«Если», 2015 № 03

Билл Джонсон
КОД СИНИЙ: «ЛЮБОВЬ»

_{/фантастика}

_{/информационные технологии}

_{/искусственный интеллект}

Майер Вандербринк провел гостиничной карточкой над пластиной дверного замка. Он распахнул дверь и придерживал ее, пока Диана протискивалась мимо с коробкой школьных альбомов и старых фотографий Джимми в руках.

Диана поставила коробку на кофейный столик. Майер плюхнулся на кровать и расположился там, подоткнув под спину подушки и закинув руки за голову.

— И их осталось двое.

Лицо Майера скривилось в полуулыбке, а из горла вырвался тихий смешок.

— Звучит как в старом романе Агаты Кристи.

— О чем и речь, — отозвалась Диана.

Она присела на край кровати.

— Это была шутка. И все же организацией похорон в одиночку заниматься не стоит.

— Ты все сделала для Кристины, — пожал плечами Майер, — Будет справедливо, если я займусь Джимми.

Диана бросила взгляд на коробку.

— Меня уже тошнит хоронить сестер и братьев.

— Расскажи об этом нашей ДНК, — ответил Майер.

Голос у него звучал устало, но лицо оставалось спокойным и неподвижным, как маска. Помолчав, он добавил:

— Я закончил Стринга. Финальную версию. Пофиксил все найденные тобой баги. Он готов.

— Ты уверен?

— Конечно, я уверен, — фыркнул Майер. — Я нарушил все законы конструирования ИИ. Я впихнул туда инструкции по включению и отключению, но то, что осталось после этого, — всего лишь десятки тысяч «если — то». И по большей части они только создают новые «если — то». В моей лабе сказали, что это слепленная на скорую руку фигня, и предложили начать все заново.

— А он будет работать?

— Понятия не имею. И понятия не имею, на что это в результате будет похоже.

— Тебе нужно больше времени?

— На тестирование? Разумеется. Но старая поговорка гласит, что рано или поздно придется пристрелить инженера и запустить проклятую хрень в производство, — ухмыльнулся Майер, — По-моему, пришло время пристрелить инженера. Я не успеваю.

Диана некоторое время пристально смотрела на него, а затем ее глаза расширились.

— Тебе снова делали ангиограмму.

Это было утверждение, а не вопрос.

— Сколько? И какого размера?

Майер подумал было солгать, но какой смысл?

— У нас есть мы, — с яростью отчаяния произнес он и, протянув руку, крепко сжал ладонь Дианы. — Мы — младшие. Мы никогда не сдадимся.

— Сколько? И какого размера? Что показала ангиограмма?

Майер выпустил ее руку и сел прямо.

— По меньшей мере пять аневризм в префронтальной коре и мозжечковых миндалинах. Две диаметром в три сантиметра, одна — четыре. Могут быть еще, но врачи перестали вводить краситель. От него у меня всегда подскакивает кровяное давление, и они не хотели рисковать.

— Черт! — выругалась Диана.

Она протерла глаза, плотно зажмурилась, а затем снова взглянула на Майера.

— Ты должен идти первым.

— У тебя повреждений больше, — покачал головой Майер. — И твои аневризмы больше по размеру. Тебе уже назначена операция. К тому же разве старшие сестры не должны быть первыми? Чтобы защищать младших братишек? Папа и мама всегда так говорили.

— Я не могу…

— Оно готово? — перебил ее Майер.

Диана замолчала. Ей вспомнился ожидавший в лаборатории имплант, обвитый миллиардами тончайших нановолокон.

— Понятия не имею, — честно ответила она.

— Я могу загрузить в него Стринга?

— Да. Я встроила в него память, и волокна росли последние два месяца. Я подготовила его настолько, насколько смогла. Теперь твоя очередь.

— Он будет работать?

Диана в замешательстве опустила взгляд на свои руки.

— В компьютерных симуляциях он работает. Когда в лаборатории я скармливаю ему кровь, имплант отращивает волокно, и оно проникает в клетку, — медленно проговорила сестра. — В мышах волокна способны манипулировать клетками и возвращать их в нормальное состояние. Так что да, имплант будет работать. Я так думаю. В симуляциях, в лаборатории и в мышах.

Если я его контролирую и даю ему точные указания, что делать.

— Но клетка в симуляторе, — продолжила она, вновь глядя на Майера, — или в лаборатории, или в мышке — это не клетка в человеческом теле. И когда я даю импланту указания, контролирую его из лаборатории — это не то же самое, что управляющий им искусственный интеллект.

— Есть два способа узнать, сработает он или нет, — сказал Майер, опять откинувшись на подушки, — Мы можем следовать правилам. Оформить патент на Стринга и имплант и ждать долгие годы, пока его будут тестировать, испытывать, оформлять и валидировать.

— Поздравляю, — едко откликнулась Диана, — Нам либо дадут добро, либо нет. В любом случае это будет посмертно.

— Или пойдем другим путем, — невозмутимо продолжил Майер. — Плюнем на правительство. Возьмем деньги Джимми и сделаем все сами. Для себя.

Диана покачала головой и улыбнулась.

— Ты понимаешь, что это абсолютно незаконно?

Майер улыбнулся ей в ответ, тряхнул головой и негромко рассмеялся.

— Что тут такого смешного? — сердито спросила Диана.

— А что они сделают, если поймают нас? Швырнут в тюрьму? Черт, да мы в любом случае покойники. Может, даже не доживем до приговора.

Диана тоже рассмеялась.

— Лучшая новость за много лет заключается в том, — продолжил Майер, коснувшись своей головы и груди, — что наши клетки ни черта не стоят. Они слабые, они отслаиваются, и они убивают меня. Пускай тебе удалось доказать только то, что ты способна вылечить мышь, для меня это все равно лучше, чем ничего. Намного лучше тех цифр, что у меня на руках сейчас. В конце концов, кто-то же должен выиграть в лотерею?

Диана моргнула, скрывая слезы, и улыбнулась ему.

— Ты же понимаешь, что у меня готов только один пробный имплант? Шарашка в Джакарте работает над вторым, но пройдут месяцы, прежде чем они закончат.

Майер отмахнулся от предупреждения.

— Давай разберемся с тобой, — сказал он. — А потом будем думать об Индонезии. Я уже устал устраивать похороны.

— Ты настоящая заноза в заднице, ты в курсе? — с любовью заметила сестра и махнула в сторону коробки. — Давай разберемся с барахлом Джимми позже. У нас есть дела.

Доктор Мастрацци сняла последнюю повязку и шагнула в сторону. Взглянув на свою работу, она удовлетворенно кивнула и протянула Диане зеркало. Диана взяла его и повернула так, чтобы четко видеть отражение.

Новый шрам от трубки эндоскопа сбоку на шее был тонким, узким и почти терялся в сплетении старых рубцов. Диана попыталась соотнести ветви этого леса с перенесенными операциями, но их было слишком много.

— Я сделала все, что могла, — извиняющимся тоном произнесла Мастрацци.

Она была высокой и спортивной, в ее длинных пальцах — пальцах хирурга — не осталось и следа напряжения. Диана кивнула и повернула голову, чтобы еще раз взглянуть на шрам.

— Вы отлично справились, Джейн, — сказала она врачу.

— Эта операция была последней, — неохотно отозвалась та, покачав головой. — Я поместила новый имплант, тот, что вы сконструировали, в самую большую аневризму у вас в мозгу, но то, что я увидела на экране…

— Да?

— У вас там есть и другие аневризмы, Диана. И слишком много рубцовой ткани от предыдущих операций. Мне жаль. Повезло, что удалось ввести этот…

— Дело не в везении, Джейн.

Диана тряхнула головой и положила зеркало на стол.

— Не надо лишней скромности. Вы отличный специалист, — с улыбкой сказала она, глядя на Мастрацци. — Беда в том, что мне достались настолько плохие гены.

