«Если», 1999 № 04

1

Дэйв Хэнсон! Властью твоего истинного имени призываю клетки и гуморы, Ка и Оно, Сверх-Я и…

«Дэйв Хэнсон!» Прорвавшись сквозь кромешную тьму, это имя впилось в него, принялось по частичкам выуживать его из пустоты. Нежданно-негаданно он осознал, что жив — и удивился. Вокруг был воздух. Он жадно вдохнул его, и легкие словно обожгло огнем. Странно, ведь он мертв, а тут вдруг начал дышать…

Он взял себя в руки, бросил фантазировать и сделал еще один вдох. Вновь жжение, но уже почти терпимое. Сделав над собой усилие, он принюхался к запахам места, где находился. И вновь удивился — ни намека на едкий лекарственный аромат больницы. Отнюдь: его ноздри опалила ядовитая вонь серы, горящей шерсти и нестерпимо сладких благовоний.

Ему стало душно. Его диафрагма напряглась, что вызвало резкую боль в расслабленных долгим бездействием мышцах. Он чихнул.

— Хороший знак, — раздался мужской голос. — Попутчики смирились и уходят. Способность чихать доступна лишь истинному существу. Но шансов у него все равно маловато — вся надежда на саламандру.

Собеседники мужчины что-то хором промычали в знак согласия. Но гомон умолк, когда послышался дребезжащий старческий голос:

— Тут нужен ярый огонь, сир Перт, не всякой саламандре он по силам. Можно было бы подкрепить его высокочастотным излучением, но оно, осмелюсь заметить, чревато дурным воздействием на предпсихею. Возможно, применение одомашненного суккуба…

— Этим тварям доверять опасно, — возразил первый голос. — Тем более сейчас, когда падает небо.

Фраза растаяла в тумане галлюцинаций и недодуманных мыслей. Когда падает небо? Вся королевская конница, вся королевская рать не может Шалтая, не может Винтая… Нет, не может Шалтая, не может Гайкая… Спросил бульдог у таксика… Бульдог?

— Буль? — прохрипел он. — Бульдог!

— Бредит, — прокомментировал первый голос.

— Да нет же — бульон! Буль-он! — но он сам понимал, что вновь оговорился, и еще раз попытался произнести это слово, еле ворочая языком, спотыкаясь на каждом слоге: — БУЛЬДОШЕР!

Дьявольщина, он что же, разучился выговаривать самые простые английские слова?

Но слова эти были не английские. И к канадскому диалекту французского — единственному иностранному языку, в котором он что-то смыслил, — тоже не имели отношения. Тем не менее здешнее наречие было ему понятно — да он сам только что говорил на нем, запоздало сообразил он. И, между прочим, владел этим неведомым языком превосходно — вот только слова для обозначения бульдозера в этом наречии просто не существовало. Он попробовал раскрыть глаза.

Несмотря на странные запахи, комната — палата? — выглядела успокаивающе обыкновенно. Он лежал на высокой кровати. На спинке, в ногах у него, даже висел какой-то график. Стены безупречно белые. Он медленно сфокусировал взгляд на группе врачей и медсестер — и узрел в их глазах вполне уместную профессиональную тревогу за его здоровье. Правда, вместо приличествующих случаю белых халатов они были одеты в пестрые длинные рясы, усыпанные странными значками, звездочками, полумесяцами и прочими символами, заимствованными не то из астрологии, не то из химии.

Он потянулся поправить очки. И обнаружил, что очков на носу нет! Это открытие доконало его. Сомнений не оставалось: все, включая комнату, — лишь бредовое видение. Ведь он, Дэйв Хэнсон, до такой степени близорук, что без очков собственного носа не видит, что уж там говорить о людях, а тем более деталях их одежды.

Тем временем пожилой мужчина с маленькими усиками наклонился к графику в ногах Дэйва.

— Хм-м… Марс в тригоне с Нептуном… — протянул он, и Дэйв догадался по его голосу, что это и есть тот, кто заговорил первым. — С учетом всех искажений в Скорпионе… хм-м. Знаете, давайте-ка добавим к физраствору еще два кубика кортизона.

Хэнсон попытался приподняться, но его слабые руки оказались ненадежной опорой. Он беспомощно раскрыл рот. Тоненькие пальчики коснулись его губ, синие глаза, полные сочувствия, взглянули на него. Медно-рыжие волосы обрамляли лицо медсестры: лицо с безупречно правильными чертами и прозрачной кожей. Такие лики встречаются раз на миллион — и все равно самим своим существованием заставляют верить в легенду о колдовской силе рыжих волос.

— Тс-с-с, — произнесла красавица.

Он было попробовал выскользнуть из-под ее руки, но она ласково покачала головой. Другой рукой она принялась делать замысловатые пассы.

— Т-с-с, — повторила она. — Отдохни. Успокойся и спи, Дэйв Хэнсон, и вспомни время, когда ты был жив.

Врач что-то резко выкрикнул — что именно, Хэнсон так и не понял, ибо уже погружался в забытье. Он попытался припомнить слова медсестры — что-то о времени, когда он был жив, — можно подумать, так уж давно он умер… Нить мысли ускользала от него. Последний стремительный жест девушки — и его веки смежились, запахи перестали терзать нос, все звуки растворились в тишине. Один раз он почувствовал легкий укол — похоже, ему начали делать переливание. И вновь он оказался пленником своего сознания, наедине с воспоминаниями. По большей части они относились к последнему дню его жизни. Казалось, он заново проживает эти минуты и часы, и даже мысли были те же самые, что и тогда.

Вначале он увидел лицо своего дяди, искаженное злорадной усмешкой. Его дяде, Дэвиду Арнольду Хэнсону, с внешностью повезло: все женщины сходили с ума от его мужественной красоты, все мужчины втайне мечтали в него перевоплотиться. Но в данный момент он показался Дэйву отвратительным злым демоном, специально посланным, чтобы его, Дэйва, мучить. Запрокинув голову, дядя зашелся мерзким хохотом, в тесном кабинете затряслись стены.

— Значит, твоя милашка пишет, что ваша прощальная вечеринка не прошла для нее даром? — торжествующе взревел он. — И ты притащился сообщить мне о своем честном, благородном решении? Ладно, племянничек, ладно, дорогуша, ты поступишь честно-благородно. Ты будешь верен контракту, который подписали мы с тобой.

— Но… — попытался возразить Дэйв.

— Но если ты вздумал его нарушить — перечитай-ка текст. Пока не отработаешь со мной весь год, тебе не причитается ни цента. Так написано — и так будет, — дядя помедлил, выжидая, пока Дэйв до конца осознает услышанное. Он наслаждался всем этим спектаклем и не торопился его закончить. — А насколько мне известно, Дэйв, у тебя не осталось денег даже до Саскатчевана. Валяй, катись — а я уж постараюсь, чтобы ты нигде не нашел работы. Я сестре обещал, что сделаю из тебя настоящего мужчину, и разрази меня гром, если ты не станешь мужчиной. А по закону Хэнсона, это значит: не удирать домой, поджав хвост, если какая-то безмозглая девчонка задумала тебя окрутить. Елки-моталки, да в твоем возрасте я уже…

Остальное Дэйв пропустил мимо ушей. Задыхаясь от бессильного гнева, он выбежал из дядиного кабинета и, спотыкаясь и дрожа, направился было обратно в барак компьютерщиков. Затем, окончательно рассвирепев, сошел с тропинки и зашагал совсем в другую сторону. К чертям собачьим и работу эту, и дядю! Он двинет в город и там — и там сделает то, что сам решил!

Однако — и это было самое ужасное — заявление дяди Дэвида, что Дэйв может распрощаться с мечтой о трудоустройстве, следовало воспринять всерьез. Дэвид Арнольд Хэнсон был из тех, с кем лучше не ссориться. Ни один человек на свете не сумел бы отстоять проект сооружения громадной стены-отражателя вдоль всей Северной Канады — ради улучшения климата в Америке. Но дядя Дэвид сумел. И никто на свете — даже располагая ресурсами двенадцати государств — не смог бы осуществить этот невероятный план. Тем не менее Дэвид построил стену — и она себя оправдала. По личным наблюдениям Дэйва, последняя зима в Чикаго явно свидетельствовала о правоте его дядюшки.

Как почти все жители земного шара, Дэйв преклонялся перед своим гениальным дядей. Он немедленно согласился на предложение работать в его команде. И вскоре жутко разочаровался. В Чикаго дела у него шли вообще-то неплохо. Конечно, ремонтом компьютеров много денег не зашибешь, но работа Дэйву нравилась — и удавалась. Кроме того, у него была Берта. Конечно, не кинозвезда… Зато она обладала вполне симпатичной внешностью и недюжинными кулинарными способностями. Чего еще желать тридцатилетнему мужчине, который всю жизнь был тощим застенчивым коротышкой с рекламных картинок «До применения нашего чудодейственного тренажера\курса лечения»?

Но вот пришло письмо от дяди с приглашением занять место инженера по ремонту компьютеров на очередной стройке — с тройным окладом. О романтике и божественных юных индианках в письме не было ни слова — но Дэйв сам все это довообразил. К тому же деньги ему требовались — раз уж жениться на Берте, надо и домом обзаводиться, — а жизнь на свежем воздухе, среди природы вообще ужасно укрепляет здоровье.

Разумеется, божественные юные индианки на поверку оказались немногочисленными, толстыми, немолодыми тетушками-скво, которые не позволяли белым мужчинам вешать себе лапшу на уши. Природа уже пять месяцев только и делала, что перемежала дождь градом, а снежную крупу — неистовой вьюгой, сопровождая все это туманом. С утра до ночи Дэйв мерз в кабинах тракторов, дыша целебными выхлопами дизелей. Дядя Дэвид, правда, действительно оказался гением строительного дела — вот только Дэйв, похоже, был нужен ему лишь по одной причине: когда великому человеку надоедала вынужденная учтивость в общении с заказчиками, он срывал зло на родственнике. А работа не бей лежачего превратилась в сущий ад, когда старший компьютерщик не вынес лишений и уволился. Отныне Дэйв должен был везти весь воз на себе, что включало даже сбор данных путем полевых замеров.

В довершение всего Берта бомбардировала его отчаянными письмами, умоляя немедленно вернуться и «вступить в союз». А дяде Дэвиду все это — плюнуть и растереть!

Дэйв брел, не замечая, куда ведут ноги — он лишь рассеянно отметил, что спускается в ложбину, где и находилась стройплощадка. Он слышал рев бульдозеров и тракторов на узком уступе прямо над своей головой, но его ухо давно притерпелось к шуму моторов. Затем сверху донеслись отчаянные вопли, но Дэйв и тут не отреагировал — на стройплощадках, которыми руководил Хэнсон, от зари до зари кто-нибудь орал: «Позавчера, позавчера это надо было сделать!» или что-то в этом же роде. Лишь уловив в потоке ругательств собственное имя, Дэйв поднял голову. И остолбенел от ужаса.

Прямо над ним, на краю обрыва качался бульдозер. Земля под его весом крошилась, оползала. Одна из гусениц, нелепо свешиваясь с уступа, деловито крутилась вхолостую. Не успел Дэйв окинуть взглядом всю картину, как уступ рухнул, а бульдозер полетел вниз — прямо на него. Крик Дэйва потонул в рокоте мотора. Он попытался было отскочить, но ноги словно приросли к земле. Тяжелая махина падала в точности ему на голову, ворочая гигантскими челюстями гусениц.

Пучина нестерпимо болезненной агонии и тьма…

Дэйв Хэнсон проснулся. Из его горла рвался крик. Он молотил по кровати слабыми руками, тщетно пытаясь привстать. Но сон о прошлом уже таял. Кошмар, который он принял за смерть, остался во вчерашнем — или Бог его знает каком — дне.

Теперь он был здесь… вот только где это «здесь»?

Само собой напрашивалось предположение, что он находится в самой обыкновенной больнице: чудом остался жив, и вот теперь его тело пытаются залатать. Смутные воспоминания о предыдущем пробуждении следует счесть смесью бреда и реальности. И вообще, откуда ему знать, что положено переживать в реанимации?

Поднатужившись, он умудрился сесть на постели и попробовал приглядеться к окружающей обстановке. Но теперь в палате было темно. Когда его глаза привыкли к сумраку, он разглядел маленькую жаровню, у которой сидел тощий, как смерть, старичок в черной рясе, вышитой переплетенными крестами. На голове у старичка красовалась штуковина типа митры с бронзовой змеей вместо кокарды. Жидкая белая бороденка старика постоянно колыхалась в такт беззвучным движениям губ и загадочным пассам над жаровней. Внезапно огненные языки образовали призму, над которой взметнулось белое пламя.

Дэйв потянулся поправить очки и вновь обнаружил их отсутствие. Однако он в жизни не видел так ясно, как сейчас.

Тут его сумбурные мысли прервало чье-то пение. Голос был, как у сира Перта. Собравшись с силами, Дэйв повернул голову. И закачался на отвратительных волнах головокружения, но все же разглядел, что доктор, стоя на коленях, бурно жестикулирует. Слова, которые пел сир Перт, казались абсолютно бессмысленными. Чья-то ладонь прикрыла Дэйву глаза, и уже знакомая медсестра шепнула на ухо:

— Ш-ш-ш, Дэйв Хэнсон. Это сатер Карф, не мешай ему. Возможно соединение.

Тяжело пыхтя, Дэйв откинулся на подушки. Его сердце бешено стучало. Он не знал, что тут творилось, но был не в силах сопротивляться. Однако все это не бред. Разве у простого честного компьютерщика хватит фантазии на такое?

Воцарилось краткое молчание. Затем голос запел уже что-то иное. Сердце Дэйва за это время набрало обороты, но вдруг екнуло, замерло. Дэйва прохватил озноб. Он поежился. Ни ад, ни рай: кажется, будто все это сошло со старинной картины — был, к примеру, такой древний маг Калиостро… Но Дэйв мог бы поклясться: неведомый язык, который он невесть когда выучил, не имеет никакого отношения к древним. В нем были термины для обозначения электрона, пенициллина и дифференциального исчисления — во всяком случае, он обнаружил их у себя в голове.

Песнопение вновь убыстрилось. Теперь в жаровне пылало тускло-красное пламя, подсвечивая лицо сатера Карфа. Выражение легкого разочарования на этом лице сменилось деловитой сосредоточенностью. В центре красного огненного круга возникло белое пятно — нет, не пятно, а жирный, червякообразный язык пламени. Старик подсадил этого червяка к себе на ладонь, погладил и поднес к телу Дэйва. Червяк, извиваясь, переполз к Дэйву на грудь.

Дэйв в ужасе отпрянул, но сир Перт и медсестра мгновенно навалились на него и удержали на месте. Существо запылало ярче. Теперь оно сияло, точно раскаленная добела металлическая стружка. Старик прикоснулся к нему, и оно, слегка потускнев и замурлыкав, шмыгнуло Дэйву в легкие — прямо сквозь кожу. Вместе с ним в грудь Дэйва хлынуло тепло. Понаблюдав с минуту за происходящим, два врача собрали свои инструменты и повернулись к пациенту спиной. Сатер Карф вытащил голой рукой пламя из жаровни, отпустил в воздух и негромко буркнул какое-то слово. Пламя испарилось, а вместе с ним исчезли и «доктора».

— Волшебство! — воскликнул Дэйв. Конечно, он видел такие фокусы в цирке, но тут цирком и не пахло. Да и тепло зверюшки, угнездившейся у него в легких, отнюдь не было поддельным. Внезапно он вспомнил, что читал в каком-то романе о таком существе — злокозненном, невероятно сильном духе огня, именуемом «саламандрой».

Медсестра, подсвеченная романтичным сиянием Дэйвовой груди, кивнула.

— Естественно, — промолвила она. — А как еще можно создать и приручить саламандру, если не с помощью волшебства? Разве замороженная душа без волшебства оттает? Неужели в твоем мире, Дэйв Хэнсон, не было науки?

Возможно, его закалили пять месяцев дядиного воспитания. А может, зрелище падающего бульдозера навеки отучило его изумляться. Его заинтересовал лишь один факт: девушка недвусмысленно сообщила Дэйву, что он больше не находится в своем мире… Дэйв стал ждать от себя эмоций по этому поводу. Хоть какой-либо реакции на подобное сообщение. Не дождался. Пожал плечами. От этого движения боль растеклась струями по всему телу — но он каким-то чудом стерпел. Саламандра на миг умолкла, но тут же вновь замурлыкала.

— Что это за место, тысяча чертей? — спросил он. Девушка покачала головой:

— Тысяча Чертей? Кажется, вы ошибаетесь. Одни называют этот мир «Земля», другие — «Терра», но «Тысячей Чертей» не зовет никто. Он… ну-у, очень далеко отстоит от пространств и времен, в которых ты существовал. Точно не знаю. Подобные вещи ведомы лишь сатерам. Даже для сиров Двойственность — закрытая книга. В общем, ты не в своем пространстве-времени, хотя некоторые говорят, что это все же твой мир.

— Вы о параллельных мирах? — спросил Дэйв.

— Может быть, — нерешительно согласилась она. — Я не специалист в этом вопросе… Но тебе пора спать. Ш-ш-ш, — ее руки заплясали, совершая замысловатые пассы. — Сон — лучшее лекарство.

— Не надо больше этого гипноза! — запротестовал он. Не прекращая пассов, она сочувственно улыбнулась ему:

— Брось суеверия! Гипноз — бабушкины сказки. А теперь усни. Ради меня, Дэйв Хэнсон. Пожалуйста.

Против его воли веки сомкнулись, губы воспротивились попытке возразить. Утомленный мозг мыслил все медленнее. Но еще миг он размышлял. Кто-то из будущего — не может быть, чтобы это было прошлое — выдернул его прямо из-под бульдозера за секунду до гибели. Другая версия: его хранили в замороженном виде до времен, пока медицина не сделала решительный рывок вперед. Он слышал, что такое возможно.

Вот только какое-то чудное это будущее — если это вообще будущее. Правда, вполне возможно, что ученые вынуждены подчиняться требованиям каких-то мракобесов.

К горлу подступила тошнота. На лбу выступила обильная испарина. Одновременно он испытал что-то вроде паралича: ни застонать, ни шевельнуться. Запертый внутри себя, Дэйв мысленно завопил.

— Бедный человек-мандрагор, — тихо произнесла девушка. — Вернись на берег Леты. Но только не переходи реку. Без тебя мы как без рук.

И Дэйв вновь погрузился в забытье.

2

Судя по всему, ремонт его тела как-то не заладился. Дэйв постоянно бредил. Иногда умирал и чувствовал себя вселенной, давным-давно умершей тепловой смертью — проще говоря, весь смерзался от абсолютного холода; порой он забредал в фантастические миры — все, как на подбор, жуткие. И все время, даже находясь без сознания, отчаянно пытался не развалиться на части.

Просыпаясь, он всякий раз видел рядом с собой молодую медсестру. Как выяснилось, ее звали Нима. Обычно рядом с ней маячила осанистая фигура сира Перта. Иногда он замечал сатера Кар-фа или еще какого-нибудь старика, которые колдовали над своими странными аппаратами — правда, порой у них в руках бьии вроде бы обыкновенные шприцы и прочие медицинские причиндалы. Однажды он обнаружил на себе «железное легкое» — аппарат искусственного дыхания. Над его лицом витала какая-то паутинка.

Он потянулся было смахнуть ее, Нима удержала его руку.

— Не тревожь сильфа, — приказала она.

Еще один период полуосмысленности пришелся на момент, когда вокруг него воцарилась какая-то суматоха. Происходило что-то важное или опасное. Слипающимися глазами он созерцал, как некие люди торопливо сооружают вокруг его койки сеть. Тем временем в дверь, хлюпая и подтекая, билась какая-то склизкая, массивная тварь. Работники больницы явно были против нее бессильны. Слышались крики «Держи ундину!». Саламандра в груди Дэйва при каждом вопле твари забивалась все глубже и тихо блеяла.

Сатер Карф, игнорируя битву, нахохлился над каким-то предметом — кажется, то был тазик с водой. Похоже, он видел на его дне что-то увлекательное. Внезапно из его уст вырвался крик:

— Сыны Яйца! Их работа!

Он сунул руку в стоявшую подле жаровню, подцепил ладонью пламя и, что-то вереща, плюхнул это пламя в таз, на самое дно. Откуда-то издалека донесся грохот взрыва. Сатер Карф вынул из воды руки — абсолютно сухие. Ундина нежданно-негаданно попятилась. Саламандра в груди Дэйва вновь замурлыкала, и он опять впал в забытье.

Позднее, когда Нима кормила его с ложки, он попытался расспросить ее об этом происшествии, но медсестра лишь отмахнулась.

— Один санитар сболтнул, что ты здесь, — сказала она. — Но волноваться тут нечего. Мы послали двойника, чтобы запутать Сынов, а санитара приговорили к двадцати жизням под началом у строителя пирамид. Тьфу, какой же подлец мой брат! Как только у него совести хватает воевать с нами, когда небо падает?

Затем бред окончательно отступил, но Дэйва это как-то не утешало. Он пребывал в состоянии мрачной апатии и почти все время спал, точно боялся тратить свои скудные силы даже на размышления.

Теперь сир Перт почти не отходил от него. Очевидно, доктор волновался, хотя и старался это скрывать.

— Нам удалось добыть из блондина-гомункулуса немножко тестостерона, — сообщил он. — Это вас вмиг поставит на ноги. Не волнуйтесь, молодой человек, мы вас как-нибудь продержим в живом состоянии до смены Знака. — Впрочем, в его голосе слышались нотки неуверенности.

— Все читают заговоры во твое имя, — доложила Нима. — Вся планета возносит песнопения к небесам.

Смысла этого акта он не понял, но все равно порадовался. Целая планета надеется на его выздоровление! Он немного приободрился — пока не узнал, что песнопения были предписаны по закону и не имели ничего общего с благими пожеланиями.

Когда он очнулся в следующий раз, то вновь увидел «железное легкое». Собственно, его волокли к этому аппарату. Про себя он отметил отсутствие сильфа и тот факт, что у него не было особых проблем с дыханием.

У аппарата возились двое санитаров и еще какой-то мужчина в рясе врача. Каковы бы ни были их методы, он не сомневался, что здесь его стараются спасти изо всех сил.

Он попытался помочь им засунуть его в «легкое», и один из санитаров приветливо кивнул ему. Но Дэйв был все еще слишком слаб. Он поискал глазами Ниму, но та, верно, удалилась по каким-то другим делам — это бывало редко, но все же бывало. Он вздохнул, ужасно жалея об ее отсутствии. От нее было бы куда больше толку, чем от этих санитаров.

Человек в докторской рясе нервно обернулся к нему.

— Брось эти штучки! — приказал он.

Не успел Дэйв спросить, какие именно штучки он должен бросить, как в палату вбежала Нима. Увидев троих мужчин, она побледнела и, вскрикнув, выставила перед собой руку в оборонительном жесте.

Санитары набросились на нее. Один схватил девушку за плечи, другой зажал ей рукой рот. Нима отчаянно сопротивлялась, но что она могла сделать против мужчин?

Человек в докторской рясе решительно отпихнул «железное легкое» в сторону и запустил руку в складки своей одежды. Достал странный нож с двумя лезвиями. Повернувшись к Дэйву, занес нож над ним, целясь прямо в сердце.

— Час вылупления близок, — глухо произнес он. То был голос культурного человека, да и лицо у лжеврача было утонченное — Дэйв заметил это, хотя его взгляд был прикован к ужасному ножу. — Глупцы не способны уберечь скорлупу. Оттянуть миг Рождения мы им тоже не дадим. Ты был мертв, сын мандрагоры, и вновь станешь трупом. Но поскольку вся вина лежит на них, да не преследуют тебя дурные сны по ту сторону Леты!

Нож начал опускаться — но в этот миг Ниме удалось вырваться. Она выкрикнула что-то суровым, приказующим голосом. И вдруг из груди Дэйва выпрыгнула ярко пылающая саламандра, метя прямо в лицо убийце. Зверюшка сияла, словно кусочек солнечного ядра. Убийца отпрыгнул, торопливо делая пассы. Но было поздно. Саламандра налетела на него, всосалась в его тело, озарила изнутри. «Доктор» осел, задымился… и превратился в горстку пыли, которая медленно опала на ковер. Саламандра, развернувшись, направилась к остальным. Но на сей раз она выбрала не «санитаров», а Ниму. Девушка отчаянно пыталась что-то предпринять, ее лицо побелело, руки тряслись.

Внезапно на пороге палаты возник сатер Карф. Его рука взмыла в воздух, выделывая что-то вроде балетных па. С его уст слетели слова — целый поток шипящих и свистящих согласных, слишком быстрый, чтобы Дэйв мог что-то разобрать. Саламандра растерянно замерла и начала съеживаться. Сатер Карф развернулся. Его руки вновь зашевелились. Одна качнулась назад и затем вперед, точно бросая какой-то невидимый предмет. Сатер Карф повторил этот жест. После бросков оба «санитара» упали на пол, хватаясь за шею, и в тех местах, за которые они пытались держаться, образовались складки — полное впечатление, будто затягивалась незримая стальная удавка. Их глаза вывалились из орбит, лица посинели. Повинуясь еле заметным жестам сатера Карфа, к ним двинулась саламандра. Спустя миг от них не осталось и следа. Старик вздохнул. Его лицо собралось в морщины, выдававшие усталость и возраст. Затаив дыхание, он нагнулся к саламандре, приласкал ее, пока она не превратилась в кроткий тусклый огонек, и посадил назад на грудь Дэйва.

