Глава 2

Петр Семенович просматривал газету, обычную, где кроме передовиц и фельетонов на злобу дня, публиковались объявления. Он просматривал каждую субботнюю газету, потому что это был единственный и односторонний, его с «начальством», канал связи. Он не состоял на службе, его нельзя было вызвать через секретаршу, по телефону или телеграммой, вызвать курьером – таково было условие Хозяина. Его можно было призвать к себе, дав объявление в газете. Что устраивало обе стороны.

Команда под началом Петра Семеновича не вмещалась в привычные форматы – они были, но их не было, потому что, согласно официальным данным, они умерли в лагерях, были сактированы и зарыты в общих могилах. Они не могли приходить к девяти на службу, не могли получать зарплат и премий, отдыхать во время очередных отпусков – потому что покойники не могут ходить и отдыхать в санаториях. Они жили на «птичьих правах», понимая, что в любой момент их могут убрать за ненадобностью или чтобы концы спрятать. Как сор… Такая жизнь, которая после смерти, которая посередке.

Они были нужны прежнему Хозяину, который создал их, как противовес существующим силовым ведомствам, для решения конфиденциальных задач и своей, на случай заговора соратников, защиты. Выдернул из лагерей, проведя по документам как покойников, собрал вместе, чтобы они отъелись и хоть чему-то друг у друга научились. Потому что зеки все были не простые, с фронтовыми биографиями – кто-то в батальонной разведке через нейтралку ходил и языков брал, кто-то десантами командовал или партизанил, воюя в одиночку и выживая на подножном корму, а кого-то в Абвере на диверсанта натаскивали, шпионским премудростям обучая. И даже тот, кто фронта избежал, как Крюк, в тылу не в продскладе подъедался, а в банды «внедренным» ходил, на кулачках и ножичках авторитет свой зарабатывая, рискуя что урки раскусят его и на куски порежут. Разные биографии, по-разному их судьба крутила, но каждый под самое горлышко хлебнул, научившись выживать и убивать, отчего жив остался, где другие полегли. Такая школа, такой естественный отбор. Да и зоны, где они сроки тянули, тоже те еще университеты, если не хочешь под шконку залечь или на блатное перо угодить. Тертые-перетертые мужики были и понимая, для чего их с нар выдернули, учились на совесть – не было им хода назад, даже в лагеря, где они были списаны подчистую – только в землю, в безвестные могилы без памятника и холмика, возможно частями, без головы и пальчиков, чтобы никто и никогда их опознать не мог.

И обретенной полусвободы ради и понимания, что жив, ты пока нужен, готовы они были за Хозяина любому глотки рвать, как хорошо натасканные на кровь псы. Да и Хозяин был у них «в авторитете», потому как войну выиграл, какой Россия, да и мир, не знали – с его именем они на пулеметы грудью перли. А то, что их после под статью подвели, так это не Он, а шваль гэбэшная расстаралась – шавки краснопогонные. Да и чего не бывает, когда лес рубят – там такие стволы валили, что не им, щепкам, чета. Только хоть и с перегибами, а страну Он поднял и после войны отстроил чуть ли не с нуля. Такому не в лом послужить. Только не довелось… Не воспользовался их услугами Хозяин, не смог, не успел, потому как их Лаврентий под себя подмял, Самого – переиграв. А потом товарищ Сталин умер, сам ли или ему помогли – не суть важно. И Лаврентий не зажился, под Хруща угодив. Остались они без Хозяина и значит, без защиты, и чтобы выжить, пришлось на поклон к новому царьку идти, хоть и не шибко они его любили. Ну да делать нечего…

Поздравления, некрологи, предложения – ничего. Или Хрущ передумал и в их услугах не нуждается? Но тогда их давно должны были за кадык ухватить. Странно это.

Петр Семенович отложил газету.

– Что пишут? – шутейно поинтересовался Абвер. Хотя глазки его не смеялись, напряженными глаза были.

– Ничего особенного – надои, плавки, трактора. Опять гидра империализма голову поднимает, опять негров линчуют.

– Понятно.

Все им понятно, не первый год замужем…

– Ладно, подождем, когда надои подрастут.

– Подождем…

Загрузка...