленный, сгорел в 1917 г. с остатками богатств. Анна Митрофановна переехала в квартиру Солдатенкова на Французской набережной, где занимали три комнаты. Там я у них бывал, беря уроки английского языка у сына Анны Митрофановны, Игоря Евгеньевича, и часто оставаясь завтракать. Анна Митрофановна преподавала английский и французский в Фонетическом институте на Невском у Семена Карловича Боянуса[1341] (одного из моих университетских учителей). Семен Карлович говорил мне, что в английском у Анны Митрофановны было оксфордское произношение, а по-французски она говорила как швейцарка, т. е. лучше, чем парижанки (недаром швейцарок-гувернанток предпочитали парижанкам в русских аристократических домах). В детали французского произношения я был посвящен Львом Владимировичем Щербой[1342], ведшим в университете курс французской фонетики.

Анна Митрофановна и Евг[ений] Вас[ильевич] имели в Париже постоянную квартиру, роскошно обставленную (вещи из этой квартиры я видел — картины, гобелены, кресла, диваны и пр.), и у них был там открытый дом. На журфиксы приходили румыны аристократы Бранковяну, и постоянным гостем был Анатоль Франс. У Анны Митрофановны были две дочери[1343]. Одна погибла в начале [19]30-х гг. в Сибири. Она была крестницей императрицы Александры Федоровны (ее крестили в Лондоне, и с разрешения Александры Федоровны в посольской церкви крестной матерью записали ее), и из-за этого, собственно, и происходили ее несчастья. Перед самым арестом в Ленинграде Елизавета Евгеньевна читала доклад об истоках «Золотого петушка» Пушкина. Доклад этот так и не был напечатан. Впоследствии на те же истоки наткнулась Анна Андреевна Ахматова[1344]. В Сибири Елизавета Евгеньевна вышла замуж за поэта Евреинова (стихи его, хорошие, в [19]20-е гг. печатались в журнале «Соловецкие острова»), приходившегося каким-то образом родственником царской фамилии (настолько, что его шутя считали претендентом на престол). В общем, она и ее муж были расстреляны. Другая дочь Анны Митр[офановны] была скульптором, жила в Италии, и о ее выставке с похвалой писал Анне Митр[офановне] в [19]20-е гг. Горький. По словам сербского ученика Евгения Васильевича Влад. Алексеевича Мошина[1345] (он еще жив — это известный археограф, живет в Скопле), Евг[ений] Вас[ильевич] упоминал в разговорах только об этих двух дочерях (забыл, как звали вторую; я знал только Елизавету) и никогда не говорил, что у него есть и сын. Сын же, Игорь Евгеньевич, воспитывался в лицее в Париже, и когда Анны Митр[офановны] и Евг[ения] Вас[ильевича] не было в Париже, то как в родной дом он приходил по воскресеньям к Анатолю Франсу (ср[авните] «Маленький Пьер» у последнего). Один год Игорь Евг[еньевич] учился в Итоне, но, когда я был в 1966 году в Итоне, в списке учеников Итона Игоря Евг[еньевича] я не нашел. Во Франции Анна Митрофановна, писавшая под псевдонимом Иван Странник, выпустила книгу, в которой писала о Горьком и всячески его там пропагандировала[1346]. Горький ценил Анну Митрофановну и удовлетворял в [19]20-е гг. различные ее просьбы, но в начале [19]30-х гг. (а м[ожет] б[ыть], в [19]29 г.), когда Анна Митрофановна обратилась к нему с просьбой заступиться за Елизавету Евгеньевну и Игоря Евгеньевича, он не ответил ей, а через некоторое время выпустил фельетон «Механические граждане». Анна Митрофановна считала этот фельетон ответом себе и была им чрезвычайно оскорблена.

Евгений Васильевич Аничков, как я уже сказал, резко менял свои убеждения. Он был «аристократическая богема». То он выступал как анархист, то писал апологетическую брошюру о Победоносцеве[1347], якшался с крайне правыми и с крайне левыми, увлекался спиритизмом, был снобом и модником. Однажды в Белоострове он попался с провозом большевистских листовок. Когда таможенный жандарм пришел к ним в купе, увидев «почтенных» пассажиров, он не стал осматривать их багаж. Выходя, жандарм услышал французскую фразу, произнесенную Евг[ением] Васильевичем: «Nous somme sauvé!»[1348] Жандарм понял, вернулся, обыскал и нашел кипы листовок. Пользуясь своими связями, Евг[ений] Вас[ильевич] притушил дело. Об этой истории говорил весь Петербург.

Теперь об Игоре Евгеньевиче, у которого в студенческие годы я брал уроки английского языка. Он, юношей, вернулся из Франции во время Первой мировой войны и очень плохо говорил по-русски. Учился в Пажеском корпусе. О нем есть запись в дневниках Блока. Примерно такая: «Сын Аничкова, плохо говорящий по-русски, производит идиотическое впечатление». Он посещал наш школьный кружок по философии, в котором бывали Евг. Павл. Иванов[1349], Серг. Ал. Аскольдов-Алексеев[1350], В. Л. Комарович, д[окто]р Моржецкий[1351] и др[угие] (удивительный «школьный» кружок!). Он (Игорь Евг[еньевич]), вступая однажды в спор и плохо справляясь с русским склонением, произнес: «Это спор о слов» (вм[есто] «о словах»), чем привел нас, мальчиков, в веселое настроение. Сейчас я могу сказать (родных и близких у Игоря Евг[еньевича] не осталось), что он был чудаком-монархистом.

Учась в Пажеском корпусе, он увидел сон (он считал, что это «видéние»), будто архангел Гавриил спустился к нему огненным столпом и произнес: «Тебе назначается царское служение». Он считал, что архангел Гавриил являлся только троим (Б[ожьей] Матери, Магомету, еще кому-то), он — четвертый. По поводу этого сна он ездил получить совет к старцу Амвросию в Оптину пустынь в начале [19]20-х гг. перед самым ее закрытием. Старец ответил уклончиво. Но Игорь Евг[еньевич] твердо верил в сон. Считал, что он установит тысячелетнее царство, а перед смертью верил, что созовет вселенский собор, который соединит все церкви. Возраст его не смущал. Он говорил, что помолодеет, как это ему предсказано в Библии, и т. д., и т. п. Вера его в самого себя срослась с тяжелым склерозом. Он без конца рассказывал мне о сне, о своей будущей миссии, составлял энциклопедию неославянофильства. Никаких сомнений он не допускал. После того как он вернулся из Франции (когда точно он учился в Пажеском корпусе, сказать не могу), он с отцом служил в полку петергофских улан. Потом отец был на румынском фронте, оказался отрезанным от России, поступил в зуавы[1352], ездил на верблюде (я видел в Белграде его фотографию в таком зуавском виде), потом стал преподавать в Скопле, выступал с воспоминаниями о Блоке. Его статья о Блоке лежит в Белграде в архиве. Игорь же Евгеньевич оказался у «правителя омского», но его обвинили в симпатии к большевикам (кстати, не без оснований, так как в своей «исторической концепции» отводил большевикам положительную роль как объединителям России) и чуть не расстреляли с другими «большевиками»; спасли его какие-то знакомства. Затем он заболел сыпным тифом и в боях не принимал участие, а когда госпиталь оказался в руках большевиков, он выдал себя за красноармейца и спасся. О своем колчаковском прошлом он никогда не упоминал официально, и знали это только я да Анна Митрофановна. В 1928 г. он был арестован и получил 5 лет Соловков, затем скитался по ссылкам до [19]50-х годов. Перед возвращением в Ленинград преподавал в пединституте в Ставрополе и защитил докторскую. Помогал ему в защитах Вл. Фед. Шишмарев[1353]. Занимался он изобретенной им наукой — идиоматикой, которой был предан с таким же упорством, как и своему сну. Сохранился у меня переплетенный сборник его статей на эту тему, который я стремился продвинуть в печать. Многие идеи его в области лингвистики перешли в советскую лингвистику, попали под другой терминологией и к В. В. Виноградову. Серьезное значение его лингвистическим штудиям придавал и А. М. Бабкин[1354], но книги и справочник по английской идиоматике ему напечатать не удалось. Книга-справочник была бы очень полезной, но вести переговоры с издательствами он совсем не умел. В [19]30-е годы интереснейший архив его матери и отца был уничтожен из страха. А там были письма Горького, записки Блока (подававшиеся во время спиритических сеансов) и пр.

Кстати, о Блоке. Скульптором Манизером[1355] была снята с мертвого Блока двусторонняя маска (лицо и затылок — получилась цельная голова) и отлита в бронзе. Она попала в собственность к Илье Ионычу Ионову[1356]. В середине [19]20-х гг. положение Ионова пошатнулось. Его отправили торгпредом в США. Уезжая, он отдал часть библиотеки своему помощнику — Белецкому, а наиболее ценную и «объемистую» часть — моему отцу[1357]. У нас была очень большая квартира на Печатном Дворе. В библиотеке Ионова были сплошные редкости: эльзевиры[1358], альдины[1359], Библия Пискатора[1360], книги эмигрантов — Ремизова[1361] с дарственными надписями, Краснова[1362] романы, различного рода юбилейные издания, дворянские альбомы начала XIX в., множество ценнейших альманахов, рукописные списки Радищева и Грибоедова, гравюры Рубенса и Рембрандта, разные первые издания — Некрасова, Державина и т. д., и т. п. Собирал для него зав[едующий] книжным фондом Саранчин. Среди всего этого была нам привезена и голова Блока. В 1928 г. при обыске кое-что из этой библиотеки было забрано, и меня обвинили в хранении… Отец написал Ионову в США с просьбой удостоверить, что книги его. Ионов был каторжанин, революционер (до революции он был пожизненно заключен в Шлиссельбургскую крепость). Отец считал, что ему не попадет. Как глава ОГИЗа он мог иметь всё, ездил за границу. Но… положение Ионова пошатнулось, и он не отвечал. А книга, которая ставилась мне в вину, была даже не разрезана. Ионова вызвали в Москву с тем, чтобы якобы поставить во главе каких-то издательств. Отец сразу отправил ему в Москву контейнеры с книгами. Отправил, а Ионова арестовали! Среди отправленных книг были и мои. Была среди всего прочего и голова Блока. Отлитая в бронзе, она не имела никаких следов, отметок, что это Блок. Узнать Блока было трудно — Блок в бронзе был совершенно лыс. Даже я, зная ее происхождение наверное, иногда сомневался. Я привык представлять себе Блока с волосами. Возможно, что голова Блока существует неузнанная. Ведь она была бронзовая, тяжелая. Кто мог бы ее уничтожить и зачем? Эта голова-маска была единственная. Вторую не отлили. Может быть, в блоковском томе «Лит[ературного] наследства» указать на ее существование: «местонахождение неизвестно». А вдруг найдется? В воспоминаниях о смерти Блока кто-то написал, что маска с Блока не была снята. Была!

Возвращаюсь к прежним темам. Игорь Евгеньевич Аничков был похож на мать, но и на Евгения Васильевича, фотографии которого я видел в архиве в Белграде. Слухи о том, что он сын Анатоля Франса, может быть, неосновательны?

Часто навещая Игоря Евг[еньевича] в последние годы его жизни, я не решался его впрямую спросить, но о Евг[ении] Вас[ильевиче] он всегда говорил, называя его отцом.

Извините за длинное письмо, но оно для Вашего архива.

Искренне Ваш

Д. Лихачев 15.VI.84

10. И. С. Зильберштейн — Д. С. Лихачеву 5 июля 1984 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Спасибо сердечное за письмо. Много интересного в этом письме для меня прежде всего потому, что я лично хорошо знал Анну Митрофановну, Анечку. Больше того, еще на заре существования «Литературного наследства» я попросил ее написать свои воспоминания об Анатоле Франсе. Она выполнила эту просьбу и предоставила мне рукопись, которую озаглавила «Воспоминания о Париже». Я даже успел набрать их для одного из трех наших томов «Русская культура и Франция». Вы, очевидно, знаете эти тома? В каждом по 1000 страниц типографских, и хотя воспоминания Анны Митрофановны были набраны, но включить их не удалось в один из тех томов, и у меня сохранился, очевидно, один существующий на свете материал экземпляра верстки. Она была очень признательна за то, что я заставил ее записать свои воспоминания. И за это она подарила мне миниатюрную книжицу Анатоля Франса с дарственной надписью ей. Эта книжица у меня сохранилась, и, когда будете в Москве, смогу показать ее Вам.

Вы, конечно, знаете, что сохранилось 4 письма Блока Е. В. Аничкову, а также 6 писем Аничкова Блоку, а писем Анны Митрофановны Блоку уцелело лишь два. Все это отражено в двухтомнике, который называется «Александр Блок. Переписка. Аннотированный каталог», 1975–1979 гг.

Во второй книге нашего 92-го тома («Александр Блок. Новые материалы и исследования») на стр. 217 в письме Блока к Пясту имеется упоминание об Анне Митрофановне. Думаю, что мы сделали ошибку, что дали такое плохое примечание Минц об Анне Митрофановне[1363]. Верно ли указана дата кончины Анны Митрофановны? Мне думается, что она скончалась позже 1933-го года.

Я знал Ионова. Он погиб потому, что его сестра Злата Ионовна[1364] была женой Зиновьева[1365]. Но Ионов был типичным самодуром, к тому же самовлюбленным. Руководя Ленинградским отделением Госиздата, он жил по принципу — Дикси[1366]. Но с той разницей, что от Цезаря у него, по существу, не было ничего.

Мне все-таки верится, что «Роза и крест» Блока с надписью: «Е. В. Аничкову» — где-то хранится.

Еще раз великое спасибо, дорогой Дмитрий Сергеевич, за интереснейшее письмо. И прошу Вас помнить, что если я чем-либо могу быть Вам полезен, то обязательно обращайтесь ко мне.

Сердечно Вам кланяюсь.

11. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 14 июля 1984 г.

Дорогой Илья Самойлович!

Спасибо Вам большое за обстоятельное письмо. Я был бы очень счастлив прочесть воспоминания Анны Митрофановны Аничковой об А. Франсе. Умнейшая была женщина.

Ионов был глубокий истерик. Плакал, рыдал и рвал на себе волосы, если что-то у него не получалось (сколько раз эту сцену видел отец на Печатном Дворе).

Архив родных, кажется, уничтожил сын — Игорь Евг[еньевич], но не уверен.

Сердечно Ваш Д. Лихачев 14.VII.84

12. Д. С. Лихачев — И. С. Зильберштейну 1980-е годы

Дорогой Илья Самуилович!