— Молодец, Нима, — утомленно произнес он. — Власть над саламандрой тебе пока не по силам, но с этой непредвиденной ситуацией ты справилась прекрасно. Я увидел их в воде, но чуть не опоздал. Проклятые фанатики! В наши дни — и вдруг такое мракобесие!

Он обернулся к Дэйву, чьи голосовые связки все еще не оправились от паралича, вызванного ужасной встречей с ножом.

— Не волнуйся, Дэйв Хэнсон. Отныне все сиры и сатеры будут защищать тебя средствами высшей и низшей магии. Завтра, если небо позволит, Знак сменится — а до тех пор мы закроем тебя щитом. Не для того мы вытащили тебя с того света, не для того мы тебя складывали атом к атому, электрон-призрак к призраку-электрону, чтобы позволить опять убить. Мы уж как-нибудь добьемся твоей окончательной реинкарнации! Даю слово.

— С того света? — за время долгой болезни Дэйв проникся равнодушием к своему прошлому, но теперь вновь заволновался. — Значит, меня убили? А не просто заморозили и перевезли сюда на машине времени?

Сатер Карф недоумевающе уставился на него:

— Машина времени? Ничего подобного. Трактор раздавил тебя, и ты был похоронен. Вот и все. Мы просто реинкарнировали тебя, собрав в кулак все наши магические ресурсы. Не посчитались ни с риском, ни с затратами, ведь небо падает…

Вздохнув, он вышел из палаты, а Дэйв вернулся в пучину своего бреда.

3

Когда он наутро проснулся, ни бреда, ни жара и в помине не было. Напротив, он чувствовал себя здоровым и бодрым. Сказать по чести, Дэйву Хэнсону в жизни еще не было так хорошо — даже в прошлой жизни.

Он пересмотрел свои выводы насчет бреда: вдруг и это ощущение — лишь галлюцинация? Но для галлюцинации оно было слишком подлинным. Словом, Дэйв решил, что выздоровел.

Правда, это противоречило всякой логике. Ночью он очнулся от мучительной боли и увидел, как Нима отчаянно распевает заклинания и делает пассы над его телом. Дэйв решил, что стоит на пороге своей второй смерти. Ему запомнился один момент, незадолго до полуночи, когда она замерла, точно лишившись всякой надежды. Но тут же, взяв себя в руки, приступила к какому-то ритуалу, хотя совершать его явно опасалась. После этого, насколько ему помнилось, боль утихла.

Сейчас он чувствовал себя просто прекрасно. Словно угадав его желание, в палату вошла Нима. Ласково прикоснувшись к его плечу, она улыбнулась и кивнула:

— Доброе утро, Стрелец. Пора вставать.

Исполненный дурных предчувствий, он попытался сесть на кровати. После такого долгого пребывания в постели даже здоровый человек ослаб бы и задрожал от непривычной нагрузки. Но голова у него не закружилась. Ни капли слабости не было в его теле. Чудесным образом он совершенно выздоровел, а Нима даже не удивлялась. Дэйв опасливо поставил одну ногу на пол и привстал, опираясь на высокую спинку.

— Не мешкай, — нетерпеливо окликнула его Нима. — Теперь с тобой все в порядке. Ночью мы вошли в твой Знак, — повернувшись к нему спиной, она что-то вынула из тумбочки. — Сейчас придет сир Перт. Лучше, если ты предстанешь перед ним одетым. Кстати, его предписано встречать стоя.

Хэнсон начал уже сердиться на эту неожиданную резкость и бесчувственное равнодушие со стороны девушки. Тем не менее он выпрямился, поиграл мускулами. Его тело ничуточки не затекло. Рассматривая себя, Дэйв не обнаружил ни одного шрама, ни единой ссадины — ничего, что напоминало бы о его тесном общении с бульдозером. Конечно, еще вопрос, был ли этот бульдозер на самом деле…

Он состроил гримасу в ответ собственным сомнениям.

— Нима, где я?

Швырнув на кровать охапку одежды, Нима уставилась на него с плохо скрываемой досадой.

— Дэйв Хэнсон, — отрезала она, — у тебя что, нет других вопросов? Этот я слышу уже в миллионный раз. И в сотый раз повторяю: ты находишься здесь. Оглянись по сторонам, сделай выводы. А мне с тобой нянчиться надоело.

Она выудила из кучи на кровати рубашку цвета хаки и бросила Дэйву.

— Одевайся, и побыстрее, — распорядилась она. — Пока не оденешься, никаких разговоров.

И гордой поступью вышла из палаты.

Дэйв принялся выполнять ее приказания. Он скинул свой «больничный халат», расшитый зелеными пентаклями и растительными узорами (держался халат не на пуговицах, а на серебряной застежке в форме египетского креста), натянул рубашку и продолжал одеваться со все нарастающим изумлением, пока не дошел до обуви. Рубашка и бриджи цвета хаки, широкий плетеный пояс, шляпа с негнущимися полями. А обувь представляла собой высокие (до колена) кожаные сапоги, похожие на «выходной» вариант сапог лесоруба или «упрощенный» — кавалеристский. Впрочем, сапоги пришлись впору и не доставляли неудобств, за исключением ощущения, будто ноги вросли в бетон. Дэйв с неудовольствием оглядел себя. Он являл собой, до самой мельчайшей детали, живое воплощение голливудского мифа о героическом инженере-строителе, который легко может прорыть канал через перешеек или перекрыть бурную реку. Словом, из тех «покорителей», кто строит плотины, пока река бушует, — нет, чтобы подождать пару дней, пока она утихомирится. Среди своих приятелей-инженеров в джинсах и кожаных куртках он выглядел бы не менее экзотично, чем папуас в традиционном воинском наряде.

Тряхнув головой, он пошел искать ванную, где, по идее, должно было иметься зеркало. Одну дверь он нашел, но за ней оказался чулан, доверху заваленный хрустальными призмами и прочим магическим оборудованием. Однако на обратной стороне этой двери и впрямь висело зеркало с огромной табличкой НЕ ВЛЕЗАТЬ. Распахнув дверь настежь, Дэйв уставился на себя. Вначале, несмотря на костюм, он обрадовался. Но вскоре, осознав истинное положение вещей, понял, что по-прежнему бредит. И как бредит-то: ужас!

Вернувшись, Нима обнаружила его застывшим перед зеркалом и, надув губы, поспешила захлопнуть дверь чулана. Но все, что надо, Дэйв уже успел увидеть.

— Мне плевать, где я нахожусь, — заявил он. — Но скажи мне: сам-то я кто?

— Ты Дэйв Хэнсон, — сообщила Нима.

— Ничего подобного, — отрезал он. — Оно, конечно, верно — отец меня именно так назвал, насколько мне помнится. Он терпеть не мог длинных имен. И все-таки погляди на меня повнимательнее. Я свою физиономию брею достаточно лет, так что успел ее изучить. А в зеркале я увидел другое лицо. Не спорю, кой-какое сходство есть. Со спины и в тумане. Подпилить подбородок, удлинить нос, перекрасить глаза из синих в карие — тогда, пожалуй, мой парикмахер назовет меня Дэйвом. Правда, Дэйв Хэнсон на пять дюймов ниже ростом и на пятьдесят фунтов легче. Ладно, лицо спишем на пластическую хирургию после бульдозера, но ведь и тело не мое!

Лицо девушки смягчилось.

— Мне очень жаль, Дэйв Хэнсон, — тихо проговорила она. — Тебя просто не успели предупредить. Процесс реинкарнации шел очень трудно — имей в виду, сейчас даже легкие операции чреваты неожиданными сбоями. И все же мы сделали все, что смогли… но, возможно, переусердствовали с сомой. Если тебе не нравится твой внешний облик — извини. Но лучше иметь такой, чем никакого.

Хэнсон вновь приоткрыл дверь и еще раз взглянул на себя.

— Ну что ж, — заключил он, — могло быть и хуже. Сказать по чести, сейчас я даже симпатичнее… точнее, начну так думать, когда пообвыкну. Просто для больного человека — и вдруг увидеть такое…

— А ты болен? — резко прервала его Нима.

— Ну-у… вроде бы уже нет.

— Тогда зачем объявлять себя больным? Ты здоров — я же говорила, мы вошли в Дом Стрельца. Под своим собственным созвездием люди не болеют. Позор — не знать азов науки!

Ответить на эти упреки Хэнсон не успел, ибо в дверях неожиданно возник сир Перт, облаченный в какую-то необычную рясу, короткую, но строгую, наводившую на мысли о простых честных служащих. И вообще сир Перт как-то изменился. Впрочем, Дэйва это мало заинтересовало. Его взбесил тот факт, что люди здесь появлялись внезапно, будто с неба сваливались. Возможно, они все носили обувь на резиновой подошве или нарочно натренировались передвигаться бесшумно. Взрослые вроде бы люди, а валяют дурака. Свинство!

— Следуй за мной, Дэйв Хэнсон, — распорядился сир Перт. Теперь его голос звучал сухо и резко.

Дэйв побрел за ним, ворча себе под нос. Мало того, что эти дураки ходят на цыпочках, так еще и в своем идиотизме предполагают, что он сейчас бегать будет! Даже не осведомились о состоянии человека, который едва не помер! Ни в одной из известных ему больниц его бы просто так не выписали, вокруг еще несколько часов — да что там, дней! — крутились бы врачи и лаборанты: рентген, анализы крови, замеры температуры… А эти просто объявляют тебя выздоровевшим и приказывают выметаться.

Однако, по справедливости, он был вынужден признать, что правда на их стороне. Таким здоровым и крепким он никогда себя не чувствовал. Насчет Стрельца, конечно, все чушь, но самочувствие действительно отличное. Стрелец — это вроде бы такой знак Зодиака. Берта, помешанная на астрологических сказочках, очень высоко ставила факт рождения Дэйва под этим созвездием, только поэтому, кстати, и согласилась на прощальное свидание. Дэйв презрительно фыркнул. Счастья оно Берте не принесло — и поделом. Не надо верить во всякую ерунду.

Они прошли по сумрачному коридору. Сир Перт остановился перед дверью, за которой оказалась парикмахерская с одним креслом и цирюльником, который тоже словно бы сошел с киноэкрана. То был кудрявый брюнет в белом халате, из кармана которого торчала железная расческа. Держался он так, как и положено мастеру ножниц и гребенки: одновременно нагло и подобострастно. Жизнь научила Дэйва, что именно такие парикмахеры имеют успех у клиентов. Брея щеки Дэйва и подравнивая волосы, он хамски-заискивающим тоном уговаривал его согласиться на массаж головы, предложил бальзам и буквально настоял на выжигании геометрически-прямого пробора. Сир Перт наблюдал за всем этим с насмешливым интересом. Тем временем рыхлая блондинка с «трауром» под ногтями, выдвинув из подлокотника специальный столик, начала делать Дэйву маникюр.

И тут Дэйв заметил, что она старательно складывает обрезки его ногтей в пузырек. Да и парикмахер тоже ссыпал в баночку его волосы. Сир Перт с особым интересом следил за этими операциями. Дэйв нахмурился было, но тут же успокоился. В конце концов, парикмахерская находилась при больнице — должно быть, тут действовали какие-то строгие гигиенические правила.

Наконец парикмахер сорвал с Дэйва простыню и поклонился.

— Приходите еще, сэр, всегда готовы вас обслужить, — проговорил он.

Сир Перт встал и жестом приказал Дэйву следовать за собой. Дэйв мельком увидел в зеркале, что парикмахер передает пузырьки и баночки, набитые волосами и обрезками ногтей, какой-то девушке. Она стояла спиной, но Дэйву показалось, что это Нима.

Сир Перт вывел его в ту же самую дверь, через которую они вошли, — но не в тот коридор. И мозг Дэйва, отбросив все прочие мысли, принялся лихорадочно переваривать этот факт. Этот коридор был ярко освещен и выстлан алыми коврами. Сделав несколько шагов, они оказались перед высокой, изукрашенной арабесками дверью. Сир Перт преклонил голову, и дверь беззвучно распахнулась. Они вошли.

И оказались в просторном зале. Мебели почти не было. Недалеко от двери на подушке сидела по-турецки Нима. Она что-то перекидывала с ладони на ладонь. Кажется, то было недоконченное вязанье — лоскуток с крикливым, слишком ярким узором и спутанный клубок пестрых нитей. На высокой скамье между двух окон восседал дряхлый сатер Карф. Упершись подбородком в посох, зажатый между ног, он пристально смотрел на Дэйва.

Дэйв замялся. За его спиной захлопнулась дверь; сатер Карф кивнул, а Нима, связав нитки морским узлом, молча застыла.

С их последней встречи сатер Карф здорово сдал. Он стремительно состарился, съежился. И лицо его вместо уже привычной Дэйву благородной уверенности в себе теперь выражало обиженную сварливость. Впившись своими выцветшими глазами в стоящего у двери молодого человека, старик заговорил. Его голос дребезжал, чего раньше тоже не было:

— Ну хорошо. Лицом ты не вышел, но никого лучше тебя не нашлось на доступных нам Перепутьях… Подойди ко мне, Дэйв Хэнсон.

Каким бы жалким ни выглядел теперь сатер Карф, его властность никуда не делась. Дэйв попытался было возразить, но его ноги, не советуясь с хозяином, уже шагали. В конце концов Дэйв остановился перед Карфом, совсем как заводной. Дэйв обратил внимание, что поставили его не просто так, а в точку, где его лицо озаряли лучи заката.

Сатер Карф не стал медлить. Он заговорил сухо и отрывисто, точно зачитывал список общеизвестных фактов.

— Ты был мертв, Дэйв Хэнсон. Ты умер, лег в могилу и истлел. Время и судьба рассеяли твой прах, и самое место твоего погребения было забыто. В твоем собственном мире ты был ничтожеством. Теперь ты жив, благодаря усилиям людей, о чьей заботе ты не смел и мечтать. Мы создали тебя, Дэйв Хэнсон. Запомни это и забудь об узах, связующих тебя с иными мирами, ибо этих уз больше нет.

Дэйв медленно кивнул. Во все это было трудно поверить, но слишком многие детали этого мира не могли бы существовать в известной ему вселенной. А его самым отчетливым ощущением было воспоминание о смерти.

— Хорошо, — согласился он. — Вы спасли мне жизнь, или как там назвать то, что я сейчас переживаю. Постараюсь этого не забывать. Но объясните, в какой мир я попал.

— В единственно сущий, по нашим понятиям. Впрочем, это мелочи, — старик вздохнул, и на миг его глаза подернулись туманом задумчивости: казалось, он отправился вдаль по извилистым дорогам собственных размышлений. Затем он пожал плечами: — О связях нашего мира и цивилизации с миром, который знал ты, мы можем судить лишь из теорий… Да и те противоречивы. Правда, есть еще пророческие видения… самых зорких, умеющих увидеть за Перепутьями ветви Двойственности. Пока не появился я, ничего этого не было. Но я научился прокладывать каналы, что для обитателей нашего мира непросто, и переносить по ним живые существа. Так был перенесен и ты, Дэйв Хэнсон. Не пытайся постичь тайны, неведомые даже сатерам.

— Наделенный логическим умом человек всегда может… — начал было Дэйв.

Но тут раздался трескучий смех сира Перта:

— Человек? Это еще куда ни шло. Но кто сказал, что ты человек, Дэйв Хэнсон? Когда же до тебя наконец дойдет? Ты лишь полчеловека. Другая половинка — мандрагора: растение, в силу внешнего облика и символического значения являющееся подобием человека. Из мандрагоры мы изготовляем симулякры, вроде той маникюрши в парикмахерской. А иногда ловим на корень мандрагоры, как на наживку, реальную сущность, и она превращается в человека-мандрагора. Таков и ты, Дэйв Хэнсон! Человек? Нет. Всего лишь подделка. Добротная подделка, не спорю.

Дэйв перевел глаза с сира Перта на Ниму, но та, стараясь не смотреть на него, склонила голову над вязаньем. Дэйв оглядел свое тело и передернулся от отвращения. В его памяти всплыли обрывки полузабытых сказок, ужасные истории о порождениях мандрагоры — альраунах, тварях наподобие зомби, лишь внешне походивших на человека.

Сатер Карф насмешливо поглядел на сира Перта, а затем взглянул сверху вниз на Дэйва. В блеклых глазах старика сверкнула искорка сострадания.

— Все это пустое, Дэйв Хэнсон, — произнес он. — Ты был человеком и властью твоего истинного имени остаешься прежним Дэйвом Хэнсоном. Мы дали тебе жизнь не менее ценную, чем твое прежнее существование. Заплати нам услугой за услугу, и твоя новая жизнь станет воистину благостной. Нам нужна твоя помощь.

— Чего вы от меня хотите? — спросил Дэйв. Ему не верилось, что все услышанное — правда, но больно уж странный мир открывался ему… Если уж они сделали его человеком-мандрагором, то, насколько он догадывался, вспоминая легенды, легко сумеют и подчинить его себе.

— Погляди в окно. Узри небо, — приказал сатер Карф.

Дэйв шагнул к окну и прижался лбом к прозрачному стеклу. Снаружи все еще буйствовал пестрый закат. За окном простирался город, озаренный оранжево-красными лучами, устремленный ввысь, ни на что не похожий. Здания были громадные, с множеством окон. Но все разные: рядом с высокими, стоящими прямо домами громоздились кривые кубики веселеньких расцветок, а над ними на тоненьких стебельках высились фантасмагорические луковицы-купола с минаретами, похожие на окаменевшие тюльпаны. Гарун-аль-Рашид, возможно, не счел бы этот город странным, но современный житель Канады…

— Взгляни на небо, — вновь распорядился старик.

Дэйв послушно поднял глаза.

Лучи заката не были лучами заката. Солнце стояло в зените, ослепительно яркое, окруженное рыжими облаками, озарявшее сказочный город. Небо было какое-то… пятнистое. Несмотря на дневное время суток, сквозь облака просвечивали крупные звезды. Почти вдоль всего горизонта, насколько видел Дэйв, тянулась полоса мертвой, гладкой тьмы — лишь в одном месте маячила блекло-голубая «прогалина». Небо из кошмара, небо, которого просто не может быть…

Дэйв обернулся к сатеру Карфу:

— Что с ним стряслось?

— И вправду — что стряслось? — голос старика дребезжал от горечи и страха. Сидя на своей подушке, Нима на миг подняла глаза — тоже испуганные, встревоженные — и вновь вернулась к своему бесконечному вязанью. Сатер Карф устало вздохнул:

— Знай я, что творится с небом, неужели стал бы вылавливать в навозе Двойственности всяких букашек вроде Дэйва Хэнсона!

Карф встал — утомленно, но с изяществом, заставлявшим забыть о его старости. Смерил Дэйва глазами. Его слова прозвучали как непререкаемый приказ, но в глазах мелькнула мольба.

— Небо падает, Дэйв Хэнсон. Твое дело — привести его в порядок. Смотри же, не подведи нас!

Жестом он приказал всем удалиться, и сир Перт вывел Дэйва и Ниму из зала.

4

Коридор, по которому они шли на сей раз, был бы на месте даже в Чикаго времен Дэйва. Из-за дверей слышался стрекот пишущих машинок, а под ногами вместо крикливо-роскошных ковров лежал паркет. Дэйв начал было успокаиваться, но тут на глаза ему попались двое уборщиков, которые старательно натирали воском пол. Один полотер, держа другого за щиколотки, возил его косматой мордой по паркету взад-вперед, а тот, не теряя времени, умащал дощечки воском. Паркет блестел, как зеркало, но Дэйва это как-то не обрадовало.

Сир Перт слегка пожал плечами.

— Обыкновенные мандрагоры, — пояснил он. Распахнув дверь одной из комнат, он пригласил Дэйва с Нимой в кабинет, где стояли комфортабельные кресла и письменный стол.

— Садись, Дэйв Хэнсон. Я проинструктирую тебя обо всем, что ты должен знать до того, как приступишь к работе. Сатер Карф сообщил тебе суть задания, но…

— Погодите, — взмолился Дэйв. — Что-то не припомню, чтобы мне такое сообщали.

Сир Перт оглянулся на Ниму. Та кивнула:

— Он четко и ясно повелел тебе отремонтировать небо. Я записала в протокол: вот, посмотри, — и девушка протянула Дэйву свое вязанье.

— Минутку, — проговорил сир Перт. Потеребил усы. — Дэйв Хэнсон, как ты удостоверился своими глазами, небо падает. Необходим ремонт. Ты наша последняя надежда, так гласит пророчество. Твоя ценность подтверждается и тем фактом, что люди из Секты Яйца несколько раз пытались тебя убить. Покушения не удались… Одно, правда, мы едва смогли предотвратить. Но они бы так не старались, если бы их магия не уверила их в твоей способности починить небо.

Дэйв помотал головой:

— Приятно слышать, что вы в меня верите.

— Зная, что ты способен добиться успеха, — вальяжно продолжал сир Перт, — мы полагаем, что ты его достигнешь. На мне лежит неприятная обязанность объяснить, чем обернется для тебя неудача. Я ничего не говорю о том факте, что ты обязан нам жизнью — это дар скромный, и отнять его легко. Я скажу лишь, что бежать тебе некуда. Нам ведомо твое имя, а истинный символ и есть сама вещь. Также у нас есть обрезки твоих волос и бороды; есть стружки с твоих ногтей, пять кубических сантиметров спинномозговой жидкости и соскоб с печени. Благодаря всему этому твое тело в нашей власти, и тебе не вырвать его из наших рук. А через твое имя мы владеем твоей душой, — он пронзил Хэнсона взглядом. — Рассказать, каково будет твоей душе жить в болотной грязи, в корне мандрагоры?

Дэйв запротестовал:

— Право, это лишнее… Послушайте, сир Перт, я не понимаю, о чем вы говорите. Как я могу выполнять вашу волю, когда мне абсолютно ничего не ясно? Давайте будем мыслить логически, хорошо? Меня задавило бульдозером — ладно, раз уж вы так говорите, значит, задавило. Я погиб. Вы вернули меня к жизни при помощи заклинаний и корня мандрагоры; вы можете сделать со мной все, что вам взбредет в голову. Верю и соглашаюсь! В данный момент я соглашусь со всем, что пожелаете — ведь вы знаете, что здесь происходит, а я — нет. Но при чем здесь все эти дела с падающим небом? Если оно падает, если оно вообще способно падать, мне-то какая забота? А если забота есть — почему именно я способен его починить? И каким образом?

— Невежество! — пробурчал сир Перт и тяжело вздохнул. — Непроходимое невежество.

Он уселся на краешек стола и достал сигарету. Или по крайней мере что-то похожее. Щелкнув пальцами, вызвал маленький огонек и прикурил от него. Выдохнул изо рта огромное облако изумрудно-зеленого дыма. Дым лениво повис в воздухе, образуя текучие узоры, а потом начал сгущаться в зеленую гурию. Сир Перт отогнал ее рукой, как муху:

— Треклятые сильфы. Стихии совсем от рук отбились. Тем не менее сир Перт не без удовольствия проводил глазами гурию, которая унеслась, приплясывая. Но тут же посерьезнел.

— В твоем мире, Дэйв Хэнсон, ты был сведущ в искусстве инженерии и входил в число лучших. Твое невежество — хоть ты и считался гением — наводит на печальные выводы относительно устройства твоего мира. Но это не столь важно. Уверен, Дэйв Хэнсон способен быстро обучаться. Ты ведь имеешь представление о составе неба?

Наморщив лоб, Дэйв попробовал дать ответ:

— Ну, атмосфера, кажется, состоит в основном из кислорода и азота; есть еще ионосфера и озоновый слой. Насколько я помню, цвет неба обусловлен рассеянием света — лучи преломляются в воздухе.

— Оставим воздух, — нетерпеливо воскликнул сир Перт. — А само небо?

— Вы имеете в виду космос? Мы только начали выводить туда корабли с людьми на борту. Ну там, естественно, сплошной вакуум. Конечно, мы все равно находимся в сфере влияния Солнца — пояс Ван-Аллена и всякое такое. Также имеются звезды — такие же, как наше Солнце, но гораздо дальше от нас. Планеты и Луна…

— Оказывается, невежество — еще полбеды, — изумленно прервал Дэйва сир Перт. И, уставившись на него, раздосадованно мотнул головой. — Очевидно, твоя родная цивилизация отличалась самыми злостными суевериями. Дэйв Хэнсон, небо вовсе не таково, каким тебе кажется. Выбрось из головы нелепые мифы! Небо есть твердая сфера, окружающая Землю. Звезды похожи на Солнце не больше, чем пламя моей сигареты на лесной пожар. Это огоньки на внутренней поверхности сферы, они движутся, образуя узоры, коими занимается Искусство Звезд. Они ближе к нам, чем к жарким странам юга.

— Форт, — выпалил Дэйв. — Чарльз Форт писал об этом в своей книге.

Сир Перт пожал плечами:

— Тогда зачем заставлять меня повторять? Этот Форт был прав. Мне радостно узнать, что в твоем мире жил хотя бы один разумный человек. Небо есть купол, в котором находятся Солнце, звезды неподвижные и звезды-странницы, также именуемые планетами. Беда в том, что теперь этот купол трескается, точно огромное раздавленное яйцо!

— А что снаружи купола? Сира Перта слегка передернуло:

— Я от всего сердца мечтаю не дожить до дня, когда это станет известно. В твоем мире вы успели открыть такую вещь, как элементы? В смысле — базовые субстанции, которые, будучи скомбинированы, образуют…

— Естественно, — возмутился Дэйв.

