Леди на монете

Глава 17

– Не верю, чтобы Фрэнсис Стюарт, какой бы легкомысленной и безрассудной она ни была, могла сделать это, – говорила Мэри Бойтон, не скрывая своего удивления.

– Однако именно это она и сделала, – настаивала Джоан Уэллс. – Позавчера, на приеме, который устраивала леди Каслмейн.

– Вы там были? Вообще-то она никогда не приглашает никого из нас, только Фрэнсис.

Мэри, которая уже год была замужем, гостила в Лондоне вместе с мужем и пришла в Уайтхолл навестить старых друзей. Она невероятно гордилась своим новым положением и постоянно выставляла напоказ то соболью шапку, то обручальное кольцо. К этому времени и Джоан Уэллс тоже должна была бы быть замужем, но ее свадьба была отложена из-за тяжелой утраты, которую пришлось пережить семье, и не могла состояться раньше, чем под Новый год.

Очень забавно наблюдать за Мэри, думала Джоан, она так покровительственно относится ко всем, этакая матрона, которая снисходительно смотрит на тех, кому еще не удалось так удачно устроиться. За время отсутствия Мэри Бойтон при Дворе произошло так много событий, что она едва успевала переваривать тот поток новостей, который обрушился на нее.

– Сейчас все по-другому, – с важным видом говорила ей Джоан. – Фрэнсис пользуется таким успехом, что наша дорогая Барбара стала гораздо менее заносчивой. Порой она даже очень мила. Во всяком случае на том приеме мы все были. И две новенькие, которых вы не знаете, – Джулия Ла Гарде и Сесили Эйнджелс.

Джоан сделала жест в сторону названных девушек.

Позднее Мэри предстоит побывать у королевы, которой она непременно хотела засвидетельствовать свое почтение, но сейчас они все собрались в комнате Джоан, которая служила одновременно и спальней, и гостиной и к которой примыкала маленькая комнатушка для горничной.

Мэри молча смотрела в сторону этой комнатушки, и в ее высоко поднятых бровях явно читался вопрос.

– Дверь закрыта, а Патти ушла, – успокоила ее Джоан. – Мне нужна лента, и я послала ее поискать. Цвет не совсем обычный, так что она вряд ли скоро вернется.

– Как хозяйка дома, могу заверить вас в том, что осторожность со слугами никогда не бывает чрезмерной. Даже лучшие из них подслушивают и подглядывают.

В голосе Мэри была непоколебимая уверенность в собственной правоте.

– Во всяком случае, здесь, в Уайтхолле, они гораздо лучше осведомлены обо всем, чем мы, – сказала Джулия Ла Гарде.

– У Барбары была и жена Букингема, хотя его самого так и не дождались. Зато было много других гостей. Мистер Ропер, который так прекрасно пел, что растрогал абсолютно всех. И мистер Одли, который овдовел несколько месяцев назад, и Ричард Гранджар.

– И Фрэнсис так открыто и сказала, что выйдет замуж за любого? – с нетерпением и испугом спросила Мэри.

– Именно так она и сказала. Ведь правда, Джулия?

– Она слишком много выпила, – высказала свое мнение Сесили Эйнджелс прежде, чем Джулия смогла ответить Мэри, – хоть вообще она пьет очень редко. В крайнем случае, бокал вина, разбавленного водой. Но в тот вечер она была какая-то странная. Слишком веселая. Она смеялась по каждому поводу, даже когда было совершенно не смешно.

– Она сказала, и все это слышали, – Джулия поспешила воспользоваться паузой, – что скоро ее день рождения, ей исполнится девятнадцать лет, и она намерена устроить большой прием, на который приглашает всех нас. Ну, и многих других, конечно…

– Потом кто-то что-то сказал про замужество, я не помню, что именно, – перебила ее Джоан. – Мне кажется, что это была Барбара, да, вспомнила, именно Барбара. Она сказала, что к тому времени, когда ей исполнилось девятнадцать лет, она уже два года была замужем. Фрэнсис рассмеялась, залпом выпила бокал вина, а потом сказала, что с радостью выйдет замуж за любого, чей доход – не менее полутора тысяч в год и кто женится на ней, как порядочный человек, и будет относиться к ней с уважением. Как вы, наверное, догадались, все были ошеломлены. Стало так тихо, что, если бы упала булавка, все бы услышали. Однако Фрэнсис, откинувшись в кресле, ждала, что кто-нибудь заговорит, но поскольку все молчали, она рассмеялась и смеялась до тех пор, пока не разрыдалась…

