Ледяная пустыня

Бог викингов Один

Я вновь принялась за костюм Баалаты. Если первый я смастерила просто ради смеха, то, принимаясь за второй, уже знала, что делаю. Не выпуская из рук иголки, я очень хотела, чтобы Деметра узнала о моем святотатстве и остальные омниоры окончательно и бесповоротно от меня отвернулись.

Сознательно идя на скандал, я оказалась в центре всеобщего внимания.

Я и сейчас не отличаюсь сдержанностью. Представь же меня в семнадцатилетнем возрасте! Мне очень нравилось, когда на меня обращали внимание. У меня были длинные вьющиеся волосы. Несмотря на зимнюю стужу, я носила короткие юбки, высокие сапоги, блузки с глубоким вырезом или тонкие облегающие свитера.

Как-то на деньги Деметры я купила себе черную накидку с остроконечным капюшоном, а потом закрылась в университетском туалете с девушкой из Пакистана, попросив ее накрасить мне глаза на восточный манер. С тех пор я всегда подводила глаза черной сурьмой.

— Привет, красотка! — поздоровалась со мной Карла, однажды появившись в моей комнате с оцинкованным шурупом и драным носком в руках. — Возьми и носи на здоровье. Они тебе очень пойдут, — сказала она.

Не знаю, где Карла откопала этот хлам, но я приняла брошенный вызов и вышла к ужину с шурупом в ухе вместо серьги и с рваным носком на руке вместо перчатки.

Конечно, это было ужасно глупо, но мне нравилось, когда на меня глазели.

Именно так все и было в ночь карнавала.

Должна тебе сказать, что в тот вечер Карла, очень хорошенькая в костюме бабочки с почти не пролезавшими в дверь разноцветными крыльями, отказалась выходить со мной на улицу.

— На меня никто даже не посмотрит! — пожаловалась она.

— Глупости! С этими крыльями ты похожа на радугу.

— Рядом с тобой я похожа на мусорный бак. Все будут смотреть только на тебя. Мне, знаешь ли, очень трудно дружить с такой привлекательной девушкой, как ты.

Карла была хорошей и доброй, и всегда говорила то, что думает. Она уже не раз упрекала меня в том, что я сознательно стараюсь затмить всех остальных.

Поэтому мне пришлось идти на карнавал одной.

Разумеется, одной я была очень недолго. В актовом зале факультета математики было не протолкнуться. На меня тут же набросились толпы ряженых мужчин, пытаясь завязать знакомство и предлагая мне выпить. Ко мне приставали хоббит, римский центурион, человек-паук и даже один живой труп, но я вихрем закружилась в танце и вскоре от них избавилась. Потом я нашла знакомых с факультета журналистики, и мы веселились до тех пор, пока не настал час конкурса карнавальных костюмов.

Меня тут же стали подталкивать к деревянной лестнице, которая вела на сцену. Впрочем, я не особенно нуждалась в поддержке. По непонятной причине я чувствовала себя очень уверенно, словно мной руководила чья-то незримая сила. Мне нравился мой костюм, и самой себе я казалась самой привлекательной и обаятельной.

Разумеется, я была обречена на триумф. Каждый мой шаг по сцене сопровождался бурными овациями, одобрительным свистом и топаньем. Чувствуя на себе взгляды сотен глаз, я совсем не смутилась и не испугалась, а наоборот — воспарила от успеха. Мне в голову ударило восхищение толпы, и я поняла, что такое «купаться в лучах славы».

Я чувствовала себя превосходно, но тут у меня начались неприятности.

Стоило спуститься со сцены, как меня окружила толпа народа.

Противнее других был один тип в костюме призрака, от которого мне было никак не отвязаться. Наверное, я ужасно понравилась этому привидению в рваном саване и с ржавой цепью на шее. Призрак уже изрядно выпил и вбил себе в голову, что мы обязательно должны покататься на его машине. Я отказывалась, но у него совсем съехала крыша, и он вцепился мне в руку. Из-за белого капюшона с дырками для глаз я не видела его лица.

