Когда кто-то тяжело опустился на стул напротив, Мири вздрогнула, заморгала глазами и с удивлением обнаружила перед собой благообразного седого господина. Очки в тонкой металлической оправе, вязаный жилет, круглые розовые щеки.

Он что-то сказал по-польски, но Мири поняла только «пани», покачала головой и от растерянности ляпнула по-русски:

– Не понимаю, простите.

– О, фройлян русская! – дедок оживился. – Это прекрасно! Вы здесь по делам или посмотреть город?

– Скорее по делам, – отозвалась девушка.

– Очень холодно сегодня, правда? – Мири кивнула. В кафе было тепло, но на улице ее тонкая курточка и синтетический свитерок не слишком спасали от ветра и низкой температуры. – У нас редко бывает так холодно. Но все портится, даже климат, – продолжал общаться дедок. «Наверное, ему скучно, – подумала Мири. – Если Рустем увидит, что я разговариваю с незнакомым человеком, он разозлиться. Но нельзя же просто грубо отшить старика, нехорошо как-то».

– Давайте-ка мы с вами, фройлян, выпьем кофейку, – продолжил дедок. – От кофе прибавляются силы, и голова лучше думает.

Говорил он по-русски чисто, только иногда фразы звучали немножко неестественно. Мири растерялась. Надо отказаться от угощения, но старик уже махал официантке. Та подошла, выслушала сделанный по-немецки заказ и удалилась.

– А я работал в России, – радостно продолжал старик. – Давно, строил к Олимпиаде. Вы не можете помнить, а для меня это лучшая часть жизни…

Он болтал и болтал, Мири нервничала все больше и время от времени поглядывала на дверь.

– Вы ждете мужа? – спросил вдруг старик.

– Нет, не мужа, – автоматически ответила девушка.

– Да-да, в наши дни молодежь не торопится с этим… значит, подругу?

– Нет… приятеля.

– Прекрасно! Давайте выпьем кофе, и время пройдет быстрее!

Официантка принесла заказ. Она поставила поднос на край стола, ловко положила перед каждым из клиентов салфетки и водрузила бокалы. Мири улыбнулась ей, но официантка даже не взглянула на нее. Она поджала губы и положила перед стариком счет.

Пока тот расплачивался, Мири взялась за ручку кружки, подняла ее… салфетка прилипла к донышку и оторвалась от стола вместе с чашкой. И перед носом девушки оказались написанные на желтой салфетке корявые буквы: «Не пей». Мири моргнула, буквы не пропали. Тогда она осторожно отлепила желтый квадратик от кружки, сложив его пополам, чтобы не видно было букв, понюхала кофе и поставила кружку на стол.

– Что такое? – всполошился старик, шумно отхлебнувший из своей чашки и с удовольствием причмокнувший губами. – Кофе здесь прекрасно варят, вам понравится!

– Оно со спиртным, – пробормотала Мири, уловив слабый запах.

– О, это всего лишь чайная ложка бренди, добавляется для запаха и вкуса… и согревает. Можно даже детям. Пейте скорее, пока не остыло!

– Я… у меня аллергия на алкоголь, – быстро сказала Мири, комкая в кулаке желтую салфетку.

– О! – старик явно огорчился, и Мири стало неловко. В то же время тревога ее все возрастала. Что, черт возьми, происходит? У нее возникло неприятное чувство, что вокруг стягивается паутина, а она, как глупая муха, перебирает лапками, лишь приближая реальную опасность.

– Простите, мне нужно в дамскую комнату, – она встала и быстро пошла к плотной шторе в углу зала, в сторону которой указывала стрелочка с двумя волшебными буквами wc. Не успела Мири закрыть за собой дверь, как следом за ней скользнула официантка, появившаяся из полутемного коридорчика за баром.

Мири уставилась на нее с удивлением и испугом.

– Ты русская? – спросила официантка и, когда Мири кивнула, зашептала: – Я хочу тебе помочь… этот старый козел, он дал хозяину бутылку, сказал – ликер, но я думаю, там какая-то гадость… подливает чего-то в кофе, может, клофелин. А потом уводит девушек… За углом его ждет машина. Хозяин не велит вмешиваться, но мне страшно думать, что с ними может быть потом. Уходи быстрей и не пей ничего.

Мири даже не успела поблагодарить, а официантка уже выскользнула за дверь. Что же делать? Если она уйдет, Рустем не будет знать, где ее искать. Нельзя, чтобы они потерялись. Значит, придется остаться в кафе. Она вышла из туалета и осторожно выглянула из-за шторы. Старикан сидел на месте и с кем-то разговаривал по мобильнику. Мири передернулась от злости и отвращения: мерзкий паук, надо же! Судя по знанию языков, он специализируется на польках и русских. Вот гад!

Откуда-то долетел порыв ветра. Сквозняк. Мири вспомнила свой сон и как она стояла посреди огромного бального зала и… и только теперь она поняла, что пол зала был мозаичным, черные и белые квадраты чередовались, как на шахматной доске. И не гости там были, а шахматные фигуры… Интересно, а кем была я? Надеюсь, не пешкой, а то обидно как-то. Опять же, любой съесть может. Ну, это мы еще посмотрим, нас так просто не возьмешь! Мири выпрямилась, тряхнула головой, расстроилась, не ощутив привычного веса волос, и вышла в зал. Села на свое место за столиком, уставилась на розовощекого старика и попросила:

– Расскажите мне еще о том, как вы работали в России. Только я себе еще чаю возьму.

– Я с удовольствием угощу фройлян! – оживился старый паук.

– Нет-нет, у меня есть деньги! – она взялась за сумочку. Сделала неловкий жест, и сумка упала на пол. Пока старик помогал подбирать выпавшие вещи, она быстро поменяла местами чашки, поставив перед ним свою, только отлила из нее немного, потому что старый таракан пару раз уже приложился к кофе.

Официантка забрала у Мири кофе и принесла чай. Мири делала вид, что пьет, но в основном дула в чашку и наблюдала за стариком, который с удовольствием прихлебывал кофе и что-то вещал. Буквально через десять минут он побледнел, над верхней губой выступил пот, а дыхание участилось. Он вдруг схватился за грудь и что-то забубнил по-немецки.

– Скорую нужно, – крикнула Мири девушке за прилавком. Та, сделав озабоченное лицо и пряча злорадную улыбку, позвала хозяина. Из задней двери выскочил высокий смуглый тип, глянул на старика, потом на Мири, врача вызывать не стал, просто подхватил паука-клофелинщика и поволок в служебное помещение.

Рустем пришел минут через десять, и Мири вздохнула с облегчением. Он пропустил мимо ушей вопрос: «Ты что так долго?», сел к столику, подвинув стул так, чтобы видеть вход.

– Держи, – он положил перед девушкой мобильник. – Дешевый, но лучше, чем ничего. Себе я тоже купил. На цифре «один» записан мой номер. Выйдешь, садись на автобус номер 75. Он привезет тебя к крупному торговому центру, называется, кажется, «Европа». Там еще напротив церковь…

– А в самом центре водяные часы. Знаю, я там бывала.

– Вот и хорошо. Иди в отдел парфюмерии и жди меня.


Он ушел. Мири рассчиталась за вторую чашку чая и отправилась в «Европу». Окунувшись в приятную атмосферу торгового центра, Мири воспрянула духом. Здесь было тепло, светло и продавщицы улыбались дружелюбно, а витрины полнились всякими привлекательными штучками, начиная от одежды и заканчивая драгоценностями. Девушка не спеша добралась до парфюмерного отдела, в котором оказался весьма приличный выбор декоративной косметики, и Мири решила не тратить зря времени и купить себе что-нибудь приятное и полезное. В плане приятного можно выбрать набор с очищающими и тонизирующими средствами, чтобы не рассчитывать на милость следующего отеля. А в качестве полезного… раз уж она теперь шатенка, да еще с зелеными глазами, то нужно подобрать помаду и карандаш для глаз не черный, а коричневый, и тени…

Мири в упоении перебирала коробочки, и вдруг ее пронзила кошмарная мысль: я ничего не могу купить. Действительно, как же можно было забыть об отсутствии денег? Того, что Рустем извлек из украденных в баре кошельков зевак, хватило на билеты и кофе с коржиками. И осталось у нее евро тридцать, ну, с мелочью – сорок. Наверное, себе Рустем оставил побольше, но вряд ли он захочет оплачивать ее косметику из скудных и добытых с таким трудом средств.

Золотая «Виза» мирно лежит у Мири в сумочке, но если ею воспользоваться, то их найдут… Все мы сто раз видели в кино такую сцену: люди в заставленном техникой и столами помещении с сосредоточенным видом смотрят в мониторы, и вдруг на одном из экранов вспыхивает красная точка. Радостный крик: «Мы их засекли! Угол тридцать третьей и восьмой! Они расплатились кредиткой в магазине». И сразу кто-то куда-то бежит, машины срываются с места, визжа шинами и оставляя на асфальте жирные черные следы… И незадачливых злодеев ловят. Вот так-то! Такая пристальная слежка, желание властей знать кто где находится в каждый момент времени, всегда казалось Мири проявлением заботы о безопасности граждан. «Пусть боятся и нервничают те, кому есть что утаивать, – думала девушка. – А я законопослушная гражданка и мне скрывать нечего! То есть раньше было нечего. А вдруг мы с Рустемом все придумали и никто за нами не следит? Ну что такого страшного случиться, если я немножко потрачусь в этом магазине?»

Она заколебалась было, но тут музыка, звучавшая приятным фоном, стала тише, и из динамиков полился вкрадчивый голос, рассказывающий о скидках и акциях. Голос этот, немного искаженный микрофоном и динамиками, напомнил ей объявление в аэропорту… когда их самолет оказался заминированным. Рука, уже потянувшаяся было к сумочке, застыла на полпути. «Нет уж, – твердо сказала себе Мири. – Потерплю. Подумаешь, и не больно-то хотелось что-то покупать. Все равно тут дорого. Вот поеду потом в Израиль и в аэропорту Бен-Гурион скуплю половину дьюти-фри! Вот там цены очень приятные, просто очень!».

Она пошла в сторону прилавков с духами, но, несмотря на все потуги самовнушения, ей стало вдруг себя жалко, жалко до слез. «И за что я страдаю, спрашивается? Или мне нужен этот камень? Я всего лишь эксперт и не более! На глазах выступили слезы, и мир поплыл. Это линзы, ой-ой-ой, что же делать?»

Некоторое время Мири приводила себя в порядок, а когда проморгалась, то увидела у соседнего прилавка знакомое лицо и, прежде чем успела подумать, воскликнула:

– Людочка!

Молодая полноватая женщина обернулась и с удивлением уставилась на незнакомку, радостно ей улыбавшуюся.

– Не узнала? Ах, да, я тут… немного поменяла имидж, – смутилась Мири, но подружка уже ткнула, не глядя, флакон духов обратно продавщице и шагнула навстречу:

– Мири? Это ты?

– Ну да…

Они обнялись. Людочка была одноклассницей Мири, они не считали себя близкими подругами, но всегда хорошо ладили. Рыженькая и полненькая, Людочка обладала удивительно жизнерадостным и ровным нравом и в школе ее все любили. После школы она пошла учиться на ветеринара, потому что обожала животных.

В каждом классе есть свои истории, страшилки и анекдоты, которые все с удовольствием вспоминают на встречах выпускников. Одна из таких школьных легенд гласила, что Ромка Шурцев подался в голубые после того, как вначале долго любовался на Людочкин уже в девятом классе шикарный бюст, а потом ему начало мерещиться, что бюст этот шевелится. Он решил было, что это на почве перевозбуждения и пора как-то дать чувствам выход. На переменке, когда все убежали из класса в коридор, он уронил Людочкин портфель, она задержалась, собирая книжки, а коварный Шурцев подкрался сзади и облапил девушку. Дальнейшее могла наблюдать вся школа – Ромка несся по коридору с воплями, тряся окровавленным пальцем и орал:

– Он у нее живой и кусается! Шевелится и кусается!

Само собой кусался не бюст, а хомяки, упрятанные зоологом-любителем в карманы курточки, но Ромка, говорят, так от пережитого потрясения и не оправился и с тех пор упорно предпочитает мужской пол.

И вот теперь Людочка внимательно разглядывала подругу, и на ее круглом, усыпанном веснушками личике без труда можно было прочитать все мысли: и что выглядит Мири в своем новом образе не очень, и дерганая какая-то.

– Подумать только: Мириам обрезала свои косы! – протянула Людочка. – Поверить не могу, что это ты!

– Опомнись, я давно не заплетаю косы, – натянуто улыбнулась Мири и тут же спросила, чтобы предотвратить дальнейшие обсуждения радикальных перемен в собственной внешности:

– Ты как здесь?

– Да все так же! – Людочка засмеялась и тряхнула рыжими кудрями. – Едем на собачью выставку! Я же заводчик, помнишь? Вот, чтобы щенки ценились, собак надо выставлять. Сейчас я занимаюсь йорками, йоркширскими терьерами, в России на них опять растет спрос. Так что везу целых трех собак… ну и Лорд со мной, конечно. (Мири кивнула: Лорд был мраморным догом совершенно невероятного размера и расцветки, и тоже элитным производителем. Мири его боялась.) В самолет нас такой компанией не пускают, да и плохо они собак перевозят: либо простудят, либо замучают… Так что мы на колесах, автобусом. Колесим по долам и весям, как бременские музыканты. Ну, и так же весело.

– И куда вы на этот раз едете? – спросила Мири и изо всех сил пожелала, чтобы эта собачья выставка проходила в Швейцарии.

– Во Францию, – ответила Людочка, и надежды Мири померкли. «Впрочем, – тут же подумала она, – чем черт не шутит, хоть через границу переехать незамеченными – и то хорошо. И почему бы не во Францию? Ведь никто не ждет, что мы поедем таким кружным путем».

– Людочка, у меня к тебе будет немного странный вопрос, – сказала она, подхватив подругу под ручку и краем глаза заметив Рустема, который неспешно нюхал парфюм у стенда Кензо. – А не могли бы вы взять двух пассажиров?


– Даже если я кому-нибудь об этом расскажу, мне все равно не поверят, – пробормотал Рустем.

– Это лучше, чем тырить бумажники.

– Ну, не знаю, – мужчина опасливо покосился на клетку, где сидел бордосский дог. Могучий пес не проявлял агрессии, но взгляд его налитых кровью глаз был неприятно-пристальным.