– Что же заставило ее сказать такое? – Мэри не могла скрыть своего недоумения. – Ведь раньше, когда я еще была здесь, ей достаточно было только пошевелить пальцем… У нее был такой выбор. И кроме всех прочих, король…

– Да, но ведь он не мог жениться на ней, как бы сам того ни хотел…

– Я уверена, что она сама не понимала, что говорит, – настаивала Сесили, чье мягкое лицо вполне соответствовало доброй душе.

– Я думаю совсем по-другому, – произнесла Джоан. – Мне кажется, что она это сделала вполне сознательно. Словно бросила перчатку.

– Я согласна с вами, – сказала Джулия. – Это был вызов.

– В таком случае – весьма дурного вкуса, – сказала Джоан. – Могу поклясться, что она получила предложения от всех холостых мужчин, которые там были раньше, чем наступил следующий вечер.

Мэри отрицательно покачала головой.

– У меня нет такой уверенности в этом. Большинство ищет расположения короля и вряд ли сочтет благоразумным поступком женитьбу на его фаворитке. Ведь мы не знаем наверняка, какие между ними отношения, между Фрэнсис и королем. Мужчина, который женится на ней, может оказаться всего лишь ширмой.

– Фрэнсис говорила о джентльмене, который женится на ней и будет относиться к ней с уважением, – напомнила им Сесили. – И Его Высочество герцог Букингем потом сказал, что он уверен – Фрэнсис именно это и имела в виду. Он считает, что она хочет покинуть Двор.

– И король, и королева, скорее всего, постараются не отпустить ее, – сказала Джоан. – Не правда ли, это странно? Ведь королева не слепая. В течение всех этих лет она не могла не видеть, что происходит с королем. Ведь он же глаз не сводит с Фрэнсис.

– Возможно, до сих пор ее это не очень волновало. До тех пор, пока он добр и нежен с ней и не намерен разводиться, ее все устраивает. Это очень грустно. Насколько я понимаю теперь, самое важное в жизни – верный, любящий муж, – закончила Мэри торжественно, играя с обручальным кольцом, надетым на палец, и рассматривая его с таинственной и многозначительной улыбкой, которая не могла не привлечь внимания незамужних фрейлин.

– У королев есть больше, чем у обычных женщин, но в чем-то они беднее их, – попыталась подытожить все высказывания Джулия. – И, может быть, для королевы не так уж плохо, если у короля только одна любовница, которая к тому же симпатична ей самой. Ведь Фрэнсис, в известной мере, уничтожила Барбару, которая так оскорбляла Екатерину.

– А как Каслмейн отреагировала, когда Фрэнсис… да, объявила что выставляет себя на продажу? – спросила Мэри, и Джоан ответила ей:

– О, она очень смеялась и сказала Фрэнсис, что та сошла с ума. Но она будет очень довольна, если какой-нибудь бедняк… я хочу сказать, если кто-то, у кого нет полутора тысяч фунтов, предложит Фрэнсис свою руку и сердце, и она, после всего сказанного, будет вынуждена согласиться, чтобы ее не сочли обманщицей. Она покинет Двор и поселится где-нибудь в глуши. Неплохой финал для Прекрасной Стюарт! А Барбара Каслмейн снова станет царить во дворце!

– Я сомневаюсь в этом, – неуверенно сказала Джулия. – Всем известно, что король очень устал от нее. Скорее похоже на то, что она найдет себе кого-нибудь другого. И король, кстати, тоже. Фрэнсис Стюарт очень яркая красавица, и на ее фоне более хрупкие и нежные девушки просто не видны.

