Лавина

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Предисловие, как представляется, — это своего рода «инструкция по восприятию» книги, с которой читателю предстоит познакомиться. Нередко — особенно для зарубежных или не слишком широко известных авторов — оно является и «литературной визиткой». Послесловие — это прежде всего беседа с читателем, только что перевернувшим последнюю страницу романа, попытка предугадать его впечатление, поделиться с ним собственными мыслями и чувствами, вызванными книгой, ответить на вопросы, которые могли у него возникнуть.

Макс фон дер Грюн в Советском Союзе хорошо известен — пожалуй, не меньше, чем у себя на родине в ФРГ, и наверняка больше, чем в Западной Европе и в США. Вот уже более 20 лет его романы регулярно переводятся у нас, появляются и в журналах, и отдельными изданиями, обсуждаются, комментируются. «Светляки и пламя», «Люди в двойной ночи», «Жар под золой», «Местами гололед» и другие романы фон дер Грюна давно уже занимают почетное место на полках наших библиотек — публичных и частных.

Еще бы! Макс фон дер Грюн — единственный в ФРГ крупный писатель, которого без каких-либо оговорок и с полным правом можно удостоить эпитета — «рабочий». Несмотря на свою звучную аристократическую фамилию, фон дер Грюн пришел в большую литературу в буквальном смысле слова из угольной шахты. Солдат-десантник на Западном фронте в последние годы войны (фон дер Грюн родился в 1926 г.), он, вернувшись из американского плена, стал простым рабочим, сначала каменщиком, потом шахтером в Руре. В забое проработал долгих 13 лет, хотел стать штейгером, помешала тяжелая травма, полученная во время аварии под землей, переучился на машиниста шахтного электрокара и так и «въехал» на нем в литературу. Редкий на Западе, да и у нас не частый случай, когда одаренный писатель добивается успеха и признания, не имея не только законченного образования, но и каких-либо семейных «корней» в писательской среде. Этот выходец из обедневшего дворянского рода — настоящий рабочий.

Классового сознания Максу фон дер Грюну не занимать. Он с первых же написанных им строк во всеуслышание заявил, что считает капиталистическую систему несправедливой и давно уже созревшей по меньшей мере для радикального переустройства, что сытая и благополучная жизнь в ФРГ — это лишь фасад, а относительно высокий уровень жизни западно-германских тружеников, имеющих работу, но рискующих ее потерять тем быстрей и безвозвратней, чем старше они становятся, отнюдь не избавляет общество от социальных язв. «Заявил» — это, конечно, метафора, литературно-критический штамп, если угодно. Грюн не политик, а писатель-романист, чей голос слышен только тогда, когда читают его книги. А романы фон дер Грюна простые труженики в ФРГ чаще всего читают не отрываясь, на одном дыхании.

Не приходится особо говорить о том, что писатель, прошедший первую политическую школу в «производственном совете» — то есть низовой профсоюзной организации своей шахты, — с самого начала определил и свою политическую позицию: он тяготеет к левому крылу СДПГ, коммунистов не только не чурается, но относится к ним с явной симпатией, считая лишь, что при существующей в ФРГ системе и антикоммунистической заданности общества у них пока нет шансов. Но в основном и главном — в том, что капиталистическая форма собственности бесчеловечна и при всей ее экономической эффективности должна быть коренным образом преобразована, а может, и ликвидирована, — у Грюна с коммунистами нет разногласий. Он убежденный и непоколебимый социалист.

Естественно, что его книги быстро нашли путь и к нашему читателю. Спору нет, фон дер Грюн — писатель, близкий нам по духу и в ФРГ весьма популярный; но именно этот новый роман вроде бы не лучший из написанных им. С виду — средненький «триллер», не слишком захватывающий, даже убийство тут на поверку не убийство; главная жертва предпринимательских интриг — заводчик Бёмер — образ малоправдоподобный; откуда у него столько дальновидности, понимания рабочих нужд и пороков капитализма? А уж его адюльтер с юной Матильдой Шнайдер, бывшей рабочей девчонкой, дочерью профсоюзного вожака на его заводе, словно взят напрокат из американского «литературного ширпотреба».