— Отлично. Итак, из этих четырех элементов, — Дэйв сморщился, но промолчал, — из четырех элементов состоит вселенная. Есть вещи, состоящие из одного элемента. Другие состоят из двух или из трех. Пропорции могут быть самыми разными, гуморы и духи, например, варьируются, но все проистекает из элементов. Уникальность неба в том, что только оно состоит из всех четырех элементов — земли, воды, огня и воздуха в равных пропорциях. Четыре составляющих, и каждая наделяет смесь своим основным свойством, так что небо есть твердь, как земля, и одновременно выглядит неосязаемым, словно воздух, оно сияет, точно огонь, и не имеет формы, подобно воде. Но сейчас — и ты видел это собственными глазами — небо трескается и падает на землю. И последствия уже ощутимы. Сквозь трещины хлынули гамма-лучи; уже полпланеты охвачено эпидемиями из-за вирусов, которые стремительно размножаются и мутируют. Медицинское Искусство оказывается бессильным. Миллионы хлюпают, чихают, задыхаются и умирают из-за дефицита антибиотиков и надлежащего ухода. Воздушный транспорт под угрозой; буквально сегодня произошло лобовое столкновение рух-стратолета с обломком неба. И птица, и все пассажиры погибли. Но хуже всего пришлось Магической Науке. Дело в том, что звезды жестко закреплены на небесном куполе, а разрушение купола заставляет звезды сбиваться с курса. Магические методы, не требующие учета соединений и противостояний планет, являют собой лишь самый примитивный уровень науки, но теперь мы вынуждены ограничиться лишь этой дедовской магией. Когда Марс в тригоне с Нептуном, Медицинское Искусство почти бессильно — и именно такая встреча планет произошла во время твоей реинкарнации. Фатальный исход был почти неизбежен. А произошла она на семь дней раньше срока.

Сир Перт умолк, предоставляя Дэйву шанс переварить услышанное. Но Дэйв просто-напросто утонул в этом море информации. Голова у него шла кругом. Для себя он поклялся соглашаться со всем, что ему скажут, но с некоторыми параграфами этого бреда его мозг не мог примириться. В то же самое время он не сомневался: сир Перт говорит серьезно — на лице этого нервного толстяка с тоненькими усиками не было и тени юмора. Да и сатер Карф не шутил, это уж точно. Внезапно Дэйв живо вспомнил, как старичок задушил двоих «санитаров» на расстоянии в тридцать футов, даже не прикоснувшись к ним. В нормальном мире такое просто невозможно.

— Вы мне не нальете капельку виски? — промямлил Дэйв.

— Это при сильфе-то? — скривился сир Перт. — Да он ни капли для тебя не оставит. Ну что ж, теперь-то тебе все ясно, Дэйв Хэнсон?

— Ага. За исключением одной мелочи. Что я, по-вашему, должен сделать?

— Отремонтировать небо. Для инженера с твоей репутацией это нетрудно. Ты построил стену длиной с континент, достаточно высокую и прочную, чтобы изменить воздушные течения и радикально улучшить климат; и это в самой холодной, в самой неприспособленной для жизни стране. Мы знаем тебя, Дэйв Хэнсон, как одного из величайших инженеров в истории человечества, столь гениального, что известия о твоей славе донеслись даже до нашего мира по смотровым прудам наших мудрейших историков. В твоем мире есть гробница и памятник с надписью: «Дэйву Хэнсону, для которого не было ничего невыполнимого». Ну что ж, у нас есть почти невыполнимое задание — задание для инженера и строителя. Если бы мы могли положиться на нашу Магическую Науку… но это невозможно; пока небо не в порядке, магия бессильна. Мы верим Истории: для Дэйва Хэнсона нет невыполнимых заданий.

Дэйв уставился на самодовольное лицо своего собеседника и плутовато усмехнулся.

— Боюсь, сир Перт, вы немного ошиблись.

— В таких вопросах мы не ошибаемся. Ты — Дэйв Хэнсон, — сухо парировал сир Перт. — Для Науки истинное имя — величайшая сила. Мы вызвали тебя именем Дэйва Хэнсона. Следовательно, Дэйв Хэнсон — это ты.

— Не пытайся нас обмануть, — вмешалась в разговор Нима. В ее голосе звучала тревога. — Молись, чтобы у нас не было причин сомневаться в тебе. Иначе мудрейшие из сатеров все оставшееся время будут придумывать для тебя невероятные наказания.

Сир Перт энергично кивнул в знак согласия. Затем обвел рукой кабинет.

— Будешь работать здесь. А мне нужно отчитаться перед начальством.

Дэйв проводил сира Перта взглядом. Затем стал рассматривать свой кабинет. Потом отошел к окну и уставился на безумное лоскутное одеяло, которое считалось здесь небосводом. Почем знать, в таком небе все может быть — и трещины тоже. Приглядевшись, он узрел одну такую расселину, а за ней дырочку… то есть маленькое пятнышко неопределенного цвета, но не похожее на тьму. Звезд на этом пятне не было — правда, по его краям мерцали светящиеся точки, и казалось, что пятно их всасывает.

Всего-то делов — починить небо… А может, они хотят еще и море зажечь?

Наверное, для Дэвида Арнольда Хэнсона, прославленного инженера, не существовало невыполнимых задач. Но вот для безвестного мелкого винтика — племянника этого инженера, который зарабатывал ремонтом компьютеров, ровно ничем не выделялся и получил от любящих родителей имя Дэйв… Да, местные маги правильно подобрали имя. Но с работой для этого имени жестоко ошиблись.

Дэйв Хэнсон мог отремонтировать абсолютно все, что работало на микросхемах, неплохо разбирался в технике и даже для собственного удовольствия чинил приятелям часы. Однако в отношении всего остального он был полным профаном. Не по глупости, не из-за нежелания учиться — просто ему в жизни не приходилось изучать строительное дело. Даже на стройке, куда его завлек дядя, он мало следил за работами и почти ничего в них не понимал — разве что данные, которые нужно было вводить в компьютер. Дэйв не умел даже повесить картину на стену: это предполагало такие сложные операции, как забивание гвоздей или, страшно сказать — сверление дырок в стене.

Но, судя по всему, если он хотел оставаться в добром здравии, ему необходимо было сымитировать бурную деятельность.

— Полагаю, у вас есть образцы падающего небесного вещества? — обратился он к Ниме. — И, кстати, что ты тут делаешь, собственно говоря? Я думал, ты медсестра.

Нима нахмурилась, но отошла в угол, где на столике лежал небольшой хрустальный шар. Она принялась что-то бормотать над ним — Дэйв увидел на выпуклой поверхности ее обиженное лицо. Затем Нима обернулась:

— Сейчас тебе пришлют частичку неба. А насчет медсестры — да, естественно, я медсестра. Все студенты-маги проходят курс Медицинского Искусства. Очевидно, столь образованная девушка может работать секретаршей даже у великого Дэйва Хэнсона?.. А насчет того, что я тут делаю… — она опустила глаза, нахмурилась. Ее щеки слегка зарделись. — Творя сонное заклятье, я имела в виду, что ты должен стать здоровым. Но я всего лишь бакалавр магии — даже не магистр. Я оговорилась. И сформулировала это так: «Ты мне нужен здоровый».

— Что? — Дэйв уставился на нее, окончательно вогнав в краску. — Ты хочешь сказать?..

— Поосторожнее! Прежде всего ты должен знать, что я являюсь юридически зарегистрированной девственницей. И в этот тяжкий час не может быть и речи об осквернении моей волшебной крови, — повернувшись к Дэйву боком, она попятилась к двери, ускользая от него. Но тут на пороге возник совершенно голый верзила без лица, державший в охапке огромный и, видимо, тяжеленный кусок пустоты.

— Образец неба, — пояснила Нима. Безликий верзила, кряхтя, подошел к столу и плюхнул на него пустоту, которая глухо задребезжала. На столешнице появилась неглубокая впадина.

Дэйв ясно видел, что на столе находится пустота. Но если пустота — вакуум, то почему же эта была столь тяжелой и плотной. Судя по впадине, на столе покоился щербатый куб двенадцать на двенадцать дюймов, но весил он не меньше двухсот фунтов. Щелкнув по нему, Дэйв услышал звон. Внутри «кубика» испуганно метался крохотный огонек.

— Звезда, — печально протянула Нима.

— Мне нужно помещение для экспериментов, — заявил Дэйв, предчувствуя, что ему предоставят самую глубокую и сырую пещеру, оснащенную магнитами, породистыми летучими мышами, рогами единорогов, целым шкафом хрустальных призм и прочими алхимическими атрибутами. Нима широко улыбнулась:

— Ну разумеется. Мы уже подготовили для тебя стройплощадку. Тебя дожидаются орудия, которыми ты пользовался в своем мире, и все инженеры, которых мы смогли достать или сделать.

А он-то уже собирался волынить, требуя снабдить привычными орудиями труда. Он-то был убежден, что в этом мире нет ни микрочипов, ни генераторов, ни осциллографов — простор для запросов был огромный. Можно было бы крупно поскандалить, настаивая на необходимости установить среднестатистическое сопротивление их небесного вещества. Это было бы даже интересно — потянет ли оно на 300 Ом? Но, судя по всему, валять дурака было бессмысленно. Они считают, что снабдили его почти всем необходимым. Придется быть очень осторожным и требовать только то, что может понадобиться инженеру в их понимании этого слова, а то вдруг заподозрят, что он не Дэйв Хэнсон.

— Я не могу работать с этой штукой здесь, — произнес он вслух.

— Что ж ты сразу не сказал? — взвилась Нима. Она издала особый клич, и в кабинет влетел ворон. Пошептавшись с птицей, Нима нахмурилась и отослала ее. — Наземным транспортом туда не доберешься, а все местные птицы рух сейчас заняты. Ладно, обойдемся собственными ресурсами.

Она выскочила в соседнюю комнату, покопалась в шкафу и вернулась с ковром среднего размера — явно старым, но сохранившим крикливую расцветку. «Бездарная подделка под Турцию», — заключил Дэйв. Распихав по углам мебель, Нима расстелила ковер на полу, пробормотала какую-то невнятицу и уселась на корточки с краешку. Верзила без лица взвалил на спину образец неба и рухнул ничком на ковер. Нима нервно поманила Дэйва, и тот сел на корточки рядом с ней, стараясь не верить своим догадкам.

Ковер неуверенно воспарил над полом. Казалось, ему совсем не хотелось тащить на себе увесистый, оттягивающий материю обломок неба. Нима вновь закулдыкала, и ковер неохотно начал подниматься выше, подвернув передний край. Постепенно разгоняясь, ковер выплыл из кабинета через окно и стал набирать высоту. Они пронеслись над городом со скоростью тридцать миль в час. Их курс лежал к горизонту, где простиралась пустошь.

— Сейчас бывает, что и ковры падают, — проинформировала Дэйва Нима. — Но лишь в тех случаях, когда неправильно произносишь заклятье.

Поперхнувшись, Дэйв покосился на качающийся внизу город. И услышал тихий вскрик Нимы. Раздался оглушительный грохот разрыва. В небе образовалась небольшая дырка. Засвистел ветер, и прямо перед ковром что-то промелькнуло. Воздушная волна задала ковру хорошую трепку. Заглянув за край, Дэйв увидел, что объект угодил в огромное здание. Три верхних этажа превратились в груду щебня. Затем начало мутировать и само здание. Медленно-медленно на его месте вспухло колоссальное облако розового дыма. Ветер унес дым прочь, а люди и мебель градом посыпались на землю. Нима, вздохнув, отвела глаза.

— Бред какой-то! — возмутился Дэйв. — Только-только мы услышали грохот, пяти секунд не прошло — и эта штуковина упала. Если ваше небо даже в двадцати милях над нами, она падала бы гораздо дольше.

— До неба — тысяча миль, — сообщила Нима. — И инерцией оно не обладает — в не оскверненном контактом с землей состоянии. Этот обломок падал дольше, чем обычно. — Нима опять вздохнула. — Час от часу не легче! Погляди на Зодиак. Обвал потревожил планеты. Нас отшвырнуло назад, в прежний дом — из Стрельца! Теперь мы вернемся к старым характерам, а я-то только свыклась со своим!

Дэйв оторвал глаза от свежей пробоины в небе, где медленно таяла кучка звезд.

— К старым характерам? Есть здесь хоть что-нибудь стабильное?

— Конечно, нет. Согласно законам природы, в каждом Доме у нас иной характер — как и у всего мира. А как ты думаешь, почему астрология считается Царицей Наук?

«Прелестный мир», — заключил Дэйв про себя. Впрочем, эта новость кое-что проясняла. Его смутно тревожили перемены в нраве сира Перта, который из заботливого врача превратился в надменного, капризного хлыща. Но что же будет с его здоровьем, если самочувствие тоже обусловлено знаками Зодиака?

Спросить об этом он не успел. Ковер попробовал встать на дыбы, и девушка принялась его уговаривать. Покачавшись, ковер выпрямился и начал снижаться.

— Твоя стройплощадка окружена защитным кольцом, — пояснила Нима. — Оно призвано не впускать никого из тех, кто не знает заклятия или ведет себя враждебно. Ковер тоже не способен его преодолеть. Кольцо нейтрализует все магические действия. Разумеется, мы также разместили по периметру вышки с василисками, которые охраняют территорию с закрытыми глазами, пока не почувствуют приближение нежеланных гостей. Имей в виду, что глядеть на них можно — в камень обращается лишь тот, на кого смотрят они сами.

— Ну, тогда я спокоен…

Нима польщенно улыбнулась и занялась посадочными операциями. Внизу виднелась стройплощадка, скопированная с тех же фильмов, из которых была взята одежда Дэйва. Геометрически-правильные ряды бытовок, зеркальный блеск строительных машин и всюду полный порядок — такого не бывает на стройках. Шагая вслед за девушкой к огромной палатке, в которой мог бы выступать цирк-шапито, Дэйв начал замечать и другое. Тракторы были предназначены для работы на болотистых равнинах, а прицепы, напротив, имели узкие колеса, какие используются на каменистом грунте. Все, что попадалось на глаза Дэйву, оказывалось нелепицей. Он увидел громадный турбинный генератор — его приводили в движение пять десятков людей. А может, мандрагоров. Повсюду были аккуратно расставлены и развешаны самые разнообразные инструменты, в том числе загадочные штуковины антикварного вида. Имелась даже тележка с кинокамерой, вот только рельс нигде не наблюдалось.

Когда они уже подходили к главной палатке, сверху на Ниму спикировал ворон и что-то каркнул ей в ухо. Скривившись, девушка кивнула.

— Меня призывают, — сказала Нима. — Вот твои работники, — она указала на бригады, которые деловито сновали по стройке и бездельничали не покладая рук. Все они были одеты точно так же, как и Дэйв, не считая шляп и сапог. — По большей части это мандрагоры, они существуют колдовским образом, но не имеют душ. Инженеров мы вытаскиваем из Двойственности сразу после смерти, чтобы их знания не улетучились, и немедленно оживляем. Конечно, у них тоже нет истинных душ, но они об этом не знают… Вон тот коротышка — Гарм. Сирза Гарм, ученик сира Перта. Твой прораб. Он вполне реален.

Повернув назад к забору, Нима оглянулась и прокричала:

— Сатер Карф сказал, что дает тебе на починку неба десять дней. Она дружелюбно помахала Дэйву рукой:

— Не волнуйся, Дэйв Хэнсон. Я в тебя верю.

И побежала к своему несговорчивому ковру-самолету.

Дэйв уставился на пестрый небосвод над своей головой. Потом на верзилу без лица, который все еще держал на плечах образец. С готовым строительным городком да еще и с установленным сроком — где уж тут волынить. Он сроду не мог понять, почему от нагревания пластмасса одного вида плавится, а другая лишь твердеет. А теперь извольте — ему нужно выяснить, что стряслось с этим куполом и как его починить. Возможно, срок удастся немного растянуть, найти бы разгадку…

Сирза Гарм оказался угрюмым молодым человеком, чрезвычайно гордым своим статусом будущего сира. Он провел Дэйва по огромному шатру, с гордостью продемонстрировал просторную чертежную (Гарм явно полагал, что в ней чертят магические квадраты). Чертежная была бы небесполезна — найдись здесь хоть один человек, который хоть что-то смыслил бы в чертежах. Инженеров — то есть тех, кого здесь называли инженерами — оказалось четверо. Один из них в пьяном виде свалился с моста и теперь беспрерывно лечился от шока, не выходя из запоя. Второй был «инженером»-химиком и занимался вопросами производства овсяных хлопьев из сушеной сои. Третий отлично разбирался в драгировании каналов, а четвертый был «электронщиком» — в этой области Дэйв и сам все знал.

Дэйв приказал им удалиться. Проделанная над ними магическая операция, а может, отсутствие загадочной «истинной души», превратила их в тупых педантов, крепко цепляющихся за свои прежние представления и способных лишь на то, чтобы выполнять рутинные команды. От сирзы Гарма и то было больше проку.

Впрочем, ненамного. Молодой маг отнюдь не являлся кладезем информации. Напыжившись, он заявил, что небо — величайшая тайна мироздания и разговаривать о нем позволено лишь адептам. Насколько понял Дэйв, Гарм о небе ничего не знал. Дальнейшие расспросы показали, что в этом мире все, что не тайна — досужая сплетня, а что не сплетня — уж верно, тайна. Когда же Гарма слишком уж донимали уточняющими вопросами, он, как ребенок, начинал нервно сосать пальцы.

— Но разве вы не слышали никаких версий, никаких предположений, из-за чего вдруг по небу пошли трещины? — упорствовал Дэйв.

— О да, это всем известно, — нехотя признался сирза Гарм. Вынув изо рта большой палец левой руки, он засунул на его место мизинец правой и глубоко задумался. — То был эксперимент, несравненный по благородству замысла, но злая судьба заставила его обернуться бедой. Один великий сатер заставил Солнце слишком долго простоять на месте, и жар оказался чрезмерным. Проводя аналогию с классическим опытом…

— Какова температура вашего Солнца?

Надолго воцарилось молчание. Наконец сирза Гарм пожал плечами:

— Это великая тайна. Достаточно лишь сказать, что оно не дает подлинного тепла, но лишь знаменует начало сакрального действия в сторону флогистонового слоя. Последний, познав свободу, решает отомстить воздуху…

— Понятно, — Дэйв уставился на Солнце, пытаясь доискаться до истины. Сияющий диск ничем не отличался от того светила, к которому он привык в своем мире — там, где небо не падало. Специалист по цветной фотографии назвал бы температуру этих лучей «5500 градусов по Кельвину», следовательно, Солнце было достаточно горячим — способным расплавить любой известный Дэйву материал. — Ну скажите хотя бы, какова точка плавления этого небесного вещества?

Растолковать сирзе Гарму смысл термина «точка плавления» Дэйв так и не смог. Зато он узнал, что проблему пытались решить разными способами. Например, семь дней делали кровопускания одиннадцати тщательно проверенным девственницам. Смешав полученную кровь с драконьим пером и лягушачьим пухом и заправив подлинным философским щебнем, они пытались использовать ее вместо чернил, дабы начертать правильную схему движения планет. Все кончилось плачевно. Небо в очередной раз треснуло, и его кусок, свалившись в чернильницу с кровью, безвременно оборвал жизнь одного сатера, которому не было и двух тысяч лет от роду.

— Двух тысяч? — переспросил Дэйв. — А сколько же лет сате-ру Карфу?

— Этого никто не знает. Он всегда был сатером Карфом — уже десять тысяч лет, не меньше. Обычно, чтобы достичь уровня сатера, приходится трудиться веками.

Как выяснилось, убитому сатеру очень не повезло. Никому так и не удалось его оживить, хотя при наличии относительно неповрежденного тела воскрешение мертвых было рутинной операцией, подвластной даже сирзам. Отчаявшись, они начали вытаскивать из мира Дэйва специалистов.

— То есть всех, чьи истинные имена удалось разузнать, — честно сознался Гарм. — Строитель египетских пирамид… создатель вашей величайшей науки — дианетики… хитроумный Калиостро — выяснение его истинного имени было сопряжено с почти необоримыми препятствиями… Я был назначен ассистентом к мудрецу, который разгадал тайны гравитации и еще какой-то странной магии — он назвал ее «относительность», хотя проблемы переноски грузов она не решает. Впрочем, это отдельная загадка. Применяя целый спектр средств, мы уговорили его нам помочь, но спустя неделю он сдался, заявив, что задача ему не по силам. Сатеры уже начали подбирать для него самую достойную кару, но по чьей-то халатности он раздобыл сборник заклинаний для начальной школы, придумал на его основе свою новую, дотоле неведомую формулу и отбыл в неведомом направлении.

«Сам Эйнштейн отказался от этой задачи», — мрачно подумал Дэйв. Но его ждала и другая новость — механизмы нельзя было включить из-за отсутствия энергии. Целый час он мастерил портативную электропилу, чтобы отрезать от большого куска неба маленький ломтик. Когда пила наконец заработала, в тот же миг сгорел мотор. Как выяснилось, здесь существовал лишь постоянный ток: маг, подчинив себе электроны проволоки, приказывал им двигаться в одном направлении. Соответственно, двигатели, основанные на переменном токе, тут не работали. С помощью местного электричества можно было бы разве что заниматься электросваркой, но электросварочного аппарата тоже не оказалось.

— Этот прожект идет вразрез с самой логикой, — отчитал Гарм Дэйва. — Если ток будет двигаться сперва в одном направлении, а затем в противоположном, он сам себя нейтрализует. Нет, вы что-то путаете.

Насколько помнилось Дэйву, те же самые недоверчивые замечания слышал и Тесла — и от весьма разумных людей, например, Эдисона. Смирившись, Дэйв согласился воспользоваться местным сварочным аппаратом, в котором сидела дюжина саламандр самого стервозного нрава. Пламя он давал достаточно жаркое, вот только направить его в нужную сторону было сложно. Пока он учился с ним обращаться, наступила ночь. Вконец утомившись, Дэйв поужинал в одиночестве и лег спать.

Следующие три дня ознаменовались тем, что ценой адского труда он сумел кое-что выяснить. Несмотря на уверения Гарма, что небо плавиться не может, Дэйв обнаружил: в пламени сварочного аппарата образец медленно растекается. В жидком состоянии небо становилось агатово-черным, но, остывая, вновь обретало абсолютную прозрачность. Также в жидком состоянии оно становилось невесомым — это Дэйв узнал, когда небо начало испаряться и забрызгало все, включая его лицо и руки. Ожоги были крайне болезненными, но подозрительно быстро зажили. Сирза Гарм, подивившись открытиям, засунул в рот пальцы и удалился размышлять над прогрессом познания — к большому облегчению Дэйва.

После ряда других опытов стало ясно, что сваривать вместе куски неба не так-то сложно. Жидкое небесное вещество охотно сливалось с чем угодно, не брезгуя и самим собой.

Теперь оставалось лишь придумать, как поднять на тысячемильную высоту бригаду сварщиков, дабы они заделали трещины, тогда небо вновь превратилось бы в правильную сферу. Небесное вещество, при всей своей прочности, отличалось ломкостью. Как вернуть на положенные им места звезды и планеты, Дэйв пока не сообразил.

Сирза Гарм охладил его пыл.

— Ваш математик уже выдвигал такую идею, — сообщил он. — Но она неосуществима. Даже большое количество жара не поможет. Видите ли, наверху воздух пропитан флогистоном, и человек им дышать не в состоянии. К тому же — это ведомо каждому школьнику — флогистон имеет отрицательный вес. Поскольку отрицательный вес по определению еще легче, чем нулевой вес, ваше жидкое небо провалится сквозь флогистоновый слой, и ничто, обладающее положительным весом, не сможет сквозь флогистон пробиться. А в дополнение — это установил ваш специалист фон Браун — флогистон тушит пламя ракет.

Дэйв пересмотрел свой взгляд на Гарма: маг все же был кладезем информации, но печальной. По-видимому, оставалось лишь выстроить на всей планете леса до самого неба и послать в качестве сварщиков мандрагоров — им-то дышать не надо. Будь у Дэйва в наличии бесконечно прочный материал, и желательно — в неистощимом количестве, а также бесконечный запас времени и терпения, этим стоило бы заняться.

На следующий день явилась Нима с еще более обнадеживающими новостями. Ее пра-пра-пра и еще много раз прадедушка сатер Карф, к своему огромному сожалению, хотел бы немедленно услышать и распространить среди населения что-нибудь отрадное, ибо маги-пищеумножители перестали производить качественный продукт, и начался повальный голод. В случае невыполнения просьбы Дэйв обнаружит, что его кровь постепенно превратится в яд, после чего он сойдет с ума от нестерпимой боли. Да, кстати, о сумасшедших — Сыны Яйца, те самые, что покушались на него в больнице, уже дважды пытались проникнуть в стройгородок, причем один раз даже под видом мандрагоров, что свидетельствовало об их решимости пойти на любые жертвы. Так что Сыны Яйца твердо намерены его убить, а защищать от них Дэйва становится накладно, ибо положительных результатов нет.

Дэйв прозрачно намекнул, что почти решил задачу, описав в самых общих чертах свой прожект по сварке неба. Нима улетела обрадованная, но Дэйв знал: сатера Карфа так просто не улестишь. И оказался прав. Вечером, когда Нима вернулась из города, Дэйв уже выл от боли — казалось, вместо крови по его жилам тек огонь. Яд прибыл раньше девушки.

Нима положила ему на лоб свою прохладную руку.

— Бедный Дэйв, — проговорила она. — Иногда мне хочется… и не будь я юридически зарегистрирована… Но хватит об этом! Сир Перт прислал тебе эту мазь, которая на время обуздает действие яда, но просит тебя никому не говорить об этом. — (Похоже, у сира Перта восстановился его «пред-Стрелецкий» характер.) — А сатер Карф требует немедленно предоставить ему полную версию проекта. Его терпение на пределе.