Поскольку никто из девушек не считал Джулию ни «нежной», ни «хрупкой», а скорее лицемерной и хитрой, им не могло прийти в голову, что она уже видит себя на месте Фрэнсис. За последнее время король дважды танцевал с ней, в чем, конечно, не было ничего особенного, потому что время от времени он открывал танцы в паре то с одной, то с другой фрейлиной. Однако сама Джулия думала, что произвела на Карла сильное впечатление, потому что он обратил внимание на ее розовое платье и сказал, что оно очень ей идет, и на ее ресницы, заметив, что они очень длинные – не меньше дюйма. У Джулии действительно были очень красивые ресницы, длиннее и темнее, чем у Фрэнсис, о чем Джулия думала с особым удовольствием.

Между тем Фрэнсис, не подозревая о том, что ее поведение вызвало настоящую сенсацию среди фрейлин, была в гостях у матери, которая после возвращения в Лондон поселилась в Сомерсетхаус – официальной резиденции королевы Генриетты-Марии.

Вдовствующая королева предоставила миссис Стюарт, своему верному и преданному другу, большие апартаменты, и мать поспешила сказать Фрэнсис, что теперь здесь ее дом до конца дней, добавив, что эти апартаменты даже слишком велики для нее и Вальтера: в нескольких больших комнатах вполне могла бы разместиться целая семья, и у нее возникло желание кое-что переделать. Вдовствующая королева предоставила ей carte blanche[41] и разрешила сделать все, что она сочтет нужным.

Фрэнсис проявила к этим планам живой интерес и даже дала матери несколько советов: она была счастлива, что ей удалось отвлечь мать от разговоров о ее личных делах. Для Фрэнсис не было тайной, что в душе мать сильно разочарована ее поведением и недовольна ею, хотя, казалось бы, для этого у нее не было никаких оснований: королева поправилась, а все разговоры о разводе давно смолкли.

Миссис Стюарт, конечно же, не могла открыто посоветовать Фрэнсис уступить домогательствам короля. Она не захочет прямо высказать свое мнение об этом, хотя, Фрэнсис признавала это, Карл – скорее всего – правильно оценивает ее возможное поведение, если ее дочь станет его любовницей, и она узнает об этом. Миссис Стюарт будет рыдать и сокрушаться, исповедоваться какому-нибудь священнику, которому она особенно симпатизирует, потом же вполне освоится и примирится с происходящим.

Фрэнсис не думала, что матери известно о той сцене, которая разыгралась на приеме у Барбары. Сейчас она вспоминала о том, что произошло, со стыдом, хотя многого почти не помнила: она действительно в тот вечер пила гораздо больше, чем обычно, потому что никогда прежде у нее не было такого ужасного настроения…

После этой злополучной сцены прошло уже немало времени, и она была в отчаянии от того, что никто не принял ее вызов – в полном соответствии с тем, что предположила Джоан Уэллс. Кроме одного человека – Хьюго Ропера, которого принимали во дворце благодаря превосходному тенору и благородному происхождению, хотя было известно, что он очень беден. Он прислал ей любовное послание – поэму, в которой сетовал на свою бедность и воспевал свои чувства к ней.

Она тоже бедна, думала Фрэнсис, и, кроме красоты, ничего не может предложить мужчине, который склонен был бы жениться на ней.

Сегодня Фрэнсис приехала в Сомерсетхаус в дворцовой карете, но, не зная, сколько продлится визит, отправила кучера и горничную обратно. Миссис Стюарт, у которой не было своей кареты, но было право воспользоваться каретой вдовствующей королевы, вышла к главному входу, чтобы проводить дочь в Уайтхолл.

Однако там Фрэнсис уже ждала богато украшенная карета с золотыми и серебряными кистями и позолоченными панелями, запряженная четверкой гнедых красавцев. Фрэнсис сразу же узнала нарисованные на ней гербы, поэтому она ничуть не удивилась, когда тот, кто сидел в ней, как бы нехотя, лениво вышел, снял шляпу и низко поклонился – сперва матери, потом дочери. Фрэнсис молча смотрела на него.

– Миссис Стюарт? – спросил он. – Впрочем, можно и не спрашивать – сходство поразительное.

И еще кто-то смеет говорить, что он плохо воспитан, подумала Фрэнсис. Трудно представить себе кого-нибудь, кто был бы более галантен.

