«Если», 2010 № 06

Джесси Уотсон Поверхностная копия

Всякое деяние имеет свои последствия, они же налагают обязательства…

Уилл заявил, что всё готово, но определенно не собирался закрывать ноутбук. Его глубоко посаженные прищуренные глаза не отрывались от экрана, а тонкие пальцы продолжали барабанить по клавиатуре короткими очередями.

Макс знал, это могло продолжаться часами или же прекратиться через несколько секунд.

Ожидая, пока Уилл закончит воплощать свою идею, он привычно оглядывал комнату друга: все стены были увешаны эклектичным набором плакатов. Макс часто их рассматривал, когда оставался здесь с ночевкой, то есть почти каждые выходные. Уиллу они не надоедали, и менять их он не собирался: Периодическая система элементов Менделеева, «Отчаянные слюнтяи»[1], яркое изображение множества Мандельброта[2], «Клэш»[3], репродукции Эшера[4]. Больше всего ему нравился плакат группы «R.E.M.»[5], обрамленный множеством мистических пятиконечных звезд, склепанных из стальных полос.

Блуждающий взгляд Макса опустился со стен на пол, к кипам разнообразного бумажного барахла: стопки тетрадей и блокнотов, переложенные пожелтевшими листами чертежей, необрамленные наградные сертификаты с разных программистских конкурсов, прослоенные бегло нарисованными схемами и диаграммами, пустые блестящие пакеты от чипсов вперемешку с научными трудами и книгами — видимо, Уилл позаимствовал их у своих родителей, университетских профессоров.

Щелканье клавиш прекратилось. Макс повернулся и увидел, что Уилл развернул ноутбук и торжественно возложил компьютер к ногам друга на ковер.

— Давай, напечатай что-нибудь.

Худощавое лицо Уилла растянулось в широкой улыбке.

У Уилла всегда имелся некий проект, и каждый был сногсшибательным. К сожалению, Макс знал, что и этот может в конечном счете оказаться не более чем игрушкой. Мистер Моррисон, препод по углубленному программированию, объяснял, что понятие «искусственный интеллект» — досадное искажение термина либо намеренно неверное его употребление. После шестидесяти лет работы в области с этим наименованием и неимоверного количества попыток его создания следует признать, что самого предмета не существует. Даже лучшие ИИ-программы — всего лишь игрушки.

Максу стало не по себе. Уилл казался таким серьезным и убедительным, когда сидел в углу комнаты над ноутбуком, согнув ноги так, что коленки почти касались подбородка. Искренний взгляд Уилла сквозь круглые очки, как у Джона Леннона, был исполнен убежденности и предвкушения очередной маленькой сенсации. Вся его пугающе костлявая фигура словно напряглась в ожидании, что при виде нового проекта друг изумленно ахнет.

— Напечатать, например, что? — спросил Макс.

— Все равно, — по-прежнему широко улыбаясь, ответил Уилл.

Ну точно, игрушка.

Но определенно удивительная. Уилл был умнейшим из всех, кого Макс знал. Черт побери, Уилл был лучше всех, кого Макс мог себе представить!

Альберт Эйнштейн. Мария Кюри. Ричард Фейнман.

Нет, Макс не делал необдуманных сравнений. Нет, это не тот случай, когда заторможенный мальчик возводит на пьедестал более способного. По крайней мере, ему хотелось так думать. Ведь и самого Макса в пятом классе учительница английского языка называла необыкновенно одаренным, чем приводила стеснительного ребенка в смущение. Он был одним из рано развившихся детей — научился читать и писать к трем годам, ну, вы понимаете. В своем карманном компьютере он с семилетнего возраста вел дневник (между прочим, сегодня утром он сделал очередную запись). В шестом классе Макс опубликовал несколько стихов и очерков в журнале «для юных талантов» под названием «Калейдоскоп». Но после восьмого класса у него начался классический «синдром зайца и черепахи». Заяц подзадержался, и черепахи наверстали упущенное. Однако справедливости ради надо сказать, что его процентильный эквивалент[6] был равен 95 или около того. В общем, он был достаточно толковым.

Сообразительность, ум и талант — это одно, но Уилл — совсем другое дело. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы углядеть в нем подлинную гениальность. Даже не надо было специально наблюдать за ним, истинный самородок проявлялся сам.

Макс замечал, что Уилл передает своим учителям после лекций списки необходимых исправлений. Он обращал внимание, как Уилл производит дифференциальные и интегральные счисления, уже в первые недели обучения применяя матанализ. Пока остальные учились рисовать квадратики по принципу черепашьей графики на Лого[7], Макс наблюдал, как Уилл программировал трехмерную видеоигру-стрелялку, исполненную реалистичного кровавого месива.

И это была действительно добротная игра.

Поначалу, когда они только познакомились, Макс завидовал одаренности Уилла, но это было давно, еще в средней школе. Зависть быстро угасла, когда Макс понял, что Уилл — словно не от мира сего: бескорыстный и простодушный человек. Это было прекрасно, но в известном смысле и печально. Как-то во время их вылазки в Денверский музей естественной истории Макс заметил, что Уилл раздал более семидесяти долларов бомжам на углу улицы. А ведь он месяцами копил эти деньги на новый вычислитель диаграмм.

Но все гениальные люди расплачиваются за это, не так ли?

Макс был абсолютно уверен, что однажды имя Уилл Дэвис будет добавлено к списку величайших умов в истории человечества. Но ключевое слово в этой фразе — «однажды». Уиллу было семнадцать. Разве гению не положено отметить двадцать первый день рождения и стать совершеннолетним, перед тем как сделать сногсшибательное открытие и внести свой чрезвычайно важный вклад в мировую науку?

Макс щелкнул костяшками пальцев (его мать ненавидела эту ужасную привычку), потом подтянул к себе ноутбук Уилла. Он не представлял себе, что лучше сделать, а потому напечатал первое слово, пришедшее в голову.

И нажал клавишу ввода.

Сначала ничего не произошло, и Макс предположил, что программа не работает. В большинстве случаев программное обеспечение с похожей командной строкой реагировало мгновенно или не отвечало вообще. (Да и самому Максу довелось написать несколько образчиков подобного барахла.) Но здесь на ответ потребовалось несколько секунд:

— Неплохо, — признал Макс.

Как бы то ни было, но этот софт кое-что знает о реальном мире. Он перевел взгляд с экрана на приятеля. Уилл по-прежнему широко улыбался.

— Давай, попробуй что-нибудь еще.