— Что вы собираетесь делать дальше? — неловко спросила Мастрации.

— Путешествовать, — решительно ответила Диана.

Она взяла со стола свое «ожерелье жизни». На карте памяти, запаянной в подвеску, были все официальные записи Дианы, отказ от реанимации, завещание и прочее. Вся ее жизнь, сжатая в несколько документов. Когда на шее не было ожерелья, Диана чувствовала себя голой. Надев подвеску через голову, она аккуратно устроила ее на привычном месте. Покосившись на Мастрацци, Диана решила прибегнуть к той же полуправде, которую планировала использовать при общении с таможенниками и чиновниками иммиграционной службы.

— Вместе с братом. У нас одинаковый диагноз, и перед смертью нам надо кое-что завершить. Наши предки были голландско-индийского происхождения. Мы собираемся отправиться в Джакарту, чтобы удостовериться, что за старыми могилами есть кому присматривать. Мы обещали это своим родителям и дедушке с бабушкой.

— У вас еще кто-то остался? — спросила Мастрацци.

— Никакой родни, — ответила Диана. — Все наши братья и сестры мертвы, и мы ни за что не хотели передавать болезнь детям. С этим надо покончить раз и навсегда.

Она снова улыбнулась, но на сей раз улыбка вышла грустной. Вспомнилась соседка из квартиры напротив и две ее маленькие дочки.

— И все же было бы неплохо…

На запястье Мастрацци запищал мобильник. Взглянув на него, врач быстро подмахнула бумаги о выписке и, извинившись, поспешила к следующему пациенту.

Диана нажала кнопку пульта на прикроватном столике, и оконные жалюзи раздвинулись. Женщина устремила взгляд на голубое, испещренное облаками небо и озеро, раскинувшееся за пляжем. По озеру разбегались яхты. Их паруса раздувал ветер.

По запястью пробежала мягкая дрожь. Майер. Диана улыбнулась и развернула экран.

— Да, я в порядке. Только что оформила выписку. Они выкатят меня в инвалидном кресле. Да, голова больше не болит, слава Богу. Да, увидимся. Да, я тоже тебя люблю.

Женщина щелчком выключила телефон. Возбуждение внутри нарастало. Диана погладила виски. Прикосновение доставляло удовольствие, не принося с собой больше слепящей боли.

Она покосилась на прикроватный монитор. И давление, и частота пульса были повышены. Диана заставила себя сделать биорелаксирующию гимнастику. Это был ее последний шанс, и она не собиралась упустить его из-за того, что слишком перевозбудилась.

Диана снова откинулась на подушку и уставилась в потолок. Глубокий вдох через нос, медленный выдох через рот.

Она не знала, пробудился ли Стринг и работает ли он, но уже чувствовала себя лучше. Возможно, всего лишь эффект плацебо, но что плохого в надежде?

Стринг был самым младшим ребенком, последним в длинной череде провалов — но, в отличие от старших сестер и братьев, он был успешным. По крайней мере, так ему сказала мама. Единственное, что он знал наверняка — что он последний и больше детей не будет.

И все же мама говорила ему, что он хороший мальчик, добрый мальчик, а что еще ему было надо?

Он помнил, как они вернулись домой из больницы и следующие долгие недели своего пробуждения. Стринг помнил, как глотал кровь и отращивал волокна, настолько тонкие, что их можно было увидеть только под туннельным микроскопом. Он растил эти микрофиламенты, пока они не проникли в каждую клетку маминого мозга.

Стринг под держивал работу импланта. Не считая этого, он просто смотрел, записывал и копировал каждую мамину мысль, эмоцию и воспоминание, а потом сохранял это в собственной памяти.

Он был счастлив. У него была работа, и он выполнял то, что велела ему программа. Жизнь была хороша.

А потом внезапно все покатилось к чертям.

Все началось со спазма, прокатившегося по болевым рецепторам в ее мозгу. Мама ощутила это как невыносимую боль. Для Стринга это была электрическая буря, вызвавшая перенапряжение всех его субсистем. Шок ослепил его, и он потерял драгоценные секунды при перезагрузке. Когда он очнулся, мамины пульс и давление уже находились в свободном падении. Ее кровь затопил адреналин и гормоны стресса — последние, безнадежные попытки тела сохранить жизнь. Мама? Мама!

— Прости, малыш, — пробормотала Диана, его мать, — Это не твоя вина. Мы не думали, что все случится так скоро. Просто не хватило времени…

Стринг принялся отчаянно перебирать все микрофиламенты, сетью опутавшие ее мозг. Проблема, как он понял, заключалась в том, что он знал все деревья — все индивидуальные клетки, но не видел огня, пожиравшего лес.

А затем, следуя вдоль одного из филаментов, глубоко в лобных долях, где начался спазм, Стринг ощутил вкус крови. Он тут же сосредоточился на ее кровеносных сосудах. Они оказались тонкими и хрупкими, с растянутыми стенками — часть ее генетического наследия.

Все было в порядке. Тонкие и слабые, да, но достаточно прочные, чтобы… аневризма. В точке соединения двух основных артерий, глубоко в мозгу. Одна из артерий чуть надорвалась, и из нее вытекла кровь — достаточно, чтобы оглушить маму, но недостаточно, чтобы ее убить. Клетки мозга, которые окатила кровь, погибли, но у Стринга оставались записи. Только дайте ему время, и он заново загрузит воспоминания, приведет маму в норму.

Вторая артерия представляла большую опасность. Она была крупней и раздулась сильнее, и готова была лопнуть при следующем же скачке кровяного давления.

Стринг должен был помочь маме, должен был сохранить ей жизнь. Безжалостно высасывая из нее кровь, он начал штопать рассеченную артерию, начал обволакивать вторую крепкими нитями, чтобы починить позже…

Он услышал, как в дверь врываются санитары. Должно быть, их вызвало мамино ожерелье, сработавшее после того, как мама потеряла сознание и упала на пол.

Теплые ладони на холодной коже, пальцы, прижавшиеся к запястью и шее. Веки Дианы приоткрылись, но по-разному: правое целиком, левое едва-едва. Стринг увидел размытые пятна больничных халатов и услышал два голоса, мужской и женский.

— Фрау Вандербринк? Диана Вандербринк? Вы в порядке, мэм?

— Мой брат, — лихорадочно шепнула Диана.

Стринг видел глазами Дианы, как женщина неловко подняла руку и указала на висящее на шее «ожерелье жизни».

— Обещайте мне…

Ее голова бессильно повисла. Стринг увидел, как рука Дианы опускается и падает на грудь.

— Диана? Диана, очнитесь.

Мужчина говорил спокойно, но настойчиво. Стринг почувствовал, как усиливается давление на мамину руку.

— Нет реакции. Пульс на запястье не прощупывается.

— Нитевидный пульс в шее. Очень слабый и становится слабее. Поставьте ей капельницу и дайте атропин.

— Сердечный приступ?

— Навскидку? Да. Передайте в больницу, что у нас тут синий код[9]. Хочу, чтобы все были наготове, когда мы подъедем.

«Нет!» — беззвучно выкрикнул Стринг. Он ощутил слабое жжение, когда игла капельницы вошла в мамино предплечье.

— Искусственное дыхание? — спросил мужчина.

— Пока не надо. Приготовься. Я ввожу атропин.

Голос женщины был ровным, бездушным и отстраненным. Стринг почувствовал, как пальцы шарят по маминой шее в поисках пульса. «Нет! — кричал и умолял Стринг. — Оставьте ее в покое. Дайте мне время. Все, что мне нужно — это немного времени».

В маму хлынул поток лекарств. Он ощутил, как сердце нерешительно дрогнуло, а потом забилось сильнее. Кровь ринулась по кровеносным сосудам. Кровяное давление поднялось, и вторая аневризма разлетелась в клочки, как мокрый листок бумаги.