Дэйв принялся натирать кожу мазью. Чуть-чуть полегчало. Нима сняла с него рубашку и начала помогать, зачарованно разглядывая мощную грудь Дэйва (одно из благих последствий его реинкарнации). Мазь действовала, но не слишком эффективно.

— Терпение у него на пределе! — вспылил Дэйв. — Да у него сроду терпения не было! Чего он от меня ждет? Что я щелкну пальцами, — тут он щелкнул пальцами, — крикну: «Абракадабра», — тут он крикнул «Абракадабра», — и снесу золотое яичко? На блюдечке с голубой каемочкой?

Дэйв умолк и вытаращил глаза — на его ладони нежданно-негаданно материализовалось белое блюдце. С голубой каемочкой.

Нима восторженно пискнула:

— Почему я не знаю такого метода! Ну-ка, Дэйв, дай попробую, — и она начала шелкать пальцами, старательно выговаривая заклятье, но все ее усилия были тщетны. В конце концов она обернулась к Дэйву. — Покажи еще раз, пожалуйста.

Уверенный, что во второй раз фокус не удастся, Дэйв замялся — ему вовсе не хотелось упасть в глазах Нимы. Но делать было нечего.

— АБРАКАДАБРА! — произнес он, щелкнув пальцами.

Нима ликующе вскрикнула — на его ладони появилось яйцо. Наклонившись, Дэйв недоверчиво рассмотрел его. Яйцо было какое-то странное, похожее на фарфоровые, которые подкладывают под кур-наседок, чтобы те не замечали отсутствия настоящих.

Вдруг Нима попятилась назад. Ее руки взлетели, делая пассы. Но она опоздала. Яйцо на глазах росло. Вот оно разбухло до размеров футбольного мяча, вот достигло человеческого роста, вот заполнило собой почти весь шатер и казалось уже не яйцом, а гигантским резервуаром. Внезапно на боку у него появилась вертикальная трещина, из которой выскочила группа людей в темной одежде. Их лица были закрыты масками.

— Умри! — вскричал один из них. Замахнувшись своим ножом о двух лезвиях, он атаковал Дэйва. Нож опустился.

Двойное лезвие рассекло одежду, кожу, плоть и кости, вонзившись прямо в сердце Дэйва.

5

Нож вонзился в грудь Дэйва так глубоко, что рукоять надавила на ребра. Дэйв уставился на нее, увидел, как орудие ходит вверх-вниз в такт движениям его легких. И тем не менее Дэйв был жив!

Тут шоковое оцепенение отступило, и нервы, отвечающие за боль, принесли свои известия мозгу. Да, Дэйв был еще жив, но тело в области лезвия нестерпимо саднило. Кашляя и давясь — кажется, собственной кровью, — Дэйв нащупал нож и вырвал его из груди. Из рваной дыры на его рубашке забил кровавый фонтан. Кровь хлынула бурным потоком, но эта река очень быстро превратилась в робкий ручеек, а тот, вспенившись, в тоненькую струйку. Затем кровотечение окончательно прекратилось.

Дэйв разодрал дырку на рубашке пошире, чтобы посмотреть на рану, но та уже затянулась. Вот только боль не утихала, и Дэйв чувствовал, что с минуты на минуту потеряет сознание.

Он услышал крики, шумный спор, но ничего не понял, погруженный в марево своих мучений. Ощутил, что чьи-то руки схватили его и бесцеремонно поволокли по земле. Пальцы стиснули шею так, что стало трудно дышать. За спиной у Дэйва что-то щелкнуло. Он открыл глаза.

Его окружали высокие прозрачные стены чудовищного яйца. Зазор в боку яйца быстро сужался.

Боль немного унялась. От кровотечения осталось одно воспоминание, а легкие, похоже, сумели без посторонней помощи выкашлять кровь и пену. Теперь, когда боль от ранения отступила, Дэйв вновь ощутил в своих венах жжение яда. Да и тиски на горле никуда не делись. Дэйв привстал, пытаясь освободиться. Тиски оказались чужой рукой, крепко обхватившей его шею, но чья это рука, он не видел, а отступать было некуда — в яйце оказалось тесновато.

При взгляде изнутри стенки яйца были довольно прозрачными — сквозь них просматривались размытые контуры предметов снаружи. Земля под яйцом начала как бы растягиваться, разбегаться во все стороны. К яйцу подбежал какой-то человек и принялся колотить в стенки. Вдруг человек стремительно рванулся вверх, как струя фонтана, и словно распух. Он нависал над ним, точно великан в сто миль ростом. А потом и вовсе утерял всякое человеческое подобие. На его месте виднелись лишь гигантские сооружения (носки сапог, догадался Дэйв). Один носок приподнялся над землей, точно человек собирался раздавить яйцо. Короче говоря, яйцо опять съежилось. Раздался нервный голос:

— Хватит уменьшаться, Борк. Сможешь вызвать ветер?

— Держитесь, — высокомерно отозвался Борк.

Яйцо накренилось, стремительно взлетело. Дэйва отбросило вбок, и он, еле удержав равновесие, остолбенело уставился на странные события снаружи хрустальной скорлупки. Они набирали высоту, как реактивный самолет. Вдали виднелся колосс ростом с Эверест — человек, пытавшийся им помешать. Борк радостно хрюкнул:

— Готово. Теперь все в ажуре, — Борк вполголоса пропел какое-то заклятье. — Ладно, не беспокойтесь. Будут знать, как баловаться резонансной магией в защитном кольце. Одно яйцо знает, как бы мы пробились внутрь, если бы не магия. Эх, повезло нам, что мы сунулись в нужный момент. Сатеры небось волосы на себе рвут… Погодите, пальцы отваливаются.

С этими словами человек по имени Борк перестал делать пассы и, скорчив гримасу, затряс руками. Яйцо закружилось волчком и немедленно начало падать, но Борк издал длинный, пронзительный крик и дернул рукой. Вокруг яйца словно сгустился туманный живой вихрь. Дэйву он показался огромным, но на самом деле это, вероятно, было совсем некрупное существо. Яйцо вновь полетело ровно, неуклонно набирая скорость. Дэйв рассудил, что их тащит на себе — или в себе — сильф: уменьшенное яйцо ему как раз по силам.

— А вон и рух! — указал Борк пальцем. Придвинувшись поближе к стенке яйца, он что-то крикнул. Сильф изменил курс, закачался, потом лег в дрейф.

Борк, подтянув к себе несколько исписанных рунами палочек, начал торопливо выкладывать из них какие-то фигуры. Внезапно Дэйв ощутил, что растет. Сильф, съеживаясь, попятился. Теперь они стремительно падали, увеличиваясь на лету. У Дэйва засосало под ложечкой, но тут он увидел, что падает в сторону огромной птицы, которая парила прямо под ними. Это пернатое выглядело как гибрид кондора с ястребом. Размах крыльев — триста футов минимум. Поднырнув под яйцо, птица ловко поймала его на подушкообразное приспособление у себя на спине между крыльев и решительно устремилась на восток.

Борк отодвинул дверь яйца и вышел. Остальные последовали за ним. Дэйв тоже попытался выползти наружу, но что-то его не пускало. И лишь мускулистая рука Борка помогла ему покинуть яйцо. Когда все вылезли, Борк постучал по скорлупе. Как только яйцо съежилось, великан засунул его в карман.

Здесь хотя бы было просторно. Дэйв приподнялся на локтях, осматривая собственное тело. Его одежда превратилась в испачканные засыхающей кровью лохмотья, но сам он чувствовал себя вполне сносно. Даже ядовитое жжение исчезло. Дэйв потянулся к руке, которая все еще сжимала его шею, и начал выворачивать ее.

Сзади раздался изумленный крик, и на него навалилась Нима.

Пристально всмотрелась в его лицо, приникла головой к плечу:

— Дэйв! Ты не умер! Ты жив!

Дэйв и сам не переставал этому дивиться. Но Борк лишь презрительно буркнул:

— Еще бы не жив! К чему нам тащить мертвеца, да еще и тебя в придачу — ты же в него вцепилась и шлепнулась в обморок? Если снежа-нож убивает — это уж наверняка. Люди умирают безвозвратно или вообще не умирают. Стрелец?

Нима кивнула. Великан призадумался, словно производя в уме какие-то вычисления.

— Ага, — произнес он наконец. — Дело житейское. Около полуночи выдалась такая секунда, когда планеты выстроились в комбинацию абсолютного максимума благополучия. И тут кто-то произнес над ним рискованное оздоровительное заклинание, — Борк обернулся к Дэйву, явно догадываясь об абсолютном невежестве своего собеседника в данных вопросах. — Такое раз уже было — давно, еще до этой нынешней кутерьмы со Знаками. Оживили ребятки один труп и обнаружили, что он стал неубивабельным. Продержался восемь тысяч лет или типа того, пока не повздорил с гигантской саламандрой, и та его пришлепнула. Спалила. Один раз ему голову отрубили, так что вы думаете — зажила прямо вместе с топором!

Тем временем птица спускалась к земле. Приземлившись со скоростью сто миль в час, она умудрилась остановиться перед маленьким входом в пещеру, зиявшим в склоне холма. Вокруг простирался густой лес.

Дэйва и Ниму загнали в пещеру. Остальные разбрелись по лесу, внимательно разглядывая небо. Нима прижалась к Дэйву, бормоча, что Сыны Яйца непременно примутся их пытать.

— Ну хорошо, — заговорил наконец Дэйв. — Кто эти сыновья яиц? И чего они на меня так взъелись?

— Это выродки, — сообщила она. — Когда-то они были антимагами-индивидуалистами. Добивались запрета на применение магии во всех случаях, когда есть другие способы. Боролись с сатерами. Магия снабжала их пищей, улучшала мир, в котором они живут, а они ее ненавидели, потому что не могли понять. К ним присоединилась кучка жрецов-отступников. В том числе мой брат.

— Твой брат?

— Это она обо мне, — сказал Борк. Войдя в пещеру, он сел на корточки и ухмыльнулся Дэйву. Судя по всему, лично против Дэйва он ничего не имел. — Я был на побегушках у сатера Карфа, пока тошно не стало. Как твое здоровье, Дэйв Хэнсон?

Дэйв призадумался и, все еще дивясь чуду, честно ответил:

— Замечательно. Даже яд, который они примешали к моей крови, вроде бы больше не действует.

— Ну, это понятно… Значит, сатер Карф уверен, что мы тебя убили — ему, видно, уже доложили. Если он считает тебя мертвым, погони не будет; он знает, что Ниму, хоть она и дуреха, я в обиду не дам. И вообще не такой уж он мерзавец, этот старикан, не чета некоторым сатерам… Ну, Дэйв, вообрази себе, каково это — когда живешь ты, простой нормальный парень, и вдруг какой-нибудь жрец уводит у тебя при помощи магии жену. А потом, наигравшись, присылает обратно, но она уже набралась всяких штучек, заделалась настоящей ведьмой и все хочет чего-то, так как жрец с нее хотельное заклятие не снял. Что за жизнь у тебя будет? Словом, человек желает одного, а магия ему — раз под дых! Конечно, они нас кормили. Попробовали бы не кормить — после того как отняли поля и скот и приучили всех тянуться за подачками, вместо того чтобы зарабатывать на хлеб честным путем. Они нас обратили в рабство. Если ты передоверяешь кому-то ответственность за свою судьбу, ты раб, как ни крути. Сатерам в этом мире живется прекрасно, если они сумеют сделать так, чтобы яйцо не разбилось.

— Что это за бред насчет яйца? Борк пожал плечами.

— Не бред, а самый что ни на есть здравый смысл. Зачем вокруг планеты небо-скорлупа? Вообще-то есть одна легенда. Тебе ее надо знать, может, она и для твоей жизни что-то значит. Давным-давно — а возможно, далеко-далеко — жили-были два мира. Один назывался Ялмез, а другой — Земля. Два мира, разные, независимые, друг от друга, на своих разветвленных тропках во времени. Так повелось со дня сотворения вселенной. Один был миром правил и законов. Дважды два не всегда равнялось четырем — но чему-нибудь да равнялось непременно. Немножко похоже на твой мир, верно ведь? Другой мир… ты назвал бы его хаосом, но и в нем имелись кое-какие законы, только их надо было еще уметь предсказать. Дважды два тут равнялось «как повезет». Впрочем, иногда такой вещи, как произведение двух чисел, просто не было. Тела вместо массы покоя имели массу суеты. По твоим меркам, это был не мир, а полная анархия. И жить там, я так понимаю, приходилось несладко. Борк выдержал скорбную паузу.

— Да и у нас все к этому идет, — произнес он наконец. — Похоже на то… Ну, одним словом, люди там все равно жили. Люди всегда устраиваются. И вот вообрази себе два обитаемых мира, каждый на своей темпоральной тропе, или на своей вероятностной траектории, или как там бишь ее… Ну ты, наверное, уже понял, что вероятные миры с течением времени раздваиваются и расходятся все дальше. Дело житейское. Но эти два мира СЛИЛИСЬ.

Дэйв вздрогнул. Борк испытующе поглядел на него.

— Да, так оно и случилось. Две темпоральные тропы встретились. Две противоположности сплавились воедино. Только не проси разъяснить, как это было: дело давнее, и точно я знаю только одно — факт, как говорится, имел место. Два мира столкнулись и соединились, из них получился наш мир — в книжках это событие называется «Битва за рассвет». Собственно говоря, из-за этой «битвы» вышло так, что оба мира потеряли свое истинное прошлое, а их гибрид сумел стать только таким, каким уже был — период перемен куда-то делся…

У Дэйва голова пошла кругом.

— Ну хорошо, — пробурчал он. — Допустим, это объясняет, почему здесь действует магия, но небо-то здесь при чем? Борк почесал в затылке:

— Верно, непонятно, — признался он. — Я всегда гадал, бывают ли планеты без скорлупы. Кто его знает! Но у нашей планеты такая скорлупа есть — и она, родимая, трескается. Сатерам это не по вкусу, они хотят остановить этот процесс. А по-нашему — пусть трескается побыстрей… Моя история о двух дорогах, которые соединились, тебе ничего не напоминает, Дэйв Хэнсон? Нет? Ну как же: мужской принцип закона и женский принцип каприза — они слились и «снесли» оплодотворенное яйцо! Две вселенные совокупились: получилась планета-клетка, заключенная в скорлупу. Яйцо! Мы — яйцо вселенной. И когда из яйца вылупляется «птенец», не надо его удерживать!

«А ведь этот парень не похож на фанатика, — отметил Дэйв про себя. — Может, он и чокнутый, но к бредовой истории с «птенцом» подходит серьезно, это уж точно. Правда, кто ж их разберет, этих сектантов…»

— И кто же вылупится из вашего яйца? — спросил он вслух. Великан небрежно пожал плечами:

— Разве яйцо знает, чем станет — курицей или муравьем? Естественно, нам это неведомо. Дэйв задумался.

— И нет даже догадок?

— Никаких, — отрезал Борк. Дэйву показалось, что Борк несколько разнервничался — видимо, даже фанатики были не совсем уверены, что им действительно хочется покидать яйцо.

Борк, остыв, вновь пожал плечами:

— Удел яйца — треснуть, — произнес он. — И все тут. Мы это предсказывали уже… сейчас подсчитаю… уже лет двести тому назад… Сатеры смеялись. Теперь они уже не смеются — зато пытаются предотвратить неизбежное. Что случается с цыпленком, когда ему не позволяют вывестись из яйца? Он остается цыпленком? Или погибает? Конечно, второе. А мы погибать не хотим. Нет, Дэйв Хэнсон, мы не знаем, что будет дальше, но зато мы знаем, что этому нельзя мешать. Против тебя я ничего не имею, но я не могу допустить, чтобы ты совершил непоправимую глупость. Вот почему мы пытались тебя убить. Извини, но я бы тебя прямо сейчас прикончил снежа-ножом, чтобы уж не оживить. Но пока не могу.

Дэйв решил прибегнуть к логическим аргументам:

— Но сатеры хотя бы спасли мне жизнь… — тут Дэйв растерянно осекся, так как Борк вытаращил на него изумленные глаза и оглушительно захохотал.

— Что?.. Ну, Дэйв Хэнсон, ты даешь!.. Да сатеры сперва подстроили твою смерть! Чтобы тебя оживить, им требовалась благоприятная звездная карта в момент смерти, вот они и организовали тебе несчастный случай!

— Ложь! — возмущенно вскрикнула Нима.

— Ага, конечно, — с притворным смирением протянул Борк. — Ты, сестричка, сроду их защищаешь. А еще ты сроду была маленькой паршивкой, хоть я тебя и обожаю. Иди сюда.

Схватив Ниму за плечи, он выдернул у нее один-единственный волосок. Нима визжала и царапалась, потом попыталась отобрать волос у брата. Но Борк стоял, как скала. Без видимого усилия отстранив Ниму одной рукой, он начал выделывать пассы пальцами другой руки. Затем произнес какое-то имя — причем совсем не похожее на «Нима». Девушка притихла и задрожала.

— У входа ты найдешь метлу, сестричка. Возьми ее, вернись назад и забудь, что Дэйв Хэнсон жив. Он умер на твоих глазах, и мы уволокли тебя вместе с трупом. Ты сбежала, прежде чем мы добрались до нашего лагеря. Властью узла, завязанного мной на твоем истинном волосе, и властью твоего тайного имени — да будет так!

Хлопая глазами, Нима принялась осматриваться по сторонам. Тем временем Борк сжег волос с узлом. Невидящий взгляд девушки скользнул по Борку и сфокусировался на метле, которую ей радушно поднес один из фанатиков — на него, впрочем, Нима даже не взглянула. Она схватила метлу. К ее горлу подступили рыдания.

— Дьявол! Отступник проклятый! Зачем ему надо было убивать Дэйва! Зачем?..

Она выбежала на поляну, и вскоре ее голос затих вдали. Дэйв не вмешивался. Он полагал, что Борк заколдовал Ниму ради ее собственного блага. И правильно: лучше ей во всем этом не участвовать.

— Так, на чем нас прервали? — спросил Борк. — Ага, я пытался обратить тебя в нашу веру, и, судя по всему, неудачно. Если честно, мне неизвестно, это они тебя убили или кто-либо другой, но таковы их методы. Верь мне: я был самым молодым сиром, которого приняли учиться на сатера… Словом, ты им понадобился — и они тебя раздобыли.

Дэйв поразмыслил над этой версией. Она казалась ничуть не менее вероятной, чем какая-либо другая.

— А почему меня? — спросил он.

— Потому что ты можешь починить небо. По крайней мере, так думают сатеры, и я должен с прискорбием признать, что кое в чем они смыслят больше, чем мы.

Дэйв решил раскрыть Борку свою тайну, но тот оборвал его.

— Да знаю я твой большущий секрет. Ты не инженер — его истинное имя было длиннее. Мы это знаем. Наши пруды откалиброваны получше сатеровых, и городской воздух их не загрязняет. Но есть закон подтверждения ожиданий. Если пророчество гласит, что произойдет нечто выдающееся — это действительно происходит. Правда, не всегда так, как ожидалось. Пророчество не осуществляется — оно само себя осуществляет. Их привлекла надпись на памятнике — естественно, твоему дяде, но истинное имя оказалось твое, так как его друзьям сокращенная форма понравилась больше. Такое вот совпадение: им подвернулось неправильное истинное имя. Но заметь, пророчества, рожденные совпадениями, самые надежные. Это уже научный закон. Подобная надпись в сочетании с нашими предсказаниями означает, что именно ты — а не твой дядя — совершишь невыполнимое. А следовательно, что же нам с тобой делать?

Общение с Борком почему-то успокоило Дэйва. Их взгляды на мир были похожи — чего не скажешь о тех, кого Дэйв уже успел узнать. Да и само похищение уже казалось ему спасительным. Сыны Яйца вырвали его из когтей сатера Карфа. Ухмыльнувшись, Дэйв откинулся на стену пещеры.

— Раз я бессмертен, Борк, что вы можете сделать? Великан улыбнулся:

— Залить твое тело лавой по самый нос и швырнуть в озеро. Там ты будешь жить — в состоянии перманентного полуутопления. Тебя ждут несколько не очень приятных тысячелетий. Конечно, это не так противно, как существовать с невредимой душой в облике болотной травки, но зато затянется подольше. И не думай, что сатеры не смогут изобрести кары еще хуже. У них есть твое имя — здесь твое тайное имя всякая собака знает — и частицы твоего тела.

Да, беседа определенно приобретала неприятный оборот. Дэйв задумался.

— Я могу остаться здесь, присоединиться к вам. Я ведь все равно никак не могу помочь сатерам.

— В конце концов твою ауру засекут. Они тут скоро будут рыскать. Конечно, если бы ты действительно уверовал, можно было бы что-то придумать. Но, боюсь, ты не захочешь, — Борк встал и направился к выходу из пещеры. — Я не хотел, чтобы ты видел воспарения, но теперь передумал. Если ты все-таки желаешь к нам присоединиться, пойдем. Может, когда посмотришь, раздумаешь. Тогда я еще что-нибудь изобрету.

Дэйв вышел вслед за великаном на поляну. Несколько человек, оказавшиеся там, подозрительно покосились на Дэйва, но смолчали. Лишь один — Дэйв узнал в нем главаря, который замахивался на него снежа-ножом — набычился.

— До воспарений осталось всего ничего, Борк, — пробурчал он.

— Знаю, Мейлок, — кивнул Борк. — Я думаю, Дэйву Хэнсону стоит посмотреть. Дэйв, это наш вождь — Рез Мейлок.

Дэйв не испытывал горячей любви к своему неудавшемуся убийце. Похоже, Мейлок относился к нему не лучше — но протестовать не стал. Было заметно, что Борк как самый умелый колдун пользовался некоторыми привилегиями. Они пересекли поляну, прошли по лесу и вышли на другую поляну, поменьше. Группа человек в пятьдесят смотрела в небо, явно чего-то ожидая. Вокруг, глядя на этих наблюдателей и стараясь не поднимать глаза вверх, толпились другие. Над поляной в небосводе зияла прореха — странно бесцветная, гладкая. Когда она, двигаясь вместе с куполом, приблизилась к зениту, люди с задранными головами начали петь. Воздев руки с растопыренными, неестественно вывернутыми пальцами, они застыли в ожидании.

— Не нравится мне это, — шепнул Борк Дэйву. — Вот из-за чего у нас кишка тонка сражаться с сатерами. Правда, есть и другие причины…

— А что дурного в молитвах? — удивился Дэйв. — Ну, поклоняетесь вы своей скорлупе…

— Увидишь. Когда-то все к этому и сводилось — к молитвам. Но уже несколько недель, как запахло делами покруче. Они думают, это благой знак, но я что-то сомневаюсь. Ага! Гляди!

Теперь небесная дыра находилась прямо над их головами. Стенания молящихся становились все пронзительнее. Мейлок, стоявший на противоположном краю поляны, опасливо попятился в кусты, стараясь не смотреть в небо. Казалось, его отсутствие заметил один Дэйв. Вой усилился.

Один из наблюдателей медленно воспарил над поляной. Его скованное судорогой тело поднялось на высоту одного фута… на десять футов… на сто футов в воздух. Ускорившись, он пулей взлетел вверх. За ним начал подниматься второй… третий… Не прошло и двух секунд, как добрая половина молившихся со свистом унеслась к дырке в небесах. Все они растворились вдали.

И молельщики, и те, кто стоял в стороне, выждали еще несколько секунд, но больше никто не взлетал. Вздыхая, люди начали покидать поляну. Дэйв встал, но Борк жестом задержал его.

— Иногда… — таинственно произнес он.

Они остались вдвоем. Но Борк чего-то ждал, задрав голову. И тут Дэйв увидел в небе какую-то точку. Она стремительно неслась к земле. Это оказалось тело одного из воспаривших. У Дэйва засосало под ложечкой, но он приказал себе не трусить. Не замедляя полета, тело упало. Оно рухнуло в центре поляны — вопреки ожиданиям Дэйва, почти бесшумно.

Подбежав к разбитому всмятку телу, они с первого взгляда убедились, что воспаривший мертв.

Лицо Борка помрачнело.

— Если ты хочешь присоединиться к нам, тебе надо знать худшее. Но кажется, для нашей веры у тебя нервишки слабоваты. Воспарения длятся уже некоторое время. Мейлок клянется, что они доказывают нашу правоту. Но я видел уже пять упавших трупов — этот шестой. Что это значит? Они мертворожденные? Нам это неизвестно. Оживить его, чтоб ты поглядел?

Дэйв кинул взгляд на лицо мертвеца, искаженное запредельным ужасом, и едва подавил тошноту. Никаких воскрешений ему видеть не хотелось, но желание узнать небесную тайну оказалось сильнее. Дэйв кивнул.

Борк достал из складок своей рясы набор фиалов и каких-то странных приспособлений.

— Дело плевое, — заметил он. Щелкнув пальцами, развел в воздухе над сердцем покойника крохотный костер и начал сыпать в него порошки, предварительно разводя их в жидкости, похожей на кровь. Наконец он выкрикнул чье-то имя и произнес приказ. Раздался оглушительный взрыв, затем послышалось шипение, сквозь которое прорвался взывающий голос Борка.

Тело мертвеца, восстав из клочьев, вновь казалось невредимым. Дергаясь, точно деревянный, он поднялся. Его лицо оставалось застывшей маской.

— Кто зовет меня? — спросил он глухим, каким-то негнущимся голосом. — Почему меня зовут? У меня нет души.

