Лайк за любовь

Глава 42

Он меня уничтожил. Так легко и быстро. Я сопротивлялась ровно до того момента, как за мной захлопнулась дверь Машкиной машины у ворот дома Королевых.

Дальше было все как в тумане. Огни домов, трасса, Машин дрожащий голос рядом: «Кирочка, милая, не плачь». Но глупо было просить меня не плакать. Я ведь и не плакала. Я выла. Внутри меня царапалось, кусалось, раздирало огромными ядовитыми когтями разочарование.

Оказавшись в нашей съемной с Машкой квартире, я медленно сползла по двери, едва переступив порог.

— Я же никому, Маш… Только ему…

Она лишь молча уселась рядом со мной на придверном коврике, прислонившись головой к моему трясущемуся плечу.

Он звонил мне с той самой секунды, как я уехала из клуба. Телефон гудел почти без остановки, а мне было страшно взять его даже в руки. Четыре буквы его имени, и я бы уже не выла, а истошно кричала. Поэтому я попросила Машу просто отключить мой мобильный, наплевав даже на то, что мне также продолжала звонить бабушка.

Да и что теперь я могла ей сказать? Что она оказалась права, говоря о моей неадекватной зависимости от него? Что я действительно ничего не видела и не замечала? Что я действительно думала лишь о том, как не вылезать из его постели?

Козырей, что «он не такой, он другой, ты просто не понимаешь» — у меня теперь не было. Он оказался именно таким и никаким другим. Меня подвело доверие. Слепое доверие к нему и чувства, за которыми я шла, не задаваясь никакими вопросами.

Самой сложной оказалась ночь. Ночь без него. Я даже старалась дышать через раз, боясь закрыть глаза, потому что раздробленные болью воспоминания и мысли о нем, мелькали сотнями картинок. Я любила его. Я растворилась в нем, и поэтому не могла думать о себе. О том, что мне нужно отыскать хоть граммы гордости. Поэтому, закусив зубами угол подушки, я всю ночь лежала, свернувшись калачиком и раскачивалась из стороны в сторону, чтобы не уснуть.

— Кир, — Машка очень осторожно погладила меня по голове, присев на мою кровать, где я так и пролежала всю ночь в одной скрючившейся позе, — мне на работу нужно, но, если хочешь, я останусь.

— Не надо, — прохрипела я, с трудом разъединив сухие губы.

— Ты мне звони. Я сразу приеду, если что, — она пригладила мои спутавшиеся в клубок локоны.

Но на выходе из комнаты все же задержалась:

— Он, кстати, удалил все. Вплоть до аккаунта своего и…

Где-то под ребрами меня хлестануло болью, словно плетью.

— Маша… — всхлипнула я, — прошу…

— Прости-прости, — виновато затараторила она, — я просто… — в комнате повис ее тяжелый вздох. — Козел он, короче…

— Маша-а, — я снова начала задыхаться от удушающего взгляда разноцветных глаз у меня в подсознании.

За моей спиной тихо закрылась дверь, а мое лицо уткнулось в подушку, которая за одну ночь впитала такое количество воя и стонов, что могла уже просто резонировать ими.

Час. Два. Три. Я не считала, сколько кубометров слез влилось в мою постель, но надежда, что душ поможет хоть немного восполнить запасы жидкости в организме, заставила доползти до ванной. Мои пальцы прикоснулись к практически зажившей татуировке. Боже, как мне хотелось ее стереть, вырезать или зачеркнуть черными линиями, чтобы не видеть ее контуры и перестать ощущать связь с тату на его теле. Обжигающие капли не особо приводили меня в чувство. Лишь немного подтолкнули к решению, что нужно все-таки вернуться в дом к бабушке и собрать оставшиеся вещи, чтобы окончательно пеерехать к Маше. Да и жить по факту мне больше было негде. Оставаться в бабушкином доме — равно мазохизму, слишком много пронизывающих воспоминаний.

Я все делала на автомате: душ, одежда, телефон, такси. Вновь включенный мобильный молчал, поэтому поездка до посёлка прошла в относительной тишине, под монотонный гул радио. Но каждая молекула моего тела налилась свинцом, а боль под ребрами сдавила легкие так, что я застонала и вцепилась пальцами в спинку пассажирского сидения, когда увидела знакомый черный кроссовер перед бабушкиным двором.

