«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Слово о Лао Шэ

24 августа 1966 года, после очередного бандитского налета хунвэйбинов, не выдержав надругательства и оскорблений, ушел из жизни Лао Шэ (1899–1966) — выдающийся китайский писатель, известный во многих странах мира, пламенный патриот своей родины, народный депутат и почетный гражданин города Пекина. Он горячо любил свой народ, его богатейшую культуру, революционные традиции и самобытную литературу — классическую и современную.

3 февраля 1979 года ему исполнилось бы восемьдесят лет…

Лао Шэ с неизменной гордостью говорил о народном Китае, освободившемся от многовекового рабства, о его славных успехах на пути строительства новой жизни, о бескорыстной помощи его народу со стороны Советского Союза и других братских стран. Он радовался успехам строительства коммунизма в СССР, достижениям всего социалистического содружества. Уроженец Пекина, его вдохновенный певец, Лао Шэ считал этот действительно замечательный город самым чудесным в Китае и всегда в раздумьях и мечтах связывал с ним прекрасное будущее своей родины. Но какой гнев и какое негодование звучали в его словах, когда речь заходила о коварных планах и черных делах империалистов — поджигателей новой войны! Вспоминая о пребывании в США, Лао Шэ рассказывал, как не раз подвергался издевательствам со стороны американских расистов.

Свои творческие замыслы Лао Шэ всегда связывал с созидательной работой, которую вел в 50–е годы китайский народ, выполняя решения VIII съезда КПК. Теперь каждый китайский писатель, — с огромным удовлетворением говорил Лао Шэ, — осознает, что должен трудиться не жалея сил и до конца выполнить свой долг служения народу — создавать подлинно художественные произведения, обладающие большой силой эмоционального воздействия на читателей.

Радуясь несомненным успехам, достигнутым его собратьями по перу в свободном Китае, Лао Шэ с требовательностью говорил о задачах еще не решенных, о делах, что еще впереди. Его постоянно заботил рост китайской литературы, приход в нее молодых сил, которым, по его мнению, следовало много и упорно учиться на традициях национальной и зарубежной классики, на лучших образцах отечественной и мировой литературы.

Тонкий ценитель китайской старины и классической литературы, Лао Шэ постоянно подчеркивал необходимость бережного отношения к культурному наследию, призывал творчески осваивать его. «Нам надо изучать это наследство, — говорил он, — не только для того, чтобы овладевать формой классиков. Мы должны также научиться тому, как выходить за пределы этой формы в соответствии с требованиями действительности… Новая литература должна создавать свою форму — простую, прозрачную, действенную» [5]. Не менее глубоко, чем китайскую, Лао Шэ знал и высоко ценил зарубежную классику — русскую, английскую и французскую.

В своей известной статье «Свобода и писатель» Лао Шэ, чуждый националистической кичливости, писал: «Мы ценим традиции нашей литературы… мы ценим также сокровища мировой литературы и современные произведения. Данте, Шекспир, Сервантес, Гете, Гюго, Пушкин, Толстой, Уитмен, Ибсен, Тагор, Ромен Роллан, Горький и другие — наши учителя. Произведений этих великих мастеров литературы и выдающихся произведений современных авторов различных стран мы перевели уже немало, и они широко распространены по всей нашей стране. Например, на сценах пекинских театров мы можем увидеть спектакли «Ромео и Джульетта» Шекспира, «Нора» Ибсена, «Дядя Ваня» Чехова, «Слуга двух господ» Гольдони, «Мещане» Горького». И далее: «Да, мы не можем отрицать того, что у нас имеются древнейшие культурные традиции, но и не следует также скрывать нашу культурную отсталость. Мы должны повышать свою культуру, поэтому нам нужно упорно учиться у всех стран» [6].

