«Если», 2010 № 11

Вл. Гаков Толкователь кошмарных снов века

15 ноября исполнилось бы 80 лет одному из самых значительных авторов британской фантастики второй половины XX века — Джеймсу Грэму Балларду. Не дожив до юбилея всего полтора года и один месяц, он, как и Курт Воннегут, еще при жизни стал автором не просто популярным, а культовым. И, подобно Воннегуту, начав с традиционной science fiction, в дальнейшем совершил безвозвратный дрейф в сторону литературного мейнстрима. Правда, прежде чем распрощаться с жанром, успел стать в нем одним из вождей и духовных лидеров целой жанровой революции!

Россиянин, не имевший возможности читать англоязычную фантастику в оригинале, близко познакомился с творчеством Балларда уже после горбачевской перестройки — первый сборник рассказов британца на русском появился в 1991-м. До этого проскочило по журналам и сборникам всего несколько рассказов… Притом Балларда в советское время никто особенно не ругал, «политику» ему «не шили», а специалисты по англоязычной фантастике (включая автора этих строк), напротив, с энтузиазмом расхваливали и настойчиво рекомендовали. Но любой квалифицированный редактор в те времена, познакомившись с переводами или внутренними рецензиями, шестым чувством понимал: «Не наш, не пойдет…»

А у «них» его уже в 1970-е почитали за живого классика. Баллард удостоился самых высоких комплиментов от таких корифеев мейнстрима, как Джон Пристли и Грэм Грин. Позже за экранизацию его произведений брались Кроненберг и Спилберг. Что до пестрой толпы вождей контркультуры, так для них английский фантаст был и остается своим. Французский философ и культуролог Жан Бодрийяр в своем культовом труде «Симулякры и симуляция» назвал роман Балларда «Автокатастрофа» «первым великим романом о Вселенной симуляций». Иначе говоря, о мире не настоящем, фантомном, мире-симулянте… А совсем недавно, в 2008 году, один из непреложных столпов британского духа — газета «The Times» включила Балларда в список 50 величайших писателей-англичан второй половины XX века. А не менее авторитетный словарь Collins English Dictionary официально прописал в английском языке прилагательное-неологизм «баллардовское» (Ballardian), определяемое как состояние или настроение, «которые представлены или напоминают те, что описаны в романах и рассказах Дж. Г.Балларда». А именно: «антиутопическая современность, унылые и мрачные рукотворные ландшафты, а также психологические эффекты, оказываемые на личность технологическими, социальными или экологическими изменениями»…

Начало биографии Балларда предполагало какое угодно продолжение — в том числе и стезю писателя-фантаста. Во всяком случае, обыденным и типичным его детство не назовешь.

Начать с того, что родился будущий писатель в 1930 году далеко от исторической родины — в Шанхае, где его отец, дипломированный химик (а вовсе не дипломат, как ошибочно сообщалось во многих источниках), возглавлял местное отделение крупной манчестерской текстильной фирмы. Детство Джима прошло в определенной изоляции от внешнего мира — шанхайский Международный квартал представлял собой своего рода оазис западной («в основном американской», — вспоминал Баллард) жизни на окраине чуждого и непонятного человеческого муравейника. Учился мальчик в религиозной школе — что, как и следовало ожидать, на всю жизнь отбило у него любовь «к какой бы то ни было организованной религии».

Когда началась китайско-японская война, родители перебрались поближе к центру города — там меньше бомбили. А после Перл-Харбора Япония вступила в войну с американцами и их союзниками — англичанами, японские войска, успевшие оккупировать город, вошли и в Международный квартал, интернировав всех лиц англосаксонской национальности. Их направили в место, витиевато названное «Центром сосредоточения гражданского населения Луньхуа». Проще говоря — в лагерь.

Джим Баллард с родителями и младшей сестренкой занимали двухэтажный «Блок G», где в тесноте (но все же не в тюремных камерах!) проживало еще четыре десятка семей. Там, в лагерной школе, где преподавали такие же интернированные, будущий писатель завершил свое формальное среднее образование. Реальное — жизненное — ему преподали оккупанты-японцы, о методах и нравах которых читатель и зритель могут судить по автобиографическому роману-бестселлеру «Империя Солнца» и сильно упрощенному одноименному фильму Спилберга.

