Леди чародейка

– Ты бы взглянула на себя в зеркало, – сухо сказала Лаэс. – Твои силы на исходе. К тому же твои туманные чары станут совершенно бесполезными, когда вы окажетесь в Городе Колдуньи – на шестом этаже ее притворного замка. Духи ведь смогли разглядеть вас, разглядит и Ламьель.

Ари начала спорить, но я ее перебила:

– Как же тогда я сумею проникнуть в ее покои?

– В этом и будет заключаться моя помощь, – терпеливо ответила Лаэс. – Подожди немного, скоро все узнаешь. – Помолчав, добавила: – Духи сказали мне о карте. Теперь, когда я рядом, в ней нет надобности – духи умеют находить сокрытое. Но карта пригодится другим.

– Кому же?

– Когда Ламьель умрет, оживет Исполин. Нам и всем жителям замка нужно быть к этому готовыми.

За беседой я и не сразу заметила, как окружающая меня обстановка поменялась. Пустую каменную комнату – в отличие от Города Ветров, этот этаж не скрывал свою истинную сущность – заполонили стройные ряды домов из необычного материала, напоминающего темное стекло.

– Защита от чар, – проследив за моим взглядом, пояснила Лаэс. – Здесь всевидящему оку Ламьель до нас не добраться.

– Поэтому вы назвали свой ярус замка Городом Свободных?

– Наверное, глупое название, если учесть, в каком положении оказался каждый из нас, в один чудовищно мерзкий день переступивший порог этого замка – по тем или иным причинам. Кого-то вела иллюзия, кто-то искал спасения от напастей Туманных Земель, кто-то – ответов, кто-то – своих пропавших близких, души которых Ламьель забрала, чтобы превратить их в своих верных слуг, Темных Отражений. Но я отвлеклась. Свободными здешние обитатели назвались потому, что от власти Ламьель здесь они освобождены. В этом городе собрались лучшие колдуны и маги, не один год и не одно десятилетие вынашивающие планы побега из этой огромной клетки.

– Но если они так сильны, то почему не могут побороть Ламьель?

– Одни пытались, – глухо сказала Лаэс. – И не вернулись. Духи рассказали мне, что битвы не состоялось вовсе. Ламьель уничтожила их за несколько мгновений – всех разом, не оставив им ни единого шанса. А потом оставила их души биться вечно в тесных клетках их собственных тел. Они не ушли в свет, не сумели даже соединиться с теми душами, что бродят по этому миру, застряв между миром живых и миром мертвых.

В голосе Лаэс звучала такая горечь, словно она была одной из тех, обреченных. Как же это страшно – умереть, но не иметь возможности покинуть собственное мертвое тело.

– Я бы и сама – с чужой помощью, конечно – уже давно могла бы подобраться к ней, но что бы это дало? Просто убить ее – недостаточно, а без достойного оружия – и практически невозможно. – Взгляд Лаэс скользнул по рукояти хрустального кинжала в моих ножнах. – Я слышала об Истинном Даре, но мне и в жизни не пришла бы в голову мысль перековать хрустальное сердце в кинжал, сохранив притом его силу.

– Это не я придумала. – Мои губы невольно изогнулись в чуть печальной улыбке. – Это Дайана.

– Хрустальная принцесса, знаю.

Мы помолчали.

– Значит, когда Ламьель будет уничтожена, твой дар исчезнет тоже?

– Нет, – к моему удивлению, ответила Лаэс. – Моя связь с духами нерушима. Ведь это – не проклятие, а договор на крови.

Я нахмурилась. В этом мире для меня оставалось еще так много непонятного и неизведанного!

Лаэс привела нас к двухэтажному дому из темного стекла. Положила ладонь на запертую дверь, и через несколько мгновений та послушно отворилась. Я вошла следом за ведомой духами слепой.

– Мы подготовились к твоему приходу, – обронила Лаэс.

– Мы?

По щелчку тонких пальцев Лаэс зажегся небольшой огонек, который завис над ее головой и теперь бросал блики на серебристые волосы. За ее плечом я увидела привлекательного мужчину со светлыми волосами до плеч и широким рубцом на щеке.

– Это Дагрес, он чародей, – невозмутимо сказала Лаэс.

– То есть колдун? – не поняла я.

По губам говорящей с духами скользнула тень улыбки.

– Колдуны – это те, кто практикуют чары темные, вроде некромантии или излюбленной Ламьель магии проклятий. А чародеи – светлые маги. Считается, что они слабее, чем колдуны, ведь они не используют такие могущественные силы как тьма и смерть, но… зато чисты их души.

– Вы действительно поможете нам? – волнуясь, спросила я у Дагреса.

Чародей указал пальцем на свою щеку.

– Этот шрам оставила на мне Ламьель. Я легко мог бы исцелить его, но не стал этого делать. Этот шрам – напоминание о битве, которую я однажды проиграл. Я разрешил себе исцелить его – но только после того, как Ламьель будет убита, а я избавлен от позора. Разумеется, когда я давал себе такое обещание, я представлял, что колдунья умрет от моей руки. И если вы дадите мне кинжал из сердца Истинного Дара…

Бросив мимолетный взгляд на Алистера, я покачала головой. Да, это несомненно оказался бы куда более легкий выход – доверить убийство Ламьель тому, кто куда больше меня сведущ в магии. Но… если Дайана хотела, чтобы убийцей Ламьель стала я… так тому и быть.

– Что ж, понимаю, – пробормотал Дагрес. – Тогда позвольте мне хотя бы помочь вам. И… нам надо поторопиться.

Он отошел в сторону и призвал магических светлячков, осветивших дальний угол комнаты. Я увидела смуглую девушку с блестящей темной косой. Глаза ее были закрыты.

– Она без сознания? – поразился Конто, подходя к креслу и подозрительно принюхиваясь.

– Это Нейа, служанка Ламьель. Она опоена травами и сейчас видит прекрасные сны. – Лаэс усмехнулась, но тут же посерьезнела. – А тебе, Беатрис, нужно поспешить, пока спит и ее хозяйка.

Удивительно, но я никогда бы и не подумала, что таким, как Ламьель, тоже необходим сон – я вообще едва ли воспринимала ее как человека. Я взглянула на спящую служанку и решительно спросила:

– Что мне нужно делать?

– Стать Нейей, – был мне ответ.

Глава сорок первая. Бал мертвых

Я еще долго ждала, пока дар речи ко мне вернется.

– Стать Нейей? А почему нельзя просто отправиться к Ламьель, пока она спит?

– Слишком рано и слишком опасно. Если бы все было так просто… Твой недавний вопрос вполне справедлив – в покои колдуньи без ее на то желания попасть невозможно, они надежно заперты и чужакам туда нет входа. А вот благодаря Нейе появится шанс подобраться к Ламьель. Ваши энергетики – то, что видят духи и то, что умеет чувствовать Ламьель, очень схожи – обе вы обычные смертные без капли магии. – Лицо Лаэс смягчилось – видимо, она заметила реакцию, которые вызвали у меня эти набившие оскомину слова. – Не обижайся. Сейчас это только сыграет нам на руку. Духи говорили мне, что Ламьель не подпускает к себе никого, в ком есть хотя бы толика магии, и, поверь, если к ней в обличье Нейи отправится, допустим, Ари, колдунья сразу почувствует подвох.

– А что делать с хрустальным кинжалом? – спросила я.

– Его придется оставить. Не сейчас, потом. Входить к Ламьель с клинком, даже спрятанным магией – смертельно опасно: жар Истинного Дара колдунья почует мгновенно – как зверь запах крови. И тогда всем нам несдобровать.

– Ладно, – с тяжелым вздохом сказала я. – Давайте начинать.

Меня совершенно не прельщала идея принимать чужое обличье, но еще больше меня пугала перспектива отправиться в логово зверя совершенно безоружной. Но Лаэс была права во всем, и мне ничего не оставалось делать, как согласиться с ее, немного отдающим безумием, планом.

Дагрес наклонился к спящей Нейе, распустил ее волосы и безжалостно отрезал длинную черный локон. Намотал на свой палец, шепча себе под нос какие-то слова, а затем вплел прядь Нейи в мои волосы. Аккуратно взял с ее щеки упавшую ресничку, кинул в чан с кипящим варевом, туда же стряхнул и капельку крови, выступившую на пальце от соприкосновения с иглой. Я смотрела на смесь, ставшую вдруг бурой, отчаянно надеясь, что мне не придется это пить.

К счастью, не пришлось. Зельем, пахнущим травами и чем-то еще – горьким, но трудноуловимым, чародей намазал мою кожу – на руках, шее и лице. Ее тут же стало пощипывать, так сильно, что я даже вскрикнула, на что мне строго сказали: «Терпи».

Жжение становилось просто невыносимым, но, судя по вытянувшимся лицам Ари и Алистера, мучилась я не зря. Чародей дал мне небольшое зеркальце, и увидела в нем… Нейю. Восхищенно потрогала черную косу – гладкая, тяжелая.

– Тебе нужно будет переодеться, чтобы перевоплощение было полным, – сказала Лаэс.

Спустя несколько минут я стала зеркальным отражением служанки Ламьель. Шелковое черное платье облегало меня как вторая кожа. В таком наряде и негде было спрятать кинжал, но пока действовали туманные чары, я могла спокойно держать его в ножнах. Что будет потом… я старалась об этом не думать. Завершающим штрихом говорящая с духами сняла с шеи Нейи цепочку с круглым кулоном и застегнула на моей.

– Нам нужно будет дождаться, пока Ламьель «вызовет» тебя – кулон на шее Нейи потеплеет, когда колдунье что-то от тебя потребуется.

Лаэс настояла на том, чтобы на верхние этажи замка мы отправились вдвоем – без Алистера, Конто и Ари. И если последняя лишь флегматично пожала плечами, то барс и Алистер начали бурно протестовать.

– Поймите же, магия, скрывающая вас от глаз Ламьель, слабеет с каждой минутой – и она развеется до того, как мы доберемся до покоев Ламьель. А это – смертельная ошибка для всех нас. Укрыть нас двоих куда проще, это сможет сделать и Дагрел. А вашей Хранительнице нужно отдохнуть – всем вам нужно быть готовыми… да к чему угодно. И вот еще. Если все получится, как надо… Как только Беатрис войдет в покои Ламьель, нужно выводить отсюда людей – неизвестно, что станет с замком, когда колдунья погибнет. Для этого мне понадобится помощь каждого из нас.

Барс растерянно взглянул на Алистера – я видела, как не хотелось им обоим оставлять меня без поддержки. Дар Лаэс очень ценен – особенно в замке, наводненном духами, но на роль защитницы она совсем не подходит.

Алистер заглянул в мои глаза долгим, проникновенным взглядом. Опережая вопрос, готовый сорваться с его губ, я сказала:

– Я справлюсь. Лаэс права – вы нужны здесь.

– Будь осторожна, – тихо сказал бывший маг.

Я пообещала:

– Буду.

На какой-то миг в комнате – и в целом мире – не осталось никого, кроме нас двоих. Ничего, кроме его взгляда – обычно сдержанного или мрачного, а сейчас смягченного тревогой за меня, – и неистового биения моего сердца.

Волшебный миг растаял, и настала пора вернуться в реальность – пугающую и неотвратимую. Я судорожно вздохнула. Казалось, мы так долго к этому шли – вспомнить только, что я успела пережить, пока добралась до замка колдуньи! Целую маленькую жизнь… И вместе с тем события начали разворачиваться с пугающей скоростью – казалось, только недавно в мои руки попал кинжал из сердца Хрустальной принцессы, а уже сейчас я выбрана на роль убийцы Ламьель – той, что освободит десятки, а то и сотни людей – от проклятия и заточения.

Я – не героиня, я обычная девушка, по воле судьбы закинутая в чуждый мне мир. Сердце истинной избранной сейчас покоилось в моих ножнах. И все же я должна была исполнить волю предназначение Дайаны – пронзить Истинным Даром сердце Ламьель. Страх не справиться, подвести и чужих людей, и ставших мне уже почти родными – Дайану, Алистера, Конто… даже высокомерную стервочку Ари, которая, несмотря на свой непростой характер, была безгранично предана Хрустальной принцессе и искренне ее любила, – отзывался мурашками, холодком в груди и невозможностью нормально дышать. Мне не хватало воздуха, а ноги слабели… и все же где-то внутри меня зрела решимость довести дело до конца – во что бы то ни стало.

Прощание оказалось мучительным, и, отдав карту Отригана и его сына, я поспешила уйти, чтобы никто не заметил, как сильно дрожат мои руки. Лаэс последовала за мной.

– Нам нужно отыскать три лестницы, последняя из которых приведет нас в Город Колдуньи – и в ее покои. И, должна тебя предупредить, с картой и с моей способностью видеть глазами духов, поиск спрятанных иллюзией лестниц – самое легкое, что нас ожидает.

Так и оказалось. Лестницу, ведущую на четвертый этаж замка – Город Порока, мы отыскали довольно быстро. С помощью медальона, который дал ей Дагрел, Лаэс рассеяла иллюзию, изображающую огромных размеров фонтан с подкрашенными магией водяными струями. В сердце его оказалась спрятана каменная на сей раз лестница.

– А почему этот этаж называют Городом Порока? – полюбопытствовала я, когда мы преодолели последнюю ступень.

– Сама увидишь, – уклончиво ответила Лаэс.

Город Порока был роскошен – дорожки из золотистого ковра с мягким ворсом и алой окантовкой, потрясающие картины на стенах, золотые люстры с цепями. На этом этаже замок Ламьель как нельзя лучше походил на настоящий дворец какой-нибудь принцессы. Не было домов, лишь комнаты – каждая украшенная в своем собственном стиле. Вдалеке я видела фигуры – и непременно женские, все в длинных бальных платьях, со шляпками или без.

Спиной ко мне стояла незнакомка – в безупречном платье из багряного шелка, инкрустированном россыпью драгоценных камней. Камни сияли и в ее волосах, искусно вплетенные в прическу. Я восторженно ахнула, поражаясь красоте ее убранства… но с моих губ едва не сорвался крик, когда незнакомка повернулась ко мне лицом.

Вместо ее глаз сияли два огромных изумруда.

Я не могла отвести взгляда от жуткого зрелища, а женщина прошла мимо – она просто не могла видеть нас, скрытых заклинанием Дагрела.

– Что это было? – восстановив дыхание, спросила я.

