«Крокодил»

Владимир Дыховичный ТЫ МОРЯК, МИШКА

Николай Асеев ИНОСТРАННАЯ ХРОНИКА В ЧАСТУШКАХ

Михаил Зощенко

Сергей Васильев НИХТ ГУТ, ГОСПОДА ОККУПАНТЫ!

Григорий Рыклин ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ

— Хорошие дни стоят. Дмитрий Николаич!

— Чудесные, Петр Максимыч! Что и говорить: золотая осень.

— И август хорош. И сентябрь не подкачал.

— «Уж небо осенью дышало, короче становился день…» Замечательно!

— Что замечательно: стихи или осень?

— И то и другое. И неувядаемый стих Пушкина, и желтеющий лист березы.

— С подлинным верно, Дмитрий Николаич. А лето какое!

— Что и говорить! Разве можно сравнить июль этого года с прошлогодним?

— Да, погода совсем изменилась.

— Воздух совсем другой, Петр Максимыч. Синевы небесной прибавилось. Мценск, Орел. Все тургеневские места. Ну, конечно, и Белгород.

— Ив Белгороде жил Тургенев?

— Нет. Но тем не менее — важный стратегический пункт.

— Да, июли уже не те, и августы не те. Отделка другая, качество более высокое.

— Что и говорить! В особенности же, Петр Максимыч, хорошо в августе в районе Харькова.

— Где именно?

— Везде. И в самом городе. И восточней Харькова, и западней, поближе к Ахтырке. И южнее — в районе Змиева и Чугуева.

— Там сейчас подсолнухи зреют.

— Там сейчас, Петр Максимыч, судя по оперативной сводке, много кое-чего зреет. А еще скажу я вам: очень приятный осенний пейзаж поближе к Полтаве.

— Что и говорить! Он в этом году выше всяких похвал.

— Кто?

— Я имею в виду месяц сентябрь. Интересный месяц.

— Сейчас весьма заманчиво в Брянских лесах: падают листья, хрустят фрицы, форсируются реки. А какая красота на юге, на берегу Азовского моря.

— Богатейший край!

— Чехов писал о тех местах: «Почва такая хорошая, что если посадить в землю оглоблю, то через год вырастет тарантас». Сейчас он мог бы прибавить: «А если бросить в немецкий блиндаж гранату, то через день-другой вырастает крест на могиле фрица».

— Что и говорить! Благодатная почва.

— Таганрог — это родина Чехова. Большой писатель! Очень люблю я, Петр Максимыч, короткий и ясный слог.

Вот послушайте. Небольшой отрывок о Таганроге: «Ломая упорное сопротивление противника, советские кавалерийские и механизированные соединения прорвались в тыл немецких войск». Читаешь — и нельзя оторваться.

— Дмитрий Николаич, это же не Чехов писал. Это из сводки.

— Но ведь здорово написано. А? Антон Павлович одобрил бы. Он любил такой стиль. Он говорил: «Если на сцене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить». А под Таганрогом, уверяю вас, ни одно ружье не гуляло — все стреляли. Немцев только убитыми — свыше тридцати пяти тысяч.

— Да, чудесные дни стоят.

— И вечера неплохие, Петр Максимыч. И в Донбассе, и в Конотопе, и в Бахмаче, и…

— И где еще?

— Об этом будет сказано, сегодня в сводке.

— И завтра будет сказано и послезавтра.

— А в Москве — что за вечера! Я уже не говорю о звездах. Одних ракет сколько в небе!

— Золотая осень!

Семен Кирсанов СОН ЗЛОВЕЩИЙ, ЗЕЛО ВЕЩИЙ

Алексей Толстой КАРТИНА

Захотела свинья ландшафт писать.

Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась, потом грязным боком о забор — картина и готова.

Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула.

Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:

— Плохо, скучно!

— Как? — сказала свинья и насупилась, прогнала скворца.

Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:

— Так мило, так мило!

А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:

— Какое великое произведение!..

Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:

— Недурно, с чувством, продолжайте… — И поднял заднюю ногу.

Но свинья даже и не поглядела на пса.

Она лежала на боку, слушала похвалы и похрюкивала.

В это время маляр пихнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать…

Завизжала свинья, на скотный двор побежала:

— Пропала моя картина, замазал ее маляр краской… Я не переживу горя.

— Варвары… варвары… — закурлыкал голубь.

Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:

— Врет она… переживет.

Вл. Масс и Мих. Червинский НА ВАШЕМ МЕСТЕ

Михаил Пришвин ШОФЕРСКАЯ ЧЕСТЬ Из шоферских рассказов

Была сильная февральская метель.

В Москве это было не очень заметно, но когда выехал я за город, то почесал у себя за ухом. Мало-помалу темнело, и чей-то явственный след на дороге стал пропадать. Зажег фары — след показался, но метель била в лоб, слепила в стекло, светлый кружок перед машиной лунел, и след пропадал. Через каждые пять минут я выходил, чистил стекла — и след показывался. Но пришла такая минута: я фары прочистил, а след вовсе не показался.

Я решил ехать до ближайшей деревни, выпустить там воду и заночевать. Потихоньку я двинулся вперед по белой целине без всякого следа и, может быть, как-нибудь и добрался бы, но случилась на пути горка, я пустил под горку чуть-чуть посмелей и заехал в канаву. Приложил я все усилия, чтобы выбраться, и оказалось: выбраться собственными силами никак невозможно. Сижу так час, сижу два. Мотор остыл, бензину в обрез, пришлось воду спустить: одеться не во что, начал замерзать. И уйти, бросить машину тоже нельзя: вез ценный товар. Метель же все хлещет и хлещет. Вдруг слышу голоса, люди, огоньки показались: курят — обоз.

Давно ли эти самые колхозники от одного моего гудка сыпались в разные стороны, давно ли я их из своей кабинки крестил своими именами? Теперь в метель как будто совсем другой народ идет. Суровые такие, молчаливые, в тулупах, засыпанные снегом, жалея лошадей, идут возле своих повозок. В метель через летящий снег все кажутся мне великанами. Окружили они мою машину, передний великан говорит:

— Ребята, вещь государственная, нехорошо бросать, надо помочь.

И выкатили машину из канавы, как деревянную игрушку. Передний великан осветил мне спичкой лицо и говорит:

— Э, парень, да у тебя никак уши побелели!

