“Капитал” и капитализм

Как мы видели, важным моментом в современном анализе капитализма является невозможность рассматривать функционирование капиталистического способа производства как (хотя бы в идеале) распространимого в своих «западных» формах на весь мир. Это могло быть сделано только в виде первоначальной идеализации, для выяснения действия его внутренних механизмов. Хотя такой ограниченный анализ является необходимым и неизбежным на определенной стадии изучения общественного процесса, на его основе можно получить реальный прогноз развития только в ограниченном же будущем; дальше требуется расширение анализа – и так будет всегда.

Почему же Маркс не придавал прекрасно ему известным факторам принципиального значения? Прежде всего как раз потому, что принятый им подход представлял необходимую стадию первоначальной идеализации. Но также и потому, что автор «Капитала» жил в особое, переломное для капитализма время, когда его новые тенденции уже выявились, но еще не приобрели определяющего характера. Прежде всего это касается влияния внутренних и внешних факторов (причем, как неоднократно отмечалось, придать принципиальное значение последним Марксу сильно мешали также общетеоретические установки, базирующиеся на гегелевской диалектике саморазвития с одной стороны, и на представлениях о «линейном прогрессе», в соответствии с которыми все страны неизменно проходят один и тот же путь развития, хотя и в разное время, – с другой).

Сам капитализм, как общественно-экономическая формация, был вызван к жизни взаимодействием будущих «ядра» и «периферии». В дальнейшем же развитии капитализма уже в этом качестве достаточно явственно различаются два переломных момента, вызванные тем же взаимодействием. Один из них имел место непосредственно перед «промышленной революцией» в Западной Европе, которая и явилась его результатом  как качественные изменения являются результатом постепенного накопления количественных. Другой происходит на наших глазах.

Капитализм («западный») с самого начала не мог ни зародиться, ни развиваться без влияния внешних факторов. Но, во-первых, этого не могло произойти и без факторов внутренних, и их также необходимо было исследовать, тем более, что они были так сказать непосредственно осязаемыми. Во-вторых же, что касается тяжести процессов капиталистического развития для трудящихся, прежде всего для рабочего класса, то то обстоятельство, что капитализм грабил весь мир, поначалу нисколько не снижало (а иногда и усиливало) степень эксплуатации собственных угнетенных классов, которые капитализм эксплуатировал столь же нещадно. Например, «Англия заплатила за свой переход к подлинной современности. …Тогда наблюдалось ухудшение материального благосостояния английских масс, снижение реальной заработной платы как для сельскохозяйственных рабочих, так и для работающих на фабриках или на транспорте … Первая фаза индустриализации, с 1760 по 1815 г., была еще более тяжкой, чем та, что последовала за Ватерлоо. … “Два поколения были принесены в жертву созданию индустриальной базы”»67. Суть же переломного периода и заключалась именно в том, что если первоначально «английский народ тяжело оплатил свои победы … после 1850 г., позднее, весь английский народ (каковы бы ни были его социальные неравенства) принял участие во всемирном торжестве Англии»68.

Конечно, «в Европе очень рано образовался европейский, или, лучше сказать, западный экономический порядок, выходящий за пределы континента, использовавший разности его потенциалов и его напряженности. … Сказать “центральная зона” или “капитализм” – значит очертить одну и ту же реальность»69. Но середина XIX в. как раз и оказалась совершенно специфическим периодом в развитии капитализма, таким периодом, в котором капитализм принципиально отличался как от предыдущих своих стадий, так и от последующих. Отличался именно потому, что к основным характеристикам прошлого его состояния начали все больше присоединяться характеристики, которые станут определяющими для него в последующем.

Во все время предыдущего развития класс капиталистов ни в коем случае не был паразитирующим классом (скорее уж хищническим). Да, капиталист господствовал над рабочим, выжимая из него все соки, но и сам он «вкалывал на всю катушку». И то, что он выжимал из рабочих, он не «проедал», а вкладывал в дальнейшее развитие: накопление капитала было не только основным стимулом деятельности для капиталиста (таковым, впрочем, оно осталось и по сегодняшний день), но и его всепоглощающей страстью (к которой с пониманием относилась и вся его семья). И именно в середине XIX в. в этом отношении происходит перелом, качественный скачок в развитии капитализма. Причиной этого перелома как раз и явилось то, что в метрополии (прежде всего в Англии) наконец начал практически сказываться, проявляться внешне в жизни общества, многовековой грабеж всего остального мира.

Средством при этом стала промышленная революция, резко повысившая производительную силу труда. Многолетние вложения в средства производства (прежде всего, но отнюдь не только в машины, но и во многое другое: от производства в Манчестере тканей для покупки африканских рабов, направляемых произведенными в Ливерпуле кораблями для работы на хлопковых плантациях Луизианы и в рудниках Бразилии, и до создания всемирной инфраструктуры) начали давать ощутимую отдачу. Однако ближайшим результатом этого стало не улучшение условий жизни непосредственных производителей, а нарастание паразитической компоненты в господствующем классе.

Принцип пока не изменился, и Маркс, анализируя капиталистическое производство, с полным правом мог говорить: «Мы отвлекаемся здесь от той части прибавочной стоимости, которая проедается самим капиталистом» (23, 259). Но, тем не менее, уже и он сам неоднократно в «Капитале» упоминает о той части прибавочной стоимости, которая, по его мнению, потребляется капиталистом в качестве его личного дохода. Ситуация начинает меняться. Первым изменением явилось то, что были практически исчерпаны возможности роста абсолютной прибавочной стоимости, т.е. прибавочной стоимости, получаемой за счет удлинения рабочего дня; наоборот, рабочий день в метрополии начинает хотя и медленно, но сокращаться. Однако норма прибавочной стоимости вследствие расширения доли относительной прибавочной стоимости (получаемой за счет увеличения производительной силы труда) остается высокой. Образуется «резервная армия труда», совершенно необходимая капитализму для поддержания высокого уровня эксплуатации (хотя давление ее весьма существенно снижается за счет эмиграции во все те же колонии).

Это создает условия для роста паразитизма, который первоначально проявляется не столько даже в усилении паразитического потребления соответствующих продуктов непосредственно самим классом капиталистов, сколько в опосредованном  посредством формирования целого «класса» прислуги. «Избыточная прислуга» в это время растет исключительно быстрыми темпами: «В начале XIX в. больше 15% лондонского населения составляли слуги»70, образовалась «огромная масса прислуги (которая в 1850 г. составляла вторую профессиональную группу в Англии, непосредственно за сельским хозяйством, насчитывающую более миллиона человек)»71. Это огромное количество людей, исключенных из процессов производства (но не потребления!), поглощает значительную часть совокупного общественного продукта, ничего не давая обществу взамен. Они представляют собой «непроизводительных рабочих, которые за свои услуги получают от капиталистов часть затрат последних на предметы роскоши (pro tanto сами эти рабочие являются предметом роскоши) и которые принимают очень большое участие в потреблении как раз необходимых жизненных средств» (24, 463).

