Лайк за любовь

Глава 23

Что может быть сложнее, чем встать летом в шесть часов пасмурного утра? Только если тебя обнимают сильные руки, шею щекочет тихое похрапывание, а в бок нагло упирается горячее, мужское «доброе утро».

Буквально заставив себя проснуться, я осторожно выскользнула из объятий Егора. Он даже не вздрогнул, продолжая мирно спать, распластавшись своими мощными плечами и длинными руками практически на все пространство «кровати». И как он не раздавил меня своими ручищами и телом ночью?

Я с улыбкой несколько минут просто наблюдала за ним. Спящий мужчина — наверно, одно из самых милых и невинных зрелищ. Милее и невиннее спят только младенцы. Куда девается вся мужественность и сила, когда широкие мужские плечи окутывает сон? Правильно, сладко засыпают вместе с ним. Им тоже необходим отдых.

Ужасно хотелось зацеловать эту сопящую милоту, но отсутствие каких-либо звонков или смс на мое предупреждение о том, что собираюсь ночевать у Егора, начинало уже напрягать.

Я быстро отыскала на полу только свое платье и лифчик, надев их на себя. А вот нижняя часть моего белья куда-то благополучно испарилась. Мне даже пришлось поверхностно заглянуть в содержимое коробок, стоя́щих на полу. Было жутко неудобно заглядывать в чужие вещи, но мало ли куда в порыве страсти Егор мог отшвырнуть мои.

В коробках не было обнаружено ни моего белья и ничего криминального. Один с одеждой, другой с какими-то проводами, третий — со странными банками, очень похожих на спортивное питание. Я перевела взгляд с них на накаченные мышцы, мирно спящие под простынёй. Он что, на анаболиках себе такую форму нарастил? Так и не отыскав свое белье, мне пришлось будить сопящее мужское тело.

— Егор, просыпайся, — зашептала я ему в самое ухо, а ладонью скользнула под покрывало, медленно, но уверенно, спускаясь в низ мужского живота.

Я задержала пальцы возле края боксеров, очертив ноготками бессмысленный узор на твердых, тёплых мышцах. Разноцветные глаза распахнулись за одну секунду, быстро освободившись от сонной пелены.

— Кира? — забормотал он.

— А ты ожидал увидеть кого-то другого? — одарив его суровым взглядом, я еще сильнее вжала коготки в кожу, чувствуя, как под пальцами сократились мышцы пресса.

— Ух, — Егор облизнул губы, — нет, конечно… Ты куда так рано?

— Домой, — я убрала руку из-под простыни, а он издал тихий грустный вздох. — Бабушка ничего так и не ответила. Боюсь, она будет не сильно довольна, что я снова провела ночь вне дома, поставив её уже перед фактом. Я обещала так не делать.

— Давай я тебя отвезу, — Егор начал выбираться из простыни.

— Не надо, — я остановила его, положив руки ему на плечи. — Я сама дойду. Ты мне лучше найди мое белье. Не могу же явиться домой без него.

— М-м-м… — Мужская рука стала игриво забираться под платье.

— Угомонись, маньяк, — шикнула я, отодвигаясь как можно дальше.

Ловким пальцам хватило бы всего пару сантиметров, и меня пришлось бы саму оттаскивать от Егора. Внизу живота по-прежнему напряженно тянуло.

— Опять вернулась занудная Кира. Но ночью от моего языка стонала точно не она… — подразнил он, начиная тянуть ко мне руки. — Видимо, твоя сексуальная чакра открывается только с приходом темноты.

— Мне сейчас придется пнуть твою чакру, если ты не найдёшь мое белье, — я подскочила и слегка толкнула торчащие под простыней длинные ноги Егора.

— Держи, — он закатил глаза и вытащил откуда-то из-под себя недостающую часть моего гардероба, подкинув ее ко мне точно в руки.

С горящими взглядом Егор наблюдал, как я аккуратно натягиваю кружева на свои бедра.

— Ну, точно… маньяк, — фыркнула я, поправляя подол платья.