Людмила замолвила словечко за Рустема и Мири, и Виктор, который формально возглавлял группу собачников, неохотно, но все же согласился подвезти их до Реймса, где через три дня должна была открыться очередная собачья выставка.

В автобусе оказалось всего шесть человек: Виктор и его жена Лилия везли на выставку несколько бельгийских грифонов. Рустем с некоторым удивлением разглядывал небольших собачек с приплюснутыми мордочками, маленьких и вертлявых. Несколько раз он пытался – просто из любопытства – пересчитать обитателей большой клетки, но маленькие мохнатые тельца либо мелькали слишком быстро, либо спали, собравшись в кучу, и тогда казалось, что кто-то забыл в клетке рыжий с черным меховой коврик.

Две подружки – Вика и Таня – везли на выставку четырех собак: бордосского дога, сиба-ину, лабрадора и черного терьера. Собаки принадлежали разным владельцам, кто-то из хозяев тоже собирался присутствовать на выставке, но предпочел добираться до Реймса более привычным способом – на самолете. А Вика и Таня работали хендлерами – то есть выводили собак на ринг, совершали необходимые проходы, выполняли упражнения и вообще старались представить их как можно лучше.

Ну и, конечно, здесь были две клетки с собаками Людмилы: в одной царственно возлежал дог Лорд, а в другой суетились непоседливые йоркширские терьеры.

Шестым был шофер – молчаливый парень, который крутил руль и совершенно не реагировал на то, что происходило в салоне.

Вообще-то, путешествие оказалось не самым легким. Собачники – хозяева и хендлеры – привыкли к подобному способу перемещения, но пассажирам пришлось туго. Автобус хоть и был оборудован вентиляцией, но запах в нем все равно стоял специфический. Собаки – большие и маленькие – сидели в клетках. По общему правилу их выпускали только на остановках – размять лапы, сходить в туалет. В автобусе сняли большую часть сидений и на их месте закрепили клетки. Оставшиеся кресла устроены так, что при желании поспать можно соорудить некое подобие койки, которая укладывается поверх клеток. Мири нашлось место рядом с маленькими собачками: Людмилиными йорками. Они были не такие пугающие, как бордосский дог, но зато гораздо более брехливые.

Все быстро перезнакомились и, поскольку график передвижений был весьма строгим, то вскоре вся компания тронулась в путь.

– Как вас проверяют на границе? – спросил Рустем у Людочки.

– Паспорта таможенник смотрит, иной раз ветврач заходит. Но мы ездим часто, и нас уже неплохо знают, так что проблем обычно не бывает. Иногда и вовсе не останавливают. А у вас что-то с паспортом? – спросила она, сообразив, что в случае проблем может пострадать и их компания.

– Нет, ну что вы! – Рустем одарил женщину своей самой сияющей улыбкой. – С паспортом у меня все хорошо и шенген есть… вот с деньгами мы сглупили.

Мири закивала, жалостливо глядя на Людочку. Та сочувственно улыбнулась, но глаза отвела. Она, конечно, выслушала рассказ Рустема о том, как вчера у них украли деньги и кредитки. «Наверное, пока мы гуляли у Бранденбургских ворот, там было людно и приходилось проталкиваться через толпу. А еще говорят, что Берлин – культурный и спокойный город. Поэтому надо непременно добраться до Франции. Там ждут друзья, да и родня Мири поможет». Рустем показал себя как неплохой актер: очень натурально расстраивался и сокрушался по поводу собственной безалаберности и испорченного путешествия, Мири поддакивала. Но что-то все же мешало Людочке поверить в эту трогательную историю до конца.

– А где вы остановитесь на ночь? – спросила Мири.

– В предместье Меца – это уже на территории Франции – есть гостиница, там принимают с собаками и созданы все условия для животных. Есть специальное помещение, чтобы расставить клетки, лес за домом, где можно выгулять собак.

Хозяин гостиницы – то ли турок, то ли еще кто… Зовут Мустафа. Я знаю только, что он устраивает всякие развлечения, типа собачьих боев. И петушиные, кажется, тоже. Он предлагал нам привозить для этого животных, но мы отказались. Впрочем, есть другие люди, они зарабатывают не выставками, а именно боями и, думаю, у Мустафы отбоя нет от клиентов….


Автобус бежал себе и бежал по ровному шоссе, и вскоре усталую Мири начало неудержимо клонить в сон. Дремота мешалась с тревожными мыслями и воспоминаниями. Воспоминания оказались неожиданно приятными, потому что ведь от прошлого обычно не приходится ждать подвоха: все уже случилось.

Значит, они едут в Мец… Славный город. И очень старый. Сейчас он расположен неподалеку от трех границ: Германии, Люксембурга и Бельгии. Но когда-то это был просто центр Европы, и множество архитектурных и культурных памятников свидетельствовало о том, что город отличался важностью и богатством. Веками Мец переходил от французов к немцам и обратно, и его характер и архитектура зданий отражали это культурное двуединство.

Мири погружалась все глубже в сон. И вот она увидела старые милые улочки, спокойных, неторопливых горожан. Они с Антуаном приехали сюда ради очередного «поиска сокровищ». Сегодня в городе работал рынок, на котором можно найти что-нибудь необычное. Кроме того, имеет смысл пройтись по магазинам и антикварным лавкам.

Тот день выдался долгим и утомительным. Они не пропустили, кажется, ни одного лотка на рынке и ни одного магазинчика в городе, купили много всего интересного. Поросенок был доволен и согласился сходить с ней в собор, хоть и не разделял восторгов подружки по поводу древней архитектуры, особенно готической. Они дотащились до Армс – центральной площади Меца. Темнело, и город зажигал огни. Открыв рот, Мири взирала на собор Сент-Этьен. Она забыла о ноющей спине (попробуйте погрузить в старый «пежо» столько всякого барахла!), о стертых модными туфлями ногах. Собор возвышался над ней, не подавляя, но внушая восхищение и трепет. Мири, просмотревшая перед поездкой несколько страниц в одной из книг по архитектуре Франции, знала, что строилось здание с тринадцатого по пятнадцатый век. Стиль собора – классическая готика, а количество витражей просто немыслимо: 6,5 тыс. квадратных метров; за это Сент-Этьен называют Светильником Бога. Но одно дело – строки в книге и другое – возвышающееся перед глазами совершенство, исполненное в камне, покой которого охраняли нескучные горгульи. Как у Андрея Вознесенского «Белоснежные контрфорсы, словно лошади, воду пьют…».

Даже Антуан впечатлился увиденным, так как перестал ворчать и лишь тихонько сопел носом. Они вошли в собор, немного посидели на скамьях, отдыхая в прохладной гулкости, где эхо голосов и звуков органа омывало тела, унося прочь все плохое, суетное, позволяя стать лучше и чище… пусть хоть ненадолго. Мири разглядывала витражи. Это готика… это эпоха Возрождения, а это… это «Земной рай», выполненный по эскизам Шагала.

Творчество Марка Шагала Мири не любила. Его угловатые и несчастные фигуры казались ей чуждыми и неинтересными. Вот и сейчас… «Не место в этом торжестве света таким сценам, – сердито подумала девушка. Тоже мне рай…» И тут же устыдилась своих мыслей. «Если мне не нравится – еще не значит, что все так уж плохо. Ведь любой собор есть воплощение жизненного пути. А на пути этом встречается много разного: счастье, несчастье, тоска и смерть. И такая болезненная жизнь, странные мысли и формы тоже». Мири договорилась сама с собой: если прищурить глаза и воспринимать витражи Шагала просто как цветные пятна, то они не так уж дисгармоничны.

После собора они с Поросенком отгрузились в какую-то крошечную гостиничку… от усталости даже есть не смогли, просто разбрелись по комнатам, и Мири провалилась в сон, едва коснувшись головой подушки. И снились ей, конечно же, витражи… и удивительным образом сегодня она снова погрузилась в тот старый сон. Перед глазами кружились цветные пятна, складываясь в узор. Темная угловатая фигура… наверняка что-то раннее, готическое… Темный плащ, углами поднимающийся над плечами, словно сложенные крылья… мелькнуло на секунду красивое лицо, и Мири хотела было удивиться, что лицо такое знакомое. Я уже видела этот красивый рот, твердый подбородок. Вот только глаз не разглядеть, они словно застланы грифельно-серым туманом… Но странным образом картинка сместилась, и она не успела додумать мелькнувшую было мысль. Перед глазами предстало окно, освещенное, должно быть, заходящими лучами солнца. Совершенно незнакомый витраж… и выполнен он в ярких, но тревожных цветах насыщенно-красного и почти черного цветов. Мири вглядывалась в переливчатую яркость, не в силах различить рисунок, уловить смысл дробной картины и одновременно не желая его увидеть, ибо душа ее наполнялась предчувствием чего-то страшного и недоброго. Фрагменты витража дрогнули и поплыли, теряя разбивающие их рамы, сплавляясь во что-то не просто пугающее, а жуткое, такое, что замирает сердце…. Откуда-то донесся вой, леденящий душу. Автобус тряхнуло, и Мири проснулась. Она с благодарностью взглянула на бордосского дога, который, повинуясь окрику хендлера, лег на пол клетки и не стал больше тоскливо жаловаться на тяготы долгого переезда. Мири протерла глаза и поерзала, устраиваясь поудобнее. Рустем подошел и сел прямо на пол у ее ног, мимоходом погладив по коленке.

– Ты чего? – растерялась Мири.

– Мы, по легенде, парочка, помнишь?

Девушка пожала плечами и стала смотреть в окно. Подумаешь, герой-любовник.

– Расскажи мне о нем, – попросил Рустем, глядя на нее снизу вверх.

– О ком?

– О камне. Я знаю только, что это рубин и он какой-то особенный. Но, честно сказать, в драгоценностях я разбираюсь плохо… Рубин – это как сапфир, только красный?

– Тебе, правда, интересно? – Мири внимательно вглядывалась в смуглое лицо. Даже такой – небритый и лохматый – он чертовски привлекателен. Диковатая, какая-то животная красота. Отвечая на ее взгляд, Рустем изогнул черные брови над карими влажными глазами. Мири смутилась, отвела взгляд и принялась читать лекцию:

– Рубин – это прозрачная разновидность корунда красного цвета. В случае, если насыщенность цвета у корунда не превышает шестидесяти процентов, то он считается уже не рубином, а розовым сапфиром. Крупные прозрачные и совершенно чистые рубины почти не встречаются, это происходит даже реже, чем у сравнимых по размерам алмазов.

Твердость корунда по шкале Мооса равна девяти – это второе место среди всех природных камней. В этом отношении он уступает только алмазу. Историки считают, что рубин получил свое название от латинского слова Rubeus, что означает «красный». До начала XIX века рубинами называли многие драгоценные камни красного цвета, например, красную шпинель и красные гранаты. Примерно до XIII века слово «лал» использовалось как общее славянское название красного прозрачного камня: рубина, шпинели, пиропа, турмалина. В старину на Руси к рубинам, и реже к сапфирам, применяли общее название «яхонт». Чаще всего рубин называли яхонтом червленым.

Мири помолчала, настороженно взглянув на Рустема. Но мужчина слушал ее внимательно, и пришлось продолжать:

– Характерным для природных рубинов является неравномерное распределение окраски в виде пятен и полос. Рубин обладает сильным плеохроизмом. Характерной особенностью рубинов являются включения в виде иголок рутила, которые вызывают эффект переливчатости, или астеризма.

– Так. Вот с этого места еще раз и простыми словами, – Рустем сказал это как-то беззлобно, даже просительно, и Мири сразу же стало неловко.

– Прости… Технические детали не так уж интересны. Я расскажу про связанные с рубином поверья и суеверия. На Востоке этот камень ценили выше алмаза. Его главное свойство – рождать влечение к великому. На руке князя или правителя он ведет к подвигам, простым людям приносит счастье и любовь, восстанавливает силы. Однако может развить в человеке и природную жестокость, если она есть.

Во все времена эти драгоценные камни служили символом высшей власти коронованных особ Европы, которые помещали алый камень в центр своего венца в память о муках и крови Христа.

Согласно древним поверьям государи носили рубин потому, что он обладал пророческими свойствами: в преддверии беды неожиданно менял цвет и становился черным.

Самый большой рубин весом 256 каратов находился в коллекции русской императрицы Екатерины II. Другой из известных рубинов весом 250 каратов был установлен в короне, изготовленной в 1346 году по заказу Карла IV Люксембургского.

Что еще? Раньше верили, что рубин обладает лечебными свойствами. Считалось, что он сохраняет душевное и физическое здоровье, отгоняет дурные мысли. Легенды утверждают, что рубин оберегает от отравлений ядами, наряду с другими красными камнями является средством предотвращения кровоизлияния и различных воспалений. Рубинам приписывают способность останавливать кровотечение, восстанавливать память, снимать стресс.

В древности люди верили, что ношение рубина на шее предохраняет от эпидемии и злых духов. Также рубину приписывалось свойство давать своему хозяину победу в спорах. Женщина, которая имеет рубин, будет сохранять верность своему мужу.

В старинных книгах написано, что рубин очищает мысли, а также помогает тому, кого мучают дурные сны.

В древности врачи использовали рубин для излечения болезней, протекающих при высокой температуре, и для успокоения помешанных.

К тому же среди каббалистов считалось, что медитация на рубиновый камень помогает пробудить воспоминания о предыдущей инкарнации.

– Своего рода панацея…

– Ну, лечебные свойства в той или иной степени приписываются всем драгоценным камням. И чем камень ярче и привлекательнее, тем больше преданий с ним связано.

– А какие предания связаны с тем камнем, что ждет нас в конце пути?

– Не говори так! – Мири вздрогнула. – Конец пути – это ужасно. Мы едем всего лишь в Швейцарию, и потом… потом перед нами будет еще много дорог.

– Ты так суеверна? – Рустем не скрывал насмешки.

– Не то чтобы суеверна, но лучше не искушать судьбу. А что касается «Ярости богов»… На самом деле про него мало что известно. Он несколько раз переходил из рук в руки, менял хозяев и страны. Им владел турецкий султан, потом влашский господарь, которого мы знаем как графа Дракулу. О нем писал Тавернье, знаменитый путешественник и ювелир. По преданию, камень имеет только негативную энергию, словно… словно он впитал ярость богов. И он сводит с ума любого, кто владеет им, наделяя его безмерной жаждой власти. Еще Йосеф Каро говорил, что рубин получает свои магические силы от Марса, а планета эта связана с кровью, мечом и разрушением, поэтому пользоваться рубином надо осторожно.

