Лебединая песня: Несобранное и неизданное

1. Иду я по узкой тропинке неверной,

Нащупанной опытом долгих веков

В отверженной Богом трясине безмерной

Зловещих сыпучих, зыбучих песков.

2. За ними, как марево, где-то далеко

Неясно темнеет чуть видимый лес…

Ни ветра… Ни тени… А солнце высоко

В безоблачной сини далеких небес.

3. Тропинкой опасной, извилисто-ломкой,

Идет предо мною монах-проводник,

Высокий, сутулый, с дорожной котомкой

И с посохом странника… Верно – старик.

4. Неведом мне спутник. Не вижу лица я:

На ощупь, назад не взглянув ни на миг,

Идет он, как призрак, чуть слышно бряцая

В затишьи железом тяжелых вериг.

5. Меня по извивам дорожки неверной

Ведет он, весь черный на белом песке…

И бедное сердце мое суеверно

Томится и ноет в неясной тоске.

6. А воздух полдневный недвижим.

Мне душно Мне тяжко… И в жарком затишьи песка

Иду я в молчаньи, ступая послушно

Незримой стезей по следам старика.

7. Я в мыслях растерян. О, как непонятно!..

Какая судьба нас свела, что вдвоем

Песчаною ширью… всё вглубь… безвозвратно

Опасной тропинкой мы вместе идем?

8. Куда? И зачем?.. Что я бросил… там… сзади?..

И если о прошлом терзает тоска,

Тогда для чего я по мертвенной глади,

Как пленник, иду по следам старика?..

9. Пошел я в дорогу своей ли охотой?

Иль странствую волей чужою гоним?

Иль этот молчащий неведомый Кто-то

Сманил и увлек, что иду я за ним?

10. Что там – за лесами? Чьи очи украдкой,

Как светоч призывный, горят впереди?..

Но тишь притаилась и дышит загадкой…

И сердце безвольно тоскует в груди.

11. А вкруг нас песок, лицемерно-пушистый,

Предательски-ласковый, мягко простер,

Как рытного бархата ворс золотистый,

Наглаженный ветром бескрайный ковер.

12. Ни звука в обманчивой зыбкой трясине…

Мучительно давит молчания гнет…

Как дальнее небо безжизненно сине!

Как гневное солнце томительно жжет!

13. Но… вдруг… словно проблеск в чаду наважденья…

Забрезжила память, минувшего страж,

И ожили в сердце былые виденья,

Как в мертвой пустыне расцветший мираж.

14. Картины мгновенны… И призраки смутны…

Но живо я чую… почти наугад

Семейного крова достаток уютный

И жизни безбурной надежный уклад.

15. Полей колосящихся воздух привольный,

Телег со снопами заботливый скрип…

Напев над рекою… Призыв колокольный…

И в парке шептанье задумчивых лип.

16. А в доме – старинная мебель… и книги…

Часов неспешащих размеренный стук;

Под шаг их – свиданий счастливые миги,

Мечты, и пожатья трепещущих рук.

17. Вся радость былого воскресла в мираже:

Так вот с чем разлука была нелегка!..

Но как же отверг я ту жизнь? И куда же

Иду во враждебном затишье песка?

18. Зачем в этот зной, за молчащим вожатым,

Я топью грозящей иду и иду,

В безвестность, хоть сердцем, мучительно-сжатым,

Как будто невольно предвижу беду?

19. Давно ли в пути я?.. Года? Иль минуты?..

Иль вовсе вне времени жуткая тишь?..

Невмочь мне… Я крикнул: «Старик, почему ты,

Всё время таясь, так угрюмо молчишь?..»

20. Он чуть обернулся. Он мне не ответил,

Лишь в небо поспешно рукой указал…

С ним взором не встретясь, я мельком заметил

Худого лица истомленный овал.

21. Был строго-задумчив чернец скорбнолицый;

А черной одежды широкий рукав

Метнулся крылом всполохнувшейся птицы,

Тревожно поднявшись и быстро упав.

22. И с этим коротким встревоженным взмахом

Вдруг робости трепет мне в душу проник,

Взглянул торопливо я с вкрадчивым страхом,

Куда указал мне рукой проводник.

23. Взглянул… и увидел… Высоко-высоко

Чудовищный коршун из дали плывет,

По шири пустынных небес одиноко

На нас направляя свой гонкий полет.

24. Преследуя нас, он вдоль нашей дороги

Летит неотступно… И, словно во сне,

Внезапно весь смысл непонятной тревоги

Открылся зияющей пропастью мне.

25. Вдруг с яркостью страшной, восстав на минуту,

Иное в минувшем представилось мне:

Я вспомнил кровавую дикую смуту

В покинутой мною родной стороне.

