«Ребенки» пленных не берут

2025 год

Смерть пришла на рассвете.

Ничто не предвещало беды. Утром малик Себгатулла вернулся из налета на узбеков. Давно надо было пощипать этих жирных барашков за отвисшие курдюки. И так затянули. Налет удался: проклятые наследники шурави не ожидали нападения. Лашкар взял богатую добычу, а потерял лишь троих.

Малик хотел договориться с Гульбеддином, ханом каума, и устроить большой поход на север. Себгатулле слишком не нравилось происходящее там. Узбеки сумели объединиться, и это очень плохо! И таджики тоже! Эти трусливые шакалы легли под шурави! Если они договорятся между собой да еще и туркменов позовут…

Но это потом, может даже завтра. А сегодня пир! Праздник в честь удачного похода получился на славу. Радовались до утра.

А на рассвете пришла смерть.

Себгатулла был опытным командиром. Он воевал еще с шурави, в отрядах Ахмад Шах Масуда. И его моджахеды не были детьми. Посты выставили по всем правилам. И ни один часовой не спал. Не спасло.

Охранение умерло, не издав ни звука. По селению промелькнули бесшумные тени. И Джаханам ступил на землю. Враги входили в дома и убивали всех. Не стреляли. И не было слышно их радостных криков. Моджахеды узнавали о нападении, когда смерть уже брала за горло. В хижру, где спала большая часть лашкара, ворвались какие-то чудовища. Мало кто успел проснуться, и никто — схватиться за оружие.

Через час всё закончилось. На центральной площади селения высилась гора трупов. Мужчины, женщины, старики… Не было только детей. Тела лежали вперемешку. Женщины с открытыми лицами… Мужчины с собственными членами во ртах… Безголовое тело малика бросили на самый верх пирамиды. Малик лишился головы, но всеобщего унижения не избежал. Разве что из двух соединенных частей отрезана была другая…

Хель Себгатуллы потерял не только жизнь и лашкар. Он потерял нанг, честь пуштуна…

— Сороковый — Третьему.

— Сороковый здесь.

— Встречная колонна идет. Два УАЗа и «шишига».

— Кто такие?

— Не знаю, не представились.

— По обстановке.

— Принял. По обстановке.

— Третий, урюк фаченный! Я тебе щас, по обстановке хавальник расхерачу! — эфир неожиданно взорвался руганью. — Шмель, курва, Сундук на связи!

— Точно ты?

— Нет, блин, лярва подзаборная! Ты совсем уже охренел, полковник херов?!

Так, унять непрошенную улыбку, которая сама собой растягивает рот до ушей.

— Третий, отбой! Свои!

— Да понял уже, — обиженно отзывается головной дозор. — Чужие так не облаивают…

— О, Аллах милосердный! Тебя ли я имею счастье лицезреть своими собственными глазами, мой любимый «зеленый брат»? — довольное лицо Умида Мизафарова прямо-таки, лучилось радушим и гостеприимством. А глаза лукаво смеялись, превратившись в узкие щелочки. — Вижу, твой страшный старший сержант, одним ударом повергающий на землю дэвов, по-прежнему с тобой! Рад снова видеть столь достойного воина! А кто остальные твои спутники? Ты нашел своих друзей? Или посланники Ирбиса помогли найти в горах Таджикистана твой потерянный гарем, и это всё твои дети? Впрочем, оставим до времени вопросы! Присядь на дастархан и вкуси яств, посланных нам Аллахом!

На этот раз баши встречал гостей не на брезентовой кошме, прикрывающую голую землю, а в роскошном дворце, куда капитана вместе со всем караваном сопроводили встретившие их на трассе гвардейцы. Их начальник, здоровенный узбек, покрытый шерстью чуть ли не до глаз, старательно изображая удивление от «случайной встречи старых друзей», передал «нижайшую просьбу уважаемого Умида»… Вежливость давалась Нахрузу с большим трудом, а выспренные цветастые фразы Дэв, не стесняясь, зачитал по измусоленной бумажке. Но его радость от встречи была неподдельной, да и не ждал капитан подлости от баши Мизафарова.

Всей группой в зал не пошли. Решили, что достаточно будет Олега с Борисом и Урусова с Дамиром.

Кроме Умида в зале, куда привели гостей, присутствовал лишь один человек. Лет пятьдесят на вид, крепкое, не потерявшее форму тело, широкие плечи, умный взгляд темных глаз…

— Сарыбек, — шепнул Дамир на ухо Урусову.