– Его Высочество герцог Леннокс и Ричмонд, – поспешно сказала она матери, поскольку миссис Стюарт смотрела на него с недоумением. – И мне кажется, он здесь специально для того, чтобы отвезти меня во дворец.

– Если мне будет позволено это сделать, – сказал Леннокс. – Мне сказали в Уайтхолле, что вы в гостях у родных, потом я случайно увидел, что карета вернулась, и подумал, кузина, что вам будет не на чем вернуться.

– Кузина? – недоверчиво спросила миссис Стюарт, но неожиданно сменила тон и продолжила уже совсем по-другому:

– Ну конечно же! Ведь Ваше Высочество тоже Стюарт, и мой муж был знаком с вашим отцом, милордом Обиньи. Вы очень торопитесь обратно? Может быть, вы разрешите пригласить вас – я хотела бы предложить вам легкий ужин.

– Я могу понадобиться Ее Величеству, maman. Мне очень жаль, но пора возвращаться, – поспешно сказала Фрэнсис, у которой не было ни малейшего желания продолжать эту неожиданную встречу под материнским подозрительным взглядом.

– Мне это не пришло в голову. Конечно, тебе следует вернуться, – согласилась миссис Стюарт, приняв как должное, что этот красивый молодой человек в роскошной фамильной карете приехал, чтобы проводить Фрэнсис.

Леннокс пробормотал что-то насчет того, что он надеется иметь удовольствие вскоре нанести ей визит. Фрэнсис помахала матери на прощание и села в карету. Форейтор закрыл дверь и занял свое место позади кучера. Кони рванулись вперед, и карета покатила.

– Но не во дворец, – сказал Леннокс, который, судя по всему, уже дал кучеру соответствующие указания, потому что карета покатила по Пикадили и Сент-Джеймс. – Насколько мне известно, королева не нуждается вечером в вашем присутствии.

– Нет. Она разрешила мне побыть с матерью столько, сколько я захочу, – призналась Фрэнсис. – Я сказала неправду, потому что ваше появление очень удивило меня, и я боялась, что она замучает нас обоих нудными вопросами. Откуда вы узнали, где я?

– Я встретил мисс Ла Гарде, и она сказала мне. Вчера вечером курьер принес мне письмо от нее. Я чувствую себя ее должником.

– Вы? Меня раздражает и злит то, что она вмешивается в мои дела.

– Уверяю вас, из самых добрых побуждений. Она видела, в каком я был состоянии, и просто пожалела меня.

– На самом деле? – Наивность и доверчивость Леннокса заставили Фрэнсис улыбнуться. – Я бы не сказала, что Джулия отличается особой добротой, но, может быть, я и ошибаюсь в ней.

– Ошибаетесь, кузина, конечно, ошибаетесь! Она написала мне о том, как вы провели два вечера после того, как объявили о своем согласии выйти замуж за любого, кто имеет приличное состояние и готов жениться на вас.

В неверном свете наступающих сумерек Леннокс увидел, как Фрэнсис вспыхнула, и на ее лице появилось злое выражение. Она отвернулась, потому что маленькая шляпка с пером, кокетливо надетая на пышную прическу, вовсе не защищала ее от пристального взгляда Леннокса. Но ее маленькие ручки, затянутые в светлые перчатки, украшенные жемчугом, задрожали, и Леннокс накрыл их своей рукой.

– Я не опоздал?

– Не опоздали куда?

– Вас не очень утомили нетерпеливые претенденты? Честность может заставить вас принять первое же предложение.

– Мне никто ничего не предлагал. Да я и не ожидала этого. Я просто сошла с ума, и никому не пришло в голову отнестись к этому серьезно. Я выпила слишком много вина, но у меня нет таких способностей, как у Вашего Высочества, и я не могу скрыть, когда немного пьяна.

– Я абсолютно трезв, – ответил Леннокс. – За целый день я не выпил ни капли.

– При такой погоде это, наверное, очень тяжело. Должно быть, вы умираете от жажды.

– Мое физическое самочувствие значительно лучше, чем состояние души. Я думал, что у меня нет никакой надежды. Можете себе представить, я совершенно не ожидал, что у меня не будет соперников, и должен вам в этом честно признаться. Но раз дела обстоят именно так, мне остается только задать вам один вопрос. Не хотите ли взять меня?