И принялся мне варежками уши тереть. Что тут было!

Держит великан в ручищах голову мою, как репу, не трет уши, а дерет их и приговаривает:

— Береги машинку, береги машинку, вещь государственная!

Надрал он мне уши, а я, конечно, и виду не подал, будто у меня и вправду они отмерзли. Только уж, когда сел в кабину, взялся за руль, проснулась во мне шоферская честь.

«Ладно, — думаю, — придет время, и что-нибудь против метелей измыслят».

Сергей Наровчатов ПЕСНЯ ДЕВУШКИ

Расул Гамзатов ЗАПОЗДАВШИЙ ГОСТЬ

Эмиль Кроткий ОТРЫВКИ ИЗ НЕНАПИСАННОГО

Спички готовы были сгореть со стыда за выпустившую их фабрику, но не могли.

Живопись не каша, ее и маслом испортить можно.

Он был уже лыс, но писал все еще кудряво.

В повести так много пили, что из нее можно было гнать спирт.

Человек с точным адресом: его хата всегда с краю.

Перевод походил на подлинник, как сто медных копеек походят на серебряный рубль.

Опечатки вкрадываются, сюжеты крадутся.

И голова и пиджак у него были с чужого плеча.

Не всякая кучка могучая.

Часы были верны только себе: они всегда опаздывали.

Посетителей он принимал как лекарство: неохотно и только по предписанию.

Дружба и чай хороши, когда крепки и не слишком сладки.

У мыши всегда на сердце кошки скребут.

Литературный мэтр держится так, точно он проглотил аршин.

Рыба, сваренная с лавровым листом, думала, что ее увенчали лаврами.

Если человек не может найти себя, адресный стол ему не поможет.

Иван Рябов НАСЛЕДНИЧКИ

Какая-то в державе британской гниль.

Замечается нечто вроде повреждения умов некоторых вполне почтенных обитателей острова, над которым реет флаг Британии.

Порой просто диву даешься: до каких белых слонов дошли в своем бреду те самые титулованные английские жители, что ведут родословную от великих людей Англии, прославивших в былое время свою родину высокими проявлениями творческой мысли и душевного благородства, великими приращениями наук и искусств!

Полтора года назад «Крокодил» имел неудовольствие рассказать своим читателям о том, как в нынешней Англии втаптывают в грязь имя Шекспира. Пачкуны, именующие себя историками литературы, обвинили гениального драматурга в том, что он якобы выполнял поручения по шпионской части и за сие получал из королевского кошелька некоторую толику шиллингов. Заодно они обозвали Бернса «пьяным гулякой», а Байрона — «коварным обольстителем».

Современные бумагомараки хотят подобного рода гнусностями низвести гения до своего уровня, как бы сказать о нем: «Шекспир? Да он был не лучше нашего брата!..»

Они бессовестно лгут, эти вурдалаки, оскверняющие гробницы гениев прикосновением своих лап.

Они клевещут на Шекспира потому, что в созданных им типах предателей, плутов, растлителей видят самих себя.

Они против Шекспира потому, что бессмертное слово гения английской нации направлено и против современных Шейлоков, Яго, леди Макбет и иже с ними.

Окололитературные британские торгаши действуют заодно с «литературоведами». Они специализируются на купле, продаже и перепродаже чудом уцелевшего имущества великих людей Англии. Не так давно, например, был продан с молотка дом, в котором жил и писал Чарльз Диккенс.

Власти предержащие не пожелали, чтобы этот дом стал достоянием народа, читающего и любящего автора «Оливера Твиста», «Холодного дома» и «Дэвида Копперфилда».

Муниципалитет Лондона не превратил дом Диккенса в музей, а запродал его какому-то денежному тузу.

Воскресни Шекспир, он, конечно, выступил бы на этом низком аукционе. Он сказал бы словами Гамлета:

Советский поэт С. Маршак выразил и наши чувства, и, несомненно, чувства многих простых и честных англичан, откликнувшись на прискорбное происшествие такими словами:

Теперь старые классики полностью, так сказать, утилизированы. Взять с них нечего. Взоры некоторых руководящих британских деятелей обратились поэтому на наследство недавно умершего писателя Бернарда Шоу.

Под нажимом янки Англия тратит на оборону колоссальные средства. Куда уж тут до литературы! И вот министр финансов Батлер открыл кампанию сбора средств в фонд памяти Шоу. По расчетам министра, фонд должен был составить 250 тысяч фунтов стерлингов. На эти деньги намечалось превратить дом покойного в музей.

Воззвание министра финансов было обнародовано в ноябре прошлого года. А в августе текущего года агентство Рейтер мимоходом сообщило, что фонд памяти Шоу не будет создан. И председатель организационного комитета Айвор Браун сокрушенно признался:

— Не собрано даже одной тысячи фунтов…

Организаторам сбора не удалось сорвать с титулованной публики необходимые средства. Зато сама титулованная публика пытается поправить свои дела с помощью великих мертвецов.

Живет, например, в Англии некая леди Астор. Никакого вклада в интеллектуальную жизнь страны она не внесла.

Языком, однако, владеет. Любит выступать в аристократическом кругу. Болтает на банкетах. Примазывается к знаменитостям. При жизни Шоу пыталась обратить писателя в свою веру. А вера у леди Астор довольно банальная. Коммунисты, по этой вере, суть дети сатаны.

Из этой злой старухи, столь похожей на великосветских ведьм, образы коих блестяще рисовал Диккенс, давно сыплется песок. Но, проповедуя небесное блаженство, она почему-то цепляется за блага земные.

Ей, видите ли, не нравится завещание Шоу. Дело в том, что писатель значительную часть своих средств завещал употребить на борьбу за введение упрощенного алфавита.

Однако леди Астор находит эту идею вредной. Она полагает, что в Англии ничто и ни в коем случае не должно измениться. Кроме того, она не видит для себя выгоды в каком-то упрощенном алфавите. На митинге писателей, артистов и политических деятелей, собравшихся отметить обедом посмертный фонд Шоу, леди Астор потребовала нарушить волю покойного. Старушка, забыв правила английского хорошего тона, назвала завещание «безобразным». Она даже предложила организовать Общество по борьбе за ликвидацию этого завещания. Она предалась воспоминаниям:

— Я много раз приходила к Шоу, чтобы спорить с ним о разумности такого завещания…

При этом старуха кружевным платком смахнула набежавшую слезу и обратилась к обществу с горькой жалобой на неблагодарность великого человека, в наперсницы которого она лезла при его жизни:

— Я говорила ему: оставь деньги мне, и все будущие поколения будут говорить: вот женщина, которую он любил…

Глумление над именем Шекспира, продажа с молотка имущества Диккенса, кощунственные речи в адрес Шоу — так чтит официальная Англия великих сынов английской нации.