Навстречу мне шла еще одна жительница Города Порока – в длинном платье из черного бархата, усыпанного бриллиантовой крошкой – как ночное небо – звездами, и перчатках по локоть. Вокруг лебединой шеи обернулась нитка жемчуга, она же вплелась и в длинную, до поясницы, косу. Чувственные губы, изящный нос… а на месте глаз два прекрасных топаза.

– Порочные, – тихо сказала Лаэс. – Женщины, продавшие свою душу Ламьель за вечную красоту и безбедную жизнь. Стали бы они соглашаться на подобное, если бы знали, что их ждет. И даже после смерти покоя они не найдут, а станут очередными Темными Отражениями – как и любые темные души, которые Ламьель превращает в своих боевых слуг.

Я провожала взглядом красавиц в роскошных платьях и с драгоценными камнями вместо глаз, и мороз пробегал по коже. Какая чудовищная участь… и какая глупая сделка – продать душу в обмен на богатство и красоту.

Наконец Город Порока остался позади – среди роскошного убранства мы отыскали хрустальную лестницу с перилами из драгоценных камней, притворившуюся статуей эфемерно прекрасной девушки. Признаюсь, я была рада оказаться как можно дальше от проклятых красавиц.

Как только мы поднялись на пятый ярус – в Город Вечных, – я услышала музыку. Скрипка и, кажется, рояль. Это напомнило мне о моем первом дне в Ордалоне – и доме с призраками прошлого.

Поразительно, насколько точной оказалась ассоциация. Весь Город Вечных представлял собой цельную комнату, конца которой не было видно. Это была бальная зала с танцующими парами, со скрипками, плывущими в воздухе, виолончелью, играющей без виолончелиста, и роялем в центре, чьи клавиши нажимались сами по себе. Но после всего увиденного в Ордалоне вряд ли бы меня смог удивить этот странный бал, если бы танцующими не были… призраки.

Я видела с бледной кожей и пустыми глазами, который обнимал в танце девушку, у которой половина лица превратилась в неприглядную маску из крови и земли. Видела женщину, танцующую с кинжалом в груди – одну, без пары, порхающую по залу. Паренька с полуразложившимся телом, в порванной одежде и проглядывающими сквозь прореху костями, который держал за талию девушку прекрасную и не тронутую смертью – кроме струйки яда, стекающей из уголка рта.

Я стояла, ошеломленная, пока вокруг меня кружились пары. Меня окружали мертвые. Духи видели нас, они умоляли остановить музыку, кричали, что больше не могут танцевать и… танцевали. Ничто не могло заставить мелодию замолчать, и как бы ни измучены были танцоры, вечный бал продолжался.

А потом я увидела ее… Сандру. Дыхание выбило из легких, словно меня ударил кто-то невидимый и беспощадный. Она танцевала не одна, но я предпочитала не смотреть на ее пару – человека с почти отрубленной рукой, безвольно висящей вдоль тела и искореженным лицом. Я слепо двинулась вперед. Лаэс попыталась меня остановить, но я сбросила ее руку. Моя сестра – здесь, в Ордалоне. Как? Почему?

Когда до Сандры оставалось несколько шагов, она обернулась. Улыбнулась печальной улыбкой:

– Привет, Трисс.

Я знала, я чувствовала – это она. Настоящая Сандра, а не Темное Отражение, притворившееся ей. Призрак моей давно погибшей сестры.

В горле стоял комок, и мне никак не удавалось выдавить из себя хоть какие-то слова. Но я видела на лице Сандры понимание, и от этого стало немного легче. Она кружила вокруг меня, достаточно сильная для того, чтобы управлять своим партнером и недостаточно сильная, чтобы остановиться.

– Я знаю, зачем ты здесь, – сказала Сандра так тихо, что я едва услышала ее голос сквозь музыку и мольбы танцующих. – Ты освободишь всех нас. Я верю в тебя.

– Я тебя люблю.

Я так давно хотела сказать сестре эти слова! Они повисли в воздухе среди парящих скрипок и звуков бесконечной мелодии.

– Прости…

– За что? – удивленно спросила Сандра.

– За все. За то, что не была тебе лучшей сестрой. За то, что злилась на тебя за любовь матери. За то, что убила Темное Отражение, которое прикинулось тобой…

– Тесс, перестань. Я не держу на тебя обиды. И отражение – всего лишь отражение.

– Но как ты оказалась здесь? – воскликнула я.

– Не догадываешься? – все с той же улыбкой с оттенком печали спросила Сандра. – Я всегда, со дня своей смерти, была с тобой рядом. Вслед за тобой я шагнула в Ордалон, шла за тобой до самого замка. Но потом… колдунья заманила меня в ловушку, и я очутилась здесь, на этом жутком балу. Ламьель не дает нам уйти в свет, мучает нас, питается нашей болью и страданием.

Слезы жгли мне глаза – Сандра все время была рядом! А я даже не могла коснуться сестры, обнять ее – она все время ускользала от меня в беспрестанном танце.

Слова Сандры, сказанные мне напоследок, еще долго звучали в моей голове – когда я поднималась по лестнице, когда сделала свой первый шаг в Городе Колдуньи.

«Убей Ламьель. Останови музыку. Освободи нас».

Глава сорок вторая. Единственный шанс

Вот она – обитель Ламьель, ярус, принадлежащий только ей и ее верным слугам. Лаэс просила меня оставить кинжал еще на прошлом этаже, на жутком балу мертвецов, но я попросила ее довериться мне. Я не хотела просто бросать клинок там, даже скрытый туманными чарами. Знала, что места не найду себе от беспокойства – ведь это не просто кинжал, а сердце Дайаны.

Я подошла к стене замка, слегка ее коснулась. Вновь почувствовала слабый пульс под ладонью и еле уловимое движение, словно стены размеренно дышали, и сказала, стараясь придать своему голосу твердость:

– Я знаю, что ты слышишь меня, Исполин. Я прошу прощения за то, что ранила тебя, но… я могу помочь тебе – если ты мне поможешь. Если ты хочешь, чтобы я тебя освободила, спрячь кинжал – так, чтобы колдунья не смогла ни найти его, ни почувствовать.

– Беатрис, что ты делаешь? – пораженно воскликнула Лаэс за моей спиной.

Я сделала ей знак не мешать, совершенно позабыв о непроницаемой повязке на глазах – как и о духах, которые были ее глазами.

Ничего не происходило. Я решила, что Исполин не услышал меня, но каменная стена вдруг распахнулась как пасть голодного зверя. Я знала, что Исполин не уничтожит кинжал – он должен слышать голоса тех, кто находится в его нутре, а значит, знает, что клинок из сердца Хрустальной принцессы – его единственная надежда освободиться от оков Ламьель и от ее проклятия.

Не колеблясь, я вложила рубиновый кинжал в зев в стене, и он тут же захлопнулся. По стенам прокатилась дрожь – магия Истинного Дара, заключенная в кинжале, причиняла Исполину нешуточную боль.

Помедлив, я направилась вперед. Лаэс, идущая за мной, так и не высказала своего отношения к моему решению отдать кинжал Исполину, и я пришла к выводу, что она мысленно все же с ним согласилась.

Меня окружало почти то же роскошное великолепие, что и в Городе Порока – но без излишнего пафоса и изобилия драгоценностей. Мы проходили узкие коридоры с развешанными по стенам изящными канделябрами, запертые комнаты и целые залы с диванчиками, в которых так и хотелось утонуть, с резными столиками и книгами в дорогом переплете в огромных, до пола, шкафах. Иногда в стенах виднелись прорехи – что-то вроде окон без стекла. Я видела длинный балкон, усаженный прекрасными цветами, растущими прямо из камня. Ясно, что тут не обошлось без магии – цветы просто никак не могли вырасти здесь, без света, на балконе замка, который окружал бесконечный туман.

Какое-то движение привлекло мое внимание. Я пригляделась, и увидела девочку лет десяти, которая подрезала листочки у цветов на балконе. Я приблизилась к ней, совершенно позабыв о том, что она, живая, не сможет увидеть меня, скрытую чарами.

– Говорят, Ламьель нравятся цветы, – тихо сказала за моей спиной Лаэс. Очевидно, она тоже видела юную садовницу – глазами духов. – Ее слугам приходится ухаживать за цветами, чтобы не навлечь на себя гнев госпожи. Выходить на балкон, каждый день рискуя собственной жизнью только лишь ради того, чтобы Ламьель было приятно находиться в своей обители.

Я взглянула за спину девочки, на плотную пелену тумана. Выходить туда, на балкон, и впрямь невероятно опасно. Этот туман... он всегда голоден. В любой момент он может утащить тебя и поглотить. Как тогда, с Алистером, когда щупальце едва не утащило его в бесконечность Туманных земель.

– Надо ее предупредить! Сказать, чтобы бежала!

– Скажем, – спокойно отозвалась Лаэс. – Но не сейчас. Я не могу рассеять окружающие нас чары, и ты не можешь. Но ты поможешь и ей, и своей сестре, и сотне других людей…

– Когда убью Ламьель, знаю, – бросила я, неохотно отводя взгляд от юной садовницы. Лаэс права. Сейчас я ничем не могла ей помочь.

Злость закипала в крови. Злость, которая была мне сейчас так необходима.

Сколько же жизней исковеркала Ламьель, сколько судеб разрушила? Взрослые, дети – ей все едино. Как в каком-то безумном каледоскопе, перед глазами замелькали кадры: женщина с глазами-изумрудами, сирена, лишенная голоса и вынужденная заманивать людей в Пустоту, проклятый художник, Алистер, Дайана…

Я не сразу осознала, что ускорила шаг, что ногти впились в ладони, а зубы сжались до легкой боли. И только потеплевший кулон на шее привел меня в чувство.

Игра началась.

– Она зовет меня, – хрипло сказала я. – Зовет Нейю.

Девушка с повязкой на глазах вынула из кармана крохотный – с пол-мизинца – пузырек с темно-зеленой жидкостью.

– Возьми его, спрячь за щеку. Это не яд – ядом Ламьель не пронять. Это зелье, которое на короткое время заберет ее силы, сделает ее обычной женщиной – и совершенно беспомощной. Ради этого зелья чародейка пожертвовала своей жизнью, его создавали десятки лет. Оно невероятно мощное, но эффект исчезнет очень скоро. – Лаэс вздохнула. – Дальше мне идти опасно – как я уже говорила, вблизи Ламьель с легкостью распознает туманные чары – потому, что она подчинила себе туман. Тебе нужно дойти до самого конца яруса, где ты увидишь дверь в спальню колдуньи.

Я кивнула, спрятала пузырек за щеку, и, не прощаясь, направилась вперед, по зову кулона. Замерла лишь на мгновение, когда услышала за спиной голос ведомой духами слепой:

– У тебя будет всего один шанс, Беатрис. Не упусти его.

Слова Лаэс вновь всколыхнули во мне бурю эмоций, ненадолго затаившихся – волнения, страха, тревоги. Но я лишь сильнее стиснула зубы и продолжила идти. Пути назад нет.

Я без труда нашла спальню Ламьель – трудно было не заметить тяжелую кованую дверь с узором из позолоты и золотой же ручкой. Толкнула – дверь оказалась заперта. Не знаю, быть может, колдунья использовала какие-то чары, чтобы увидеть того, кто скрывался за дверью ее спальни, но уже несколько мгновений спустя ручка повернулась сама собой. Страшно представить, что ожидало бы меня, явись я в своем истинном обличье.

Я вошла внутрь, поражаясь роскошному убранству огромной спальни. Золотые канделябры, покрывало из багряного шелка на двуспальной кровати с балдахином. Подушечки с вышивкой из золотых нитей на диванчиках и креслах, изящные столики и тумбочки, вазы с живыми – или кажущимися таковыми – цветами. И… застывшая у окна женщина в длинном серебристом платье. Руки скрещены на груди, волосы цвета белого вина падают на обнаженную спину. Такая опасная, смертоносная красота…

В горле пересохло, ноги вдруг стали ватными. Но чародей постарался на славу – Ламьель едва одарила меня взглядом и, ничего не заподозрив, чуть раздраженно бросила:

– Приготовь мне чай с розмарином.

Значит, духи – верные помощники Лаэс – были хорошо осведомлены о ежедневных ритуалах колдуньи. Я повернулась к ней спиной и с невыразимым облегчением покинула комнату.

Кухню я искала куда дольше – жаль, что рядом не было Лаэс. Поняла, что попала по назначению, когда увидела снующих по комнате слуг с напряженными, бледными лицами. Ни разговоров, ни улыбок – мало кого радовала участь стать слугой Ламьель. Каждый в этом замке знал, что колдунья любит наказывать подданных своего каменного царства за малейшую провинность.

Я приготовила чай, поражаясь тому, что мои руки больше не дрожат. Что-то, пробудившееся во мне, словно заморозило страх. Время бояться прошло, настало время действовать.

Я достала из-за щеки пузырек с драгоценным зельем, незаметно вылила его в чай – до последней капли. Поставила на серебряный поднос чашку и поспешила вернуться к Ламьель.

Разумеется, она оказалась недовольна.

– Нейа, почему так долго? – воскликнула колдунья, едва меня завидев. Взяла чашку с подноса, поднесла к губам. Как завороженная, я следила за тем, как она делает глоток.

С чашкой в руках она направилась к окну, пила, глядя на серую завесу, окружающую замок и днем, и ночью. Что она видела там, в гуще тумана?

Ей потребовалось лишь несколько глотков, чтобы почувствовать неладное. Чашка полетела на пол, разбрызгав остатки содержимого. Сердце рухнуло вниз – я не знала, хватит ли выпитого Ламьель, чтобы на какое-то время полностью уничтожить ее силу.

– Что-то не так… – прошептала колдунья, хватаясь за горло. – Что ты мне подсунула, Нейа?

Ламьель вскинула руки. По ее ладоням пробежал разряд, похожий на маленькую молнию и… потух. В изумлении она смотрела на свои руки, вдруг отказавшиеся подчиняться хозяйке.

– Магия… моя магия… Что ты сделала со мной?!

– Я – не Нейа, – холодно сказала я. Отбросив поднос, подняла глаза к потолку и крикнула: – Давай, Исполин, сейчас твой ход!

Стены заволновались, потолок замка разверзся надо мной. Со стороны могло показаться, что сверкающий рубиновым светом хрустальный кинжал упал мне в руки с самого неба.

– Быть не может… Истинный Дар… – разом ослабев, прошептала колдунья.

