Ларёк

Глава шестая

Я часто видела их на остановке — их было трое, двое мужчин и женщина, все в темной одежде. Одному из мужчин было около пятидесяти лет, он носил очки, и у него было лицо человека, считающего себя праведником. Юноше было не больше двадцати, но выглядел он, как тощий, сухопарый старик, женщину я так и не запомнила. Когда зазвенел звонок, я пошла открывать, уверенная, что это отец вернулся с работы.

— Вы верите в Бога? — тихо спросил старший.

— Понятия не имею, — честно ответила я.

— Он любит вас, — почти выкрикнул юноша.

— Возьмите, почитайте, — старик протягивал мне книги и брошюры.

Я машинально взяла их, посмотрела.

— Если вам это интересно, приходите на наши собрания, — все так же тихо сказал старик, — мы собираемся в музыкальной школе у кинотеатра «Родина» по воскресеньям в двенадцать часов. Вам тяжело сейчас? Вы найдете ответы на все ваши вопросы.

Найти ответы хотя бы на какую-то часть вопросов я хотела давно и поэтому кивнула и закрыла дверь. Книжки и брошюры я взяла в ларек — надо же чем-то заняться ночью, вдруг там что-нибудь интересное?

Ночью с картинок на меня смотрели до идиотизма счастливые лица, не имеющие ничего общего со мною и с людьми, которые меня окружали. Рядом с прекрасными, не менее счастливыми хищниками, красивые и довольные люди смотрели на меня с фальшивым участием. Я пожала плечами, сами иеговисты как-то мало походили на счастливчиков, которым известны тайны мироздания. Просмотрев все, я отложила книжки в сторону. Больше всего меня поразило то, что, оказывается, каждый новообращенный засчитывался иеговисту на том свете. То есть чем больше он обратил в свою веру народу, тем безмятежнее была его загробная жизнь. Было в этом что-то отталкивающее, меркантильное, словно человек начинал заранее торговаться с Богом: Дай мне, Господи, местечко потеплее, и я натаскаю тебе душ хороших и разных. А не дашь — не буду таскать. Интересно, каким образом Господь подсчитывал очки? Утром брошюрки заметила Валерия.

— Оставь почитать, — попросила она.

— Ты знаешь, там ни фига нет, — честно ответила я.

— Ну и что, делать все равно нечего.

И брошюрки остались в ларьке.

Ровно через неделю в квартире снова раздался звонок.

— Почему вы не пришли на собрание? — менторским тоном спросил меня старик.

Я замялась.

— Да… некогда было, — врать не хотелось.

— Раз вы обещали, вы обязаны были прийти на собрание, мы все вас ждали, — отчеканил старик, словно я и в самом деле была ему что-то должна. Ах, да, в самом деле! Рай!

Его тон напомнил мне школу — так с непослушными учениками разговаривают деспотичные учителя. Слово «должна» всегда действовало на меня, как зеленый сигнал светофора на заядлого гонщика: педаль в пол и жми до отказа.

— Я никому, ничего не должна, — процедила я сквозь зубы и хотела было закрыть дверь, но вдруг визгливо заговорила женщина.

— Тогда верните нам книги! Мы их вам давали только почитать!

— Зайдите попозже, они на работе, — я захлопнула дверь и перевела дух.

На этот раз в этой троице было что-то жуткое, почти дьявольское, отчего-то казалось, что они могут стоять за дверью целую вечность, дожидаясь, когда же я отдам им книги. Почти месяц после этого я не открывала дверь на звонки, ну их на фиг, этих сектантов!

Выход своей злости я находила в ларьке: по ночам, когда покупателей почти не было, мы с Гордым сочиняли скабрезные басни и стишки. Приводить их не буду, потому что литературного в этих стихах были только предлоги и союзы. И еще имена. Меня так и подмывало оставить эту пошлятину второй ночной смене, но меня останавливала Валерия.

Наступил декабрь, и наши очень заботливые хозяева, которых мы в глаза не видывали, решили по-особому «выпендриться»: они закупили в Москве суперновый, и суперкрасивый ларек и привезли его в Сибирь, назло всем врагам и завистникам. Сперва он просто стоял рядом, а мы по-прежнему работали в старом ларьке. Теперь, по сравнению с новой громадиной цвета металлик, он казался родным и уютным. Но день переезда неотвратимо приближался, и таки наступил. Я пришла на смену пораньше и обнаружила, что Валерия работает уже в новом ларьке. Она открыла мне дверь, и я поняла, что температура в ларьке ничуть не выше, чем температура на улице. А на улице было минус тридцать пять.

— Что случилось?