— Присаживайтесь, дорогие гости, где и как вам будет удобно, — продолжал тем временем петь хозяин, — и усладите наш слух рассказами о вашем путешествии. Чует мое сердце, нам есть о чем послушать…

«А ведь не Умид здесь хозяин, — подумал Андрей, поудобнее усаживаясь прямо на пушистый ковер с невообразимой длинны ворсом. — Впрочем, и я не старший. Хотя, у нас даже привычный ко всему русский черт ногу вместе с рогами сломит, пытаясь разобраться, кто кому подчиняется. О несчастных местных шайтанах и говорить не приходится. Все конечности себе переломают. Анархия — мать порядка. Мать ее…»

— Благодарю за добрые слова, Умид-баши! Мы нашли тех, кого искали, — сказал Урусов вслух. — Но почему ты не представишь нам своего старшего брата и радушного хозяина? Или шаху Великого Хорезма нравится присутствовать безымянным?

— Останешься тут неузнанным, — усмехнулся Сарыбек. — Когда в вашу компанию даже «язык» Ирбиса затесался…

Дамир изобразил короткий поклон. И присел рядом с Урусовым.

— А это Олег, мой брат, на поиски которого мы и ездили, — представил Борис.

Сарыбек с Мизафаровым переглянулись. Во взгляде Умида отчетливо было видно что-то типа «Мол, я тебе говорил!»

— Зеленый брат, — продолжил Умид, снова повернувшись к капитану — ты ведь опять привез много новостей и интересных людей. Может, расскажешь, что за чудеса происходят на южных границах наших соседей? Да и на наших тоже. Ты ведь должен знать, клянусь Аллахом!

— Откуда это может знать бедный русский солдат, волей Аллаха заброшенный далеко на юг, — улыбнулся Андрей. — Ходят слухи, что пуштуны прониклись большим уважением к таджикам и узбекам и больше не хотят тревожить их земли.

— Это нам известно, — произнес Сарыбек. — Интересны причины этого уважения. И не имеет ли к нему отношения странная гибель нескольких пуштунских родов за один месяц?

— Кому ведомы мысли Аллаха? — пожал плечами Андрей, — Афганцы потеряли шесть родов. Но никто не знает, как и почему это произошло. Волей судеб это были именно те роды, что ходили в набеги на север. Странное совпадение, не находишь, шах?

— Особенно если учесть некие записки, оставленные на горах трупов, — вот теперь шах стал шахом. — Я хочу знать, кто решил защитить мои земли, и какова будет оплата?

— Не стоит так горячиться, — вступил в разговор Олег, — разве каждый, кто оказывает услугу другу, требует за это оплату? Друзья для того и созданы, чтобы помогать бескорыстно.

— Это правильные слова, — Умид откровенно наслаждался ситуацией, но любовь к театральности не покидала отставного сержанта ни на миг, — но всё же, может, уважаемые смогут подсказать, есть ли связь между следами собачьих клыков на телах пуштунов и маленькой черной собачкой? Той, что постоянно ходит рядом с симпатичной девочкой, от одного взгляда которой пробегает мороз по коже, и хочется бежать без оглядки или выть на луну?

— Я снова и снова удивляюсь твоей проницательности, брат, — что-что, а «комедь ломать» Урусов тоже умел неплохо. — Ты умеешь замечать достойных внимания людей. Не зря, значит, в 17-м Краснознаменном тебе о голову ломали табуретки. Но мне трудно понять, чей взгляд доставляет подобные неудобства? Девочки или собачки?

— Вот видишь, я совсем не так умен, как хотелось бы, — горько вздохнул Умид. — Очевидно, в учебке были слишком твердые табуретки. Или голова у меня тогда была слишком мягкой? — Мизафаров пощупал затылок. — У девочки и собачки — очень похожие взгляды. Когда на меня смотрели через прицел, ощущения были значительно приятней.

— Вернемся к пуштунам, — перебил Сарыбек. — Их ночные гости хорошо знали хозяев. И донесли свою мысль на единственно понятном языке. Но убили не всех. Неужели глупое слово «гуманизм» еще не забыто? Или кто-то хорошо помнит историю и готовит «новое войско»?

— Все может быть, все может быть, — пожал плечами Олег.

— Не молоды ли дети хелей для «мамелюков»?

— Новые времена, новые методы…

— Мне нравится эта идея, — Сарыбек задумчиво коснулся мочки уха. — Очень нравится…

— Помочь по старой дружбе сержантскими конспектами? — подмигнул Урусову Мизафаров.

Капитан только неопределенно хмыкнул.