— С вами точно все в порядке? — таксист подозрительно покосился на меня, а потом и на черную машину.

«Со мной уже никогда ничего не будет в порядке», — я едва нашла в себе силы кивнуть и вышла из такси.

Каждый мой шаг, каждое движение было пыткой. Я извивалась внутри от запредельного для меня ощущения боли, продолжая делать каменные шаги вперёд мимо кроссовера. Боковым зрением я выхватила движение возле машины. Вдох. Боль. Выдох. Шаг. Боль. Шаг. Вдох. Боль. Хотелось ускорить шаг, но не вышло. Он уже был слишком близко.

— Не смей! Не трогай! — мой истошный крик заполнил пустую улицу, когда меня с грубой силой дернули за запястья.

— Ты будешь со мной разговаривать. Хочешь ты этого или нет, — стальной тон родного голоса легко давил меня морально.

Особо не церемонясь, Егор волоком потащил меня к своей машине. Я умудрилась легко выдернуть свою ладонь из цепных оков, но не успела шагнуть от него и на миллиметр, как меня обхватили спереди ручищей, жёстко прижимая спиной к своей груди и выдавливая остатки кислорода из моих легких.

— В этот раз ты не сбежишь, — хрипло зашипел он прямо мне в ухо, пока я бесполезно брыкалась ногами в воздухе.

От него шел дикий запах сигарет. Едкий, горький, невыносимо противный.

— Егор, мне больно, — я отчаянно пыталась вырваться и наполнить сжимающиеся легкие воздухом.

Но он уверенно тянул меня к своей машине. Удар дозы адреналина: и все, что я смогла придумать — это вонзить свои зубы прямо в руку, грубо обвивающую меня за плечи.

— Сука! — зарычав, Егор дернулся, а я смогла выскользнуть из-под мужской руки и просто бегом броситься к бабушкиному дому, надеясь, что у него хватит ума не следовать за мной в таком состоянии. Его поведение явно указывало на то, что в этот момент, как минимум, неадекватен.

Но, видимо, ума не хватило. Я на одном дыхании успела заскочить в дом и пролететь по ступеням к себе на второй этаж, как за спиной уже слышался тяжелый шаг. Егор буквально ворвался в мою спальню, хлопнув дверью так, что звуковая волна от удара завибрировала где-то глубоко внутри меня.

— Какого черта ты… — я испуганно застыла в глубине комнаты, а он, смотря звериным взглядом, двинулся на меня.

Егор остановился лишь тогда, когда я оказалась прижата спиной к стене, а его руки капканом подперли ее, окружив меня с двух сторон. Пару часов назад мне казалось, что, если увижу еще раз эти широкие плечи, услышу его голос, почувствую взгляд этих странных глаз, то точно смогу сойти с ума от одолевающей боли, но ошиблась. Я смотрела на Егора и понимала, что в меня змеей заползает страх. От человека, которого я любила, исходила дикость, лицо скривилось в злобном оскале, а взгляд пробивал патронами ненависти.

— Пришел взглянуть в твое лживое личико, — жёстко произнес он.

От его слов у меня перехватило дыхание, а в глазах защипало знакомой болью. Мой рот приоткрылся от изумления, и я чувствовала, как начинают дрожать губы.

— Я доверял тебе, Кира. Блять, ты не имела никакого права распоряжаться данными из этого конверта, — покрасневшие разноцветные глаза сверкнули расширенными зрачками, прямо намекая, что были накачены они явно не только злостью.

В животе скрутился холодный тугой узел от осознания того, о чем говорит Егор. Я попыталась сохранить лицо, но уже ощущала, как огненным жаром пылают мои щеки, и как стыд удавкой сдавливает мне горло.

— Это ты мне говоришь о доверии? — едва слышно произнесла я. — Вчера слезливо вымаливал прощение за то, что оповещал весь белый свет, как спал со мной, а сегодня пытаешься рассказать о моих правах? Да ты еще более двуличный, чем предполагалось.