С изменением характера функционирования капитала (в частности, с усилением роли кредита) растет и своеобразное «производственное потребление» классом капиталистов предметов роскоши. По словам Маркса, «на известной ступени некоторый условный уровень расточительности, являясь демонстрацией богатства и, следовательно, средством получения кредита, становится даже деловой необходимостью для “несчастного” капиталиста. Роскошь входит в представительские издержки капитала» (23, 607), или, говоря другими словами, «показная роскошь … в конце концов тоже была средством управления»72. Кроме того, все большая часть общественного продукта потребляется участниками общественного разделения труда в той его части, которая касается организации производства, обращения капитала, непроизводственных социальных функций и т.п.

Все это, повторим, явилось следствием накопления богатства скорее за счет эксплуатации «всего мира», чем за счет собственного развития капитализма и эксплуатации рабочего класса метрополии. Ведь даже после уже весьма продолжительного периода капиталистического развития «Европа была менее богата, нежели мир, который она эксплуатировала, даже еще сразу после падения Наполеона, когда всходила заря английского первенства»73. Рассмотрев «сравнительные позиции Европы … и мира до 1800 г. и после промышленной революции», увидим, что «революция эта была не просто инструментом развития, взятым самим по себе. Она была орудием господства и уничтожения международной конкуренции. Механизировавшись, промышленность Европы сделалась способной вытеснить традиционную промышленность других наций. Ров, вырытый тогда, впоследствии мог только шириться. Картина мировой истории с 1400 или 1450 г. по 1850-1950 гг. – это картина старинного равенства, которое рушилось под воздействием многовекового искажения, начавшегося с конца XV в. По сравнению с этой доминирующей линией все прочее было второстепенным»74.

Соответствующими оказались и результаты. Согласно имеющимся расчетам75 для Европы ВНП на душу населения в ней с 1750 по 1860 г растет очень мало, несколько больший рост – с 1860 по 1880, и настоящий подъем имеет место уже только с 1875 по 1900 г.; после 1900 года начинается просто стремительный рост. В процентах за год для Европы это получается: с 1750 по 1860 – примерно 1%, следующие 20 лет – примерно по 2%, а в следующие двадцать – 2,5%. В это время остальной мир имел более или менее постоянный темп роста в 0,3 – 0,35%. В результате, если в 1750 г. остальной мир превышает Европу по ВНП в 3,5 раза, то всего через 150 лет, в 1900 – уже Европа остальной мир в 1,5 раза. Так что «история мира – это кортеж, процессия, сосуществование способов производства, которые мы слишком склонны рассматривать последовательно, в связи с различными эпохами истории. На самом деле эти способы производства сцеплены друг с другом. Самые передовые зависят от самых отсталых, и наоборот: развитие – это другая сторона слаборазвитости»76.

«Эту не-Европу (т.е. весь остальной мир – Л.Г.) мы бы предпочли видеть саму по себе, но еще до XVIII в. ее невозможно было бы понять без учета покрывающей ее тени Запада. …Именно из всего мира извлекала уже Европа значительную долю своей сути и своей силы. И именно такая добавка поднимала ее над ее же уровнем перед лицом тех задач, какие она встречала на пути своего прогресса. Без этой постоянной помощи возможна ли была бы с конца XVIII в. ее промышленная революция – главный ключ судеб Европы?»77. Так что если сегодня вслед за Марксом «весь торгующий мир рассматривать как одну нацию», то тем самым отсекается источник и движущая сила не только становления, но и развития капиталистического производства.

Указанные процессы существенным образом сказались и на социальных процессах в самой капиталистической «метрополии». Главной их причиной стало заметное улучшение к концу XIX в. положения рабочего класса. Первые ростки этого изменения Энгельс отметил гораздо раньше, еще когда в 1858 г. писал Марксу об «обуржуазивании» рабочего класса Англии, считая это явление вполне закономерным для нации, «эксплуатирующей весь мир» (29, 293). К концу же века он определенно отмечает в Англии «длительное улучшение» в положении рабочего класса, (хотя прежде всего только двух его «привилегированных» категорий; но при этом характерно, что «к первой категории принадлежат фабричные рабочие … вторую категорию составляют крупные тред-юнионы» (21, 202), т.е. улучшение положения все же коснулось всего станового хребта рабочего класса).

Внешне новое положение рабочего класса ближайшим образом проявляется в приобретении рабочими предметов роскоши. Выше мы уже отмечали, что и в рабовладельческом, и в феодальном обществе общественный продукт идет на удовлетворение «жизненных» потребностей как непосредственных производителей, так и членов господствующего класса. Свои же общественные потребности последние удовлетворяют главным образом через предметы роскоши, т.е. из прибавочного продукта. Что касается удовлетворения общественных потребностей угнетенных классов, то в обоих случаях общественное производство практически не несет затрат на него, это удовлетворение происходит посредством функционирования общины как своеобразного суррогата-заменителя общества как целого.

Капиталист также является стороной в общественном разделении труда, и для воспроизводства его «рабочей силы» необходима часть общественного продукта. Что касается удовлетворения общественных потребностей (с содержанием для этой цели особых производителей предметов роскоши), здесь все происходит так же, хотя, как мы видели, добавляются другие возможности, постепенно становящиеся главными. Сложнее с рабочим классом. Сначала и при капитализме дело обстоит аналогично предыдущим формациям. Но в дальнейшем община разрушается. Капитализм по мере своего развития приводит ко все большей «атомизации» индивидов, в том числе и рабочих, а следовательно, оставляет для нее все меньше возможностей. Соответственно резко снижается возможность адекватного удовлетворения общественных потребностей членами угнетенного класса. В результате следуют падение нравов и прочие «прелести» «раннего капитализма». Соответственно растет стремление рабочих также удовлетворять свои общественные потребности через «предметы роскоши». Экономически это значит, что с их стороны появляется претензия на часть прибавочной стоимости – того, что по тому же «экономическому праву» «рыночной экономики» вполне законно принадлежит капиталисту. Но ничего не поделаешь: жизнь вынуждает капиталиста делиться самым святым  частью прибыли.