— Поговорим об этом потом, — решил сменить тему Умид. — Если ты хочешь порадовать старого друга, «зеленый», скажи, какие из моих старых предсказаний сбылись? Кроме того, конечно, что проигранный мной поединок предвещает объединение какой-либо страны?

— Умид-ака, неужели этого мало? Разве могу я знать, что происходит далеко от меня. Вот слышал краем уха, как две сороки щебетали, что из казахских братьев некого Мизафарова и в самом деле остался только один. И уцелевший решил присоединиться к Великому Хорезму.

— Твои уши услышали правду. Жанибек-ака проявил благоразумие, и его глотка осталась целой, в отличие от тех, кто не услышал слов мира. Теперь наш западный сосед — Астрахань. И нам очень интересно, что думает на эту тему полковник Бессонов…

— А что на эту тему думает шах Хорезма? — опять вступил в разговор Олег. — А также, что думает уважаемый Сарыбек о новых границах в районе Согди и Ташкента?

— Кажется, мой брат Умид был прав во всех своих предположениях, — прищурился Сарыбек, пристально глядя на старшего Юринова. — И какую роль играет Ирбис в нынешнем Таджикистане?

— Всё ту же. И немножко дипломатии, — кивнул в ответ на взгляд Олег.

— Что же, — решил шах, — тогда давайте говорить прямо. Я собираюсь заключить союз с Туркменбаши. Что-то вроде договора о коллективной безопасности. Если к нам присоединятся Таджикистан и Астрахань, это будет определяющая сила в регионе. Что могут думать об этом другие заинтересованные стороны?

— Разве судьба пуштунских хелей не является ответом на прозвучавший вопрос? — усмехнулся Олег.

— А Бессонов?

— Разве можно говорить за человека, которого нет здесь? Почему бы уважаемому шаху не послать посольство в Астрахань? Например, вместе с нашей группой. Ведь цель нынешнего путешествия для вас не секрет.

— Это хорошая мысль, уважаемый. Думаю, пока вы отдохнете с дороги, мы сможем принять решение.

— Вот я и вернулся, Юльчик!

— Совсем?

— Да. Больше не расстанемся. Вместе пойдем. Я уведу тебя…

— К самому краю Вселенной…

— Нет. Всего лишь в Таджикистан. В Фанские горы…

— А это не одно и то же?

Улыбка касается любимых губ…

Пчелинцев выскочил из УАЗа, даже не дождавшись полной остановки. Урусов ждал полковника возле КПП, присев со скучающим видом на бетонный блок.

Шагнули навстречу друг другу. Обнялись.

— Жив, чертяка хохляцкая!

— Вашими молитвами, герр гауляйтер!

Рассмеялись. Оба офицера синхронно сунули руки в разгрузки. Рассмеялись снова, вытащив по фляге. Обменялись, с глухим звоном стукнули металлическими боками… Дружно выдохнули…

— Ну, рассказывай! — Пчелинцев спрятал флягу, тоскливо булькнувшую последними каплями. — Да не смотри ты на дорогу так жалобно. Я на час минимум оторвался.

— Сундука встретил? — Урусов все равно смотрел на дорогу.

— Как иначе? — деланно удивился Пчелинцев. — Саныч тоже клоун тот еще. Рванул нам навстречу. На калмыков нарвался… Не потерял никого, уже радость. Сейчас с Мезенцевым квасит где-то в хвосте.

— Нехай квасит. Оно для здоровья полезно…

— Хорош грузиться, товарищ капитан! — рыкнул на снова загрустившего Урусова Пчелинцев. — Вообще, подчиненный перед лицом начальствующим…

— …должен вид иметь лихой и придурковатый! — продолжал фразу Андрей.

— Вот и имей. Лихой и придурковатый. Твои все живые и здоровые. Успокоился?

— Немного, — улыбнулся капитан. — Умеете, вы, товарищ полковник, личный состав успокаивать.

— Умею, — кивнул Пчелинцев. — Уставом внутренней и караульной положено. Давайте, товарищ Седьмой, чтобы время быстрее летело, вводите своего боевого командира в курс местной геополитики.

— Как знал, что понадобится, — засмеялся Урусов и вытащил из кармана легкой куртки листок бумаги, при ближайшем осмотре оказавшийся тщательно разрисованной контурной картой, вырванной из школьного альбома.

— Смотри сюда, морда начальствующая, — расстелил ее на капоте капитан.

— Андрюх!

— Чаво?

— Не «чаво?», а «так точно!». «Тигра» та самая?