Впрочем, кощунственными речами дело не кончилось. На этих днях корреспондент агентства Рейтер скороговоркой поведал миру, что дом Бернарда Шоу «будет сдан в аренду, как обычный дом», и злорадно добавил: «Однако будет нелегко найти арендатора, который согласился бы жить «в доме великого человека».

Да! Едва ли найдется честный англичанин, который согласится жить в доме, оскверненном могильщиками национальной культуры!

Неужели оскудел британский остров литературными талантами? Шекспира бы на джентльменов, сплавляющих за океан национальное достояние! Диккенса бы на эту гнусную старушенцию Астор!

Иван Бунин ИСТОРИЯ С ЧЕМОДАНОМ

Начинается эта ужасная история весело, просто и гладко.

Дело происходит в доброе старое время, однажды весною.

Я молод, беспечен, легковерен, живу в Москве и собираюсь в свое первое путешествие в Турцию, что, конечно, еще больше меня окрыляет, делает особенно легким в решениях, в поступках, в доверии к жизни.

И вот наступает день моего отъезда, я начинаю укладывать вещи, вижу, что мой прежний чемодан слишком мал, истрепан, и отправляюсь в Английский магазин на Кузнецкий, чтобы купить новый — большой, прочный.

Что такое чемодан? Это ближайший, интимнейший друг человека, по крайней мере в дороге, выбор которого требует, значит, немалого ума, расчета, опытного и зоркого глаза, способности многое предвидеть, взвесить, а еще и того, конечно, чтобы, выбирая вещь практично, выбрать вместе с тем нечто такое, что не причинило бы ущерба и эстетическим вкусам, пренебрежение к которым может иной раз сделать самую практичную покупку ненавистной.

Что до чемодана, о котором идет эта повесть, то я купил его совсем иначе: вне всяких мудрых правил, изложенных выше, без дум и размышлений, с небрежнейшей быстротой, однако ж на редкость удачно. Так, во всяком случае, казалось сначала — и не без оснований: чемодан на первый взгляд был безупречен.

Я до сих пор отлично помню, как произошла эта покупка. Я вошел в магазин бодро, живо, с тем приятным чувством, с каким всегда входишь в магазин дорогой, богатый и потому спокойный, просторный, красивый, а главное, знакомый, где тебя не только давно знают, но, как кажется, и любят, где продавцы, похожие на людей из хорошей гостиной, встречают тебя какою-то такой улыбкой, что тебе вдруг делается очень лестно и ты мгновенно становишься фатом, спеша притвориться тем именно светским молодым человеком, держаться которым тотчас заставляет тебя уже одна эта улыбка. Я, помню, отвечая на поклоны, засунув в левый карман пальто набалдашник трости, конец которой торчал у меня за плечом, быстрым шагом прошел по коврам по разным отделениям магазина, мельком хвастнул, что уезжаю надолго, далеко, и, войдя в дорожное отделение, кивнул головой на первый попавшийся чемодан прекрасной смуглой кожи, не спросив даже, что он стоит, только приказав отправить его вместе со счетом в мой номер в «Лоскутной». Я сразу, конечно, заметил, что в своем фатовстве слегка зарвался, что цена чемодана, когда я о ней узнаю, заставит меня ахнуть. Но эта мысль, это чувство тотчас исчезли в сознании, что такой превосходной вещи у меня еще никогда не бывало, что я могу покрыть эту трату экономией на прочих расходах… Взгляд мой упал на этот чемодан совершенно случайно, но я им сразу восхитился — и недаром.

Повторяю: не в пример большинству покупок, столь пленяющих в лавках, а дома, при ближайшем и спокойном рассмотрении, приносящих чаще всего большое разочарование, чемодан оказался и в «Лоскутной» вполне достойным восхищения. В магазине он так поразил меня своими замками, кожей и тем. как он вообще дивно сработан, что я, принужденный сделать до отъезда еще кое-какие покупки, ужасно торопился как можно скорее воротиться домой, спешил, как на любовное свидание. А он был уже там, в «Лоскутной», как бы ждал моего прихода, спокойно лежа в номере на диване, весь обернутый толстой синей бумагой и увязанный тонкой и крепкой бечевкой. Я, наконец, приехал, вбежал в номер и кинулся к дивану. Я быстро перерезал бечевку, разметал бумагу, и вот мой новый друг и спутник предстал передо мной во всем своем блеске, большой, тяжелый, прочный, ладный, с этим удивительным лоском новой великолепной кожи, с зеркально-белыми замками, благородно-пахучий, атлас-но-скрипящий… Легко себе представить, с каким чувством я его раскрыл, раскинул, увидал его девственные недра, большой карман темно-красного сафьяна с исподу верхней половины!

Так радовал он меня и всю дорогу до Одессы. Я все время наслаждался чувством своего обогащения, мыслью о том, чем я обладаю. Сижу в вагоне-ресторане за обедом, лечу и мотаюсь, расплескивая, наливаю красное бордо в низкий и толстый стакан, гляжу на столы, на соседей, на тот веселый, пестрый блеск, что присущ всем вагонам-ресторанам, потом пью кофе и курю жаркую и сладкую сигару, а сам мысленно вижу свое купе с уже раскрытой постелью, лампочку под розовым абажуром на столике возле постели и его, мою гордость: лежит себе в оттянувшейся сетке, плотно набитый всем мне необходимым, качается и дремлет, мчится вместе со всеми нами в Киев, в Одессу! Возвратясь в купе после обеда, выпиваю нарзану, слегка задыхаюсь от его стеклянно-колючих иголок, раздеваюсь, тушу свет, засыпаю — и опять та же мысль, то же чувство: ночь, вагон, темнота, все летит, рвет, скачет, а он тут, со мной, в этой сетке… Я чувствовал к нему даже какую-то благодарность.