Они помолчали, а потом Рустем спросил:

– Скажи… правда ли, что человек, получивший «Ярость богов», сможет завоевать мир?

Мири растерялась. Она подозрительно воззрилась на сидящего перед ней мужчину, но Рустем смотрел на нее без тени насмешки. Он и в самом деле в это верит, поразилась девушка. И вдруг впервые задалась вопросом: а зачем Павлу Генриховичу камень? Такие вещи приносят несчастье, и она сама не пожелала бы владеть камнем. Или все же пожелала бы? Нет-нет, это глупости и предрассудки. Павел Генрихович – тип еще тот, деспот и самодур, но завоевание мира – явно не его профиль.

– Глупости все это, – уверенно сказала она. – Рубином владели многие, но ни один из его хозяев не дожил до трона всемирного владыки. Тебе не кажется это важным? Распад личности наступит раньше, чем человек наберет достаточно власти. Драгоценный камень, что бы он там ни нес в себе, не может стать оружием для завоевания мира. И вся история его безумных владельцев – тому подтверждение.

– Камень не может, – кивнул Рустем. – Но со времен притязаний его последних хозяев технологии существенно изменились. И кто знает…

– Ты как ребенок! Все мальчишки любят сказки про войну!

Рустем наклонил голову, и взгляд его стал мрачным. Резче проступили скулы, губы словно стали тоньше, обнажив белые хищные зубы:

– Ты ошибаешься, – сказал он негромко. – Сказки – вещь важная и полезная. Если рассказывать детям правильные сказки, из них вырастут воины.

Мири рассердилась:

– Это ты что такое говоришь? Воины? Я, конечно, не пацифистка, но мне кажется, нашему миру есть о чем думать, кроме войн. И ты, наверное, прав. Детям надо рассказывать правильные сказки: добрые, светлые, чтобы они учились договариваться друг с другом, а не вгрызаться в глотки!

Дискуссия на политическую тему кончилась неожиданно: автобус повернул на неровную, посыпанную гравием дорогу, и собаки, почуяв близость стоянки, забеспокоились. Одни лаяли, другие взвизгивали, третьи подвывали. Хозяева покрикивали, пытаясь усмирить питомцев.

– Мы подъезжаем к гостинице? – спросил Рустем, пружинисто поднимаясь с пола.

– Да, это наш постоялый двор, – отозвался Виктор. – До города мы не доезжаем буквально несколько километров. Это местечко называется Лез Этан. Гостиница – «Лукум». Имеет несколько восточный колорит, но это скорее плюс. Например, здесь умеют варить кофе на песке и подают обалденную пахлаву. Я и в Турции такой не ел.

Встречать их вышел сам хозяин – толстый турок, гладкий, лоснящийся, с пухлыми губами и окладистой бородой пегого цвета. Хоть борода его и была наполовину седа, а толстые пальцы перебирали сердоликовые четки, глазки турка блестели оживленно, лобызался он с русскими гостьями с удовольствием, кое-кого даже похлопал по попке и погладил по плечику.

Мири договорилась с Людой, что собачники оплатят номер для нее и Рустема. Рустем помогал носить вещи и устраивать собак, а Мири убежала в гостиницу и первым делом залезла под душ. Особых изысков в отеле не наблюдалось, но три звезды соблюдались строго. Ремонт сделан, номера чистые, полотенца, всякие шампуньчики и мыло на месте.

Мири вымылась, почистила зубы, перестирала белье, быстро нырнула в кровать.

Она проспала до ужина и во сне снова ехала куда-то, меняя автобусы и электрички и мучительно мечтая о том, чтобы сесть в машину, чтобы удобный лимузин мягко шуршал шинами, и можно было бы устроиться на заднем сиденье, положить на колени ноутбук, написать бабушке. Или позвонить.

Она проснулась и в первый момент пребывала в счастливом беспамятстве; думала только о бабушке. Потом представила, как старая Мириам станет подыскивать место для ширмы. Пожалуй, лучше всего будет в кабинете, подле письменного стола… нет, правее, к камину… Мысль о ширме напомнила о письме вороватого родственника Тавернье, которым можно удивить даже много чудес повидавшую бабушку… Как жаль, что письмо обрывается на самом интересном месте… И тут же в мозг вонзилась мысль о камне, и радужные мысли померкли. Появившийся на пороге Рустем с интересом наблюдал за сменой выражений ее лица: от радости к гримаске горького разочарования.

– Это мой приход произвел на тебя такое тяжкое впечатление? – поинтересовался он.

– Нет. Просто мне приснилось что-то хорошее. И еще, что я все придумала.

– Что именно?

– Как добраться до Женевы, не предъявляя документов и не светясь на вокзалах.

– Самолет арендовать?

– Самолет? Ой, а ведь и верно, самолетом даже быстрее! Но я думала про машину с шофером.

– Тоже вариант. По здешним дорогам можно домчаться за несколько часов.

– Но и самолет, и автомобиль с шофером стоят денег, которых у нас нет. И Людочка мне столько не одолжит.

– Ну, по поводу денег я кое-что придумал.

– Что?

Но Рустем разговаривать не захотел, отправился в душ и, только появившись оттуда через добрых минут двадцать, принялся излагать свой план.

– Ты хозяина видела?

– Ну, мельком.

– Так вот, он турок и я почти турок…

– Ты же вроде цыган?

– Одно другому не мешает. Поскольку я говорю на арабском и правоверен, как сам пророк, да святится имя его, то мы с достопочтенным Мустафой Шафаком быстро нашли общий язык. Он больше спрашивал, чем говорил, но многое не спрячешь… Кроме того, он чувствует себя здесь вполне уверено, бизнес у него легальный: эта гостиница и пара ресторанчиков в соседнем городе. Он предпочитает жить здесь, вне пределов Меца: места больше, свежий воздух и подальше от любопытных глаз. Достопочтенный Мустафа устраивает в дальнем амбаре собачьи бои. Я видел ринг. Хоть он и говорит, что здесь тренируются местные любители бокса, но запах крови… да и Людочка о собачьих и петушиных боях говорила, помнишь?

– Да… Ты хочешь заработать на боях? Но в таких случаях исход не всегда можно предсказать…

– Ты дослушаешь меня, женщина? – Рустем сверкнул глазами. – Почему ты все время болтаешь?

– А? – Мири растерялась от такого хамства и примолкла. Рустем удовлетворенно хмыкнул и продолжал:

– Я не собираюсь ставить на собак. Сейчас нам нельзя полагаться на удачу. А значит, придется зарабатывать не везением, а умением.

– В смысле?

– Я же телохранитель, помнишь? Владею техниками различных единоборств. Короче, я боец. Думаю, Мустафа не откажется устроить для меня поединок с каким-нибудь местным амбалом.

– Но… но это опасно!

– И что? Нам нужны деньги… Учитывая, что бой должен состояться завтра, большую сумму мы запросить не можем. Нужно рассчитать минимум, который позволит тебе добраться до места даже в одиночку.

– В одиночку? – голос Мири упал почти до шепота.

– Не плачь, я не собираюсь умирать. Но возможны травмы. Проигравший тоже получает некоторую сумму денег. Ты поняла? В кофейной зоне ресторана стоят мониторы, иди, залезь в Интернет и выясни цены на машину с шофером и на аренду самолета. А я пойду к Мустафе договариваться.

– Но если он не захочет?

– Мустафа Шафак? Ха, не смеши меня. Человек азартный не сможет отказаться от такого соблазна.


И Мустафа не отказался. Оглаживая ухоженную бороду, он пытался уговорить Рустема перенести бой на пару дней: больше народу можно будет собрать и денег больше. Но тот стоял на своем – завтра вечером он сможет выйти на ринг. И только завтра.

– Что ж, друг мой, если таково твое условие… Сколько ты хочешь получить в случае выигрыша? А в случае проигрыша? Очень разумные цифры, – хозяин перебирал четки и в который раз внимательно разглядывал сидевшего перед ним молодого человека. Рустем держался почтительно, как положено в разговоре со старшим, но одновременно старался продемонстрировать небольшой ум и гордыню: качества, которые, по его расчету, должны усыпить подозрения Мустафы.

– А скажи мне, друг мой, почему ты вообще попал в такое трудное положение? – вкрадчиво расспрашивал молодого человека Мустафа. – Без денег, в чужой стране… Не подумай, что я просто любопытствую! Как единоверцы мы должны помогать друг другу, и я мог бы предложить тебе… работу, например.

Рустем изложил хозяину несколько отредактированную версию событий: им с девушкой пришлось в спешке бежать от ее родственников и чтобы добраться до дома, он должен добыть денег.

– Вот как? – Мустафа налил чай в тонкостенные стеклянные стаканчики. – Это приятно: сознавать, что и в наше время есть такая любовь… но ведь твоя девушка… ты уверен, что правоверному нужна именно такая жена?

– Она готова идти за мной, куда я скажу, – спокойно ответил Рустем. – Кроме того, господин мой, она очень умна и обладает значительным капиталом. Я правоверный и точно знаю, что буду хорошим мужем и отцом, но умение распоряжаться деньгами – особый талант, которого у меня нет. И я подумал: что дурного, если старшая жена будет вести финансовые дела семьи? Став состоятельным человеком, я смогу взять в свой дом достойную девушку из хорошей семьи, воспитанную в наших традициях. Смогу помогать бедным, как велит Коран. Когда-нибудь… – Рустем вздохнул, – когда-нибудь я даже совершу хадж. Мой дед так мечтал об этом, но он жил в Советском Союзе и это было невозможно.

– Ты, как я вижу, не только достойный, но и разумный молодой человек, – хозяин взглянул на Рустема с новым интересом. – Приятно слышать, что традиции так дороги твоему сердцу…

Некоторое время они пили чай. Рустем сидел с почтительным видом и практически не поднимал глаз, хоть внутри был натянут, как струна. Однако он осторожно подносил к губам стаканчик, делал маленький глоток, ставил стакан на место и рассматривал узор ковра под ногами.

– Я помогу тебе, – подал голос Мустафа. – Мы, правоверные, должны держаться вместе. Завтра в семь вечера будь готов. Бой начнется в восемь. А сегодня вечером ты и твоя девушка будете моими гостями. Ужин за мой счет.

– О, господин мой…

Мустафа поднял руку, останавливая поток возражений и благодарностей.

– Позволь мне оказать гостеприимство человеку, который завтра доставит мне удовольствие своим мужеством и искусством.

Рустем благодарно наклонил голову.

– А теперь по поводу правил, – тем же напевным и неторопливым голосом продолжал хозяин. – Ты ведь понимаешь, друг мой, что это бой без правил и все возможно?


Мири ушла с ужина рано и легла спать. Но ей никак не удавалось прогнать тревожные мысли. Затея Рустема с боем казалась безумной. Если его убьют… что она станет делать дальше? Лучше даже не загадывать. В который раз Мири принялась проклинать «Ярость богов». Чертов камень, и надо же было, чтобы он появился именно сейчас, и будто судьба гонит ее к встрече, которой она предпочла бы избежать. Мири вспомнила рассказ дядюшки, вернее, двоюродного деда. Ему довелось держать камень в руках во время Второй мировой. Старик рассказывал много чего, но кто же его слушал? Что-то про Гиммлера и Анненербе… Ах, если бы она слушала дедушку Айзека! Во время войны, будучи еще юнцом, он ходил в учениках старого Йозефа. Йозеф считался в семье не просто патриархом, но его уважали и даже побаивались за необыкновенный дар: практически не глядя, на ощупь, он мог распознать любой камень. Назвать место его происхождения, цвет, дефекты (включая внутренние!), вес, чистоту и прочие характеристики.

Старый Айзек гостил тогда в доме савты Мириам. Мири приехала к бабушке на каникулы и была торжественно представлена старику. Тот подивился, какая она большая, а затем, поглядывая на бабушку, протянул девочке бархатный мешочек:

– Покажи мне, детка, что ты умеешь.

Мири равнодушно перебирала камни. Она относилась к своим способностям как к чему-то обычному, не подозревая, что другие ювелиры так не могут. Пальчики терли грани камней. Она смотрела в их радужную глубину и сбивчиво говорила:

– Опал… не настоящий. Этот настоящий, но странный. Он как торт, у которого коржи скреплены[6] чем-то. Это аметист, темный и красивый, но внутри пузырьки…

Потом девочка пила чай с сэндвичами, с нетерпением ожидая, пока взрослые наговорятся и можно будет поехать кататься к берегу озера.

– Ты права, Мириам, – кивал лысой головой дедушка Айзек. Его узловатые пальцы ловко подхватывали камни со стола и собирали их в темное нутро мешочка. – Это дар Йозефа вернулся в семью. Странно, что он достался девочке. Но и это лучше, чем ничего, лучше, чем если бы дар просто канул в Лету… Однако ее надо учить… Ну, как знаешь, смотри, чтобы не было поздно. – Старик убрал бархатный мешочек во внутренний карман пиджака. – Вот Йозеф бы удивился. Помню, как он все пытался передать мне свое мастерство, да так ничего и не вышло. Хотел бы я увидеть камни его глазами или глазами этой девочки… Я рассказывал тебе, что однажды видел «Ярость богов»? Тот самый проклятый рубин. Это было во время войны. В мастерскую старого Йозефа в Вене явился некий господин Зиверс. Он обещал хорошо заплатить, если старик съездит взглянуть на некие драгоценности, а потом будет держать язык за зубами. Честно говоря, Йозеф тогда был уже очень стар и почти ослеп, и ехать ему никуда не хотелось. Но когда Зиверс сказал, какие именно драгоценности он должен осмотреть, старик согласился немедленно. Он взял меня с собой, я нес чемоданчик с инструментами и помогал ему идти по лестнице.

Айзек говорил медленно, время от времени отпивая травяной чай из тонкостенной чашечки мейсенского фарфора. Савта Мириам внимательно слушала, а Мири едва сдерживала зевоту. Шелестящий голос старика усыплял, и она почти задремала, пока он рассказывал бабушке свою историю, совершенно не интересную для девочки-подростка, которая понятия не имела о чем речь, а мальчиками и спортом интересовалась больше, чем драгоценными камнями. Гиммлера она представляла себе исключительно по фильму «Семнадцать мгновений весны», из которого посмотрела одну серию, когда сломался модем, и кабельное телевидение целый день не работало.