Не помню Вашу рецензию[1367]. Вы, вероятно, передали мне через Чугунова, а он не отдал ее. Я готов сам перепечатать ее. Только пришлите для этой цели. Мне никто не хочет помогать, кроме Вас.

Извините. Заранее спасибо.

Д. Лихачев 20 / X

13. Д. С. Лихачев — Н. Б. Волковой 23 мая 1988 г.

Глубоко потрясены кончиной Ильи Самойловича Зильберштейна. Советское искусствознание потеряло в его лице одного из самых авторитетнейших ученых-коллекционеров, поднявших советское собирательское искусство на мировой уровень. Благодаря неутомимой энергии и знаниям Ильи Самойловича в нашу страну вернулось множество шедевров, найдены и опубликованы целые архивы. Он создал школу собирательства и атрибуции художественных произведений. Советский фонд культуры в своей деятельности во многом опирался на идеи Ильи Самойловича. Мы всегда чувствовали его духовную поддержку.

Лихачев и сотрудники ЛО СФК

Александр Ильич Клибанов (1910–1994) — историк, источниковед, религиовед, педагог; доктор исторических наук (1962); лауреат премии имени Б. Д. Грекова (1980), Государственной премии СССР (1983). Окончил факультет общественных наук ЛГУ (1932). Ученик Б. Д. Грекова и Н. П. Сидорова. Научный сотрудник Антирелигиозного музея (1932); заведующий отделом агитации и пропаганды ленинградского отделения Союза воинствующих безбожников, ответственный редактор Государственного антирелигиозного издательства (1932–1934). Принимал участие в заседаниях семинара по проблемам этнографии, социологии и истории религии в ЛГУ, Государственной академии изучения материальной культуры, а затем в Институте по изучению народов СССР, которым руководил Н. М. Маторин (1898–1936), один из организаторов в 1920–1930-е гг. советской этнографии. В 1935 г. защитил кандидатскую диссертацию о менонитах (научный руководитель — Б. Д. Греков). Доцент Коммунистического политико-просветительского института им. Н. К. Крупской (1935–1936).

В 1936 г. арестован «за контрреволюционную троцкистскую деятельность»[1368] и приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Учитель истории в средней школе в Омской области (1941–1942); преподаватель Красноярского государственного педагогического института (1942–1945; заведующий кафедрой истории СССР с 1943 г.). После войны переехал в Москву, в 1946–1948 гг. был заведующим отделом, затем заместителем директора Музея истории религии АН СССР, в 1947 г. принят на работу в Институт истории АН СССР. В 1948 г. вновь арестован за связь с «врагом народа» Н. П. Маториным и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей, освобожден в 1954 г., реабилитирован в 1955 г. Восстановлен в Институте истории АН СССР, с 1968 г. также работал в Институте научного атеизма Академии общественных наук при ЦК КПСС. Автор работ по истории религиозного сектантства, русской общественной мысли XV–XIX вв. Был знатоком русской поэзии XX века, дружил со многими деятелями искусства, в том числе с Б. Л. Пастернаком, С. Г. Нейгаузом и др., собрал большую библиотеку и коллекцию картин русских художников[1369].

В личном архивном фонде Клибанова сохранилось 13 писем Лихачева (12 июля 1955 г. — 24 декабря 1962 г.)[1370], четыре из которых включены в сборник.

1. 29 марта 1956 г.

Дорогой Александр Ильич!

Относительно рецензии Вы не беспокойтесь. С разделом рецензий у нас нехватка, и поэтому он в счет не идет. У нас очень не хватает собственно литературоведческих статей. Поэтому статьи по истории общ[ественной] мысли, искусству, истории нам приходится ужимать. Мы стремимся также к тому, чтобы статьи были очень компактными, и неохотно помещаем статьи большого размера.

Работу Вашу[1371] я успел только просмотреть и откладываю внимательное прочтение ее до тех пор, когда примусь за редактирование всего т. XIII, а время это откладывается, так как на меня свалились различные поручения, самого срочного характера. Рецензии можете прислать числу к 20–25 апреля.

Ваши работы мне нравятся тем, что они оригинальны, всегда интересны, вызывают споры. В «Трудах» мы хотим печатать статьи, в которых чувствовался бы индивидуальный почерк их авторов и пр. С этой точки зрения Ваши работы очень интересны. Но, по-моему, в них есть и существенные недостатки: недостаточная доказательность, иногда слишком далеко идущие выводы (напр[имер], из «зри»), слишком произвольные (иногда в безапелляционной форме преподносящиеся) толкования, большое количество различных «допущений», недостаток академичности (пользование переводами вм[есто] подл[инных] текстов и др.), иногда огульные суждения оценочного характера и т. п. Не обижайтесь на эти мои замечания: они исходят от человека, относящегося к Вам дружественно.

Простите, что пишу так плохо: я сейчас болен (грипп: высокая температура).

Привет! Ваш Д. Лихачев

2. 10 декабря 1956 г.

Дорогой Александр Ильич!

Очень и очень был тронут Вашим поздравлением. Мне оно было особенно приятно, так как в последние наши свидания почувствовал в Вас настоящее поэтическое отношение к жизни (у меня его нет, и поэтому я его особенно ценю в других). Я в восторге от стихов Цветаевой в «Дне поэзии»[1372]. Да там и многое другое хорошо.

Не собираетесь ли в Ленинград?

Рады были бы Вас послушать в Секторе. Во всяком случае, непременно заходите.

Ваш Д. Лихачев 10.XII.56

3. 27 декабря 1956 г.

Дорогой Александр Ильич!

Поздравляю Вас и Наталью Владимировну[1373] с Новым годом. Желаю Вам от души всего самого хорошего.

Большое спасибо Вам за книгу стихов Ерошина[1374]. Сперва она мне мало понравилась (напоминает переводы), но теперь нравится все больше.

Ваш Д. Лихачев

Очевидно, Вы получили новую собственную квартиру[1375], и Нат[алья] Вл[адимировна] переехала к Вам совсем?

4. 9 июля 1961 г.

Дорогой Александр Ильич!

Сердечно поздравляю Вас с блестящей защитой[1376]. Мои поздравления — и Наталии Владимировне. Очень и очень рад за Вас.

Мне говорил о Вашей защите по телефону Николай Николаевич Воронин.

Мне тоже удалось защищать от увольнения В. Л. Виноградову[1377] и отстоять «Словарь `Слова о п[олку] Иг[ореве]`»[1378], который наша дирекция постановила закрыть. Но времени на это ушло много, так как В. В. Виноградова нелегко поймать. В конце концов — я был у него дома.

Жаль, что мои планы побывать в Москве на двух защитах не удались.

Желаю Вам теперь хорошо отдохнуть летом.

Будьте здоровы. Зинаида Александровна присоединяется к моим поздравлениям.

Ваш Д. Лихачев 9.VII.61

Соломон Абрамович Рейсер (1905–1989) — литературовед, библиограф, педагог; доктор филологических наук (1956). В 1926 г. окончил литературно-лингвистическое отделение Высшего института народного образования (бывш. Киевский университет). В конце 1920-х годов его деятельность была связана с двумя учреждениями — Научно-исследовательским институтом сравнительного изучения литератур и языков Запада и Востока при Ленинградском университете и Государственным институтом истории искусств. С 1931 до 1946 г. Рейсер служил в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Параллельно с работой в библиотеке началась его педагогическая деятельность (Высшие курсы библиотековедения, Ивановский государственный педагогический институт). В 1945 г. он перешел в Ленинградский государственный библиотечный институт (с 1959 — профессор). Печататься Рейсер начал в 1926 г. Темы его работ — русская литература 2-й половины XIX в., вольная русская поэзия, палеография, текстология. Рейсер подготовил к печати собрания сочинений Н. А. Некрасова, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Н. С. Лескова, ряд книг в сериях «Библиотека поэта» и «Литературные памятники», многочисленные материалы для серии «Литературное наследство». Рейсер — автор первой «Хрестоматии по русской библиографии с XI века до 1917 г.» (М., 1956). Больше всего времени и сил ученый отдал изучению жизни и творчества Добролюбова. Ему принадлежат основные справочно-биографические книги по творчеству критика: «Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова» (М., 1936), «Добролюбов в Нижнем Новгороде» (Горький, 1961). Последняя книга — сокращенный вариант докторской диссертации, защищенной в 1956 г. Рейсер — автор двух книг по текстологии: «Палеография и текстология Нового времени» (М., 1970; 2-е изд. — «Основы текстологии». Л., 1978) и «Русская палеография Нового времени. Неография» (М., 1982).

1. 30 ноября 1956 г.

Дорогой Соломон Абрамович!

Большое Вам спасибо за Ваше очень тронувшее меня поздравление[1379].

(Простите за почерк — что-то «заезжает» рука.)

С искренним уважением

Ваш Д. Лихачев 30.XI.56

2. 4 сентября 1963 г.

Дорогой Соломон Абрамович!

Я написал брошюру «Текстология. Краткий очерк»[1380], 5 печ[атных] листов. Она касается всех текст[ологических] вопросов — новой литературы и древней. У меня к Вам просьба — дать рецензию на рукопись для нашего Ученого совета. Мне было бы очень важно получить Ваши указания; я ведь и не спец[иалист] по текстологии новой, а о ней пишу. Мой дом[ашний] тел[ефон] В388–90.

Если Вам нет времени[1381] — не стесняйтесь отказаться. Как бы мне ни хотелось получить ваши замечания — я не обижусь и пойму.

Дружески Ваш Д. Лихачев 4.IX.63

3. 7 сентября 1966 г.

Дорогой Соломон Абрамович!

Спасибо за снимки. Может быть (если выйдут), пришлю Вам свои — Жирмунского.

Особых болезней у меня нет, но множество мелких. Особенно неприятно пониженное давление и плохой сон.

Привет Вашей жене[1382].

Искренне Вас любящий

Д. Лихачев

PS. В № 4 «Истории СССР» разносит меня прохвост Азбелев за «Текстологию»[1383]. Азбелев учился у меня со II курса на Истфаке ЛГУ, и я его вытащил в аспирантуру ИРЛ, способствовал защите его диссертации (я был его руководитель), напечатал его книгу и прочее. Теперь он мне мстит за добро, где только может, и пишет доносы.

Прочтите в № 4 «Истории СССР» его статью обязательно.

4. 11 октября 1966 г.

Дорогой Соломон Абрамович! Спасибо Вам большое за фотографии. Они прекрасно получились. Если у Вас есть еще фотографии похорон Ахматовой — буду Вам очень и очень благодарен.

В Англию[1384] я не поехал — очевидно, заболел.

Привет Вам и Вашей супруге от меня и Зинаиды Александровны.

Искренне Ваш Д. Лихачев 11.X.66

5. 29 декабря 1967 г.

Сердечно поздравляем дорогого Соломона Абрамовича с семьей с Новым годом. Здоровья и здоровья!

Лихачевы

6. 16 декабря 1970 г.

Спасибо Вам, дорогой Соломон Абрамович, за поздравления.

Как ни приятно получить новое звание[1385], но я всегда помню, что Борис Мих[айлович][1386], Григорий Александрович[1387], Павел Наумович[1388] и многие другие, более достойные, чем я, были этого звания не удостоены.

Искренне Ваш Д. Лихачев

7. 9 сентября 1974 г.

Дорогой Соломон Абрамович!

Только что вернулся с Зинаидой Александровной из поездки на теплоходе и застал Ваши очень интересные фотографии.

Большое, большое Вам спасибо!

Искренне Ваш Д. Лихачев 9.IX.74

Владимир Александрович Гордлевский (1876–1956) — востоковед-тюрколог, педагог; доктор литературоведения (1934); академик АН СССР (с 1946). Окончил Лазаревский институт восточных языков (1899) и историко-филологический факультет МГУ (1904), стажировался в Турции, Сирии, Франции. Старший научный сотрудник, заведующий сектором языка и литературы стран Ближнего и Среднего Востока Института востоковедения (с 1938). Автор работ по турецкому языку, истории, фольклору, литературе Турции; автор турецко-русского словаря (1931).

21 марта 1956 г.

Глубокоуважаемый

Владимир Александрович!

Благодарю Вас за Ваше согласие дать статью в сборник в честь Варвары Павловны Адриановой-Перетц[1389]. Будем ждать Вашей статьи.

С искренним уважением Д. Лихачев 21.III.56

Дмитрий Владимирович Ознобишин (1916–1990) — историк, доктор исторических наук (1968). Родился в дворянской семье Ознобишиных, из которых происходил поэт Д. П. Ознобишин. Окончил Московский историко-архивный институт в 1937 г. С 1954 г. член редколлегии серии «Литературные памятники», в 1955–1986 гг. ученый секретарь редколлегии.

Составитель библиографических справочников «Литературные памятники» (1960, 1967, 1973, 1978, 1984). Ответственный редактор изданий серии «Литературные памятники»: Гончаров И. А. Фрегат «Паллада» (Л., 1986); Лунин М. С. Письма из Сибири (М., 1987).

19 января 1957 г.

Дорогой Дмитрий Владимирович!

Я посмотрел (бегло) рукопись «Повестей о Мамаевом побоище»[1390], но без текстов (меня бы интересовало, как они подготовлены) и без комментариев.

Перевод М. Н. Тихомирова сделан в хорошей манере (я не проверял только его точность, так как у меня не было текстов), легко читается.

Статьи — вполне добросовестные.

Недостаток книги — отсутствие должной согласованности между авторами. Две литературные статьи написаны совершенно различно, различно подходят к своей задаче. Обе статьи (особенно статья Л. А. Дмитриева) слишком специальны. В «Лит[ературных] памятниках» мы добивались, чтобы текст был приготовлен так, чтобы им могли пользоваться специалисты, а статьи по нашим замыслам должны были легко читаться неподготовленным читателем и всесторонне, широко освещать памятник на фоне культуры и литературы своего времени (см. «Воинские повести», «Хожение Афанасия Никитина» и пр.). Здесь же историко-культурного и литературного фона нет совсем и статьи скучноваты (особенно растянутая статья Л. А. Дмитриева). Может быть, о культуре и литературе к[онца] XIV — нач[ала] XV вв. мог бы написать отдельную статью Н. Н. Воронин? Читатель будет иметь представление о Донской битве, но об эпохе в целом читатель никаких представлений из книги не получит (в книге не говорится о других лит[ературных] памятниках того времени, не упоминается даже, что в эти же годы творили Феофан Грек, Андрей Рублев и другие замечательные русские художники).

Экземпляр, который я имел в руках, не отредактирован (памятники цитируются не по тому тексту, который приводится в книге, а по другим изданиям; есть повторения, противоречия, растянутости и пр.). Очевидно, рукопись будет еще доделываться.