Я сжала клинок в руках и решительно шагнула вперед. Я не хотела проливать чью-то кровь, но самим своим существованием Ламьель не оставила мне иного выбора.

– Подожди! – вскрикнула она, не сводя взгляда с кинжала в моей руке. – Дай мне шанс все объяснить!

– Объяснить? – изумленно воскликнула я. – Что объяснить? Смерть, которую ты сеешь по всему Ордалону? Проклятия, которыми разрушаешь жизни и судьбы людей?

Колдунья покачала головой. Самообладание вернулось к ней, с красивого лица исчез страх.

– Меня вечно выставляют каким-то чудовищем, совершенно забывая о том, кем я являюсь на самом деле. Я – просто женщина, которая борется за свое место под солнцем и, более того, за свою жизнь. Ты хоть представляешь себе, сколько людей пыталось меня убить с тех самых пор, как во мне проснулась колдовская сила? А ведь я не выбирала себе такую судьбу, не желала быть колдуньей. Мне было двенадцать, когда сила, доставшаяся мне от любимого папочки, во мне проснулась. Неистовая, неудержимая сила. И не нашлось никого, кто объяснил бы мне, что мне делать, как контролировать пробудившийся во мне дар. И когда он вышел из-под моего контроля, когда его сила стала разрушительной и смертоносной, знаешь, кто первым же отказался от меня? – Ламьель повернулась ко мне, глаза ее горели. – Моя собственная мать! Она выгнала меня из дома, обрела на жизнь нищенки, вечно голодной оборванки. Мне пришлось выживать, пришлось самой справляться с собственной пробудившейся силой!

Я молчала, не зная, что сказать. Что-то подсказывало мне, что Ламьель говорит правду, но это не давало ей повода сеять хаос, играть человеческими судьбами и их ломать. У каждого из нас есть выбор. Она свой сделала, когда начала использовать людей в собственных целях, проклинать их, высасывать по капле их силы, чтобы восстановить свои.

– Как ты думаешь, что произойдет, когда со мной будет кончено? Не знаешь? Я тебе скажу. Алистер Морэ, в которого ты так влюблена, вернется со своей драгоценной дочерью в Ордалон – ведь все это время они как трусливые мыши прятались от меня в своей норке, считая меня угрозой. Он никогда не забудет свою жену. Слишком сильными были чувства и слишком неожиданной потеря. Он всегда будет ее любить, и ни одна другая не заменит его прекрасную Розали. В глубине души ты это знаешь. Чувствуешь, как истинная женщина. А ты – после того, что тебе довелось увидеть, после магии, к которой тебе позволено было прикоснуться, – вернешься домой, в свой скучный и серый мир. К жизни, которая так тебе надоела, к одиночеству и непониманию родителей.

Я неприязненно смотрела на колдунью. Ламьель читала меня, как открытую книгу, и от этого становилось не по себе.

– К тоске о сестре прибавится тоска по Алистеру, по жизни, которую ты утратила. Ведь, лишенной магических сил, в Ордалоне тебе придется еще хуже, чем в собственном мире.

Она приблизилась ко мне – прекрасная, но таящая в себе смертельную опасность. Синие глаза остановились на моем лице, полыхнули каким-то внутренним огнем.

– Но я могу изменить твою жизнь. Принадлежащих мне сил хватит на нас обеих! Я всегда была честна и щедра и сполна отплачивала людям за верность мне. Я отплачу и тебе – если оставишь меня в живых. Я верну твою сестру – не беспомощным ходячим трупом, пахнущим гнилью и разложением, а здоровой, молодой, сильной – той, которую ты помнишь и любишь. Разумеется, после этого доступ в твой собственный мир тебе будет заказан – только магия Ордалона сможет поддерживать в твоей сестре жизнь. Но с той силой, которой я тебя вознагражу, Ордалон станет для тебя совсем не страшен. Он станет домом – для тебя и твоей сестры.

– Ты действительно думаешь, что я пойду на это, и позволю Дайане – невинному ребенку – умереть? – Мысль о том, что я смогу увидеть сестру живой, была невероятно соблазнительной, но и жертва – слишком непомерной.

Ламьель отчаянно замотала головой, отступила назад, к окну.

– Ты не понимаешь! Мне не нужна смерть Дайаны! Я боюсь пробудившегося в ней Истинного Дара и ее неистового желания меня уничтожить – желания, которое ей внушили те, кто меня боится, но кто слишком слаб для того, чтобы в открытую выступить против меня. Я воскрешу Дайану, сниму с нее проклятие хрустальности – она лишь потеряет свою способность убить меня – не мое тело, как это сделал ее отец, а душу, – начисто стереть меня с лица этого мира. – Ламьель сейчас выглядела как человек, который тонет, и хватается за тонкую соломинку, чтобы спастись. – Я изгоню из сердца Алистера его любовь к Розали – она все равно обречена. Его сердце откроется для новой любви, и в этот момент рядом будешь ты – та, кто спасла его дочь от гибели и от проклятия. Он даже не узнает о нашей сделке. Никто не узнает. Я просто исчезну и никогда не дам о себе знать, создам иллюзию собственной смерти. Ты станешь героиней в глазах остальных, Дайана воскреснет. Ты получишь магию и возможность остаться в Ордалоне – с Алистером и Дайаной. А ее дар… он просто исчезнет, и все спишут это на ее смерть. – Она настойчиво повторила, выделяя каждое слово: – Никто ничего не узнает.

Я подошла к ней ближе. Увидела в ее глазах жажду жизни – горячую и неистовую.

– Я не верю ни одному твоему слову, – отчеканила я. – А даже если все это правда – даже если ты действительно способна дать мне все это, ты сломала слишком много жизней, разрушила слишком много судеб ради собственных целей – власти, колдовской силы, могущества. Такие, как ты, недостойны существовать, дышать… жить.

С этими словами я вонзила хрустальный клинок в грудь Ламьель. Глаза колдуньи расширились, в них застыл ужас… и неверие. Я выдернула кинжал, ставший вдруг невероятно горячим, почти обжигающим. А Ламьель стала хрустальной – ее собственное проклятие обернулось против нее самой.

Глядя в глаза колдуньи, потерявшие свою синеву и ставшие прозрачными, я слегка ее подтолкнула. Хрустальная статуя, изображающая женщину с красивым лицом и застывшим в глазах ужасом, упала на пол и разбилась на мельчайшие осколки. И, словно бы этого было недостаточно, осколки вспыхнули алым пламенем – Истинным Даром, пропитавшим хрусталь. Когда огонь потух, от могущественной колдуньи Ламьель, наводящей ужас на весь Ордалон, не осталось и следа.

И в тот же миг кинжал в моей руке превратился в хрустальное рубиновое сердце.

Глава сорок третья. Там, где свет

Взошедшие на трон хаос и безумие не дали мне насладиться своей победой. Стены и пол замка сотрясала дрожь – настоящее землетрясение. Поднялся настоящий переполох – люди кричали, бежали куда глаза глядят в панике и надежде отыскать выход из каменной ловушки. Падали картины и канделябры, стены сминались и складывались, будто все мы вдруг оказались внутри карточного домика.

Перекрикивая гомон, я показала бывшим слугам колдуньи лестницу, ведущую в Город Вечных, и вскоре Город Колдуньи опустел. Внизу меня ждал… Алистер.

– Лаэс, Ари и Конто помогают людям выбраться из замка. И нам нужно спешить. Я не мог оставить тебя здесь одну, – тяжело дыша, сказал он. – Ты…

– Позже, – решительно сказала я.

Вечный бал закончился – скрипки лежали на полу, рояль стоял безмолвно, а мертвые, скованные проклятием Ламьель… ушли. Больше ничто не удерживало их здесь, они наконец обрели свободу. Слезы защипали глаза, но высохли как по волшебству, когда я услышала голос Сандры:

– Я знала, что у тебя все получится.

Увидев ее – бледную, похожую не на призрака, а, скорее, больную живую, с лихорадочно блестящими глазами, Алистер выступил вперед. Закрыл меня своей спиной, готовый защитить от любой угрозы.

Я улыбнулась и легонько тронула его за плечо:

– Все в порядке. Это моя сестра.

Удивленный, Алистер все же отступил на шаг, но по-прежнему смотрел на Сандру с недоверием.

– Я ухожу, – печально сказала она. – Говорят, там не будет боли. Говорят, что однажды – века спустя, я встречу там тебя. Ты простишь меня за то, что я тебя оставляю?

Я не выдержала и беззвучно заплакала, сжимая холодную ладонь сестры в своей руке.

– Я так люблю тебя, Сандра. Тебе больше не нужно меня защищать – а тебе нужен покой… и свет.

Она нежно улыбнулась мне сквозь слезы – я и не знала, что призраки тоже умеют плакать. Замок рушился, всюду слышались испуганные крики, но я не видела и не слышала никого и ничего. Я прощалась с сестрой.

Однажды я найду Сандру, и мы все начнем сначала. Я хочу искупить свою вину за ошибки, которые совершила – за упреки, ссоры и непонимание. Хочу наверстать то время, которое отняла у нас ее болезнь. И я знаю, что у меня будет этот шанс.

А она вдруг взглянула на Алистера, о присутствии которого я уже почти успела позабыть. Одной рукой Сандра сжимала мою ладонь, второй сжала ладонь Алистера. Прошептала – вот только слова ее предназначались не мне:

– Береги ее.

Я ожидала, что Алистер улыбнется, но он лишь серьезно кивнул, не сводя взгляда с Сандры. В бальную залу вдруг хлынул свет – казалось, он проникал сквозь стены, оттуда, где был только туман, и ничего, кроме тумана. Сандра взглянула на меня и улыбнулась.

– Я люблю тебя, Трисс. Прощай.

Она растворилась в затопившем залу свете, а я сквозь пелену слез увидела, что наши с Алистером руки сплетены. Несколько драгоценных минут мы неотрывно смотрели друг на друга во власти магии момента.

– Нужно идти, – мягко сказал Алистер.

А замок продолжал изменяться. Исчезали стены и полы, люди падали вниз – падение смягчали облачные чары, призванные чародеем. Когда пол подо мной обвалился, я ощутила уже знакомый восторг полета, и утонула в облаке как в перине. Мы вышли из замка одними из последних. Каменная обитель колдуньи опустела…

Я увидела Ари, Лаэс, Дагреса и… великолепного снежного барса с печальной и расстроенной мордой. Его эмоции передались и мне – я искренне сожалела, что проклятие Конто не спало.

– Значит, заколдовала меня не Ламьель, – грустно подытожил метаморф, когда я приблизились. – Но ты молодчина, Беатрис! Ты избавила Ордалон от мерзкой колдуньи. Пусть не я, но сотни людей освободились от ее проклятия.

– Знаешь, что, – решительно сказала я, – я это так не оставлю! Я вернусь в Ордалон и помогу тебе найти того, кто тебя проклял. Уверена, теперь, когда Ламьель уничтожена, Дайана сможет нам в этом помочь.

Барс разулыбался – смотрелось это презабавно.

– Буду рад, если прекрасная леди – и, по совместительству, гроза колдуний, – составит мне компанию.

Я рассмеялась. Алистер, хитро прищурившись, сказал барсу:

– А как ты смотришь на то, чтобы до тех пор стать охранником нашего особняка – или просто его гостем?

Конто весь подобрался, вскинул морду, и, как мне показалось, даже попытался выпятить мощную грудь.

– Приму за честь.

И, не удержавшись, бросил красноречивый взгляд на Ари. Мне стоило огромного труда не рассмеяться вновь.

Замок ожил и изменился. Я со странной смесью восхищения и ужаса взирала на исполинское существо, возвышающееся над нами. Гора камня с огромными ногами и руками, способными раздавить хрупкое человеческое тело за пару секунд. Я не видела его лица, оно тонуло в облаках – настолько высок был Исполин. Люди бросились врассыпную – Туманные земли, лишенные магии Ламьель, сейчас казались куда безопаснее, чем возвышающаяся над нами живая каменная громада.

Исполин опустился на одно колено – и даже сейчас мне приходилось задергивать голову, чтобы взглянуть на его лицо. Грубое, лишенное всяческого выражения… и глаза, сияющие как само солнце – как десятки солнц.

Его губы – вырезанная на каменном лице щель, не разомкнулись. Возвышаясь надо мной – невозможно хрупкой маленькой фигуркой – он медленно кивнул, вызвав мурашки по моей коже. Тяжело поднялся и направился прочь.

Отто – освобожденный Алистером от мук узник заколдованного замка – говорил, что Исполины ненавидят людей – за то, что те заняли земли великанов. Не знаю, был ли слаб Исполин или благодарен за освобождение… но он уходил.

Земля сотрясалась при каждом его шаге, пока они не затихли вдали, а Туманные земли не поглотили исполинскую фигуру. Ошеломленные, мы молча смотрели друг на друга, не находя нужных слов.

Путешествие, похожее на затянувшийся сон, закончилось. Настало время вернуться домой.

Глава сорок четвертая. Конец… или только начало?

Ари собрала хрустальные осколки, рассыпанные по постели Дайаны, и я бережно положила на них сердце Истинного Дара. Затаив дыхание, смотрела, как пробуждается магия.

Осколки сливались воедино, образуя уже знакомую мне хрустальную статую, в глубине которой мерцало рубиновое сердце. И оно вдруг забилось, стало живым и горячим, пустило по хрустальным венам кровь. Кожа Дайаны стремительно теряла свою прозрачность, становясь, пусть и бледной, но настоящей. Потемнели волосы, прежде тронутые хрустальным проклятием. Постепенно на фарфоровые щечки вернулся румянец, ресницы затрепетали и открылись глаза – из прозрачно-голубых ставшие… светло-карими. Хрустальность покинула Дайану с первым биением сердца.

– Папа, – сказала она и улыбнулась.

Только истинная Хрустальная принцесса могла улыбаться тогда, когда любая другая бы заплакала. Но я знала – Дайана – не просто дитя, а дитя, награжденное судьбой Истинным Даром.

Алистер долго не выпускал дочурку из объятий. Гладил по темно-русым волосам, прижимал к себе, словно бы боялся отпустить. Глаза обычно сдержанной Ари подозрительно блестели – я даже растрогалась, видя, как сильно Хранительница рада возвращению Дайаны в мир живых.

Хрустальная принцесса поймала мой взгляд и благодарно улыбнулась:

– Спасибо, Беатрис. Ты сделала то, чего не смогла сделать я.