Правда, это не слишком-то страшные ужасы, сцены «сладкой жизни» развертываются на вполне реальном фоне, противоречия современного капитализма в такой развитой и зажиточной стране, как ФРГ начала 80-х годов, вскрыты в книге убедительно и с подлинным знанием дела. Но все же трудно уйти от вопроса: а могут ли в произведении мирно уживаться столь разноплановые и, казалось бы, несовместимые жанровые линии, не умаляя тем самым художественных достоинств этого литературного произведения?

Так или примерно так скажет, возможно, иной читатель, перевернув последнюю страницу, и добавит тут же: уж коль скоро издательство решило побаловать нас западным детективом, выпустило бы лучше что-нибудь позабористей.

Что ж, прямо скажем, от подобных вполне допустимых вопросов и сомнений так просто не отмахнешься, поначалу они даже звучат убедительно. И все же с ними, на мой взгляд, нельзя согласиться. Попробуем разобраться, действительно ли «Лавина» — всего лишь средненький «триллер» на «рабочем фоне» или нечто гораздо более значительное. Начнем с одного, как представляется, многозначительного факта: книга фон дер Грюна, вышедшая без малого два года назад скромным тиражом в левом западногерманском издательстве Лухтерханд, одновременно несколько месяцев подряд печаталась в продолжениях в массовом иллюстрированном журнале «Штерн» — одном из самых мощных периодических изданий такого рода в ФРГ.

Тираж «Штерна» намного больше полутора миллионов, цена общедоступная. Лучшей мультипликации не придумаешь. Пожалуй, не сыщешь на Западе писателя, даже среди самых именитых, кто бы не мечтал, чтобы его новая книга печаталась с продолжениями в «Штерне» еще до выхода в свет в том или ином издательстве.

Надо отдать должное нынешней редколлегии «Штерна» — им чаще всего удается сделать безошибочный выбор и популяризовать какой-либо новый роман, который одновременно обеспечивает кассовый успех и привлекает внимание читателя в ФРГ своей злободневностью и остротой поставленных в нем проблем. В то же время «Штерн» не изменяет завоеванной им в последние годы левой направленности — откровенно реакционных опусов, сколь бы ни были они занимательными, или «романов действия», смакующих насилие, журнал не помещает.

И на сей раз чутье не подвело редколлегию журнала — «Лавина» сразу же оказалась в центре литературной и общественной жизни ФРГ, стала предметом острых дискуссий. По части занимательного чтива западно-германский читатель — гурман: «Штерн» мог бы напечатать и нового Кинга, и Форсайта, и мало ли еще кого, вплоть до одной из последних повестей Ю. Семенова, отрекомендовав его как «русского Ле Карре». А вот остановил же свой выбор на «Лавине» — и не ошибся. Успех и резонанс превзошли все ожидания. Дело в том, что читатели в ФРГ в подавляющем большинстве оценили роман фон дер Грюна не по занимательности, не по хитросплетениям сюжета, не по напряженности действия. Они — и в первую очередь лица наемного труда — восприняли «Лавину» как социальную утопию сегодняшнего дня и в то же время как удар в набатный колокол, сигнал тревоги, знамение глубочайшего социального и душевного дискомфорта, вызванного тем, что над столь благополучным и зажиточным государством благоденствия, как ФРГ, над его тружениками начинают сгущаться «грозовые тучи». А быть может, и того пуще, назревают социальные и экономические катаклизмы, справиться с которыми даже такой гибкой системе, как капитализм наших дней, если и удастся, то очень дорогой ценой, как минимум снижением уровня жизни трудящихся на один, а то и на несколько порядков.

Форма развлекательное романа была избрана автором для того, чтобы обеспечить общедоступность книги, сделать ее близкой и понятной даже тем рабочим, которые, кроме местной газетки, ничего не читают. (Грюн, строго говоря, и раньше тяготел к сюжетной динамике, к «детективизации» своих романов. Но на сей раз — и в этом я глубоко убежден — он видел в остром сюжете лишь инструмент, позволивший достичь народности книги в подлинном смысле слова.)