Эти мои замечания вполне частные, так как времени тщательно прочесть рукопись я не имел.

Привет! Ваш Д. Лихачев 19.I.57

Петр Григорьевич Богатырев (1893–1971) — литературовед, фольклорист, этнограф, переводчик, педагог; доктор филологических наук (1941); почетный председатель Этнографического института Чешского общества наук (1946), почетный доктор Карлова университета (Прага, 1968) и Университета Я.-А. Коменского (Братислава, 1969). Член СП СССР (с 1956). Окончил историко-филологический факультет I Московского университета (1918) и философский факультет Карлова университета (Прага) (1930). Участник Гражданской войны (1919). Участник литературоведческих объединений — Общества изучения теории поэтического языка (ОПОЯЗ) и Московского лингвистического кружка (1910-е гг.), Пражского лингвистического кружка (с 1926).

Преподаватель университетов Саратова (1918), Мюнстера (Германия, 1931–1933), Братиславы (Чехословакия, 1933–1938), вузов Москвы — МИФЛИ (1940–1941), МГУ (1940–1942, 1945–1952, 1964–1971), Литературного института им. М. Горького (1952–1954), а также Ашхабадского государственного педагогического института им. М. Горького (1943–1945), Воронежского государственного университета (1952–1959).

Референт и переводчик отдела печати Советского полпредства в Праге (1921–1939). Участник фольклорных экспедиций Чешской АН (1923–1926). Сотрудничал с наиболее авторитетными фольклористами Болгарии, Польши, Чехословакии, Югославии (Ф. Вольманом, М. Гавацци, К. Мошиньским, С. Романовским и др.). По поручению В. Д. Бонч-Бруевича занимался разысканием материалов по истории России в архивах Чехословакии, Австрии, Германии, Дании (1928–1939), приобрел для ГЛМ около 100 подлинных писем М. Горького и др. В 1940 г. Богатыреву разрешили вернуться в СССР к жене и сыну. Заведующий фольклорным сектором (1943) и фольклорной комиссией (1944–1948) Института этнографии АН СССР; научный сотрудник Сектора народно-поэтического творчества ИМЛИ (1958–1963).

В 1934 г. проходил по «делу славистов», рассматривался следствием в качестве одного из организаторов заграничного русского фашистского центра, якобы руководившего заговорщиками-славистами в СССР, однако арестован не был, поскольку работал за границей[1391]. В 1948 г. в период борьбы с космополитизмом уволен из Института этнографии АН СССР, а после ареста сына К. П. Богатырева уволен из МГУ. Вернуться на филологический факультет МГУ удалось только в 1964 г. при содействии Н. К. Гудзия. Автор работ по этнографии и фольклору западных и южных славян, а также считающегося каноническим перевода с чешского романа Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» (М., 1966).

Богатырев был одним из тех, к кому Лихачев относился с «особенной трогательной теплотой», о чем свидетельствуют сохранившиеся письма Лихачева Богатыреву[1392].

1. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 3 февраля 1957 г.

Дорогой Петр Григорьевич!

Спасибо Вам большое за «Русское народное поэтическое творчество»[1393].

Конечно, переезжать Вам в Л[енингра]д трудно. Это я очень хорошо понимаю, но думаю, что в Л[енингра]де через ССП Вы скорее смогли бы получить квартиру. Боюсь, что ВИЧ[1394] принадлежит к числу не очень приятных папильонов[1395].

Ваша статья идет, она очень интересна[1396].

Не знаю, когда буду в Москве. Не очень хочется туда ехать. Сегодня только что приехал с семьей из Новгорода. Мы там провели три чудесных дня. Феофан Грек[1397] отвел душу. Давно ли Вы там бывали? Древнерусское искусство необыкновенно целительно.

Зин[аида] Александровна Вам кланяется.

Ваш Д. Лихачев 3.II.57

Простите за почерк.

2. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву. Декабрь 1957 г.

Дорогой Петр Григорьевич!

Я был в Москве, узнавал [о] Вашем деле[1398] и узнал следующее. Как только Институт мировой литературы узнал о том, что мы Вас приглашаем[1399], — всполошился: зам[еститель] директора (армянка) пошла к ВВВ[1400] и сказала ему, что Вы очень нужны в ин[ститу]те. ВВВ согласился с ней, что Вас лучше определить в Институт мировой литературы, так как Вы москвич. Зам[еститель] директора обещала прислать в Отделение[1401] соответствующее ходатайство. Однако инструктор по кадрам Отделения Мирра Михайловна Скотникова так этого ходатайства и не дождалась, а время текло, и ВВВ отказывался подписать бумагу в финансовый отдел. Тогда Скотникова дала ходатайство подписать Бархударову[1402] и отослала его в финансовый отдел, но вряд ли что-нибудь выйдет из-за отсутствия подписи ВВВ. Я говорил ВВВ о Вас, но он, заботясь о Ваших интересах и ссылаясь на свой разговор с Вами, настаивал, что работать Вам будет удобнее в Москве.

Итак, если Вы не изменили своего решения и хотите работать у нас, а не у Чичерова, который так и не прислал в Отделение своего ходатайства, то напишите срочно ВВВ и М. М. Скотниковой в Отделение и сообщите им, что Вы хотите работать именно в Ленинграде, не пишите только ВВВ, что бумагу о Вас подписал уже Бархударов. Тут Вы подведете Барх[ударова] и Скотникову. Сослаться на мой разговор с ВВВ и на мое письмо, из которого Вы узнали о моем разговоре о Вас с ВВВ, Вы можете. Это письмо посылаю сразу в два адреса[1403], так как время не ждет.

Привет! Поздравляю с наступающим Новым годом и желаю Вам от души всего самого хорошего.

Ваш Д. Лихачев

3. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 18 февраля 1958 г.

Большое спасибо Вам, дорогой Петр Григорьевич, за книгу Вранской[1404], которая мне была очень важна. Отсылаю Вам ее сегодня бандеролью[1405].

Как Вы поживаете и как Ваше здоровье?

Когда будете в Ленинграде, — дайте, пожалуйста, обязательно знать о себе. Мы с З[инаидой] А[лександровной] будем очень рады Вас видеть.

З[инаида] А[лександровна] и дочки шлют Вам самые сердечные приветы. Мы все Вас очень любим.

Ваш Д. Лихачев 18.II.58

4. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 4 июня 1960 г.

Дорогой Петр Григорьевич!

Спасибо Вам большое за книжки.

Я вернулся из Болгарии, где пробыл месяц. 15 дней из этого месяца я ездил и досматривал те места, в которых не был прошлый раз[1406].

Ирина Ник[олаевна][1407] в Крыму. У нас лето сложится плохо, так как придется все время работать, не имея постоянного места жительства.

Зин[аида] Александровна шлет Вам привет.

Искренне Ваш Д. Лихачев 4.VI.60

5. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 29 января 1963 г.

Горячо поздравляю всеми любимого, всеми уважаемого, сильного добротой и неисчерпаемыми знаниями фольклорного богатыря Богатырева[1408]. Лихачев

6. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 14 сентября 1963 г.

Дорогой Петр Григорьевич! Большое Вам спасибо за сердечное письмо. Я чувствую себя почти хорошо, если не считать слабости.

Поехать в Дом творчества мне не удастся из-за диеты. Я побуду дома, а в конце мая мы поедем на дачу. Вот и будет хорошо. Санаториев я не люблю.

Привет большой Тамаре Юльевне[1409] и Константину Петровичу[1410].

Виктор Борисович[1411] не рассердился ли на меня за мое выступление на его юбилее?[1412] Что-то он мне не пишет.

Берегите себя.

Искренне Вас любящий

Д. Лихачев 14.IX.63

7. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 13 декабря 1963 г.

Дорогой Петр Григорьевич!

Большое, большое Вам спасибо за Вашу замечательную книгу[1413] и за оттиски. Читаю Вашу книгу с большим интересом.

Я все еще худею, но чувствую себя хорошо, хотя очень быстро устаю. 23 декабря едем в Кисловодск с Зинаидой Александровной и Верой.

Недавно был две недели в Австрии. Читал лекции в Венском университете и одну лекцию прочел в Граце. В Вене было много народу, стояли даже в проходах и стучали партами. В Граце было человек 40, тоже, как полагается, стучали партами. Бывал в музеях, в театрах, в гостях. Впечатлений очень много.

Очень жалею, что почти не виделся с Вами в Софии[1414]. Правда, я там бывал только на заседаниях своей секции и не досиживал до конца, если уставал.

Болгария роднее.

Видите ли Шкловских? Как у них с книгой?[1415]

Я и Зинаида Александровна шлем сердечный привет Вам, Тамаре Юльевне и всей Вашей большой семье.

Напишите о себе.

Любящий Вас Д. Лихачев 13.XII.63

8. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 26 декабря 1963 г.

С Новым годом, с новым счастьем и новыми достижениями. Будьте здоровы и благополучны.

Искренно Ваши Д. С. и З. А. Лихачевы

Мы первый день в Кисловодске.

9. П. Г. Богатырев — Д. С. Лихачеву. Не ранее 21 марта 1965 г.

Дорогой Дмитрий Сергеевич!

Посылаю Вам мой новый маленький opus о выкриках разносчиков[1416].

Сравнительно недавно получил письмо от Романа Осиповича[1417]. Для III тома собрания своих сочинений он написал ряд своих соображений о «Слове о полку Игореве»[1418]. Сообщает также, что в ближайшее время выйдет труд тюрколога, проф[ессора] Гарвардского университета Приц[ака][1419]. Писал ли Р[оман] О[сипович] Вам об этом?[1420]

Всего, всего хорошего. Сердечный привет Вашей семье.

Ваш П. Богатырев

10. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 21 августа 1966 г.

Дорогой Петр Григорьевич!

Часто вспоминаем Вас с Романом Осиповичем.

Очень было приятно нам познакомиться с Константином Петровичем. Когда Вы с Тамарой Юльевной или Константин Петрович будете в Ленинграде, — непременно приходите к нам (наш телефон Г 439–81, — запишите себе). Я по Вас соскучился.

Пожалуйста, передайте прилагаемую открытку Роману Осиповичу и Кристине Юльевне[1421].

Привет Тамаре Юльевне — от меня и Зинаиды Александровны.

Будьте здоровы. Любящий Вас

Д. Лихачев 21.VIII.66

11. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 24 марта 1968 г.

Дорогой Петр Григорьевич! Большое Вам спасибо за Ваши интереснейшие статьи. К статье о Фоме и Ереме[1422] у меня поправок нет, но есть дополнение теоретического порядка. Я думаю, что в произведениях о Фоме и Ереме иронически используется прием обобщения, существовавший в народном творчестве тысячелетиями, а теперь исчезнувший: прием стилистической симметрии[1423]. Стил[истическая] симметрия есть в Калевале и в псалмах. Он [прием. — Публ.] есть и в древней русской литературе. Он состоит в том, что одна и та же мысль повторяется дважды с легкой вариацией. Этим достигается некое «отвлечение»: обобщение путем придания конкретному факту неконкретного (отвлеченного) значения. Обычно в псалмах говорят о параллелизме, но я думаю, что лучше говорить о стил[истической] симметрии (см. главу о стилистич[еской] симметрии в моей «Поэтике»[1424]). Фома и Ерема — это действительно[1425]одно лицо, но о котором иронически говорится дважды. Поэтому это одно лицо раздвоилось, но имеется в виду один отвлеченно-обобщенный образ бедняка-неудачника. В народном творчестве происходит процесс умирания стилистической симметрии. Она умирает через придание ей иронического характера и вторичной конкретизации: вместо отвлечения применяется грубая конкретизация; вместо одного лица возникают два. Но конкретизация все же убивается отвлечением, а два лица — это все же одно лицо, о чем обычно и объявляется вначале. Пожалуйста, прочтите у меня о стилистической симметрии в «Поэтике», м[ожет] б[ыть], это Вам что-нибудь даст для Фомы и Еремы.

Мой самый сердечный привет Тамаре Юльевне и милому Константину Петровичу с супругой[1426].

Искренне Вас любящий Д. Лихачев

Вы меня успокоили относительно сборника в честь Романа Осиповича[1427]. А я уже думал, что они меня забыли! А по какому адресу писать, чтобы прислали оттиски?

24. III.68

Получили ли Вы мою «Поэтику»? Если ее у Вас нет, — я тотчас же Вам вышлю. Простите мою дурью голову.

12. Д. С. Лихачев — П. Г. и Т. Ю. Богатыревым 15 сентября 1968 г.

Дорогие Тамара Юлиевна и Петр Григорьевич, мы были очень, очень рады получить от Вас письмо. Мы беспокоились о Вас: ведь всякие случаи были возможны. Теперь Вам надо хорошенько отдохнуть. Мы с Зин[аидой] Ал[ександровной] надеемся быть в Москве на общем собрании в ноябре. Наш институт на эти выборы выдвинул двух писателей в академики: Леонова[1428] и Твардовского[1429]. Хорошо бы поддержать выдвижение последнего. Во второй половине ноября мы поедем в Кисловодск отдыхать. Будьте здоровы. Поклон большой Константину Петровичу.

Любящие вас Лихачевы

13. Д. С. Лихачев — К. П., П. Г. и Т. Ю. Богатыревым. Не ранее конца декабря 1968 г.

Дорогие Петр Григорьевич, Тамара Юльевна, Константин Петрович, поздравляем вас с наступающим Новым годом.

От души желаем вам побольше душевных сил, здоровья и полного благополучия.

Любящие вас Лихачевы

14. Д. С. Лихачев — К. П., П. Г. и Т. Ю. Богатыревым 12 ноября 1969 г.

Дорогие Петр Григорьевич, Тамара Юльевна, Константин Петрович, очень тронут вашим поздравлением. Премия[1430] меня радует признанием древней русской литературы и посрамлением агрессивных моих противников в ин[ститу]те. Сегодня отправляемся с Зинаидой Александровной в Кисловодск в санаторий Горького. Я много работал, хворал, ослабел, плохо себя чувствую. А как вы все? Напишите мне, пожалуйста, в Кисловодск в санаторий им. Горького.

Будьте все здоровы.

Любящий вас Д. Лихачев

Зин[аида] Алекс[андровна] кланяется.

12. XI.69

15. Д. С. Лихачев — К. П., П. Г. и Т. Ю. Богатыревым 15 декабря 1970 г.

Дорогие Тамара Юлиевна, Петр Григорьевич и Константин Петрович! Спасибо вам большое за поздравление[1431]. Мы лечимся и отдыхаем в санатории им. Горького. К сожалению, чувствуем себя неважно. Здесь много грустных воспоминаний: столько здесь было милых людей, которых теперь нет в живых. Первый из них — Ник[олай] Калл[иникович][1432]!

