«Ребенки» пленных не берут

23 августа 2024 года

Жена выскакивает из кабины «шишиги» и без предисловий набрасывается на меня:

— И что за срочность такая?! Там же куча дел! Сам придумал эту эвакуацию! То вези туда! Теперь вези обратно! А кто, по-твоему, за всем хозяйством следить будет?!

— Ира, подожди! Без тебя справятся.

— Как это «справятся»?! Они же половину всего забудут!

Синдром собственной незаменимости — хроническая болезнь большинства руководителей. Сам грешен, каюсь! А если не просто руководитель, а еще и завхоз… И трудоголик впридачу…

— Не забудут. В крайнем случае, потом перевезем, — когда споришь с женщиной, голос лучше не повышать. Иначе окажешься виноватым еще и в том, что орешь.

— Как это потом? Там же самое необходимое!

— Ира, послушай…

— Потом послушаю! — перебивает меня жена. — Вы закончили свою войнушку?

— Еще не совсем…

Для Иры все войны и бои — не более чем глупые игры не повзрослевших до конца мальчишек. Умом всё понимает, но в душе смириться с подобным времяпровождением у жены не получается. Разве могут разумные взрослые люди вместо того, чтобы вместе выживать, гоняться друг за другом с оружием в руках. Не могу сказать, что она так уж неправа. Впрочем, Ира признает, что джигиты задержались в детстве сильнее нас.

— Что значит — не совсем? Вася сказал, что из Пасруда все давно вернулись. И на Казноке победили!

— Вернулись и победили. То есть, вернулись из Пасруда. А на Казноке отбились. Ахмадов отступает по ущелью Зиндона, его гонят «ребенки» и Дивизия, а Олег выставил заслон на Большом Алло.

— Какой заслон? Это же очень опасно! Кто с Олегом?

— Леша, Витас, Олим и четырнадцатая группа.

— Господи, вы хоть детей можете не втягивать в свои дурацкие войны?!

К сожалению, в наших играх иногда убивают по-настоящему. К счастью, в последние годы потерь не было. Но Ира нервничает. Такова испокон века женская доля: сиди и жди, пока мужики где-то там решают свои глупые проблемы, и думай, кто из них заплатит за ошибки слишком дорогую цену… Увы, кто-нибудь обязательно заплатит. И радость победы обернется горечью безвозвратной потери, а праздничный салют не в силах заглушить женский плач.

Но сегодня другой случай. Надо только суметь донести важность момента до жены.

— Так получилось…

— Почему всё всегда получается не по-человечески?! — Ира заводится не на шутку. — Там же целая армия, а хулиганов должны детишки задерживать?! Они же еще маленькие! Это же очень опасно! А где Санечка?! Тоже там?

— Там не опасно. Они из «каменоломни» расстреляют всех, кто пойдет через прижим. Как в тире. Олег пошел просто проконтролировать процесс. Завтра всё закончится. Дивизия подтянет артиллерию. Ахмадовцев расстреляют, даже не приближаясь. А внучка на Мутных.

— Слава богу, хоть девочку не ввязали в свои игры! Санечка такая маленькая!.. Ладно, я побежала…

— Ира, погоди!

— Что погоди, у меня куча дел, надо приготовить место на складах, проверить домики…

Да остановись ты, ураган! Хоть спроси, зачем я тебя вызвал! И ответ выслушай! С трудом успеваю отвечать на град вопросов, не в состоянии не то, что сообщить главное, хотя бы слово вставить. Жена обладает уникальной способностью сбивать меня с мысли.

— Ира!!! Что могло случиться с домиками за два дня?!

— Как что? Что угодно! Надо всё проверить! Убраться! Ну, подмести хотя бы!

— ИРА!!! Без тебя уберутся! Мы с тобой сейчас идем на Мутные!

— Ты о чем, какие Мутные? Это минимум три часа только туда! Здесь столько дел!..

— ИРА! МЫ! ИДЕМ!! НА!! МУТНЫЕ!!!

Я редко ору на жену. Но надо как-то остановить этот тайфун! По-другому не получается.

— Зачем? — резко утихает Ира.

— Там нас ждет…

— А что, он не может прийти сюда?

— Он очень устал. Сейчас спит в коше. Пока мы дойдем, как раз немного оклемается!

— Ничего страшного не случится, если он придет сюда, когда выспится! Абсолютно! Тут столько дел, а ты срываешь меня на пять часов минимум! Кто там спит такой ценный, чтобы всё бросить, и…

Нет, нормально договорить она мне не даст!

— БОРЯ!!!

Жена тихо ойкает и садится прямо на землю.

— Что?

— В коше на Мутных спит Боря.

— Боренька… — всхлипывает Ира, — но как?..

Мне остается только подставить жилетку. Ничего, до Мутных идти три часа, по дороге всё объясню. Главное, все живы. И всего три часа до встречи…

Кого я вижу! Иди-ка сюда! Иди, иди! Что глаза прячешь? Ты почему молчал, а?! Ты что, не мог правду сказать, медведь новосибирский? Разыграли ребенка, дураки здоровые? Я тебе сейчас уши отрежу за такие розыгрыши! С какого хрена?!