Егор озлобленно усмехнулся:

— Собственно, как и ты оказалась двуличной сукой. Мы идеальная пара, не правда ли?

Его слова вспыхнули под ребрами, доводя стук сердца до бешеных оборотов.

— Пошел вон, — я еле держалась на ногах.

Он был слишком близко. Слишком болезненно.

— Неприятно слушать? Но ты послушай. Я же слушал твой чес в машине, что это эгоизм на обидах, что это лишь способ выместить злобу. Про то, что я должен сдержаться ради Дашки, и не мне решать быть этой правде или нет. А что ты сделала сама, Кир? — он наклонил голову набок, и снова вызывающе хмыкнул. — Теперь пойди послушай, как плачет Дашка, как орет на весь дом бабушка, называя мою мать потаскухой, а мой отец просто молчит. Может, это тебе покажется милым на слух?

— Убирайся, — каждое слово давалось уже с трудом, а к горлу подкатывал тошнотворный ком. Я бы хотела не смотреть ему в глаза, но не могла. — Ты противен мне.

— Противен? — Егор, усмехаясь, приподнял брови и наклонился вплотную к моим губам. — А раньше тебе нравилось трахаться со мной. Или это все тоже было двуликим? Может, ты просто повелась на то, что у моей семьи есть деньги?

Это стало последней каплей. Я со всего размаху влепила Егору пощечину. От такого удара мою руку свело судорогой, а в ушах повис звон. Было слышно, как заскрипели зубы блондина… Если бы я только могла заставить свое сердце не биться в этот момент и не оставлять в памяти мертвенно-равнодушный взгляд покрасневших глаз, который порезал в моей душе все, что хотя бы подавало признаки жизни. Взгляд, который распотрошил меня до невидимых атомов раз и навсегда.

И кажется, мы оба поняли, что это стало той самой точкой невозврата.

— Что здесь происходит? — голос бабушки окончательно размагнитил нас друг от друга. — Егор, покинь наш дом, пожалуйста.

Шумно сглотнув, он со всего размаху впечатал свой кулак в стену всего в паре сантиметров от моего лица. Я в страхе зажмурилась, а от удара со шкафчика рядом посыпались книги. Отпрянув, Егор оставил возле меня тонкий аромат своего парфюма, который навсегда впитался мне на подкорки, и пустоту. Я на дрожащих ногах медленно опустилась на пол. Он исчез, не произнеся больше ни слова.

— Доигралась? — спокойно спросила бабушка. — Я тебя предупреждала. Спасибо, что соизволила явиться домой, если уж трубку совести взять не хватило.

Каждое ее слово мгновенно складывалось в невидимую стену передо мной, за которой мне просто хотелось свернуться в комок и отчаянно рыдать. Закрыв лицо руками, я смогла лишь прошептать:

— Ба, только не сейчас… Прошу.

— Я не знаю, что тебе сказать, Кира. Мне звонила Ангелина Семеновна. Я знаю все.

Из мой груди вырвался громкий всхлип, а стену между мной и бабушкой хотелось возвести еще больше и выше, добавив для ее прочности и омерзительное чувство стыда.

«Боже, что я натворила… Дашка…» — я сильнее поджала к себе колени, утыкаясь в них головой и начиная рыдать, полностью осознавая, что этот поступок низок и ничем не лучше поступка Егора.

— Знаешь, я была готова к тому, что со дня на день ты заявишься и сообщишь о скором пополнении. Но никак не ждала, что мне будут рассказывать о том, что вся твоя интимная жизнь оказалась публичной.

Имея в себе чуть больше сил, я бы начала кричать, говоря, что ничего не знала, а просто любила всем своим сердцем, но кому это было интересно… Поэтому продолжала плакать сидя на полу, перед отчитывающей меня бабушкой.

— Семеновна посвятила меня в подробности ваших шалостей с ее внуком, и про твою выходку с конвертом. Егор сам все рассказал, — бабушка так же спокойно продолжала вести разговор с моими всхлипами из угла комнаты. — О чем ты думала?

— Ну, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? — не выдержав, я резко подняла голову с колен, озлобленно смотря на бабушку, которая все так же стояла в дверях. — Что?