Дружба разных народов складывается из мельчайших крупиц — из отношений взаимной привязанности, симпатии и дружбы между отдельными представителями этих народов. На протяжении многих лет глубокая человеческая приязнь, узы общих интересов связывали Лао Шэ с советскими литераторами. Лао Шэ верил в торжество коммунизма на земле, в непоколебимость советско–китайской дружбы. Он испытывал неизбывный интерес к нашей Родине, искренне преклонялся перед величайшим событием мировой истории — Октябрем, любил советскую литературу и искусство. Лао Шэ рассматривал культурное наследие советского народа, русскую классическую литературу как наследие общечеловеческое, принадлежащее и китайскому народу.

В 50–е годы Лао Шэ писал: «Великая Октябрьская революция явилась для нас огромным даром». И далее: «Великая Октябрьская революция разбудила народы всего мира. В ослепительном сиянии Революции… родилось новое могучее искусство; его содержанием стали кровь и пот человека, его благородный труд, его революционный энтузиазм, его счастье. Оно рассказывает о горячей любви людей к сегодняшней жизни, об их борьбе за счастливое завтра. Блестящим образцом такого искусства для всего человечества явилось прежде всего советское искусство» [7].

Лао Шэ не раз бывал в Советском Союзе. В 1957 году он в составе делегации китайских трудящихся приехал в нашу страну на празднование 40–й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Затем в мае 1959 года на III съезде писателей СССР Лао Шэ вместе с другими китайскими литераторами представлял Союз писателей Китая. Его восхищал творческий дух, царивший на заседаниях съезда, единство и целеустремленность художников слова нашей страны, отдающих все свои силы, весь свой талант делу партии и народа.

Лао Шэ очень любил нашу страну и был верным другом советского народа. Возвратившись после III съезда советских писателей на родину, он писал в газете «Гуанмии жибао» от 16 июня 1959 года: «Каждая поездка в Советский Союз доставляет мне такую же радость, какую испытывают дети во время встречи Нового года!» Он снова восхищался Ленинградом, где бывал и раньше, когда там, в Лесном институте, учился его сын: «Я люблю этот чудеснейший город, овеянный немеркнущей славой».

Его привлекали величие, красота и неповторимость города на Неве. Вообще духовные силы для борьбы против зла на земле Лао Шэ черпал в своей неистощимой любви ко всему прекрасному и живому. Приведу лишь один пример. Писатель выращивал в своей домашней теплице изумительной красоты хризантемы, подыскивая каждому новому выведенному им сорту–красавцу еще более дивное, нежное название.

За четыре десятилетия напряженного творческого труда Лао Шэ — сатирик, беспощадный обличитель мещанства, всего мрачного и косного, певец трудового народа, борец за свободный и счастливый Китай — создал целую галерею ярких, запоминающихся образов. Творчество его чуть ли не с самого начала отличалось углубленными психологическими характеристиками героев, отточенным языком произведений, богатым и сочным юмором. С величайшим мастерством Лао Шэ выступал в разных жанрах литературы — будь то роман «Рикша», сатирическая повесть–фантазия «Записки о Кошачьем городе», пьеса «Драконов ус», рассказ «Серп луны», комические диалоги «сян–шэн» или публицистические статьи. В 50–е годы Лао Шэ, единственному из литераторов Китая, было присвоено почетное звание народного писателя КНР. Много времени, сил и энергии он отдавал воспитанию начинающих писателей, повышению их мастерства, расширению их кругозора. Тогда, вскоре после образования Китайской Народной Республики, официальная критика ставила Лао Шэ в пример китайским литераторам разных поколений. «Лао Шэ, — говорилось в одной из статей, опубликованных в «Жэньминь жибао», — почерпнул в революции новые творческие силы, очень многому научился и, что особенно важно, продолжает учиться. И мы хотим пожелать всем работникам литературы и искусства идти по пути которым идет Лао Шэ» [8].