26. Привиделось буйство мятежных становищ

На попранном пепле народных твердынь,

И гибель бесценных духовных сокровищ,

И гневная тишь оскверненных святынь.

27. Мне живо причудился сумрак вечерний,

Как будто кровавый, багровый закат,

И вопль озверелый бушующей черни,

И церкви горящей предсмертный набат.

28. Вновь видел я след рокового набега:

В деревне разграбленной пламень свистел;

При блеске пожара чернела телега

С горой неостывших истерзанных тел.

29. И мутно торчало сквозь дым ее дышло,

Как зверя из бездны оскаленный клык,

Как знаменье жизни непрошенно-пришлой,

Как стяг изуверческий новых владык.

30. А в отческом доме, забрызганном кровью,

Объедки от пира гостей-палачей,

И лик твой недвижный, с рассеченной бровью

Над взглядом не сомкнутых смертью очей.

31. Вес вспомнилось… Ужас… И скорбь… И проклятья…

И сладостность мщенья… без слез… без молитв

В те дни, когда бились и резались братья,

Пьянея безумьем неистовых битв.

32. И было нас много, – я вспомнил, – так много

Детей этой жалкой и страшной земли,

Мы все, точно пасынки, скорбной дорогой

От матери общей в изгнанье ушли.

33. Но сетью бесчисленных узких тропинок

Все врозь разбрелись мы… Теперь – я один,

И только немой, словно призрачный инок

Со мной при наитьи знакомых картин.

34. Да в небе, в молчаньи застывшего зноя

Завистливый коршун, кружась на пути,

Назойливо будит всё то, от чего я

Так долго, напрасно старался уйти.

35. Напрасно!.. Не смыта обида насилья,

Не зажили раны бессчетных потерь:

Их память, как черного коршуна крылья,

Мрачит своей тенью мой путь и теперь.

36. И Родины очи – в душе, как и прежде.

Зовут… и забыть их призыва нельзя…

Не шел ли в песках я так долго в надежде,

Что эта тропинка – к Отчизне стезя?!.

37. Напрасно!.. И чую я смутно, что влито

Предвестье недоброе в тягостный зной,

Что коршун недаром, с угрозою скрытой,

Как вестник несчастья, парит надо мной.

38. Всё ниже он кружится, злобный и жадный,

По-хищному голову набок нагнув, –

Мне явственно видится взор плотоядный

И острый, зловеще-изогнутый клюв.

39. Он словно добычу разбойничьей смёткой

В нас чует, всё глубже в пески нас гоня,

И тень его черная плавно и четко

Скользит на горячем песке вкруг меня.

40. Душа замирает… Скорее дойти бы,

В лесах от погони защиту найти…

Но вьются… и вьются тропинки изгибы…

Не видно конца роковому пути.

41. А черная птица спускается ниже,

Уверенно реет, сужая круги…

«Старик, – закричал я, – что медлишь? Иди же!..»

Безмолвный монах ускоряет шаги.

42. Вновь следом по следу иду я послушно…

Томит неотступный беззвучный полет…

А синее небо молчит равнодушно,

И яркое солнце безжалостно жжет.

43. Вдали же темнеет дремучей громадой

Зеленое царство тенистых дубов;

Дыханье лесное там веет прохладой

И запахом ягод, листа и грибов.

44. Там тихое небо над чащей глухою

С приветливой лаской безбрежно легло;

В извилистой речке, поросшей ольхою,

Нежгучее солнце играет светло.

45. Там, чудится, воздух дрожит перезвоном…

Не Русь ли встречает своих беглецов,

Вернувшихся к матери с низким поклоном,

С приветом сыновним уделу отцов?

46. О, Русь! Я – твой сын! Я, деля средь скитаний

С тобою все думы, все чувства души,

С тобой неразделен в чреде испытаний,

И ты мне уход мой, как грех, разреши.

47. Меня пред тобою враги очернили,

Со злобы твоим называя врагом:

Меж тем твое имя и честь не они ли

В грязи затоптали, поправ сапогом!..

48. Ты сбросишь их иго!.. Нас кликнешь, родная!..

Как радостно сердце забилось… Но вдруг

Всё тело обрызнула дрожь ледяная,

И выстудил душу смертельный испуг.

49. Сбылось по предчувствиям… С вьющейся тропки

Сошел, на мгновенье забывшись, я вбок,

И вмиг погрузились ступни мои в топкий,

Ласкательно-мягкий, но страшный песок.

50. Я вырваться пробую… Тщетны усилья…

Лишь глубже я вязну… – «Старик, помоги…» –

Он тянет мне руку. А коршуна крылья

Свистят надо мною, смыкая круги.