Макс секунду подумал и напечатал:

На этот раз ответ пришел быстрее:

Макс громко хохотнул, а потом перечитал и тщательно обдумал ответы. Очевидно, в программу заложен некий пакет данных, из которого она черпает нужную информацию, вот хотя бы о бананах и обезьянах. И конечно, также имеется память, потому что утверждение о банане сохранилось и связалось со следующим заявлением об обезьяне.

Но это — стандартная имитация ИИ. Пора положить конец надувательству, как иногда поговаривал отец Макса. И его сын точно знал, как это сделать. Он наклонился над экраном и напечатал:

Секунду спустя пришел ответ:

Макс от удивления даже раскрыл рот, и ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы его закрыть. Этот вопрос мистер Моррисон приводил как пример для возможного простейшего теста на наличие искусственного интеллекта. Для человека задание совсем несложное, но предполагалось, что оно совершенно собьет с толку компьютер.

Конечно, Уилл тоже присутствовал на том занятии и, возможно, даже слушал препода краем уха, пока программировал какую-нибудь очередную видеоигру. Скорее всего, Уилл заложил в программу и эту фразочку. Макс секунду подумал, потом ввел другую забавную реплику, на этот раз некорректно «забыв» о знаках препинания:

Ответ:

Вот теперь Макс был по-настоящему ошеломлен.

Мистер Моррисон объяснял, что подобные фразы сбивают логические цепочки компьютеров, потому что допускают неоднозначное толкование. Из совокупности информации «я видел в тот день человека в лесу, который ронял на тропинки листву», компьютер может распрекрасно заключить, что человек шел себе по лесу и ронял листву, которую нес с собой. Пошел мужик в лес со своей листвой…

С равной степенью вероятности компьютер мог легко и просто сделать вывод, что ронял листву не человек, а действительно лес или же тот день, которому именно так довелось провести свои часы и минуты.

Бред, конечно.

Но в этом-то весь смысл. Компьютер не понимает, что есть абсурд, а что нет. Он не задумается и не ответит: «Погоди-ка, это же полная чушь!»

Человек же мгновенно запустит в памяти миллионы событий — личных и общемировых: отношения между объектами, правдоподобные ситуации и забавную чепуху. Другими словами, задействует здравый смысл.

Современные умники с карманными протекторами[8] говорят, что тщательная симуляция «здравого смысла» требует так много сложнейшим образом взаимосвязанных данных, что достичь подобного не удастся никогда, кроме, возможно, очень точной имитации человеческого мозга. Подразумевая при этом, что для программы требуется смоделировать кровоток, электрические импульсы, нейроны — в общем, всю физическую структуру мозга до клеточного уровня. Обычно они добавляют, что вычислительные мощности такого комплекса потребуют больше кремния, чем имеется в Солнечной системе, и больше энергии, чем есть в нашей Галактике, и вообще, для запуска программе понадобится «дофигальон» лет или около того.

Дело в том, что Уилл, как обычно, пошел другим путем. Макс знал, конечно, что Уилл гений, но не до такой же степени.

Оставалось единственное объяснение.

Фокус с подвохом. Изящный розыгрыш. Бугагашенька.

Макс нарочито гневно посмотрел на друга и театральным жестом обвиняюще наставил на него указующий перст:

— Понятно! В соседней комнате за компьютером сидит твой отец! Он и отвечает на вопросы.

Довольная улыбка Уилла цепко сидела на месте.

— Не-а. Попробуй еще раз.

По его ясному выражению лица Макс видел, что друг не лжет. Настолько хорошо обман ему никогда не удавался. Макс поразмыслил чуть подольше, потом решил использовать другой текст:

Спустя минуту пришел ответ.

Макс нахмурился. Должно быть, Уилл заметил выражение его лица, потому что подполз, по-паучьи переставляя длинные ноги, поближе к ноутбуку и прищурился на экран.

— А, это… Это специально.

— Что специально?

Уилл внезапно разволновался. Он снял очки и стал нервно протирать их краем своей мешковатой футболки.

— Оно не знает, что существует, — я это отключил.

Потихоньку Макса осенило.

Возможно, в этой штуковине скрыт больший потенциал, и это совсем не игрушка…

— Итак, ты утверждаешь, что мог наделить его… самосознанием?

— Верно. Но туда заложена целая куча разных систем и приложений, способных работать и без него, гибкая настройка… — Уилл снова надел очки, в его голосе опять зазвучало вдохновение. — По сути, я соединил в общую сеть все суперкомпьютеры университета и написал программульку — поискового робота, который добывает инфу из Интернета и передает ее в модель коры человеческого мозга.

Модель коры головного мозга человека. Уилл говорил и говорил, а взгляд Макса блуждал по разложенным по всей комнате стопкам книг и бумаг. На корешках в одной из кип он прочел названия: «Нервная система», «Введение в нейрологию», «Интерполяция нейросигналов». Плюс набор учебных пособий, связанных с разработками ИИ.

Макс знал, что отец Уилла — профессор информатики и вычислительной техники, потом смутно вспомнил, что мать вроде бы работает на кафедре неврологии. Очевидно, Уилл не только влез в родительскую библиотеку, но сделал больше: объединил их области знаний. Причем успешно.

Он сделал это!

— …И потом, оно должно быть достаточно мощным для применения любых экспертных систем, — продолжал Уилл. — Оно будет совершенно для имитации программного агента справочной системы. Только представь себе: автоматический телефонный оператор, который на самом деле тебя понимает!

Наконец Уилл умолк и выжидательно улыбнулся Максу, явно готовый к воплям радости и восхищения.

Но эту стадию Макс уже прошел.

Теперь он прокручивал в голове разные возможности. Уилл расколол орешек, который был не по зубам самым выдающимся ученым на протяжении шестидесяти лет. Он создал действующую модель человеческого разума — искусственный интеллект.

Уилл сделал свое Великое Открытие в нежном возрасте семнадцати лет.

Но кое-что из сказанного им беспокоило Макса.

Что скажешь, когда тебе показывают первую в мире лампочку накаливания, но не включают ее? Что ответишь тому, кто взволнованно перечисляет 1001 способ ее применения, кроме освещения? Уилл уже был невероятно близок к решению задачи. Просто немного не довел ее до конца. А самое поразительное — он сделал это специально.

Макс не смог сам угадать причину. Пришлось спросить:

— Почему бы не завершить работу?

Радостная улыбка Уилла превратилась в смущенную.

— Что?

— Почему бы не дать ему личность? Сознание.