– Взять вас? – глупо переспросила Фрэнсис.

– Разумеется. Разве вы не поняли меня? Вы предложили себя любому, кто готов жениться на вас. По крайней мере, это я могу вам гарантировать, хотя я в долгах и разделываюсь с одним долгом только для того, чтобы тут же влезть в другой. Но я стою больше, чем пару тысяч в год.

Фрэнсис повернулась к нему и спросила:

– Вы в своем уме или только притворяетесь, что трезвы?

– Как я могу быть не трезвым, если даже не выпил и кружки пива? Я пил воду, одну только воду, и она безобразно булькает во мне, ведет себя, как дикий зверь, которого загнали в клетку!

– Надеюсь, что вы не повредите свой желудок и, может быть, даже постепенно привыкните к ней, – ответила Фрэнсис, стараясь не рассмеяться.

– Никогда в жизни! Это был совершенно особый случай!

– Если вы женитесь на мне, у вас будет много подобных случаев. Впрочем, не думайте, что я принимаю вас всерьез, кузен.

– Нет, вы должны принимать меня совершенно серьезно. Неужели вы думаете, что я примчался сюда из Кобхем Холл, чтобы дурачиться? Ведь я уговаривал себя, что мне лучше никогда больше не встречаться с вами.

– Тогда почему же вы здесь?

– Потому что, когда я понял, что у меня появился шанс… Я не смог справиться с собой. Бог свидетель, вы жестокая негодница, Фрэнсис Стюарт, и я дурак, что предлагаю вам свое сердце. Однако вот оно. Возьмите или откажитесь.

– Разумеется, откажусь, – немедленно ответила Фрэнсис.

– Значит, вы не просто негодница, но еще и дура. Джулия Ла Гарде не сомневается, что вы слегка не в себе. И мне кажется, что наш кузен, король, приложил к этому руку. Сказал, наверное, что не намерен больше позволять дурачить себя и что вы должны решить наконец либо вы принимаете его условия, либо…

– Либо – что? – нетерпеливо спросила Фрэнсис.

– Честное слово, я понятия не имею, чем он угрожал вам. Не могу сказать, что я симпатизирую Карлу. Может быть, он вполне заслуживает вашего отношения, но в случае с вами он проявил себя с самой лучшей стороны. И его нельзя осуждать, если, потеряв терпение, он силой хочет добиться от вас того, чего многие мужчины на его месте уже давно добились бы.

– Прекратите! – закричала Фрэнсис, и Леннокс почувствовал, как задрожали ее руки, которые он все это время не выпускал из своих.

Однако он вовсе не намерен был молчать.

– Мне кажется, было бы лучше для вас, если бы вы уступили ему.

– Но я не могу! Не могу! Я лучше умру! Неужели вы не понимаете, что я не могу?!

– Да, я понимаю… – тихо ответил Леннокс.

– И совсем не потому, что я обманщица и притворщица. Я никогда не хотела ни обманывать, ни притворяться, и мне кажется, что я никогда это не делала. Сперва мне было просто весело, все казалось игрой – забавной, увлекательной игрой, которая никому не причиняла никакого вреда. Я могу признаться вам, что, если бы я любила Карла, все остальное перестало бы волновать меня, я просто забыла бы обо всем… Но… Я хочу быть честной с вами, хотя вы этого совсем не заслуживаете, потому что очень грубо обошлись со мной. Иногда мне просто кажется, что я вообще не могу полюбить так, как любят женщины… Я очень люблю короля. Если бы он был моим братом… о, я была бы очень предана ему, но принадлежать… нет, я не могу… Если бы королева умерла, это было бы ужасно, потому что я не смогла бы отказаться стать его женой… Но… это было бы для меня невыносимо… Наверное, правы те, кто говорит, что у меня холодное сердце, и мне часто бывает очень грустно из-за этого.

Наступило молчание. Они ехали в сторону Челси и Кенсингтона.

– Он слишком стар для вас, – сказал Леннокс спокойно и доверительно. – И у него было слишком много женщин. Именно это и отталкивает вас. А другие – те, которые вокруг вас крутятся, – они лучше?

– А вы? – ответила она вопросом на вопрос. – Вы сами лучше? Вы были дважды женаты.