Разумеется, улучшение положения рабочего класса в странах «ядра» не было результатом доброй воли капиталистов. Если возможность такого улучшения определялась указанными выше процессами, то необходимость была вызвана как борьбой рабочего класса за улучшение своего положения – с одной стороны, так и потребностью в консолидации, необходимой вследствие возрастания конкуренции со стороны других стран «западной цивилизации» и появления противодействия со стороны населения колоний – с другой. Тем более, что «оппозиция … показала фабрикантам и с каждым днем показывает им все более, что без помощи рабочего класса буржуазии никогда не удастся добиться полного социального и политического господства над нацией. Так постепенно изменялись взаимные отношения обоих классов» (21, 200). Сегодня эти изменения привели к тому, что уже не только в Англии, как это отмечал Энгельс, но и во всех странах Запада рабочие стали не против, а «рядом» с буржуазией.

Указанная ситуация не замедлила сказаться на идеологии рабочего класса империалистических стран. В результате в рабочем движении стало развиваться и крепнуть то течение, которое получило название оппортунизма. За счет «дополнительных доходов» от эксплуатации зависимых стран, «империализм … создает экономическую возможность подкупа верхних прослоек пролетариата, и тем питает, оформляет, укрепляет оппортунизм»78. Следствием этого, по мнению Ленина, становится «временное загнивание рабочего движения»79.

С таким выводом нельзя не согласиться. Но вызывает сомнения определение данного «загнивания» как «временного». Ведь источник финансирования подкупа со временем не только не иссякает, а наоборот, наполняется: «Народный доход Англии приблизительно удвоился с 1865 по 1898 г., а доход от “заграницы” за это время возрос в девять раз»80! Причину надежды на «временность» данного явления Ленин поясняет тем, что «раздел мира доведен до конца; а, с другой стороны, вместо безраздельной монополии Англии мы видим борьбу за участие в монополии между небольшим числом империалистических держав, характеризующую все начало ХХ века. Оппортунизм не может теперь оказаться полным победителем в рабочем движении одной из стран на длинный ряд десятилетий, как победил оппортунизм в Англии во второй половине ХІХ столетия»81.

Другими словами, предполагалось, что теперь-то империализм уже не будет иметь достаточной «экономической возможности подкупа верхних прослоек пролетариата», а если и будет, то, по крайней мере, не во всех «промышленно развитых странах». Этим надеждам не суждено было сбыться, ибо империалистическая система начала все больше приобретать черты «ультраимпериализма»: «Теперь западные страны … покоряют планету не поодиночке, а совместно. Теперь они стремятся покорить все человечество и организовать его так, чтобы они могли удерживать свою мировую гегемонию за собой навечно и чтобы могли эксплуатировать всю планету в своих интересах наивыгоднейшим для себя образом»82. Так что теперь не Англия, а «западная цивилизация» в целом (т.е. так называемый «золотой миллиард») эксплуатирует «весь мир». Соответственно и «подкуп» приобрел всеобщий и универсальный характер, далеко выходя за пределы «верхних прослоек пролетариата». Так что рабочие в этих странах сегодня озабочены не завоеванием власти, а тем, как бы оттягать у своих капиталистов кусок пирога побольше. Оппортунизм здесь вполне закономерно «оказался полным победителем».

В результате в современном мире в «цивилизованных» странах «золотого миллиарда» в настоящее время нет социальных слоев, заинтересованных в социалистической революции. Они могли бы появиться только в том случае, если бы, вследствие утраты возможности эксплуатации Западом всего остального мира, рабочим опять пришлось в полной мере безвозмездно отдавать капиталистам созданную ими прибавочную стоимость. Но в обозримом будущем такие перспективы не просматриваются.

Ну, а в теоретическом плане остается вопрос: куда отнести покупку рабочими предметов роскоши, т.е. вынужденное условиями капиталистического общества удовлетворение общественных потребностей в извращенной форме? С одной стороны, оно непосредственно не служит воспроизводству рабочей силы как индивидуальной способности человека и, следовательно, не входит в переменный капитал, но с другой стороны и жить человек без удовлетворения общественных потребностей также не может. Куда же отнести затраты на эту «статью расхода»?

Разрешение упомянутого выше противоречия в рамках «классического капитализма» невозможно. Нужно выйти за пределы «промышленно развитых стран» и получить необходимые средства из неэквивалентного обмена с «периферией». Что и делается. Известный американский социолог И. Валлерстайн (который как раз и предложил деление капитализма на «ядро» и «периферию») эту мысль выражает так: «Если с 1945 по 1990 год для поддержания высокого уровня дохода 10 процентов нашего населения нам приходилось постоянно эксплуатировать других 50 процентов, вообразите, что понадобится для поддержания 90 процентов нашего населения на довольно высоком уровне дохода! Потребуется еще большая эксплуатация, и это наверняка будет эксплуатация народов “третьего мира”»83. Что, собственно, и имеет место.

В результате часть прибавочной стоимости, извлекаемой капиталистами «ядра» из «третьего мира», идет на предметы роскоши для «своих» рабочих. А уж на «периферии» рабочие пусть удовлетворяют свои общественные потребности как сумеют. Но ведь и там капитализм приводит к разрушению «традиционного общества», а средства на компенсацию потерь взять уже неоткуда – не всегда удается обеспечить удовлетворение хотя бы индивидуальных потребностей. Поэтому в других («общинных» или «традиционных») цивилизациях попытки введения «демократии» и «свободы» на западный манер (т.е. в таком виде, в каком их понимают в индивидуализированном западном обществе) приводит к нарушению жизненно важного удовлетворения общественных потребностей большинством населения. Удовлетворять же их так, как это делается на Западе, люди здесь не могут (и не смогут) уже хотя бы потому, что эти регионы играют различную роль во всемирной капиталистической организации. (Это не говоря уж о том, что сама индивидуализация западного общества как необходимое условие «свободы» и «демократии» в их западном понимании была в свое время результатом тяжелейших процессов Реформации с массовыми жертвами.) Соответственно возрастает напряженность, развивается «терроризм», «фундаментализм», растет ненависть к Западу (прежде всего антиамериканизм), появляется масса других «прелестей», генерируемых именно этим обстоятельством. И поделать с данными явлениями в рамках капиталистической системы ничего нельзя, ибо они суть следствия действия присущих ей имманентных законов.

Но чтобы обеспечить указанную ситуацию, необходимо принять определенные меры для разделения «своих» и «чужих» рабочих. В результате этих мер в настоящее время ситуация в капиталистическом мире качественно изменилась. Имея в виду весь этот мир в целом, можно сказать, что в нем исчезло то главное, что раньше определенным образом объединяло рабочих и капиталистов в их взаимодействии  свободный рынок труда.