Считается, что именно эти травматические образы лагерного детства сформировали художественный мир Балларда-писателя. Хотя сам он в своих оценках был более взвешен: «У меня остались не скажу, что счастливые воспоминания о лагере, но, во всяком случае, и не беспросветно негативные… Я помню множество случаев проявления жестокости, непрерывных побоев, но мы, дети, умудрялись и в этом кошмаре выдумывать сотни игр!». А еще он на всю жизнь запомнил фантастический восход «второго солнца» над футбольным полем в лагере Луньхуа. Было это 9 августа 1945 года, и лишь спустя несколько дней 15-летний подросток узнал, что воочию наблюдал далекий отблеск ядерного гриба над Нагасаки.

Вернувшись в 1946 году вместе с сестрой и матерью на историческую родину (спустя два года обе снова отправились в Китай — к оставшемуся там мужу и отцу, а Джим стал жить в доме деда и бабки), Баллард закончил колледж в прославленном Кембридже. И там же поступил на медицинский факультет, выбрав в качестве будущей профессии психиатрию. Что неудивительно — с такими-то картинами детства, навсегда врезавшимися в память!

Впрочем, будущий психиатр во время учебы больше времени уделял собственной психике, чем лекциям и штудиям солидных научных трудов. Ибо в университете Баллард начал писать — пока еще не фантастику, а авангардистскую прозу, навеянную, по его собственным словам, «психоанализом и картинами художников-сюрреалистов». В мае 1951 года рассказ дебютанта «Яростный полдень» победил на университетском литературном конкурсе и был опубликован в студенческой газете. Воодушевленный первой победой автор решил, что медицинская практика не оставит времени на творчество, и, бросив Кембридж, поступил в Лондонский университет — на филологический. Но и там не задержался — к концу года нерадивого студента отчислили. Затем он недолго проработал в рекламном агентстве, потом книгоношей — разносил тяжеленные тома энциклопедий. И все это время продолжал писать, безуспешно пытаясь опубликоваться.

В 1953 году Баллард неожиданно решил послужить родине и записался в Королевские ВВС. Его почти двухлетнее пребывание на авиабазе в Канаде приметно тем, что именно там он открыл для себя НФ, натолкнувшись в местной библиотеке на подшивку соответствующих американских журналов. И там же в свободные от дежурств часы написал свой первый НФ-рассказ — «подражание всей той фантастике, которую я успел прочесть». Это был «Паспорт в вечность», опубликованный лишь десятилетие спустя.

После демобилизации Баллард вновь вернулся в Англию, женился и снял квартирку в лондонском пригороде Чизвике, где у молодых супругов спустя год родился первенец. А под конец того же счастливого 1956 года судьба преподнесла еще один, поистине рождественский подарок — в декабрьском номере НФ-журнала «New Worlds» вышел первый рассказ Балларда «Prima Belladonna».

Поступив в следующем году на работу младшим редактором в научный журнал «Chemistry and Industry», он продолжал писать — на сей раз исключительно фантастику. Хотя и не совсем обычную: «С первых рассказов я хотел писать фантастику, не имеющую ничего общего с космическими кораблями, далеким будущим и тому подобной чепухой… научную фантастику, основанную на настоящем». Под «настоящим» начинающий писатель понимал также нечто свое, особенное — мир сюрреальный, мир мифов, подсознательных образов и архетипов, мир, постигаемый не рационально, а интуитивно. Именно таковым мыслили окружающее представители европейского художественного авангарда, с которыми связал свою творческую судьбу и Джеймс Баллард. А то, что он выбрал для реализации своих художественных целей «конвенционную» (во всех смыслах) science fiction, ну что ж… каждый пишет, как он слышит.

Кстати, о конвенциях. Побывав на одной из них — своей первой и последней, состоявшейся в 1957 году в Лондоне, Баллард был настолько разочарован миром своих будущих читателей, что до конца года не смог выдавить из себя ни единого рассказа.

Но потом они продолжали выходить в «New Worlds». Более того, рассказы все больше нравились читателям — и приносили деньги, хоть и небольшие. В 1960-м уже ставший популярным писатель смог перебраться с семейством в более престижный лондонский пригород Шеппертон. Там он за две недели отпуска написал свой первый роман «Ветер ниоткуда». Книга вышла в январе 1962 года и успешно разошлась — настолько, что после этой публикации Баллард окончательно «завязал» с редакторской поденщиной.

Следующие без малого полвека он занимался только тем, что больше всего любил и умел делать: писал.

А вот о творчестве Балларда рассказывать намного тяжелее, чем о его биографии. Это один из самых странных авторов фантастической прозы — литературы по преимуществу рациональной и поддающейся рациональному же осмыслению. Баллард так и остался в ней редким исключением — неуловимым, зыбким, изменчивым. А в качестве читателя и любителя Балларда (не всего!) могу привести лишь часто возникавшую в голове эмоциональную оценку: «Здорово, но непонятно».