51. И молится старец. Но разве теперь я

О чуде молиться могу… С языка

Срываются горько слова маловерья…

И вот опустилась монаха рука.

52. Одежды его просияли, блистая…

«Терпи», – сорвалось с разомкнувшихся губ…

И спутник мой бдительный, призрачно тая,

Исчез, словно облака светлого клуб.

53. А я погрузился уже по колена,

И знаю, под шорох скользящих песчин,

Что в медленной муке ужасного плена

На смерть обречен я средь жадных пучин.

54. «Я гибну! На помощь! – кричу я. – Спасите!..»

Таится трясина, мой крик хороня…

А небо сияет, и солнце – в зените,

Жестокое солнце последнего дня.

55. Всё кончено… Тщетно, обманутый сказкой,

Что эта тропинка – на Родину путь,

Я шел всё вперед над трясиною вязкой,

Устав, но не смея на миг отдохнуть.

56. Увы! Обессилен борьбою бесплодной,

Утратил я веру – опору сердец,

Померк дальний светоч звезды путеводной…

И горек загубленной жизни конец.

57. Я – пленник пучины. Я с каждой минутой

Всё глубже и глубже внедряюсь в песок,

Расчетливо медлящий пыткою лютой…

А коршун парит, неуклонный, как Рок.

58. И, отклик былой пробудив средь затишья,

Казнит меня память сравненьем простым:

Когда-то, склонясь к мышеловке, на мышь я

Бесцельно смотрел с любопытством пустым.

59. Металась она; словно бисера стекла,

Округлые глазки таили испуг,

И дымчато-серая шубка намокла

От пота в усильях бесплодных потуг…

60. Когда это было?.. Давно?.. Иль недавно?..

Как будто вчера… А сегодня, как зверь,

Пленен я, и хищник, кружащийся плавно,

Пытливо за мной наблюдает теперь…

61. А солнце бесстрастно над ширью безбрежной;

Небесный простор отчужденно высок…

И глубже, все глубже меня неизбежно

В бездонную топь увлекает песок.

62. Не дремлет пучина. Засыпан по грудь я…

Песок шелестит, раскрываясь внизу,

И в мерном кольце тишины и безлюдья

Я руки ломаю… я пальцы грызу…

63. Я гибну вне Родины, скорбной и нищей,

Без радостной встречи со всем, что любил,

Без ласковых слез на родном пепелище,

Без тихой молитвы у отчих могил.

64. Песок, разверзаясь, шуршит под ногами, –

И в шорохе слышу я смертную весть…

Снижается коршун и, рея кругами,

Вблизи от меня изловчается сесть.

65. Но, вспугнут моим угрожающим криком,

Трусливо взлетает сосед роковой

И, с алчностью явной, в волнении диком

Летает над самой моей головой.

66. Я бьюсь… И от пота всё тело облипло

Одеждой намокшей… Бессвязно мольбу

Твержу всё о том же я глухо и хрипло

И рыхлый песок исступленно скребу.

67. Взрывают песок торопливые руки…

И чудится мне, – я пишу на песке

Для Родины быль подневольной разлуки

И тягостных лет от нее вдалеке.

68. Пишу я о том, что в изгнаньи заклятом

Я жил лишь судьбою праотчей земли,

Что трепетно грезил к ней жданным возвратом,

Когда собирались в отлет журавли;

69. Что часто, бессонный, с пылающим взором,

Тоской непосильной горел по ночам,

Томился ее нищетой и позором,

С проклятьем ее и своим палачам;

70. Что, много соблазнов изжив на чужбине,

Ей верность ковал в своем сердце, как сталь,

В душе затаив, как в последней святыне,

Всех русских заветов родную скрижаль;

71. Что в церкви нередко, в минуты смущенья,

Близ Ликов, знакомых с младенческих дней,

Просил я у Родины жарко прощенья

За то, что в невзгоду расстался я с ней,

72. За то, что, глумленья терпеть не желая,

При всплеске стихийном кощунственных сил

Я цену отрыва от отчего края

За благо свободы своей заплатил.

73. Правдив и бесстрашен язык завещанья,

Как исповедь сердца того, кто постиг,

Что близко минута земного прощанья

И Судного Страха торжественный миг.

74. Душа перед смертью чужда суесловью,

Ее излиянье – как крик естества:

Отчаяньем жгучим и страстной любовью

Напитаны грамоты смертной слова.

75. Спешу я… Хоть знаю, что тщетна попытка

Всю правду поведать… исчерпать до дна:

Как смерти моей замедленная пытка,

Неведома будет для мира она.

76. Бесследно погибнут правдивые строки…

Безвинно клеймя небывалой виной,

Потомство осудит меня, и жестокий

Тот суд, как бесславье, падет надо мной.