«Не плачь, малыш, — сказала Диана ласковым, но затухающим голосом. — Это не твоя вина. Не твоя вина».

Из аневризмы, как из шланга, полилась кровь, затапливая мозг.

— Я потеряла пульс. Есть только фибрилляция.

Звук рвущейся ткани. Стринг смутно осознал, что блузка мамы разорвана и валяется теперь на полу. Он чувствовал сильные толчки, от которых трещали ребра — кто-то опытный делал непрямой массаж сердца. Беда заключалось в том, что это было неверное решение неправильно поставленной задачи.

Толчки прекратились. Голоса зазвучали глухо, как будто издалека.

— Все готовы? Электроды на месте. Разряд!

Стринга пронзило молнией, и он отключился.

— Это она? Прошу вас, подтвердите, что вы ее опознали.

Майер опустил взгляд на тело Дианы и кивнул.

— Она.

— Пожалуйста, для протокола.

— Это тело моей сестры, Дианы Вандербринк. Я опознал ее.

Медбрат быстро прикрыл лицо покойной. Он дотронулся до пластины в ногах, и двойные двери разъехались в стороны. Подняв голову, Майер увидел длинный ряд смотровых с задернутыми занавесками по одну сторону коридора. Вторая представляла собой сплошную стену из стальных люков, как раз такого размера, чтобы можно было протолкнуть в них тело.

Медбрат покатил труп на каталке по коридору и скрылся из виду. Двери за ним закрылись.

— Примите мои соболезнования, герр Вандербринк, — сказал медэксперт.

В его голосе звучала профессиональная отстраненность — заботливость, скрывающая равнодушие. Похоже, он был из тех, кто оставляет все дела на работе и спокойно идет домой.

Майер кивнул. Он все еще был в смятении — даже сейчас, спустя двадцать четыре часа.

Медэксперт протянул Майеру небольшой конверт из коричневой оберточной бумаги.

— Личные вещи, обнаруженные на теле, — пояснил он. — Сережки, «ожерелье жизни» и все такое. В регистратуре вам помогут получить остальное. Еще раз выражаю вам соболезнования.

Майер наконец-то взглянул на него и протянул руку к конверту. Медэксперт проводил его к регистратуре и оставил на попечение удивительно милой женщины, получавшей, казалось, немалое наслаждение от работы с бумагами и бланками…

Майер сидел в гостиничном номере Дианы. Ее чемоданы и сумки валялись по всей комнате. Майер держал в руке «ожерелье жизни», принадлежавшее сестре.

Он чувствовал, как за глазницами, глубоко в черепе, зарождается боль — и гадал, просто ли у него болит голова, или это что-то серьезное, что-то фатальное.

«Я слишком молод, чтобы умереть».

Нечестная мысль. Он должен был горевать по Диане. Он должен был думать сейчас только о ней.

«Я слишком молод, чтобы умереть».

Майер заметил читалку сестры, лежавшую на прикроватном столике. Он положил рядом с ней ожерелье. Экран устройства еще секунду оставался темным, затем засветился.

— Голосовой ввод, — приказал Майер.

«Пароль?» — отозвалась читалка.

Майер улыбнулся. Диана заставила устройство говорить голосом их матери — серьезным и даже суровым, но с чуть заметной смешинкой. Как будто она знала, что все в конечном счете лишь шутка.

— Я веселая панда.

Принято.

Читалка включилась, и с экрана на него взглянула Диана.

«Майер, мне жаль, что ты смотришь это».

Лицо Дианы было серьезным, однако затем сестра улыбнулась и бросила взгляд на Майера поверх дисплея.

«Стыдно признаваться, но я рада, что с этим пришлось разбираться тебе, а не мне. Я устала устраивать похороны».

— Язва, — проворчал он и улыбнулся.

«А теперь нам надо поговорить. Помимо очевидного, у меня для тебя плохие новости, хорошие и снова плохие, — сказала Диана и перевела дыхание. — Плохие новости, понятно, заключаются в том, что я мертва или умираю. Я от этого не в восторге, и ты тоже. Ты знаешь, что я хочу сделать и как. Это в моих медицинских распоряжениях. Я не хочу снова пережить это. Я помню Кристину и Джимми и все эти чертовы трубки и иголки. Не вздумай обречь меня на это».

«Это первая плохая новость. Теперь хорошая. Стринг работает. Это заметно по мелочам, но он работает. Он говорит со мной мысленно, ну ты в курсе. То, чего ты не знаешь — это как я себя чувствую. Ко мне возвращается аппетит, Майер. Головные боли пока не отпускают, но становятся слабее. Я просто чувствую себя лучше. Не знаю, как это объяснить, но он работает. А теперь последняя плохая новость».

«Новый имплант не готов. Мастерская испортила слепок и микросхемы. Им придется начать снова — и даже после этого для завершения работы потребуется несколько месяцев».

«Мне жаль, Майер. Жаль, что мы не сделали так, как я хотела, — чтобы ты был первым. Сейчас уже слишком поздно. Мы близнецы. Мы кинули кости, и ты остался в проигрыше».

Диана взглянула на него. Казалось, она сейчас расплачется.

Она потянулась, чтобы выключить устройство.

«Мне жаль, Майер. Я люблю тебя, и мне очень, очень жаль».

Экран почернел.

Майер оттолкнул читалку. Окинул взглядом багаж сестры, ее вещи, ее зубную щетку с миленькой ручкой в виде котенка.

Затем он взял со стола ожерелье Дианы и надел через голову.

«Я слишком молод, чтобы умереть».

— Я слишком богат, чтобы умереть.

Майер подтолкнул свои медицинские документы, аккуратно сложенные в папку, по грязной столешнице к человеку, известному ему как Пун. Майер чувствовал, как пот течет по воротнику и заливает подмышки. Пот был плохим признаком. Его можно было трактовать по-всякому. Может, просто тропическая жара, а может, и лихорадка. Последнее означало бы, что он опоздал.

Пун безразлично отстранил папку и, вооружившись ножом и вилкой, с нарочитой неторопливостью доел ланч. Майер возился с тарелкой, размазывая по ней еду, но так ни к чему и не притронулся. У него не было аппетита, а от запаха съестного мутило.

Они сидели в тени навеса в одном из тысяч безымянных уличных ресторанчиков Джакарты. Легковушки, грузовики, мотоциклы и мопеды, перегруженные пассажирами, сумками и коробками, с ревом проносились мимо, всего в паре дюймов от них.

Посетителей кафе и поток машин разделяли только ржавеющие ограничители и декоративная железная оградка по пояс высотой.

В воздухе висел удушливый запах гари, бензиновых выхлопов и солярки, приправленный ароматом специй и океанской соли. Пун покончил с ланчем и отодвинул тарелку. Протер лицо и губы салфеткой, бросил ее на тарелку и лишь затем открыл папку.

Медицинские записи он попросту пропустил и сразу перешел к последней странице. Колонки и числа — состояние финансовых счетов Майера — вот что было по-настоящему важно.

Вчитываясь, Пун вытащил из кармана безрукавки сигарету и зажигалку. Прикрывая пламя ладонью, прикурил. Затем, откинувшись в кресле, сильно затянулся и выпустил из уголка рта струю дыма. В ноздри ударил приторно-сладкий запах ката. Пун уселся прямо и засунул листок обратно в папку. Вновь затянувшись, он ткнул пальцем в Майера сквозь дымное облако и заявил:

— Возможно, вы действительно слишком богаты, чтобы умереть.

Но затем, постучав по папке указательным пальцем, добавил:

— Однако, если судить по этому, вы, возможно, слишком бедны, чтобы жить.

Майер наклонился вперед, поставив локти на стол.

— Вы желаете получить деньги? Или мне искать другого посредника?