Ну-с, а затем мы приехали с ним в Киев, пересели в другой, тоже ночной, курьерский, а утром проснулись уже под Одессой в то время, когда весь вагон умывался, одевался, пил чай и кофе, что несли по поезду лакеи… В Одессе мы остановились в «Петербургской», он, то есть чемодан, полежал в вестибюле, а я съездил в пароходную контору, потом позавтракал в ресторане «Петербургской» жареной глосью, запивая ее белым вином Кристи, и, расплатившись по счету и вновь соединившись с чемоданом, поскакал в Карантинную Гавань… Пароход уже готовился к отходу. Он оказался старый, видавший виды, низкий, с тяжелой кормой, с глубокой посадкой. «Значит, — подумал я, — покойный, невалкий». Был он приятен и тем, что был совсем почти безлюден, только подъехало в самую последнюю минуту еще два пассажира первого класса, какой-то ксендз и в трауре худая дама из польских, так что в нашем с чемоданом распоряжении оказалась целая большая каюта. Там чемодан лег на верхней койке, а я расположился на нижней. Вскоре после того пошел над нами топот матросов, под бортами зашумело, забурлило, посльппались свистки, команда, треньканье телеграфа из вахтенной рубки в машину, набережная стала от бока парохода отделяться… На закате мы были уже далеко в море, и я не запомню столь ровного, безмятежного хода, каким шли мы весь вечер, а потом в мягкой тьме морской ночи с теплым и все крепнущим ветром. Надышавшись им на юге, я часов в десять был уже в койке и стал погружаться в сладкую дремоту, медленно опускаясь и поднимаясь вместе с нею, валясь то на правый бок, то на левый, временами шумно покрываясь целым водопадом вдруг откуда-то ударившей в стену волны, временами же ровно, тихо дрожа на слегка стучащей дрожи работавшей где-то в глубине машины… Как вдруг, как раз в ту самую минуту, когда я уже совсем было исчез куда-то, меня вознесло, как на качелях, потом метнуло книзу и оглушило таким громом, что я дико сорвался с койки в полном убеждении, что пароход налетел на что-то, что сейчас в каюту хлынет море, и получил такой страшный удар в ноги, что ринулся вниз головой, под ревущий умывальник, но, по счастью, не успел его достигнуть, ибо пол за мной внезапно провалился и я снова покатился к койке, снова настигаемый каким-то громом… И пошла, пошла потеха!

Дело было ясно: страшная качка! Но этот гром, грохот? Этот удар в ноги? Чем это меня так хватило? Страшней всего было мгновение ожидания нового удара, пока я катился к койке. Тут я, однако, изловчился, упал в койку грудью и, поймав на переборке какую-то кнопку, осветил каюту. Что же оказалось? В шуме волн, в свисте ветра, в скрипе переборок на полу бешено летающей каюты носится что-то живое! Да, живое, живое! Что? Ну чемодан, конечно! Это он оглушил меня громом, брякнувшись с верхней койки об пол, потом чуть не перебил мне ноги.

Теперь, на свободе, он носился по каюте как угорелый. Он точно мстил кому-то за всю ту покорность, с которой он должен был лежать всю дорогу в сетках, притворяться моей вещью, бездушным чемоданом. Он вдруг ожил и бесовски разыгрался: гладкий, скользкий, тяжелый, как булыжник, набитый мной до круглоты, до отказа, как говорят нынче, он в диком и резвом веселье то мчался на меня, на койку и бил лбом в ножку койки, то, подпрыгнув, кубарем летел под умывальник, а оттуда к двери, а от двери под иллюминатор… Умывальник, мотаясь, как пьяный, задыхался, отчаянно ловил своей дырой воздух, клокотал и захлебывался ревом; переборки трещали, скрипели; иллюминатор то и дело падал своим черным стеклом в налетавшие волны, которые, взвиваясь, били в него густой, мутной слюной, текли ее мерзкими разводами, кружевами, а чемодан стервенел все больше и больше, ничуть себя не жалея, драл свою дивную кожу, с яростью бился замками и углами обо что попало… Надо было немедля кинуться на этого безумца, подмять под себя, притиснуть к полу, забить под койку. И вот я опять сорвался с койки и упал на него всем телом. Но тут пол за мной опять рухнул, впереди же встал дыбом, и чемодан быстро выскользнул из-под моего тела, крепко дал мне в темя и, крутясь, грохоча, сам понесся под койку. Я мгновенно перевернулся и уже готов был вбить его туда одним ударом, но он вдруг подпрыгнул, как мячик, взвился и понесся к двери, а я угодил как раз туда, куда его метил, под железную сетку койки, страшно ободравшую мне плечи.

Продолжать ли рисовать эту гнусную битву? Ей не было конца и края. Я тоже потерял рассудок, тоже остервенился.

Сперва я еще думал, что все это только игра моего воображения, что чемодан мне только показался живым, одушевленным; я сначала испугался лишь корыстно — того, что он весь изобьется, обдерется, кинулся к нему, в сущности, на помощь, чтобы облегчить ему возможность где-нибудь приткнуться, задержаться. Но нет, он вовсе не был лишь игрушкой, забавой волн и ветра, бессмысленной вещью, безвольно вверх и вниз летавшей вместе с каютой!

Он, видимо, сознательно был счастлив всем этим адом качки, давшей ему столь чудесный случай сорваться на пол и пуститься в свои беснования, раззадорить меня ими. вовлечь в схватку и начать нещадно гвоздить по чем попало. И если б кто видел, сколь он оказался ловок, прыток, изворотлив, как метки и ужасны были все его удары, какой умной, сильной, злобной тварью он вдруг объявился! Но ведь и я был не из таковских, что сдаются сразу. Я бился не на живот, а на смерть, руками и ногами, и порой награждал его такими тумаками, что он, невзвидев света, взвился чуть не на умывальник, у которого все больше выворачивало душу от морской болезни. Я скрежетал зубами. О, если бы помощь! Но кто же мог помочь мне?

Кричать — верх позора, да и кто бы отозвался? Не спали лишь там, на вахте! Я задыхался, обливался потом, катаясь по каюте в самом постыдном, растерзанном виде, молил бога о кинжале. О, если б кинжал! С каким упоеньем я всадил бы его в бок этой твари! Но какой кинжал, откуда? Да и что ему кинжал?

Кончилось все же моим бегством. «Будь ты проклят! — крикнул я ему под утро. — Носись, взвивайся, грохочи тут сколько хочешь!» И, кое-как одевшись, выскочил вон из каюты.