– Твое сердце было в моих руках, – тихо ответила я. – Оно было моим кинжалом. Ты – твой Истинный Дар – уничтожила Ламьель и освободила Ордалон, я лишь была твоей рукой.

У меня накопилось к Дайане столько вопросов! Но я видела, что она еще слишком слаба, и поспешила оставить дочь наедине с отцом.

Ари принялась убирать следы вторжения Темного Отражения, наложившего на особняк печать разрушения. Барс, не растерявший присутствия духа, помогал ей, безбожно флиртуя. Наблюдая за этими двумя, я не могла удержаться от улыбки.

Я бродила по дому, не зная, чем себя занять. Слишком много было мыслей в голове, слишком живы были воспоминания о схватке с Ламьель, о восставшем Исполине, чтобы просто взять и по щелчку вернуться к обычной жизни. И пусть я вернулась в свой родной и знакомый с рождения мир, Ордалон – опасный, непредсказуемый – навеки поселился в моем сердце.

Стоя посреди спальни и бездумно рассматривая осколки зеркала на полу, я услышала шаги за спиной, и повернулась. Алистер. Только сейчас я поняла, что в его облике казалось мне неправильным – он снял перчатки, свой неизменный атрибут. И только сейчас я осознала, что и его проклятие спало со смертью Ламьель.

– Ты оживила мою дочь, избавила ее от мучений хрустального проклятия, – хрипло сказал Алистер, застыв от меня на расстоянии руки. – Мне больше не нужно бояться, что нечаянным прикосновением я заберу чью-то жизнь – и то, что случилось с Розали, однажды повторится. Я не могу даже выразить, насколько я тебе благодарен. Когда ты появилась в особняке, я и подумать не мог, какую роль ты сыграешь в моей жизни.

Эти слова порождали больше вопросов, чем ответов. Говорил ли он о своих чувствах – или лишь о том, что я спасла его дочь? Но не успела я сказать и слова, как Алистер одним шагом преодолел разделявшее нас расстояние и… сгреб меня в охапку.

Я забыла как дышать. Замерла, боясь даже шевельнуться. Весь мир, двигаясь в такт со мной, застыл. Робко скользнула рукой по его плечу, обняла крепкую теплую спину. Неуверенно положив голову на плечо, умиротворенно прикрыла глаза.

Объятия разжались, стало неожиданно холодно и пусто. Алистер, не говоря ни слова, направился к двери, но я по-прежнему чувствовала тепло его рук на своей талии, мерное дыхание на своей шее. Глядя ему вслед, я в немом изумлении гадала: что это было? Оригинально выраженная благодарность за спасение Дайаны или обещание чего-то большего?

Когда за Алистером захлопнулась дверь, я скрестила руки на груди и решительно вздернула подбородок. Я выжила в Ордалоне – там, где любая моя знакомая не продержалась бы и дня. Я победила могущественную колдунью, наводящую страх на весь Ордалон. Я спасла Хрустальную принцессу и развеяла ее проклятье.

Я разгадаю эту загадку под названием Алистер Морэ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИСКРА ДЛЯ ПОГАСШЕГО МИРА

Глава первая. Пробуждение ото сна

Странное это было пробуждение. Едва я успела открыть глаза, как в памяти вспыли подробности прошедших безумных дней. С ума сойти – я, обычная, ничем не примечательная девушка, сумела победить саму колдунью Ламьель! Скажи мне кто-нибудь еще месяц назад, что я вскоре окажусь в Ордалоне – мире, пропитанной магией, покрутила бы пальцем у виска.

И все же я не только попала туда – и выжила, что немаловажно, – но и сумела подобраться к стерве, которая так любила играть человеческими жизнями и судьбами. Хрустальная принцесса стала обычной девочкой – если не считать Истинного Дара в ее сердце, а во взгляде Алистера Морэ появилось то тепло, которого мне так не хватало…

От мыслей о том мгновении, когда я, как мороженое на солнце, таяла в сплетении его крепких рук, сон окончательно утратил надо мной всякую власть.

Но стоило моим глазам привыкнуть к полумраку, как мысли о теплых объятиях Алистера вылетели из головы. Я недоуменно рассматривала комнату, в которой находилась. Я настолько была изумлена тем, что проснулась не в особняке, где засыпала вчера, что не сразу узнала собственную комнату. Комнату в родительском доме в Глероме, откуда я так поспешно сбежала в студенческий городок, а после – в Реденвуд.

Резко поднялась в кровати, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Да быть того не может!

Я отчетливо помнила вчерашний день – день, когда и Алистер, и Дайана освободились от проклятия колдуньи Ламьель. Помнила, о чем думала, когда ложилась в кровать – как уснуть, когда в жизни происходит такое? Когда ты только-только вернулся из волшебного мира, из замка, оказавшегося заколдованным Исполином?

И почему я никак не могла вспомнить, когда и как вернулась в дом к родителям? И зачем, если зареклась не возвращаться?

Я откинула одеяло и обнаружила себя одетой в любимую шелковую пижамку – топ и ультракороткие шортики. Приподнялась, машинальным движением зажгла ночник в изголовье. На прикроватном столике обнаружился и мой сотовый. Я разблокировали экран и ошеломленно в него уставилась. Но не время – четыре часа утра – так меня изумило. А дата – второе июня. Когда я вернулась в особняк через портал-зеркало, было пятое августа. Куда исчезли несколько месяцев моей жизни?!

Кровь застучала в висках, в горле пересохло. За время путешествия по Ордалону мне довелось столкнуться со множеством удивительных вещей… но потеря памяти – это что-то новое даже для странницы и гостьи магического мира.

По-прежнему ничего не понимая, я поднялась с кровати. Прошлась по комнате, зачем-то открыла шкаф. Все мои многочисленные платья висели на вешалках – казалось, я никуда и не уезжала. В общем-то, ничего удивительного – если не считать того, что последние два года я жила в общежитии, с радостью воспользовавшись возможностью упорхнуть из родительского гнезда.

Не зная, чему верить – собственным глазам или воспоминаниям, я перечитала переписку с Пайп. Вернулась на несколько месяцев назад, пытаясь отыскать сообщение, в котором сообщала лучшей подруге о новой работе и переезде в Реденвуд. Ничего подобного.

Однако последние сообщения, где Пайп с настойчивостью заботливой мамочки спрашивала меня о самочувствии, отчего-то насторожили. Буквы на экране сотового словно пропитались ее тревогой и волнением: “Трисс, ну как ты там? Пиши мне, пожалуйста”.

Ее тревога передалась и мне, и теперь грызла изнутри.

Я накинула на плечи халат и спустилась вниз. Родители спали – из их комнаты не доносилось ни звука. Прошлась по дому, который ничуть не изменился с тех пор, как я была здесь последний раз.

Старенькая кофеварка, надсадно дребезжа, неохотно выдала мне порцию обжигающего напитка. С чашкой в руках устроилась на подоконнике. Попивала кофе, дуя на него и пытаясь привести в порядок собственные мысли. Я бы решила, что все, что меня окружало сейчас – происки своенравного Ордалона… но ведь последний раз я помнила себя в особняке!

Случившееся напоминало мой первый день в качестве иномирянки, когда призраки таинственного дома заманили меня в мои собственные воспоминания. Так может, я и сейчас была в них – в доме, в котором прожила большую часть своей жизни?

Но сомнения рассеялись, как только я увидела маму. Она спустилась вниз, уже когда начало светать – сонная, с растрепанными темно-русыми волосами. Зябко кутаясь во фланелевый халат, как-то напряженно мне улыбнулась.

– Не спится, милая?

Я помотала головой. Странный у мамы был взгляд – так смотрят на хорошеньких, но диких зверят, гадая, что они отчебучат, и можно ли погладить их без боязни потерять палец. А еще эти странные сообщения Пайп… Потеря нескольких месяцев... Нет, что-то тут определенно было не так.

Единственный выход – съездить в Реденвуд и обо всем расспросить Дайану и Алистера. Уж им-то мои вопросы странными не покажутся. В отличие от мамы.

– Мам, мне надо съездить кое-куда, – сказала я больше для проформы – все-таки большая уже девочка.

Но ей удалось меня удивить.

– Не думаю, что это хорошая идея, – напряженно сказала она.

Я так и замерла, не донеся кружку с кофе до губ.

– Ты даже не спросила меня, куда я еду.

– Неважно, – хмуро отозвалась мама. – Ты же имеешь ввиду поездку за город?

– Ну да. – Я ничего не понимала. Что это? Простое предположение? Догадливость? Или что-то еще?

– Я бы хотела, чтобы ты пока побыла в Глероме.

– Зачем? – медленно спросила я. Происходящее нравилось мне все меньше.

Однако мама оставила мой вопрос без ответа.

– Погуляй лучше с институтскими друзьями, с Пайп. Она переживает, что ты не отвечаешь на ее звонки. – Она поморщилась, поняв, что сболтнула лишнего.

– Ты что, общаешься с Пайп? – Моему удивлению не было предела. Эти двое друг друга на дух не переносили. Пайп, как моя лучшая подруга, не могла простить матери отчуждение, а мама, в свою очередь, считала, что общение с ней плохо на меня действует. Дескать, именно из-за ее дурного влияния я бросила институт и стала постоянной гостьей дружеских вечеринок. Попоек – так она их называла.

– Беатрис. – Она подошла ко мне, взяла за руку. – Я просто желаю тебе лучшего.

– Мама, – угрожающе бросила я, выдерживая руку и вскакивая с подоконника. – Объясни мне – что происходит?

Она стояла, нервно стискивая и разжимая ладонь.

– У тебя на завтра назначена встреча с доктором Вегре, – глухо сказала она. – Думаю, он объяснит тебе все лучше меня.

– Что еще за доктор Вегре? – недоверчиво спросила я.

– А ты не помнишь? Это лучший психиатр в Глероме.

– Психиатр? – Я задохнулась от изумления.

– Милая, так будет лучше для всех нас. – Заламывая руки, взмолилась мама. – Эти твои фантазии…

Я похолодела. Ощущение надвигающейся беды обрушилось на меня как лавина.

– Какие фантазии? – Губы плохо слушались, и слова вышли тихими, неразборчивыми.

Мама раздраженно вздохнула.

– Мир, в который можно попасть через разбитое зеркало, люди, которые могут превращаться в животных, говорящий ягуар, стеклянная девочка…

– Хрустальная, мама, – процедила я. – Хрустальная. Тебе настолько не интересно все, что случается в моей жизни, что ты даже не слышишь, о чем я тебе говорю.

– Вот видишь, что происходит! Ты действительно веришь в этот бред воспаленного сознания!

– Верю. Потому что это правда. И это мое дело – верить или нет!

– Ну уж нет, дорогая! Уже не только твое. Ты только подумай, о чем люди подумают, если ты скажешь такое при них! Я общаюсь с серьезными людьми, людьми науки. Только подумай, как это отразится на моей репутации и карьере, если в Глероме узнают…

– Что? Ну давай, мама, договаривай. Что будет, если твои докторишки узнают, что твоя дочь ненормальная? Это тебя беспокоит?

– Беатрис, не говори так! Я знаю, что смерть Сандры отразилась на каждом из нас...

Это было уже слишком. Я взъярилась:

– Не смей приплетать сюда Сандру!

Выбежала из кухни, не желая слышать отговорок матери. Не желая смотреть в глаза той, что считала меня безумной.

Влетев в свою комнату, я остановилась как вкопанная. Но разве рационально то, что хранили мои воспоминания? Колдуны и чародеи, фантастические города: подводный, сотканный из ветвей могучего древа, город на вершине горы, затерянный среди облаков?

И все же представить, что все, что случилось со мной – лишь затяжной сон, я не желала. И уж точно не собиралась признавать себя сумасшедшей. Здесь, в Глероме, был лишь один человек, с которым я могла поговорить начистоту, не боясь выглядеть ненормальной.

Я написала Пайп смс-ку, что буду ждать ее в нашей любимой чайной. Не страшно, если она сможет подойти только через пару часов – мне не терпелось поскорее выбраться из дома. Казалось, что родные стены давят на меня, сжимаются все сильнее, грозя сдавить в своих каменных объятьях.

Я торопливо натянула любимое атласное шоколадное платье – с недавних пор, это мой любимый цвет. Распустила волосы по плечам, голой кожей ощущая их шелковистость.

Спустилась по лестнице на первый этаж, обулась в прихожей.

– Куда ты? – донеслось с кухни.

– К Пайп, – сквозь зубы ответила я. Хотелось съехидничать – к своим вымышленным друзьям, вот только новый скандал начинать не хотелось.

Выйдя на улицу, я с наслаждением вздохнула свежий воздух, пахнущий дождем. Такси за полчаса домчало меня до чайной. Я заказала чай со льдом и шоколадное пирожное, но не успела съесть и половины, как появилась Пайп – светлые волосы растрепаны, шнурки белых кроссовок развязались.

– Примчалась, как только получила твою смс, – запыхавшись, сообщила она.

– Да я уж догадалась. А к чему такая спешка?

– Трисс, я волнуюсь. Ты проснулась у меня дома, начала говорить что-то бессвязное – про Ордалон, зеркала. Не понимала, как оказалась у меня, когда засыпала в каком-то особняке. Ты и представить не можешь, как сильно меня напугала!

– Ничего не помню, – прошептала я, с силой потерев виски.

Пайп кусала губу, с тревогой глядя на меня.

– Доктор Вегре говорит, ты придумала себе Ордалон, чтобы сбежать от реальности в собственную фантазию.

– Откуда ты знаешь?

– Трисс, ты сама мне об этом говорила! После первого твоего сеанса у доктора Вегре. Ты правда не помнишь?

– Не сходится, Пайп, – вздохнула я. – Эти фантазии слишком подробны. К тому же… Если бы я хотела выдумать реальность, в которую я могла бы сбежать, поверь, я бы не стала создавать в своей голове мир, где меня на каждом шагу подстерегала опасность. Алистер был бы моим, а Дайана никогда не пережила бы того, что ей пришлось пережить. В общем, все было бы совсем по-другому.

– Но, Трисс, не хочешь же ты сказать, что все это произошло на самом деле? – вкрадчиво произнесла Пайп.

– Не хочу – иначе ты, как и мама, будешь считать меня сумасшедшей.

Подруга укоризненно взглянула на меня.

– Я серьезно.