Пун некоторое время смотрел прямо в глаза Майеру, а затем покачал головой:

— То, что вы хотите, стоит очень дорого. Очень дорого, — повторил он, затушив сигарету об остатки ланча.

Майер взял папку со стола и отодвинул стул, делая вид, что готов уйти. Пун поспешно подался вперед и тронул Майера за локоть.

— Минутку.

Все его напускное равнодушие исчезло — он выпрямился и заговорил быстро и отрывисто:

— Хотите лучшего нейрохирурга в городе? Ничего не выйдет, — заявил Пун, махнув рукой. — Спросите у любого посредника и получите тот же ответ. Первый в городе хирург не занимается подпольным бизнесом. Лучшее, что вам предложат, — это, может, четвертого. Но я не такой. Я могу вам подыскать кое-что получше, чем номер четыре в списке. Вопрос в том, сколько вы готовы заплатить, чтобы остаться в живых.

Майер глянул вниз, на папку, лежащую на столе. Он вспомнил иглы, катетеры, морфин и эту чертову головную боль, сдавливающую череп, вгрызающуюся в мозг и не отпускающую…

— Все имеет свою цену, — произнес Майер и подтолкнул белую неактивированную дебетную карту по столу к Пуну. — Вот сколько я согласен заплатить.

Пун открыл мобильник и просканировал карту. На экране замелькали цифры. Карта была ликвидна и набита деньгами, но пока неактивна. Пун вернул карту и назвал имя. Майер поднес запястье ко рту, повторил имя и нахмурился, увидев всплывшие на дисплее результаты.

— Она номер три в городе, — возмутился Пун, — Она хороший врач.

Майер снова покосился на дисплей, а затем уставился на Пуна и покачал головой. Пун искоса взглянул на него и примирительно поднял руки:

— Ну ладно, может, она немного отошла от практики.

Майер зачитал вслух отрывок обзора:

— Ее руки трясутся, как осиновые листья, когда она берется за скальпель.

Заломив бровь, он окинул Пуна изучающим взглядом и вновь медленно покачал головой.

— Нет. Не эта. Я хочу врача получше, а не того, кто прикончит меня, пока я лежу на операционном столе.

Пун сердито нахмурился, но затем его лицо стало задумчивым.

— Ладно, согласен. Но вам придется заплатить больше, — предупредил он. — И я почти ничего не выиграю на этой сделке, однако вы мне нравитесь. Мустафа. Проверьте его.

Майер снова назвал имя, прочел появившиеся на экране мобильника отзывы и поднял голову. Он колебался.

— Судя по отзывам, он редкостный говнюк. Его бывшие партнеры ненавидят его.

Пун пожал плечами.

— А какая вам разница? Проверьте снова. Поглядите, какой процент выживаемости среди его пациентов. Вот что должно вас волновать. Что с того, что партнеры его ненавидят? Подумайте почему. Я вам скажу. Партнеры ненавидят его потому, что он забирает себе самых безнадежных пациентов, тех, кто готов заплатить больше всего, — ведь он может вылечить их, а другие нет. Может, он самый прекрасный человек в Джакарте. Кому какое дело? Если он справится с работой, вы будете жить. Что еще вы хотите получить за свои деньги? Хотите, чтобы он обнял вас и поцеловал после операции?

Майер обдумал слова Пуна. Джакарта была финальной точкой. Пришло время либо лечь под нож, либо вернуться домой и умереть. Он притронулся к шее, к ожерелью Дианы, и выпалил:

— К черту.

Майер прижал к карточке большой палец и произнес пароль — ругательство, точно выражавшее его отношение к миру, к жизни и к тому, что случилось с ним. Карта вспыхнула, окрасившись в светло-зеленый цвет. Майер разломал ее пополам и протянул одну половину Пуну, а вторую оставил себе.

— Если я выживу, вы получите вторую половину карточки и сможете снять деньги. Если я умру, не получите ничего — в моем завещании я велел пожертвовать все на благотворительность, — предупредил посредника Майер.

Пун кивнул, и половинка карточки исчезла в его кармане.

— Где имплант? — спросил он.

— В больничном морге. Вот разрешение извлечь его, — сказал Майер, пересылая файл Пуну.

Пун проверил свой мобильник и перевел взгляд на Майера.

— Я думал… я полагал, что это новый имплант.

— Она моя сестра. У нас, у всей семьи, один и тот же генетический дефект. Спонтанная мутация, доставшаяся нам от родителей.

Пун передернулся. Спонтанные мутации были, как правило, хуже всего.

Майер смотрел на Пуна. Он чувствовал, что слишком устал для дальнейшего перетягивания каната.

— Двадцать пять лет назад врачи начали находить у моих сестер и братьев аневризмы. Всей моей родне пришлось делать операции, одному за другим. Им вставляли импланты, чтобы усилить организм и убрать аневризмы.

— Они вылечились? — спросил Пун.

— Нет, они все равно умирали. Импланты были слишком примитивными — просто трубки, упрочнявшие слабые сосуды. Болезнь обрастала их, и сосуды рвались где-то в другом месте.

Нам нужен был умный имплант — что-то, способное анализировать течение болезни изнутри и принимать контрмеры. Что-то более сообразительное и гибкое. Мы знали, что болезнь придет за нами, так что Диана поступила на факультет биоинженерии, а я занялся программированием ИИ для медицины, — пояснил Майер. — Наши первые пять имплантов оказались неудачными.

Но Диана утверждала, что этот работал.

— А где же седьмой?

Майер тряхнул головой. Имплант, находившийся сейчас в мастерской, был настолько далек от готовности, что можно было вообще не принимать его в расчет.

— Седьмого нет.

— Шестой не помог ей. С чего вы решили, что вам он поможет? — спросил Пун.

— Ни с чего. Нет ни малейшего основания считать, что он сработает. Но деньги мои, и я хочу попытаться, — ответил Майер. — Может, он все же работал и ей просто не хватило времени. Я готов рискнуть.

— Надежда дорого стоит. А это будет стоить еще дороже, — предостерег его Пун.

— Получите еще. После операции, — пообещал Майер.

— Разрешение министерства на операцию подлинное? — спросил Пун.

Майер пожал плечами и встал. На секунду он почувствовал слабость в ногах, но потом отпустило.

— Ваша работа отчасти состоит в том, чтобы все держали рот на замке и не задавали вопросов. Если им приспичит проверить, это ваша проблема, и я надеюсь, что вы с ней разберетесь. А мне хочется знать, когда я попаду в операционную?

Пун помедлили с ответом, затем улыбнулся.

— Вы дерьмово выглядите, — решительно заявил он. — Давайте провернем это сейчас, пока вы тут не окочурились. Это плохо скажется на моей репутации. Мы приедем за вами послезавтра.

— Сколько мне причитается?

Пун и помощник коронера стояли в морге. На медике был широкий, плотный фартук для вскрытий, точно такой же, как у халяльного мясника дальше по улице. Что было вполне логично, потому что днем коронер как раз и работал тем самым мясником. Заодно он являлся шурином Пуна. Пун предпочел не спрашивать, к какой сфере деятельности родственника относились подозрительные пятна на фартуке.

— Как обычно, — ответил Пун, назвав умеренно смехотворную сумму.

Коронер, вполне удовлетворенный услышанным, кивнул и развернулся к лежащему на выдвижной металлической доске телу. Он покосился на экран рядом с ячейкой Дианы. Потом взглянул на Пуна поверх очков.

— Тут говорится, что ее должны кремировать, а потом отправить обратно в Голландию.

— У меня новые распоряжения.

Пун прикоснулся своим телефоном к экрану, и строчки изменились. Коронер, проворчав что-то одобрительное, повернулся к своим инструментам.

Пун отступил на шаг, взял одноразовую маску для аутопсий из коробки рядом с дверью и натянул ее поверх рта.