Читатели нашей страны стали знакомиться с творчеством этого выдающегося китайского художника слова еще в суровую пору Великой Отечественной войны советского народа с немецко–фашистскими захватчиками. В 1944 году в Москве в переводе на русский язык вышел рассказ Лао Шэ «В захваченном городе», повествующий о героической борьбе китайского народа против японской агрессии. В последующие годы на русский и многие другие национальные языки народов Советского Союза было переведено почти все творческое наследие Лао Шэ — многочисленные его рассказы, романы, пьесы, повести, публицистические статьи. В 1957 году в издательстве «Художественная литература» массовым тиражом вышел двухтомник его избранных сочинений. Большим успехом у советских читателей пользуется сатирический роман–памфлет Лао Шэ «Записки о Кошачьем городе», перевод которого на русский язык появился сначала в журнале «Новый мир» (1969, №6), а затем выдержал еще два издания в виде отдельных книг (1969 и 1977 гг.). Написанный писателем в начале 30–х годов, роман этот тем не менее прозвучал как острая сатира на многие явления пресловутой «культурной революции», потрясшей недавно Китай по злой воле маоистов.

Лао Шэ всегда радовался, когда его произведения переводились и издавались в СССР. Помню, с каким нетерпением ожидал он в середине 60–х годов выхода в свет в Москве его широко известного романа «Развод», созданного писателем еще в 1933 году.

Нелегко бывает подчас писателю полностью воплотить свой первоначальный замысел даже в удавшемся в целом произведении. А в романе «Развод» это как раз удалось художнику.

Китай начала 30–х годов. Бэйпин (так назывался Пекин в годы гоминьдановской реакции) с его шумными рынками и пассажами, увеселительными заведениями, злачными местами, всевозможными департаментами, канцеляриями и присутствиями. Многочисленные чиновники без особого рвения служат, но зато охотно сплетничают и подсиживают друг друга, берут взятки, пьянствуют и развратничают, ссорятся с женами, а иногда и поколачивают их, то разводятся, то снова сходятся с ними.

Но самое страшное не это. Ужаснее всего то, что при всем своем видимом мещанском благополучии живут они словно в пустоте, как кто–то заметил чрезвычайно метко, в разводе с действительностью. Стоит только с кем–нибудь из них приключиться несчастью, как недавние его дружки и собутыльники тут же отворачиваются от него. Так было, например, когда арестовали сына самого процветающего из всех — «старшего брата» Чжана, хлебосольного хозяина, мастера сватовских дел. Это именно ему в дни его благоденствия принадлежала оказавшаяся явно несостоятельной мысль о том, что все недуги общества можно излечить путем хорошо организованных браков.

Единственным человеком, кто посочувствовал Чжану в беде, кто помогал ему чем только мог и даже пошел на сокрытие убийства, был простодушный и скромный чиновник Ли, образ и судьба которого являются центральными в романе. Выходец из деревни, Ли успешно заканчивает университет и получает довольно приличную должность в управлении финансов. Но вскоре служба начинает тяготить его, мещанский быт семьи, словно трясина, все глубже и глубже засасывает его. Мечты Ли о романтической любви, об исполненной поэзии женщине, об интересной и содержательной жизни терпят крах, и он бежит из опостылевшего ему Бэйпина в деревню. Так он пытается спастись от той огромной тюрьмы, которой представляется ему окружающая действительность. Так он хочет «развестись» с ней…

Роман Лао Шэ «Мудрец сказал…», так же как предшествовавший ему роман «Философия почтенного Чжана», был написан художником в лондонский период его жизни (1926–1929). С появлением этих произведений в китайскую литературу пришел большой и самобытный писатель.

