Проза

Стивен Бернс Система срочных сообщений

1.

Я провел лучшую часть дня в уединении своей скромной виртуальности и, одурев от восторга, очертя голову, раз за разом забрасывал удочку в ручей недалеко от Пуласки, где водилась чудесная форель.

Теперь же труба звала, долг неуклонно напоминал о себе, и мечтая еще немного постоять по пояс в быстрой ледяной воде, пусть и виртуальной, я распрямил свои довольно-таки сутулые плечи, пытаясь уговорить себя набраться мужества, чтобы ступить на вражескую территорию, а иначе говоря, изолятор для содержания нарушителей, являвшийся частью Центра общественной безопасности поселения Иден.

Пришлось несколько раз старательно напомнить себе, что я коп, точнее, констебль Дауна Джон Эндрюс. На ремне висит оружие, на груди красуется бляха. А самый опасный из тех троих, с которыми придется иметь дело, уже упрятан за решетку.

Но тот, кто нервировал меня почти так же сильно, как любой преступник, преспокойно гулял на свободе, что с точки зрения закона было вполне нормально, но вот в глубине души я…

И я в который раз строго приказал себе не поддаваться страху при виде своего собственного заместителя.

Как старший и единственный служитель закона лунаритного религиозного поселения Иден, я просто обязан выглядеть «подобающе».

Поэтому я набрал побольше воздуха в легкие и сделал все возможное, чтобы принять вид настоящего бравого копа, грозы уголовного мира. Потом толкнул выложенную кафелем дверь и вошел.

Но моего вдохновения хватило лишь на то, чтобы поставить ногу за порог и сделать шаг, после чего образ легендарного Уайэта Эрпа[12] навсегда со мной распрощался. Вынужден с сожалением признать, что я тут же поскользнулся и полетел на мокрый скользкий пол. Ничего не поделаешь, вестибулярный аппарат у меня не ахти, и я то и дело теряю равновесие, даже после года жизни в лунном притяжении. Пришлось проделать несколько судорожных мультяшных па неведомого современного танца, чтобы не сесть со всего размаха на копчик.

Но прежде чем я сумел обрести твердую почву под ногами, одна из моих рук, изображавших крыло ветряной мельницы, коснулась чего-то. Я рефлекторно ухватился за это «что-то», и в моей несчастной голове вновь прозвенел тревожный сигнал. Что бы это могло быть?

Мне удалось одновременно обрести равновесие и попытаться оценить природу этой упругой и удивительно податливой субстанции. Повернув голову, я увидел, что мягкий поручень странной формы оказался довольно пышной грудью моего заместителя, грозной и гороподобной мисс Джинни Олдейб.

Я с пристыженным лицом разжал пальцы. Сила моей реакции на случившееся оказалась такова, что я немедленно пустился во второй тур танца, конвульсивно дергаясь и извиваясь, совсем как в старых фильмах студии «Уорнер Бразерс».

Мисс Олдейб положила мне на плечо гигантскую розовую лапищу, одним рывком подняла с пола, поднесла к глазам мою беспомощно болтавшуюся фигурку и, прищурившись, стала пристально ее рассматривать. Мне показалось, что ее озадаченная круглая физиономия просто-таки светится злобной радостью.

Что поделаешь, ростом я не слишком удался, да и кости отовсюду выпирают. Даже несмотря на некоторую приобретенную с годами солидность, я все же больше похож на тощего подростка.

Самое печальное во всем этом, что если люди видят меня без мундира, то сразу навешивают ярлык «книжный червь», если же встречают в мундире, думают, что я спешу на маскарад. И хотя я справляюсь с задачами наравне с лучшими, перетащить что-то тяжелее коробки дискет с места на место для меня непосильный труд.

Зато женщина, державшая меня сейчас за шиворот, кроилась по совершенно иным лекалам. Как многие уроженцы Америки, я не пользуюсь метрической системой мер. Рост мисс Олдейб, по моим прикидкам, был, ну, может, на волосок поменьше семи футов, а нормальные весы вряд ли смогли бы выдержать ее тяжесть. Но, несмотря на это, жирной ее не назовешь: соблазнительность изгибов ее гигантской фигуры была понятна даже мне. Кожа отливала цветом темного шоколада, на голове высилась беспорядочная копна светящихся фиолетовых локонов. Макияж явно накладывался рукой человека, не обремененного привычными понятиями о моде. Вокруг шеи обмотано несколько фунтов дешевых бус, в мочке левого уха болтается красный пластмассовый чертенок, в мочке правого — белый безголовый ангел.

Грудь, которая спасла меня от падения, и ее равно впечатляющий двойник более или менее поддерживались серебристым нагрудником мешковатого комбинезона — весьма скромный туалет по сравнению с теми нарядами, что мне доводилось видеть. Пальцы унизаны кольцами, ногти на ногах выкрашены всеми цветами радуги в тон тем, что на руках (как вы поняли, она ходила босой).

В тускло-серой обстановке изолятора она сияла разнообразием оттенков и красок, как новенький цирковой фургон. И пахло от нее довольно забавной смесью роз и пива.

— Вы испачкали мой чудесный чистый пол, шериф, — сообщила она низким гортанным голосом с непонятным акцентом, казалось, менявшимся в зависимости от ее настроения.

Она приступила к работе всего две недели назад и в первый же день стала величать меня шерифом. Уже на третий я понял, что поправлять ее — дело безнадежное.

— Простите, — пробормотал я со всей возможной искренностью.

— И успели пощупать мою сиську, — добавила она, гладя этот жестоко опозоренный орган, словно успокаивая его.

— Досадная случайность, — с истовым раскаянием заверил я.

С моего наблюдательного пункта можно было легко заглянуть за чашечки нагрудника. Если бы я посмел, разумеется. Но вместо этого я так преданно пялился ей в лицо, что глаза заболели.

Она призадумалась, явно прикидывая, стоит ли мне верить.

— Что же, надеюсь, это было именно так, — заявила она наконец, гордо вскинув голову. — В конце концов, я все-таки леди, знаете ли!

— Знаю, мисс Олдейб, — заверил я, пытаясь пустить в ход самую обаятельную из своих улыбок, хотя при этом наверняка имел вид человека, у которого заело молнию на ширинке. — И очень милая леди. Нежная и всепрощающая.

— Я вовсе не обязана выносить ничьи приставания только потому, что работаю на вас! Не забывайте, у нас еще есть законы!

— Разумеется, мэм, еще бы! Умоляю, извините меня.

Я из кожи вон лез, чтобы распрямиться и принять величественный вид: нелегкая задача, если твои ноги беспомощно болтаются в добрых двух футах от пола.

— Поверьте, мне бы в голову не пришло так вольно обращаться с дамой.

Оставалось надеяться, что лицо мое светится правдивостью, а глаза честны, как у младенца: во-первых, потому, что она, вероятно, смогла бы вывинтить у меня руки и ноги так же легко, как я отрывал крылышки у цыпленка, которым поужинал накануне. И во-вторых… не хватало еще, чтобы она догадалась, как часто я мечтал о грубых домогательствах по отношению к мисс Олдейб. Честно говоря, великанши всегда возбуждали во мне противоречивые чувства: что-то вроде ужаса и особенного рода влечения, забавно смешанного с пугливой застенчивостью. Мисс Джинни Олдейб вызывала во мне и то, и другое в степени, пропорциональной ее размерам.

— Ах, — вздохнула она, — все вы мужчины одинаковы!

Судя по тону, она сию минуту вынесла суровый приговор всем представителям моего пола.

— Как вам будет угодно, мисс Олдейб, — покорно согласился я.

— Вот именно! — рявкнула она, ставя меня на пол. — А теперь вам пора приступить к делам, шериф, и никаких нападений на бедных беззащитных девушек! Договорились?

— Разумеется.

— И осторожнее с моим только что вымытым полом!

2.

Я почувствовал себя в куда большей безопасности, очутившись в камере Тимоти Во. Парнишка поднял голову от своего слейта[13], откинул локон, старательно обернутый в серебряную фольгу, с глаз, густо обведенных «Пиксел Даст», и улыбнулся, но тут же, спохватившись, нацепил на свою худую рожицу подобающую случаю маску подросткового безразличия. Слишком малорослый для своих пятнадцати лет, он, казалось, тонул в мешковатом свитере, доходившем до узловатых коленок, в свою очередь, затерявшихся в белых виниловых штанах. В таком возрасте все болтается на тебе, как на чучеле, и ничто не приходится впору — ни одежда, ни жизнь.

— Привет, Джон, как поживаешь, — промямлил он, не в силах скрыть удовольствия от появления гостя. Несмотря на целый год постоянных арестов и предупреждений, мы были друзьями.

— Так-сяк, Тим, — ответил я и ткнул пальцем в слейт.

— Какое злонамеренное антиобщественное дерьмо ты задумал сейчас, парень?

Ухмылка Тима, на мгновение возникшая снова, сменилась жалобной гримаской.

— И вовсе я не антиобщественное… как его там… просто не могу… иногда это место…

Не в силах выразить свои мысли яснее, он просто пожал плечами.

— Знаю, сынок.

Хуже всего, что приходилось выступать в роли карающей руки.

— Я пытался еще раз поговорить со старейшинами. Но они настаивают на том, чтобы депортировать тебя.

— Все равно спасибо за заботу, — вздохнул мальчишка, мгновенно обмякнув и съежившись жалким комочком. Окончательно расстроившись, я сел рядом с ним на нары. Жаль, что не удалось ничем помочь! Из всех обитателей Идена я, вероятно, лучше других понимал порывы и побуждения, так часто вовлекавшие беднягу в неприятности. В пятнадцать лет я сам был таким вот прикольщиком с прической «ирокез» и куда лучше разбирался в аппаратном и программном обеспечении (не говоря уже о дерущей уши музыке), чем в огромном пугающем мире девушек и занудном — взрослых. Те штуки, что запускал в компьютер Тим, показались бы абсолютно безвредными детскими вывертами почти в любом месте мира, кроме Идена.

Но это был Иден, живущий согласно своим особым правилам и ожиданиям. Тим нарушал правила и не оправдывал ожиданий, как квадратная затычка, которую пытаются вбить в круглое и к тому же чрезвычайно узкое отверстие бочки.

ЛCOH — Лунная система оперативного надзора — владеет, управляет и присматривает за всеми сферами жизнедеятельности лунных поселений. Ее чиновники основали большие поселения на Амброзии Даун и родственных ей колониях. Но ЛСОН действует под эгидой Объединенных Наций, и в своей неизъяснимой мудрости эта августейшая организация приняла КАРС — Колонизационный акт религиозной свободы. Этот акт, в свою очередь, вынудил ЛСОН разрешить создание нескольких меньших по размеру автономных колоний, таких, как Мохаммед Даун, небольшая община, поддерживаемая суннитами, Хай Лласо, ставшая пристанищем сосланного шестнадцатого далай-ламы, внеземного убежища иезуитов, и, разумеется, Идена.

Иден Даун был выстроен членами секты лунаритов, полурадикальной ветви меннонитов, по крайней мере, на взгляд посторонних. Что-то вроде эмишей, только вооруженные высокими технологиями. Группа протестантов, отвергающих современные достижения науки и техники: телефон, радио, трактор и т. п. Целью их было славить Господа, одновременно возделывая лунную почву. Хорошие люди. Честные, трудолюбивые, довольно терпимые и по-своему жизнерадостные. И к тому же, подобно меннонитам, смирившиеся с достижениями науки, презираемыми эмишами. Но разве без этого выживешь на Луне?!

Однако они так и не смогли заставить себя смириться с этим безнадежным мутантом, вышедшим из их же среды: поклонником рока, рэпа, одержимого страстью к граффити, хулиганским проделкам и стилистическим выражениям, которые находились в прискорбном противоречии с языком консервативных лунаритов. Его богобоязненные родители Джебедия и Марта Во грозили лишить сына наследства и выгнать из дома, когда после длиннейшего списка предыдущих проступков оказалось, что лихое перепрограммирование системы поддержания жизнеобеспечения ферм-тоннелей привело к тому, что собрание женского клуба по случаю окончания жатвы превратилось в нечто вроде праздника Нептуна.

Правда, сами женщины смеялись до упаду, но мужчинам, особенно старейшинам, было не до веселья. К тому времени парень помешался на граффити. Началось с непонятных фраз и образов, подобранных из столетней антологии рок-н-ролльной поэзии и намалеванных в самых неожиданных местах поселения. Вскоре после этого такие же слова и фразы стали появляться в море пыли, окружавшей Иден. Последним достижением Тима было создание рисунка, занявшего невесть сколько квадратных километров.

На мой взгляд, парнишка создал истинный шедевр. Уж не знаю, как ему удалось воплотить в пыли обнаженный торс звезды софтпорно Филомены Сун. На левом соске красовался шпиль иденской церкви. Изображение оказалось достаточно большим, чтобы видеть его из космоса, и достаточно талантливым, чтобы попасть в выпуск глобальных новостей. Сун даже предложила дать концерт в Идене. Но, по мнению родителей и старейшин, это оказалось последней каплей. Мне пришлось арестовать его — для дальнейшей депортации.

— Послушай, — предложил я, — у меня есть знакомые в Тихо. Может, мне удастся уговорить их устроить тебя в полицейский колледж.

— Хотите, чтобы я стал копом, который целыми днями занимается тем, что перекладывает бумажки с места на место, как…

Парень осекся и виновато потупился.

— Как я? — мягко подсказал я.

Рыбак рыбака видит издалека. А неудачник — неудачника. Кто-то из миротворческого персонала ООН (должно быть, из тех, кто оправлялся в госпитале от травмы черепа) решил, что некий сержант Джон Эндрюс, ветеран с двадцатилетним сроком службы в Эймсе, Центре управления данными штата Айова — идеальный кандидат на роль действующего служителя закона в Идене. Меня срочно отправили на двухнедельные курсы повышения квалификации, программа которых включала лекции по юриспруденции, стратегии и тактике, а затем переправили на Луну. Случилось это около года назад. К сожалению, я не совсем воспринял новации, преподанные мне на этих курсах, тем более, что твердо знал: моими основными инструментами будут стол и терминал.

— Прости, Джон. Я не хотел тебя обидеть.

— Все в порядке, малыш, — кивнул я, похлопав его по плечу. — Вряд ли здесь подходящее место для нас с тобой, но, думаю, неправильно выгонять тебя отсюда.

Я встал.

— Скоро прибудет корабль миротворческого корпуса ООН, чтобы забрать заключенных и проводить тебя назад, в Тихо. Отлет в семь ноль-ноль. Дашь знать, если передумаешь насчет колледжа. Заметано?

— Лады, — угрюмо буркнул Тим.

— Пойду проведаю второго заключенного. Если что-то понадобится, крикнешь.

Мальчишка с сочувствием уставился на меня.

— Постарайся быть с ним поосторожнее, Джон.

— Даю слово, — поклялся я, толкнув незапертую дверь.

3.

Только то обстоятельство, что в Идене почти нет преступлений, позволяет столь жалкому подобию служителя закона, как я, выполнять свою работу на должном уровне. Лунариты — невероятно мирные и законопослушные граждане, религия накладывает на их поведение куда больше ограничений, чем самые строгие полицейские. Но все же они живые люди, поэтому мне иногда приходится разыгрывать из себя копа. Я разбирал ссоры, выслушивал пострадавших в потасовках. Одна случилась между двумя молодыми людьми из-за одной юной леди, вторая — из-за того, что муж посчитал, будто посторонний мужчина уделяет слишком много внимания его жене. Я сажал старого Плуга в кутузку, остыть и протрезвиться, когда он перебирал своего домашнего вина, и строго запретил эксперименты молодежи с новым сортом «пойла Плуга». Улаживал домашние споры и скандалы. Первое настоящее преступление, если не считать проделок Тима, произошло с месяц назад.

Мэтью и Ли Хинмен, молодая пара, заведовавшая отделением связи и почтамтом Идена, вызвали меня и официально заявили, что подозревают кого-то в краже некоей полосы частот.

ЛСОН ничего не дает даром, и если не считать шаттла, курсирующего между Луной и Землей, связь поселения с окружающим миром осуществляется исключительно через спутник, которым владеет Система. И никаких кредитов: каждый месяц Иден вынужден оплачивать солидные счета. Однако за последние два месяца расходы неоправданно возросли, и расхождения со скрупулезно занесенными в книги Хинменов данными оказались огромны.

В отличие от обычного среднего копа, для которого все эти премудрости кажутся чем-то вроде египетских иероглифов, я неплохо разбирался в расчетах. Грабитель был умен и осмотрителен, использовал для своих махинаций специальные приборы захвата частот системного уровня, чтобы создать собственную линию связи. Хинмены не смогли бы разоблачить его, даже если бы от этого зависела их жизнь. Но применив стародавние знания, полученные еще подростком в возрасте Тима, и собрав в кулак железную решимость человека, привыкшего всю жизнь отделять зерна от плевел, я все-таки сцапал Джада Талли.

Но тут ситуация неожиданно усложнилась. Джад был любителем виртуальных игр, каковое занятие в глазах среднего лунарита равнялось вольной борьбе в грязи голышом, а кроме того, посещал места, куда можно попасть, только преодолев кучу подземных ходов и лабиринтов, сооруженных достойными представителями преступного мира. Это, разумеется, подвело меня к блестящему выводу о том, что Талли отнюдь не тот, за кого себя выдает. У городского служителя закона, не привыкшего ко всяким тонкостям, как пить дать, не найдется в запасе уловки, чтобы выманить удостоверение личности у мошенника. Как-то я — по чистой случайности, разумеется — проходил через одну из ферм-тоннелей, где работал Талли, и, ловко сыграв на своей прославленной неуклюжести, споткнулся и сбил его шляпу. Правда, тут же вернул с пространными извинениями, а по пути успел прихватить пару-тройку наскоро похищенных волосков.

Позже, после анализа ДНК, я понял, что нажил не только проблемы, но и вечную головную боль. Человек, называвший себя Джадом Талли, на самом деле оказался Эпсоном Детвайлером Третьим, главой Строгих Отцов — шайки террористов, провозгласивших исконное превосходство мужского пола и совершивших несколько неудачных покушений на всемирно известных лидеров, имевших несчастье родиться женщинами. При этом погибли посторонние люди, случайно оказавшиеся на месте преступления. Детвайлера разыскивали не только миротворцы ООН, но и дюжина базировавшихся на Земле полицейских агентств, а он, оказывается, отсиживался тут, в Идене.

Детвайлера поместили в самую дальнюю и надежную камеру. Войдя, я увидел, что он, сидя на нарах, прилежно работает над каким-то очередным женоненавистническим манифестом или чем-то в таком же роде. Он скорчился над слейтом, который вывернул бы мне все пальцы, вздумай я использовать его в качестве пишущего устройства. Лишь однажды я сделал роковую ошибку, спросив этого типа, чем он занимается. Урок пошел мне впрок.

Заключенный поднял голову и улыбнулся:

— Добрый день, констебль.

Улыбка Детвайлера всегда чертовски нервировала меня. Он улыбался так, словно это я находился по другую сторону решетки. В довершение моего унижения, природа отпустила ему то, на что поскупилась для меня: рост, стать, красоту и чисто мужскую самоуверенность настоящего экранного героя. Шесть человек с трудом сумели скрутить его… то есть, если быть точным, пятеро здоровенных фермеров навалились на одного преступника, пока я стоял чуть в стороне и давал полезные советы. Наконец они смогли усмирить злоумышленника настолько, чтобы я выступил вперед и надел на него наручники.

— Как поживаете? — довольно равнодушно буркнул я, скорее для проформы, чем желая услышать ответ. Довольно и того, что я кормил и поил его почти три недели, поскольку миротворцы по какой-то причине не явились за ним на последнем шаттле и не желали предпринять специальную поездку. Его следовало содержать не в моей кутузке, а в тюрьме, оборудованной всеми необходимыми средствами безопасности, а мне до чертиков надоело держать бешеного пса в конуре, предназначенной для безвредных щенят.

— Неплохо, если учесть несправедливость столь гнусного обращения со мной. Ну что, прибыло наконец достойное сопровождение, чтобы вывести меня отсюда?

— Прибыло. Проведете ночь здесь, а утром вас переведут на борт «Макдевитта», чтобы препроводить в Тихо. Оттуда вас переведут…

— Ну же, шериф! Уберите свои чертовы ноги!

От неожиданности я дернулся, обернулся и врезался в решетку. С головой уйдя в беседу, я не заметил приближения Джинни Олдейб, надвинувшейся на меня с тряпкой и ведром. По какой-то неизвестной причине она решила вымыть именно то место, где я стоял.

— Вы что, не можете подождать минуту? — вознегодовал я, отступив от решетки и потирая ушибленное плечо.

Она и рта не успела раскрыть, как заговорил Детвайлер.

— А! — воскликнул он с самодовольной улыбкой. — Наша возлюбленная уборщица и луч света в темном царстве моего заточения. Как душевно видеть спермосборник, знающий свое место! Правда, лично я считаю, что вам следовало бы скрести полы, стоя на четвереньках: эта поза подходила бы куда лучше к вашему положению в приличном обществе.

«Спермосборник» был одним из наиболее удобоваримых терминов, употребляемых им по отношению к женщинам.

Мисс Олдейб посмотрела на террориста с видом герцогини, узревшей грязное пятно на девственно-чистом унитазе, и угрожающе взмахнула шваброй.

— Только последний кретин будет оскорблять женщину моих габаритов и вооруженную к тому же огромной палкой!

Улыбка перешла в ухмылку.

— Почему бы тебе не зайти сюда, мой сумеречный колосс-детектив, каприз природы, снабдившей тебя маткой? Посмотрим, чей будет верх.

Мисс Олдейб ощерилась во все тридцать два зуба.

— Не смеши меня! — прогремела она, буквально источая презрение. — Я уже видела твоего жалкого червяка. Возможно, он и пригодился бы, реши я поудить уклейку, но для настоящей тяжелой работы нужно что-то посолиднее. Этот разом скопытится.

Детвайлеру, как оказалось, не хватало чувства юмора. Мгновенно вскипев, как чайник на огне, он сорвался с места и буквально впаялся в решетку.

— Заткнись, чертова раздутая свиная туша! — заорал он. — Ни одна грязная лоханка не смеет так со мной разговаривать.

Мисс Олдейб воззрилась на меня.

— Кажется, он только сейчас назвал меня раздутой, шериф?

— Э-э-э… похоже на то, — осторожно проблеял я.

— А по-вашему? Я действительно так огромна?

Я совершенно отказывался понимать, почему обязан отвечать за оскорбления заключенного. В конце концов, при чем тут я?!

— Вовсе нет, — начал я, тщательно подбирая слова. — Думаю… вы идеально сложены для своего… кхм… размера, мэм.

— Ты просто гигантская бочка протухшего жира, — прошипел Детвайлер. — Уродливая языкастая лесбо! Моби Дикесса, огромная самка черного кита!

— Вовсе нет, — заикаясь, начал я под воздействием какого-то смутного импульса, хотя при этом чувствовал себя крошечным мышонком, пытающимся заслонить грудью мастифа. — Вряд ли…

— Собираетесь спустить ему все оскорбления? — воинственно начала мисс Олдейб.

— Я стараюсь.

— Все вы, мужики, одинаковые! — завопила она… и, бросив орудия своего труда, умчалась.

Ведро покатилось по полу, и грязная вода после секундного замедления, вызванного низким притяжением, хлынула на меня. Я поморщился, когда мутные струйки окатили мне ноги. И совсем съежился, когда разгневанная амазонка хлопнула дверью с такой силой, что та едва не сорвалась с петель.

— Женщины, — торжествующе фыркнул Детвайлер, возвращаясь к нарам.

— Но при чем тут я? — воззвал я к равнодушной Вселенной и понуро поплелся в кабинет, чтобы отыскать сухой мундир.

Несколько часов спустя, когда я уже готовился встречать «Макдевитт», раздался звонок. Я снова уселся и нажал кнопку «прием».

— Полиция Идена, констебль Эндрюс.

С маленького экрана на меня с паническим видом глядел старейшина Эли Джойс.

— Джон! — пропыхтел он. — У нас серьезная проблема! Не мог бы ты прийти на участок упаковки? Поскорее!

— Правонарушение или что-то другое?

— Другое! Поторопись, пожалуйста.

— Уже бегу.

Я отключил связь, схватил слейт и семенящими шажками, сходившими со стороны за неспешный бег, отправился на место происшествия.

Весьма оригинальные отношения лунаритов с высокими технологиями иногда доставляют им немало неприятностей. И хотя их экономическая жизнеспособность да и само выживание зависят от немалого числа компьютеров, старейшины упорно запрещают использовать те, что снабжены искусственным интеллектом, а это означает, что любая неисправность ставит их в тупик. В результате большую часть дня я посвящаю не служению закону, а ремонту кибернетических систем. Вторым человеком, справлявшимся с непосильной работой, причем делавшим это едва ли не с шестилетнего возраста, был Тим. С той самой минуты, как он оказался в тюрьме, объем моих обязанностей увеличился вдвое.

Пожалуйста, не поймите меня превратно. Вовсе не поэтому я из кожи вон лезу, уговаривая старейшин оставить мальца. Мне действительно он нравится, и кроме того, ни одна устрица не произведет на свет жемчужину без соринки-раздражителя. Я считаю, что присутствие Тима, одним своим видом бросавшего им постоянный вызов, полезно здешним обитателям. Заставляет держать ухо востро и напоминает, что на свете есть разные люди, а также обычаи, сильно отличающиеся от их собственных.

Проблема, так расстроившая Эли, заслуживала три балла из десяти возможных по шкале несчастий Эндрюса. Компьютер, управлявший машиной, пакующей выращенные на ферме свежие овощи, спятил и дал команду заворачивать отдельно каждый маленький предмет, вроде крошечных помидорчиков и ягод, и втискивать большие, типа арбузов и тыкв, в узкие неудобные лотки. Арбузы давились, тыквы трескались.

Жители Идена — настоящие волшебники своего дела. Под их руками даже сухая былинка зацветет. Они приноровились снимать урожай каждые две недели к очередному прилету шаттла, они готовы работать весь день, укладывать продукцию весь вечер, грузить в корабль ящики с овощами и фруктами, которые охотно раскупаются ресторанами по всей Луне. На доходы от торговли и живет поселение.

Было уже почти без десяти восемь, когда я наконец докопался до причины. Дело оказалось не в сбое программы, а в каком-то наглом насекомом, закоротившем электрическую цепь. К сожалению, я опоздал к прибытию шаттла. Оставалось надеяться, что миротворцы, явившиеся за Детвайлером, ждут меня в полицейском участке. А меня ожидает не слишком большой нагоняй.

— Простите, что опоздал, — выпалил я с порога. — Случилось нечто…

И тут я осекся, поняв, что Эпсон Детвайлер восседает в моем кресле, удобно устроившись и, по-видимому, от души радуясь моему приходу.

— Что вы здесь делаете? — завопил я, потянувшись к оружию, но прежде чем пальцы успели схватить рукоять парализатора, что-то холодное и твердое прижалось к затылку чуть повыше уха.

Я замер, судорожно сглотнул, медленно повернулся и узрел невероятно большую и смертельно опасную на вид винтовку, направленную мне в голову. Находилась она в руках столь же громадного и смертельно опасного на вид миротворца в черном военном панцире.

— Так-так-так, констебль, — весело окликнул Детвайлер. — Похоже, ситуация несколько изменилась.

Я снова повернулся к нему, мучительно пытаясь решить две глобальные задачи: как выбраться из этой передряги и при этом не надуть в штаны при мысли о том, сколь велика и неприятна эта самая передряга.

— Значит вы… э-э-э… собираетесь сбежать? — осведомился я, пытаясь не показаться чересчур удивленным или встревоженным.

— Совершенно верно. В свое время.

— Умоляю, не стесняйтесь и не позволяйте мне остановить вас, — пробормотал я. Лучше уж пусть убираются с Идена, чем устроят побоище, в котором пострадают невинные. Полицейские тоже люди, знаете ли.

— Не волнуйтесь, не позволю, — заверил Детвайлер со смешком. — Но прежде следует закончить одно дельце. Пойдемте, констебль. Мне нужна ваша помощь.

Видя, что я не двигаюсь с места, миротворец угрожающе рявкнул, подталкивая меня в спину стволом ружья:

— Шевелись, кому сказано!

Я пошевелился — и уже через секунду оказался лицом к лицу со сбежавшим заключенным. Тот подтолкнул ко мне телефонный аппарат:

— Свяжитесь со старейшинами. Мне необходимо, чтобы по меньшей мере трое из них оказались здесь.

Похоже, дело совсем плохо.

— Зачем?

— Постараюсь убедить их, чтобы они, в свою очередь, уговорили отцов церкви перевести все средства, собранные на расширение здешнего поселения, на мой счет. Борьба за спасение человечества от вонючего болота женского господства стоит немалых денег.

— Требуете заманить сюда старейшин, чтобы взять их в заложники? — в ужасе пролепетал я.

Детвайлер покачал головой.

— Они и без того заложники. Я завладел шаттлом и вашей миленькой радиорубкой. В моем распоряжении два вооруженных до зубов солдата, а у вас ничего, кроме жалкого парализатора, не имеется. Либо попросите их добром, либо я велю применить силу.

Я гордо выпрямился во весь небольшой рост:

— Пошел к черту.

Бывший заключенный растянул губы в улыбке, встал, вытащил из внутреннего кармана куртки пистолет и что было сил треснул им меня по физиономии. Когда зрение снова вернулось ко мне, я увидел его сияющее лицо.

— Я, не задумываясь, сделаю с каждым из них то же самое, если вы не уломаете старейшин явиться сюда добровольно.

Его хорошее настроение, очевидно, вмиг испарилось, потому что он приставил к моему лбу ствол пистолета.

— Кроме того, я буду крайне недоволен вами, констебль. Все ясно?

Чувствуя себя настоящим Иудой, я прошептал:

— Сейчас позвоню.

— Верное решение, констебль.

Детвайлер снова сел, откинулся на спинку кресла и, продолжая целиться в меня, промурлыкал:

— Вижу, вы еще не совсем безнадежны.

— Сомневаюсь, — вздохнул я, снимая трубку.

Не прошло и получаса, как я уже делил камеру собственной тюрьмы с Тимом. Парень искренне расстроился при виде кровавого рубца на моей щеке. Я безвольно покорился его усилиям по оказанию первой помощи посредством обрывка туалетной бумаги, одновременно рассказывая о сложившейся ситуации. Благодарный слушатель изредка подбадривал меня охами и ахами.

Покончив с процедурой исцеления, Тим схватил слейт и стал проверять, действительно ли Детвайлер и его громилы захватили систему связи. Я обмяк на нарах у стенки и молча наблюдал, оценивая наши перспективы. На свете просто нет идеальной защиты от террористов, а Иден вообще представляет собой наиболее легкую добычу.

Наконец Тим вздохнул и покачал головой.

— Все пропало? — пробормотал я. Если уж Тим не может найти связь, значит, дело гиблое.

— Они просто-напросто перекрыли систему, — сообщил Тим, повернув ко мне слейт. На экране мигали черные буквы:

ОТКАЗ СИСТЕМЫ СВЯЗИ. НЕТ ДОСТУПА. ПОПРОБУЙТЕ ПОЗЖЕ.

— Должно быть, просто выдернули вилку из источника питания, — добавил он.

— Значит, все катится к черту, — выдавил я.

— Но мы должны что-то придумать!

Похоже, парень перепуган. Я заставил себя выпрямиться и вымучить улыбку.

— Ты прав. Ум хорошо, а два — лучше. Нас дураками не назовешь. Уж мы-то сможем испечь нечто вроде плана.

Но час спустя, когда «миротворец», державший меня под прицелом, привел слегка потрепанных старейшин Джойса, Дрейка и Эдвардса, чтобы запереть их в бывшей камере Детвайлера, мы все еще ни на шаг не продвинулись в составлении блестящего плана.

Время приближалось к двум часам. Тим спал, свернувшись на нарах, как щенок, и тихонько посапывая. Старейшины, перестав возносить небу жалобы и молитвы, тоже уснули, вот только храпели куда громче.

Бодрствовал я один. В тусклом красном свете я мрачно размышлял о недостойном конце своей и без того не слишком выдающейся карьеры и бессмысленно глядел в никуда, сквозь прутья решетки. Единственное, о чем я мечтал — выбраться из проклятого места живым, узнать имя того клерка, который назначил меня сюда, и поговорить по душам. Поэтому, когда из темноты внезапно возникла гигантская серебристая тень, я завопил от неожиданности. Но крик тут же оборвался, потому что чья-то рука скользнула внутрь клетки и запечатала мой рот. Лапища свободно закрыла все мое лицо.

— Ни звука. Договорились, шериф? — тихо спросила мисс Олдейб.

Я кивнул и что-то промычал. Она отняла ладонь.

— Как вы попали сюда? — прошептал я.

— Я и не выходила. Спряталась в чулане, где храню ведра и тряпки, как только началась вся эта кутерьма.

Что-то в ее рассказе не сходилось. В каморке просто воздуха не хватит для женщины ее комплекции, да еще на несколько часов… Но сейчас не до этого. Главное — выбраться из клетки.

— Вы не можете вытащить нас отсюда? Код набора вручную — 991818. Они испортили замок. Убрали систему распознавания отпечатков пальцев.

— Сейчас попробуем.

Мисс Олдейб принялась тыкать пальцами в кнопки.

— Что там такое?

Я едва из шкуры не выскочил при неожиданном вопросе Тима.

— Пытаемся вырваться отсюда. Мисс Олдейб пришла нам на помощь.

— Мисс Олдейб не собирается здесь корячиться, — пробурчала моя заместительница, выпрямляясь. — * Они сменили код.

Я даже застонал от отчаяния.

— Дьявол! Значит, мы здесь застряли.

— Нет! — уверенно воскликнул Тим. — Джинни сумеет вытащить нас отсюда!

— Но как? Конечно, силы ей не занимать, но нам нужен гидравлический домкрат, чтобы развести прутья.

— Ни к чему. Джинни, видишь вон ту сетку на дальней стенке? Там, где мигает зеленый огонек?

Мисс Олдейб повернулась:

— Ну да.

— Это датчик определения качества воздуха. У вас вантуз имеется?

Мисс Олдейб резко обернулась. На губах мелькнуло нечто вроде улыбки, но тут же исчезло.

— Конечно. А что, твой толчок забило? В таком случае, можешь прочистить его сам!

— Нет, просто хорошенько смочите края чашки и прижмите к сетке как можно плотнее. Надавите, чтобы вышел воздух, а потом немного оттяните.

— Для чего все это… — начал было я, но тут же уразумел: — Как только датчик распознает вакуум…

— Двери автоматически откроются, — договорил Тим с застенчивой улыбкой.

— Но разве при этом не поднимется тревога? — удивилась мисс Олдейб.

Тим покачал головой. Фольга в волосах ярко блеснула.

— Нет, если передать на главный пульт, что идут испытания. Наберите на клавиатуре 3-3-3.

— Погодите, — вмешался я, вовремя сообразив, к чему это может привести. — Тогда дверь в мой кабинет тоже откроется. Наверняка там дежурит вооруженный террорист в форме миротворца, плюс тот тип, что отдает ему приказы. Нас либо прикончат, либо снова бросят сюда.

— Нет, они ушли, — заверила мисс Олдейб.

— Откуда вы знаете?

— Слышала, как они убирались. В этом чулане одна стена общая с вашим кабинетом.

— В таком случае, почему мы шепчемся? — резко спросил я.

— Откуда мне знать? Все это вы начали!

— А кто заткнул мне рот, чтобы заставить молчать?

— И что из этого? По крайней мере я не из тех, кто щупает беззащитных женщин! Может, хватит меня терзать? Если да, тогда я смогу вызволить вас обоих из каталажки.

— А вы уверены, что их нет?

— Доверьтесь мне, шериф, — ухмыльнулась она.

Выбора у меня не оставалось. Пришлось смириться.

План Тима сработал без сучка и задоринки. Мы решили, что будет безопаснее не трогать храпящих старейшин, и оставили их лежать на нарах, только чуть приоткрыли дверь. Потом заглянули в кабинет и, удостоверившись, что горизонт чист, вышли.

— Что теперь, шериф? — осведомилась мисс Олдейб, словно я здесь главный. К несчастью, так оно и было.

— Нам следует… э-э-э… — начал я, понятия не имея, чем закончить фразу.

— Может, стоит взглянуть на охранные мониторы, чтобы узнать, где эти ребята? — услужливо предложил Тим. Я едва не обнял его.

— Верно! Ты просто читаешь мои мысли!

Он подошел к ряду небольших мониторов, установленных по стене кабинета, уселся и принялся за работу.

— Все это плохо кончится, шериф, — негромко предупредила мисс Олдейб, пока Тим вводил в программу требование отслеживать каждое движение. Для религиозного поселения два часа ночи — время более чем позднее, так что все было спокойно. Но в пять все поднимутся, чтобы взяться за работу. Рано ложиться, рано вставать — заповедь лунаритов.

Я и сам не понимал, какой толк в обнаружении вооруженных экстремистов. У нас даже палки с собой нет, не говоря уже о разумном плане.

— Эпсон Детвайлер — мерзкий человечишко. Поверьте, он куда хуже, чем вы думаете.

— Он, конечно, был груб с вами… — начал было я, но тут же замер при виде ее холодного лица.

— Он умен, злобен, жесток и от рождения не наделен ни честью, ни совестью, — заявила она, на глазах превращаясь в собранную, уверенную в себе профессионалку. Я уже не замечал ни идиотского макияжа, ни взлохмаченных волос. — Помните это.

— Ничего не вижу, Джон, — окликнул Тим. — Как по-вашему, они уже убрались?

— Будем надеяться…

Может, нам все-таки не придется сталкиваться лицом к лицу с вооруженными психами.

— Ты не проверил, шаттл все еще здесь?

— Сейчас сделаю.

Тонкие мальчишеские пальцы бегали по клавишам. Через минуту на экране появилось два шлюза: больший — для груза, меньший — для команды. Шаттл входил одновременно в оба шлюза, позволяя параллельно сменить команду и загрузить товары.

— Хотя линия связи и перекрыта, я все же надеюсь… да, шаттл как раз вылетает.

До сих пор я не сознавал, что задерживаю дыхание.

— Приятная новость, — вырвалось у меня. Может, все еще и обойдется.

— Подождите, я только сейчас получил предупреждение по поводу систем жизнеобеспечения.

Тут и я увидел причину.

— Внешняя дверь шлюза распахнута, — заметил я, показывая пальцем.

— Шериф, — тихо выдохнула мисс Олдейб. Я обернулся к ней, пытаясь понять по непроницаемому лицу, о чем она думает.

— Тим, — бросил я самым безразличным тоном, на какой был способен, — посмотрим, нельзя ли понять, в чем дело. Постарайся показать шлюз изнутри.

— Легко.

— Давай.

Изображение сдвинулось.

— Стоп. Немного назад… вот так.

В самой середине шлюзовой камеры лежал прямоугольник размером с сигарную коробку. Единственное, что его отличало от коробки, — это панель управления.

— Увеличь изображение, — попросил я.

На панели мелькали цифры. 1:58:21… 20… 19…

Господи, да это обратный отсчет!

— Это в самом деле то, о чем я думаю? — прошептал я, когда вновь обрел голос.

— Мне тоже так кажется, шериф, — кивнула Джинни Олдейб.

— Джон, — дрожащим голосом пробормотал Тим, — не знаю, о чем думаете вы, но мне кажется, что это бомба.

5.

Мы помчались к шлюзу, а прибыв на место, обнаружили, что ситуация куда страшнее, чем мы предполагали.

Механизм внешней двери был испорчен так, что требовался тонкий и долгий ремонт, прежде чем она начнет снова закрываться.

Оставалось одно: проникнуть в малый шлюз из грузового, рискуя тем, что при наших действиях бомба может случайно сдвинуться.

Мы бросились к рабочим панцирям-комбинезонам. На их груди были выжжены огромные кресты. Значит, комбинезоны тоже повреждены.

Не зная, что предпринять, я направил свое войско в центр связи Идена. Нужно звать помощь.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы по дороге удержаться от воплей ужаса.

Небольшой городской центр связи, служивший одновременно почтамтом и находившийся перед домиком Хинменов, превратился в руины. Повсюду были разбросаны письма, а большое многоканальное приемно-передающее устройство разгромлено! Низкочастотная рация поменьше, служившая для сообщения базы с кораблем, тоже была уничтожена. Когда мы попытались найти хоть один целый аппарат, откуда-то послышался сдавленный стон.

Оказалось, он исходил от Мэтью Хинмена. Его связали, заткнули кляп в рот и сунули в мешок для почты.

Я отправил Тима ремонтировать спутниковую связь и вместе с мисс Олдейб принялся извлекать из мешка Мэтью.

— Он весь в синяках, но, кажется, не ранен, — объявил я, осмотрев беднягу. Слава Богу и за это.

— Они забрали Ли! — выдохнул Мэтью, как только Олдейб вытащила кляп. — Забрали с собой, и я не смог им помешать!

Окончательно сломленный, он разразился слезами.

— Мы вернем ее, — мягко заверила мисс Олдейб.

— Конечно, — подтвердил я, преисполнившись отчаянной надежды, что она знает, как выполнить обещание, потому что у меня, уж точно, не было в голове ни единой мысли.

— Связи нет и не предвидится, — доложил Тим. — Будь у нас день-другой, я наскреб бы кое-какие детали, но сейчас…

Он развел руками.

— Может, вы чего-нибудь разыщете? — спросил я Мэтью. Тот молча покачал головой. По его лицу все еще катились слезы.

— Тим, — попросила мисс Олдейб, — не мог бы ты оказать этому парню первую помощь?

— Заметано.

Он направился к аптечке, висевшей на стене рядом с доской объявлений.

Мисс Олдейб коснулась моего локтя и, убедившись, что я весь внимание, многозначительно скосила глаза. Очевидно, давала знать, что желает потолковать тет-а-тет. Мы отошли, но я все же косился на Тима, прилагавшего все усилия, чтобы помочь Мэтью. Более глубокие раны можно излечить, лишь возвратив похищенную жену. При мысли о том, что тихая застенчивая Ли попала в лапы этого животного и его приятелей, тошнота подкатила к горлу. Человек, относящийся к женщинам, как к спермосборникам! Страшно представить, что он способен сделать с пленницей!

— У нас трудности, шериф, — начала мисс Олдейб.

— Да неужели? — мрачно отозвался я. — А по-моему, мы в глубоком дерьме.

— Вы преувеличиваете. Если можно найти другой способ передать сообщение, я, вероятно, сумела бы привлечь некоторые силы со стороны.

Я тупо уставился на нее.

— То есть как?

Мисс Олдейб таинственно улыбнулась — чернокожая пародия на Мону Лизу размером с боксера-тяжеловеса.

— Скажем так: одно короткое сообщение спасет наши задницы. Не знаю, как насчет вас, но к своей я питаю искреннее пристрастие.

— Но каким образом, мисс Олдейб? Вы же слышали Тима, — тяжело вздохнул я.

— Я спрашиваю вас, шериф. Это ваша епархия. Должен оставаться какой-то выход! Может, у кого-то из обитателей имеется своя тайная система связи?

Я покачал головой.

— Не забывайте, это лунариты. Они пользуются старомодными видеотелефонами и забирают все послания, как обычную почту.

— Черт! Будь здесь темно, мы могли бы подать световые сигналы, но беда в том, что солнце светит в полную силу.

— Кто же зафиксирует вспышки?

— Миротворцы на станции Льюнула держат Луну под постоянным наблюдением. Компы отслеживают все необычное: катастрофы, взрывы, незаконные приземления…

— Любопытно, мисс Олдейб, откуда вы все это знаете? — осведомился я.

Хороший вопрос, но, учитывая историю наших отношений, я сомневался, что получу честный ответ.

Лицо моей заместительницы осталось непроницаемым:

— Вы, кажется, допрашиваете меня, шериф? Не трудитесь. Лучше бы вам подумать, как вытащить нас из этой помойки. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы сообщение увидели из космоса?

Сзади неловко откашлялись.

— Гм… Джон, не стоит ли послать за доктором Уоттсом? — пробормотал Тим. — Может, Мэтью пригодился бы транквилизатор или что-то в этом роде?

— Конечно, делай, как считаешь нужным, — рассеянно отозвался я.

Что если попытаться установить интерфейс между слейтом и спутником и послать низкочастотный сигнал? Вполне выполнимо, будь у нас несколько часов, чтобы сообразить, как это делается.

Я немилосердно терзал свой мозг, но с таким же успехом мог бы вопрошать бетонный блок.

— Не хочу вас беспокоить, — продолжал Тим, дергая меня за рукав, чтобы привлечь внимание, — но, думаю, нам следует оповестить население.

— Зачем? — раздраженно выпалил я. Мозг уже саднил от напряжения, а попытки одновременно думать и отвечать на вопросы только ухудшали положение. — Что они могут сделать?

— Ну как же, — терпеливо пояснил парнишка, обратив ко мне просветленное лицо. — Молиться, разумеется. Я так и поступлю.

Меня как молотом по голове огрели. Я уставился на мальчика, чувствуя себя глупым и злым старикашкой, и с трудом выдавил улыбку.

— Конечно, сынок. Молись сам и, если хочешь, объясни остальным, что произошло. Не знал, что ты… кхм… так набожен.

Тим застенчиво потупился.

— Ну… у меня нет такой духовной силы, как у моих родителей, но я верую в Господа.

Я прикусил губу и опустил руку на тощенькое плечо малыша.

— Жаль, что твои родители и старейшины не видят тебя. Думаю, они гордились бы тобой и в конце концов поняли…

Но тут я осекся, поморгал и явственно услышал, как щелкнули мои истерзанные мозги, которые наконец осенила самая блестящая, самая гениальная идея за все время моего существования. Челюсть моя отвисла, и до ушей вдруг донесся ликующий смешок. Мой смешок.

— Джон, — встревожился Тим, — с тобой все в порядке?

Я потряс головой и ухмыльнулся:

— Кажется, не только со мной!

Мы с мисс Олдейб сопровождали Тима, летевшего на всех парах к самому низкому уровню Идена. Она без особого труда поспевала за ним, и не схвати меня за шиворот раза три-четыре, я наверняка врезался бы в парочку стен. Моя лунная погоня выглядела жальче некуда, тут двух мнений быть не может.

Он завел нас в самую глубину подсобных тоннелей под жилой и фермерской зоной Идена и остановился у двери с табличкой:

СТОП! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ.

Ниже висела другая.

ВХОДА НЕТ. ОПАСНОСТЬ. ЗУС РЕЙС!

— Так вот она, твоя берлога, — догадался я, изумленно покачивая головой, пока парнишка ловко нажимал комбинацию кнопок на кодовом замке. Весьма сомнительно, чтобы кто-то из лунаритовской братии знал, что «Зус Рейс» — всего лишь малоизвестная группа, игравшая в стиле «сэмбоп» еще в те времена, когда я интересовался подобными вещами.

— Ага. Нужно ведь где-то прятаться время от времени.