– Нас посадили в черный автомобиль, – не спеша продолжал Айзек. – Господин Зиверс ехал в другой машине… Сопровождали нас такие молчаливые люди в штатских костюмах, но с военной выправкой. Приехали мы в музей замка Хофбург, и тогда я увидел имперские инсигнии. Да… исключительные вещи там были. Но больше всего меня поразил тот камень, рубин. Йозеф долго не хотел брать его в руки, словно боялся. А потом-то ему было плохо, так плохо, что я опасался за его жизнь… думал, он и не выйдет из этого музея.

– А ты? – с любопытством спросила Мириам. – Как чувствовал себя ты, Айзек, когда смотрел на проклятый камень?

Старик пожевал губами, чашка жалобно звякнула о блюдце. – Уж и не помню… страшновато было.

«Почему он соврал?» – сонно удивилась Мири, но не спросила; не принято уличать старших во лжи.

– А потом нас еще раз вызвал господин Зиверс, – продолжал Айзек. – В тот раз он сказал, что нужно приехать на всякий случай, если важному человеку понадобится расспросить эксперта. Но мы не понадобились…

Старик прикрыл глаза и словно вновь оказался в предвоенной Вене. Их с Йозефом привезли в богатый дом на шикарном черном автомобиле. На улице неподалеку находилось кафе, и так вкусно пахло кофе и корицей, что даже страх перед мрачными провожатыми становился меньше. Йозеф мучительно медленно поднимался по лестнице, отдыхал после каждой ступеньки. Айзек поддерживал его под руку, а сзади маялся то ли охранник, то ли провожатый – здоровый тип с грубым лицом. Они добрались только до площадки второго этажа, когда с улицы послышался шум мотора; еще одна машина затормозила подле здания. И тогда господин Зиверс показался внизу лестницы и крикнул:

– Быстрее, отведите их в синюю гостиную!

– Да он еле ползет, – сквозь зубы отозвался сопровождающий.

– На руках неси! – донеслось снизу.

Охранник негромко выругался, потом вырвал из рук Айзека чемоданчик с инструментами и сунул его старику:

– Держи! А ты, молокосос, бери меня за руки.

Перехватив руки крест-накрест, они образовали подобие сидения. Старый Йозеф испуганно цеплялся за плечи молодых людей, но не проронил ни слова, пока его почти бегом возносили на третий этаж.

Закрытые шторы превратили синюю гостиную в подобие сумрачного аквариума, но охранник не удосужился включить свет, он просто захлопнул дверь, и шаги его загрохотали вниз по лестнице. Ювелиры оказались в полумраке. Айзек помог старику сесть, а сам прислонился к стене, тяжело дыша. Он был молод, но не привык к подобным физическим упражнениям. Когда кровь перестала стучать в висках, Айзек понял, что слышит доносящиеся из соседней комнаты голоса.

Итак, вы лично убедились, что все инсигнии на месте и это оригиналы?

– О да, господин рейсхфюрер, – подобострастно ответил Вольфрам Зиверс, руководитель Аненербе. Он чувствовал себя чертовски неуютно под взглядами людей, сидевших в полутемной комнате. Гиммлер – человек весьма предсказуемый, и хоть взгляд его колюч и лицо не выражает ничего, кроме недоверия, но второй пугал господина Зиверса гораздо больше. Карла Виллигута называли личным магом Гиммлера и был он личностью не слишком известной, а потому опасной. Этакая темная лошадка. Да еще глаза у него… так и буравит своими черными гляделками. Господин Зиверс завздыхал и с тоской подумал, что очень хотел бы сейчас оказаться в собственной гостиной. Или в уютном кабинете. Казалось бы, он достиг высокой должности, руководит могущественной организацией и должен заниматься исключительно руководящей работой. Так нет же! Вначале по поручению рейхсфюрера он, как мышь архивная, лично собирал все документы и мотался по библиотекам и музеям, отыскивая сведения о Копье Судьбы. А теперь вот его послали в Вену, чтобы он как специалист удостоверил подлинность имперских знаков высшей власти.

Гиммлер встал и подошел к окну. Их небольшое совещание проходило в доме на окраине Вены, принадлежавшем одному из сторонников НСДАП. Хозяин был счастлив оказанной ему честью, но старался лишний раз не путаться под ногами. Рейхсфюрер отогнул край тяжелой бархатной портьеры. Внизу, на мостовой, стоял темный автомобиль охраны. Гиммлер слышал тяжелое дыхание Зиверса и чувствовал его тревогу. Толстяк даже несколько осунулся за последнее время. Вот про Виллигута этого не скажешь. Его словно и нет в комнате, так неподвижен он и так бесстрастен. Официальная биография Карла Виллигута была прозрачна, как слеза ребенка: он происходил из рода военных и вся его жизнь, так же, как жизнь его предков, была посвящена войнам во славу Германии.

Но имелась и другая сторона в биографии этого человека. Он был известен как «последний наследник» древней линии германских святых Виллиготис, ведущих свой род из бесконечных глубин истории. Виллигут утверждал, что владеет родовой памятью, которая позволяет ему помнить события из жизни его племени более чем тысячелетней давности. Он сообщал, что получает советы и наставления в рунической форме от своего деда, Карла Виллигута, умершего много лет назад, а тот, в свою очередь, озвучивает волю древних вождей германцев.

Рейхсфюрер повернулся и негромко, но весомо заговорил:

– Завтра, 13 марта 1938 года свершится предначертанное. Наш вождь Адольф Гитлер торжественно въедет в Вену и предъявит свои права на имперские инсигнии. Сопровождать вождя будет шеф Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии Вильгельм Кейтель. Они проследуют в музей замка Хоффбург, где хранятся реликвии. Вы, господин Зиверс, будете ожидать его там. Кто еще в группе встречающих?

– Вальтер Бух, юрист. А также Эрнст Кальтенбруннер, глава австрийских СС.

– О да, на этого человека вполне можно положиться, – кивнул Гиммлер. – Кальтенбруннер организует охрану на должном уровне. Что ж, будем считать, что все от нас зависящее мы сделали, и остается лишь стать участниками исторического момента. Идите, господин Зиверс, и отдохните. Завтра вам нужна будет свежая голова. Ведь вы будете творить историю.

Откланявшись, Зиверс вышел, стараясь не показать, сколь нетверда его поступь. Отдохнуть! Да он глаз не сомкнет! Если только пунш горячий принять в качестве лечебного средства?

Когда за руководителем Аненербе закрылась дверь, подал голос Карл Виллигут.

– Этот человек глуп, – сказал он.

– Ну и что? – Гиммлер пожал плечами. – Зато он исполнителен. И он сделает то, что я ему прикажу. И будет молчать.

– Вы правы. – Виллигут говорил негромко, однако голос его был хорошо слышен. Глаза следили за рейхсфюрером, но тело при этом оставалось совершенно неподвижным. Гиммлер, который хотел было вернуться за стол, так и остался у окна. Ему неуютно было находиться слишком близко к этому человеку. – Фюрер уже выбрал место для хранения инсигний?

– Да. Он получил откровение, когда был в состоянии транса. Копье Судьбы должно покоиться в древней приходской церкви Святой Екатерины Нюрнбергской, в том зале, где когда-то проходили состязания мейстензингеров.

– Очень торжественно, – без всякого выражения произнес Виллигут, и Гиммлер не посмел заподозрить насмешку в его словах. – Зиверс принес опись вещей, хранящихся в замке Хофбург?

Гиммлер жестом указал на кожаную папку с тисненным золотом имперским орлом. Плавным движением его собеседник придвинул к себе документы и принялся быстро просматривать листы, отпечатанные на машинке.

«Что он там видит? – удивленно думал Гиммлер. – Темно и букв не разобрать. Этот черт еще и способен видеть ночью, как кошка».

– Вот то, что нам нужно, – подал голос Виллигут. Он подвинул документы на край стола и направил на них свет лампы.

Гиммлер подошел и, опершись ладонями на стол, уставился на список. «Орден нагрудный императора Франца-Иосифа, в оправе 27 бриллиантов… не то, ах вот, отчеркнутая строчка: перстень с рубином. Камень не огранен. Внутри заметны темные примеси. Вес 49 каратов».

– Вы уверены? – Рейхсфюрер вздрогнул, потому что сам не узнал собственный голос, он прозвучал хриплым карканьем.

– Я смогу сказать вам с уверенностью тот ли это камень, лишь когда увижу его воочию, – спокойно заявил Виллигут. – Но я проследил путь рубина, начиная с тех древних времен, когда им владел граф Дракула. Где он только ни побывал, этот замечательный камень! И в России и во Франции. И везде за ним тянется кровь. После Великой французской революции он оказался в Германии, и я пытался добраться до него, искал, имея полномочия от кайзера использовать неограниченные средства… Если бы тогда, в годы войны, этот священный камень воинов, камень победителей, попал в нужные руки, все для Германии могло бы обернуться по-другому!

Странный звук наполнял комнату. Рейхсфюрер слушал Виллигута как завороженный и все же краем сознания пытался понять, что еще он слышит. И лишь когда его придворный маг замолчал, Гиммлер понял, что этот неясный шум – его собственное частое и надсадное дыхание. И что он все еще стоит в неудобной позе, опершись руками о стол и наклонившись к списку. Он разогнул спину и опять отошел к окну. Темные, глубоко посаженные глаза Виллигута следили за рейхсфюрером. Если он, Карл Мария Виллигут, все рассчитал правильно, если звезды не обманули его, и он поставил на нужного человека, то именно этот немец приведет его к могуществу. И тогда он, Карл Виллигут, сможет творить историю, ту историю, которую сочтет нужным. Ему вдруг показалось, что Гиммлер колеблется. Желая преодолеть нерешительность рейхсфюрера, Виллигут спросил:

– Скажите, вы помните, как фюрер рассказывал о своем видении, том, где присутствовало Копье Судьбы?

– Да, конечно.

– Помните его слова про кровавый водоворот и маску смерти, которую он видел на дне? Кричащее лицо? – Виллигут заметил, как передернулся рейхсфюрер и, не дожидаясь ответа, продолжал:

– Я читал описания камня. Человек с сильной волей, заглянувший в камень, видит там именно это – маску смерти, вопящий лик. И если полководец впитает в себя ярость камня, его силу, ничто не сможет остановить такого человека. Само собой кольца недостаточно: нужны воля и разум. Нужен ум, точный и способный предвидеть многое.

И Вилллигут склонил голову в почтительном полупоклоне. Человек, стоявший у окна, невольно расправил плечи и твердо сказал:

– Хорошо, я вам верю. Добудьте мне этот камень[7].

В тот вечер Рустем никуда не спешил, воздал должное местной кухне, выпил кофе, а потом долго беседовал с Людочкой, сидя подле горящего камина. Рыжеволосая женщина смотрела на него влюбленными глазами. Рустему Людочка понравилась чрезвычайно, но он помнил о работе: сначала нужно выполнить задание. Поэтому он лишь смотрел на нее влажными темными глазами, расспрашивал о жизни и работе, говорил низким голосом, от которого у женщины сладко замирало сердце, но ничего лишнего себе не позволил и ушел спать один. На следующий день утром Рустем спал дольше обычного, потом немного размялся, поел и пошел помочь собачникам погрузить животных; им предстояло ехать на выставку в Реймс.

– Мне эта затея с боем не нравится, – говорила Людочка, передавая ему клетку с йоркширскими терьерами. – Ты так рискуешь… Неужели действительно нельзя как-то иначе выкрутиться?

– Это избавит меня от необходимости просить денег в долг, – сухо ответил молодой человек. – Каждый зарабатывает как может.

– Да, но… а если ты проиграешь?

– Мири все равно получит определенную сумму: я договорился. И сможет добраться до… родственников.

– Ну, не знаю… странно все это, – Людочка покачала головой. – Но, в конце концов, вы взрослые люди и поступайте, как знаете.

– Спасибо, – Рустем взял ее за руку и поднес ладонь к губам. Он поцеловал не тыльную часть ладони, а внутреннюю, у основания кисти: там, где бьется пульс. Жест получился очень нежным и почти интимным. Людочка на какой-то миг замерла, потом ее белая кожа вспыхнула огненным румянцем, она торопливо отдернула руку, пробормотала:

– Надо поговорить с Мустафой… он обещал заказать корм на обратную дорогу… – и пошла, почти побежала к гостинице.

Глядя вслед Людочке, Рустем хищно улыбнулся. Пухленькая и милая рыжеволосая женщина нравилась ему гораздо больше, чем тощая и язвительная Мириам. Он решил, что, когда это задание будет выполнено, он непременно отыщет Людочку. А пока… пока нужно сосредоточиться на более близкой и куда менее приятной цели. Он направился в лес, который начинался едва ли не за забором отеля. Надо размяться. Бой с тенью, пробежка – он в отличной форме, но разминка не повредит. Не прошло и получаса, как у него в кармане завибрировал телефон.

– Да?

– Рустем, Люда с тобой? – голос Мири звучал недовольно.

– Нет, я на пробежке. Что-то случилось?

– Да нет. Просто пора ехать, а ее нигде нет. Виктор уже копытом бьет…

Рустем повернулся и, набирая скорость, побежал к гостинице. Впрочем, когда он оказался у ворот, автобус уже выруливал с территории, и он увидел в окне Виктора, который выговаривал что-то Людочке. Но молодая женщина совсем, кажется, его не слушала, ее взгляд лихорадочно метался, отыскивая кого-то.

– Она никак не хотела ехать, не поговорив с тобой, – услышал Рустем голос Мири, которая удивленно следила глазами за автобусом. – Виктор чуть не силой запихнул ее в машину.

И тут Людочка увидела Рустема. Оттолкнув Виктора так, что мужчина рухнул в ближайшее кресло, она бросилась к выходу. Автобус остановился, двери открылись, и Людочка буквально выпала на руки Рустему.

Мири стояла рядом, онемев от изумления, и таращилась на эту сцену в духе то ли драмы, то ли водевиля.

– Я не знала, можно ли кому-нибудь сказать, – лихорадочно говорила Людочка, обвив руками шею молодого человека и плотно прижавшись к нему роскошной грудью. – Но меня это напугало. Я подумала, вдруг это важно…

– Что? О чем ты? – Рустем гладил ее по волосам, и видно было, что отпускать трепещущее в его объятиях тело ему не хочется.