На карнавале всегда так — маска скрывает все, но чаще всего неосознанно выбираешь именно тот костюм, который лучше всего выражает твою внутреннюю сущность…

Как бы то ни было, призрак пытался утащить меня с собой, а я изо всех сил сопротивлялась. Я вырывалась, отпихивала его и, кажется, даже укусила за руку, но ничего не помогало. Призрак был здоровым детиной двухметрового роста.

Не зная, как освободиться, я уже собиралась огреть его волшебной палочкой, что делать в общественных местах омниорам категорически запрещается, но перед таким отчаянным шагом во весь голос воззвала о помощи. Ни один человек не бросился мне на подмогу, но вокруг нас сразу возник круг любопытных. Я была поражена — неужели никто не вызволит меня из лап этого чудовища?!

И вдруг перед моим взором возник викинг.

— Отпусти ее, — сказал он призраку. — Она не хочет идти с тобой.

Я уставилась на своего спасителя во все глаза. Он был божественно красив — высокий, светловолосый, голубоглазый. У викинга была царственная осанка, в руках он держал меч и щит, а на его голове красовался украшенный грозными рогами шлем.

Властным жестом незнакомец отодвинул призрака в сторону, а когда тот попробовал сопротивляться, ударил его кулаком в грудь с такой силой, что негодяй отлетел к стенке.

Потом викинг взглянул мне в глаза и подал руку. У меня задрожали колени. Никогда прежде я не чувствовала ничего подобного. Мой спаситель весь светился каким-то внутренним светом, я не могла отвести от него глаз.

Стоило ему сжать мою руку в своей, как я почувствовала укол в сердце, и по моему телу разлился жар. В меня словно ударила молния. Время замедлило свой бег, перед глазами все поплыло. Свет показался мне непереносимым, а музыка — оглушительной. У меня подогнулись колени.

Это был страшный и прекрасный миг. В ушах зазвучала томительно-странная кельтская музыка, и вокруг нас словно образовался вакуум. Я не видела чужих потных лиц и переполненного зала, только лицо моего спасителя.

Внезапно я почувствовала, что лечу. Это мой герой сильными руками обнял меня за талию.

Я млела от его прикосновения, не обращая внимания на головную боль, и думала только о викинге и его стройном драккаре[14] с головой дракона на носу. Мысленным взором я видела, как под покровом ночи он бесшумно поднимается вверх по реке на борту своего корабля и при свете факелов штурмует неприступную крепость…

Викинг куда-то меня нес. Вокруг мерцали огоньки. Что это? Звезды? Он меня похитил? Это за мной он приплыл ночью на своем прекрасном корабле?

Кажется, викинг о чем-то меня спрашивал. До меня доносился звук его голоса, но я не разбирала слов среди грохота музыки и воплей тысяч людей вокруг.

Я уже собралась назвать ему свое имя, как вдруг мой спаситель поцеловал меня прямо в губы. Как только его уста коснулись моих, мир словно взорвался в ослепительной вспышке.

Я пришла в себя в полной уверенности, что меня посетило самое прекрасное на свете видение. Но, открыв глаза, тут же поймала на себе пристальный взгляд голубых глаз.

Я зажмурилась, а потом осторожно снова приоткрыла глаза. Нет, это было не видение. Меня действительно сжимал в объятиях прекрасный викинг. Он куда-то меня нес, прокладывая себе путь сквозь беснующуюся толпу.

Кажется, как последняя дура, я упала в обморок, и мой отважный герой решил вынести меня из шумного и душного зала.

— Как ты себя чувствуешь? — произнес он с легким иностранным акцентом.

Ко мне вернулся слух, и я прекрасно разобрала каждое произнесенное им слово, но вместо ответа затрепетала от наслаждения. Викинг держал меня на руках, и хотя я уже была в силах идти самостоятельно, не подала и виду, млея в кольце его объятий.

— Прекрасно, — пробормотала я наконец.

— Не думал, что богине Иштар[15] будет так хорошо в моих объятиях.

— Ты меня узнал? — поразилась я.

До того момента никто не сказал ни слова о моем вызывающем, украшенном вышитой змеей, костюме финикийской богини, облитых красной краской руках и прикрепленном к поясу атаме.

— А вот ты, кажется, меня не узнала, — подмигнул мне викинг.

— Разве ты не викинг? — полюбопытствовала я.