— Да вот, — Валерия сидела в шубке, в шапке, на ногах были валенки, — Заставили меня переехать, перетаскали товар, подключили свет, через пятнадцать минут после того, как уехали, свет отключился. Приезжала подтоварка, я водителю сказала, что света и тепла нет. Вот, сижу, жду у моря погоды.

— Когда свет-то отключился?

— Утром!

Мы мерзли до того момента, пока не приехал Бенедиктов. Вы думаете, он пожалел Валерию? Ничуть не бывало. Он накинулся на нее с упреками, почему до сих пор в «Актее» никто не знает, что тепла в ларьке нет? Ее доводы он не слушал. Конечно, его не беспокоило здоровье женщины, просидевшей на морозе десять часов, его больше волновали банки фанты и колы, которые были готовы взорваться. Свет подключили в течение получаса, Валерия замерзшими руками пересчитала выручку, сдала деньги и ушла. Прошло часа три, и мы с Гордым поняли, что теплее в ларьке не становится, что было вполне закономерно: ларек был рассчитан на московскую зиму, а никак не на сибирские морозы! По периметру ларька были установлены масляные обогреватели, их тепло можно было уловить, только прикоснувшись к ним ладонью, на большее их не хватало. В углу Валерия повесила гирлянду в честь наступающего Нового года. Гирлянда парила в воздухе от ветра — с трех сторон ларек был стеклянным. Всю ночь я нежно обнимала масляный обогреватель, который притащил откуда-то Гордый, и стучала зубами. Всю ночь мы проклинали выпендреж хозяев, а утром, дождавшись Валерию, втроем набросились на приехавшего Бенедиктова — срочно нужны обогреватели! Мы не жаловались на холод, мы били на то, что штабель баночек колы и фанты уже начал петь песенки на разные лады, что-то пищало, тренькало, тихонечко свистело у самого пола, банки лопались, извергая из себя струйки перемороженного напитка.

— В ларьке должно быть тепло! — отрезал он, — Это самый лучший ларек в городе, вон сколько обогревателей. Хватит! За электроэнергию что, папа римский платить будет? Если мерзнете, надевайте ватные штаны!

— Классно! — прокомментировала Валерия, когда он уехал, — Как будто на дворе не конец двадцатого века, а трудные годы войны. Я должна вырядиться в ватные штаны, телогрейку, шапку-ушанку и быть счастливой!

Кроме обогревателей, мы должны были позаботиться за свой счет о шторках, чтобы нас не было видно с улицы: витрины были большими, а в окошко, в которое покупатели подавали деньги, мог запросто пролезть даже довольно толстый человек. В конце концов, мы как-то приспособились. Кто-то притащил раскладное кресло, его поставили под прилавок, у обогревателя. Прижавшись к обогревателю и накрывшись двумя старыми шубами, можно было кое-как согреться. В ноги ставили еще один обогреватель. Второй продавец скрючивался над рефлектором спирального обогревателя, который после долгих уговоров купил Бенедиктов, и жить было можно.

Как-то Гордый пришел на смену пьяный. И я, и Валерия сильно удивились. Гордый махнул на нас рукой и почти сразу же лег спать…. на ящики с колой. На ящики он не постелил ничего, они были очень низкими, стояли у двери, и только десять сантиметров отделяли Гордого от ледяного пола. На улице было под минус сорок. Брюки у Гордого задрались, были видны голые волосатые ноги. Мне оставалось только удивляться, как он не мерз. К утру Гордому стало плохо. Он сходил за ларек, проблевался, вернулся обратно и с мученическим видом посмотрел на меня.

— Может, скажешь, с чего ты напился?

— Скажу… — его лицо исказила горькая улыбка, — Я думаю, что Татьяна мне изменяет.

Я покатилась со смеху.

— И это на девятом месяце? Ну ты и фантазер!

— Ее не было вчера дома весь день! А когда я спросил ее, где она была, она не ответила, в общем, мы поругались…

— Дурилка ты картонная… Нашел повод, — я с облегчением вздохнула. Мне показалось, что вирус измены неведомым образом просачивается во все семьи.

Конечно, вскоре выяснилось, что Татьяна всего-навсего была в школе, в которой до декрета работала учительницей, и засиделась с подругами за чаем. Молодые помирились. К Новому году у них родилась дочь, и Андрей ушел в загул на несколько дней. Впрочем, без напарника я не осталась, к этому времени я уже знала его друзей. Все они были студентами ангарского института и часто заглядывали к Андрею по вечерам выпить баночку пива и поболтать. Один из них, Сергей Пасхалов подменил Гордого.