Характер рыночных отношений является одним из важных моментов, характеризующий современный капитализм. Рынок существовал и до капиталистического производства. Но когда сейчас говорят о «рыночной экономике», то имеют в виду рынок как базу производства именно капиталистического. На рынке реализуются производимые товары. Но главное именно для капиталистического рынка в другом. «Каковы бы ни были общественные формы производства, рабочие и средства производства всегда остаются его факторами. … Для того, чтобы вообще производить, они должны соединиться» (24, 44). При капиталистическом способе производства это соединение как раз и обеспечивает капиталистический рынок в его классическом понимании.

Капиталистическое производство предполагает наличие свободных рабочих, готовых продавать свою рабочую силу, а также средств производства, к которым эта рабочая сила может быть приложена в процессе производства товара (производительное потребление). Чтобы осуществить производительное потребление и того, и другого «капиталист извлекает предметы потребления с собственно товарного рынка и с рынка труда» (24, 49). То есть капиталистический рынок состоит из двух рынков: рынок товаров и рынок рабочей силы (рынок труда), равно необходимых для осуществления капиталистического производства, а следовательно, равно определяющих его характер как такового, поскольку именно в совокупности они и составляют капиталистический «свободный рынок».

Что касается «свободного рынка» товаров, то этот вопрос был рассмотрен выше. Это только раньше, «когда Маркс писал свой “Капитал”, свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов “законом природы”»84. Сегодня совершенно ясно, что это далеко не так, особенно во взаимоотношениях «ядра» с «периферией». Не будем повторять сказанного. Но чтобы осуществить превращение товаров в капитал, «два очень различных вида товаровладельцев должны встретиться друг с другом и вступить в контакт – с одной стороны, собственник денег, средств производства и жизненных средств, которому требуется закупить чужую рабочую силу…; с другой стороны, свободные рабочие, продавцы собственной рабочей силы…» (23, 726). Ясно, что в условиях засилия транснациональных корпораций о «свободе» рынка товаров говорить не приходится. Рассмотрим, насколько «свободен» рынок труда.

Как писал Маркс, «непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекращаются его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. …Чтобы стать свободным продавцом рабочей силы, который несет свой товар туда, где имеется на него спрос, рабочий должен был избавиться от господства цехов … и прочих стеснительных предписаний относительно труда» (727)

Однако в полном смысле «свободных рабочих» никогда не существовало. Соответственно не было и в полном смысле «свободного рынка» труда. Да, процесс освобождения в этом смысле шел в «передовых странах». Но в мировом масштабе «свободные рабочие» могли существовать только в идеале, т.е. только теоретически и юридически они могли «нести» свою рабочую силу туда, «где имеется на нее спрос». На самом деле идеологические, культурные, образовательные, транспортные, жилищные и ряд других препятствий делали свободное передвижение рабочей силы в широких масштабах в высшей степени проблематичным – в отличие от передвижения капиталов. Но теоретически (в тенденции) мировой «свободный рынок» все же имел место. Можно было предположить, что по мере снятия остроты указанных проблем этот рынок действительно будет становится все более и более всемирным и свободным. Так поначалу и было. Но дальше вступили в игру другие факторы, и в результате сейчас свободное перемещение рабочей силы полностью ликвидировано. В какой-то мере осталось «несвободное», т.е. именно под управлением «стеснительных предписаний относительно труда» – причем «предписаний» со стороны мирового капитала. Какой уж тут «свободный рынок»!

Вывоз капитала из стран «ядра» как раз и стал результатом «стеснительных предписаний относительно труда». Если бы их не было, зачем бы (если отвлечься от экологических проблем) организовывать производство заново где-то в другом месте вместо расширения существующего с привлечением дополнительной рабочей силы? Но если эти «предписания» «стесняют» не только рабочую силу, но и предписывают определенное поведение конкретному капиталу, то зачем они капиталисту? Каждому в отдельности совершенно без надобности, ибо лично ему создают только помехи. Другое дело всему классу капиталистов промышленно развитых стран.

Да, их богатства нажиты в значительной степени за счет эксплуатации трудящихся всего мира, но это вовсе не значит, что они готовы хотя бы теперь предоставить им те же условия, которые имеют их собственные рабочие. Ибо в этом случае как раз и действовал бы в чистом виде открытый Марксом закон обнищания пролетариата, результатом чего неизбежно стала бы предсказанная им всемирная коммунистическая революция. Этого, разумеется, не может произойти, если «ядро» отделится от «периферии» посредством полупроницаемой мембраны: товары (а следовательно, влияние капитала) пропускаются, а рабочая сила – нет. И вся хитрость. Вот это-то международное структурирование по рабочей силе является главным признаком последнего, высшего этапа развития капитализма – империализма. Все же остальные явления (монополии, господство финансового капитала, вывоз капитала, транснациональные корпорации, деиндустриализация стран «ядра» и «глобализация» экономики, «постиндустриальное общество», «силовая» международная политика и т.п.) – только следствия.

Конкуренция капиталистов, дополняемая конкуренцией рабочих, является, по Марксу, «фактической предпосылкой капиталистического способа производства». Речь идет о той предпосылке, что благодаря конкуренции «степень эксплуатации труда, или норма прибавочной стоимости везде одинакова… Это предполагает конкуренцию между рабочими и выравнивание путем постоянных переходов их из одной отрасли в другую. …Общая норма прибавочной стоимости … была допущена нами в качестве теоретического упрощения; однако в действительности она является фактической предпосылкой капиталистического способа производства, хотя установление ее и тормозится в большей или меньшей степени практическими препятствиями. … Но в теории предполагается, что законы капиталистического способа производства развиваются в чистом виде. В действительности же всегда имеется налицо лишь некоторое приближение, но приближение это тем больше, чем полнее развит капиталистический способ производства» (25, I, 191-192). Больше этого «приближения» нет  даже в тенденции.

Прошло полтораста лет интенсивнейшего развития капиталистического способа производства, и оказалось, что «выравнивание» имело весьма специфический характер, касаясь только стран метрополии, а по отношению к остальному миру, где также развивается (хотя и в его «зависимой» форме) капиталистический способ производства, «препятствия» существенно возросли и продолжают возрастать. Так можно ли считать «выравнивание» «фактической предпосылкой капиталистического способа производства»? Да и что касается «конкуренции капиталистов», то транснациональные корпорации внесли в нее существенные коррективы. Так что данная «предпосылка» с самого начала могла приниматься в качестве «теоретического упрощения» только в первом приближении. В настоящее время в качестве такового она принята быть не может, ибо совершенно не соответствует существовавшим и раньше, но нынче четко проявившимся и усиливающимся тенденциям.