Творчество этого автора можно условно разделить на три неравных (по длительности) и художественно неравнозначных этапа. «Первый Баллард» — это мастер короткой формы, автор блестящих рассказов (в основном ранних). «Второй» — автор четырех романов-катастроф, вышедших в бурные шестидесятые. И наконец, абсолютно непохожий на первых двух «Баллард № 3» — неистовый экспериментатор-ниспровергатель, автор «конденсированных романов» и абсурдистской прозы последних десятилетий.

В чем Джеймс Баллард остался, пожалуй, непревзойденным мастером, так это в создании того самого баллардовского настроения, упомянутого выше. Не сюжет, не оригинальные идеи и не образы героев были сильной стороной Балларда-писателя, а созданная атмосфера, настроение, ощущение, подсознательные архетипы. Словом, все то, что сам он назвал «внутренним космосом» — альтернативой традиционно понимаемому материальному Космосу. Если на кого-то из отечественных читателей рассказы Балларда не произвели впечатления — это, скорее, проблемы перевода. В оригинале они действительно завораживают, обволакивают, рождают целые букеты ассоциаций и смутные ощущения прикосновения к заветной тайне, которая еще будет мучить и мучить.

Разбирать подробно рассказы и романы Балларда — задача для короткой статьи заведомо непосильная. Поэтому лишь напомню главные его произведения.

Из ранних рассказов мне особенно врезались в память «Земли ожидания» (в русском переводе — «Место ожидания»), «Конец», «Мистер Ф. — это мистер Ф.», «Трепетный убийца», «Утонувший великан», «Смотровые башни», «Последний мир мистера Годдарда», «Хронополис», «Концентрационный город». Далее почти все новеллы, «героями» которых стали Время и Энтропия (как эквивалент разрушения, стагнации, загнивания, душевного опустошения): «Сад Времени», «Песчаная клетка», «Вопрос возврата», «Могилы Времени»… Наконец, это цикл рассказов, действие которых происходит на опустевшем курорте Вермиллион-Сэндз (Багряные Пески), где встречает свой жизненный закат декадентствующая богема.

А из «катастрофической тетралогии» 1960-х наибольшее впечатление оставил последний роман, «Кристаллический мир», в котором, по меткому замечанию Брайана Олдисса, «талант Балларда заблистал во тьме, как драгоценные самоцветы его кристаллических лесов». Вместе с более ранними романами — «Ветер ниоткуда», «Затонувший мир» и «Засуха» — он составил великолепную апокалиптическую фреску, на которой глобальные природные (а отчасти и рукотворные) катастрофы служат лишь художественным фоном для катастрофы психологической, которая волновала Балларда всю жизнь. В этих романах нашу планету и вызревшую на ее теле цивилизацию последовательно уничтожают четыре алхимические первостихии — воздух, вода, огонь и камень (в данном случае неотвратимый процесс кристаллизации всей органической жизни под влиянием энтропийных процессов в космосе).

Тот же Олдисс — коллега, друг и соратник Балларда — тонко подметил признаки начавшегося кризиса в творчестве своего друга и его неизбежного отхода от традиционных романов-катастроф — и конвенций science fiction вообще. В романах цикла, по словам Олдисса, Баллард «так и не смог решить для себя главную проблему — как писать роман, в котором попросту нет героев». Их заменяют пейзажи, психологические коллизии, символы и подсознательные архетипы…

Впрочем, «исход» Балларда из НФ наметился чуть ранее. В 1964 году писатель овдовел — жена умерла от пневмонии, и на его попечении остались сын и две дочери. Больше он так и не женился, хотя спустя несколько лет после пережитой трагедии, с легкой руки еще одного друга и соратника Майкла Муркока, познакомился с Клер Уолш, оставшейся самым близким ему человеком до последних дней жизни, оборвавшейся в лондонской квартире Уолш в апреле прошлого года.

Может быть, и эта личная трагедия подтолкнула творчество в новом направлении — так появились произведения, в которых стилистические поиски в духе поп-арта окончательно подмяли под себя сюжет. А главными героями стали опять-таки не конкретные персонажи, а персонифицированные человеческие агрессивность и насилие. Вместе с подмеченным еще Фрейдом неразлучным спутником — сексом.