— Мы зовем, — ответил Борк. — Расскажи, что ты видел в небесной дыре.

Из уст мертвеца вырвался стон, его руки метнулись к глазам. Беззвучно шевеля губами, он тяжело задышал. Затем прозвучало одно-единственное слово:

— Лица!

Мертвец упал на траву, вновь изодранный смертью. Борк едва сдержал дрожь.

— С другими была та же песня, — сообщил он. — Больше его оживить не удастся. Даже самыми мощными заклинаниями душу не вернешь.

Дэйва трясло.

— И зная это, вы все равно боретесь с ремонтом неба?

— Процесс вылупления всегда кажется страшным, если глядеть изнутри скорлупы, — ответил Борк. — Ну как, по-прежнему хочешь к нам? Нет? Так я и думал. Ну ладно, пошли назад. Пока я мозгую, что с тобой делать, можно и перекусить — одно другому не мешает.

Когда они вернулись в пещеру, Мейлока и большинства сектантов там не было. Борк принялся колдовать над какими-то объедками, громогласно проклиная расположение планет, заклятье не клеилось. Наконец объедки превратились в полную миску какого-то кисло пахнущего варева. Попробовав его, Борк скривился, но молча начал есть. Дэйв, несмотря на голод, не смог себя заставить притронуться к этой «пище».

Он подумал. Потом щелкнул пальцами и вскрикнул «Абракадабра!». И лишь выругался: на ладонь ему шлепнулось что-то мокрое и скользкое, похожее на пучок морской капусты. Следующая попытка обогатила его одной обмякшей рыбиной, которая скончалась неделю назад. Третий раз оказался успешнее — целая гроздь бананов. Правда, они чуточку переспели, но некоторые были вполне съедобны. Полгрозди Дэйв вручил Борку, который радостно отвлекся от своего творения.

Борк с задумчивым видом сжевал бананы. Затем криво усмехнулся.

— Новая магия! — воскликнул он. — Может, в этом тайна пророчества? Я думал, ты вообще в магии ни бум-бум.

— Правильно думал, — признался Дэйв. От сознания, что шальной фокус опять удался, по его спине поползли мурашки. Впрочем, хотя результаты этой магии были непредсказуемы, но все-таки имели смутное сходство с задуманной целью.

— Ладно, озеро исключается, — рассудил Борк. — С твоей неведомой мощью ты в итоге все-таки сбежишь. Решено. Есть одно местечко, где тебя никто искать не станет — и слушать тоже не станет. Ты будешь одним из миллионов: хитрее тебя не спрятать, это уж точно. Надсмотрщики не дадут тебе перебежать к сатерам. Правда, я надеюсь, что ты и сам не хочешь с ними встречаться.

— А я-то уж начал думать, что ты ко мне хорошо относишься, — пожаловался Дэйв. Борк ухмыльнулся:

— Верно, Дэйв Хэнсон. Вот почему я подобрал тебе лучшее убежище, какое только мог выдумать. Конечно, это ад — но все остальное еще хуже. Давай-ка раздевайся и напяливай эту повязку.

Борк протянул Дэйву какую-то тряпку, явно наспех оторванную от рясы.

— Валяй, скидывай все с себя, а то я спалю на тебе одежду саламандрой. Ага, молодчина. Теперь обвяжи тряпкой поясницу. Спереди пусть свисает кусок. Постарайся не привлекать к себе внимания. Судя по небу, планеты благоприятствуют телепортации. Давай шевелись, пока я не передумал!

Дэйв не разглядел, что именно проделал Борк. Просто прямо перед его носом полыхнуло пламя.

Спустя секунду он стоял, закованный в цепи, в длинной веренице людей, которые волокли на себе тяжелые камни. Удар бича ожег его плечи. На горизонте маячила недостроенная пирамида. Очевидно, Дэйв стал одним из рабов-строителей.

6

Утреннее солнце злобно таращилось на пустыню. Едва рассвело, но воздух уже так разогрелся, что легко можно было видеть тепловые волны, перебегающие по барханам. Разбуженный ударом бича, Хэнсон проснулся. Надсмотрщики орали и расталкивали рабов пинками. И над всем этим расстилалось рваное, лоскутное одеяло небес.

Хэнсон встал, даже не поморщившись от финального удара бичом. Он оглядел свое тело, отметив про себя, что вчера за несколько часов адского труда умудрился каким-то образом обзавестись ровным приятным загаром. Этот факт его не особенно удивил. Его сознание тоже, так сказать, «загорело», обрело способность стоически выносить удары судьбы. Он больше не строил догадок. Он принимал все, как есть. А еще он решил сбежать отсюда при первой же возможности — и странным образом не сомневался в успехе.

Правда, тому способствовала и несравненная выносливость его нового тела. Случись ему выполнять подобную физическую работу в своем мире, он упал бы замертво уже через час. Здесь же ему все было нипочем.

Не все рабы встали с песка. Двое даже не шевельнулись. Хэнсон подивился, что на них не подействовал этот зверский «будильник», но приглядевшись, понял, что они мертвы.

Тут их увидел надсмотрщик, в ярости бегавший вдоль рабской колонны. Судя по всему, этого типа колдовским путем доставили сюда прямиком из Древнего Египта. Души у него, разумеется, не было, но многолетний опыт работы позволял ему легко обходиться без нее.

— Мошенники! — вскричал он. — Лодыри, подонки, трутни! От работы увиливать! — и он, сердито бухнувшись на колени, оттянул пальцем веки мертвецов. Собственно, тут и проверять было нечего — обмякшие, воскового цвета тела исключали возможность обмана.

Сняв с покойников оковы, надсмотрщик пнул Хэнсона.

— Двигайся! — взревел он. — Сам Менее пришел, а он не такой добряк, как я.

Хэнсон присоединился к общей веренице, гадая, как тут обстоят дела с завтраком. Черт подери, неужели они думают, что люди способны вкалывать по шестнадцать часов в день на голодный желудок? Вчера вечером еды не дали, только мех с водой. Утром, как выяснилось, и воды не полагалось. Неудивительно, что двое соседей Хэнсона умерли от перенапряжения, избиений, да просто с голоду…

Надсмотрщик не соврал — Менее находился здесь. Хэнсон увидел его еще издали — тощий долговязый человек в набедренной повязке, накидке и золотом головном уборе. Как и все крупные, средние и прочие начальники на строительстве пирамид, он носил на поясе бич, но не пользовался им. Менее, точно ястреб, застыл на вершине невысокого песчаного холма — неподвижный, молчаливый. Рядом с ним стоял какой-то субъект пониже ростом — толстобрюхий коротышка с тоненькими усиками. Египетский головной убор шел ему, как корове седло. Несомненно, это мог быть лишь сир Перт!

Больше Хэнсону глазеть не позволили: бич рассек его плечи, врезаясь в тело до самой кости. Он побрел вперед, не обращая внимания на крики надсмотрщиков. Даже боль от бича не могла заставить его забыть о сире Перте. Неужели Борк напортачил, и сатеры знают, что Хэнсон еще жив, и прислали сира Перта на его розыски? Впрочем, эта версия казалась маловероятной, ибо сир Перт не обращал на вереницы рабов ровно никакого внимания. И вообще — иди-найди одного человека среди трех миллионов! Скорее всего, — предположил Хэнсон, — сир Перт проверяет местных проверяльщиков. Инспекция сверху.

И что же он тут инспектирует? Очевидно, строительство пирамиды было затеяно все с той же целью — хоть как-нибудь отремонтировать небо. Он уже слышал, что сатеры наколдовали себе строителя пирамид; Хэнсон просто не ожидал, что это приведет к таким вот практическим последствиям.

Дэйв окинул окрестности изучающим взглядом. Вчера вереницы рабов носили камни и щебень. Сегодня бригады невольников играли роль живых тягачей. Огромные, обтесанные со всех сторон глыбы обвязывали длинными веревками и подкладывали под них круглые бревна. Затем рабы начинали тянуть и толкать глыбы, и эти каменные параллелепипеды, неуклонно продвигаясь вперед, ложились на заранее приготовленный фундамент из щебня. Поворошив свою память, Хэнсон пришел к выводу, что еще вчера вечером этих глыб не было. Их будто наколдовали…

Разумеется, наколдовали. Но если можно магическим образом переносить сюда камни, к чему все эти рабы и жестокие надсмотрщики? Почему бы не наколдовать сразу все задуманное сооружение, каково бы оно ни было?

Бич снова хлестнул спину Дэйва, и в его уши ввинтился разъяренный голос надсмотрщика.

— Эй ты, лодырь безголовый! Сам Менее на тебя смотрит. А ну давай… Что за черт?

Надсмотрщик схватил Хэнсона за плечо, развернул к себе. На Дэйва уставились огромные вытаращенные глаза. Надсмотрщик наморщил лоб:

— Точно, я тебя запомнил! Уже два раза всю спину тебе ободрал! И ни тебе шрама, ни кровинки!

Хэнсон скрипнул зубами. Он не хотел привлекать к себе внимание, пока сир Перт рядом.

— На мне… на мне все быстро заживает.

Это была чистая правда. То ли наколдованное сатерами для него тело, то ли заклятье, произнесенное Нимой в нужную долю секунды, наделили его раны способностью затягиваться чуть ли не прежде их появления.

— Магия! — скривился надсмотрщик и так пихнул Хэнсона, что тот растянулся на песке. — Опять эта магия чертова! Магические камни плавятся, когда их ставишь на место! Магических рабов не берет бич! А еще хотят, чтоб мы сделали работу, которая самому Тоту не снилась! Честный труд им ни к чему. Нет, они тут со своей магией-шмагией под ногами мешаются! Анубис ихнюю медь! Нормальные каменные топоры им не с руки — подавай стальные и демон еще знает какие! Скалы магией ворочают — нет бы взять честные веревки, которые усыхают, и честное дерево, которое разбухает. А толку от этой магии чуть! Все гонят, гонят, гонят, торопят, да лучше пусть меня на дыбу вздернут за опоздание, чем эта спешка. Ишь вы! Совсем обнаглели! — и надсмотрщик сорвался на звериный гневный вой, так как остальные рабы, пока он был занят Хэнсоном, решили передохнуть. Надсмотрщик побежал вдоль колонны, работая бичом.

После этой истории Хэнсон старался не высовываться. Пусть раны мгновенно заживали и побои не представляли угрозы для его жизни, но усмирять боль его новое тело не умело. Он страдал от голода, жажды и прочих неудобств не меньше, чем другие. Может, он и умел выносить здешние условия жизни, но любовью к ним не проникся.

Ценой сотни умерших рабов и десятка обломанных об их спины бичей один каменный блок был установлен на место, прежде чем солнце взобралось по пестрому, отливающему медью небосводу в точку зенита. Пришло время долгожданной минутной передышки. Вдоль длинных верениц шли какие-то люди, раздавая что-то рабам. Еда, — понадеялся Хэнсон.

И ошибся. Когда раб с корзинкой подошел поближе, Дэйв увидел в ней вместо пищи какое-то мелкое крошево. Раб накладывал его деревянной ложкой в жадно протянутые ладони «строителей». Хэнсон с подозрением понюхал свою порцию. Дурманящий, тошнотворно-сладкий аромат.

Гашиш! А может, опиум, героин, анаша — Хэнсон в этих делах не смыслил. Но что наркотик — несомненно. Судя по тому, как алчно глотали его другие рабы, зелье не было им в новинку. Хэнсон благоразумно сделал вид, что отправил свою дозу в рот, а затем незаметно просыпал порошок сквозь пальцы на песок. Похоже, наркомания была удобным средством успокоить рабов, чтобы они забыли и боль, и страхи, заставить их пресмыкаться перед хозяевами и разбиваться в лепешку ради этого бесценного, убийственного пайка.

Едой и не пахло. Перерыв длился ровно столько времени, сколько потребовалось разносчикам на раздачу наркотиков. Минут десять — пятнадцать. Затем вернулись надсмотрщики с их окриками и бичами.

Рабов перегруппировали для выполнения новых заданий. Хэнсон оказался в бригаде из дюжины человек. Они принялись обвязывать веревками каменный куб двенадцатифутовой высоты. Валы уже были подложены под камень. Канаты болтались свободно. Два раба подсадили Хэнсона на спину к третьему. Он уцепился за край куба. Рабы подтолкнули его, и Хэнсон, забравшись наверх, схватил веревки, которые ему швырнули.

С этой высокой точки он увидел нечто новое — невероятные масштабы стройплощадки. То была не какая-то там дохлая пирамида Гизы, не простецкая царская гробница. Основание пирамиды измерялось не ярдами, а километрами, и вершина, судя по всему, должна была находиться на соответствующей высоте. Не верилось, что на всей планете найдется достаточно камня, дабы ее достроить. Насколько у Дэйва хватало глаз, пустыня была черна от многострадальных рабов.

Похоже, эти идиоты решили выстроить пирамиду до неба, подумал Хэнсон. Другого объяснения для этого колоссального проекта не существовало. Точно обезумевшие от гордыни жители Вавилона, они строили башню до небес. Очевидно, проект был обречен (Менее это наверняка понимал).

Видимо, когда верховные колдуны этого мира поняли, что не могут решить проблему неба, у них началась форменная истерика — так курица, увидев подъезжающую машину, суматошно мечется взад-вперед по мостовой. Сатеры переворошили все миры и эпохи, разыскивая всех, кто считался гениальными строителями, инженерами и конструкторами — и даже не удосужились выяснить, какова вероятность успеха при таком раскладе. Масштабы древнеегипетской пирамиды должны были впечатлить их до глубины души. Они приволокли к себе Хэнсона, Менеса, Эйнштейна, Калиостро (последнего — по каким-то своим загадочным причинам, поскольку этот деятель в жизни ничего не построил) и, видимо, еще тысячу человек. И всех снабжали материалами и техникой, вместо того, чтобы бросить все силы на обеспечение горстки самых надежных строителей. Должно быть, магия очень сильно облегчила жизнь сатеров — до такой степени, что у них больше не хватало духу самим браться за невыполнимые задачи. Конечно, проект с пирамидой выглядел нелепо, но ради невероятной цели следует перепробовать все невозможные средства.

Может быть, предположил Дэйв, они упустили нечто тривиальное в собственном арсенале. Логика подсказывает, что магические проблемы необходимо решать магическими же средствами, а не методами, позаимствованными из других миров. В голове Дэйва мелькнула какая-то смутная догадка — намек, проблеск мысли: что-то следовало сделать, в чем-то крылась причина неудач… Скорее всего, то была лишь игра воображения…

— Эй! — снизу ему махал какой-то раб. Хэнсон глянул вниз. Кричавший позвал другого раба, влез ему на спину и, подхваченный Хэнсоном, забрался наверх. Громко пыхтя, он произнес:

— Слушай, твоя шкура — твое личное дело, но лучше займись чем-нибудь. — Он подобрал веревочную петлю и передал ее Хэнсону, мастерски имитируя натужные усилия.

В это время мрачный надсмотрщик, двигаясь медленно и скованно, направился в их сторону. Собеседник Хэнсона затрясся от ужаса:

— Мандрагор!

Глянув на древнее морщинистое лицо надсмотрщика-мандрагора, Хэнсон не смог сдержать дрожи. На него надвигалась воплощенная бесчеловечность. Дэйв принялся бегать по глыбе, спуская вниз веревки, пока мандрагор не повернулся и не удалился своей деревянной походкой. Бич надсмотрщика с ритмичностью метронома хлестал всех попадавшихся на его пути рабов.

— Спасибо, — произнес Хэнсон, обращаясь к рабу. — Интересно, каково это — быть настоящим мандрагором.

— Мандрагоры — они разные, — охотно пустился в объяснения раб, оказавшись весьма образованным собеседником. — Некоторые не менее реальны, чем мы с тобой. Понимаешь, когда магам нужен кто-то, кого они не в силах просто вызвать — прямая трансляция тела обычно искажает структуру мозга, и мыслители уже никуда не годятся. А уж сейчас, когда небо падает, вообще труба… Короче, они добывают его имя и частичку души, а потом реконструируют его тело на базе корня мандрагоры. Привязывают к этому телу душу — и получается почти нормальный человек. Иногда даже лучше, чем был в жизни. Но в настоящих мандрагорах, как этот, ничего людского нет. Уродливые, гнусные симулякры. Гадкая это работа — делать мандрагоров. Мне она никогда не нравилась, даже когда я на сирзу учился.

— Так ты здешний? — удивился Хэнсон. Он-то думал, что его собеседник тоже призван с того света.

— Тут здешних много. На эту стройку мобилизовали массу народу из тех, кто не был нужен сатерам. А мой случай вообще особый. Похоже, ты мне не веришь — думаешь, они не посмели бы послать сюда ученика сирзы? Вот смотри: мне удалось протащить с собой один учебник, по которому я учился.

Раб осторожно вытащил из-под набедренной повязки тоненькую книжку и тут же засунул ее обратно.

— Эти книжки дают только тем, кто доучился до бакалавра, — вздохнул он, но тут же беспечно пожал плечами. — Ох, сроду не умел я держать язык за зубами, вот и поплатился. Работал ассистентом в ревиватории и спьяну сболтнул кое-что насчет одной большой шишки из воскрешенных. Вот и угодил сюда.

— Хм-м-м, — несколько минут Хэнсон молча возился с веревками, размышляя о вероятности совпадений. И решил, что в этом мире совпадений пруд пруди. — Не тебя ли сатер Карф приговорил провести здесь двадцать жизней?

Раб изумленно вытаращил глаза.

— Верно. Я умирал всего четырнадцать раз — еще шесть жизней трубить осталось. Но… дьявол, быть того не может! Они так надеялись, что ты-то все обязательно уладишь! Только не говори, что и ты здесь из-за моей болтовни.

Хэнсон успокоил его. Затем, приглядевшись к собеседнику, опознал его во второй раз.

— Слушай, это не ты валялся рядом со мной мертвый сегодня утром?

— Вполне вероятно… Меня зовут Барг, — он встал, испытующе оглядел веревочную сетку, в которую теперь была заключена глыба. — Вроде надежно. Угу, сегодня утром я помер — вот почему сейчас у меня пока силы есть. Эти надсмотрщики нас не кормят, экономят еду и время. Легче нас морить, а потом воскрешать и опять запрягать в работу. Тем, кого вызвали с того света уже мертвыми, попроще; если нет души, помирать легко.

— Тут вроде и индейцы есть, — отметил Хэнсон, только сейчас обратив внимание, что рабы принадлежат к самым разным расам и народам.

Барг кивнул:

— Ацтеки из какого-то там Теночтитлана. Двадцать тысяч. Их принесли в жертву всех сразу — не знаю уж почему. Они, бедные, думают, что в рай попали. Говорят, что по сравнению с их работой дома тут просто отдых. Сатеры любят одним заклинанием вызывать большие толпы — так они вытащили жертв некоего Тамерлана. Проверив узел на веревке, Барг уселся, свесив ноги с края глыбы. — Вот что: стой здесь и командуй, куда толкать. Только поосторожнее. Тот надсмотрщик следит за тобой. Смотри, чтоб веревки не давали слабину, а мы попробуем эту дуру сдвинуть.

Барг попытался соскользнуть по каменной стенке. Что-то затрещало, Барг выругался. Свисая на одной руке, другой распутал свою набедренную повязку и вытащил книжечку:

— На, побереги до вечера. У тебя складок на повязке больше — легче спрятать. — Торопливо сунув Дэйву свое сокровище, он исчез за краем глыбы.

Убрав книжку подальше, Хэнсон вновь начал имитировать бурную деятельность. Надсмотрщик-мандрагор поначалу не спускал с него своего тяжелого взгляда. Но вскоре тварь переключилась на другие объекты.

Рабские бригады внизу взялись за веревки. Хэнсон приготовился к старту. Послышался громкий свист бичей и разноголосые стенания. Кто-то начал выбивать дробь на маленьком барабане, задавая ритм рабам. Медленно-медленно исполинский каменный параллелепипед сдвинулся с места. Веревки натянулись.

Одной половиной своего мозга Хэнсон следил за веревочной сеткой, другая же половина разрывалась от самых фантасмагорических версий. Мандрагоры и люди-мандрагоры, зомби из прошлого, массовые воскрешения! И небо, которое обваливается огромными кусками. Ну полный бред!..

И, словно в ответ, наверху что-то ослепительно вспыхнуло. Тело Хэнсона среагировало так, как повелели ему инстинкты. Рука прикрыла глаза, защищая их от света. Но, поборов себя, Хэнсон сощурился и уставился в щелку между пальцами на щербатый небесный свод. На долю секунды ему показалось, что солнце превратилось в сверхновую звезду.

Он ошибся, но не слишком. С солнцем действительно что-то было неладно. Оно то разгоралось, то гасло, стреляя во все стороны толстенными огненными протуберанцами. Оказывается, оно зависло на краю гигантской новехонькой дыры. Качалось и дрожало, явно теряя равновесие.

Вся орда рабов в панике завыла. Их вопль был таким пронзительным, точно агонизировала вся планета. Большинство, побросав веревки, принялось разбегаться куда глаза глядят, топча друг друга. К этой охваченной паникой толпе присоединились и люди-надсмотрщики. И лишь мандрагоры продолжали нести вахту, хлеща бичами всякого, кто попадался под руку.

Хэнсон упал ничком на камень. Сверху донесся дикий рев: что-то огромное рассекало воздух, производя небывалый грохот — так звучала бы непрерывная череда атомных взрывов, помноженная на треск рвущейся по швам бесконечности. Все это завершилось таким громом, будто по барабанным перепонкам Хэнсона ударил молот самого бога Тора.

Да, небо вновь дало трещину, и весь купол заходил ходуном.

Но самое ужасное было не в этом.

Солнце проскочило в дыру и неслось к земле!

7

Дэйву показалось, что падение светила длилось целую вечность. Провалившись в дыру, оно натолкнулось на слой флогистона и как-то замялось, сплевывая пухлые сгустки пламени. С жуткой медлительностью оно разогналось и устремилось вниз. В отличие от небесного вещества, солнце подчинялось известным Хэнсону нормальным законам инерции. Приближаясь, оно постепенно разрасталось. Слышался рев. Казалось, солнце нарочно целится в пирамиду.

Зной усиливался. Еще задолго до того, как светило вошло в нормальную атмосферу, Хэнсону начало казаться, что его жарят заживо. Кровь в его жилах словно забурлила и вскипела. Гигантские ожоговые волдыри вздувались, заживали и вновь вздувались на его коже. Дэйв завопил от боли — и услышал вокруг себя миллион воплей. Затем чужие крики начали затихать, слабеть, и Дэйв понял, что рабы умирают.

Сквозь щелку между пальцами Дэйв следил за зловещим приземлением солнца. Ослепительный свет выжег сетчатку его глаз, но регенерация произошла мгновенно. Дэйв вычислил на глазок траекторию солнца, дивясь своему хладнокровию и еще более поражаясь тому факту, что мучительная боль не отняла у него способности мыслить.

В итоге, уверившись, что солнце упадет в нескольких милях южнее, Дэйв перекатился по раскаленной поверхности каменной глыбы и спрыгнул с ее северного края. Бухнувшись на песок, он явно что-то себе сломал, но спустя миг обнаружил, что вновь может дышать свободно. Даже в тени глыбы было страшно жарко, но все-таки терпимо, по крайней мере, для Дэйва.

На лету солнце крошилось, и его обломки сыпались на землю. Одна такая крошка, упавшая рядом с Дэйвом, опалила его невероятным огнем, от которого негде было укрыться. Затем грохнулось и само светило. Ударная волна сбила Дэйва с ног. Приподнявшись на локтях, он выглянул из-за глыбы.

Солнце упало неподалеку от горизонта, взметнув в воздух тучи песка и земли. Его шипение показалось Дэйву оглушительным. Начался дождь из горячего пепла и мусора.

Оглядевшись по сторонам, Дэйв удостоверился, что на стройплощадке не уцелел никто. Все три миллиона рабов погибли. Те, кто спрятался за камнями, прожили дольше других, но это лишь продлило их муки. Что уж тут говорить, если даже почти бессмертный организм Дэйва был на пределе. Если верить Борку, подобные тела бессильны даже перед огнем саламандр, тем более смертоносны крошки солнца, катившиеся по песку. Единственный выход — постараться как можно дальше удрать от места падения светила.

Собрав волю в кулак, Дэйв заставил себя покинуть импровизированное укрытие, У подножия глыбы валялась куча мехов с водой, которые все еще сжимал в своих объятиях обгоревший труп раба-разносчика. Вода выкипела, но, к счастью, не вся. Слив жидкость из нескольких мехов в один, он через силу выпил кипяток, мучительно обжигавший глотку. Иначе он бы далеко не ушел, погибнув от обезвоживания.

Дэйв побежал. Песок под его босыми ногами казался раскаленной сковородкой. Спину припекал страшный, хуже всех бичей, жар. С каждым шагом он чувствовал, что может потерять сознание, но заставлял себя не останавливаться. Медленно-медленно погребальный костер, на котором сгорало солнце, скрывался за горизонтом. Любой нормальный организм погиб бы от этой жары в пятнадцать минут, но Дэйв пока справлялся. Он ориентировался по звездам, сиявшим в осколках неба. Дэйв старался держать курс на район, где раньше была жизнь, какие-то цивилизованные поселения. Спустя несколько часов огненные языки уже не взметались над горизонтом — правда, ослепительное зарево оставалось. Хэнсон обнаружил, что его бессмертное тело далеко не всесильно. Оно не могло обходиться без отдыха. Хэнсон стонал от усталости.