В процессе конкуренции капиталистов «капитал извлекается из отрасли с более низкой нормой прибыли и устремляется в другие, которые приносят более высокую прибыль. Посредством такой постоянной эмиграции и иммиграции … в зависимости от понижения и повышения нормы прибыли, капитал обусловливает такое соотношение между спросом и предложением, что в различных сферах производства создается одна и та же средняя норма прибыли, и благодаря этому стоимости превращаются в цены производства. Это выравнивание капиталу удается осуществить тем полнее, чем выше капиталистическое развитие в данном национальном обществе, т.е. чем больше условия данной страны приспособлены к капиталистическому способу производства. С прогрессом капиталистического производства развиваются и его условия» (25, I, 214). Но для выравнивания также требуется, чтобы рабочая сила была «переброшена из одной сферы в другую, из одного центра производства данной местности в другой», а также оно предполагает «отмену всех законов, препятствующих рабочим перемещаться из одной сферы производства в другую или из одного центра производства данной местности в другой» (25, I, 215). Только в этом случае «каждый отдельный капиталист … участвует в эксплуатации всего (!) рабочего класса всем капиталом и обусловливает своим участием определенную степень этой эксплуатации» (25, I, 215).

Нынче «капиталистическое развитие» – и уже не в «национальном обществе», а в мировых масштабах – дошло до такой степени, что с гораздо большим основанием, чем во времена Маркса, можно говорить о «всем торгующем мире» как целом. Но поскольку все более развивающаяся «эмиграция и иммиграция» капитала – также в международных масштабах – не сопровождается столь же свободной и интенсивной «эмиграцией и иммиграцией» рабочей силы, то переток капитала в области с более высокой нормой прибыли (в страны «третьего мира») вовсе не сопровождается «выравниванием уровня эксплуатации» рабочей силы. Вместо этого он приводит к переносу промышленного производства в страны с более высоким уровнем эксплуатации, к деиндустриализации западных стран, к резкому уменьшению в них численности рабочего класса прежде всего за счет роста клерков (но также и ученых, и специалистов, главным образом в области информационных технологий,  здесь происходит создание так называемого «постиндустриального общества»). В результате возникающее противостояние касается не просто капиталистов и рабочих. Оно выливается в глобальное противостояние «ультраимпериалистического» «золотого миллиарда» всему остальному миру. Вследствие всего этого сегодня в капиталистическом обществе в рамках все того же способа производства в значительной мере сформировалась ситуация, качественно отличная от той, которая имела место в нем начиная с середины XIX века. Именно она в основном и определяет сейчас все мировые процессы.

Любое общество, как все более организующаяся (т.е. уменьшающая внутреннюю энтропию) система, неизбежно должно «выносить» энтропию за свои пределы  в окружающую среду, порождая все возрастающие экологические проблемы. В обществе же классовом, в том числе в капиталистическом мире, «построенном» в виде концентрических сфер, это «вынесение» происходит «послойно», т.е. из господствующей социальной группы через угнетенную. По мере развития капитализма господствующая группа растет, что соответственно меняет состав «периферии» (точнее, характер окружающих эту группу социальных слоев). В настоящее время речь уже должна идти о больших социальных группах («цивилизациях»), одна из которых в конечном счете составляет «ядро», а остальные  «периферию» во всемирном масштабе. В результате господствующие социальные группы сначала «выносят» указанную энтропию (если не всю, то значительную ее часть) из «ядра» в «периферию», и только затем она направляется в окружающую среду.

На этапе «классического» капитализма разделение на «ядро» и «периферию» преимущественно шло экономическими методами, а ограбление мира – преимущественно внеэкономическими. На этапе же империализма, наоборот, ограбление идет преимущественно экономическими методами, зато разделение – преимущественно методами внеэкономическими. Но в обоих случаях ни о «свободном рынке» в его классическом понимании, ни о господстве закона стоимости как об основе функционирования капитализма и речи быть не может – это всего лишь частные общественные механизмы, действующие в определенных условиях и наряду с другими.

Исходя из изложенного можно было бы полагать, что основное противоречие капитализма не исчезло, что оно просто переместилось из отношений между капиталистами и рабочими «ядра» в отношения между теми же капиталистами и рабочими «периферии» (которое, разумеется, имело место и раньше, но казалось просто частью более общего отношения  всемирного противостояния рабочих и капиталистов). Отмечая это явление, И. Валлерстайн писал: «Я думаю, Маркс оказался прав в одном из самых скандальных своих прогнозов, от которого впоследствии открестились сами марксисты. Эволюция капитализма как исторической системы действительно ведет к поляризации и к абсолютному, а не только относительному обнищанию большинства»85.

Однако верность данного наблюдения не делает ситуацию аналогичной (даже с соответствующими коррективами) той, которая существовала во времена Маркса. Если бы речь могла идти только о противостоянии рабочих и капиталистов в мировом масштабе, то все то, что было сказано относительно мировой коммунистической революции, оказалось бы верным, хотя и «сдвинутым» определенным образом во времени и пространстве. Но в том-то и дело, что вследствие изложенных выше причин противоречие между трудом и капиталом из социального противостояния между рабочими и капиталистами отдельных стран (которое общность социальных интересов и тех, и других делала интернациональным), в настоящее время все больше трансформируется в принципиально всемирное противостояние между империалистическими и всеми остальными странами мира. В известной степени нынешнее положение можно сравнить с тем, которое имел в виду К. Каутский, говоря о так называемом «ультраимпериализме»86.

Хорошо известна яростная полемика Ленина против Каутского по этому вопросу. В принципе Ленин не возражал против того, что, возможно, «усиливающееся международное переплетение различных клик финансового капитала … поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально-объединенным финансовым капиталом»87. «Рассуждая абстрактно-теоретически, – писал он, – можно прийти к выводу, к которому и пришел … Каутский, именно: что не очень далеко уже и всемирное объединение этих магнатов капитала в единый всемирный трест, заменяющий соревнование и борьбу государственно-обособленных финансовых капиталов интернационально-объединенным финансовым капиталом»88. Но, тем не менее, Ленин считал, что к такому выводу можно прийти, только «распрощавшись с марксизмом».

Почему? А потому, что будучи правильной в принципе, в конкретных условиях того времени эта теория, по мнению Ленина, оказывалась «самой тонкой и наиболее искусно подделанной под научность и под международность, теорией социал-шовинизма»89 и служила «для оправдания оппортунистов»90. «Не подлежит сомнению, что развитие идет в направлении к одному-единственному тресту всемирному, поглощающему все без исключения предприятия и все без исключения государства. Но развитие идет к этому при таких обстоятельствах, таким темпом, при таких противоречиях, конфликтах и потрясениях, – отнюдь не только экономических, но и политических, национальных и пр., и пр., – что непременно раньше, чем дело дойдет до одного всемирного треста, до “ультраимпериалистического” всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность»91.