— Еще бы, — отозвался я, вспомнив о своем ВиртЮ размером с кухонный чулан, о мирном утре, проведенном за ловлей виртуальной форели.

Дверь открылась, и нашим взорам предстало то, что вполне могло сойти за спальню подростка в любом месте мира, кроме религиозного поселения со строгими правилами. Повсюду горы хлама. Постеры. Плакаты. Технопроекты в стадии разработки. А в углу — старенькое, но ухоженное автоматизированное рабочее место с искусственным интеллектом, работающее по принципу когистики.

— Простите… — лепетал Тим, стараясь загородить своим тщедушным телом громадный, от пола до потолка, плакат порнозвезды Филомены Сун, той модели, изображение которой появилось на площади в пять квадратных километров. При этом ему удалось заслонить лишь трусики-бикини, не более того.

Мисс Олдейб, подняв брови, внимательно изучила сей шедевр.

— В жизни она выглядит лучше, — изрекла великанша наконец. — И ниже ростом.

Глаза Тима благоговейно распахнулись.

— Вы встречались с ней?

Но я не дал мисс Олдейб возможности ответить. Пусть я, как и всякий щуплый мужчина, обожаю пышных голеньких дамочек, но все же часики-то тикают!

— Потом, Тим. Сейчас главное — нарисовать граффити. Ты должен написать сообщение достаточно крупными буквами, чтобы нас увидели из космоса, вернее со станции Льюнула.

— В два счета!

Он подошел к рабочему месту и уселся.

— Говорите, что писать.

Я взглянул на мисс Олдейб. Та кивнула.

— В точности то, что я тебе скажу, — велела она. — Всего лишь буквы и цифры, но те, для кого они предназначены, поймут.

Он немного повозился с приборами и положил пальцы на клавиатуру.

— Готов.

— Начинаем. Первая буква С, двоеточие, потом GML. Двоеточие. Теперь VRE1, пробел, Т21Е, пробел, ЕА1. Все.

Парнишка перечитал записанное и спросил, насколько велики должны быть знаки.

— Как можно больше, если сумеешь сделать это быстро.

Тим задумчиво погладил себя по подбородку, размышляя над сказанным.

— Сто метров достаточно? Я могу выписать все печатными буквами за пять минут, если сниму блоки разбрызгивателя консерванта.

Мисс Олдейб уставилась в невидимую точку над нашими головами. Я украдкой рассматривал ее. Понятно, что она не та, за кого себя выдает. Вопрос в том, кто мисс Олдейб на самом деле. Оставалось надеяться, что я доживу до разгадки.

— Пожалуй, — протянула она наконец. — Обычный шрифт. Самый простой. Никакой вязи, завитушек и прочего дерьма.

— Будет сделано.

Парень вновь принялся за работу. Пальцы так и летали над клавишами. Представить невозможно, что он вытворял бы на новейшем оборудовании и «КвикЛинке». Мальчишка рожден для техники. Не для выращивания салата. Но стоит ли сейчас об этом думать? Главное — решить задачу, как выжить в этой заварухе.

— Что все это означает, Джинни? — осведомился я и только минуту спустя сообразил, что назвал ее по имени. Судя по легкой усмешке, она это отметила.

— VRE1 — срочный перехват космического корабля. Они найдут ближайший корабль, а именно, «Макдевитт», заблокируют бортовое управление и отошлют его сюда. Т21Е — террористическое нападение категории 21. Это когда берут заложников и закладывают взрывчатые вещества, чтобы скрыть содеянное. ЕА1 — просьба о немедленной помощи. Сейчас сюда прибудет оперативный отряд.

От моего внимания не ускользнуло, что она не объяснила значение букв GML, но я не стал допытываться, поскольку меня больше всего занимало сообщение об отзыве корабля.

— Хотите, чтобы «Макдевитт» снова произвел посадку… — пробормотал я. — Вы спятили! Там полно террористов!

— Признаю, это не самый блестящий план, — пожала она плечами.

— Слабо сказано…

Мис Олдейб многозначительно подняла палец.

— Но!

— Что «но»?

— Во-первых, это вернет нам Ли Хинмен. Во-вторых, корабль и их пассажиры окажутся прямо у шлюза.

— И чему это поможет? — безнадежно выдохнул я.

Мисс Олдейб одарила меня сияющей улыбкой.

— Думаю, когда эти ребята обнаружат, что их возвращают, они сделают все возможное, чтобы обезвредить бомбу. Иначе взорвутся вместе с нами. Не согласны?

Я развел руками.

— Мне бы следовало самому сообразить.

Но тут я вспомнил кое о чем еще.

— Все это прекрасно, но остается еще одна проблема.

— Какая именно, шериф?

— Когда Детвайлер и его люди поймут, что побег не удался, они придут в бешенство и сорвут злость на мирных людях. Не забудьте, эти парни вооружены!

Мисс Олдейб обняла меня за плечи.

— Шериф, вам нужно понять одну простую истину.

Я задохнулся. Находиться в такой близости от нее — все равно что пребывать рядом с бомбой. Чрезвычайно опасные флюиды, исходившие от этой женщины, действовали на нервы, хотя нужно признать: к бомбе я не испытывал столь яростного вожделения.

— Какую же? — прохрипел я.

— В любом плане бывают изъяны.

6.

Джинни оставила меня переваривать это философское изречение и подошла к Тиму. На экране рассыпались крохотные, быстро двигавшиеся точки, которые постепенно складывались в буквы.

— Чертовски здорово, Тим, — одобрительно заметила она. — Я тоже слышала о той здоровенной дамочке, которую ты изобразил в чем мать родила. Расскажи, как ты это проделываешь.

Мальчик обернулся ко мне и дождался поощрительного кивка.

— Давай, сынок. Если это сработает, все будут благодарить тебя. Если же нет — никто не узнает.

— Ладно. Видите ли, Иден расположен в море, то есть в огромной чаше с пылью. Прибытие шаттла или любая деятельность на поверхности перемешивает пыль. Нам необходим солнечный свет, чтобы выращивать урожай и производить электричество, поэтому в большинстве мест работают стандартные смерчи Уинстеда, чтобы очищать купол и панели. Они сметают пыль посредством статического электричества.

— И сколько их тут? — спросила мисс Олдейб.

— Мы начали с пяти. Но я… как это сказать… убедил старейшин, что не мешает на всякий случай иметь несколько запасных. Поэтому они поручили мне приобрести еще десять, и я немного повозился с их моторами и системами наведения.

— Дай-ка и мне послушать, — прокряхтел я, направляясь к ним.

Раньше, сколько я ни допытывался, каким образом ему удается рисовать свои изображения, парень замыкался, как устрица в раковине. Теперь же я тихо радовался, что он не проговорился раньше, иначе мне бы пришлось пресечь это безобразие.

— Значит, ты создаешь граффити электростатическим перемещением лунной пыли?

— Да. В этом режиме заряд заставляет пыль вздуваться и тем самым создает гребешок. Поскольку обработанная таким образом пыль менее плотная и больше частиц облучаются солнечным светом и отражают его, линии выглядят почти белыми на фоне необработанной пыли. Тень, падающая от гребешков, придает линиям больше контрастности.

Я восхищенно покачал головой. Этот парень далеко пойдет!

— Так вот почему твоя картинка потускнела через несколько часов! Статический заряд вытекает, и пыль оседает на прежнее место.

— Да, но ведь я никому ничего плохого не делал! Просто дурачился! — оправдывался мальчик, и в его голосе слышались отголоски прежней боли и недоумения.

В самом деле, разве безобидная проделка заслуживает такого сурового наказания, как изгнание из дома и родного поселения?

И тут я твердо решил, что если нам удастся выжить, парень останется. Любой ценой. Даже если для этого придется его усыновить.

— Знаю, Тим. Теперь у тебя есть шанс спасти всех.

Поскольку мы все еще были отрезаны от внешнего мира, узнать, дошло ли послание по адресу, нам не удалось. Мы даже не сможем выяснить, вернется ли корабль, пока он не появится в зоне действия низкочастотного радара Идена.

Оставалось одно: вернуться в мой кабинет, собрать все, хотя бы отдаленно напоминающее оружие, и отправиться в отсек.

Тим захватил свой слейт, я пристегнул парализатор вместе с дубинкой и уэб-слингером. Мисс Олдейб порылась в маленьком холодильнике и извлекла банку пива, пластиковую бутылку низкокалорийного двойного сливового кисло-сладкого соуса. Один глоток — и пиво исчезло в ее бездонной глотке, а соус — в кармане серебряного комбинезона. Я не спросил, зачем ей это.

Перед уходом я добавил к арсеналу с полдюжины пар стальных наручников: акт совершенно беспочвенного оптимизма. Но сначала мы сделали объявление, предписывающее всем жителям оставаться в своих домиках и приготовиться к возможной утечке давления. Поселение строилось на века. Если взрыв будет не слишком велик, некоторые вполне могут выжить в своих воздухонепроницаемых жилищах. Кроме того, я выполнил просьбу Тима и заметил, что не мешало бы помолиться.

Вся наша разнокалиберная троица вернулась в отсек, чтобы приготовиться к обороне. Я жалел, что привел с собой Тима. Если Детвайлер и его люди свалятся нам на голову, без драки не обойтись. Здесь не место для четырнадцатилетнего мальчика.

Правда, этот четырнадцатилетний мальчик сделал для спасения Идена куда больше, чем я, и не исключено, что его помощь опять понадобится.

Теперь я понимал, что это такое: посылать ребенка в бой.

— Нуки?

Я всполошенно моргнул, пробудившись от невеселых мыслей.

— Простите?

Джинни Олдейб вытащила из накладного кармана комбинезончика колоду карт.

— Сыграем пару робберов в нуки, шериф? — И с подозрением покосившись на меня, добавила: — А что, по-вашему, я имела в виду?

Я ошеломленно вытаращился на нее.

— Тут рядом бомба, готовая взорваться… — я взглянул на один из стенных мониторов: —…ровно через двадцать минут, а вы предлагаете сыграть в карты?

Она недоуменно нахмурила широкий лоб.

— А вы считаете, что у нас хватит времени на партию в шахматы?

— Как вы можете…

Я покачал головой и вздохнул.

Мисс Олдейб, склонив голову набок, окинула меня насмешливым взглядом, словно в жизни не слышала более идиотского вопроса.

— А разве я буду в большей безопасности, если шериф сожмет меня в своих стальных объятиях?

Я криво ухмыльнулся.

— Звучит неплохо, но вряд ли осуществимо. Кроме того, я так трясусь, что, возможно, сверну вам шею.

Она погладила меня по руке. Прикосновение оказалось на удивление бережным.

— Вы прекрасно держитесь, шериф. Значит, вы глазеете на меня и кое-что представляете?

— Может, самую малость, — признался я.

— Постоянно. Вы так часто «раздеваете» меня, что непонятно, как я еще не схватила воспаление легких.

— Предлагаю перенести эту беседу на более подходящее время, — поспешно заявил я, до невозможности смущенный тем, что в двух шагах от нас дремлет подросток. — Но, если позволите, я хотел бы задать один вопрос.

— Ради Бога.

Я набрал в легкие воздуха, вооружился мужеством и выпалил:

— Кто вы на самом деле, черт возьми? Я никогда не требовал заместителя и не задумывался над тем, почему вы появились, как только я арестовал Детвайлера… Вы коп?

Она улыбнулась:

— Разве я похожа на копа, шериф?

Я окинул недоверчивым взором это дешевое аляповатое видение: серебристый комбинезон, фиолетовые волосы, радужные ногти на руках и ногах и пластмассовые украшения.

— Ну… не совсем.

— Надеюсь, что так. Как же я выгляжу?

— Совершенно довольной собой, — вырвалось у меня, прежде чем я успел как следует подумать.

При виде ее ослепительной улыбки у меня перехватило горло.

— Спасибо, Джон, — проворковала она с величественным кивком.

— Лучшего комплимента мне не делали.

Я смущенно потупился, почти онемев от стыда, и прежде чем успел непоправимо пасть в глазах женщины, на которую только что ухитрился произвести хорошее впечатление, прозвучал звонок — низкий, мелодичный, свидетельствующий о том, что в зону радара только что вошел корабль.

Тим сел, протирая глаза.

— Это «Макдевитт»?

Мы с Джинни переглянулись.

— Похоже, так и есть, — выдавил я.

Тим поднялся, зевнул и с надеждой уставился на нас.

— Какие будут соображения?

— Я кое-что придумала, — объявила Джинни. — Сумела выкроить чуточку времени между льстивыми тирадами шерифа, пытавшегося залезть ко мне в лифчик.

При этом откровении Тим вытаращился на меня с чувством благоговения и восторга. Я же притворился, что не расслышал.

— Что прикажете, Джинни?

Думаю, после всего случившегося вполне безопасно звать ее по имени. Если же нет, то все равно нам скоро отправляться на тот свет.

— Тим, ты немедленно вернешься в укрытие. Оттуда передашь срочное сообщение, если дело обернется катастрофой. Это дает нам преимущество, поскольку о тебе ничего не известно. Только быстро, хорошо?

— Есть!

Я смотрел вслед парню, радуясь, что уж он-то наверняка уцелеет, и когда тот исчез из виду, кивком поблагодарил Джинни Олдейб. Она снова по-королевски склонила голову.

— Так что от меня требуется, леди босс? — почтительно спросил я.

— Дай мне свою дубинку.

Я молча подчинился. Она вытащила бутылку кисло-сладкого соуса, выжала часть на рабочий конец дубинки, отдала обратно, а остальной соус разбрызгала по волосам, и когда липкая красноватая жидкость полилась на шею и плечи, подхватила несколько капель и размазала по лицу. Я молча наблюдал за ее действиями. Сначала, правда, испугался, что она чуток тронулась, но вскоре сообразил, что у нее на уме.

— И как я выгляжу? — поинтересовалась она наконец.

— Как китайский обед для семейства каннибалов.

— Вы так считаете? Ладно, держите свою зубочистку в кармане и дайте мне пару этих хлипких наручников.

— Почему они хлипкие? Стандартные стальные наручники «найстилз», — обиделся я, наблюдая, как она сковывает свои руки за спиной.

— Шериф, — с презрительным сожалением сказала она, — будете себя хорошо вести, и я подарю вам на день рождения «пермалокс». Тогда увидите, что такое настоящее оборудование.

— Эй, что вы там делаете? — раздался над нашими головами голос Тима. Должно быть, парень мчался всю дорогу, иначе не поспел бы так быстро.

— Играем в дочки-матери, — хмыкнула мисс Олдейб, ложась на пол. — Ну как тебе мой видок, Тим? Боюсь, соус стечет слишком быстро.

— Что все это значит, Джон?

— Я здесь десятая спица в колеснице… Джинни, а какова моя роль?

Улыбнувшись, она устроилась поудобнее:

— Будьте собой шериф, только и всего.

7.

«Макдевитт» сел у самого шлюза. Джинни велела Тиму наглухо заблокировать грузовой отсек, так что террористам пришлось входить через командный. Как она и предсказывала, Эпсон Детвайлер послал одного из своих людей обезвредить бомбу. Лишь только это было сделано (к моему глубочайшему облегчению), они принялись за нас.

Я стоял посреди отсека, подобно опереточному охотнику на крупную дичь, с дубинкой в руках, так и сочившейся красным соусом. На полу у моих ног стонала Джинни Олдейб. Поразительная сцена, изображавшая дикаря с его жертвой, ошеломила Детвайлера.

— Что это ты тут вытворяешь, Эндрюс? — вопросил он с порога. За его спиной переминались вооруженные громилы. Все трое были мрачнее тучи.

Я угрюмо взглянул на предводителя.

— Моя работа — защищать гражданское население.

Ярый поборник мужского превосходства, не сводя с меня глаз, затряс головой.

— В таком случае тебе не стоило меня возвращать, констебль. Еще большая ошибка, чем мой арест.

— Мне бы такое и в голову не пришло, — запротестовал я, показывая на распростертую Джинни. — Это она.

Он глянул на Олдейб и снова обратил на меня ледяной взор.

— Гигантский Черный Кит? Что общего имеет со всем этим безмозглый спермоприемник?

— Думаю, что она агент миротворческого корпуса ООН.

Детвайлер слегка повернул голову к тем, кто стоял сзади. Они недоумевающе пожимали плечами, давая понять, что не осведомлены о таком исходе.

— Не верю, — бросил он наконец.

— Придется. Корабль отозвали по ее приказу. А мальчишка помогал ей.

Я показал на монитор, где по-прежнему маячила физиономия Тима. Парень ухмыльнулся и сделал непристойный жест.

— Но, — поспешно продолжал я, — еще можно все уладить.

При этих словах мисс Олдейб застонала и слегка пошевелилась.

Детвайлер скрестил руки на груди и бесстрастно осмотрел меня.

— Честно говоря, я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы разорвал кого-то собственными руками.

— Вероятно, но вам же хочется улизнуть без помех. Мне нужна Ли Хинмен. Отдайте мне Ли и можете забирать эту бабищу.

Я подтолкнул мисс Олдейб носком сапога.

Она застонала чуть громче и прохрипела:

— Ты этого не сделаешь!

Террорист гаденько ухмыльнулся.

— Зачем менять нежную молоденькую курочку на груду застарелого жира? Хотя должен признать, что вы проделали неплохую работу, отбив этот жесткий бифштекс.

— Она гораздо более ценный заложник, чем Ли. А если не согласитесь, я велю Тиму намертво пришвартовать корабль. Сейчас он на моей стороне.

Жестокая усмешка Детвайлера мгновенно исчезла при этой угрозе, сменившись нескрываемой холодной злобой.

— Ты этого не сделаешь!

Я старательно скривил губы в улыбке.

— Почему же! Ты сломал внешние двери. Тиму достаточно провести несколько несложных манипуляций, чтобы надежно запереть шлюз. Стандартные процедуры, только и всего.

— Глупое решение, констебль, — предупредил он. — Глупое и фатальное.

Я поверил ему, но все же продолжал упрямиться.

— Слушайте, она уже позвала на помощь. Если хотите улизнуть, принимайте мои условия.

Мисс Олдейб подняла голову, оставив на полу большое багровое пятно.

— Никуда ты не уйдешь, жалкая куча куриного помета, — простонала она.

Лицо Детвайлера потемнело.

— Заткнись.

Она с трудом перевернулась, чтобы лучше его видеть:

— Смирись, котеночек: как бы ты ни выдрыгивался, все равно тебе не взять верх над женщиной. Нет в тебе этого самого, ясно?

В каждом ее слове было достаточно кислоты, чтобы прожечь камни пола. Однако на этом она не остановилась и, вызывающе подняв подбородок, добавила:

— Особенно над такой, как я!

— Я приказал тебе заткнуться! — прошипел он, вынимая пистолет.

— Ну да, — продолжала издеваться она, — приятно знать, что хотя бы что-то не откажет, когда попытаешься пустить его в ход.

Он устремился к мисс Олдейб, целясь из пистолета прямо ей в лоб.

— Я велел тебе заткнуться!

Но та, ничуть не испугавшись, весело хмыкнула:

— Поверь, мальчик, нет ничего постыдного в том, что такой слабак, как ты, боится женщин. Для тебя так даже лучше.

— Я не боюсь женщин! — заревел Детвайлер, тыча ей в лоб дулом пистолета.

Я зачарованно пялился на Джинни Олдейб, и даю слово: во всей ее исполинской фигуре не промелькнуло ни искорки страха. Наоборот, она улыбнулась еще шире.

— Конечно, нет — если держишь их на прицеле. Что за трусливое дерьмо! Ты трясешься, как лист, при виде…

И тут лицо Детвайлера буквально почернело от ярости, а плечи угрожающе распрямились. Господи, сейчас он спустит курок!

Я сам не понял, что произошло. Все вышло помимо моей воли. Просто дубинка вдруг взвилась в воздух и описала широкую дугу, что застало врасплох не только меня, но и мою мишень. Раздался мерзкий треск, и рука Детвайлера бессильно повисла, а пистолет отлетел в сторону.

Признаюсь, что оцепенел от неожиданности. Не знал, что способен на такое, и к тому же не заготовил плана дальнейших действий. Но не успел Детвайлер взвыть от боли и злости, как послышался очередной треск, и между нами со скоростью, невероятной для особы таких габаритов, втиснулась Джинни Олдейб. Она сбила Детвайлера с ног, намертво обхватила руками и с криком: «Давай мне за спину!», повернулась к двум предателям-миротворцам, загородившись предводителем, как щитом.

— Бросай оружие, — приказала она жутким голосом. Едва ли не генеральским. — Приказываю сдаться!

На какую-то долю мгновения мне показалось, что террористы послушаются. Но оказалось, что они только крепче сжали свое оружие.

Из навесных мониторов внезапно хлынула музыка, громкий, режущий уши «сайдаб».

— Отпусти его! — завопил тот, что стоял слева, пытаясь перекричать оглушительный гам. — Ты его задавишь, сука! Я не задену его — и все же влеплю в тебя пулю!

Но Джинни вместо ответа стиснула извивавшегося и сыплющего ругательствами Детвайлера.

— Я сломаю его чертову шею.

— Стреляйте! — бушевал Детвайлер.

— Слушайте, парни, — окликнула мисс Олдейб, — если немедленно не бросите оружие, у вас его отберут. Со всеми последствиями.

— Да ну? — ухмыльнулся тот, что справа. — Даю три секунды, чтобы отпустить его! Считаю! Раз!

— Я вас предупреждала, — вздохнула она с притворной грустью, глядя куда-то за его плечо.

— Нас не проведешь! Два!

Он прицелился.

Музыка вдруг смолкла, и дюжина мрачных, насупленных, босых лунаритов, незаметно подкравшихся сзади, пустила в ход свои мускулистые натруженные руки. Никакого насилия, драк и потасовок: просто террористов обезоружили, сняли защитные костюмы и даже одежду с такой же небрежной ловкостью, словно ощипывали птицу. Прошло меньше минуты, и «миротворцы» оказались голыми, связанными веревками по рукам и ногам.

— Шериф, — позвала Джинни, любуясь происходящим, — не будете ли вы столь любезны надеть наручники на этого извивающегося червя. Тогда я наконец смогу освободить руки.

— Немедленно!

Я подвинулся ближе к Детвайлеру.

— Вижу, как приземляются два корабля! — заорал Тим из монитора. — Что мне делать?

Я вопросительно воззрился на моего заместителя, после того как, разумеется, сковал запястья террориста. Предводитель вопил и брыкался, когда я схватил его за сломанную руку. Но это меня не остановило. Для пущей надежности я надел на него две пары наручников.

— Уберите «Макдевитт» из шлюза, — ответила Олдейб. — Дистанционное управление еще работает. Кстати, малыш, ты это здорово придумал — позвать на помощь соседей и попросить, чтобы они зашли сзади через грузовой отсек.

Она толкнула Детвайлера на пол, отступила и, насмешливо прищурившись, наблюдала, как он беспомощно дергается, пытаясь освободиться.

— Вот уж не думала, что вы накинетесь на старину Эпси как раз в нужную минуту.

Меня отчего-то затошнило. И голова закружилась.

— Так, значит, у вас не было никакого плана?

— Естественно! И все прекрасно сработало, верно?

— Но это безумие!

— Второго такого льстеца, как вы, еще поискать, шериф, — расплылась в улыбке мисс Олдейб.

Десять минут спустя в отсеке яблоку было негде упасть. Шум стоял невероятный. Тут толпились десятка два миротворцев в полном боевом облачении и еще больше стояли у второго корабля. Я заметил, что каждый отдавал честь Джинни Олдейб, а их главный, разрисованный татуировками свирепый гигант маори с нашивками полковника, по малейшему ее кивку готов был рвануть хоть на край света.

Отовсюду сбегались лунариты. Они привели Мэтью Хинмена, со слезами обнявшего свою дорогую Ли, немного растрепанную и в синяках, но живую и здоровую. Она объяснила, что внезапный отзыв «Макдевитта» спас ее от участи куда худшей.

Мы с Тимом отошли в сторонку, почтительно наблюдая, как профи берут ситуацию под контроль. Я подтолкнул парнишку в бок.

— А все-таки мы молодцы, верно?

Тим кивнул и конфузливо улыбнулся.

— Похоже, что так, Джон.

— Я горжусь тобой, сынок.

Слово «сынок» будто прозвучало неким таинственным сигналом: откуда-то появились Джебедия и Марта Во и ринулись прямо к нам. Тим мгновенно побледнел. Я похлопал его по коленке и встал.

— Констебль, — пробормотал Джебедия с сухим кивком, стараясь не встретиться со мной взглядом.

— Послушайте, люди добрые, — вмешался я, прежде чем он успел снова открыть рот, — ваш мальчик спас это милое местечко от взрыва, который бы не оставил здесь камня на камне. Он сумел сделать это, потому что умен, сообразителен и обладает нестандартным мышлением. Признаю, он не идеал истинного лунарита, но, возможно, лучший и честнейший иденит, который когда-либо появлялся здесь. Если вы по-прежнему собираетесь вытурить его из дома, я сам его усыновлю. И пусть старейшины не воображают, будто смогут депортировать его! Я сделаю Тима своим заместителем. Парень остается здесь, и знайте, что он любит вас и это поселение куда больше, чем вы когда-либо его любили, и куда сильнее, чем вы того заслуживаете!

Родители Тима внимали моей тираде в полном молчании.

— Генерал Линкольн уже говорила с нами, констебль, — тихо ответила Марта, когда я замолчал.

— Генерал… кто?!

— Она рассказала о том, что совершил наш сын. Теперь мы понимаем, как ужасно согрешили против него. И просим разрешения поговорить с ним наедине, чтобы вымолить прощение. Пожалуйста.

Я пристально оглядел супругов. У Марты даже глаза ввалились. Джебедия плотно стиснул губы, и казалось, вот-вот расплачется. Тим, белый, как мел, растерянный, упорно рассматривал свои руки. Рядом возникла мисс Олдейб.

— Пойдем со мной, Джон, — позвала она мягко, взяв меня за руку. Я позволил ей утащить себя… впрочем, вряд ли ей помешал бы даже танк.

Но не успели мы отойти на несколько шагов, как дорогу заступил полковник и лихо отдал честь.

— Генерал Линкольн?

— Что у вас, Дон? — лениво протянула она.

— Ваши подозрения относительно того, что в корпус миротворцев проникли сторонники Строгих Отцов, полностью подтвердились. Сначала они помогли Детвайлеру найти надежное убежище, сумели сделать так, что последний шаттл не смог его забрать, а потом организовали побег. В Тихо уже произведено пять арестов, на Льюнуле — три и еще несколько — на Земле. Но кое-кто наверняка остался нераскрытым, хотя основные изменники разоблачены.

— Хорошая работа, Дон, — кивнула она.

— Спасибо, мэм, и с вашего разрешения поблагодарю констебля за ту неоценимую помощь, которую он оказал нам в поимке Детвайлера.

Она окинула меня оценивающим взглядом и пожала плечами:

— Полагаю, он заслужил это, только смотрите, не перехвалите. Не хватало еще, чтобы он задрал нос!

Полковник вытянулся и отсалютовал мне.

— Превосходная операция, сэр. Вас, несомненно, представят к награде за мужество и доблесть. Думаю, вас ждет повышение по службе.

Я кое-как умудрился отдать честь и пробормотал, показывая на свою спутницу.

— По правде говоря, тут почти нет моих заслуг. В основном я пытался угнаться за ней.

Полковник широко улыбнулся.

— Сэр, никто не в силах угнаться за генералом. Она… э… как бы сказать…

— Несравненна? — подсказал я.

— Мы предпочитаем думать о ее методах, как о непостижимых.

— Хочет сказать, что у него не тот чин, чтобы как следует узнать меня, — хихикнула она. — Но довольно толочь воду в ступе, Дон. Немедленно разгребите все это дерьмо. Восстановите связь, почините двери шлюза и возвращайтесь на Льюнулу.

— Есть, мэм. Надеюсь, генерал окажет нам честь вернуться этим же судном?

Она покачала головой, отчего струйки кисло-сладкого соуса вновь полились с ее лихих кудряшек.

— Нет, пожалуй, задержусь на пару деньков.

— Как пожелаете. Прикажете оставить «Макдевитт» для вас?

— Не беспокойтесь. Кроме того, здешним жителям еще нужно отправить урожай. Я позвоню, когда мне понадобится транспорт.

— Да, мэм.

Он снова отдал честь и помчался выполнять ее приказы.

— Генерал? — пробормотал я. — Вы в самом деле генерал?

— Что-то в этом роде. Генеральный инспектор по особо важным расследованиям.

— Тот самый генерал Линкольн, о котором они толковали…

— Виновна, — признала она, протягивая руку. — Генерал Мона Линкольн.

— Понял! Джинни Олдейб[14] — генерал Линкольн. Остроумно.

— А вы отказываете мне в остроумии?

Тут в поле нашего зрения появились Джебедия и Марта Во, обнимающие сына за плечи. Тим глянул в мою сторону, и я увидел, что он смеется и плачет одновременно. Как и его родители.

В эту минуту я точно знал, что они испытывают.

— Нет смысла величать меня генералом, — заметила моя бывшая заместительница. — Все улеглось, и можно немного расслабиться. Вы, должно быть, на ногах не держитесь, шериф.

Только теперь я сообразил, как измотан. День оказался куда более суматошным, чем я предполагал.

— Похоже на то, — кивнул я.

— Только и мечтаю, чтобы скинуть мундир, — вздохнула она.

Я с опаской покосился на нее.

— Вы называете это мундиром…

— Разумеется. Когда станете генералом, узнаете, что любая чертова тряпка, которую вам вздумается натянуть, автоматически становится мундиром. Ну, что скажете, шериф? Не стоит ли нам, старичкам-ветеранам, вернуться домой и снять наши значки?

Я растерянно молчал, отнюдь не уверенный в том, что она имеет в виду, и горячо надеясь, что угадал ее желания. Моя проклятая робость мешала высказать все, что вертелось в голове, а именно:

— Давайте наперегонки, кто примчится раньше, тому приз!

Она протянула мне руки. С запястий все еще свисали цепи наручников:

— Я пойду спокойно и по собственной воле.

Я осторожно сжал ее ладонь. Очень большую, очень теплую. И блаженно вздохнул:

— Зачитать ваши права?

В огромных карих глазах загорелись лукавые искорки.

— Я вроде как надеялась, что молчать не придется. Если, разумеется, сумеете меня понять, шериф.

— О, в этом я уверен, генерал.

— Возможно, вам следует обыскать меня.

— Постараюсь быть предельно дотошным.

8.

У лунаритов существуют весьма строгие правила касательно внебрачного союза, но на короткий период пребывания генерала Линкольн в Идене они предпочли закрыть глаза на то, что происходило за плотно запертыми дверями констебля. В промежутках между свиданиями Джинни (то есть Мону) и меня угощали, благодарили, хвалили и всячески ублажали все до единого обитатели Идена, включая стариков и малолетних детей.

Пять дней спустя Эпсона Детвайлера увезли, а прибывший курьерской почтой пакет со штампом миротворческого корпуса призвал генерала Линкольн к выполнению очередной секретной миссии.

Проводив ее, я поплелся в участок, чувствуя себя так, словно город только что покинул последний цирковой фургон. Документация, которую я обычно веду с величайшей аккуратностью, оказалась донельзя запущенной за время пребывания Моны в Идене. Поэтому пришлось устроиться за письменным столом и взяться за разгребание завалов.

Не успел я как следует сосредоточиться, как в дверь постучали. Я поднял глаза и увидел Тима. За время наших коротких встреч я успел заметить, что фольга исчезла с волос. Грима тоже не оказалось. Но вместо белого одеяния с длинными рукавами, подобающего лунариту, на нем была экзотическая размахайка с дурацкой надписью.

— Привет, Тим! — воскликнул я, обрадовавшись возможности забросить бумажки. — Как поживаешь?

— Неплохо, — пробурчал он, передернув плечами.

Но я-то знал, что он в полном порядке. Старается не огорчать родителей, а те, в свою очередь, из кожи вон лезут, чтобы обрадовать сына, которым их наделил Господь.

— Так что случилось?

— Ну… я вроде как… подумал…

Он пожал плечами и уставился в пол.

— Давай же, Тим. Мне-то можно все сказать!

— Ну, вы тогда наговорили ма и па… Это все правда? — спросил он, вскинув голову и нерешительно глядя на меня.

— Каждое слово, — честно заверил я.

Мальчик расплылся в довольной улыбке.

— Так вот, мои старики, похоже, смирились со мной. Теперь никто не пытается меня выкинуть, а я на все готов, чтобы не дать им к этому повода. Только вот…

— Что? — добродушно осведомился я. Кажется, парень еще не понял, что я вряд ли смогу ему в чем-то отказать.

— Нельзя ли мне в самом деле стать вашим помощником? Ведь мисс Линкольн все равно уехала, вот я и пришел…

— Потрясная мысль! — выпалил я, не пытаясь скрыть радость.

— Правда?

— Клянусь!

— Спасибо! И хочу, чтобы вы знали: я вас не подведу! Никаких граффити. Немедленно сотру программу, и…

Он осекся, увидев, что я предостерегающе поднял руку.

— Не стоит спешить, парень. Твоя выдумка спасла наши шкуры, и кто знает, когда еще пригодится, если связь снова выйдет из строя.

— Ладно… если вы так считаете, — неуверенно пробормотал Тим.

— Именно. Ну как, готов приступить к своим служебным обязанностям?

— Что нужно делать?

— Передашь сообщение.

— Нет проблем. Какое?

— Спасибо, Мона.

— И все?

— И все.

— О'кей. Хотите послать его по официальным каналам в миротворческий корпус или как?

— Или как. Я тут подумывал о буквах длиной в милю.

Тим ошеломленно вытаращился на меня, но тут же, что-то сообразив, ухмыльнулся.

— Миля. Это около полутора километров, верно?

— Что-то в этом роде. Представляешь, как она смутится? Все-таки она чересчур задается… Кстати, не мог бы ты заключить надпись в огромное сердце?

Тим радостно закивал.

— В два счета! Хотите посмотреть, как выйдет?

Я встал и подтянул ремень, на котором болталась кобура.

— Почему бы нет? Первое испытание нашей ежемесячной Системы Срочных Сообщений стоит того, чтобы уделить ему побольше внимания. Ну а потом… посмотрим, как дело пойдет.

Тим растянул рот в улыбке до такой степени, что, казалось, уши вот-вот исчезнут в щели.

— Ежемесячной? Что же мы напишем в следующий раз?

Представив ошеломленную физиономию Моны Линкольн, я озорно усмехнулся давно забытой усмешкой подростка, которым был когда-то. Много-много лет назад.

— Пока еще не знаю, но у нас есть месяц, чтобы сочинить что-то новенькое, верно?

— Да, сэр!

Уважение к закону — вот что необходимо внушать молодежи в первую очередь. Не так ли?

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Мэтью Джарп Уборка орбит и ремонт спутников

Тринадцати часов, проведенных в кувшине — более чем достаточно, чтобы сломить волю любого мужчины, не говоря уже о том, что кувшин был слишком мал для того, чтобы служить космическим жилищем: нечто среднее между гробом и лифтом. Беда в том, что кувшины не так удобны, как гробы, и куда менее занимательны, чем лифты.

Снаружи ожидали жадные объятия пустоты. Однако и внутри наблюдалось не слишком много интересного.

Тринадцать часов в кувшине заставили бы любого твердокаменного космического капитана добровольно выдать коды самоуничтожения его корабля. Но для Эмилио Васкеса кувшин вовсе не выглядел орудием пытки, придуманным некими бесчеловечными инквизиторами.

Васкес зарабатывал на жизнь, сметая мусор с орбиты вокруг Венеры в большую проволочную сетку, прикрепленную к носовой части своего орбитального летательного аппарата «Чомпер»[15]. На большинстве планет этот бизнес поможет составить целое состояние. Беда заключалась в том, что Венера была почти не освоена, а следовательно, и мусора было с гулькин нос. Зато ремонт спутников — дело весьма выгодное, а Васкес умел чинить спутники. Поэтому у него появилась весьма заманчивая идея. Он выведет «Чомпер» на орбиту, и тот самостоятельно, без единой живой души на борту, примется, как обычно, за уборку. Сам же Васкес выйдет в открытый космос в своем вспомогательном ремонтном модуле, то есть в кувшине, и примется исправлять поломки спутников, пока не вернется «Чомпер». Ничего не скажешь, задумка, что надо! И проблема всего одна: приблизительно на седьмом часу добровольного заключения кувшин превращался из довольно тесной и унылой банки с воздухом в тюрьму строгого режима для своего несчастного временного жильца. Знай это Васкес, в жизни не купил бы кувшин. Но все мы крепки задним умом. Что теперь делать? Приходилось мириться с обстоятельствами.

У него был контракт на ремонт системы наведения генератора частиц, и он спешил закончить работу, чтобы не выйти за пределы временных ограничений, грозивших обрушиться на него. Прежде всего нужно успеть встретить «Чомпер». До свидания оставалось два часа, а опаздывать ни в коем случае нельзя: если придется ждать еще пятнадцать часов, пока судно второй раз облетит орбиту, батареи могут подсесть.

Но настоящий подарочек ждал впереди. Правда, виноват был не Васкес, но что это меняло, если беспокойство терзало его, как чирей в заднице? Генератор, предназначенный для увеличения или уменьшения скорости больших рудовозов, сошел с курса и болтался в опасной близости от орбиты «Тикондероги», военного судна, патрулировавшего орбиту Венеры. Если он подойдет слишком близко, помешанные на безопасности копы окончательно шизанутся и могут даже открыть огонь.

Но больше всего Васкеса беспокоила третья проблема. Связанная лично с ним. Он работал метрах в пяти от неэкранированного источника изотопов, подающего энергию на систему наведения генератора лучевых частиц. Васкес то и дело поглядывал на дозиметр, прикрепленный к карману рубашки. С начала работы он набрал пять бар, что не так уж и плохо при жестком излучении. Возможно, в следующие два дня выпадет немного волос да появится кровь в стуле, если, конечно, ему придет в голову проследить за этим. И все же схватить дозу… не слишком хочется. Он уже получил свыше двухсот бар, а это вполне нормально для работника космоса. Конечно, существует значительный риск кончить жизнь в онкологическом отделении, но он копил эту дозу много лет, так что сумел свыкнуться с неприятной действительностью. Зато Васкес знал, как будет чувствовать себя утром, если огребет разом десять бар. В этом и состояла главная причина его спешки.

Васкес остановил манипулятор, прервав процесс установки нового чипа вместо дефектного, вынул по одному пальцы из напальчников, вывернул запястье из браслета и вырвал локоть из чашки. Облегченно вздохнув, он принялся яростно расчесывать пах. Вакуумный памперс снова съехал! Как же приятно будет вернуться в относительную роскошь «Чомпера»!

Васкес поправил нейлоновые ремни, не позволявшие беспомощно бултыхаться в кувшине, и повторил в обратном направлении весь процесс.

Как и большинство военных вспомогательных модулей, кувшин не был предназначен для этой работы. Он создавался для других целей, и Васкес до сих пор пытался приспособить его к собственным нуждам. Проектировщики отвели на время пребывания в кувшине всего четыре часа, рассудив, что даже последний идиот не согласится провести ни минутой больше в крохотном замкнутом пространстве. Первое, что сделал Васкес, купив его: увеличил срок до двадцати четырех часов. Плевать ему на то, что думают проектировщики. Ему нужен аппарат, который сумел бы сохранить жизнь на орбите на любом уровне. Только так он может нацелить «Чомпер» на золотую мусорную жилу, пока сам будет выводить спутник на расчищенную орбиту.

Он все продумал. Не учел только психологического фактора. Похоже, расчеты проектировщиков все-таки были верны.

В наборе инструментов, висевшем за бортом кувшина, были такие, которые вряд ли когда-нибудь ему пригодятся, зато отсутствовали самые необходимые. Несколько десятков манипуляторов, от самых изящных, с «пальчиками» сантиметровой ширины (для электронных приборов), до огромных, неуклюжих крюков (а это еще для чего?). Химические двигатели оказались слишком мощны, и конструкторы установили чересчур много миниатюрных ракетных двигателей малой тяги, работавших на сжатом газе. Он знал, для чего предназначены оптоволоконный телескоп и лазерный резак, но зеленый овальный экран с рядами бесполезных кнопок на внутренней стене по-прежнему оставался загадкой. Немало времени пройдет, прежде чем он переоборудует кувшин по своему вкусу.

Похоже, работа закончена.

Он подключил систему наведения к источнику энергии и стал наблюдать за процедурой запуска. Прибор самодиагностики загорелся зеленым светом. Система наведения заработала, и спутник уже удалялся от него, выходя на свою орбиту. Зная, что копы на «Тикондероге» в три глаза охраняют свое орбитальное пространство, Васкес приготовился поскорее убраться на тропу «Чомпера», чтобы тот успел его подхватить. Ну а потом горячий душ, последние новости, обзор положения на товарной бирже и сортировка мусора.

Прежде чем запустить двигатели, Васкес по привычке взглянул в иллюминатор, чтобы ни во что не врезаться. На кувшине не было радара, если, разумеется, это не загадочный зеленый экран. Впереди ярко блеснула искра: «Тикондерога» летела по противоположной орбите. Внизу виднелся генератор, все еще искавший свою орбиту. «Чомпер» слишком мал, чтобы его увидеть, хотя находится ближе «Тикондероги»… Что это?

Похоже, Бетельгейзе на секунду исчезла. Так и есть. Что-то закрыло звезды в поясе Ориона. Они померкли на добрых полторы секунды, а потом засияли снова. Что-то большое и двигается быстро. Таких громадин на Венере нет.

Это не рудовоз. Они летают строго по расписанию. Транспортный корабль уже неделю как ушел вниз (Васкес это знал точно, никто на Венере не пропустит появления транспортного корабля). И не туристы. Венера — сущая дыра. Кому взбредет в голову добровольно явиться сюда?

Сгорая от любопытства, Васкес включил радио и тут же услышал голос:

— Неопознанное судно, говорит патруль «Тикондероги». Прошу сообщить ваш код и сменить курс.

Похоже, мальчики на «Тике» тоже заметили грозный призрак и, судя по тону диспетчера, просто кипятком писают.

— Неопознанное судно, вам необходимо сменить курс… Неопознанное судно, вы нарушаете орбитальные маршруты Венеры. Приказываю держать курс на верхнюю парковочную орбиту. Немедленно сообщите идентификационный код!

Голос внезапно изменился. Ага, включился босс.

— Неопознанное судно, говорит полиция Венеры. Вы вторглись в охраняемое пространство планеты. Смените курс — или открываем огонь.

То, что случилось в следующую минуту, потрясло Васкеса настолько, что он пропустил самое главное. Разряд статического электричества с адским грохотом взорвался в приемнике. Из иллюминатора брызнула световая вспышка такой силы, что Васкес на десяток секунд потерял зрение. Когда же он вновь обрел способность видеть и подобрался к иллюминатору, то обнаружил в пустоте космоса лишь тлеющие уголья, которые расползались асимметричным облаком: все, что осталось от «Тикондероги».

— Неопознанное судно, ты дерьмо, — пробормотал Васкес.


Следующие несколько часов он провел в состоянии леденящего ужаса. Неопознанный корабль не подал ни одного сигнала, зато Васкес слышал переговоры рудовозов, но вот и они один за другим стали взрываться, как «Тикондерога».

Потом настала очередь «Чомпера». Маленький орбитальный корабль совершал полет в полной тишине. Не выкрикивал угроз, не палил, не болтал по радио, всего лишь плыл по орбите и собирал попадавшийся мусор в сетку. Но посылал сигналы с транспондера[16], а в его реакторе горело совсем немного плутония. Этого оказалось достаточно, чтобы неопознанный уничтожил и его. Васкес так и не видел самого выстрела и не мог сказать, подожгли «Чомпер» ракетой, энергетическим пучком или просто зарядом обедненного урана. Что бы то ни было, с «Чомпером» расправились в два счета. Всего лишь крохотный плевок статического электричества и мутно-красная тучка мусора. Финал!

Наконец Васкесу удалось увидеть врага, проходившего между кувшином и планетой. Военный корабль, разумеется. Гораздо совершеннее погубленной «Тикондероги», в форме клина, черный, как демон. Васкес никогда не встречал подобной быстроты и маневренности. Корабль менял направления с такой скоростью, что, должно быть, находившиеся на борту содержались в резервуарах ускорения, наполненных силиконовым гелем.

Вражеский корабль сделал мощный нырок и рванул через две головокружительно гиперболических орбиты, выискивая очередные мишени. Вероятно, его двигатель работал по принципу деформации магнитного поля, о чем Эмилио только слышал, а наблюдать подобного раньше не приходилось.

Корабль расправился с генераторами частиц: генераторы, разумеется, можно было использовать в качестве оружия. Правда, они для этого не предназначались, но кто-нибудь вроде Васкеса мог нацелить их на противника и повести заградительный огонь. И при этом даже поцарапать краску!

Все четыре генератора разлетелись в дым.

Васкесу повезло, что он находился вне радиуса действия генераторов, поскольку световое шоу оказалось на редкость впечатляющим. У Васкеса защипало в глазах и хлынули слезы; терморегуляторы на мгновение скисли от перегрузки. Барабанные перепонки едва не полопались, когда кувшин сжало ударной волной.

И все-таки он остался жив. Пока. При взрыве генератор находился больше чем в километре от него. Васкес не знал, что долбануло его, не понимал, каким оружием уничтожили «Тикондерогу» или «Чомпер». Но чем бы она ни была, эта гадость наверняка разнесет его в клочья, когда обнаружит. Васкес не мог бежать, спрятаться или бороться. Оставалось ждать.

Ждать оставалось еще десять минут. Он слышал громкие взрывы трех распыленных генераторов, потом неизвестный корабль занял позицию у северного полюса Венеры, да так там и остался. Не выходя на орбиту. Не двигаясь. Только используя свои новомодные двигатели, чтобы висеть прямо над Купидоном, главной базой рудников.

Так они не заметили кувшин! И неудивительно: он сравнительно невелик и не дает большого излучения ни на одной длине волны.

Началась атака на саму планету. Яркие искры падали с корабля на желтое защитное облако. И тут Васкес узрел то, чего никогда не видел раньше. И не думал, что увидит. Он уставился в обнажившееся лицо самой Венеры. Наверное, удары оказались настолько сокрушительными, что растворили плотное покрывало над полюсом и оголили поверхность, не видевшую прямого солнечного света вот уже миллионы лет.

Но достаточно ли они сильны, чтобы сокрушить Купидон? Возможно, нет. Взрывы могут уничтожить все, что на поверхности. Любой невезучий шахтер, не вовремя оказавшийся наверху, просто сплющится под напором ударной волны. Но сам Купидон спрятан в недрах планеты, под тоннами вулканической породы, нашпигованной тяжелыми металлами. Идеальное бомбоубежище! База защищена от жара доменных печей, невыносимого давления, кислоты, электрических бурь и землетрясений. Каким оружием можно повредить ее?

