Леди на монете

Глава 8

В августе состоялся торжественный въезд королевской четы в Лондон. Король взялся за его подготовку весьма энергично и отдавал очень детальные распоряжения, а когда наступил день отъезда из Гемптон Курт, Фрэнсис, хотя она и привыкла в свое время к роскоши при Дворе Короля-Солнца, была ошеломлена. Король решил, что они совершат путешествие в Лондон по воде, и королевская лодка являла собой весьма внушительное зрелище. По счастью, день выдался теплый и солнечный.

– На небе – ни облачка, Ваше Величество, – радостно говорила Фрэнсис, которая хлопотала возле Екатерины, подавая ей драгоценности на маленьких бархатных подушечках, чтобы королева сама могла выбрать наиболее подходящие в то время, как ее одевали в серебристое платье с золотой каймой, прекрасно подчеркивающее все достоинства ее прелестной фигурки.

Екатерина, улыбаясь, смотрела на возбужденных юных девушек, которые порхали вокруг нее, как пестрые бабочки, слишком суетливые, чтобы быть полезными. Королева, которая была всего лишь на несколько лет старше их, уже успела приобрести трудный жизненный опыт и вела себя очень сдержанно, хотя не могла не испытывать благодарности к супругу, который предпринял эту поездку в ее честь.

По мере того, как роскошное открытое судно поднималось вверх по Темзе, они видели, как толпы людей на обоих берегах приветствовали первое торжественное появление своего монарха и его супруги.

Все двадцать четыре гребца были одеты в роскошные алые ливреи, а королевская чета сидела на диване под золотистым балдахином, который поддерживали украшенные цветами коринфские колонны.

Фрэнсис вместе с другими фрейлинами молча стояла за спиной королевы, и на этот раз у них не было ни малейшего желания разговаривать между собой, так как все их внимание было поглощено происходящим вокруг.

Другие лодки шли параллельным курсом, благо ширина реки позволяла это, и некоторые представляли собой настоящие плавучие острова с деревьями и большими валунами, на которых профессиональные артисты, одетые в классические костюмы, декламировали стихи, прославляющие новую королеву. Фрэнсис думала, что большинство строф Екатерина просто не могла услышать, но когда гребцы опускали весла и шум воды стихал, давая актерам шанс быть услышанными, было совершенно очевидно, что королева внимательно слушает их и очень довольна. Хотя даже те, кто мог бы прекрасно понять текст, едва ли имели возможность сделать это, так как играли несколько оркестров, звонили церковные колокола, люди громко кричали, и на Темзе было столько разнокалиберных лодок, барж и яликов, набитых зрителями, что почти не видно было воды.

Екатерина была в центре внимания, это был ее день, она прекрасно выглядела и сияла от удовольствия в то время, как роскошно одетый Карл держал ее за руку. Толпа выражала безграничный восторг, но не могла не заметить, что королевскую чету сопровождают весьма привлекательные мужчины и прелестные дамы.

Барбара Каслмейн и Фрэнсис стояли рядом, и Букингем неоднократно бросал на свою кузину удивленные взгляды: предполагая, что на нее будут смотреть с особым вниманием, она оделась излишне нарядно. Она добилась своего и была удовлетворена этим, во всяком случае, – пока. Изнеженная кошечка, которую ублажили сметаной, подумал Букингем и затрясся от беззвучного смеха.

Как он и предполагал, королева всего лишь пешка, пустое место, несмотря на все очевидные попытки Карла добиться того, чтобы к ней относились с должным уважением.

Между тем у Букингема было вполне реальное подозрение, что влияние Барбары на короля заметно ослабло и что она порой утомляет его своими претензиями и капризами. Несмотря на всю свою красоту, она явно боялась, что ее затмит прелестное дитя, воспитанием которого она решила заняться.

Фрэнсис не было еще шестнадцати лет, и, по мнению Букингема, ее красоте еще только предстояло расцвести в полной мере. Уже сейчас она была прелестна и очень привлекательна. Это была чистая правда, и хотя Карл не обращал на нее никакого внимания, но женщина проявляет непростительную глупость, когда становится слишком доверчивой. Барбара предполагала, что такая девушка может даже превзойти ее, а пока…

Процессия наконец прибыла в Вестминстер, где на королевскую чету обрушился новый шквал приветствий и несметное количество розовых лепестков. Немало их упало и на спутников Екатерины, и Фрэнсис, собрав лепестки со складок своего платья, наслаждалась их дивным ароматом.