– Я тоже, Пайп. Твое дело, считать меня ненормальной или нет, но я знаю – знаю! – что мои воспоминания – не выдумка воспаленного рассудка.

Она задумчиво смотрела на меня. Видимо, обдумав мысль со всех сторон, выпалила:

– Вот что мы сделаем – мы просто поедем в тот самый особняк, о котором ты постоянно говоришь, и посмотрим, что там к чему. И отталкиваться уже будем от того, что там увидим.

Я побарабанила пальцами по столешнице.

– Знаешь, а ведь это мысль. Проблема только в том, что до Реденвуда ехать не меньше шести часов. У меня даже денег нет, а мама не отпустит меня из города, о чем она уже успела мне сообщить. И теперь я понимаю, в чем причина, – мрачно заключила я.

– Ничего страшного. Я могу сказать ей, что мы идем с тобой в кино, а потом останемся у меня на ночевку. Мне она поверит.

Я изумленно помотала головой.

– С каких пор вы вообще находите общий язык?

Пайп наградила меня не менее удивленным взглядом. Вздохнула.

– С тех самых пор, как у тебя появилась эта навязчивая идея… Знаю, твоя мама считает меня не лучшим кандидатом в подруги для ее дочурки, но… Она волнуется за тебя, Трисс. Можешь представить себе, насколько – раз она даже решилась попросить меня приглядывать за тобой.

Я молчала, переваривая услышанное. Но, хорошенько все обдумав, подумала, что сложившаяся ситуация не настолько ужасна, как кажется на первый взгляд. Ничего удивительного в том, что мама не верит в мои рассказы об Ордалоне – поверила бы я, расскажи мне Пайп нечто подобное буквально пару месяцев назад? Когда мы встретимся с Алистером и Дайаной, они подтвердят, что вся эта история случилась на самом деле. Быть может, я даже уговорю их позволить нам с Пайп на минуточку заглянуть по ту сторону зеркала. Тогда она окончательно поверит моим словам, и у меня будет человек, которому я смогу рассказывать все без утайки.

Что до мамы… Мы никогда не были особо близки, и смерть Сандры от лейкемии только отдалила нас друг от друга. Долгие годы я пыталась бороться, но всему – в том числе и терпению – однажды приходит конец. Я приняла наши отношения как должное, смирилась с тем, что никогда не назову маму своей подругой. Для этого у меня была Пайп.

С психиатром еще проще – нужно только терпение и несколько недель, в течении которых я буду постепенно уверять его в мысли, что иду на поправку. Буду соглашаться с его безумными идеями насчет того, что придумала Ордалон, чтобы справиться со смертью Сандры. Правда, это не объясняло, почему я так долго тянула с «помешательством».

Оставалась только одна проблема. Точнее – слепое пятно, вопрос, не дающий мне покоя. Почему я не помню, как вернулась домой? И зачем вообще я сделала это? Почему не осталась горничной у семьи Морэ – неужели после всего случившегося они не захотели видеть меня в особняке? Да нет, быть такого не может.

И тут же тоненькая и слабая, словно пробившийся из земли росток, в сердце закралась тревога. С каждой секундой, с каждым новым заданным вопросом, она становилась крепче и ощутимее. Что-то случилось. В особняке что-то случилось. Ни Алистер, ни Дайана никогда бы не выгнали меня – после того пути, что мне пришлось сделать, после того, как моя рука с зажатым в ней клинком из хрустального сердца Дайаны пронзила грудь темной колдуньи Ламьель.

«Что-то случилось» – одна-единственная мысль билась в голове колокольным набатом. Все время, что мы ехали до Реденвуда, я не могла избавиться от нее – как и избавиться от охватившего меня беспокойства, грозящего перерасти в настоящую панику.

Мы перекусили в придорожном кафе и снова отправились в дорогу. Я пыталась отвлечься от тревожных мыслей, засыпая Пайп вопросами о ее – по обыкновению бурной – личной жизни. Но беседа не клеилась, половину фраз я просто пропускала мимо ушей, и в конце концов оставила попытки притвориться хорошей собеседницей. Да и почти бессонная ночь, и нервы взяли свое – меня начало клонить в сон. Позволив Пайп везти нас по заготовленному маршруту, я погрузилась в дрему.

Проснулась от укола страха – беспричинного, но ощутимого. Поняла, что, открыв глаза, боялась увидеть, как снова переменилась привычная мне реальность. Ничего подобного – Пайп по-прежнему вела свою «мышку» по гладкой асфальтированной дороге, а за окном виднелись окрестности Реденвуда.

Вскоре мы оказались на месте. Следуя моим указаниям, Пайп доставила нас к особняку.

– Какая прелесть! – воскликнула она, рассматривая внушительное сооружение в готическом стиле.

Я только кивнула и поспешила выбраться из прогретого салона на свежий воздух. Ветер растрепал волосы, но я лишь поморщилась. Придерживая вступившие в схватку с ветром локоны, направилась прямиком к двери. Замирая от ужаса и предвкушения, протянула руку, готовясь постучать… И не сумела сдержать сорвавшийся с губ вскрик.

Аккуратная, с золотым тиснением доска, прибитая к стене особняка справа от входной двери, гласила: «Библиотека Реденвуда».

Глава вторая. Черная бездна

Библио… что?!

Какого...

Я стояла, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и не находя нужных слов. Проницательная Пайп все поняла с первого взгляда на доску.

– Это… тот самый дом?

– Тот самый. – Я проговорила это так тихо, что едва услышала саму себя.

Тот самый дом, в котором я узнала, что являюсь частью сказки, частью истории Сказочника.

Тот самый дом, где я узнала, что Дайана поражена страшным проклятием хрустальности, которое наслала на нее Ламьель.

Тот самый дом, в котором зеркала были входом в странный, удивительный и невероятно опасный мир Ордалон. И когда разбились зеркала, когда Дайана стала Хрустальной принцессой, я взяла ее сердце – источник невероятно сильного Истинного Дара, и шагнула в Ордалон на поиски Ламьель. Я нашла ее и победила. Я помнила, знала это, и это не было сном.

И вот теперь тот самый особняк семьи Морэ отчего-то оказался обычной библиотекой. Может, и не совсем обычной – много ли вы видели подобных, готических зданий, отведенных под библиотеку? Но все же… Все же…

Я не желала сдаваться. С упрямством буйвола я потянула за золоченую латунную ручку. Дыхнуло тем особенным запахом – и не пылью, но стариной. Запахом кожаных переплетов и бумаги. Тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц, известила, что нахожусь я в правильном месте. Хотя правильность в данном случае – спорное понятие.

Высоченные – от пола до потолка – шкафы, плотно заставленные книгами, крепкие деревянные столы, стулья с высокими спинками, фигурные лампы, стойка библиотекаря – все казалось таким реальным и нереальным одновременно. Я оглядывалась по сторонам, узнавала особняк, в котором провела несколько недель: обитые деревянными панелями стены, слегка щербатый пол, широкая лестница с резными перилами, ведущая на второй этаж… и совсем его не узнавала.

Все переменилось. Почему? Я не имела ни малейшего понятия. Что случилось с Алистером и Дайаной и где теперь их искать?

Я не знала.

Сухопарая библиотекарь окинула нас с Пайп подозрительным взглядом – сразу распознала в нас чужаков.

– Вы что-то хотели?

Я мотнула головой и торопливо прошла к шкафам. Рассеянно перебирала книги, скользя бездумным взглядом по полкам. А в голове билась мысль: что происходит? Что мне сейчас делать?

– Трисс… – Голос у Пайп был странным – напряженным, как натянутая струна.

Я оглянулась, гадая, что могло ее так взволновать. Вместо ответа на немой вопрос, который наверняка легко читался по моему взгляду, подруга протянула мне книгу. И тут же сердце, окованное льдом, упало вниз.

Вместо имени и фамилии автора простое незатейливое «Сказочник». Внизу витиеватые золотые буквы гласили «Хроники Ордалона». Немеющими пальцами я открыла форзац, перелистнула страницу. С самой первой картинки на меня смотрела… книжная версия меня – чуть более мультяшная и карикатурная – слишком тонкая талия, слишком длинные волосы и большие, как у куклы, глаза. И моложе – гораздо моложе. Героине книги было не больше семнадцати лет. Но сам типаж совпадал до мельчайших деталей: темные волосы, серо-голубые глаза, аккуратные черты лица и светлая кожа. Даже одета она была в черные брюки и топ – именно в таком наряде я и вступила впервые в странный мир Ордалон.

– Главная героиня книги – Беатрис, горничная мистера Морэ. – Я лихорадочно пробегала глазами строчки. Перелистнув несколько страниц, пробормотала: – Фамилии нигде нет.

– Ну уж всяко не Лейн, – немного нервно рассмеялась Пайп. Правда, смех ее тут же затих, как только пересеклись наши взгляды.

А я продолжала перелистывать страницу за страницей, прочитывая уже знакомую – пережитую мной – историю о противостоянии обычной девушки и колдуньи Ламьель. Все было в точности, как в моих воспоминаниях: разбитые зеркала, встреча с Ари – Хранительницей Дайаны, Конто – метаморф, застрявший в теле снежного барса, сохранивший голос, но потерявший возможность вернуть себе человеческое обличье. Жуткая Изнанка леса и Время Распада; город, затерянный среди облаков, и город, сотканный из ветвей. Неправильные Земли, где ожившая марионетка устраивает свой собственный театр, в котором куклами служат люди; волшебная ярмарка в Песках, на которой можно встретить продавцов снов и живых картин. Скрипачка – сирена, лишенная голоса, которая заманивает чужаков в Земли Пустоты. Встреча с Алистером и долгий путь по Туманным землям. Дремлющие в недрах земли Исполины, один из которых оказался заколдован колдуньей Ламьель и превращен в ее замок…

Все это случилось, но… случилось лишь в одной из книг, которую написал загадочный Сказочник.

– Человек, который умеет превращаться в ветер, – прошептала я.

Я даже не сразу поняла, что сказала это вслух, пока не увидела отчего-то бледное лицо Пайп. Господи, она смотрела на меня как на сумасшедшую. Но страшнее всего было то, что именно таковой я сейчас себя и ощущала.

Так не могло быть. Так не должно было быть!

А еще картинки – беловолосая изумрудноглазая красотка Ари, на другой картинке изображенная во второй своей ипостаси – роскошной длинношерстной кошки. Алистер – импозантный, высокий, темноволосый, с серьезным взглядом глаз цвета горького шоколада… и в перчатках, которые защищали его от проклятья Ламьель – красть само время, превращая вещи в труху и вытягивая из людей жизнь по капле.

На страницах книги нашлось место и для его жены Розали – хрупкой светловолосой молодой леди, на которую я была совсем не похожа. Художник запечатлел, конечно же, и Дайану, без которой всей этой истории могло и не быть. Ведь именно ее сердце – источник Истинного дара, и стал для Ламьель погибелью. Я лишь нанесла удар…

Я? Или… Беатрис – главная героиня когда-то прочитанной мною книги?

Мысли Пайп были созвучны с моими.

– Зовут ее так же, как тебя… И выглядит похоже, – неуверенно подала она голос. – Может, когда-то эта история так впечатлила тебя…

– Что я решила, что эта – моя история? – сухо отозвалась я. – Брось, Пайп, это же полная ахинея. Ты что, мало встречала книг, где главную героиню звали твоим именем? Это же не повод думать, что я – это она. А то, что произошло с ней, происходило и со мной когда-то! Пайп, это… это просто безумие!

Судя по выражению ее лица, она была со мной солидарна.

Эту книгу взять домой мне не дали, но я купила ее в ближайшем книжном магазине. Перечитывала пухлый томик, сглатывая слезы. Я проживала каждый эпизод этой долгой истории, помнила каждый его момент. Такое не забывается… Я подумала бы, что это – очередное творение Сказочника, продолжение той самой сказки, которую несколько недель назад – а казалось, что прошла целая вечность! – я читала Дайане. Вот только… Та книга была в единственном экземпляре, тогда как «Хроники Ордалона» продавались едва ли не на каждом шагу – и в книжном магазине, и в интернете. Да и как объяснить то, что особняк семьи Морэ вдруг превратился в библиотеку? И куда исчезли его обитатели?

Мелькнула безумная мысль – слово безумие в последние сутки приобрело совершенно иную окраску и стало едва ли не обыденным, – что Сказочник каким-то образом затянул Алистера и Дайану в свою историю – кажется, подобный сюжет я встречала в одной из книг. Глупо, смешно, вот только смеяться отчего-то не хотелось.

Занимался новый день, но выглянувшее из-за туч утреннее солнце совершенно меня не радовало. Перед тем как оставить меня одну на пороге моего дома, Пайп раз десять, наверное, спросила: «Ты уверена, что хочешь остаться одна?» Да, я была совершенно в этом уверена. Более того – это единственное, чего я действительно сейчас хотела.

Чтобы меня оставили в покое. Чтобы позволили разобраться в себе, остановив безумную карусель из мыслей и воспоминаний – правдивых или ложных. Чтобы позволили понять, был ли это красивый, но странный сон, вызванный прочитанной книгой или все-таки… реальность?

Вдруг появилось смутное воспоминание, как я, потеряв работу, приезжаю домой, пришедшее на смену воспоминанию о том, как я стучусь в дверь Алистера Морэ и говорю, что пришла на место горничной. Еще одна вспышка – мама строго отчитывает меня за то, что меня отчислили с института, а потом, когда я даю зарок, что возьмусь за ум, берет меня в поездку на остров Лагласс. Впервые за долгие месяцы мы проводим время вместе, словно заново друг друга узнавая – или заново привыкая друг к другу. Посещаем местные достопримечательности – мама была здесь уже однажды, с Сандрой, когда я веселилась на музыкальном фестивале. Это был последний раз, когда Сандра выбиралась из города, и я еще долго кляла себя, что тогда не была с ней рядом. Я не знала о ее болезни – она только начинала набирать обороты… но это не умаляло моей вины.

И эта поездка с мамой на Лагласс была словно завуалированной попыткой нам двоим сблизиться так же, как были близки мама и Сандра. И, кажется, у нас даже получилось: во всяком случае, мы непринужденно болтали, сидя в кафешках и ресторанчиках и пробуя местную, невероятно острую кухню. Бродили по остовам древних храмов, поднимались на гору, а после покорения Лагласса ходили по магазинчикам. В одном из них я приглядела красивую иллюстрированную книгу на родном языке.

Это были «Хроники Ордалона».

