«Ласточки» над фронтом

Женский характер

День был самый обычный — с пасмурного неба моросил мелкий неспешный дождик, а настроение — словно в самую ясную солнечную погоду. Вместе с Евдокией Давыдовной Бершанской, нашим командиром и старшим другом, мы шли в Академию общественных наук на защиту докторской диссертации. «Проблемы личной материальной заинтересованности в результатах хозяйственной деятельности предприятия» — так называлась эта научная работа. Тема, бесспорно, актуальная, интересная. Но мы спешили на защиту не только поэтому…

В зале было многолюдно: академики, крупные ученые, преподаватели столичных вузов. Свободных мест не было. Мы тихо прошли и сели в последнем ряду. Нет, мы не думали задавать соискателю ученой степени вопросов, не собирались выступать, но очень волновались и старались не пропустить ни слова из того, что говорила стоявшая у трибуны маленькая женщина в строгом темном костюме и светлой блузке.

Мы волновались, потому что диссертантом была бывший старший техник эскадрильи по вооружению, комсорг нашего полка Сашенька Хорошилова, теперь Александра Владимировна Архангельская, кандидат экономических наук, начальник кафедры политэкономии Одесского высшего инженерного морского училища. Слушая ее четкую, убедительную речь, мы успокаивались и проникались уверенностью, что наш Хорошил (так звали мы Сашу в военные годы) справится со своей непростой задачей.

— Саша убедит кого хочешь, — потихоньку говорила Евдокия Давыдовна, можете не сомневаться… И ведь какая сложная тема…

Тридцать три вопроса задали ей оппоненты — и на все получили твердые, убедительные ответы. Члены Ученого совета единогласно проголосовали за присвоение Архангельской звания доктора экономических наук…

А потом, после защиты, когда мы прощались, Саша говорила:

— Ну вот, вроде бы закончена работа. А у меня такое чувство, как будто самое трудное, самое увлекательное еще впереди. Смешно, скоро уж бабушкой буду, а самого увлекательного жду! Но, честное слово, девчонки, милые, столько еще хочется сделать… Хочу, чтобы кафедра наша работала хорошо, чтобы все аспиранты защитили свои работы… И пару монографий хороших написать…

Я слушала Александру Владимировну, солидную, наверно, уже можно сказать, — пожилую женщину, но нет, никак эти определения к ней не относились. Передо мной снова была жизнерадостная, неугомонная, быстрая и смекалистая девчонка из нашего полка — Саша Хорошил! Как она ловко умела работать! Как заразительно смеялась! А какие веселые, озорные частушки находились у нее в нужную минуту!

Как-то после бесконечной ночи трудных полетов, уставшие и озябшие, мы тащились к машине, чтобы уехать с аэродрома «домой». Хотелось поскорее добраться до постели и уснуть. И вдруг зазвенел задорный голос:

Раздался хохот, и усталость куда-то ушла — много ли для этого в молодости нужно. Но ведь и Саша устала, и ее силы были на пределе. Легко сказать — всю ночь напролет готовить боеприпасы, заряжать пулеметы, подвешивать к самолетам две тонны бомб!

— Да, нелегким был труд вооруженцев, — вспоминала Александра Владимировна. — Бывали ночи, когда наши «ласточки» с аэродромов подскока по 16–17 вылетов делали. Я была старшим техником эскадрильи. Готовили самолеты к вылету за две минуты: нужно было и мотор осмотреть, и заправить машину горючим, и бомбы подвесить…

И вот в этой работе Саша — самая маленькая среди подруг, — казалось, не знала усталости и никогда не теряла жизнерадостности. Где черпала она силы? Как сложилась ее удивительно цельная и такая целеустремленная натура?

Детство ее в бедной крестьянской семье было нелегким. Само время было тяжелое.