Прошло почти сто лет, и результаты общественной практики за это бурное время дают основание поставить вопрос: так кто же был прав  Ленин или Каутский? Оба были правы  и оба ошибались. Были правы, поскольку верно предсказали последующие события. С одной стороны, социалистическая революция действительно произошла задолго до того, как ожидаемое «ультраимпериалистическое» объединение стало сколько-нибудь действенным (более того, она, может быть, и не выжила бы, если бы это случилось раньше). С другой же, капитализм не «лопнул» и сегодня несомненно все более и более приобретает черты «ультраимпериализма». А ошибались в том, что очень верно подмеченные ими процессы в различных частях всемирной капиталистической системы (соответственно «периферии» и «ядра») они распространяли в качестве всеобщей закономерности ее развития на всю систему. Ибо оба вслед за Марксом мир, в действительности представляющий собой сложную иерархическую систему из разнородных социальных и цивилизационных элементов, видели таким, каким он был представлен в его теоретической модели капитализма  принципиально «унитарным» («все без исключения государства») объектом развития.

На самом же деле не произошло ожидаемого объединения всех капиталистов против всех рабочих (и наоборот) во всемирном масштабе. Произошла дальнейшая консолидация «ядра» капиталистической системы, представленного «западной буржуазной цивилизацией», против всего остального мира, все цивилизации которого Запад в большей или меньшей степени превратил (или пытается превратить) в свою «периферию». И дело здесь вовсе не в каком-то там «столкновении цивилизаций»92, а в социальном противостоянии, только принимающем цивилизационную форму. В дальнейшем это цивилизационное противостояние будет только углубляться. И дальнейшие социальные преобразования неизбежно будут иметь внешнюю форму цивилизационных.

Преобразования эти (в том числе и социалистические) несомненно явятся результатом процессов мировых. Но не произошло и уже не произойдет ни всемирной коммунистической революции, ни социалистической революции в «передовых странах». По своей локализации социалистические революции имели и будут иметь впредь исключительно цивилизационный (а по отношению к «западному» капитализму  периферийный) характер. Но являлись они, и будут являться комплексным результатом всемирных процессов, прежде всего в глобальном капиталистическом обществе. А потому изучение последних даже в практическом отношении сегодня является не менее важным, чем во времена Маркса.

Осуществляться же это изучение должно на прочном фундаменте всего того, что было сделано классиками марксизма вообще, и Марксом в «Капитале» в частности. Нельзя ожидать успеха, не используя эти великие достижения. Не приведет к нему и бездумное повторение положений, выведенных полтора века тому назад. Нужно просто, по выражению Ньютона, «встать на плечи гигантов»  и попытаться увидеть новые горизонты.

Заключение

Марксизм как наука об обществе и его развитии безусловно нуждается в выходе на новую ступень развития собственного. Но если заложить основы новой науки может и один человек, то дальнейшее ее развитие (уже хотя бы вследствие разрастания материала и расширения поля исследований) всегда требует объединения труда множества исследователей. Да и вряд ли стоит рассчитывать, что появится кто-то, вообще способный справиться с таким поистине гигантским объем работы, как это смог сделать Маркс. Но чтобы начать данную работу, необходимо прежде всего отдавать себе отчет как в ее необходимости, так и в основных направлениях для приложения усилий. Выше мы пытались показать, что классический марксизм, решив ряд важнейших вопросов общественного развития, по объективным причинам не может адекватно ответить на те вопросы, которые сегодня этим развитием ставятся, и сам нуждается в переходе на новую ступень развития.

Но такой переход невозможен без создания новой, уточненной по результатам общественной практики теоретической модели общества, в том числе и непосредственно той конкретной общественно-экономи-ческой формации, которая послужила Марксу объектом изучения в «Капитале» – капитализма. А это значит, что прежде всего необходимо определиться с системой аксиом и ограничений, а также «теоретических упрощений», которые служили бы базой для указанной модели. Именно обсуждение этой системы аксиом и ограничений, а отнюдь не попытки дать хотя бы общий эскиз такой модели, является содержанием настоящей работы. Само же создание указанной модели потребует от нынешних марксистов огромного объема коллективного труда. Но надо же с чего-то начинать.

Парадоксальным выглядит то, что сейчас как раз критики марксизма как бы продолжают его методологическую линию анализа социальных процессов на основе внутреннего развития той части «истинно капиталистического» (т.е. западного) мира, что и классики марксизма. Маркс анализировал развитие капитализма на примере Англии как страны, наиболее продвинутой на том пути, по которому, по его мнению, не только шли другие западные страны, но и, в конечном счете, должен был пойти весь мир в целом. Что же удивляться, если нынешние критики марксизма, применяя тот же методологический прием, показывают, что результат развития капитализма в тех же промышленно развитых странах оказался существенно отличным от предвиденного? А «сторонникам» и «продолжателям» приходится только вяло отругиваться, и, не имея возможности возразить по существу, всего лишь указывать на те или иные недостатки, или же, нарушая методологию Маркса, выходить в анализе за пределы данного локального объекта, т.е. рассматривать капиталистический мир не в единообразии, а в разнообразии.

Да, это как раз и есть то, что следовало бы сделать, но поскольку противоречит исходным посылкам, делается робко, частично, непоследовательно. А ведь дело в том, что результаты любого научного исследование принципиально справедливы лишь в рамках принятых ограничений, без которых никакая теория невозможна. Маркс в пределах поставленной задачи (определяемой, как всегда, конкретными условиями) был безусловно прав, ограничив свое исследование внутренними факторами развития. Но развитие любой теории, как и развитие любого другого объекта, никогда не происходит прямолинейно, всегда имеет спиралеобразный характер. Продолжение движения в том же направлении, «по прямой», в конечном счете выливается в движение «по касательной» к действительной траектории движения объекта теории, и, следовательно, чем дальше, тем больше уводит от реального положения вещей. Сторонники марксизма загнали себя в эту ловушку, а противники спекулируют на данном положении.

Еще раз подчеркнем то, что мы уже неоднократно отмечали. Маркс подметил и всесторонне исследовал важнейшие закономерности развития капитализма. Но в качестве основных он ограничился внутренними факторами, учитывая внешние только в качестве факультативных. Другого и быть не могло, поскольку именно такой научной абстракции требовали обстоятельства места и времени. Без нее ни о каком теоретическом исследовании не могло бы быть и речи – во всех случаях научная абстракция является необходимой предпосылкой теоретических исследований. Но она всегда и непременно отсекает часть факторов, и вследствие этого всегда и непременно при продолжении за допустимые пределы в конечном счете приходит в противоречие с реальным положением вещей.