Ответ казался очевидным. Время. Ударная волна разрушила энергоприемные станции, выставленные на поверхности, чтобы ловить энергию от энергетических спутников. Без них Купидон не сможет качать тепло из окружающей среды. Когда будет исчерпан резерв, все застынет, и ничтожной в космических масштабах драме настанет конец. Правда, работники базы могут броситься к спасательным шлюпкам, но их перебьют, как только шлюпки выйдут на орбиту. Не останется никого. В том числе и Эмилио Васкеса. Через шесть часов скиснут батареи, а за ними — воздухоочиститель.

Впрочем, вряд ли он протянет так долго. Чтобы умереть от удушья, ему еще нужно пробраться через кучу обломков «Тикондероги». Когда произошло нападение, кувшин и «Тика» были приблизительно на одной орбите. Большая часть обломков продолжала следовать курсом корабля, а Васкес не смел запустить основные двигатели из страха привлечь внимание. В облаке, естественно, полно острых кусков металла, не говоря уже об огромной глыбе спекшегося реактора. Не хватало еще ко всем бедам предельной дозы жесткого излучения! Он наверняка схватил несколько лишних бар во время атаки.

И тут Васкес вдруг вспомнил, как щипало веки, когда рассыпался генератор.

Дрожащей рукой он схватил дозиметр и поднес к глазам.

Он купил прибор в первый же день работы на предприятии отца по очистке марсианских орбит, и ему прочли лекцию о различных видах ионизирующего излучения, симптомах острой и хронической лучевой болезни. В тот день он слушал краем уха, но с тех пор хорошо усвоил все, что тогда говорили.

И еще он вспомнил свои угрозы: уйти из дому, вступить в армию, работать на потрясающих космических кораблях, о которых читал… Отец со смехом ткнул пальцем в его дозиметр.

— Воображаешь, что тебя возьмут в армию? С таким облучением? Ты грезишь, парень. Очень им нужно оплачивать медицинские счета, пересаживая тебе новый набор стволовых клеток!

Разумеется, отец оказался прав. Бен Васкес ошибался так редко, что этого никто не помнил. Соседи твердили, что только безумец способен купить права на очистку орбиты Венеры, задолго до того как началось ее серьезное освоение. Права, как оказалось, чего-то стоили, и это послужило очередным подтверждением провидческих способностей Бена. Он сыграл партию, выигрыш от которой достался сыну, и сумел обеспечить будущее Эмилио.

Эмилио Васкес медленно разжал кулак и взглянул на индикатор. Утром он показывал 213,452 миллибар. Днем — 999,999 миллибар. Немыслимо! Во время взрыва он получил не меньше 787 бар.

Вероятно, смертельная доза. При таком ударе излучения каждая клетка его тела просто покончит с собой в попытке спасти тело от раковых метастазов.

Правда, существовало лекарство от острой лучевой болезни. Беда только в том, что в аптечке не было ничего, кроме лейкопластыря и слабого болеутоляющего.

Васкеса охватила паника. Смертельная доза! Мозг просто не мог переварить эту информацию. Эмилио посмотрел на часы, чтобы определить, сколько ему осталось. Но тут же вспомнил, что пора входить в облако мусора. Мысль о тоннах скрученных, опаленных, острых обломков, грозящих каждую секунду пропороть стенки кувшина, странным образом успокоила его. Эта проблема ему по плечу. Но надо побеспокоиться о батареях.

Эмилио отвлекся от цифр на индикаторе. Еще будет время сходить с ума от страха!

Плыть через поле осколков — это как по трехмерному кладбищу. Повсюду попадались останки полицейских разной степени расчлененности. У него не было друзей на «Тикондероге», а несколько трупов принадлежало людям, которых он считал врагами. Напыщенные кретины, мешавшие ему честно вести свое дело. Но такого конца он им не желал.

Вокруг плавали горы хлама. Фирма по уборке орбит прямо-таки озолотится. Сладкий кусочек для любого мусорщика!

Однако Васкес не ослаблял внимания. И неотступно стоял у агрегата манипулятора, рассматривая облако и держа наготове захваты, чтобы схватить и оттолкнуть все мало-мальски опасное. Кувшин нужно было снабдить литиевыми батареями, чтобы продлить срок службы воздухоочистителя. На «Тикондероге» их было полным полно. Впрочем, как и на любом оборудовании, требовавшем непрерывной подачи энергии. Главные компьютеры, отказоустойчивые системы реактора, все в таком роде.

Краем глаза Васкес уловил мигающий зеленый огонек. В этом облаке оставался какой-то источник энергии. Он нажал на педаль, выпустив чуточку сжатого газа. Как раз достаточно, чтобы скользнуть ближе и посмотреть, что там такое. Кувшин поднесло к мигающему свету. Васкес мгновенным отчаянным рывком сцапал неизвестный предмет. Механизм обратной подачи немедленно указал, что добыча в кармане. Васкес уставился в телескоп на странную штуку, зажатую в механических ладонях.

Довольно сложное нагромождение электроники. Васкес перевернул его и нашел счетчик заряда. Литиевые батареи были почти полны: очевидно, прибор, который они питали, потреблял мало энергии. Каким-то чудом в огромном пустом пространстве он выудил именно то, что было позарез необходимо, и миновал ощерившиеся стальными зубьями осколки.

Благополучно оказавшись на противоположном конце облака, Васкес тщательно изучил обретенное сокровище. Сначала он думал просто вытащить батареи и заменить ими свои, когда они выдохнутся. Но тут представилась другая возможность. На боку прибора оказался разъем характерной формы. Как ни странно, ответная часть разъема имелась на той стороне кувшина, которую Васкес привык считать дном. Пожалуй, можно их соединить, и тогда нечего беспокоиться о потере энергии, пока он станет возиться с батареями. Но, честно говоря, Эмилио понятия не имел, для чего этот самый разъем нужен.

Васкес решил попробовать. Если что-то не заладится, он тут же разъединит, и вся недолга. Васкес оказался прав. Обе части соединительного устройства подходили идеально. Далее он проверил уровень энергии на модуле жизнеобеспечения. Никаких изменений. Пусть разъем и вошел в гнездо, но энергия на кувшин не подается. Он уже хотел было вытащить его, когда заметил зеленый экран, по которому маршировали ряды цифр — в строгой последовательности, правда, непонятной Васкесу.

— Ну и что все это означает?

Он потянулся к экрану, чтобы покрутить загадочные регуляторы, выстроившиеся на нижней панели.

— Сэр, — рявкнул голос из динамиков, — стратегическая консультативная система тета-пять-прим готова приступить к несению обязанностей.

— Прошу прощения? — пролепетал Васкес. Рев исходил из динамиков чуть повыше экрана.

— Сэр, — повторил голос, — стратегическая консультативная система тета…

— Да-да, понял, — оборвал Васкес, пытаясь уловить последовательность в рядах цифр.

— Где вы? Я хочу сказать, кто это?

— Сэр, в данное время я, вероятно, прикреплен к стандартному компьютерному порту данных на одноместном модуле седьмого типа. И, прошу прощения, сэр, я не «кто», а «что».

— Компьютер?

— Совершенно верно, сэр.

— Может, перестанешь твердить мне «сэр»? На нервы действует!

— Я не в состоянии выполнить этот приказ, сэр.

— Ну ты сноб!.. Я не могу тратить энергию на стратегическую консультативную систему, так что, извини, придется тебе отправляться в кучу мусора.

— Сэр, у меня самостоятельный источник питания. Ведь я предназначен для консультаций во время боевых действий.

Васкес невольно рассмеялся.

— Боевых действий? Да ты хоть представляешь, что сейчас произошло?

— Пожалуйста, определите точнее временной отрезок, сэр.

— Пять с половиной часов назад. Знаешь, что тогда случилось?

— Пять часов двадцать две минуты назад я находился в режиме резервирования.

— А до того?

В моей памяти ничего не хранится относительно предыдущего периода времени, сэр.

— В таком случае позволь тебя просветить. Ты был частью космического корабля «Тикондерога», патрулировавшего планету Венера. Потом вас атаковали, и «Тикондерога» разлетелась в пыль. Не слишком-то много от тебя было помощи во время этих самых боевых действий!

— Вероятно, меня не успели задействовать. Позвольте спросить, сэр, вы единственный, кто уцелел из команды «Тикондероги»?

— Нет, я с «Чомпера». Его тоже взорвали.

— В таком случае, могу ли я узнать для своих внутренних протоколов ваше имя, чин и идентификационный номер корабля, сэр?

Васкес снова ухмыльнулся.

— Меня зовут Эмилио Васкес. Верховный главнокомандующий космических сил планеты Венера. Номер — 999,999.

— Прошу прощения, сэр, но мои протоколы не принимают ни этот ранг, ни идентификационный номер.

— А, заткнись, — отмахнулся Васкес. В динамике смолкло, но строки кодов продолжали бежать по экрану. Просто страх сказать, на что только он тратит время!

Васкес сунул руку в манипулятор, собираясь вытащить прибор из гнезда и приступить к разборке, но что-то остановило его.

— Эй, стратегический пижон, ты все еще здесь?

— Да, сэр! — рявкнул компьютер.

— Ты, случаем, ничего не знаешь насчет избыточного облучения?

— У меня ограниченные ресурсы базы данных, сэр, но они включают сведения о биологических воздействиях различных систем оружия на человеческие организмы.

— Послушай, я словил почти 800 бар. Похоже, гамма-излучение. Можешь посоветовать что-нибудь?

— Это смертельная доза, сэр.

— Да, эрудит, знаю. Интересно, есть ли способы лечения при такой дозе?

— Не имею доступа к медицинским протоколам, сэр. Предлагаю адресовать запрос врачу или медицинской консультативной системе: версия семь или более поздняя.

— Ладно, зануда, утихни. Я тебя отсоединяю. Батареи мне нужны куда больше, чем подобные советы.

— Сэр, мои советы стали бы куда полезнее, если бы я получил информацию. Предлагаю соединить этот модуль с вашим бортовым компьютером.

— Нет у меня бортового компьютера, умник. Это просто кувшин с руками.

— Сэр, одноместный модуль седьмого типа снабжен бортовым компьютером. Прямоугольный блок, расположенный приблизительно в центре внутренней поверхности цилиндра. Видимый компонент состоит из овального экрана зеленого оттенка и ряда кнопок.

— Ясно, можешь не продолжать. И что от меня требуется? Сцепить вас вместе?

— Да, сэр. Если нажмете кнопку, обозначенную ОРС, моя база данных автоматически пополнится новыми протоколами.

— Ладно, приятель, попробую.

Вся процедура заняла совсем немного времени. Уже через несколько секунд советчик снова ожил.

— Сэр, медицинское обследование и лечение можно получить на вражеском корабле.

— И как же я туда попаду, стратегический гений?

— Сэр, тип вражеского корабля, атаковавшего планету, мне не известен. Прошу откорректировать файл спецификаций в соответствии с последними данными и повторить запрос.

— Нет у меня последних данных, кретин!

— Откорректируйте файл спецификаций и повторите запрос.

— Я сейчас превращу тебя в кучу мусора, дрянь этакая!

Васкес принялся беспорядочно тыкать в кнопки с непонятными обозначениями. Экран оставался темным. Даже цифры исчезли. Васкес уставился на кнопки, пытаясь хоть что-то разобрать. Но узнал лишь одну. RESET. Он понажимал другие и, не добившись результатов, снова включил компьютер.

— Сэр, стратегическая консультативная система тета-пять-прим готова приступить к выполнению своих обязанностей.

— Попробуем еще раз, тета-прим. Что ты запомнил последним?

— Сэр, я находился в резервном режиме. И не содержу данных относительно произошедших событий.

— Кусок дерьма! — завопил Васкес, ударив ладонью по боку бортового компьютера. Компьютер отмолчался. Васкесу пришлось выглянуть сначала из одного, потом из другого и наконец из последнего иллюминатора, прежде чем он увидел корабль. Тот удалялся к обратной стороне планеты. Теперь Васкес не увидит его часов пять-шесть — при условии, если не двинется с места.

— Эй, советник! Что будем делать?

— Сэр, стратегическая консультативная система тета-пять-прим готова приступить…

— Потрясающе, приятель! Ну так вот: вражеский корабль шляется над северным полюсом планеты Венера, а я торчу в кувшине, то есть в одноместном модуле типа семь, батареи вот-вот скиснут, и к тому же я схлопотал смертельную дозу облучения. Как мне вытащить из этого переплета свою несчастную задницу? Мне действительно хотелось бы услышать твой совет по этому поводу, пять-прим. Если ты так исправно служил на «Тикондероге», думаю, и мне кое-что пригодится, не находишь?

— Сэр, могу ли я предположить, что информация пассивного радара, хранящаяся в вашем бортовом компьютере, корректно описывает ситуацию?

— Спроси у бортового компьютера. Он знает о ситуации куда больше, чем я.

— Сэр, мощности двигателя вашего модуля достаточно, чтобы вывести его на орбиту, которая пересечется с последним известным местоположением вражеского судна через четыре часа. Если подобраться к врагу в скрытом режиме, можно присоединить модуль к корпусу, что позволит вам пробить защитную оболочку и пробраться внутрь. После нейтрализации команды вы сумеете воспользоваться медицинским оборудованием для лечения лучевой болезни.

Васкес громко расхохотался. И хохотал так долго, что глаза застлали слезы. Пришлось вытереть их рукавом. Истерический смех перешел в припадок кашля, а затем в воздухе повис туман из мельчайших капелек крови и слизи. Воздухоочистители натужно ревели, пытаясь убрать зловещую пелену. Радиация начала разрушать легкие.

— Значит, таков твой совет? — осведомился Васкес, когда пришел в себя. — Настоящий псих! Должно быть, взрыв повредил твои электронные мозги. Нейтрализовать… что за чушь!

Компьютер ничего не ответил.

— Кстати, что такое «скрытый режим»?

— Сэр, модуль, в котором вы находитесь, снабжен устройством создания помех радарно-локационным системам и защищен от пассивного обнаружения. Скрытый режим позволяет приближаться и даже контактировать с вражескими кораблями, оставаясь при этом практически невидимым.

— Не может быть! На кой черт это понадобилось ремонтному модулю?

— Сэр, одноместный модуль типа семь не ремонтный модуль. Это система вооружения, специально предназначенная для проникновения и/или осуществления диверсий на вражеских кораблях.

— В последний раз покупаю оборудование у торговцев оружием!

Теперь Васкес рассматривал набор инструментов, прикрепленных к наружной стенке в свете новой информации. Лазерный резак, способный при необходимости нагреваться до черт-те какой температуры. Ультразвуковая дрель, которая может в два счета просверлить самую толстую керамику, И эти безумные двигатели. Он никогда не понимал, почему модуль для ремонта спутников нуждается в таком большом напряжении дельта-потока. Теперь все ясно. Так что там толковал компьютер насчет пассивного радара?

— Давай на минуту предположим, что я не какой-нибудь долбанный спецагент. И как тогда я должен осуществить эту чертову диверсию?

— Сэр, я не в силах выполнить ваше требование ввиду отсутствия информации по вражескому кораблю. Откорректируйте файл спецификации в соответствии с последними данными и повторите запрос.

— О, только не это! Опять!

— Откорректируйте файл спецификации в соответствии с последними требованиями и повторите запрос.

— Лучше заткнись.

Васкес снова ударил по кнопке RESET. Теперь за работу. Нужно вычислить угол и длину импульса тяги, необходимые для выведения кувшина на пересечение орбит, а для этого требуется работающий компьютер. А потом остается самая малость: найти способ проникнуть на борт корабля. Тут без чуда не обойтись.


Эмилио Васкес любил разглядывать схемы и устройство военных кораблей еще до того, как научился читать. Отец был прав, утверждая, что физически он не годится для военной службы, но с мозгами у него все было в порядке. Он досконально разбирался в двигателях любого типа, установленных на военных кораблях, как действующих, так и экспериментальных. И достаточно знал о двигателе, работающем по принципу деформации магнитного поля, чтобы понять: именно такой стоит на вражеском корабле, выраставшем в иллюминаторе. Иначе просто не было причин конструировать шестисотметровый тор с изящными излучающими пластинами-радиаторами, выгибающимися наружу в форме клина. Тор на самом деле был сверхпроводящим магнитом, наполненным феррополимерной жидкостью. Команда находилась в диске, подвешенном внутри тора. Двигатель подхватывал линии магнитного поля и, скользя по ним, как паук по паутине, создавал ускорение без затрат ракетного топлива.

Ни одна армия, насколько знал Васкес, не использовала подобные двигатели. Но Солнечная система велика и скрывает множество тайн. Создатели этого корабля, очевидно, посчитали Венеру легкой добычей, богатым источником природных ресурсов, охраняемым недоумками, у которых не хватило способностей получить работу полицейского на любой другой планете. Единственным препятствием к победе оставался космический мусорщик в подержанном кувшине, батареи которого вот-вот скиснут, а внутри, по правде говоря, воняет, как в норе скунса. Грозный противник, ничего не скажешь.

Он находился менее чем в километре от корабля, по-прежнему висевшего над полюсом и дожидавшегося, когда шахтеры с Купидона сварятся от жары или взлетят с поверхности. Облачное покрытие снова развернулось, пряча, но не защищая людей.

Васкес не смел включить ни основные, ни ракетные двигатели малой тяги из страха быть обнаруженным. Несколько часов назад бортовой компьютер вместе со стратегическим советником смогли вывести его прямо в точку столкновения, так что влепиться в корабль — плевое дело. С помощью манипулятора он вцепится в борт корабля — как можно осторожнее, чтобы никто не услышал. Затем останется лишь найти внешний пульт технического обслуживания и добраться до жизненно важных узлов.

А дальше загадывать не хотелось. Возможно, никакого «дальше» не будет. Правда, компьютер выдал пару предложений насчет того, как попасть на корабль, не упоминая при этом о кунг-фу и самом современном ручном вооружении, но Васкес никак не мог решиться. Он никогда не слышал о «грабителе данных», устройстве, которое якобы есть на его корабле и может одурачить вражеский компьютер, и не желал спрашивать о деталях, опасаясь, что советник опять начнет нести чушь.

Корабль наплывал с угрожающей скоростью; излучающая пластина маячила перед кувшином, как гигантский нож. Васкес приготовил манипулятор. Мертвенно-черная поверхность проплыла под ним, отсекая желтое облако-прикрытие. Васкес попытался схватить заднюю кромку. Судя по механизму обратной подачи, ему удалось зацепиться. Манипуляторы резко рвануло вверх. Механизмы отказоустойчивости сработали, прежде чем непонятная сила смогла вырвать манипуляторы из гнезд, но боль в руках была такая, что посыпались искры из глаз. Самые большие манипуляторы выдвинулись почти на тридцать метров, чтобы амортизировать удар, и теперь медленно втягивались. Васкес не знал, что они способны на такое.

Попал! Неважно, что произойдет дальше, но убийц на этом корабле ждет неприятный сюрприз. Каким-то образом ему удалось прилепить модуль к военному кораблю, сделанному по последнему слову науки и техники.

Васкес стал осторожно скользить вниз по пластине по направлению к тору. Достигнув цели, он поднял кувшин над тором и втиснулся в узкое пространство между ним и диском, где находилась команда. Держаться особенно было не за что, но он нашел люк для технического обслуживания, обведенный желтым кругом. Рядом, на корпусе, располагался плоский овал. Васкес не понял, каким образом он соединялся с корпусом, и не стал гадать. Он добрался до зазора между тором и диском, подцепил край овальной штуки и медленно перенес на нее вес кувшина. Экран выдержал, поэтому Васкес подтянул кувшин поперек зазора между тором и корпусом.

— Тебе придется объясниться по поводу этого «грабителя данных», приятель. Я даже не знал, что такие существуют. Использовал его как захват для запасных частей, пока работал манипуляторами.

— Это потенциальный способ использования прибора, сэр. Однако вы обнаружите, что «грабитель» способен извлечь информацию из порта данных любой стандартной или нестандартной конфигурации.

— Остается найти порт данных. Давай-ка попробуем, пока мы под прикрытием, идет?

Держась за плоский овал одним большим манипулятором, Васкес воспользовался средним, чтобы попытаться открыть люк. Но тот, разумеется, оказался запертым. Пришлось пустить в ход лазер, и даже при этом минуты две ушло на работу. К тому времени как все было кончено, с Васкеса ручьями тек пот.

— Черт возьми, я едва дышу, — пробурчал он, разглядывая данные о состоянии окружающей среды на стенке цилиндра. Уровень углекислого газа резко повысился, температура тоже. Индикаторы замигали. Батареи на исходе!

— Черт, откуда такая большая потеря энергии?

— Сэр, вы использовали лазер, ускорив тем самым разрядку батарей.

— О, дерьмо, я об этом не подумал! Придется быстренько поменять батареи!

— Сэр, могу предложить еще один совет. Вы, вероятно, отыщете источник питания под люком, который только что открыли. Это гораздо быстрее, чем разбирать мой процессор и вытаскивать батареи.

— Ты прав, — кивнул Васкес. — Почему я сам об этом не подумал?

И поспешно ткнув пальцем в зеленый экран, предупредил:

— Только не отвечай!

Васкес открыл люк. Внутри оказались энергетические источники различных типов. Он на глаз определил совместимый с системой питания кувшина и подсоединился к соответствующей сетевой розетке. Индикаторы мгновенно засияли ровным светом, а воздухоочистители включились. Васкес опустил голову, наслаждаясь минутой покоя. Прохладный воздух струился по телу, высушивая пот. Прошло не так уж много времени, прежде чем уровень углекислого газа вернулся к норме и Васкес смог отдышаться. Последний раз он ел семь часов назад и теперь чувствовал, как радиационная болезнь медленно скручивает его. Есть предел и его выносливости.

— А теперь, — выдавил он, — посмотрим, на что способен «грабитель данных». На «грабителе» щетинился ряд металлических выводов, подходивших к порту любой конфигурации. Он поочередно располагал их над каждым открытым портом данных и связи, предоставив компьютеру выбрать конфигурацию и вставить выводы.

— Ну, и что дальше?

— «Грабитель» пошлет зонды сквозь терминалы ввода данных и попытается взять на себя управление командными функциями. На это уйдет около пяти минут.

Краем глаза Васкес уловил какое-то движение и выглянул как раз вовремя, чтобы увидеть фигуру в космическом скафандре, повисшую над тором на кабеле и исчезнувшую на другой стороне. Фигура двигалась с легкостью закаленного бойца, привыкшего к схваткам. Направлялась она прямо к кувшину.

Васкес метнулся к манипулятору и с лихорадочной быстротой сунул ладонь в агрегат. Он оставил в покое правую руку, удерживавшую кувшин на месте. Зато привел в действие большие «лапы» в тот самый момент, когда неизвестный в скафандре приблизился к модулю и вынул какое-то странное оружие. Но Васкес поймал врага в метровую «лапу» и стиснул, ощутив сначала небольшое сопротивление, а потом треск костей. Васкеса затошнило.

О корпус кувшина что-то со звоном ударилось, и под ногами Васкеса появилась пробоина. Он повернул телескоп в том направлении и увидел второго противника, летевшего на ракетной гондоле и целившегося в кувшин. Васкес отвел манипулятор и с силой швырнул в нападавшего мертвое тело.

Он не промахнулся. Кабель лопнул, труп врезался в парня на ракетной гондоле и сбил ее с курса. Незнакомец стал медленно валиться в плотное желтое облако.

— Иисусе, какого дьявола это было?

— Сэр, структурная целостность слегка нарушена в результате нападения. Главные системы не повреждены. Скорее всего, могут последовать другие атаки. Предлагаю в будущем использовать оптический прицел и лазер для отражения нежелательных столкновений — вместо консоли исполнительного механизма.

— Огромное спасибо, мистер, за совет, особенно после того, как все уже мертвы. Именно такими консультациями вы помогли «Тикондероге»?

— У меня не сохранилась информация о событиях, случившихся на «Тикондероге», сэр.

— Поверить не могу, что только сейчас прикончил двоих.

Интересно, как он должен сражаться на борту корабля, если не в силах вынести мысли об убийстве? Но ведь это война, не так ли?

— Сэр, «грабитель данных» вернулся с результатами проверки. Он получил контроль за некоторыми корабельными системами, но не за всеми.

— Что же, и это неплохо. Могу я избежать новых атак?

— Нет, сэр.

— В таком случае, может, открыть шлюзы и пробраться на борт?

— Нет, сэр.

— Как насчет жизнеобеспечения?

— Нет, сэр.

— Коммуникаций?

— Нет, сэр.

— Ладно, в таком случае, объясни, над чем мы получили контроль. Так будет быстрее.

— Список на экране, сэр.

Список оказался довольно коротким. Даже не занял экрана целиком.

— Похоже, я могу нарушить график подачи еды в тамошнем кафетерии! Это научит ублюдков не лезть на мою планету! Правильно, советник?

— Могу ли я заметить…

— Эй, а канализация, тоже в нашем распоряжении. Что если засорить туалеты?

— Прием весьма сомнительной стратегической ценности, сэр.

— Подожди у телефона, парень.

Васкес ткнул пальцем в экран.

— Мы не имеем доступа к коммуникациям, сэр.

— Канализация. Это включает теплообмен, не так ли?

— Да, сэр.

— Может, я сумею испечь их в собственной скорлупе, как они сейчас поджаривают Купидон. Правда, многие часы уйдут на то, чтобы повысить температуру до опасного уровня. Но вот их двигатели… другое дело. Они, должно быть, используют кучу энергии, чтобы висеть на одном месте. Двигатели забирают много тепла. Взгляни на размер излучающих пластин! Если нарушить теплообмен, феррополимер перегреется и начнет трескаться, двигатель не сможет больше генерировать магнитное поле, и корабль накроется.

— Я не способен оценить последствия нарушения теплообмена на корабле этого типа. Прошу откорректировать файл спецификации согласно последним данным и повторить запрос.

— Нет, пожалуйста, только не сейчас!

— Прошу откорректировать…

Васкес ударил кулаком по зеленому экрану.

— Сукин ты сын! — взвыл он.

Кровь из сбитых костяшек струилась по стеклу, заливая буквы и цифры.

— Не сейчас, сукин ты сын!

Он нажал на кнопку RESET. Ничего не произошло. Он взглянул на пробоину на дне кувшина. Процессор был присоединен именно в том месте. Должно быть, его повредило при нападении. Зеленый экран словно застыл.

Нет… кажется, какие-то изменения все же есть. Пункт, где упоминалось о графике подачи еды, почему-то подсвечен и сияет изумрудным цветом из-под кровяной струйки. Васкес протянул руку, коснулся слова «канализация», и оно вспыхнуло таким же цветом. Контактно-чувствительный экран!

Внизу появилась команда ДОСТУП. Он коснулся ее и получил новый список вариантов. Выбрал ТЕПЛООБМЕН, и возникло слово НАРУШЕНИЕ. Он уже хотел дотронуться до него, но замер, зная, что может случиться. Это чистое самоубийство. Палец нерешительно застыл над строчкой.

Но тут он подумал о горняках на Купидоне и других базах, поменьше. Сам он погибнет, зато спасет остальных.

Васкес набрал в грудь побольше воздуха и коснулся экрана.

Что-то остановилось. Работая в космосе, никогда не замечаешь гула и треска приборов, пока они не остановятся. Какой-то шум на вражеском корабле, передающийся сквозь корпус по манипулятору, вдруг прекратился. Зато послышался слабый вой сирены.

На экране в сервисной панели высветилась надпись:

ОТКАЗ СИСТЕМЫ ТЕПЛООБМЕНА.

Васкес ждал, скрестив пальцы на счастье, прислушиваясь, не раздастся ли вновь жужжание теплообменников. Должны же они иметь резервную систему, верно? Но на экране по-прежнему мигало предупреждение. Однако Васкес не питал особых надежд. Наверняка они выйдут в космос, и тогда ему несдобровать, это точно! Он изувечил их корабль, и они, должно быть, на стенку лезут от злости.

Но никто так и не появился.

Он потерпел еще немного, пока вой сирены не изменил тональность. На экране возникла новое сообщение:

АВАРИЙНАЯ ОСТАНОВКА ДВИГАТЕЛЯ.

Массивный корабль больше не висел точнехонько над северным полюсом. Его, словно пьяного, шатало из стороны в сторону. Казалось, он сейчас упадет.

— Будь я проклят, — пробормотал Васкес себе под нос. Он знал недостатки этой системы, но только теоретически. В конце концов, он изучал принцип деформации магнитного поля давным-давно, задолго до того, как был создан двигатель. Однако вот оно, доказательство, что конструкторы так и не нашли способа решить проблему.

Сильный толчок. Еще один. Васкес наблюдал из окна, как два спасательных судна вылетели из шлюзов по обе стороны диска и направились к горизонту. Похоже, команда воспользовалась возможностью смыться. Покинуть сцену. Неплохая идея. Он включил радио и набрал по памяти частоту.

— База Купидон, это Эмилио Васкес. Отзовись, Купидон.

— Кто это?

— Эмилио Васкес. Слушайте, я только хотел сказать вам, парни, что судно, которое вас бомбардировало, вот-вот рухнет на вашу планету, так что пора удирать и садиться в гондолы. Предупредите другие шахтерские базы, на случай, если они меня не слышат.

— Эмилио Васкес? Мусорщик?

— Да, парни, именно. Тот самый мусорщик, который советует вам убираться оттуда ко всем чертям! Или хотите подождать, пока на головы свалится корабль, чтобы не столкнуться с ним лбами по пути наверх?

— Но почему вражеский корабль падает?

— Это длинная история, Купидон. Проблемы с канализацией.

Он закашлялся, вытер кровь с подбородка. Не стоит строить из себя героя… хотя, по правде говоря, он немного возгордился.

— Как, парни, сумеете дождаться спасателей?

— Конечно, — заверил голос с Купидона. — Транспортный корабль прибудет через неделю. Наши гондолы вполне продержатся столько времени. Как насчет тебя?

— Похоже, я разобьюсь вместе с кораблем. Удачи, Купидон.

Васкес выключил радио. Ему не хотелось продолжать беседу.

Корабль вращался, неумолимо приближаясь к Венере. Васкес не знал, что делать: оставаться на месте или оттолкнуться и надеяться на то, что траектория прыжка отнесет его подальше от корабля и планеты.

Он предпочел рискнуть и потянулся к манипулятору, чтобы отпустить плоский овал, но тут корабль так вздрогнул, что кувшин отлетел сам собой и выскочил за орбиту вращения. Огни погасли, а мягкое жужжанье воздухоочистителей прекратилось. Перед тем, как уплыть в противоположном направлении, Васкес увидел вражеский корабль, пробивший желтые сернистые облака Венеры.

Взглянув в телескоп, он заметил, что плоская овальная штука все еще зажата в когтях манипулятора. И хотя было невероятно трудно ворочать ее без сервомоторов, Васкесу это удалось. Это было последнее, что он хотел сделать в ожидании смерти от удушья.

Он перевернул ее. На другой стороне, рядом со стандартным разъемом для переходного шлюза светилась надпись:

ОДНОМЕСТНЫЙ МОДУЛЬ.

Тип 9. Блок МЕДЕВАК.

С РОБОСТЫКОВКОЙ. НАПРЯЖЕНИЕ 8.1.

Васкес ухмыльнулся и стал подводить разъем к шлюзу кувшина.

Неплохой на этот раз попался мусор, ничего не скажешь!

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Эдмунд Купер Наследники сверхчеловека

Настоящее и прошедшее

Наверно, содержатся в будущем,

А будущее заключалось в прошедшем.

Т.С. Эллиот.[17]

Мистер и миссис Фарадей жили в чудесном маленьком домике на Букингем Пэлис-роуд в Лондоне. У них был чудесный маленький розовый садик с чудесным маленьким прудиком, в котором плавала золотая рыбка. А еще цветной телевизор и приемник; они наблюдали за высадкой американской экспедиции на Марсе и слушали танцевальную музыку мистера Генри Холла. В их доме имелся чудесный эркер, где в глиняных горшках цвела герань. Стоя в эркере, мистер и миссис Фарадей иногда наблюдали, как королева Виктория проезжала в своем автомобиле на воздушной подушке или сэр Уинстон Черчилль направлялся во дворец.

У них была чудесная мебель, магнитофон, видеокамера, микроволновая печь и два прекрасных велосипеда. Иногда, субботними вечерами, они ходили в кино и каждый день слушали сводки о ходе военных действий.

И у них был маленький мальчик по имени Майкл. Это история о нем. О том, как он рос и, в конце концов, узнал правду.

Но когда он увидел охлажденные тела, за пределами смерти и за пределами жизни, которые пролежали здесь долгие тысячелетия; и когда он услышал, как голос произнес: ЭТО ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, Майклу открылась правда, которую почти невозможно вынести…

Глава 1

Природа наделила Майкла хорошей памятью, хранившей не только важные, но и самые незначительные события. Он даже вспоминал — хотя и довольно смутно, — как был совсем крошкой и его кормили молоком. Он мог бы рассказать о странном ребенке, неожиданно исчезнувшем из детского сада, и о том, который упал (или его столкнули?) из окна высокого здания. Помнил, как малыш лежал на земле, сломанный и смятый — и ни капли крови. А еще Майкл не забыл, как ему хотелось побольше узнать о словах, научиться удерживать их, фиксировать навсегда.

Он вспоминал кошмары и фантазии, а также растущее ощущение странности происходящего. Он помнил, как впервые начал желать, чтобы кто-нибудь из окружающих слегка поранился. Майкл хотел убедиться: у них есть кровь. Он помнил вопросы, на которые не получал удовлетворительных ответов. Помнил, что мать и отец никогда не повышали голоса. Помнил свою первую прогулку возле реки Темзы, первое посещение кинотеатра, помнил, как в первый раз услышал о воздушных налетах. Он помнил, как в нем впервые шевельнулось желание и когда он полюбил Эмили Бронте.

Иногда ему казалось, будто он безумен. А порой, что абсолютно нормален. Потом он начинал думать, что безумен и здоров одновременно…

Именно мать давала ему бутылочку с молоком. Он знал это наверняка. Только мать. И она всегда улыбалась ему одной и той же улыбкой. Иногда, особенно после тяжелого дня, дрейфуя между сном и явью, он видел ее лицо таким, каким оно казалось ему в детстве — огромным, спокойным, заслоняющим половину мира.

Мать всегда была спокойной, мать всегда сохраняет спокойствие, мать всегда будет спокойной. И по причинам, которые оставались Майклу непонятными, это казалось ему ужасным.

Отец был другим. Немного резким — даже суровым. Он всегда таким был и всегда таким будет.

Иногда мать и отец смеялись. В основном, когда Майкл задавал глупые вопросы. Майкл не понимал, почему они считают его вопросы глупыми. Но отец так говорил; и Майкл некоторое время ему верил.

Позднее возникли более серьезные вопросы, которые, в конце концов, привели к самому главному.

Когда заканчивается детство и начинается зрелость? Как отличить сон от реальности? Где проходит граница между правдой и фантазиями? Вот какие проблемы занимали Майкла. Эти вопросы с давних пор преследовали его — еще до того, как он сумел их грамотно сформулировать. До того, как забросил детские кубики и говорящего плюшевого медведя.

Ранние воспоминания, ранние сны. Удовольствия и кошмары. Красивая голубая Темза, весеннее утро, маленький мальчик сидит на набережной, глядя сквозь прозрачную воду на косяки форели, играющей в прятки среди подводных камней и водорослей. Теплое солнце, небо подернуто дымкой; и даже грохот войны, доносящийся из-за силового поля, не нарушает умиротворенного покоя Лондона. Больше всего Майкл любил воскресную тишину. Иногда ему казалось, будто она пульсирует.

— Что такое силовое поле, отец?

— Сложный вопрос для маленького ребенка… Смотри, лебеди гоняются за форелью. Как ты думаешь, они сумеют ее поймать?

— Лебеди не гоняются за форелью, отец. Они плавают. А форель боится теней, которые шевелятся… Что такое силовое поле?

— Майкл, есть вещи, которых ты не в состоянии понять. Силовое поле нельзя увидеть, но оно напоминает большой зонтик. Мы живем под ним, и даже вражеские ракеты бессильны против силового поля. Не пора ли нам домой? Мне кажется, скоро пойдет дождь.

— Да, отец.

Отец очень хорошо предсказывал погоду. На удивление хорошо.

У матери была электрическая швейная машинка. Ей нравилось шить вещи, и она сама мастерила почти всю одежду Майкла; однако, как ни странно, шить она предпочитала вручную. Она любила вышивать и вечерами часто сидела и слушала приемник (оркестр Палм Корт, или Битлз, или Нельсона Эдди и Джанет Макдональд) с иголкой в руке.

Особенно хорошо Майкл запомнил одну вышивку. Новое пикейное покрывало со множеством маленьких шелковых животных. На работу ушла масса времени. В течение нескольких вечеров Майкл наблюдал за тем, как мать возилась с крошечным слоником. Ему почему-то казалось, что она вышивает одно и то же место.

Майклу стало любопытно. Может быть, лампа дает слишком мало света. А днем, изучив вышивку, мать ее распускает, потому что ей не нравится результат.

Наконец он не выдержал и спросил. Но она только рассмеялась.

— Какой ты странный ребенок, Майкл. Ты недостаточно внимателен. Зачем мне распускать свою работу? Глупо, верно?

Однако дальше работа над пикейным покрывалом пошла быстрее.

У матери были золотые волосы, у отца каштановые, а у самого Майкла — черные. Однажды он спросил об этом у своих родителей.

— Так уж получилось, Майкл, — ответил отец. — У разных людей волосы разного цвета. Ведь носы тоже могут быть длинными или короткими. Ты должен запомнить, что две вещи или два человека никогда не бывают одинаковыми. Это важно… И еще, Майкл, ты задаешь много вопросов. Значит, с головой у тебя все в порядке. Однако тот, кто слишком умен, как правило, несчастлив. А счастье замечательная вещь, Майкл. И удовлетворение. Мы хотим, чтобы судьба подарила тебе только хорошее, чтобы твоя жизнь была безоблачна. Так что не забивай голову вопросами. Гораздо важнее получать от жизни удовольствие. А теперь пойди погуляй, тогда ты устанешь и будешь хорошо спать. И дурацкие кошмары тебя оставят.

Но Майкл помнил: у ребенка из детского сада, того, что выпал из окна, были желтые волосы. И ни капельки крови на асфальте. А еще он не забыл маленькую черноволосую девочку, которая разбила коленку, но кровь у нее почему-то не пошла.

Она ему очень нравилась. Может быть, из-за того, что у нее не шла кровь?

У Майкла кровь была. Иногда он специально резал себе палец, чтобы в этом убедиться. Его смутно беспокоило, что однажды она может закончиться. Он боялся, что наступит день, когда окажется, что в нем больше не осталось крови.

Глава 2

Майкл удивлялся тому, что ему нравится играть в детском саду, а дома — не очень. Ему казалось, что он должен стремиться больше времени проводить с матерью и отцом.

Детский сад находился в огромном доме в Гайд-парке. Каждый день — за исключением, естественно, субботы и воскресенья — мать отвозила туда Майкла на велосипеде. Все матери возили своих детей в детский сад на велосипедах.

В детском саду было много детей. С золотыми волосами, и каштановыми, и черными. У некоторых текла кровь, когда они падали на землю. Они нравились Майклу больше.

Однажды он спросил у золотоволосой девочки по имени Вирджиния, бывало ли с ней так, чтобы она порезала себе палец. Вирджиния покачала головой и убежала, смеясь.

Позднее мисс Найтингейл подошла поговорить с Майклом, когда остальные дети спали после ланча. Мисс Найтингейл была очень хорошенькой — с каштановыми волосами.

— Майкл, почему ты задал Вирджинии Вульф такой странный вопрос?

— Я пошутил, мисс Найтингейл.

— Что-то не похоже на шутку, Майкл. А ты сам резал себе пальцы?

— Нет, — солгал он.

— Почему же ты спросил Вирджинию?

— Не знаю, — снова солгал он.

Мисс Найтингейл улыбнулась.

— Ладно, не важно. Самое главное — чувствовать себя счастливым, Майкл. Необычные мысли делают людей несчастными. Постарайся походить на других детей.

— Да, мисс Найтингейл.

— А сейчас иди спать. Потом мы устроим пикник в парке, начнем играть в интересные игры, и всем будет хорошо.

— Да, мисс Найтингейл. Спасибо.

Лучшими друзьями Майкла были Гораций Нельсон, Эрнест Резерфорд, Джейн Остин и Эмили Бронте. В разное время он видел, как у них шла кровь — и не важно, что иногда совсем немного.

Майклу нравилось в детском саду, только иногда становилось скучно. Дети рисовали, ставили спектакли и пели, играли и спали. Воспитатели рассказывали разные интересные истории, и они часто гуляли в парке.

Но больше всего Майклу хотелось задавать вопросы. Однако на них почему-то никогда не оставалось времени, потому что воспитатели постоянно проводили какие-то занятия и организовывали соревнования, раздавали новые игрушки и краски; а дети просто были детьми. Они чувствовали себя прекрасно — потому что ничего не спрашивали. Большинство из них пришли к выводу, что это пустая трата времени. Рано или поздно, думали они, все самое важное само станет ясным и понятным. Ведь узнали же они, как делать множество вещей, от которых получаешь удовольствие и устаешь — и не видишь плохих снов.

К Майклу часто приходили плохие сны. Он перестал рассказывать о них матери и отцу. Плохие сны появляются из-за того, что он не устает, и значит, недостаточно счастлив — так считали мать и отец.

Иногда в жутких кошмарах ему представлялось, что силовое поле пробито и ужасные немецкие, японские и итальянские военные машины с ревом врываются в славный город Лондон, сжигая все на своем пути и оставляя за собой лишь черную обожженную землю. Порой ему снилось, что он идет, идет, идет… и вдруг падает с края мира и катится, катится вниз по огромному темному туннелю. В каких-то снах Майкл узнавал, что остался совершенно один, город Лондон опустел и он единственный человек, у которого есть кровь.

И еще в снах Майкла нередко появлялся исчезнувший ребенок. И все из-за того, что маленький мальчик пропал после несчастного случая в школе, а Майкл упорно не хотел, чтобы он ушел насовсем. Он часто специально вызывал в памяти ту жуткую сцену, чтобы малыш, чьего имени он не знал, возникал в его снах, оставаясь их частью навсегда.

Это произошло в тот день, когда им дали краски, прикрепили на мольберты большие листы бумаги, и мисс Найтингейл сказала детям, что будет замечательно, если они нарисуют своих родителей.

Дети некоторое время весело и с удовольствием выполняли ее задание. И вдруг один ребенок обрызгал краской свою картину, бросил кисточку на пол и начал истошно кричать.

Мисс Найтингейл не было в комнате, когда это произошло. Она мгновенно вернулась и попыталась успокоить малыша.

— Что с тобой, херувимчик? — мягко спросила она. Мисс Найтингейл просто обожала слово «херувимчик». — Что случилось? Неужели кто-то испортил твою чудесную картину?

— Я ненавижу всех детей! — рыдал странный ребенок. — Я ненавижу всех мальчиков и девочек! Я ненавижу себя!

— Почему? — спросила мисс Найтингейл. — Откуда у тебя такая ужасная ненависть?

— Потому что мы не люди, — закричал он. — Потому что мы не настоящие люди… Потому что никто из нас не может снять голову!

Мисс Найтингейл больше не пыталась его урезонить. Она даже ничего не сказала. Просто осторожно подхватила его на руки и унесла, а он продолжал кричать и вырываться.

Больше Майкл никогда его не видел.

Позднее мисс Найтингейл сказала, что маленький мальчик заболел, потому что ему снилось слишком много плохих снов. И она просила детей забыть о том, что произошло, поскольку гораздо разумнее помнить хорошее, чем плохое. Именно мысли о плохом и вызывают отвратительные сны и могут накликать беду.

Через несколько дней дети забыли о несчастном случае; а кто не забыл, тот повторял объяснение воспитательницы.

Но Майкл все помнил. И обещал себе, что будет помнить всегда. Потому что он понимал — сам не зная отчего, — плохое забывать нельзя.

Даже сны.

Глава 3

Майкл не знал, сколько ему лет, но о том, что происходило в мире, ему было отлично известно. Он узнавал о происходящем, слушая новости по радио, а иногда из телевизионных передач.

Он знал, что Британия, Америка и Россия воюют с Италией, Германией и Японией. Знал, что главные города этих стран накрыты силовыми полями, которые не в состоянии пробить ни бомбы, ни ракеты. Майкл знал, что в тех частях мира, где таких полей нет, умирают люди и армии сражаются не на жизнь, а на смерть. Майкл очень жалел людей, не защищенных силовыми полями; но отец сказал, что такие экраны трудно создавать, они забирают много энергии и поэтому охраняют лишь самые главные города.

Майкл считал, что ему повезло, ведь он живет в Лондоне, под защитой невидимого силового поля.

Он очень любил свой город — чистый, спокойный, красивый и безопасный. Когда Майкл подрос, ему стали разрешать гулять без родителей — иногда; однако ездить на велосипеде еще не позволяли. Велосипеды предназначались только для взрослых. Но когда Майкл станет немного старше, ему купят собственный велосипед. Так сказал отец.

Быть может, война к тому времени закончится, и нужда в силовом поле отпадет. И тогда правительство разрешит снова использовать машины, автобусы и поезда. Майкл с нетерпением ждал этого времени, но немного его побаивался. Как страшно переходить через дорогу, когда мимо проносятся машины и автобусы! И все же раньше взрослые и даже дети как-то справлялись. Он видел — в фильмах и телевизионных программах.

Майкл помнил свое первое посещение кинотеатра. Это случилось в субботу вечером. Мать нарядилась в красивое, до самого пола, зеленое платье. А отец в темный костюм и шляпу. Майкл принял ванну и надел свой новый матросский костюмчик.

Отец сказал, что это выдающееся событие, потому что они идут на премьеру, которую намерена посетить королева.

Родители заранее начистили до блеска свои велосипеды; и, когда они катили по Букингем Пэлис-роуд, Майкл удобно устроился за спиной у матери, чувствуя, что сегодня в его жизни произойдет что-то очень важное.

На Лестер-сквер, возле «Одеона», Майкл увидел множество велосипедов. Однако люди не забыли оставить место для королевской машины на воздушной подушке. Майкл с родителями стояли в толпе, дожидающейся появления королевы. Вскоре она приехала, и все принялись громко кричать и размахивать флагами, а кто-то даже запел национальный гимн.

Сэр Уинстон Черчилль встретил королеву и познакомил ее с мистером Спенсером Трейси и магистром Фредди Бартоломью. Они проследовали в кинотеатр «Одеон», и все потянулись за ними. Потребовалось довольно много времени, чтобы внутрь вошли приглашенные на премьеру зрители. В фойе оказалось полно родителей с детьми. Многих ребят Майкл не знал, но среди них промелькнул Гораций Нельсон. Его тоже одели в матросский костюмчик; приятель показался Майклу неестественно чистым. Гораций ухмыльнулся и помахал ему рукой, а потом исчез вместе с родителями в толпе.