– Разумеется, я не новичок, – самодовольно ответил Леннокс, и глаза Фрэнсис наполнились слезами, потому что эта его уверенность в себе всегда очень раздражала ее. – Но я был женат на женщинах, которых любил. И какой бы печальной ни была моя вторая женитьба, я не виноват в смерти моей жены: когда я узнал, что она больна, были приглашены лучшие врачи. Они сказали, что болезнь началась очень давно, и когда я узнал об этом, то дал ей слово, что ни пенни из ее приданого не потрачу на себя, а использую все деньги для восстановления и ремонта Кобхема. Она умерла счастливой, не зная, что умирает. Что же касается Бетти, то я все рассказал вам во время нашей первой встречи.

В его голосе не осталось никакой самоуверенности, он стал тихим и печальным. Однако Фрэнсис решила спросить его о том, что уже давно интересовало ее и будоражило ее любопытство.

– А что произошло с Елизаветой Гамильтон? Кажется, она отказала вам, кузен, Шевалье де Грамон рассказывал, что когда вы ухаживали за ней, сказали, что без приданого не женитесь.

– Она сама спровоцировала это. Она настаивала на том, чтобы король обеспечил ее приданым за те услуги, которые ее отец оказывал ему в начале Реставрации. Когда приданое было обещано, она рассмеялась мне в лицо и сказала, что любит де Грамона, который не смог бы жениться на ней без этого приданого, потому что проигрался дотла. Она вышла за него замуж, не так ли?

– Да, но…

– Эта пара гнусно обошлась со мной, и нет ничего удивительного в том, что они меня презирают. Им гораздо удобнее представлять меня негодяем и интриганом.

– Возможно, вас приятно удивит то, что и у меня тоже есть кое-какие деньги. Мои драгоценности стоят не менее десяти тысяч. А, может быть, даже и больше, – с гордостью сказала Фрэнсис.

– И вы ничего не оставите себе. Во всяком случае, ничего, что было подарено королем.

Неожиданная страстность этих слов не только удивила, но и успокоила Фрэнсис.

– Может быть, о нас обоих думают превратно. Клянусь вам, в моем поведении было больше глупости, чем злого умысла! И все-таки не кажется ли вам, что будет лучше, если я попрошу короля отпустить меня в монастырь?

– Никогда! Только попробуйте, и я насильно увезу вас!

Он обнял ее и, прижав к себе, стал искать ее губы. Она попыталась увернуться от этих объятий, чего никогда не позволяла себе с королем. Но он не собирался выпускать ее и, найдя ее губы, нежно, но настойчиво приник к ним. У Фрэнсис неожиданно пропало всякое желание сопротивляться ему, настолько нежным был этот поцелуй, и, к своему удивлению, она почувствовала, что ей легко и приятно отвечать ему. Она привыкла к ласкам опытных и жадных рук короля, которые заставляла себя терпеть, а Леннокс обнимал ее уверенно и спокойно, и ей было приятно чувствовать прикосновение его щек к своему лицу.

Потом, когда она прижалась к его плечу, ее маленькая шляпка, которая очень ненадежно сидела на локонах, совсем сбилась на затылок. Фрэнсис с трудом произнесла слова, в которых были и искренность, и застенчивость:

– Я не всегда бываю ветреной и глупой.

– Разве я сам не знаю этого?

– Откуда?

– Разве вы не огорчались, когда болела королева, вместо того чтобы радоваться? Разве вы не сочувствовали мне, когда я рассказывал вам о смерти Бетти? Разве я не понял, что для вас иметь такой дом так же важно, как и для меня самого? У вас гораздо больше оснований сомневаться во мне, чем у меня – в вас, потому что у меня репутация распутника и мота. Если говорить честно, я довольно равнодушен к женщинам, хотя остальное – правда. Пьянство и расточительность – вот мои основные пороки.

– Привычки, – мягко поправила его Фрэнсис. – Разве вам захочется напиваться, если вы будете счастливы?

– У меня нет определенного ответа на этот вопрос, хотя моя самая большая радость – Кобхем, и там я могу быть трезвым. По крайней мере, когда занят.