Все четыре зимы в начальной школе Саша пробегала в отцовских, много раз подшитых огромных валенках с оборванными голенищами. Но помнится не только это. Школьные годы — светлые, несмотря на все житейские неурядицы и невзгоды. Училась Саша всегда увлеченно, схватывала все буквально на лету. Активная, энергичная, она участвовала во всех начинаниях.

Пионеры выезжали со спектаклями в села, даже сами пытались писать пьесы, ходили по домам и уговаривали сверстников не ходить в церковь, выступали с докладами в колхозах на антирелигиозные темы. Знаний было маловато, но страстной убежденности в правоте — через край. Один из Сашиных докладов кончился в буквальном смысле плачевно. Старики забросали ее вопросами, а один особенно упрямый дед прямо заявил, что своими глазами видел и бога, и черта. У Саши не осталось больше аргументов. Она слезла с табуретки, на которой стояла во время доклада, и, убежденно крикнув: «Ни бога, ни черта нет!», — бросилась из избы со слезами…

Упорство, настойчивость и трудолюбие были свойственны ей и в самом юном возрасте. Учась в семилетке, Саша очень полюбила математику и первенства в любимом предмете никому уступить не хотела.

После семилетки — педучилище, куда Хорошилову как отличницу приняли без экзаменов.

В педучилище Саша вступила в комсомол, была секретарем комсомольской организации, членом пленума райкома ВЛКСМ. После окончания училища была направлена в Москву для продолжения учебы в педагогическом институте.

Будущее было таким прекрасным. Но началась война. Она застала Сашу на экзаменах, на которые она приехала из-под Москвы, из лагеря, где работала пионервожатой. Экзамены сразу же отошли на второй план. Первой и главной задачей стало попасть на фронт. День начинался с осады военкомата. Девушки готовы были идти на фронт кем угодно: прачкой, поварихой, — все равно, только бы на фронт. Некоторых из подруг взяли, а Сашу — никак, подводил маленький рост.

В начале октября Саша дежурила в комитете комсомола. После ухода на фронт Манфреда Рыскина, секретаря вузкома ВЛКСМ, она осталась его заместителем. Раздался телефонный звонок.

— Говорит Григорий Розанцев из ЦК ВЛКСМ!

— Хорошилова слушает.

— Товарищ Хорошилова, нужны семь девушек — пулеметчицы, парашютистки и с хорошим почерком. Найдите подходящих и завтра направьте ко мне, в ЦК.

— Хорошо, сделаем, — ответила Саша.

Но на следующий день одна из найденных девушек в ЦК ВЛКСМ не явилась, заболела.

— Слушай, Хорошилова, а сама хочешь на фронт? — спросил Розанцев.

— Конечно, хочу, — чуть не выкрикнула Саша, но тут же сникла: — Только секретарь парткома приказал мне оставаться на месте в связи с подготовкой института к эвакуации.

— Ничего, беру ответственность на себя. Отправляйся с девушками в ЦК комсомола, там работает мандатная комиссия.

Площадь Дзержинского была полна, так что даже пройти к зданию было не просто. Протолкнулись, выяснив по дороге, что председатель мандатной комиссии — Марина Раскова, что комиссия интересуется знаниями в области авиации. А знаний этих у завтрашних учителей почти никаких не было. Постарались сориентироваться на ходу, запастись на всякий случай авиационными терминами, И когда Хорошилову спросили, какие самолеты она знает, Саша уверенно выпалила:

— «Як», «шмас», «шкас»…

Гораздо позже Саша узнала, что «шкас» — пулемет, а ШМАС — школа младших авиационных специалистов. А тогда майор Раскова сказала с улыбкой:

— Нельзя отказывать кандидату с такими серьезными знаниями по авиации.

После собеседования студенток направили на сборный пункт в академии имени Жуковского на медицинскую комиссию. Девушки волновались. Но особенно перетрусила Саша, когда из академии будущие авиаспециалисты отправились пешком на вокзал. Сапоги ей достались большого размера, и пока девушки топали от академии через всю Москву на Казанский вокзал, ноги буквально ломило от усталости. Очень боялась, что отстанет от колонны.