– Я ходила к Мустафе, договариваться насчет корма, а потом Мики, Светкин йорк, сбежал. Я его искала, искала. Нашла, но он улизнул и забрался в кусты. Я полезла за ним. И прямо напротив оказались окна кабинета. Там был Мустафа и еще один парень, здоровый. Голый по пояс и с такими мышцами… я сразу подумала, что это твой противник. А Мустафа, он… он держал в руках жабу. Толстую такую… и этот парень… он ее поцеловал. Я не знала, что думать… вдруг это какая-то восточная магия, и они хотели навести на тебя порчу или еще что… Я так испугалась! Я просто не переживу, если с тобой что-нибудь случится!

– Люда! – Виктор свешивался с подножки автобуса и орал в полный голос. – Мы едем без тебя!

– Езжай, – Рустем с некоторым трудом оторвал от себя девушку, которая уже всхлипывала. – Спасибо тебе, ты… ты молодец. Может, ты даже спасла мне жизнь.

– Хочешь, я останусь? – спросила Людочка, подняв на него голубые глаза, опушенные темными от слез ресницами.

«Ни фига себе, – думала Мири, наблюдая за трогательной сценой. – Я что, невидимка? Подруга, называется! Не то чтобы мне так уж нужен этот цыган или турок, или кто он там… но по сюжету мы вроде как пара?»

– Я тебя найду, – ответил Рустем, твердой рукой увлекая девушку к автобусу. – Сейчас мне нужно закончить работу, а потом я обязательно найду тебя. – Он быстро прижался ртом к ее губам, и вот уже Людочка без сил обмякла в кресле, а весь автобус, затаив дыхание, наблюдает за тем, как, прихватив Виктора за грудки, Рустем коротко сказал:

– Присмотри за девушкой. И не обижай ее, слышишь?

Виктор, заглянув в темные глаза бойца, быстро кивнул и ответил:

– Хорошо-хорошо, конечно, я все понимаю…

Автобус уехал, а Рустем все стоял во дворе, хмуро глядя ему вслед.

– Эй, – Мири нерешительно дернула его за рукав. – Что это с ней было? Крыша поехала? Жабы какие-то…

– Твоя подруга молодец, – ответил мужчина, холодно взглянув на свою подопечную. – Думаю, она и правда спасла мне жизнь.

– Ты тоже веришь в магию?

– При чем тут магия? Все строго научно: есть экзотический вид жаб, железы в их коже вырабатывают некий токсин. Это яд, но на крупных животных, таких как люди, он в определенных дозах действует не как яд, а скорее как галлюциноген и анальгетик.

– То есть он вызывает глюки? Этот боец будет мультики смотреть, вместо того, чтобы кулаками махать? – насмешливо спросила Мири.

– Этот боец не будет чувствовать боли, что бы я с ним ни делал, – ровным голосом отозвался Рустем, и у Мири как-то сразу свело желудок, а ладони стали мокрыми и холодными. Она незаметно вытерла их о джинсы и почти робко спросила:

– И как же… ты тогда с ним не сможешь справиться, да?

– Да, справиться с ним будет невозможно. И поэтому мне придется его убить.


«Может, я тоже под воздействием какого-нибудь галлюциногена?» – Мири оглянулась и незаметно ущипнула себя за руку. Стало больно. «Детский сад, – одернула она себя. – Щипание серьезных видений не рассеет, но, к сожалению, действо, происходящее на моих глазах, реально. И именно поэтому оно так пугает».

Бог знает, чего она ждала от боя, но все оказалось, как в самом дурном кино. Этакий малобюджетный боевик. Лес, сумерки, круг вытоптанной прошлогодней травы на широкой поляне, подвешенные на безлистных ветках лампы. Провода, как змеи, тянутся в машине с работающим генератором. И возбужденные лица людей, стоящих под деревьями. Еще несколько минут назад они гомонили, крича на разные голоса, толкаясь подле переносных столиков, за которыми принимали ставки. Мири разобрала русскую, французскую, арабскую, польскую речь. Кажется, кто-то говорил по-английски и по-немецки.

Женщин было мало – в основном зрительская аудитория состояла из мужчин, одетых в кожаные куртки и свитера, кое у кого на головах были мусульманские шапочки.

Они оставляли свои машины на дороге у въезда в лес или на парковке подле гостиницы Мустафы и шли через лес, стягиваясь к поляне. Здоровались, пожимали руки, похлопывали друг друга по плечам, переговариваясь, переходили от группы к группе. Ни дать ни взять светский раут.

Бойцов было всего четверо: Рустем; смуглый, невысокий, но очень плотно сложенный человек, которого выставил хозяин гостиницы; и еще двое. Сложно организовать настоящий турнир за такое короткое время, пояснил им Мустафа.

Мири пребывала в некоем подобии ступора. Ей все время хотелось подойти и пощупать окружающих людей и предметы, чтобы избавиться от впечатления нереальности происходящего. Вон ужасно колоритный дядька, обросший неопрятной бородой, в кожанке и каракулевой шапочке, с быстрыми черными глазами. За его спиной двое молодых мужчин повыше ростом, застывших в почтительном молчании. Мустафа подходит, они обнимаются и, похлопывая друг друга по плечам, что-то говорят. Хозяин гостиницы идет дальше, здоровается с лощеным господином в дорогом костюме, по виду – не меньше, чем испанский гранд или французский барон. Тонкие усики, очки в золотой оправе, холеное лицо. Мири изо всех сил прислушивалась к разговору и наконец поняла, что господин – хозяин антикварной лавки в соседнем городке.

Неподалеку от антиквара стоит женщина – одна из немногих здесь. Крупная, крепко сбитая тетка в джинсах, резиновых сапогах и толстом свитере. Светлые волосы скручены в высокий узел и даже отсюда видно, какие они тяжелые и густые. Лицо у нее обветренное и немного одутловатое, но Мири уверена, что в молодости она была очень хороша собой.

Лица, лица, от них кружится голова. Мири закрыла глаза, чтобы не видеть их, и прислонилась к горячему плечу Рустема. Тот спокойно сидел на деревянной скамейке под деревом. Он одет в джинсы и майку, на плечи накинута куртка. Со стороны казалось, что он даже дремлет. Но Мири чувствовала, как от его тела волнами расходится тепло и что-то еще, некое ощущение опасности. Рустем обнял ее, прижал к себе и с тревогой вгляделся в бледное личико девушки.

– Тебе нехорошо? Давай ты пойдешь в номер и подождешь меня там?

– Нет, я с тобой! – она цепляется за него, как за что-то знакомое и реальное в этом призрачном лесу. Да что там в лесу! Где благополучный и устроенный мир, в котором она прожила всю свою жизнь? Дорогие гостиницы, хорошие машины, комфортабельные лайнеры. И вместо этого – подозрительные ночлежки, собачий автобус и вот теперь этот лес, где она на правах подружки бойца, но ведь и это ложь! Ложь! Мири вспомнила, как Рустем ласково и неохотно отрывал от себя Людочку. Надо же, кто бы мог подумать… Ей стало немного обидно, обычная женская ревность: «он решил, что она лучше». Инстинктивно она крепче прижалась к Рустему, но тут же устыдилась себя. «Ведь он мне совсем не нравится, и если у них с Людой что получиться, так и замечательно».

Чтобы подстегнуть народ и заставить людей делать ставки, Мустафа уже не первый раз представлял бойцов.

– Рустем! – голос его глуховато звучал среди деревьев, и туман в свете ламп поднимался дымными клочьями. – Наш гость и темная лошадка! – Рустем встал и, сбросив куртку с плеч, повернулся, приветствуя болельщиков. Послышались одобрительные возгласы. Некоторые подходили, чтобы взглянуть на бойца вблизи. Щупали мышцы, заглядывали в глаза, пытаясь оценить потенциал. Мири передергивало от нервного ужаса, но Рустем держался совершенно спокойно.

– Исмаил! Победитель последних трех боев!

Смуглый крепыш никак не отреагировал на приветственный гул толпы. К нему никто не подходил, видимо, все знали, чего можно ждать от этого человека.

– Бруно! Профессиональный боксер, черный пояс каратэ!

Высокий светловолосый парень вскинул вверх руки, приветствуя зрителей. Он сверкал улыбкой, как голливудская звезда, и то ли разминался, то ли демонстрировал зрителям удаль и мастерство, подпрыгивая в воздух, как Джеки Чан, проводя быструю серию ударов в никуда, как Кличко.

– Фредерик! Гроза портового Гавра! – Четвертым оказался здоровенный негр, его кожа лаково блестела в свете ламп. Он не улыбался и никто как-то не рискнул пощупать его мускулы, встретившись взглядом с маленькими глазками, угрюмо глядевшими из-под нависших век.

– Почему он такой потный? – испуганно спросила Мири, поглядывая на чернокожего гиганта.

– Это масло или жир, чтобы руки противника скользили, и труднее было провести захват. – объяснил Рустем.

– О! А почему ты ничем не натерся?

– Я так не работаю.

Одна из припаркованных на просеке машин издала вдруг резкий гудок, и гомонящие зрители примолкли. Мири думала, что проведут жеребьевку, но как оказалось, здесь были свои правила. Победитель прошлого боя выбирал себе противника. Потом сражались два других бойца и в финале встречались два победителя.

Исмаил выбрал Бруно. Кольцо зрителей уплотнилось, Мустафа крикнул что-то гортанное, и бой начался.

На фоне подпрыгивающего Бруно Исмаил казался малоподвижным и неповоротливым. Он принял защитную стойку, подняв перед собой сжатые кулаки, и чуть поворачивался навстречу шустрому блондину. Осознав, что инициатива должна исходить от него, Бруно бросился в атаку. Удар ногой в корпус – Исмаил покачнулся, но остался стоять. Зрители свистели, кто-то выкрикивал советы, кто-то – насмешки. Бруно провел блестящую атаку: удар в корпус, от которого Исмаил закрылся, и подсечка, которую он не увидел, и потому рухнул на бок. Однако, оказавшись на земле, он успел извернуться и в свою очередь ударить соперника по ногам. Тот упал. Некоторое время они боролись. Зрители подступили ближе, теснее сжав кольцо. Рустем встал на скамью, чтобы видеть происходящее, и Мири неохотно, но сделала то же самое. Собственно, когда она опять увидела тела бойцов, все уже было ясно: Исмаил добрался до горла противника и, никак не реагируя на наносимые ему удары, сжимал руки.

– Он его убьет, – прошептала девушка, чувствуя, как к горлу поднимается дурнота.

Рустем даже не взглянул на нее: он внимательно наблюдал за происходящим. Не прошло и минуты, как Исмаил откатился в сторону и медленно, почти неуклюже встал. Толпа загомонила, Мири с ужасом видела перед собой лица зрителей: радостные, разочарованные, возбужденные, искаженные криком, притворно-равнодушные, но ни одного сочувствующего. Двое парней выскочили в круг, за ноги потащили блондина – его тело – в сторону и тут же, под деревьями, деловито принялись паковать его в черный мешок.

– Слушай внимательно, – услышала Мири шепот Рустема: – Если я проиграю, иди к Мустафе. Он все равно должен заплатить. Причем прямо здесь, на месте, на глазах у людей. Но вначале вызови машину из города. Позвони, вот номер, я списал в справочнике. Отойди за деревья, сделай вид, что тебя тошнит, и потихоньку вызови такси. И, разговаривая с Мустафой, упомяни, что машина здесь, и шофер знает наши имена. Хоть какой-то свидетель. Ты поняла?

– Меня сейчас вырвет, – пробормотала Мири, чувствуя, как все плывет перед глазами, и холодный пот струится по спине.

Рустем проследил, как она бредет к кустам, и шагнул на ринг. Один из парней, следовавших за Мустафой, сделал несколько шагов за девушкой, но услышав звуки, доносившиеся из кустов, презрительно фыркнул, встал так, чтобы видеть ее голубой свитер, и принялся следить за боем.

Рустем понимал, что против прямого удара Фредерика он не выстоит – слишком большая разница в весе. Наверняка этот парень на спор убил пару если и не быков, то баранов. Кулаки пудовые. Ну да посмотрим, кто кого. Рустем двигался быстро, позволив лишь пару раз задеть себя, и, ловя удар вскользкую, легко падал и так же легко поднимался. Его удары не причиняли негру серьезного вреда – тот был буквально покрыт панцирем из мышц, но зато бесили его изрядно. Фредерик оказался неожиданно эмоциональным. Когда Рустем в прыжке ударил его ногой в ухо, негр затряс головой, и толпа разразилась свистом и хохотом. Это взбесило гиганта: он заревел и пошел на противника, нагнув голову. Рустем отступал, и кольцо зрителей бегом расступалось перед ними. Вот и ствол дерева, рядом кусты, больше отступать нельзя. Молодой человек подпрыгнул, повис на ветке и, оттолкнувшись ногами от ствола, перелетел через голову Фредерика. Тот развернулся и на секунду оказался открыт и не готов к тому, что его ожидало. Подсечка, пинок – и негр упал на колени. Вложив всю силу в следующий удар, Рустем рубанул его по шее. Хруст был слышен не только ему, но и стоявшим вблизи зрителям.

Поклонившись людям, лиц которых он не различал – все плыло перед глазами от пота, Рустем вернулся к скамье, на которой жалкой дрожащей фигуркой скорчилась Мири.

– Ты его убил? – шепотом спросила она.

– Нет, но сломал ключицу и отбил яйца. И то, и другое, думаю, поправимо. Но сегодня он бороться уже не сможет.

– Спасибо, – прошептала она, и Рустем взглянул на нее удивленно. Выпил воды и умыл лицо. Сквозь зубы спросил:

– Позвонила?

Она лишь кивнула. Рустем снял майку, вытер ею мокрое от пота и воды лицо.

Внезапно их внимание привлекла повисшая над лесом тишина. То есть мотор генератора по-прежнему бухтел за деревьями, но голоса людей смолкли. Мири и Рустем повернулись. Все зрители смотрели на них. А в круге стоял Исмаил.

Мири казалось, что шум и крики доносятся как сквозь вату. Она моргала, чтобы очистить зрение, хотя много бы отдала за то, чтобы не видеть происходящее на поляне. В страшном сне будут ей сниться обнаженные по пояс мужчины, кружащиеся по вытоптанной траве, кровоточащие ссадины, разбитые губы. Вот от удара в живот Рустем отлетел, рухнув на зрителей, которые не успели отступить. Но безжалостные руки вытолкнули его вперед – и, сплюнув кровь, он опять принялся кружить по поляне.