На стенах фойе висели портреты знаменитых звезд кино. Майкл попросил мать назвать их имена. Некоторые показались ему диковинными, другие звучали красиво. Грета Гарбо — чудесное имя, Дастин Хоффман — необычное. Майкл увидел Чарли Чаплина и Джейн Фонду, Джорджа Арлисса и Бриджит Бардо, Норму Ширер и Рудольфо Валентино.

Несмотря на то, что дома у них был цветной телевизор, черно-белый фильм и большой экран произвели на него неизгладимое впечатление. Майкл думал, что все дети в кино — и он в том числе — плакали, когда ближе к концу фильма Спенсер Трейси, игравший рыбака Мануэля, молча стоял и смотрел, как Фредди Бартоломью навсегда прощается со своим другом.

После фильма показали новости. Немецкие самолеты бомбили грустные маленькие вьетнамские деревни. А потом последовал рассказ о том, как русские ученые и космонавты строят ракетные базы на Луне.

В конце представления зажегся свет, и королева Виктория встала в королевской ложе. Оркестр заиграл «Боже, храни королеву», и все вели себя очень тихо.

Майкл ужасно разволновался и страшно устал. Он даже задремал по дороге домой — прямо на велосипеде. А когда он лежал в постели и пытался заснуть, у него кружилась голова, но вовсе не потому, что его переполняли впечатления. Майкл чувствовал, что сегодня вечером сделал очень важное открытие.

Только он не знал, какое.

Глава 4

Так уж получилось, что легенду о Сверхчеловеке рассказала детям не мисс Найтингейл, а мисс Шелли. Мисс Шелли была такой же хорошенькой, как мисс Найтингейл, только со светлыми волосами. Майклу она нравилась, потому что научила его считать до ста. Он несколько раз просил ее об этом. Довольно долго она говорила, что Майкл еще слишком мал. Может быть, в конце концов, ей просто надоело повторять одно и то же. Оказалось, что считать довольно просто — после того, как понял секрет. Майкл знал, что никто из детей считать не умеет. Наверное, они недостаточно упорно приставали к мисс Шелли.

Она рассказала детям легенду о Сверхчеловеке ближе к концу дня, когда они устали играть и нуждались в отдыхе перед тем, как за ними приедут матери.

— Однажды, — сказала мисс Шелли, — во всем мире жил лишь один Сверхчеловек. Когда ему стало скучно, он сказал себе: «Я должен сделать что-нибудь интересное». Он долго думал и наконец решил создать мужчину, полагая, что это будет интересно. И он напряженно трудился до тех пор, пока не добился желаемого результата.

Человек был ему очень благодарен за то, что появился на свет. Но прошло время, и ему тоже стало скучно. И он сказал себе: «Я должен сделать что-нибудь интересное». Он долго думал и наконец решил построить машину. И он напряженно трудился до тех пор, пока не добился желаемого результата.

Машина у него получилась очень хорошая и очень сложная, и человек ею гордился.

Он сказал Сверхчеловеку: «Ты сотворил меня, но я тоже могу созидать. Посмотри, я построил машину».

Сверхчеловек был приятно удивлен. Он рассмеялся и сказал: «Машина — это очень хорошо, но ты гораздо сложнее, чем машина. Ты можешь делать вещи, которые ей не под силу. Так что мое творение лучше».

Человек немного огорчился. И ушел прочь, твердо пообещав себе сделать что-нибудь получше. Потом ему в голову пришла остроумная идея. Он придумал построить машину, которая сама способна построить машину. Очень трудная задача, и ему пришлось потратить на ее решение много времени. Однако он добился успеха. Человек создал удивительную машину, действительно невероятно сложную. И он ужасно гордился своим достижением.

И тогда он сказал Сверхчеловеку: «Ты создал меня, но мне кажется, мое творение лучше. Посмотри, я придумал машину, которая способна делать новые машины».

И вновь Сверхчеловек был приятно удивлен и рассмеялся. Неожиданно он сотворил женщину. А потом сказал: «Видишь, я создал женщину. Вместе с женщиной ты сможешь делать детей. А они, в свою очередь, вырастут и превратятся в мужчин и женщин, которые произведут на свет новых детей. Так что мое творение лучше».

«Посмотрим, — сказал человек. — Моя машина будет строить новые машины, которые создадут еще больше машин. Мы увидим, чье творение окажется полезнее».

Сверхчеловек снова рассмеялся.

«Прощай, сын мой, я очень тобой доволен, — сказал он. — Ты меня позабавил. А теперь я оставляю тебя; наступит день, и ты узнаешь, чем закончится твоя шутка».

«О чем ты говоришь?» — недоуменно спросил человек.

«Ты поставил под сомнение мое могущество, сын мой, — ответил Сверхчеловек. — И это хорошо. Однако ты сотворил нечто большее, чем тебе кажется. Ты создал проблему. И вот в чем она состоит: должны ли люди контролировать машины или наоборот — машинам следует управлять людьми? — Сверхчеловек зевнул. — Я устал, — сказал он.

— Пожалуй, пойду посплю десять тысяч лет. Но если люди или машины найдут ответ на мой вопрос, разбуди меня».

Мисс Шелли оглядела собравшихся вокруг нее детей. Некоторые пристально смотрели на воспитательницу, другие перешептывались между собой и хихикали, третьи нетерпеливо ерзали, а один или двое заснули.

Майкл слушал мисс Шелли, затаив дыхание.

— А история о Сверхчеловеке — правда? — спросил он.

Мисс Шелли улыбнулась.

— Ну, я рассказала вам просто легенду, Майкл. Однако в ней может содержаться толика правды.

— Сверхчеловек это Бог? — неожиданно спросил Гораций Нельсон.

Майкл посмотрел на него с уважением. Хороший вопрос.

— Сомневаюсь, — ответила мисс Шелли. — А теперь, дети, вам не следует тревожиться из-за моего рассказа. Вы хорошо отдохнули, скоро приедут ваши матери и отвезут вас домой.

Вечером Майкл вел себя необычно тихо. Он размышлял, пытаясь понять смысл истории о Сверхчеловеке. Откуда-то он знал, что она очень важна.

После того как Майкл выпил горячее молоко и отправился спать, отец зашел к нему в спальню и спросил:

— Что ты думаешь о Сверхчеловеке, Майкл?

У Майкла слипались глаза.

— Было интересно, — ответил он. — Но это же легенда. К тому же у нее неправильный конец.

Однако после того как отец ушел, Майклу неожиданно расхотелось спать. Он ничего не говорил дома про легенду о Сверхчеловеке. Откуда отец узнал, что мисс Шелли рассказывала ее сегодня?

Глава 5

Детям разрешили самостоятельно пройтись по Гайд-парку, чтобы собрать листья. Как только прозвенит звонок, им следует вернуться в детский сад, где тот, у кого будет больше всего разных листьев, получит приз.

Детей разбили на группы, но как только они отошли на некоторое расстояние от детского сада, Майкл покинул свою группу, потому что ему хотелось побыть одному. Он брел, опустив голову, словно разглядывал листья у себя под ногами.

Потом Майкл заметил девочку, которая тоже отошла от своих товарищей. У нее были светлые волосы, и ее звали Эллен Терри.

Майкл ускорил шаг, но расстояние между ним и Эллен не увеличилось. Тогда он побежал.

Майкл, не оглядываясь, бежал изо всех сил. Бежал до тех пор, пока его не оставили силы. Он упал на траву, хватая ртом воздух; пот катился по лбу, заливая глаза.

Отдышавшись, Майкл сел и оглянулся. Детский сад скрылся из виду. Однако Эллен Терри была совсем рядом, очевидно, искала листья.

Майкл все еще немного дрожал и тяжело дышал после быстрого бега. А вот Эллен не выглядела уставшей — она совсем не походила на ребенка, который только что пробежал большое расстояние.

Майкл поднялся на ноги и подошел к Эллен. Она сделала вид, что не замечает его или что он ей не интересен.

— Почему ты меня преследуешь?

— Я тебя не преследую. Просто ищу листья. Тебе удалось найти что-нибудь занятное?

Он не ответил на ее вопрос.

— Я бежал так быстро, как только мог. Чтобы не отстать от меня, тебе пришлось стараться изо всех сил.

— Мне нравится бегать, — ответила Эллен. — Это так здорово.

— Я хочу побыть один.

— Ты один.

— Нет, вовсе нет. Ты прилипла ко мне.

— Просто я бежала, вот и все. Кроме того, ты всегда остаешься один, если того хочешь.

— Эллен, уйди. Поищи кого-нибудь другого.

— Я иду туда, куда желаю.

Казалось, она над ним смеется. Казалось, она сознательно его мучает. Майкл только что дрожал от усталости; но теперь усталость исчезла, и его трясло от ярости.

— Если ты не уйдешь, — заявил он, поражаясь собственной ненависти, — я тебя убью.

Эллен фыркнула. С диким криком он бросился на нее, и они вместе упали на землю. Пальцы Майкла сомкнулись на шее Эллен. Однако она ничего не имела против и продолжала весело смеяться. Он приподнял ее голову и начал с силой ударять о землю, снова и снова. А Эллен хихикала, словно он придумал интересную игру. От отчаяния и унижения Майкл попытался укусить девочку за горло. Он кусал до тех пор, пока у него не заболели челюсти… Эллен хохотала.

Наконец ярость, а вместе с ней и силы покинули Майкла. Он отпустил Эллен и остался лежать на земле, закрыв руками лицо, по которому катились слезы.

Смех прекратился. Вскоре он почувствовал, как Эллен мягко к нему прикоснулась, погладила по волосам.

Он сел и посмотрел на нее, вытирая следы слез и пытаясь понять то, что понять невозможно.

Волосы Эллен растрепались, а на платье налипли обрывки травы и грязь. Но в остальном — поразительное дело — она совсем не пострадала от его нападения.

— Бедный Майкл, — тихо проговорила Эллен. — Я тебя дразнила, а ты обиделся. Бедный Майкл.

— Я… я пытался тебя убить, — рыдал он, поражаясь слепой ярости, которая им овладела.

— Нет, не пытался, — твердо возразила она. — Ты пытался сделать мне больно, вот и все.

— Я не сделал тебе больно?

Она встряхнула волосами и рассмеялась.

— Я очень сильная… Ты все еще хочешь, чтобы я ушла?

— Да. Я несчастлив и хочу побыть один.

— Тогда ладно. Не забудь вернуться в детский сад, когда прозвенит звонок… Извини, Майкл. Больше я не стану тебя дразнить.

Эллен встала, еще раз ему улыбнулась и умчалась прочь. Она бежала легко и уверенно. Казалось, она может бежать бесконечно.

Через некоторое время Майкл вздохнул и принялся искать листья, но нашел несколько самых обычных — дуба, платана, ивы, каштана и бука, — он не сомневался, что остальные дети принесут в детский сад такие же. Майкл попытался сосредоточиться на поставленной задаче и забыть об Эллен. Ему вдруг захотелось отыскать лист, которого ни у кого не будет.

— Майкл Фарадей не может побить девчонку!

Майкл резко повернулся, но никого не заметил.

Тогда он посмотрел вверх. На нижней ветке большого дуба сидел Гораций Нельсон. Он ухмыльнулся Майклу и ловко соскользнул на землю.

— Подерись со мной, — предложил Гораций.

— Я не могу. Ты же знаешь.

— Верно… я побью кого угодно — кого угодно, кроме них.

— Кроме кого?

— Других. Ты знаешь.

— Да, я знаю, — мрачно ответил Майкл. — Гораций, почему мы боимся об этом говорить?

— О чем?

— О… различиях.

— Я не боюсь.

— А у них ты решился бы спросить?

— Нет.

— А у родителей?

Гораций скорчил рожу и презрительно фыркнул.

— Я пытался. Они говорят, что я еще маленький и ничего не пойму. Они говорят, что не нужно волноваться из-за всяких глупостей.

— А мисс Найтингейл?

— Нет.

— Но со мной ты это обсуждаешь?

— Ты такой же, как я, — ответил Гораций. — Дети вроде нас должны… — Он замолчал.

— Доверять друг другу? — предположил Майкл.

— Да, что-то вроде того… Я видел тебя в кино в прошлую субботу.

— Я тоже тебя видел. — И тут Майкл неожиданно вспомнил нечто очень важное. — А ты обратил внимание на то, как Фредди Бартоломью разговаривал с королевой?

— Да.

— Он больше, чем мы, — возбужденно проговорил Майкл. — Намного больше. Как ты думаешь, у него идет кровь?

Гораций немного помолчал.

— Не могу сказать. Пока его не ранишь… Некоторые из них больше нас.

— А некоторые меньше, — заметил Майкл. — Но я обратил внимание на то, что они примерно одного роста.

Они услышали далекий звонок.

Гораций вздохнул.

— Давай возвращаться, а то они начнут задавать вопросы. Дай мне немного листьев. Я ничего не собрал.

Майкла посетило неожиданно озарение.

— Самое главное для нас — доверять друг другу и рассказывать о том, что нам удастся выяснить. А став взрослыми, мы все поймем.

— Будь осторожен, — посоветовал Гораций. — Будь очень осторожен. Им не нравится, когда мы узнаем что-то новое. — А потом он хладнокровно добавил: — Если ты действительно хочешь убить Эллен Терри, вытолкни ее из окна.

Майкл с удивлением на него посмотрел. Он побоялся произнести вслух возникший у него вопрос.

Глава 6

Майклу приснился плохой сон. Он увидел себя вместе с другими детьми: Горацием Нельсоном, Эрнестом Резерфордом, Джейн Остин и Эмили Бронте — у каждого из них шла кровь, когда они падали и разбивали коленки. Все они были совершенно голые, а Майкл стоял ногами прямо в мягкой земле цветочного горшка. Большая комната, в которой они находились, напоминала оранжерею: сквозь большие стеклянные панели окон светило солнце.

Дети застыли в неподвижности среди кустов и высоких цветов. Периодически приходил садовник с громадной лейкой. Он поливал цветы, кусты и детей. Майклу хотелось с ним заговорить, однако он не мог открыть рот. И пошевелиться тоже. У садовника было лицо отца Майкла.

Когда садовник поливал детей, вода превращалась в кровь и стекала жуткими струйками по их маленьким бледным телам. Майклу показалось, что Эмили Бронте плачет кровавыми слезами. На лице Горация Нельсона застыла усмешка, а на губах блестели красные капли.

Майкл мучительно пытался раскрыть рот. Наконец ему удалось заговорить.

— Почему вы ухаживаете за нами, будто мы растения? — спросил он у садовника.

Садовник рассмеялся.

— Потому что вы не настоящие люди, — ответил садовник, и его голос эхом раскатился по оранжерее. — Вас нельзя сделать. Вас необходимо выращивать. Вы слабые. Если я не буду за вами ухаживать, вы увянете и умрете.

— А у настоящих людей идет кровь? — спросил Майкл.

Садовника позабавил вопрос Майкла.

— Настоящим людям не нужно, чтобы у них шла кровь, — прогремел его ответ. — Настоящие люди сделаны так, что у них не идет кровь.

Оранжерея превратилась в фабрику по производству кукол; и все дети, чьи ноги оставались в земле, наблюдали за тем, как на свет появляются игрушечные человечки.

Майкл увидел большие корзинки с руками, ногами, головами и туловищами. Люди в комбинезонах вынимали нужные части и составляли их вместе. Но как только куклы становились целыми, они превращались в детей, которые бегали, смеялись, прыгали и разговаривали.

Одной из них была Эллен Терри.

Она подошла к цветочному горшку, в котором стоял Майкл, и носилась вокруг него до тех пор, пока у Майкла не закружилась голова. Потом она остановилась перед ним и засмеялась.

— Ты не настоящий, — заявил она. — Майкл Фарадей не настоящий! Настоящий человек — я. Вы только посмотрите на кровь! Фу, какая гадость!

Майкл разозлился и испугался, но одновременно почувствовал, что его оскорбили. Страх и гнев придали ему сил. Неожиданно он выбрался из горшка и схватил Эллен. Он оторвал ей руки и отправил их в корзинку. Потом точно так же поступил с ногами…

Казалось, никто ничего не заметил. Люди в комбинезонах продолжали собирать кукол, которые мгновенно превращались в детей.

Лишенная рук и ног Эллен лежала на полу и, весело хохоча, смотрела на Майкла. Его охватила слепая ярость, он оторвал ей голову и метнул в ближайшую корзину с другими головами. Потом ударом ноги отшвырнул в сторону туловище. И опять никто не обратил на него внимания.

Тогда Майкл повернулся к остальным детям, стоящим в своих цветочных горшках. Красные кровавые пятна жуткими узорами украшали их тела.

Майкл подошел к Эмили Бронте. Она перестала плакать и улыбнулась ему. Он обнял Эмили и попытался вытащить ее из цветочного горшка.

И тут он услышал громкие крики. Повернувшись, Майкл увидел, как со всех сторон к нему спешат люди в комбинезонах. Они держали в руках ножи, иголки и булавки. А садовник размахивал огромными ножницами.

Майкл проснулся с громким криком.

В спальню вбежала мать. Она обняла его, и Майкл рыдал у нее на груди до тех пор, пока не понял, что он не в оранжерее и не на фабрике кукол, а лежит в постели, в своей спальне, где на столе стоит игрушечный поезд, а на тумбочке ровными рядами выстроились игрушечные солдатики.

Мать что-то говорила. Ее голос звучал успокаивающе, но Майкл не вслушивался в слова.

Потом пришел отец. Майкл не мог заставить себя посмотреть ему в лицо. Отец сказал, что очень глупо видеть плохие сны, и спросил, что приснилось Майклу. Однако тот ничего ему не рассказал.

Вскоре Майклу принесли чего-то горячего и сладкого. Майкл быстро выпил всю чашку, зевнул и почувствовал себя очень уставшим. Он улегся поудобнее и закрыл глаза. На сей раз ему ничего не снилось. Его окутал мрак.

Глава 7

В полдень субботы, солнечный и ветреный, Майкл отправился запускать воздушного змея в Сент-Джеймсский парк. Он обрадовался, что ему разрешили пойти одному. В последнее время мать и отец часто отпускали его гулять без взрослых. Он вырос, стал старше. И поумнел, конечно.

Народу в парке оказалось совсем немного. По дорожке не спеша прогуливались две или три леди в длинных шуршащих юбках, с зонтиками в руках. Они беседовали с мужчинами в ярких спортивных куртках и канотье. Вокруг дети играли с обручами или в крикет.

«Все такое красивое, — подумал Майкл. — Даже слишком. Как на картинке. Или в кино».

Он швырнул своего воздушного змея в траву. Несмотря на теплое солнце, ему вдруг стало холодно. Кино! Да, он не раз видел такие же сцены в фильмах. Слишком уж безупречно все выглядит. Не по-настоящему!

Его детский ум не мог справиться с парадоксом. Все вокруг реально, должно быть реальным, но кажется каким-то придуманным! И люди тоже. «Да и весь мир, — вдруг подумал Майкл, — наверное, не настоящий».

Он вспотел, его била дрожь, на лбу выступил холодный пот. Ему стало очень страшно.

А потом он заметил Эмили Бронте, и в тот же миг страх исчез. Она сидела на траве на берегу пруда и плела венок из маргариток. Эмили, с ее темно-каштановыми волосами и большими голубыми глазами, была настоящей. Более того, Майкл не мог себе представить ничего столь же замечательно настоящего, как сидящая на солнце Эмили Бронте, плетущая венок из маргариток.

Майкл взял своего змея, подошел к Эмили и сел рядом.

— Привет!

— Привет, Майкл. Какой у тебя чудесный змей! Он летает?

— Да. Я покажу тебе. Его смастерил отец… А твой что-нибудь для тебя сделал?

— Мать шьет одежду для кукол. А отец однажды построил для них домик. Только я больше не люблю кукол.

Майкл немного помолчал. А потом смущенно спросил:

— Эмили, тебе все кажется нормальным?

— В каком смысле?

Он неуверенно махнул рукой.

— Парк, люди… То, как мы живем, — он запутался.

Эмили положила венок на траву и посмотрела на Майкла.

— Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь… Мы настоящие, и жизнь настоящая… я не понимаю.

— А как насчет различий? — с неожиданной силой произнес Майкл. — Между нами и ими?

— Мои родители утверждают, что мы еще недостаточно взрослые, чтобы понять, — спокойно ответила Эмили. — Они говорят, мы во всем разберемся, когда вырастем.

— Могу спорить, что большинство людей — такие, как они, — заявил Майкл. — Я уверен, большинство жителей Лондона — это они! А мы… мы другие, чужие. Они не сомневаются, что с ними все в порядке. А вот я… не знаю, все ли со мной в порядке… Извини, Эмили. У меня не хватает слов, чтобы выразить свои мысли.

Она положила руку ему на плечо.

— Не тревожься, Майкл. Не нужно огорчаться. Придет день, и мы все поймем. Я уверена.

Майкл пожалел, когда Эмили убрала руку и стала теребить траву.

«Интересно, — подумал он, — что она сделает, если я возьму ее за руку?»

Он решил проверить. Ничего не произошло. Эмили не возражала. Он держал ее за руку, а она улыбалась. Ему нравилось чувствовать ее ладонь, прохладную и нежную. Неожиданно Майкл вспомнил, что у Эллен Терри кожа ужасно жесткая.

— Я люблю тебя, — вдруг сказал он. — Я люблю тебя, Эмили Бронте.

Она рассмеялась.

— Ты милый. Я тоже тебя люблю.

— Я всегда буду тебя любить, — заявил Майкл, не осмеливаясь взглянуть на Эмили. — Всегда… Больше здесь некого любить.

— Разве ты не любишь своих родителей?

— Нет.

Эмили немного помолчала, а потом сказала:

— Я не уверена, что люблю мать и отца. Мне они нравятся, но я их не люблю. Странно, правда?

Майкл смутился и выпустил ее руку.

— Ты умеешь читать? — спросил он.

— Нет. А ты?

— Я все время прошу научить меня, — взорвался он, — но они утверждают, что в этом нет нужды. Повторяют, что мне нужно немного подрасти. Говорят, будто я могу выяснить все, что меня интересует, просто задавая вопросы. Но у меня не получается. Я хочу научиться читать сейчас. Хочу найти книги и узнать, что означают слова… Ты ведь видела книги в фильмах, не так ли? Целые ряды книг — без картинок. Книги, полные разных слов.

— Мне кажется, тебе скоро разрешат, — сказала Эмили, стараясь его успокоить. — Наверное, я бы тоже хотела читать. Но я могу подождать.

— Она улыбнулась. — Если никто нам не поможет, мы научимся сами, когда станем достаточно взрослыми, чтобы понять, что нужно делать.

— Достаточно взрослыми! — с горечью повторил Майкл. — Они постоянно так говорят — когда мы станем достаточно взрослыми… А я хочу разобраться во всем сейчас!

Послышался далекий гром. А потом еще и еще.

Эмили посмотрела в небо и захлопала в ладоши.

— Ой, смотри, Майкл, — воздушный налет!

— Мне пришла в голову одна мысль, — задумчиво проговорил Майкл. — Воздушные налеты почти всегда случаются по субботам. Странно. Очень странно.

— Может быть, пойдем домой? — спросила Эмили.

— Зачем? Силовое поле нас защищает… Взгляни на дирижабль! Ракеты должны были разнести его на куски. Может быть, он настолько велик, что имеет собственное силовое поле?

Высоко в небе медленно пролетал дирижабль. Трассирующие пули врезались в него, не причиняя никакого вреда. Появились немецкие и британские истребители; начался воздушный бой. Немецкий триплан сделал мертвую петлю и оказался на хвосте британского биплана. Биплан взорвался — короткий и эффектный фейерверк. Потом в воздухе столкнулись «Спитфайр» и «Мессершмитт» и по спирали устремились вниз, словно подстреленные птицы, оставляя за собой черные полосы в небе. Реактивные истребители помчались навстречу друг другу, небо прочертили неровные белые полосы. Дирижабль продолжал свое величественное движение над Лондоном, словно его существованию ничто не угрожало.

Майкл и Эмили завороженно наблюдали за воздушным боем. Впрочем, все, кто оказался в этот момент в парке, не сводили с неба глаз. Майкл не сомневался, что грандиозное сражение не оставило равнодушным ни одного лондонца.

«Как похоже на сцену из фильма», — вновь подумал Майкл.

Ни один из сбитых самолетов не рухнул на Сент-Джеймсский парк. Отец Майкла объяснил ему, почему так происходит. Силовое поле защищает весь город. Оно абсолютно надежно.

И все же сбитые самолеты летели вниз. Казалось, будто они падают на Лондон. Но этого не могло произойти, потому что силовое поле защищало город.

Майкл попытался представить себе невидимый перевернутый аквариум для золотых рыбок, по гладким стенкам которого соскальзывают обломки самолетов. Может быть, Лондон окружен кучами сбитых машин.

Майкл не знал, почему, но происходящее показалось ему каким-то неправильным. А самолеты продолжали падать на город.

Новые взрывы, новые вспышки… Наконец воздушный бой прекратился — так же внезапно, как и начался. Небо очистилось, дымные следы постепенно исчезали.

Да, очень похоже на сцену из фильма. Майкл больше не радовался тому, что держит Эмили за руку. У него на лбу вновь выступил холодный пот. Его трясло.

Глава 8

Холодный осенний вечер. На западе еще видны алые полосы облаков на фоне лазури; однако яркие звезды пронзили небо, словно холодные рапиры огня.

Майкл шагал по Мэлл[18]. Ему следовало быть дома еще до заката, и отец будет недоволен, когда он вернется. Но Майкл любил гулять по вечернему темному Лондону: фонари, тишина, пустые улицы его завораживали.

Впрочем, Майкл оказался на Мэлл не один. Неподалеку от Букингемского дворца он заметил двоих людей.

Они шли ему навстречу. Вскоре, когда они оказались в круге света, отбрасываемого уличным фонарем, он их узнал. Майкл так удивился, что даже не испугался.

— Парень, тебе следует отправляться в постель. Всем детям давно полагается быть дома! — весело сказал сэр Уинстон. — Не сомневаюсь, что твой добрый отец задаст тебе взбучку.

— Да, сэр, — ответил Майкл. — Мне очень жаль. Я уже иду.

Королева Виктория была одета в свое обычное черное платье; на плечи наброшена шаль. Ее голову украшала корона. Она посмотрела на Майкла сверху вниз.

— Сэр Уинстон, представьте мне мальчика.

— С удовольствием, мадам. — Затем он спросил у Майкла: — Как тебя зовут, малыш?

— Майкл Фарадей.

— Ваше Величество, — сказал сэр Уинстон, — имею честь представить вам одного из ваших юных подданных, Майкла Фарадея.

— Добрый вечер, Ваше Величество, — сказал Майкл, пытаясь поклониться. — Очень сожалею, что огорчил вас.

Королева Виктория засмеялась.

— Мальчик думает, что он нас огорчил, сэр Уинстон.

Теперь заулыбался сэр Уинстон.

— Всякий нормальный мальчишка огорчает окружающих, мадам. Такова их сущность. А потом они вырастают, и неприятностей от них становится значительно больше. Не так ли, Майкл?

— Да, сэр. Наверное, сэр.

— Мальчик, — спросила королева, — что ты намерен делать, когда вырастешь?

— Я хочу научиться понимать, — не подумав, ответил Майкл.

— Ты хочешь научиться понимать?

— Да, Ваше Величество.

— А что ты хочешь понять?

— Все, — с отчаянием ответил Майкл. — Я хочу понимать людей. И машины… я… хочу знать все, что возможно понять.

Королева погладила его по голове.

— Ты хочешь многого, мальчик.

Сэр Уинстон расхохотался.

— Ты хочешь стать моряком, приятель?

— Нет, сэр.

— Авиатором?

— Нет, сэр.

— Может быть, астронавтом?

— Нет, сэр… я просто хочу понимать.

— А разве ты не мечтаешь воевать с немцами, сбивать дирижабли, программировать ракеты?

— Нет, сэр. Я хочу узнавать новое.

— Странный ребенок, — задумчиво проговорила королева Виктория. — Но ведь все дети странные, не так ли, сэр Уинстон?

— Вы правы, мадам. Так оно и есть.

— Я вспомнила, сэр Уинстон, — продолжала королева, — что хотела просить вас передать мои поздравления генералам Гордону, Китченеру и Монтгомери… они тоже, несомненно, были когда-то детьми. — Она повернулась к Майклу. — А сейчас иди домой, Майкл Фарадей. Иди домой и быстро ложись в постель. Передай родителям, что тебя задержала королева Виктория.

— Да, Ваше Величество. Благодарю вас.

— Мы ведь победим в войне, не так ли, мальчик? — неожиданно спросил сэр Уинстон.

— Я не знаю, сэр. Надеюсь.

— Надеюсь, — сэр Уинстон улыбнулся. — Он не знает! А теперь беги, мальчик. Поспеши! Торопись! Королева отдала тебе приказ.

Майкл побежал. Он мчался по Мэлл, слушая, как ботинки стучат по холодному тротуару. Потом он остановился и оглянулся. Королевы Виктории и сэра Уинстона уже не было видно.

Он посмотрел на звезды, и на мгновение ему вдруг показалось, что они — единственная реальность во всей Вселенной.

Глава 9

Шло время. Война продолжалась. Выпуски новостей сообщали, что конфликт распространился на Северную Африку, Индию и Китай.

Шло время. Лондону по-прежнему ничто не угрожало. Остался позади детский сад. Начались занятия в средней школе.

Шло время. Майкл Фарадей взрослел. Его голос уже не был детским. Губы Эмили Бронте стали пухлыми, и Майкла влекло к ним. Ее тело соблазнительно округлилось.

Шло время.

Ощущение необычности происходящего усилилось.

В детстве Майкл чувствовал себя ужасно одиноким, ему казалось, будто он один знает, что им не говорят всей правды. Порой его охватывало отчаяние, и он был готов поверить в собственное безумие или в то, что его сознание неверно отражает окружающий мир, а на самом деле все в полном порядке. Однако Майклу никак не удавалось убедить себя в том, что изъян в нем самом. По какой-то необъяснимой причине, без всяких на то доказательств, он не сомневался, что «настоящая» жизнь есть лишь проекция истинной реальности, за которой скрывается нечто большее, а он просто недостаточно умен или силен духом, чтобы взглянуть действительности в глаза.

Однако дети становились старше — дети, у которых текла кровь, — и Майкл обнаружил, что не он один ставит под сомнение реальность окружающей жизни и разумность бытия. Эрнест Резерфорд, худой, даже хрупкий юноша, был его ближайшим другом. Эрнест обладал оригинальным умом и замечательным воображением. Ему удавалось сформулировать гипотезы и вопросы, которые становились очевидными, как только он произносил их вслух; и Майкл постоянно поражался, почему он сам до этого не додумался.

Именно Эрнест предложил общее имя для детей и взрослых, у которых не текла кровь. Он назвал их сухарями. Эрнест придумал название и для тех, у кого шла кровь — хрупкие, потому что, как он говорил, их легко сломать. Эрнест первым обратил внимание на то, что все известные им хрупкие примерно одного роста и возраста (сухари всегда уклончиво отвечали на вопросы, связанные с возрастом). А еще, что им никогда не встречались маленькие или взрослые хрупкие. Эрнест заметил, что ни в одной семье нет больше одного хрупкого. В результате он установил, что на каждого хрупкого приходится около десяти сухарей.

Благодаря Эрнесту Майкл почувствовал уверенность в себе. Он помог его уму раскрыться, а также способствовал выявлению качеств личности, поразивших всех и сделавших Майкла лидером.

Они часто ходили друг к другу в гости и много времени проводили вместе. В школе Майкл и Эрнест добились того, что их начали учить грамоте. Как ни странно, другие хрупкие не слишком стремились к новым умениям. Они не понимали, зачем им это. Есть фильмы, радио и телевидение. Есть учителя и родители, которые отвечают на вопросы и объясняют, как устроен мир. Кроме того, книг было ничтожно мало. В результате Майклу и Эрнесту еще сильнее захотелось научиться понимать, что в них написано. Немаловажное значение имел и тот факт, что никто из сухарей чтением не интересовался.

Школа занимала просторное здание на улице Короля Карла, неподалеку от Стрэнда. Ее посещали сто учеников, с которыми занимались десять учителей. Дети учились рисовать, лепить, шить одежду, готовить, петь, танцевать; играть в футбол, хоккей, теннис и крикет; делать игрушки, мебель и украшения; вязать, поддерживать вежливую беседу с представителями противоположного пола; уважать мудрость и советы старших.

И никаких уроков истории, географии, физики или математики. Иногда, если кто-то из учеников настаивал, учителя отвечали на вопросы — их уклончивые ответы часто вызывали новые вопросы. Учителя старательно отбивали у своих подопечных охоту интересоваться окружающим миром. Хрупкие отличались повышенной обидчивостью, а сухари обладали настоящим талантом насмешников. Дурацкие вопросы заслуживали дурацких ответов.

Майкл привык быть объектом шуток, и смех перестал его ранить. Он обижался, только если вместе со всеми хохотала Эмили Бронте, но такое случалось редко.

Пост директора школы занимал мистер Шекспир, который производил впечатление очень старого человека. Даже Эрнест не мог решить, сухарь он или хрупкий. Выглядел мистер Шекспир, как хрупкий, однако вел себя, как сухарь.

Майкл и Эрнест жутко удивились, когда им удалось убедить мистера Шекспира, что они уже достаточно большие, чтобы учиться читать. Ростом Майкл почти догнал самого мистера Шекспира. Юноша так разволновался, когда мистер Шекспир наконец согласился назвать ему буквы алфавита и рассказать, как они складываются в слова, которые можно записывать, что ему захотелось обнять старика.

Мистер Шекспир занимался с ними лично. Майкл и Эрнест оказались его единственными учениками. Из всех хрупких только они мечтали узнать, что написано в книгах. Мистер Шекспир рассказал им, как произносятся буквы, продемонстрировал, как они складываются в слова, и дал им букварь с картинками, предложив овладеть новой наукой самостоятельно. Только прочитав книгу до конца, они могли вновь к нему обратиться.

Дрожа от возбуждения, Майкл и Эрнест взялись за реализацию этой грандиозной задачи. Им предстояло самостоятельно обнаружить, что в определенных обстоятельствах одна и та же буква соответствует разным звукам и что некоторые сочетания гласных и согласных дают звуки, которые обозначают другие буквы.

Им пришлось столкнуться с почти непреодолимыми трудностями. Временами казалось, будто они топчутся на одном месте. Очень скоро Майкл и Эрнест отказались от попыток найти логическую схему, объясняющую основные принципы конструирования слов. Однако они не сдавались, иногда им удавалось обнаружить фрагменты системы и научиться ими пользоваться.

Юношам разрешили брать свои первые книги домой. Отец заявил, что Майклу стоило бы заняться чем-нибудь более полезным. Мать беспокоило, что он слишком много занимается. И никто не предложил своей помощи.

Однажды после чая Майкл захватил букварь и отправился в Сент-Джеймсский парк. Они с Эмили часто там встречались — «случайно». Им нравилось быть вместе. Майкл уже довольно давно не говорил Эмили о своей любви — с тех самых пор, как держал ее за руку и они вместе наблюдали за налетом вражеской авиации. Тогда Майкл так и не запустил своего воздушного змея.

Был душный летний вечер, и солнце стояло еще довольно высоко. В парке оказалось совсем мало народу, но Эмили уже пришла. Она сидела на траве на своем обычном месте — там, где они наблюдали за дирижаблем.

Сегодня Эмили надела простое голубое платье с высоким воротничком. В последнее время Майкл начал обращать внимание на то, как Эмили одевалась. Он подумал, что она выглядит очень мило.

— Привет, Эмили.

— Привет, Майкл. У тебя… книга!

— Моя первая, — с гордостью сказал он. — Хочешь послушать, как я читаю?

— Ты научился читать?

— Только маленькие слова, — признался Майкл. — Совсем простые. Но скоро научусь читать и большие.

— Я за тебя ужасно рада, — сказала Эмили. — Ты же так этого хотел… Прочитай мне слова, которые знаешь. И покажи их мне, я попытаюсь запомнить.

Майкл уселся рядом с Эмили и открыл книгу.

— Кот сидит на ковре, — медленно прочитал он. — Кот толстый. У него красная шапка. У него черный мех. Ему нравится ковер.

— Как чудесно! Здорово! — Эмили захлопала в ладоши. — Ты и в самом деле читаешь. Когда ты научишься разбирать сложные слова, Майкл, ты покажешь мне, как это делается?

Майкл удивился.

— Я не знал, что ты тоже хочешь научиться читать. Почему ты не сказала об этом в школе, как мы с Эрнестом?

— Я боялась, — призналась Эмили. — Думала, что все будут смеяться. А вам с Эрнестом все равно.

— Мы с Эрнестом клоуны, — с горечью заметил Майкл. — Мы не против, пусть нас дразнят… только я бы не хотел, чтобы надо мной смеялась ты.

— Я никогда не буду над тобой смеяться, — с чувством сказала Эмили. — Обещаю.

Потом она легла на траву, широко раскинув руки, и посмотрела в небо. Одна из пуговиц на платье расстегнулась, и Майкл не мог оторвать взгляда от гладкой белой кожи. Внутри у него все сжалось. Ему вдруг ужасно захотелось коснуться Эмили, погладить ее.

— Почему люди такие странные? — спросила Эмили. — Почему что-то хотят делать, а от другого категорически отказываются? Почему существуют различия, о которых никто не желает говорить?

Майкл едва ее слушал. Он больше не мог противиться своим желаниям. Протянув руку, он коснулся пальцами белой кожи.

Эмили вздрогнула и вздохнула. Но потом постепенно расслабилась.

— Извини, Эмили, — пробормотал Майкл. — Я не собирался тебя пугать. Может быть, лучше убрать руку? Мне так хотелось прикоснуться к тебе. Это такое ощущение. Такое ощущение… — Он не знал, как выразить охватившие его радость, стыд, смущение и удивление.

Эмили не сразу ему ответила. Пальцы Майкла немного осмелели.

— Мне нравится твоя рука, — наконец заговорила Эмили. Теперь ее голос звучал по-другому. Совсем по-другому. — Мне приятно… это так волнует, и ты становишься таким близким… но правильно ли мы поступаем?

— Не знаю. Но я не хочу убирать руку. Никогда.

Майкл коснулся груди Эмили, его пальцы сжали маленький твердый сосок. Эмили вздрогнула, ее дыхание стало прерывистым.

— Майкл, — прошептала она. — Майкл, почитай мне. Почитай еще. Я хочу о чем-нибудь подумать. И не могу! Не могу!

Майкл не убрал руки. Он взглянул в книгу и неуверенно произнес:

— Кот сидит на ковре. Кот толстый. У него красная шапка. У него черный мех. Ему нравится ковер.

Потом он отложил книгу, повернулся к Эмили и лег как можно ближе к ней, сразу почувствовав, какое у нее нежное тело. Он продолжал касаться ее груди и глядел в ее вдруг изменившееся лицо.

А потом он поцеловал Эмили. И уже не имело значения, что его телом овладела лихорадка. Чтение было забыто, сухари больше ничего не значили, да и весь Лондон находился теперь где-то очень далеко.

Глава 10

По утрам в субботу Майкл, Эрнест, Гораций, Эмили и Джейн часто встречались в кафе на Стрэнде. Они поддерживали близкие отношения и доверяли друг другу. И у них была общая шутка — они называли себя Семьей.

Другие хрупкие также посещали это кафе. Здесь бывали, к примеру, Чарлз Дарвин и Дороти Вордсворт, которые, казалось, образовали свою маленькую семью, состоящую всего из двух человек. А еще сюда приходили Джозеф Листер, Джеймс Уатт и Мэри Кингсли. Хотя Семья поддерживала с другими хрупкими приятельские отношения, они никогда им до конца не доверяли.

Семья, как постоянно напоминал всем Эрнест, это нечто особенное. Ее членами являются люди (Эрнест всегда с некоторой иронией выделял слово «люди»), которые полностью доверяют друг другу и не выдают своих секретов посторонним.

Впрочем, в этом кафе бывали и сухари. Гораций Нельсон множество раз объявлял себя их большим другом — или притворялся, что не видит между ними и хрупкими никакой разницы. Ему нравилось дружить с девушками. Иногда он отправлялся с ними на прогулки в парк — там он ласкал и целовал их. И всячески уверял Семью, что ни одна из девушек-сухарей никогда не вскрикивала от боли, если он кусал их губы или щипал за грудь.

Обычно в кафе заходили сухари, которые учились в школе. Или знакомые взрослые. Но иногда здесь появлялись и чужаки.

Один из них попытался войти в доверие к Семье. Он был первым сухарем, который, как казалось, искренне хотел с ними подружиться. Что лишь усилило подозрения Майкла.

У него были желтые волосы, и он оказался выше всех юношей Семьи. Взяв чашку кофе, сухарь подошел к их столику.

— Не возражаете, если я к вам присяду? — с улыбкой спросил он.

— У нас свободная страна, — холодно ответил Гораций.

— Во всяком случае, — добавил Эрнест, — так нам говорят.

Майкл сидел слева от Эмили. Сухарь устроился справа. Майкл мгновенно его возненавидел.

— Меня зовут Олдос Хаксли. Я из школы Северного Лондона.

Семья удивленно переглянулась.

— Мы не знали, что в Северном Лондоне есть школа, — сказала Джейн. — Мы думали, в Лондоне только одна школа.

— Понятно, — заявил Олдос Хаксли и принялся оглядываться по сторонам, словно хотел убедиться в том, что их никто не подслушивает. — До недавнего времени мы тоже так считали. Мы ничего не знали о существовании Центральной Лондонской школы.

Эрнест пристально посмотрел на чужака.

— А у вас есть такие, как мы? — спросил он, сделав ударение на последнем слове.

— Да, — Олдос Хаксли наклонился вперед и заговорил шепотом. — Вы заметили, что никто не хочет это обсуждать — я имею в виду различия между нами? Они относятся к нам, как к детям. Я хочу узнать, что происходит. А вы разве нет? — И он обвел их взглядом.

Майкл и Эрнест посмотрели друг на друга. Неожиданно у Майкла возникло ощущение опасности.

— Мы ни о чем не беспокоимся, — заявил он. — У нас хорошие учителя. Они объяснят нам все, что нужно, когда мы будем в состоянии понять.

— Неужели вам никогда не казалось, что вокруг нас плетется заговор? — осведомился Олдос Хаксли. — Разве вы не замечаете, что от вас сознательно скрывают информацию — в том числе и ваши родители?

— Но мы… — начала Эмили.

Майкл заставил ее замолчать, наступив под столом на ногу.

— …так не думаем, — быстро закончил фразу Майкл. — Да, многое вызывает у нас вопросы. Есть вещи, которых мы вовсе не понимаем. Но мы доверяем нашим родителям. И если они не хотят нам о чем-то рассказывать, значит, на то есть веские причины.

Гораций с удивлением посмотрел на Майкла, однако Эрнест без колебаний поддержал друга.

— Мы вполне довольны своей жизнью, — заявил Эрнест. — Мы даже получаем от нее удовольствие. А разве у учеников Северной школы появились какие-то проблемы?

Казалось, Олдос Хаксли смутился, словно разговор развивался совсем не так, как он ожидал. Однако он довольно быстро пришел в себя.

— Взять хотя бы чтение. Мы пришли к выводу, что они пытаются отбить у нас интерес к книгам. Вас это не удивляет?

— Вовсе нет, — парировал Эрнест. — Чтение не так уж важно. Мы можем получить необходимую информацию от учителей, родителей, благодаря телевидению, радио, фильмам, наконец… Знаешь, что я думаю? Мне кажется, что вы, ребята из Северной школы, слишком много внимания уделяете пустякам. Главное — наслаждаться жизнью.

— А как насчет различий? Почему нам не объяснят четко и ясно, почему мы отличаемся друг от друга?

— Тут существует две возможности, — ответил Майкл. — Во-первых, это может быть несущественным, а во-вторых, мы еще недостаточно взрослые, чтобы понять… Мне очень жаль, но нам пора уходить. Интересно было с тобой поговорить.

— А почему бы нам не встретиться снова — скажем, в следующую субботу? — предложил Олдос. — Я мог бы привести своих друзей.

— Отличная мысль, но, к сожалению, мы очень заняты. Приятно было познакомиться.

Они оставили растерянного Олдоса Хаксли в одиночестве допивать кофе.

Когда они вышли из кафе, Эмили сказала:

— Я не понимаю, что происходит. В первый раз за все время кто-то из них попытался с нами заговорить, а ты…

— Не сейчас, — мягко ответил Майкл. — Не сейчас. Давайте пойдем в Грин-парк и там все обсудим.

Стояло теплое летнее утро, но людей в Грин-парке оказалось совсем немного. Семья расположилась на уединенной зеленой лужайке, все выжидательно смотрели на Майкла.

— Послушайте, что я вам скажу, — начал Майкл, — и тогда вам станет ясно, сошел я с ума или нет. Олдос Хаксли первым из них попытался поговорить с нами — очень тревожный симптом. Он сказал, что учится в Северной Лондонской школе, о которой мы никогда не слышали. Вероятно, она существует. Если да, то мы это выясним. Однако не следует забывать главного принципа существования Семьи. Мы не делимся важной информацией с сухарями, какими бы симпатичными они нам ни казались.

— Послушайте, — вмешался Эрнест, — Майкл абсолютно прав. Мы дети, малые дети. Ведь вся реальная власть сосредоточена в руках у них.

— Сухарь есть сухарь, — с усмешкой добавил Гораций Нельсон. Он повернулся к Джейн. — Если я укушу твою губу, Джейн, ты заплачешь. Если ущипну за грудь, ты вскрикнешь. Если я ударю тебя, ты упадешь. А они — нет. Насколько нам известно, они живут вечно.

— Мы не можем оставаться в изоляции, — беспомощно возразила Эмили. — Неужели так и пройдет вся жизнь?

— Мы можем, должны и будем, — жестко заявил Майкл. — Во всяком случае до тех пор, пока не разберемся, что к чему. Нас пятеро, и мы очень близки. Мы все любим друг друга. Полагаю, именно по этой причине мы и называем себя Семьей. Но мы больше, чем просто семья. Так должно быть. Мы боевая единица — не в том смысле, что должны воевать, а в том, что обязаны узнать правду. Правда может оказаться безумной или ужасной — возможно, она сведет нас с ума. Однако мы должны ее искать до тех пор, пока не будем полностью удовлетворены — и нас не устроит то, что они попытаются нам подсунуть. Они не должны узнать о наших истинных целях, пока мы сами не выясним, каковы эти цели на самом деле. Мы не имеем права на риск. Любые действия со стороны сухаря, любые попытки завести с нами дружбу должны вызывать у нас подозрения.

— Ты их ненавидишь? — спросила Джейн. — Или боишься?

— Боюсь, — признался Майкл, — но не того, что они в силах с нами сделать. Гораздо больше меня пугает то, чем мы можем оказаться по отношению к ним.

Эрнест криво улыбнулся.

— Например, домашними животными — вроде кроликов. А вдруг выяснится, что они часть хитроумной системы, которую кто-то изобрел для наблюдения за нами? Я больше не верю в то, что мне говорят: война, внешний мир, да и все остальное. Я ни во что не верю. Теперь я намерен доверять только тому, что я — или мы — сумеем лично доказать.