Новая вспышка. Я купаюсь в море и, отвыкшая от ласки теплых волн, откидываюсь на спину и плыву, чувствуя, как солнце обжигает прикосновением щеки. В какой-то момент понимаю, что меня с неудержимой силой несет все дальше от берега, а вокруг – бурлящая вода, отчего-то поменявшая цвет на белый. Я пытаюсь сопротивляться течению, но ничего не получается. Начинается паника...

Позже, когда меня, уже наглотавшуюся соленой воды, вытащили на берег, сделали искусственное дыхание и привели в чувство, мне сказали, что я попала в рип – отбойное течение. Благодаря маме, меня вовремя вытащили, но… Несколько десятков секунд я не дышала, а мое сердце не отстукивало ритм. Несколько десятков секунд я была мертва. Клиническая смерть… не думала, что когда-нибудь это случится со мной.

А, очнувшись и исторгнув из себя, казалось, целые литры соленой воды, едва обретя способность говорить, я сказала, что видела ее. Видела Сандру. Мама побледнела и попыталась разжать мои пальцы, которыми я вцепилась в ее плечо. А я все повторяла и повторяла: «Я видела Сандру. Я говорила с ней».

Вынырнув из темных глубин прошлого, я застонала от разламывающей виски боли. Воспоминания нахлынули разом и больше не отпускали, причиняя настоящую муку. Словно я, годами находящаяся в темноте, вдруг прозрела, и дневной свет вместо радости приносил лишь боль и ослеплял.

Я помню, как до хрипоты пыталась убедить маму в том, что говорила с погибшей сестрой. Помню, как плакала мама, уговаривая меня остановиться – не знаю, о чем я думала тогда, ведь своими словами я не утешала, а лишь вскрывала еще толком не зарубцевавшиеся раны.

Я слышала немало историй о людях, переживших клиническую смерть. О тех, кто видел своих погибших родственников, кто видел белый свет и куда-то уходящий длинный тоннель. О тех, что изменились безвозвратно после краткосрочного забвения. На несколько минут вычеркнутые из мира живых, но не принадлежащие миру мертвых, они переставали быть самими собой.

Доктор Вегре – тот самый психиатр из фешенебельного и невероятно пафосной клиники «Эйрисхолт» говорил, что кислородное голодание и последующая за ним клиническая смерть негативно сказались на моем рассудке. Я перепутала реальность и вымысел – историю Сказочника, в которой был эпизод встречи главной героини Беатрис с безымянной сестрой, погибшей от неведомой болезни. Сплела воедино сюжет книги, который во всем, что касалось реального мира, совпадал с сюжетом моей жизни, и пригрезившуюся мне во время забвения встречу с Сандрой.

Я сидела, зажимая ладонями уши – смешно, будто пыталась заглушить голоса воспоминаний в своей голове.

И вместе с тем… Я помнила все события в Ордалоне так отчетливо… Все вкусы и запахи. Все взгляды, улыбки и прикосновения. Во мне будто жили два человека, и говорили на разные лады, каждый пытаясь убедить меня в обратном. И я со всей отчетливостью понимала: мне предстоит сделать самый, возможно, серьезный в своей жизни выбор.

Так во что же мне верить? В невероятный мир Ордалон, в который не верил никто, кроме меня самой, противоречащий всевозможной логике или… в такую холодную, но логичную реальность? Все, что подсказывали мне нахлынувшие волной воспоминания, казалось таким выверенным, таким правдоподобным… настоящим. В отличие от воспоминаний об Ордалоне – ожившей, пусть и не самой доброй, но волшебной сказке.

Я сползла по стене вниз, закрыла лицо руками. Мама, Пайп, доктор Вегре – похоже, они правы. Это лишь временное помешательство, плод воспаленного разума, безумные фантазии… или… нет?

Алистер – такой сдержанный и такой близкий и родной. Дайана – распахнутые глаза на нежном личике, глядящие на меня с надеждой – в самом начале моего долго пути, и с благодарностью – в самом его конце. Ари – дерзкая и надменная, но бесконечно преданная Дайане. Конто – смешливый балагур, не растерявший оптимизма даже с потерей человеческого обличья, роскошный в своей ипостаси снежного барса.

Я вспоминала, как погружалась в воды города-озера, в следующее мгновение поражаясь тому, что могу свободно дышать и не чувствую влаги на одежде и коже. Как медальон Розали передавал мне их общие с Алистером воспоминания, и казалось, будто это мы – я и Алистер – давно знаем и любим друг друга. Вспоминала, как брела по Пескам рядом с деревом Правды, как, прикасаясь к живым стенам замка Ламьель, слышала дыхание заколдованного Исполина.

Я не готова отказаться от воспоминаний об Алистере, Дайане, Ари или Конто. Не готова отречься от них. И я чувствую, это – единственно верное решение. Возможно, самое правильное за всю мою жизнь.

А раз так, я готова до последнего сражаться за правду. Верить, что Ордалон настолько же реален, насколько реален мой собственный мир.

Что-то изменилось. Сначала наступила гробовая тишина, заставившая меня отнять от лица руки. И в первое мгновение я даже пожалела, что сделала это: так жутко было наблюдать, как краски привычного мне мира стекают, словно облитые кислотой. В окружающем пространстве образовались самые что ни на есть настоящие черные дыры, которые медленно и неотвратимо поглощали привычный мне мир. Вскочив, я вскрикнула, и стена за моей спиной разлетелась на мириады осколков, тут же окрасившихся в черный цвет. Они слились с темнотой, с непроглядным мраком, который с каждой секундой все больше разрастался.

Окружающий меня мир исчез, сменившись пустотой. Бездна была повсюду – под ногами, за спиной, над головой. И тогда в этой жуткой черной нереальности прозвучал многоголосный шепот:

– Мы тебя признаем.

Тьма окутала меня плотным облаком, и я в ней захлебнулась.

Глава третья. Джиневра

Случаются дни, когда солнечный свет кажется ослепительней, облака пушистее и мягче, а воздух – вкусней. Сегодня был именно такой день, когда дышалось легче, хотелось бесконечно смеяться или и вовсе пуститься в пляс.

Джиневра знала, что жители Агераля – самого чудесного города во всех Хрустальных Землях – считают ее чудачкой. Но стоит ли волноваться, когда тебе одиннадцать лет, а жизнь прекрасна и полна сюрпризов? Джиневра и сама понимала, как сильно отличается от горожан Агераля. У нее не было особых талантов – в отличие от сестрицы Эсты, она не умела петь. Пыталась рисовать, но выходило странно – угловато, совсем не так красиво и завораживающе, как у ее старого друга Октавио.

Она уставала от шумных представлений, которые каждый вечер устраивали жители Агераля. Родные и хорошие знакомые Джиневры – городок был маленьким, и она знала всех его жителей по именам и лицам – торопился продемонстрировать все грани своего таланта. Кто-то декламировал стихи, кто-то пел проникновенные баллады, кто-то произносил смешные пассажи, доводя толпу до слез. Воспользовавшись всеобщей суматохой, она сбегала с представлений – своеобразных чествований погрузившейся в сон Фираэль, чтобы, сидя на подоконнике у окна, читать до самого утра. Скользить взглядом по строчкам, изредка отрываясь и глядя на небо – ежевичное вино, разбавленное серебристыми капельками-звездами.

В Агерале, как и во всех Хрустальных Землях, было не принято любить ночь – время мрака и теней, время таинств и сокрытия света. Вот почему в ночные часы так много было на улицах города огней, призванных раскрасить черноту неба. Молчание погрузившейся в сон природы стремились заглушить взрывами смеха и гомоном толпы, взорвать вязкое, как черничный кисель, спокойствие ночи танцами и песнями, шутками и оживленной беседой. А когда наступала полночь, уставшие жители Агераль разбредались по домам – в томительном ожидании встречи с новым днем, полным солнечного света. Ведь солнце – это лик вознесшейся к небу Фираэль – святой с добрым сердцем и чистой душой, после смерти ставшей богиней.

Но Джиневра… любила ночь. Любила сидеть на траве, запрокинув голову наверх и вглядываться в темное небо. Воображать, что звезды были лишь искрящимися украшениями хрустального барьера, отгородившего Хрустальные Земли от всего остального мира. Представляла, как кажущейся хрупкой Грань ломается, раскалывается на мириады прозрачных осколков, а звезды падают вниз, на Агераль. И она стоит в центре этого звездопада, пытаясь поймать их в расставленные ладошки как серебристый снег. Снег, которого никто из жителей Хрустальных Земель никогда не касался.

Когда снег укрывал Ордалон белесым ковром, он облеплял и хрустальную Грань тоже, сменяя ее прозрачность на белые кружева, и полностью погребая под собой вечнозеленый островок Хрустальных Земель. Счастье, что у них было свое собственное солнце. Плохо лишь, что им никогда не попробовать, каков снег на ощупь и на вкус.

В попытках хоть немного развеять свою странность, стать чуть-чуть ближе к другим и казаться «своей», Джиневра часто вечерами выходила на улицы города, но не решалась присоединиться к танцующим, лишь наблюдала за ними издалека. Ее сестра Эста, которую жители Агераля прозвали Колибри, посмеивалась над ней. Тонкая, быстроногая словно лань, такая очаровательная и взрослая в свои неполные семнадцать, она смеялась звонким, что колокольчик, смехом, посылала кавалерам многозначительные взгляды, танцевала легко и непринужденно. Джиневра же стояла посреди толпы, вспыхивая от каждого случайного взгляда. А когда неугомонная сестрица все же вытягивала ее танцевать, робела и топталась на месте, изнывая от нетерпения и мечтая о той минуте, когда закончится музыка и можно будет сбежать.

Но танцы не были исключительно ежевечерным ритуалом. Сейчас, неторопливо блуждая по городу, Джиневра то тут, то там натыкалась на танцующих прямо на улицах людей, обряженных в цветастые наряды. Как говорила ее мать, для людей, в чьих душах звучала музыка, не нужно особое время или место, чтобы выразить свои чувства.

Тира – тетя Джиневры и Эсты-Колибри – как-то рассказала племянницам, что в некоторых городах за пределами Хрустальных Земель уличные музыканты и певцы требуют плату за свои выступления. Это показалось Джиневре ужасно глупым и неправильным – как можно требовать звонких монет за то, чем тебя наградила Фираэль? Ее возмущенная реплика заставила тетушку Тиру рассмеяться смехом грубоватым и хриплым. «Милое дитя, Фираэль награждает лишь жителей Хрустальных Земель. Иные ее даров недостойны».

«Но почему? – поразилась Джиневра. – Разве другие не хотят нести в себе божественный свет?»

Однако ответа она не получила – вошедшая в комнату мать строгим голосом велела прекратить «богопротивную беседу». Что в невинной болтовне было богопротивного, Джиневра так и не поняла, но перечить не стала: спорить с матерью, старшей жрицей Фираэль, себе дороже.

Фираэль благоволила всем людям, вставшим на путь света, доброты и чистоты помыслов – а иные в Хрустальных Землях и не оставались. Но люди искусства – художники, писатели, поэты, танцовщики и музыканты – получали от богини особое благословение. Творцы – те, кого Фираэль коснулась своей рукой, владели истинным волшебством, самой сильной во всем Ордалоне – белой магией, белым чародейством.

Музыка – неважно, каков был ее источник: скрипка, рояль, скромная дудочка или свирель – могла залечивать раны. Слова писателей и поэтов оказывались пророческими – если Фираэль нравилось написанное ими. Пение чарующих голосов прогоняло усталость и хандру, придавало сил. Творения искусных ювелиров не только радовали глаз, но и делали их обладателя красивыми и не давали болезням подступиться.

Картины лучших творцов Агераля оживали, разукрашивая обыденный мир чудесами: хоггами с золотой гривой и рогом из самого настоящего золота, рыбками с радужной чешуей, которые плескались в прозрачных водах озера, расцвечивая его всеми цветами радуги. Сошедший с холста двуглавый кот размером с тигра бродил по улицам Агераля, доверительно тыкался в бока прохожим и охотно ел с их рук. Магия Фираэль делала мир совершенным.

Жители Хрустальных Земель строго следовали ее постулатам. В отличие от остальных ордалонцев, они не ели мяса, считая убийство животных кощунственным и ужасным. Им не было нужды воровать – монеты, которые Джиневра видела лишь на картинках книг, здесь, под Гранью, никакой ценности не имели. Фруктовые деревья росли прямо за окном, кусты наливались спелыми ягодами, золотистая пшеница колосилась на полях круглый год, а вода в ручье, пересекающим Агераль, всегда была вкусной и прохладной.

Творцы и последователи Фираэль пришли сюда века назад, чтобы отгородиться от всего остального мира. Они возвели над городами огромный хрустальный купол, нерушимый барьер, и назвали свое маленькое королевство Хрустальными Землями. И с тех пор Грань надежно защищала их от опасностей Ордалона, от агрессии обычных, не просветленных, людей.

Блаженно прикрыв глаза, Джиневра втянула носом воздух, упоительно пахнущий распустившимися гортензиями и фиалками. Счастье переполняло ее. Счастье – и томительное ожидание нового дня, не менее прекрасного, чем все остальные.

Никаких страхов, никаких забот.

Ведь здесь, в Хрустальных Землях, не могло случиться ничего плохого.

Глава четвертая. Кровь и шоколад

Снова эта проклятая боль, словно вонзившийся в голову раскаленный прут. Слава богу, хотя бы голоса исчезли.

Я с трудом разлепила тяжелые веки и увидела склонившуюся надо мной… Дайану. Непривычно было видеть ее светло-карие глаза – когда я впервые переступила порог особняка, насланное на Дайану проклятие хрустальности уже окрасило ее глаза в светло-светло-бирюзовый, почти прозрачный, цвет. Алистер… Сердце взволнованно забилось. Алистер сидел в кресле напротив и, кажется, дремал. Конто же и вовсе – громадная зверюга с серебристой шерстью – на манер кота свернулся клубком в ногах. Только малость переусердствовал, не оценив свои габариты.

Даже белокурая красавица Ари, которую я давно окрестила стервочкой, стояла поодаль, сложив руки на груди. И хотя на лице ее было написано безразличие, я не позволила себя обмануть. Не волновалась бы за меня, не стояла бы сейчас в этой комнате.

– Конто, ради бога, подвинься! – простонала я. – Ты мне все ноги отдавил.

Барс тут же вскинул голову, Дайана радостным вскриком разбудила отца.