Наверху был холод, лед, пустыня, буря; палубу то и дело крыло пенными шумными хвостами крепкого, пахнущего мокрым бельем моря. Я жадно хватал грудью свежий воздух, стоял, мотался, ухватись за притолоку рубки. Уже стихало и светало. Борт передо мной летел в лиловеющее облачное небо, а небо куда-то прочь, в бездну, потом вдруг открывалась и отвесно неслась прямо на меня равнина моря, зелено-седого, изрытого ухабами, горами, с которых дымом, метелью гнало пыль пены. Я метнулся из рубки на холодный ветер, или, говоря поэтичней, в ледяные крылья бури, и с безобразно вздутым картузом в один зигзаг перелетел к юту, ют в тот же миг взвился вверх своим широким задом; все остальное, вся та неуклюжая тяжесть, что была впереди подо мной — палуба, рубка, труба и отчаянно вопиющие снасти, — повалились к носу, поклонились морю и по плечи, по горло, с мучительным наслаждением в него погрузились, и я увидел, как мала и несчастна наша старая, черная баржа в этом огромном и дикопустьшном водном круге, высоко затоплявшем горизонты, охваченном лохматым небом. Но что мне было до всей этой картины! Я, видя, что все-таки стихает, что близится утро, стискивал зубы, бормотал злорадно, сладострастно (чемодану, конечно): «Ну, погоди, погоди же!»

А в сущности, что я мог ему сделать?

Николай Доризо БАЛЛАДА О «ТАК НЕ БЫВАЕТ»

Владимир Дыховичный, Борис Слободской БАЛЛАДА О ГОРОДЕ КАМПАНЕЙСКЕ

Григорий Рыклин НАКАЗАННЫЙ ОБМАНЩИК

Общеизвестно, что ложь и обман являются злейшими пороками, с которыми необходимо всемерно бороться. Пусть эта безобидная на первый взгляд история лишний раз послужит назиданием всем тем, кто пытается ступить на эту скользкую стезю.

На днях я получил от одного приятеля, человека как будто серьезного и солидного, такое письмо:

«Дорогой друг!

Я страдаю. Я измучен. Я не нахожу себе места.

Ты меня знаешь с юношеских лет. Ты был знаком с моим покойным родителем. Ни я, ни отец мой никогда в жизни не храпели ни во сне, ни наяву.

Тем не менее я повержен в прах собственным храпом.

Вернее сказать, собственным обманом. Потому что я открыто нарек себя первостатейным храпуном и тем возвел на себя хулу и напраслину.

Пишу тебе это письмо из санатория «Горные дубки». Приехал я сюда по путевке около двух недель тому назад. Узнал, что здесь имеются комнаты на четырех человек, на трех, на двух и на одного.

Захотелось мне пожить одному, без соседей. Но как получить такую одноместную келью?

Я же хитрый. Пошел, как только приехал, к директорше и, мягко улыбаясь, говорю:

— Уважаемая Ольга Федосеевна! Хочу вас в самом начале предупредить, дабы потом не было никаких недоразумений. Я, знаете ли. плохой компаньон для трудящегося человека на отдыхе, а тем более для нервозного.

— Кричите ночью?

— Нет, — говорю, — криком не балуюсь. Но заместо крика храплю, извините за выражение.

— И крепко?

— Вовсю! Еще никто не превзошел меня в этом деле. Одно слово — талант. Спать со мной рядом нет никакой возможности. Даже очень стойкие люди, скажем, философы или критики, больше часа не выдерживают и бегут стремглав куда глаза глядят, лишь бы подальше от моей музыки.

Ольга Федосеевна, женщина мужественная, сказала мне спокойно:

— Не волнуйтесь, больной, все устроим так, что будете довольны. Маша!

На этот клич отозвалась девушка в белом халате — главный квартирмейстер санатория.

— Вот что, Маша, — сказала директорша. — Этот товарищ в какую палату намечен?

— В пятую.

— Отменить. Бросьте его в девятую.

— Храпит? — деловито осведомилась девушка.

— Высший класс! — поспешил я ответить с гордостью.

И вот водворили меня в девятый номер. Вхожу и сразу вижу: промахнулся. Там уже прохлаждается один постоялец.

Каюта двухместная. Ну, думаю, не удалось. Ну, и не надо.

Мой сосед — это я сразу выяснил — председатель какой-то промысловой артели. Человек общительный. Я тоже не меланхолик. Живо разговорились о том о сем. Вдруг он меня огрел вопросом:

— Храпите?

— В этой области, — отвечаю, — могу сказать, не хвастая, я достиг высоких результатов.

— Значит, будем вместе храпеть. Нечто вроде парного конферанса.

У меня внутри все похолодело. Катастрофа! Авария!

— Вы умеете храпеть? — пробормотал я.

— Лучший храпун во всей промкооперации. В другой системе такого специалиста не сыщешь ни за какие деньги.

— Шутите?

— Такими вещами не шутят. Сегодня же ночью обещаю показать свое незаурядное искусство.

Кооператор оказался человеком благородным. Он сдержал свое слово. После вечерней прогулки мы сразу легли спать. То есть спать лег кооператор. А я приготовился к казни. Не успел мой сосед смежить очи, как сразу, не откладывая дела в долгий ящик, приступил к храпу.

Сначала была нежная увертюра. Что-то вроде музыкального вступления, в котором корнет-а-пистон перекликался с флейтой. Затем сразу наступил антракт.

Все это несколько демобилизовало меня. Но вскоре я пожалел о потере бдительности. Я не подозревал, что на белом свете функционируют этакие мощные носоглотки.

После краткой паузы кооператор заработал во все носовые завертки, так что я в ужасе чуть не скатился с кровати.

Тут уж пахло не флейтой. В ход были пущены тромбоны, фаготы, скрип немазаного колеса и скрежет зубов гиппопотама.

Затем все умолкло. Опять антракт. А я, конечно, не сплю, лежу и дожидаюсь, чем еще угостит меня боевой кооператор.

В следующем заходе мой сосед показал, что он парень начитанный. Потому что в храпении он подражал чичиковским слугам Петрушке и Селифану, которые спали, не только «поднявши храп неслыханной густоты, но еще добавляли к этому самые замысловатые «захрапы, носовые свистки и прочие принадлежности». Относясь бережно к литературному наследству, кооператор дополнил Петрушку и Селифана собственными вариациями сильного звучания.