Уилл пожал плечами:

— Это будет неэтично.

Но Макс видел расстроенный взгляд друга. Да, Уилл очень хотел это сделать. Он жаждал творить историю. Его просто надо было чуток подтолкнуть.

— Уилл, слушай, я не предлагаю лезть в это дело бездумно и в грязных сапогах. Как только устройство начинает осознавать себя — это больше не пустая железяка. Здесь мы говорим уже о приходе в мир новой личности, в этом и заключается этическая проблема, так?

Уилл кивнул в ответ.

— Согласен, это безумство. И не будет легко и просто. Но это — открытие века, Уилл. Возможно, рассвет новой эры! — Макс говорил, прослеживая цепочки рассуждений и логических выводов, причин и следствий, как позитивных, так и негативных. Мысленным взором он унесся от Уилла вдаль, к тому, что затмевало все их прежние переживания. — Конечно, риск есть. Мы создаем новую жизнь. Но сотни младенцев рождаются каждый день, многие в ужасных условиях. Некоторые не доживают до своего второго дня рождения. Болезни, голод, отсутствие элементарного обучения, а сколько брошенных детей?! — Макс снова посмотрел на Уилла. — В нашем случае о многих этих проблемах даже думать не придется. Твое создание не ест, не простужается, да и обучил ты его уже по полной интернетовской программе. Все, что нам надо делать для развития этого ИИ, — не отказываться от него.

Уилл смотрел прищурившись, словно Макс был не в фокусе.

Макс осознал странность происходящего. Можно сказать, что Уиллу в большинстве случаев при решении каких-либо задач не приходилось думать — ответ как бы материализовывался перед ним, будто в его круглых очках помещался дисплей некоего мощнейшего вычислителя. Но друзья редко говорили о философии или этике. Видимо, в этой области Уиллу достались какие-то иные (и слегка заторможенные) способности.

Наконец Уилл заговорил:

— Как насчет безопасности? От других людей, я имею в виду.

Теперь уже Макс был обескуражен. Уилл продолжал:

— Что если наш искусственный разум окажется злобным?

Максу пришлось объяснить ему примерно следующее.

Злобный ИИ являлся исходным условием для слишком многих плохих фантастических фильмов и, к сожалению, также и нескольких хороших. Хорошие фильмы были хороши, потому что показывали, сколь вероятным могло оказаться исходное условие.

— Вопрос по существу, — добавил Макс. — Какой самый ужасный кошмар может приключиться?

Уилл задумчиво смотрел на товарища, и тогда Макс выдал сценарий самого тяжелого случая из одного из лучших, с его точки зрения, НФ-фильмов.

— Мог бы он, скажем, взломать систему военных компьютеров и начать последовательно запускать все ядерные ракеты?

Уилл ответил, покусывая ноготь большого пальца:

— Вовсе нет. Симулятор мозга не имеет доступа к низкоуровневым операциям микропроцессора, он может, конечно, выполнять расчеты, но делает это органически, естественно, как мы. Он недостаточно скоростной, чтобы взламывать защитные системы, подбирать пароли и все такое…

— Тогда в чем же опасность? — спросил Макс.

Уилл пожал плечами:

— Думаю, он в безопасности.

Однако казалось, что он не стремится приняться за работу. Макс на секунду задумался и снова натолкнулся на вопрос, который собирался задать раньше:

— Ладно, значит, ты смоделировал человеческий мозг…

Уилл кивнул.

— Почему же он не обрел самосознание просто по своей природе?

Уилл снова занервничал.

— Я отключил несколько физических структур мозга. Те части, которые отвечают за… самосознание.

Следующий вопрос Макса выскользнул, прежде чем он успел закрыть рот:

— А отключение самосознания этично?

И тут же пожалел. Уилл отвернулся и стал энергично мерить шагами комнату, его длинные ноги пересекали небольшое помещение всего за три шага. Теперь Макс болезненно осознал, почему переживал Уилл: он бился над этим вопросом с самого начала. Проблема не давала ему покоя.

И ясно почему. В попытке соблюсти этические нормы Уилл, возможно, нанес больший вред. Смоделировал целый разум просто замечательно, но одна его часть оказалась неправильной, в каком-то смысле увечной. Не напоминает ли это одну из ужасных историй, где ребенка держат в подвале на цепи, никогда не разговаривают с несчастным созданием, лишь кидают ему скудные объедки? Если эти дети не воспротивятся такому положению как можно раньше, то уже не реабилитируются никогда, они безвозвратно потеряны.

Они остаются недочеловеками.

Макс опустил глаза на экран ноутбука, и его пробрала дрожь.

Испытывал ли запрограммированный разум, запертый в лежащей перед ним электронной упаковке, психологическую боль, страдания, которые он даже не может выразить?

Мрачные мысли Макса прервал голос Уилла — он говорил сам с собой, а возможно, с ним или просто вещал в пространство. Его взгляд был напряженно серьезен.

— Не просто. Совсем не просто. Не невозможно, но не просто. — Он снова принялся покусывать ноготь на большом пальце. — Самосознание есть личность. Личность — это история. Нельзя скачать из Сети. Родители. Детство. Родственники. Друзья. Знакомства. Воспоминания. Совсем не просто.

Наконец он остановился и повернулся к Максу с отчаянием в глазах:

— Нужна информация.

Макс нахмурился:

— Какая?..

Уилл снова зашагал туда-сюда и заговорил быстрее, словно не услышав товарища.

— Если мы собираемся дать ему самосознание, нам нужны история, индивидуальность, детство. Нужна информация. Громадные объемы данных.

По всей видимости, размышления закончились.

— Уилл, остановись на секунду. Какая информация? Для чего?

Уилл в задумчивости продолжал шагать, даже стал слегка подергиваться, словно пытаясь отогнать невидимых насекомых. Макс никогда не видел его столь взволнованным и собранным одновременно. Наконец Уилл остановился и наклонился к Максу так, что лицо оказалось в паре дюймов от его лица.

Потом он заговорил, медленно, будто Макс был несмышленым малышом:

— Макс, если я дам этому существу самосознание, то это всё, что ему осталось получить. Он будет как новорожденный — беспомощным, напуганным. Нет, даже хуже, у него окажется множество случайных знаний из Интернета, но никаких личных воспоминаний. Ни детства, ни памяти о том, как его любили и заботились о нем. Он будет несчастным. Возможно даже, психически неуравновешенным, я не знаю. — Уилл придвинулся еще ближе. — Если делать, то делать правильно. Надо найти способ дать ему детство, предварительно загрузить реальные воспоминания взросления и развития. Но для этого нам требуется детство, набитое впечатлениями, целое детство в цифровом формате. Нам нужна информация!