В огромной, не по росту, шинели, в грубых кирзовых сапогах Саша шагала в конце колонны, кажется, на одном самолюбии.

Когда прибыли на Волгу к месту учебы, девушек стали распределять по группам — Саша попала в группу вооруженцев, так как у нее не было летной специальности и трех курсов института, С тремя курсами брали в штурманскую группу.

Учебу она закончила отлично и была зачислена на должность техника эскадрильи по вооружению!

Семь месяцев учебы сделали нас военными людьми. Мы не просто осваивали новые специальности, мы проникались сознанием воинского долга, пониманием воинской дисциплины. Не все сразу получалось у девушек, были и оплошности, и неудачи, но было и великое желание научиться бить врага…

Помнится, как критиковали наших вооруженцев на собраниях и в стенгазете за то, что в минуты отдыха они присаживались на цементные тренировочные бомбы. Уроки даром не прошли — даже с учебными бомбами девушки стали обращаться по всем правилам. Подвешивая бомбы к самолетам, учились работать в темноте, проверяя на ощупь, правильно ли закреплена бомба, крепко ли закрыт замок.

Подруги удивлялись, глядя на Сашу, — чтобы не ошибиться, она редко надевала перчатки, подвешивала бомбы голыми руками в любой мороз. А зима в тот год выдалась особенно суровая.

— У меня руки особые — морозоустойчивые, — посмеивалась Саша. Только потом мы поняли, что дело было в сноровке, скорости, с какими действовала Хорошилова. Поняли, но не переставали удивляться ее работе.

В условиях фронта Саша показала себя умелым организатором. Она вводила новые приемы подвески бомб, придумала бригадный метод работы, стремясь всеми способами сократить время на снаряжение самолета между вылетами. Плоскости По-2 — низкие, работать можно только в полусогнутом положении, да и приспособления для подвозки бомб были самые примитивные. Но с такими трудностями никто не считался. Работали ответственно, четко, да еще и с шутками, смехом. Ухитрялись подготовить машину между вылетами за две минуты!

Уже в дни учебы была создана комсомольская организация полка. И, конечно, такой человек, как Хорошилова, не мог остаться в стороне. Вместе с Женей Рудневой, Катей Рябовой, Машей Смирновой, Ниной Худяковой, Раей Маздриной Саша была избрана в состав бюро, заместителем комсорга Оли Фетисовой, а после того как Оля стала начальником строевого отдела полка, Сашу избрали комсоргом. Нашим боевым комсомольским вожаком она оставалась до конца войны…

Да, в Саше было всегда что-то от вожака — быть первой в трудном деле, не трусить, не бояться ответственности. Когда Хорошилову избрали комсоргом, работы у нее основательно прибавилось. По-прежнему она трудилась со своими вооружениями или была с техниками, с летчиками. Человек душевно широкий, открытый, Саша умела выслушать товарища, готова была разделить с ним и горе, и радость, но могла и сурово отчитать, если требовалось. И это не вызывало обиды — в ее словах звучала такая убежденность в правоте, что обидеться и в голову не приходило. А кроме того, строже чем к кому-либо Саша относилась к самой себе, к своим поступкам.

Когда Хорошилова стала комсоргом полка, она решила овладеть штурманской подготовкой, считая, что только летающий комсорг может обеспечить выполнение боевых заданий комсомольцами. Саша занималась под руководством Жени Рудневой, штурмана полка. Вот как она сама вспоминает об этом:

В тот первый полет Саша решила раз и навсегда: «Прежде, чем чго-то делать, надо научиться тому, как это делается». Это осталось ее правилом на всю жизнь. Когда после дополнительных занятий Хорошилова вылетела с пилотом Полиной Белкиной на бомбардировку вражеского склада, задание было выполнено — бомбы легли точно в цель. Впоследствии Саша летала и на Севастополь, бомбила бухту с вражескими кораблями. На счету полкового комсорга более ста вылетов…

Это было под Батайском. Июльская степь с высокими, уже начавшими подсыхать травами. Длинные жаркие дни, пропахшие полынью и чабрецом, оглушенные несмолкаемым звоном кузнечиков Короткие ночи, до краев заполненные боевой работой. Горечь отступления. С того трудного времени это и осталось: как услышу запах разогретой солнцем степной травы, на душе делается тревожно.

