«Я вернусь, мама!..»

Люди на дорогах

Из Слободки, соседней деревни, принесли весть: будто видели Сергея, брата Алены Максимовны, в Самохваловичах, под Минском. Говорили: лежит раненый в госпитале. Алена Максимовна засобиралась в дорогу.

— Поеду! Может, разрешат забрать, дома выходим.

Но кузнец рассудил иначе.

— Ты, мать, будь при младших. Может, чего перепутали, — решительно пресек он сборы жены. — Сначала необходимо все выяснить. Я бы сам съездил, да в такое время завод нельзя оставить: мало ли что. Придется их послать. — И Николай Романович взглянул на Лену и Костю. — Давайте-ка, ребята, отправляйтесь завтра.

— Папа! — обрадовался Костя. — Вот здорово!

…Выехали на рассвете. Костя сидел за кучера, помахивал кнутом:

— Но, Гнедой! По холодку хорошо пробежишь, в жару меньше маяться.

Небольшой степенный мерин проворно перебирал ногами. Колеса дробно стучали железными ободьями по мощеной гати.

Миновали Слободку, Теляково. В деревнях уже не спали. Поскрипывали колодезные журавли, над печными трубами хат курились дымки.

Женщина с ведрами — ребята узнали тетку Виктора Колоса, Костиного приятеля, — хотела перейти дорогу, но заметила детей кузнеца, пошла рядом с подводой.

— Что, ребятки, дядю искать? Слышала я про вашу беду. А у нас такое творится! Сначала мобилизация была. Наш Витя с товарищем повестки по хатам разносил. Мужчины в военкомат ушли, а тут в правление колхоза позвонили: дать коней и ездовых для красноармейцев. Витька как услышал, что надо бойцов на фронт везти, тут же к председателю побежал. Уехал, и вот… Уж какой день ни его, ни коней…

Женщина еще что-то говорила, но Костя не слушал — жаркие думы поглотили его. Виктор был старше всего на два года, а на колхозных собраниях садился рядом с мужчинами. Он и дома был хозяином: родители Виктора умерли, сестры разъехались: одна учительствовала где-то, другая училась в Минске. И жил Витька один. Теперь вот на фронт подался. Пусть коноводом, а все же на фронт! Было чему позавидовать.

— Ты что, братик, или задремал? — донесся вроде бы издалека голос сестры.

— Что? — встрепенулся Костя. — Нет, я не сплю. Но, Гнедой!

Проехали деревню Теляково, и тут из разлапистого темного ельника вышли на дорогу два вооруженных человека в военной форме.

— Стой! — приказал боец в пилотке. — Куда направляетесь?

— В Самохваловичи, — ответила Лена.

— Не время кататься. — Красноармеец внимательно рассматривал ребят. — Чего вам дома не сидится?

— Дядя наш там раненый лежит. — Лена повернулась к военному в командирской фуражке. — Вот наши документы. — Она как старшая протянула свой паспорт и метрику Кости.

Командир просмотрел бумаги.

— Ехать, ребята, опасно, — сказал он. — Дороги бомбят. Да и на десант нарваться можно, — и умолк. Был он худой, с запавшими глазами. На петлицах Костя успел рассмотреть два лейтенантских кубика.

— Как-нибудь проберемся, — сказал мальчик.

Из чащи позвали:

— Уколов! Лейтенант! К рации!

— Ну что ж, поезжайте. — Командир вернул документы Лене. — Только будьте осторожны.

Лейтенант Уколов и Костя мельком взглянули друг на друга. Оба, конечно, не знали, что суждено им еще встретиться при других, чрезвычайных обстоятельствах и стать друзьями…

По Слуцкому шоссе двигались военные машины, конные повозки с красноармейцами. Обочинами шли измученные, усталые беженцы: старики, женщины, дети. С тележками, узлами, чемоданами. Шли молча, с тревогой бросая взгляды то на дорогу позади себя, то на ясное июньское небо.

Вдруг ноющий звук возник где-то вверху. Люди опрометью бросились с дороги в разные стороны.

— Лена! Самолет с крестами, немецкий! — крикнул Костя и поднялся на телеге, чтобы лучше разглядеть самолет.

Зловещая металлическая птица сделала круг над дорогой и скрылась за лесом. Но едва люди, машины, повозки снова поползли розорванной цепью по серому неровному шоссе, как со стороны леса послышался зловещий гул моторов, и тут же из-за деревьев вынырнуло несколько самолетов. Они летели очень низко вдоль дороги.

Черная тень фашистского бомбардировщика на миг накрыла воз, ребят, березки у шоссе.

— Бежим, Костя! — Лена спрыгнула с воза, рывком сдернула на землю брата, увлекая его за собой, упала в канаву, заросшую пропыленной полынью.

Застучал пулемет. Потом воздух содрогнулся от оглушительного взрыва. Затрещали ветви придорожных деревьев. Над шоссе повисли черные клубы дыма. Раздался отчаянный детский вопль. Рядом кто-то громко стонал.

Самолеты скрылись из виду так же внезапно, как и появились.

Лена подняла голову, огляделась. На дороге горела полуторка. Рядом с ней всхрапывал раненый конь, пытался подняться на перебитые ноги.

— Ма-а-ма! Ма-а-мочка! — звала маленькая девочка, размазывая слезы по лицу.

Лена обернулась к Косте. Брат лежал неподвижно и широко раскрытыми глазами, не мигая, смотрел в небо.

— Костенька, ты цел? Не ранен?

Лена лихорадочно ощупала брата. Нет, как будто не ранен. Почему же молчит?

— Лена, зачем они так? — Губы, словно чужие, не слушались Костю. — Беженцев, детей… За что?

— Они фашисты, — сказала Лена.

Сестра говорила что-то еще, но Костя как будто не слышал: по-прежнему лежал не шевелясь. И этот страшный застывший взгляд…

— Да очнись же, Кастусь! — Лена принялась испуганно тормошить мальчика. И когда он медленно, словно пробуждаясь от тяжелого и долгого сна, поднялся и сел, спросила:

— Может, вернешься домой? А я одна поищу дядю…

— Нет! Что ты, поедем вместе…

В этот день Костя и Лена еще раз попали под обстрел и бомбежку. Соскочив с телеги, они успели спрятаться во ржи, которая стеной стояла вдоль дороги. Гнедой послушно шел следом за ними по полю, оставляя за собой дорожку из смятых колосьев…

Дядю Сергея ребята так и не нашли. Госпиталь из Самохваловичей переехал, а куда, никто в сумятице тех первых военных дней не мог сказать. Домой возвращались ни с чем…