– Не знаю почему, но эти розы более ароматные, чем французские – сказала она.

Король, которого явно утомило очередное длинное приветствие, неожиданно услышал эти слова.

– Она сама, как английская роза, не правда ли, ma mie?[29] – спросил он Екатерину, которая с улыбкой смотрела на Фрэнсис.

– Да, это так, она есть роза, – ответила королева на своем плохом английском. – Не из Франции, а из нашей страны.

Карл был очень доволен, когда услышал это «из нашей».

– Дитя Шотландии, выросшее в Британии. Посмотрите на этот маленький аристократический носик. Типичная Стюарт, – сказал он.

– Прекрасная Стюарт, – пробормотал герцог Букингем, и с тех пор это имя следовало неотступно за Фрэнсис повсюду.

Польщенная Фрэнсис радостно рассмеялась.

– Какой чудный день! – воскликнула она. – Как должны были эти люди ненавидеть пуритан, которые лишали их всех радостей! А сейчас… все так счастливы!

Екатерина не могла не согласиться с ней. Она действительно была очень счастлива, хотя знала, что к концу дня будет валиться с ног от усталости. Потому что ей удалось забыть на время о Барбаре Каслмейн и о тех унижениях, которые она вынуждена была терпеть из-за этой особы. Возможно, она действительно должна поверить Карлу, которому без сомнений отдала свое сердце. Возможно, что дела обстоят именно так, как говорит он, – ведь и лорд Кларендон умолял ее поверить королю – и сама Барбара открыто признает, что их отношения остались в прошлом и закончились раньше, чем Карл женился на ней, Екатерине, и единственное, что их связывает сейчас, – это то, что Барбара – мать его сыновей.

В таком случае ей будет легче согласиться на присутствие этой женщины при Дворе, и ее дружба не будет для нее столь унизительна. И она, королева, будет чувствовать себя более уверенно и естественно. Разумеется, она никогда не сумеет искренне привязаться к Барбаре, а мысль о том, что Карл – отец ее сыновей, всегда будет ранить ее. Но когда и у нее самой будет ребенок…

Екатерина с удовольствием смотрела на Фрэнсис, которая легкомысленно рассматривала присутствующих. Несмотря на то, что королеву постоянно называли жеманной и излишне скромной, она симпатизировала своим не слишком серьезным, шаловливым фрейлинам, особенно Фрэнсис Стюарт. Екатерине была известна история девушки и ее верноподданной семьи. Конечно, ее мать надеется, что Фрэнсис сделает блестящую партию. И почему бы нет? Будет большой радостью опекать ее, помочь ей завести хороший гардероб, который пока еще далек от совершенства, добиться ее расположения и доверия…

Несмотря на все эти мысли, королева в тот момент не могла никак проявить своего особого отношения к Фрэнсис, потому что девушка повернулась к Барбаре Каслмейн. Введенная в заблуждение видимостью дружеских отношений между королевой и леди Палмер, Фрэнсис не считала нужным избегать Барбары и уклоняться от общения с ней.

В Уайтхолле Двор расположился всего на несколько дней. У Барбары были собственные отдельные апартаменты, и ее присутствие в свите королевы носило чисто формальный характер. Она принимала участие во всех рутинных процедурах, но в остальном вела себя совершенно независимо, и оба – король и герцог Букингем – часто принимали участие в ее вечерах, которые, по мнению Фрэнсис, были гораздо более интересными и привлекательными, чем приемы при французском Дворе.

Барбара, казалось, относилась к королю точно так же, как и к другим своим гостям, что, судя по всему, его очень радовало. Она устраивала игры и даже более рискованные развлечения без всякого умысла, и король всегда с удовольствием принимал в них участие и бывал в прекрасном настроении.

Королева не могла скрыть своего желания тоже получить приглашение на прием к Барбаре, но приглашений не было, и однажды Екатерина как бы невзначай стала расспрашивать Фрэнсис.

– Вчера король был там очень недолго, мадам. Он сказал, что вы, должно быть, скучаете в одиночестве и ушел, когда была сыграна только половина маски, – говорила Фрэнсис, когда они осенним вечером сидели за рукоделием вдвоем в апартаментах королевы.