77. Повьет мое имя недобрая память,

А жуткую повесть терзаний и мук

Враги истребят, как песчаная заметь

Сотрет начертанья беспомощных рук.

78. И снова кричу я в молчаньи могильном…

Мольбы иль угрозы – не ведаю сам…

Протянуты руки в порыве бессильном

К нещадному солнцу, к немым небесам.

79. И мучат виденья мой мозг утомленный,

Картины мелькают, сплетаясь в бреду…

Мне грезится пруд, ивняком окаймленный,

И тени и свет на дорожке в саду.

80. Не ветром клубится песок безглагольный –

То белые грозди колышет сирень,

И благостно слышится звон колокольный…

В наш праздник престольный на Троицын день.

81. Вся в зелени церковь. Березки повсюду…

И грезой весенней, вся в белом, – она

Навстречу идет колокольному гуду,

Сама, как березка, свежа и стройна…

82. Ах, помнишь ли встречи?.. И наши беседы?..

И счастье признанья?.. А с громом войны

Томленье в разлуке… но жажду победы

И гордость за Родину?.. Милые сны!..

83. Как Русь мы любили в размахе военном!..

Но – горе… С врагом на родном рубеже

Народ побратался в упадке презренном…

И всё закружилось в слепом мятеже.

84. Трусливо на стыд продавая отчизну,

Бесстыдная шайка безродных воров

По славе и чести позорную тризну

Справляла в крови душегубных пиров.

85. А я… Как бесправный, чуждаясь селений,

Лесами я шел до отеческих мест,

Где дом наш прадедич, гнездо поколений,

И склепа с родными могилами – крест.

86. О, горькая ночь рокового возврата

От страды окопов в родительский дом…

Шипенье пожара под голос набата

И зарева блеск, отраженный прудом.

87. А в доме, дышавшем теплом и любовью,

Зловещая тишь, как покой мертвеца,

Загадочный взгляд под рассеченной бровью

И мука в чертах дорогого лица…

88. Тот час не забыт… не изжит и поныне…

И мстительной жажды огонь не угас:

Жива моя клятва и в этой пустыне

Со мной и сегодня в предсмертный мой час.

89. Ее произнес я над свежей могилой,

Покинув разрушенный отчий очаг…

Мне стали места дорогие постылы –

В них словно таился ликующий враг.

90. Чрез море злодейств, как сквозь волны потопа,

Я вы нес ту клятву, с ней бросился в бой,

С ней в битвах дошел до валов Перекопа,

Ее на чужбину унес за собой.

91. Так пусть же безвестно для мира я сгину

В бескрестной могиле… О, пусть, как удав,

Песок беспощадный бесследно в пучину

Всосет мое тело, тисками обжав.

92. Пусть коршун – немой соглядатай – очертит

Забвеньем мой прах… Но, меня пережив,

Души моей повесть навек обессмертит,

Как подвиг, мой гордый с Отчизной разрыв.

93. Не мог подчиниться я злу и бесчестью,

Сковавшим насильно Россию-рабу,

Ушел я, поклявшись священною местью,

В разлуке боролся и звал на борьбу…

94. Мешаются мысли… Дыхание сперло…

Сжимают мне грудь роковые тиски…

С кошачьим злорадством, украдкой – по горло

Втянули меня, расступаясь, пески.

95. Всё больше немеют простертые руки –

И я опустить их уже не могу,

Но все же в бреду нарастающей муки,

Как прежде, они угрожают врагу.

96. Я гибну… Но песней моей лебединой

Пусть будет для мира мой смертный завет

Любви и отмщенья, где слит воедино

С проклятьем злодеям – Отчизне привет.

97. А солнце склонилось; пахнуло прохладой,

И легким крылом ветерок в тишине

Повеял теперь, когда больше не надо

Здесь в мире ни тени, ни свежести мне.

98. С усильем я голову тщетно закинул

Последним порывом в отчаянный миг:

Горючий песок уже в уши нахлынул,

Колючий песок подбородка достиг.

99. Я тесно сжимаю скрипящие зубы…

Предсмертная мука томит всё острей…

Сыпучий песок навалился на губы,

Зыбучий песок поднялся до ноздрей.

100. Дыханье таю я упрямо… Напрасно.

Чрез миг всё равно ведь конец… Я вздохну…

А коршуна клюв целит в глаз… Как ужасно

Изведать минуту такую одну.

101. Вздохнул я со стоном… И прах раскаленный

Летучей метелью песчин роковых

Ворвался… вонзился в мой мозг воспаленный,

Как тысячью жалящих сверл огневых.

102. Но вспышкой последней в сознании будит

Победную мысль смертоносный ожог:

«О, Родина-мать! Нас с тобою рассудит

Всевидящий Бог – справедливости Бог…»