Лица и тела мужчин были покрыты кровью и синяками. У Исмаила заплыл один глаз, и он держался боком, стараясь не выпускать противника из поля зрения, но в остальном казался невредимым, в отличие от Рустема, который заметно прихрамывал на левую ногу.

Напряжение зрителей достигло апогея. Люди уже не сдерживались: они кричали, брызжа слюной, ругались, размахивали руками, толкали соседей, но бойцам все равно. Для них мир сосредоточился на поляне и на противнике, который смертельно опасен.

Чувствуя, что силы подходят к концу, Рустем бросился вперед. Захват, подсечка – он валит Исмаила и, чувствуя, как руки противника тянутся к горлу, изо всех сил пытался вырваться, не дать подмять себя. Исмаил не чувствовал боли, его практически бесполезно бить, и Рустем не стал тратить времени на напрасные удары. Его задача – поймать момент для захвата, двигаясь быстрее, чем противник.

Сейчас или никогда: руки Исмаила скользят по потному телу, да плюс масло, которым Рустем испачкался во время поединка с Фредериком. Рустем двигался быстрее и быстрее; анальгетик лишил Исмаила чувствительности, но и замедлил его реакции. Рустем заставлял себя забыть о боли в избитом теле, о раненой ноге, об ужасе перед тем, что нужно сделать. Он выворачивался из захвата, вскакивал на ноги первым, пока противник не успевал подняться с колен, и схватил его за шею. Сил осталось немного, но это последний шанс. Рывок – и звук ломающихся позвонков. Тело Исмаила обмякло, и он страшной безвольной куклой повалился на землю.

На секунду Рустем закрыл глаза, но лишь на секунду. Рано расслабляться – надо выбраться отсюда, пока вокруг люди, и вытащить девчонку. Мустафа вложил в Исмаила большие деньги, и не хотелось бы расплачиваться за свое разочарование.

Рустем открыл глаза, еще раз видит мертвого противника, но зрелище это не трогает его. Он нашел глазами Мустафу и пошел к нему, позволяя себе лишь немного щадить ногу.

Люди расступались перед ним, потому что от бойца пахло кровью и смертью и сейчас, не видя того и не понимая, Рустем был страшен. Он остановился перед хозяином гостиницы и сказал:

– Я хочу получить вознаграждение.

– Сейчас? – Мустафа поднимает брови. – К чему такая спешка? Победителя ждет пир…

– Меня ждет такси. Я уезжаю сейчас, – ответил боец, и губы Мустафы недовольно поджались. Краем глаза Рустем увидел молодых людей, стоявших за спиной хозяина гостиницы. Но за своей спиной он чувствует зрителей, которые сейчас еще поклоняются ему – человеку, воплотившему в себе бога войны, человеку, давшему им вспышку адреналина, бойцу, убившему противника. И он уверенно продолжал: – Скоро мне опять понадобятся деньги, и через пару месяцев я вернусь. Ты подготовишь другого бойца?

– Конечно!

Глаза Мустафы вспыхивают, мысль о перспективах смягчает разочарование от происходящего. Впрочем, он не потерял ни единого евро на этом бою. Просто заработал не так много, как рассчитывал, но это поправимо. Мальчишка наверняка вернется и вот тогда…

Он отсчитывает деньги. Рустем, провожаемый криками восторга и злобными взглядами, оглядывается, отыскивая взглядом Мири. Она уже рядом, набрасывает куртку ему на плечи, и они вместе идут к машине. Он обнимает ее, но Мири чувствует, что это скорее от усталости, чем от нежности: так тяжело его тело опирается на ее хрупкие плечи. Такси находится прямо у въезда в лес, они садятся в машину, и водитель, ничего не сказав, втапливает педаль газа в пол, торопясь убраться подальше от места, где, как он прекрасно понимает, обстановка далека от безопасной.

Вот и славный город Мец. С чувством облегчения Мири смотрит на светящиеся витрины и людей, идущих по улицам. Она посоветовалась с водителем, и тот сказал, что отвезет их в приличную гостиницу. Но вначале Мири заскочила в магазинчик при заправке. Во Франции почти нет круглосуточных магазинов, это вам не Москва, но шофер как местный знал все тонкости, и девушка смогла купить сумку и побросать туда кое-какое белье и самые необходимые вещи. Рустем оставался в машине, она уговорила его, хоть он и порывался пойти в магазин, словно позабыв о разбитом лице. Мири его состояние пугало, он вел себя, словно пьяный, но она надеялась, что к утру он придет в себя. Не успела она сесть в машину, как у водителя зазвонил телефон.

– Да? Двоих от гостиницы в пригороде? Вез.

Девушка молниеносно сунула руку в карман и показала шоферу несколько купюр.

– Да высадил уже, на въезде в город. Вроде они собирались на вокзал. Звонили кому-то… Я еду на стоянку в старый район. Ладно, буду там через десять минут… Долго? А мне в сортир надо или ты хочешь, чтобы я в памперсах ездил?

Через две минуты шофер высадил их у отеля, принял щедрое вознаграждение и уехал.

Мири и Рустем получили номер без проблем, хоть портье и поглядывал на молодого человека с опаской. Не успели они войти, как Рустем сбросил с плеч куртку и пошел в ванную. Остановился перед зеркалом, некоторое время рассматривал себя, потом хмыкнул, стащил одежду и встал под душ. Мири слышала, как он шипел и тихонько ругался, видимо, от боли.

С того момента, как они приехали, он не сказал ей ни слова, но девушка буквально кожей чувствовала растущее напряжение и понимала, что накопленное в ходе боя возбуждение и адреналин требуют выхода. Поэтому Мири не удивилась, когда Рустем вышел из ванной, не потрудившись даже вытереться или завернуться в полотенце. Он встал перед ней, и Мири сообразила, что это последний шанс сбежать. Если она закричит или убежит из номера, Рустем скорее всего не станет добиваться своего. Но ведь он рисковал жизнью и ради нее тоже… И нельзя отрицать, что, несмотря на разбитое лицо, ссадины и кровоподтеки на теле, Рустем очень красив. Мири неподвижно сидела на кровати, рассматривая возвышавшееся перед ней тело мужчины и, когда он потянулся к ней, не стала сопротивляться. Он думал больше о себе, был нетерпелив, порой почти жесток, но она все же – неожиданно для себя – получила удовольствие. А главное – бешеный секс, когда их тела бились друг о друга, словно норовя причинить скорее боль, чем наслаждение, когда он носил ее на руках, а Мири верхом сидела на его бедрах, все это дало им обоим возможность выплеснуть страх, тревогу и беспокойство. Они так и заснули, переплетясь руками и ногами, кое-как накрывшись покрывалом.

Мири проснулась, услышав стон. Она села на кровати и уставилась в темноту. Рустем лежал рядом, за окнами по-прежнему было темно. Она на ощупь нашла шнурок на стене и включила бра. Лежавший рядом мужчина был бледен, кожа на лице приобрела землистый оттенок и блестела от пота.

– Что с тобой? – испуганно спросила Мири.

– Не знаю… – он пошевелился и застонал. – Но мне плохо… очень плохо. Думаю, у меня внутреннее кровотечение. Сразу после боя такие вещи не всегда чувствуешь… адреналин забивает все.

– Нужен врач, – Мири схватилась за телефон.

– С ума сошла?

– Нет, это ты с ума сошел! Павел Генрихович оплачивает твою работу, но он не покупал твою жизнь. Да и главное мы сделали – следы замели. Никто не станет искать тебя в больнице, их база данных вряд ли связана с билетной или какой там еще системой.

Рустем не стал возражать, и скоро его уже везли по ярко освещенному коридору клиники на больничной каталке. Мири шла следом, а потом недовольно наблюдала, как заспанный дежурный врач потыкал в живот Рустема пальцами, оглядел разбитые губы и многочисленные ссадины и что-то буркнул сестре. И не спеша направился к дверям с табличкой «комната отдыха».

Мири бегом догнала эскулапа и схватила его за руку.

– Что с ним?

– Это ваш муж?

– Это мой друг.

– На вас напали?

– Нет, он неудачно упал. Что с ним?

– Еще не знаю… утром сделаем рентген.

– Утром? А если это внутреннее кровотечение и он не доживет до утра?

– Он не имеет страховки…

– Зато я имею! Более того, я гражданка Франции и свои права знаю. И ваши обязанности тоже. А мой друг – гражданин России. Я сейчас же позвоню в посольство, и когда сюда приедут из российского консульства, вам лучше иметь ответы на вопросы о здоровье пациента.

Врач хмуро смотрел на нее.

– Вам уже расхотелось спать? – не без сарказма продолжала девушка. – Тогда я скажу кое-что, чтобы вам захотелось работать. Этот человек – телохранитель одного из боссов русской мафии, очень влиятельного босса. И это его любимый телохранитель, он относится к нему, как к сыну. Я бы вам посоветовала сделать все возможное и немедленно. У русской мафии, знаете ли, долгая память и длинные руки.

Убедившись, что врач потрусил в палату, Мири достала мобильник, несколько секунд смотрела на него в нерешительности. Потом, наплевав на собственную безопасность, набрала телефон Семена Исаевича и сказала:

– Вы меня слушаете? Рустем в больнице французского города Мец, это недалеко от границы с Германией. У него нет страховки, но мне удалось припугнуть врача. Не знаю, насколько его хватит, лучше бы вам поторопиться. Оплатите лечение и обеспечьте уход, иначе я сверну с полдороги и не поеду за вашим чертовым камнем.

– Николай ждет вас в отеле «Ле Флер» в Женеве с необходимой суммой денег, – услышала она голос Семена.

– Так что насчет Рустема?

– Я лично прослежу, чтобы о нем как следует позаботились.

– Да уж, будьте добры. Я проверю. До экспертизы.

Выходя из больницы, она бросила мобильник в урну у входа и подозвала такси.


Вспомнив все читанные в детстве книги о шпионах и немногие виденные фильмы, Мири, как смогла, замела следы. Она успела прихватить с собой сумку и оплатить номер в гостинице, пока ждала «скорую». И теперь отправилась прямиком на вокзал. Купила в кассе билет до Реймса, задав кассирше множество вопросов и постаравшись, чтобы ее запомнили. Но выйдя на перрон, села в поезд, идущий к Нанси, и купила билет у проводника.

В Нанси Мири прямо с вокзала отправилась в дорогой спа-салон. Пока ее купали, стригли, массировали и приводили в чувство, она заказала по телефону комплект белья и одежды, и услужливый в предчувствии чаевых курьер отправился в магазин. А потом Мири позвонила старому приятелю, воспользовавшись телефоном салона.

– Поросенок? Привет, это я. Ты не поверишь, но я соскучилась. Мы не виделись сто лет. Давай встретимся? Меня тут одолели сентиментальные воспоминания. Помнишь, где мы видели шикарный набор черепаховых расчесок и гребней, оправленных в серебро? Давай встретимся завтра у того самого магазина? Нет-нет, все на месте, я была там в прошлом году… Договорились.

Она переоделась, взглянула в зеркало. М-да… и раньше-то лишнего веса не наблюдалось, а теперь вместо стройной брюнетки она стала миниатюрной блондинкой с короткой стрижкой. Густые волосы ежиком топорщились на голове, вызывая непривычное чувство легкости. Бабуля удивится. Интересно, узнает ли меня Антуан? Мири хихикнула и отправилась в отель, где нахально назвалась чужим именем. А на следующее утро, пока все кругом было еще окутано зимним сонным сумраком, она села в заказанную машину с шофером и отправилась на встречу с приятелем.


Дорога ровно ложилась под колеса; темнокожий водитель, облаченный в униформу, вежливо поинтересовался, какую музыку желает мадемуазель. Мири попросила что-нибудь легкое – джаз, например. И теперь под песни Луи Армстронга и Эллы Фитцжеральд она неслась к финальной сцене своей драмы.

Поездка предстояла долгая, и любой нормальный человек полетел бы до Женевы внутренним рейсом, благо в Нанси имеется аэропорт. Но Мири не могла себе позволить действовать как обыкновенный человек. Оплачивая заказ на машину, она вздохнула – деньги, выигранные Рустемом, кончились. Но когда она доберется до Женевы, смысла скрываться уже не будет, и она сможет пользоваться кредитками. Впрочем, лучше перестраховаться и проникнуть в здание аукциона неузнанной. И лучше всего для этого использовать помощь все того же Антуана. Что может быть безобидней, чем благополучный буржуа, да еще антиквар по профессии.

Водитель – среднего роста и плотного сложения афроевропеец в хорошем костюме и белой рубашке с галстуком – сказал, что его зовут Рами Карвер, и передал ей карту с начерченной схемой маршрута. Итак, от Нанси им предстоит доехать до Дижона, там свернуть на Бурк-ан-Брес, затем к Нантю и через Бельгард-сюр-Вальсерин до Женевы. Часть дороги пройдет по горам, но это не страшно – сейчас перевалы свободны, если только небольшой туман… Поездка, по словам водителя, должна занять часов пять. Мири кивнула и сказала, что им обязательно нужно будет сделать привал на середине пути: пообедать и отдохнуть. Выбор места оставила за шофером. Тот обрадовался, сверкнул белозубой улыбкой и спросил, что мадмуазель любит больше – мясо или рыбу? Мири, подумав, сказала, что рыбу, и он пообещал ей сказочный обед в рыбном хозяйстве неподалеку от Бурк-ан-Бреса.

Мири не проявляла склонности к общению, и шофер сосредоточил внимание на дороге, а она погрузилась в свои безрадостные мысли.

На душе у девушки было неспокойно, и чем ближе они приближались к Женеве, тем мрачнее она становилась. Как-то раньше не было возможности задуматься о цели поездки: они с Рустемом все время то бежали, то спасались, то заметали следы. Но, попав в привычную обстановку комфорта, тело Мири наконец расслабилось, а мозг словно заработал после долгого перерыва. Она вдруг задумалась: что сделает с камнем его новый хозяин? И кто станет обладателем «Ярости богов»? Павел Генрихович? Сие далеко не факт.

Ради этого чертова рубина заминировали самолет. Рустем говорил, что среди претендентов на обладание «Яростью богов» – израильская разведка и исламские экстремисты. Непонятно, зачем камень Павлу Генриховичу… Впрочем, он же ювелир. А ювелир чаще всего выступает как посредник между клиентом и продавцом. И что, если камень он приобретает не себе? Отправляясь в путь, она ехала на аукцион, на котором будет продаваться овеянный легендами, но всего лишь драгоценный камень. Однако слишком многие люди готовы рисковать ради него своими и чужими жизнями, а это значит, что они видят в «Ярости богов» не камень. Или не просто драгоценный камень. Они видят в нем оружие. Сердце сжалось. И что же будет, когда это оружие окажется в чьих-то руках? Как там говорил Рустем: с тех пор как прежние хозяева «Ярости богов» претендовали на господство над миром, прошло много лет и технологии существенно изменились.