Донья Пенелва, единственная из португальских дам, оставшаяся при королеве после того, как остальные отбыли домой, ушла к себе, сославшись на холод в комнате, а остальных королева отослала сама, поскольку хотела остаться вдвоем с Фрэнсис. Маленькое смуглое личико Екатерины было совершенно бесстрастно, и она ничем не выдала своих чувств по поводу того, что король, рано покинувший веселое общество, к ней так и не пришел.

– Король, – сказала она, – очень устает от карточной игры, которая теперь превратилась в основное занятие по вечерам. Он не игрок и совсем не любит карты.

– Их любят только скучные люди, – как всегда решительно сказала Фрэнсис. – На меня наводит тоску даже то, что я просто смотрю на них. Они сразу же хмурятся и выражают неудовольствие, если кто-нибудь пошутит или просто скажет лишнее слово. К тому же у меня нет свободных денег, чтобы играть в карты, потому что я всегда проигрываю, если начинаю играть.

– Вы поступаете очень мудро, воздерживаясь от игры, – одобрительно сказала королева. – Королю не нравится, когда придворные дамы играют в карты, и сам он может служить для всех прекрасным примером, потому что никогда не проигрывает больше фунта или двух.

– Совсем не то, что кавалер де Грамон, – заметила Фрэнсис. – При Дворе короля Людовика кавалеры, конечно, тоже играли в карты, но он уж слишком серьезен. Только здесь я увидела, что проигрывают такие огромные деньги. Кавалер де Грамон иногда выигрывает сотни фунтов. Такое впечатление, что это вроде профессии у него.

– Вы вполне можете опустить слово «вроде», – сухо сказала Екатерина.

– Ваше Величество хочет сказать, что он таким образом зарабатывает на жизнь? – спросила Фрэнсис и почувствовала, что иголка, которой она вышивала, впилась ей в палец.

– Так говорят.

– Что касается меня, то мне гораздо больше нравится строить замки из карт, чем с их помощью рисковать своими деньгами. И кавалер де Грамон очень сердится, если кто-нибудь из присутствующих начинает мне помогать. Иногда он вообще остается за столом в одиночестве, тасует свою колоду и ждет, когда же начнется игра.

Екатерина рассмеялась. Она почувствовала внезапное желание погладить прелестную головку, которая почти касалась ее колен. У Фрэнсис была привычка, когда они оставались с королевой вдвоем, ставить свою низкую скамейку совсем рядом с ней или просто устраиваться возле ее ног на подушке. Она едва вышла из детского возраста, подумала Екатерина, и как было бы хорошо, если бы мне удалось убедить ее пореже встречаться с леди Палмер. Она не рисковала открыто сказать об этом Фрэнсис, боясь оскорбить Карла, который был очень доволен тем, что между королевой и Барбарой установились вполне дружеские отношения.

– Вы молодец. У вас есть сноровка, – заметила Екатерина. – Я не представляю себе, как можно построить такие замысловатые сооружения из карт.

– Для этого нужны очень легкие руки, – ответила Фрэнсис. – Мужчинам это редко удается. Карты рассыпаются даже от дыхания. – И добавила, удивив королеву своей мудростью: – Как мечты.

Мечты о доме, о прекрасном доме, который принадлежал бы ей. Она гораздо чаще мечтала именно о доме, чем о муже, с которым ей предстоит там жить. И хоть она не считала себя пешкой, которую, как в свое время говорила о себе ее кузина принцесса Генриетта, кто-то будет передвигать по житейской шахматной доске, у нее не было никаких романтических иллюзий. Ее мать сказала бы, что она должна принять первое же приемлемое предложение, которое будет ей сделано. Эти месяцы, которые она провела вдали от миссис Стюарт, стали для Фрэнсис передышкой.

Барбара Каслмейн многому научила Фрэнсис, и среди прочего, как держать поклонников на расстоянии с помощью жестов и улыбок, которые обещают гораздо больше, чем она намерена им дать. Она научилась не слышать и не замечать многое из того, что ей не хотелось знать, она принимала дружбу Барбары и полушутливое ухаживание Букингема, не задумываясь об искренности ни одной, ни другого.