— Простой воин-берсерк?[16] Отнюдь! — покачал головой незнакомец.

— Но ведь у тебя же меч, щит и шлем! — настаивала я.

— Знаешь, в каком виде сражались берсерки?

— Нет. В каком?

— Голыми и в состоянии исступления. Они наедались галлюциногенных грибов и бросались на врага с почти пустыми руками.

— Так кто же ты?

— Я — царь богов. Викинги называли меня Одином. Германцы — Вотаном.[17] На их разных языках это имя имело одно значение — ярость.

— Ты — свирепый бог?

— Скорее, неукротимый. Я дарю вдохновение скальдам[18] и поэтам, мудрость начертателям священных рун и силу воинам-берсеркам.

— А что ты даришь пиратам? — спросила я, потрогав пальцем черную повязку на его глазу.

Пробираясь сквозь толпу, викинг расхохотался.

— Один утратил свой глаз у источника великана Мимира.[19] Такой ценой он приобрел мудрость. Одина всегда сопровождают верные вороны — Хугинн и Мунинн. От их острого зрения не ускользает ничто из того, что смертные тщатся скрыть от взора богов.

Внезапно мне на ум пришли прекрасные сказки, которые в детстве мне рассказывала перед сном Деметра.

— А еще Одина сопровождают волки! — воскликнула я.

— Да, — подарив мне благосклонный взгляд, кивнул викинг. — Верных и отважных волков Одина зовут Гери и Фреки. Кроме того, у него есть неутомимый восьминогий конь Слейпнир. На нем Один путешествует по всем девяти мирам.[20]

Голос викинга звучал для меня слаще любой музыки. Я была готова без конца слушать его рассказ о подвигах Одина. Словно прочтя у меня в глазах это желание, викинг продолжил:

— Верхом на Слейпнире Один возглавляет ежегодную дикую охоту самой долгой зимней ночью, во время празднования Йоля.[21] Он скачет во главе полчищ духов, псов и коней в охоте за душами умерших… Горе живым, оказавшимся у него на пути.

— Что с ними будет? — задрожав, прошептала я.

— Они могут утратить рассудок и даже умереть.

— Зачем Одину души умерших?

— Чтобы поддерживать духовные силы земли. Слоняющиеся без дела души дурно на нее влияют.

— Это чем-то напоминает ритуалы поддержания земного плодородия.

Викинг вновь посмотрел на меня благосклонно.

Мы были уже на улице, моего лица приятно коснулось дуновение прохладного ветра. Викинг опустил меня на газон под раскидистым каштаном и стал ощупывать мне голову, которая уже почти перестала болеть. Но вот он коснулся какого-то места, и мне снова стало больно.

Поднеся руку к голове, я обнаружила на ней здоровую шишку.

— Что это?!

— Ничего страшного, — поспешил успокоить меня спаситель. — Череп цел, хоть он и здорово заехал тебе цепью.

— Кто?!

— Да призрак же! Неужели ты не помнишь, как он замахнулся на тебя перед тем, как я отшвырнул его к стене?

Ах, вот оно что! Так вот от чего я потеряла сознание! А я-то думала, что упала в обморок в приступе любовной неги… Хотя тогда я и слабо разбиралась в подобных вещах, мне было ясно, что я влюбилась в викинга с первого взгляда.

— А теперь расскажи мне о своей финикийской богине.

Я смутилась. Как же мне рассказывать отважному и мудрому Одину о подлой и коварной богине из Библа…

— Финикийцы никогда не произносили ее имени вслух, опасаясь тем самым вызвать ее появление…

Однако викинг сам помог мне выйти из затруднительного положения.

— Ее неземная красота ослепляла узревших ее.

Судя по всему, он перепутал Баалату с Танит[22] — своего рода финикийской Венерой. Я не стала его разубеждать.

— Она была опасна для мужчин. Им не стоило на нее смотреть.

— А что это за кровь у тебя на руках?

— Это символ сурового рока! — на ходу придумала я, не желая распространяться о зверствах Баалаты.

— Ну да, — по некоторому размышлению согласился викинг, — рок всегда сопутствует красоте. Кому как не тебе это знать…

Неужели прекрасный викинг действительно находит меня красивой?! Глядя на него, я тонула в бездонном омуте его глаз. У меня вновь закружилась голова.