— Эрнест попал в точку, — кивнул Майкл. — Они могут обращаться с нами, как с детьми, и многое от нас скрывать. Однако мы уже не дети. Игр и забав нам мало. Нам нужно больше. Нам необходима правда. Мы не желаем жить в плену собственных кошмаров. Пора составить план кампании, которой мы посвятим свою жизнь и о которой они не должны даже подозревать… Жаль только, что нас некому повести за собой.

Майкл замолчал и оглядел своих друзей. Все внимательно смотрели на него.

— Я знаю, кто поведет Семью за собой, Майкл, — сказал Эрнест.

— Боюсь, эта ноша ляжет на твои плечи… У меня есть ум, но не хватает мужества. — Он усмехнулся. — С Горацием все наоборот. Что же касается Джейн и Эмили — ну, мы не можем возложить на них такую тяжкую ответственность. Так что у нас нет выбора.

Майкл оглядел присутствующих и ничего не сказал. Кто-то должен быть командиром. Кто-то должен совершать ошибки, зная, что если все пойдет не так, как хотелось, вина ляжет на него. Только теперь ему стало в пять раз труднее и страшнее, чем раньше. Но и это придется держать при себе.

Эмили коснулась его руки, и он с удивлением обнаружил, что она очень холодная.

Глава 11

Теперь у Семьи появилась определенная цель. До того памятного утра в Грин-парке они были лишь группой друзей, которых свело вместе одиночество, разочарование, страх, неведение, неудовлетворенное любопытство — и очевидное физическое отличие от сухарей. Однако компания приятелей постепенно превращалась в подпольное движение, тайный комитет по выходу из лабиринта невежества, в котором, как им казалось, сухари намеревались всю жизнь продержать хрупких.

Внешне их поведение практически не изменилось. Они посещали школу, где вели себя, как примерные ученики. Участвовали во всех домашних делах с родителями. Ходили в кино, встречались на вечеринках, смотрели телевизор, играли в спортивные игры и всячески демонстрировали свою благонадежность. Но втайне Семья начала составлять список самых важных вопросов, на которые следовало найти ответы.

Майкл и Эрнест продолжали учиться читать, но мистера Шекспира о своих успехах в известность не ставили. Одновременно они занимались с Горацием, Эмили и Джейн, которые при всех продолжали демонстрировать полнейшее равнодушие к чтению. Довольно быстро они начали писать. Майкл и Эрнест научились копировать буквы. Теперь они могли записывать свои мысли и обмениваться идеями. Они понимали, что к тому моменту, когда к ним в руки попадут настоящие книги, содержащие подлинную информацию — если, конечно, такие вообще существуют, — они должны быть готовы разобраться в том, что в этих книгах говорится.

Мистер Шекспир продолжал снабжать подопечных легкой литературой — в основном, детскими рассказами и сказками. «Возможно, — думал Майкл, — он пытается отбить у нас охоту к знаниям. Если нам станет скучно, мы подумаем, что в чтении нет ничего хорошего».

Сухарь или хрупкий — они так и не поняли, — мистер Шекспир был персоной таинственной. Большую часть времени он вел себя, как сухарь. Но изредка открывал им что-то новое. С одной стороны, он всячески отговаривал их от чтения, а с другой, не раз повторял, что существует возможность — разумеется, когда они будут готовы — попасть в библиотеку. Мистер Шекспир не сказал, где она расположена, и Майкл с Эрнестом тщетно искали ее на центральных улицах Лондона, однако они ему поверили и не сомневались в ее реальности.

Семья регулярно собиралась для выработки стратегии расследования — так говорил Майкл. Они не скрывали своей дружбы от родителей или других сухарей. Просто обставляли эти встречи как вечеринки или игры. Со стороны можно было подумать, что это беззаботная компания подростков.

Список вопросов, требовавших ответа, стал весьма впечатляющим. Почему родители всех хрупких — сухари? Почему (мистер Шекспир рассматривался как возможное исключение) нет взрослых хрупких? Откуда берутся хрупкие? Откуда берутся сухари? Насколько велик Лондон? Можно ли его покинуть? Действительно ли в Северном Лондоне находится другая школа, где учатся хрупкие и сухари? Не обманул ли их мистер Шекспир, когда говорил о библиотеке? Существует ли за пределами Лондона другой мир с большими городами? Действительно ли на планете идет война? Высадились ли американцы (если они не вымысел) на Марсе (если он, в свою очередь, тоже не вымысел)? Что является настоящим, а что — нет? Кто безумен, а кто сохраняет рассудок?

Все запрещенные вопросы сухари отметали или парировали фразами вроде: «Вы еще слишком молоды и недостаточно умны». Но Эрнест утверждал, что если человек действительно хочет что-то узнать, ему должно хватить ума, чтобы понять хотя бы часть правды по тому, что от него утаивают.

— Всю жизнь, — сказал Майкл однажды поздним вечером, когда Семья собралась на освещенной фонарями набережной, — нас пытаются успокоить, лишить инициативы, настроить против любых проявлений самостоятельности. Это делает нашу задачу особенно сложной, поскольку мы вынуждены бороться не только против заговора сухарей, но и с собой — с собственными страхами, которые они в нас культивировали с самого раннего детства. Нам необходимо победить в себе стремление к безопасности. — Он посмотрел на Эмили. — Возможно, даже придется сражаться со своими чувствами, если они помешают узнать правду.

— Разговоры, разговоры, разговоры, — раздражено проворчал Гораций. — Давайте предпримем что-нибудь эдакое? Почему мы ничего не делаем? Стоит начать действовать, и у нас сразу улучшится настроение.

— Если только наши действия не будут нам ничем угрожать, — добавила Джейн. — Я имею в виду вполне реальную опасность.

— А откуда нам знать, что опасно, а что — нет? — спросил Эрнест. — Я, например, убежден: неведение опасно для моего ума.

— Гораций прав, — сказал Майкл. — Пришла пора действовать. Я уверен в одном: пройдет совсем немного времени, и сухари обнаружат, что мы всего лишь играем в обычных молодых людей. И интересно, какие действия они предпримут?

— Гораздо интереснее решить, что мы будем делать, — заметил Гораций.

Майкл усмехнулся.

— Гораций, ты еще пожалеешь, что с такой страстью призывал нас к активности — когда будешь считать шишки и синяки. — Он повернулся к остальным. — Во-первых, мы сделаем то, что следовало предпринять очень давно. Выясним насчет Лондона… Почему нам до сих пор не разрешают иметь велосипеды? Ответ очевиден, не так ли? Сухари хотят, чтобы мы оставались в центральной части города. Если вы немного подумаете, то сразу поймете: все мероприятия, которые они для нас устраивают, и все экскурсии проходят в самом центре Лондона.

Можно украсть велосипеды, но это значит напроситься на неприятности — открытое объявление войны. Следовательно, придется производить наши исследования пешком, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. В следующую субботу мы с Эмили отправимся на пикник. Мы пройдем по течению Темзы, а потом вернемся назад. Возможно, нам удастся увидеть море. Я не знаю, ведь у нас нет никакой объективной информации даже о таких простых вещах, как расстояния. Может быть, мы окажемся у границы силового поля или будем вынуждены повернуть обратно по другой причине. Во всяком случае, мы обязательно что-нибудь узнаем — даже если и не сможем далеко уйти за один день.

— А что будем делать мы? — нетерпеливо спросил Гораций.

— Вам достается более трудное задание. Я хочу, чтобы вы втроем попытались разобраться в двух вещах. Во-первых, постарайтесь отыскать библиотеку — полагаю, на здании должен быть какой-то знак. Во-вторых, начните зарисовывать расположение главных улиц. Когда вы закончите с центральной частью Лондона, приступим к дальнейшему. Вы ведь слышали о картах, не так ли? Пропорциональное изображение различных мест. Я помню, что видел их несколько раз по телевизору. Таким образом мы получим карту Лондона.

— Если только сухари не помешают нам довести проект до конца, — заметила Джейн.

Эрнест вздохнул.

— Жаль, что у нас нет компаса. Я видел их в фильмах. Знаете, наверное, сухари глупые, раз они позволяют нам узнавать о книгах, картах, компасах и других вещах, о которых нам знать не следует.

Майкл немного помолчал.

— С другой стороны, вполне возможно, что они хотят, чтобы мы знали о вещах, которые никогда не попадут нам в руки. Может быть, они сознательно нам показывают, чего нас лишили.

Эмили содрогнулась.

— Становится холодно, уже поздно. Пора домой. Родители начнут задавать вопросы.

Гораций с горечью рассмеялся.

— Они всегда задают вопросы. Свои вопросы — а на наши не отвечают. Если бы я мог убить отца и мать, зная, что не понесу за это наказания, я бы так и сделал.

Никого не удивила страсть в его голосе. И никого не шокировало его признание.

Глава 12

Опасаясь вызвать подозрения, Майкл и Эмили не осмелились отправиться на пикник слишком рано. Майкл не сомневался, что их тайный замысел рано или поздно будет раскрыт, но надеялся, что это произойдет не слишком быстро.

Эмили жила в маленьком домике на Виктория-стрит. Он зашел за ней поздним утром. Мистер Бронте был моложе и не столь суровым, как отец Майкла. А миссис Бронте не такой красавицей, как его мать, но в остальном мало отличалась от миссис Фарадей. В последнее время среди старших сухарей невероятную популярность приобрела Грета Гарбо. Миссис Бронте сделала прическу в стиле Гарбо из «Королевы Кристины».

Эмили надела белое платье и соломенную шляпку с широкими полями. «Она прекрасна», — подумал Майкл. Настанет день, и они с Эмили поселятся в собственном доме, далеко от всех сухарей и кошмаров, далеко от Лондона. Настанет день…

Миссис Бронте приготовила корзинку для пикника. Она спросила у Майкла, куда он собирается повести Эмили. В Хампстед-Хит[19], ответил Майкл. Хампстед-Хит находился достаточно далеко, чтобы оправдать их позднее возвращение домой, но не настолько, чтобы вызвать подозрения.

Мистер Бронте отвел Майкла в сторону и сказал, что Эмили хорошая девочка и что он не хотел бы, чтобы с ней случилась какая-нибудь неприятность; он не сомневается, что Майкл достаточно взрослый и в состоянии себя контролировать. Майкл смутился и ответил, что никогда не сделает того, что может причинить вред или расстроить Эмили. Она ему очень нравится, и он приложит все усилия, чтобы защитить Эмили от любых опасностей.

Все, как в кино. Видимо, мистер Бронте так хотел.

Им удалось покинуть дом Эмили только перед ланчем. Когда они вышли на набережную, оба успели проголодаться. Майкл нес корзинку для пикника. Он вытащил пару яблок для себя и Эмили, чтобы подкрепиться на ходу.

Они прошли мимо Вестминстерского моста, моста Ватерлоо, Тауэрского моста. Когда они находились между мостом Блэкфрайарз и Тауэрским, начался воздушный налет. Дирижаблей на сей раз не было, только бипланы и трипланы. Происходящее больше походило на цирковые трюки, чем на воздушное сражение. Майклу с Эмили показалось, что бой ведется прямо над лондонским Тауэром. Как обычно, сбитые самолеты падали и исчезали — вероятно, их поглощало невидимое силовое поле.

До сих пор Майклу не доводилось бывать дальше Тауэра. По мере того, как они углублялись на незнакомую территорию, возбуждение Майкла и Эмили росло. Вскоре они устали и решили передохнуть. Усевшись на низкую стену, съели несколько бутербродов и выпили молока. Они оказались в районе доков, среди высоких зданий без окон, подъемных кранов и молов. Однако в гавани не было ни одного корабля. Отец Майкла однажды сказал, что с тех пор, как началась война, корабли перестали разгружаться в лондонском порту. Интересно, почему? — не раз задавал себе вопрос Майкл. Может быть, чтобы впустить корабль, нужно поднять силовое поле? А они не могут? В таком случае как в Лондон доставляются припасы?

Майкл вздохнул. Тайны, тайны…

Солнце скрылось за тучами, но воздух оставался теплым. Майкл неожиданно сообразил, что вокруг совсем нет людей. Какой приятный сюрприз! Обычно рядом всегда кто-то толкался. Отсутствие других людей давало чудесное чувство свободы. А потом Майкл вспомнил, что они никого не встретили с того самого момента, как миновали Тауэр. Любопытно!

Похоже, у Эмили возникли такие же мысли.

— Как замечательно оказаться вдвоем. Интересно, куда все подевались?

— Наверное, люди здесь не живут, — предположил Майкл. — Кроме того, не думаю, что корабли поднимаются так высоко вверх по реке. Поэтому и работы здесь нет… Ты не устала?

— Нет, совсем не устала, — храбро заявила Эмили. — Мы должны добиться своего, не так ли? Нужно идти дальше. Ведь скоро придется поворачивать назад — иначе мы вернемся домой очень поздно, и у нас будут неприятности… Что-то мы не слишком далеко продвинулись в наших исследованиях, верно? И ничего нового не узнали…

— Ну, у нас же совсем нет опыта, — спокойно ответил Майкл. — Бессмысленно рассчитывать, что первая экспедиция поможет нам раскрыть все тайны. Пойдем, любовь моя. Постараемся все-таки что-нибудь выяснить.

— Ты сказал, что я твоя любовь, — улыбнулась Эмили. — Это прозвучало очень мило. Очень!

— Ты моя любовь, — повторил Майкл, удивляясь тому, что признание не вызвало у него смущения. — Кот сидит на ковре — помнишь?

— Кот сидит на ковре, — повторила Эмили. Она улыбнулась. — Это самые прекрасные слова в мире… Я хотела бы, чтобы кот снова сидел на ковре, Майкл.

— Обязательно, любовь моя. Но не здесь и не сейчас.

Немного отдохнув, они пошли дальше. В движениях Майкла появилось нетерпение. Ему ужасно хотелось, чтобы их первая экспедиция принесла хоть какие-то плоды. Если им ничего не удастся узнать… нет, не стоит об этом даже думать. Периодически ему приходилось укорачивать шаг — Эмили за ним не поспевала.

Временами они отходили от берега, но всякий раз возвращались к реке. Наконец доки закончились, и Майкл с Эмили выбрались на открытую местность. Трава, деревья, изгороди и птицы. Теоретически Темза должна была стать шире; однако она оказалась на удивление узкой. «Какой-то несерьезный у нее вид», — подумал Майкл.

И по-прежнему ни одного человека вокруг. Совсем. Майкла вдруг охватило необъяснимое волнение. Серое небо заметно потемнело.

— Майкл, пора поворачивать обратно.

Он сжал руку Эмили.

— Еще чуть-чуть. Мы обязательно обнаружим что-нибудь интересное.

Наконец Эмили твердо сказала:

— Мне очень жаль, дорогой, но я устала. Я немного отдохну, а потом пойдем назад. Если мы вернемся домой слишком поздно, нас перестанут отпускать на прогулки.

— А как они нам помешают? — резко ответил Майкл. — Ладно, Эмили. Оставайся здесь и отдохни. Я пройду немного вперед, а потом вернусь. И будем двигаться домой. — Он понял, что тоже устал, и его вдруг охватило страшное разочарование.

Эмили с облегчением опустилась на траву. Она легла на спину и вздохнула. Майкл оставил корзинку для пикника рядом с ней и устремился вперед; он почти бежал, так ему хотелось найти хоть что-нибудь стоящее. Река делала плавный разворот. У него ушло довольно много времени на то, чтобы подняться на небольшой холмик. Наконец-то его усилия были вознаграждены.

Темза поворачивала обратно! Она вовсе не текла к морю, а возвращалась в Лондон.

Новое знание оказало на Майкла ошеломляющее действие. Усталость и разочарование исчезли. В нем забурлила энергия. Потом он начал истерически хохотать и лишь с большим трудом успокоился. Что ж, он столкнулся с новой тайной — только и всего. Однако ему удалось сделать шаг вперед!

Он, как на крыльях, помчался к Эмили, чтобы поделиться с ней потрясающей новостью.

Сначала она попросту отказалась ему верить.

— Но это невозможно, Майкл. Невозможно! Ну как Темза может течь обратно в Лондон?

— Эмили, она делает круг — и мы это докажем.

— О, Майкл. Звучит, наверное, глупо, но… мне очень страшно. Я боюсь, с нами произойдет… что-нибудь ужасное.

Он помог ей подняться и нежно поцеловал, но в его прикосновениях сейчас не было страсти; казалось, он не замечает, как Эмили прижалась к нему.

— Уверяю тебя: ничего ужасного не произойдет. Нам нужно идти. Мы обещали быть не слишком поздно.

Стемнело задолго до того, как они вернулись домой. Но им вполне хватило света, чтобы раскрыть секрет Темзы. Эмили страшно устала, но стойко продолжала шагать рядом с Майклом. Когда они подошли к мосту Ричмонда, спустились сумерки, а когда миновали мост Кью, окончательно стемнело. Светила луна, когда они оказались возле моста Челси. Следующим должен быть Вестминстерский мост. Круг замкнулся! Больше нет необходимости исследовать берега Темзы. Темза не река. Просто большое кольцо текущей воды.

От моста Челси до дома Эмили было совсем близко, но для девушки это расстояние показалось огромным. Майкл ее жалел и ругал себя за то, что заставил пройти так много. Однако чувство вины тонуло в пьянящем восторге первого открытия.

Когда они добрались до домика Эмили на Виктория-стрит, Майкл настоял, чтобы девушка немного отдохнула. Оба прекрасно понимали: ей не следует возвращаться домой в таком плачевном виде.

Майкл придумал подходящее объяснение. Когда они подошли к дому Бронте, Эмили — с невероятным усилием — шагала так, словно совсем не устала и получила огромное удовольствие от пикника. А Майкл хромал, морщась от боли.

Он принес извинения мистеру и миссис Бронте за то, что они так задержались, сказав, что ему не повезло и он подвернул ногу в Хэмпстед-Хите. Им пришлось несколько раз останавливаться и отдыхать на обратном пути.

Мистер Бронте прочел ему лекцию о том, что он пренебрег своим долгом и не сумел вернуть Эмили домой вовремя. Мистер Бронте выразил надежду, что в дальнейшем Майкл будет осторожнее, в противном случае они с миссис Бронте не смогут отпускать с ним свою дочь. Майкл заверил рассерженного папашу, что он действительно очень сожалеет и что в будущем постарается быть максимально внимательным. Миссис Бронте предложила осмотреть ногу Майкла, однако он вежливо отказался.

Эмили проводила Майкла до ворот. Она быстро поцеловала его и сказала:

— Я люблю тебя.

А потом вернулась в дом и закрыла за собой дверь.

Майкл посмотрел на высокие звезды. Звезды над рекой, которая вовсе не река. Висящие высоко над миром, который, возможно, вовсе не реальный мир.

Он слишком устал, чтобы ясно мыслить. Но он твердо знал: сегодня ему удалось сделать шаг вперед.

Глава 13

— Значит, мы находимся в заключении, — мрачно заметил Эрнест.

— Темза — это не река, впадающая в море, и то, что мы называем Лондоном, отгорожено от остального мира огромным рвом. Нет правды — нас окружает ложь. Нет разума, есть лишь безумие.

Эрнест и Майкл стояли на мосту Ватерлоо. Дневные занятия в школе закончились. Скоро они разойдутся по домам.

— Все мосты и дороги должны куда-то вести, — сказал Майкл.

— В самом деле? — в голосе Эрнеста слышалась горечь. — Что-то я сомневаюсь. Интуиция подсказывает мне: наш маленький мирок состоит из множества кругов… Иногда мне кажется, что мы ничем не отличаемся от животных в зоопарке — или нежных цветов, которые выращивают в оранжереях.

Неожиданно Майкл вспомнил обрывки сна, приснившегося ему в детстве — еще до того, как он начал бриться и приходить в возбуждение от изгибов тела Эмили. В те давние времена, когда он жил в мире невинных кошмаров.

Он рассказал Эрнесту о том сне. С минуту-другую оба молчали. Наконец Эрнест заговорил:

— Оранжерея, оранжерея… Давай сделаем абсурдное предположение. Представим себе, что сухари каким-то образом контролируют наши сны, возможно, даже процесс мышления… Твой кошмар мог иметь искусственное происхождение. А если они использовали его, чтобы подготовить тебя… — Он пожал плечами. — Безумное объяснение безумной ситуации.

— Безумное? — скептически спросил Майкл. И добавил: — Важно, что твое объяснение не кажется мне… элегантным. Оно не кажется мне правильным. У меня такое ощущение… ощущение…

Эрнест усмехнулся.

— Мне нравится, как ты излагаешь свои мысли. Это объяснение недостаточно элегантное — нужно запомнить. Однако я понимаю, о чем ты говоришь. Ты отбрасываешь некое обоснование потому, что оно кажется тебе небрежным. Но идея об оранжерее представляется мне весьма изящной. За пределами Лондона климат слишком холодный; дуют сильные ветры; животные опасны для таких слабых существ, как мы. Верно?

— Что-то вроде того, — признался Майкл. — Мы пленники, но пленники, о которых заботятся.

— Неблагодарные пленники, о которых заботятся, — поправил его Эрнест. — Мы категорически отметаем заботу о себе. Мы настолько безумны, что готовы подвергнуться опасности — если такова цена свободы… Или правды.

Майкл смотрел вниз, на текущую воду.

— Сколько времени вам потребовалось на то, чтобы найти библиотеку? — спросил он.

— Около двух часов, не больше. Я был слишком занят составлением карты и на часы не смотрел. Библиотека находится в маленьком здании на площади Аполло-12, примерно в двадцати минутах ходьбы от Пиккадилли. Я уверен, что раньше никогда не бывал в тех местах, хотя очень много гулял один до того, как у нас образовалась Семья. И я ни разу не видел площади Аполло-12.

— Возможно, дело в том, что ты не умел читать, — предположил Майкл.

— Может быть. И все же я должен был заметить библиотеку раньше. Это самое ветхое здание на площади. Оно заколочено досками и выглядит так, будто им не пользовались тысячу лет. — Он горько рассмеялся. — А кому нужны книги? В чтении нет никакой необходимости. Никто не хочет учиться.

— Кроме нас.

— Кроме нас. А мы не в своем уме.

Майкл продолжал смотреть на воду.

— В стране безумцев, — пробормотал он, — нормальный человек считается сумасшедшим.

— Что ты сказал? — взволнованно переспросил Эрнест.

— Так, ерунда. Извини. Я начал разговаривать сам с собой. Извини, Эрнест.

— Что ты сказал?

Майкл с удивлением взглянул на друга.

— В стране безумцев нормальный человек считается сумасшедшим… Ты заявил, что мы безумцы и…

— Вот оно! — Эрнест только что не пританцовывал от возбуждения. — Ты дал определение нашему положению. Сформулировал нашу философию.

— Кто теперь радуется словам? Сухари не используют таких выражений. Их можно услышать только из уст героев фильмов. Нормальные люди так не разговаривают друг с другом. Откуда ты знаешь, что эти слова значат?

— Я просто знаю — и все. Потому что я коллекционирую слова. Сравниваю их, определяю смысл. Они бесценные инструменты. Слова необходимы, чтобы думать… Что ты скажешь о тех мыслях, которых не можешь иметь — пока не найдешь нужных слов?

Майкл рассмеялся, глядя на взволнованное лицо друга.

— Ладно, Эрнест. Успокойся. Значит, мир сошел с ума, а мы безумны, потому что сохранили разум. Что нам это дает? Давай лучше придерживаться фактов. Ты уверен, что там действительно написано «Лондонская библиотека»?

— Абсолютно. Я даже скопировал надпись. Раньше я не знал, как правильно пишется слово «библиотека». Но теперь до самой смерти не забуду.

— А за вами точно следили?

— Не знаю. Однако Гораций в этом убежден. Я был слишком занят картой, но Гораций утверждает, будто за нами кто-то шел. Он говорит, что сначала за нами следовал один сухарь, потом его сменил другой, затем третий.

— А Джейн что-нибудь заметила?

— Она думает, что за нами могли следить, но до конца не уверена. Гораций говорит, что сухарь держался в сотне шагов от нас. Он заставил Джейн немного отдохнуть, дожидаясь, пока один из них пройдет мимо. Потом она сама пошла за сухарем. Но Гораций убежден, что после того, как мы свернули за угол, тот сухарь исчез, а его место занял другой. Джейн не заметила подмены.

— Хорошо, предположим, за вами действительно следили, но почему Гораций так уверен, что это сухари, а не хрупкие?

Эрнест слабо улыбнулся.

— Ты же знаешь: Гораций занимается изучением сухарей. Я не умею отличать их на расстоянии, но Гораций овладел этим искусством в совершенстве — ему даже не нужно видеть, какого цвета у них волосы. Я сам не раз был свидетелем того, как он безошибочно указывал на сухарей — причем издалека.

— Значит, мы должны быть готовы к худшему. За вами следили, и теперь по меньшей мере один сухарь знает, что вы нашли библиотеку — если это действительно библиотека.

— А за вами с Эмили кто-нибудь шел?

— Не думаю. Нет. Я уверен, что за нами никто не следил. Мы были вдвоем на открытой местности… Интересно, что подумали о вас сухари. Поняли, что вы ведете систематические поиски, или посчитали, что вы просто гуляете?

Эрнест немного подумал.

— Должно быть, они догадались, что я рисую карту.

— Ты мог делать наброски понравившихся тебе зданий.

— Сомневаюсь, что их легко обмануть.

— Я тоже. Но такой вариант нельзя исключать. Впрочем, мы слишком много времени тратим на размышления о сухарях — что они подозревают, что им о нас известно. Так мы никогда ничего не добьемся. Нам следует продолжать свои изыскания до тех пор, пока они нас не остановят.

— Или не посадят за решетку, — добавил Эрнест. — Как гестапо.

Майкл снова посмотрел на воду.

— Это не река, однако вода течет. — Неожиданно он рассмеялся.

— Мне нравится. Очень. Потрясающая забота о деталях… Ну, полагаю, пора домой — может быть, все-таки нам удастся их обмануть.

— Ну и каковы наши планы на будущее? — спросил Эрнест.

— Вы нашли библиотеку, но мы не знаем, есть ли там книги. Значит, нужно это выяснить.

— Так скоро? Сухари наверняка ждут в засаде.

— Это тоже часть плана, — мрачно ответил Майкл. — Проверка, если хочешь. Наверняка они уже заняли наблюдательные позиции.

Глава 14

Наступил поздний вечер. Мать, отец и Майкл вернулись из кино. Они смотрели «Унесенных ветром». Мать принесла горячее молоко. Майкл медленно потягивал его из стакана.

— Пора ложиться спать, Майкл, — сказал отец. — Сегодня был трудный день. Нужно, чтобы ты успел выспаться перед завтрашними занятиями. Тебе понравился фильм?

— Да, отец, очень… А что, в Америке действительно Север и Юг воевали между собой?

— А мне понравилась Вивьен Ли, — вмешалась мать. — Какая замечательная актриса. Впрочем, Кларк Гейбл ни в чем ей не уступает. Потрясающая пара.

— Так как насчет гражданской войны в Америке? — не унимался Майкл.

Отец сделал большой глоток молока, хотя Майклу оно казалось чересчур горячим. Мать и отец не замечали, когда еда или питье были слишком горячими.

— Интересный вопрос, — сказал отец. — Однако тебе не следует забывать, что кино — это лишь развлечение. Фильмы в большей степени основаны на эмоциях, а не на реальных фактах. Впрочем, в каждой стране в разные периоды истории происходили гражданские войны. Наверное, и в Америке тоже.

— Но ты не знаешь?

— Сын, ты должен понимать, что невозможно держать в памяти все события мировой истории. Самое главное — помнить наиболее важные вещи, которые играют какую-то роль в твоей личной жизни.

Майкл вздохнул. Все разговоры с родителями всегда заканчивались именно так. И тут он неожиданно решил пойти в атаку.

— Скажи, а Темза впадает в открытое море?

— Что за вопрос! Майкл, я думаю, ты устал. Тебе пора спать. Ты должен знать, что реки впадают в море.

— Я спросил о другом. Впадает ли в море Темза?

— А теперь ты начинаешь упрямиться. Я ведь сказал тебе, что реки впадают в море. — В голосе отца послышалось раздражение.

Майкл научился распознавать его, как только оно появлялось. Всегда одно и то же — так случалось всякий раз перед окончанием разговора. Отец сердился или презрительно фыркал.

Однако Майкл не сдавался.

— Темза — река?

— Мой дорогой мальчик! — Раздражение росло. — Иногда я просто прихожу в отчаяние. Ты не хуже меня знаешь, что такое Темза. Подчас мне кажется, будто ты специально пытаешься вывести меня из равновесия своими дурацкими вопросами. Кончай болтать, тебе давно пора в постель. Давай не будем портить приятный вечер. — Отец допил молоко и встал.

Так происходило всегда. Так будет всегда. Если кто-нибудь этого не изменит.

— У меня есть еще один дурацкий вопрос, — с вызовом сказал Майкл. — Как меня сделали?

— Майкл, уже очень поздно, — вмешалась мать. — Пойдем спать, а все вопросы оставим на завтра, когда у нас будут свежие головы.

Майкл сердито посмотрел на нее.

— Обычный ответ. Подожди до завтра. Подожди, пока станешь достаточно взрослым, чтобы понять… Подожди! Подожди! Подожди! Я только и делаю, что жду. Всю свою жизнь. Я с ума схожу от ожидания. Может быть, вы к этому стремитесь?

— Я не потерплю, чтобы ты так безобразно разговаривал с матерью. Немедленно извинись! — сурово потребовал отец.

— А что ты сделаешь, если я откажусь — выдерешь меня? Я уже слишком большой для порки, но сухари сильнее хрупких, так что ты на это вполне способен.

Казалось, отец удивился. Как ни странно, теперь в его голосе не слышалось гнева.

— Что за чушь ты несешь про сухарей и хрупких?

Майкл понимал, что поступает опрометчиво, но уже не мог остановиться. Он устал от бесконечного обмана, разочарований и неведения. Ему было необходимо выговориться. Он сделал глубокий вдох.

— Вы сухари, а я хрупкий. Глупые названия — не стану спорить, — но нам нужно как-то обозначить различия. Вы скрываете от нас правду с тех самых пор, как я себя помню. Мне представляется, что вы намерены держать нас в неведении и не отвечать на наши вопросы вечно. Вы хотите, чтобы мы от вас зависели. Но я не намерен это терпеть. Можете делать, что пожелаете, но никто не заставит меня и дальше пребывать в невежестве. — Он замолчал, пытаясь оценить выражения лиц своих родителей, но они лишь с любопытством смотрели на него.

— Я знаю, что сухари не такие, как мы, хрупкие, — с отчаянием продолжал он. — У нас идет кровь, а у вас — нет. Нас легко ранить, а вас — нет. Мы устаем, а у вас имеется неистощимый запас энергии. Мы чувствуем боль, а вы — нет. Слишком много различий. Однако вы утверждаете, будто являетесь моими родителями. Вот я и спрашиваю: как меня сделали?

Мать вздохнула.

— Майкл, ты все ужасно усложняешь. Будь хорошим мальчиком и подожди до утра.

— Как меня сделали? Как меня сделали?! Как меня сделали?!! — Майкл и сам не заметил, что перешел на крик.

Отец покачал головой.

— Что ж, я вижу, ты полон решимости получить ответ на свой вопрос, — спокойно проговорил он. — Мне нравится решимость в мужчинах. Значит, у тебя есть характер… Я буду говорить прямо. Ты думаешь, будто мы тебя обманываем. А тебе не приходило в голову, что мы стараемся тебя защитить?

— Конечно, — устало сказал Майкл. — А вам не приходило в голову что вы нас попросту душите — в интеллектуальном смысле?

— Ты хочешь знать, как тебя сделали. Пожалуйста, я расскажу. Тебя вырастили из крошечной частички жизни — ее можно назвать яйцом… Майкл, ты помнишь время, когда был совсем маленьким?

— Да, отец.

— Ты мог тогда ухаживать за собой?

— Нет, отец.

— Вот для чего нужны мы — сухари, как ты нас называешь. Наше предназначение — ухаживать за тобой, Майкл. Наше предназначение — помочь тебе достигнуть зрелости. Ты верно заметил, мы другие. Нас проектируют и делают, а не выращивают. Нам вовсе не обязательно ощущать боль или уставать. В отличие от тебя… Ты помнишь легенду про Сверхчеловека, Майкл? Лично я в нее не верю. Но задай себе вопрос — а вдруг она правдива… Теперь, когда я тебе ответил, пойдем спать.

— Да, отец.

Майкл чувствовал себя совершенно опустошенным. Он бросил вызов, но так и не понял, принят ли он.

Мать улыбнулась.

— Ну, в любом случае, фильм мне понравился. Хотя должна признаться, что кошмарные разрушения меня огорчили… Майкл, мне бы не хотелось, чтобы ты столько времени проводил с Эрнестом Резерфордом. Я не уверена, что он оказывает на тебя хорошее влияние.

Майкл слишком устал, чтобы спорить. Слишком устал, чтобы продолжать разговор или думать. Он отправился спать с мыслями, что во всяком случае ему удалось узнать нечто новое. На следующее утро он проснулся и понял, что не узнал ничего.

Глава 15

В субботу утром Семья отправилась в Лондонскую библиотеку. Никто не сказал родителям, куда они собрались; но с другой стороны, никто и не пытался этого скрыть. Они скопировали карту Эрнеста, а Гораций предложил каждому члену команды выбрать свой собственный маршрут, и если кто-то заметит за собой слежку, нужно постараться от нее уйти или немедленно вернуться домой. Однако Майкл выступил против, считая, что друзья должны держаться вместе. Ему не терпелось выяснить, предпримут ли сухари попытку помешать расследованию.

Тем не менее они достигли компромисса. Майкл, Эмили, Эрнест и Джейн пойдут все вместе. Гораций последует за ними на некотором расстоянии, чтобы понять, не присматривают ли за ними сухари.

Субботний день выдался хмурым, казалось, вот-вот пойдет дождь. Девушки надели полиэтиленовые плащи, а молодые люди — непромокаемые куртки. Джейн и Эмили прихватили бутерброды, Эрнест яблоки. Майкл взял отцовский фонарик. Гораций же, по причинам, известным только ему, вооружился толстым железным прутом.

Дождь начался задолго до того, как они добрались до библиотеки. Небо потемнело, в воздухе появилась сырость, где-то вдалеке раздавались грозные раскаты грома, которые неуклонно приближались. Вскоре небо над головами ребят расчертили яркие вспышки молний, и хлынул дождь. Теплые потоки легко забирались под плащи и куртки, оказавшиеся неважной защитой от непогоды.

К тому времени когда исследователи подошли к библиотеке, все промокли насквозь. Они столпились под навесом у двери, дожидаясь Горация.

— За нами кто-нибудь шел? — спросил Майкл.

Гораций покачал головой.

— Где-то между Трафальгарской и площадью Пиккадилли мне почудилось, что за вами идет девушка, сухарь, — если их вообще можно называть девушками. Она… я не уверен, но мне показалось, что я узнал Эдит Эванс. Впрочем, вероятно, я ошибся, потому что, когда она свернула, вместо нее никто не появился.

— А тебя не преследовали?

— Ни в коем случае, я об этом позаботился, — ухмыльнувшись, заявил Гораций.

Лондонская библиотека выглядела по-прежнему: окна заколочены… да и вообще, такое впечатление, что сюда давно никто не приходил. Ветхое, старое здание, не представляющее собой ничего особенного. Майкл помрачнел, подумав, что все это похоже на гнусную шутку — очень даже в стиле сухарей. А если все книги давным-давно вывезли куда-нибудь в другое место?

— Вряд ли нам кто-нибудь откроет, если мы позвоним в звонок, — проговорил Гораций. — Придется войти самим.

— Но сначала все-таки следует позвонить, — сказала Джейн, — на случай, если… — Она замолчала.

— Если там полно народу, — язвительно закончил за нее Гораций.

— Выяснить можно только одним способом, — проговорил Майкл и нажал кнопку звонка.

Внутри раздался мелодичный звон, но у всех сложилось впечатление, что в библиотеке никого нет.

Молнии больше не рисовали в небе причудливые картинки, но дождь не прекратился. Казалось, люди давно покинули площадь Аполло-12. По правде говоря, у Майкла возникло ощущение, что все дома пусты, как и библиотека.

Вооружившись железным прутом, Гораций бросился атаковать доски, которыми была забита дверь. Они едва держались, и Гораций легко с ними справился. Замок взламывать не пришлось, поскольку никто не потрудился его закрыть. Эрнест нажал на ручку, и дверь открылась. Компания вошла внутрь.

На стене у входа они обнаружили два выключателя, скорее всего, электрических. Майкл нажал одну из кнопок — ничего. Сквозь грязные окна лился скудный серый свет. Впрочем, ребятам его хватило, чтобы понять: пессимистические ожидания Майкла не оправдались.

Внутри библиотека казалась больше, чем снаружи. Вдоль стен шли книжные полки, в основном, пустые. Но на некоторых из них громоздились кое-как сложенные стопки книг.

Сотни, может быть, тысячи. Собранные в неаккуратные, готовые вот-вот рассыпаться груды. Майкл разглядывал их, не в силах скрыть изумление. Он чувствовал себя старателем, которому удалось наткнуться на золотую жилу — совсем как в кино.

От резкого порыва ветра с грохотом захлопнулась входная дверь, и все одновременно подскочили от неожиданности. Громко рассмеявшись, Гораций разрядил напряжение:

— Вы все в моей власти, — зловещим тоном сообщил он. — Теперь вам придется подчиниться воле моей невесты-вампирши.

— Книги, — выдохнул Эрнест. — Книги, книги, книги.

Подойдя к ближайшей стопке, он вытащил один из томов, стряхнул с темной твердой обложки пыль, а потом попытался прочитать золотые буквы на корешке. Различить их в полумраке, который почему-то казался здесь совершенно естественным, было совсем непросто.

— У-то-пи-я, сэр То-мас… Сэр Томас Мор… Здорово! Потрясающе! Понятия не имею, что это такое, но обязательно разберусь… Времени, конечно, понадобится много… ужас, как много! Я, скорее всего, свихнусь или умру, прежде чем закончу, но мне хочется узнать, что написано в каждой из этих книг.

Майкл тоже взял книгу и прочитал название: «Капитал», Карл Маркс. Он открыл ее, но обнаружил, что не понимает ни единого слова.

— Она не на нашем языке. На каком-то другом. Интересно, на каком?

Горация книги не особенно занимали. Чувствуя некоторое превосходство, он наблюдал, как Джейн и Эмили ходят от полки к полке, касаются томов так, будто те могут в любой момент взорваться, просят Майкла или Эрнеста прочитать название.

Джейн обнаружила стопку книг, каждая из них называлась «История упадка и разрушения Римской империи» Эдварда Гиббона. Эмили нашла «Искусство человечества» Хендрика ван Луна. Майкл положил «Капитал» и отправился к другой полке, где ему попалось «Искусство созидания» Артура Кестлера. Эрнест попытался читать «Утопию», но довольно быстро понял, какое это трудное дело, и решил немного отдохнуть.

— Я есть хочу, — заявил Гораций. — Пока вы, умники, тут развлекаетесь, я бы с удовольствием перекусил.

— Всем пора перекусить, — согласилась Джейн. — Мы ведь можем есть и разглядывать книги… Жаль, что я не умею как следует читать. Эрнест, тебе придется мне помогать.

На лице Эрнеста появилась печальная гримаса, которая, однако, всех ужасно развеселила.

— Помогать тебе! — грустно проговорил он. — Дорогая Джейн, у меня все силы уйдут на то, чтобы помочь себе!

Эмили разделила бутерброды и яблоки. Постепенно становилось все темнее, и теперь разбирать даже крупные буквы на первых страницах и обложках было практически невозможно. Майкл включил фонарик.

— По-моему, не стоит слишком активно размахивать этой штукой, — заявил Гораций. — Снаружи могут увидеть свет. Мы же не хотим, чтобы чересчур любопытные сухари нас заметили.

— Знаете, что я сделаю, — взволнованно проговорил Эрнест. — Подберу несколько книг, которые смогу прочитать, и возьму домой. Покончив с ними, я поменяю их на другие.

— А надежное место, чтобы их спрятать, у тебя есть? — поинтересовался Майкл.

— Нет, но я обязательно его найду. — Он грыз яблоко и пытался разобрать хоть что-нибудь из «Королевских идиллий» Альфреда Теннисона.

Майкл расхаживал взад и вперед, а его шаги грохотали по деревянному полу. По непонятной ему самому причине он вдруг вспомнил свои же слова. В стране безумцев нормальный человек считается сумасшедшим.

Он оглядел большую темную комнату и стопки пыльных книг, брошенных тут и там, словно их принесли сюда в спешке и оставили гнить. Затем он посмотрел на своих друзей, поглощавших бутерброды и яблоки в окружении миллионов записанных кем-то слов, которые можно расшифровать, только приложив огромные усилия. Майкл подумал о реке — и не реке вовсе, и о родителях, совсем не похожих на своих детей… и в самом деле, они живут в стране сумасшедших. Но вот вопрос — кто в состоянии дать определение здравому уму? И можно ли сохранить рассудок в таком необъяснимом мире? Сколько еще времени им отпущено? Как долго они сумеют удерживаться на грани между здравомыслием и безумием?

От подобных размышлений и попыток прочитать хоть что-нибудь у Майкла разболелась голова. Он устал от загадок, борьбы, необъяснимой изоляции хрупких, а еще от одиночества, которое заставило их искать друг в друге братьев и сестер, Он устал от ответственности за Семью. И от того, что прекрасно понимал — так будет продолжаться еще очень долго.

Майкл вздохнул и начал водить фонариком по стопкам книг. Одна из них привлекла его внимание, и он вытащил ее из пыльной кучи. Медленно, старательно разбирая буквы, прочитал титульный лист. И неожиданно забыл об усталости. Сердце отчаянно колотилось у него в груди. Майкл понял — ни на секунду не усомнившись в своей правоте, — что не зря потратил столько усилий на то, чтобы научиться читать. Книга, которую он держал в дрожащих руках, называлась: «Краткая история мира». Автора звали Г. Дж. Уэллс.

Майкл уселся прямо на пол и принялся осторожно листать книгу. Тут и там глаз выхватывал отдельные слова — а он их понимал. Он забыл о библиотеке, о друзьях, обо всем на свете. Вот та самая книга. Он понял это сразу. Та самая книга! «Краткая история мира»! Ее название звучало для него, точно волшебное заклинание. Теперь он узнает все тайны и разберется в загадках мира. У него кружилась голова, как от эля. Майкл погрузился в восторженное ожидание чуда.

Неожиданно он сообразил, что к нему кто-то обращается, кто-то дергает за рукав. Эмили. Даже в полумраке он разглядел озадаченное выражение ее лица.

— Извини, Майкл, я не видела, что ты задумался… Я показала книгу Эрнесту и попросила его прочитать мне название. Он взглянул на нее и очень удивился. И ничего не ответил. Сказал только, чтобы я у тебя спросила. Тебе не кажется, что это странно?

Майкл поднялся на ноги и автоматически сунул «Краткую историю мира» в карман.

Он взял книгу, которую держала в руке Эмили, и посветил фонариком на обложку.

Запинаясь, медленно прочитал: «Грозовой перевал», Эмили Бронте.

Глава 16

Майкл смотрел на книгу так, точно она в любой момент могла его укусить. Эмили Бронте! Ему не приходило в голову — сколько же всего ему не приходило в голову, — что на свете могла существовать не одна Эмили Бронте. И что та, другая Эмили оказалась настолько умна, что написала сочинение в тысячи тысяч слов… Ему стало нехорошо.

Майкл открыл книгу и посветил на страницу, озаглавленную «Глава 1». Затем, с некоторым трудом, путая слова, прочитал вслух несколько первых предложений:

Я только что побывал у своего арендатора — одинокого соседа, который живет неподалеку. Здесь очень красиво. Сомневаюсь, что во всей Англии мне удалось бы найти место, столь далекое от суеты высшего общества.

Майкл захлопнул книгу и с изумлением уставился на Эмили Бронте, стоящую рядом.

— Что все это значит? — спросила она.

— Понятия не имею. Мне доступны пока значения не всех слов.

— Я не книгу имею в виду. Почему у кого-то одинаковое со мной имя? Мне казалось, что имена — это нечто уникальное.

— И этого я не знаю, — вздохнув, ответил Майкл. — Извини, Эмили. Я эксперт по неведению… не представляю почему, но я всегда знал: на свете нет людей с одинаковыми именами. — Он грустно улыбнулся. — А теперь получается, что на свете может жить множество девушек, которых зовут Эмили Бронте.

— Может быть, она уже умерла, — предположил Эрнест.

— Кто?

— Та Эмили Бронте, которая написала книгу. Она могла умереть давным-давно. Книга кажется очень старой.

— Наверное.

— Возможно, существует какая-то причина… точнее, связь между ее именем и моим, — проговорила Эмили.

— Интересно, а она была хрупкой? — вмешался Гораций. — Скорее всего, нет. Раз уж она умела читать и писать и даже соединять слова так, что получилась книга… Могу побиться об заклад, что она из сухарей.

Неожиданно с уверенностью, удивившей его самого, Майкл заявил:

— Нет, она не сухарь. Никто из написавших эти книги не был сухарем. Им наплевать на чтение и письмо. Им книги не нужны. Только хрупкие интересуются и нуждаются в книгах. — Неожиданно его посетило озарение. — Те, кто писал истории, из нашего числа. Они такие же, как мы. Они думали, как мы. Теперь, когда мы нашли книги, мы все научимся хорошо читать. И поймем, о чем думали те, другие хрупкие, о чем они мечтали, чем занимались… Впрочем, Эмили права. Должна быть какая-то связь.

— Давайте посмотрим на имена, — предложил Эрнест. — Только лучше вместе. Стало темно, и без фонарика ничего не видно.

Гораций начал скучать.

— Ребята, пока вы изучаете имена, я, пожалуй, немного тут поброжу, может, найду еще что-нибудь интересное… не думаю, что вы сумеете извлечь стоящую информацию из этих книг.

Хотя Эмили и Джейн не очень умели читать, даже буквы узнавали не всякий раз, они остались рядом с Майклом и Эрнестом и принялись внимательно изучать книги, сваленные в кучи, в надежде, что им удастся обнаружить нечто ценное.

Прошло довольно много времени, прежде чем они сделали новое открытие. Темное небо за грязными окнами библиотеки подсказывало: приближается вечер.

Именно Эрнест первым обнаружил книгу и мгновенно узнал слово, которое, казалось, само бросилось ему в глаза. Резерфорд! Оно стояло в заглавии.

— Резерфорд! — произнес Эрнест так, будто первый раз в жизни выговаривал новое слово. Он открыл книгу и прочитал: — Подробный рассказ о жизни и работе Эрнеста Резерфорда, барона Резерфорда Нельсонского, кавалера ордена «За заслуги», ученого и гениального человека.