Что Санька? Что Санька, я спрашиваю? Я уже четырнадцать лет Санька! И это не повод надо мной издеваться! Кто тебе это разрешил? Папа? С ним я отдельно поговорю! А у тебя свои мозги есть? Он тебе что, командир? Ах, он здесь хозяин! А я, значит, не хозяйка?! Да ты вообще моя собственность! Я тебя нашла! Захочу — убью, захочу — пальцы пообломаю! Нет, лучше уши! Понял? И не спорь со мной, со мной спорить для здоровья опасно! И не скалься!!! Не смешно!

Рассказывай, давай, что на Казноке было после моего ухода! Ты не некай, а рассказывай! И подробно, пожалуйста, если я тебе сказала! Нет, ты должен делать всё, что я сказала! А если я сказала: «пожалуйста», должен делать очень быстро! Так что говори. Кто? Тетя Лайма? Да, она может, она такая! Нет, она руса! Ну, была балта, а потом решила быть русой! Как это нельзя? Если очень хочется, то можно! Вон Фарида была таджей, а за Витаса вышла, решила стать балтой. А Рузи, его вторая жена, так и осталась таджей! Почему развелся? Что, у человека две жены не может быть? У нас никаких ограничений. Лишь бы никто не возражал! Конечно, и мужей сколько хочешь, какая разница? Ты это на ком жениться собрался, старый козел?! Ах, ни на ком! Ради спортивного интереса? Смотри у меня! Я, кроме ушей, много чего могу отрезать!

Кстати, где папа? Куда ушел? С какого перевала? С Западного? Не поняла! Еще раз, помедленнее и на русе! На какое озеро? Да что у тебя за память такая? Вспоминай, давай! Здесь озер-то всего ничего! Алаудины, Мутные и Большое Алло! Точно на Алло? Ты ничего не перепутал?

Погоди, погоди, как это на Большое Алло? А что им там делать? Что??? Вчетвером? Какие дети? Четырнадцатая группа? Та-а-ак… Только этого не хватало… Там же…

Значит так, иди в кош, ложись дрыхнуть. Да не шуми ты, дядю Борю разбудишь! Я те дам: «Пора вставать»! Ты сначала удержись за ребенками сутки, а потом будешь решать, кому и когда пора вставать! И учти, я с тобой еще не договорила насчет ваших дурацких розыгрышей! Твои уши всё еще в опасности!

Короче, еда в котелке, спальник на месте. Дядь Борю не будить! Если сам проснется — накормить. И никуда не ходить! Ищи потом вас по всем Фанам! Сюда скоро дед придет, он с тобой разберется! А уши я тебе внизу отрежу, а то идти не сможешь!

Всё. Сидишь здесь, стережешь дядю Борю и ждешь деда! Или папу! Или когда я вернусь! А я быстренько сбегаю до папы и назад, мне ему надо кое-что сказать! По рации не могу, он сейчас в режиме радиомолчания, как патрули на захвате. Да и не берет отсюда. Всё, всё, жри, а я помчалась. Вечером приду. Завтра вечером. Или послезавтра. Короче, дед скажет, что тебе делать. Если Коно прибежит, скажи, пусть идет ко мне. Без него скучно! Всё. Убежала.

Ну, папа! Ну, хитрец! Это значит, шестнадцатая группа на Анзоб, четырнадцатая на Большое Алло, а Санька в тыл под предлогом дяди Бори? Это кто интересно придумал? Я что, уродка какая? Или автомат держать не умею? Ну, погоди, я до тебя доберусь. Часов через несколько! Большое Алло они закрывают! Шаков на прижиме отстреливают! А про верхнюю тропу кроме меня кто знает? Даже Коно не знает, ему по ней не пройти. А шаки могут! Большой толпой нет, а человек пять запросто! Ее же перекрыть надо.

А медведя этого не возьму. Он и так на одном упрямстве держится. Чимтаргу в таком состоянии не осилит, только меня тормозить будет. С пятерыми как-нибудь и одна справлюсь. Особенно, если Коно прибежит. Автомат не снайперка, конечно, но и не в честном поединке драться, правила сама устанавливаю. Еще хорошо, что я эту тропу знаю. Потому что сама нашла. А если не знать… Погоди, а шаки ее откуда знать могут? Не могут они ее знать! Тогда зачем я бегу? Просидеть сутки в снегу, пока не добьют шаков и уйти назад? Сутки в снегу не страшно. Только обидно, если зря… Но кто-то же эту дорожку протоптал! Давно, конечно, сильно старая она, с самого Писца нехоженая. С Большого…

Могут шаки ее знать? А ведь могут, наверное. Тогда лететь нужно. Наши, наверняка, в «каменоломне», а по этой тропке можно туда выйти. И даже подняться на позиции выше. Там и пять человек больших дел натворят. А еще есть возможность обойти, и сбежать вниз. В общем, торопиться надо, торопиться. Должна успеть…

Каждое фанское озеро прекрасно по-своему. Все они красивы и неповторимы, но у каждого свой норов и характер.