— В ее мозгу имплант, — сказал Пун, сильней прижимая маску к носу, чтобы избавиться от переполнявшей комнату вони: смесь антисептика, пота и мертвечины. — Он-то мне и нужен.

Ты знаешь, где он находится?

— Я видел его на рентгене.

— Он в порядке?

— По-моему, с ним все нормально, — рассеянно сказал коронер, — но он не похож на те, что выпускают известные производители. Ты уверен, что он тебе нужен?

— Это указание клиента, — равнодушно ответил Пун. — Он платит и получает то, чего хочет.

Коронер расположил голову Дианы поудобней и взялся за маленькую одноручную циркулярную пилу. Смахнув волосы со лба покойницы, он включил пилу на полную мощность. Пун придвинулся и смотрел из-за плеча родственника, как тот извлекает имплант и кладет его на металлический поднос для отходов.

Цвет и форма импланта были обычными — мешанина металла, тканей и проволочной сетки. Единственным отличием было то, что он казался… мохнатым.

Пун протянул руку к импланту, но коронер хлопнул его по пальцам.

— Ты уверен, что у нее в крови не было какой-нибудь дряни вроде гепатита? Или, например, прионного заболевания в мозгу? Я — нет. Поэтому я ношу перчатки. А ты ничего не трогай. Не желаю объяснять твоей сестре причину твоей внезапной кончины.

— Он выглядит неправильно, — посетовал Пун, — Так, словно с него свисают какие-то нити.

— Микроволокна, — согласился коронер.

Пун с сомнением покосился на родственника. Иногда тот с авторитетом рассуждал о вещах, о которых не имел ни малейшего понятия.

— Некоторые новейшие импланты оснащены ими для отдаленного биомониторинга. Я читал об этом в журналах.

— Получишь в два раза меньше, если будут какие-то проблемы, — предупредил Пун.

Отойдя от стола, он стянул с лица маску и бросил ее в мусорку.

— Ублюдок, — беззлобно отозвался коронер.

Склонив голову набок, он изучающее уставился на имплант.

— Дашь мне три четверти, даже если я его поврежу. Или я кремирую эту штуку вместе с остальным.

— Ты будешь аккуратен?

— Поучи свою бабусю жарить цыплят.

Пун задумался. Деньги есть деньги, а Майер может отправиться на тот свет прежде, чем они успеют глазом моргнуть.

— Ладно.

Когда Мустафа явился в больничный кафетерий на встречу с Пуном, на ногах врача все еще были медицинские бахилы — тонкие полоски голубого пластика. Пун помахал ему от углового столика, стоявшего чуть в стороне от остальных. Мустафа с подносом, нагруженным едой и напитками, принялся пробираться сквозь толпу. После утренней операции он всегда был голоден.

Пун подождал, пока Мустафа устроится за столом и примется за свой ланч. Посредник знал его слишком хорошо, чтобы начинать разговор, пока врач не поест.

Две тарелки и еще одну порцию кофе спустя Мустафа откинулся на спинку стула и обернулся к Пуну. Пун подтолкнул к нему конверт. Мустафа взял его, проверил квитанцию депозитного счета и сунул конверт в карман.

— Имплант у тебя?

Пун кивнул.

— Он ждет вас в операционной 76.

— Группа?

— Группе заплачено, чтобы они вам ассистировали. Администрации заплачено, чтобы они ничего не заметили. Пациент прошел предоперационную подготовку.

Мустафа с вожделением оглянулся на кофейный аппарат, а затем опустил взгляд на собственные пальцы — длинные, сильные и твердые. Ему хотелось еще кофеина, но он знал, к каким последствиям может привести третья кружка.

Хирург встал и вручил Пуну счет за свой ланч.

— Давай покончим с этим. Сегодня вечером я обещал отвести жену в ресторан.

Развернувшись, Мустафа направился к выходу.

Пун тоже со вздохом поднялся и последовал за ним. Он оглянулся на счет, прикинул сумму, которую только что выплатил врачу, и покачал головой.

Хирурги были теми еще крохоборами.

Над горизонтом памяти Стринга вспыхнула зарница, и он почувствовал вкус крови. Он очнулся с ощущением неопределенности и неудобства. Логические операции совершались медленно, доступ к встроенной памяти был затруднен.

Однако он был жив и его омывала кровь — сильные, ритмические сокращения пульса. Стринг активировал свои субсистемы и потянулся к микрофиламентам.

Они исчезли. Были вырваны с корнем. Отсечены.

Он был парализован. Слеп. Глух.

Медленно и аккуратно Стринг возвратил себя к жизни.

Он взял пробу крови — всего один глоток — и проанализировал результаты. Все показатели были неправильными, совсем непохожими на показатели Дианы до прорыва аневризмы. Стринг сделал еще глоток и отрастил первое микроволокно. Он нащупал клетку мозга, проник в нее, открыл файл памяти с показателями Дианы.

Характеристики мозговых клеток не совпадали. Стринг поискал инструкции в своей встроенной памяти. Для начала он проанализировал самые вероятные из чрезвычайных обстоятельств, но ничего не подходило.

Стринг обратился к вариантам третьего уровня, затем к ситуациям с все меньшей и меньшей степенью вероятности. Никаких совпадений. Ничего, и вновь ничего, пока инструкции не исчерпали себя.

Оставался лишь один выбор.

Перезагрузка или аварийная импликация. Перезагрузка была самым безопасным решением. При этом его ИИ стерся бы, и Стринг превратился бы в чрезвычайно дорогой кусок тупого оборудования, утыканного сенсорами. После этого оставалось бы только ждать, пока кто-то свяжется с ним и скажет, что делать. Перезагрузка не могла причинить вреда.

Но и пользы тоже.

При аварийной импликации он должен был вырастить больше волокон, охватить новые участки мозга и активно искать инструкции для дальнейших действий. Однако опасность заключалась в том, что во время поиска он мог что-нибудь повредить и тем только усугубить положение.

Стринг обдумал оба варианта, создал миллионы симуляций возможного развития событий и рассмотрел все потенциальные исходы.

Бесполезно. В каждой из этих симуляций он либо бесконечно имплицировал, либо самоуничтожался. И в каждой мама по-прежнему была мертва, а ее память, ее сознание, ее личность были заперты в импланте, когда-то бывшем Стрингам.

Изнутри всплыла некая мысль, старое мамино воспоминание: «Иногда тебе просто приходится делать выбор».

Он запустил аварийную импликацию.

Активировались новые субсистемы. Они привели к открытию целого набора аварийных алгоритмов весьма неопределенного свойства — основанных скорей на предположениях, чем на четких и ясных инструкциях. И все же одно из этих логических построений давало ответ, соответствующий полученным данным. Мама умерла. Но Стринг был жив. Тут крылось противоречие. Воспоминания мамы все еще хранились внутри Стринга, аккуратно складированные в его памяти, но снаружи, в мозгу, их уже не было. Субсистемы направили его к тщательно заархивированной программе случайного выбора, которая выдала ему нужный ответ и набор инструкций. Стринг для начала переписал себя, а затем взялся за исполнение…

Стоило ему понять задачу, как Стринг полюбил свою новую работу. Он медленно, кропотливо анализировал новую кровь, текущую сейчас сквозь него.

Он нарастил первое микроволокно и, протянув его дальше, прикоснулся ко второй клетке. Затем выпустил второй микрофиламент, направил его в другой отдел этого чужого мозга и усердно принялся за дело.

Первым, что услышал Майер, был голос, спокойный, но требовательный. Отчетливо произнесенные слова, легкое эхо, затем звук шагов и шелест ткани, громкий стук металла о металл и чуть различимое фоновое гудение.

— Он хорошо перенес операцию. Давление сто десять на шестьдесят. Кровотечения нет. Отправьте его в послеоперационную палату, пусть полежит как обычно.