Так, дорогой друг, я прожил пять страшных ночей. Утром шестого дня я пошел к Ольге Федосеевне просить другую комнату. Дескать, в этом помещении мало солнца. А я с малых лет обожаю солнце.

Ольга Федосеевна пошла мне навстречу. Она тут же приказала Маше:

— Киньте его в седьмую палату. — И, обратившись ко мне, сказала: — Но я предупреждаю: палата четырехместная.

Я с радостью дал свое согласие. Пусть будет четыре человека, двадцать, триста, но чтоб подальше от храпуна.

Дорогой друг! Знаешь ли ты, что случилось? Меня «кинули» в специальную палату для храпунов. Там их было уже три, и все оказались храпунами высокой квалификации. Но я вовсе не намерен стричь их под одну гребенку. Каждый из них проявляет во сне свою индивидуальность, свой характер: один храпит легкомысленно, ближе к легкому жанру, другой — важно и сердито, третий — мягко, задушевно.

Я, конечно, всю ночь не смыкаю глаз. Слушаю этот своеобразный концерт. Слушаю и чувствую, что под давлением превосходящих сил противника сам начинаю похрапывать.

Что делать? Посоветуй. Сбежать ли из санатория, где я так сам себя наказал за обман? Иль, может быть, пойти к Ольге Федосеевне, пасть к ее стопам, покаяться?»

Сергей Смирнов КОРОТКИЕ БАСНИ

Виктор Ардов ВОТ ЧТО НАДЕЛАЛИ СПРАВКИ ТВОИ…

Действуют: жилец, управдомами, заведующая, милиционер, врач, два санитара.

Время действия — увы! — еще наши дни…

Домоуправление. Под вывеской, гласящей «Управдомами», сидит величественный управдомами. Входит жилец.

Жилец(скромно). Здравствуйте…

Управдомами(величественно). Привет!

Жилец. Вот какая штука… Мне бы надо справочку о том, что я проживаю у вас в доме.

Управдомами. Это еще зачем?

Жилец. Понимаете, не выдают мне иначе книгу, которая…

Управдомами(перебивает). Ну тогда пусть они вам дадут справку, что вам нужна справка о том, где вы живете.

Жилец. Да. но мне кажется…

Управдомами(строго). Вам кажется, а мы точно знаем. Принесете справку от них — получите справку от нас. Ясно?

Жилец хочет что-то сказать, но, махнув рукой, уходит.

Учреждение. Под табличкой «Заведующий» сидит величественная гражданка средних лет. Входит жилец.

Жилец. Здравствуйте.

Заведующая. А, это вы!.. Ну, принесли справку из домоуправления?

Жилец. Видите ли…

Заведующая. Пока не вижу…

Жилец. Они говорят, чтобы вы мне сперва дали справку, что вам нужна справка о том, что я у них живу.

Заведующая. Вот бюрократы! Ну, что ж… Мы не возражаем. Принесите только от них справку, что вам нужна справка, что нам нужна справка о том, где вы живете. И мы дадим вам такую предварительную справку.

Жилец (с некоторым испугом). А?

Заведующая. Вы что? Оглохли? Я говорю: принесите из домоуправления справку, что им нужна справка, что нам нужна справка о том, где вы живете.

Жилец(покорно). Хорошо. Принесу. (Уходит.)

Снова домоуправление. Управдомами на своем месте.

Входит жилец.

Жилец. Здра…

Управдомами. А, почет!.. Ну, принесли от них справку?

Жилец. Принес. То есть нет. В общем, они тоже просят от вас…

Управдомами. А мы дадим. Только сперва пусть они…

Жилец. А они говорят: сперва пусть они…

Управдомами. В каком же это смысле?

Жилец(повторяет реплику заведующей, боясь сбиться). «Принесите, — говорят, — справку, что им нужна справка о том. что нам нужна справка о том, где вы живете»… Вот!

Управдомами. Что вот?

Жилец. Дадите?

Управдомами. Что дадите? Что вы у нас живете? Так я же еще тогда сказал: принесите нам справку, что вам нужна справка…

Жилец. Э нет, теперь я хлопочу о другой справке: справке, что вам нужна справка, что им нужна справка, что мне нужна справка, что им нужна справка, что нам нужна справка… Простите, я немного запутался.

Управдомами. Вот именно. Но мы не какие-нибудь бездушные сухари. Вы только принесите от них справку, что им нужна справка, что нам нужна справка, что вам нужна справка, что им нужна справка… Ой, что-то и я не так говорю! Значит, давайте сначала: нам нужна справка, что им нужна справка, что нам нужна справка, что вам нужна справка… Куда же он делся?..

Снова кабинет заведующей. Рядом стоит милиционер.

Заведующая. Он сейчас явится, товарищ старшина. Сами увидите: просто хулиган. Дразнится, что будто бы мы бюрократы… Бормочет насчет каких-то справок, а сам подмигивает. Вот он идет! Вы послушайте только!..

Входит жилец. У него тик: он дергается всем лицом и мигает.

Жилец. Здравствуйте…

Заведующая(угрожающе). Здравствуйте, здравствуйте!.. Вы опять?

Жилец. Я не опять, я еще…

Заведующая. А что вам нужно? (Делает знак милиционеру, предлагая наблюдать.)

Жилец. Как же, я вам сколько раз говорил: мне нужна справка, что вам нужна справка, что им нужна справка. что мне нужна справка, что вам нужна справка, что им нужна справка…

Милиционер(берет за плечо жильца). Пройдемте, гражданин!

Жилец. Куда? Разве теперь справки не здесь надо просить?

Заведующая. Видите, видите, как он хулиганничает?.. Жалко, больше пятнадцати суток вы ему не можете дать…

Милиционер(выводит жильца). Давайте, давайте, гражданин. Вроде вы сами трезвый, и пожилой, и вообще с виду приличный товарищ. К чему нам это безобразие? Так и быть: сегодня ступайте домой, а если еще раз… тогда пеняйте на себя…

Управдомами у себя за столом. Рядом стоит врач в белом халате, с чемоданчиком в руках.

Врач. Ну, и в чем это у него выражается?

Управдомами. Вроде навязчивого бреда. Все время бубнит про какие-то там справки… Да вот он и сам, зайдите мне за спину. Вы сейчас убедитесь.