Будьте все здоровы и благополучны в наступающем Новом году.

Всегда ваш Д. Лихачев

16. Д. С. Лихачев — П. Г. Богатыреву 22 апреля 1971 г.

Дорогой Петр Григорьевич! С большой радостью получил Ваши «Вопросы»[1433]. Там не только статьи, которые мне очень важны, но есть Ваша библиография (она точнее, чем гектогр[аф], что Вы мне подарили?) и очень милый портрет.

Любимый мой Петр Григорьевич! Вы не могли бы прислать мне 2–3 Ваши фотографии? Сейчас у меня только те, что в этой книге, а я бы хотел поставить в рамке на столе.

С выборами в «академики» живу я труднее: множество суеты, множество обязанностей и почти нет времени писать, а последнее для меня не только важнее всего, но и получается лучше, чем все остальное (остальное совсем скверно). Титула я своего не уважаю, а потому радости от него не испытываю (что действительно так: я и сам не ожидал).

В последние два года меня никуда не пускают[1434]. Это меня огорчает, так как общение с людьми моей специальности в других странах мне нужно; оно обогащает. Скоро с Верой у нас выходит книга «Художественное наследие Древней Руси и современность»[1435], а в июне выйдет второе (расширенное) издание «Поэтики». Пришлю Вам обе книги. Как Тамара Юльевна и Константин Петрович? Собираетесь ли в Словакию? Имеете ли что-нибудь от Р[омана] О[сиповича]? Он мне не пишет: только присылает книги. Здоров ли он и К[ристина] Ю[льевна]?

Будьте здоровы, дорогой П[етр] Гр[игорьевич]. Пишите мне и сообщите, над чем работаете сейчас.

Любящий Вас Д. Лихачев

Зинаида Александр[овна] шлет всем приветы.

22. IV.71

17. Д. С. Лихачев — Т. Ю. Богатыревой. Сентябрь 1971 г.

Глубоко скорбим[1436] о дорогом, милом Петре Григорьевиче, от всего сердца желаем Вам побольше душевных сил. Любящие Вас Лихачевы

Ирина Николаевна Томашевская (урожд. Блинова; по первому мужу Медведева; 1903–1973) — литературовед, кандидат филологических наук (1949). Жена Б. В. Томашевского. Родилась в Женеве в семье русских студентов. По возвращении в Россию ее отец Н. И. Блинов организовал в Житомире дружину по защите евреев, в 1905 г. он был убит во время одного из еврейских погромов. Окончила ЛГУ (1930), где будущий муж — Б. В. Томашевский — был одним из ее университетских преподавателей. С середины 1930-х годов дружила с А. А. Ахматовой. Подготовила к изданию 2 сборника стихотворений и поэм Н. И. Гнедича для Малой и Большой серий «Библиотеки поэта» (1936, 1956). Автор книг о Тавриде, комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова, драматической актрисе пушкинской поры Е. С. Семеновой. В 1967 г. познакомилась с А. И. Солженицыным, который несколько раз гостил у нее в Гурзуфе. Под влиянием Солженицына и при поддержке Е. Ц. Чуковской в 1971 г. написала работу «Стремя „Тихого Дона“» об авторстве романа «Тихий Дон», опубликованную в 1974 г. в Париже под псевдонимом Д*.

В семье Томашевских сохранились 50 писем семьи Лихачевых (самого Дмитрия Сергеевича, его жены, дочерей Людмилы и Веры, зятя С. С. Зилитинкевича) к Ирине Николаевне (4 сентября 1963 г. — сентябрь 1973 г.). В 2007 г. Мария Николаевна Томашевская, филолог, внучка И. Н. Томашевской, передала эти письма в Музей А. С. Пушкина в Гурзуфе, в 2013 г. они были опубликованы[1437].

Кроме того, письма Лихачева к И. Н. Томашевской сохранились в фонде Томашевских в ОР РГБ[1438]. В настоящем издании публикуются 9 писем из этого эпистолярного комплекса.

1. 4 сентября 1957 г.

Дорогая, милая Ирина Николаевна!

Только что получил от Вас письмо, а вчера только сказал по телефону Лёве[1439], что письма Вашего не получал, и он Вам об этом напишет.

Смерть Бориса Викторовича все время камнем лежит у меня на душе и очень расстраивает Зинаиду Александровну (она очень добрый и чуткий к чужому горю человек). Зин[аида] Алекс[андровна] за меня ходит в ц[ерковь] и подала за упокой. Вспоминает Б[ориса] В[икторовича] каждый день.

Как хорошо, что в такое торжественное для каждого человека мгновение Б[орис] В[икторович] был наедине с природой[1440].

Сегодня же я написал Якобсону, некоторые сведения о смерти Б[ориса] В[икторовича], которые ему могут пригодиться для некролога[1441]. Он сделает это хорошо.

В Ин[ститу]те будет заседание Ученого Совета памяти Б[ориса] В[икторовича][1442]. Не пугайтесь: доклад будет делать Н. В. Измайлов. Это хорошо, и это нужно. Н[иколай] В[асильевич] сделает не блестяще, но обстоятельно, а главное, он человек хороший[1443].

Когда вернетесь, нам непременно хотелось бы с Вами повидаться.

Зин[аида] Алекс[андровна] шлет Вам самый сердечный привет. К этому привету присоединились бы и мои дочки, на которых Вы произвели очень большое впечатление, но они в отъезде.

Искренно и глубоко Вас уважающий

Ваш Д. Лихачев 4.IX.57

Мы ведь заходили в апреле к Вам и очень ясно убедились в том, как к Вам в Гурзуфе хорошо относятся жители: нас провожали до самого дома, так как решили, что нам Вас трудно найти[1444]. Все, кого мы ни спрашивали, Вас знали и были приветливы.

2. 31 мая 1958 г.

Дорогая Ирина Николаевна!

Только сегодня, наконец, выяснилось, что мы с Зин[аидой] Александровн[ой] едем лечиться в Карловы Вары. Очень беспокоимся за дочек — как они без нас будут, но отказаться от путевок мы не решились. Зин[аида] Алекс[андровна] ехать не хотела, но я уговорил, так как второго такого случая не будет. Это важно и для нек[оторой] «реабилитации» нас.

Погода у нас отвратительная: то духота до 30°, то холодно — до 8°. Многие болеют, да и я от гриппа еще не освободился.

Очень хотелось, чтобы Ваше настроение было получше. Вся беда в том только, что человеческое восприятие времени крайне неточно. Движение времени кажется необратимым, а на самом деле прошло[е] остается существовать, а будущее уже[1445] существует. Представьте себе, что какая-нибудь букашка ползет по дороге и не может оглянуться («шея мешает») и не может остановиться. Представьте себе, что ни разу в жизни она не оглядывалась и не останавливалась. Конечно же, она убеждена, что дорога, оставшаяся позади ее[1446], больше не существует, а дороги впереди ее (по малости своего роста она этой дороги впереди не видит) еще не существует. Вот так и люди рассуждают о прошлом и будущем, так их представляют. Я же абсолютно убежден, что всё есть.

Я в этом абсолютно убежден.

Я ясно объяснил свою мысль? Разве эта мысль, если она верна (а она верна!), не заставляет нас быть спокойными?

Только не думайте, что я фаталист. Отнюдь нет. Я верю в свободу воли и в вечное одновременно.

Извините за эти философствования. Конечно, все, что я сказал, — доморощенная философия, но мне этим хочется намекнуть на возможный источник некоторой примиренности.

Читаем сейчас всем домом «Жизнь Арсеньева»[1447]. Превосходная вещь!

Добыли и второй том «Жизни артиста[1448]» Бенуа, но второй том хуже первого[1449].

Привет всем Вашим малышам[1450].

Желаем всем Вам самого хорошего.

З[инаида] А[лександровна], Вера и Мила шлют Вам самые сердечные приветы.

Ваш Д. Лихачев 31.V.58

3. 6 июля 1962 г.

Дорогая Ирина Никол[аевна]! Ну, конечно, огорчительно, что книжка пропала, но не придавайте этому слишком большого значения. Эта книга не по моей специальности, и я без нее обойдусь. Мобилизовывать для ее новой покупки знакомых не надо. С этой книгой РОЯ[1451] выслал мне через В. В. Виноградова стихи Мандельштама[1452]. И тот (ВВВ) вовсе мне их не передал! А мне бы их хотелось иметь больше, чем Кодрянскую[1453]. Последнюю — прочел и отложил[1454] (добуду ее у Малышева). У Зин[аиды] Алекс[андровны] спазм мозговых сосудов. Вера больна. Домработницу прогнали. Живем поэтому плохо. Все Вам кланяются.

Ваш Д. Лихачев 6.VII.62

4. 21 июля 1962 г.

Дорогая Ирина Николаевна!

Большое Вам спасибо за сердечное письмо, за приглашение приехать. Зинаиде Александровне лучше. Она почти здорова. Очень Вас благодарит. Но Вы правы в одном отношении: она не может думать о себе и поехать ей к Вам осенью почти будет невозможно. Вера и Мила со мной ее уговаривают, но пока безуспешно. Если нам удастся уговорить и она поедет, то будет у Вас все-таки думать о доме и волноваться — все ли там благополучно.

Кодрянская нашлась[1455]. Лежит сейчас передо мной в прекрасном состоянии — ни царапинки!

У нас второй день тепло. Верочка заходила в воду и брызгалась. Довольна очень.

Бузанов[1456]^,[1457] одолел нажимами, сложной системой интриг и содействием Мих[аила] П[авлови]ча Ал[ексее]ва, который очернил на обсуждениях кандидатов всех его соперников — Реизова[1458] (он был одно время самым верным кандидатом), Бурсова и Мейлаха. Я вынужден был поехать в Москву на выборное собрание, так как был поставлен мой доклад по текстологии. Пробыл там три дня и вдоволь хлебнул выборной грязи. Все отвратительно.

Познакомился со Шкловским[1459]. Очень интересный человек. Был у Асеева[1460] (что-то не очень!). Был в гостях у Нат[альи] Алексеевны Деминой[1461] и отдохнул у нее душой. Непременно с ней познакомьтесь. Она, правда, не работает уже в музее Рублева (ушла на пенсию). Позвоните ей по дом[ашнему] телефону (Б–874–63) и условьтесь о встрече. Я ей о Вас говорил. В Музее тоже побывайте. Там теперь выставлена новая рублевская икона — Иоанн Креститель из Серпухова. Красоты необычайной!

В Эрмитаже выставлены две картины Кандинского[1462] и много прибавили новых французов.

В Институте готовится сокращение на 25 %. Но, даст Бог, отменится. Скоро выйдет моя книжечка «Культура Руси эпохи А[ндрея] Рублева и Епифания Премудрого»[1463]. Будьте здоровы. Поклон от З[инаиды] А[лександровны] и молодежи. Всегда Ваш

Д. Лихачев

5. 17 сентября 1962 г.

Дорогая Ирина Николаевна. Слышал, что на Музыкальную осень в Варшаве[1464] представлено 3 произведения от Сов[етского] Союза: 8-й квартет Шостаковича[1465], очень левая вещь Уствольской[1466] и… что-то Волконского[1467]. Решили блеснуть либералами. Это очень радует.

Написал Вам письмо с дочкой Коссого Маней. Она получила 1-ю премию за лучший рисунок на Всесоюзной выставке детской живописи и награждена Артеком. Родители дрожат за нее.

У нас все благополучно; через несколько дней еду в Польшу на 3 дня.

Будьте здоровы и не скучайте. Мои все Вам кланяются (З[инаида] А[лександровна], Мила, Вера и Сережа[1468] (Юра в командировке[1469])) и просят не грустить.

Всегда Ваш Д. Лихачев 17.IX.62

6. 23 июля 1966 г.

23. VII. Дорогая Ирина Николаевна! Я был дня 4 в Архангельске и в его окрестностях, а затем пять неполных дней на Соловках[1470]. До чего они разрушились, запустели, обезлюдели! Если в конце [19]20-х — [19]30-х гг. старина сохраняла (даже после грандиозного пожара) следы ухоженности. Сейчас все перестроено, обрушилось, опустело (буквально: морское командование приказало «очистить помещения», и сожгли не только рукописи, иконы, иконостасы, но и старую мебель). Но пока еще острова не опошлены. Правда, уже появились какие-то девицы с их кавалерами, которые в самом монастыре, раздевшись до нижнего белья, играют в мяч («кикают»), но еще нет, слава Богу, ресторанов и баров, а помещения для туристов сохраняют следы глазков и форточек для подачи пищи в дверях, есть кое-где и скромные решетки на окнах. На Анзере развалины побелены, чтобы скрыть на стенах лагерные надписи. А дороги заросли, некоторые покрыты лесом по фундаментам. Приезжающая туристическая публика имеет смутное представление о том, что здесь было «до…» и «после». И все-таки я рад, что побывал. Я сделал множество снимков (диапозитивов и обычных фотографий).

После Соловков ездил в Москву по славистическим делам[1471]. Жарища была ужасающая. И хотя я приехал позавчера, но еще чувствую усталость.

В понедельник выяснится — хорошо ли вышли снимки и фотографии. Очень хочется, чтобы хорошо. Я хотел бы все показать и рассказать Вам, когда Вы будете в Ленинграде. Теперь на Соловки можно съездить зимой (самолетом). Мы с Верой собираемся туда в феврале — марте. Сделаем зимние снимки. Пока еще есть что снимать.

В Архангельске на конференции я делал о Соловках доклад. Все поняли, что я там был. Надо будет его где-нибудь напечатать.

Существующие проекты реставрации неграмотны. Архангельские реставраторы не понимают основного, а одна реставраторша приказала «почистить» стены — освободить их от необычайно красивых лишайников. Хорошо, что какие-то туристы запротестовали, и «реставраторша» не успела довести свои «работы» до конца.

Шлем Вам всем семейством самые теплые пожелания здоровья и хорошего отдыха. Следующее письмо напишем в Гурзуф. Спасибо Вам за очень интересное письмо.

Ваши Д. Лихачев и Лихачевы (Сережа приедет во вторник — он в Эстонии).

7. Сентябрь 1966 г.

Дорогая Ирина Николаевна!

Пишу Вам на машинке, так как что-то очень испортился почерк. Через два часа еду в Москву, а оттуда дня на три-четыре в Берлин на очередное текстологическое совещание[1472].

В Оксфорд[1473] меня не пустили: меня, Алпатова[1474] и еще нескольких человек, которых не любят Банк[1475] и Лазарев[1476].