— Пойдем, провожу, — потягиваясь, он поднялся с матраса.

Я, всеми силами пытаясь потушить нарастающее во мне возбуждение, отвела взгляд от парня, чье мужское достоинство было нескромно обтянуто облегающими боксерами.

— Не нужно, здесь идти пять минут.

— Есть такая примета: если ты хочешь, чтобы человек еще не раз посетил твой дом, то его всегда надо провожать до двери, — он уже застегнул свои шорты и направился к выходу. — А в моих планах сделать так, чтобы ты стала здесь постоянным гостем.

В доме Королевых царила идеальная тишина, которая создавала ощущение какой-то пустоты, несмотря на то, что каждый сантиметр пространства был выверен и продуман дизайнерами. На пороге Егор потянулся за поцелуем, но рассмеявшись, я ловко увернулась, не давая себе даже секундой возможности начать плыть в его объятиях.

— Мне пора. Есть дурацкое чувство, что по голове меня не погладят за ночёвку в твоём доме…

— Тебе девятнадцать. Мне кажется, что ты уже не должна спрашивать разрешения, где и с кем тебе проводить ночь.

— Егор, бабушка просто переживает.

Я еще раз чмокнула его в щеку и развернулась в сторону калитки, ощущая, как приятная утренняя прохлада спасительно осаживает навязчивое желание поменять свои шаги в обратном направлении.

— Моя, — окликнул меня его голос.

— М-м? — я обернулась с трепещущим чувством в груди.

Егор стоял в одних шортах, засунув руки в карманы и подперев голым плечом дверной проем. Он слегка наклонил голову, сверкнув своими разноцветными глазами:

— Я тебя хочу.

Дверь в наш с бабулей дом была не заперта. Я осторожно разулась на пороге, прислушиваясь к звукам в комнатах и надеясь, что бабушка еще спит. Прошмыгнув по коридору, уже собиралась незаметно проскользнуть вверх по лестнице, как боковым зрением выловила бабушкин силуэт, сидящий за столом, перед которым дымилась чашка с каким-то горячим напитком.

— Привет, — я неловко замялась на своих двоих возле ступенек.

— Привет, — сухо ответила мне бабуля.

Но даже в утреннем пасмурном полумраке комнаты было невозможно не ощущать волны бабулиного строгого взгляда из-под нахмуренных бровей.

— Давно встала?

— Нет, полчаса назад.

Мое предчувствие оказалось правильным — бабуля не в восторге.

— Понятно… — я снова переминалась с ноги на ногу. — Ты же получала мое сообщение?

— Получала, — бабушкин ответ прозвучал все так же сухо и холодно.

— А… почему не ответила? Я ждала…

— Что мне надо было тебе ответить, Кира, в два часа ночи? — голос бабули повысился на полтона.

— Ба, понимаю, как это выглядит, но… — я набрала в грудь побольше воздуха, не желая слушать нотации, — но мне уже не десять лет и я, как бы, совершеннолетняя и отдаю отчёт в том, что делаю. Я же имею права на личную жизнь?

Выпалив эти мысли, внутри меня все сжалось в комок, надеясь, что это было не слишком грубо.

— Имеешь, — она даже не изменила свою интонацию.

«Прекрасно. А дальше то что мне говорить?», — я продолжала стоять у лестницы, нервно постукивая по перилам пальцами. Помолчав несколько секунд и не дождавшись больше никакой реакции от нее, я решила, что уже можно отправиться в свою комнату:

— Тогда посплю немного, а потом меня можешь загружать домашними делами, — произнесла я, поднимаясь по лестнице.

Но бабушкины слова заставили меня замереть на ступеньках:

— Ты сейчас так похожа на свою мать.

— Что? — я медленно развернулась, обескураженно смотря на нее.

— Это какое-то дежавю, — она покачала головой, закрыв свои глаза. — Дежавю двадцатилетней давности. «Я имею право на личную жизнь», — бабушка зачем-то процитировала сказанную мной же фразу.

— Ты о чем?