— Как иначе? — удивился Урусов. — Та самая. Верная колесница с дважды оторванной к херам крышей. И дарил, и выкупал. И спереть хотели. Один хрен, он ко мне вернулся.

— Весело было, подозреваю.

— Не без этого, — ответил капитан, и машинально почесал подживший шрам, тянущийся через висок, — скучать не довелось. Да и хрен с ним! — плюнул Урусов, — и ткнул пальцем в карту. — Мы тут.

— В курсе, — ответил Пчелинцев. И достал вторую фляжку.

— Подготовился изрядно! — оценил жест капитан.

— Знал, кто встречать будет. Не отвлекайся, что мы тут — это ясно. А как дальше с дорогой?

— Дальше усе в шоколаде. Великий Хорезм дальше. И Тадж.

— Хорезм — это узбеки?

— Они, родимые. Союзники наши нежно любимые.

— А казахи куда делись?

— Местные под Сарыбека легли. А северные — ты и сам знаешь.

— Так, погоди, — потряс головой Пчелинцев. — Мы идем в Таджикистан, так?

— Так, — согласился Урусов. — В Таджикистан. Только не идем, а едем. Пешком долго.

— Не цепляйся, — поморщился полковник. — Старый хрен, на пол-башки седой, а клоуном так и остался.

— Не мы такие. Жизнь такая — понурился Урусов. И хлебнул из полковничьей фляги, незаметно стянув ее с капота. Выдохнул, завинтил…

— Все у тебя в отмазки уходит, — неодобрительно посмотрел на наглого капитана Пчелинцев. — Ладно, получается, что идем мы в нынешний единый и неделимый Таджикистан, граничащий с Китаем, Афганом, казахами, киргизами и узбеками. Так?

— Не совсем, — мотнул головой Урусов, и начал водить по карте пальцем. — Китай никак не проявляется, как вымер, даже погранцов не видно. Может, и в самом деле вымер, не знаю… Маоцзедунов долбили качественно. С казахами…

Урусов оборвал фразу на полуслове.

— Так что там с казахами? — напомнил полковник.

— Да иди ты нахер со своими казахами, Глебыч! — вскочил капитан, — не видишь, что ли? Едут!!!

Алексей остановил бульдозер, наполовину вывалился из кабины, зависнув на поручне, и критически осмотрел очередной фронт работ.

— Да, наворотили делов, — присвистнул главный лагерный «танкист», — с прошлой осени гребем, гребем… А конца не видно.

— Мы тоже старались, — ответил Малыш, вылезший наружу с другой стороны машины, — дамбу строили, воду копили… Да и аммонала не пожалели.

— Я в курсе. Сам же участвовал. Только мусорили все вместе, а убирать нам с Пушистиком…

— Ничего не поделаешь, такова его бульдозерная доля… — горько вздохнул Белозеров.

Верин спрыгнул на землю и обошел вокруг верного стального буйвола. За тринадцать лет Пушистику досталось немало. Как ни следил за ним хозяин, как ни трясся над каждой деталью, а срок службы машины не бесконечен. Тем более, при дефиците запчастей.

Впрочем, сейчас выглядел бульдозер прекрасно. Не поленился Алексей в прошлом году поставить весь Душанбе с ног на голову в поисках запчастей. Конечно, танки — не бульдозеры, но что-то подошло, что-то подогнали… Заодно разжился краской, и Пушистику, приобретшему за годы службы «леопардовый окрас» из облупившейся кое-где до металла краски, вернули привычный оранжевый цвет. Правда, кто-то из «ребенков»-художников, воспользовавшись отсутствием Верина, нарисовал на капоте тигриную морду да по бокам вывел гордое имя «Пушистик». Но Леха не стал ничего менять: нарисовано было талантливо, оскал смотрелся, как родной.

Обновленный труженик ковша и отвала с еще большим энтузиазмом занялся привычным делом: строить дорогу. Только теперь не строить, а восстанавливать. Ту самую дорогу, что когда-то взрывал Стас Белозеров, чтобы отрезать от Лагеря владения Ахмадова.

Теперь изоляция была не нужна. А трасса, наоборот, требовалась. Вот только строить — не ломать. Взорвали за пять минут, а восстановить полотно… Впрочем, то место, где взрывали, давно осталось позади. Засыпать излучину не стали, всё одно размоет. Обошли по склону.