Роман фон дер Грюна ставит проблему, которая и для нас в начальный период перестройки имеет огромное значение, — проблему соотношения эффективности экономики и меры социальной защиты, относительного достатка большинства общества за счет социальной слабости и даже беззащитности меньшинства. Но об этом ближе к концу, а сейчас пора вернуться в Западную Германию 80-х годов.

Преимущество послесловия в сравнении с предисловием именно в том, что подробно говорить о содержании романа нет необходимости и можно всерьез побеседовать о нем с читателем, который уже вполне в курсе дела. Итак, в «Лавине» место и время действия указаны предельно точно, с многочисленными достоверными приметами: 1983–1984 гг., ФРГ, город Дортмунд, один из главных промышленных центров Рейнско-Вестфальского района, в котором писатель живет уже почти 30 лет и в котором знает каждый камень.

Волна неоконсерватизма и неолиберализма, захлестнувшая Запад в 80-е годы, была вызвана прежде всего новой научно-технической революцией. Это и определило общие и основные признаки экономического и политического развития в ведущих капиталистических странах, при всех различиях и оттенках, характерных для соответствующих процессов в каждой из них («рейганомика» в США, «тэтчеризм» в Англии, «неоконсервативный перелом» в ФРГ, провал политики социалистических реформ во Франции в годы «коалиции левых сил»).

Несколько слов о «неоконсервативном переломе» в ФРГ. «Неоконсервативный перелом» в ФРГ, который в данном контексте привлекает внимание прежде всего, можно считать западноевропейской моделью развития в высокоразвитом капиталистическом государстве 80-х годов. В начале десятилетия модель эта в основном определилась: стало ясно, что Западной Германии, самой развитой стране в ЕЭС, для того чтобы выдержать свирепый напор своих главных конкурентов на мировых рынках — Японии и США, — придется переориентировать мощную промышленность на производство наиболее современных и наукоемких технологий и товаров. Для ряда ведущих, так называемых «новых» отраслей — электроники, информатики, биохимии, индустрии космоса — это означает бурный подъем, для большинства же «старых» (в первую очередь горнодобывающей, металлургической и легкой промышленности) — упадок, а в перспективе и смертный приговор. Нет смысла выпускать, скажем, дорогие мужские сорочки или стальные трубы в ФРГ — в пороговых странах Юго-Восточной Азии с их недорогой рабочей силой производить эти товары намного рентабельнее и дешевле.

В начале 80-х годов истинные хозяева ФРГ — «бундесконцернтаг», как ядовито называет их в романе бог-отец Бёмер, — пришли к выводу, что теперь уже не обойтись без «серьезных жертв в социальной области» — сокращения всех социальных выплат, всякого рода пособий, пенсий и т. д., не говоря уже о повышении налогов на доходы работающих по найму, и что дальнейший рост безработицы, как результат рационализации, а также свертывания ряда «старых» классических отраслей, неминуем.

В этих условиях дальнейшее пребывание у власти социал-демократической партии — этой «мастерской по текущему ремонту капитализма», по меткому выражению одного из лидеров левого крыла СДПГ, — западногерманских предпринимателей больше не устраивало. Они понимали, что социал-демократы не могут возглавить процесс социального демонтажа при непрерывном росте безработицы, не скомпрометировав себя окончательно в качестве «партии работающих по найму». А «демонтировать» в социальной области предстоит куда как много — кто знает, быть может, еще лет через пять вслед за гонконгскими рубашками европейский рынок заполнят южнокорейские автомобили, еще более дешевые, чем японские, а сборку компьютеров концерна Никсдорф придется целиком перенести в его филиал в Сингапуре.

Под таким знаком начался и проходит по сей день период «неоконсервативного перелома» в ФРГ. Где-то к 2000 году западногерманский финансово-промышленный капитал рассчитывает справиться с вызовом научно-технической революции и ликвидировать лавиноопасную ситуацию в экономике ФРГ, которая вместе с США и Японией станет тогда одной из главных «технологических лабораторий» мира. Но какой ценой! Часть избыточной рабочей силы — подрастающей, высвобождающейся из погибающих отраслей промышленности или ставшей жертвой технического прогресса — перекачают в сферу услуг, а оставшуюся, гораздо большую часть, загонят в прокрустово ложе пресловутого «общества двух третей», идущего на смену «обществу благоденствия»: двум третям живется хорошо, а одна треть перебивается либо в бедности, либо на границе оной — во всяком случае, по европейским масштабам.