Снежные вершины отражаются в спокойной глади Искандеркуля, самого большого в Фанах. Через плечи более низких братьев заглядывает в водяное зеркало Кырк-Шайтан. Несмотря на обилие воды, в пейзаже чувствуется сухость. Зелени мало. Лишь в устьях рек темнеют рощи, нарушая однообразие светлых осыпных склонов. Узкой полоской вдоль берега тянутся кусты шиповника, барбариса и облепихи.

Прячется среди лесов и морен цепочка Куликалонских озер. Даже на верхних из них, Дюшахе и Биби-Джонате, еще удерживается арчовый лес, не побежденный ни трехкилометровой высотой, ни похолоданием и пургенями последнего десятилетия. Не так легко одолеть деревья, живущие полтысячелетия. А вместе с арчой сюда забралась и рябина. Как юная красавица сопровождает в странствиях старика-отца, сурового воина, презирающего возраст и раны, так и она карабкается по камням, будучи не в силах остаться в одиночестве. Глубоко заходят в прихотливо изрезанные берега укромные бухточки, скальные мысы разделяют заливы, извилистый пролив отрезает большой зеленый остров, далеко вдающийся в Большое Куликалонское озеро.

Суровыми вершинами обрамлены Алаудины. Каменный столб Адамташа, строгий конус Мирали, отвесные стены Чапдары, как часовые, берегут красивейшие озера Фан. А под их охраной прячется тихая водная гладь. Ни бурунов, ни шума. Деревья молча стоят у самой воды, а над ними встают в молчании грозные стены серо-зеленых скал. Чистая, прозрачная вода. Тут — ярко-зеленая, рядом синяя, а дальше голубая… А в глубину на всю свою пятикилометровую высоту уходит Чапдара.

Гигантской баррикадой перегораживает ущелье старый моренный вал. Гребень старика ощетинился, словно спина древнего дракона, крупными каменными блоками, плитами и столбами. Здесь, где натиску высоты уступает даже выносливая арча, блестит круглая чаша озера Пиала. Вырвавшийся из-под осыпи поток вливается в озеро невозможного фиолетового цвета и снова уносит свои воды в темную глубину каменных россыпей; только далеко внизу пленнику удастся вырваться из подземного заточения.

На высоту три с половиной километра забрались Мутные озера, в тяжелой борьбе отбившие себе место среди моренных полей. Здесь нет веселых лужаек с цветами и прогретых солнцем лесов. Над Мутными нависают ледники, и облака сеют снежную крупу, совсем рядом пятикилометровые вершины, и даже гордая Чимтарга отсюда не кажется вовсе недоступной. Бурлит наполненная каменной пылью вода: вечные воины фронтира по-прежнему отстаивают своё место под горным солнцем.

Но Большое Алло — особое место. Когда-то мощная неудержимая сила столкнувшихся тектонических плит подтолкнула горы изнутри, в одно мгновение заставив рассыпаться целый хребет. Река остановилась, и в горах родилось новое озеро. Лишь через пять километров вода сумела протиснуться из-под завала. Так появилось озеро-пограничник. Здесь не место рябине. Только арча изредка удерживается цепкими корнями на его берегах. Зато ниже раскинулся розовый сад, в котором можно гулять в аллеях высоченного шиповника. А наверху лишь каменная пустыня, переходящая в пустыню снежную и ледовую, где только холодный ветер проносится над главой Чимтарги. Тесно ущелье Алло, и неласковы берега озера. С двух сторон зажимают его уходящие в воду вертикальные стены скал, отражающиеся в кристально чистой воде, и из-за этого кажущиеся уходящими и в небеса, и под воду.

Обойти озеро можно только по правой стороне ущелья, где в скалах пробита тропа. Человек трудолюбив и всегда найдет способ проложить себе дорогу. Не получилось с одной стороны — зайдет с другой! Больше километра тянется путь вдоль берега: идти можно только цепочкой, по одному, не обгоняя и не подталкивая друг друга. А в середине этого пути — прижим. Самое узкое место, где приходится подниматься на два десятка метров от уреза озера и идти, придерживаясь руками за нависающие скалы. Раньше, еще в советские времена, здесь были прикреплены железные перила. Но железо не живет столь долго, сколь бессмертные каменные горы, и не умеет приспосабливаться, как человек. Перил нет. А пройти можно. Если ты не в прицеле десятка СВД. Даже если снайпер промахивается, и тяжелая пуля бьет в скалу рядом с тобой, и смерть проходит мимо, лишь ударив по лицу хлестким веером каменной крошки, испуганный человек дергается, оступается. И летит вниз, в ледяную воду озера. Вылезать некуда. Скальная стена неприступна, а проплыть пару сотен метров до доступного места, расталкивая плавающие комья снега, наследие недавнего пургеня… Поневоле пожелаешь снайперу не промахиваться.

Впрочем, снайпера точны. С четырех сотен метров «ребенки» четырнадцатой группы попадут белке в глаз. Единственное — винтовочная пуля великовата для белки. А вот для джигита — самое оно. И в глаз попадать не обязательно. Убитым, раненым, испугавшимся путь один — в ледяную воду.