– Боже, как же ты нас всех перепугала! – воскликнула она, бросаясь мне на шею.

Приятно было чувствовать тепло ее бархатной щеки, прижавшейся к моей щеке. Слишком живы были воспоминания о том, как она лежала, похожая на хрустальную статую – такая юная и красивая, но такая… неживая.

Алистер поднялся с кресла, улыбнулся мне. Я не находила нужных слов, да и для тех, что вертелись на языке, было неподходящее время. Поэтому я просто кивнула, мимолетно улыбнувшись в ответ.

– Что случилось?

– Не знаю, ты просто поднялась к себе, а наутро мы не могли тебя разбудить! – затараторила Дайана. – Даже моя магия не помогала! Я могла бы, наверное, заставить тебя проснуться, но боялась сделать хуже.

– Ты все сделала верно, – заверила я девочку. – И долго же я… проспала?

– Три дня, – тихо сказал Алистер. – Мы волновались. Все. Даже Ари. Не смотри, что у нее такой невозмутимый вид.

Красавица-метаморф громко фыркнула, пробормотала «Ну вот еще», но я лишь с облегчением рассмеялась. И тут же удивленно застыла, когда в комнату вошла светловолосая девушка с черной повязкой на глазах. Лишившись прекрасных синих глаз, Лаэс обрела способность слышать и разговаривать с духами. Отныне они вели ее, слепую, давая и зрение, и тайные знания, недоступные остальным.

Честно говоря, я совершенно не ожидала увидеть ее в особняке семьи Морэ – была уверена, что, передохнув здесь после нахождения в замке Ламьель, она отправилась на родину, в Ордалон.

– Я рада, что ты пришла в себя. Духи сказали мне о присутствии Темных Отражений.

– Темные Отражения? Здесь? Снова?

– Они оказались внутри тебя, в твоем теле, в твоей голове, и мы не могли выгнать их, не причинив тебе вреда, – виновато сказала Лаэс. – Что ты видела, Беатрис? Что они заставили тебя пережить?

– Они мучили меня, хотели, чтобы я поверила в то, что вас – вас всех – никогда не существовало. Как не существовало и Ламьель, и самого Ордалона. Должно быть, таким образом они мстили мне за смерть своей госпожи.

– А ты? – тихо спросила Дайана.

– А я, – улыбнулась, – им не поверила. И тогда, по всей видимости, Темным Отражениям ничего не оставалось делать, как меня отпустить. Они ушли, Лаэс?

– Да, их больше нет. – Но голос ведомой духами звучал напряженно. Что-то определенно ее беспокоило.

Поднялась суматоха – все наперебой предлагали мне отдохнуть, поспать, горячего чаю и «восстанавливающего силы шоколада». Последняя фраза принадлежала, конечно же, сладкоежке Дайане. И из всех предложенных вариантов оно оказалось мне милее всего.

Я поднялась, поморщившись. Алистер с тревогой спросил:

– Ты уверена, что не хочешь отдохнуть?

– Я уже достаточно наотдыхалась, – фыркнула я. – Настолько, что не хочу видеть кровать в течении как минимум нескольких часов.

Он улыбнулся своей сдержанной улыбкой, которая затронула и его потрясающие глаза – цвета горячего шоколада.

– Хочу шоколад, – буркнула я. – А еще одеться, так что все брысь! Особенно ты, Конто. То, что ты барс, не дает тебе право лежать на моей постели.

Он громко фыркнул и красноречиво покосился в сторону Алистера. Я покраснела до кончиков ушей, заслужив лукавую усмешку Конто. А ухмыляющийся барс – презабавнейшее зрелище.

Наконец комната опустела. Я расчесала волосы, позволяя им темными шелковыми волнами спадать на спину и плечи, чуть подкрасила бледное лицо, тронув тенями глаза и нежно-розовым блеском – губы. Неторопливо оделась, вопреки обыкновению выбрав достаточно яркий наряд – тонкое кремовое платье до самых пят, атласной лентой перехваченное в талии. После всего, что произошло в Ордалоне – и того, что пришлось пережить в моем странном сне, я решила, что заслуживаю немного побыть принцессой. К тому же Дайана, после смерти Ламьель избавившись от проклятия хрустальности, свой титул Хрустальной принцессы потеряла. К счастью для всех нас.

Увидев меня, она восхищенно ахнула:

– Ох, Беатрис! Ты такая, такая…

Я звонко рассмеялась.

– И ты тоже восхитительна. Ты, конечно, прекрасно смотрелась и в образе хрустальной статуи, но живой ты мне нравишься гораздо больше.

Дайана рассмеялась в ответ. Тут же посерьезнела, вдруг показавшись намного старше своих двенадцати лет.

– Я рада, что с Ламьель покончено. Жалко только, что вернуть свои силы папа уже не сможет.

Я присела рядом, чтобы мое лицо оказалось на уровне ее лица, взяла за руку.

– Дайана, папа безумно тебя любит. И свои силы он отдал, чтобы защитить тебя. И он будет защищать тебя всегда, даже несмотря на то, что уже никогда не станет чародеем.

Она покивала, грустно глядя в мои глаза. Сказала тихо:

– Жаль, что я не могу поделиться с ним своей силой. Зачем мне этот Истинный Дар, о котором столько говорят, если я не могу помочь папе?

– Но ты помогла ему уничтожить Ламьель. Если бы не твой дар… Только подумай, скольких людей ты спасла!

Дайана неуверенно улыбнулась.

– Ладно, – решительно сказала я, поднимаясь. – Я знаю, что может нам обеим сейчас помочь.

Последовало двухголосное и радостное «Шоколад!». Держась за руки, мы поспешили на кухню.

Пока я пребывала в колдовском сне Темных Отражений, Алистер нанял новую экономку – немолодую улыбчивую Агату (она настаивала, чтобы мы называли ее Агатой и никак иначе). Она долго сетовала, какая я худенькая и как сильно весь дом волновался за меня. Вогнала Алистера в краску, сказав, что слышала, как он ночами не спит и все ходит, ходит возле моей комнаты в ожидании часа, когда я проснусь.

Мне было жаль миссис Одли и Митси, которые попались на пути Темных Отражений. И хотела бы я, чтобы финал их столкновения со слугами Ламьель был иным, нежели превращение в пыль… жаль, что судьбу, как истории из книг Сказочника, не перепишешь.

И я знала, что, несмотря на отзывчивость и доброту Агаты, я еще долго буду к ней привыкать. Одних людей другими так просто не заменишь…

Непринужденная беседа, горячий фруктовый чай, небольшая горка сладкого, которым можно было обкормить целый взвод. И царящая повсюду чистота – ни пылинки, ни малейшего развода. Салфетки накрахмалены, пахнут свежестью и цветочным ароматом, стекла сияют блеском.

– Алистер, ты же сказал, что нанял только Агату, – озираясь вокруг, сказала я. – Неужели она одна справляется с уборкой во всем доме? Не помню, чтобы когда-нибудь здесь царила такая чистота.

Дайана хитро мне улыбнулась, а Алистер уклончиво сказал:

– Скажем, Агата не так проста, как кажется.

Взяв за рукав, Дайана потянула меня в зал, где убиралась Агата. Подглядывая за ней из кухни, я зажала рукой рот, чтобы не рассмеяться. По гостиной парили тряпки, усердно отдраивая все, что попадалось на их пути, и вместе с тем действуя очень аккуратно, не затрагивая стоящие на столиках вазы с цветами и фарфоровые фигурки на каминной полке. Маленькие губки, смешно толкаясь, натирали оконные стекла. Метла сердито мела пол, а совок носился за ней, как собачонка за хозяином, покорно собирая мусор. Агата стояла в центре комнаты и с прищуренными глазами наблюдала за всем этим магическим безобразием. И хотя она не делала ни малейшего движения, я все равно представляла ее эдаким дирижером, который обеспечивал слаженную работу зачарованных вещей.

Как объяснила Дайана, милая старушка Агата оказалась чародейкой с Ордалона, которая решила «на старости лет» оставить магию в прошлом и пожить в спокойном и немагическом мире. Но от безобидного дара вдыхать в жизнь в неодушевленные предметы она отказаться не смогла.

После прекрасного дня, наполненного эмоциями и милыми (а главное безопасными!) чудесами, не так-то просто вернуться в комнату, где Темные Отражения заперли меня и мучили, принимая обличья знакомых мне людей. Выпивали мои чувства, эмоции… Но и поддаться этой слабости я не могла. Все закончилось. Надо жить дальше.

Я шла по коридору и увидела идущего мне навстречу Алистера. Улыбнулась ему чуть смущенно. Хотела спросить – сможет ли Дайана расколдовать Конто, но вопрос замер на губах. Тень, идущая по пятам Алистера, как и положено всякой тени, вдруг странным образом отодвинулась… и остановилась – тогда как Алистер продолжал идти вперед. Я остолбенело смотрела на нее, в немом изумлении, граничащим со страхом, приложив руку ко рту. И прежде, чем успела что-то сказать, на мою голову словно опустился огромный молот.

Помню, что закричала от боли, а потом корила себя за то, что не сумела сдержаться. Что повела себя как кисейная барышня… но когда по щекам потекли слезы, на кончиках пальцев оказавшихся алыми… стало не до стыда и чувства вины.

Голос Алистера доносился издалека, и слов я почти не разбирала. Голова раскалывалась на части – я боялась, что, прикоснувшись к ней, и впрямь обнаружу треснувший череп. Но больше всего меня пугали текущие из моих глаз кровавые слезы.

Все закончилось так же резко, как и началось. Тень Алистера вернулась туда, где ей и положено было находиться – за его спину. Слезы высохли, оставив на память о себе жуткие алые разводы на щеках. В голове стало упоительно легко и пусто.

– Беатрис…

Главное, что он шептал мое имя бледными губами. Что держал меня в своих объятиях – как замечательно, что теперь он мог касаться меня. Я чувствовала себя на удивление хорошо – вдвойне удивительно для той, что несколько мгновений назад думала, что пора проститься с жизнью. Но я позволила себе использовать свой недавний недуг, чтобы побыть в объятиях Алистера немного дольше. Чтобы слышать, как бьется его сердце в такт с моим, как щекочет его тяжелое дыхание мою щеку.

Он волновался, а я ему позволяла. Пристыдив саму себя, подняла голову и слабо улыбнулась:

– Я в порядке, Алистер. Все закончилось.

И видела в его глазах отражение собственных мыслей. Ничего не закончилось. Что-то плохое, что-то страшное… оно только начиналось.

Глава пятая. Ледяное прикосновение

После того странного и необъяснимого приступа я с настороженностью относилась к явлению прежде такому обыденному – теням, которые отбрасывали жители особняка.

И действительно заметила некоторую странность – следующие за Алистером, Агатой и Лаэс тени иногда вели себя странно – то всего на мгновение меняли форму, то чуть-чуть отставали, а то и вовсе пропадали незнамо куда. Тень Дайаны была… ну, нормальной. Человеческой. Я связывала это с ее силой, в разы превосходящую силу каждого из одаренного магией человека в этом доме. Что до Конто и Ари… наверное, «нормальность» их теней была связана с их двусущностью и принадлежностью к метаморфам.

Сделав выводы, я поспешила поделиться с ними с Лаэс. Пугать Дайану и остальных не хотелось, а ведомая духами казалась мне рассудительной и опытной в подобных делах.

– Понимаю, о чем ты, – сказала она, едва меня дослушав. – С тенями и впрямь происходит что-то неладное. К тому же, духи ощущают в особняке посторонние и, безусловно, темные сущности.

– Темные Отражения, – выдохнула я. – Что им еще от меня надо? Думаешь, они выбирают подходящий момент, чтобы напасть?

Лаэс качнула головой с завязанной на глазах повязкой.

– Нет. Если бы они хотели, давно бы это сделали – с их силой каждый момент для них подходящий.

– Тогда чего они ждут?

– Не знаю. Не могу понять, – отозвалась она, подразумевая, что об этом ей не сообщают духи. – Ты замечала еще что-нибудь с того момента, как проснулась? Что-то еще, помимо теней?

– Не замечала, но… головные боли… они участились.

– Странно, – нахмурилась Лаэс. – Ты не одаренная и не можешь чувствовать опасность, как чувствуем ее мы с Дайаной.

– Подожди! – воскликнула я. – Дайана тоже что-то чувствует?

Лаэс вздохнула.

– Да, и пытается своей силой укрепить зеркала. У нее получается – не очень умело, но получается. Вот только духи подсказывают мне, что то самое зеркало, через которое слуги Ламьель ворвались сюда… оно – основная прореха в защите особняка. Ламьель будто оставила на нем свой темный след, подобный некоей магической проказе, и сил Дайаны не хватает, чтобы вытянуть темную энергию и сделать зеркало цельным.

– Но она же – Истинный Дар! – поразилась я.

Лаэс вздохнула.

– Ее дар как неограненный алмаз. Он сам по себе велик и великолепен, но полностью… не раскрыт, не отражает всего своего потенциала, всех возможностей. В Дайане заключена огромная сила, но большая ее часть дремлет. Это несправедливо… – Ведомая духами помолчала. – Я знаю историю семьи Морэ и прекрасно понимаю Алистера – переселившись в этот мир, он хотел защитить свою семью и спрятать ее от всевидящего ока Ламьель. Но для того, чтобы стать полноценным Истинным Даром, Дайане нужно учиться, и учиться у чародеев, магов или колдунов.

– Но как же Ари?

– Ари – метаморф, – мягко сказала Лаэс. – Она Хранительница Дайаны и я верю, что она готова защищать ее ценой своей собственной жизни, как и Алистер. Но Ари не может стать достойным учителем. Защитником – да, но не учителем. Ей просто недостает знаний – как и большинству людей, которые лицом к лицу столкнулись с Истинным Даром.

Мне нравилась ее прямота, но то, что она говорила… сбивало с толку и внушало тревогу.

– Хочешь сказать, чтобы научиться владеть Истинным Даром в полную силу, Дайане нужно жить в Ордалоне?

Ведомая духами кивнула.

– И Алистер прекрасно это понимает. Но он настолько любит свою дочь, что просто не готов ее отпустить. Ордалон – это опасность, подстерегающая на каждом шагу. Мир непредсказуемый и немного дикий – в нем концентрация магии слишком сильна. Потому там даже вода, дерево или воздух обладают своей собственной магической силой. И подчас опасны.