Такой исход и не приемлет умом и сердцем Макс фон дер Грюн, талантливый западногерманский рабочий писатель, по образу мыслей близкий левой социал-демократии. В этом разгадка популярности его нового романа, задуманного как вызов неоконсерваторам, среди широкой читательской публики в ФРГ. Фон дер Грюн написал социальную утопию в лучшем, благородном смысле этого слова, облекши ее во имя доступности, народности в форму остросюжетного романа.

Писатель глубоко верит в возможность победы социализма даже в такой высокоразвитой капиталистической стране, как ФРГ. Он убежден, что в социалистических условиях — при изменении формы собственности — западногерманская экономика смогла бы справиться с вызовом века без тяжелых социальных жертв, неминуемых на пути, избранном неоконсерваторами. Более того, он считает, что социалистические модели могут оказаться привлекательными не только для рабочих ФРГ, но и для всех западногерманских тружеников, в том числе и для интеллигенции, и для служащих, и для выходцев из средних мелкобуржуазных слоев — недаром повествование в «Лавине» ведется от лица Эдмунда Вольфа, бывшего бухгалтера, «переквалифицировавшегося» в «свободного фотографа». Оказавшись по воле судьбы в руководстве солидной фирмы Бёмера, незадолго до смерти разработавшего в своем завещании новую кооперативно-социалистическую форму собственности для своего завода, Вольф, недавно еще типичный мелкобуржуазный индивидуалист, готов, невзирая на риск, взять на себя роль одного из основных участников этого необычного экономического и социального эксперимента.

Фон дер Грюн исходит из того, что лучшие, наиболее сознательные представители западногерманского рабочего класса — такие, как выписанный им с величайшей симпатией Шнайдер, — готовы будут возглавить сложный и долгий процесс преобразования частной собственности на средства производства в коллективную. И судя по образу Бёмера — жизнелюба и удачливого предпринимателя, решительного и полного неукротимой энергии, — автор верит и в то, что к такому процессу могут примкнуть и наиболее дальновидные представители капитала, в ком жажда наживы не привела к атрофии ответственности перед своим народом, перед тружениками. Утопия? Безусловно. Но утопия, не лишенная черт достоверности и, по твердому убеждению автора, в перспективе имеющая определенные шансы на реализацию, хотя бы частичную, экспериментальную.

Душевное благородство писателя-социалиста не нуждается в дополнительной рекламе. Вся книга — убедительное тому свидетельство. Но, предлагая читателю свою социальную утопию, фон дер Грюн не превращается в строителя воздушных замков. Реализм его проявляется прежде всего в анализе исходных данных экономического и социального развития ФРГ 80-х годов. Желая всем сердцем возвращения к власти своей «рабочей» партии СДПГ, писатель в то же время отлично понимает, что в государстве концернов она не сможет избавиться от половинчатости в своих действиях до тех пор, пока в западногерманской экономике, точнее, в промышленности постепенно не начнет развиваться и крепнуть другая форма собственности — коллективная. Это — главная мысль, главное послание читателю.

Надо отдать должное фон дер Грюну — он стремится всеми силами приблизить свою утопию к реальности. В самом деле, самостоятельная и средняя по размерам фирма Бёмера, производящая электромоторы, — типичное предприятие «старой», классической, если угодно, обреченной в ФРГ отрасли. Рынок для ее изделий сужается, в рамках крупных транснациональных корпораций производства такого рода все чаще выносятся в страны третьего мира. Удачливость и предпринимательские таланты Бёмера позволяют ему до поры до времени держаться на поверхности; но он чувствует, что дни его фирмы сочтены. Скорее рано, чем поздно его более мощные конкуренты — в романе вымышленный американский концерн «Уорлд электрик» — купят фирму на корню и по истечении недолгого, подобающего для приличия срока закроют ее и уволят рабочих, которые, проев вскоре выходное пособие, пополнят собой 2,5-миллионную армию безработных и пойдут обычным путем — от сносного еще пособия по безработице до грошовых выплат по социальной помощи, обрекающих их на бедность пусть и не столь вопиющую, как в развивающихся странах, но для высококвалифицированного западногерманского труженика непереносимую и материально, и морально.