Мы устроились в «каменоломне», старинной крупной осыпи на нижнем конце озера. Тот самый катаклизм, который закупорил долину и создал Большое Алло, навалил здесь камней размером от микроскопических пылинок до великанов с двухэтажный дом. Маленькие за столетия провалились вниз, укрепляя моренное основание запруды, а крупные создали хаотическое нагромождение камней, жуткий лабиринт, в котором очень легко заблудиться и очень непросто выбраться. Троп здесь нет, на камне следов не остается. Турики, метившие дорогу, давно развалились. Впрочем, они тоже показывали огромное количество вариантов пути. «Каменоломня» обычно ходится за час. Нет, сейчас, зная здесь каждый камень, мы пробегаем ее за десять минут. А в мирное время туристские группы, даже не один раз бывавшие в этих хитросплетениях, тратили минимум час. Ахмадовцы будут ковыряться часа три, иногда количество бойцов становится огромным минусом. За это время четырнадцатая группа соберет очень богатый урожай.

Но до ближнего боя в лабиринте дело не дойдет. «Каменоломня» в первую очередь — снайперский рай! Неограниченные возможности по позициям. Здесь очень сложно засечь стрелка, а тому — очень легко сменить позицию. Стоит переползти на два-три метра в сторону, и все. Даже не переползти, перейти ногами, камни скрывают всё. А ответный огонь противник может вести только с противоположного конца озера. Всё, что ближе — снимается на раз, никаких укрытий, даже не заляжешь толком. Попробуйте с расстояния больше километра попасть в конкретную точку в хаосе каменных узоров. Тем более что человек из нее скорее всего уже ушел. А прижим под снайперским огнем пройти невозможно.

Что мы и доказываем сейчас Бодхани Ахмадову. Весь вчерашний день его джигиты драпали от страшных «кара-шайтанов», демонстрируя совершенно не свойственную бандитам выучку и дисциплину. Весь день «ребенки» преследовали их по пятам, отщипывая по кусочку от вкусного пирога убегающей армии. В крупные столкновения не ввязывались, в привычном стиле патрульных уничтожая отставших. Ночь на перевале дорого обошлась баши. «Ребенков» не остановили увеличенные караулы, усиленные еще и добровольными помощниками, так и не сомкнувшими глаз. Хотя если бы баши выбрал не столь удачное место для ночевки, мог остаться и без половины армии.

А утром процесс начался по новой. Теперь наших диверсантов прикрывал не только сборный отряд Лаймы, спустившийся с Казнока, но и подтянувшиеся бойцы Дивизии. Отборная рота капитана Петрова, отставшая от «ребенков» всего лишь на день. Сейчас детки оставили врага, расположившегося на верхнем конце озера, в покое, но перекрыли ему пути отступления. Прорваться назад Бодхани не сможет. Ему дорога только вперед. Через прижим.

Баши уже пытался. Дважды. А сейчас начинается третья попытка. С полсотни джигитов, подбадривая себя воплями, бегом поднимаются по тропе. Смелые ребята, однако, ничего не боятся! Скорее, как раз боятся. И именно отчаянный страх гонит их вперед. Они в ловушке, из которой нет выхода. Первые выскакивают на прижим. Раздаются выстрелы: дети начинают работать. То, что джигитов сравнительно много, играет нам на руку, редкий убитый не сбивает с ног товарища, а то и двух. Потерявшим равновесие путь один — в озеро.

Мы с Лехой пока не стреляем. Ищем подвох в действиях противника, не мог же он просто бросить на убой полсотни человек. Ахмадов вовсе не так глуп, как хочет казаться. Ага! Вот и решение: перед самым прижимом, пытаясь укрыться от меткого огня, за единственным условным прикрытием — полуметровой высоты камнем — четверо джигитов пытаются установить пулемет. Отрабатываем безделье двумя парами выстрелов. Все четыре в цель. Нужно поддерживать реноме перед детишками, они-то не мажут! Атакующие, сообразив, что снова ничего не вышло, бросаются обратно. Многим везет: умирают сразу.

На долину опускается тишина. Можно делать зарубки. Хоть и не наша это традиция. И не приживется. Иначе придется отпиливать приклады верных «драгуновок».

— О, Великий баши, разреши своему верному слуге, недостойному целовать след твоих сапог, сказать тебе пару слов наедине?

Ахмадов скривился, как будто засунул в рот какую-то кислятину.

— Кадрид, кончай придуриваться! Что у тебя?

— Отойдем, баши, — сразу посерьезнел Кадрид, — есть разговор. Важный.

Бодхани внимательно окинул взглядом джигита, с этого утра назначенного начальником его охраны. Предыдущий бесследно пропал прошлой ночью. И если бы он один! Простая мысль, что джигиты сбежали, даже не приходила в голову: не только люди преследовали армию по пятам. От тех не убежишь…

— Что ты хотел сказать, Кадрид? — устало спросил Ахмадов, когда они отошли на несколько метров.