Входит жилец.

Он, видимо, помешался: смеется, ловит свой палец, дергается и т. д.

(Жильцу). С чем пожаловали?

Жилец(тихим голосом). Справки мне нужны, разные… справочки, справчаточки, справищи, хе-хе-хе… Сперва я хочу справку, что мне нужна справка, что вам нужна справка, что им нужна справка, что всем нужна справка, что справка есть справка, что все где-то проживают и справки наживают… Хо-хо!.. Белое, розовое, голубое, зеленое! Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой… а справки не имеет. Как тут быть?

Управдомами подмигнул врачу, тот вышел вперед.

Врач. Спокойней, дружочек, спокойней… Дайте руку. Вот так. Пойдемте со мною… там у нас много-много справок… разных… красивых…

Жилец. И мне дадут?

Управдомами. И тебе, и тебе! Всем хватит!

Жилец. А почему ты мне не давал?

Управдомами. Смотрите, псих-псих, а разбирается…

Врач. Кстати, товарищ управдом, это ведь ваш жилец?

Управдомами. А как же!

Врач. Так дайте мне справку…

Управдомами. О чем?

Врач. Что он проживает…

Управдомами. Пожалуйста. Только сперва вы дайте мне справку, что вам нужна справка…

Жилец. Так его! Так!

Врач. Вы, наверное, шутите?

Управдомами. Почему?.. У нас такая установка из жилотдела…

Врач. Ах, установка?!

Жилец. Правильно! Кройте дальше!

Управдомами. Безусловно. Если вам нужна справка, предъявите справку, что вам нужна справка…

Врач. Понятно! (Хлопнул в ладоши.)

Входят два дюжих санитара.

1-й санитар. Которого тут?

Врач. Этого (указал на управдомами).

2-й санитар. Ясно!

Оба санитара хватают управдомами.

Управдомами. Братцы, да вы что? Братцы, я ведь нормальный!..

Жилец (внезапно прояснившимся, разумным голосом).

Там разберут… Еще бы заведующую прихватить…

Врач. И прихватим. Ведите его, товарищи! (Жильцу.) А вы будете свидетель: приступ острого бюрократизма, осложненного волокитой…

Санитары уже увели сопротивляющегося управдомами.

Врач. А где тут, говорите, эта заведующая?

Жилец. Тут, недалеко… Сходим?

Врач. Пошли. У нас есть указание всех подобных субъектов срочно изолировать…

Нарочно не придумаешь

Продается коза, с грампластинками. Коза дойная ввиду отъезда.

В НАШЕМ КОСМИЧЕСКОМ КАБИНЕТЕ есть все возможное помочь женщине быть всегда красивой.

Космический кабинет открыт с 8 час. до 20 час., работает без выходных дней. (Объявление в газете.)

Пускаю одинокого мужчину — жить вместе с хозяйкой.

Вино емк. 0,7 л. креп. 12–14 гр. не продается. Ему нет цены. (Объявление в магазине.)

Туалет для пассажиров первого салона находится впереди самолета. (Объявление бортпроводницы.)

Граждане! Воду не выливать. А то будет предельно плохо. Штраф 5 рублей и заставлю долбить. Дворник.

16 мая состоится педсовет на тему «Ликвидация проблесков знаний у учащихся». Явка всех учителей обязательна.

Товарищи жильцы!

Трусить на балконах и на лестничных клетках категорически запрещается, штраф 10 рублей.

Старинная русская кухня в гостях у горожан.

С 24 по 27 апреля 1968 г. вас ждет ресторан «Октябрь», где будет проводиться пятидневка под девизом «Забытые русские блюда на столе у современника».

Вы сможете ознакомиться с вкусовыми качествами таких блюд, как клопе на скорую руку; куры по-венски; фрикасье из баранины; блины на голландский манер и другие. (Объявление в газете.)

Общественному стаду требуется козел. Желающие могут справиться в уличном комитете.

2–3 июля с 9.00 проводится флюорография Все население в возрасте от 12 лет и до последних дней жизни должно пройти медицинское обследование.

Граждане, у кого нет детей, пройдите ко мне в дежурную комнату! (Объявление по радио на пляже.)

Пассажиры с голыми рогами к посадке в самолет не допускаются. (Объявление в аэропорту Крайнего Севера.)

Рабочие 2-го отделения совхоза, сегодня, т. е., 14 августа, в 7 часов вечера, состоится общее собрание. Обсуждение общественного быка.

Товарищи родители, кому надевали ясельные штанишки, просьба возвратить. (Объявление в детсаду.)

В аптеку срочно требуется пенсионерка — витринная пыльщица.

Зарплата — квадратный метр пыли с витрины.

Сгоревший аттестат Ф № 060976 на имя Кругловой Майи Андреевны считать недействительным. (Объявление в газете.)

Сегодня женская баня не состоится. Мужская будет в воскресенье ввиду того, что банщица внезапно вышла замуж, не предупредив никого.

Для участия в эпизодных съемках фильма требуются лица с тупым выражением лица. Оплата сдельная. Администрация.

Товарищ Никулин по кличке Дина получает золотую медаль и грамоту первой степени. (Объявление на выставке собак.)

Танцующий должен исполнять танец правильно, четко и одинаково хорошо как правой, так и левой ногой.

Курить и смеяться следует в специально отведенных для этого местах. (Из правил, вывешенных на танцплощадке.)

Одеколонное употребление клиентов производится только по просьбе клиентов. (Объявление в парикмахерской.)

В красном уголке состоится товарищеский суд над хулиганами и женобоями.

В 18.00 состоится беседа на тему «О взломе кладовок».

Устный журнал

«ПРОФИЛАКТИКА ЗАБОЛЕВАНИЙ»

1-я страничка — грипп

2-я страничка — ангина

3-я страничка — ревматизм

4-я страничка — поет хор Дворца культуры.

Магазину требуется дворник, выполняющий функции: грузчика, сторожа, зам директора.

Просим соблюдать тишину! В связи с введением машинной обработки обслуживание стало медленнее. (Объявление в сберкассе.)

9 марта в 5.30 в красном уголке СУ-49 состоится суд над крановщицей из 11 корпуса Тоней Ветохиной, незаслуженно оскорбившей старшего диспетчера.

Просим приходить всех интересующихся. По окончании процесса концерт, пиво.