Это естественное и нормальное положение в области теоретического анализа, и без него последний попросту не существует. Вот потому-то и необходимо то «отрицание» предыдущего этапа развития любой теории, на котором столь принципиально и прямо настаивали Маркс и Энгельс применительно к любому развитию (в том числе и по отношению к собственной теории: «смешно было бы приписывать нашим теперешним воззрениям какое-либо абсолютное значение» – 20, 117), и от которого столь же принципиально (но уже в неявном виде) отказываются их нынешние «последователи». Именно они, а не классики марксизма, повинны в том, что сегодня марксизм оказался уязвимым для критики с его же позиций. И выйти из этого положения возможно только и исключительно тем путем, который неоднократно указывал Маркс, – путем диалектического отрицания предыдущей ступени развития.

Сегодня конкретно это означает отказ от «линейной теории прогресса» (или, что то же самое, от «европоцентризма», «теории модернизации» и т.п.), выделение локальных объектов развития («цивилизаций») и введение в анализ каждого из них внешних факторов. Как мы не раз отмечали, эти внешние факторы играли роль и раньше, и их в этом качестве Маркс учитывал. Но в те времена и для тех целей, которые ставил Маркс, от них можно было без больших потерь абстрагироваться в принципиальных выводах, а сейчас они приобрели именно принципиальное, фундаментальное значение, и без их учета в качестве важнейших нельзя понять современного общественного развития. Вот если это сделаем, тогда и будем иметь современный марксизм. Попытки же с упорством, заслуживающим лучшего применения, лить новое вино в старые мехи, бесперспективны.

В предшествующем рассмотрении мы коснулись многих исходных положений, которые сегодня уже не могут быть использованы в предыдущем виде. Но есть один вопрос, относящийся к принципиальным, нуждающийся, по нашему мнению, в дополнительных пояснениях. Речь идет о том, что мы назвали «панэкономическим» подходом к анализу общественного развития.

Маркс отмечает особый характер экономических законов, которые выполняются только в среднем, в результате колебаний. По его мнению «вообще при капиталистическом производстве общие законы осуществляются весьма запутанным и приблизительным образом, лишь как господствующая тенденция, как некоторая средняя постоянных колебаний» (25, I, 176). Но выполняются они неукоснительно, и все экономические явления носят закономерный характер и не допускают произвольной модификации. Однако здесь имеется порок в исходной позиции, согласно которой сама экономика как базис общественной жизни, управляется исключительно своими собственными законами. Все остальные общественные явления представляют собой надстройку и, хотя и активно влияют на базис, определять в главном его движения не могут, а наоборот, сами определяются им.

Лукавят толкователи Маркса, когда делают вид, будто из его представлений следует, что переход от прежнего способа производства «к системе производственных отношений нового, более высокого способа производства обязательно носит революционный характер. Данный переход обязательно осуществляется в порядке насильственных, внеэкономических акций, предполагающих приведение в действие определенных политических, классовых сил»93. Переход, конечно, носит революционных характер, да только осуществляется он именно в «экономических» акциях, а вовсе не во «внеэкономических». Наоборот, к тому времени, когда происходили, скажем, буржуазные политические революции, «капиталистическая революция» как экономический процесс (т.е. именно «переход к новому, более высокому способу производства») уже была практически завершена. А «перед буржуазной революцией была только одна задача – смести, отбросить, разрушить все путы прежнего общества. Выполняя эту задачу, всякая буржуазная революция выполняет все, что от нее требуется – она усиливает рост капитализма»94. И развитие уже возникшего  и победившего в определяющей (экономической) сфере!  капитализма, и коммунистическая (социалистическая) революция, хотя и включала бы в себя насильственную «экспроприацию экспроприаторов», согласно Марксу должны были произойти по причинам экономическим, именно вследствие того, что «на известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями» (13, 7). Причем дело не только в общих законах развития общества вообще, но и в конкретных механизмах экономического функционирования капиталистического общества, в частности, т.е. «преобразование условий производства во всеобщие, коллективные, общественные условия производства … обуславливается развитием производительных сил при капиталистическом производстве и тем способом, которым совершается это развитие» (25, I, 290)». Лишь бы «сработали» имманентные законы развития базиса, а за надстройкой дело не станет.

Таким образом, Маркс в «Капитале» в неявном виде исходит из того, что экономика  базис для всех общественных явлений, а вот для анализа экономической жизни общества никакие явления вне этой сферы не являются существенными. На самом же деле экономика является важнейшей, но вовсе не самодостаточной общественной системой. Она является только одной из подсистем этой сложнейшей системы – общества, важнейшей на определенном этапе его развития, но отнюдь не самодовлеющей и не единственно определяющей.

В свое время указанное заблуждение с Марксом разделял весь ученый мир. А вот сейчас «ни экономисты, по меньшей мере с 50-х годов [XX в.], ни историки уже давно не считают более, что экономика – это “область в себе”, а экономическая история – четко ограниченная территория, где можно совершенно спокойно замкнуться… Следовательно, экономическая история мира – это вся история мира, но рассматриваемая под определенным углом зрения: экономическим»95. Дело в том, что «экономика никогда не бывает изолированной. Ее почва, ее пространство суть равным образом те почва и пространство, где поселяются и живут другие сущности – культурная, социальная, политическая, – беспрестанно в экономику вмешивающиеся… Всякое частное множество, выделяемое ради его доступности пониманию, в жизненной реальности смешано с другими. …Если специфическую черту экономики составляет выход за пределы своего пространства, то разве не то же самое можно сказать и о других общественных множествах?»96. Именно представление об экономике как о самодостаточной системе имело своими следствиями столь редкие у Маркса случаи логической незавершенности.

Может показаться, что утверждая относительность чисто экономических законов, законов материального производства в качестве самодостаточных, базисных (в этом смысле) законов развития общества, мы делаем шаг назад от материалистического понимания общественного развития. Но это не так.

Мы стремились показать, что то, что является «материальным» для общества, вовсе не всегда оказывается таковым для действующего индивида. Именно материалистический взгляд на развитие общества во внешней среде, с необходимостью предполагает возможность в качестве стимулов действий конкретных индивидов во взаимодействии с другими людьми (т.е. во внутренних процессах) «нематериальных» (или внеэкономических) факторов. И такой подход оказывается не отрицанием, а дальнейшим развитием материализма применительно к общественным процессам, или, выражаясь точнее, диалектическим отрицанием его предыдущей ступени. Но при этом такой подход исключает (точнее, существенно сужает) «панэкономический» подход: экономические процессы, оставаясь базисом общества, перестают быть самодостаточными, полностью определяющими не только общественное развитие вообще, но и развитие производственных отношений в частности.