— Мне не надо ничего говорить, Кира. И так все ясно. Я слишком рано посчитала тебя взрослой.

Подскочив на ноги, я бросилась к шкафу.

— Простите великодушно, что я стала твоим разочарованием. Сдай обратно в детский дом. — Руки срывали с вешалок одежду, небрежно кидая ее на кровать.

За моей спиной раздался тяжёлый вдох:

— И ты вот считаешь, что ведешь сейчас себя, как взрослая?

Не отвечая, я вытащила сумку, запихивая в нее вещи прямо с вешалкой. Мне как можно скорее хотелось забиться где-нибудь в угол и рыдать без остановки.

— Только не говори, что ты опять к нему сбегаешь… — бабушка старалась сдержать разочарование в голосе.

— Не переживай, — сухо произнесла я, стирая одной рукой слезы с опухшего лица, а другой резко дернула замок на сумке. — К Маше. Выйду снова к ней на работу.

— На работу? А учеба?

Я схватила свои пожитки и достала телефон из кармана. Пальцы тут же указали нужный адрес для такси.

— С учёбой разберусь сама. Я ведь уже сказала, что мне ничего от тебя не нужно, — мой грубый ответ отразился болезненной гримасой на лице бабушки.

Телефон пикнул у меня в ладони, оповещая о назначенной машине.

— Такси будет через пять минут. Мне пора, — я быстро проскочила на лестницу мимо нее.

— Кира, пожалуйста, успокойся и давай поговорим нормально, — бабушка, ухватилась за мой локоть уже в коридоре.

Сдерживая подступающий пик очередной истерики, я одернула руку, разворачиваясь к ней.

— О чем, ба? — мой голос по-прежнему звучал грубо, но только так я могла удерживать в себе эмоции, которые уже поступали к краю моего сознания. — Слушать нотации? Или ты хочешь услышать от меня, что была права, а я дура к тебе не прислушалась, отдав мозг и волю на растерзание чувствам? Так радуйся — ты была права! Довольна?

— За что ты так со мной? Я не желаю зла тебе. Ты все, что есть в моей жизни — бабушка с умоляющей надеждой смотрела на меня. — Останься дома, прошу тебя.

— Мне здесь больше нечего делать. Буду доказывать свою самостоятельность.

— Глупая… — слабая улыбка с горечью тронула бабушкины губы, а серые глаза тонули в тоске.

— Какую воспитала…

Ее пальцы тут же разжали мою руку, а она сама отступила назад, больше не пытаясь удерживать меня на пороге дома. Во мне боролись два берега одной крайности: желание забиться в уголочек и позволить всему миру жалеть меня, и тут же доказать этому же миру, что плевать мне на их жалость. Хотелось найти успокоение и тепло в бабушкиных объятиях, хотелось, чтобы меня пожалели и поняли всю мою боль и пустоту, но я лишь крепче сжала вибрирующий телефон в руке.

— Такси подъехало, — сипло протянула я, делая глубокий вдох, сдерживая слезы, застилающие мир перед глазами. — Извини, но не знаю когда, приеду теперь…

Я была благодарна всем богам мира, что не могу видеть лицо человека, который смотрит в спину. Хватило одного осознания, как смотрела мне вслед бабушка, чтобы от моего воя в машине таксист даже не стал брать денег.

Обычно дни в тоске описываются, как одна сплошная тягучая бесконечность. Не знаю, о какой бесконечности шла речь, но вчера, сегодня, завтра смешивалась между собой так прочно, что мне казалось я живу просто в одном дне. В дне, который начинался со слез, потому что он снился мне каждую ночь и заканчивался ими же, так как понимала, что стоит позволить сну украсть хоть секунду моего подсознания, то яркими картинками приходили все чувства, пробивая очередную брешь в душе.

Я вернулась к Маше в ресторан официанткой. Мне и правда нужно было занятие, которое хоть как-то отвлекало бы от завываний под одеялом. А не плакала я лишь разнося по залу меню ресторана, но иногда приходилось чувствовать себя загнанной под плинтус, когда слышала в свой адрес тихие перешептывания напарниц по смене. Нет, на меня не обрушилась волна популярности. Но было достаточно одной пронырливой поклонницы инстаграм, как остальные девочки на работе тут же узнали про мои летние приключения.