Фон дер Грюн не теряет, если можно так выразиться, чувства реального в своей утопии. В качестве полигона для своего эксперимента он избирает не предприятие из перспективной отрасли и не предприятие с уникальной продукцией (таких в ФРГ немало), выпускающее два-три, а то и одно изделие, не знающее конкуренции на мировом рынке, и даже не хиреющую фирму с «классическим» производством, входящую в состав крупного концерна. Нет, в центре повествования — обреченная в процессе научно-технической революции самостоятельная средняя фирма Бёмера, которая вскоре лишится возможности сбывать на рынке свои электромоторы, пусть и сработанные добротно, надежно и по последнему слову техники, ибо в сложившихся условиях это стало нерентабельно.

Значит, конец? Нет, убеждает нас автор, именно в такой ситуации и появляются новые шансы на социалистический эксперимент в капиталистических условиях. Бёмер, отдавший своему делу всего себя и не желающий, подобно своим собратьям-промышленникам, к которым испытывает нескрываемое презрение, уходить от ответственности перед рабочими, разрабатывает план передачи, для начала 50 %, имущества фирмы в коллективную собственность рабочих и служащих. На членов своей семьи он по завещанию возлагает обязательство не продавать принадлежащей им доли никому, кроме нового коллективного собственника фирмы, не без основания рассчитывая, что так оно и случится.

И модель начинает действовать, вопреки интригам и козням могущественных конкурентов Бёмера, а в более широком плане и прочих западногерманских предпринимателей как класса — для них она, понятно, стала бельмом на глазу, опасной ересью, которую надо удушить в колыбели. Жизнеспособность модели, по Грюну, должна обеспечить поддержка коллектива, и прежде всего его наиболее сознательных представителей, таких, как председатель производственного совета Шнайдер, этот столь близкий автору западногерманский рабочий и профсоюзный вожак современной формации, истинный и признанный руководитель трудового коллектива и «замаскированный коммунист» — в глазах конкурентов Бёмера и подкупленного ими управляющего фирмой Гебхардта.

Фон дер Грюн верит, что рабочие, осознав себя — не без колебаний, недоверия и сомнений в первое время — хозяевами своего завода, будут работать не за страх, а за совесть, пойдут на некоторые материальные жертвы, а при умелом руководстве — свои Шнайдеры найдутся на каждом предприятии — и при поддержке технической интеллигенции, таких лучших ее представителей, как главный инженер фирмы Адам, преодолеют все трудности и сумеют удержаться на рынке. Характерно в этой связи, что фирма Бёмера в «Лавине» имеет прочные позиции на неисчерпаемых «восточных рынках» — в Советском Союзе и других социалистических странах Европы, которые считают ее надежным и выгодным партнером. Представляется весьма важным, чтобы рабочие западноевропейских стран и их политические отряды именно с таких позиций подходили к новым перспективам, которые перестройка в Советском Союзе открывает перед международным разделением труда.

И все же, несмотря на приближенность к действительности, модель Бёмера, вернее, самого фон дер Грюна пока остается в условиях Запада явной утопией. Оптимистическая нотка, на которой заканчивается роман, не убеждает. Отдельные предприятия типа фирмы Бёмера, даже будучи переведены в коллективную или кооперативную собственность с рабочим самоуправлением, не выдержат массированного давления капиталистической экономики. Она поглотит их, как океан — вулканические островки, и даже в маловероятном случае выживания такие «рабочие фирмы» будут в итоге отличаться от своих частнокапиталистических соседей так же, как отличаются от них немногие государственные, лишь по названию, предприятия в той же ФРГ, или переродятся в уродливые формы «народного капитализма», сводящиеся к рассредоточению небольшого пакета акций в руках рабочих и мелких служащих, которых это, конечно же, не превращает в «совладельцев».