Бабуля сидела с закрытыми глазами и качала головой. Я спустилась с лестницы и присела за стол рядом с ней, аккуратно положив свою руку на ее ладонь. Она крепко сжала мои пальцы и открыла глаза, в которых стояли слезы.

— Ба…

— Кира, я все это уже видела двадцать лет назад с твоей матерью. Горящие глаза, распухшие от поцелуев губы, ночные приключения вне дома. Этот безумный затуманенный взгляд, эти заявления «я имею право…». Она сбегала из дома втихаря ночью, а утром от нее пахло мужскими духами, как и от тебя сейчас. Твоя мать не слышала и не видела ничего вокруг…

— Не надо меня сравнивать с ней, — я резко оборвала бабушку, ощущая в груди глухое раздражение. — Она не я.

— Кирюш, — она сжала мои пальцы, — я лишь вижу, как ты меняешься. И не могу понять — хорошо это или плохо. Была бы моя воля, то я посадила тебя под замок и не подпускала бы внучка Королевой к тебе на пушечный выстрел.

Я вскинула свои брови вверх, совершенно не ожидая услышать подобное заявление в адрес Егора.

— Ба, все не так, как ты думаешь. Егор он…

— Детка, — она чуть ли не взвыла, снова крепко схватив мою ладонь, — я это все уже слышала, и сама такими же фразами говорила. Ты видишь, только то, что хочешь видеть, а я вижу, что реальность. Поэтому и желаю уберечь тебя от ошибок, которые ты можешь совершить. Но понимаю, что и это не выход. Твою мать я спрятала, да так, что в выпускном классе по утрам ее очень часто стало тошнить…

Бабушка замолчала, убирая руки от моих, и нервно пригладила свои седые волосы. Я напряглась и с трудом пыталась начать переваривать то, что только что услышала.

— А как же рассказ про то, что Мила родила меня на первом курсе, и ты даже не знала.

— Про тебя я не знала, а вот про ее первую беременность догадалась сразу, — бабушкин голос дрогнул. — Думаешь почему твоя мать так люто меня ненавидит? За то, что я просто ее на ночные свидания не пускала?

Я непонимающе смотрела на нее, ощущая, как что-то неприятное сдавливает мои лёгкие. Бабушка глубоко вздохнула и тыльной стороной ладони смахнула слезу.

— В одиннадцатом классе твоя мать так же, как ты с дикими глазами бегала на свидания, пока я в целях безопасности буквально не закрыла ее на замок. Но и это не помогло, она сбегала ночью. Скандалили мы жутко. А через пару месяцев я поняла, что Мила беременна.

Она снова замолчала, а мое горло стянуло жгучей удавкой, не давая даже возможности вдохнуть.

— А потом я совершила то, что сломало жизнь твоей матери и, скорее всего, даже твою, — Бабушка смотрела просто в одну точку перед собой, а по ее лицу градом лились слезы.

— Сломало жизнь? — прохрипела я.

— Кира, я силой отправила твою мать на аборт, — произнесла она не своим голосом, проглатывая нервный всхлип. — Тогда мне казалось, что я поступаю правильно, потому что сама воспитывала ребенка одна. Мила должна была закончить в школу, университет, а только потом думать о чем-то другом. Я мечтала, что переедем жить к морю. Это был мой план. А эта ее сумасшедшая любовь, ранняя беременность… Господи, если бы ты знала, как я себя ненавижу.

В комнате застыло все: воздух, звуки, чувства и эмоции, погружая меня в неестественную тишину. Бабушка закрыла лицо ладонями, а ее плечи задрожали. А я просто хлопала глазами и молчала, не веря во все то, что слышу.

— Так что Мила имеет полное право называть меня чудовищем, — она всхлипнула, а ее трясущиеся пальцы стёрли мокрые разводы с опухших щек. — Мне нет оправдания, Кира. Меня есть за что ненавидеть. И ты тоже можешь меня ненавидеть.

Я открыла рот, чтобы произнести хоть что-то, но получилось лишь схватить глоток воздуха. Мы сидели несколько минут молча под тихие бабушкины всхлипы. У меня не было слов. Да и эмоций тоже не было. Только давящее чувство пустоты.