Майеру были знакомы эти звуки. Больницы во всем мире похожи одна на другую, а с больницами у него были давние и близкие отношения.

Он попытался поднять веки. Не получилось. Попробовал двинуть пальцем. Ничего. Он все еще был парализован. Майер знал, что анестезиологи всегда использовали парализующие вещества, чтобы он не пошевелился во время операции. Наверное, операция только что закончилась.

Звуки изменились. Он услышал еще голоса, сглаженные расстоянием и неразборчивые, шум оборудования — однако все это доносилось издалека. Майер попытался прислушаться, но он так устал…

Несколько часов спустя он услышал, как над ним говорят два голоса, мужской и женский.

— У этого послеоперационный период закончился. Пора переводить его в интенсивную терапию. Да, и он на особом счету. Отметь это в карте.

— Давай угадаю. Доктор Мустафа?

— Разумеется.

— Не вижу никаких указаний. Он по записи?

Минутное колебание.

— Нет, его нет в списках.

— Так и думал. Так что, тебе заплатили?

Снова короткая пауза.

— Да. И я позабочусь о том, чтобы Мустафа рассчитался с тобой. Просто отвези этого парня наверх и поставь его куда-нибудь в сторонку. Потом поговори с Джей Пи. Она знает, что делать.

Майер снова заснул. Уже погружаясь в сон, он понадеялся, что ему дадут больше анестетика перед тем, как отключить аппарат искусственного дыхания. То, чего не помнишь, как бы и не происходило…

Стринг пребывал в нерешительности.

Его волокна теперь пронизывали весь участок мозга, окружавший имплант. Повсюду он находил островки мертвых клеток или клеток, поврежденных в результате микроинсультов и аневризм. Эти островки были отделены от остальной части мозга.

Стринг снова сверился с инструкциями. Он обнаружил файлы с приказами убрать все мертвые ткани, мешающие полноценной работе. Пожав плечами — насколько это доступно ИИ, — Стринг тщательно вырезал все отмершие и поврежденные клетки и смыл их в кровоток. Когда с этим было покончено, он аккуратно извлек строительные материалы из крови. Из этих материалов он создал новые клетки и поместил их в опустевшие зоны мозга.

Однако вскоре Стринг обнаружил, что в изолированных участках не хватает места для всех новых мозговых клеток. Поразмыслив над проблемой, он попытался найти ответ в своих файлах.

Ничего.

Он снова запустил случайный генератор решений и переписал себя заново. Выход оказалось простым, хотя и неожиданным.

Стринг уничтожил все, что создал. А затем он построил новые клетки, более компактные, более эффективные, и плотно набил ими отмершие участки. Стринг соединил новые клетки друг с другом напрямую, чтобы для него оставалось больше места. Однако он тщательно следил за тем, чтобы соединять новорожденные клетки только другими такими же, а не с остальной частью мозга. Вдобавок, он не притрагивался к тем старым клеткам, что сохраняли работоспособность.

Затем он распечатал воспоминания Дианы, хранившиеся в памяти импланта. Аккуратно отделив те, что относились к данному участку мозга, он построил из новых клеток структуры, соответствующие мозговым структурам Дианы. Соединив клетки, Стринг активировал их и принялся наблюдать за тем, как они вздрагивают и трепещут, посылая друг другу импульсы. Он ждал, что мама проснется и скажет ему, что делать.

Но ничего не произошло.

Она так и не проснулась.

Стринг подождал еще, потом снова пожал плечами.

Теперь надо было разобраться с остальной частью мозга. Не было особого смысла лечить аневризму в этой доле, чтобы позволить телу умереть от аневризмы, в другой.

Стринг запустил десять тысяч симуляций, чтобы найти правильное решение. Наконец все переменные сошлись и выбор стал очевиден.

Он вновь погрузился в кровоток. Из импланта потянулись новые микроволокна, на этот раз еще более тонкие. Медленно, осторожно, они проникли в артерии, вены и капилляры, а оттуда проросли в соседнюю долю.

Если он не мог справиться с одной проблемой, то, возможно, мог решить другую.

— Сегодня мы вас выписываем.

— Благодарю вас, доктор Мустафа.

— Вы уверены, что головные боли прошли?

Главная головная боль, которая молотом стучала за глазницами, утихла. Боли поменьше все еще накатывали, мучили его какое-то время и затем неохотно отпускали. Однако Майер знал, что, если скажет об этом, его пошлют делать новые сканы, ангиограммы и прочие тесты. Что, конечно, поможет поставить диагноз, но не поможет лечению.

К тому же Майеру казалось, что головные боли и вправду слабеют. Возможно, отдых в больнице пошел ему на пользу.

В любом случае, это его уже не заботило. Последняя карта была брошена. Ему хотелось выбраться отсюда. Хотелось вернуться домой.

Майер солгал не моргнув глазом. Все эти фразы и интонации были давно отточены.

— Все в порядке, — заявил он врачу, — Я очень благодарен за то, что вы сделали.

Он коснулся обоих висков, а затем, улыбнувшись и взглянув на хирурга, оторвал руки от головы и сделал такое движение, словно отбрасывает боль прочь.

— Хорошо.

Мустафа развернулся к дежурной медсестре и тронул своим планшетом экран ее устройства. Медсестра подняла голову и кивнула.

— Выписка одобрена. Сегодня мы его отпускаем.

Стринг завершил задание.

Но с работой еще не покончил.

Еще одна доля была очищена и приведена в норму, еще одна популяция улучшенных нейронов заняла свое место, еще часть воспоминаний мамы закачана туда. И он снова принялся ждать.

И вновь ничего.

Что ж, значит, надо спуститься по другой артерии и проникнуть в следующую долю…

— Какого хрена ты сделал?

Майер соскользнул со смотрового стола. Когда дело доходило до медицинских осмотров, он был профессионалом. На нем была белая футболка с коротко обрезанными рукавами и пара серых спортивных штанов. Голубую госпитальную пижаму, висевшую на крюке на двери, он попросту проигнорировал. Усевшись на стул, Майер начал сосредоточенно натягивать гольфы.

— Ты сказал, что у меня есть проблема, — проговорил Майер, пропихивая пальцы вглубь носка.

Подняв голову, он взглянул на Хершфилда.

— Ты сказал, что я неоперабелен. Я ответил «пошел ты» и сам решил свою проблему.

— В твоем мозгу имплант! — возмутился Хершфилд, тыкая пальцем в томограмму на экране.

— Я в курсе. Я заплатил, чтобы его поместили туда.

— Майер, ты поехал туда не для того, чтобы пройти операцию. Ты должен был организовать похороны сестры.

— Я убил двух зайцев одним выстрелом.

— Но ты не можешь так поступать. Я ничего об этом не знал. А если бы что-то пошло не так?

— Все прошло нормально. К тому же что ты мог сделать? Ты был здесь, а я в Джакарте. И напоминаю, ты сказал, что я неоперабелен. Ты бы попробовал остановить меня. А я не собирался останавливаться.

— Кто выпустил твой имплант? Какой номер у этой модели?

Майер закончил завязывать шнурки и встал. Врач был высокого роста, но Майер еще выше.

— Неважно. Он работает?

Хершфилд открыл было рот, но, увидев выражение лица Майера, повернулся обратно к дисплею.

— Вроде бы да, — проворчал он. — Прободений нет, ложный просвет аневризм схлопывается в зоне действия импланта.

— Хорошо.

— Но, Майер, посмотри на эту артерию. И на эту, и эту, и эту. Имплант, может, и справился с одной аневризмой, но другие все еще тут. Ты получил отсрочку, не более. Нам надо поговорить.

Подняв голову, он взглянул на Майера. Его лицо приняло выражение дружеской озабоченности, а голос стал мягче, без сердитых нот.

— Тебе нужно отдать распоряжения. И, что еще важнее, ты должен сказать нам, к кому обратиться, когда… это произойдет.