15 ноября 1979 года в 8 ч. утра в Кауровской больнице состоится забор крови. Доноры приглашаются на забор.

Врач на заборе. (Объявление о том, что врач работает с донорами.)

Товарищи новоселы! Убедительно просим не угощать работников домоуправления! Администрация ЖКК.

Срочно требуется уличная женщина — продавец. Дирекция магазина.

Вниманию горожан

Ресторан «Восток» 11 апреля проводит весенний бал «Летят перелетные птицы», посвященный пернатым друзьям.

Для гостей будут приготовлены весенние салаты из свежих огурцов и зелени, в широком ассортименте блюда из птицы.

«Лучшие люди», которые не сдадут фотографии для цеховой доски почета по 27 декабря, будут 28 декабря нарисованы вместо доски почета в стенгазете «Под пресс». Цехком.

Фойе малого зала

Как управлять мужем

Вечер клуба женщин «Марiчка»

В Доме культуры

ВЕЧЕРА ОТДЫХА

для людей пожилого возраста (25–50 лет).

Ветеринарное — санитарному отряду (при ветеринарной станции) срочно требуется дезинформатор. Оклад 110 рублей плюс премиальные. (Объявление в газете.)

23 февраля состоится научно-практическая сестринская конференция на тему «Тактика поведения у постели больного среднего медработника с предынфарктным состоянием».

Выдача чистого белья — в грязном отделе. (Объявление в прачечной.)

Жильцы, которые гудят в трубах и не могут сами, вызывайте водопроводчика.

Загс сегодня не будет работать; в случае смерти обращайтесь в Рай. ЗАГС.

Магазину № 25 требуется рабочий — мужчина или женщина.

Можно по совместительству.

21 января буфет не работает. Буфетчица на бациллах.

Дом отдыха — это наша вторая семья! (Плакат в доме отдыха.)

Головы продаются только с ушами и хвостами. (Объявление в мясном отделе магазина.)

Срочно требуется Дед Мороз любого пола, приходить со своей бородой.

(Реклама в кафе.)

Тов. жильцы! 20 марта с 9 часов утра будут жарить тараканов в вашем общежитии. Домоуправление.

Завтра состоится заседание месткома.

Повестка дня:

«Затвердение лучших людей к празднику».

Буфет закрыт. Буфетчица ушла и все вывезла Ищите себе такую буфетчицу, которая сможет быть козлом отпущения, т. е. вы ее будете клювать в хвост и в гриву, а она будет стоять и молчать. (Объявление в буфете.)

Принята шкуроволосяной рабочей. (Из трудовой книжки.)

Задача дня: выставить на каждого промысловика не менее 40–50 капканов, на каждого охотника-любителя — 15–20 капканов. (Из доклада.)

Участковый уполномоченный т. Самаров часто выступал перед учащимися с конкретными практическими примерами дурного поведения. (Из благодарности.)

Гайворонский И. Н. по состоянию на 20 сентября от материальных ценностей отстранен, кроме капусты квашеной. (Из отчета.)

Прошу вызвать меня на беседу, ибо я начинаю замечать у себя моральную слабость. (Из заявления.)

Поскольку А. П. Демидов присвоил подотчетные государственные деньги в сумме 2027 рублей, полученные для закупок птицы у населения, выдать ему 800 рублей колхозных денег для покрытия похищенных сумм и выделить общественного защитника в суде. (Из решения правления колхоза.)

Кормушки в телятнике стоят возле стен, и корм телятам приходится задавать через зад. (Из выступления.)

Жалоба: «Первое впечатление, что в мужском отделении забегаловка: горячей воды почти нет, в раздевалке грязь. Нет элементарной вентиляции. Если учесть то, что целый день моются, пары мыла настолько насыщают воздух, что во рту сладковатый привкус. И если в ближайшее время не будут сделаны форточки, то великая просьба от всех посетителей к директору, чтобы повесили объявление: «Без валерьянки не входить».

Ответ на жалобу: «Форточки будут. Чтобы во рту было не сладко, чай пьют после бани, а не до бани. Объявление повесьте у себя дома и крепите здоровье зарядкой. Директор бани».

Швея Лазарева дала обязательство безбрачия. Слово свое сдерживает. До тридцати процентов изделий шьет со Знаком качества. (Из выступления.)

Я не имел ни одного привода в нашу замечательную милицию. (Из показания.)

Серков к работе относится добросовестно, но распоряжения выполняет неохотно: сначала подумает, а потом сделает. (Из характеристики.)

Мы подготовили 20 парашютистов, а сбросить их с самолета никак не можем. (Из отчета.)

В отношении моей внешности он говорит, что с объекта ПМК-21 кто-то позвонил и сказал: «Что за Феклу ты ко мне прислал?» Я уверена, что никто этого по моему адресу не мог сказать. Я веду себя на объектах вежливо, как положено.

Юрий Павлович сам придумал это слово «Фекла», чтобы окончательно меня унизить и убить морально. И он своего добился, я уже ровно неделю не могу смотреть на себя в зеркало, чтобы не подумать, что я Фекла. (Из объяснительной. записки пом, санврача.)

Снетков принимал активное участие в общественной жизни коллектива. В 1974 году был один раз в вытрезвителе, а в 1975 году три раза. (Из характеристики.)

Из всех школьников, участвовавших в фильме, только трое стали артистами кино. Остальные по окончании школы стали настоящими людьми. (Из телепередачи.)

Акт

11 июля в 10 часов утра покупателем т. Чапуловой В. куплен хлеб 2-го сорта пшеничный в магазине № 29. Обнаружено: в хлебе запечен воробей.

Нами, комиссией, хлеб целый в количестве 1 килограмма предоставлен директору хлебозавода т. Бречину А., где установлено, что при выпечке бригады т. Щукиной произошло постороннее попадание — выпечена птица воробей.

Копия акта передана директору хлебозавода для принятия соответствующих мер по выпечке воробья.

Прошу вас силой общественности заставить его любить меня хотя бы до окончания института. (Из заявления.)

Особо отличившихся рабочих администрация будет подвергать премиям. (Из выступления.)

Сообщаем, что Коротняк и Гапонова помирились на сумму семьдесят рублей. (Из уведомления.)

Товарищи! Все меры исчерпаны. Поэтому предлагаю ученика Малышева срочно трудоуспокоить. (Из выступления на педсовете.)