Затем последовали романы «День рождения маленького По» (1931), «Рикша» (1935) и другие произведения. В период сопротивления японской агрессии (1937 – 1945 гг.), сыгравший весьма важную роль в идейном и творческом росте писателя, Лао Шэ — один из главных руководителей Всекитайской ассоциации деятелей литературы и искусства по отпору врагу. Его роман «Огненное погребение» (1940), драмы «Вопрос чести» и «Государство превыше всего» (1943) гневно обличают предателей, сотрудничающих с японскими оккупантами, воспевают героизм защитников родины, всего китайского народа, поднявшегося на борьбу с иноземными захватчиками. Трилогия «Четыре поколения одной семьи», завершенная Лао Шэ во время его пребывания в США в середине 40–х годов, тоже посвящена периоду японской оккупации. Качественно новый этап в творчестве Лао Шэ начался с победой народной революции и провозглашением КНР. Он ознаменовался появлением таких значительных по своим идейно–художественным достоинствам произведений, как драмы «Фан Чжэнь–чжу», «Драконов ус» (1950), «Этому не бывать» (1956), «Чайная» (1957), «Кулак во имя справедливости» (1961) и многие другие, по праву выдвинувших их автора в число ведущих художников слова народного Китая.

Роман «Мудрец сказал…», впервые опубликованный в 1927 году на страницах популярного в ту пору журнала «Сяошо юэбао» («Ежемесячник прозы»), следует рассматривать в самой непосредственной связи и с романом «Развод», и с рассказом «Последняя монета», и с другими произведениями Лао Шэ, живописующими быт и нравы пекинского люда и в особенности чиновничества. Более того, в романе «Мудрец сказал…» перед читателем раскрывается картина жизни студентов — повес, бездельников, обитателей сомнительного свойства пансионов и гостиниц, любителей вина, азартных игр и женщин. Сами они ничего не зарабатывают и живут за счет родителей–провинциалов. В этом романе превосходно показано, откуда брались и как формировались разные типы чиновников — взяточников и казнокрадов, которые заселили впоследствии многие произведения писателя, в том числе и его роман «Развод».

Образ Чжао — главного героя романа «Мудрец сказал…» — доведен до гротеска. Немаловажную роль в этом сыграл и созданный писателем его отталкивающий внешний облик («нос, похожий на клюв коршуна, собачьи глаза, свиной пятачок»; «багровое лицо, короткие, толстые руки и ноги»), и раскрытие жизненного кредо Мудреца («с самого сотворения мира главное в жизни — это еда, одежда, женщины и азартные игры»), и убийственная ирония художника по поводу квасного патриотизма студентов и особенно по поводу так называемой «революционной деятельности» самого Чжао Цэы–юэ.

А чего стоят меткие и разительные характеристики действий и поступков главного героя романа! Чем только он не занимался, за что он только не брался! То он рьяно выступает за эмансипацию женщин, а сам всячески издевается над ними и собственную жену бросает на произвол судьбы; то вдруг принимается за репетиторство. Но ничего начатого до конца не доводит. Он болтун, краснобай и никчемный бездельник, лентяй и недоучка. Подобными же «достоинствами» отличается и подавляющее большинство из тех, кто окружает Чжао в романе.

Лао Шэ беспощаден ко всем этим «вечным студентам», к той среде, из которой произрастают будущие продажные чиновники — плоть от плоти, кровь от крови реакционного чанкайшистского режима, его основа, опора и надежда. Одну из немаловажных сторон жизненной философии этих «верхов» тогдашнего китайского общества писатель–реалист усматривает в философии «моральных побед», сводившихся, по сути дела, к рабскому повиновению, самообману и пораженчеству. Философию «моральных побед», акьюизм как социальное зло, поразившее старый Китай, развенчал, как известно, Лу Синь в своей повести «Подлинная история А–кью» [9] (1921).

А ведь именно в духе «моральных побед», акьюиэма и ведет свои рассуждения Чжао: «Мы наслаждаемся решительно всем иностранным — с той лишь разницей, что они (т. е. иностранцы. — М. Ш.) день и ночь трудятся, а мы сидим за игорным столом и ждем. Не значит ли это, что они фактически наши рабы?»