После цикла экспериментальных рассказов-коллажей (или «конденсированных романов», как их назвал Баллард), объединенных в сборниках «Район катастрофы» и «Выставка жестокости», а также сенсационного «садо-эротического» романа «Автокатастрофа» писатель стал культовой фигурой для поколения семидесятых, для которого вся эта мозаичная фреска мира, раздираемого внутренними демонами насилия и саморазрушения, представлялась, конечно же, самой что ни на есть реальностью. А одержимые фобиями, комплексами и патологиями персонажи писателя только подтверждали афоризм другого гуру эпохи, Уильяма Берроуза: «Психопат — это парень, который только что осознал, что происходит на самом деле».

После еще более сенсационной экранизации Кроненберга об «Автокатастрофе» написаны десятки статей, авторы которых обсуждают открытое Баллардом триединство Автомобиля, Секса и Насилия, на которых, как на мифических трех китах, держится современный мир. Естественно, такой мир чреват глобальной катастрофой, для которой Баллард нашел остроумное название «Автогеддоном». Иначе говоря, новый вариант конца света — под колесами или в салоне автомобиля, не суть важно! (Любопытно, что через пару недель после написания книги Баллард сам попал в автокатастрофу. Первую в жизни и, к счастью, без фатального исхода. Вот и не верь после этого в магическую связь между автором и его детищем — книгой!)

Однако присоединяться к разноголосому хору критиков, анализирующих «позднего» Балларда, меня лично как-то не тянет. И не потому, что поджимают заданные журнальные объемы статьи. Просто для автора этих строк подобное занятие по увлекательности станет чем-то сродни труду патологоанатома. Конечно, любопытно посмотреть, как там все внутри устроено — но может и затошнить. Да и страшновато…

В 1970-х годах автор «Автокатастрофы», к тому времени один из признанных вождей британской «Новой волны», получил наконец желанное признание со стороны серьезной критики и читателей Большой Литературы. Помогла этому отчасти и череда скандалов, связанных с его последними произведениями.

Когда первый американский издатель, познакомившись с рукописью «Автокатастрофы», вернул ее с пометкой: «Автор явно душевнобольной» — это были еще цветочки. Позже книга все-таки вышла в США, но первый тираж издательство пустило под нож — под влиянием только что закончившегося в Англии судебного процесса, на котором местное издательство едва отбилось от обвинений в распространении порнографии. А позже, уже в 1990-х, когда на экраны вышел фильм Кроненберга, запрета картины яростно потребовал не какой-то оплот ханжества и благопристойности, а не менее скандальная британская «желтая» газета «Daily Mail»! Чуть раньше, в 1980-м, на национальном съезде американской Республиканской партии, на котором в президенты выдвигали Рейгана, его противники распространяли листовки, на которых был перепечатан один из фрагментов баллардовской «Выставки жестокости». Название его (в отцензурированном переводе) звучит так: «Почему я желаю трахнуть Рональда Рейгана»…

За последние тридцать лет продолжали выходить все новые книги живого классика британской фантастики, но фантастики в них становилось все меньше и меньше. Зато от произведения к произведению необратимо росли скепсис и разочарование автора в отношении технологических чудес космического века. «Оформителем наших кошмарных снов о темной стороне века, придающим им законченный образ», назвал Балларда английский критик Джон Клют и продолжал: «Для него завершение XX века стало концом и технологических грез, а вовсе не началом эпохи их окончательного триумфа. Космический век закончился, давно и пророчески заметил Баллард, и за осознание этого меланхолического факта писателя нескоро простят».

Сам же Баллард продолжал свой труд «господина оформителя» до последних дней жизни. Он получал восторженные отклики в прессе и разнообразные литературные премии, хотя общественной и публичной жизни откровенно сторонился. А если и появлялся в новостных строках, то чаще как источник очередного скандала. Так в 2003 году он отказался принять высшую награду страны — Орден Британской империи, заявив, что не намерен «играть в эти игры, служащие рекламной кампании нашей нетвердо держащейся на ногах монархии».

Это уже не просто скандал — оскорбление национальных святынь!

В июне 2006 года врачи обнаружили у писателя рак простаты, от которого он спустя три года скончался. Однако перед этим успел выпустить еще одну автобиографию (первая «Империя Солнца»), названную неожиданно оптимистично для «оформителя кошмаров» — «Чудеса жизни». А спустя неделю после кончины писателя одна из ведущих газет страны в качестве некролога перепечатала последний опубликованный рассказ Балларда. Названный символично и на сей раз совершенно «по-баллардовски» — «Умирающая осень».