— Только выслушай до конца, баши, — сразу предупредил джигит.

— Хорошо, — когда не остается ничего, можно и выслушать.

— Мы проиграли эту войну. Там, — последовал взмах руки вверх по ущелью, — не только оросы, но и урусы.

— Ты решил сообщить то, что ясно любому барану?

— Подожди, баши, сначала выслушай. Ты обещал. Вдоль берега мы не прорвемся. Сколько бы ты ни отправил человек. Там — Кадрид указал вниз, за озеро, — мало воинов, но их позиция неприступна.

— Ну, — поторопил баши. — Не тяни ишака за хвост!

— Однако туда есть еще один путь. Старая тропа пастухов. По ней можно обойти озеро.

— И?

— Она обвалилась задолго до Большой Войны, и про нее мало кто знает. Армию там не провести. Но хорошие скалолазы пройдут. От моего отделения осталось шесть бойцов. Мы уйдем ввосьмером.

— И что потом? — Баши чувствовал подвох, но вот в чем он? А Кадрид продолжал:

— Год или два нас будут гонять по горам, как бешеных собак. Если узнают. Но армия скажет, что ты бросился в озеро, и сдастся в плен. Урусы не наказывают рядовых бойцов. И не сажают в тюрьмы, которых у них нет. Отпустят просто жить. Ты же не думаешь, что они станут дехканами? В удобный момент бросишь клич. Или создашь новую армию. У тебя есть тайные склады. И золота на оплату наемников припрятано с запасом. — Кадрид улыбнулся.

— Ты когда-нибудь видел однорукого скалолаза? — Бодхани понимал, что согласится с предложением. Но спросить был обязан.

— Мы поднимем тебя веревками.

— Кадрид, я давно не верю в бессребреников. Что мешает тебе уйти без однорукой обузы?

— Ты мудр, баши. Я хотел бы быть баши сам. Но без тебя не справиться. Люди не пойдут за мной. Не знаю, почему идут за тобой. До сих пор идут! Но за мной не пойдут точно. Вторым быть лучше, чем никем.

Бодхани думал недолго. Что умел зеравшанский баши, так это быстро принимать решения.

В поднявшейся суматохе никто не заметил, как загнанная в ловушку армия уменьшилась на семь джигитов. И одного баши…

Возле коша двое. Высокий мужик в камуфляже и… Борьчик… Да, действительно, Борьчик. Сын изменился: стал шире в плечах, оброс мускулатурой, появились уверенные движения опытного бойца… Но это он, мой Борьчик. Да и как он мог не измениться, если сумел прийти сюда.

Ира всхлипывает и бежит вперед. Сын поворачивает голову и бросается навстречу. Еле сдерживаюсь, чтобы не бежать. Не хватает только словить инфаркт в такой момент. Подхожу не торопясь. Жена рыдает, уткнувшись Боре в грудь. Он растерянно гладит мать по голове, как заведенный повторяя раз за разом:

— Я пришел, мама… Все хорошо! Я пришел… Я пришел, мама…

Честно говоря, очень хочется на Ирино место. Но ей нужнее. И еще… я не вижу внучки, которая должна быть здесь.

Борин спутник подходит ко мне. Капитан. Надо понимать, тот самый, очень вовремя пристреливший Тимура Ахмадова.

— Капитан Урусов, — представляется он и добавляет, — Андрей.

— Виктор.

— Я знаю, — улыбается Андрей, кивая на Борю. — Доложили.

Но тут же улыбка сползает с его лица.

— Санька ушла вон туда, — палец упирается в Чимтаргу. — Сказала, есть какая-то тропа, которую надо перекрыть, и про которую никто не знает. Извини, Вениаминыч, я совсем плохой был, не сумел задержать. Мы как раз за ней собирались.

Смотрю на осунувшееся, заострившиеся лицо, черные круги вокруг глаз. Слышу Борино хриплое дыхание…

— Нет, капитан, Чимтарга вам сейчас не по зубам. Горняшка у вас. Удивительно, что на ногах держитесь.

— Но…

— На подходе Потап с бойцами, они пойдут. А вы вниз. В Лагерь и отдыхать. Эта война для вас закончена.

— Но пап, там же Санечка! — Боря отрывается от матери и поворачивается ко мне. — Ты не думай, я теперь не только в шахматы играть умею.

— Знаю, — отмахиваюсь от сына. — Можешь за сутки без аклимухи дойти от Искандеркуля до Мутных. Но после этого тем же темпом пройти Чимтаргу не сможешь. Вообще не сможешь. Только отвлечешь людей на свое спасение.

— А…

— Моя внучка не домашний ребенок. И…

От неожиданного толчка чуть не падаю в снег. Ленг поворачивает морду к Коно. Санькин пес смотрит в сторону перевала, потом оборачивается и требовательно-вопросительно гавкает.

— Да, Коно, — говорю ему, — найди ее. И вытащи. И ты тоже, Ленг.

Псы мгновенно исчезают за гребнем ближайшей морены.