Кстати сказать, в экономике ФРГ в прошлом действительно был случай, подобный описанному в «Лавине»: предприниматель-марксист Порст, владелец известного и в свое время процветавшего концерна «Фотоквелле», передал свой капитал коллективам производственных и торговых предприятий, сделавшись их платным генерал-директором. Конец известен: фирма не выдержала мощного давления конкурентов, боровшихся против нее не только с экономических, но и с классовых позиций, перешла в чужие руки, сохранив лишь старое название, а сам Порст был предан остракизму своими бывшими собратьями за «ренегатство». Единственной успешно действующей в ФРГ подлинной моделью коллективной собственности является, насколько замечено, редакция влиятельного гамбургского еженедельника «Шпигель» — товарищества на паях, большая часть капитала которого принадлежит сотрудникам журнала. Но «Шпигель» — не промышленная фирма, а высокооплачиваемых представителей журналистской элиты уж никак не сравнишь с рабочими фабрики Бёмера.

«Лавина», конечно, социальная утопия, но утопия крайне актуальная. Новые силы в руководстве западно-германской социал-демократии, «внуки Брандта», как их называют, разрабатывают сейчас стратегию своего возвращения к власти. Быть может, широкие эксперименты с новыми коллективными формами собственности, которые с такой страстью пропагандирует в своем романе фон дер Грюн, в сочетании с созданием новых рабочих мест в «экологической отрасли» и с партнерством с социалистическими странами все же открывают здесь определенные перспективы. Так или иначе, многие представители левого в широком смысле слова политического лагеря в ФРГ хотели бы в это верить, и социальная утопия фон дер Грюна в обличье современного «общедоступного романа» способна укрепить их в этой вере, а заодно заставить задуматься над новыми историческими путями и простых людей в ФРГ. Это безусловная заслуга автора, объясняющая тот живой и неподдельный интерес, с которым «Лавина» была встречена в ФРГ.

В заключение хотелось бы вернуться к затронутому выше вопросу о том, чем особо интересна и поучительна для нас утопия фон дер Грюна. Прежде всего ясно, что раздумья видного рабочего писателя Запада о формах коллективной собственности на средства производства и рабочем самоуправлении не могут не вызвать у нас самого живого и благожелательного отклика, особенно сейчас, в период перестройки. Но это далеко не все. Я уже упоминал выше о проблеме оптимального соотношения между экономической эффективностью и мерой социальной защиты, проблеме, которая также поставлена в романе фон дер Грюна.

Сейчас у нас во главу угла ставится достижение эффективности экономики (ее рентабельной самоокупаемости, самофинансирования, подлинного хозрасчета и т. д.). Еще бы — администрирование и «затратный механизм» привели нас на грань экономического, а следовательно, политического кризиса. Но некоторые убежденные сторонники перестройки заходят при этом опасно далеко, абсолютизируя силы рынка и провозглашая их единственной гарантией эффективности. В результате, несмотря на сохранение социалистической терминологии в иных проектах, разработанных некоторыми нашими публицистами, приходится уже с лупой выискивать различия между тем, что они предлагают, и реально существующим в капиталистической экономике на Западе. Между тем правильное соотношение между эффективностью экономики и гуманной социальной политикой и есть гарантия торжества подлинного социализма. Одними инвестициями в социальное страхование тут не обойдешься, по этой части и развитому капитализму есть что показать. Сама экономика социализма должна разумно ограничивать рынок там, где этого требуют интересы малообеспеченных слоев населения или коллективные нужды (коммунальный транспорт, например). Отголоски этих проблем встречаем мы и на страницах романа фон дер Грюна.

Последняя книга Макса фон дер Грюна дает импульс многим актуальным для нас сегодня размышлениям, когда ведутся жаркие дискуссии о путях обновления общества, совершенствования его экономических структур. В этом ключе она, без сомнения, может быть адресована широкому кругу советских читателей.

Н. Португалов