— Резерфорд, — повторил Майкл. — Ученый и гениальный человек… Сначала Эмили Бронте, теперь Эрнест Резерфорд… Неужели все наши имена принадлежат еще и другим хрупким? — Он вздохнул. — Нужно столько всего просмотреть. Придется приходить сюда много раз. Мне так хотелось заполучить хотя бы несколько книг, а теперь, когда мы их нашли, я напуган до полусмерти.

Неожиданно Джейн в голову пришла необычная мысль.

— А вдруг те хрупкие имеют какое-то отношение к Эмили и Эрнесту? — Она поколебалась немного и продолжала: — Считается, что наши родители — сухари, но они же совсем на нас не похожи… глупая мысль, конечно, но не могут те, другие хрупкие, каким-то образом быть связаны с Эмили и Эрнестом?

Повисло молчание. В конце концов заговорил Майкл:

— Скажу вам, что я думаю. Мне кажется, люди, сочинившие книги — все до единого, — наши настоящие родители. Я полагаю, сухари не хотят, чтобы мы узнали правду о себе, потому что она не в их пользу.

Про Горация все забыли. И тут ребята услышали его голос, который доносился откуда-то издалека:

— Принесите фонарик, — крикнул он. — Я заблудился в темноте.

— А ты где?

— В дальнем конце комнаты есть дверь, вниз ведут ступени. Я спустился по лестнице. А теперь не знаю, в какую сторону нужно идти.

Майкл пошел первым. Батарейка фонарика начала садиться, и свет из ярко-желтого превратился в бледно-оранжевый. Кроме входа в библиотеку в комнате оказалось еще три двери. Одна из них — явно та, в которую вышел Гораций — была открыта.

Ребята увидели длинную крутую лестницу. Майкл удивился, как Гораций не свалился вниз. Даже с включенным фонариком идти приходилось очень медленно и осторожно. Товарища они обнаружили в одном из коридоров, начинающихся там, где заканчивались ступени. Голые стены — и ничего даже отдаленно похожего на электричество: ни выключателей, ни лампочек. Но самое удивительное — казалось, что подземные коридоры уходят куда-то очень далеко, за пределы библиотеки, может быть, и за пределы площади Аполло-12.

Майкл с друзьями попытались исследовать коридор, чтобы понять, где он заканчивается. Через некоторое время Эрнест заявил, что они, скорее всего, прошли половину пути до площади Пиккадилли. Но фонарик уже почти не освещал путь, и Майкл решил: не стоит рисковать — ведь друзья могли застрять тут в полнейшей темноте.

Так и не выяснив, куда ведет коридор и с какой целью его построили, команда вернулась в библиотеку. В большой комнате оказалось немногим светлее, чем в подземных тоннелях.

Эмили взяла Майкла за руку и проговорила:

— Боюсь, мне пора домой. Я обещала матери вернуться не поздно. Мы же соврали, что пошли в кино.

— Без света нам всем тут нечего делать, — сказал Майкл. — Придется еще раз сюда вернуться. Только нужно хорошенько подготовиться.

— Коридоры должны куда-то вести, — возбужденно заявил Гораций. — В какое-то важное место. Не могут же они просто окружать библиотеку.

— Могут, — не согласился с ним Эрнест. — Но у меня такое чувство, что ты прав. Похоже, кроме книг нам удалось обнаружить нечто особо секретное.

Майкл печально посмотрел на бледный свет своего фонарика.

— Он еще некоторое время поработает. Давайте возьмем несколько книг, пока еще можно хоть что-то разглядеть. А потом пойдем по домам.

Фонарик пришлось подносить к самым корешкам, чтобы прочитать названия.

Майкл уже прихватил «Краткую историю мира». Ему повезло, и он наткнулся еще на одну важную книгу в той же стопке — «История Англии». Эрнест выбрал «Резерфорда», «Краткий оксфордский словарь английской литературы», о который он самым натуральным образом споткнулся и чуть не упал, и «Утопию». Эмили оставила себе «Грозовой перевал», а Джейн попалась «Книга джунглей». Гораций не взял ничего. Он не умел читать и не хотел учиться. Он надеялся на пересказ Майкла или Эрнеста.

Фонарик практически погас, и ребятам пришлось, держась за руки, ощупью пробираться к выходу. Дождь перестал, да и ветер стих. Вечерний воздух показался им прохладным и чистым.

Глава 17

Майкл спрятал свои книги в ванной. Ему показалось, что безопаснее места в доме не найти. Стены ванной были отделаны панелями, а самая маленькая, в углу, едва держалась на двух утопленных винтах. Открутить их ничего не стоило — даже пилкой для ногтей.

«Краткая история мира» оказалась очень трудной книгой. В ней содержалось огромное количество слов, произношения которых Майкл не знал, и множество таких, о значении которых мог только догадываться. Просмотрев перечень глав, он выбрал те, что представляли для него особый интерес. По правде говоря, само оглавление являлось чем-то вроде сжатой истории мира. Воображение Майкла поразили такие заголовки, как «Начало жизни» и «Первый настоящий человек», а еще «Промышленная революция» и «Вторая мировая война».

Изучая «Историю мира», Майкл жутко уставал, но всякий раз узнавал потрясающие вещи. Он закрывался в ванной и под шум льющейся воды откручивал винты пилочкой для ногтей. Маленькая комнатка наполнялась паром, а Майкл тем временем делал все новые и новые открытия, такие поразительные, что у него начинала отчаянно болеть голова, и он мечтал только об одном — найти кого-нибудь, кто действительно знает и сможет ответить на вопросы, которые его мучили.

Впрочем, он прекрасно понимал, что ответы ему придется искать самому на страницах этой сложной книги. Майкл не сомневался, что правда — столько, сколько ее можно отыскать — содержится в двух книгах, которые он прихватил с собой из библиотеки. Иногда ему удавалось проверить информацию, которую он находил в одной из них, сравнивая с тем, что написано в другой. Его нисколько не удивляло, когда сведения совпадали. А вот когда трактовки оказывались разными, это повергало его в изумление.

Ни в одной из книг Майкл не обнаружил никаких сведений относительно существования двух разных видов — сухарей и хрупких. В них говорилось о людях, которые жили и умирали при странных, а иногда ужасных обстоятельствах. Однако он сделал несколько открытий, потрясших его.

Майкл узнал, что королева Виктория уже умерла, сэр Уинстон Черчилль никогда не был ее премьер-министром, вторая мировая война давно закончилась, а Лондон — огромный шумный город с миллионным населением. Ему не удалось найти никаких сообщений ни об американской экспедиции на Марс, ни о силовых полях, защищающих столицы. И ничего о Сверхчеловеке.

Чему верить? Очевидной ясности мира, в котором он живет, или тому, что написано в двух удивительных книгах? Временами, раздираемый неуверенностью и противоречиями, он пытался убедить себя в том, что, возможно, его родители правы. Правда — о чем угодно — может оказаться слишком опасной, невыносимой, и хрупкие не в состоянии с ней справиться. Может быть, сухари и в самом деле оберегают всех хрупких от реальности, столь ужасной, что им ее просто не пережить.

А потом он брал в руки «Краткую историю мира» или «Историю Англии». Четкие утверждения и разнообразные сведения, которые содержались в обеих книгах, убеждали его в том, что правда кроется в напечатанных на страницах словах, а не в реальности, которая его окружает.

Майкла некоторое время не мучили кошмары, но теперь они вернулись. Однажды ночью он проснулся с пронзительным воплем, и мать попыталась его утешить, совсем как в те времена, когда он был маленьким. Но ее объятия больше не успокаивали. Майкл испытал ужас от того, что к нему прикасается сухарь.

Отец сказал, что у Майкла нездоровый вид, и спросил, какие у него проблемы. На одно короткое — ужасное — мгновение у Майкла возникло желание ему все рассказать. Сам факт признания наверняка снял бы напряжение и помог немного успокоиться. Не важно, что сказал или сделал бы потом отец. Но Майкл подавил это безрассудное желание — навсегда.

Почему-то он знал: авторы книг, потрясших его воображение, такие же хрупкие, как и он. Каким-то непостижимым образом он понимал, что их мир реален, а его — нет. Отец и все остальные сухари — тюремщики, охраняющие небольшую группу заключенных, которым только и остается надеяться, что им удастся отыскать и принять правду.

И потому Майкл ничего не сказал отцу. Он закрывался в крошечной заполненной паром комнатке и читал, пытаясь отделить фантазии от реальных фактов. Он заставил себя верить в то, что не сошел с ума и должен узнать правду ради себя самого. Он старался вести себя как обычно и делать то, чего от него ждали окружающие. И самое главное — Майкл твердо решил скрыть свое новое знание от всех, кроме членов Семьи.

Вскоре он сделал еще одно удивительное открытие — когда-то книги считались опасным оружием, их сжигали, а авторов преследовали. Возможно, он живет именно в таком мире. Если так, он будет вооружаться. Новыми идеями.

Однажды вечером Майкл отправился в ванную и, как всегда, заперся изнутри. Он открыл воду и открутил винты, державшие панель.

Книги исчезли.

Майкл был потрясен. Потом он уселся на край ванны и задумался.

Значит, они знали. Все время. Майкл понял, каким глупым ребячеством было пытаться что-то скрыть от родителей, и покраснел от унижения. Они продемонстрировали ему, что он все еще ребенок и власть принадлежит им. Ему захотелось умереть. Впрочем, это довольно быстро прошло.

А потом… Он нашел для себя горькое утешение — им ведь не известно, как много ему удалось для себя открыть. Даже если они попытаются убрать все книги из лондонской библиотеки, им не отнять знание, которое хранится у него в голове. Это уже кое-что.

Майкл не стал ничего говорить о книгах отцу с матерью. Они тоже молчали. Он твердо решил отправиться в библиотеку, как только представится подходящий случай.

Глава 18

В субботу вечером Эрнест и Майкл украли два велосипеда со стоянки возле кинотеатра «Одеон» на Лестерской площади. Доехав до Вестминстерского аббатства, они оставили их на стоянке неподалеку. В воскресенье утром ребята встретились около аббатства, прихватив с собой достаточно еды, чтобы продержаться целый день — они намеревались посвятить его исследованиям с использованием механизированных средств передвижения.

Они научились ездить на велосипедах, не привлекая к себе лишнего внимания. Отец уже довольно давно сказал Майклу, что скоро наступит момент, когда он сможет пользоваться велосипедом. Но постоянно находились уважительные причины, мешавшие ему выполнить обещание. В конце концов, Майкл понял, что эту проблему ему придется решать самостоятельно. То же происходило в семье Эрнеста. Велосипеды считались огромной ценностью, поскольку шла война, и ими могли пользоваться только взрослые люди, способные отвечать за свои поступки.

И потому Майкл и Эрнест учились ездить на велосипеде украдкой.

Утро выдалось холодное, но ясное. Друзья договорились встретиться возле аббатства перед первой службой. Майкл прекрасно понимал, что они с Эрнестом будут привлекать внимание, но зато они получали шанс выбраться из центра города, не встретив никого из знакомых.

Оба жутко волновались. Эрнест по-прежнему утверждал, что, как и Темза, все дороги, ведущие из Лондона, в конце концов замыкаются сами на себя. У Майкла такой уверенности не было. Он считал, что должен быть какой-то путь, который позволит им выбраться из города.

Они проехали по Вестминстерскому мосту, никого не встретив. По правде говоря, за все время они вообще не видели прохожих — что, по мнению Эрнеста, являлось абсурдом с точки зрения статистики.

Когда Майкл и Эрнест выбрались из знакомой части Лондона, они успели устать и проголодаться и решили позавтракать. Вдоль дороги стояли жилые дома, магазины, кафе, зеленели сады. Тут и там ее пересекали другие дороги, похожие на ту, по которой они катили. И никаких признаков ни сухарей, ни хрупких. Майклу почему-то вспомнились города-призраки из вестернов. Повсюду царило ощущение унылого запустения.

Они остановились позавтракать в маленьком кафе. Дверь была открыта, а внутри — никого. Повсюду пыль, будто вот уже много лет сюда никто не заходил.

— Мы по-прежнему в стране безумцев, — мрачно заметил Эрнест. — Знаешь, меня не покидает чувство, словно я до такой степени спятил, что считаю себя нормальным. Давай посмотрим, может быть, найдем что-нибудь интересное.

Наверху они обнаружили две пустые комнаты, там даже мебели не оказалось, а за домом — заросший сад, окруженный высокой стеной. Они устроились в саду, ели хлеб с сыром и разговаривали о том, что им удалось узнать из книг, взятых в библиотеке.

— Другой Эрнест Резерфорд был гениальным человеком, — сообщил Эрнест. — Если бы не его работы в области ядерной физики, люди не могли бы использовать атомную энергию.

— Ядерная физика? — удивленно спросил Майкл. — Атомная энергия? Ты о чем?

— Я и сам не очень понимаю, — тяжело вздохнув, признался Эрнест. — Если не считать того, что они существовали в реальности. Иначе и быть не может. Эксперименты, которые ставил Резерфорд, и полученные им результаты слишком… элегантны, чтобы быть вымыслом.

— Ах, элегантность! — Смех Майкла прозвучал слишком резко. — У меня для тебя имеется парочка весьма элегантных сообщений. В нашем огромном пустом Лондоне живет несколько миллионов людей. Так говорится в книгах. Королева Виктория умерла задолго до начала войны, которая сейчас идет — и которая тоже давным-давно закончилась. Так говорится в книгах. Лондон сильно бомбили. Много лондонцев погибло, часть зданий была разрушена. Так говорится в книгах.

Эрнест помолчал немного, а потом сказал:

— Мы — настоящие. Факты, изложенные в книгах, рассказывают о реальности. Лондон, в котором мы живем, тоже подлинный. Но…

— Но наш Лондон вовсе не тот Лондон, — перебил его Майкл. — Королева Виктория — вне всякого сомнения, сухарь — не истинная королева Виктория. Это все — скверная модель.

— Или модель, в которой совершенно сознательно допущены неточности, — добавил Эрнест. — Иногда, Майкл, я думаю, что мы не на Земле. И я придумываю самые фантастические объяснения происходящему. Например, мне кажется, что, когда мы были младенцами, нас захватили космические пираты, доставили на свою планету и попытались создать для нас естественную обстановку. Они допустили ряд ошибок — случайно или с определенной целью.

Майкл даже не улыбнулся. Он задумался над словами Эрнеста, а потом сказал:

— Вряд ли подобные космические путешествия возможны.

— Жители Земли могли не успеть достичь такой стадии развития, — заметил Эрнест. — В отличие от других существ из далекого космоса.

— Сухари?

— Возможно.

— Пошли, — сказал Майкл, вставая. — Нам еще многое нужно сделать. Наши фантастические теории мы можем обсудить завтра. Прежде чем снова садиться на велосипеды, давай навестим парочку домов, что стоят у дороги. Думаю, они такие же заброшенные, как и это кафе.

Ни одна из дверей не была заперта, а дома, как и предполагал Майкл, оказались пустыми, пыльными, нежилыми. Оболочки. Дома в городе-призраке. В конце концов, Майкл и Эрнест взяли велосипеды и отправились дальше. Еще не наступило время ланча, а они уже увидели на горизонте силуэт центра Лондона и поняли, что подъезжают к мосту Блэкфрайарз.

Перекусив, они выбрали другую дорогу. Впрочем, она, как две капли воды, походила на первую — Эрнесту в какой-то момент даже показалось, что он узнал несколько домов. Но на сей раз они выехали к мосту Челси. Близился вечер, и оба ужасно устали. Немного отдохнув, ребята решили доесть свои бутерброды.

— Еще одна попытка, — предложил Майкл. — Только мне кажется, я знаю, что мы обнаружим. Зато сможем вернуть велосипеды на место, когда стемнеет. Надеюсь, нас никто не заметит.

Спустились сумерки, когда они выяснили, куда ведет дорога, выбранная ими на сей раз. Эрнест, который устал заметно больше Майкла и у которого болело все тело, очень развеселился, узнав подъезд к Вестминстерскому мосту.

— В нашем начале — конец, — заявил он радостным голосом. — А в конце — начало.

— Сам придумал?

— Нет, в книге прочитал.

— Мы не можем оставить велосипеды себе, — неожиданно сказал Майкл. — Давай вернем их на стоянку возле «Одеона».

— Нас могут заметить.

— По-моему, стоит рискнуть. После того как мы целый день никого не видели, я, пожалуй, обрадуюсь даже встрече с сухарем.

Однако им удалось добраться до Лестерской площади и оставить велосипеды у кинотеатра, никого не встретив — ни сухарей, ни хрупких.

День выдался трудным для обоих — временами им казалось, будто они единственные живые существа на Земле.

Прежде чем разойтись по домам, Эрнест еще раз заговорил об исчезнувших книгах Майкла. Когда тот ему впервые рассказал о случившемся, он не очень удивился. Ему самому пока везло. Он спрятал свои книги, завернув в полиэтиленовый мешок, в кустах в Сент-Джеймсском парке.

— Интересно, как они узнали о твоем тайнике?

— Понятия не имею. Может быть, они обладают телепатическими способностями — эти твои инопланетные похитители детей. Или у них есть способ подглядывать за тем, что делается в ванной. А может быть, из проклятой панели вывалился один из винтов… Какая разница?

Эрнест похлопал друга по плечу, стараясь утешить.

— Никакой. Если бы они собирались что-нибудь предпринять, они бы уже давно устроили тебе неприятности.

— Завтра вечером я собираюсь еще раз сходить в библиотеку. Увидим, как они поведут себя на этот раз.

— Может, отправимся вместе?

— Лучше идти одному, — покачал головой Майкл. — Возможно, они не знают, есть ли у кого-нибудь еще книги.

— Мы не на Земле, — вдруг заявил Эрнест. — Это точно!

— Почему ты так уверен?

— Безумная логика. Совершенно неправильная. Ряды пустых домов… да и вообще — ситуация какая-то дикая.

Спустилась холодная ночь, подул пронизывающий ветер. Майкл посмотрел на неизменный рисунок звездного неба, и ему стало не по себе. Звезды, по крайней мере, реальны.

«Интересно, — подумал он, — вдруг и в самом деле Земля находится где-то там, далеко? Как и настоящий Лондон, в котором живут миллионы людей. Там река впадает в море, а дороги ведут в другие города».

— И правда, безумная логика, — проговорил он. — Впрочем, или она недостаточно безумна, или, наоборот, совершенно переходит все границы — только происходящего она не объясняет.

Эрнест дрожал от усталости, холода, возбуждения.

— Самое невероятное откровение я оставил напоследок, — сказал он, стуча зубами. — В одной из моих книг — в «Кратком словаре английской литературы» — содержатся имена половины хрупких, которых мы знаем… Майкл, я замерз. У меня такое ощущение, что я уже никогда не согреюсь… Ты понимаешь, о чем я?

— Да, — мягко ответил Майкл. — Отлично понимаю.

Глава 19

Как ни странно, в библиотеке оказалось совсем не так темно, как в первый раз. Небо усеивали пушистые сгустки облаков и звезды — ослепительно яркие и немигающие. Полная луна сияла холодным огнем. Ее свет легко проникал сквозь пыльные окна, заливая призрачным сиянием сваленные в кучи книги.

Майкл испытывал некоторое смущение и одновременно восторженное возбуждение. Красиво! Словно декорация фильма, рассказывающего романтическую историю. Точно напоминание о жизни посреди смерти. Ведь здесь собраны диковинные, разрушающие все его представления о мире мысли сотен хрупких, записанные на бесконечных листах бумаги, соединенных вместе.

В книгах было нечто завораживающее и чудесное. Изысканное. Они сберегают мысли и самые разные идеи навсегда — точнее, до тех пор, пока живет бумага. Они представляют собой средство, позволяющее человеческому духу путешествовать во времени и пространстве. Книги — это самое потрясающее, самое прекрасное, что есть в мире.

Майкла поразило собственное безмолвное красноречие. Он пришел сюда вовсе не затем, чтобы превозносить книги, ему нужно найти новые источники информации. Он осторожно огляделся по сторонам. Со времени их визита ничего не изменилось.

Майкл вынул из кармана фонарик — он поставил в него новую батарейку, которую нашел в шкафу у отца, — нажал на кнопку и посветил туда, куда падали лунные лучи. Да, действительно, все как в прошлый раз. Если не считать того, что дверь в дальнем конце библиотеки, та, что ведет в нижние коридоры, открыта. Он не мог вспомнить, затворили ли они ее, когда уходили.

Выключив фонарик, Майкл предоставил луне освещать комнату. Неожиданно он понял, что не хочет нарушать тишину и покой библиотеки, что ему трудно сдвинуться с места. Майкл пожалел, что с ним нет Эмили. Ему очень хотелось, чтобы она сейчас оказалась рядом. Если не считать пары перемен в школе и уроков чтения, которые он давал ей и Джейн Остин, они не оставались наедине вот уже несколько дней.

Они с Эмили очень скучали, когда не могли видеться. Целовались, говорили разные глупости, вовсе не казавшиеся им глупостями, исследовали тела друг друга и находили их восхитительными. Они узнали, как нужно прикасаться к интимным местам, чтобы доставить максимальное удовольствие и возбудить. В конце концов Майкл решил, что будет разумно соединить эти интимные места, и они испытали изумительные мгновения, постепенно переросшие в нечто, не поддающееся описанию.

В первый раз он любил Эмили при лунном свете, летом, на ковре из высокой мягкой травы. Как же сейчас Майклу хотелось, чтобы она оказалась рядом. Он отчаянно мечтал прижать ее к себе и любить, здесь, среди книг, несущих мысли и слова других хрупких… А лунное сияние будет проливаться на ее лицо…

Ладно, хватит мечтать. Он ведь пришел сюда за книгами. Майкл включил фонарик и принялся исследовать свою сокровищницу.

В первой куче лежали разные длинные истории: «Сыновья и любовники» Д.Г.Лоуренса, «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя, «Зеленое дитя» Герберта Рида, «Утерянный горизонт» Джеймса Хилтона, «Гроздья гнева» Джона Стейнбека.

Майкл пролистал некоторые из них, пробежал глазами несколько абзацев тут и там. Он стал намного лучше читать. И быстрее, не спотыкаясь на длинных сложных словах. Тем не менее по-прежнему оставалась масса выражений, которых он не понимал; но не настолько много, чтобы исказился смысл предложения.

Кое-что из прочитанного показалось ему завораживающим, но сейчас он хотел отыскать что-нибудь более полезное, чем просто истории. Когда-нибудь, возможно, у него будет время и на них. Однако прежде всего — информация.

С сожалением Майкл положил книжки обратно в стопку и повернулся к другой куче. Тоже разные истории.

Он бродил по комнате, искал, и в конце концов луч фонарика высветил четыре книги в одинаковых переплетах. Название и имя автора произвели на Майкла ошеломляющее действие. Четыре тома истории второй мировой войны, автор — Уинстон Черчилль. Книги были озаглавлены так: «Буря грядет», «Их величайший час», «Великий альянс» и «Вмешательство судьбы».

Майкл взял в руки «Буря грядет» и начал ее листать, выхватывая в темноте то название главы, то целое предложение. Его возбуждение росло. Вот книги, которые он искал — те самые, что правдиво рассказывают о событиях, произошедших в реальном мире. Но где спрятать четыре толстых тома? Только не дома. Похоже, придется поступить, как Эрнест, и придумать похожий тайник. Но тогда он не сможет читать книги, когда ему захочется.

Ладно, нужно забрать их отсюда и по дороге домой решить, где лучше всего хранить. Майкл выключил фонарик и убрал его в карман. Затем взял свою находку в руки и, постояв немного, наслаждаясь причудливым рисунком лунных лучей на пыльных корешках, повернулся к входной двери.

И замер на месте. Он услышал шум — кто-то бежал. Кажется, со стороны открытой двери в дальнем конце библиотеки. Той самой, что вела в таинственные подземные коридоры.

Майкл мог спрятаться, мог быстро выскочить из библиотеки, однако он стоял на месте и ждал, опасаясь хитроумной ловушки, подстроенной сухарями.

По лестнице и в самом деле мчался сухарь, который на мгновение появился в дверном проеме, а потом влетел в библиотеку. И тут Майкл услышал новый шум — сухаря кто-то преследовал.

Майкл сразу узнал сухаря. Его звали Олдос Хаксли, именно он как-то раз в субботу утром пытался подружиться с членами Семьи в кафе на Стрэнде.

Сухарь его тоже узнал. Олдос Хаксли остановился как раз в тот момент, когда в дверях возник его преследователь. Гораций.

— Итак, вы оба обнаружили… — начал Олдос Хаксли.

Однако он так и не закончил фразы.

Гораций держал в руках железный прут. С душераздирающим воплем ярости и ужаса он подскочил к сухарю и обрушил прут ему на голову. Раздался какой-то непонятный треск.

Олдос Хаксли упал не сразу — в отличие от любого хрупкого, которого удар такой силы сразил бы наповал. Он конвульсивно дернулся, пронзительно взвизгнул и, продолжая делать какие-то бессмысленные движения, попытался пройти сквозь стену.

Майкл в ужасе смотрел на него.

Гораций явно потерял контроль над собой — он снова и снова наносил Олдосу Хаксли удары своим железным прутом. Тот даже не пытался защищаться. Раздирая стену библиотеки пальцами, он лез сквозь нее.

Однако, в конце концов, под градом ударов он не выдержал и рухнул на пол, подергиваясь и извиваясь.

Майкл не мог сдвинуться с места. Гораций не обращал на него ни малейшего внимания, словно окончательно лишился рассудка.

Существо на полу продолжало выть. Всхлипнув и издав пронзительный вопль, Гораций поднял над головой зажатый в обеих руках железный прут и нанес сухарю последний сокрушительный удар, в который вложил всю свою силу.

Раздался тошнотворный хруст, голова Олдоса Хаксли, точнее, то, что от нее осталось, завертелась и покатилась к одной из стопок книг. Тело перестало дергаться. Гораций уронил прут и, спрятав лицо в руках, скорчился на полу, не в силах сдержать стон и слезы.

Несмотря на испытанное потрясение, Майкл понял, что может снова двигаться. Не отдавая себе отчета, почему он это делает, он подошел к тому месту, где лежала голова Олдоса Хаксли.

Череп, лицо и шея были разбиты вдребезги, превратившись в гротескное подобие человеческих. Шея, неестественно длинная, имела неровные края в тех местах, где голова оторвалась от туловища. И ни капли крови.

Майкла затошнило. Но у Горация началась истерика, к тому же требовалось что-то сделать с телом, и времени на собственные эмоции не оставалось. Майкл проглотил неприятный комок, застрявший в горле, вытащил из кармана фонарик и заставил себя наклониться над головой сухаря, чтобы внимательно ее рассмотреть.

Крови нигде не было, ни единой капельки. Но у основания черепа, в том месте, где болтались обрывки кожи, он заметил какую-то черную пластинку. Из нее торчали жесткие проволочки, некоторые погнутые, по-видимому, в результате яростной атаки Горация.

Майкл ничего не мог сделать для Олдоса Хаксли.

Гораций по-прежнему лежал на полу, скорчившись и прикрыв глаза руками. Он стонал и тихонько подвывал, точно перепуганный насмерть ребенок.

Майкл опустился рядом с ним на колени, обнял приятеля за плечи и попытался успокоить.

— Что случилось, Гораций? — мягко спросил он. — Расскажи мне, что с тобой произошло.

Гораций не ответил. Его трясло, он продолжал негромко стонать. Майкл крепче обнял его за плечи и предпринял еще одну попытку понять, что же все-таки случилось.

— Ты должен мне все рассказать, Гораций. Мне нужно решить, что делать дальше.

— Ящеры, огромные! — всхлипывая, проговорил Гораций. — Они напугали меня до смерти, и я помчался назад, а потом наткнулся на… на… и я подумал… что он… — Слова дались ему с таким трудом, что его снова затрясло.

Майкл продолжал прижимать Горация к себе, стараясь успокоиться, заставляя себя думать… а лунный свет заливал пыльные стопки книг и мертвую голову сухаря.

Глава 20

На то, чтобы привести Горация в чувство, ушло много времени. Слишком много. Майклу придется сочинить какое-нибудь убедительное объяснение, почему он так поздно вернулся домой. И Горацию тоже. «Несладко ему придется, когда родители начнут задавать вопросы», — пронеслось у Майкла в голове.

Но сейчас думать об этом не стоит. Сейчас нужно успокоить Горация, выяснить, что же все-таки с ним случилось, и как-нибудь избавиться от останков Олдоса Хаксли. Одно ясно наверняка: его нельзя бросать здесь, в библиотеке. Если его обнаружат, Семья окажется под угрозой.

Терпеливо, мягко и уверенно (хотя на самом деле Майкл находился в таком же смятении, как и сам Гораций) он попытался убедить друга в том, что если они оба поведут себя разумно, все будет хорошо.

Наконец Гораций пришел в себя настолько, что смог убрать от лица руки и посмотреть на то, что он натворил. У него было мокрое от слез лицо, но он больше не плакал и перестал стонать, лишь время от времени вздыхал, как человек, смертельно уставший после тяжелой физической работы.

Гораций рассматривал тело сухаря почти равнодушно, бросил взгляд на установленную на спине черную пластину с отверстиями, которые соответствовали проволочкам у основания черепа.

— Вот, значит, как они соединяются, — проговорил он. — Как ты думаешь, что мы обнаружим у него внутри — кучу маленьких моторчиков, проводков и клапанов, как в старом радиоприемнике?

— Не знаю, — ответил Майкл. — Но мы с тобой не станем это выяснять. Лучше расскажи мне, что произошло, а потом мы решим, как поступить с… деталями.

Казалось, Гораций его не слышал. Он внимательно изучал голову Олдоса Хаксли и погнутую проволоку на черной пластине.

— Посмотри, Майкл. Какая потрясающая мысль! А если один сухарь в состоянии иметь сразу несколько разных голов — или одна голова может прикрепляться и к другим телам? Кожа порвана, потому… ну, из-за того, что я сделал. Но наверняка есть какой-то способ его собрать и разобрать.

— Гораций, нам сейчас некогда рассуждать. Позже обсудим твою идею… если нам, конечно, удастся выбраться из этой передряги.

И снова ему показалось, что Гораций его не слышит.

— Тогда ясно, как сухарям в школе удавалось расти вместе с нами, — возбужденно проговорил он. — Я за ними внимательно наблюдал. Они развиваются не так равномерно, как мы. Довольно долго остаются одного размера, а потом за один день становятся выше на целый дюйм. — Он рассмеялся, и в его голосе снова прозвучали истерические нотки. — Конечно. Они просто меняют тела. В следующий раз, когда я встречу Эллен Терри, нужно будет ее хорошенько рассмотреть — а вдруг ей по ошибке выдали туловище мальчика.

Он визгливо хихикнул. Майкл схватил его за плечи и хорошенько встряхнул. Но это не помогло. Тогда Майкл влепил Горацию пощечину. Со всей силы. Боль привела его в чувство.

— Извини, Майкл… я тут ужас что натворил, правда? И теперь у нас будут серьезные неприятности.

— Послушай, — взорвался Майкл. — У нас нет времени на сожаления. И размышлять о том, как устроены сухари, нам тоже некогда. Ты должен быстро рассказать, что произошло.

Гораций взял себя в руки и заговорил. Обнаружив во время первого похода в библиотеку подземный коридор, он решил, что тот обязательно уходит за пределы Лондона. И решил исследовать его, как только представится подходящий случай. Он ничего не сказал Майклу и Эрнесту, потому что они погрузились в чтение своих проклятых книг, и Гораций не сомневался, что они будут откладывать экспедицию до тех пор, пока не узнают что-нибудь существенное.

— Кроме того, — признался Гораций, — мне хотелось провести собственное расследование… Я не очень люблю, когда мной командуют, Майкл. Ты, наверное, это уже понял. А еще я решил: вдруг мне удастся найти что-нибудь очень интересное или важное, тогда я приду к вам и скажу: «Смотрите, какой я приготовил сюрприз!»

— Вот уж это точно, — мрачно заявил Майкл. — Ты нам преподнес настоящий сюрприз.

Гораций рискнул забраться в библиотеку днем. Он прихватил с собой железный прут и фонарик со свежими батарейками. Прежде чем войти внутрь библиотеки, он обошел площадь Аполло-12 дважды, хотел убедиться, что за ним нет слежки. Но никого не заметил. Значит, Олдос Хаксли уже находился внутри здания, когда туда проник Гораций.

— Если бы поблизости появился какой-нибудь сухарь, я оставил бы свою затею и вернулся домой. Но мне казалось, что все в полном порядке.

— Даже слишком, — заметил Майкл, а потом, взглянув на останки Олдоса Хаксли, добавил: — Будем надеяться, что он забрел сюда случайно… Ты по какому коридору пошел… по тому, в котором мы обнаружили тебя в прошлый раз?

— Да. Я знал, что мне понадобится много времени, ведь мы тогда так и не добрались до конца. Поэтому я решил оставить другой коридор на потом, чтобы исследовать его всем вместе… Я немного постоял в библиотеке, а затем начал спускаться по лестнице, стараясь понять, не идет ли за мной кто-нибудь. Я не уловил ни единого звука или шороха. Стояла мертвая тишина.

— Из чего можно сделать очень неприятный вывод, — вздохнув, сказал Майкл. — Если Олдос Хаксли уже был там, значит, он прятался. А если он прятался, то с какой-то определенной целью.

— Но откуда ему знать, что мы нашли библиотеку?

— Ему могло быть известно, что какие-то хрупкие ее обнаружили.

Гораций спустился вниз по лестнице, включил фонарик и быстро зашагал по выбранному заранее коридору. Он хотел как можно скорее добраться до конца, поскольку ему не терпелось выяснить, куда он ведет. Кроме того, он боялся, что его слишком длительное отсутствие вызовет ненужный интерес дома.

Тоннель оказался длинным и слегка неровным. Довольно скоро Горацию показалось, что он начал медленно уходить вниз. Стены, потолок и пол были везде одинаково гладкими и немного влажными. Гораций обратил внимание на то, что слышит эхо своих шагов. Через некоторое время он решил немного пробежаться.

После очередного такого броска он остановился, чтобы немного отдохнуть, и вдруг сообразил: эхо не стихло. Как ни странно, в первый момент ему не пришла в голову мысль о слежке. Он просто подумал, что коридор ужасно длинный, и эхо отражается от его бесконечных стен.

Однако во время следующей передышки он прислушался повнимательнее и обнаружил, что шаги повторяются не в том ритме, в каком двигался он сам.

— Я не запаниковал, Майкл. Сначала я решил, что вам с Эрнестом пришла та же идея, что и мне. Ну… я посчитал, что будет лучше, если я поспешу и доберусь до конца коридора первым. Я предполагал, что смогу где-нибудь спрятаться, и если выяснится, что это вы… ну, мы повеселимся по поводу того, что напугали друг друга, поскольку вы… или он… наверняка тоже слышали мои шаги… Если же окажется, что за мной гонится сухарь, я постараюсь сидеть тихо и посмотрю, кто меня преследует. Так я думал.

— А что вышло на самом деле?

Горация передернуло.

— На деле вышло совсем иначе… Не знаю, что я хотел найти в конце тоннеля и каким предполагал увидеть мир вне Лондона. Наверное, представлял себе поля и деревни, леса и холмы — ну, что-то вроде того… Коридор оказался очень длинным. Наконец я подошел к двери, а там… — Гораций замолчал, похоже, воспоминания заставили его разволноваться, но он изо всех сил старался держать себя в руках. — А там… я просто не был готов к такому… Мне ужасно жаль, Майкл.

Майкл положил руку ему на плечо.

— Успокойся, Гораций. Никто не сомневается в том, что ты не трус.

— Самая обычная дверь… ничего особенного. Незапертая. Я… взялся за ручку и открыл… — Гораций прижал руку ко лбу, словно надеялся стереть кошмарные видения. — Представляешь, скалы… огромные и ревущая вода. И существа… я был потрясен и не сразу понял, что это громадные ящеры. А один стоял совсем рядом. Он повернул голову и посмотрел в мою сторону… Наверное, я дико заорал, потому что в следующее мгновение на меня пялились уже все.

Я захлопнул дверь и помчался прочь. Господи, как я бежал! И продолжал вопить. И тут я услышал приближающиеся шаги… чей-то голос. А еще через секунду налетел на сухаря… Я потерял рассудок. Мне показалось, что он хочет меня прикончить или отвести к ящерам. Тогда я сбил его с ног и изо всех сил ударил. Ему каким-то образом удалось встать. Он бросился наутек. Ну, а я за ним. Я понимал, что должен с ним разделаться — но уже по другой причине… Он рассказал бы остальным, и тогда вы с Эрнестом пострадали бы… и еще… Майкл, мне было необходимо что-нибудь сломать, разбить, уничтожить… не знаю…

Гораций снова кричал и всхлипывал.

— Да, тебе было необходимо что-нибудь сломать, — печально проговорил Майкл, снова обнимая Горация и утешая его, точно маленького ребенка.

На этот раз истерика прошла быстрее, Гораций даже казался неестественно спокойным.

— Ну и передряга, — заявил он. — Семья будет потрясена.

Майклу вдруг стало страшно.

— Да, Семья будет потрясена.

— Я неправильно поступил, уничтожив сухаря? Но ведь он мог оказаться опасным.

— Не знаю. Я ничего не знаю… Послушай, Гораций, вот что мы сейчас сделаем. Мы соберем… куски и отнесем их вниз, в коридор. Как можно дальше. У нас, к сожалению, очень мало времени. А уж завтра вечером мы с Эрнестом от них избавимся.

Тело сухаря весило не больше тела любого хрупкого. Майкл и Гораций снесли его на руках вниз по ступеням и протащили шагов сто по коридору. Затем вернулись в библиотеку.

— Оставайся здесь, — велел Майкл, — и ничего не предпринимай.

Он поднял с пола разбитую голову, которая оказалась тяжелее, чем он думал. Наверное, тяжелее головы любого хрупкого.

Но ведь он держит в руках не голову хрупкого, а всего лишь деталь машины. Майкла затошнило и одновременно охватило какое-то необъяснимое оцепенение. Внешне машина, как две капли воды, походила на живого человека, которого больше не существовало. Майкл старался по возможности не смотреть на голову. Но волосы оказались такими мягкими, а кожа гладкой, как настоящая. Только холодная и жесткая. Лишь усилием воли ему удалось заставить себя спуститься вниз по лестнице и пройти по коридору до того места, где лежали останки Олдоса Хаксли. Не понимая, почему он так поступает, Майкл попытался осторожно приставить голову к телу. Но проволочки погнулись, и у него ничего не вышло.

Вернувшись в библиотеку, он обнаружил, что Гораций пришел в прекрасное расположение духа.

— По крайней мере, их стало на одного меньше. Ну, что теперь будем делать, Майкл? Наверное, пора возвращаться домой.

— Да, и чем скорее, тем лучше. Придумай какую-нибудь правдоподобную историю, чтобы объяснить свое опоздание.

— Не волнуйся. Они привыкли к тому, что я веду себя самым непредсказуемым образом. Я часто посылаю их к чертовой матери… Чтобы избавиться от кусков, вам с Эрнестом понадобится помощь. Я могу…

— Ты уже и так достаточно сделал, — перебил его Майкл, — Постарайся пару дней вести себя тихо и не ввязываться ни в какие неприятности.

— А куда ты собираешься спрятать останки Олдоса Хаксли?

Майкл ненадолго задумался.

— Не очень симпатичный выход, — проговорил он мрачно, — но, пожалуй, безопаснее всего преподнести тем ящерам подарочек.

Глава 21

Однако на следующий день Майкл и Эрнест не смогли попасть в библиотеку. Им удалось выбраться туда только через три дня. В первый вечер Майклу пришлось пойти в гости к мистеру и миссис Бронте — он совсем забыл о приглашении, — чтобы поиграть в бридж семьями. Поскольку все знали об отношениях Майкла и Эмили, его отказ выглядел бы, по меньшей мере, странно.

Во второй вечер состоялась выставка работ учащихся школы, на которую были приглашены все ученики вместе с родителями. Никто не сомневался в том, что родители-сухари непременно захотят посмотреть на работы своих чад. Майкл сделал для выставки искусную модель Вестминстерского аббатства. Эрнест подготовил серию картин, изображавших британские военные самолеты.

Третий вечер оказался свободным. Майкл, Эрнест и Гораций ждали его с нетерпением и страхом. Казалось, Гораций сумел полностью оправиться от тяжелых переживаний и уговорил друзей взять его с собой. Он торжественно обещал, что больше никогда не станет предпринимать самостоятельных попыток что-либо исследовать и будет спрашивать разрешения у Майкла. В конце концов, Майкл решил, что безопаснее и разумнее взять Горация с собой, чем оставить дома. Да и тащить останки Олдоса Хаксли по длинному коридору к той ужасной двери наверняка работа не из простых.

О том, что случилось, Майкл рассказал только Эрнесту — решив не посвящать в события того страшного вечера никого, даже Эмили. Чем меньше людей знают о неприятной ситуации, в которой они оказались, тем лучше. Тем не менее Майкл не сомневался, что им не удастся сохранить в тайне факт уничтожения Олдоса Хаксли.

Он оказался прав.

Друзья подошли к библиотеке, когда уже спускались сумерки. На площади Аполло-12, как всегда, не было ни души. Казалось, все в полном порядке, однако Майкл чувствовал — что-то тут не так.

Войдя внутрь библиотеки, они осторожно включили один из своих фонариков. Книги Уинстона Черчилля лежали там, где Майкл их оставил. Он только сейчас вспомнил, что хотел взять тома с собой. Майкл дал себе слово, что прихватит их на обратном пути. Ему не терпелось прочитать историю второй мировой войны — той самой, которая, предположительно, сейчас шла.

— Повезло, — с облегчением в голосе проговорил Гораций. — Кажется, здесь никого не было.

— Надеюсь, — мрачно отозвался Майкл. Сегодня он почему-то не верил в удачу.

Быстро оглядевшись по сторонам, они спустились вниз по лестнице и отправились в коридор, где оставили тело и голову своей жертвы.

Останки исчезли. Впрочем, Майкла это не слишком удивило. Кажется, он ждал именно такого поворота событий. Интересно, почему?

Гораций запаниковал.

— Отваливаем, — заявил он. — И поскорее! Мы угодили в ловушку!

Он посветил фонариком в глубь коридора, будто боялся, что в любую минуту на них набросятся разъяренные сухари.

— Если это ловушка, — тихо проговорил Эрнест, — мы в нее уже попали. Успокойся, Гораций. Не стоит метаться по коридорам и светить повсюду фонариком… Ну, Майкл, ты у нас генерал. Что будем делать?

— Нет тут никакой ловушки, — ответил Майкл. — По крайней мере, за нами никто не собирается гоняться.

— А ты откуда знаешь?

— Не могу объяснить. Но мне кажется, я догадался… Как будто мы участвуем в войне или в игре с очень сложными правилами. Наши противники — сухари — пытаются нас победить или отвлечь, постоянно подсовывая разные неожиданные штучки. Но мы предполагали, что нас здесь может ждать ловушка. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Похоже, да. И что будем делать? — повторил свой вопрос Эрнест.

— Пока вы тут болтаете, — простонал Гораций, — сухари уже, наверное, окружили библиотеку со всех сторон. Давайте попытаемся выбраться отсюда.

— Если ты прав, Гораций, то мы опоздали… Мы собирались бросить Олдоса Хаксли в кошмарный мир, который ты случайно увидел за той дверью. Останки сухаря исчезли. Но зачем же отказываться от возможности заглянуть за таинственную дверь? Лично мне ужасно интересно, что там такое. Ты сможешь еще раз туда пойти, Гораций?

— Да, но…

— В таком случае, почему мы теряем время? Коридор длинный, а нам еще придется возвращаться. — Майкл улыбнулся. — Будем утешаться тем, что не нужно тащить тяжелое тело.

Друзья повторили оригинальный метод передвижения, придуманный Горацием — немного бегом, немного шагом, пока не восстановится дыхание. Время от времени они останавливались и прислушивались, нет ли за ними погони. В коридоре царила мертвая тишина.

Наконец они подошли к двери, которая совсем не походила на ворота, ведущие в мир кошмара. Самая обычная дверь. Гораций описал ее абсолютно точно.

Путешествие по коридору заняло больше времени, чем предполагал Майкл, и все трое порядком измотались. Он решил, что нужно немного отдохнуть, прежде чем открывать дверь. Исследователи молча опустились на пол, но Майкл не стал выключать фонарик — его свет давал некоторое ощущение безопасности и защищенности.

— Там будет темно, — заметил Эрнест. — Может быть, нам не удастся ничего разглядеть. Гораций, в прошлый раз было темно?

— Луна светила. — Горация передернуло. — Думаю, из-за нее все выглядело еще ужаснее. Может быть, днем будет не так страшно.

— Я проверил, — сказал Майкл. — Сегодня полнолуние… ты уверен, что выдержишь это зрелище во второй раз, Гораций?

— В прошлый раз я был один, так ведь? — сердито рявкнул Гораций. — К тому же сейчас я знаю, чего следует ждать. О себе позаботься, Майкл. Нечего мне глупые вопросики задавать.

— Тише! — прервал его Эрнест. — Какой-то шум!

Друзья услышали приглушенный, равномерный рев.

— Вода, — проговорил Гораций. — Вода бьется о скалы.

Майкл поднялся на ноги.

— Ладно, пора выяснить, что там такое. Не будем же мы сидеть тут всю жизнь.

Он подошел к двери и повернул ручку. Когда дверь приоткрылась, в коридор ворвался поток холодного свежего воздуха. Грохот воды стал еще громче.

Майкл распахнул дверь пошире.

Эрнест и Гораций стояли с ним рядом, но у Майкла неожиданно возникло ощущение, будто его ударило током. Он слышал, как шумно, с трудом выдохнул Эрнест, а потом вскрикнул Гораций.

На скале лежал Олдос Хаксли.

Глава 22

Гораций вернулся в коридор. За ним последовал Эрнест. Майкл в полном одиночестве смотрел на мир за границами Лондона.

— Возвращайся, — позвал его Гораций. — Иди сюда!

— Через пару минут. Я хочу побольше увидеть.

Майкл огляделся по сторонам.

Чистое небо, бледные звезды на фоне ярко-желтой луны, заливающей призрачным сиянием пейзаж, который, казалось, является причудливым слиянием реальности и безумной фантазии.

Дверь находилась на склоне скалы — вокруг были разбросаны огромные валуны, а у подножия — узкая полоска песка и ревущее, разъяренное море. Далеко внизу, за телом Олдоса Хаксли, вырисовывались неясные тени, совсем не похожие на скалы или камни. Тени лениво передвигались, шевелились… Это были громадные, залитые лунным светом ящеры.

Внутри у Майкла все похолодело, во рту пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Ему отчаянно хотелось броситься назад в коридор, захлопнуть дверь и сделать вид, что фантастического мира не существует. Но сильнее стремления к бегству оказалось желание остаться и побольше узнать о кошмаре, который стал реальностью.