Запахи. Много. Здесь было много Друзей. Но давно. Маленькая тоже была. Сейчас нет. Есть люди! Двое. Чужие. Один не совсем чужой. Тот, который не умер в пургень. Второй незнакомый. В коше. Вышли. Посмотреть, чтобы не обидели Старых Друзей, которые с нами. Не нападают. Обнимаются. Плачут. Чужой — не чужой. Это новый Друг. Хорошо. Друзья — это хорошо. Но где Маленькая? Запахи. Она была здесь. Куда ведет след? Вон туда за морену. Недавно, можно догнать. Надо спросить Друзей. Старый Друг, ты не против? Плохой запах. Она беспокойна. Надо к Маленькой! Вместе с братом? Хорошо! Нужно спешить!

Два черных зверя, мгновенно сорвавшись с места, большими прыжками понеслись к перевалу Чимтарга, с каждым скачком отыгрывая фору, выбранную Санькой. Глупые люди думают, что лучшие из них могут сравниться с собаками в беге. Неправда, псы намного быстрее. Просто у них хватает ума это не показывать.

Вызов застает врасплох.

— Ирбис — Бешеной.

— Слушаю.

— На Большом Алло есть обходная тропа. Она выходит в Правый Зиндон ниже ручья Мирали.

— Что там?

— От Левого Зиндона веревка простых скал. Потом легко.

Неприятная новость. Простые скалы — простые для нас. Протащить там армию Бодхани не удастся. Но отправить десяток нам в тыл — реально. А что может натворить профессионал — знаем все. Специалистов у Ахмадова быть не должно. Но лучше перестраховаться! Кстати, а откуда она говорит? С Мутных рация не возьмет!

— Понял. Ты где?

— На Чимтарге. Буду у выхода на тропу минут через сорок.

Только этого не хватало! Ору в рацию, как будто могу что-то изменить:

— Не надо! В одиночку не задержишь!

— Если будет человека три — перебью. Если больше — прослежу.

— Не надо!

— Папа, я уже выросла!

— Хорошо. Только не ввязывайся. Если кто появится — отслеживай и держи в курсе.

— Приняла. СК.

— СК.

Отключаюсь и развиваю бурную деятельность.

— Витас с Барсом, Олим… — оглядываю четырнадцатилеток. Двоих мало, нужен кто-то еще, — Рашид, со мной. Взять снайперки. Кроме Витаса. Леха, здесь за старшего. Пошли.

Выскакиваем минут через пять. Плохо, очень плохо. Меньше, чем за полтора часа не дойдем. А дочка добежит за сорок минут. Может, конечно, и ложная тревога. Но… Если она сходу ввяжется в бой… Ввяжется обязательно, не решится пропустить вниз. Если бы не ее предупреждение, джигиты могли бы вообще обойти «каменоломню». Теперь перекроем. Но не успеваем. Никак не успеваем.

Собственно, а чего я дергаюсь? Старая тропа, которая неизвестна даже нам. Хоть это и соседнее ущелье, но мы же тут всё излазили. Откуда ее знать Ахмадову? Да еще скальное начало! С другой стороны, тропа пастушечья, кто-то из джигитов постарше может вспомнить. Надо подстраховаться, надо. Только без лишнего мандража, появление ахмадовцев именно тогда, когда Санька уже там, а мы еще нет — маловероятно. Надо только сократить промежуток до минимума.

— Олег, что случилось?

На ходу объясняю ситуацию. Витас наклоняется к Барсу и негромко с ним разговаривает по-литовски. Пес уносится вперед. Мудро. Зверь будет на месте намного раньше нас… Это только кажется, что против огнестрела собаки не бойцы. Немало ахмадовских бандитов могли бы засвидетельствовать обратное. Но не пережили встречи с нашими песиками.

Мы же прибавляем ход. Похоже, я перемудрил с секретностью. Дочку давно надо было вводить в курс всех проблем и действий. Слишком уж сильны у ребенка способности находить всевозможные дырки. И закрывать их своим тщедушным тельцем. Введу. Лишь бы в этот раз обошлось.

— Командир! Человек на склоне!

— Где?

— Вон там, на снегу. Сейчас не движется.

— Это камень, Карим!

— Только что этот камень очень шустро бежал. И замер, как только мы остановились. Просто так камни не бегают.

— Согласен! Рассыпаться цепью. Двинется к скалам — стрелять. Не отпускать!

— В чем дело, Кадрид? Время дорого! Всего один человек! Наплевать!

— Ты в этом уверен, баши?

— В чем?

— Что он один. И что наплевать.

— Хм… может, ты и прав… Я слишком часто ошибаюсь в последнее время.

Два черных пса вылетают на перевал. Проскакивают мимо тура и без остановки уносятся дальше вниз. Что собакам записки и прочие людские условности. Вперед, туда, где ждет помощи самое дорогое существо. Ветер доносит запахи Чужих и железа… Мелькают лапы, едва касаясь земли, еще убыстряется бег. Со стороны кажется, что пес летит по воздуху… Вперед… Держись, Маленькая, я иду!..

— Ирбис — Бешеной.

— Здесь.

— Шаки в долине. Восемь. Заметили меня.