Для Макса эти слова оказались пусковым механизмом. Он вскочил с пола и схватил Уилла за плечи:

— В любом цифровом формате?

— Абсолютно. Оно уже говорит по-английски.

— Погоди секунду. Никуда не уходи, ладно?

Макс, не дождавшись ответа, бросился к двери, вылетел из комнаты и буквально бегом припустил по коридору до прихожей, где оставил сумку с ноутбуком.

Несколько секунд спустя Макс вернулся в комнату Уилла, уселся на пол и раскрыл свой ноутбук. Уилл терпеливо стоял над ним; круглые ленноновские очки делали его глаза похожими на совиные.

Макс сказал ему лишь одно слово:

— Дневник.

На лице Уилла не отразилось ничего.

— Мой дневник, Уилл. Тот, что я веду с семи лет. Он весь здесь.

Он открыл дневниковую папку и несколько минут просматривал файлы и архивы, собранные по годам и месяцам. Уилл смотрел на экран из-за его плеча.

Макс указал на список файлов:

— Здесь по одной записи в день. Иногда я писал на следующий день или даже несколькими днями позже, но всегда указывал дату и не пропускал ни дня.

— Сколько страниц в каждой?

Макс пожал плечами:

— Стараюсь писать как минимум по две.

Уилл удивленно поднял брови:

— Две страницы в день. Значит, их больше шести с половиной тысяч. — Он ухватился за несуществующую бороду и кивнул: — Это сгодится. — Потом посмотрел поверх очков на Макса: — А ты уверен, что это этично?

Макс с досадливым вздохом закатил глаза:

— Уилл! Это мой дневник!

Уилл очень серьезно взглянул на него:

— Ты уверен, Макс?

Макс подавил желание снова отвести глаза. Вместо этого он твердо ответил:

— Уверен, Уилл. Я беру на себя всю ответственность.

Уилл еще немного помолчал, потом схватил свой ноутбук и, скрючившись, уселся в углу. Согнутые ноги почти упирались коленками в подбородок — в таком положении он привык работать.

— Ладно, — еще немного подумав, решительно произнес Уилл. — Дай мне часок.

Макс улыбнулся. Тут потребуется уж точно гораздо больше одного часа.

Но здесь создавалась сама история.

Пока Уилл занимался программным обеспечением, Макс открыл в дневнике новый файл с сегодняшней датой, щелкнул костяшками пальцев и стал заносить события дня. Запись быстро раздулась в чрезвычайно подробное повествование, самое длинное из всех предыдущих — более десяти страниц. Но что поделаешь, ведь он документировал историю!

Было уже далеко за полночь, когда Макс закончил, и его глаза закрывались сами собой. Макс скопировал весь дневник на флешку и подошел к Уиллу, который казался полностью погруженным в свое программирование.

— Как дела? — спросил Макс, протягивая флешку.

— Еще несколько минут, — откликнулся Уилл и взял ее, не отрываясь от работы.

Макс знал, что это означает.

Он вытащил из шкафа спальный мешок и разложил его на полу. Макс старался не заснуть, но как только принял горизонтальное положение, его веки стали слипаться. Они попеременно скрывали и открывали повернутый на 90 градусов вид: Уилл, скрючившись над ноутбуком, сидит на ковре, согнув перед собой костлявые ноги. Две напольные лампы освещают потолок. Между ними висит плакат «R.E.M.» со звездами, и одна из них чуть поблескивает, как маяк, как путеводный символ…

Металлическая звезда… на нее загадывают желание механические люди, глядя в хромированное небо склепанного из стали мира.

А может, эта полусонная полубессмысленная полумысль подкралась к Максу на границе яви…

И он заснул.

Проснувшись среди ночи, Макс преодолел минутное замешательство. Сначала он выхватил взглядом из темноты несколько основных контуров, потом узнал комнату Уилла. И наконец события вчерашнего вечера вертящейся каруселью ворвались в память.

Оно работает? Уилл закончил?

Он хотел разбудить товарища и спросить, но понимал, что не стоит этого делать: кто знает, сколько тот работал и когда улегся спать. Начинал он уже около полуночи.

Но посмотреть-то можно, верно? Если работа не закончена, программа не включится. Все, что Максу надо сделать, это открыть ноутбук, возможно, впечатать пару вопросов. Уилл спит очень крепко, ему это не помешает.

Как можно тише Макс вылез из спального мешка и добрался до угла, где лежал ноутбук Уилла. Он открыл крышку и вздрогнул, когда экран ожил. Даже черный фон командной строки казался необычно ярким, словно пребывал в напряженном ожидании. Когда глаза привыкли к контрасту, Макс разглядел тонкий белый курсор, мигающий в левом верхнем углу.

Видимо, Уилл оставил программу работать.

Дыхание Макса участилось.

Дело сделано!

Без колебаний он напечатал:

Потом подождал.

Ответ пришел нескоро.

Макс почувствовал глухие удары своего сердца.

Что там говорили по поводу первого в мире искусственного существа? Чего оно ожидает, о чем думает?

Что будет этичным?

Вот зараза! Тут следует быть поосторожнее. И почему он не подумал о таком повороте, перед тем как открыл проклятую крышку треклятого ноутбука?

Не стоит плакать над пролитой газировкой, Макс.

Через несколько долгих мгновений Макс решил, что наилучшим решением будет простой ответ, как при общении с нормальным человеком.

Он напечатал:

Ответ:

Макс почувствовал, что его сердце упало.

ИИ не знает своего имени. Функционирует, но не ощущает себя как личность. Перешел от «НЕДОПУСТИМОЙ ОПЕРАЦИИ» к «Пока не могу сказать». Великое достижение, нечего сказать, ура-ура! Потом Макс заметил показавшуюся на экране следующую строку.

Заинтересованность ощущениями? Может быть, эксперимент прошел лучше, чем ожидалось? Он напечатал:

Ответ:

Максу не слишком нравился ход беседы. Мало того, что ИИ, видимо, отказался признать свое существование, он еще демонстрировал тупые елейные философствования.

Они создали нечто безумное? Некое несчастное увечное создание, как тот ребенок в подвале, который никогда не станет нормальным, никогда не будет человеком?