В один из июльских дней старшего техника эскадрильи по вооружению Александру Хорошилову принимали в партию. Этого дня Саша ждала с волнением. Неожиданно накануне случилась беда. Самолет Дины Никулиной и Жени Рудневой вернулся из боевого вылета с бомбой. Машину к вылету вместе с другими готовила Саша. Одна из бомб над целью зависла, и экипаж вынужден был вернуться на аэродром и садиться с нею, хотя от сотрясения при посадке бомба могла взорваться.

Обошлось все благополучно. Бомбу Саша сняла сама, своими руками. А потом ушла в поле, за хутор, упала в траву и, дав себе волю, горько расплакалась. Здесь и отыскала ее Мария Рунт, секретарь партийного бюро полка.

— Саша, да ты что? Разве можно так?

— Меня же в партию не примут теперь, скажут, не оправдала доверия, захлебывалась в слезах всегда такая спокойная и веселая Саша.

— Каждый может ошибиться, — уговаривала Рунт, а потом уже строже сказала: — Возьми себя в руки! Мы на фронте.

Эти слова подействовали.

На следующий день в шалаше на краю аэродрома шло заседание партийного бюро. Только Саша начала рассказывать биографию, как в воздухе появились вражеские самолеты, начался налет, совсем близко разорвалась бомба. Мария Ивановна скомандовала:

— В траншею!

Самолеты пролетели, и все вернулись в шалаш, А через несколько минут новый налет бомбардировщиков противника — пришлось снова идти в укрытие. И так трижды. Наконец, Рунт не выдержала:

— Ничто не может помешать делу приема в ряды коммунистов! Продолжайте, товарищ Хорошилова.

И Саша продолжала свой рассказ, будто и не слышала грохота бомбовых взрывов, гула вражеских самолетов… За прием комсомолки Александры Хорошиловой в члены партии товарищи проголосовали единогласно.

Война — суровое, тяжкое испытание характеров. В огне ее сгорало все мелкое, наносное и выплавлялись характеры удивительной силы и чистоты.

Наша жизнь была содержательной, очень наполненной, несмотря на однообразность фронтовой обстановки, на недостаток времени. И немало для этого сделала комсомольская организация и наш бессменный комсорг Саша Хорошилова. В свободное от полетов время мы и спортом успевали заниматься, и художественной самодеятельностью, выпускали стенную газету, боевые листки и даже литературный журнал. Вот что писала в нем в 1943 году Женя Руднева:

Выражая наши общие чувства и мысли, Женя писала тогда: «Счастье. Разве это только личное благополучие? Нет, конечно нет! Мы, добровольно пришедшие в армию по путевкам комсомола, счастливы от сознания, что каждая из нас имеет право сказать: „Я — борец за народное счастье“. Каждый день, разумеется, об этом не думаешь. Жизнь складывается из отдельных деталей, из мелочей и основного — боевой работы. И если на работе у тебя все в порядке, о мелочах забываешь. Если свезешь фрицу хороший „подарочек“ и у них там получится приличный взрыв или пожар, то все — пустяки: и непорядки в столовой, и холод в общежитии…

Мы ссоримся иногда друг с другом — на работе без этого невозможно, но это опять мелочи, это зависит от характера людей, от того, кто как понимает свои обязанности. Вот пример. Я штурман эскадрильи, а Хорошилова — техник нашей эскадрильи по вооружению.