У нас все относительно благополучно. Но нет домработницы, и очень тяжело Зинаиде Александровне и Вере[1477]. Ведь двое детей[1478], и всех надо накормить.

Мне, конечно, было очень неприятно то, что я не поехал: готовился, написал и отослал доклад[1479], прививал оспу и все такое. Унизительно!

В Ленинграде сентябрь очень холодный. Даже в осеннем пальто холодно. Держитесь Крыма. Как Вы там? Не много ли работаете?

Недавно два дня читал воспоминания Н. П. Анциферова (он, оказывается, тоже крымчанин — его отец был директором Никитского сада). Воспоминания его поразительны. Я с особым интересом читал еще и потому, что много знакомых. Есть и одна многозначительная заметка о Ник[олае] Васильевиче[1480]. Написаны воспоминания блестяще. К рукописи никого не подпускают. Я просил разрешения. Запрашивали Москву. Называются они «Мои университеты»; перепечатаны на машинке три папки (листов 40–50). Очень рад, что они есть. Посвящены они внукам — от Светика[1481] и от Тани[1482], с которой он говорил недели за две до смерти по телефону. Воспоминания закончены. Доведены до пятидесятых годов[1483].

Надо собираться.

Берегите себя. Ваш Д. Лихачев

8. 7 сентября 1969 г.

Дорогая Ирина Николаевна,

сообщаю Вам адрес Софии Михайловны Берковой: Ленинград, В–178, В[асильевский] О[стров], 13 линия, […]. Напишите ей, пожалуйста. Она очень нуждается в сочувствии[1484].

Вера с Юрой уехали на две недели в Болгарию. Зиночка у нас, ходит приходящая нянька.

В среду я читаю доклад о будущем литературы. Статья на эту тему принята в «Новом мире»[1485]. Сама тема интереснее статьи. Но по теме поднимется разговор.

Навестил Д. Е. Максимова. Лежит. Иногда встает, но ему очень больно. Писать он не может (пальцы не сгибаются). Жаль, что не сможет написать книгу о Блоке, к которой готовился всю жизнь[1486]. Это урок всем нам: надо спешить и не надеяться на долголетие.

В результате у меня явно начинают сказываться признаки торопливости в работе. А может быть, это от склероза?

Лев Александрович[1487] мне хорошо помогает, и я ему очень благодарен. Мне теперь нужны помощники, и уж очень я завален разными поручениями.

Жду Вашего письма.

Всегда Ваш Д. Лихачев. Вам кланяются З[инаида] А[лександровна] и Мила с Сережей. Не хворайте и берегите себя, не уставайте.

9. 1971 г.

Дорогая Ирина Николаевна! Характеристика Ваша и анализ «Горя от ума»[1488] мне очень понравились. Я впервые читал такие глубокие о нем рассуждения. Хочу Вам сообщить и свои некоторые мысли о Чацком. В «Горе от ума» есть одна поразительная вещь: все действующие лица там «типы», кроме Чацкого и дочери Софии. Чацкий в какой-то мере «голубой персонаж» и смягчать это обстоятельство не надо, извинять в этом Грибоедова тоже не надо. Дело, как мне кажется, состоит в следующем. «Тип», «характер» и пр. никогда не могут высказать глубоких мыслей и мыслей, которые бы читатель мог признать своими[1489]. Даже Зосима. Читатель, читая, должен в какой-то мере усваивать мысль автора и отождествлять себя с лицом, высказывающим[1490] эту мысль. Поэтому особенно сильное воздействие на читателя автор осуществляет не через «типы» и «характеры», а через особого рода[1491] действующих лиц, в которых очень много неясного, в которых мало характерного, которые имеют не совсем четкую жизненную линию, неудачники (каждый человек в известной мере считает себя неудачником), невезучие в любви, не свершившие всего, что они могли бы сделать. Такие персонажи, как показывает опыт мировой литературы, легче всего бессознательно признаются читателями за самих себя. Это в первую очередь Гамлет (отдельные персонажи в этой трагедии погружены в быт и характерность), Рудин, Левин, Нехлюдов и… доктор Живаго. Доктор — «голубой персонаж» среди типов романа. Он умен, безволен, недоволен окружающими и собой, неудачник в любви. Но он говорит то, что как раз может быть усвоено читателем как свое. Поэтому то, что они говорят, необыкновенно действенно. Гамлет — человек вообще. Поэтому его трагедия — трагедия любого интеллигента во все века (и в наш). Чацкий современен и будет им всегда. Эти Гамлеты, Чацкие, Нехлюдовы, Живаго — говорят и думают то, что говорит и думает любой мыслящий человек в любом обществе-государстве.

Чацкий вырос из Правдина и онегинских персонажей комедии. Но он, в отличие от Правдина, не идеален, и в этом его громадное достоинство. Никто не чувствует себя идеалом (кроме, разумеется, параноиков и эпилептоидов), но каждый чувствует себя человеком. Каждый о себе знает — он думает. Поэтому в Чацких, Болконских, Левиных важно прежде всего то, что они мыслящие персонажи. Но люди не замечают в себе признаков эпохи, связи своей с бытом, своей типичности, своего характера даже… Поэтому Чацкие лишены всего этого. Чацкий — это античность на сцене. Грибоедов вывел своего умного зрителя (а кто не считает себя умным?) на сцену. Эти представители читателей (что-то от античного хора) всегда много говорят и много мыслят и обладают общечеловеческим комплексом неполноценности. Неполноценность своя собственная в том, что не удается сделать то, что хочешь. Себя мы всегда считаем немного одинокими. Поэтому Гамлет, Чацкий, Левин (несмотря на свое супружеское счастье), Живаго всегда немного одиноки. Идеал желаемый всегда расходится у них с действительностью. Отсюда трагедия их любви (то это Софья, то «скучная» Тоня, то Наташа Ростова, — она все-таки «не та» для Андрея Болконского и пр.).

Одним словом, Чацкий — важное явление мировой литературы, полпред читателя в произведении писателя, личность, в которой главное — «самопредставление каждого интеллигентного читателя». Личность в конфликте с обществом и с государством, в конфликте с действительностью, неудовлетворенная, но лишенная характерности. Индивидуальность, но не тип.

С этой точки зрения не надо противопоставлять Чацкого Молчалину — они в разных сферах. Молчалин страшный, грандиозный, ныне живущий, но все же тип, «персонаж». Нельзя, думаю, отождествлять или видеть «продолжение» Чацкого в Ставрогине, в Герцене, в Версилове даже и в Печорине даже. Печорин все же не «античитатель». К нему Лермонтов не безразличен. В нем есть нечто от типа. Разумеется, не Чацкий и Арбенин. Для того чтобы найти Чацкого, надо проверить персонаж на отношение к нему автора. Автор не может вложить в своего Чацкого ни отрицательных черт, ни сделать его идеальным. Чацкий — ни то, ни другое. Это Гамлет, мыслящий человек.

Чацкий — это не живой человек из плоти и крови. Трудно написать его портрет. Это мыслящая точка. Его не существует. Существуют его мысли и его отношение к окружающему миру. Это человек вообще. Поэтому его монологи так действенны.

Извините за беспорядочность того, что я Вам здесь набросал, но переписывать и упорядочивать нет возможности. Боюсь, что если я начну «обрабатывать» свое письмо и редактировать его, — оно превратится либо в трактат, либо вообще исчезнет, так как я буду им недоволен. Поэтому и не перечитываю его: это мысли, вызванные Вашей статьей. Интереснейшей корректуры сейчас не могу вернуть (тут нет почты, нет больших конвертов), но в корректуре все опечатки исправлены.

З[инаида] А[лександровна] Вам кланяется. У нас все хорошо. Не хворайте. Спасибо за письмо и статью. Ваш Д. Лихачев

Виктор Владимирович Виноградов (1895–1969) — филолог, лингвист, литературовед, педагог; доктор филологических наук (1940); академик АН СССР по ОЛЯ (1946, не будучи членом-корреспондентом); академик-секретарь ОЛЯ АН СССР (1950–1963); основатель лингвистической школы (Виноградовской школы); лауреат Государственной премии СССР (1951). Из семьи священника. Окончил Рязанскую духовную семинарию (1914), петроградские Историко-филологический и Археологический институты (1918). Ученик А. А. Шахматова, М. Н. Каринского, Л. В. Щербы. Преподаватель Петроградского университета (ЛГУ) (1920–1930; профессор с 1930 г.); МГУ (с 1930; заведующий кафедрой русского языка в 1945–1969 гг.; декан филологического факультета в 1945–1949 гг.) и других вузов.

8 февраля 1934 г. был арестован по «делу славистов»[1492] и выслан на 3 года в Вятку. После обращения Виноградова о снятии судимости в 1941 г. выслан в Тобольск, где продолжал работать и преподавал в Тобольском и Омском (эвакуированном в Тобольск) педагогических институтах (до 1943). Полностью реабилитирован в октябре 1964 г.[1493]

Сотрудник Института языка и мышления АН СССР (Ленинград) (1943–1944); директор Института языкознания АН СССР (1950–1954), директор Института русского языка АН СССР (1958–1968); заведующий сектором исторической поэтики и стилистики русской классической литературы (с 1968). Главный редактор журнала «Вопросы языкознания» (1951–1969). Председатель Международного (1957–1963) и Советского (с 1955) комитетов славистов. Автор работ об общем языкознании, истории и современном состоянии русского языка, текстологии; о языке и стиле Аввакума, Пушкина, Достоевского и др.; участвовал в подготовке Толкового словаря под редакцией Д. Н. Ушакова (в 4 т., 1935–1940), академических словарей русского языка (в 17 т., 1948–1965; в 4 т., 1957–1961) и др.

Жена Виноградова (с марта 1926) — Малышева Надежда Матвеевна (1897–1990), пианистка, педагог по вокалу; концертмейстер Оперной студии К. С. Станиславского, Дома ученых, Музыкального училища при Московской консерватории; руководитель вокального кружка Московского архитектурного института[1494].

Официальные отношения между Лихачевым и Виноградовым в конце 1950-х — начале 1960-х гг. переросли в дружбу между учеными и их семьями (см. письмо 11). В фонде Виноградова сохранилось большое количество поздравительных открыток, для публикации выбраны наиболее интересные. Одной из важнейших тем их эпистолярного обсуждения стало «Слово о полку Игореве» и защита его подлинности (см. письмо 19).

1. Д. С. и З. А. Лихачевы — Н. М. Малышевой 28 сентября 1957 г.

Глубокоуважаемая Надежда Матвеевна!

Сердечно поздравляем Вас с днем Вашего Ангела.

Ваши Лихачевы З. и Д.

28. IX.57

2. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 28 декабря 1959 г.

С Новым годом, дорогие Надежда Матвеевна и Виктор Владимирович!

Пусть в 1960 году все будет хорошо и тихо.

Ваши Лихачевы

3. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 3 мая 1960 г.

Дорогие Виктор Владимирович и Надежда Матвеевна! Здесь[1495] поздняя весна. Отцветает сирень, тепло, но идут дожди. 8 дней ездил на машине по тем местам Болгарии, которые не смог повидать в [19]58 году[1496]. К сожалению, славистическое совещание перенесено с сентября на ноябрь[1497]. Обещали известить официально. Будьте оба здоровы. Это главное.

Искренне Ваш Д. Лихачев

3. V.60. Спасибо за поздравление. Извините, что сам я не поздравил Вас с 1 Мая!

4. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову. Сентябрь 1960 г.

Дорогой Виктор Владимирович! В Польше все прошло самым благополучным образом[1498]. Больше всего было польских докладов. Это был парад польской науки. Р. О.[1499] имел весьма умеренный успех. Амер[иканских] докладов было немного. Вам была послана сочувственная телеграмма, принятая на конференции исключительно единодушно. Все ждали от Вас ответа. Я объяснял тем отсутствие ответа от Вас, что Вы, верно, уехали отдыхать. Если захотите написать Майеновой[1500], то ее адрес такой: Prof. M. R. Mayenowa. Institut Badaú Literackich Polskiej Akademii Nauk. Warszawa, Novy Swiat 72, Polska. Она передавала Вам приветы.

Желаю Вам и Надежде Матвеевне отличной погоды в Крыму. Теперь для Вас погода — самое важное.

Устал я очень. Искренне Ваш Д. Лихачев

Я задержался по просьбе посла, дабы прочесть лекцию в Кракове.

5. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 2 декабря 1960 г.

Дорогих Надежду Матвеевну и Виктора Владимировича

поздравляю с наступающим праздником.

Желаю от души хорошей поездки в милую Болгарию (Вы едете, я думаю, вместе?).

Мои присоединяются к поздравлениям.

Ваш Д. Лихачев 2.XII.60

6. Д. С. и З. А. Лихачевы — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 29 апреля 1962 г.

Дорогие Надежда Матвеевна и Виктор Владимирович! Сердечно поздравляем Вас с 1 Мая. Мы только что вернулись из Карловых Вар. Поездкой недовольны, хотя 5 дней в Праге были хороши. Привет Вам от Б. А. и З. О. Гавранек[1501], от обоих Вольманов[1502], милого Мареша и др.

Ваши З. и Д. Лихачевы 29.IV.62

7. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 15 марта 1963 г.

Дорогие Надежда Матвеевна и Виктор Владимирович! Я поправляюсь с неслыханной скоростью и во вторник буду уже дома, минуя всякие академические клиники, куда сперва хотели меня упрятать для выздоровления.

Хочу Вам рассказать, что мне угрожало, если бы Виктор Владимирович не уговорил Русакова меня оперировать. Так или иначе, оперироваться мне было необходимо, и в мою палату уже похаживал главный хирург города, у которого по этому виду операций 30 % смертности. Он (главный хирург) считал для меня большим счастьем свое «согласие» меня оперировать. А причина смертности в 30 % та, что он всегда делает операции «выпимши» и за него режет какая-то «машинка», которую он вывез из-за границы. Он этой машинкой горд, но буржуазная машинка не всегда режет как надо. Обо всем этом нас предупредил с риском для своего служебного положения один милый врач. А у Русакова только 0,01 % смертности по этим операциям! Отсюда ясно, что на 29,99 % своей жизни я обязан Виктору Владимировичу.

Вчера произошел еще один характерный, очевидно, для Русакова эпизод. Приехала навестить меня его жена и очень мило и с необыкновенной приветливостью, но и настойчивостью, вернула мне конверт, который ему передал Сережа[1503]. Говорят, он вообще такой. Что делать? Все это строго между нами.