Я кивнула. Кому, как не мне, это знать.

– Я не осуждаю Алистера, но должна предупредить – особняк уязвим, чары, наложенные им, когда он еще был магом, с каждым днем слабеют. А охотников за Истинным Даром меньше не становится. Только подумай, насколько могущественное это оружие, если ты – только не обижайся – обычная девушка из немагического мира, не имея ни капли собственной магии, смогла победить Ламьель.

– Только потому, что в моих руках был Истинный Дар Дайаны, – тихо ответила я. Какие могут быть обиды? Лаэс была совершенно права. Я совершенно обычная девушка, которой повезло прикоснуться к чему-то волшебному.

– Но оболочка Истинного Дара – сама Дайана – оказалась уязвима. И она уязвима и сейчас. Я пыталась объяснить это Алистеру, но он и слышать меня не желает. Ари тоже на стороне Дайаны и настаивает, чтобы девочка росла в спокойствии немагического мира, вдали от Ордалона… хотя она и очень по магии скучает. А мы не так долго с ними знакомы, чтобы я могла надеяться убедить их в своей правоте. Другое дело ты. Ты можешь убедить Алистера в том, что дар Дайаны здесь просто пропадает понапрасну. И опасность, витающая над ней с самого ее рождения, не исчезает. Как бы он ни желал обратного…

Слова ведомой духами заставили меня задуматься. Я представила, что во мне вдруг проснулась бы какая-то магическая сила. И какой резон мне был бы оставаться здесь, в мире, где за пределами особняка, затерянного между мирами, магии нет? Кто сумел бы обучить меня владению пробудившимся даром? Даже самые талантливейшие из учителей не знали бы, что со мной делать. И Алистер… он не мог обучать свою дочь магии, которой сам когда-то лишился.

– Думаешь, что-то грядет? Снова? – тихо спросила я.

Лаэс не было с нами, когда Темные Отражения ворвались в особняк через зеркала, но я знала, что она меня поймет.

– Грядет, Беатрис. И вот что я тебе скажу… Теперь, когда враги семьи Морэ и охотники за Истинным Даром из Ордалона узнали о местонахождении Дайаны… вряд ли они когда-нибудь оставят свои попытки.

Вздохнув, я оставила Лаэс наедине с духами.

Бесцельно бродя по дому, я остановилась у того самого зеркала, через которое Темное Отражение однажды – казалось, целую вечность назад – проникло в наш мир. То же самое, через которое я, уже позже, проникла в Ордалон. Обычно рядом дежурил Конто – наточив зубы и когти, как он говорил. Однако сейчас его не было видно, а доносившиеся с кухни аппетитные запахи жаренного мяса подсказывали: трапеза метаморфа в самом разгаре. Мимолетная мысль о Конто еще больше усугубила мое и без того не радужное настроение: как и он, прежде я надеялась, что проклятье, которое не давало ему перевоплотиться обратно в человека, наслала Ламьель. Но раз после ее смерти Конто так и остался барсом, значит, эти чары наслал на него кто-то другой. И, если верить словам Лаэс, Дайана, которая так и не приручила Истинный Дар и не владела им в полной мере, помочь Конто не могла.

Стоило мне приблизиться к зеркалу, как что-то в окружающем меня пространстве враз переменилось. Я испугалась, что увижу в отражении зеркала Сандру, но нет, увидела в нем только себя. И черную тень – мою собственную тень – чернильным облаком поднимающуюся за моей спиной. Хотела закричать, позвать на помощь – у меня не было ни дара, ни оружия, ни даже осколка стекла, – но не могла выдавить ни звука. Не могла даже пошевелиться – словно бы оледенела совсем.

Вдруг стало так холодно… мое дыхание паром вырвалось изо рта. Зеркальная гладь вдруг заиндевела, став похожей на корку льда, покрывшую озеро в Вейдерском парке. Обожгло холодом, запершило в горле, а по зеркалу зазмеилась трещина. И в тот же миг тень за моей спиной стала не моей. Она дергалась, извивалась, а я все так же не могла сделать ни единого движения. Боль вгрызлась в виски, по мертвенно-бледным щекам потекли кровавые слезы, и глаза застлала алая пелена.

Я не могла позволить себе рухнуть в обморок. Но боги, как же меня ужасало, что я ничего не вижу! И ничего не могу сказать – застывшие губы не желали двигаться, горло – пропускать звук. Стало очевидно, что я попала под воздействие какой-то странной магии, с которой была связана тень за моей спиной. И тогда же я поняла, что тени, которые я видела все это время с начала пробуждения, были ничем иным, как Темными Отражениями, лишь притворившимися тенями.

Что им надо от меня? Что им надо?!

А потом… все закончилось.

Я стояла, ошеломленная, промаргиваясь и стирая с лица то ли кровь, то ли слезы. Моя тень стала нормальной, инеевый рисунок, покрывший зеркало, исчез. Будто бы ничего и не было… вот только перепачканные руки говорили об обратном.

Когда я вошла в кухню, Ари вскочила с места. Несмотря на не самые теплые отношения между нами (думаю, Хранительница просто ревновала Дайану ко мне), я знала, что она волнуется за меня – видела плещущуюся в изумрудных глазах тревогу. Конто – знатный обжора – бросил кусок недожеванного мяса на тарелку. Поселившись в особняке, он принимал пищу почти как человек, сидя за столом. Только воду лакал из стоящей рядом пиалы и не пользовался вилкой и ножом.

Я была рада, что в кухне не было Алистера и Дайаны. Не хотелось, чтобы они оба видели меня в таком жутковатом виде. Правда, причины на то различались. Пока Ари и Конто наперебой спрашивали, что со мной случилось, я услышала за спиной шаги – должно быть, духи сообщили Лаэс о произошедшем. Обернувшись к ней, я торопливо сказала:

– Темные Отражения… Я боюсь, они кого-то призывают. Кого-то с той стороны зеркал. Вот только кого… – И тут же вскрикнула, пораженная догадкой.

Глупая, глупая! Как я не додумалась до этого раньше?

Я бросилась к раковине, торопливо умыла лицо, смывая алые разводы и потекшую тушь и, ничего не объясняя, бросилась наверх, в спальню Дайаны. Перед порогом задержалась – хотя это и было непросто. Успокоив сбившиеся дыхание, постучалась и вошла. Как я и предполагала, Алистер был там – сидел на кровати рядом с Дайаной и развлекал ее какой-то историей. Бывшая Хрустальная принцесса выглядела бледной – попытка защитить особняк магией Истинного Дара не проходила для нее бесследно. Я снова подумала о правоте Лаэс – если бы у Дайаны были достойные учителя, такая невероятно сложная наука как магия давалась бы ей легче. А так… даже не представляю, каково ей было сейчас.

Я виновато улыбнулась.

– Дайана, я могу взять книгу Сказочника? Ту самую, в которой он писал о моей… о нашей истории.

– Конечно, – удивленно отозвалась она.

Я взяла с полки книгу, села в обитое белым бархатом кресло.

– Что ты хочешь там найти? – спросил Алистер.

Его низкий, чуть хрипловатый голос всегда странно действовал на меня, словно затрагивая струны моей души, уверенно – что не удавалось никому до него – на них играя. Жаль, что сейчас было совсем не то время, чтобы попытаться понять, что означали его объятья, воспоминания о которых я бережно хранила.

– Когда Ламьель охотилась за Дайаной, Сказочник написал об этом. Так может, он написал и о том, кто сейчас усиленно пытается проникнуть в особняк?

– Проникнуть? – медленно спросил Алистер. – Ты думаешь, угроза, которую ощущают духи Лаэс и Дайана, исходит не от Темных Отражений?

Я мотнула головой. Рассказала им о зеркале.

– Кто-то заморозил его, заставил заиндеветь. Но это было не Темное Отражение – я чувствовала чье-то ледяное дыхание оттуда, из зеркал. И я подумала – что, если Сказочник что-то написал об этом?

Я увидела, как оживилось изможденное личико Дайаны. Алистер подался вперед.

– Заморозил? Ты… снова столкнулась с… кем бы он ни был? Он не причинил тебе вреда?

– Со мной все в порядке, – заверила я. И поспешила уткнуться в книгу.

Прочитала ту ее часть, где было сказано о моих похождениях в Ордалоне, добралась до момента, когда, покончив с Ламьель, мы вернулись домой. Заново все переживая, читала, как хрустальное сердце в моих руках стало настоящим, а Дайана из хрустальной статуи стала… настоящей живой девочкой со светло-карими глазами.

И, невольно задержав дыхание, перевернула страницу.

– Что он пишет? – Не выдержав, Дайана подбежала ко мне.

– Господин Льдов, – сказала я плохо слушающимися губами. – Вот кто пытается пробраться в особняк.

Вскинув голову, я встретилась с внимательным взглядом Алистера.

– Ты знаешь, кто это?

– Только то, что гласят легенды. Господин льдов – властитель ледяных пустынь и создатель ледяных джиннов.

Я ахнула. В памяти всплыли картины прошлого: Сирена – скрипачка, лишенная голоса, попавший под ее чары Конто, похищенные дети...

– Тех самых?

– Да. Говорят, в ледяных джиннов превращаются те души, которые случайно забрели в царство Господина Льдов. И больше никогда не могут согреться.

– И отбирают человеческое тепло, – прошептала я. – Дайана, я заберу твоего папу ненадолго. – Добавила строго: – А ты лежи и отдыхай.

– Но я не хочу спать! – воспротивилась она.

– Я позову Конто. Его оглушительное мурчание вгонит тебя в сон за несколько минут, – заверила я.

Как только мы оказались за пределами ее комнаты, я повернулась к Алистеру.

– Ему нужна Дайана. – Алистер скорее утверждал, нежели спрашивал.

Я кивнула, припоминая строчки, написанные неведомым Сказочником.

– Ему нужен ее Истинный Дар. Дар, который поможет ему исцелиться, поможет ему вновь почувствовать себя живым, а свое сердце – горячим и способным биться. Алистер, Дайана может его исцелить?

– Не знаю, Беатрис, не знаю. – Его тихий голос звенел от напряжения.

– Там, в книге Сказочника, было еще кое-что, – помедлив, сказала я. – Не о Дайане, обо мне.

Алистер нахмурился, настороженный моими словами и тоном.

– Когда я находилась в некоем подобии комы, и вы не могли меня разбудить… Мы решили, что так Темные Отражения мстят мне за смерть своей госпожи. Но Сказочник пишет, что это – испытания силы духа.

– От кого? – изумился Алистер.

– Я не знаю.

– Темные Отражения – лишь слуги. Они не обладают собственной волей и могут лишь действовать по указке более сильного разума. Они ведомы только теми, в чьих жилах течет магия.

– Знаю. Но у меня, как и у тебя, ответов нет. А Сказочник… он всегда пишет только то, что уже свершилось.

Алистеру мои слова совсем не понравились.

– Выходит, нам остается только ждать?

Я помолчала.

– Другого выхода я не вижу.

Глава шестая. Последние мгновенья перед падением

Джиневра с восхищением наблюдала за работой Октавио: спокойное выражение лица, сосредоточенность во взгляде, плавные движения руки и ровные, аккуратные мазки, нанесенные на холст мольберта. У той Джиневры, что стояла сейчас перед Октавио как неподвижная ростовая кукла, были темные локоны, мягкой волной ниспадающие на спину. Но у Джиневры на холсте волосы были светлыми, золотисто-русыми. На их полотне солнце охотно играло бликами.

Когда Октавио закончил, с губ Джиневры сорвался восхищенный вздох. Казалось, перед ней находился ее близнец – только больше, чем она, поцелованный солнцем. Она никогда не умела рисовать так – ярко, чувственно, хотя с самого детства пыталась писать картины, желая стать одним из Творцов. Увы, Фираэль не обращала никакого внимания на ее смехотворные попытки хоть немного приблизиться к творцам Агераля – Джиневра прекрасно осознавала, что картины ее, увы, посредственны.

Удовлетворенно улыбнувшись, Октавио вполголоса прочитал молитву – воззвание к Фираэль, и легонько коснулся кончиками пальцев картины. В то же мгновение волосы Джиневры стали золотисто-русой копной.

Фираэль любила светлые цвета, нежные и чистые. Темных одежд в Хрустальных Землях не носили – это считалось дурным тоном и вкусом. Носить черное какое-то время разрешалось лишь тем, чьи родные и близкие были изгнаны жрицами Фираэль за Грань. Быть темноволосыми не воспрещалось, но, что и говорить – почти каждый обладатель темных локонов в Агерале и за его пределами старался изменить цвет своих волос. Такая мелочь, чтобы порадовать свою богиню и еще на полшага приблизиться к ней.

Вот и сейчас, вернувшись от Октавио домой и похваставшись перед Колибри новыми золотистыми локонами, Джиневра облачилась в струящийся наряд из персикового шелка. Сестра, одетая в длинное белоснежное платье до пят с приколотой к груди серебристой брошью, одобрительно качнула головой. И все равно Джиневра понимала, что ей не сравниться с Эстой по красоте. В отличие от ладной фигурки сестры, ее тело было угловатым и слишком худым. Черты лица казались слишком обычными и неброскими, тогда как Колибри, несмотря на юный возраст, неизменно притягивала к себе восхищенные взгляды.

Джиневре часто казалось, что она всегда будет на шаг позади от сестры – чувственной красавицы с чарующим голосом. Это расстраивало, но мама ее эмоций не одобряла. Говорила, что важно только то, что внутри тебя – твоя душа, твои помыслы и стремления. «Красота не снаружи, она внутри» – излюбленная ее фраза, которая, поговаривали, при жизни принадлежала Фираэль. Джиневра пыталась следовать ее постулатам, но выходило не слишком хорошо. И только тетя Тира понимала, что она чувствует и, воспользовавшись тем, что мамы Джиневры нет рядом, шепнула на ухо: «Ты вырастешь, и обязательно превратишься из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Просто нужно набраться терпения и немного подождать».

Вздохнув, Джиневра провела рукой по гладкой ткани платья. С сожалением посмотрела на лежащую на подоконнике книгу – увы, но ей придется подождать до полуночи, когда закончится праздник.

Мама Эсты и Джиневры, высокая и импозантная Талания Браон, уже ждала их на главной площади Агераля. Одобрительно кивнула Эсте, на Джиневру, которая так старательно выбирала наряд, даже не взглянула. Джиневра даже не расстроилась – она уже давно привыкла быть невидимкой.