— Черт! Уходи!

— Назад не выйдет. Попытаюсь к камням.

Четыре человека несутся вверх по тропе, уже не следя за дыханием. Воздух с хрипом вырывается из легких. Впереди, оторвавшись на сотню метров, несется большой черный пес, двойник тех, что наверху. Им уже не так далеко. Или очень далеко. Как верно оценить расстояния, когда счет идет на секунды?

Джигиты медленно поднимаются вверх, не сводя глаз с подозрительного места. Камень на склоне неподвижен. Карим щерится в усмешке и выпускает длинную очередь. Слишком далеко, все пули уходят в сторону, но результат достигнут: лжекамень стремительно бросается вперед-вниз, пытаясь укрыться за камнем настоящим. Теперь стреляют все. Даже баши стреляет. Так далеко стрелять из пистолета нет никакого смысла. Но одной рукой не удержишь автомат. Магазин быстро кончается, и опустошенный «Грач» возвращается в кобуру. Когда есть вокруг верные воины, негоже баши сражаться самому. Верные воины продолжают поливать камень свинцом, прерываясь только для смены магазинов…

Пес резко прибавляет хода, отрываясь от брата. Я иду… Держись, Маленькая!..

Пули щелкают по камню, рикошетом отскакивают в стороны, буравят снег. Странно, но ненадежное укрытие пока справляется. Может потому, что спрятавшееся за ним тело слишком мало. Но удача не вечна. Джигиты подходят всё ближе, скоро камень перестанет быть даже условной защитой. Человек ловит секундное затишье и вскидывает автомат. Негромкий щелчок. Выстрела нет. Затвор замирает на месте…

Четверка разрывается. Самый старший отрывается от товарищей и продолжает наращивать темп. Хриплое прерывистое дыхание… Струйки пота, текущие по вискам, заливающие глаза… Бледное, как мел, лицо…

Град пуль выбивает яркий сноп искр совсем рядом. Слышен короткий вскрик, тело вываливается из-за камня, скользит по насту, натыкается на неприметный бугорок, переворачивается, летит кубарем, неуклюже подпрыгивая на застругах. На огромной скорости пролетает в десятке метров от Карима, катится дальше и замирает внизу, остановленное сугробом перед пятиметровой высоты камнем.

Ветер приносит запах крови. Родной крови… Ярость вымывает усталость из мышц, стирает границы невозможного… Пес перемахивает через огромный камень и несется вперед еще быстрее, чем раньше… Я иду, Маленькая!..

— Карим, Рахмат, проверьте. И добейте.

Двойка осторожно подходит к распростертому телу. Раскинутые руки, левая нога подвернута, белое, без кровинки лицо, небо отражается в широко раскрытых немигающих глазах… Живые так не лежат…

— Кери хар! Это женщина! Почти ребенок!

Удивленный джигит делает шаг к телу…

— Товарищи офицеры, вы есть хотите? — На парня был навьючен здоровенный термос и связка котелков. Из термоса одуряющее пахло кашей с мясом, поэтому вопрос казался глупым.

— Есть мы утром хотели, а сейчас жрать желаем! Давай! — Петров принял котелки, в которые взмыленный рядовой щедро навалил пшенки, передал один Галине. Девушка кивнула, принимая закопченную посуду.

— Как думаешь, Миш, что дальше? — Галина не спешила есть. Каша горячая.

— Не знаю. Мы тут, как котята слепые. Всё союзнички определяют. Скорей бы уж полковник подходил, может он порядок наведет, — хмуро ответил Петров и вытащил из клапана разгрузки блестящую мельхиоровую ложку.

— А что тебе не нравится?

— Всё мне не нравится. И союзнички, эти, в первую очередь! — То, что капитан ругался, не мешало ему быстро опустошать котелок.

— И чем? Анзоб нам очистили, вперед не пускают, всю дорогу сами под пули лезут. Войну, можно сказать, их руками выиграли. Представляешь, каких потерь это могло стоить?

— Понимаешь, странные они какие-то. Старшие еще более-менее, но те, что помоложе, вообще «полный вперед». «Ребенки» эти…

— Еще бы не странные! — Галина с сожалением отставила пустой котелок. — Во всем лучше нас на голову. Только не бесись и не удивляйся. У них двенадцать лет усиленной подготовки.

— Да дело не в подготовке… Не могу я объяснить. Иные они, как с другой планеты!

— Смотри! Это что за хрень?!

Собеседники прильнули к оптике. Над позициями противника развевалась белая тряпка. Джигиты, без оружия, с поднятыми вверх руками вылезали из-за камней. Легко разбирались отдельные крики:

— Урус! Нэ стрэляй! Мы сдаватса!

Никто и не стрелял. Воинство Бодхани споро выбиралось на ровную площадку между позициями сторон. Поток сдающихся, сначала вытекал из нагромождения скал полноводной рекой, но постепенно ослаб и, наконец, иссяк.

— Что делать будем? — спросил Петров Галку. — Я себя Жуковым в Рейхстаге не ощущаю.

— Не знаю, — ответила девушка, — при мне капитуляций тоже не принимали.