— Как тебя зовут? — приподнявшись на локте, спросила я.

— Гуннар.

— Что это значит?

— Воин.

— Откуда ты, Гуннар? Откуда ты появился здесь, чтобы похитить меня под покровом ночи?

— Я из далекой ледяной страны Исландии.

Исландец! Божественый Гуннар — дитя снегов и ледяного тумана! Я затрепетала. Мне казалось, это сон.

— Меня зовут Селена, — пробормотала я. — По-гречески мое имя означает Луна. Мы родом с Пелопоннеса.[23]

— Неверная Луна пробуждает желания, — лаская меня взором, произнес Гуннар. — Наверное, ты появляешься по ночам, чтобы соблазнять богов…

Мы пожирали друг друга глазами. Потом я его поцеловала. Я сделала это так естественно и непринужденно, словно всю жизнь провела в его объятиях. Той ночью со мной что-то случилось. Больше никогда в жизни я не чувствовала подобного.

Мы целовались так долго, что чуть не задохнулись. И вдруг Гуннар отпрянул от меня и пробормотал:

— Это безумие.

Так оно, безусловно, и было.

Со мной никогда не случалось ничего подобного. Однако это безумие было настолько сладостным, что я не желала обретать рассудок. Кроме того, я боялась, что мой обожаемый викинг исчезнет, будто сон.

Очень скоро события и вправду начали принимать такой оборот.

Гуннар встал, наклонился надо мной, погладил по щеке, нежно взглянул мне в глаза и прошептал страшные слова:

— Забудь об этом, Селена. Этому не суждено сбыться.

— Почему?

— Потому что это нехорошо.

Что именно он считает нехорошим? Целоваться? Влюбляться по уши? Умирать от счастья? Впрочем, очень скоро я все поняла.

Стоило нам вернуться в зал, как к нам подлетела Метрикселла в костюме лесной фиалки.

— Селена! Где ты была?

— Выходила подышать воздухом, — пробормотала я.

— Возьми! — воскликнула Метрикселла, протягивая мне какую-то веточку. — Понюхай, как пахнет!

Как в полусне я понюхала благоухавшую лавандой веточку. Потом у меня замерло сердце. Метрикселла вела ко мне за руку Гуннара.

— Вы, кажется, уже знакомы! — защебетала она. — Как удачно, что мы с Гуннаром появились, когда к тебе стал приставать этот мерзкий тип!

Наклонившись, Гуннар целомудренно расцеловал меня в обе щеки. Я окаменела, словно обратившись в соляной столп.

Гуннар тоже не промолвил ни слова, а Метрикселла продолжала болтать:

— Вижу, ты еще не совсем пришла в себя. Не стоило тебе возвращаться. Думаю, тебе лучше пойти домой полежать.

Я машинально направилась к двери, хотя никуда не хотела идти и расставаться с Гуннаром. Но больше всего мне хотелось, чтобы Метрикселла провалилась сквозь землю.

Однако она никуда не провалилась. Более того, Метрикселла была моей лучшей подругой, заботилась обо мне и доверяла. Проводив меня до гардероба, она помогла мне надеть накидку и протянула мотоциклетный шлем.

— Гуннар отвезет тебя домой на мотоцикле, правда, милый?

Гуннар явно смутился не меньше меня. Судя по всему, наша едва вспыхнувшая любовь была взаимной. Мне очень хотелось, чтобы он отвез меня, но все же я понимала, что если это случится, произойдет нечто такое, в чем я долго буду раскаиваться.

Что мне было делать? Я одновременно боялась злого рока и жаждала пасть его жертвой. Я желала этого так сильно, что рок просто не мог обойти меня своим вниманием.

— Может, Селене не стоит садиться на мотоцикл, — пробормотал Гуннар. — У тебя не кружится голова?

Я не сдавалась.

— Да нет, не кружится. С удовольствием прокачусь с ветерком.

С этими словами я тихонько дотронулась до волшебной палочки и одними губами прошептала заклинание. А потом сразу постаралась об этом забыть, потому что поступать так омниоре не подобало…

Позже, уже в моей постели, когда мы с Гуннаром долго ласкали друг друга, я иногда вспоминала о Метрикселле, и мне было очень стыдно.