Но спасибо огромное Маше, она быстро пресекла попытки посвящать сплетням обеденные перерывы. Ее намек был короток и ясен — вплоть до увольнения.

Такими смешными теперь казались мечты о моем будущем, об учебе. Я ожидала начала сентября с равнодушием, а точнее уже и не ждала. Как и не ждала, что может появиться он. Его взгляд ясно дал понять, собственное самолюбие в нем гораздо сильнее, чем любовь и уважение ко мне. Да и была ли это любовь? Я постоянно задавалась себе этим вопросом.

Но помимо безответных мыслей, с каждым днем меня дергала совесть о поступке по отношению к его семье. Я сглупила, отыгравшись на ни в чем не повинной девочке. И теперь не имела никакой возможности хотя бы просто узнать, как она и что происходит в ее доме, не говоря о том, чтобы найти в себе смелость и просто извиниться.

Совесть пинала меня еще и за бабушку. И пинала так сильно, что за всю неделю я так и не смогла ответить на ее звонки, написав лишь пару сообщений с кратким содержанием: «Все в порядке. Я у Маши». Чувство стыда стало потихоньку перевешивать чашу, в которой плескалась обида, появившаяся после той нашей первой ссоры. Я ведь раньше всегда поступала рассудительно и правильно, избавляя себя от необходимости извиняться перед кем-нибудь. А теперь мне нужно было учиться просить прощения…

— Может, ответишь на звонок? — произнесла Маша, дожевывая свой сэндвич. — У меня голова уже зудит от вибрации.

Я кинула равнодушный взгляд на экран, где мелькал какой-то незнакомый мне номер. Не было никакого желания знать, кто целых тридцать минут пытается услышать мое унылое: «Алло». Точно уж не Он...

Взяв в руки телефон и сбросив вызов, я молча поднялась из-за Машкиного рабочего стола, где мы теперь каждый день проводили обед вместе. Ну, как обед. Подруга аппетитно проглатывала халявные блюда от нового повара, который, видимо, положил на нее глаз, а я лишь упражнялась в телекинезе, гипнотизируя свою тарелку с обедом. За неделю таких упражнений она все ещё упорно не хотела мне поддаваться.

— Кир, ты опять не поела, — Маша нахмурила темные брови и обеспокоенно оглядела меня с ног до головы. — Хоть черную униформу меняй из-за тебя, а то твое бледнеющее лицо на контрасте будет посетителей отпугивать.

— Не преувеличивай, — вяло улыбнулась я, но глаза все-таки задержались на зеркале, висевшем прямо на двери крошечного кабинета подруги. — Я прекрасна.

За неделю рыданий в подушку и душевных терзаний сероватый оттенок моей кожи почти сливался с цветом глаз, круги под которыми было бесполезно закрашивать тональным кремом, а туго завязанный пучок на голове придавал моему лицу еще более измученный вид. Черная футболка и джинсы делали хрупкую фигуру похожей на анорексичку.

Телефон в руке снова задрожал.

— Ответь, — фыркнула Маша.

Одно движение пальца по экрану, и в моем ухе раздался женский голос:

— Кира, здравствуй.

— Здравствуйте, — неуверенно ответила я, пытаясь напрячь выплаканные извилины, почему звонивший мне казался таким знакомым.

— Это Ангелина Семеновна, — голос замолчал на пару секунд, но даже этого хватило, чтобы мое сердце зверски заколотилось о ребра.

— Да… Я… Слушаю…

Машка перестала жевать и напряженно уставилась на меня.

— Кира… — Тяжёлый вздох Ангелины Семеновны сжал мне горло.

— Что-то с Егором? — неосознанно прошептала я, а каждый стук сердца выбивал кислород из легких.

— Нет, детка. Не знаю, как сказать… — Опять убивающая секундная тишина. — Кир, крепись и мужайся. Мне до боли жаль… Но Нина… Твоей бабушки больше нет.

Мир схлопнулся передо мной. Я помнила лишь Машин вскрик и ее руки, ловящие меня над полом.

А потом темнота.