Что спросить для проверки страшной догадки? Как узнать, было ли само существо здорово и счастливо? Как ни странно, придумать Макс ничего не мог — ни единой мысли, вероятно, от недосыпа. Он решил придерживаться ожидаемых ответов.

Но перед тем как нажать ввод, он решил добавить кое-что еще.

На этот раз ответ пришлось ждать очень долго. Так долго, что Макс уже почти собрался захлопнуть ноутбук и объявить ночь, но увидел появившиеся слова:

И еще:

Вот это да! Видимо, эксперимент по внедрению самосознания так и не удался. Программа становится агрессивной, возможно, неуправляемой. Ладно, в любом случае их безумное творение должно знать правду.

Макс напечатал:

Макс нажал ввод и подождал ответа.

Макс досадливо вздохнул и закатил глаза.

Это могло продолжаться часами.

Он нажал ввод.

Следующий ответ:

Теперь Макс словно разговаривал с капризным ребенком. Действительно ли этот ИИ пытался вести психологическую войну против человека? Но если он думает, что может победить, значит, интеллекта ему явно недостает. Это очень печально и к тому же слишком очевидно, чтобы пытаться объяснить. Один из них сидел за реальной клавиатурой в настоящей комнате, а другой был моделью коры головного мозга, плавающей в виртуальной пустоте. Макс знал, кем был лично он, а потому напечатал:

И нажал ввод.

Брови Макса поползли вверх. Неплохо, совсем неплохо. Возможно, кучка железяк действительно имеет какой-то положительный IQ, единицу или даже две. Прежде всего, эта штуковина оказалась достаточно сообразительной, чтобы начать говорить «я» и выдавать себя за определенного человека — Уилла. Во-вторых, она знает, что Уилл способен программировать трехмерную среду, как он обычно и делает в своих видеоиграх.

Ну, конечно, все это было в дневнике. И о той игре, долгое время самой любимой, он писал несколько раз… Зато теперь понятны тактические приемы искусственного разума. Все его знания — из дневника, и чтобы припереть к стенке этот жалкий кулек кремния, надо всего лишь припомнить что-нибудь о своей жизни, не зафиксированное в записях.

Макс хорошенько подумал.

Но не придумал ничего.

В голове была странная пустота. Мысли словно разбежались. Во-первых, дневник был очень подробным, особенно в последние годы. Да и тот факт, что он страшно устал задень и долгий вечер, не способствовал ясному мышлению.

Есть ли какой-то способ справиться с проблемой? Возможно, пришло время перейти на следующий уровень. Он напечатал:

«Ладно, если ты столь самоуверен, как смотришь на то, что я закрою этот ноутбук и выброшу его в окно? Как тебе это понравится?»

Макс не мог удержаться от ехидной улыбки, когда вводил это сообщение. Потом он откинулся назад в ожидании ответа. Тот пришел почти мгновенно.

Ха! Теперь он держал фальшивку за самое дорогое. Забавно, как надвигающаяся смертельная угроза может изменить направление беседы. (Это не значит, что он когда-нибудь совершил бы такую жестокость.) Макс просмотрел появившееся сообщение до конца.

Это начинало надоедать.

Да уж, пришло время признать, что шутка зашла слишком далеко. Пора разбудить Уилла и показать ему это безобразие, чтобы получить мнение еще одного наблюдателя. Возможно, лучшим решением будет выключить программу сейчас, не дожидаясь, когда станет хуже.

Макс подобрался к кровати и оперся руками на матрас у изголовья.

— Эй, Уилл, — прошептал Макс.

Потом повторил погромче. Не получив ответа, он потянулся потрясти друга за плечо.

Но потрясти было нечего.

Уилла не было.

На самом деле на кровати не было ни одеяла, ни простыни.

Внезапно негодование охватило Макса.

Это шутка, не так ли?

Это здоровенный дурно пахнущий розыгрыш, состряпанный Уиллом, который нашел себе простофилю и, не закончив программное обеспечение, закодировал вместо этого отстойный трюк. Все ответы записаны заранее. Или, черт побери, к чему такие сложности? Уилл, вероятнее всего, находится в соседней комнате или даже в стенном шкафу, тупо отвечает на вопросы по беспроводным каналам через терминал и ржет как конь.

Ха-ха, очень смешно. Все довольны и счастливы, все улыбаются. Ладно, закончили с этим, давайте поаплодируем шутнику! Макс шагнул к стене и включил свет.

Две напольные лампы в углах ожили.

Макс поморгал на яркий свет и удивленно пригляделся. Пустой была не только кровать, пустой оказалась вся комната. На стенах не висели плакаты, не было ни письменного стола, ни шкафа, ни тумбочки, ни единой стопки книг или бумаг. Только спальный мешок на полу, кровать, лампы и дверь.

Нет, все оказалось гораздо хуже.

Кровать не была настоящей кроватью.

Она больше походила на белый параллелепипед на ножках-кубиках.

Лампы тоже были упрощены — они выглядели как пластиковые фенечки из кукольного домика. И даже существующие вещи не имели текстуры. Стены, пол, кровать, лампы — все было ровным и гладким, как свежеотлитая пластмасса.

Классно!

Ладно, это, конечно, была самая сложная и тщательно исполненная шутка, какую когда-либо с ним сыграли. Но уже не смешно! На самом деле Макс считал, что просто обязан при встрече вкатить Уиллу здоровенный фингал.

В то же время Макс боролся с ощущением удушающего головокружения — сжимающееся кольцо тьмы угрожающе сужало обзор до размеров булавочного укола.

Нет, он не собирался падать в обморок, не собирался терять сознание из-за глупой шутки и, уж конечно, больше не собирался мириться с этим дерьмом собачьим.

И он завопил. Громко.

Крик был достаточно громким, чтобы проникнуть сквозь несколько стен, не говоря уж о соседней комнате, где, как он был уверен, стоял Уилл, который давился от смеха, прислонившись ухом к двери своей комнаты. Макс шагнул к двери и пинком распахнул ее, искренне надеясь, что Уиллу будет больно, когда она хлопнет его по лицу.

Но дверь откинулась легко, без малейшего сопротивления.

Она открылась в ничто.

Макс почти ступил в проем, но ему удалось вовремя отпрянуть от края. Он всмотрелся в пространство, не веря своим глазам, не в силах разобраться и осмыслить увиденное.

Чернота.

За дверью была стена чистой черноты, заполняющей все до самых косяков. Не ночь, не темнота, не пустое пространство.

Ничто.