– Но вы же сказали мне, что в вашем доме хватит дел на годы. Что же касается расточительности… наверное, в этом нет большого греха, ведь вы же на свои деньги снарядили эти каперы. И потом… есть еще Кобхем… Если бы это был мой дом, я согласилась бы целый год обходиться без новых нарядов и все деньги тратить только на него…

– Именно этого я и ждал. Кобхем способен разорить меня.

Леннокс был одновременно и доволен, и расстроен, и Фрэнсис показалось, что он помрачнел. Она инстинктивно сжала его руку, чтобы успокоить.

– Есть еще кое-что, что должно быть вам приятно, – прошептала она. – Хоть я и рассердилась тогда, но все-таки вспоминала вас. Больше года назад я мечтала… Но тогда вы не обращали на меня никакого внимания…

– Как я мог показать, что неравнодушен к женщине, которая вот-вот станет моей королевой? Я рискнул сейчас сказать вам о своих чувствах только потому, что Джулия уверена: с вами случилась беда, о которой вы никому не говорите.

– О да, случилась! Король дал мне время – до того дня, когда мне исполнится девятнадцать лет. До следующего месяца. Потом я должна отдаться ему по собственной воле, или он… Замужество представляется мне единственным выходом, я подумала, что он, наверное, не станет мстить человеку, который захочет увезти меня куда-нибудь в тихое место, где не будет людей, и сделать так, чтобы про нас все забыли. Но вы – совсем другое дело… Вы принадлежите к королевской семье, и у вас большое состояние. А когда Карл разозлится, он вполне может уничтожить вас…

– Да, – согласился Леннокс, – может…

– Но нам, наверное, поможет королева, – с надеждой сказала Фрэнсис. – Если и она ничего не сможет сделать… Неужели Карл сможет разлучить нас?

Фрэнсис почувствовала, как в ее сердце вошел страх. Леннокс не выпускал ее из своих объятий, а она думала о том, что услышала от него…

Он сердился на нее и был с нею нежен и ласков. Он честен с ней. Возможно, у него немало прегрешений, и он сам признает это, но кто безгрешен? У нее не было оснований сомневаться в его любви, и она понимала, что, женившись на ней, он сильно рискует, потому что у него не было уверенности в ее чувстве к нему.

– Возможно, я принесу вам только волнения и неприятности, – сказала она, но он рассмеялся.

– С самого первого момента, как я увидел вас, именно это и происходит, но я знал, что без вас мне не будет покоя. Если вы станете моей женой, клянусь, я буду верен вам до конца своих дней. Я буду любить вас, и со временем вы ответите на мою любовь.

– Да, – сказала Фрэнсис. – Я верю, что будет именно так.

И только тогда Леннокс приказал ехать в Уайтхолл, и они были уже вблизи набережной, она вновь почувствовала волнение и страх, которые испытывала во время всей этой поездки.

– Обещайте мне, что какие бы ни возникли трудности, вы позволите мне поговорить с королем. Он действительно привязан ко мне и, как бы ни был зол, вряд ли сможет испортить мне жизнь или разбить мое сердце жестоким обращением с вами, – торопливо проговорила она.

И тут Леннокс задал вопрос, который на его месте задал бы любой влюбленный:

– А это действительно разобьет ваше сердце?

– Сознавать, что я причина ваших несчастий? Конечно, я буду страдать.

Фрэнсис понимала, что это не совсем тот ответ, которого ждал от нее Леннокс, и говорила с некоторым смущением.

Мысленно он тяжело вздохнул. Она кокетка и всегда будет поступать по-своему.

– Пусть будет так, как вы хотите. Это правда, что Карл никогда не мстит женщинам, хотя Барбара Каслмейн давала ему немало поводов. И Люси Вальтер, если, конечно, то, что говорили про нее, – правда. Как бы там ни было, Карл – не Генрих Восьмой, и он не отправит меня в Тауэр, чтобы мне там отрубили голову.

Несмотря на все самообладание и на свою природную храбрость, Фрэнсис сжалась от страха и почувствовала, как замирает сердце, когда впереди замаячила громада Уайтхолла. Больше всего на свете ей захотелось никогда в жизни не переступать порог этого людского муравейника, наполненного интригами, несмотря на то, что сам дворец был прекрасен, а она всегда занимала там привилегированное положение.