На старте, дома, при разборе полетов, на партийном и комсомольском собраниях мы всегда с ней ругаемся по поводу подвески бомб… А вообще, Саша — одна из моих лучших подруг в полку, мы с удовольствием вместе проводим время. Одинаково болеем за работу полка в целом, и наши споры ведут к улучшению работы.

Мы пережили горечь отступления, мы знаем радость побед, настроение за день часто определяется тем, какая утром была сводка. Зря я так много говорю, можно короче — больше всего в мире мы любим свою Родину и счастливы тем, что в состоянии отдать ей все, жизнь — если понадобится. Затем и шли. Мы очень любим свой полк, дорожим честью быть в нем, горды его успехами, больны его неудачами…»

Да, именно так мы все и чувствовали, как писала об этом Женя. Каждую ночь и каждый день комсорг полка Саша Хорошилова была на старте, среди подруг, прошла с полком весь его трудный и славный боевой путь. В боевой славе полка есть и ее доля…

Кончилась война. И мы могли, наконец, вспомнить о том, что мы — женщины и имеем право на свое негромкое человеческое счастье — свой дом, для уюта которого не жаль забот, семья, любимый человек рядом. Счастье, о котором мечталось, которое трудно было себе представить во фронтовой землянке. И наверное, каждой женщине-воину, ставшей женой воина, думалось о том, что теперь долгожданный конец всем разлукам…

Но у Саши Хорошиловой разлуки еще не кончились. Сергей Архангельский, ее муж, остался служить в армии. Быть рядом с ним — счастье, но посвятить себя только тихим семейным радостям для Саши было мало. И потому пришлось снова разлучиться — она едет в Москву продолжать учебу в педагогическом институте, учебу, прерванную на четыре года войной.

«Встретил нас институт, вопреки ожиданию, плохо, — писала она в письме. — Как оказалось, был приказ о нашем отчислении в связи с неявкой в институт. Нас не хотели принимать обратно. Ректором был уже другой человек. И секретарь парткома прежний уже не работал. Мы доказали ошибочность приказа. Приняли и дали общежитие. Второй раз пришлось сразиться по поводу стипендии. Сказали, что наши зачетные книжки потеряны и в отличниках мы не числимся, а стипендию давали только им. Но мы заставили книжки найти. Все встало на свои места. Мы стали в полном смысле слова грызть гранит науки, так соскучились по учебе. За один год я сдала за третий и четвертый курс. Окончила институт досрочно, диплом с отличием получила…»

После демобилизации Архангельские поселились в Кузнецке Пензенской области. Александра Владимировна преподавала историю в средней школе и удивляла коллег тем, что стала очень серьезно изучать политэкономию.

— Все дело, наверно, в том, — рассказывала она позже, — что, сдавая экстерном в институте, я не читала «Капитал». Решила разобраться. Пока осилила, увлеклась. Да вот попробуйте сами на досуге перечитать ленинские работы. Не для экзамена — просто для себя. Перечитайте, например, «Что делать?» Испытываешь наслаждение от стиля, от глубины доказательств.

Работала, училась одновременно, тем временем росла семья. Было ли трудно? Конечно. Заканчивала институт — родилась дочка Лариса. Здесь, в Кузнецке, родился сын. И вот — муж допоздна на службе, дочку после детсада негде оставить, а в яслях ждет маму нетерпеливый Вовка. Сможет ли молодая учительница истории совмещать свою основную работу и общественную (Александру Владимировну избрали секретарем школьной партийной организации) с научным трудом? Смогла, все смогла. А мало ли женщин, для которых дом и семья стали преградой на пути к мечте? Мало ли тех, кто оставил учебу, потому что семейные заботы связали по рукам и ногам, и кто потом лишь вздыхал, делая нелюбимую работу и вспоминая то, о чем мечталось смолоду?