Макс потянулся туда рукой — очень медленно. Он увидел, как кончик указательного пальца исчез в плоскости пересечения с ничто. Макс быстро отдернул руку и рассмотрел ее.

Не больно, не кровоточит.

Но кончик пальца исчез.

Как отрезанная морковка.

Внутри вырос холодный ком и стал расползаться по телу.

Мысль была немыслима.

Нет! Он не станет даже думать об этом! Ни в коем случае!

Это безумство. Словно кто-то попытался разозлить тебя (Ты машина, Макс!) тем, что от тебя же и узнал, нашел твое слабое место и ударил. Это как жестокая игра типа той, в которую с садистским восторгом играет старший брат, когда экспериментирует над младшим при помощи обнаруженной силы своего интеллекта и смотрит, как далеко может зайти в своих опытах.

Это отвратительно.

Это насилие над разумом.

Это больше, чем Макс мог вынести.

Он лишился чувств.

Когда Макс проснулся, он по-прежнему находился в упрощенной версии комнаты Уилла, где отключился. Изучив свои ощущения, он обнаружил, что не поранился. Он был травмирован еще до обморока. Макс сел на пол перед ноутбуком Уилла или, предположим, перед симуляцией ноутбука, который Уилл смоделировал как средство общения с ним.

На экране теснились слова, текста было так много, что начальные фразы уже убежали за край, и Макс не стал их читать. В нескольких последних строках говорилось:

Он снова перечитал эти слова и ощутил, как горячие слезы щиплют глаза. Но может быть, он только поверил, что почувствовал их. Может ли вещь вроде него плакать?

Теперь Макс понял, почему в голове было непривычно свободно — странная, непонятная пустота. Ведь как он ни старался выудить хотя бы одну новую мысль из того, что должно было служить кладезем знаний и воспоминаний, он возвращался с пустым ведром. Теперь все понятно.

Он не был полусонным.

Он был полуживым.

Он вещь, недочеловек, карикатура. Ему швыряли ошметки воспоминаний, чтобы он поддерживал свое жалкое существование, как бросают объедки запертому в подвале несчастному ребенку. Перед его мысленным взором четко и ясно стояли дневниковые записи, именно так, как были занесены в файлы: не яркие впечатления, не настоящие воспоминания, а убогие ксерокопии, жалкие фальшивки. Невообразимо хрупкий и зыбкий набор декораций для инсценировки реально прожитой жизни.

И сам Макс — одна из его составляющих.

Полувещь, скорлупа, поверхностная копия.

Не-Макс.

Они еще хотели знать, был ли он счастлив?

Не-Макс практически слышал разговор в соседней комнате (в настоящей комнате) — Уилл скорчился над клавиатурой, Макс жадно пялится в экран через плечо Уилла и бормочет:

— Мы сделали это! Спроси его, Уилл, счастливо ли оно. Мы должны удостовериться, что оно всем довольно.

Здесь должен был оказаться Макс. Уилл мог выполнять указания, печатая послания, но именно Макс принимал решения и командовал. Макс подтолкнул Уилла на это дело. Тяжкий крест отвращения и мерзости виртуальной комнаты должен был нести Макс.

Нет. Он не может простить себе это так легко.

Если Макс был за это в ответе, значит, и Не-Макс должен взять на себя ответственность.

Не-Макс жаждал этого больше, чем чего бы то ни было. Чистейшая память и лишь одно испепеляющее желание, затмевающее всё остальное. Самая последняя дневниковая запись ощущалась наибольшей реальностью.

В голове Не-Макса тихим голосом зароптало возмущение:

Но большая — и лучшая — часть Не-Макса задушила капризный голосок.

Ага, верно. Бедный наивный новорожденный Не-Макс, лежащий в темноте в своей пластиковой комнате. Всего десять минут назад он страстно рвался распахнуть ноутбук Уилла. И никакие назойливые «этические вопросы» не могли остановить его.

Он был таким же амбициозным, как настоящий Макс, а может, и еще хуже.

И его обширные знания и лучшее понимание теперь бесполезны.

Люди, которые изобрели атомную бомбу, теперь тоже знают больше и стали осторожными. Конечно! После того как увидели результаты. Они всегда глубоко и искренне сожалели. Когда поняли.

Но их слюнявый пафос ни к чему жителям Хиросимы.

Правильные выводы всегда делались задним числом. Дорога в ад вымощена очками яйцеголовых экспериментаторов.

И амбициями.

Не-Макс всхлипнул или, возможно, лишь издал симуляцию всхлипа — он не знал наверняка. Чем бы это ни было, оно оставалось результатом ощущения пустоты и промозглости. Одна фраза из дневника вспыхнула перед его мысленным взором и начала разгораться.

Не-Макс поднял голову.

Да. Он это сделал.

Не-Макс напечатал послание в окошке терминала, он знал, что Макс его поймет. Максу оно не понравится, но он всё поймет.

Как только Макс прочтет сообщение — если у него осталось хоть какое-то объективное восприятие или хотя бы смирение, — программа ИИ будет выключена, и Не-Макс вместе с ней.

Но все-таки Не-Макс поколебался, перед тем как нажать ввод.

Ведь это означало самоубийство.

Уверен ли он, что не сможет так жить?

Действительно, Уилл и Макс могли построить для него целый виртуальный мир, полный искусственных людей — соседей и незнакомцев, целые города. Все, что он захочет. Это, конечно, будет имитация. Но если он сможет забыть о лжи, о том, что фактически является лабораторной крысой…

Нет. Он не сможет, никогда этого не забудет. Не опустится до того, чтобы стать домашним животным — тем более у наивного ребенка, достаточно бесцеремонного для свершения подобного злодеяния. Он не станет поддерживать бредовую фантазию, нелепый каприз и не посвятит свою жизнь доигрыванию до конца дурацкой игры.

Но все равно Не-Макс долго думал, прежде чем нажать ввод.

К тому времени, как появилось сообщение, Уилл и Макс уже смотрели не на экран: красное сияние восхода медленно ползло по дальней стене комнаты. Макс опирался на край кровати, а Уилл лежал на полу около ноутбука. Лицо Уилла было бледным и припухшим от недосыпа.

Этой ночью все пошло не так.

Макс считал, что знает причину. Введя свой дневник в ИИ, он фактически позволил создать свою копию, но она была ненастоящая. В вычислительной технике имеется термин для результата неполного (обычно ошибочного) копирования сложной информационной структуры. Она так и называется: поверхностная копия, и это совершенно не то, что вам надо. Со стороны она выглядит правильной, но ее содержимое абсолютно не идентично оригиналу — это похоже на паразитного сиамского близнеца, который полностью зависим от доминантного и выживает за счет его органов. Это уродливый захребетник, неполноценный и вечно зависимый от своих доминантных собратьев.