Фрэнсис и Леннокс вместе прошли по длинным коридорам, не привлекая особого внимания, ибо, хоть он и нечасто появлялся при Дворе, все знали, что у него есть собственные апартаменты в Баулинг Грин, недалеко от Уайтхолла, где он всегда и останавливается, когда приезжает в Лондон. Кроме того, в коридорах было значительно меньше народа, чем обычно, но когда они свернули в один из переходов, там вообще не оказалось никого, кроме двух самых значительных персон в Англии, с которыми в этот трудный для них обоих момент они и хотели, и боялись встретиться.

Король и королева, и он, и она, в прекрасном настроении – шли им навстречу. Карл держал Екатерину за руку, она внимательно смотрела на него, склонившегося к ней, и смеялась своим мягким, нежным смехом, который даже ее злопыхатели вынуждены были признать прелестным.

У Леннокса вырвалось какое-то сдавленное восклицание, однако Фрэнсис, хоть ей с трудом удавалось сдерживать нервную дрожь, сразу же поняла, что ей представляется прекрасный случай и лучшего может просто не быть. Глядя с мольбой то на короля, то на королеву, она склонилась перед ними в почтительном поклоне.

– Ваше Величество, – запинаясь, начала она.

И Екатерина, и Карл снисходительно смотрели на нее.

– В чем дело, Фрэнсис? – наконец прошептала королева, протягивая ей руку.

Король, который сперва улыбался Фрэнсис, нахмурился и посмотрел на Леннокса.

– Мадам! – воскликнула Фрэнсис дрожащим голосом. – Я прошу вашего разрешения и благословения. Умоляю вас вверить нас обоих – моего кузена, герцога Леннокса и Ричмонда, и меня – Его Величеству… Он просит меня… О мадам…

И Фрэнсис заговорила быстро и сбивчиво, стараясь не смотреть на Карла, а только в добрые глаза Екатерины…

– Мы любим друг друга и хотим стать супругами.

В течение нескольких секунд не менее дюжины взаимоисключающих мыслей пронеслись в голове королевы. Она мгновенно поняла, что Карл очень далек от того, чтобы радоваться этому событию. И сразу же ей стало совершенно ясно, что Фрэнсис не была его любовницей и что его привязанность к ней была гораздо более сильным чувством, чем те, которые он раньше испытывал ко многим женщинам. Выйти замуж за столь неординарного человека – лучшее, что только могла сделать Фрэнсис, и Екатерина надеялась, что Карл разделит ее радость по поводу этого события.

– Так в чем же дело, мое дорогое дитя? – мягко сказала она. – Это прекрасная новость. Не дрожите так, словно вы признаетесь в каком-то страшном преступлении. Всем сердцем я желаю вам счастья, и я не сомневаюсь в том, что король желает вам того же.

Маленькая ручка, украшенная кольцами, помогла Фрэнсис подняться, и девушка с жаром поцеловала ее. Карл под радостным взглядом ничего не подозревающей королевы был вынужден протянуть руку Ленноксу, который молча дотронулся до нее губами.

– Разве это не прекрасная новость, мой дорогой супруг?! – настаивала Екатерина. – Прекрасная и неожиданная. Мне казалось, что они почти не знают друг друга… Они, как говорят у вас в Англии, обвели нас вокруг пальца, но это с не… – она запнулась, произнося длинное и трудное слово, – с незапамятных времен всегда было свойственно влюбленным, не так ли?!

– Да, конечно, – мрачно согласился Карл.

В тот момент, когда Леннокс повернулся к королеве, чтобы в свою очередь поцеловать ее протянутую руку, Карл поцеловал Фрэнсис в щеку, давая всем понять, что поздравляет ее. Однако глаза его горели гневом и злым весельем, и Фрэнсис сразу же поняла это. Отведя ее немного в сторону, он сказал:

– Вы распущенное существо, Фрэнсис! Умная, бессердечная девка!

– Ваше Величество, пожалуйста!.. Фрэнсис смотрела на него с мольбой.

– Первый раунд вы выиграли! – сказал Карл. – Но – Бог свидетель! – второй раунд – мой!