Фрэнсис склонилась над вышивкой, а королева молча наблюдала за ней. Хотя она очень любила Фрэнсис, которая с самого начала была для нее прекрасной компанией, потому что обе они неплохо говорили по-испански, девушка часто огорчала ее. Насколько искренней была ее кажущаяся наивность? Что бы там ни говорили, она должна замечать и видеть гораздо больше, чем она сама, королева, с присущими ей экзальтированностью и добродетелью. Барбаре Каслмейн, думала Екатерина, вряд ли придет в голову пускать Фрэнсис пыль в глаза, и она, конечно, знает, старается ли Карл во время приемов у Барбары остаться с хозяйкой наедине.

Однако гордость не позволяла Екатерине унизиться до прямого разговора на эту тему, и она холодно прервала Фрэнсис, когда та, желая помочь, как обещала Барбаре, попыталась сказать о том, что ее подруга раскаивается в этой любовной связи и что ее отношение с королем – в прошлом.

Фрэнсис тяжело вздыхала, страдая над рукоделием, которое королева считала самым подходящим занятием для своих фрейлин в свободное время. Может быть, это и было очень лестно – проводить время вдвоем с королевой, но нестерпимо скучно. В этот сырой вечер другие девушки репетировали пьесу в стихах, которую должны будут сыграть после возвращения Двора в Гемптон Курт, и кто-то сейчас заменял Фрэнсис, хотя именно ей предстояло исполнить главную роль. Насколько интереснее было бы участвовать в репетиции, чем сидеть здесь с этим дурацким рукоделием, сохраняя уважительное молчание в ожидании, когда королева соизволит нарушить его.

И вдруг – совершенно неожиданно – она оживилась и вся превратилась в слух, потому что королева сообщила ей замечательную новость.

– Вдовствующая королева? Неужели она действительно приезжает в Англию? Об этом уже столько раз говорили… но вы сказали… мне показалось, что она уже в пути?!

– Да, именно так я и сказала. И если ничего не случится, она должна быть здесь на следующей неделе. Его Величество надеется, что на этот раз королева пробудет здесь подольше, потому что она не выезжала из Парижа давно, после замужества принцессы Генриетты-Анны. Она совсем недавно сообщила о своих намерениях, и было очень мало времени, чтобы привести в порядок дворец в Гринвиче. Сейчас там не очень удобно. Король говорит, что нужно Сомерсетхаус превратить в ее постоянную резиденцию.

– А принцесса не приедет с ней? – с надеждой спросила Фрэнсис. – Мы ведь росли с ней вместе… Ваше Величество. Все то немногое, что было у нас в то время, мы всегда делили поровну. И потом, мы ведь кузины.

– И близки почти так же, как сестры, – с явной симпатией заметила королева.

Фрэнсис буквально в последнюю минуту удержалась, чтобы не сказать, что она была гораздо ближе Генриетте-Анне, чем принцесса Мэри, которая умерла от оспы.

– Я видела письмо, которое она прислала королю, – продолжала Екатерина, – то самое, в котором она рекомендовала мне вас как одну из фрейлин. Это было очень великодушно с ее стороны. Она согласилась расстаться с вами – и я поступила бы точно так же – в надежде, что вы сможете выйти замуж за какого-нибудь порядочного джентльмена, даже если бы при этом у вас не было бы возможности часто бывать в Лондоне после замужества.

– Надеюсь, что мне это удастся! – воскликнула Фрэнсис, чье стремление к роскошной придворной жизни было совсем не удовлетворено. Однако у нее хватило ума скромно добавить:

– Я очень благодарна Вашему Величеству за эти намерения.

Бывали моменты, когда королева позволяла себе пренебречь формальностями, и, видимо, сейчас была именно такая ситуация.

– Вы прекрасно знаете, Фрэнсис, что я очень люблю вас, – сказала она. – Будучи кузиной короля, вы занимаете здесь особое положение. В своем последнем письме вдовствующая королева упоминала вас. Она уверена, что вы приносите мне радость.

– Боже мой! Сомневаюсь, что я вообще могу приносить кому-нибудь радость, а уж Вашему Величеству и подавно! Хотя принцесса в своем письме написала мне то же самое. Мне кажется, что ей уже давно пора навестить своего брата. Они так любят друг друга, и, кроме того, – не могла остановиться Фрэнсис, – ей необходимо познакомиться с вами, Ваше Величество. Это совсем не то же самое, что обмениваться письмами.