— А потом твоя мать отлично притворялась, что вся эта история с абортом была благополучно забыта, — убрав ладони от лица, бабушка продолжила говорить, уставившись пустыми глазами перед собой. — Я успокоилась, надеясь, что Мила все правильно поняла и обдумала. Она окончила школу, поступила здесь в университет, как и планировалось, и уехала учиться. А через год Мила исчезла в прямом смысле этого слова, — она завертела пальцами кружку на столе. — Просто решила вычеркнуть меня из своей жизни. Мне пришлось обморочно лететь сюда и разыскивать ее через друзей, знакомых. А когда нашла, то она высказала мне все, о чем думала на протяжении этих лет.

— Как ты узнала обо мне? — тихо спросила я, нервно теребя пуговицу на платье, даже не замечая, что она практически оторвалась.

Я ведь по серьёзному никогда и не спрашивала об этом бабушку. Мне казалось, что это все неважно, но когда кажется…

— Потом я перебралась сюда жить, купила этот дом и еще надеялась наладить отношения с Милой. Через пару лет, когда твоя мать вышла замуж, то она попросила не появляться на пороге ее дома, давая мне четкое осознание того, что я все-таки натворила, — бабуля горько усмехнулась. — Мила обрубила все мосты почти на десять лет. Но потом как-то приехала ко мне сама. Правда, в стельку пьяная…

— И? — я с трудом уже удерживала в себе холодную дрожь.

— И долго плакала, кричала, что это я во всем виновата, что испортила ей жизнь, и что за десять лет брака она так и не смогла родить мужу общих детей. А потом она просто сказала, что, если бы не я, то она никогда не довела бы себя до такого состояния, чтобы оставить ребенка в роддоме. А дальше ты и так знаешь…

Прижав свои ладони к лицу, я грубо потерла щеки, пытаясь хоть немного отрезвить себя от услышанного. В голове творилась какая-то каша. До этого история про мою мать казалась более прозаичной. Просто родила и просто оставила. Все. Никаких тебе семейных тайн.

Я посмотрела на свою бабушку, встретившись с ней взглядом. В моей голове никак не могла уложиться мысль, что эта женщина, которая никогда и голоса на меня не повысила, всегда бережно и заботливо относилась ко мне могла отправить же собственную дочь на аборт. Это было просто невозможно.

Бабушка вдруг схватила меня за руки и с силой сжала на них свои пальцы:

— Кирочка, прости меня. Прости, детка…

— Ба, я…

— Может, если не моя ошибка с твоей матерью, то ты могла бы расти в полной семье, — она продолжала цепляться за мои пальцы, а из ее красных опухших глаз градом катились слезы. — Я так виновата перед тобой и Милой. И теперь, когда я вижу, как теряешь голову от Королева… Ты говоришь словами своей матери, у тебя глаза горят, как горели у нее. Мне страшно. Я не хочу, чтобы ты потом пожалела о том, что кинулась в омут с головой. Ты становишься другой и даже смотришь на меня по-другому, — бабушка снова стирала солёные следы со своих щек. — Мне было достаточно один раз увидеть тебя и Егора вместе, чтобы понять, что ты просто утопаешь в нем.

Я сглотнула тяжелый сухой ком в горле. Ее слова про Егора подняли во мне еще больший шквал эмоций. И это было совсем не ощущение какого-то предостережения. Нет, лишь пылающее чувство под ребрами, и полное непонимание происходящего.

— Кирочка, я не знаю, как ты будешь относиться ко мне после того, что рассказала тебе. Я не стану просить понять. Это невозможно понять. Да и простить, наверное, тоже. Об одном умоляю- живи, радуйся, но оставайся мыслями в этом мире, а не в облаках, — бабушка гладила меня по волосам, с паникой заглядывая мне в глаза. — Я очень люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала. Мне не вымолить никогда прощения у твоей матери, но у меня, кроме тебя, никого больше нет.