Мне уже сюда подробно сообщили о докладе А. А. Зимина, который он делал у нас в секторе в день, когда я заболел (одно с другим не связано!). Разбить его положения о вставках в текст «Слова о полку Игореве» очень легко. Будем стремиться, чтобы работа А. А. Зимина была напечатана, — тогда можно ее будет и опровергнуть[1504]. Во всяком случае, все это очень интересно. Я люблю споры в науке.

Еще раз большое, большое Вам обоим спасибо.

На 29,99 % Ваш и на остальные 70,01 % тоже Ваш.

Д. Лихачев 15.III.63

8. Лихачевы — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 27 апреля 1963 г.

Дорогие Надежда Матвеевна и Виктор Владимирович!

Поздравляем Вас с Первым Мая. Желаем здоровья, здоровья и здоровья.

Постепенно приходящая в себя семья Лихачевых 27.IV.63

9. В. Д., Д. С. и З. А. Лихачевы — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 26 декабря 1963 г.

Дорогим Надежде Матвеевне и Виктору Владимировичу шлем из Кисловодска сердечные поздравления с Новым годом и самые лучшие пожелания (здоровья, легкого переезда на хорошую квартиру, много новых книг, посрамления недоброжелателей и пр.). Лихачевы Д. С., З. А. и Вера

10. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову 9 января 1965 г.

Поздравляю с большим семидесятилетием шагающего семимильными шагами, работающего за семерых[1505], за целый академический институт большого Виноградова, желаю новых серий больших книг, новых радостей, большого творчества. Лихачев

11. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 29 апреля 1965 г.

Дорогих Надежду Матвеевну и Виктора Владимировича сердечно поздравляют с 1 Мая всѣ Лихачевы.

PS. Дорогой Надежде Матвеевне от души желаю здоровья и быть менее печальной.

Д. Лих[ачев]

12. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову 5 мая 1965 г.

Председателю Советского комитета славистов академику В. В. Виноградову.

Глубокоуважаемый Виктор Владимирович!

Сотрудник сектора древнерусской литературы Института русской литературы к[андидат] ф[илологических] н[аук] А. М. Панченко, в свое время окончивший Карлов университет в Праге, написал хорошую книгу «Чешско-русские литературные связи XVII века» объемом в 19 печ[атных] листов[1506]. Эта работа в основном написана на основе рукописных материалов (центральное место занимает в этой работе вопрос о «Повести о Брунцвике»[1507]). Она несравненно лучше работ на аналогичную тему Е. Прохазковой[1508] и А. Флоровского[1509]. Было бы очень целесообразно издать ее к следующему съезду славистов[1510]. Между тем в прошлом году эта работа была отнесена в депонирование. Не мог ли бы Советский комитет славистов поддержать ходатайство Института русской литературы о включении книги А. М. Панченко в план нормальных изданий? Копию ходатайства института прилагаю.

В сентябре этого года в Праге состоится очередное совещание Международной текстологической комиссии. Предшествующие заседания были в Варшаве (дважды), в Софии и в Белграде[1511]. Поскольку я заместитель председателя этой комиссии, полагалось бы давно устроить одно заседание в Москве или в Ленинграде. Прошу поэтому разрешить мне пригласить от имени Советского комитета славистов членов комиссии (список членов, избранных на IV съезде славистов в Москве в Советском комитете славистов имеется) на очередное заседание в Ленинграде или в Москве. Без такого рода полномочия ехать мне в сентябре на заседание Текстологической комиссии будет совершенно неудобно[1512].

С уважением Д. Лихачев 5.V.65

13. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову 6 июня 1965 г.

Дорогой Виктор Владимирович!

Меня приглашают на [19]66 год приехать в Хельсинки прочесть несколько лекций по древнерусской литературе[1513]. Кажется, это делается по Вашей рекомендации. Пока эти переговоры со мной ведутся неофициально. Стоит ли туда поехать? Вы, кажется, были недовольны Финляндией? Жду Вашего совета.

Работы очень много (хочу подготовить книгу по поэтике древнерусской литературы[1514]).

Привет Надежде Матвеевне.

Мои все Вам кланяются.

Искренне Ваш Д. Лихачев 6.VI.65

14. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 1 ноября 1965 г.

1. XI.65

Дорогим Надежде Матвеевне и Виктору Владимировичу на память о разрушаемом Ленинграде.

Д. Лихачев

Статья эта наделала большой шум и возбудила против меня «начальство».

15. Д. С. и З. А. Лихачевы — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 25 декабря 1965 г.

Сердечно поздравляем дорогих Надежду Матвеевну и Виктора Владимировича с наступающим Новым годом.

Пусть все у Вас будет хорошо и благополучно.

Зин[аида] Алек[сандровна] была в больнице.

Ожидаем внука или внучку[1515].

Будете в Ленинграде — приходите к нам.

Искренне Ваши

Лихачевы 25.XII.65

16. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 14 июля 1966 г.

Дорогие Надежда Матвеевна и Виктор Владимирович!

Шлю Вам привет с Соловков. Живу здесь с воскресенья[1516].

Всегда Ваш Д. Лихачев 14.VII.66

PS. Я был в Архангельске на Конференции по изучению памятников Крайнего Севера, где делал доклад о Соловках[1517].

17. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 5 ноября 1966 г.

Сердечно поздравляем Вас, дорогие Надежда Матвеевна и Виктор Владимирович, с праздником.

Едем с Зинаидой Александровной 8 ноября в Кисловодск на месяц. Устал очень. Работы было много — сверх головы.

Будьте оба здоровы. Зинаида Алекс[андровна] и остальные 6 человек также поздравляют Вас обоих.

Всегда Ваш Д. Лихачев 5.XI.66

18. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову 21 января 1967 г.

Дорогой Виктор Владимирович! Я собираю сборник воспоминаний о Н. К. Гудзии[1518]. Кроме воспоминаний М. П. Алексеева, П. Н. Беркова, Кулешова, Машинского[1519], Бурсова, Гусева, Кирпотина, Кузьминой, Опульской, Кускова[1520], Робинсона[1521] и др., там будет библиография его трудов и статей о нем. Я бы очень просил разрешения вторично опубликовать в сборнике Вашу характеристику Ник[олая] Калл[иниковича] как ученого[1522]. Пожалуйста, в самое ближайшее время пришлите текст Вашей статьи о Ник[олае] Калл[иниковиче]. Издаст сборник МГУ. У меня есть договоренность с Кулешовым.

Все воспоминания о Ник[олае] Кал[линиковиче] уже собраны. Это в основном те воспоминания, которые читались на двух заседаниях его памяти: в Ленинграде (в секторе др[евне]р[усской] литературы) и в Москве (в ИМЛИ). Если кроме своей статьи Вы дадите еще и свои воспоминания о Ник[олае] Кал[линиковиче], — мы будем очень рады.

Привет Вам и Надежде Матвеевне от всех моих. Будьте здоровы оба. Искренне и всегда Ваш Д. Лихачев 21.I.67

19. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову 3 октября 1967 г.

Дорогой Виктор Владимирович!

Отвечаю Вам на вопрос, заданный Вами по телефону[1523], — о моих взглядах на время создания «Слова о п[олку] Иг[ореве]».

1) Самые веские доказательства раннего происхождения «Слова» — текстологические (если только текстологию, разумеется, правильно применять).

2) Я считаю совершенно достоверным, текстологически точно доказанным, что «Слово» возникло раньше «Задонщины» (это же, кстати, считал и Шахматов в рецензии на работу Шамбинаги[1524]^,[1525]). Отрицать это можно только в том случае, если закрыть глаза на факты.

3) В «Слове» не только могут быть, но и должны быть поздние элементы в языке, так как список «Слова» был XV или XVI века. В орфографии «Слова» есть и элементы XVIII века — те же, что и в других изданиях Мусина-Пушкина[1526] (я об этом писал[1527]). Поздние списки любых древнерусских произведений содержат поздние элементы. Если их нет, — это уже подозрительно!

4) XIV век как время создания «Слова» крайне маловероятен: а) приписка к Апостолу 1307 г.[1528] и б) упадок литературы в первой половине и середине XIV в. и непохожесть «плетения словес» на стих «Слова». Все же можно серьезно обсуждать вопрос — не было ли «Слово» создано в XIV в. Я лично в это не верю.

5) Можно обсуждать вопрос и о XIII в. — как времени создания «Слова». XIII век, даже вторая его половина, — время, когда литература находилась на высоком уровне. Ближе всего к «Слову» по манере, стилю — «Слово о погибели Русской земли». Очень важны, однако, более ранние произведения Кирилла Туровского[1529]. Однако соображения Д. Н. Альшица[1530] и Л. Н. Гумилева[1531], по которым они относят «Слово» к XIII в., фантастичны и не выдерживают литературоведческой критики: в XIII веке у нас не было цензуры и не было аллюзий (для древней литературы невозможно писать о битве на Каяле, а думать о битве на Калке, подменять одного князя другим и пр.).

6) Те аргументы, по которым «Слово» обычно относят к 80-м гг. XII в., очень слабы и […] тем не менее наиболее вероятная дата создания «Слова» — именно конец XII в. Соображение у меня такое: я не знаю древнерусских произведений о мелких событиях (поход 1185 г. не из очень крупных), которые были бы созданы через 50–100, 200 лет! Всегда произведения о мелких событиях создаются очевидцами или по рассказам очевидцев вскоре после событий. XII век — век расцвета авторской прозы (Кирилл, Климент[1532], Моисей Выдубицкий[1533] и пр.). Хотя, конечно, XIII век продолжает этот расцвет.

Все это я пишу сейчас очень кратко. Через год или два, когда вся работа А. А. Зимина будет опубликована частями хотя бы, я напишу обо всем этом подробнее, имея возможность разобрать теорию Зимина по печатным источникам. Работу Зимина надо издать. Не издавать ее выгодно только для Зимина[1534].

Письмо лучше, чем мой краткий ответ по телефону. Как бы это письмо также ни было кратко.

Дылевский у нас прожил день (мы заплатили за его «койко-день»). Он милый человек и знает очень много интересного.

Надеюсь увидеть Вас на общем собрании.

Привет Надежде Матвеевне от меня и Зинаиды Александровны.

Простите за почерк.

Искренне Ваш Д. Лихачев

20. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову 4 октября 1968 г.

Дорогой Виктор Владимирович,

по Вашему сектору[1535] объявлен конкурс на две вакансии мл[адших] н[аучных] с[отрудников] со степенью.

Очень рекомендую Вам взять Валерию Игоревну Еремину[1536], но не потому что это дочь Игоря Петровича Еремина, а потому, что она исключительно способный работник, специально занимающаяся стилистикой (ее диссертация, по которой я был оппонентом, была посвящена метафоре в фольклоре; частично она опубликована статьями) и теорией литературы (на филфаке она очень хорошо читала курс теории литературы). Она хорошо пишет, у ней мужская голова, она логична, на филфаке преподает также языков[ые] дисциплины — следовательно, искушена в вопросах языкознания. В Вашем секторе она работать очень хочет. Вы были бы с ней спокойны: она не только все выполняла бы в срок, но и хорошо. Даю за нее правую руку на отсечение.

Есть какой-то слух, что Вы хотите взять к себе Ефима Григорьевича Эткинда[1537]? Это я тоже очень приветствую. Но в институте его что-то не очень хотят. А В. И. Еремину Базанов знает, знают ее и другие в институте, и возражений у нас, я думаю, не будет. Все зависит от Вас.

Есть у нас еще хороший кандидат для Вас (но не кандидат наук — у нее диссертация написана, но не защищена) — это Ветловская[1538]. Она работает по стилю Достоевского (прямая речь у Достоевского — большая и интересная работа; я ее читал). Она ученица Бялого[1539]. Базанов ее тоже знает и хорошего о ней мнения. Для дирекции она годится (русская…).

Пожалуйста, не выбирайте Леонова и Реизова[1540]…

Пишу дамским стилем (с многоточиями и эмоциями), — извините!

Низкий поклон Надежде Матвеевне.

Будьте здоровы.

Всегда Ваш Д. Лихачев

21. Лихачевы — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой. Конец декабря 1968 г.

Дорогих Надежду Матвеевну и Виктора Владимировича сердечно поздравляют с Новым годом всѣ Лихачевы.

Главное — здоровья Вам.

Остальное — приложится!

21. Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой 9 марта 1969 г.

Дорогие Надежда Матвеевна

и Виктор Владимирович!

Я был в Москве на общем собрании и заседании редакции «Лит[ературных] памятников». Пытался дозвониться Вам, но безуспешно. В Отделении было тоскливо: не было Вас, Конрада, писателей.

Николай Иосифович[1541] озабочен судьбой Отделения и хотел бы с Вами поговорить, восстановив отношения (об этом мне говорил Юлиан Григорьевич[1542]).

Очень жалею, что не повидал Вас (я плохо себя чувствовал).

Искренне Ваш

Д. Лихачев

22. Лихачевы — Н. М. Малышевой 12 октября 1969 г.

Дорогая, родная Надежда Матвеевна,

мы все дома совершенно убиты смертью Виктора Владимировича. С Зинаидой Александровной мы узнали об этом, вернувшись в Софию из поездки по Болгарии. Вошли в гостиницу, и портье нам подает: письмо о смерти Виктора Владимировича из Болгарской Академии и телеграмму Малышева. Непредставимо, что в нашей жизни нет и не будет теперь Виктора Владимировича. Все дни мы думали о Вас. Думаем и говорим сейчас о Вас. Дай Вам Бог душевных сил. Мы верим, что все когда-нибудь встретимся. Я жалел еще о том, что было уже поздно лететь из Софии в Москву на похороны.

Господи, как страшна жизнь, как она коротка! Скоро и внезапно умирает человек. Надо всем нам чаще думать о смерти и готовиться к ней.

Виктор Владимирович был большой человек (человек большой духовной жизни). Какая мелюзга остается и процветает!

Не падайте духом, родная Надежда Матвеевна! Верьте в будущую встречу.

Любящие Вас и горюющие вместе с Вами

Лихачевы

25. Д. С. Лихачев — Н. М. Малышевой 10 ноября 1969 г.

Дорогая, родная Надежда Матвеевна,

мы с Зинаидой Александровной все время о Вас думаем. Так хочется, чтобы у Вас было побольше душевных сил. Берегите себя, пожалуйста, ради Виктора Владимировича, который где-то о Вас очень беспокоится. Не забывайте, что все мы когда-нибудь встретимся, все мы будем тогда так рады, что все наши теперешние волнения, горести, даже мелкие недоразумения и недоумения покажутся детскими, ребяческими, мелкими и пустыми. Лишь бы у нас была душа, а не пар.

Я хворал, теперь чувствую себя лучше.

Послезавтра мы с Зинаидой Александровной едем в Кисловодск, откуда буду Вам изредка писать, не требуя ответа — Вам не до ответов.

Зинаида Александровна очень огорчена и всплакнула по Викторе Владимировиче.

Такая уж у нас «человеков» судьба: коротко живем на свете. У меня столько друзей ушло в этом году на тот свет. Пусто кругом.

Все Вам низко кланяются.

Целую Вашу руку. Будьте сильны духом.

Всегда Ваш Д. Лихачев

26. Д. С. Лихачев — Н. М. Малышевой 28 ноября 1969 г.

Дорогая Надежда Матвеевна! Мы лечимся в Кисловодске погодой и прогулками. Так как мы здесь[1543] уже в пятый или шестой раз, то вспоминаем старые годы: кто здесь когда-то бывал (был, напр[имер], Гудзий, и был очень бодр) и как мы сами могли далеко ходить. О Вас мы помним постоянно. Не забывайте, что в Ленинграде у Вас есть искренние Ваши друзья. Побольше Вам душевных сил. Ваш Д. Лихачев

Николай Иосифович Конрад (1891–1970) — историк, востоковед, переводчик, педагог; академик АН СССР (1958). Окончил китайско-японское отделение восточного факультета Петербургского университета и японское отделение Практической восточной академии (1912). Стажировался и преподавал в Токийском университете (Япония) и проводил этнографические исследования в Корее (1912, 1914–1917). Преподаватель, ректор Орловского государственного университета (1918–1922), заведующий кафедрой Института живых восточных языков и ЛГУ (1922–1938). Сотрудник Института востоковедения АН СССР (с 1931; в 1931–1938 гг. заведующий японским кабинетом). Арестован как «японский шпион» в 1938 г., приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей, содержался в лагере в Красноярском крае, а затем работал переводчиком в спецбюро. После освобождения в 1941 г. в связи «с прекращением дела» — заведующий кафедрой японского языка в Московском институте востоковедения (1941–1950). Председатель научного совета «История мировой культуры» АН СССР, редактор журнала «Народы Азии и Африки». Автор работ по истории, литературе, языкознанию Японии, Китая, Кореи.

Член редколлегии серии «Литературные памятники» (с 1951), заместитель председателя (1960–1962), ее председатель (с 1962). Лихачев, ставший преемником Конрада на этом посту, высоко оценивал деятельность востоковеда, характеризуя его прежде всего как выдающегося «макротекстолога», «ученого, способного осуществлять отбор памятников и устанавливать принципы их издания в мировом охвате». Лихачев подчеркивал, что широчайшая образованность Конрада позволяла ему «читать и знать в подлиннике, на их родном языке, памятники литератур — японские, корейские, китайские, английские, французские, немецкие и т. д.», а в его широких исторических воззрениях «не было места для эпох и народов „любимых“ и „нелюбимых“, ценимых и произвольно сбрасываемых со счетов культурных ценностей человечества»[1544]. Как председатель редколлегии Конрад принципиально не включил в состав серии ни одного памятника японской, корейской или китайской литературы, переводами и изучением которых занимался бы лично. Посмертно в серии «Литературные памятники» была выпущена древнеяпонская лирическая повесть X в. «Исэ моногатари» в переводе Конрада, подготовленная к изданию его учеником В. С. Сановичем (1979)[1545].

1. Д. С. Лихачев — Н. И. Конраду 23 июня 1958 г.

Дорогой Николай Иосифович!

От всей души поздравляю Вас с давно заслуженным избранием[1546]. Искренне рад.

Только сегодня доставлены сюда газеты с сообщением о результатах выборов.

Мы с женой отдыхаем и лечимся здесь превосходно. Карловы Вары — очень милое место.

Желаем Вам как можно больше здоровья.

Ваш Д. Лихачев

23. VI.58 Карловы Вары

2. Д. С. Лихачев — Н. И. Конраду 12 марта 1961 г.

Возраста Вашего не ощущаю и не хочу знать, титул академика забыл. Чествую Вас за благородство ума, изящество души, блеск неподдельной эрудиции, обвораживающую человечность, тонкость юмора и за красоту[1547]. Лихачев

3. Д. С. Лихачев — Н. И. Конраду 13 марта 1966 г.

Сердечно поздравляю с днем рождения[1548], глубоко уважаю в Вас человека и ученого, от души желаю счастья. Лихачев

4. Д. С. Лихачев — Н. И. Конраду 13 апреля 1966 г.

Дорогой Николай Иосифович!

Спасибо Вам большое за книгу[1549]. Она совсем не похожа на другие. Вы парите над веками и континентами.

Я рад, что в книгу вошло и любимое мною Ваше философское размышление «О смысле истории».

А Ваша книга в целом — о смысле жизни ученого, о смысле гуманитарных наук. В ней голос совести. Этическая подоплека всего занимает очень важное место. Этический смысл гуманитарных наук занимает в ней много места.

Предложу «Новому миру» рецензию на нее[1550]. Вы не будете возражать?

Искренне Ваш Д. Лихачев 13.IV.66

Поздравляю Вас с Праздником (я с семьей праздную его)[1551].

5. Д. С. Лихачев — Н. И. Конраду 20 сентября 1967 г.

Дорогой Николай Иосифович!

С интересом и восхищением читал Вашу переписку с Тойнби[1552] в «Новом мире»[1553]. Вот ответ на самом высоком уровне эрудиции, широты и обобщений. Искренне Вас поздравляю.

Посылаю Вам заключение по «Стефаниту и Ихнилату» (будет очень интересное издание)[1554].

С приветом

Ваш Д. Лихачев 20.IX.67

6. Д. С. Лихачев — Н. И. Конраду 28 сентября 1969 г.

Дорогой Николай Иосифович,

спасибо Вам большое за Ваше милое письмо и за Вашу оценку моей статьи о барокко[1555]. Кстати, эта статья будет иметь продолжение в «Новом мире», где я печатаю статью «Будущее литературы как предмет изучения»[1556].

Рад, что у Вас продолжается переписка с Тойнби. Она, видимо, очень значительна. Мне кажется, она будет иметь историческое значение.

Лучшее издание Бориса и Глеба: Д. И. Абрамович[1557]. Жития св. мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птгр., 1916. Лучшее, что написано об этих житиях, — в книге И. П. Еремина: «Литература Древней Руси», М.—Л., 1966[1558].

То, что пишет Тойнби о «кеносис’е»[1559], представлено потрясающим письмом Владимира Мономаха к Олегу Святославичу[1560]. Мономах в нем прощает своего извечного, заклятого врага, убийцу своего сына, врага — побежденного и изгнанного им из Русской земли, предлагает ему вернуться в Русскую землю, получить свою вотчину, забыть прошлое! Это поразительный пример альтруизма и мудрости гос[ударственного] деятеля, высочайшей нравственности в политике. Текст и перевод этого письма в нашем недавно изданном «Изборнике»[1561], в книге «Художественная литература Древней Руси»[1562], в «Повести временных лет» в издании «Литературных памятников»[1563]. У меня есть об этом гос[ударственном] альтруизме статья, но на болгарском языке[1564]. Надо будет как-нибудь напечатать ее по-русски.

Отвечаю Вам так кратко, так как сегодня мы с женой едем недели на полторы в Болгарию.

Еще раз большое Вам спасибо за Ваше письмо. Оно поднимает мне настроение. Ваша оценка для меня много значит.

Искренне Ваш всегда

Д. Лихачев 28.IX.69

7. Д. С. Лихачев — Нат. И. Конрад 1 ноября 1970 г.

Глубоко скорблю[1565], от всего сердца желаю Вам как можно больше душевных сил, он навсегда останется для нас примером ума, благородства, красоты, всегда Ваш Лихачев

8. Д. С. Лихачев — Нат. И. Конрад 25 декабря 1973 г.

Сердечно поздравляю Вас, дорогая Наталья Исаевна, с Новым Годом. От души желаю Вам побольше душевных и физических сил.

Думаю над тем, как издать Стивенсона[1566], чтобы это подходило к «Л[итературным] п[амятникам]». Я его тоже очень люблю.

Искренне Ваш

Д. Лихачев 25.XII.73

Виктор Иванович Борковский (1900–1982) — лингвист, специалист в области русского и славянского языкознания, педагог; доктор филологических наук (1950); лауреат Государственной премии СССР (1970). Учился на историко-филологическом факультете МГУ и экономическом факультете Хозяйственной академии РККА и флота; окончил этнолингвистический факультет Петроградского университета (1923). Ученик и зять академика Е. Ф. Карского. Преподаватель, заведующий кафедрами высших учебных заведений Могилева, Новгорода, Симферополя, Львова и др. (1923–1950; с 1930 г. профессор).

Член Бюро ОЛЯ АН СССР (с 1953), член-корреспондент АН СССР (с 1958), заместитель академика-секретаря ОЛЯ (с 1971), академик АН СССР (с 1972); председатель Орфографической комиссии АН СССР (с 1973). Член-корреспондент АН ГДР (1967), член-корреспондент Академии наук и литературы в Майнце (ФРГ) (1969), первый заместитель председателя Советского комитета славистов (с 1970).

Сотрудник сектора истории русского языка и диалектологии Института языкознания АН СССР (1950–1960; в 1951–1954 гг. заместитель директора по научной части, с 1954 г. директор института). С ноября 1960 г. руководитель сектора сравнительно-исторического изучения восточнославянских языков Института русского языка АН СССР; главный редактор журнала «Русская речь» (1966–1977). Член Пленума Высшей аттестационной комиссии (с 1960), член Комитета по Ленинским премиям в области науки и техники при Совете Министров СССР.

Автор работ по историческому языкознанию, по проблемам изучения и публикации новгородских берестяных грамот; один из авторов вузовского учебника «Историческая грамматика русского языка» (1963, в соавт. с П. С. Кузнецовым), редактор и один из авторов коллективной монографии «Сравнительно-исторический синтаксис восточнославянских языков» (в 4 т., 1968–1974).

1. Д. С. Лихачев — В. И. Борковскому 17 ноября 1958 г.

Глубокоуважаемый Виктор Иванович!

Сергей Николаевич Азбелев — автор письма к Вам[1567] — очень хороший палеограф и текстолог. Было бы замечательно, если бы граффити Софийского собора были бы, наконец, изданы с Вашим участием. Несомненно, что они в будущем будут издаваться параллельно берестяным грамотам.

С. Н. Азбелев — ученый секретарь нашего сектора, у него около 15 работ (главным образом по истории новгородского летописания). Лучшего издателя для софийских граффити не найти.

С искренним приветом Ваш Д. Лихачев 17.XI.58

2. В. И. Борковский — Д. С. Лихачеву 20 октября 1960 г.

Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

На заседании советской части Комиссии по делам конкретных международных научных предприятий 11 октября 1960 г. было решено, что обсуждение предложений от Советского Союза по плану подготовки «Сводного печатного каталога славянских рукописей» и по определению степени участия каждой заинтересованной стороны должно состояться в г. Москве в феврале 1961 г. (на заседании советской части комиссии)[1568].

Решено было просить Вас и кандидата исторических наук Е. Э. Гранстрем выступить в качестве докладчиков.

Рабочая группа для подготовки материалов к докладу намечена в следующем составе: член-корреспондент АН СССР Д. С. Лихачев (руководитель группы), член-корреспондент АН СССР П. Н. Берков, доктора филологических наук С. И. Котков[1569] и Ф. П. Филин, кандидат филологических наук Е. Э. Гранстрем, кандидат филологических наук В. И. Малышев (секретарь), кандидат исторических наук М. В. Щепкина.

Прошу Вас списаться с членами Вашей группы и дать им определенные задания, а также переговорить с содокладчиком — Е. Э. Гранстрем.

С уважением

Председатель Комиссии по делам

конкретных международных научных предприятий

член-корреспондент АН СССР

(В. И. Борковский)

3. Д. С. Лихачев — В. И. Борковскому 18 ноября 1960 г.

Дорогой Виктор Иванович!

Как Вам понравилась Болгария? Жаль, что Вы были не в теплое время года. Там и природа милая, и люди очень славные, благожелательные, сердечные.

Я был там весной, но не отказался бы поехать вместе с Вами.

Хочу Вам написать в совершенно частном порядке (поэтому и пишу Вам на дом) о Вашем письме мне от 20 октября относительно решения Комиссии по делам конкретных международных предприятий по плану подготовки «Сводного печатного каталога славянских рукописей»[1570].

Я не знаю, что делать и что Вам официально отвечать. А не официально дело обстоит так.

По докладу Е. Э. Гранстрем на съезде Международная эд[иционно]-текст[ологическая] комиссия вынесла решение о необходимости создания «Сводного печатного каталога славянских рукописей». Это решение не было утверждено и при этом были разговоры об утопичности этого предприятия. Решения нашей комиссии вообще не были утверждены, и работа комиссии поэтому не развернулась. Я радовался, что не я председатель Эд[иционно]-текст[ологической] комиссии (председателем был избран проф[ессор] К. Гурский).

Февральское заседание, поскольку оно будет касаться определения степени участия каждой заинтересованной страны в подготовке каталога, должно происходить если не под председательством проф[ессора] К. Гурского, то при его участии. Иначе что мы можем сказать о других странах?

Сам я противник путеводителей и каталогов по рукописным собраниям. Я считаю, что нужны научные описания рукописей, составление которых почти прекратилось за последнее время. Путеводители дают неправильную ориентировку, не сообщая о многих статьях сборников, а каталоги вообще не расписывают сборники по статьям и рассматривают рукописи под углом зрения интересов библиотеки, а не исследователей. Об этом я заявлял печатно (дважды). Я не противился решению Эд[иционно]-текст[ологической] комиссии, так как считал, что с советской стороны эту работу будет возглавлять Е. Э. Гранстрем и Публичная библиотека в Ленинграде. Однако Публичная библиотека (дирекция) против и не отпускает Е. Э. Гранстрем в научные командировки вообще. Вызывать ее в Москву придется с очень большим нажимом.

Еще одно осложнение. М. Н. Тихомиров — член теперь советской части Эд[иционно]-текст[ологической] комиссии (он же теперь член Советского комитета славистов). Вы знаете особенности его характера. Он объявил себя инициатором составления «Сводного каталога славянских рукописей». Сделал о каталоге доклад на сессии возглавляемой им Археографической комиссии. Говорят, доклад был очень сумбурный и неосуществимый. «Связываться» с ним не хотят, возражать ему никто не возражал и не будут. Все постарались тихо уклониться от этого дела. В своем докладе он полностью игнорировал доклад Е. Э. Гранстрем и даже не упомянул его. Естественно, что Е. Э. Гранстрем тоже не хочет возражать Тихомирову. Тихомиров уже не первое предприятие губит тем, что стремится стать во главе его.

Так вот, что же теперь делать? Вы назначили докладчиков, распределили обязанности. Докладчиком назначили меня, а я против каталогов. Назначили Е. Гранстрем, а ее не пустят[1571], да и она не захочет выступать против сумбурного проекта Тихомирова. Не учли, что Тихомиров желает выступать во главе этого дела. Хоть бы Комиссия по делам конкретных международных предприятий прежде, чем выносить решение, вызвала меня[1572]. Я теперь не знаю — как Вам официально отвечать. Положение крайне сложное. Выполнять приказ и докладывать о деле, которому не сочувствуешь, против убеждений, я не считаю возможным.

Ваш Д. Лихачев

Жду Вашего ответа.

18. XI.60

Не сердитесь. Письмо получилось у меня раздраженное немного, но, Вы знаете, я Вас очень люблю.

4. Д. С. Лихачев — В. И. Борковскому 5 декабря 1960 г.

Дорогой Виктор Иванович!

Я долго думал и решил отказаться от возглавления Советской группы Эдиционно-текстологической комиссии[1573]. Я понимаю, что это создаст мне репутацию несговорчивого человека, но возглавлять предприятие, из которого в силу создавшейся обстановки явно ничего не получится, я никак не могу.

Постараюсь объяснить Вам все откровенно, чтобы Вы поняли сложность и безвыходность моего положения.

1) Я против каталогов и путеводителей. Каталог — это перенос библиотечных принципов, применяемых к печатным изданиям, на рукописи. Это неправильно. Нужны научные описания рукописей, а не их каталоги. Об этом я уже писал и еще буду писать в подготовляемой мной книге по текстологии. Я не могу стоять во главе комиссии, которая основным своим делом будет считать то, что я считаю неправильным.

2) Создание сводного каталога очень трудное дело. В различных странах под каталогами понимается нечто совершенно различное (во Франции, например, каталоги рукописей — это их научные описания). В СССР нет единого понимания каталога рукописей. Это показала осенняя сессия Археографической комиссии. Под каталогом рукописей М. Н. Тихомиров подразумевал каталог произведений. Без международного совещания, которое бы установило единые принципы каталогизации рукописей (эти принципы, разработка их очень сложны), начинать каталогизацию невозможно. Распределять работу между странами еще рано: надо установить — в чем будет состоять работа, каковы задачи, что за понятие «древнеславянские рукописи» (до какого века каталогизировать[1574]), каковы будут требуемые элементы каталогизации и пр.

3) Разработка общих для всех стран принципов каталогизации — это колоссальная работа, и за нее должно взяться какое-то учреждение. Таких учреждений три: Археографическая комиссия АН СССР, Текстологическая группа Института мировой литературы и Сектор публикации памятников Института русского языка АН СССР.

Первоначально предполагалось, что во главе работы по каталогизации в СССР встанет Публичная библиотека в Ленинграде. Е. Э. Гранстрем обладает для этого всеми данными. Она человек с европейским кругозором и могла бы учесть европейский опыт в этом деле. Однако после того, как М. Н. Тихомиров объявил себя инициатором составления сводного каталога, а дирекция Публичной библиотеки стала косо смотреть на научную работу в библиотеке вообще и по каталогизации рукописей в частности, — она принимать участия в работе не предполагает.

4) Мне очень трудно наладить из Ленинграда деловые отношения с членами советской части Эд[иционно]-текст[ологической] комиссии: с В. С. Нечаевой, которая мне не отвечает на письма (м[ожет] б[ыть], потому что я полгода назад согласился с критикой ее работы по «Записным книжкам» Вяземского[1575] Т. Цявловской[1576]), с Э. Ефременко (секретарь советской части комиссии; может быть, она мне не отвечает на письма потому, что подчинена В. С. Нечаевой) и с М. Н. Тихомировым. Ясно, что глава должен жить в Москве.

Одновременно с этим письмом Вам я направлю в Советский комитет славистов формальный отказ принять на себя руководство сов[етской] частью комиссии.

Если Вы спросили бы меня, кто должен, по моему мнению, возглавлять вместо меня советскую часть комиссии, то я бы назвал С. И. Коткова. Он мог бы наладить деловые отношения с В. С. Нечаевой (это важно, так как она возглавляет по своему служебному положению новую текстологию) и с М. Н. Тихомировым (что в еще большей степени необходимо, так как он председатель Археографической комиссии и под его руководством делается уже сводный каталог славянских рукописей в СССР).

Если главой советской части комиссии будет С. И. Котков, то я охотно буду продолжать работать в комиссии как ее член и постараюсь быть полезным С. И. Коткову. Работать с В. С. Нечаевой или М. Н. Тихомировым мне было бы трудно, как, впрочем, и некоторым другим товарищам.

Не сердитесь и не огорчайтесь. Вы сами видите, что мое положение было бы невозможным, если бы я принял на себя председательствование.

Жаль, что Вы не видели Болгарию. София — это не Болгария. Она наименее характерный город для Болгарии. Надо было бы побывать хоть в Тырново. О совещании славистов я уже имею подробные сведения из Софии. Привет! Искренне Вас уважающий

Д. Лихачев 5.XII.60

5. Д. С. Лихачев — В. И. Борковскому 28 ноября 1963 г.

Сердечно поздравляю Вас, дорогой Виктор Иванович, с Первым мая. Пусть все у Вас будет хорошо и пусть, как всегда, Вы будете таким же веселым, красивым, бодрым, неизменно доброжелательным, работоспособным и… джентльменом.

Всегда Ваш

Д. Лихачев 28.IV

Я поправляюсь.

6. Д. С. Лихачев — В. И. Борковскому 10 мая 1978 г.

Дорогой Виктор Иванович!

Большое спасибо Вам и Вашим сотрудникам за «Историческую грамматику русского языка. Синтаксис. Простое предложение»[1577].

Желаю полного успеха в продолжении «Исторической грамматики». Это будет замечательное издание.

Ваш Д. Лихачев 10.V.78

7. Д. С. и З. А. Лихачевы — В. И. Борковскому 21 декабря 1982 г.

Сердечно поздравляем дорогого Виктора Ивановича с Новым Годом. Здоровья и здоровья![1578]

Ваши З. и Д. Лихачевы

Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) — писатель, литературовед, критик, киновед, киносценарист. Окончил филологический факультет Петербургского университета. В 1916 г. стал одним из организаторов Общества изучения теории поэтического языка (ОПОЯЗ), объединившего будущих теоретиков формальной школы в литературоведении (Ю. Н. Тынянова, О. М. Брика, Е. Д. Поливанова, Л. П. Якубинского, Б. М. Эйхенбаума, В. М. Жирмунского и др.). В 1922 г. короткое время был в эмиграции в Берлине, где вышли его первые произведения художественной прозы — «Сентиментальное путешествие» (1923) и «ZOO, или Письма не о любви» (1923). В 1923 г. Шкловский вернулся в СССР. Активно участвовал в литературных дискуссиях 1920-х годов, был близок к футуристам и группе ЛЕФ. С 1930-х годов перешел к социально-историческим исследованиям, выступал как критик современной литературы. Большое место в творчестве Шкловского занимают работы о Л. Н. Толстом, Ф. М. Достоевском, С. М. Эйзенштейне. За книгу «Эйзенштейн» (М., 1973; 2-е изд. — 1976) был удостоен Государственной премии СССР (1979).

1. Д. С. Лихачев — В. Б. Шкловскому 20 февраля 1959 г.

Глубокоуважаемый Виктор Борисович!

Одновременно с этим письмом посылаю Вам книжку «Человек в литературе Древней Руси»[1579]. Если будет время и охота, — посмотрите ее. Может быть, она будет Вам интересна.

С удовольствием вспоминаю прошлогоднюю Ялту, но в этом году поехать туда не сможем.

Привет Серафиме Густавовне[1580].

С искренним уважением Ваш

Д. Лихачев 20.II.59

2. Д. С. Лихачев — В. Б. Шкловскому 21 июня 1962 г.

Дорогой Виктор Борисович! Вы своим вопросом — что я выпустил за последние годы — застали меня врасплох. Я забыл, что после «Человека в литературе Древней Руси», кроме разных статей, у меня вышли научно-популярные книжки «Культура русского народа X–XVII вв.» (Изд-во АН СССР, М.—Л., 1961) и «Слово о полку Игореве — героический пролог русской литературы» (Гослитиздат, М.—Л., 1961). Сейчас в большой серии «Библиотеки поэта» совместно с В. П. Адр[иановой]-Перетц я издал [книгу] «Демократическая поэзия XVII в.» («Горе-Злочастие», «Сухан», песни Ричарда Джемса, Кв[ашнина] — Сперанского и пр.)[1581].

Очень приятно было повидаться с Вами и с Серафимой Густавовной. Спасибо, что приехали.

Привет от моих. Всего хорошего.

А я все-таки «кумир молодежи» (у внучки).

3. Д. С. Лихачев — В. Б. Шкловскому 13 августа 1963 г.

Дорогой Виктор Борисович!

А мы думали — Вы на даче или где-нибудь в Доме творчества. Ведь лето жаркое.

У нас тоже на симпозиум никого не пригласили[1582] — даже Бурсова[1583], который занимается историей романа и имеет официальные доказательства своей надежности. Что там было — по газетным откликам представить себе невозможно. Шолохов выступал, как дед Щукарь, его выступление мы читали[1584].

Пока Вы ищете тему — не написали ли бы Вы книгу листов на 15: «Рассказ о русской литературе». Взять и рассказать, что есть такая литература, чем она интересна, что в ней хорошо, загадочно, даже трагично, что национально, что связано с революцией, о судьбе (печальной) русских писателей и т. д., и т. д. А потом эту книгу будут читать студенты, электрики и моряки на атомоходе, а иностранцы переведут ее на свои языки, и станет она бестселлером. А рассказать о русской литературе надо как о человеке, о своем знакомом, совсем просто. И это будет первая книга о литературе, которая не похожа на учебники, не напомнит скучных уроков и после которой захочется читать. А я, если мне разрешит хозяин, сделаю к этой книге маленькую пристроечку — о литературе древнерусской, расскажу об Аввакуме и Мономахе, о Заточнике и Горе-Злочастии. И будут продавать Шкловского, а потом увидят (услышат), что рядом с громким его призывом есть и еще чье-то попискивание. Удивятся, что семь веков писали русские люди и никто их не замечал.

О статье Вашей очень сокрушаюсь, что не выходит. Придумать им что-нибудь: связать с выходом какой-нибудь книги. Например, «Текстологии»? Очень бы хотелось услышать похвалу из Ваших уст и еще бы хотелось, чтобы все эту похвалу прочли. Ох уж это тщеславие!

А я немного хворал после того, как мы съездили отсюда на «Метеоре» (судно на подводных крыльях) в Петергоф. Там наша внучка бегала от фонтана к фонтану в восторге, а мы за ней, и переутомились. На следующий день вызывали ко мне врача. Кукла от фонтанов была в восторге, а дедушка расплачивался.

1 сентября переезжаем в город, а числа 13 поедем на съезд в Софию[1585]. Ехать туда приятно, увижу знакомых.

Все мои Вам кланяются. Зинаида Александровна особенно. Берегите свое здоровье (оба — вместе с Серафимой Густавовной). Пусть Вам обоим будет хорошо.

Ваш Д. Лихачев 13.VIII.63

Хорошая тема — написать книгу об А. Ремизове. Материал выигрышный, трагический (есть уже книга Кодрянской[1586], но это не то). Самый русский писатель, попавший в самую заграничную страну, и как он титулами Обезвелволпала англичан награждал и чертяками комнату свою населял, а умер от голода и тоски по всему русскому, а под конец Малышев[1587] ему «Столичной» и икры прислал и тем (этим приветом) смерть его скрасил.

Все книги Ремизова и его рисунки есть в Пушкинском Доме[1588].

4. Д. С. Лихачев — В. Б. и С. Г. Шкловским 7 апреля 1964 г.

Дорогие Серафима Густавовна и Виктор Борисович!

Все семейство шлет Вам благодарности за книгу о Толстом[1589]. Вчера ее получили и вчера же боролись за нее — кому первому читать. Уносили потихоньку к себе, скрывали, потом обнаруживалась утайка, метали жребий и пр. Ажиотаж в нашем семействе!

Мне книга так и не досталась еще. Но успевшие прочесть первые страницы говорят, что страшно интересно. Жаль, что теперь не принято читать вслух (вывелся этот обычай). Только Верочке[1590] еще читают вслух, но она говорит, что это она слушает радио. Говорит так: «Я включила радио. Трик-трак!» После этого ей должны читать. А старого доброго чтения в семейном кругу не существует.

Очень устаю.

Будьте здоровы и счастливы. Все посылают Вам наилучшие пожелания.

Давно не получал писем от Ю. Г. Оксмана и от П. Г. Богатырева. Все ли у них хорошо?

Всегда Ваш Д. Лихачев

5. Д. С. Лихачев — В. Б. Шкловскому 16 ноября 1964 г.

Дорогой Виктор Борисович!

Я был в Югославии два месяца[1591]. Изъездил ее вдоль и поперек. Это микрокосм: Восток и Запад, Россия (эмиграция) и Европа, социализм и капитализм; иностранный туризм (миллионный) перемешивает все, как в мельнице (дробит и перемешивает). А там ведь и все эпохи — от Рима и Византии до наимоднейшего Запада. Турки, албанцы, боснийцы (магометане, славяне), наавстрияченные словенцы и хорваты, яростные ко всему русскому черногорцы. Что там только не делается! И, между прочим, переводят сейчас «Жили-были»[1592]. С переводчицей я познакомился. Она совсем тихая и боится Вам написать (а мастер большой). Хочет, чтобы ее перевод чуть отличался от русского издания — чтобы что-нибудь добавили, приписали, изменили, сказали бы в предисловии слова привета многонациональным югославам. Она русская, муж серб — специалист по польской литературе, но занимается и современной русской. Лидия Владимировна Суботина (Lidija Subotina). Universitetska Biblioteka «Svetozar Marković». Beograd, Bulevar Revolucije 71. Jugoslavija. Я Вам даю ее служебный адрес, так как домашний она меняет. Это если захотите ей написать.

Привет Серафиме Густавовне. Все мои кланяются.

Всегда Ваш Д. Лихачев 16.XI.64

6. Д. С. Лихачев — В. Б. Шкловскому 10 июня 1966 г.