Лао Шэ часто прибегает к методу контраста при воссоздании в романе картин происходящего. Именно на нем построено изображение праздника Начала лета в Пекине: наряду с описанием богатства и красоты — очаровательных девушек, хризантем, расцветающих деревьев, резвящихся в небе птиц, писатель рисует рикш, подгоняемых седоками, пыль, грязь, навоз, свиные и бараньи туши на бойне, вонь, роящихся зеленых мух.

Многое из того, что описал Лао Шэ в своем романе, было весьма злободневно для Китая 1966 года, когда там началась «культурная революция». Например, выступления студентов против ректора университета и их «воззвания», направленные против него или в его защиту, а также сцена избиения ректора и особенно рассуждения Чжао по этому поводу: «Солдат всегда прав, потому что у него винтовка. А у ректора винтовки нет, значит, он не прав и его можно бить, а если надо, то и прикончить». И вообще в этом романе — повествовании о тогдашней «золотой молодежи», которой все дозволено, то и дело наталкиваешься на звучащие весьма современно и злободневно высказывания о том, что профессора Чжана «действительно не грех избить»: он «всего лишь сын торговца маринованными финиками». Прожженный лентяй и бездельник Оуян Тянь–фэн прямо выступает против экзаменов и подбивает студентов на забастовку.

А вот еще один пример чрезвычайно примечательной и интересной «переклички» романа «Мудрец сказал…» и описанного в нем времени с китайской действительностью 60–х, да и не только 60–х годов. Чжао рассуждает: «…в новом обществе есть две великие силы: солдаты и студенты. Солдаты способны драться со всеми, кроме иностранцев. а студенты — со всеми, кроме солдат. Вот почему обе эти силы идут рука об руку, помогая народу понять, что такое подлинная воинственность. Если солдаты перестанут обижать простых людей, они перестанут быть солдатами, а если студенты не будут избивать преподавателей, их никто не станет считать мужественной молодежью». И вообще «прав тот, у кого винтовки и пушки»…

Я был знаком с Лао Шэ и виделся с ним в последний раз у него дома в Пекине 6 февраля 1966 года, по сути дела, в самый канун печально известной «культурной революции». Выглядел Лао Шэ плохо, как–то очень постаревшим, жаловался на резкое ухудшение здоровья — его одолела гипертония. Он крайне сожалел, что не в состоянии писать — и из–за плохого самочувствия, и из–за занятости на различных собраниях и заседаниях. К тому же, говорил он, приходится читать много рукописей молодых, непрофессиональных писателей, всячески помогать им.

Перед моим уходом Лао Шэ подарил мне изумительной работы старинную чашку из китайского фарфора — тонкого, как яичная скорлупа. Сказанные им при этом слова: «Думаю, что у вас эта вещь сохранится лучше» — оказались вещими и приобрели особый смысл через полгода, когда в Москву дошла печальная весть о нашем друге…

Перечитывая произведения Лао Шэ — одного из самых выдающихся художников слова современного Китая, которые лишь частично переиздаются у него на родине, вспоминая о встречах и беседах с ним, еще острее чувствуешь и понимаешь, какого огромного духовного богатства лишают китайский народ нынешние пекинские лидеры. Более того —они еще бессовестно лицемерят. Реабилитировав посмертно Лао Шэ и, так сказать, восстановив его доброе имя, они тут же нарекли писателя, безусловную жертву «культурной революции», не только ее горячим поборником, но и активным участником. Вину же за его гибель официальный Пекин возложил не на подлинных виновников происшедшей трагедии — погромщиков–хунвэйбинов и непосредственного вдохновителя всех их бесчинств — Мао Цзэдуна, а на повергнутую ныне «банду четырех».

Лао Шэ не стало. Но, как у каждого великого художника, у него две жизни. Одну у него отняли хунвэйбины, разгромившие дом, оранжерею с красавицами хризантемами и уничтожившие богатейшую библиотеку писателя и коллекцию старинного китайского фарфора. Другой жизни у нашего доброго старого друга не отнять никому и никогда — она в его замечательных книгах и делах, которым жить вечно.

М. Шнейдер