Поскольку королева уже успела начать ревновать мужа к его возлюбленной сестре, и эта ревность была посильнее той, которую возбуждала Барбара, она не стала комментировать того, что сказала Фрэнсис, но заметила с явным сожалением:

– Боюсь, что Генриетте-Анне не удастся сейчас уехать из Франции. У нее там слишком много официальных обязанностей. Но самое важное, конечно, то, что ее дочка еще слишком мала…

– Это Филипп не отпускает ее! – не слишком вежливо воскликнула Фрэнсис. – Ваше Величество, вы даже не представляете себе, какой он… странный. Он ужасно ревнивый, хотя сам совершенно пренебрегает ею и открыто демонстрирует, что предпочитает общество кавалера де Лоррана. Мадам, вы не находите это странным? Такой щеголь, он постоянно говорит о фасонах одежды и занят больше всего своими кружевными манжетами. Впрочем, Филипп тоже любит покрасоваться, так что они вполне стоят друг друга. Он ведет себя совсем не по-мужски, хотя, казалось, что вначале он был очень влюблен в нашу обожаемую принцессу. Но на самом деле ни он, ни Лорран вовсе не интересуются женщинами. Дороти и Джентон смеялись надо мной, потому что, как я ни старалась, мне так и не удалось добиться ни одного комплимента от Лоррана! Он вообще не замечал меня! – с обидой закончила Фрэнсис свой монолог.

Для юной красавицы это полная неожиданность, думала Екатерина, испытывая самые добрые чувства к девушке, которой ничего не было известно о трудностях супружества, выпавших на долю несчастной Генриетты. Королева, воспитанная в монастыре, еще каких-нибудь несколько месяцев назад и сама была совершенно несведуща во многом, однако за это время ей пришлось узнать немало неприятной правды. Но она не считала возможным просветить также и Фрэнсис. Была ли она просто глупа или неподдельно наивна? Кавалер де Грамон считал Фрэнсис глупой. «Женщина вполне может себе позволить быть более красивой, чем умной», – презрительно говорил он. Екатерина, которой передали эти слова, совсем не была уверена в их правоте.

Несмотря на то, что Фрэнсис всегда боялась вдовствующей королевы, когда они вместе жили в Шато де Коломб, сейчас она сгорала от нетерпения увидеть ее и узнать из первых рук новости про Генриетту. Она была в числе тех, кого Карл и Екатерина взяли с собой в Гринвич, когда отправились встречать королеву Генриетту-Марию, а через несколько дней, после переезда Двора в Гемптон, вдовствующая королева нанесла визит королевской чете.

– Это значит, что теперь мы будем видеть Каслмейн пореже, – с удовлетворением заметила Джоан Уэллс. – Даже у нее не хватит наглости появляться при Дворе в присутствии вдовствующей королевы.

– Почему бы ей не появляться? – спросила Фрэнсис. – Королева вполне дружелюбна с нею, она уже смирилась с тем, что было в прошлом.

– Господи, Фрэнсис! Порой вы так разумны, а порой… не понимаете самых простых вещей! Эта дружба – самое настоящее притворство. И теперь, когда Ее Величество стала лучше говорить по-английски, они нередко обмениваются такими колкостями… Вы, наверное, не видели, как однажды, совсем недавно, королеве в течение нескольких часов делали прическу с локонами, после того как Карл сказал, что обожает локоны…

– Да, чтобы их сделать и уложить, требуется уйма времени, – согласилась Фрэнсис.

– Разумеется! И Каслмейн, которая крутилась поблизости, спросила Ее Величество, как она может терпеть, когда ее так долго причесывают. Потом запустила руку в свою прическу, показывая, что локоны у нее настоящие и она не боится их испортить!

– Ну и что из этого? Барбара вовсе не хотела обидеть Ее Величество. Просто, она сказала первое, что пришло ей в голову.

– Так же, как и вы, Фрэнсис Стюарт! Поэтому не приходится удивляться, что вы так прекрасно с ней ладите! Но королева не осталась в долгу и сказала, что у нее есть более серьезный повод проявлять терпение и она не склонна обращать внимание на подобные пустяки. Все прекрасно поняли, что именно она имела в виду, кроме вас, кажется.

