«Я вернусь, мама!..»

Я вернусь, мама!

Начали сгущаться вечерние сумерки, когда телега, на которой ехали партизаны, остановилась на опушке леса. За поломанной заводской оградой виднелось небольшое здание кузницы. Поодаль, на фоне светлой полоски заката, темнели здания цехов. Над ними, как часовой, возвышалась высокая кирпичная труба.

Постояли, послушали.

— Чужих нет, — сказал Костя. — Рудик лаял бы. Схожу, отца позову?

— Нет, — возразил Мельников, старший в группе. — Вы с Дороховым оставайтесь здесь, а я пойду в окно стукну.

Как хотелось Косте самому побежать к своим, зайти в хату и крикнуть громко: «Смотрите, я теперь партизан!» Но слово старшего — приказ. И мальчик сидел на подводе, нетерпеливо ждал возвращения Мельникова: как-то там, дома?

Мельников пришел с Николаем Романовичем.

— Вот ты, значит, куда исчез! — Отец крепко обнял сына. — Я так и думал.

— Вы меня должны понять, папа, — тихо сказал Костя.

— Понимаю, сынок, и… одобряю.

— Наши не спят? Как мама?

— Не спят… — Отец помедлил. — Но лучше не ходи. Мать переволновалась, слегла. Узнает правду, совсем разболеется. Я подготовлю ее, а потом все расскажу.

— Хорошо, папа, — согласился Костя. И голос его прервался от волнения, к горлу подкатил комок.

— Забирайте ваш заказ, — сказал Николай Романович Костиным товарищам.

Партизаны подогнали коня к кузнице, уложили на телегу отремонтированное оружие.

— А как с заводом? — спросил Мельников у кузнеца. — Никитин просил передать: точно установлено — немцы собираются пустить его в ближайшие дни. Им нужен обрезной лес, чтобы строить укрепления в гарнизоне.

— Все готово, — буднично, спокойно сказал кузнец. — Взрывчатку я заложил там, где договорились. Натаскал в цеха стружек, обрезков досок, полил все мазутом. Осталось поджечь.

Костя с удивлением смотрел на отца. Так вот почему последнюю неделю он совсем не сидел в кузнице, все находил себе дела на территории завода.

— Отлично! — Мельников удовлетворенно потер руки. — Когда взорвем?

— Сегодня. Я сам уничтожу завод. — Кузнец не смог подавить вздоха. — Вас только прошу, как завод загорится, стрельбу устроить. Мне будет легче оправдаться: спасали, мол, всей семьей имущество Германии от пожара, а тут лесные бандиты нагрянули, старуху напугали чуть не до смерти — лежит, не встает, сына-подростка увели в лес. И подозрений на Костю не будет.

— Ловко придумано, — засмеялся Дорохов.

— План подходит, — одобрил Мельников. — Пошли посмотрим. А вы, — кивнул он Косте и Дорохову, — поезжайте за оружием. Дорога туда хорошая?

— К конюшне подъезд отличный, — сказал Костя.

— Зачем к конюшне? — удивленно спросил Николай Романович.

— Я, папа, — объяснил Костя, — заводскую конюшню для одного дела приспособил. Там сток когда-то был, яма цементированная. Ну я ее досками обложил и складывал туда оружие. Прошлым летом, когда пас Красулю. Потом жестью, досками и разным хламом завалил, песком присыпал.

Настала очередь удивляться кузнецу. Ай да сын!

— Идемте, времени у нас в обрез, — поторопил Мельников.

Взошла и повисла над лесом большая белая луна. От деревьев и кустов на землю легли таинственные, зыбкие тени.

Костя и Дорохов кончили грузить подводу и теперь ходили вокруг нее, пытаясь воткнуть между ящиками с патронами и стволами винтовок еще хоть что-нибудь — оружия у мальчика оказалось больше, чем предполагали.

— Хороший улов! — обрадовался старший группы, увидев телегу, заполненную оружием и боеприпасами до самого верха.

— Все не смогли забрать. Вон еще в яме сколько.

Николай Романович постоял, помолчал, видно, что-то обдумывая.

— Я сейчас, — сказал он и ушел с заводского двора.

Вскоре послышалось тихое ржание. Кузнец вернулся с подводой.

— Вот, Рыжего запряг. Часть оружия сюда переложить можно. И то, что в яме осталось. Да и сами посвободнее сядете.

— А коня как же вернуть? — спросил Мельников.

— Зачем? — удивился Николай Романович. — Пусть Рыжий вместе с сыном служит.

— Папа! — только и смог вымолвить Костя. Мальчик обхватил руками худую отцовскую шею, прижался к засаленной фуфайке.

— Чтоб не скучал без тебя… — Кузнец грустно улыбнулся. — Я здесь и одежку положил, ночи пока холодные…

Партизаны выехали на дорогу. Последняя подвода приостановилась у ворот.

— Прощайте, родные! — прошептал Костя. Помолчал. Потом, как клятву, произнес: — Простите, не могу иначе. Я вернусь, мама! Обязательно вернусь!

— Не задерживайся, сынок. От своих отстанешь, — послышался из-за ограды отцовский голос. — Береги себя! — И кузнец вдруг закашлялся.

В матово-белом свете луны отчетливо вырисовывалась темная заводская труба. Острые мальчишеские глаза рассмотрели на ней маленький металлический флажок. Так и не смогли сбить его фашисты. Звездочку, серп и молот нельзя было сейчас различить, но Костя знал: они там.

— До свидания, Рысевщина!

Застоявшийся в последнее время Рыжий рысью рванул с места. Прошло немного времени, и над заводом начало разгораться зарево. Один за другим прогремели четыре мощных взрыва. Высоко в небо взметнулось пламя. И тотчас в лесу прозвучали автоматная очередь и два винтовочных выстрела — короткий партизанский салют.