Но нет, у Александры Владимировны был иной характер, а судьбе словно нравилось испытывать его на крепость. Она уже сдала кандидатский минимум и поступила в аспирантуру, когда серьезно заболел муж — война напомнила о себе. В Куйбышеве, где в это время жили Архангельские, в маленькой тесной комнатке у постели больно; о мужа Александра Владимировна продолжала заниматься научной работой и в то же время была и сиделкой, и хозяйкой, и матерью двух детей. А под сердцем бился уже третий.

В медицинском, где Архангельская преподавала политэкономию, ей предложили отложить защиту.

— Отложить? — улыбнулась Саша. — Да ни за что! Буду защищать даже в роддоме, если оппоненты согласятся туда прийти.

Через два месяца после защиты родился Мишка.

Наверно, можно успокоиться — дружная семья, трое детей, любимое дело. Только не тот характер, чтобы остановиться. Началась работа над докторской диссертацией. Еще напряженнее стал ритм жизни — подъем не в 7, а в 6.30. Зарядка, холодный душ. Рассчитано все до минуты — дети растут и забот прибавляется. На столе у мамы рядом с ее конспектами — детские тетради и дневники, пишущая машинка, которую иной раз сменяет швейная.

— Как ты все успевала, Саша?

— Все, наверно, никогда и не успевала, — смеется по обыкновению она в ответ. — Главное, люди всегда хорошие рядом были. Помню, жили в коммунальной квартире. Позвонишь соседке и просишь помочь Володьке суп разогреть. Она и разогреет, и в тарелки им нальет. Это ведь с какой стороны смотреть — легко или трудно. Трудно, конечно, жизнь наша семейная после войны начиналась. Приехали к свекрови с огромным чемоданом, а в нем — сапоги мои да котелок. И легко потому, что Сережа все время был рядом со мной. Детей мы растили сами, без бабушек. И Сережа всегда помогал, а ведь сам тоже все время учился после войны школу окончил, потом институт, кандидатскую защитил. Даже неправильно говорить — помогал. У нас просто все общее было, все заботы, все-все. А в этом главное семейное счастье…

О таких людях, как Александра Владимировна, часто говорят: «Счастливая. Во всем везет». И невдомек рассуждающим, что не в везении дело. В чем же секрет успехов? В характере, в отношении к жизни — активном, наступательном, секрет в неустанном, упорном труде, в горячей преданной любви к своему труду. Преподавание, научная работа — ко всему Александра Владимировна относится со страстью, но самым главным своим делом считает воспитание студентов. Она убеждена: ни отличным знанием предмета, ни ораторским мастерством не обойтись настоящему педагогу. Успех преподавания определяет сам учитель, его личность, его пример.

Студенты говорят, что на лекциях Александры Владимировны Архангельской не бывает скучно — в жарких спорах, которые так часты на ее занятиях, молодые учатся отстаивать свои взгляды. Мало получить знания, говорит Александра Владимировна, нужно, чтобы они будили мысль, превращались в твердые марксистско-ленинские убеждения. Любят студенты беседы Архангельской, которые она нередко проводит прямо в общежитии. О чем только не ведутся разговоры в такие часы! Сегодняшний день и день минувший, героические подвиги комсомольцев на фронте, учеба и труд наших современников. Время летит незаметно.

Вырастают ученики, уходят в большую жизнь и на долгие годы сохраняют в сердце благодарность учителю. «Когда у меня на душе радость, — пишет в письме к Архангельской бывшая ее студентка, — я вспоминаю Вас. И когда беда, я тоже прежде всего вспоминаю Вас. Представляю себе, как бы Вы поступили в таком случае, и нахожу выход. Ваш пример, все, что Вы сделали для меня, будет светить мне всю жизнь».

Уходят ученики. Но приходят новые. И не убавляется с годами дел и забот, по-прежнему каждый день Александры Владимировны Архангельской насыщен до предела. Жить по-другому наш комсорг просто не умеет.