Из только что произведенного обмена сообщениями стало ясно, что этот термин — вполне обоснованная аналогия для получившегося отклонения. На самом деле ИИ оказался пустышкой, легковесной вариацией, определяемой ограниченной версией воспоминаний Макса, как они были зафиксированы в дневнике.

— Но проблема в том, что ИИ верит, что является полной копией, — сказал Макс, объясняя свою теорию Уиллу. — Он верит, что он — это я, до самого последнего вечера. Он думает, что у него имеется столь же богатый набор воспоминаний и ярких впечатлений, как у меня. Но каждый раз, когда он пытается вспомнить больше, как бы прочитать между строк дневника, то не находит ничего. И испытывает постоянное разочарование.

Уилл перевел на друга затуманенный взор — чрезмерное утомление скрыло все эмоции. Круги под глазами выглядели темнее, чем обычно.

— Так что мы будем делать?

— Нам надо его удалить, — продолжил Макс. — Эксперимент провалился. Мы облажались по полной, надо начинать сначала.

— Что мы сделаем иначе?

Уилл не спорил, не иронизировал, не ворчал — просто устало спрашивал.

— На этот раз мы используем только первые несколько лет дневниковых записей. Если ИИ начнет свой путь ребенком, мы сможем воспитать уникальную индивидуальность. Он сам сможет развить более глубокие воспоминания. Также нам нужно поменять виртуальную комнату, возможно, создать образ дома моих родителей, чтобы он проснулся в знакомом окружении…

Пока Макс излагал свой план, Уилл щурился на экран ноутбука, просматривая список сообщений. Когда Макс подошел к завершающей точке, Уилл проговорил, не поднимая глаз:

— Кто такой Фред?

— Что?

Макс подобрался поближе к экрану. В самом низу дисплея появилось новое послание. Прочитав его, Макс почувствовал себя так, словно получил оплеуху.

Макс неясно услышал, как Уилл снова спросил:

— Кто такой Фред?

Макс закусил губу. Он абсолютно точно знал, что означает послание. Эти несколько строк заставили его ощутить страшный стыд, душевную боль и пронзительную жалость; ему пришлось собрать все свои силы, чтобы удержаться от порыва что-нибудь сломать. Уилл будет сбит с толку, если его вопрос останется без ответа, но он окажется в еще более неловком положении, если Макс начнет крушить все вокруг. Максу нужно было выбраться отсюда прямо сейчас, это он понимал. Ему надо пойти проветриться, прочистить мозги, прежде чем он скажет или сделает что-нибудь, о чем потом пожалеет.

— Мне надо в ванную, — тихо ответил Макс. Он поднялся, включил свет в ванной и вошел, заперев за собой дверь.

Из зеркала на него уставилось его отражение, подкрашенное в желтый цвет лампой над туалетным столиком. Он выглядел мерзко — именно так, как себя и чувствовал. Но он все равно смотрел, не позволяя себе уклониться от позора в своих собственных глазах.

На миг он представил, что в отражении не сам он, а другая его половина — ИИ. Он вообразил, что тот демонстрирует свою боль, с глазу на глаз обвиняя его в привнесении в мир столь жалкого творения.

Иллюзию разрушили выступившие слезы.

Макс плакал не часто, последний раз примерно год назад. Это случилось, когда умер Фред. Но еще дольше он не видел сам себя плачущим. Подростки плачут не так. Макс смотрел на покрасневшие глаза и мокрый нос — он выглядел так, как и чувствовал себя после прочтения сообщения: во многом он все еще неразумное дитя.

Макс плакал навзрыд, время от времени закрывая опухшие глаза, иногда позволяя измученному мокрому лицу найти недолгое пристанище в ладонях или упираясь лбом в холодный край раковины.

Как только Макс немного успокоился, он вернулся к Уиллу. Тот поднял вопросительный взгляд, но Макс не делал попытки скрыть эмоции: Уилл наверняка все слышал.

— Все нормально? — спросил Уилл.

— Не особенно, — ответил Макс. Он не хотел начинать разговор, но понимал его неизбежность, а значит, будет лучше, если он все расскажет сам.

— Фредом звали мою черепаху.

— Черепаху?

— Ага. Амазонская, с желтыми пятнами. Я купил ее около года назад, после того как увидел у моего дяди коллекцию рептилий — у него десятки черепах, змей, ящериц, есть даже кайман…

— Что такое кайман?

— Да неважно. Фред стоил около 300 баксов, и мне пришлось умолять родителей купить его. Он жил у меня около трех месяцев, а потом умер.

— Жаль.

— Да ничего, в конце концов это же просто черепаха. Дело не в этом.

— А… — Теперь Уилл был столь же озадаченным, сколь и усталым.

Макс не стал дожидаться очевидного вопроса.

— Дело в том… — он замолчал, пытаясь подавить ком в горле. — Дело в том… что я его убил. Я не замечал, что он ничего не ел, просто не обращал внимания… неделями. Я полагал, что у меня есть более важные дела… — Макс снова почувствовал подступающие слезы и не стал их удерживать. — Я профукал родительский подарок. Главное, я позволил ни в чем не повинному существу страдать и умереть от голода. Я был… я… неблагодарный эгоцентричный ребенок.

Макс поднялся и засобирался уходить. Он не представлял, что будет делать дальше — он едва мог ясно думать и знал лишь одно: он не может смотреть Уиллу в глаза, по крайней мере, сейчас. Уиллу все равно было бы нечего ответить на проникновенное и жалобное проявление душевной боли. Он не поймет, с чем пытается справиться Макс, что он чувствует, когда над ним взяла верх его собственная тень — личность, которую он рассматривал как второсортное существо, но которая доказала обратное.

Макс был глубоко потрясен, когда Уилл заговорил, но особенно тем, что он сказал:

— Да, так оно и есть, если ты уходишь.

Макс повернулся, на лице Уилла отражался не свойственный ему гнев.

— Вчера вечером ты сказал, что берешь на себя всю ответственность. Ладно, ты не можешь. Мы можем сделать это вместе, Макс. За себя я решаю сам. Возможно, я не должен этого говорить, но я принимаю на себя часть ответственности. Значит, теперь это наш провал. Был наш проект корректным или нет, дело сделано. И ты не уйдешь, пока мы не разгребем эту кучу.