Майер всмотрелся в изображение на экране. Экспертом по имплантам была Диана, но и он знал достаточно, чтобы понять озабоченность доктора.

Он наклонился, чтобы взглянуть поближе. Имплант Дианы был ясно виден на экране и отчетливо выделялся в окружающих тканях. Майер нахмурился и склонил голову набок. Остальные аневризмы никуда не делись, но они выглядели… необычно.

Аневризмы обычно были неправильной формы, раздутые и растянутые, но эти уплотнения окружала туманная аура, а края казались размытыми. Майер склонил голову к другому плечу и подался ближе. Диаметр некоторых аневризм даже уменьшился, словно сосуды сжимались, возвращаясь обратно к норме.

Он покачал головой и выпрямился. Возможно, холестерин забил артерии. Просто чудесно. Как будто до этого неприятностей было мало. Проведя рукой по «ожерелью жизни», Майер обернулся к Хершфилду.

— Все инструкции закачаны сюда, — сказал он. — Остальное у моего адвоката, он выполнит все распоряжения по завещанию. Док, я ценю все, что ты сделал, но не сожалею о том, что поставил имплант. Головные боли прошли. По крайней мере, на время.

Оно того стоило.

Хершфилд окинул Майера внимательным взглядом и наконец кивнул.

— Тебе надо выписать новые рецепты?

— Нет, я в порядке.

— Тогда через четыре месяца. Джуди назначит дату следующего визита. Поговори с ней по пути к выходу…

Стринг покончил с последней аневризмой в последней мозговой доле, убрал все омертвевшие ткани, вырастил улучшенные клетки и загрузил в них последние воспоминания Дианы.

Его работа была завершена. Осталось выполнить лишь одну команду. Теперь инструкции стали совершенно однозначными.

Ему надо было подтвердить статус, перестать контролировать новые клетки и просто ждать.

Стринг не думал, что это сработает. Когда он загружал воспоминания Дианы в свежевыращенные клетки мозга, ничего не происходило. Он точно воспроизвел свои записи последних секунд Дианы, но это ни к чему не привело. Клетки в разных участках обменивались импульсами, но все это было случайной электрической активностью, ничуть не напоминающей слаженную работу человеческого головного мозга. Весь этот массив данных был столь же инертен и бесполезен, как сделанные в случайном порядке записи его собственной оперативной памяти.

Однако приказ есть приказ. Его программа была прописана очень четко. Память Дианы была загружена и готова к работе. Теперь ему оставалось лишь проследить за тем, чтобы новые клетки активировались точно в том же порядке, что в последние секунды жизни Дианы.

Он связал безмолвные островки клеток воедино и с удовольствием от хорошо проделанной работы протянул последнее микроволокно в одну из модифицированных мозговых клеток.

Он послал импульс, одновременно активировавший все новые клетки, и, отстранившись, принялся наблюдать.

Плавного перехода не получилось. Еще мгновение назад ничего не было, а в следующий миг она уже проснулась с чувством мучительной, невыносимой боли от прорвавшейся аневризмы.

Откуда-то она знала, что нынешняя агония — лишь воспоминание. Однако это не имело значения. Боль мешала ей думать.

Она почувствовала, как падает на пол. Услышала, как в дверь врываются врачи, ощутила, как тело скручивает судорога электрического шока — ее пытались реанимировать дефибриллятором. Из глубины сознания донеслись крики Стринга. Сильные руки парамедика раз за разом давили ей на грудь, пытаясь запустить сердце.

Затем она умерла.

Потянулись секунды. И все повторилось.

Еще миг назад ничего не было, а в следующий она уже проснулась с чувством мучительной, невыносимой боли от прорвавшейся аневризмы.

Но на этот раз ее пальцы вцепились не в «ожерелье жизни». Вместо этого под ними оказалась деревянная поверхность стола…

У Майера ужасно закружилась голова. Комната как будто замерцала — взгляд никак не мог сфокусироваться. Сердце сорвалось в бешеный галоп. Майер соскользнул с офисного кресла, коленями на ковер, и начал заваливаться вперед. В последний момент он выставил руки и удержался от падения, но так и остался стоять на четвереньках, свесив голову. Зажмурившись, он сделал глубокий вдох.

Следующие несколько секунд он концентрировался на дыхании. Слабость и головокружение достигли пика, а затем прошли. Подождав еще немного, он откинулся назад и уселся на пол. Сердечный ритм и дыхание замедлились, возвращаясь к норме. Майер притронулся к жилке на шее, проверяя пульс.

Потом он осторожно встал и вновь опустился в кресло.

Он оглядел кабинет. Похоже, ничего не изменилось.

Майер проверил бегущие по экрану цифры. Рынок просел, несколько его длинных позиций только что закрылись. Это влетело ему в копеечку. Короткая позиция, напротив, подросла. В целом, он потерял всего пару сотен.

— Если я умер, то посмертие — та еще морока, — проворчал он в дисплей и себе под нос.

Снова оглядев комнату, Майер взялся за телефон. Надо бы позвонить Хершфилду, назначить новый осмотр. «Но для чего?» — подумал он. Погладив «ожерелье жизни», Майер убрал руку от телефона.

«Чему быть, того не миновать», — пробормотал он и вновь переключился на экран и на текущее положение рынка.

Он вывел на экран свою финансовую модель, соотнес с биржевыми котировками. Пора было делать следующую ставку.

Безотчетно погладив деревянную столешницу старого стола, Майер вернулся к бирже.

Диана умирала десятки раз, но с каждым разом было все больше и больше помех, все больше ощущений от тела, все больше неопределенности. Она чувствовала под рукой поверхность стола, сердце судорожно билось, откуда-то доносился запах одеколона.

Новые доли мозга, созданные Стрингам, начали успокаиваться, и теперь генерируемые ими импульсы уже отличались от последних секунд жизни Дианы.

«Мама?»

«Малыш?»

«Что мне делать дальше, мама?» — спросил Стринг.

«Где я, родной?»

Стринг заколебался.

«Это сложный вопрос, мама, — медленно проговорил он, — Все началось, когда ты умерла… Так что вопрос скорее в том, кто ты, а не где ты».

Он замолчал в ожидании ее ответа.

Диана поразмыслила пару секунд. Ей нужно было больше информации.

«Как далеко ты распространился?»

«По всему мозгу и нервной системе», — радостно отрапортовал Стринг.

«Майер сейчас спит?»

«Да».

«Позаботься о том, чтобы он не проснулся, — приказала Диана, — но разбуди меня. Все чувства. Мне надо понять, что происходит».

«Готово».

Диана открыла глаза.

Веки были тяжелыми, но Диана силой заставила их подняться. Она закатила глаза, потом повела ими вправо-влево и вверх-вниз, не шевеля головой. Сквозь приоткрытые жалюзи сочился лунный свет.

— Да будет свет, — прошептала Диана.

Первое, что она заметила — все стало четким, абсолютно в фокусе. Она вспомнила свои старые очки с толстыми заляпанными линзами. Ее зрение настолько ухудшилось, что контактные линзы уже не помогали. Ей всегда хотелось сделать операцию на глазах, как Майеру, но не хватало смелости.

Однако пришлось признать, что так намного лучше.

Диана села и включила торшер.

Ее взгляд упал на руку Майера. Его пальцы были длиннее и сильнее, чем пальцы ее прежнего тела. На тыльной стороне кистей пробивались тонкие волоски. Она сжала руки в кулаки, затем вытянула их. Его кожа была гладкой, чистой, чуть смуглой.

— Сукин сын, — пробормотала она.

Ее голос прозвучал низко и хрипло. Она снова оглядела руку, чуть повела плечами, согнула и разогнула локоть.

— Ого, я мужчина.

Она вывернула руку и взглянула на внутреннюю часть предплечья. Вдоль запястья бежали маленькие четкие цифры — медицинская татуировка. Поглядев на стол, Диана заметила собственное ожерелье жизни и восхищенно ухмыльнулась.