– Я просто не обратила на все это никакого внимания: на шали Ее Величества запуталась бахрома, и я старалась привести ее в порядок.

– Ее Величество может быть великодушной. Поэтому, если я вижу, что кто-то обижает ее…

Джоан сделала драматический жест и добавила:

– Я считаю – и это не только мое мнение, – что королева совершила большую ошибку, позволив Барбаре Каслмейн появляться при Дворе. Ей следовало настоять на своем.

– Королева была вынуждена поступить именно так, – вполне разумно возразила ей Мэри Бойтон. – Вспомните приданое. Ведь оно еще не выплачено полностью. Кроме того, Англия активно поддерживала Португалию. Королева не могла не считаться с этими обстоятельствами. Кроме того, она любит короля и не хочет ссориться с ним.

– Предположим, она действительно любит его, – продолжила Джоан. – Тем хуже для нее, бедняжки. Но все-таки ей было бы немного легче. Как прекрасно встретилась с ней вдовствующая королева! Она не позволила Екатерине сделать реверанс, а обняла ее и поцеловала, демонстрируя всем, что она признает более высокое положение своей невестки. И это при том, Фрэнсис, что она, наверное, более суровый человек, чем королева Екатерина, которая всегда так добра.

– Нет, нет. Она тоже часто бывает добра, хоть у нее и такая нелегкая жизнь. Моя мать – одна из ее ближайших подруг, и она считает королеву Генриетту-Марию совершенством. На ее долю выпало немало горя, даже уже после Реставрации, хотя мы думали, что после возвращения короля Карла на престол нас всех ждут одни только радости… Она похоронила вначале принца Генриха, а потом принцессу Мэри…

– Потерять мужа и троих детей, – прошептала Мэри Бойтон. – Все говорят, что и у герцогини Орлеанской очень слабое здоровье. Наверное, вдовствующая королева немало волновалась, когда Генриетта ждала ребенка…

– Я тоже очень волновалась, – призналась Фрэнсис, что хоть и вполне соответствовало истине, но было сказано с отсутствующим видом, ибо она старалась развязать пакет, который слуга вдовствующей королевы принес ей всего лишь несколько минут назад.

Обе старшие девочки рассмеялись. Они не могли представить себе, что веселая Фрэнсис может быть взволнована или опечалена чем-нибудь. Она была более беззаботной, чем кто-либо из них, хотя ее семья – мать, сестра и брат – уже давно не приезжали в Лондон из Шотландии, и все знали, что у Фрэнсис нет ни денег, ни собственного дома. Казалось, ничто не может испортить ей хорошего настроения, и хотя другие фрейлины и были шокированы дружбой Фрэнсис с Барбарой Каслмейн, они одновременно завидовали ей, ибо гордая красавица не обращала на них никакого внимания. Как, впрочем, и прекрасный Букингем, который при всех оказывал Фрэнсис знаки внимания и позволял ей втягивать себя во все детские игры и забавы.

– Вот посмотрите, – сказала Джоан, – пока вдовствующая королева будет здесь, недели или месяцы, это не имеет значения, – Каслмейн будет жить в своем загородном доме, где она держит детей, подальше от чужих глаз.

– Это не понравится королю, – предположила Мэри Бойтон. – Что бы ни говорила его мамаша, у них скоро все начнется снова… Фрэнсис Стюарт, ради Бога, что у вас в руках?! О, какая красота!..

Развернув пакет, Фрэнсис вынула из него серебристо-зеленую парчу и, обмотав ею свою стройную, изящную фигуру, принялась делать складки.

– Подарок… от моей кузины, принцессы Генриетты… герцогини Орлеанской, – с гордостью сказала она. – Из нее получится прелестное платье.

Обе девушки, которые были старше Фрэнсис и принадлежали к знатным семьям, смотрели на нее с завистью. Фрэнсис всегда получала дорогие подарки. В день рождения, когда ей исполнилось шестнадцать лет, ей прислали кучу подарков из Франции, среди которых был и браслет с драгоценными камнями от короля Людовика.

И обе они подумали о том, что хоть Фрэнсис и кажется самой бедной из них, в действительности имеет гораздо больше, чем они.