Но это же только одно место. Рукотворный сель прокатился по всей дороге, нагромоздив горы всевозможной грязи и мусора. Шуточки ли — целое озеро спустили. То самое, что снова заполняется водой, за восстановленной дамбой. В общем, завалено ущелье до самого низа. И работы далеко не на одни сутки. Было. Почти всё позади. Осталось как раз на день. Даже меньше.

— Ладно, погнали, — оба полезли в кабину.

Взревел мотор бульдозера. Отвал врезался в очередное нагромождение мусора, чтобы через шесть часов сдвинуть в сторону последнее препятствие между ущельем Пасруддарьи и душанбинской трассой.

— Всё!

Алексей, не глуша мотор, вылез из кабины, присел на камень, достал пачку Кемела, вытащил последнюю сигарету и, не обращая внимания на удивленного Стаса, закурил.

— Ты ж вроде бросил, — сказал Малыш.

— Бросил… — подтвердил Верин. — Это довоенная. Берег на первый перевал, который пройду, как турист. Символ. Но подумалось…

— Восстановленная дорога вниз — больший символ?

— Ага, так и я о том… Правда, Пушистик?

Бульдозер довольно рыкнул и подмигнул нарисованным тигриным глазом.

— Санька! Смотри, что у меня есть!

Димка аккуратно развернул потрепанный брезентовый сверток на плоской вершинке валуна. Девочка скосила глаза на содержимое и едва заметно улыбнулась. На вылинявшей ткани стопкой лежали несколько квадратных металлических пластин, заточенных по углам.

— Классная штука! — сказал Чауш и взял верхную. — Папик подарил. Он их лет двадцать назад болгаркой сработал! Еще на Украине когда был! Классная штука! — повторил Димка. — Пять миллиметров сталь! Тяжеленная! Если метнуть правильно — бронежилет первого класса пробьет! А не пробьет, так усе ребра переломает!

Бешеная еще раз улыбнулась.

— Можно? — и, не дождавшись ответа, взяла всю стопку, не забыв снять пластину и с ладони мигом замолчавшего Чауша.

Вшшшрух… И треск: хрусть-хрусть…

Димка понуро глядел на несчастный пожарный щит. Три пластины вошли в облупившееся дерево равносторонним треугольником. И четвертая ехидно подвела черту под горизонтальным основанием.

Мда… Уберегли Те-Кто-Сверху от позора. Хотел ведь повыпендриваться… Не успел. И хорошо. Нет, по скорости, может, и получилось бы. С ладони метать — дело нехитрое. Но блин, курво-мать, точность…

Чауш отвернулся. И тихо выдохнул. Тяжело, очень тяжело. На части, можно сказать, рвет… На отца с матерью смотрел, удивлялся, все понять не мог, как это они… Пока самого не стукнуло пыльным мешком. Парень снова вздохнул. Что же хреново-то так?! По тайге проще бегать, чем вот так стоять рядом, и не знать, что делать. Только и остается, что с ноги на ногу переминаться. И пытаться сопеть тише…

Ладно, себе-то можно и признаться: влюбился! По уши…

А ему теперь даже к ней подойти стыдно будет. Думал, вон, пластинами удивить. Вбить их ровненько в мишень. Надеялся… Ведь метать лучше всех умеет. Даже Полковника лучше. А тут рррраз, и с размаху. Треугольничком…

Чауш еще раз вздохнул. Нет в жизни счастья…

— Дим, — вдруг тихо сказала девочка, — хорош кукситься!

— Да я не куксюсь! То есть, не кукшусь. То есть… Ты поняла, короче. — Чауш снова безнадежно вздохнул.

Санька звонко рассмеялась:

— Ага, не куксишься… Ты когда последний раз в зеркало смотрел?

— Утром, — обиженно буркнул мальчишка. И начал заворачивать пластины обратно. Неудачно уронил одну на босую ногу. Выругался сквозь зубы… Кое-как замотал сверток…

Девчонка неожиданно стала очень серьезной. Тонкая рука коснулась загорелого плеча парня.

— Ну не переживай ты так! Меня с детства учили. Как твой отец говорит: «Плотно-плотно». И методы совсем не как у вас, — Санька улыбнулась, — слушай, Дим, а ты плавать умеешь?

— Умею…

— Научишь?

— Так у вас там негде…

— Зато здесь целое море! И неделя минимум, пока переговоры не закончатся! Пойдем?! Прямо сейчас!..

Двое, взявшись за руки, бежали по прибрежному песку: угловатый, высокий и широкоплечий подросток и крохотная девчонка с огромными, на поллица, глазами. Бежали, глядя друг на друга так, как смотрят влюбленные во все времена и во всех странах…