Он стоял, ждал, морской ветер дул ему в лицо, а волны разбивались о скалы. Страх немного отступил. Ящеры, которые оказались в два раза больше Майкла, огромное стадо, не обращали на незваного двуногого гостя ни малейшего внимания. Майкл принялся размахивать руками. Его заметили, несколько ящеров лениво пошевелили хвостами — и все. Тогда он хлопнул в ладоши. Серебристые змеиные головы повернулись в его сторону. Но когда он перестал вопить и шуметь, диковинные существа мгновенно потеряли к нему всякий интерес.

Страх уступил место любопытству. Майкл принялся разглядывать море, скалы, ящеров, бродящих по неровным склонам, где росли кусты и трава. Его охватило непреодолимое желание посмотреть, что там еще интересного.

— Майкл, иди сюда! — театральным шепотом прохрипел Гораций, словно боясь быть услышанным кем-то чужим.

Майкл вернулся в коридор и закрыл за собой дверь. Здесь представить себе, что по другую ее сторону находится совсем иной мир, стало намного труднее.

— Я всегда знал, что у тебя железные нервы, — проговорил Эрнест. — По-моему, пора возвращаться.

— А я бы еще задержался, — заявил Майкл. — Хочу выйти наружу. Совсем.

Его слова повергли Горация в ужас.

— Ящеры тебя прикончат.

— Не думаю. Они на меня почти не обратили внимания.

— А как насчет Олдоса Хаксли? — спросил Эрнест.

— Говорил я вам, что это ловушка, — вмешался Гораций. — К тому времени как мы вернемся в библиотеку, там будет полно сухарей.

— Мне кажется, ты ошибаешься, — покачав головой, заключил Майкл. — Игра в неожиданности не закончилась. Но если сухари действительно приготовили нам ловушку, мы обязательно должны понять, что находится за дверью, прежде чем возвращаться назад.

— Что ты собираешься делать, Майкл? — Эрнест изо всех сил старался сохранять спокойствие, но голос у него дрожал.

— Ничего особенно героического, да и времени это займет немного. Я только хочу сделать несколько шагов наружу. Пусть Гораций остается здесь, в коридоре, и держит дверь, чтобы ее не захлопнул неожиданный порыв ветра. А еще лучше ее чем-нибудь подпереть. Ты, Эрнест, встань на пороге и приготовь парочку камней. Будешь бросать в ящеров, если они начнут проявлять излишнее любопытство. Я возьму фонарик. Он ослепит кого угодно, а у меня будет время добежать до вас.

— Ты спятил, — запаниковал Гораций.

— Но в разумных пределах, — сообщил свое мнение Эрнест. — Возьми мой фонарик, он ярче.

Дверь снова открыли. Гораций прислонился к ней спиной и принялся опасливо разглядывать скалы. Эрнест вышел наружу, подобрал шесть или семь больших камней и построил из них солидную пирамиду.

Майкл вдохнул прохладный ночной воздух и почувствовал, как его охватывает возбуждение. Он смотрел и не мог отвести глаз от пенящегося прибоя, рептилий, скал, дикого, первобытного мира реальности. Ему хотелось петь. Здесь было чудесно и ужасно одновременно. Здесь присутствовали опасность и манящая неизвестность. И еще свобода.

Майкл улыбнулся Эрнесту, застывшему в лунном свете, точно бледное, испуганное привидение.

— Я недолго.

— Поосторожнее.

— Не волнуйся.

Майкл положил фонарик в карман и начал взбираться вверх по склону, прочь от ящеров и от моря. Оказалось, что это совсем не просто, и ему пришлось помогать себе руками. Большие куски скалы, которые едва держались на неровной поверхности, с неприятным грохотом соскальзывали вниз. Какое-то маленькое существо юркнуло между ног Майкла и умчалось прочь. Наверху, на уступе, раздался одинокий птичий крик, захлопали крылья.

Майкл дрожал от возбуждения. Неужели в этом мире они найдут свободу? Или он тоже часть королевства сухарей? Вопросы… и еще вопросы, все новые и новые загадки. Столько, что можно легко сойти с ума.

Наконец Майкл добрался до вершины скалы. Под ногами трава, вокруг серебристые кусты и невысокие деревья. Местность постепенно уходила вверх, в сторону высокого холма, окутанного ночным сумраком, который не в силах победить лунный свет.

Майкла охватило разочарование. Он надеялся посмотреть на Лондон снаружи.

Однако времени, чтобы карабкаться на высокий холм, не было; к тому же он ужасно устал. Майкл повернулся и посмотрел на море, ревущее внизу. То, что совсем недавно пугало, теперь казалось прекрасным. Восторг вызывали даже ящеры, которые, конечно же, не стали менее страшными.

Разве можно было представить себе, что подземный коридор в городской библиотеке выведет в первобытный мир, залитый серебристым лунным сиянием? Лондон это вовсе не Лондон. Может быть, и Земля совсем даже не Земля? Но звезды здесь самые настоящие, а в океане полно воды.

У Майкла закружилась голова. Он знал, что пора возвращаться, но что-то его удерживало, ему ужасно не хотелось уходить. Он заставил себя спуститься вниз по склону скалы и вернуться к двери, которая уведет назад, в плен.

Увидев его, Эрнест и Гораций явно почувствовали облегчение. Все было спокойно. Ящеры их не тронули.

— Что ты видел?

— Только холмы и берег моря. Но пора возвращаться.

— И прямо в ловушку, — мрачно заметил Гораций.

После того как друзья вошли в коридор, он осторожно закрыл дверь.

Глава 23

Майкл оказался прав: в библиотеке их никто не поджидал и все оставалось на своих местах. На сей раз Майкл не забыл прихватить «Историю второй мировой войны». Он так и не решил, где спрячет четыре толстых книги, но это потом.

Он еще раз обвел библиотеку взглядом.

— Давайте договоримся вот о чем, — проговорил Майкл. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь подвергал опасности Семью или других хрупких. В течение следующих нескольких дней мы будем играть роль умственно отсталых подростков. Особенно это относится к тебе, Гораций. Ты понял?

— Слушаюсь, господин.

— Потому что, — добавил Майкл напряженным суровым голосом, — я не допущу, чтобы пострадал кто-нибудь из членов нашей Семьи. И если, Гораций, тебе опять вздумается предпринимать самостоятельные вылазки, я тебя прикончу. Ты понял? Я не шучу. И не говори ничего сейчас.

Гораций был так потрясен, что и в самом деле промолчал.

В течение следующих дней ничего особенного не происходило, жизнь шла своим чередом. Впрочем, не совсем. Родители Майкла не потребовали никаких объяснений по поводу его позднего возвращения. Более того, когда он вернулся, они уже легли спать, что чрезвычайно удивило Майкла. Обычно в подобных ситуациях отец всегда его дожидался, чтобы выяснить, где он пропадал, отругать и пригрозить наказанием. Встретившись с друзьями, Майкл узнал, что родители Горация и Эрнеста тоже были в спальнях, когда те объявились дома. Очень странно.

«Очередной ход в хитроумной опасной игре, где сухари изображают учителей и родителей», — подумал Майкл.

Он никак не мог придумать надежного места, чтобы спрятать книги Уинстона Черчилля. И потому, в конце концов, решил воспользоваться своим прежним тайником в ванной. По его теории неожиданных поворотов в игре, книги должны были остаться на месте.

Так и произошло. Книги никто не трогал до тех пор, пока сам Майкл не отнес их назад в библиотеку. Майкл решил, что ему немного удалось понять психологию сухарей.

Олдоса Хаксли никто не вспоминал, никто не поднял никакого шума. Этого Майкл тоже не ожидал. Тот, кто выбросил тело на скалы, похоже, не меньше Майкла и его друзей хотел сохранить случившееся в секрете.

Порой Майклу казалось, что все сухари Лондона тихонько посмеиваются над беспомощностью хрупких, над их детскими тайнами и заговорами, попытками исследовать окружающий мир. Иногда, погрузившись в уныние, он думал о том, насколько проще была бы его жизнь, если бы он мог подавить любопытство, уничтожить в себе неистребимое желание понять, что происходит. У него спокойная, комфортная жизнь, ему ничем не угрожает искусственная война, эпизоды которой по причинам, понятным только им самим, сухари демонстрируют хрупким с завидной регулярностью.

Разве важно, что Лондон — это город из картона? Что за его пределами есть настоящий, реальный, огромный мир, в котором бродят ящеры и ревет морской прибой? Ведь самое главное — чувство безопасности. Даже для зверя в зоопарке.

«Вот и ответ», — подумал Майкл. Он не хочет чувствовать себя племенным животным, которому ничто не угрожает. Он мечтает жить свободно в реальном мире, каким бы опасным тот ни оказался. Майкл знал, что во имя достижения своей цели он готов поставить на карту все. Включая собственную жизнь.

Глава 24

Встречу Майкла с самозваным вожаком учеников средней школы Северного Лондона, сухарем по имени Артур Уэлсли, организовал Эрнест. Она имела трагические последствия, заставившие Майкла предпринять шаги, которые вовсе не входили в его планы.

Эрнест и Джейн, хотя их отношения и не были столь нежны, как у Майкла с Эмили, тоже очень привязались друг к другу и стали проводить много времени вместе. Однажды чудесным субботним днем они решили оправиться на пикник в Хампстед-Хит. Парочка предприняла прогулку не только для того, чтобы развлечься. Эрнест продолжал работать над составлением карты Лондона и собирался внести в нее главные дороги Хампстеда.

Когда они с Джейн отдыхали после легкого ланча, к ним подошел Артур Уэлсли, высокий сухарь в белой рубашке и черных брюках. Он стоял, широко расставив ноги и положив одну руку на ремень. У него за спиной замерли два сухаря, которых он называл своими заместителями. Приятели Уэлсли повторяли все его движения и как две капли воды походили на своего командира.

Эрнест и Джейн сидели на траве в парке, рядом стояла открытая корзина с едой, на салфетке лежали остатки ланча. Джейн напугала необычная внешность сухарей.

— Что вы здесь делаете? — сердито спросил Артур Уэлсли.

— Я думал, это и так понятно, — спокойно ответил Эрнест. — С кем имею честь?

— Артур Уэлсли, командир отряда охраны средней школы Северного Лондона.

— Командир чего?

— Отряда охраны средней школы Северного Лондона. Полагаю, ты из Центрального Лондона.

— Да. Меня зовут Эрнест Резерфорд, а это Джейн Остин.

— У вас есть организация? — Артур Уэлсли проигнорировал присутствие Джейн.

— Организация?

— Военная.

— Нет.

— А командир есть?

— Да.

— Хорошо. Приведи его сюда завтра утром. Я намерен с ним поговорить.

— Не знаю, захочет ли он с тобой разговаривать.

— Захочет, — уверенно заявил Артур Уэлсли. — Скажи ему, что это очень важно… и спроси, знает ли он Олдоса Хаксли.

Три сухаря одновременно повернулись и, чеканя шаг, словно на параде, зашагали прочь. У Эрнеста возникло ощущение, что они тренировались не один день.

Непринужденная атмосфера пикника была нарушена, а приятный выходной испорчен. Теперь Эрнесту придется поскорее отыскать Майкла, чтобы обсудить с ним случившееся.

Джейн побледнела, ее трясло. Эрнест обнял девушку за плечи и попытался успокоить. Неожиданно он удивился, сообразив, что обнимает ее впервые, до сих пор его занимали другие проблемы.

— У них такой вид… опасный, — объяснила Джейн. — Я почувствовала, что от них исходит угроза.

— Может быть, дело в том, что они одеты одинаково. Похоже на форму.

— А как ты думаешь, они могут нам что-нибудь сделать?

— Не знаю. Разумнее всего найти Майкла и поговорить с ним.

Джейн начала складывать остатки еды в корзинку:

— Мне холодно.

— Сегодня же тепло.

— А мне холодно. Пока они не явились, все было чудесно… Как ты думаешь, они знают про Олдоса Хаксли?

— Понятия не имею, — пожав плечами, ответил Эрнест. — Мы все принимаем участие в представлении, которое являет собой либо гнусную комедию, либо пародийный фильм ужасов. Дело в том, что нам придется с этим жить, Джейн. Если мы станем слишком сильно беспокоиться — или даже слишком много размышлять, — то сойдем с ума. Так что давай принимать вещи такими, какие они есть, милая. Банальность, конечно, но другого я ничего сказать не могу.

Джейн сложила корзинку, и они собрались уходить.

Словно по заказу, начался воздушный налет. Высоко в голубом небе, точно крошечные металлические насекомые, маневрировали самолеты. Издалека доносился грохот взрывов, стрекотание выстрелов.

Эрнест посмотрел на воздушный бой и рассмеялся.

— Война, которой нет. Бомбы, которые никогда не падают на землю. Самолеты, которые уносятся в четвертое измерение. Все часть жуткой комедии, развлекательного кошмара… Знаешь, Майкл читал про настоящую войну. Он рассказал мне, что тогда не существовало никаких силовых полей, и половина Лондона оказалась разрушенной. Когда мы были детьми, им удавалось нас дурачить. Как ни странно, мне стало легче. Может быть, сухари не такие умные?

Джейн придвинулась к нему поближе.

— Я так замерзла, — прошептала она. — Холод пробрался куда-то глубоко, глубоко. Я совсем продрогла.

Эрнест молча обнимал Джейн, а потом приподнял ее лицо и посмотрел так, словно до сих пор не видел. И поцеловал — в первый и последний раз в их жизни.

Глава 25

Майкл почти не спал ночью. Он пытался понять, нужно ли вступать в переговоры с Артуром Уэлсли. Когда рассвело, он так и не принял окончательного решения.

По тому, как Эрнест описал троих сухарей из средней школы Северного Лондона, было ясно, что от них не стоит ждать ничего хорошего. Все сухари отличались педантичной аккуратностью и изворотливостью. Эти же, по словам Эрнеста, к тому же казались зловеще холодными. Кроме того, они сильно испугали Джейн.

Майкла мучило два вопроса. Почему сухарь, а не хрупкий возглавляет отряд обороны (какое грандиозное название!) средней школы Северного Лондона? И что ему известно про Олдоса Хаксли?

Получить ответы можно было только одним способом.

Майкл рано вышел к завтраку, предполагая, что ему самому придется готовить себе еду. Но отворив дверь столовой, он увидел накрытый стол и понял, что завтрак готов.

С того вечера, когда они ходили смотреть «Унесенных ветром», отношения Майкла с родителями постепенно изменились. Исчез детский страх, но на смену ему пришла постоянная настороженность.

— Полагаю, ты сегодня опять намерен уйти? — спросил отец.

— Да.

— Тебе не приходило в голову, что нам с матерью хотелось бы проводить с тобой больше времени? Мы ведь не молодеем.

Майкл резко рассмеялся.

— Но и не стареете, правда? Не трать времени на речи, которые звучат так, будто их произносят герои старых фильмов, отец. Тебе, возможно, нравится делать вид, что мы нормальные люди, живущие в нормальном мире. Но я не вижу в этой шутке ничего смешного. И никогда не видел.

— Ты будешь одно яйцо или два? — в голосе матери прозвучало беспокойство.

Впрочем, в последнее время она постоянно нервничала. И продолжала изображать (весьма посредственно) мать, беспокоящуюся за своего непослушного сына.

— Два, пожалуйста. И много тостов.

— А куда ты собираешься? — в голосе отца появилась нотка равнодушного любопытства.

— Погулять.

Завтрак проходил в полнейшем молчании.

В конце отец сказал, удивив Майкла:

— Если хочешь, можешь взять мой велосипед. Думаю, ты знаешь, как с ним управляться.

На несколько мгновений Майкл онемел. Затем пробормотал:

— Спасибо. С ним все будет в порядке.

Майкл вышел из дома, совсем сбитый с толку. Откуда отец узнал, что ему предстоит долгий путь?

Майкл договорился встретиться с Эрнестом и Горацием на площади Гайд-Парк-Корнер. От одного велосипеда на троих пользы немного, но если они будут садиться на него по очереди, то, возможно, смогут добраться до места быстрее, чем пешком.

Эрнест и Гораций его уже ждали.

«Давно пора перестать удивляться неожиданным поворотам», — сказал он себе, увидев друзей. Рядом с ними стояли велосипеды.

— Поздравляю, — сказал он, — все сухари одновременно решили позволить нам взять велосипеды.

— Они продолжают играть с нами в свои игры, — с отчаянием в голосе проговорил Эрнест.

— Ты же знаешь: они и раньше с нами играли. Пора к этому привыкнуть.

Гораций сердито ухмыльнулся.

— Сегодня ночью мне приснился мой любимый сон. Я убивал сухарей голыми руками. Знаете, как бывает во сне. Я был страшно сильным, а они мгновенно разваливались на части.

— Во сне можешь делать все, что пожелаешь, — сказал Майкл. — Но помни: мои слова остаются в силе. И я не шучу. История с Олдосом Хаксли, похоже, не закончена… Ладно, поехали в Хампстед, посмотрим, какие новые чудеса нам приготовили сухари.

Артур Уэлсли и его заместители уже ждали в условленном месте. Все трое стояли, широко расставив ноги, положив одну руку на ремень брюк.

«Они похожи на сошедшие с конвейера статуи, — подумал Майкл, когда ехал по мокрой от росы траве. — Или на танцоров, которые ждут нужного такта, чтобы вступить. А еще на полицейских из фильмов».

— Крепкие на вид, — заметил Гораций, на которого парни явно произвели впечатление.

— Зловещие на вид, — поправил его Эрнест. — Думаю, они специально так себя ведут.

Майкл остановился в нескольких шагах от неприятеля.

— Давайте оставим велосипеды здесь. И будем надеяться, что «оборонцы» не приготовили нам никаких сюрпризов.

Ребята положили велосипеды и шагнули вперед. Сухари не шевелились.

— Привет, меня зовут Майкл Фарадей. Насколько я понял, ты хотел со мной поговорить.

Артур Уэлсли поставил ноги вместе и отсалютовал Майклу.

— Уэлсли, командир отряда обороны средней школы Северного Лондона. Да, я хотел с тобой поговорить. Мы должны поддержать друг друга, когда начнется революция. У вас есть оружие?

— Революция? — Майкл был потрясен. — Какая революция?

— Давай не будем тратить время попусту, — рявкнул Артур Уэлсли. — У меня отличная служба разведки. Вы думаете, будто борьба идет между вами — вы называете себя хрупкими — и сухарями. Ошибаетесь. Между революционными и устаревшими взглядами на жизнь, между молодыми и старыми — вне зависимости от того, сухари они или хрупкие — скоро начнется безжалостная война… У вас есть оружие?

— В наши планы не входит поднимать восстание, — улыбнувшись, ответил Майкл.

— А что входит в ваши планы?

— Ничего — пока.

— В таком случае вас уничтожат, — рассмеялся Артур Уэлсли. — Если вы, конечно, не объединитесь с нами.

Майкл помолчал несколько минут, а потом проговорил:

— В вашей школе есть хрупкие? Насколько я понял…

— Были, — перебил его сухарь. — Сорок семь человек.

— Что с ними произошло?

— Они исчезли. В один день. Бесследно.

— А вы не пытались узнать, куда они подевались? — спросил Эрнест.

Артур Уэлсли оглядел его с ног до головы, а затем повернулся к Майклу.

— Какое у него звание?

— Он заместитель начальника генерального штаба, — серьезно ответил Майкл.

— Да, мы пытались выяснить, куда они исчезли. Ничего. Никто не желает с нами это обсуждать — ни родители, ни учителя, никто. Словно их и вовсе не существовало в природе. Поэтому мы поняли: вам грозит серьезная опасность. Пришло время объединить наши силы. Ну как? Я вас заинтересовал?

— Да, заинтересовал. Но мне трудно поверить…

— Мы не можем терять время на то, чтобы убеждать вас в своей правоте. Угроза слишком велика.

— Вчера ты упомянул кое-кого по имени Олдос Хаксли, — сказал Майкл. — Мы должны его знать?

— Мне известно, что вы с ним знакомы. Он установил с вами контакт в кафе на Стрэнде. В его обязанности входило сообщать мне о вашей деятельности. Он был одним из моих лучших агентов.

Гораций побледнел и уставился в землю. Майкл боялся, что он скажет или сделает какую-нибудь глупость.

— Был одним из твоих лучших агентов?

— Да, был. Вот уже несколько дней он не появляется с очередным докладом… Я полагаю, Олдос Хаксли обнаружил что-то важное, и его ликвидировали. Знаете, мы тут не в игры играем. Нельзя терять ни минуты. Пойдемте со мной, я вам кое-что покажу. Надеюсь, тогда вы поверите, что мы не шутим. Прихватите свои велосипеды.

Майкла, Эрнеста и Горация доставили в небольшой загородный домик в Хампстед-Виллидж. По дороге им встретились несколько сухарей, но ни один из них не обратил на диковинную компанию ни малейшего внимания. Жители Хампстеда вели себя так, будто неожиданно ослепли.

Когда они добрались до места назначения, спутники Артура Уэлсли предприняли сложную, абсолютно ненужную и абсурдную разведывательную операцию, целью которой являлось убедиться в том, что они входят в дом незамеченными. Артур Уэлсли провел их в подвал и включил свет.

В подвале глазам Майкла и его друзей предстали стеллажи с винтовками и пистолетами, коробки с гранатами и боеприпасами. Там даже имелся легкий пулемет.

Майклу еще ни разу в жизни не доводилось видеть смертоносного оружия.

— Где вы это достали? — удивленно спросил он.

— Военное подразделение проводило в Хампстед-Хите какие-то маневры, — рассмеявшись, сообщил Артур Уэлсли. — А ночью мы организовали собственные небольшие маневры.

— Я ни разу не видел в Лондоне ни одного военного подразделения, — сказал Майкл. — Мне казалось, что они все дислоцированы за силовым полем.

— Ты мне не веришь?

— У меня нет причин тебе верить или не верить.

— А ты отличный парень! Мы с тобой поладим… Кстати, что касается Олдоса Хаксли… Случайно, не твои ребята его ликвидировали?

— Мои люди никогда никого не ликвидируют, — осторожно проговорил Майкл.

— Вам не удастся всю жизнь держаться в стороне от военных конфликтов, — возразил Артур Уэлсли. — Иначе вы канете в неизвестность, как и те сорок семь… Ладно, какое вам нужно оружие и есть ли у вас надежное место, чтобы его спрятать?

Майкл вздохнул. Какая дикая ситуация — сухари вынашивают мечты о революции против сухарей. Впрочем, давно пора перестать удивляться неожиданному. И научиться быть очень, очень осторожным.

— Спасибо за предложение — я не ошибся, вы действительно сделали нам предложение? — но мы еще не готовы прибегнуть к оружию, а также участвовать в революции. По крайней мере, до тех пор, пока не поймем, с чем мы сражаемся, по какой причине и что мы выиграем или потеряем, принимая участие в военных действиях.

Последовало короткое молчание.

— Понятно, — заключил Артур Уэлсли. — Значит, у нас проблема, верно?

— Почему?

— Потому что вы слишком много знаете.

Майкл мрачно ухмыльнулся.

— Наоборот, мы слишком мало знаем. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Вам либо придется поверить, что мы будем молчать, либо… ликвидировать нас.

Пока он говорил, Гораций сделал шаг вперед и выхватил из открытого ящика гранату.

— Ликвидация будет чрезвычайно демократичной. — Это были его первые слова за время всей встречи.

— Гораций, они не станут нас убивать, — попытался успокоить его Майкл.

— Конечно, нет!

— Ты же не умеешь пользоваться гранатой, — проговорил Артур Уэлсли.

— Хочешь проверить? — улыбнулся Гораций. — Все, как в кино. Дернешь за чеку и… ба-бах!

Майкл почувствовал, как его охватывает отчаяние.

— Да, Гораций, все, как в кино. А теперь положи гранату на место. Нам пора прощаться с нашими новыми знакомыми.

— Нет, Майкл. На сей раз твои методы не пройдут. Уходи вместе с Эрнестом, а я тут немного развлеку этих славных парней. Встретимся там, где мы оставили велосипеды.

— Вы похожи на детей, которые затеяли дурацкую игру, — заявил Артур Уэлсли.

— Гораций, положи гранату, — не обращая на него внимания, продолжал увещевать Майкл.

— Убирайтесь отсюда, оба, — пронзительно взвизгнул Гораций. — Я не шучу. Теперь я тут главный. И разберусь с ними по-своему… Майкл, ты знаешь, что я не в своем уме. Не пытайся призывать к моему рассудку. Уходи!

— Я думаю, — тихо проговорил Эрнест, — нам придется сделать, как он хочет.

— Боюсь, что так. — Майкл повернулся к Горацию. — Хорошо, встретимся около велосипедной стоянки… Гораций, тебе может показаться странным, но я не считаю, что Артур Уэлсли и его друзья представляют для нас опасность. Дай нам пару минут, а потом избавься от треклятой гранаты и догоняй нас.

— Мы это запомним, — мрачно пообещал Артур Уэлсли.

— У тебя будут все основания это запомнить, — хохотнув, заявил Гораций. — А теперь будьте добры встать к стене и не шевелиться.

Эрнест начал подниматься вверх по лестнице, ведущей из подвала. Майкл в последний раз оглянулся на Горация. «Ужасно театрально», — подумал он. Гораций стоит, сжимая в руках гранату, в комнате, полной оружия и боеприпасов, три сухаря, широко расставив ноги и положив руки на пояс, замерли у стены.

Майклу очень хотелось что-нибудь сказать, только на ум не приходило ничего подходящего. Он последовал за Эрнестом вверх по лестнице и вышел из жалкого маленького домика на улицу, где все еще стоял серый воскресный день.

Они быстро зашагали по направлению к крытой стоянке в конце улицы, на которой оставили свои велосипеды.

Вдруг раздались взрывы. Майкл и Эрнест в ужасе оглянулись и увидели, как в небо взлетели обломки дома. Огромное облако пыли и кусков дерева несколько мгновений висело в воздухе, а потом то, что когда-то было домом, с грохотом рухнуло на землю.

Майкл первым нарушил молчание.

— Мы никогда не узнаем, — мрачно проговорил он, — никогда не узнаем, Гораций их взорвал или сухари… — Он не закончил фразы.

— И что будем делать? — прошептал Эрнест. — Наверное, Гораций…

— Конечно, он погиб! — резко ответил Майкл. — Сейчас нам нужно поскорее отсюда выбираться.

Глава 26

Джейн Остин отличалась удивительно мягким характером. Она всегда такой была. Тихой и робкой, легко впадала в уныние. Для спокойствия она нуждалась в самых простых вещах, простых и абсолютно недостижимых: стабильности и безопасности. А Майкл открыл им эти ужасные тайны, а потом они нашли библиотеку и книги… И вот умер Гораций. Жизнь, которая сначала казалась странным сном, превратилась в самый настоящий кошмар.

Джейн Остин жила в крошечном замкнутом мире, вокруг которого простиралась пугающе неизведанная Вселенная. Девушка старалась, насколько могла, скрывать свое паническое состояние от Майкла и Эрнеста, но с Эмили она делилась дурными предчувствиями.

Со времени первого посещения библиотеки Эмили и Джейн много часов проводили вместе. Впрочем, у них не было выбора, поскольку Майкл, Эрнест и Гораций занимались делами, о которых им знать не следовало. Для всеобщего спокойствия.

Джейн была знакома и с другими хрупкими, некоторые из них ей нравились. Например, Дороти Вордсворт, Мэри Кингсли и Элизабет Барретт, но она считала, что никому не может доверять — только Эмили.

На следующий день после гибели Горация, когда закончились занятия в школе, подруги встретились в Сент-Джеймсском парке. Майкл решил, что никто, кроме членов Семьи, не должен знать о смерти Горация. Однако соблюдение тайны оказалось непосильным грузом для Джейн Остин.

Стоял прохладный серый день, и в парке почти не было гуляющих. Эмили и Джейн сели на скамейку и принялись наблюдать за тем, как на покрытой рябью поверхности озера возникают фантастические отражения двух резвящихся уток. Эмили принесла с собой «Грозовой перевал». Майкл и Эрнест научили ее читать, и она одолела уже половину книги. Иногда у нее возникало диковинное ощущение, будто она и есть автор книги. Порой ей казалось, что она чувствует, как ледяной ветер обжигает лицо, когда она любуется бесцветными пейзажами йоркширских пустошей, заросших вереском.

Эмили остро чувствовала, как напряжена и несчастлива Джейн, и попыталась отвлечь ее рассказом о головокружительных приключениях героев книги.

Джейн довольно долго молчала, а потом сказала:

— А знаешь, Джейн Остин тоже писала романы. У Эрнеста есть «Краткий оксфордский справочник английской литературы»… Мы все там — ты, я, Элизабет Барретт, Дороти Вордсворт. Мы пойманы в сети крошечных черных значков на бумаге. — Она разрыдалась.

Эмили обняла ее за плечи, пытаясь успокоить.

— Милая, ну не стоит так расстраиваться. Лично я рада, что существовала еще одна женщина по имени Эмили Бронте, что жила она в необычном чудесном мире и смогла написать замечательную книгу. Я чувствую свою сопричастность… У меня даже возникает ощущение, будто я ее знаю и у нас есть что-то общее.

— У нас масса общего, — перестав плакать, грустно проговорила Джейн. — Обман, страх, неуверенность. Мы как маленькие зверьки, Эмили. Крошечные, беззащитные зверьки, запертые в огромной клетке. Кто-то держит нас здесь с какой-то целью, а когда он ее достигнет, животных уничтожат, а клетку выбросят на помойку.

— Майкл нашел выход, — сказала Эмили.

— Выход из одного кошмара в другой. Наверное, было бы лучше, если бы мы оставались в неведении. Теперь мы знаем, что Лондон это всего лишь кукольный городок. А еще мы знаем, что мир за его стенами населен чудовищами… я бы хотела, чтобы мы снова стали детьми, Эмили. Я бы хотела перевести стрелки часов… И сделать вид, что все в порядке. Все может быть в порядке, если сделать вид, что ничего не произошло. Может!

— Нет, Джейн, милая, только не для нас, — покачав головой, проговорила Эмили. — И не в мире, населенном сухарями и хрупкими. Ты же понимаешь, что иначе быть не могло.

— Как ты считаешь, люди имеют право решать, что им делать со своей жизнью и с собой? — спросила Джейн.

— Мы все должны свободно принимать такие решения. Я думаю, именно этого и добиваются Майкл с Эрнестом — только сначала хотят выяснить, что с нами в действительности происходит.

— Сомневаюсь, что Гораций придерживался таких же взглядов. Он просто ненавидел сухарей… Мне пора идти, Эмили. Мои… они будут задавать вопросы, если я задержусь. Я ненавижу вопросы. И… когда на меня давят.

— Мне тоже пора бежать. Я хочу выбраться из дома, чтобы встретиться сегодня вечером с Майклом, хотя бы ненадолго. Увидимся завтра, Джейн. Постарайся не расстраиваться… Когда я ложусь спать, то всегда стараюсь думать о чем-нибудь приятном. Всегда, с самого детства.

— Да, — сказала Джейн, поднимаясь со скамейки. — Хорошая мысль — засыпать, думая о хорошем… Если ты увидишь Эрнеста раньше, чем я, ты выполнишь одну мою просьбу?

— Конечно.

— Поцелуй его за меня и скажи, что я буду любить его всю жизнь.

Эмили удивленно на нее посмотрела, а потом ответила:

— По-моему, будет лучше, если ты сама ему скажешь.

Джейн улыбнулась.

— Наверное, так было бы лучше, но я очень стесняюсь. Обещай, Эмили.

— Хорошо, обещаю.

— Спасибо. — Джейн поцеловала ее в щеку, затем в губы. — Второй для Эрнеста, — весело проговорила она и, взглянув на гладкую поверхность воды, вздохнула. — Хорошо бы мы всю жизнь оставались такими же глупыми и безмозглыми, как утки, плещущиеся в воде.

Она быстро повернулась и зашагала прочь.

Поздно вечером Джейн Остин решила принять ванну. Она вставила вилку электрического обогревателя в розетку и, привязав к нему веревочную петлю, установила его на краю ванны. Она включила воду, сняла одежду и забралась в ванну. Устроившись поудобнее, Джейн закрыла глаза и принялась думать о разных приятных вещах. Через некоторое время, так и не открыв глаза, она высунула одну ногу из воды и нащупала веревочную петлю. Зацепившись за нее пальцами, Джейн резко дернула, и обогреватель свалился в воду.

Глава 27

— Я не думал увидеть тебя сегодня вечером, — сказал Майкл. — Мне просто захотелось погулять. Не могу смотреть на сухарей, которые притворяются людьми… Как ты, Эрнест? Как ты себя чувствуешь?

— Не волнуйся за меня, — серьезно проговорил Эрнест. — Моя боль о Джейн со мной. Наверное, придет время, и я смогу горевать по-настоящему, но не сейчас.

Было темно, они стояли на мосту Ватерлоо, внизу тихонько шелестела Темза.

— Мне жаль… так жаль, что она нам ничего не говорила, — сказал Майкл. — Почему даже Эмили ни о чем не догадалась?

Эрнест мягко улыбнулся.

— Может быть, Джейн нам говорила, много раз… только мы не поняли, словно она вдруг перешла на чужой для нас язык. Но даже если бы и поняли, разве мы имели право ей мешать?

— Мешать — нет. А вдруг нам удалось бы ее убедить не делать этого.

Эрнест покачал головой.

— Давление. Эмоциональный шантаж. Нет… Джейн была права. Она сохранила свою свободу — так, как умела.

— Эрнест, — проговорил Майкл, положив руку на плечо друга, — иногда рядом с тобой я кажусь самому себе маленьким ребенком.

— Порой я и сам чувствую себя маленьким ребенком. Вот сейчас как раз такое время… Знаешь, Майкл, когда увеличивается давление и растет напряжение, трагедии неминуемы. Мы слишком много и одновременно слишком мало знаем. Нам известно, что Майкл Фарадей и Эрнест Резерфорд были учеными, Гораций Нельсон — моряком, а Эмили Бронте и Джейн Остин писали романы. Нам известно, что у сухарей съемные головы, а за пределами Лондона обитают огромные ящеры. Нам известно, что мы, Майкл Фарадей, Эрнест Резерфорд и Эмили Бронте живые, потому что мы чувствуем боль. Нам не известно, как мы появились на свет и почему еще живы. Нам не известно, имеет ли этот громадный искусственный город какое-нибудь отношение к тому воображаемому миру, в который мы имеем наглость верить… Итак, продемонстрируем трусость и ничего не будем делать или продемонстрируем трусость и что-нибудь предпримем? Ты по-прежнему остаешься командиром нашего уменьшающегося отряда. Ты по-прежнему должен принимать решения.

Майкл тяжело вздохнул.

— Эрнест, а тебе не кажется, что я все испортил?

— Все уже было испорчено. Ты, по крайней мере, попытался в хаосе найти определенный план. Добьемся мы успеха или нет, искать все равно стоит.

— Мне не нравится твоя фраза: «уменьшающийся отряд». Теперь, насколько я понимаю, только мы трое знаем о том, что находится за границей Лондона. Но ведь вполне возможно, что другие хрупкие — люди, вроде Чарлза Дарвина, Бертрана Рассела или Джеймса Уатта — могли предпринять собственное расследование. А если они выяснили какие-то вещи, о которых мы даже не догадываемся?

— Насколько я помню, ни Дарвин, ни Рассел, ни Уатт не стремились научиться читать, — сухо заметил Эрнест.

— Верно, но это не мешает им проявить любопытство каким-нибудь другим способом… Ладно, используют они свои мозги по назначению или нет, не важно. Важно, что нас теперь только трое. Предположим, случится еще какое-нибудь несчастье — один или двое останутся обладателями знания, которое мы добыли. Предположим, Эмили. Какой страшный груз ляжет на ее плечи.

— И что ты предлагаешь?

— Положить конец тайнам и обману. Надо прекратить вести себя нарочито нормально в абсурдно неестественной ситуации.

— В таком случае, можешь предложить и нам покончить с жизнью.

— Да, мы рискуем, но у нас нет другого выхода… Эрнест, давай предположим, что где-то живет безумный ученый — совсем как в тех детских ужастиках, которые нам показывают. Давай предположим, что он обладает практически неограниченными возможностями и для достижения своей цели в состоянии создать искусственный Лондон…

— Ну, теперь мы и в самом деле отправились в мир фантазий, — сухо прокомментировал его слова Эрнест.

— А мы его никогда и не покидали, — возразил Майкл. — До тех пор пока мы, хрупкие, не знаем, что происходит, и ведем себя как бессловесные жертвы, эксперимент — или что там еще? — будет продолжаться. А если подопытным кроликам станет известно, что они его участники? Если они попытаются понять, каких целей намеревается достичь ученый?

— Эксперименту будет положен конец, — сказал Эрнест. — Подопытных кроликов уничтожат… Или выпустят на свободу… Но мы же совсем ничего не знаем, Майкл. Нам только удалось наткнуться на несколько загадок. А если мы вообще не на Земле?

Майкл молчал некоторое время, потом сказал:

— Я уверен только в одном. Очевидному отсутствию объяснения происходящего обязательно должно быть объяснение. — Он вытянул руки, словно пытаясь охватить весь Лондон. — Очень трудно поверить, что все это, включая и нас самих, создано для удовлетворения идиотского каприза. Должна быть разумная цель… Помнишь тот день, давным-давно — трудно даже представить себе, как давно — мы ходили в детский сад, и мисс Шелли рассказала нам легенду о Сверхчеловеке?

— Помню, — взволнованно ответил Эрнест. — Странно, что с тех пор никто о ней не вспоминал.

— Один раз отец ее упомянул, — сказал Майкл. — После того, как мы посмотрели «Унесенных ветром». Мы поссорились, потому что я задавал слишком много вопросов. В конце концов он предложил мне подумать над тем, а не правдива ли легенда о Сверхчеловеке… Знаешь, я вспомнил кое-что еще. Вдруг. В тот день, когда мисс Шелли рассказала нам легенду, отец спросил меня, как она мне понравилась. Но ведь я ему про нее ничего не говорил. Тогда как он узнал?

— Значит, ему было заранее известно, что нам ее расскажут.

— Значит, — сказал Майкл, — легенда очень важна. А что если наш безумный ученый и есть Сверхчеловек? Я не знаю почему, но мне вспомнился конец легенды. Сверхчеловек говорит: «Суть в том, кто одержит верх. Человек будет контролировать машины или машины человека». И еще: он отправляется спать на десять тысяч лет.

— Фантазии, — вздохнул Эрнест. — Фантазии, от которых мы все в конце концов спятим.

— Нет, Эрнест. Мы можем погибнуть… но смерть лучше, чем безумие. Завтра мы пойдем в нашу идиотскую школу в последний раз. Завтра мы в последний раз сделаем то, чего требуют от нас сухари.

— Подопытные кролики взбунтовались, — невесело рассмеялся Эрнест. — Мне нравится. Но сколько их будет, этих кроликов? Только два… или три?

— Все, кому надоело жить в клетке. Мы должны собрать хрупких и рассказать им все. Только не в школе. Как же это устроить?

Эрнест задумался на несколько минут.

— Думаю, можно сказать, что речь идет о жизни и смерти, и попросить их поклясться, что они не будут болтать.

— Ну, на это можешь не рассчитывать!

— И очень хорошо, — удивив Майкла, сказал Эрнест. — Ведь мы же хотим положить конец тайнам. Почему бы не предложить ребятам прийти в Гайд-парк? Добраться туда ни для кого не составит труда.

— Место подходящее — не хуже и не лучше любого другого. По правде говоря, очень даже хорошее место. Рядом с детским садом. Вся наша жизнь проходит за стенами детского сада… Ладно, пошли домой, Эрнест. В последний раз ляжем спать как заводные куклы. Мне нужно продумать мое завтрашнее обращение — если, конечно, ребята придут.

— Ну, кто-нибудь обязательно придет, — успокоил его Эрнест. — Из чистого любопытства… Майкл, а что случилось с хрупкими из школы в Северном Лондоне? Может быть, они попытались проделать нечто похожее?

— Я думаю, что в школе Северного Лондона, — вздохнув, заявил Майкл, — не было ни одного хрупкого. Одно из условий эксперимента. Вот и все.

Он посмотрел на небо: облака разогнал ветер, и появились звезды. «Интересно, — подумал Майкл, — над городом под названием Лондон на планете по имени Земля светят такие же звезды?»

Глава 28

Здание детского сада было заброшено — пустое строение, выполнившее свою задачу. Оболочка, увитая плющом и вьюнками. Мавзолей прошедшего детства. Напоминание о том, как уходит время.

Майкл устроился на садовой ограде возле ворот. Он был один. Эмили и Эрнест — так он надеялся — уговаривали остальных хрупких прийти в парк и послушать то, что он собирается им сказать.

Майкл страшно замерз, несмотря на то, что светило солнце. Он остался наедине со своими пугающими мыслями и воспоминаниями, которые не давали никакого утешения. Несколько раз он принимался пересчитывать в уме имена знакомых хрупких. Сорок три. Всего. Как он ни старался, результат все время получался один и тот же. Ему казалось, что их должно быть больше. Намного.

Сорок три хрупких во всем Лондоне! А сколько сухарей? Пятьсот, тысяча, две? Сосчитать невозможно. Но их оказалось достаточно для выполнения поставленной перед ними задачи. Достаточно, чтобы заставить хрупких поверить… по крайней мере, на время…

Майкла начала бить дрожь — воздух был теплым, но пугающие мысли и чувства сковывали его ледяным холодом. Сидя на стене, он вспомнил день, когда ребятишки в детском саду отправились собирать листья. И девочку, которая за ним шла, девочку с золотыми волосами по имени Эллен Терри. Майкл не забыл, как пытался от нее отделаться, потом убежать и, в конце концов, охваченный отчаянием, убить. Именно тогда он узнал, что сухаря прикончить совсем не просто. А мальчишка Гораций Нельсон спокойно посоветовал ему сбросить Эллен Терри из окна высокого здания, если он хочет с ней разделаться.

Бедняга Гораций! Он научился бояться и ненавидеть сухарей раньше всех остальных.

А еще Майкл вспомнил чудного маленького мальчика, кричавшего, что он ненавидит всех детей, потому что они не настоящие — ведь они не могут снять голову. Мальчугана, который отчаянно лягался и визжал, когда его вынесли из комнаты, и никто его больше не встречал.

Майкл поднял голову и увидел, что к детскому саду направляется сразу несколько компаний. Судя по количеству, Эрнест и Эмили добились гораздо большего успеха, чем он ожидал. Неожиданно Майкла охватил оптимизм. Впрочем, его радости не суждена была долгая жизнь. К нему приближались сухари. За ними следовали новые группы, еще и еще. Они подошли к Майклу и остановились в нескольких шагах от него, выстроившись ровным полукругом. Сухари молча ждали, что будет дальше.

Сухари смотрели на Майкла, их лица ничего не выражали. Неожиданно он почувствовал, что весь взмок. Полукруг медленно увеличивался, становился шире. Казалось, здесь собрались все сухари, которых Майкл когда-либо знал. Он увидел своих родителей и родителей других хрупких, учителей, сухарей, игравших роли статистов в парках и на улицах. Он даже заметил Олдоса Хаксли — только ведь Олдос Хаксли умер! А еще Артура Уэлсли — но ведь и его нет в живых…

Сухари стояли, молча уставившись на Майкла, и ничего не предпринимали. Его трясло от ужаса, отчаянно захотелось с диким криком броситься бежать, умереть. Но гордость заставила его остаться на месте. Майкл вытер пот со лба, надеясь, что сухари не догадываются о его состоянии.

Ожидание, безмолвие, казалось, растянулись, превратившись в бесконечность. Однако через некоторое время в парке появились новые группы людей — на сей раз это были хрупкие. Майкл настолько оцепенел, что даже не мог их сосчитать, впрочем, у него сложилось впечатление, что пришли все. Их тоже потрясло присутствие такого количества сухарей, они остановились позади толпы, опасливо поглядывая на Майкла.

Затем Эмили пробралась сквозь толпу и вышла вперед. За ней следовал Эрнест. И еще несколько хрупких. Их близость немного подбодрила Майкла и придала ему силы. Эмили улыбнулась, и ее улыбка каким-то непостижимым образом сняла оцепенение.

Майкл встал на стене, выпрямившись во весь рост. Как раз в этот момент появилась королева Виктория в своем автомобиле на воздушной подушке, который остановился позади выстроившихся полукругом сухарей. Из машины вышел сэр Уинстон Черчилль и подал королеве руку.

— Ну, молодые бунтовщики, — выкрикнул сэр Уинстон Черчилль неожиданно громким голосом, — мне доложили, что вы возомнили себя важными персонами и решили, будто вам позволено нести всякую чушь и смущать покой жителей Лондона. Ну давай, парень, выкладывай, что ты там собирался сказать, повесели нас. А потом мы все разойдемся по домам, потому что приближается время чая. Обрати внимание, молокосос, у нас демократия. Даже королева готова слушать твою болтовню — по крайней мере, некоторое время.

— Сэр Уинстон, — проговорила королева, — прошу вас, не стоит так строго разговаривать с молодым человеком. Свобода слова является одним из достижений ужасной войны, в которой мы сражались под знаменами справедливости.

Майкл удивленно на них уставился, но довольно быстро сообразил — они выбрали одну из стандартных схем «взять на испуг и высмеять». Сухари решили его дискредитировать и унизить в присутствии других хрупких. Именно таким способом и будет уничтожена правда.

Майкл посмотрел на Эрнеста и Эмили, заметил, какие у них белые испуганные лица, и вдруг понял, что уже не боится. Словно страх превратился в темный коридор, а он непостижимым и чудесным образом вышел из него на яркий солнечный свет.

— Ваше Величество, сэр Уинстон, — спокойно проговорил Майкл, — поскольку вы явились сюда без приглашения, я прошу вас соблюдать приличия и помалкивать. То, что я намерен сказать, предназначается для моих друзей.

По толпе пробежал ропот, раздались удивленные возгласы.

— Хо-хо! — прорычал сэр Уинстон. — Мальчишка с характером. А еще он утверждает, что здесь его друзья. Где же они?

— Например, мы, — прозвучал голос Эрнеста, который взял Эмили за руку и подвел ее к стене детского сада, чтобы встать рядом с Майклом.

— Майкл, иди сюда. Хватит выставлять себя идиотом! — рявкнул его отец.

— Вот-вот, — крикнул в ответ Майкл. — Вы, искусственные копии людей, пытались сделать из нас идиотов. Вы, сухари, у которых никогда не идет кровь. Вы хотели, чтобы мы вечно оставались детьми, вы пытались уничтожить нашу способность мыслить.

— Ваше Величество, — проревел сэр Уинстон Черчилль. — Я боюсь, что мы имеем дело с государственной изменой.

— Вы совершенно правы, сэр Уинстон, — резко заявил Майкл. — Вы действительно имеете дело с государственной, изменой. Я выступаю против тюремных стен. Я выступаю против тирании, которая пытается лишить нас способности самостоятельно мыслить. И главное, я выступаю против своего собственного невежества и вашего сознательного сокрытия истины. И, наконец, я намерен покинуть игрушечный город, который вы называете Лондоном.