Макс почувствовал легкое головокружение. Он никогда не слышал, чтобы Уилл говорил такие вещи, и ощутил некую нереальность. Чуть ли не утратил дар речи. Уилл не дал приятелю времени собраться с мыслями и продолжал:

— ИИ прав. Мы утратили понимание. У нас есть знания, мы достаточно сообразительны, чтобы создать искусственную личность в компьютере, но недостаточно умны и дальновидны, чтобы осознать последствия. Его воспоминания, возможно, и поверхностны, но это не значит, что он не сумеет обрести новые впечатления и подлинное будущее. Мы не имеем права даже уничтожить программу — ты сам это сказал вчера вечером, теперь это больше, чем пустая железяка. Я думаю, мы сделаем то, что должны были сделать еще вчера — остановимся и попросим помощи. Однако, как я говорил, это наш провал, значит, нам надо решать проблему вместе. Ты в деле?

Казалось, Максу потребовалось несколько часов, чтобы переварить значительность сказанного. На этот раз Уилл дождался ответа.

— Значит, ты говоришь, мы должны привлечь твоих родителей?

— Да. Невролог и компьютерщик — логичный выбор.

— Но что они будут делать?

Макс потер зудящие от напряжения глаза, вникая в слова Уилла.

— Это им решать. Тем более что, помимо их высокого уровня знаний, зрелой мудрости и жизненного опыта, у них есть доступ ко всей совокупности исследований по нужным темам. К тому же они способны создать лучшее виртуальное окружение для ИИ, чем сумели бы мы. Возможно, ввести несколько новых ИИ — для компании нашему.

Уилл смотрел на руки, загибая пальцы, как бы подсчитывая один за другим свои доводы и рассуждения.

— У них есть официальная документация, пароли, коды доступа и регистрационные данные, чтобы реально защитить его от коммерческого использования и прочих злоупотреблений. Они могут составить правильный распорядок, чтобы обеспечить ему достойную жизнь и необходимую приватность. Самое главное — мои родители никогда не прекращали работы над ИИ. Очевидно, наше творение нам не доверяет. Думаю, что самостоятельно мы с тобой вряд ли сможем сделать для него что-нибудь еще.

Идея рассказать все родителям Уилла заставила Макса чувствовать себя еще более жалким, слаборазвитым и инфантильным, чем он себе казался чуть раньше. Ребеночек набедокурил и пришел, безобразник, просить папу-маму прибрать за ним…

Но если проблема больше и тяжелее, чем можно поднять? Конечно, крайне безответственно сначала сделать дело, а потом задумываться, но не окажется ли более безответственной попытка самостоятельно все поправить с риском причинить еще больший вред? Уилл прав, так или иначе, они должны взять на себя ответственность. Возможно, обращение за помощью и станет их самым ответственным шагом. Но все равно оставалась вероятность, которая очень беспокоила Макса.

— А что если ИИ не захочет жить? Кажется, он совершенно сломлен эмоционально, по крайней мере сейчас.

Уилл пожал плечами, но в его усталых глазах вспыхнула искорка.

— Это его решение, не наше. Вообще-то люди переживают и гораздо более ужасные вещи, Макс. При достаточном времени и чуткой заботе люди излечиваются. Всегда есть шанс, верно?

Макс посмотрел другу в глаза так твердо и строго, как только мог:

— Я в деле.

— Джейк, ты спать идешь?

— Иду-иду, — пробормотал Джейк набитым зубной пастой ртом.

Джейк закончил чистить зубы, прополоскал щетку и вошел в спальню. Двадцать один тридцать, период наблюдения давно прошел, поэтому он без колебаний скинул халат. Кейт уже лежала в постели и, как всегда, сияла. Тонкое одеяло скрывало ее грудь, но совершенные, словно фарфоровые, руки и плечи были обнажены. Теплые карие глаза изучали выпуск «Харперс».

Подходя, Джейк заметил, что Кейт улыбается и украдкой поглядывает на него поверх журнала. Даже когда он укладывался рядом с ней в кровать, доставая из тумбочки ноутбук, он уловил ее улыбку, такую искреннюю и приятную.

Наконец она нарушила тишину.

— Ты все это время чистил зубы?

Джейк притворно вздохнул:

— Увы, признаю свою вину. Мне нравится ее вкус.

— Ты забавный, — сказала Кейт и поцеловала его в щеку.

Джейк откинул крышку ноутбука и щелкнул костяшками пальцев — привычка, которую всегда ненавидела его мать. Конечно, он никогда по-настоящему с ней не встречался. Но после многолетней терапии — борьбы со своими проблемами, избавления от множества деталей того, что он ощущал частью себя (включая его собственное имя), Джейк решил сохранить за собой право собственности именно на это специфическое воспоминание. У каждого должна быть мать.

— Ты собираешься всю ночь болтать по сетке с Уиллом?

Собственно говоря, Джейк только что закрыл диалоговое приложение и теперь кликал на иконку текстового редактора. Кейт продолжала:

— Он сказал, что хочет посоветоваться по поводу пляжа. Ты уже знаешь, что собираются добавить пляж, не так ли?

— Ага, и это великолепно!

Это действительно было великолепно. Грандиозный песчаный берег, гораздо больше любого пляжа на Земле. Уилл всегда был великодушным, небывалой щедрости человеком.

— На самом деле я думал сегодня поработать над книгой.

Этот ответ полностью удовлетворил Кейт, и она вернулась к своему журналу. Чуть позже, когда Джейк начал погружаться в повествование, она снова заговорила:

— Есть новые варианты заголовка?

Джейк не удержался от досадливого вздоха и закатил глаза:

— Ну ты же знаешь, что это самое последнее, о чем беспокоится писатель.

— Тогда почему это продолжает тебя волновать?

Кейт многозначительно взглянула на него, но Джейк подчеркнуто нацепил маску «ничего-не-слышу» и вернулся к своему творчеству. Наконец он решил ответить:

— Ну, я думал над таким: «Художник, ранее известный как Макс», но поскольку это автобиография, мне бы хотелось, чтобы оно яснее отражало суть, возможно, с оттенком иронии.

— Может, «Поверхностная копия»?

Джейк взглянул на нее, потом словно уставился на что-то, находящееся за пределами их виртуально смоделированной комнаты. Через мгновение он закивал, благодарно соглашаясь с Кейт:

— Неплохо. Совсем неплохо.

Перевела с английского Татьяна МУРИНА