Шофер впереди поднял руку, и она вздрогнула: все внутри сжалось от страха. Но он всего лишь опустил щиток, который предназначен, чтобы прикрывать глаза от солнца. Мири заметила, что на внутренней стороне щитка наклеено фото. Большая семья. В центре сидит седая мамми – толстая негритянка, облаченная в цветастое платье. За ней стоят двое взрослых, а вокруг – детишки. Трое. Нет, четверо – вон рожица выглядывает из-за плеча старшего брата. Наверное, это семья шофера.

«У меня нет детей, – думала Мири, – и по большому счету, я отвечаю только за себя. А вот если бы я спросила этого человека, в чьих руках он предпочел бы видеть камень, несущий могущество, рождающий в человеке жестокость, жажду власти и убийства? Наверное, самый достойный обладатель для такого рода сокровища – какой-нибудь тибетский лама, столь далеко продвинувшийся на пути к нирване, что «Ярость богов» уже не властна над ним». Но среди участников аукциона – почему-то она была в этом уверена – не будет буддистов. И просто любителей драгоценностей тоже не будет.

Мири вздохнула. «Я занимаюсь пустыми рассуждениями, – сказала она себе. – Что толку от того, что я с удовольствием отвезла бы этот камень к жерлу ближайшего вулкана? Я буду держать его в руках всего несколько минут. И на этом моя миссия закончится».


Рами уверенно вел машину. Дорога была почти пустынна, и он пару раз украдкой бросил любопытный взгляд на свою пассажирку. Жизнь – штука забавная, и в его шоферской карьере случались моменты, когда пассажиры откровенно с ним заигрывали. Рами был гетеросексуалом, а потому ответил вежливым, но твердым отказом какому-то типу с аристократической внешностью, тонкие пальцы которого буквально унизаны были старинными перстнями. Но к дамам он всегда относился благосклонно, и они часто бывали не прочь скрасить монотонную дорогу небольшим приключением. Само собой, любит-то он свою Марту, которая родила ему детишек и всегда ждет его дома с вкусным обедом. Кожа у Марты цвета молочного шоколада и она слаще всех… Но если дорога посылает небольшое приключение, так разве можно отказать?

Рами еще раз взглянул в зеркальце заднего вида. Пассажирка сидела в напряженной позе, брови нахмурены, вся – словно натянутая струна. На его вкус она слишком худа, хотя и в этом можно найти прелесть… Он представил, как смотрелись бы со стороны их тела: его темный и мощный торс и ее светлокожее стройное тело… Вздохнул, поерзал на сиденье. Не похоже, чтобы девушка пожелала проявить легкомыслие. Наверное, у нее проблемы: личико нахмурено, губы сжаты, руки судорожно стиснуты на коленях.

Рами Карвер вернулся мыслями к жене, и лицо его приняло мечтательное выражение. Через месяц они поедут к родственникам в Америку… Рами там родился и, несмотря на дороговизну, периодически наезжал в гости к старикам. Мама любит внуков, скучает без них. Отец тоже скучает, хоть каждый год становится все более рассеянным и уходит куда-то в себя… Врачи говорят: это возрастное. Но старый солдат все равно держится молодцом. Рами относился к родителям с нежностью. Именно из-за отца он пошел служить в армию, а потом завербовался в Иностранный легион. Отец много рассказывал о войне. Он был совсем молод, когда во время Второй мировой попал в Европу в составе армии генерала Паттона. Рядовой Сэмюэль Карвер, как и многие его сослуживцы, боготворил своего военачальника. Солдаты считали, что именно под командованием Джорджа Смита Паттона у них есть реальная возможность выжить в этой войне и вернуться домой.


Где генерал Паттон? Доложите, что нам срочно нужно видеть генерала!

Голос майора звенел от едва сдерживаемого волнения, и генерал сморщился. Он никогда бы не признался, что у него вот уже который день болит голова и временами накатывает тошнотворная слабость. Деду в таких случаях помогал чай с травами и ложкой бренди, который готовила бабушка. Как только дед становился особенно замкнутым и принимался ворчать по любому поводу, бабушка внимательно вглядывалась в его лицо и спрашивала:

– А не сделать ли тебе чайку?

Дед передергивал костлявыми плечами, но бабушка все понимала без слов. Она колдовала над кружкой и чайником, приговаривая, что лучше чая может быть только кофе, но сейчас вот в самый раз чайку… Затем она вручала маленькому Джорджи кружку, и тот нес ее деду, вдыхая вкусно пахнущий пар. Джордж восхищался дедом. Старик Паттон всю жизнь был военным и служил своей стране. Сейчас так же служил и отец мальчика, а потому Джордж видел его редко. Но он умел уловить главное: настоящая мужская работа – это служба в армии. И мальчик уже знал, что будет военным, знал это всегда, потому что по-другому и быть не могло. Он старался подражать деду во всем: прямо держал плечи, никогда не плакал, даже если случалось расквасить нос или ободрать коленку. Дед нюней и слюнтяев терпеть не мог.

Если бы можно было выпить сейчас бабушкиного чаю и хоть ненадолго прилечь… но это вам не мирный дом в Вирджинии, здесь чужая страна и война. И он, боевой генерал, должен подавать пример мужества. Нельзя позволить себе слабость, нельзя, чтобы кто-то подумал, что он слюнтяй.

Черт бы побрал этих чинуш, этих пораженцев! Сидят в офисах, протирают штаны, отсиживаются в тепле – и смеют указывать ему, боевому генералу, как вести войну!

Джордж Смит Паттон свято верил в то, что про войну он знает самое главное: нужно поддерживать железную дисциплину в войсках и никогда даже мысленно не произносить слово «отступление».

Чего только ни придумывают люди, никогда не видавшие войны! Оборонительная тактика, видите ли! Чушь собачья! Он так и сказал тому дураку, что указал ему на недостаток топлива. «Что будут делать ваши танкисты, когда кончится горючее?» – «Они возьмут в руки автоматы и пойдут вперед пешком! Потому что единственная верная тактика – это наступление!»

А эти новомодные рассуждения о психологии? Раньше, если боец не имел ранений и руки, ноги у него были на месте – он считался годным, и воевал, как все. А теперь? Генерал скривился, вспомнив ту сцену в военном госпитале, после которой его чуть не выкинули из армии. Пара молодых слюнтяев лила слезы из-за того, что им пришлось пережить на поле боя. Слезы! Потому что они испугались! А докторишка бубнил что-то про посттравматический синдром, психологическую травму и прочее. Гнев взял тогда вверх над разумом, и генерал залепил плачущему парню здоровую затрещину. Так его самого учил дед и, надо сказать, это всегда помогало. Но тут набежали журналисты, и началось черт-то что.

Генерал словно воочию видел распахнутые глаза того паренька, его кривящиеся губы и как он держался за голову. Разве это солдат? Такие люди позорят страну! Они дали присягу, они клялись и должны идти и умереть за Америку, если такова будет воля Господа.

Генерал вздохнул. Ему показалось, что в палатке стало темнее. Душно как перед грозой. Пусть пройдет дождь, после него всегда легче дышится.

Он вспомнил тот день, когда Господь действительно им помог. Это было как библейское чудо. Много дней они шли под дождем и хмурым небом, но вот стало ясно, что враг рядом. Однако ливень делал наступление невозможным: солдаты не могла целиться, ноги вязли в грязи, техника буксовала, связь не работала. Будь он другой закваски, впал бы в отчаяние, но нет, генерал Паттон верил, что если долг перед отечеством привел его сюда, то он, выполняя свою работу, выполняет и Божью волю. А потому он вызвал к себе каноника О,Бредли и приказал ему молиться.

Отто О,Бредли сперва никак не мог понять, чего хочет генерал, а кое-кто из офицеров откровенно крутил пальцем у виска. Но Паттону было не до слюнтяев. Он выставил священника из палатки под дождь, выстроил личный состав и встал перед строем. Так они и стояли, с обнаженными головами, поливаемые дождем, слушая хриплый голос каноника, который вел службу. Говорил он по памяти, ибо читать Библию под ливнем все равно возможности не было.

Солдаты тихонько переминались, но никто не роптал. Не сказать, чтобы генерала любили, нет, он никогда не проявлял отеческой заботы и не жалел солдат. Но почему-то многие верили, что именно его командование даст им шанс выжить и вернуться домой. И вот теперь солдаты околевали под дождем и время от времени поглядывали на старика Джорджа, а тот торчал перед строем, прямой как палка, в мокром насквозь обмундировании и по лицу его было вино, что он ни на что не надеется, и ни о чем не молится. Он просто ждет, пока его команда будет услышана и дождь кончится.

И случилось то, что многие шепотом называли чудом. Ибо к концу службы налетел ветер, приподнял низкое небо, тучи как-то полегчали, потянулись отарой серых овец к горизонту… и дождь кончился.

Генерал словно очнулся, обернулся к подчиненным и сухо велел представить каноника О,Бредли к награде. И продолжать наступление.

– Генерал отдыхает, что у вас за дело? – сердито шипел адъютант, не пуская к дверям вломившегося в помещение офицера.

– Кто там, Райли? – хрипло спросил генерал, с трудом разомкнув тяжелые веки.

– Майор Шеппард, спецподразделение.

– Давайте его сюда.

Паттон оглядел молодцеватого майора и усмехнулся. Да уж, в спецподразделении они все такие: сытые, отдохнувшие и преисполненные собственной важности. На передовую бы его.

– Доложите, – хмуро буркнул он.

– Господин генерал, вверенный мне отряд проводил осмотр замка Бургфаррнбах. Это рядом с местечком Фюрт. По поступившим от военной разведки сведениям, немцы устроили в замке тайник. Тайник был нами обнаружен и его содержимое извлечено.

– И что там было? – без всякого любопытства спросил генерал.

– Ящик с драгоценностями… то есть с историческими реликвиями. И несколько ящиков с бумагами.

– Покажите.

Солдаты втащили в комнату несколько деревянных ящиков. Внутри одного были тщательно упакованные в ткань и вощенную бумагу предметы из золота, украшенные камнями. К внутренней стороне крышки ящика была прикреплена опись.

Майор Шеппард, присев перед ящиком, начал читать: «Корона Священной Римской империи, коронационное Евангелие 800 года от Рождества Христова, императорский крест-реликварий…»

– Довольно, – остановил его генерал. – Что в других ящиках?

– Документы, сэр!

– Открывайте.

Замки с ящиков уже были сбиты, и генерал слушал бормотание Шеппарда, который читал несколько первых строк описей. Документы имперской канцелярии, переписка, архивы… В следующем ящике описи не было и порядка в нем, даже на первый взгляд, было гораздо меньше. Перебрав несколько листов бумаги, майор Шеппард, который отлично владел немецким, нерешительно сказал:

– Похоже на личный архив Гиммлера, сэр.

Паттон подошел и заглянул в ящик. Бумаги в нем были навалены кое-как, много было мятых листков, каких-то папок. В углу торчала деревянная шкатулка. Генерал достал ее и открыл. На черном бархате тускло блеснул камень. Паттон взял его и покрутил в пальцах. Не ограненный, не слишком правильной формы, кроваво-красный самоцвет тускло блеснул в свете лампы. Боевой генерал не слишком разбирался в драгоценностях, но понял, что это не просто побрякушка. Камень был тяжел и его тускло-кровавый отблеск ударил по глазам. Генерал поморщился: и без того голова болит. Почему-то ему было неприятно держать эту вещь в руках, и он удивился, чем вообще тут занимается и на что тратит свое время. Война еще не кончена, только два дня назад взят Нюрнберг.

Город, разбомбленный американской авиацией еще в начале года, обладал несерьезным гарнизоном, не превышавшим тысячу немецких солдат, измученных войной. Было очевидно, что они не смогут противостоять свежим частям третьей и седьмой американских армий. С точки зрения военной тактики, это был просто еще один немецкий город, который предстояло занять. Но чем ближе виделась победа над фашизмом, тем большее значение имели политические моменты. И главнокомандующий американской армией генерал Эйзенхауэр считал взятие Нюрнберга, города, который многие называли самым немецким из всех городов, любимым городом Гитлера, важным прежде всего с точки зрения стратегии.

Нюрнберг не смог оказать серьезного сопротивления. Бургомистр его, Вилли Либель, застрелился. Американцы взорвали огромную каменную свастику на Дутцентайге – здании, где проходили партийные съезды фашистов. Момент этот был тщательно запечатлен и фотографии обошли весь мир.

А в Америку отправились 142 похоронки, 700 солдат были ранены, 68 пропали без вести.

И армиям предстояло двигаться дальше, отмечая свой путь кровавым следом, торопливо хороня убитых и действуя по приказу людей, находившихся чертовски далеко от театра военных действий.

Губы генерала сжались, он сунул камень обратно в шкатулку, швырнул ее в ящик и приказал адъютанту Райли опечатать ящики и под усиленной охраной отправить в главный штаб.

– Майор Шеппард будет сопровождать транспорт. Дайте ему Карвера, Смитли и еще двоих… Пусть в штабе разбираются с этими погремушками, – буркнул он. – А мне некогда. Я должен воевать, чтобы все это закончилось как можно скорее. Когда соберутся офицеры?

– Совещание через полчаса, сэр!

– Вот и прекрасно! Принесите мне карты с планами наступления и… и принесите мне чаю!

– Слушаюсь, сэр!


Жизнь забросила Рами Карвера во Францию, там он встретился с Мартой, и вот теперь они живут в благополучной французской провинции, в красивом доме, у него хорошая работа и прекрасные дети… Сэмюэль-младший, названный в честь деда, слишком много времени проводит за компьютером. Мальчишка наотрез отказался заниматься бейсболом, а на вопрос отца, чем он собирается зарабатывать на жизнь, уверенно ответил, что его примут в любой университет, потому что он компьютерный гений. Этим можно было бы пренебречь, но ведь Сэм и правда подрабатывает в какой-то фирме и получает хорошие деньги.

Рами очнулся от своих мыслей, услышав звонок мобильного телефона.