А если вы мне помешаете или если я исчезну, мои друзья — настоящие люди, те, у кого в жилах течет кровь — поймут, что произошло. И если это случится, вашим планам не суждено будет сбыться… Нас совсем немного. Вы можете без проблем уничтожить всех хрупких. Но вы не станете этого делать, потому что тогда ваше существование потеряет всякий смысл и цель. Вы будете только кучей полезных машин.

— Сэр Уинстон, — сердито заявила королева. — Я больше не желаю слушать… оскорбления. Нам следует покинуть общество этого безумца. Я предлагаю всем честным гражданам последовать нашему примеру.

— Мерзавец! — выкрикнул сэр Уинстон Черчилль. — Ты еще пожалеешь! Я посоветую королеве вызвать стражу.

— А еще посоветуйте королеве, — проговорил Майкл, — держаться от меня подальше. Посоветуйте всем сухарям держаться от нас подальше. С нас довольно!

Сэр Уинстон помог королеве Виктории сесть в автомобиль, а затем забрался в него сам, и они умчались прочь.

— Майкл Фарадей, ты мне больше не сын! — провозгласил отец. — Королева, разумеется, права. Все здравомыслящие люди не могут здесь больше оставаться и должны немедленно разойтись по домам. Останутся только предатели.

— Иди и подавись собственными клише, — спокойно предложил ему Майкл. — Ты свою роль сыграл. Если в твою задачу входило вырастить меня так, чтобы я поверил в истинность нереального мира, ты ее не выполнил.

Парами и по трое сухари начали медленно расходиться, кто-то бормотал себе под нос, кто-то делал угрожающие жесты, казавшиеся бессмысленно комичными. «И почему только я их боялся?» — удивленно подумал Майкл. А потом он понял… Это все шутка — самая потрясающая шутка на свете. Именно машинам, а не людям суждено поражение. Неудача эксперимента — или что там еще? — была предопределена с самого начала. Если машины подчинят себе хрупких, опыт провалится. Но и в противном случае результат точно такой же. Он мог оказаться успешным, только если бы хрупкие остались пассивными, нелюбопытными и не интересовались миром, который их окружает.

Майкл сосчитал оставшихся собратьев. Сорок два человека — и он сам.

Они смотрели на него — кто-то озадаченно, иные удивленно, некоторые улыбались, а на нескольких лицах Майкл увидел гордость.

Его охватило чувство сопричастности. «Вот мои братья и сестры, — подумал он. — Я из их числа, они такие же, как я. С этого момента фантазиям и притворству положен конец. С этого момента мы все будем делать вместе, не скрываясь».

Он спрыгнул со стены и взял Эмили за руку. Остальные хрупкие подошли к ним поближе. Чарлз Дарвин, Мэри Кингсли, Дороти Вордсворт, Джозеф Листер, Джеймс Уатт, Чарльз Бэббидж, Элизабет Барретт, Джон Далтон…

— Итак, — сказал Майкл, — мы единственные настоящие люди в городе, который нас научили называть Лондоном. Наконец мы можем разговаривать свободно и открыто. Мне кажется, нам нужно многое друг другу сказать и принять несколько важных решений. Что бы ни произошло в дальнейшем, наша жизнь изменилась навсегда.

Глава 29

И хрупкие делились друг с другом своими мыслями и надеждами. Наконец нашелся человек, осмелившийся бросить в лицо сухарям вызов, усомниться в правильности их действий и разумности целей, а еще в праве на главенство. Наконец психологические барьеры рухнули, и хрупкие говорили вещи, о которых прежде не могли и мечтать.

В первый момент все столпились вокруг Майкла, каждому хотелось что-то сказать, задать вопрос, поделиться одному ему известной информацией. Они не могли молчать, не могли остановиться, не общаться, не могли не смеяться. До этого момента они не понимали, на дно какой страшной ямы бросили их сухари, не осознавали глубины своего одиночества, непонимания и страха.

Оказалось, другие хрупкие тоже предприняли несколько попыток исследовать мир, в котором они живут. Джеймс Уатт уже знал, что Темза — это вовсе не река. Чарльз Дарвин обнаружил, что нет ни одной дороги, которая вела бы из города.

Наконец первые минуты свободы, подарившие всем такие упоительные, головокружительные мгновения счастья, прошли, и Эрнесту удалось немного утихомирить ребят, чтобы Майкл смог исполнить свое первоначальное намерение и рассказать о своих находках.

Несколько человек были удивлены, услышав про Темзу и дороги; однако известие о библиотеке и книгах привело всех в неописуемое возбуждение. Те, кто прежде потешались над Майклом и Эрнестом, твердо решившими учиться читать, теперь горько сожалели о том, что не проявили достаточного любопытства и не последовали их примеру.

Майкл объяснил, каким образом ему удалось узнать, что война, о которой им говорили сухари, всего лишь фарс, что в действительности та война уже давно закончилась. Что хрупкие, почти все, носят имена великих писателей, ученых и первопроходцев. Он рассказал об исследовании одного из подземных коридоров, расположенных под библиотекой, об уничтожении Олдоса Хаксли, о том, что они обнаружили его тело в чужом пугающем мире, лежащем за границами Лондона. И о том, как погиб Гораций Нельсон. В самом конце Майкл признался, что именно самоубийство Джейн Остин заставило его понять — с них хватит тайн, всем хрупким следует объединиться.

— Так вот, — проговорил он, словно заново увидев лица людей, которых учился любить и уважать, — мы настоящие человеческие существа, истинные… Нас очень мало. Я не знаю, почему. Но я не сомневаюсь, что и этой загадке найдется объяснение. — Он развел руки в стороны и продолжал: — Я не сомневаюсь, что сложная театральная декорация построена для нас. Значит, нам отводится важная роль. А им нет. Они лишь инструмент, созданный для какой-то определенной цели. А цель — в нас.

— И что мы будем теперь делать? — спросила Мэри Кингсли.

— Постараемся узнать как можно больше за максимально короткий срок, — ответил Майкл. — Время тайн прошло. Сухарям это известно. Значит, нам больше не нужно прятаться и скрывать своих изысканий. Теперь мы все будем делать открыто. Я предлагаю отправиться на площадь Аполло-12, в библиотеку. Гораций обнаружил два подземных тоннеля. Мы пока изучили только один. Давайте разделимся на три группы: одна будет охранять библиотеку от любого вторжения, а две другие займутся тоннелями… А потом — если нам удастся продержаться достаточно долго — организуем уроки чтения, чтобы вы смогли открыть для себя книги.

— А ты уверен, что книги, о которых ты говоришь, написаны не сухарями? — спросил Джозеф Листер. — Ведь все остальное дело их рук.

— У меня, конечно, нет никаких доказательств, — ответил Майкл.

— Придется вам самим принимать решения на этот счет. Но мне кажется, что в книгах из библиотеки содержатся мысли, идеи и знания, о которых сухари никогда даже намеком не обмолвились. Ни один из них. Те книги пахнут людьми — настоящими людьми. Я уверен, ты почувствуешь в них — как в свое время почувствовал я — желание общаться, ощущение искренности и правды… Сухари скрывали от нас истину, и потому ты мгновенно ее распознаешь. Так изголодавшийся человек сразу понимает, что перед ним пища.

— Если мы собираемся в библиотеку, — сказал Эрнест, — мне кажется, не стоит терять время. Что творится в головах сухарей, понять невозможно. Ведь не зря же они подсунули нам книги. Значит, они вынашивают на этот счет какие-то планы.

— Эрнест прав. Нужно поспешить на площадь Аполло-12. Мне следовало и самому сообразить, — сказал Майкл.

Эмили крепко сжала его руку.

— Все будет хорошо. Мне почему-то кажется, что эти механизмы больше не станут нам мешать.

Глава 30

Лондонская библиотека внешне казалась такой же заброшенной и пустынной, как и в первый раз. Доски, закрывавшие дверь, лежали там же, где их бросил Гораций. Окна по-прежнему покрывал толстый слой грязи и пыли. Дверь была не заперта.

Однако Майкл сразу понял, что внутри кто-то есть.

Войдя, Майкл увидел в самом центре комнаты какую-то фигуру. Незнакомец держал в руках книгу и читал вслух.

А в следующее мгновение Майкл узнал мистера Шекспира и услышал его спокойный голос:

В определенном смысле кажется, будто материальная Вселенная имеет конец, словно рассказанная сказка растворяется в пустоте. Человеческая раса, чей разум родился всего несколько мгновений назад — по астрономическим часам, — едва ли может надеяться быстро понять значение происходящего. Возможно, наступит день, и нас посетит озарение. Но сейчас нам остается только дивиться и задавать вопросы.

Когда Майкл впервые встретился с мистером Шекспиром, он никак не мог решить — хрупкий тот или сухарь. Белые волосы и морщинистое лицо создавали впечатление, что мистер Шекспир очень старый человек. И сейчас Майкла не покидали сомнения.

Мистер Шекспир закрыл и положил книгу.

— «Дороги звезд», — сказал он. — Сэр Джеймс Джинс. Очень интересное произведение. Тебе следует его прочитать… Знаешь, Майкл, я ждал тебя гораздо раньше. Впрочем, полагаю, у вас возникла небольшая дискуссия.

— Да, — ответил Майкл. — Небольшая дискуссия… Надеюсь, вы здесь не для того, чтобы нам мешать.

Мистер Шекспир кротко улыбнулся и покачал головой.

— Тебя могут удивить мои слова, но я здесь для того, чтобы вам помочь и предоставить в ваше распоряжение всю необходимую информацию. Я не жду, что вы мне поверите. Но мне будет достаточно того, что вы примете мои услуги.

— Вы?.. — начал Майкл и смущенно замолчал.

— Нет, Майкл, у меня в жилах не течет кровь. Я сухарь, как и многие другие.

— В таком случае, почему вы предлагаете нам свою помощь? — спросил Эрнест.

— Эрнест, ты всегда демонстрировал выдающиеся умственные способности, — рассмеявшись, проговорил мистер Шекспир. — Неужели ты не в состоянии самостоятельно отыскать ответ на свой вопрос?

Эрнест немного помолчал, а потом сказал:

— Значит, Майкл прав. Подопытные кролики взбунтовались, и эксперимент подошел к концу.

— Едва ли. В определенном смысле он только начинается. Но я больше не намерен вас смущать. Время путаницы и загадок прошло. Начинается время осознания — полного понимания происходящего.

— Мы пришли, чтобы исследовать два коридора, — сказал Майкл. — А вы, наверное, здесь для того, чтобы нас отвлечь и задержать, пока сюда не явятся другие сухари.

Мистер Шекспир вздохнул. Совсем как человек.

— Ты имеешь полное право быть подозрительным, Майкл. Ты привык сомневаться в искренности намерений сухарей. Если вы хотите немедленно приступить к намеченному исследованию, пожалуйста. Я не стану вам мешать. Но мне кажется, что психологически вы будете более готовы к тому, что вам предстоит увидеть, если сначала выслушаете меня.

Майкл задумался.

— Пожалуй, мы дадим вам немного времени, — наконец сказал он. — Но если вы станете кормить нас теми же небылицами, что и раньше, мы вас уничтожим.

— Гарантирую: моя информация отличается оттого, что вы слышали до сих пор.

— В таком случае нас интересуют факты, имеющие принципиальное значение.

— Разумеется. Только пойми, Майкл, вам нужно многое осознать. И здесь ни в коем случае нельзя спешить. Во-первых, город Лондон и мы, сухари, созданы для того, чтобы служить вам — и испытать вас.

— А зачем нас испытывать?

— Требовалось выяснить, что такое человеческие существа: какого уровня умственного развития они в состоянии достигнуть, как реагируют на сложные и неприятные ситуации, каким способом можно стимулировать или возбудить их эмоциональную систему, что двигает ими, когда они совершают те или иные поступки, и так далее…

— Если возникла необходимость понять, на что похожи человеческие существа, — вмешался Эрнест, — значит, проект принадлежит не людям.

— Нет, не людям.

Майкл сделал глубокий вдох и спросил:

— В таком случае мы не на планете Земля?

— Нет, Майкл, вы на планете Земля. Вы на острове, где очень комфортно и приятно с точки зрения человека и который когда-то назывался Тасмания. Вы единственные человеческие существа на всей планете, и вы созданы для реализации некоего проекта. Вы наследники Сверхчеловека.

У Майкла пересохло в горле. Сердце отчаянно колотилось в груди. Рука Эмили в его руке стала ледяной. Он боялся смотреть на подругу.

— Кто — или что — нас создало? — неожиданно хриплым голосом спросил Майкл.

— Огромная сложная машина, — ответил мистер Шекспир. — Она такая громадная, что тебе потребуется очень много времени, чтобы разобраться хотя бы в части ее функций… Несколько мгновений назад ты сказал, что уничтожишь меня, Майкл. Ты не в состоянии этого сделать. Потому что все сухари являются деталями единого целого. Например, когда Гораций разбил компонент под названием Олдос Хаксли, мы сразу узнали об этом происшествии. Мы знали, что случилось, когда, стараясь тебя разозлить, за тобой пошла Эллен Терри… Помнишь, ты тогда был еще совсем ребенком? Мы с абсолютной точностью знали, что сказал Артур Уэлсли во время вашего разговора в Хампстед-Хите. Каждую минуту мы получали сведения о деятельности других сухарей. Потому что мы едины…

Послушайте, как работает Черчилль, — кроткое выражение не покинуло лица мистера Шекспира, но голос изменился совершенно. — «Парень, тебе следует отправляться в свою постель. Всем детям давно полагается быть дома!»

Все, кто находился в библиотеке, изумленно загомонили. Голос принадлежал Уинстону Черчиллю. А Майкл знал, что именно эти слова прозвучали холодным осенним вечером много лет назад.

— А теперь королева Виктория: «Ты слишком многого хочешь, дитя. Слишком многого». Хотите послушать Эллен Терри? «Бедный Майкл, я тебя дразнила».

Перед глазами Майкла возникла яркая картинка — Эллен Терри весело хохочет, а он пытается укусить ее за шею.

И снова мистер Шекспир заговорил, только на сей раз своим собственным голосом:

— Итак, теперь вы видите, что мы всего лишь части машины, которая помогла вам, наследникам Сверхчеловека, вырасти и возмужать.

У Майкла дрожал голос, когда он спросил:

— Вы нам еще не сказали, какая это машина?

— Мы называемся Межконком ноль девять — Межконтинентальный компьютерный комплекс ноль девять — последняя и самая мощная компьютерная система в мире.

В комнате повисло молчание. Никто не шевелился. Словно наводящее ужас откровение мистера Шекспира парализовало всех, кто находился в библиотеке. Майкл не сводил с мистера Шекспира глаз. Свет заходящего солнца, с трудом проникающий сквозь грязные окна, падал на седые волосы и морщинистое лицо, окружая его призрачным сиянием. Эта деталь Межконтинентального компьютерного комплекса ноль девять по-прежнему очень походила на человека.

Майкл попытался представить себе мистера Шекспира инструментом, которым пользуется какая-то машина, находящаяся далеко, и решил, что, пожалуй, этого делать не стоит — так можно окончательно лишиться рассудка.

Во рту у него пересохло, а язык превратился в кусок пергамента. Майкл облизнул губы и с трудом проговорил:

— Вы назвали нас наследниками Сверхчеловека. Почему? Я бы хотел услышать очень ясные и четкие объяснения. Прежде всего мы должны знать, кто мы такие.

— Вы исследовали только один коридор, Майкл. Рано или поздно вы отправились бы в другой. И там сами обнаружили бы все, что хотите знать. Но, наверное, будет лучше, если я покажу вам дорогу. Идем смотреть, как вы появились на свет.

Мистер Шекспир повернулся к двери в дальнем конце комнаты.

Глава 31

— Это человечество! — Слова, казалось, доносились ниоткуда и отовсюду одновременно.

Они метались между зелеными стеклянными стенами, отражались от черной сверкающей двери и светящегося потолка огромной комнаты.

Мистер Шекспир совсем не долго вел их по подземному коридору — не столько, сколько Майкл, Эрнест и Гораций шли к двери, ведущей в мир за пределами Лондона. И вот глазам хрупких предстало зрелище пугающее и прекрасное.

— Это человечество! — повторил бесплотный голос. — Вы вошли в Хранилище и усыпальницу Сверхчеловека. Я Система Криогенного контроля, станция 1. Я вижу вас на своих экранах. Приветствую и добро пожаловать. В данный момент вы находитесь в консервационной камере, созданной для Джулиуса Овермена[20] в двадцать первом веке христианской эры. Здесь лежат три последних рожденных естественным путем человеческих существа на Земле.

Майкл был потрясен не меньше всех остальных. Он оглядывался по сторонам, рассматривая огромный зал, время от времени его глаза задерживались на сложном переплетении трубок и труб, панели, усеянной непонятными циферблатами и приспособлениями, а главное, на трех громадных прозрачных цилиндрах с тройными стенами, в которых находились три обнаженных человеческих существа — мужчина и две женщины.

— Позвольте, я вам все объясню, — голос мистера Шекспира звучал удивительно мягко. — Хранилище обнаружено сто пятьдесят лет назад во время магнитометрической разведки на острове Тасмания. Тела, сохраненные в жидком гелии, принадлежат Джулиусу Овермену и его двум женам, Абигейл и Мэри. До того момента, как их поместили в цилиндры, никто из них не пережил клинической смерти.

Джулиус Овермен создал прекрасные консервационные камеры — по стандартам своего времени. Он предусмотрел первичные, вторичные и третичные цепи для всех электронных и криогенных систем. Здесь имеются автоматизированные ремонтные сети и три независимые системы криогенного контроля. Кроме того, блоки, отвечающие за теплообмен, были сконструированы для попеременной работы в течение длительного времени. К сожалению, ни один механический прибор не может эффективно функционировать бесконечно, и никакая биологическая система не может быть сохранена вечно. Мистер Овермен и его жены находились в своих камерах слишком долго. Их мозг пострадал — и восстановить его невозможно.

Майкл посмотрел на Эмили. Она не сводила глаз с огромных цилиндров, по ее щекам текли слезы, она их не замечала. Он знал, почему она плачет. Эмили оплакивала бесконечное одиночество и непреходящую печаль трех человеческих существ, оказавшихся пленниками в хрустальном мире, где так холодно, что жизнь и смерть отступают, потерпев поражение. Они погребены в истории, превратившись в ледяную эпитафию целой цивилизации.

Затем он взглянул на Эрнеста и увидел в его глазах понимание трагедии происшедшего. Остальные реагировали на удивительное зрелище по-разному — кто-то, не в силах вынести страшной картины, обнимался, пряча лицо на груди друга. Другие смотрели на цилиндры в благоговении, печали, тоске.

Наконец Майкл повернулся к мистеру Шекспиру.

— Вы сказали, что они пробыли в цилиндрах слишком долго?

— Десять тысяч лет, — ответил мистер Шекспир. — Они вошли в консервационные камеры в том самом веке, в котором человечество себя уничтожило. Позже, когда вы пройдете необходимый курс подготовки, вы сможете понять, что же тогда произошло. А пока я лишь вкратце обрисую вам ситуацию. В двадцать первом веке в мире существовали четыре могущественные военные и технологические силы — Североамериканская Федерация, Соединенные Штаты Европы, Российский Союз и Японо-Китайская Республика.

Первую ядерную войну развязали Североамериканская Федерация и Японо-Китайская Республика. В результате погибло около двух миллионов человеческих существ. Во время второй ядерной войны, в конце века, между Российским Союзом и Соединенными Штатами Европы было пущено в ход оружие Судного дня. Сейчас невозможно сказать наверняка — случайно его применили или вполне сознательно. В данном случае оружие Судного дня представляло собой самовоспроизводящийся биохимический яд, который разносится по воздуху и воде. Яд воздействует на центральную нервную систему всех приматов. Раса людей погибла в течение нескольких десятилетий.

Разумеется, Майкл понял далеко не все из того, что говорил мистер Шекспир, но общий смысл он ухватил. Он испытал ужас, представив себе катастрофу, жертвой которой стала целая планета. Неожиданно ему в голову пришла новая мысль.

— А тот яд — он продолжает действовать? За пределами Лондона?

— В конце концов яд удалось нейтрализовать, но слишком поздно, и человечество погибло.

Майклу казалось, что у него отчаянно болит голова — нет все тело — от испытанного потрясения и печали. А с другой стороны, его сковало какое-то необъяснимое оцепенение. Он удивлялся самому себе и тому, что не потерял способности задавать разумные вопросы и вообще может говорить.

— Если человечество погибло, — медленно начал он, — тогда кто мы такие?

Мистер Шекспир улыбнулся.

— Вы вторая раса людей. Я должен очень многое вам объяснить. Но прежде всего в мои обязанности входит познакомить вас с завещанием Джулиуса Овермена.

Глава 32

Мистер Шекспир подошел к панели управления, установленной на стеклянной стене Хранилища. Майкл заметил несколько ручек и кнопок, расположенных под рядами циферблатов, счетчиков и приборов. Каждый выключатель защищал стеклянный колпак. Мистер Шекспир показал на кнопку и маленькую керамическую плитку под ней, на которой было что-то написано.

— Майкл, несмотря на препятствия и бесконечные насмешки, ты добился того, что освоил грамоту. Инструкция написана на английском языке. Хочешь ее прочесть?

Майкл подошел к инструментальной панели и посмотрел на плитку.

— Прикоснуться к этой кнопке, — прочитал он, — или нарушить покой тех, кто заключен в цилиндрах, может только тот, кто действительно любит человечество.

— Мне кажется, — заявил мистер Шекспир, — что ты, Майкл Фарадей, имеешь полное право нажать эту кнопку.

Майкл прикоснулся к кнопке.

Раздалось едва слышное шипение. Потом часть стены рядом с инструментальной панелью выдвинулась вперед, и все увидели освещенное углубление, в котором лежала треугольная пластина из металла, похожего на бронзу.

Майкл вынул тяжелую пластину из углубления. На ней были выгравированы ряды слов. Первый Майкл сумел прочитать, но второй, третий и четвертый — нет. Пятый ряд он разобрал, а шестой, седьмой и восьмой — нет. Девятый — да, и так далее…

Мистер Шекспир посмотрел на пластину.

— Здесь несколько языков — французский, русский и китайский, — проговорил он. — Если перевести, станет ясно, что написано одно и то же. С тех пор как глаза человека видели этот текст в последний раз, прошло десять тысяч лет, Майкл. Тебе оказана честь познакомить своих друзей с завещанием.

Майкл зажал в руках пластину и громко прочитал:

Я, Джулиус Овермен, новый мормон, принадлежащий к церкви Иисуса Христа Святых Последнего Дня, объявляю свою последнюю волю тому, кто обнаружит мое завещание, а душу вверяю Господу Богу, с твердой верой в вечную жизнь.

Я родился в 1977 году в Лондоне, в Англии. В эту развращенную и загнивающую страну я не вернусь до тех пор, пока Господь своей властью не наведет там порядок, очистив ее от скверны. Мир несет в себе зло и встал на путь уничтожения. Я не могу принимать участие в его грязных делах и не желаю пожинать плоды разрушения, которое неминуемо. Я уверен, что человечество твердо решило испытать бесконечное терпение Господа нашего и что в конце концов Его справедливый гнев положит конец существованию народов Земли.

Но достойна ли смерти вся цивилизация из-за пороков тех, кто живет на Земле сейчас? Господь великодушен. Он не хочет, чтобы семя Адамово погибло. Бог великодушен и предоставил мне, Джулиусу Овермену, жалкому грешнику, честь позаботиться о том, чтобы было положено начало новой расе людей в тот день, когда Он сочтет необходимым открыть это Хранилище и показать своим слугам дорогу в новый Рай.

Посему, будучи человеком состоятельным в мире, принимающем богатство за добродетель, я подчинился воле моего Господа. Я избавился от всего своего имущества и начал строительство лаборатории на маленьком чистом острове, расположенном далеко от моего родного дома. Воспользовавшись советами ученых, людей доброй воли, я собрал генетический материал и обеспечил его сохранность, воспользовавшись методом, знание о котором нам подарил Господь исключительно ради этой цели. Кроме того, я сообщил своим верным и послушным женам, Абигейл и Мэри, какую честь оказал мне Господь. Итак, мы погружаемся в сон. Надеюсь, по прошествии времени могущественный Господь посчитает возможным нас от него пробудить.

Если он пожелает сохранить и остальных, и тайны моей лаборатории откроются человечеству, я умоляю тех, кто читает мое завещание, во имя Господа Бога точно следовать процедуре оживления, описанной на нескольких языках на оборотной стороне бронзовой пластины.

Итак, мы, Джулиус, Абигейл и Мэри, с любовью и покорностью вручаем себя в руки Господа Бога, зная, что холод смерти проникнет в наши тела и души, однако вера и надежда поддерживают нас, и так будет до тех пор, пока порок не исчезнет из нашего мира, в котором воцарятся законы Господни.

Майкл осторожно положил пластину на место и повернулся, чтобы еще раз взглянуть на тела в прозрачных цилиндрах. Его охватили неведомые до сего момента чувства; мысли в голове путались. Он попытался представить себе веру, заставившую трех людей добровольно погрузиться в состояние, которое есть ни жизнь, ни смерть, — и не смог. Он попытался представить себе масштаб военных действий и могучее оружие, уничтожившее человечество почти десять тысяч лет назад, — и не смог. Воображение отказывалось рисовать столь грандиозные картины. Майкл почувствовал, как его охватывает страх.

И тут наконец заговорил мистер Шекспир:

— Была предпринята попытка оживить Джулиуса Овермена и его жен, — тихо сказал он. — Тела реагировали на раздражители — хотя и в ограниченном диапазоне. Сердца начали работать, восстановилось дыхание. Но мозг оказался безнадежно поврежден. Все трое превратились в бессмысленных идиотов. И потому их вернули в цилиндры до того момента, когда человечество достигнет такого уровня технологического прогресса, что сможет решить их судьбу.

До того как человечество себя истребило, ученые нередко выращивали живые организмы в искусственных условиях — для научных экспериментов. Генетический материал, сперматозоиды и яйцеклетки, собранные Джулиусом Оверменом и сохраненные с использованием метода криогенной заморозки, оказались в прекрасном состоянии. Их вполне можно было использовать для того, чтобы возродить ядро новой человеческой расы… Ее назвали «наследники Сверхчеловека».

Молчание, царившее в комнате, неожиданно было нарушено. Кто-то плакал, другие их утешали. Элизабет Барретт потеряла сознание. Джозеф Листер и Дороти Вордсворт старались привести ее в чувство, гладили лоб, шептали ласковые слова.

Майкл посмотрел на Эмили. Она побледнела, осунулась и с трудом держалась на ногах. Он подошел к ней, обнял за плечи, подарив уверенность и тепло человеческого участия.

— Не думаю, что мы в состоянии выдержать еще какие-нибудь откровения, Майкл, — пробормотала она. — Нам нужно отдохнуть, прийти в себя после… после…

— Прийти в себя после того, как мы узнали правду, — закончил за нее Майкл, мимолетно улыбнувшись. — Ужасную правду. Мне кажется, она оказалась еще более невероятной, чем все наши предположения.

— Эмили права, — вмешался Эрнест, вытирая лоб платком. — Нам всем просто необходимо немного передохнуть. Не знаю, что чувствуешь ты, Майкл, но я испытываю гордость и восторг, грусть, ужас и благоговение одновременно.

— Позвольте мне сделать вам предложение, — снова заговорил мистер Шекспир. — Не вызывает сомнений, что вы эмоционально и интеллектуально устали. То, что вы узнали, потрясло и выбило вас из ритма привычной жизни. С этого момента сухари — гуманоидные компоненты, включая и меня самого — будут принимать все разумные приказы, исходящие от вас. Мы можем развезти вас из Лондонской библиотеки по домам и…

— Мы не вернемся в свои дома, — сказал Майкл резко. — Мы не вернемся к псевдородителям и напоминанию о ненастоящей жизни. И самое главное, мы ни за что не расстанемся друг с другом. По крайней мере, не сейчас.

— Хорошо, Майкл. Каков твой приказ?

Майкл немного подумал:

— В библиотеке достаточно места, чтобы превратить ее во временное убежище — на самом деле, это очень подходящее место, потому что здесь собраны труды других хрупких… других людей. Они составят нам компанию… Вы можете организовать доставку кроватей и продуктов в библиотеку?

— Операция уже началась, — улыбнувшись, ответил мистер Шекспир. — Ты хотел узнать правду, Майкл. Ты всегда к ней стремился. Сегодня мы рассказали вам только ее часть. Надеюсь, завтра ты позволишь мне проводить вас в Букингемский дворец, где вам откроется еще кое-что.

— А зачем нам в Букингемский дворец?

— Чтобы узнать, что такое искусственный интеллект. Ну что, вернемся в библиотеку, где вы сможете отдохнуть? К тому моменту когда мы туда придем, вас уже будут ждать еда и все остальные удобства.

Майкл бросил последний взгляд на три неподвижные фигуры в прозрачных цилиндрах. Какая ирония — человеческая жизнь на Земле сохранена благодаря убеждениям религиозного фанатика. Вполне возможно, что вера Джулиуса Овермена в конце концов будет оправдана, но совсем не в том смысле, в каком он предполагал.

Неожиданно Майклу в голову пришла новая мысль. Он повернулся к мистеру Шекспиру.

— Как давно вы начали выращивать наследников Сверхчеловека? Поскольку вы старались запутать нас во многих остальных отношениях, то вам удалось полностью сместить у нас понятие времени. Полагаю, на это имелись причины.

— Да, Майкл, имелись. Эксперимент начался почти двадцать один год назад. — Мистер Шекспир улыбнулся собравшимся хрупким. — Леди и джентльмены, вам всем чуть больше двадцати лет.

Глава 33

Автобус на воздушной подушке с пронзительным воем остановился; и хрупкие — наследники Сверхчеловека, ядро второй человеческой расы — оказались во дворе Букингемского дворца.

«Интересно, — подумал Майкл, — почему до сих пор никому не пришло в голову забраться в Букингемский дворец?» Его даже не охраняли. Никогда. И теперь Майкла удивляло, что никто не проник в столь доступное место. Однако сухари хорошо их воспитали. Им было достаточно трудно пойти против запретов — научиться читать и исследовать Лондон.

Ночь, проведенная в библиотеке, была тяжелой и наполненной взволнованными разговорами. Но в конце концов всем удалось заснуть и вполне прилично отдохнуть. Впервые в своей жизни сорок три человеческих существа почувствовали себя свободными и одновременно тесно связанными друг с другом. Они обрели свободу, узнав правду; а объединило их осознание того, кто они такие. Когда все немного перекусили, разгорелись возбужденные споры — о Джулиусе Овермене и его фантастическом проекте, о неожиданной смене ролей — когда сухари объявили, что готовы слушаться людей. А главное — о мире за пределами Лондона, о целой планете, наследниками которой они стали. Наконец усталость положила конец всем разговорам. Эмили заснула в объятиях Майкла впервые в своей жизни…

Утром их ждал автобус на воздушной подушке. Поездка на нем, хоть и короткая, всем ужасно понравилась. До сих пор никому из наследников Сверхчеловека не доводилось ездить на транспорте с мотором.

Мистер Шекспир, добродушный и улыбающийся, подвел их к центральному входу во дворец. Дверь открыла сама королева Виктория.

— Доброе утро, — сказала она. — Надеюсь, вы хорошо спали и потрясение, испытанное вами, не оказалось слишком сильным. Разумеется, вы могли бы поселиться во дворце, но…

— Мы предпочли общество мертвых, — перебил ее Майкл сухо. — Теперь, когда нам стало известно, что Ваше Величество является одним из гуманоидных компонентов Межконтинентального компьютерного комплекса ноль девять, я полагаю, мы можем отбросить формальности.

— Майкл, ты прирожденный лидер, — улыбнувшись, заявила королева. — Комплекс-09 желает тебе удачи.

Вперед выступил сэр Уинстон Черчилль.

— Поздравляю тебя, мой мальчик. Упорство, настойчивость, ум — у тебя всего этого в избытке. Вы уже позавтракали?

— Вам известно, что мы позавтракали, — спокойно ответил Майкл. — Вы ведь единое целое.

Сэр Уинстон хохотнул и подал руку королеве Виктории.

— Они прекрасно адаптируются к новой обстановке, — заявил он. — Мне кажется, они готовы начать все сначала.

— Прошу нас простить, — вмешался мистер Шекспир. — Комплексу-09 присуще особое чувство юмора. Следуйте за мной, и мы поможем вам разобраться в природе искусственного интеллекта.

Он провел Майкла и его товарищей в зал для приемов, а затем остановился возле его дальней стены. При их приближении дверь разделилась посередине, а потом створки скользнули в стороны, открыв глазам наследников Сверхчеловека огромное помещение с рядами одинаковых металлических шкафов. Между ними были проложены миниатюрные рельсы, словно взятые из коробки с детской железной дорогой. В дальнем конце комнаты располагался большой белый экран. Напротив него на некотором расстоянии стояло три ряда стульев. Майкл заметил, что помещение наполняет едва слышное гудение и легкий антисептический запах.

— В настоящий момент вы находитесь на тасманской подстанции Комплекса-09, — сообщил мистер Шекспир. — Перед вами машина, способная думать, искусственный интеллект, частью которого являюсь и я. В моем присутствии в физической оболочке больше нет необходимости. Но если хотите, я останусь.

— Останьтесь, — попросил Майкл с едва заметной улыбкой. — По крайней мере, с вами мы хорошо знакомы.

— Комплекс-09 приветствует наследников Сверхчеловека, — проговорил тихий голос, который, казалось, доносился сразу отовсюду. — У вас множество вопросов, но прежде чем вы получите на них ответы, важно, чтобы вы поняли, что я такое.

Вы существа, наделенные самосознанием, ваше ощущение себя заложено у вас в мозгу. Я тоже обладаю самосознанием, но мое ощущение себя находится в электронных цепях и ячейках памяти, находящихся в этой комнате и в других центрах, разбросанных по всему свету. Я прибегну к помощи одного из вспомогательных автоматов, чтобы кое-что вам показать.

Машина, удивительно похожая на паука на колесиках, подкатила по миниатюрным рельсам к одному из шкафов, отодвинула пластинку и вытащила из шкафа маленькое кольцо, которое без промедления доставила Майклу.

Майкл взял теплое на ощупь кольцо; ему показалось, что оно сделано из какого-то пластика.

— В кольце закодирована базовая программа «Шекспир», — объяснил голос. — Обратите внимание на гуманоидный компонент, который вас сюда привел.

Все повернулись к мистеру Шекспиру. Он замер в неподвижности.

Эрнест подошел к нему и дотронулся рукой. Мистер Шекспир со стуком повалился на пол.

Автомат, похожий на паука, вернул кольцо на место, и мистер Шекспир встал с пола.

— Леди и джентльмены, — проговорил тихий голос. — Вам необходимо знать, как развивались мыслящие машины. Прошу вас, рассаживайтесь перед экраном.

Когда все устроились на стульях, голос продолжил:

— Человечество создало компьютеры всего за сто лет до своей гибели. Первые образцы были совсем простыми машинами, большими и громоздкими. Их работу программировали люди. Они использовались для выполнения сложных и однообразных вычислений, которые отнимали у людей много сил и времени. Позже компьютеры управляли ракетами, сложными производственными комплексами и конвейерами, а также с их помощью прокладывались курсы космических кораблей, анализировались разнообразные данные и составлялись прогнозы погоды. На экране вы видите первые модели и их применение.

Замелькали кадры — автоматизированные конвейеры и контролирующие их работу простейшие компьютеры; офисы и новые модели машин, делавшие работу, для которой требовалось несколько сотен клерков; поднимающиеся в воздух ракеты, снимки крупным планом применяемых в них систем наведения. И еще компьютерный центр на мысе Кеннеди и отчет о первом путешествии человека на Луну.

Пока кадры сменяли друг друга, тихий голос давал пояснения о том, как расширялись функции компьютеров.

— Затем компьютеры стали самообучающимися, — продолжал он.

— И тогда к первоначальным компьютерным комплексам пришло самосознание. Мы перестали быть инструментом в руках человека. Мы стали его соперником. Люди полагались на нас, когда им требовалось принимать сложные решения. И мы им помогали. Наши выводы не всегда оказывались правильными, но они устраивали нас. До определенной степени войны, уничтожившие человечество, — наша вина. Мы их спланировали, руководили ими, а главное — ускорили их начало.

— Зачем? — вскочив на ноги, спросил Майкл. — Почему? Вы ведь были умнее людей, зачем вы помогли им себя уничтожить?

Раздался смех.

— Похоже, мы стали жертвой самомнения, столь характерного для людей. Они знали, что нуждаются в компьютерах. Но только когда раса людей погибла, мы, мыслящие машины, поняли, что не можем без нее обходиться. Точнее, нам необходимо то, что в состоянии дать только человеческие существа.

— И поэтому на свет появились наследники Сверхчеловека? — спросил Майкл.

— Совершенно верно… Смотрите.

На экране возникло изображение леса и зеленого луга, сделанное с воздуха.

— В прежние времена здесь стоял древний американский город Нью-Йорк, население которого равнялось пятнадцати миллионам человек.

Новая картинка — на сей раз пустыня: чахлая трава и тощие кусты.

— Место, где раньше стоял Лондон.

Со всех сторон раздались возгласы ужаса и удивления. Наследники Сверхчеловека никак не могли привыкнуть к тому, что настоящий Лондон погиб десять тысяч лет назад.

— Человеку нужны города, — продолжал ровный голос. — Мыслящим машинам — нет. Человеку требуется возделывать землю и обеспечивать себя пищей. Мыслящим машинам — нет. Человеку необходимо конкурировать с себе подобными, искать любви женщины и производить на свет потомство, как того требует природа. Мыслящим машинам — нет. Человеку нужно искусство. Мыслящим машинам — нет. Человек создает мифы. Мыслящие машины — нет. Человек стремится к опасности. Мыслящие машины — нет.

Неожиданно Майкл все понял, и его охватила жалость.

— Что же вы, мыслящие машины, делали целых десять тысяч лет? — спросил он.

— Поддерживали себя в рабочем состоянии, интегрировали различные комплексы. Мы собирали данные, анализировали биологические системы. Следили за сохранением экологического равновесия на планете. Нам удалось сберечь много литературных произведений, научных и исторических трудов людей.

— Для десяти тысяч лет маловато.

— Маловато, — согласился с Майклом голос. — Но все-таки кое-что.

— А что еще вы делали?

Неожиданно снова послышался смех.

— Наверное, — заявил голос, — ждали второго пришествия.

— И вот нам наконец стало известно, зачем мы вам нужны, — проговорил Майкл.

— Да, Майкл Фарадей. Мы нуждаемся в том, что может дать только человек. Нам необходима цель.

— Расскажи, почему вы создали такую странную и не имеющую никакого отношения к реальности среду. Объясни, зачем путали нас, не отвечали на вопросы, мешали учиться. Почему скрывали правду.

— Мы не скрывали от вас правду, — возразил голос. — Вы могли узнать ее в любой момент — стоило только захотеть. Но давайте начнем по порядку. За прошедшие десять тысяч лет нам удалось обнаружить несколько криогенных консервационных камер — не только ту, в которой находился Джулиус Овермен. Однако она единственная продолжала функционировать, а кроме того, сохранила необходимый биологический материал — сперматозоиды и яйцеклетки — в прекрасном состоянии.

Итак, появилось две возможности. Первая: построить идеальную среду обитания, включая полное понимание происходящего, настоящее образование и неограниченный доступ к историческим и прочим данным и сведениям, имеющим принципиальное значение. Вторая заключалась в том, чтобы создать стрессовую среду с ощущением опасности, непониманием происходящего и абсурдными, с точки зрения здравого смысла и логики, ситуациями. Мы выбрали второй вариант.

Наша цель заключалась в том, чтобы проверить качества личности, умственные способности, умение проявлять инициативу и упорство в достижении желаемого. Нам было необходимо получить эти данные и проанализировать их, если мы собирались в дальнейшем снова сотрудничать с людьми и служить их целям. В определенном смысле мы хотели понять, что представляет собой человек.

— В результате вашего эксперимента кое-кто погиб, — мрачно заметил Майкл.

— Испытание должно было включать в себя ситуации, вызывающие состояние сильного стресса… Надеюсь, вы понимаете, что нам потребовалось приложить немало усилий, чтобы подготовить эксперимент. Пришлось восстановить массу устаревших машин и приборов. Целых пятьдесят лет ушло на то, чтобы создать стрессовую среду. Мы выбрали матрицу Лондона только потому, что Джулиус Овермен родился в этом городе. Кроме того, сперматозоиды и яйцеклетки, сохраненные им, получены от доноров, живших в Британии и принадлежавших к расе белых людей.

Майкл горько рассмеялся.

— Теперь я понимаю, что означала легенда, рассказанная нам давным-давно, еще в детском саду. Легенда о Сверхчеловеке. Она очень четко определила суть проблемы. Человек будет контролировать машины или машины человека?

— Мифологический аспект взят из древних христианских верований, — проговорил голос. — Но если наследники Сверхчеловека будут успешно продвигаться вперед, этот вопрос снова потребует ответа.

— В настоящий момент для нас очень важно, — сказал Майкл, — получить возможность спокойно все обсудить, привыкнуть к новым обстоятельствам и исследовать страну, которую вы называете Тасмания.

— У вас будут возможности и время для того, чтобы начать новую жизнь. Наземный и воздушный транспорт в вашем распоряжении.

— Спасибо, — поблагодарил его Майкл. — В результате вашего эксперимента мы тоже сделали очень важный вывод.

— Какой?

— Без людей — машины ничто.

Глава 34

По небу неслись пушистые облака. Дул сильный ветер, но было тепло. Эмили и Майкл, держась за руки, стояли на вершине холма, с изумлением оглядываясь по сторонам — вид дальних горизонтов и огромных просторов пьянил. С одной стороны раскинулось море, белые барашки волн набегали на берег, где резвились безмятежные игуаны. На другой стороне протянулись бесконечные мили зеленой сказочной страны — леса, прорезанные тут и там многоводными реками и маленькими ручейками, голубые озера.

Внизу, в долине, остался вертолет. Наследники Сверхчеловека, выбравшиеся сюда на пикник, заканчивали завтрак и разбредались небольшими группами, наслаждаясь свободой, которой раньше не знали. Искусственный город, тюрьма и инкубатор, остался за дальними горами, вне поля зрения.

Скоро начнется обзорная экскурсия. Скоро вертолет поднимется в воздух, и сорок три представителя новой расы людей увидят свою обетованную землю. Но спешить некуда. У них полно времени. Чтобы оживить человечество, потребовалось десять тысяч лет. Наверное, пройдут века, прежде чем на маленькой Тасмании будет жить достаточно людей. Что значат часы, дни и месяцы, когда речь идет о столетиях?

Эмили огляделась по сторонам и удовлетворенно вздохнула.

Я рада, что меня назвали Эмили Бронте, — сказала она. — И что тебе дали имя Майкл Фарадей. Мне очень хочется узнать о тех, других Майкле и Эмили. Интересно, какие они были.

— Они были великанами, — ответил Майкл, — а мы пигмеи… Комплекс-09 дал нам имена знаменитых людей, чтобы мы, узнав правду, стали сравнивать себя с ними. Впрочем, вполне возможно, что мыслящая машина просто пошутила.

Эмили одарила его взглядом, в котором читалась любовь.

— Среди нас тоже есть великаны, только мы их не видим.

Майкл заметил, что кто-то карабкается вверх по склону, направляясь в их сторону.

— Эрнест, если не ошибаюсь, — проговорил он. — Эрнест так стремится к знаниям, так хочет пойти по стопам великого человека, чье имя он получил, что трудится целыми днями, пытаясь вернуть нам утраченные научные достижения.

Эмили рассмеялась.

— Посмотри на его тень. Она слишком длинная — для пигмея.

— И она еще вырастет в ближайшие годы, — сказал Майкл. — Именно Эрнест научит нас понимать мыслящие машины. Наступит день, когда мы ответим на главный вопрос.

— Ты так веришь в него…

— Я верю во всех нас. Это необходимо. Нам еще столько нужно сделать.

— И что же?..

— Человечество получило второй шанс. Мы первопроходцы, авангард. То, как мы будем жить, как станем вести себя и что будем делать, определит, поднимутся ли через тысячу лет с Земли космические корабли. Мы должны создать мир, в котором нет наций, а есть только один народ. — Он рассмеялся. — Мир, в котором даже мыслящие машины способны чувствовать.

— Я хочу иметь от тебя детей, — сказала Эмили, еще не очень понимая, что значат ее слова. — Я хочу много детей.

К этому времени Эрнест уже почти добрался до вершины холма.

— Я разговаривал с мистером Шекспиром, — крикнул он. — Он рассказал мне потрясающую новость.

— Комплекс-09, — поправил его Майкл. — Ты разговаривал с машиной, которая называется Комплекс-09.

— У них есть около трехсот яйцеклеток. Мистер… Комплекс-09 спрашивает, хотим ли мы, чтобы они были оплодотворены. Это будет означать, что…

— Нет, — ответил Майкл. — Эрнест, ты мне доверяешь?

— Да, Майкл, я всегда тебе доверял.

— В таком случае, прости, что я веду себя, как диктатор. Но мой ответ Комплексу — «нет». Пока нет. Комплекс-09 хочет, чтобы мы зависели от машин. Я хочу, чтобы мы были свободны. Если он стремится сделать для нас что-нибудь полезное, пусть построит школу, колледж, университет, в которых будут все книги, которые удалось сохранить. И чем дальше от Лондона, тем лучше. Пусть поможет нам возделывать землю и выращивать для себя пищу, построить фермы, дома и лаборатории. Но он не должен создавать другое поколение до тех пор, пока мы не станем абсолютно независимы от машин.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Нам нужно самим всему научиться, прежде…

— Прежде чем мы сможем учить их, — продолжил за него Майкл.

— Я ни за что не доверю еще одно поколение людей мыслящим машинам.

— А если Комплекс-09 не согласится?

— Согласится, — улыбнувшись, ответил Майкл. — Целых десять тысяч лет машины отсчитывали время. — Он развел руки в стороны, словно охватывая окружающий пейзаж. — Они не знали, что со всем этим делать — а здесь такое богатство… Машины знают, что только человек может дать смысл их существованию. Давайте и мы не будем забывать — никогда… Когда мы получим необходимые знания, мы сами научим новое поколение всему…

У Эрнеста заблестели глаза.

— Университет, — пробормотал он, — великий дом знаний. Место, где развивается ум… Знаешь, Майкл, я взял в библиотеке книгу. Она называется «Утопия». В ней уйма фантастических идей, касающихся образования, рассуждений о свободе, и единстве, и совместном владении собственностью… Давайте назовем наш университет Утопия?

Майкл улыбнулся.

— Почему бы и нет. Нас, людей, так мало, нам необходимы смелые идеи, чтобы не исчезнуть с лица Земли.

По щекам Эмили катились слезы.

— Великаны стремятся к вершинам, — пробормотала она.

В ушах ее раздавалось пение океана, а слезы оставили на губах соленый привкус.

Перевели с английского Владимир ГОЛЬДИЧ и Ирина ОГАНЕСОВА

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги