«Если», 2008 № 12

ФЕЛИСИТИ ШОУЛДЕРС БУРГЕРДРОИД

— Не хочу никуда идти! — заупрямился Генри, запихивая коробку для завтраков под диван, подальше от глаз, чтобы выиграть время.

— Я тоже не хочу никуда ехать. Но я — объект капиталистической тирании, а ты тоже объект тирании, но уже моей.

Я выудила коробку для завтраков и силой сжала пальцы Генри на ручке.

— Это несправедливо! — заявил Генри. — У других людей по субботам выходной.

— Конечно, несправедливо. Поэтому и называется тиранией.

Генри уселся и приготовился плакать.

— О, только не это!

Я поспешно надела пальто и потянула его за свободную руку.

— Не хватало еще нести тебя!

— Почему мы не можем остаться? — еще раз спросил Генри, когда я силком дотолкала его до машины.

— Потому что роботы никогда не опаздывают на работу.

Оставив Генри в детском саду, я мигом добралась до автостоянки и помчалась к дверям «Томсон. Международное морское страхование». Отперла оба замка на передней двери. Дверь с лязгом захлопнулась за мной. Стук звоном отлетел от металлических штор, блокирующих все остальные двери и окна. Я прошла мимо пустого стола в приемной и набрала код на запасной двери, которая и вела к моему настоящему месту работы.

И первое, что увидела, открыв ее, было лицо Мела, светящееся отраженной от экранов бледностью.

— Ты как всегда в последнюю минуту, Эльза, — буркнул он.

— Мой малыш заболел, — пояснила я.

Мел вновь повернулся к своему столу. Я уже направилась к раздевалке, но он остановил меня вопросом:

— Как нынче в балете? Хорошие сборы?

— Ты о чем? — обернулась я. Он по-прежнему пялился в компьютер.

— Медицинская страховка на случай болезни ребенка. Большую часть выплачивает балетная труппа?

Я сняла пальто, надеясь, что он не видит моих горящих гневным румянцем щек.

— Нет.

Он ничего больше не сказал, позволив мне потратить еще немного времени, прежде чем я под его неотступным взглядом повернулась и побежала в раздевалку.

Пенни уже была в костюме, если не считать маски, и, пользуясь временной свободой от надзора Мела, развалилась на банкетке и читала «Вот».

— Нужна помощь? — предложила она.

Я сверилась с часами и покачала головой.

— Еще полно времени, особенно для человека опытного.

Сбросив маскировку в виде делового костюма, я стала натягивать блестящие брюки.

— Здесь говорится, — прошептала Пенни, — что «этот яркий металлик» — последний крик моды нынешней зимой. Жаль, что мы не можем носить это дерьмо вне работы.

— Совершенно не чувствую себя «яркой», — улыбнулась я, надевая перчатки.

Пенни подняла журнал, демонстрируя грудастую модель, обмотанную золотым пластиком.

— Пенни!

Я нахлобучила на голову серебристый капюшон и спрятала под него выбившиеся пряди волос.

— О, брось!

Уронив журнал, она потыкала в металлические футляры-груди.

— Насколько это практично?

— Они должны отливать для своих служащих грудь соответствующего размера, — заметила я, садясь, чтобы надеть туфли на платформе и наголенники.

— Конечно. О таких вещах они заботятся, но талий на этих жестянках как не было, так и нет.

Пенни подняла мой панцирь.

— Знаешь, я хочу сделать реверсивные отливки этих штук. Получить форму внутреннего пространства.

— Ты не сможешь! Или сможешь? Разве ингибиторные чипы позволяют заниматься скульптурой?

— Если бы не позволяли, я, возможно, давным-давно вылепила бы титьку робота из картофельного пюре.

Я схватила панцирь, нажала внутренний переключатель питания и принялась напяливать металлическую скорлупу.

— Интересно, как эти чипы работают? Становятся частью мозга?

— Черт, не знаю. От этих штук с ингибиторными чипами у меня мороз по коже. Никогда не позволю вскрыть себе череп…

Пенни ждала, пока я не взглянула на нее.

Я пожала плечами:

— У меня уже два.

Пенни от неожиданности замерла.

— На кой черт тебе понадобились два ингибиторных чипа?!

— Я начала курить по две пачки в день, когда сбежал этот козел. Попросила имплантировать Инстаквит, чтобы спасти легкие малыша Генри. Сама знаешь, после этого бросаешь курить сразу и навсегда.

— А второй?

Я вдруг смутилась и поскорее надела шлем с маской.

— Антиругань.

— Ты заплатила за чип, чтобы удержаться от…

— Предложили два чипа по цене одного.

Мы выстроились перед Мелом для осмотра: Пенни и я выбрались из женской раздевалки, Рой и Викрам — из мужской. Как и у нас, их металлические маски были зеркально-гладкими, пустоглазыми, с щелями для рта. Их шлемы были коническими, тогда как наши сворачивались в гребешок, подозрительно похожий на ту стрижку, что была модной в пятидесятых. Обе пары были неразличимы, если не считать обуви: чтобы достичь необходимого для женщин роста, Пенни, например, требовались подметки на полдюйма ниже, чем у меня. Мы вытянулись перед Мелом, который вытер грязное пятно с маски одного из мужчин, уверился, что наголенники сидят симметрично, и пролаял:

— Держись прямее, Эльза!

— Я Пенни, сэр.

Мел прищурился и возобновил осмотр.

— Проверка голоса.

— Я Пенни, — пропела я чистым сопрано.

— Нет, это я — Пенни, — возразила она абсолютно идентичным тембром.

— Хотите картофельную соломку на гарнир? — спросил один робопарень.

— Доброе утро, — вторил другой. Совершенно одинаковые бархатные баритоны.

Мел проверил лампочки на наших панцирях: красные, оранжевые, синие, с соответственными звуками. Затем настал черед наушников.

— Ну что же, народ, пора, — объявил он наконец с таким видом, словно обслуживал наш столик. — Роботы никогда не опаздывают на работу.

Я бросила на него взгляд через плечо, маршируя позади Роя или Викрама к двойным дверям. Часы наверху оставляли нам четыре минуты до начала смены.

Не знаю, как мои товарищи по несчастью мысленно готовятся к новому дню. Рой, актер по профессии, наверное, думает о зажигании, покрытой смазкой гидравлике, логических схемах. Пенни, скорее всего, по-прежнему перебирает в памяти зимние модели или размышляет о кошмарах жизни без ругани. Викрама я едва знаю. Что же до меня… я закрыла глаза и позволила всем эмоциям утечь сквозь пальцы и разлиться лужей у моих платформ. Никакой суетливости, стремления быть грациозной. Ни малейшей попытки вызвать зависть или желание. Каждое движение исполнено целеустремленности, эффективности — и ноль красоты.

Я опустошила себя и ждала стимула. Ждала возможности отреагировать.

Звякнул колокол, и мы с лязгом ввалились в зал «Бургердроида», ресторана будущего.

Тут нет никакого особенного вранья. И вообще, что значит «ресторан будущего»? Что он обещает? Реклама «Бургердроида» изображает только то, что вы можете получить в любой забегаловке за ланчем или обедом. Никто никогда не утверждал, что за прилавком стоят роботы. Но все верят, что именно так и есть.

А вот готовится все автоматически, чтобы избежать ошибок, связанных с человеческим фактором. Клиенты могут видеть, как создаются одинаковые бургеры, как специальные калиброванные шприцы выдавливают определенное количество клейкой массы на булочки в симпатичных круглых формочках. Мы передвигали компоненты с места на место, нажимали кнопки, ждали звонков, раздавали еду и напитки, собирали деньги.

Компания вполне могла бы отделаться от нас. Добавить несколько конвейеров и управляемый одной кнопкой интерфейс, и получилось бы прекрасное содружество «автомата» пятидесятых и повара в буфете фаст-фуд. Тот же бургер стоил бы пять долларов вместо пятнадцати. Но добрые люди в штаб-квартире «Бургердроида» знали, что вся притягательность отнюдь не в еде. Автоматизация не так интересна, как роботы. Настоящий гуманоидный робот стоит больше «ламборджини» и еще менее практичен. Посетители заглядывают в «Бургердроид» как туристы, потому что ни у одного из них никогда не будет собственного робота.

Моими первыми клиентами в этот день были муж с женой и четырехлетней малышкой. Девочку пришлось тащить по блестящему полу: очевидно, она испугалась сверкающих металлических лиц.

— Доброе утро и добро пожаловать в «Бургердроид», — приветствовала я. — Будете заказывать раздельно или вместе?

— Вместе, — ответила женщина. Мужчина тем временем поднял девочку на руки, пытаясь успокоить.

— Она совсем как робот Руби в «Улице Сезам», — услышала я. — Ты же не боишься Руби?

Родители заказали два бургера-васаби и «Фьюче мил» и стали наблюдать, как Рой и Викрам забирают их заказ из различных автоматов. Они показывали пальцем, перешептывались, словно попали в музей или зоопарк. Гвоздем программы, разумеется, был крошечный игрушечный робот, выпавший из трубы в блестящую коробку от «Фьюче мил».

— Вот ваш чек, — сказала я. — Спасибо за посещение ресторана будущего.

Для большинства посетителей это было чем-то вроде вознаграждения: металлические пальцы, сующие чек в их руки, золоченые круглые кончики пальцев, жесткие, чтобы можно было без помех нажимать кнопки, касаются их ладоней. Специально для родителей мы делаем кое-что еще.

Я нагнулась к девочке:

— Маленькая посетительница! Хочешь стикер «Бургердроида»?

Девочка мигом растеряла свою застенчивость и усердно закивала.

Я показала семейству яркую липучку, прежде чем осторожно прижать ее к детской рубашечке. Родители дружно просияли, и ребенок наклонился, чтобы внимательнее изучить стикер — мое лицо, непроницаемо-дружеское, над логотипом «Бургердроида».

Мы менялись обязанностями каждый час, чтобы кто-то мог взять перерыв, предположительно из-за кухонной жары, способной повредить наши деликатные схемы, что, в общем, было не совсем ложью. Как бы хорошо ни работали кондиционеры, мы постоянно перегревались в этих костюмах. И если на панцире загорался желтый индикатор, наступало время поменяться с кем-то. Красный индикатор — тревожная кнопка, которую мы могли активировать сами, если плохо себя чувствовали или что-то роняли. Тогда переключателем, находившимся в перчатке, мы зажигали красный свет и убедительно изображали для посетителей механическую поломку, прежде чем отступить в заднюю комнату. Официальная должность Мела называлась «механик по роботам».

Наступил час ланча. Для нас это час пик, и тут уж пришлось вертеться, как белкам в колесе. Я отрывисто бросала слова предписанных приветствий, обслуживая поток посетителей. Среди постоянных клиентов были хихикающие тинейджеры и офисные «белые воротнички». Они приходили сюда по разным причинам. Потому что так полагается, так модно или потому что им все равно, сколько платить за бургер.

— Приветствия и салют, голодный человек, — сказала я мужчине, теребившему галстук. Я давно уже перестала гадать, кто решил, что речь роботов непременно должна быть манерной.

— Э-э-э… привет, — краснея, промямлил молодой человек. — Нельзя ли мне получить барбекю чикен бургер и немножко сыра тофу?

— Конечно, сэр. Какой предпочитаете напиток?

— Воду. Просто воду, если можно.

— Разумеется, сэр. Сейчас все будет подано.

Он поднес карточку к автомату и нетерпеливо зашаркал ногами, пока автомат считывал цифры.

— Вот ваш чек. Ресторан будущего желает вам здоровья и счастливого дня.

— Вам тоже, — кивнул он, и тут же смутившись, отступил и врезался в здоровяка-бизнесмена, стоявшего за спиной. Обожаю новых покупателей!

Бизнесмен выступил вперед, но так и не оторвал взгляда от компьютерного дисплея в своей руке.

— Добрый день и добро пожаловать в…

— Двойной чизбургер с соусом «секрет», экстра-большая порция картофельной соломки, большой кофе и один пирог с кремом.

— С каким вку…

— Малины.

— Разумеется, сэр. Сейчас вам все принесут.

Мужчина, по-прежнему не глядя на меня, направился к стойке с приправами.

— Вот ваш чек. Спасибо за то, что посетили ресторан будущего, — докончила я. Работа в «Бургердроиде» открыла мне ту простую истину, что некоторые люди готовы каждый день платить за фаст-фуд по двадцать пять долларов, если при этом удается избегать общения с людьми.

Пенни открыла дверь, чтобы стереть отпечатки пальцев с металла, и одновременно впустила Симону. Я вознесла безмолвную молитву о том, чтобы прозвучал сигнал ротации, прежде чем подойдет ее очередь. Симона была фаном роботов.

Фанаты приходили, чтобы посмотреть на нас. Они жили ради открытий, например, того факта, что мы спрашиваем их, выбивать ли общий чек, если они стоят рядом. Если же они пришли вместе, но стояли в очереди друг за другом, мы автоматически выбивали отдельные чеки. По какой-то причине это неизменно их завораживало. Проблема, конечно, заключается в том, что мы не имеем права сделать ошибку. Голова разболелась при одном виде жадного выражения на худом лице Симоны.

— Вот чек. Благодарим за посещение ресторана будущего.

Желтый индикатор замигал за мгновение до того, как стоявшая перед Симоной женщина отошла. Я с огромным облегчением развернулась и ушла в заднюю комнату, немного отдохнуть. Пусть Викрам пообщается с Симоной.

Оказавшись в задней комнате, я стащила шлем и наконец-то почесала зудящие брови. Мел неподвижно сидел перед экранами, готовый при малейшем нарушении обычного распорядка перейти к действию. Он, похоже, воображал, что его работа важна не менее, чем труд агента Секретной службы. Да, опасность, несомненно, существовала. Весь этот фарс с роботами обходился невероятно дорого. Администрация, когда могла, нанимала танцоров и актеров, подкупая нас оплатой медицинской страховки, чтобы свести к минимуму замену персонала. Костюмы — модуляторы голоса и панцири — обходились в немалые суммы, как и ингибиторные чипы и автоматические кухни. Сюда же добавлялась необходимость второй, легальной работы для псевдороботов, а цены на кондиционирование вообще взлетали до небес. Однако компания процветала, поскольку стоимость еды была просто возмутительной. Никто не жаловался на отсутствие авторесторанов, потому что всем хотелось пообщаться с роботом.

Никто из нас не имел права даже намекнуть представителям профсоюза на то, что мы работаем в «Бургердроиде», под страхом раскрыть производственную тайну: все мы давали подписку о неразглашении. Регулярные протесты организаций, борющихся за работу для людей, служили бесплатной рекламой, как и неизменные критические статьи в газетах очередного города, где открывался «Бургердроид». Конечно, такое не могло длиться вечно: когда-нибудь цены на роботов снизятся, и волна ажиотажа спадет. Но никто — ни Мел, разыгрывающий механика, ни я, подставившая лицо под холодный воздух, дующий из патрубка возле раздевалок, — не хотел стать тем, кто закончит гонку.

Днем меня поставили на гриль. Теоретически я была обязана раскладывать ломтики сыра и бекона на уже испеченные булочки и переносить их к другому автомату. Но на деле мне оставалось таращиться в пустоту и не двигаться, пока не услышу звонок. Работая здесь, быстро учишься не мигая смотреть в пространство: на любом участке больше ничего не остается делать.

Часа в три в пустом ресторане появились двое молокососов. Тот, что пониже, был в кожаной мотоциклетной куртке и напоминал растрепанного рыжеволосого лешего. А высокий тихо стоял рядом с ним, пока Рыжий истерически вопил:

— Смотрите на меня-а-а! Я ро-о-обот!

При этом он изображал танец дикаря. Подобные вещи время от времени случаются, особенно, когда в зале нет других посетителей.

По-моему, маленькие придурки пьянеют от свободы, обладая менталитетом того рода, что позволяет наслаждаться, дразня гвардейцев у Букингемского дворца.

— Я ро-о-обот!

— Нет, сэр, вы человек, — поправил стоявший за кассой Рой. — Могу я предложить вам восхитительный бургер с беконом? Специалитет «Бургердроида».

— Да я скорее сгнию, — сказал молодой человек, осматриваясь, после чего вразвалочку подошел к стойке с приправами и стал набивать карманы пакетиками с маринованными овощами.

— Бьюсь об заклад, робоовощи вкуснее всего на свете.

— Сэр, — вмешался Рой, — если я правильно понял ваши намерения, вы не собираетесь пробовать нашу чудесную еду из «Бургердроида». Стойка с приправами предназначена для удовольствия и удобства тех, кто здесь питается.

— Бу-у-у! Попробуй останови меня, робот! — заорал Рыжий и, разбросав по полу пакетики с горчицей, принялся их топтать.

Рой поспешно нажал тревожную кнопку на кассе, и мы вскочили на прилавок, повинуясь звучащему в наших ушах сигналу. Мы стояли идеальным строем, словно перед утренним осмотром Мела.

— Сэр, я прошу вас покинуть ресторан. Полиция уже извещена о вашем присутствии.

Последние слова были сигналом Мелу немедленно звонить в полицию.

Рыжий перестал размазывать кетчуп по окнам и потрясенно уставился на Роя.

— Большой робот, вроде тебя, нуждается в этих свиньях?

— Сэр, я прошу вас уйти, — повторил Рой.

— Прекрасно. Все равно в этой чертовой дыре не повеселишься как следует.

Он кивнул Тихоне, который быстро пошел к выходу, и сам последовал за ним, но на пороге обернулся, ткнул в меня пальцем и подмигнул:

— Миленькая робовешалка!

Взглянув на часы, он тут же исчез.

У нас случалось и не такое, поэтому Мел отменил вызов полиции. Втайне я радовалась, что сейчас настала очередь Викрама убирать зал. Слава богу, не мне мыть пол.

Викраму вместе с Пенни пришлось и ресторан закрывать. В раздевалке я сбросила свои доспехи и долго оглаживала мокрые от пота волосы и податливую плоть лица. И слушала, как из-за перегородки доносилось пение Роя, стоявшего под душем. У всех были свои ритуалы.

Я пошла в женский душ и минуту постояла под ледяной водой — нечто вроде крещения. Высушив волосы и напялив деловой костюм, я вышла в опустевшее царство Мела (он уходил домой сразу после закрытия ресторана) и, к своему удивлению, увидела Роя, стоявшего у ряда темных экранов. Он включил один и сейчас наблюдал немного сплюснутые металлические фигуры Пенни и Викрама, подметавших пол и опустошавших мусорные бачки.

Я была уверена, что Рой — мой ровесник, но в деловом костюме и белой рубашке с расстегнутым воротничком он выглядел моложе: студент-отличник колледжа, молодой республиканец.

Услышав шаги, он с виноватым видом обернулся, выключил монитор и мигом повзрослел: морщины в уголках рта и богемный, утомленный жизнью лоб.

— Иногда я гадаю, как мы выглядим со стороны. Мел не слишком любит, когда кто-то заглядывает ему через плечо во время перерыва.

— Любой актер жаждет узнать, как смотрится в телевизоре, — рассмеялась я.

— Полагаю, совсем как Викрам, — улыбнулся он. — Но на самом деле, скоро у меня появится шанс увидеть себя. Снимаюсь в рекламном ролике.

— Что рекламируешь?

— Пиццу.

— Заказываешь или развозишь?

— Я — бродячий разносчик пиццы.

— В самом деле?

— Эй, считаешь, что я рылом не вышел?

Я покраснела.

— Нет, просто для таких роликов обычно выбирают накачанных парней.

— Я могу и подкачаться, — пообещал он и, сделав пируэт, открыл дверь в офис.

— Здорово ты сегодня окоротил этих балбесов: «Нет, сэр, вы человек!» Я едва сдержала смех.

— Прошу прощения, — ухмыльнулся он. — А что бы сделала ты на моем месте? Сценария для таких ситуаций не существует.

Мы вошли в пустой офис.

— От этого места мурашки бегут по коже, — заметила я. — Фальшивые семейные фото и безделушки. Словно здесь все раз и навсегда забальзамировано, вернее, законсервировано. Атмосфера, как в мавзолее.

— Думаешь, все офисы выглядят одинаково? Одинаковые безделушки?

— Имена меняются, — пожала я плечами. — Главный в Фейрфилде — Х.Е.Андеррайтерс, или кто-то в этом роде.

— Мы, по крайней мере, можем быть горды величием моря, — заметил Рой, когда мы вышли в ледяную ночь. И мы бодро зашагали к своим машинам эконом-класса.

Когда я приехала в детский сад, Генри был мрачнее тучи.

— Что на этот раз?

— Педагог считает, что я лгу.

— Почему?

Вместо ответа Генри попытался сунуть мне в лицо раскрашенный альбомный лист, но я зловеще прищурилась:

— Стоп! Погоди, Генри, погоди!

Остановившись на светофоре, я при красном свете попыталась рассмотреть лежавший у него на коленях рисунок. И ощутила, как все мои внутренние органы слиплись и склеились, будто груда только что высушенных носков. На бумаге красовался робот, любовно переданный во всех оттенках металлика, какие только можно было найти в коллекции фломастеров детского сада. Рядом стояла фигурка с каштановыми волосами, явно долженствующая изображать меня. Если бы не ингибиторный чип, Генри мог бы значительно расширить свой словарь. Я свернула на ближайшую парковку и остановилась.

Повернувшись к Генри и подняв листок, я спросила тем омерзительным, псевдоспокойным голосом, который искренне презираю, особенно когда слышу от других родителей:

— Что ты хотел нарисовать, Генри?

Он странновато поглядел на меня:

— Учитель велел нарисовать, что делают родители на работе.

— Что ты нарисовал, милый? — осведомилась я все тем же отвратительно паточным голосом.

— Ну… ты никогда не говорила, что делаешь, вот я и решил, что работаешь с роботами. Поэтому я сказал, что ты моешь роботов. Они ведь иногда пачкаются, верно? И не могут принимать ванну, иначе заржавеют.

Меня разобрал смех. Теперь, когда он все объяснил, стало ясно, что крошечная пышноволосая «ма» подступает к роботу с розовой губкой. Да, снаряд упал слишком близко. Если бы руководству «Бургердроида» стал известен этот случай, меня оштрафовали бы на дневное жалованье.

— Ма, а что ты делаешь на работе? — спросил Генри, которому не нравилось, когда над ним смеются.

— Я… служу в страховой компании.

Остаток пути я объясняла, что такое страхование и, впуская Генри в дом, сочиняла байки о роли, которую играла в несуществующей компании.

— Что у нас на ужин, ма? — завопил он снизу.

Наверное, девять тридцать вечера — совсем не детское время для ужина.

— Мини-пиццы. Пожалуйста, будь немного более сострадательным к соседям, — ответила я.

— Что-о-о?!

Я на время отрешилась от воспитательного процесса и встала у плиты. Разложила на аккуратных рядах булочек ломтики помидора и сыра, после чего сунула поднос в духовку. Духовка тикала и жужжала, а я, опустошенная и измученная, была не в силах пошевелиться. Попыталась вспомнить цвет цифр на корабельном хронометре: зеленый, но почти выцветший. Цвет халатов в старом сериале о больнице.

— Ма! Ма!

Генри недоуменно хмурился.

— Э-э-э… что, дорогой?

— Ты просто стоишь здесь и молчишь.

— Прости. Наверное, задумалась. Что случилось?

— Что у нас на ужин? Я сто лет назад спрашивал!

— А я сто лет назад ответила: мини-пиццы… черт.

Я не установила таймер. Пиццы немного подсохли и стали коричневыми, но я выкладываю их на тарелки, и мы принимаемся за еду. Генри не жалуется и, когда от последних пицц остаются одни крошки, начинает широко зевать. Я несу его наверх на закорках, сметаю с кровати все игрушки, кроме плюшевого мишки, и желаю Генри спокойной ночи.

Я на цыпочках спускаюсь вниз. Цифры часов на духовке перепрыгнули с десяти девятнадцати на десять двадцать, фигурки-символы без малейшей паузы сменились с одной функции на другую. Я поймала себя на том, что стараюсь запомнить этот перескок, чтобы назавтра двигаться, подобно цифровым часам.

Из горла вырвался полусмех, полувсхлип, прежде чем я успела судорожно зажать рот ладонью. Оглядела свою маленькую комнатку и принялась раздвигать мебель к стенам. Включила очень тихую музыку. Подняла руки и стала танцевать, пытаясь пальцами ног выписывать полукружья на ковре, но то и дело спотыкалась о ворс или двигалась слишком резко, дергаными рывками. Я наблюдала отражение своих рук в стекле эстампа. Локти казались слишком острыми, и я никак не могла округлить сгиб. Не могла придать рукам грации. Я двигалась экономно. Эффективно.

Я все еще слышала обрывки музыки, чувствовала, как бьется сердце, но тело не желало двигаться в такт. Я чувствовала себя танцовщицей в музыкальной шкатулке, которая была у меня в детстве: навсегда замерзшей в фарфоре, такими же рывками вращающейся по часовой стрелке.

Приехав в «Бургердроид», я принялась задело: вставляла новые канистры в дозаторы соусов, заправляла автомат игрушками, пополняла запасы приправ на стойке и приносила пачки с салфетками. Иногда, когда ведешь машину, внезапно «просыпаешься» и обнаруживаешь, что проехала много миль — в полном сознании, но без единой мысли.

Я очнулась, когда на входной двери щелкнули замки и вывеска «Бургердроида» погасла. Пенни и Викрам ушли в заднюю комнату, а я принялась ставить стулья на блестящие столы. И слышала, как Рой чистит жаровню, выключает оборудование.

— Рой, — окликнула я голосом робота, когда мы тоже ретировались в заднюю комнату, — не считаешь, что эта работа нас калечит?

Он снял маску и насмешливо уставился на меня:

— Больше, чем любой другой способ менять жизнь на деньги?

Я засмеялась жестяным смехом робота и пошаркала в свою раздевалку. Стащила шлем, панцирь и наголенники.

— Да, — приглушенно сказал Рой через перегородку.

— Что именно?

— Она нас калечит.

Я прошла мимо ряда женских шкафчиков и через маленький лабиринт ворвалась на мужскую территорию. Рой сидел на скамье, положив рядом панцирь и сжав голову закованными в перчатки руками.

— Я разучилась танцевать. Пробовала вчера.

Я опустила глаза и принялась стягивать свои латные рукавицы.

— Позволь судить мне.

Я подняла глаза. Он успел встать. Костюм цвета металлик, которые мы носили под доспехами, местами лип к его потному телу. Он взял мою ладонь, охлаждая кожу металлическими пластинками на пальцах. Выставил вперед правую ногу и закружил меня в сдержанном, элегантном вальсе. В заключение он перегнул меня через скамью, прежде чем поднять. Его наголенники скрипнули.

— Ты прекрасно танцуешь, — вымученно улыбнулся он.

— Если я могу танцевать здесь, не до конца сняв костюм робота, а дома ничего не выходит… что это означает?

— А что это может означать? Я искренне считал, что в своем возрасте могу сыграть Гамлета.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

— Тридцать один. А тебе?

— Тридцать.

— Знаешь, роль доставщика пиццы — самое грандиозное, чего я достиг после тридцати.

— Я танцевала злую Фею Леденцов на прошлое Рождество. Заказ компании «Ливин рум». Произвела незабываемое впечатление на своего единственного зрителя.

Наш вальс на минуту прервался, и я подняла ногу в классическом аттитюде. Рой подхватил меня под колено и снова перегнул.

— Это скорее танго, чем леденец, — заметила я, когда он меня поднял. Мышцы пульсировали в том месте, где его рука касалась бедра. Я сняла капюшон его серебристой туники с пропотевшей, спутанной массы волос, и он притянул серебряными пальцами мое лицо к своему.

Я усадила его на скамью и попыталась снять перчатки. Тяжесть его ладоней на моей груди напоминала о панцире, о размере чашечек лифчика между мной и этими металлическими пластинами. Перчатки соскользнули, и я принялась за сложную работу: пыталась снять с Роя тунику, не задев случайно его уши или нос. Он, в свою очередь, проник мне под рубашку. Наши костюмы были настолько неуклюжи, что я чувствовала себя девочкой, неуверенной в себе и своем парне, который не знает, как управиться со всеми пуговицами и молниями.

Он хорошо умел целоваться — актеры, вероятно, практикуются, — и я уже начала забывать, где мы находимся: почему наши переплетенные ноги почти неподъемны и почему от нас несет говяжьим жиром.

— Бр-рт, бр-рт, бр-рт, — сказал кто-то поблизости. Подняв глаза, мы увидели, что в нескольких дюймах над моей головой вспыхивает желтый индикатор на панцире Роя. Сигнал пересменки.

— Я, должно быть, забыл выключить его.

Он повозился с выключателем, укрепленным внутри литого пластика. Я приподнялась на локтях и поставила ноги на пол.

Шум прекратился. Рой сел рядом, с грохотом уронив панцирь.

— Что мы делаем? — спросила я наконец.

— Не знаю.

— Ты готов связаться с матерью-одиночкой?

Рой поглядел вниз и поднял сброшенную мной перчатку.

— Как там принц Хэл?

— Пока еще не слишком озорничает. Но… о господи! Мне нужно его забрать.

Я вскочила.

— Рой… мне очень жаль.

Он тоже встал.

— А мне нет, — отрезал он и поцеловал меня в щеку.