– Да, диспетчер. Это Рами Карвер, машина номер… Что? Да, я скажу. – он выключил музыку и, взглянув в зеркальце, возвысил голос. – Мадемуазель! – Девушка на заднем сиденье испуганно уставилась на него. – Звонил диспетчер. Он говорит, ваши друзья обратились в компанию, уточняя наш маршрут, потому что произошла путаница, и они побоялись разминуться с вами… Они просили сохранить расспросы в тайне, чтобы не портить сюрприз, но диспетчер счел нужным… Мадемуазель, вам плохо?

Мири с трудом перевела дыхание. Черт, они опять нашли ее! Не важно, кто на этот раз – Моссад, исламисты, террористы… Боже, что же делать?

– Это не друзья, – прошептала она. – Это погоня.

– Погоня? – Рами удивленно присвистнул.

– Да, и я должна… я не могу встретиться с этими людьми! Скажите, мы можем изменить маршрут?

– В принципе, да. Но это не так просто. В машину встроен специальный компьютер. Согласовав с вами маршрут, я передал его диспетчеру. Это делается для безопасности водителя и пассажиров, вы ведь понимаете, да?

– Да, но…

– Подождите! Я могу поехать другой дорогой, скажем, через перевал Лермиль, и на какое-то время это может сбить погоню со следа. Но дальше все зависит от технической оснащенности и упорства ваших преследователей. Компьютер из машины все время передает сигнал на спутник. Даже при всем желании я не могу отключить маяк. Поэтому проследить машину не составит труда, если иметь необходимое оборудование и знать частоту… Это ревнивый приятель?

– Нет. Это люди, которые… стремятся сорвать крупную сделку. Не допустить в ней моего участия. И с навыками слежения у них проблем нет. Что же мне делать?

Надо отдать должное армейской выучке: в чрезвычайных ситуациях Рами соображал быстро.

– Нам надо добраться до рыбного хозяйства. Это недалеко от Бурк-ан-Брес. У меня там есть приятель, и мы что-нибудь придумаем.

Дорога через Альпы живописна, слов нет, но в некоторых местах она довольно узкая и разъехаться на такой дороге тяжело. А уж обгон – и вовсе дело проблематичное. Рами вел машину на разумной скорости, не превышая предписанной правилами нормы; ему совершенно не улыбалось лишиться работы. Утро выдалось довольно серое, в воздухе капельками висела влага, и склоны окрестных гор кутались в полупрозрачные туманы, как в теплые платки. Видимость для этого времени года вполне приличная, бывало и хуже, но лучше не отвлекаться. В какой-то момент внимание Рами привлекла машина, двигавшаяся в том же направлении, что и его БМВ. Автомобиль несся по серпантину, словно по скоростному шоссе, едва вписываясь в повороты. Он находился ниже и отставал на несколько витков серпантина, но Рами напрягся. На такой скорости… либо он свалится в пропасть, либо довольно быстро их догонит.

– Скажите, ваши конкуренты… что им нужно? – осторожно спросил Рами пассажирку.

Девушка уставилась на него испуганно.

– Им нужно, чтобы я не доехала до Женевы, – прошептала она.

– Ага, то есть они могут быть вооружены и готовы… к решительным действиям?

Мири кивнула.

– Меня уже пытались убить, – сказала она, чувствуя себя усталой и несчастной. Потом вспомнила снимок с детишками и добавила: – Если вы не хотите рисковать, просто остановите машину, я выйду.

– И что будете делать? – с интересом спросил Рами.

Она только пожала плечами.

– Знаете, я думаю, что нас догоняют именно ваши приятели, – сказал шофер. Девушка крутнулась на месте, оглядывая пустынную дорогу… – Они отстают на виток-другой, – пояснил Рами, – но движутся быстро… слишком быстро для такой дороги. Я буду говорить, что делать, а вы уж постарайтесь быть хорошей девочкой. Мне нельзя останавливаться и выходить, потому что компьютер все запишет, и потом у полиции возникнут вопросы. А так: еду себе и еду потихоньку… Вы ведь потом подтвердите, что мы никого не видели и ничего противозаконного не делали?

Мири кивнула, глядя на него неправдоподобно зелеными и совершенно круглыми от ужаса глазами.

– Тогда делайте вот что, – продолжал шофер. – Лезьте под сиденье и найдите там такой рычаг с круглой ручкой. Нашли?

– Да, – сдавленно прозвучал голос девушки.

– Поворачивайте направо, к двери.

– Не идет.

– А вы сделайте, чтобы пошел! – рявкнул Рами, и то ли от испуга, то ли от отчаяния, но она рванула железку, и та подалась. Заднее сиденье сложилось, придавив Мири, которая начала было вылезать. Игнорируя ее жалобный писк, Рами продолжал командовать:

– Теперь перелезайте через сиденье в багажник. Эту серую штуку просто поднимите, она легко откидывается. Так, теперь вперед.

Он поглядывал на девушку, которая, наплевав на роскошный костюм, неловко перебиралась через сложенные сиденья. Пожалуй, хорошо, что она такая тощенькая. Его Марте нипочем бы не пролезть.

– В багажнике увидите такую маленькую канистрочку с маслом.

– Нашла!

Мири зародышем елозила по ковровому покрытию, стукаясь то о канистру в бензином, то о сундук с инструментами.

– Когда они будут достаточно близко, я открою замок багажника. Услышите щелчок, толкнете вверх, и он откроется, ясно?

– Да.

– Когда я скажу, приподнимитесь и вылейте масло на дорогу. Постарайтесь не вывалиться. Колпачок у канистры открутите заранее.

В багажнике оказалось чисто, тут Мири пожаловаться было не на что. Впрочем, костюм от Шанель однозначно такого приключения не переживет. «Нашла о чем жалеть, – одернула себя девушка, в который раз стукаясь о чемоданчик с инструментами. – Плевать на костюм, главное, чтобы я пережила очередную серию кошмара». В багажник проникал свет из салона, и она без труда нашла небольшую жестянку с маслом. Крышка отворачиваться не хотела, да к тому же ладони вспотели. Вспомнив, как это делала бабушка, Мири прихватила пластмассовый колпачок полой пиджака и с огромным трудом, но отвернула крышку. Снаружи донесся хлопок, на который она, занятая трудами, не обратила внимания. Машина вильнула, и многострадальное плечо опять встретилось с сундуком.

– Открыла? Давай лей! – завопил Рами, и Мири, прижав к груди канистру с маслом, изо всех сил толкнула дверцу. Та плавно поднялась, и в лицо Мири ударил холодный сырой воздух.

Совсем близко перед собой девушка увидела капот серебристой машины. Водитель крутил руль, а из люка в крыше торчал человек и целился в нее из пистолета. То есть на самом деле целился он в бензобак, но Мири от ужаса показалось, что в нее.

– Лей справа налево, на всю дорогу! – закричал Рами и удивительно, что она услышала его за гулом мотора и выстрелом. Извернувшись, Мири оказалась лицом к багажнику, попой почти вверх. Но изящество позы заботило ее сейчас в последнюю очередь. Главное – высунуть руку достаточно далеко, чтобы не израсходовать масло на собственный бампер и еще описать канистрой дугу как можно шире. Бутылочка опустела быстро, Мири выпустила ее из рук и, задыхаясь, упала набок.

Она не видела, как занесло серебристую машину, как яростно крутил руль водитель, пытаясь удержать автомобиль на дороге. Еще два выстрела прозвучали для Мири ударами грома, и она закрыла голову руками, не желая ничего больше видеть, сотрясаясь от страха смерти и боли, которая ждет ее, если пуля попадет в бензобак или в колесо. Визжали тормоза, раздался крик, и серебристая машина соскользнула с дороги. Их преследователям не повезло: склон в этом месте был особенно крутой и каменистый. Отправляясь в погоню, они залили полный бак бензина и прихватили запасную канистру. Машину и сидевших в ней людей разнесло в клочья.

Когда за спиной грянул взрыв, Рами инстинктивно пригнулся и крепче вцепился в руль. Но скорость он удерживал в пределах нормы. Через некоторое время, обеспокоенный тишиной в багажнике, он крикнул:

– Эй, вы живы? Мадемуазель!

Она завозилась, и теперь он расслышал всхлипывания.

– Вы ранены? Тогда я остановлюсь…

– Нет! Езжайте дальше! Я просто… я испугалась. И тут очень холодно. Можно мне обратно в салон?

– Да. Вы точно не пострадали?

– Плечо отбила о какой-то сундук. И головой пару раз приложилась, а так ничего.

Мири пробралась в салон, вернула на место сиденье, выпила полбутылки воды, потом глянула на себя в зеркальце и, слабо пискнув от ужаса, схватилась за салфетки. Рами хмыкнул: если женщина вспомнила о внешности – не так уж и пострадала, это точно.

Через некоторое время девушка спросила:

– Может, я обратно слажу? Там моя сумка, надо бы переодеться. И дует из багажника. Вы не могли бы его закрыть?

– Потерпите, минут через десять будем на ферме.

Рыбное хозяйство располагалось в долине, где текла быстрая речка и лаково блестели на неярком солнце запруды. Крепкие дома под черепичными крышами, аккуратные ограды, амбары, наполненные сеном, запах навоза, неизбежный на любой ферме – просто пастораль, которая никак не вяжется с недавней погоней и взрывом. Гостей встретил хозяин фермы, Рами представил его как Бэзила. Он отвел гостью в чистенькую комнатку, где она умылась, переоделась, с сожалением покосилась на ванну, но шофер, еще подъезжая к ферме, недвусмысленно дал понять, что расслабляться не стоит.

– Если они решили взяться за вас по-настоящему, то нельзя останавливаться – надо все время быть на шаг впереди. Я договорюсь с хозяином о транспорте, а вы постарайтесь не раскисать.

Поэтому в ванну Мири не полезла и довольно быстро спустилась на первый этаж, где за столом сидел хозяин дома: крепкий мужчина лет пятидесяти, с обветренным лицом и стриженными ежиком волосами. Рами устроился напротив и что-то с аппетитом ел из глубокой миски. Щеголеватый костюм шофера контрастировал с шерстяным свитером грубой вязки и мешковатыми джинсами хозяина. На Рами были кожаные туфли, на фермере – грубые высокие ботинки. Но что-то их странным образом объединяло. Мири сразу сообразила, что оба, видимо, бывшие военные.

Когда она вошла, хозяин указал гостье на стул, взглянул на нее внимательно, потом крикнул что-то в сторону кухни, и в дверях появилась сухощавая пожилая женщина. Она поставила перед девушкой небольшую миску, исходившую ароматным паром, положила салфетку и прибор. Мири улыбнулась женщине, поблагодарила, но та осталась странно безучастна, поджатые губы даже не дрогнули. Взглянув в ее голубые глаза, девушка поежилась; ей показалось, что мимо нее глядит незрячий. Но женщина явно не была слепой.

Она вышла, и Мири невольно с опаской посмотрела ей вслед.

– Как вас зовут, мадмуазель? – спросил хозяин.

– Мириам.

– Вы, Мириам, не пугайтесь нашей Терезы. Ее муж, майор Шеппард, служил вместе с отцом Рами… А сын Терезы попал во Вьетнам. Он сошел с ума на той войне, потом умер. Много лет прошло, но она так и не смогла оправиться. Здесь ей лучше, чем дома в Америке, ничто не напоминает о бедняге Робби.


Робби, проснись, Робби! – голос матери вторгся в кошмарный сон, прохладным дождем потушив пламя пожара.

Роберт пришел в себя. Ему было страшно и в то же время мучительно стыдно, что все повторяется, что опять он напугал и расстроил мать. Но вместо того, чтобы признать это, он сжал зубы и оттолкнул от себя миссис Шеппард. Та смотрела на сына с жалостью и некоторым страхом. Но нельзя против воли приласкать двадцатипятилетнего парня, а потому она лишь сказала:

– Я принесла тебе холодного чая, – и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.

Роберт с трудом встал на ноги. Его трясло, голова болела и казалась тяжелой, как чугунная болванка. Когда же это кончится? Уже год прошел, как его демобилизовали, он вернулся домой и даже раненая нога почти не болит. Но что-то случилось с ним там, в душных и влажных джунглях Вьетнама. Словно влажная гниль, та гадость, что покрывала стволы деревьев и лиан на окраине болота, заползла в его голову и точит мозг. В госпитале, куда Роберт попал после ранения, ему, как и всем раненым, давали какие-то успокаивающие таблетки, и он спал, хоть и тяжким сном, но без сновидений. Однако здесь, дома, в маленьком городке Литвуд штата Огайо, никто не прописывал ему лекарств.

Впрочем, вначале все было не так уж плохо: он устроился шофером в крупную компанию, которая развозила по магазинам штата бакалейные товары. Работа временная, говорил Роберт. Надо оглядеться, прийти в себя, а там посмотрим. Но не прошло и месяца, как ночью он проснулся от собственного крика и с ужасом увидел, что он уже не в собственной постели. Он сидел, забившись в кусты под забором на заднем дворе. Его трясло, тело покрывал липкий пот, а штаны были мокрыми, как в раннем детстве. Мать прибежала, разбуженная его криками, помогла дойти до кровати, переодеться. Краем сознания он отметил, что в соседском доме зажглись окна. Роберту мучительно стыдно было перед матерью. Любопытным соседям он с кривой усмешкой сказал, что после Вьетнама у него бывают приступы малярии, – а что он должен был сказать? Что, едва закрыв глаза, опять оказался в джунглях? Что за каждым кустом ему видятся ненавидящие глаза худеньких смуглых людей? А над землей стелется вонючий туман… запах болота, смешавшийся с вонью горелого мяса – неподалеку была сожженная деревня. И деться от этого запаха некуда: он набивался в ноздри, лез в глотку, пропитывал форму. Их задачей было осмотреть подвергшуюся бомбардировке деревню и убедиться, что там нет вьетконговцев. «Какие, к черту, вьетконговцы? – злобно думал Роберт. – Никто не остался бы в таком аду, не стал бы вдыхать этот запах». Ему становилось нехорошо при мысли о том, что им предстояло увидеть в деревне. И опасения Роберта оправдались в полной мере. Не было во взводе человека, которого не выворачивало бы наизнанку при виде тел, частей тел, а тем более при виде живых. Они добили их, добили тех немногих, кто еще дышал или кричал. Так было лучше, чем оставлять их мучиться дальше – напалм не дал бы людям выжить, эти искореженные тела все равно нельзя было вылечить.

Загрузка...