И в этот момент загрохотали очереди…

Безвольно лежащее тело взмывает в воздух, словно подброшенное мощной пружиной. Рант альпинистского ботинка с легкостью проламывает висок Кариму, нежные девичьи пальцы вонзаются в горло Рахмату, вырывая кадык, тонкая ручка с неожиданной силой выдергивает автомат. Грохочет очередь. Девчонка исчезает за камнем, а по склону скользят тела еще двух неудачников…

Человек слышит звуки выстрелов. Стреляют рядом. Очень близко. Еще немного. Совсем. Минут пять. Лишь бы были эти пять минут… Ну, пожалуйста…

Оставшаяся четверка подтягивается к камню…

— Кадрид, осторожнее!

Кадрид скалится гнилозубой улыбкой:

— Сейчас у нее кончатся патроны. Если уже не кончились. Девчонке надо было хватать автомат Карима, тупоголовый Рахмат вечно забывал менять магазины…

Зверь скатывается по склону и несется вперед, даже не пытаясь прятаться. Вперед, быстрее. Я иду…

Девчонка за камнем наскоро заматывает обрывком бинта простреленную руку. Лишь бы немного задержать кровь, накладывать полноценную повязку нет времени. Закончив, высовывается из-за укрытия. Мушка совмещается с прицелом, выжать спуск… Холостой щелчок. Магазин пуст. Одна. Безоружная. Раненая…

Человек выскакивает на перегиб и вскидывает винтовку. Нет, слишком далеко. Опять переходит на бег…

Щелчок услышан.

— Всё! Вперед, шакалы!

Одна. Безоружная. Раненая. Но живая! А значит…

Девочка подпрыгивает, цепляется здоровой рукой за еле заметный выступ и по отвесной стене взлетает к самой верхушке камня. Теперь она заметна только с того места, где бинтовала руку, и где сейчас взбивают снег пули. Однако тот, кто придет туда, вряд ли успеет поднять глаза…

— Кара-шайтан!

Крик ничего не может изменить. Огромный черный пес, будто вынырнувший из снега, налетает ураганом. Падает Фируз, пятная белоснежный наст тугой струей ослепительно алой крови, летит в сторону то, что недавно было Азизом. Кадрид успевает вскинуть оружие… Длинная, на полмагазина очередь без промаха находит грудь чудовища…

Маленькие злые слепни больно жалят грудь, пробивают шерсть, так хорошо защищающую от клыков шаков, забираются внутрь, сбивают, тормозят, мешают, пытаются толкнуть назад… По телу пробегает судорога, лапы перестают держать… Что случилось? Неважно! Впереди еще двое Чужих, которые хотят убить Маленькую! Ярость, как назойливых мух, отбрасывает боль и слабость. Мышцы снова бросают вперед… ОНИ! ХОТЯТ!! УБИТЬ!!! МАЛЕНЬКУЮ!!!!

Мертвые пальцы Кадрида роняют в красный снег автомат, над раскаленным стволом с шипением встает облачко пара, а клыки большого черного пса уже ставят последнюю точку в жизни Бодхани Ахмадова, очередного правителя, возомнившего себя великим. Вряд ли время, равнодушное к титулам выскочек, сохранит и это никчемное имя…

Стреляли «ребенки». Пока джигиты выходили сдаваться, «дети гор» с трех сторон окружили площадку. И ударили в упор, кинжальным огнем, из всего, что могло стрелять, выкашивая сдавшегося противника. С небольшим опозданием в общий хор вплелся басовитый рев крупнокалиберных пулеметов.

Бежать ахмадовцам было некуда, смерть летела со всех сторон, находя за любым укрытием.

Огонь замолк лишь тогда, когда на площадке не осталось ни одного стоящего на ногах джигита.

— То есть как? Зачем? — Петров непонимающе смотрел на заваленную телами осыпь, — они же сдавались…

Офицер не спрашивал никого конкретно. Просто мозг не мог смириться с только что пережитой сценой.

— Врагов надо убивать, — бросила Зухра, меняя магазин в автомате.

— Но они сдавались! — произнесла Галина, ошарашенная произошедшим не меньше Петрова. — Тот, кто сдается, уже не опасен. Он и не враг.

— Враг, поднявший руки, не перестает быть врагом. Его надо убить, чтобы он не мог ударить в спину. Надо закончить работу.

Таджичка что-то прошептала псу, лежавшему рядом с ней. Тот поднялся и неспешно побежал к площадке, ставшей местом массовой казни. Пес был не один. Собаки бежали с трех сторон, пресекая все пути отхода тем, кто мог остаться живым.

— Это что? Кормежка друзей? — тихо спросила Галина, с трудом сдерживая тошноту.

— Контроль, — ответила Зухра. — Быстро и эффективно. Патроны надо беречь.

Снег. Изрытый и истоптанный… Пятна крови… Разбросанные трупы… Два зверя, замершие, словно часовые… Бледный мужчина с винтовкой… Девочка с перебинтованной рукой, обнимающая тело большого черного пса… И тихий безнадежный вой…