В 1890 году Энгельс писал: «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии. Но как только дело доходило до анализа какого-либо исторического периода, то есть до практического применения, дело менялось, и тут уже не могло быть никакой ошибки». Но то, что не слишком мешало метрам-основоположникам, стало существенным препятствием для апологетов  молодых и не очень: «ведь благодаря этому также возникала удивительная путаница» (37, 396).

Целостной системой, которая только и может рассматриваться в этом качестве, является общество. Именно оно как целостная система, функционирующая в вероятностно-статистической среде, должно стать объектом естественнонаучного изучения. Разумеется, в связи с этим возникает ряд вопросов (начиная с того, а что же это, собственно, такое – общество?), но они выходят за рамки настоящей работы. Попытка их рассмотрения предпринята в работе автора «Общественный организм (введение в теоретическое обществоведение)», ссылка на которую уже давалась выше. Что же касается экономической подсистемы, то ее изучение может быть успешным только в том случае, если будет осуществляться в рамках этой, в данном отношении действительно самодостаточной, всеобщей системы.

Сформулируем коротко некоторые исходные положения, которые по нашему мнению должны быть приняты во внимание при создании современной марксистской теоретической модели капитализма:

 Хотя производство является незыблемым базисом всей общественной системы, экономика как объект развития не может рассматриваться как система, полностью самодостаточная, на которой строится все здание общественных отношений, ибо помимо производства средств к жизни следует иметь в виду производство самой жизни как социального явления. Поэтому процесс общественного развития должен рассматриваться как единый процесс, имеющий «две стороны медали»  «культурологическую» и «формационную».

 В качестве конкретного объекта развития не может рассматриваться весь мир в целом  всемирная история не исходный пункт, а результат общественного развития. В качестве таковых могут и должны рассматриваться особые социальные организмы, получившие наименование цивилизаций. Эти социальные организмы рождаются, развиваются, взаимодействуют между собой, деградируют и гибнут, совершая свои циклы развития, в то же время являясь звеньями в поступательном развитии человечества за счет смены общественно-экономических формаций.

 Собственно капитализм (т.е. капитализм в тех формах, в которых он имел и имеет место в странах «первого мира») никогда не являлся, не является и не может являться чем-то самодостаточным. Как для своего возникновения, так и для дальнейшего развития он в обязательном порядке предполагает наличие кроме этого «ядра» еще и «периферии». И ничем иным, кроме как системой из стран-рецепторов и стран-доноров, капитализм по самой своей сути быть не может. Социальные процессы в этих двух частях единой системы необходимо дополняют друг друга, создавая то диалектическое единство, которое только и может быть названо капитализмом как общественной системой.

 Соответственно и становление капитализма не может рассматриваться как результат сугубо внутренних процессов в феодальном обществе Западной Европы. Возникновение данного способа производства может быть понято только в диалектическом единстве этих процессов с внешними факторами (примерно так же, как яйцеклетка созревает в женском организме, но зародыш, дающий начало новому организму, возникает только при ее оплодотворении появившимся извне сперматозоидом).

 Ввиду различной роли «ядра» и «периферии» закон стоимости в целом для капитализма как общественно-экономической системы не является универсальным регулятором. Пределы его адекватного применения жестко ограничены довольно узкими рамками места и времени: в полном объеме он справедлив только во взаимоотношениях той социальной группы, которой является класс капиталистов как целое и в той мере, в какой он им является. И это  одна из главных причин того, что субъект становления и развития капитализма  не отдельные (пусть даже взаимодействующие между собой теснейшим образом) капиталисты, а весь класс капиталистов в целом.

Разумеется, данными моментами не ограничиваются те коррективы, которые должны быть внесены в исходные положения при создании теоретической модели капитализма. Но уже они достаточно ясно показывают, что обойтись без них невозможно  слишком существенных сторон общественной жизни они касаются.

Таким образом, выполненное Марксом рассмотрение развития капитализма как общественно-экономической формации под влиянием исключительно внутренних факторов (т.е. как саморазвития) истинно только в качестве первого теоретического приближения для выяснения внутренних механизмов капиталистического производства в метрополии («ядре»). Блестящий анализ Маркса обеспечил адекватное понимание процессов в данной общественно-экономической формации  но только на период ее своего рода «внутриутробного» развития (до эпохи империализма). В дальнейшем прямое использование полученных в таком анализе выводов неизбежно приводит к недопустимым погрешностям в прогнозе.

Капитализм сегодня является господствующим общественным строем на планете, а потому по-прежнему жизненно необходимо изучение механизмов его функционирования. Осуществить это можно только путем создания его теоретической модели, адекватной сегодняшним задачам и уровню знаний. Эта задача (наряду с изучением и анализом того, что называют «реальным социализмом»  вместо бесплодного пережевывания прежних, доопытных представлений о «первой стадии коммунизма») важнейшая для марксистов-теоретиков. А решить ее можно только общими усилиями, и только предварительно установив для этой модели новые постулаты и ограничения.

Современный марксизм – это развитие данной теории в нынешних условиях в соответствии с принципиальными основами ее теоретических положений и методологии. Буквальное же повторение всех прошлых марксистских положений в нынешних условиях есть все, что угодно, только не марксизм97 как наука – «ибо всякую истину, … если ее распространить за пределы ее действительной применимости, можно довести до абсурда, и она даже неизбежно, при указанных условиях, превращается в абсурд»98. Для такой «науки» «характерно, что то, что на определенной исторической ступени развития было ново, оригинально, глубоко и обоснованно, она повторяет в такое время, когда это плоско, отстало и ложно» (25, II, 348). Поэтому сегодня только современный марксизм, имеющий в своей основе диалектическое отрицание классического марксизма, действительно является истинным марксизмом. И именно он должен стать теоретической основой для практической деятельности тех, кто считает себя коммунистом, – разумеется, если мы окажемся достойными продолжателями дела своих великих учителей. Или хотя бы попытаемся стать таковыми, а не успокоимся в привычной роли «попов марксистского прихода», или того пуще – «марксистских» попугаев.

Л.А. Гриффен

«КАПИТАЛ»

и

капитализм

КИЕВ – 2003

Н а у ч н о е и з д а н и е

Гриффен Леонид Александрович

“Капитал” и капитализм

Подписано к печати 5.05.2003

Формат 60 х 84 1/16. Бумага офс.

Способ печати – ризография.

Усл. печ. лист. 9,25. Тираж 500

Полиграфическое предприятие “ЭКМО”