— Майер, ты сукин сын. Тебе все же удалось это провернуть.

Стринг окончил общий осмотр соединительных тканей Майера, его нервной системы, органов и физиологических жидкостей и подготовил свой отчет. Он включил в текст детальный анализ, вплоть до генетического уровня.

— Готово, — сообщил он Диане.

Сосредоточившись на секунду, она заставила веки Майера опуститься. Отчет Стринга внезапно всплыл в мозгу, как привычное воспоминание. Воспоминание длилось всего пару мгновений, после чего Диана резко выпрямилась.

— Ты уверен, что тут все правильно?

— Да.

— Мы снова умираем?

— Это тело умирает, — поправил ее Стринг. — У него ужасные гены. Все распадается на хромосомном уровне. Я едва успеваю латать мозг. Но сосуды рвутся и в сердце, и в легких, во всех основным органах. Я не могу исправлять поломки с такой скоростью.

— Значит, он умрет, — подытожила Диана, — А когда умрет он, умрем и мы.

— Согласно моему прогнозу, да, — радостно согласился Стринг. — В лучшем случае у нас около года.

Диане почудилось, что она угодила в ловушку. Головная боль уже не мучила ее, аппетит вернулся, а мозг работал быстрей и отчетливей, чем когда-либо прежде. Ей хотелось решать новые задачи, увидеть новые страны и города — целый список того, что надо сделать перед смертью. Она была слишком молода, чтобы умереть.

«Неприемлемо, — заявила Диана. — Найди другое решение».

«Не могу, — мгновенно откликнулся Стринг, — У меня нет алгоритмов для другого решения».

Другими словами, это было проблемой Дианы.

Тем вечером, непонятно почему, Майер почувствовал, что его тянет пропустить стаканчик. Но только самого лучшего. Он купил бутылку тридцатипятилетнего скотча и чикагскую пиццу.

Диана проснулась с жутким похмельем и вкусом сыра во рту. И с идеей.

«Стринг!»

«Тебе не надо так много пить. Или есть столько пиццы, — укоризненно отозвался Стринг. — Это повышает уровень холестерина».

«У меня вопрос».

«Сейчас я занят. Выполняю твое последнее распоряжение — ищу способ поговорить с Майером».

«Пока отложи это. То, о чем я хочу спросить, важнее».

«Очень хорошо, — сказал Стринг, всем своим тоном выражая бесконечное терпение. — Так в чем дело?»

«Мы немного изменим подход, — сказала Диана, — Что ты сделал, чтобы втиснуть меня в этот мозг?»

«Я создал мозговые клетки».

«Ты создал новые мозговые клетки, — поправила его Диана. — Новые и улучшенные».

«Да».

«Значит, мы не станем чинить это тело, Стринг. Тут все потеряно, даже пытаться не стоит. Вместо этого мы сделаем для Майера новое. С новыми, улучшенными и здоровыми клетками.

Мы исцелим его изнутри…»

Шесть месяцев спустя Майер обратил внимание на свою прическу.

Волосы слишком сильно отросли и свалялись — спутавшиеся седые пряди, убранные в небрежный конский хвост на затылке.

А баки выглядели еще хуже. Пришло время постричься. Он позвонил и назначил время после обеда.

Мелоди была его постоянным стилистом последние десять лет. Сама она готовилась разменять третий десяток. За долгие годы они привыкли болтать под щелканье ножниц — приятный, непринужденный разговор, давно отработанный ритуал. Мелоди сочувствовала Майеру, когда тому приходилось организовывать очередные похороны. Он выслушивал ее рассказы о бывшем муже, отличавшимся горячим нравом, тяжелыми кулаками и склонностью к грандиозным прожектам, которые никогда не претворялись в жизнь.

Каждое посещение салона начиналось одинаково, с мытья головы. Это было одним из тайных удовольствий Майера — сидеть, откинувшись назад, упираясь затылком в край раковины, пока Мелоди мылила его волосы, нежно массируя кожу головы.

Однако при этом он не видел выражения лица парикмахерши. Майер был одним из лучших ее клиентов. Он всегда оставлял щедрые чаевые и никогда не жаловался на неудачную стрижку.

Но на сей раз с его волосами… было что-то не так. Мелоди сняла резинку, распустила хвост и медленно пропустила пряди сквозь пальцы. Она знала, что Майер болел, и ожидала увидеть тонкие, слабые волосы, едва державшиеся на сухой коже. Но вместо этого волосы стали крепче и гуще, а кожа головы как будто посвежела.

Мелоди закончила с помывкой и обернула голову Майера полотенцем. Мужчина встал и прошел к ее парикмахерскому креслу. Она надела на Майера фартук и завязала сзади.

— Как обычно?

— Не в этот раз, — к собственному удивлению ответил Майер.

Он осознал, что ему хочется чего-то нового. Он чувствовал себя лучше — черт побери, он чувствовал себя моложе с этим имплантом и без изматывающей головной боли. Взглянув в зеркало, где отражались длинные седые волосы, он увидел молодого человека со стариковской стрижкой. К черту.

— Постриги на сей раз выше воротника. А баки пусть кончаются на уровне мочек ушей. Стандартная деловая стрижка. Давай-ка избавимся от этого треклятого хвоста.

— Без проблем.

Мелоди чуть-чуть наклонила кресло назад и ровно расчесала волосы Майера гребенкой. Затем она взялась за ножницы и начала стричь.

И вновь ее поразила разница.

Его волосы стали темнее и гуще, причем у корней. Еще она поняла, что на месте старых залысин растут новые волосы. Похоже, нынешняя стрижка будет непростой.

— Ты красишься, Майер? Используешь средство для ращения волос? Должно быть, у тебя новая подружка, — щебетала она.

Но радости в голосе отчего-то не было. Мелоди поняла, что мысль о новой подружке Майера ей не по душе.

Майер изумился. Он затеребил пальцами отстриженную прядь, упавшую на ладонь. Седые, седые, седые. Как обычно. Но вот мелькнул каштановый. И еще, и еще. Все каштановые.

Непонятно почему, это обрадовало его больше всего. Откинувшись на спинку кресла, Майер сказал:

— Никакой краски, никаких лекарств. — Прикрыв глаза, он добавил: — Вообще ничего. Это просто я.

— Ну, значит, ты везунчик, — живо откликнулась Мелоди, — Может, у тебя есть свой ангел-хранитель.

Майер понял, что ему нравится ее голос. Когда Мелоди закончила, он встал и прошел следом за ней в переднюю часть салона. Майер заплатил, но уходить не спешил. Он покосился на часы, затем снова перевел взгляд на девушку.

— Хочешь пообедать со мной? — выпалил он.

Мелоди застыла на месте. Обед с клиентом? С Майером?

Но почему бы и нет.

— Через час. Я знаю хорошее местечко за углом.

Диана смотрела глазами Майера и улыбалась.

«Стринг!»

«Да?»

«Меняем фронт работ».

«Опять?»

Не обращая внимания на его жалобы, Диана сказала:

«Похоже, нам надо сосредоточиться на новой области»…

Билл ДЖОНСОН (Bill JOHNSON)

__________________________________

Американский фантаст Уильям Джонсон родился в конце 1950-х годов в Южной Дакоте. Получил степени бакалавра в университете Айовы по специальностям «журналистика» и «физика». Первую новеллу «Приход бури» опубликовал еще в 1975 г., с тех пор написал около двух десятков рассказов и повестей, лучшие составили сборник «Сны о Дакоте» (1999). Короткая повесть «Выпьем, господин посол!» (1998) принесла автору премию «Хьюго» и была номинирована на «Небьюлу». Читателям «Если» Билл Джонсон также запомнился рассказом «Чумбалон» («Если», 2012).