Наутро я приехала пораньше и к приходу Пенни уже оделась. Я проигнорировала ее, прислушиваясь к тишине на мужской половине. Гадала, думает Рой обо мне или готовится изображать полное отсутствие характера, свойственное роботам?

Мы двинулись к нашим местам. Вначале нагрянул клуб роботов из средней школы. Двое-трое ребятишек вытягивали шеи, изучая кухонное оборудование. Тощая девчонка задавала дурацкие вопросы о меню, словно запуганная нашим внимательным молчанием. Я сначала стояла на гриле, потом, во время ланча, начала работать у автоматов. Примитивная формула выполнения заказа была проста, но вызывала у меня незнакомое раньше удовлетворение. Я наблюдала за лицами постоянных клиентов и понимала, что видела их регулярно вот уже целый год и при этом понятия не имела, где эти люди работают и как их зовут. Для меня это были всего лишь лица и заказы, перечисления блюд и приправ.

Жаль, что мне придется остаться одной в перерыв!

Когда я проходила мимо, Мел так взглянул на меня, что сразу захотелось обыскать всю раздевалку в поисках глазков камер. Я жаждала поговорить с Роем или Пенни. Вместо этого я корчила гримасы в каждом углу, который, по моему мнению, мог скрывать очередную камеру, и мысленно торопила время.

Я вернулась в зал и принялась машинально нажимать кнопки. На сегодня я слилась с системой и действовала на автомате. Шум голосов медленно возрастал, и когда я, как лунатик, шагала от дозаторов к кассе, оказалось, что снова настал час пик, на этот раз обеденный: три семейства с детками, проливающими напитки на пол и бегавшими между креслами, и несколько скучающих бизнесменов с журналами. Мой транс был прерван стуком открывающейся двери: это вернулись Рыжий и Тихоня.

Улыбаясь, Рыжий полез за пояс и вытащил большой автоматический пистолет. Тихоня прижался к двери и помахал обрезом. Родители с визгом похватали своих детей. Ребятишки постарше роняли картофельную соломку и молочные коктейли. В воздухе разлился отчетливый запах мочи.

Рыжий вразвалочку подошел ко мне.

— Робобэби! Давно не виделись! А теперь гони выручку — или мы начнем сверлить дыры.

Когда вы сомневаетесь, — гласит руководство по обучению, — пытайтесь, как можно правдоподобнее, подражать настоящим роботам.

Подчиняются ли роботы грабителям? Дорожат ли своей металлической шкурой? Помню, в детстве я что-то слышала о законах роботехники. Почему нас не обучили этим законам?

— Эй, робосука, у нас нет времени!

Я ждала, что Мел что-то скажет мне на ухо. Подаст сигнал. Сигнал зазвучал: звонок тревоги, хотя я не поняла, от кого он исходит. Остальные с лязгом сгрудились вокруг меня, и я открыла рот, чтобы сказать, что полиция уже едет.

— Слушайте, вы, орда жестянок! НЕ СТРАШНО!

Рыжий закатил глаза и схватил ближайшего к нему ребенка.

— Если вы не возражаете против вентиляционных отверстий в ваших консервных банках, наверное, вы запрограммированы на повиновение при виде вот этого?!

Маленький мальчик съежился, стараясь отстраниться от блестящего пистолета, и уронил игрушечного робота.

Я молча открыла кассу и стала собирать двадцатки, десятки и пятерки.

— Вот это другое дело, — довольно кивнул Рыжий, отбросив заложника и потянувшись к наличным. Встряхнул пачку денег, словно тасуя колоду карт, и сунул в карман куртки. Тихоня распахнул дверь, обводя собравшихся стволом обреза. Рыжий подбежал к нему, но на пороге обернулся.

— Дурацкие гребаные роботы! — ухмыльнулся он и выстрелил мне в грудь.

Не знаю, понял ли он, что наделала его пуля, прорвавшая тонкий металл, раскрошившая литой пластик и вонзившаяся в грудь. Осколки костюма робота впились в плечо. Я упала спиной на столики, успев заметить, как все посетители ошеломленно уставились на мою обнаженную плоть и кровавые хризантемы, расцветшие на панцире.

Потом я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как рыба на песке.

«Черт, — хотела сказать я. — Вот дерьмо!»

Но сквозь маску не прорвалось ни звука.