Он умудрился вырыть в песке неглубокую ямку, свалился в нее и заснул. То был сон вконец измотанного человека, когда отключается даже ощущение времени. Сколько он проспал — несколько минут или часов, — определить было невозможно. Солнце исчезло, звезды выстраивались в нестабильные новые созвездия. Не стало ни ночи, ни дня, ни способа измерить ход времени.

Дэйва разбудил ураганный ветер, обрушивший на него колючую тучу песка. Шатаясь, Дэйв встал и побрел навстречу ветру, прочь от того места, где упало солнце. Зарево над горизонтом сияло даже сквозь сплошную завесу песчаной бури. Там же высился столб пара (должно быть, он шел от расплавленных, испарившихся скал), похожий на грибовидные облака времен Дэйва. Пар растекался во все стороны, явно достигая флогистонового слоя, и отражал зарево назад к земле. Этот огромный столб перегретых газов над солнцем и был причиной урагана.

Дэйв заставлял себя передвигать дрожащие ноги. Среди песка начали попадаться островки зелени. Судя по всему, планета была обречена — солнца нет, от неба остались одни ошметки. Его предположение, что солнце этого мира находится снаружи небесного купола, не оправдалось — оказывается, оно, как и все прочие небесные тела, было частью скорлупы. Во время своих опытов Дэйв открыл, что упругое небесное вещество невозможно расколоть одним мощным ударом, но, действуя осторожно, в него можно ввести сгустки иного материала — к примеру, звезды. Ему самому удалось засунуть в образец руку по самое плечо. Очевидно, таким же образом и солнце плыло сквозь небо.

Тогда почему же купол-скорлупа не плавился? На этот вопрос Дэйв не мог ответить. Скорее всего, солнце двигалось слишком быстро, и небо на его пути не успевало толком разогреться. А может, флогистоновый слой рассеивал жар.

Сияющее облако на дымной ножке все увеличивалось в размерах, отражая тепло и свет назад к земле. И это был шанс: хотя бы какая-то часть одного из полушарий не остынет. К тому же облако помогало ему не сбиться с пути.

Уже изнемогая от усталости, Дэйв вышел на границу плодородных земель. Ему попалась деревня, но она была пуста, и Дэйв обошел ее, чтобы не видеть гнусных деяний мародеров. Планета близилась к гибели, но цивилизация, похоже, уже погибла. В полях за деревней он увидел полуразрушенный сарай. И, благодаря судьбу, нырнул в дверь.

Полоса везения на этом не кончилась. Первая же попытка наколдовать еду увенчалась успехом. После щелчка пальцами и знаменитой «абракадабры» на полу сарая материализовался грязный горшок с горячей жирной похлебкой. Столовых приборов у Дэйва не было, но он вполне обошелся руками. Доев похлебку, он приободрился и, вспомнив о гигиене, даже вытер руки о набедренную повязку. Неведомая ткань выдержала солнечный жар с честью, не хуже, чем тело Дэйва.

Тут Хэнсон насторожился — его рука нащупала под повязкой какой-то предмет. Учебник студента-мага! Бедняга Барг так и не отмотал свои двадцать жизней — видимо, кроме этой книжки, от него ничего не осталось. Хэнсон уставился на нее и с некоторым удивлением прочел название. «Прикладная семантика».

Усевшись поудобнее, он начал перелистывать книгу, гадая, какая связь между семантикой и магией. Семантику он изучал в колледже, так что имел о ней некоторое представление. Но вскоре Дэйв обнаружил, что местная дисциплина к земной почти не имеет отношения.

Учебник открывала аксиома: «Символ — это вещь». На базе этого утверждения доказывалось, что любая часть целого, подобная этому целому, эквивалентна ему; что каждая семерка относится к классу всех семерок — словом, эта простая аксиома была базисом подробной, вполне разумной теории магического подобия. Хэнсон удивился отменной логичности этой системы. Приняв на веру аксиому (а здешняя жизнь отучила его сомневаться), Дэйв разобрался в книге с большой легкостью. Очевидно, здесь этот предмет считался сложным: автор книги постоянно стремился все разжевать и пояснить. Но Хэнсон, которому в свое время пришлось постигать науку электронно-дырочных переходов в транзисторах, понимал все с полуслова.

Вторая часть книги была посвящена работе с истинными именами. Разумеется, идеальным символом — и, соответственно, истинным целым — был знак «тэта». Тут же описывался простой ритуал присвоения тайного имени. Очевидно, любой человек, открывший принцип или изобретший устройство, мог дать ему имя — подобно тому, как родители нарекают своих детей. Использование этого имени подчинялось определенным законам. К сожалению, как только Хэнсон начал постигать суть, книга закончилась. Видимо, продолжение следовало…

Дэйв отшвырнул книгу. Его била дрожь, до него вдруг дошло, что его тайное имя известно всем и каждому. Чудо, что он вообще еще существует. Отринуть одно имя и принять другое можно было при помощи некого ритуала, но то была мистерия высшего уровня, оставшаяся за пределами данного учебника.

Утром он решил наколдовать себе еще немного еды, а также одежду — на случай встречи с цивилизованными людьми. Пища получилась съедобная; правда, овсянку он никогда не любил, но тут было не до жиру. Похоже, он постепенно совершенствовался в искусстве наабракадабривания задуманного. Правда, с одеждой повезло меньше. Все вещи получались его размера, но он не представлял себя ни в кольчуге и наголенниках, ни в кружевной ночной рубашке. Наконец ему удалось обзавестись чем-то сносным, но пришлось закрыть глаза на то, что визитку прошлого века не носят с джинсами и крикливой блузкой в цветочек. И все же в одежде Дэйв опять почувствовал себя человеком. Впрочем, визитку он вскоре бросил — в ней было слишком жарко.

Он шел быстрым шагом, высматривая в окрестностях признаки жизни и размышляя о законах прикладной семантики, ономастической магии и теории подобия. Теперь он начал понимать, как Эйнштейну удалось, воспользовавшись учебником магии, сделать решительный рывок вперед, на который были не способны даже сами сатеры. Жизнь здесь была слишком уж легкой. Эффективная магия сама тормозила свое развитие, подавляя желание совершенствовать ее методы. Любой грамотный теоретик из мира Хэнсона мог бы натянуть нос местным. Наверное, именно поэтому сатеры и принялись вылавливать в других мирах людей, которые не чурались невыполнимых задач.

На пути Дэйву встретились еще две брошеные деревни. Делать в них было абсолютно нечего. Он вступил в лесистую местность типа той, где скрывались Сыны Яйца. Мысль о них заставила его к замедлить шаг. Но вокруг все было спокойно — ни малейших признаков населения. Леса сменились травянистой равниной. Отшагав по ней несколько часов, Дэйв увидел впереди созвездие огней.

Подойдя поближе, Дэйв обнаружил, что, по-видимому, это горят лампы дневного света. Перед ним оказалось несколько ржавых железных сооружений, похожих на соединенные вместе авиационные ангары. Все это было окружено проволочной сеткой. На дверях проходной имелся щит с лаконичной надписью «Проект № 85». В сумеречном свечении неба Дэйв разглядел ухоженный газон и людей на нем, которые стояли кучками, явно ничего не делая. Почти все они были в белых комбинезонах, и лишь двое носили заурядные деловые костюмы.

Хэнсон решительно вошел в двери, делая вид, что спешит по срочному делу. Он опасался, что стоит ему остановиться, как начнутся расспросы. Он хотел не отвечать на праздные вопросы, а добиться, чтобы ответили ему.

В маленьком холле-проходной никого не оказалось, но из-за боковой, ведущей наружу двери слышались голоса. Войдя в нее, он обнаружил дворик побольше и новую толпу бездельников. И все же здесь должен был найтись кто-то, кто знал бы о событиях больше, чем Дэйв.

Хэнсон знал, что в перспективе ему непременно придется выбирать между Борком и сатерами — если только он не найдет способа спрятаться от обеих противоборствующих групп. В данный момент он был относительно свободен — впервые со дня своего появления здесь. И Дэйв был твердо намерен выжать из этой свободы как можно больше.

Его никто ни о чем не спрашивал. Дэйв замедлил шаг, прошел мимо компании — его словно не замечали. Он присел на землю неподалеку от группки из шести человек, которые казались пободрее прочих. Похоже, они предавались воспоминаниям о минувшем.

— … два тридцать восемь в час — это сверхурочные, а во вторую смену — вдвое больше. Да, жить было можно! И каждую субботу, как часы, генерал приезжал из Мурока и хвалил нас, называя героями тылового фронта! А за то, что мы его слушали, нам еще приплачивали!

— Оно конечно, но вдруг бы ты захотел уволиться? Мало ли с начсмены характерами не сошелся или еще чего… Пошел бы ты, взял расчет… И тут же — раз, повестку на фронт. Нет, мне в сорок шестом больше нравилось. Платили, конечно, пожиже, но…

Хэнсон навострил уши. Из этого разговора он извлек больше информации, чем предполагал. Он встал и заглянул в окно ангара. Там стояли ярко освещенные лампами, никому не нужные недостроенные вертолеты.

Похоже, здесь тоже ничего толком не выяснишь. Очевидно, это были воскрешенные — люди, которых вызвали из его собственного мира и заставили работать. Они могли выполнять свои обязанности и все помнили, но по дороге сюда утратили нечто главное, то, что делало их людьми. Оставалось лишь поискать среди них либо человека-мандрагора с душой, либо кого-то более или менее сохранившего человеческое подобие. В то же самое время Дэйву стало любопытно, зачем сатерам понадобились воздушные суда. Взять хоть радиус полета, хоть высоту — птицы рух все равно намного превосходили вертолеты.

Дэйв отыскал человека, который казался умнее своих товарищей. Тот лежал на земле, сцепив руки на затылке и уставившись в небо. Время от времени он морщил лоб, точно изумляясь местному небосводу. Когда Хэнсон плюхнулся на землю рядом с ним, человек нехотя повернул голову:

— Привет. Новенький?

— Ага, — согласился Хэнсон. — Что здесь происходит? Человек привстал и мрачно присвистнул.

— А леший их знает, — сообщил он. Для зомби его голос был слишком эмоциональным; должно быть, в реальной жизни в своем мире это был весьма энергичный тип. — Мы, парень, мертвецы. Умерли и попали сюда. Нам говорят: делайте вертолеты. Ладно, делаем вертолеты, горбатимся по-черному, чтобы успеть в срок. Но только первая машина сошла с конвейера, как вырубилось электричество. Главный инженер садится на единственный готовый вертолет и айда в главную контору — правду искать. Так и не вернулся. С тех пор и загораем, — человек сплюнул на землю. — Зачем только эти придурки меня оживили после того, как наш завод взорвался!..

— На кой ляд им понадобились вертолеты? — спросил Хэнсон. Техник пожал плечами.

— Без понятия. Но, знаешь, кое-что я начал просекать. У них какие-то заморочки с небом. Наверное, они приволокли нас сюда по ошибке. На этом заводе делали большегрузные вертолеты «Небесные когти». Должно быть, эти кретины приняли название за чистую монету. Я только одно знаю: пять полных недель мы работали «за так». А электричества больше не будет — ТЭЦ у них курам на смех. Котлы шипели и сопели своими клапанами, а огня-то в топках не было! Только какой-то дед сидел в углу и обменивался масонскими рукопожатиями с кадилом. Хэнсон указал на ангары:

— А что же это там горит, раз электричества нет?

— Говорят, «ведьмины огни», — пояснил техник. — Большая экономия на проводке. Они… стоп, а это что за гусь?

Человек задрал голову. Хэнсон последовал его примеру. Над их головами со скоростью реактивного самолета несся какой-то объект.

— Кусок неба падает? — предположил Дэйв. Сборщик вертолетов презрительно фыркнул.

— Куда падает — вбок? Такого даже здесь не бывает. Знаешь, брат, не нравится мне это местечко. Тут все наперекосяк да наизнанку. Для вертолета, который мы достроили — мы его «Бетси-Энн» назвали, — нет горючего. Но старикан, что возился с кадилом, просто подошел к нему, поманил пальцем и говорит: «Запускай мотор, «Бетси-Энн» — и еще какую-то белиберду приплел. Тут мотор взревел, и они с инженером умотали с двойной скоростью. «Бетси-Энн» так не разогналась бы даже на чистейшем топливе. Эй, вот оно опять! Да-а, на «Бетси-Энн» что-то не похоже.

Загадочный объект вновь промчался над заводом в обратном направлении — сбавив высоту и скорость. Сделав гигантский кривой круг над ангарами, он вернулся. На вертолет этот объект никак не походил; если он что и напоминал, то, скорее, ведьму на метле. Объект подлетел поближе, и Хэнсон разглядел, что это действительно женщина верхом на метле, летящей зигзагами. Тут во-дительница метлы спланировала к земле…

И совершила посадку на одну точку ярдах в двух от собеседников. Кончик палки ударился о грунт, женщина перелетела через метлу и приземлилась на четвереньки. Но тут же встала, глядя в сторону ангаров.

Это была Нима. Ее лицо походило на маску — но с живыми, измученными глазами. Она принялась оглядываться по сторонам, внимательно рассматривая каждого из присутствующих.

— Нима! — вскричал Хэнсон.

Резко обернувшись, она взвизгнула. Ее кожа посерела, глаза стали вдвое больше. Нима сделала один робкий шажок в сторону Хэнсона… замялась…

— Иллюзия! — хрипло прошептала она и, потеряв сознание, рухнула на землю.

Не успел Дэйв ее поднять, как она пришла в себя. Уставившись на него, Нима задрожала.

— Ты не умер!

— А что в этом хорошего — при нашем-то раскладе! — спросил Дэйв, впрочем, без особого сарказма. Сейчас, когда мир дышал на ладан, лицо этой девушки и ее стройное юное тело были единственным фрагментом реальности, о котором стоило подумать всерьез. Дэйв решительно схватил ее за плечи и притянул к себе. Берта у него таких сильных чувств никогда не вызывала.

Нима умудрилась увернуться от губ Дэйва и выскользнуть из его объятий.

— Но у них был снежа-нож! Дэйв Хэнсон, ты не умирал! Сложно наведенная иллюзия! Это все Борк! Тьфу, подумать только, я чуть с горя не умерла, а он тут развлекается! Ах ты… ах ты, человек-мандрагор!

Дэйв застонал. Он и сам почти забыл, кто он на самом деле, и ему не хотелось, чтобы рабочий об этом узнал. Он обернулся посмотреть на реакцию своего недавнего собеседника и, разинув рот, обалдело огляделся.

Огни вертолетного завода больше не горели. Собственно, и завода-то никакого не было. Люди исчезли. На месте ангаров и изгороди тянулась голая земля. Посреди пустоши что-то сверкнуло — маленький заводной вертолет.

— Что такое?

Торопливо оглядевшись, Нима вздохнула.

— Такое сейчас везде. Наверное, они создали этот завод по закону идентичности из этого вот заводного вертолета. «Заводной вертолет» и «вертолетный завод» — только буквы переставить и одну заменить. Но Зодиак пошел вразнос, и все подобные творения возвращаются в свою изначальную форму, если не поддерживать их постоянными заклинаниями. Но даже заклинания иногда бессильны. Большинство объектов испарилось, когда упало солнце.

Хэнсон припомнил человека, с которым разговаривал до появления Нимы. Он мог бы подружиться с таким человеком до того, как смерть и воскрешение его искалечили. Несправедливо, когда человек, чей характер даже зомбированием не сломаешь, вмиг исчезает без следа. Но тут Дэйв вспомнил, как определил свое здешнее положение сам его собеседник. Возможно, на том свете ему лучше.

Дэйв неохотно переключился на свои собственные проблемы.

— Нима, если ты думала, что я умер, что же ты здесь делала?

— Не успела я вернуться в город, как меня словно какая-то сила потянула тебя искать. Я решила, что схожу с ума. Пробовала тебя забыть, но тяга становилась все сильнее и сильнее, — Ниму пробил озноб. — Как я летела — просто мрак какой-то! Ковры больше не работают, метла еле тянет… Найти тебя я не надеялась — и все равно летела. Уже три дня так болтаюсь.

Разумеется, Борк не знал о заклятье Нимы: «Дэйв мне нужен здоровый». Очевидно, оно продолжало действовать даже, пока Нима считала Дэйва погибшим, словно указующая на него стрелка компаса. Ну что ж, она его нашла, и Дэйв об этом не жалел.

Он вновь поглядел на равнины, на адское огненное зарево, висящее над горизонтом. Прижал к себе Ниму. Ощутил всей кожей, как ее упругое, нежное тело отзывается на его немой призыв.

Но в последний момент она отшатнулась.

— Не забывайся, Дэйв Хэнсон! Я юридически зарегистрированная девственница. Моя кровь необходима…

— Для заклятий, которые все равно не действуют, — зло процедил Дэйв. — Небо больше не падает, крошка. Оно уже обвалилось. Практически целиком.

— Но… — Нима замялась, затем опасливо пододвинулась к нему. В ее голосе звучала растерянность. — Да, верно, наши заклятия не работают. Даже на элементарную магию нельзя положиться. Мир сошел с ума, волшебство утратило силу…

Дэйв вновь притянул ее к себе, ощутил прикосновение ее рук, но тут на землю за их спинами плюхнулось что-то невероятно тяжелое, и послышались исполинские, жуткие, громоподобные шаги.

Обернувшись, Хэнсон увидел огромную птицу рух, которая совершила посадку и теперь неслась прямо на них. Птица затормозила, едва не раздавив парочку.

С ее спины спустилась лесенка из каких-то гибких волокон. По лесенке начали слезать люди. Первыми на землю соскочили мандрагоры в форме сатерского воинства, до зубов вооруженные зловещими тесаками и острыми пиками.

Последним спустился Борк. Широко ухмыляясь, он подошел к Ниме с Хэнсоном.

— Привет, Дэйв Хэнсон. Надо же, выжил! Как и моя девственная сестричка, без чьих летательных упражнений я бы тебя не нашел. Ну, пошли. Рух уже нервничает!

8

Мощные крылья огромной птицы с силой молотили воздух. Ветер свистел в ушах. Внизу стремительно проносились леса и реки, а вокруг бушевали воздушные течения, но на спине птицы рух было относительно комфортно. С высоты было видно место, где упало солнце. Оно валялось на дне широченного кратера, медленно погружаясь в грунт. Окрестности были искорежены кратерами поменьше, куда угодили обломки светила. Теперь Хэнсон прикинул, что в диаметре небесное тело имело около трех миль.

Птица скользила над унылой местностью, истерзанной сильными ветрами. В мутном, зловещем свечении грибовидного облака равнина казалась еще печальнее. Вдруг путники увидели, как два человеческих тела стремительно пронеслись в сторону небесных прорех.

— Вот и еще кто-то воспарил, — заметил Борк. — Явно не яйцепоклонники. Воспаривших все больше и больше. Какая-то сила выдергивает их наружу — и так по всей планете.

Затем обвалился кусок купола площадью этак в половину квадратной мили. Птица рух хрипло каркнула и, яростно заработав гигантскими крыльями, увернулась от летящего обломка. В его кильватере образовалась воздушная яма, куда путники и ухнули — на несколько тысяч футов вглубь. Птица рух с большим трудом выровняла полет.

Птица прошла на бреющем полете над каким-то городом. В нем происходила гнусная вакханалия. При виде рух люди, забыв о низменных страстях, схватились за оружие. Снизу со свистом прилетела стая стрел — к счастью, припоздавшая.

— Они думают, во всем виноваты маги, — пояснил Борк, — а потому обстреливают все, что движется. Не стоит сейчас водить дружбу с сатерами, верно?

Нима демонстративно отодвинулась от брата.

— С тонущего корабля бегут только крысы!

— Когда я сбежал, никто и помыслить не мог, что корабль тонет, — напомнил ей Борк. — Между прочим, если бы ты не хлопала попусту глазами, а обратила внимание, куда мы летим, то поняла бы — я вернулся в экипаж! Я помирился с сатером Карфом, и в этот тяжкий час наш прадедушка был рад мне до безумия!

Нима обрадованно заулыбалась, а Хэнсон недоверчиво нахмурился.

— Это еще зачем? — спросил он. Борк посерьезнел:

— Один покойник, вернувшийся после воспарения, добавил к сказанному другими некое слово. Нет, я не буду отягощать твою душу этой вестью; хватит того, что это знаю я, к своему ужасу. Но теперь я твердо уверен: вылупления надо избежать любой ценой. Я и раньше кое в чем сомневался — не то, что наш друг Мейлок, который тоже слышал слова мертвеца, но стал вдвое фанатичнее прежнего. Возможно, вылуплению уже нельзя помешать, но я человек и не желаю поддаваться судьбе. Поэтому, хотя мне по-прежнему не нравятся многие дела сатеров» я вернулся к ним. Вскоре мы будем в лагере Карфа.

Куда ни кинь, всюду клин, рассудил Хэнсон. Раньше его мучала необходимость выбора между двумя путями. Теперь, когда они слились в один, альтернативы не оставалось: если даже Борк порвал с Сынами Яйца, связываться с ними просто опасно. Дэйв уставился на небо, отметив про себя, что добрая половина купола уже обвалилась. Уцелевшие части явно держались на честном слове. По-видимому, теперь было уже не важно: что он будет делать, на чьей стороне выступать — жизнь этой планеты подходила к концу.

Когда они добрались до величественной столицы — точнее, до ее жалких развалин, — стало значительно темнее. Погребальный костер солнца остался далеко на западе. Заметно холодало.

Птица рух снизилась к городу. Редкие прохожие поднимали к небу глаза и грозили кулаками, но обошлось без обстрела. Должно быть, у людей не хватало сил даже на ненависть. Несмотря на мрак (от электрических фонарей осталось одно воспоминание) Хэнсон сумел кое-что разглядеть. У него сложилось впечатление что сохранились лишь самые старые и уродливые здания. Честный камень и металл еще держались — в отличие от творений магии.

В одном из уцелевших домов, похоже, размещалась больница. Площадка перед ней была устлана людскими телами — по большей части, неподвижными. То ли мертвы, то ли в обмороке. Кряжистые мандрагоры носили трупы к огромному костру, пылавшему на соседней площади. По-видимому, здесь буйствовала эпидемия, против которой уже не находилось никаких средств.

Они полетели дальше, за городскую окраину, к стройплощадке, которую когда-то выделили Хэнсону. Рух начала снижаться, что позволяло увидеть некоторые подробности. На городском пляже собралась толпа. Люди намеревались изжарить на костре русалку, но вместо этого передрались. Вероятно, запасы еды иссякли не вчера и не позавчера.

Городок строителей тоже находился в плачевном состоянии. Целый ряд бытовок смела воздушная волна от падения огромного куска неба. Он валялся тут же, посверкивая несколькими звездами. Чуть подальше пылал яркий желтый огонек. Вероятно, сюда каким-то образом залетела крошка солнца. Ударившись об утес, она разбилась на множество осколков. Благодаря им на территории городка было относительно тепло и светло.

Палатки сгорели, но на месте главного «шапито» высилось новое здание. Очевидно, оно было построено наскоро из камней и срубленных деревьев без помощи какой-либо магии. Этот исполинский шалаш при всей своей неказистости в данных экстремальных условиях был замечательным укрытием. У шалаша Хэнсон увидел толпу ожидающих магов. Их было без малого сто, в том числе сатер Карф и сирза Гарм.

Мандрагоры согнали тычками Хэнсона вниз по лестнице к новостройке. Сатер Карф, жестом отослав их, обернулся к Хэнсону. Лицо старика походило на непроницаемую маску. С их прошлой встречи он, казалось, постарел на тысячу лет… Наконец Карф поднял руку в вялом приветственном жесте, вздохнул и медленно опустился на стул. Его лицо утратило свою железную целеустремленность, разрушаясь на глазах. Теперь он выглядел отчаявшимся больным стариком.

— Почини небо, Дэйв Хэнсон, — монотонно проговорил он. Маги за его спиной сердито зашумели, но сатер Карф лишь медленно покачал головой, не сводя глаз с Хэнсона.

— Нет. Что толку грозить суровыми карами, что толку пытать, если еще день, максимум неделя — и все окончательно пойдет прахом? Что толку выяснять причины дезертирства — ведь времени нет… Отремонтируй небо, Дэйв Хэнсон, и требуй любой награды. Теперь, когда астрология утратила материальность, мы бессильны. Отремонтируй небо, и мы наградим тебя сокровищами, о каких ты и не мечтал. Мы даже можем, изыскав способ, вернуть тебя в твой мир. Теперь ты практически бессмертен. Мы можем наполнить твою жизнь всевозможными наслаждениями. Алмазы — столько, что хватит купить целую империю! Если же захочешь насладиться местью, ты узнаешь мое тайное имя и имена всех присутствующих здесь. Можешь делать с нами все, что угодно. Только ПОЧИНИ НЕБО!

Хэнсона потрясли эти слова. Он ожидал от сатера Карфа гнева. Собирался чего-нибудь наврать, например, что хотел изучить методы Менеса. Или что заблудился. Но ответа на мольбу не заготовил.

Все это было полным безумием. Он ничего не мог сделать, тем более, когда требовали невозможного. Но при виде умирающей планеты и сатера, забывшего былую гордость, Хэнсон почувствовал, что ему уже не столь важно, умрет ли он вместе с планетой. Конец неотвратим… но необходимо дать им хоть какую-то надежду.

— Попробую, — произнес Дэйв. — Я постараюсь, но для этого надо собрать всех людей которых вы вызвали сюда для решения этой задачи. Собрав все их знания воедино, мы, если посчастливится, успеем найти ответ. Сколько понадобится, чтобы доставить их сюда?

Из толпы выступил сир Перт Хэнсон считал его погибшим при разрушении пирамиды, но его знакомец каким-то чудом выжил. Пухлое лицо сира Перта осунулось, усы разлохматились, но сам он был невредим. Сир Перт печально покачал головой:

— Большинство исчезло вместе со своими объектами. Двое сбежали. Менес погиб. Калиостро сумел нас одурачить. Остался лишь ты. Мы даже не можем снабдить тебя рабочими — кроме тех, кого ты видишь здесь. Народ нам больше не повинуется, ведь мы не можем накормить его.

— На тебя вся надежда, — поддержал сира Борк. — Они собрали все уцелевшее строительное оборудование и магические предметы. И все лишь ради твоего возвращения.

Хэнсон уставился на магов. Оглядел коллекцию никчемных безделушек и приборов, которую для него приберегли. Открыл рот, и над стройплощадкой раскатился его скорбный хохот, насмешка над их надеждами и над самим собой.

— Поди ж ты, Дэйв Хэнсон, спаситель миров! Вы, сатер Карф, подобрали правильное имя к неправильному человеку, — горько произнес он. Быть самозванцем ему уже надоело, и наказания он не боялся. — Вам требовался мой дядя, Дэвид Арнольд Хэнсон. Но друзья звали его Дэйвом — и выбили на памятнике это имя. Я же получил это имя при крещении, вот вы меня и вытащили. Наверное, дядя тут тоже ничего не сумел бы сделать, но я абсолютно проигрышный вариант. Я даже собачьей будки не в состоянии соорудить. Какой из меня инженер-строитель? Просто компьютерный оператор и ремонтник.

Дэйву и самому было больно разрушать их надежды. Но, к его удивлению, старый сатер невозмутимо выслушал его слова. По его лицу скользнула легкая тень задумчивости, но не разочарования.

— Все это я уже слыхал от моего внука Борка, — сказал сатер Карф. — И все же на памятнике было твое имя, и с его помощью мы тебя наколдовали. Древнее пророчество гласит, что мы найдем решение в начертанном на камне имени, именно так мы нашли тебя. Следовательно, по законам магической логики человек, для которого нет невыполнимого, это ТЫ. Возможно, мы ошиблись в направленности твоего таланта, ну так что ж?.. Все же именно тебе суждено починить небо… Кстати, что за диво такое — «компьютер»?

Дэйв покачал головой, жалея старика с его бредовой идеей.

— Всего лишь аппарат. Как он устроен, объяснить сложно, а толку от него здесь не будет.

— Прошу, утоли мое любопытство. Что такое компьютер, Дэйв Хэнсон?

Нима умоляюще сжала плечо Хэнсона. Он пожал плечами и начал про себя переводить компьютерные термины на местный язык. Ему вспомнились старинные вычислительные машины.

— Аналоговый компьютер — это машина, которая задает условия, математически подобные условиям какой-то задачи, и затем путем ряда операций создает график — предсказание результата, который дадут реальные условия. Если время и интенсивность прилива изменяются в соответствии с положением некоего небесного тела, мы можем создать механизм, повторяющий своим движением очертания орбиты тела. Если факторов много, мы создаем механизм для каждого фактора, повторяющий периодические колебания этого фактора. Все они взаимодействуют между собой так, чтобы соблюдалось взаимное соотношение факторов, аналогичное реальному. Такая машина позволяет вычертить график приливов на много лет вперед… О черт, все это гораздо сложнее. Суть в том, что компьютер берет изначальные факты и обрисовывает результаты. Теперь все это делается при помощи электроники, но принцип тот же.

— Понимаю, — произнес сатер Карф. Дэйв не поверил старику, но был искренне рад, что не придется вымучивать из себя более подробных объяснений. К тому же как знать — может, старик что-то и понял. Задумавшись на минуту, сатер Карф удовлетворенно кивнул: — Твой мир был мудрее, чем я думал. Этот компьютер — замечательный научный прибор, верный слуга законов природы. Мы применяли те же методы, хоть и не столь замысловатые. Но основа все та же — принцип магического подобия.

Дэйв начал было возражать, но сам же осекся, ибо задумался. В чем-то старик был прав. Возможно, наука не так уж оторвана от магии, как кажется, и между законами двух известных Хэнсону миров есть связующее звено. Ведь что делает компьютер? Он задает сходные с реальными условия, «полагая», что результаты вычислений совпадут с действительностью. А магия берет некую символическую частицу вещи и производит над ней манипуляции, которые должны повлиять на реальную вещь. Точка. Вся разница в том, что наука предсказывает, а магия делает — но последствия одни и те же. В мире Дэйва основным правилом логики была аксиома: «Символ не есть вещь», и действия, произведенные над символами, приходилось, сопя и пыхтя, переводить в реальную работу с реальными объектами. А здешний порядок вещей, как это ни смешно, был гораздо логичнее: когда символ равен вещи, можно сэкономить на всех этапах между замыслом и результатом.

— Значит, вина лежит на всех нас, — заключил сатер Карф. — Мы должны были изучить твой мир получше; но и ты мог быть откровеннее. Тогда бы мы нашли для тебя компьютер, и ты создал бы должный портрет нашего неба в компьютере и заставил его прийти в порядок. Но что теперь жалеть? Мы тебе помочь не можем, так помогай себе сам. Сделай компьютер, Дэйв Хэнсон!

— Это невозможно.

Лицо старика внезапно исказилось от гнева. Он вскочил.

Взмахнул рукой, будто что-то швырнул в Дэйва. Ничего не произошло. Сатер Карф, сморщив губы, покосился на руины неба.

— Дэйв Хэнсон, — пронзительно вскричал он, — властью, непреходящей властью имени твоего, имени, которое едино с тобой, держу тебя в моей голове, а шею твою — в моей руке…

Дряхлые пальцы внезапно сжались в кулак, и Хэнсон ощутил, что на его горле защелкнулись тиски. Он попытался высвободиться — безуспешно. Старик что-то пробурчал: тиски исчезли, зато чьи-то когти вонзились в печень Хэнсона. Еще какая-то тварь начала подгрызать его седалищный нерв. Дэйву показалось, что у него выдирают клещами почки.

— Ты сделаешь компьютер, — приказал сатер Карф. — И ты спасешь наш мир!

От мучительной боли у Хэнсона подгибались коленки, но он уже не был прежним слабаком. Бесконечные часы работы под палящим солнцем. Острие снежа-ножа. Злой бич надсмотрщика. Он узнал, что боли нельзя избежать, но ее можно вытерпеть. Его фантастическому телу все возможные пытки были нипочем, а разум научился игнорировать мучения. Дэйв сделал в сторону сатера Карфа шаг. Затем второй. Приближаясь к старику, он сжал руку в кулак. Внезапно послышался смех Борка:

— Брось, сатер Карф. Клянусь всеми законами, на сей раз ты связался с личностью. Отступись, или я освобожу его для справедливого поединка.

Глаза старика полыхнули злым огнем. Но тут же он, вздохнув, успокоился. Боль покинула тело Хэнсона, а сатер Карф устало опустился на стул.

— Почини небо, — сухо произнес старик.

Хэнсон попятился, шатаясь и пыхтя. Но все-таки кивнул сатеру.

— Ладно, — спокойно произнес он. — Борк прав — человек должен бороться с судьбой, даже если нет никаких шансов. Я сделаю, что смогу. Я создам этот хренов компьютер. Но когда все будет готово, я подожду ТВОЕГО истинного имени!

Сатер Карф неожиданно рассмеялся.

— Хорошо сказано, Дэйв Хэнсон. Когда пробьет час, ты получишь мое имя. И все, что пожелаешь, в придачу. И всю скудную помощь, которую мы можем сейчас тебе оказать. Сир Перт, еды Дэйву Хэнсону!

Сир Перт скорбно помотал головой:

— Еды нет. Ни крошки. Мы надеялись, что уцелевшие планеты образуют благоприятное соединение, но…

Дэйв Хэнсон обвел своих помощников тоскливым взглядом.

— О черт! — произнес он наконец. И щелкнул пальцами. — Абракадабра!

Похоже, он уже набил руку, ибо получил именно то, что загадал. На его ладони материализовался целый говяжий бок — не вынеся тяжести, Дэйв положил его на землю. Маги бросились на мясо голодной стаей. Увидев их восторженные лица, Хэнсон окончательно осмелел. Сосредоточившись, он повторил свой незамысловатый ритуал. На сей раз с небес, как снег, повалили хлебные батоны — совершенно свежие, именно того сорта, который он задумал. Кажется, он сам стал магом, виртуозом нового волшебства, работавшего вне зависимости от неба. Сатер Карф удовлетворенно улыбнулся:

— Вижу-вижу — резонансная магия. Чертовски ненадежная при обычных обстоятельствах. Скорее искусство, чем наука. Но в тебе чувствуются недюжинные природные способности к ней.

— Так вы знаете эту магию? — Дэйв наивно считал, что трюк с «абракадаброй» невероятно далек от местных традиций и методов.

— Мы владели ею раньше. С распространением более прогрессивных способов большинство ее позабыло. Слоги колеблются с той же звуковой частотой, что и твой мир — с частотой, с которой все еще колеблешься и ты. Твоя магия не действует на вещи этого мира — да и мы, пользуясь ею, не сможем ничего добыть из твоего. Конечно, здесь мы использовали другие слоги… — сатер Карф задумался. — Но если у тебя получится таким образом достать этот ваш компьютер или его детали…

Шестнадцать абракадабр спустя Дэйв стоял над горкой бесполезного барахла и ругался, на чем свет стоит. Сначала он получил транзисторы. Потом — возможно, от усталости или напряжения — утратил над собой контроль, и в его ладони посыпался мусор: антикварные электролампы артикула 201-А, теодолит, хрустальная ваза, набор школьных резисторов. Но главная беда была с аккумуляторами. Сколько он ни напрягался, получались лишь разряженные.

— Электрические заряды не выдерживают переноса — как и душа, — печально констатировал сатер Карф. — Надо было тебя сразу предупредить.

В этом мире электричества не было, а заклятия больше не действовали. Собирай не собирай компьютер из доступных деталей — с энергией-то швах…

Тут небо над их головами шумно треснуло, и еще один обломок, обвалившись, полетел в сторону города. Сирза Гарм с ужасом уставился вверх.

— Марс! — прохрипел он. — Марс упал. Теперь соединениям конец!

Гарм весь напрягся, и его тело медленно воспарило над землей. Дикий вопль вырвался из его глотки, но вскоре затих, ибо Гарм стремительно унесся в небо — прямо к свежей дыре. Вскоре он исчез из виду.

9

Шли часы, а планы Дэйва то и дело менялись. Он проверял идею за идеей — и находил каждую из них неприменимой. Что до эмоций, то в его душе царил полный сумбур, и неудивительно, так как звезды в уцелевших осколках небосвода окончательно взбесились. Дэйв то погружался в пучину беспросветного отчаяния, то вдруг поднимался на гребень безудержного оптимизма.

Он чувствовал: где-то на рубеже между наукой, которую он изучал в своем собственном мире, и применяемой здесь практической магией, должен быть найден ответ.

Самой большой проблемой было множество факторов, которые требовалось учесть. Солнце, семь планет, три тысячи неподвижных звезд. Всем им нужно было задать должный курс. В математической модели неба не должно было быть ни одного изъяна.

Хэнсон учился своему ремеслу в мире, где в трудных случаях было принято добавлять к замысловатой конструкции еще одну схему. Теперь же от него требовалось создать как можно более простой компьютер-симулятор. Электроника, очевидно, была исключена. Он решил было сделать несколько механизмов-самописцев по образцу начальных вычислительных машин, чтобы они вычерчивали на бумаге подобие непрерывного гороскопа, но в конце концов отказался от этой идеи. Для создания такого механизма не было ни времени, ни возможностей.

Нужно было искать решение, исходя из наличных ресурсов, ибо магия могла снабдить его далеко не всем необходимым, а здешние обитатели вообще ничего не умели делать — слишком уж они зависели от волшебства. Сейчас, когда продолжала работать лишь самая примитивная магия, сатеры были бессильны. Имена еще действовали, резонансная магия — в своих пределах, конечно, — давала определенные результаты, да и основные принципы теории подобия пребывали в неизменности, но толку от этого не было. Сатеры находились в настоящей кабале у «второго величайшего принципа» (закона магического инфицирования), а он был тесно увязан со знаками Зодиака, Домами и движением планет.

Тут Дэйв сообразил, что оказался в порочном круге пустой суеты, и заставил себя вновь сосредоточиться на конкретной проблеме. Обычно от компьютера требовались мощность, гибкость, умение оперировать изменчивыми условиями. Но в данной ситуации Дэйва вполне устроил бы компьютер, способный управиться с одним-единственным набором факторов. Он должен был повторить траектории местных небесных тел и смоделировать общее состояние небесного купола. Все теоретически возможные курсы учитывать было необязательно — разобраться бы с нормальными орбитами…

И тут до Дэйва наконец-то дошло, что он заново изобрел модель — единственную вещь, которая по определению является идеальным аналогом своего прототипа.

Он вновь задумался о магии. Сделай куклу, похожую на какого-то человека. Проткни ее булавкой — и этот человек умрет. Сделай модель вселенной, заключенной в пределах данного небесного купола, и все изменения, которые ты в нее внесешь, преобразят реальность. Символ — это вещь, а модель — самый что ни на есть символ.

Он начал чертить модель о трех тысячах звезд, плывущих по своим орбитам, размышляя, каким бы простым способом заставить их двигаться. Остальные зачарованно наблюдали за ним. Вероятно, они считали, что он рисует какое-то графическое научное заклинание. Один лишь сир Перт решился подойти поближе и приглядеться к линиям чертежа. Внезапно он ткнул пальцем в вычисления:

— Здесь повсюду два числа — семь и три тысячи. Полагаю, семь — это планеты. Но что означают три тысячи?

— Звезды, — раздосадованно рявкнул Хэнсон. Сир Перт покачал головой:

— Ошибка. До того, как у нас начались неприятности, их было всего две тысячи семьсот восемьдесят одна.

— И, наверное, у вас зафиксированы орбиты каждой? — спросил Хэнсон, даже не надеясь, что точное количество звезд облегчит его задачу.

— Разумеется. Это неподвижные звезды — то есть они кружатся вместе с небом. В противном случае, разве звались бы они «неподвижными»? Толщу неба преодолевают лишь солнце и планеты. Звезды же являются частью купола и плывут над землей синхронно.

Дэйв фыркнул, насмехаясь над собственной глупостью. Замечание сира Перта сильно упрощало дело — значит, для всех звезд и неба понадобится только один управляющий рычаг. Но над конструкцией агрегата, перемещающего солнце и планеты, все равно предстояло попотеть. Будь у него время для проб и ошибок… Но времени-то как раз и не оставалось.

Дэйв порвал чертеж и взялся за дело сызнова. Так, понадобится стеклянный шар с точками вместо звезд и рычажным механизмом, передвигающим планеты и солнце. Что-то типа планетария.

Вновь подошел сир Перт, окинул рисунок взглядом. Озадаченно нахмурился:

— Зачем тратить время на рисование этих движителей? Если тебе нужна модель для установления должных орбит, у нас здесь есть лучший из когда-либо созданных планетариев. Мы взяли его с собой из столицы, ведая, что он понадобится для ремонта неба, для коррекции темпа и положения небесных тел. Подожди!

И сир Перт убежал, прихватив с собой двоих мандрагоров. Спустя несколько минут послушные рабы вернулись, еле волоча нечто громадное в защитном пластиковом чехле. Сир Перт сорвал чехол — и перед Хэнсоном предстал планетарий. Точнее, модель планеты и неба.

То был настоящий шедевр прикладного искусства. Огромный полый шар из тонюсенького стекла почти в восемь футов диаметром изображал небо. Он был инкрустирован драгоценными камнями, обозначающими звезды. Внутри стеклянного шара Хэнсон увидел модель планеты. Часовой механизм имел алмазные шестеренки. Планеты и солнце описывали свои круги снаружи шара, двигаясь по паутине из проволочек. Вместо источника энергии использовались гири — как в старинных часах-ходиках. Очевидно, все это было создано ручным трудом: неслыханное для здешней культуры изделие.

— Сатер Фарет трудился над ним всю жизнь, — с гордостью сообщил сир Перт. — Гениальная конструкция, которая может показывать положение всех тел, каким небо было или будет, хоть тысячу веков тому назад, хоть тысячу веков спустя — надо лишь покрутить вот эти ручки. Она способна работать много лет, исходя из заданных позиций.

— Мастерски исполнено, — отметил Хэнсон. — Ничем не уступает лучшим творениям моего мира.

Сир Перт удалился, упиваясь похвалой, а Хэнсон застыл перед моделью. Он не солгал сиру Перту — изделие и вправду было великолепным. Но самим своим существованием оно вконец уничтожило все его теории и надежды. Ему ни за что не удалось бы создать модель, равную этой. А ведь, несмотря на ее точное подобие местной вселенной, небо продолжало рассыпаться вдребезги!

К Хэнсону подошли сатер Карф и Борк. Они выжидающе уставились на него, но Хэнсон молчал. У него просто опустились руки. Оказывается, все уже было перепробовано до него, но безуспешно.

Старик положил руку ему на плечо. Сатер сгибался под грузом прожитых веков, но эта усталость не могла побороть необыкновенной твердости духа.

— Что-то не в порядке с планетарием? — спросил он.

— Да все с ним в порядке, черт бы его подрал! — воскликнул Хэнсон. — Вам был нужен компьютер, так вот он! Вводите в него данные — час, день, месяц, год, крутите ручки, и планеты будут двигаться по своим законным траекториям, как положено реальным планетам. Даже графики расшифровывать не надо. Что еще нужно от аналогового компьютера? Но ведь на небо эта штуковина почему-то не влияет!

— Так ведь она для этого не предназначена, — удивленно отозвался сатер Карф. — Подобная сила…

Тут он осекся, вперив глаза в Хэнсона. На лице старика изобразилось что-то вроде благоговения.

— Погоди-ка… Пророчество и памятник не лгали! Ты выполнил невыполнимое! Ты, Дэйв Хэнсон, ничего не смысля в законах подобия и в магии, понял суть проблемы. Каким образом это стекло подобно небу: по принципу метафоры, по принципу инфици-рования или как истинный символ? Часть может быть символом целого. По волосу с твоей головы я могу смоделировать тебя и получить над тобой власть. Но свиная щетинка для этого не сгодится! Ибо она не есть истинный символ!

— А если мы заменим эти изображения кусочками настоящего вещества? — спросил Хэнсон. Борк задумчиво кивнул:

— А что, может получиться. Говорят, ты выяснил, что небесное вещество плавится. Ну, этого добра у нас по всему городку накидано… Любой, кто изучил начала алхимии, может выдуть из него шар того же размера, что находится в планетарии. Звезд тоже наберем, наколем кусочков. Отполируем и воткнем в нужные места на куполе. С солнцем, конечно, работать опасно, и все-таки давайте попробуем выточить из какой-нибудь крошки маленький шарик — вместо того, большого.

— А планеты? — спросил Хэнсон, чувствуя, что приободрился. — Осколок Марса добыть нетрудно, он упал недалеко. А остальные шесть?

— То, что длительное время ассоциируется с вещью, приобретает природу этой вещи, — наставительно проговорил сатер Карф, точно обращаясь к непонятливому ребенку. — Правильные цвета, металлы и драгоценные камни помогут нам создать подобия планет… Но их нельзя будет повесить снаружи неба, как в этом планетарии, они должны находится в толще купола, как в природе.

— Может, вставить в каждую из них по железке, а на проволочки-траектории поместить магниты? — подал идею Хэнсон. — Или холодное железо вредит вашим заклинаниям?

Сатер Карф недовольно фыркнул. Борк, напротив, широко ухмыльнулся.

— Железо? С чего вдруг? Ты, наверное, наслушался деревенских бабок. Правда, если траектории пересекутся — а это часто бывает, — у тебя появятся проблемы. Магниты подействуют на обе планеты сразу. Лучше сделать одинаковые планеты — всех по паре — и два одинаковых солнца. Одну планету вставляешь в небо, а другая пусть скользит по проволочке снаружи. Ведомая планета потянется за ведущей.

Хэнсон кивнул. Надо будет сделать несгораемые нити, чтобы солнечное вещество их не спалило. Он лениво задумался о том, какой получится эта новая вселенная — с проволочками снаружи неба, по которым будут скользить крохотные дубликаты планет… интересно, будет ли реальность слепо копировать модель? Впрочем, о чем он задумался? В любом случае за небесными дырами, в которых скрываются «воспарившие», таится кое-что похуже. Дэйв рассудил, что не готов мучиться метафизическими вопросами — с него хватает реальных.

Глобус в центре планетария наверняка был сделан из земных материалов (а то из чего же?), а также разрисован изображениями континентов и океанов. Его, разумеется, заменять не надо. С этим предположением Хэнсона все согласились, и он удовлетворенно кивнул: значит, можно сэкономить время. Правда, система осей и опор, поддерживающая глобус в центре планетария, вызвала у Дэйва массу сомнений.

— Ну, а это? Как мы удержим земной шар посередине?

Борк пожал плечами:

— Вот придумал проблему!.. Выточим опоры из небесного вещества.

— А из полюсов реальной вселенной будут торчать самые реальные стержни? — ядовито поинтересовался Хэнсон.

— Почему бы и нет? — искренне изумился Борк. — Между планетой и небом всегда были такие колонны! Иначе мы давно бы упали к черту!

Хэнсон крепко выругался. Мог бы и сам догадаться! Еще диво, что опорами служили обыкновенные стержни, а не слоны с черепахами, И эти идиоты позволили Менесу замучить до смерти миллионы рабов, сооружая пирамиду до неба?! Кто им мешал воспользоваться уже существующими колоннами?

— Но есть одна существенная деталь, — сообщил сатер Карф после минутного размышления. — Чтобы сделать символ конгруэнтным вещи, нужно заклясть его истинным и тайным именем вселенной.

Внезапно Хэнсон вспомнил легенды о тетраграмматоне и сказки, в которых всегда все шло прахом из-за отсутствия одного-единственного элемента.

— Правильно ли я понимаю, что этого имени никто не знает, а если знает, боится произносить? Старик оскорбленно надулся.

— Нет, Дэйв Хэнсон! Неправильно! С тех самых пор, как наш мир выкарабкался из Двойственности, эту тайну знал один — сатер Карф! Ты мне сделай машину, а о заклятьях я уж как-нибудь сам позабочусь!

Хэнсон впервые обнаружил, что при всей своей лени маги способны работать — когда нет другого выхода. И если речь идет об их собственной специализации, они проявляют себя отличными мастерами. Под руководством сатера Карфа городок мгновенно ожил, превратился в очаг нервной, но осмысленной деятельности.

Кусочек солнца был добыт (попутно спалив нескольких мандрагоров) и обточен до шарообразной формы — что погубило еще нескольких зомби. Но заодно маги разжились источником жара и расплавили небесное вещество. Хэнсон не мог не признать, что стеклодувы здесь отменные. Правда, это было ясно и по замысловатому алхимическому оборудованию, которое валялось тут и там. Как только с планетария сняли стеклянный шар, расколов его надвое, явился какой-то толстощекий сир с длинной трубкой в зубах и принялся практиковаться на жидком небесном веществе. С невозмутимостью настоящего мастера он создавал совершенно невероятные штуки — Хэнсон немного разбирался в работе стеклодувов. В небосводе с оглушительным грохотом появилась еще одна трещина, но и тут стеклодув даже бровью не повел. Не отрывая губ от трубки, он выдул шар и опоры вокруг глобуса. Все это хозяйство отлично вписалось в паутину проволок, по которым скользили планеты. Наконец сир отколол хвостик жидкого неба от кончика своей трубки. Образовалась крохотная дырка, которую стеклодув аккуратно заделал при помощи солнечной крошки, насаженной на железный прут.

— Интересный материал, — заключил он, точно все его профессиональные проблемы сводились лишь к свойствам незнакомого сырья.

Крохотные, старательно начищенные сколки звезд были уже готовы. Маги начали осторожно лепить их к стенкам шара. Звездочки немедленно погрузились в небо и весело замерцали. Планеты тоже были готовы. Их поместили в толщу купола. К каждой прилагался двойник, насаженный на веревочку. И тут пришла очередь миниатюрного солнца. Наблюдая за его погружением в небесное вещество, Хэнсон весь дрожал — ведь все расплавится! Но страхи оказались напрасными. Очевидно, реальное солнце не должно было плавить небо, когда находилось на положенном месте, так и маленькое солнце планетария не причиняло вреда куполу. Удостоверившись в этом, Хэнсон проложил дополнительный ломтик неба между этим солнцем и его копией на проволоке, которая управляла своим дубликатом благодаря симпатической магии. Дэйв осторожно повернул рукоятку, и два маленьких солнца послушно заскользили по своему курсу.

Хэнсон отметил про себя, что гири были на месте. Надо будет приставить к ним человека, чтобы тот вовремя заводил механизм, а потом приспособить какой-нибудь моторчик. Но это уже проблемы будущего. Он наклонился к регуляторам. Сатера Карфа уже позвали, чтобы он установил точное расположение планет для этого момента, но Хэнсон и сам примерно знал, как их расставить. Он начал крутить одну из ручек. В этот момент подошел сатер.

Что-то сдвинулось. Но тут ручку заело. Послышалось жужжание свободно проворачивающихся шестеренок. Похоже, безголовые мандрагоры, перенося планетарий, растрясли механизм. Хэнсон наклонился к крохотным алмазным шестеренкам. Цепь передачи съехала со своего места!

Сатер Карф также уставился на механизм, бормоча непонятные фразы, которые явно не имели никакого отношения к заклинаниям. Затем старик выпрямился, не переставая сыпать проклятиями.

— Исправь! — потребовал он.

— Попробую, — с сомнением в голосе отозвался Хэнсон. — Но вам лучше отыскать человека, который делал планетарий. Он лучше меня…

— Его убило осколком солнца после первой же трещины. Исправь это, Дэйв Хэнсон! Ты утверждал, что можешь ремонтировать такие машины.

Хэнсон вновь наклонился к механизму. Один из магов дал ему алмазную лупу, которая увеличивала примерно в сто раз и к тому же не требовала фокусировки. Дэйв уставился на горку изломанных шестеренок, затем покосился на небо, благо в «шалаше», где он находился, вместо фасада было открытое пространство. От купола оставалось еще меньше, чем казалось Дэйву. Тут уже речь шла не о дырах — но о почти сплошной пустоте. В прогалах смутно виднелись какие-то тени… Дэйв торопливо отвел глаза. Его била дрожь.

— Мне нужны подходящие инструменты, — заявил он.

— Потерялись при переезде, — обескуражил его сир Перт. — Вот все, что мы могли собрать.

И показал Дэйву кучу инструментов, которые явно принадлежали механикам сельхозтехники. Правда, среди этого разнокалиберного металла имелись довольно маленькие плоскогубцы и шило. Дэйв в отчаянии замотал головой.

— Чини! — вновь вскричал сатер Карф, глядя на небо. — У тебя десять минут — не больше!

Пальцы Хэнсона перестали трястись, как только он дал им работу: он пытался сделать импровизированные инструменты из проволочек. Механизм планетария — подлинный шедевр ремесленного труда — сам по себе проработал бы хоть миллион лет, но его создатель никак не предполагал, что творение однажды уронят. А так, по всей видимости, и случилось. Подобраться к механизму было сложно: очень уж компактным был планетарий. По-настоящему его бы следовало осторожно разобрать на части, а затем вновь собрать, но время поджимало.

Вновь раздался грохот падающего неба. Земля под ногами заходила ходуном.

— Землетрясение! — прошептал сатер Карф. — Конец близок!

Внезапно раздались громкие крики. Отвлекшись от шестеренок, Хэнсон увидел, что на окраине лагеря приземляется целый косяк птиц рух. Стоило птицам ступить хоть одной ногой на землю, с их спин торопливо сыпались люди в темных рясах, с замысловатыми масками на лицах. Впереди, размахивая своим ножом, бежал Мейлок — главарь Сынов Яйца.

Его звучный голос разносился над всей округой:

— Час вылупления близок! К планетарию! Разбейте бесовскую машину! Это ее тень я видел в воде! Сломайте ее, пока Дэйв Хэнсон не успел свершить свою магию!

Сторонники Мейлока издали боевой клич, а окружавшие Хэнсона маги испуганно завизжали. И вдруг старый сатер Карф выбежал из здания навстречу атакующим, размахивая железным прутом, на который была наколота крошка солнца. Его властный голос перекрыл панические вопли толпы.

Дэйв потянулся за увесистым молотком, чтобы последовать за сатером. Старик, не оглядываясь, почувствовал его намерение и приказал:

— Исправь механизм, Дэйв Хэнсон!

Дэйв признал его правоту. Обороняться мог любой, но опыт обращения с такими механизмами был лишь у Дэйва. Он вернулся к работе. Маги толпой повалили за сатером Карфом, потрясая всем, что могло сойти за оружие. Волшебство уже не действовало, а потому в ход пошли палки, камни, молотки, столовые ножи — все, что не утратило эффективности в час упавшего неба.

Дэйв Хэнсон корпел над шестеренками, подбадривая себя руганью. Сверху раздался новый грохот — еще кусочек неба отвалился. Заметно стемнело, облака, отражавшие солнечный свет, как-то разом потускнели. Земля нервно затряслась. Еще одна цепь выскочила из своих пазов. Хэнсон подцепил шилом капельку солнца и поднес ее к механизму. Он едва не обжег руки, но зато проверил свою прискорбную догадку. Механизм окончательно вышел из строя — отремонтировать его Дэйв уже не успеет.

Дэйв закрыл корпус, в котором таился часовой механизм, и установил шило с солнцем на кончике так, чтобы оно более или менее освещало планетарий. Как всегда, умения, которые он вынес из своего мира, не принесли ему удачи. Раз так, долой их — в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Попробуем местный «устав».

Он хотел было позвать сира Перта или сатера Карфа, но времени было в обрез. Да и вряд ли бы они услышали его оклик в грохоте битвы.

Наклонившись к полу, он разыскал капельку небесного вещества, которую стеклодув отломил с трубки перед тем, как запаять последнее отверстие. Затем Дэйв разжился стружками звездных осколков и отходами, полученными при работе над планетами. К этому месиву Дэйв подмешал немножко грязи с того места, где упала капелька солнца — грязь эта до сих пор слабо светилась. Он абсолютно не был уверен в правильности своих выводов из текста «Прикладной семантики», но знал, что ему нужен знак силы. В данном случае — символ символа. Возможно, эта сляпанная наспех поделка все же послужит заменой планетария.

Крепко зажав получившийся комок в пальцах, он коснулся планетария и попытался припомнить формулу наречения истинным именем. Сбиваясь и импровизируя, Дэйв все же произнес эту формулу до конца:

— Я, создатель твой, нарекаю тебя… (Боже, как эту штуку обозвать?)… нарекаю тебя Румпельштильсхен и приказываю тебе повиноваться мне, когда я зову тебя именем твоим.

Стиснув в руке комок, он попытался сформулировать приказ, который не обернулся бы еще худшими несчастьями: сказки, читанные Дэйвом в детстве, научили его быть осторожным с волшебными просьбами. Наконец, губы Дэйва прошептали самый простой приказ, который он мог придумать:

— Румпельштильсхен, отремонтируй сам себя!

Из недр механизма послышались жужжание и скрежет. Хэнсон издал торжествующий вопль. Не успел он хорошенько рассмотреть шестеренки, чудесным образом вернувшиеся на свои места, как сатер Карф оттеснил его и начал спешно крутить рукоятки.

— Осталось меньше минуты! — прохрипел старик. Пальцы сатера скакали от регулятора к регулятору. Затем он распрямился и начал делать над планетарием пассы столь быстрые, что за ними невозможно было уследить. Зазвучали таинственные фразы — несомненно, ритуальные приказания на священном языке магов. И вместо кода одно-единственное слово: цепочка звуков, неподвластных голосовым связкам нормального человека. Хэнсон ощутил, что каждый атом в его теле рвут с корнем и завязывают узлом. Буквально вся вселенная издала дикий крик. Огромный пылающий диск, вынырнув из-за горизонта, пулей взлетел в небо — это солнце вернулось на положенное ему место. Невидимые обломки неба, валявшиеся вокруг, тоже устремились вверх — доказательством тому были воздушные волны от их взлета и дырки в потолке. Хэнсон схватился за свой карман, но комок из небесных и земных веществ никуда не собирался отбывать. И крохотная капля солнца по-прежнему сияла на острие шила.

С помощью алмазной лупы Хэнсон смог рассмотреть, что глобус в центре планетария меняется. Некоторые места нежданно украсились нарисованными облаками. Зеленые пятна лесов и синие просторы океанов чуть-чуть задрожали — казалось, ветер раскачивает деревья, и волны набегают на берег.

Задрав голову, Хэнсон удостоверился, что в небе царил полный порядок. Солнечные лучи мирно озаряли землю. Интенсивно синий купол небосвода стал абсолютно гладким — последние трещины затянулись прямо на глазах Дэйва.

Как только взошло солнце, бой в стройгородке прекратился. Добрая половина магов недвижно лежала на земле. Уцелевшие сгрудились в кучу у здания, где стояли Дэйв и сатер Карф. Сыны Яйца благодаря своей большой численности понесли меньше потерь, но внезапный рассвет и исцеление неба совершенно сбили их с толку. И тут раздался хриплый голос Мейлока: — Еще не все потеряно! Ломайте машину! Яйцо должно треснуть!

Он рванулся вперед, размахивая ножом. Сыны Яйца последовали за ним. Маги, смыкаясь все теснее, начали отступать под нависающую крышу здания, чтобы защитить планетарий. Среди них Дэйв увидел Борка и сира Перта, израненных, но настроенных решительно.

Едва взглянув в лицо сатера Карфа, Хэнсон уверился, что Мейлок был прав: все свершения Дэйва находятся под угрозой. Было очевидно, что магам не выстоять под натиском Сынов. Слишком много людей уже пало, а воскрешать их было некогда.

Сатер Карф ринулся в самую гущу схватки, но Хэнсон остался на месте. Он вставил в глаз алмазную лупу и схватил пальцами солнечную каплю с шила. Пришлось держать ее у самого сияющего кончика. Кожу заметно припекало. Подчинив себе свои дрожащие пальцы, Дэйв медленно ввел руку в шар из небесного вещества, целясь солнечным угольком в точку на глобусе, которую уже присмотрел при помощи линзы. Его большой и указательный пальцы двигались бережно, с ювелирной размеренностью — сказывался опыт работы с практически невидимыми проволочками хрупких приборов.

Тут Дэйв перевел взгляд с модели на действительность. В пяти милях от лагеря в воздухе зависло нечто пылающее и горячее. Дэйв осторожно повел рукой, опираясь для верности на проволоку — траекторию какой-то планеты. Воздушный костер придвинулся еще на одну милю — потом еще на одну. Теперь стало видно, что костер зажат между чудовищным кончиком пальца и высоченной стекловидной горой — ногтем.

Маги подались внутрь здания. Сыны Яйца разразились паническими воплями. Нелепо дергаясь, кошмарный огонь вновь придвинулся. На долю секунды завис над пустынным лагерем… и исчез.

Хэнсон начал осторожно протаскивать руку сквозь скорлупу модели, тихо подвывая. Другая его рука крепко сжимала комок-символ в кармане. До Дэйва внезапно дошло, каких ужасов теперь может натворить любой, кто додумается воспользоваться планетарием. — Румпельштильсхен, приказываю тебе не впускать ни одну Руку, кроме моей, и не повиноваться прикосновениям к регуляторам, если это делаю не я.

Дэйв надеялся, что эта защитная уловка окажется достаточно эффективной.

Высвободив руку, он швырнул капельку солнца в угол. Пальцы ныли от напряжения — очень уж сложную задачу он им задал. Большой и указательный почернели от ожога, но уже начинали подживать.

Снаружи валялись Сыны Яйца — точнее, их обгорелые трупы. Крыша «шалаша» загорелась, но маги уже стали ее тушить. Над своей головой Дэйв услышал шаркающе-журчащие шаги. Неужто ундина? Значит, магия опять действует?

Борк отвернулся, чтобы не смотреть на своих бывших товарищей. Его явно мутило — и все же он ухмыльнулся Хэнсону.

— Дэйв Хэнсон, для которого нет ничего невыполнимого! — проговорил он нараспев.

Хэнсон нашел глазами Ниму. Она подбежала к нему, и Дэйв взял ее за руку, а затем дружески сжал плечо Борка. Они дрожали от усталости и волнения.

— Пошли отсюда, — распорядился Борк. — Найдем укромное местечко и дадим тебе еще одно невыполнимое задание. Посмотрим, не наколдуешь ли ты нам нормальный обед и бутылку такого забористого пойла, чтоб даже сильфы попадали с ног.

Дэйв справился и с этой задачей.

10

Время, как известно, творит чудеса. За три дня в мире, где вновь заработала магия, можно свершить многое. Планеты вновь тихо-мирно кружили по своим орбитам. Солнце находилось в Доме, наиболее благоприятном для волшебства. Во вселенной царил порядок.

Еды хватало на всех. Людей расселили в наскоро наколдованных домах, эпидемии прекратились, своеобразная торговля и промышленность планеты вновь ожили. Уцелевшие и воскрешенные граждане с азартом занялись восстановлением разрушенного. Конечно, многих уже не удалось вернуть. О тех, кто воспарил и вылупился, ничего не было известно, но о них все равно предпочитали не говорить. Побежденные Сыны Яйца — если кто-то из них вообще выжил — больше не осмеливались заявлять о себе.

Все эти три дня Хэнсон много работал, на него была возложена забота о планетарии. Именно Хэнсон, повинуясь указаниям магов, крутил рукоятки, дабы установить наиболее благоприятное расположение небесных тел в момент проведения какой-нибудь масштабной магической операции. Планетарий временно поместили в отреставрированной Палате сатеров в столице. Уже строилось новое здание Палаты — исключительно из природных материалов и вручную, — но это была работа на многие месяцы.

Теперь, когда самое напряженное время миновало, Хэнсон проводил досуг с Борком и Нимой.

— Еще неделька, — разглагольствовал Борк. — Может, и быстрее уложимся. А потом бригады магов разъедутся наводить порядок на остальной части планеты. Ну как, Дэйв Хэнсон, доволен ты своей победой?

Хэнсон пожал плечами. Он и сам не знал, доволен или нет. Сатеры диктовали ему новые координаты небесных тел, но в их взглядах сквозило нечто, от чего Дэйву становилось не по себе. Некоторые мероприятия, свидетелем которых он становился, его не очень устраивали. Судя по всему, память у магов была крепкая, и они не забыли обид, нанесенных им в дни разрухи.

Дэйв попытался выкинуть все это из головы. Притянул к себе Ниму Она уютно устроилась на его коленях, пожирая его восторженными глазами. Но старые привычки все еще давали себя знать.

— Не надо, Дэйв. Я юридически зарегистрированная дев…

Тут Нима осеклась. Покраснела. Борк захихикал.

В дверном проеме возник сир Перт, сопровождаемый парой мандрагоров. Он указал на Хэнсона и, глядя куда-то вбок, сообщил:

— Тебя вызывают на Совет сатеров.

Дэйв заметил, что сир Перт чувствует себя явно не в своей тарелке.

— Зачем? — спросил Борк.

— Пора вручать Дэйву Хэнсону награду, — пояснил сир Перт. Слова звучали заманчиво, но сир Перт вновь отвел глаза.

Хэнсон встал. Он и сам уже гадал, когда всплывет вопрос о награде. Борк с Нимой тоже поднялись.

— Никогда не верь сатерам, — пробормотал Борк.

Нима попыталась было возразить, но смолкла. И нахмурилась, разрываясь между прежними учителями и новой любовью.

— Вызов распространялся лишь на одного Дэйва Хэнсона, — сурово произнес сир Перт, когда к нему приблизилась вся троица. Но Хэнсон схватил Ниму и Борка за руки. Сир Перт, пожав плечами, пошел сзади. Очень тихо, чтобы не слышали мандрагоры, он Шепнул Дэйву на ухо:

— Остерегайся, Дэйв Хэнсон.

«Значит, предательство», — подумал Хэнсон, ничуть не удивившись. Ему еще повезло, что у него есть трое друзей. Теперь, когда кризис миновал, сатеры вряд ли испытывают благодарность к человеку-мандрагору, который превзошел их своими талантами. Очевидно, высокомерие было присуще им испокон веков. Хэнсон сделал свое дело — и больше не нужен. И все же Дэйв, напустив на себя невозмутимый вид, спокойно направился к дверям огромного Зала Совета.

Когда Дэйва ввели внутрь, он увидел все семь десятков главнейших сатеров под председательством Карфа. Дэйв прошагал по центральному проходу между рядами, не глядя на сидящих, увлекая за собой Борка и Ниму, и остановился прямо перед стариком. Послышались протестующие крики, но никто не посмел остановить Дэйва. Приподняв голову, Дэйв заметил в глазах нависающего над ним сатера Карфа что-то вроде растерянности. На миг в них сверкнула искорка дружелюбия и уважения, но тут же погасла под натиском какого-то иного чувства. Когда же Хэнсон заговорил, с лица старого сатера исчезли последние намеки на былую теплоту.

— Давно пора, — сухо сказал Хэнсон. — Когда вы хотели, чтобы я спас ваш мир, вы щедро обещали мне всякие награды. Но прошло уже три дня, а о награде ни слова. Сатер Карф, я требую твое тайное имя!

Нима испуганно вскрикнула, зато Борк одобряюще стиснул локоть Хэнсона. Разгневанные сатеры роптали все громче, но Дэйв лишь возвысил голос:

— И тайные имена всех присутствующих! Это тоже входило в условие сделки.

— Дэйв Хэнсон, ты мнишь, что сумеешь воспользоваться этими именами? — спросил сатер Карф. — Думаешь, ты сможешь вот так просто стать нашим властелином даже тогда, когда все наши знания будут обращены против тебя?

Честно сказать, Хэнсона посещали те же сомнения. Почти на всякую магию имелась контрмагия, а он не изучил ничего, кроме учебника для начинающих. И все же Дэйв решительно заявил:

— Я думаю, что твое имя поможет мне наложить руку на все ваши сердца. И вообще — какая разница. Я требую законную награду.

— И ты ее получишь. Слово сатера Карфа крепко, — отозвался старик. — Но мы не оговаривали дату, когда тебе будут сообщены эти имена. Ты сказал: «Когда компьютер будет готов, я подожду твоего истинного имени!», а я обещал, что ты получишь его, «когда пробьет час», но не уточнил, что это будет за час. Так что ты БУДЕШЬ ЖДАТЬ или соглашение будет нарушено тобой — не мной. Так что перед смертью ты непременно узнаешь наши имена, Дэйв Хэнсон… Нет, слушай меня!

Сатер быстро взмахнул рукой, и Хэнсон ощутил, что его губы сковало нечто вязкое, не позволяющее говорить.

— Мы обсудили вопрос о награде для тебя, и ты ее непременно получишь, — продолжал сатер Карф. — В точном соответствии с тем, что я тебе обещал. Я согласился вернуть тебя в твой мир целым и невредимым. И ты туда вернешься.

Вязкий кляп ненадолго стал пожиже, и Хэнсон смог выговорить несколько слов:

— Какой мир может быть у человека-мандрагора? Болото, где растут корни?

— У человека-мандрагора — да. Но не у тебя, — в голосе старика звучало что-то вроде добродушной насмешки. — Я никогда не заявлял, что ты человек-мандрагор. Тебе это сказал сир Перт, но он не знал всей истины. Нет, Дэйв Хэнсон, ты был слишком нужен нам. Мандрагоры уступают настоящим людям, а ты был нам нужен в лучшем виде. Тебя вытянули колдовством из твоего мира: атом за атомом, Ка, Оно, душу — всего целиком. Действуя согласованно, группа высших магов способна перенести из другого мира даже душу. Ты был нашим величайшим успехом. Сознаюсь, попытка чуть не сорвалась. Но ты не человек-мандрагор.

У Хэнсона словно камень с души свалился. Он и сам не подозревал, до какой степени стыдился своего «происхождения».

— Я обещал, что мы можем наполнить всю твою жизнь всевозможными наслаждениями, — напомнил Дэйву сатер Карф. — Также мы уверили тебя, что ты получишь алмазы — в количестве, достаточном для покупки империи. Все это Совет готов тебе предоставить. Готов ли ты получить свою награду?

— Нет! — поспешно выкрикнул Борк. Едва вымолвив это слово, великан-маг скорчился от боли, но его собственные пальцы вделывали пассы, которые явно отражали все попытки заткнуть ему рот заклятиями. — Дэйв Хэнсон, твой мир был миром непреложных законов. Там ты умер. И никакая магия не изменит того факта, что в своем мире ты мертв.

Хэнсон уставился на сатера Карфа. Старик, перехватив его взгляд, кивнул головой.

— Верно, — неохотно признался он. — Человечнее было бы не предупреждать тебя об этом, но в том не моя вина.

— Алмазы для покупки империи — в руках трупа, — сказал Хэнсон. — Жизнь, полная наслаждений… чего легче исполнить, если эта жизнь закончится еще до своего начала. Великое наслаждение вы мне приготовили, сатер Карф! Вырвать у тебя твое имя перед самым возвращением назад? На миг ощутить себя победителем? — Хэнсон скривился. — Не нужно мне ваших фальшивых наград и лицемерных обещаний!

— Я не был согласен с такой интерпретацией награды, но большинство проголосовало «за», — произнес сатер Карф и медленно, точно нехотя, поднял руку. — Уже поздно, Дэйв Хэнсон. Готовься к получению обещанного. Властью имени…

Рука Хэнсона нырнула в карман и сжала комочек небесного вещества. Он попытался раскрыть рот, но обнаружил, что губы вновь скованы вязким клеем. На долю секунды он поддался панике: как же произнести необходимые слова?

Но тут же его мысли упорядочились, и он постарался произнести невысказанные слова про себя. Кто сказал, будто заклинания надо обязательно произносить вслух? Правда, маги считали это общим законом, но в этом мире незнанием закона ты мог изменить закон. Как минимум, он утешится сознанием, что боролся за жизнь до последнего.

«Румпельштильсхен, я приказываю солнцу закатиться!» Он телепатически ощутил что-то вроде сомнения, а затем перед его мысленным взором завертелись алмазные шестеренки. Солнечный свет за окнами стал оранжевым, потускнел… и погас. Огромный зал, освещенный лишь парой-тройкой ведьминых огней, погрузился в сумрак.

Голос сатера Карфа, декламирующий какие-то непостижимые слова, оборвался. На миг наступила тишина, но тут же воздух разорвали панические вопли. Старик вопросительно глянул на Хэнсона. По его морщинистому лицу скользнула тень улыбки.

— К планетарию! — приказал он. — Воспользуйтесь ручным управлением!

Хэнсон выждал, пока, по его разумению, посланные к планетарию маги не взялись за ручки. В этот момент он вновь сжал комочек в кармане и мысленно продиктовал приказ:

— Румпельштильсхен, пусть солнце взойдет на западе и сядет на востоке!

Некоторые сатеры уже подбежали к окнам. Их испуганные стенания были громче прежнего. Спустя минуту вернулись остальные, крича во всю глотку, что рукоятки не поддаются — к ним даже прикоснуться невозможно!

Планетарий по имени Румпельштильсхен рьяно выполнял приказания, а вселенная повиновалась своему символу.

Старый сатер Карф каким-то образом умудрился призвать к порядку перепуганную толпу, которая была собранием авторитетнейших сатеров планеты.

— Хорошо, Дэйв Хэнсон, — спокойно произнес он. — Верни солнце на место. Мы согласны на твои условия.

— Вы их еще не слышали!

— Тем не менее, — твердо ответил сатер Карф, — мы согласны. Если ты решишь вновь искорежить небо, возможно, даже тебе не удастся починить его сызнова. — Сатер тихо хлопнул в ладоши, и по залу разнесся звон колоссального гонга. — Освободите помещение. Разговор об условиях состоится в конфиденциальной обстановке.

Никто не возражал. Через минуту Хэнсон, Борк и Нима остались наедине со стариком. Солнечный свет струился в окна, по синему небу плыли пушистые облака.

— Ну-с? — спросил сатер Карф. Его губы чуть заметно улыбались, и в глазах, если Хэнсону это не почудилось, прыгали веселые искорки, хотя Дэйв не видел никаких причин для смеха в условиях, которые излагал старику.

Во-первых, он, естественно, решил остаться здесь. Ему больше некуда было деваться — впрочем, он в любом случае предпочел бы этот мир. Здесь было чему поучиться. Если уж один учебник для Начинающих завел его так далеко, то шанс всесторонне изучить Местную магию и совместить ее с методами, которые он вынес из своего собственного мира, — это же беспредельные возможности! К тому же этот мир нуждался в усовершенствованиях. Применение магии следует ограничить той сферой, в которой она работает наиболее эффективно. Но люди пусть обеспечивают себя сами — выращивают зерно и тому подобное. Также их надо защитить от магов — позднее можно будет разработать целый этический кодекс.

— У тебя будет столько времени, сколько тебе нужно, сатератор Хэнсон, — сказал ему сатер Карф. — Это твой мир — в буквальном смысле этого слова, так что не спеши. С чего ты хочешь начать?

Хэнсон задумался. Пальцы Нимы сжали его руку. Хэнсон ухмыльнулся.

— Думаю, я начну с того, что сделаю вашу правнучку юридически зарегистрированной женой и отправлюсь с ней в долгое свадебное путешествие, — рассудил он. — После всего, что вы устроили, отдых не помешает.

Он взял Ниму под руку и повел к дверям Зала Совета. За спиной Дэйв услышал хохот Борка и тихий смех сатера Карфа. Но когда, дойдя до порога, он оглянулся, их лица уже стали серьезными.

— Мне он тоже нравится, дед, — говорил Борк. — М-да, похоже, маги все-таки были правы. Ваше пророчество сбылось. У него могут быть легкие неприятности из-за того, что столько народу знает его имя, но он ведь Дэйв Хэнсон, для которого нет ничего невыполнимого. Зря вы не учли всех последствий всесилия.

Сатер Карф кивнул:

— Да, наверное. Возможно, Борк, и твои соратники были правы. Похоже, наш мир вылупился из яйца, — и подняв глаза, сатер Карф глянул на стоявших в дверях.

Хэнсон ненадолго задумался над этими загадочными словами, пока закрывал дверь и выходил с Нимой на улицу. Конечно, ему надо будет что-то предпринять в связи со своим именем, но последняя фраза Карфа осталась для него непостижимой. Затем он выбросил ее из головы. «Еще будет время для праздных размышлений», — решил он.

Много тысячелетий и несколько вселенных спустя Дэйв Хэнсон вспомнил слова старого сатера. К тому времени, разумеется, они стали ему кристально ясны. И никто больше не осмеливался произносить вслух его истинное имя.