Влечение, которое мы с Гуннаром испытывали друг к другу, было непреодолимым. Не знаю, пытался ли Гуннар бороться с этой запретной страстью, я же не оставила ему ни единого шанса, дав выпить приворотного зелья, которое меня в детстве тайно научила готовить моя двоюродная сестра Лета. Думаю, именно это зелье сломило волю Гуннара и помогло ему позабыть о своих принципах.

Это было чистой воды безумие…

Гуннар был нежным, ласковым и страстным. Несмотря на мою неискушенность, ему удалось пробудить страсть и во мне. Я влюбилась окончательно и бесповоротно, ибо ничто не затягивает так глубоко, как запретная любовь.

Деметра была права. В меня вселилась финикийская богиня.

На следующий день мне показалось, что все это мне только приснилось.

— Извини. Кажется, я тебя разбудила.

Было около полудня. Я проспала всего часов пять. Мое измученное ласками тело сладко ныло, во рту пересохло, а на душе скребли кошки.

Метрикселла прилегла рядом со мной на кровать и положила голову мне на грудь. Похоже, она хотела, чтобы я ее согрела. Глаза ее покраснели, а голос немного дрожал.

— Ну и как он тебе?

Я еще не успела осмыслить содеянное, осудить себя за него и смириться с мыслью об этом, а тут Метрикселла со своими вопросами!

— Кто? — спросила я дрожащим голосом, все еще сомневаясь в том, что события прошедшей ночи действительно имели место.

— Да Гуннар же! Мой парень! Он тебе понравился?

У меня слезы навернулись на глаза — Метрикселла желала знать, понравился ли мне Гуннар! Неужели она не заметила, что я по уши в него влюбилась?!

— Он неотразим, — ответила я, ничуть не покривив душой.

— Правда? — просияла Метрикселла.

Молча кивнув, я поразилась наивности подруги.

— Иногда мне кажется, что я его придумала, — призналась Метрикселла. — Он слишком хорош для этого мира. Поэтому-то я вас с ним и не знакомила — боялась, что он куда-нибудь испарится.

Меня снедали такие же опасения, а Метрикселла продолжала:

— Так скажи же, наконец, существует Гуннар или нет? Ты же его видела! Ну и как? Он настоящий?

Я была поражена. Метрикселла задавала те же вопросы, что роились у меня в голове.

— Видишь ли, я его совсем не знаю… — начала отнекиваться я, но Метрикселла меня перебила.

— Он исландец и, кажется, из очень обеспеченной семьи. И еще Гуннар большой знаток исландских саг и в Барселоне пишет диссертацию по литературе. Поэтому-то он и нарядился Одином. Ты знаешь, кто такой Один?

— Бог, — неуверенно пробормотала я, не зная, к чему клонит Метрикселла, и решив быть начеку.

— Имя Один означает «ненависть».

— Не совсем, — быстро поправила я. — Оно означает «ярость».

— Откуда ты знаешь? — удивилась моя соседка.

Пожалуй, это был самый подходящий момент, чтобы, набравшись храбрости, признаться подруге, что про Одина мне рассказал Гуннар, а также в том, что мы с ним целовались, спали вместе в этой кровати, а теперь он исчез и я не знаю, что со мной будет.

Однако ни в чем подобном я признаваться не стала. И мысленно даже порадовалась, что Гуннар рассказал мне об Одине больше, чем Метрикселле, с которой я твердо решила держать язык за зубами.

— Прочла где-то. Один — источник света, вдохновения и воодушевления. Свои молитвы к нему возносили ученые, поэты и великие воины.

— Я так тебе завидую!

— Почему?

— Как бы я хотела быть такой же начитанной!

— Зачем?

— Чтобы развлекать Гуннара всякими историями.

Моя подруга делилась со мной своими страхами и сомнениями. Я могла бы пропустить их мимо ушей, но вместо этого жадно внимала каждому ее слову, чтобы, узнав слабости Метрикселлы, противопоставить им свои достоинства.

Вот такие подленькие роились у меня в голове мыслишки. Словно паучиха, я плела сеть, чтобы заманить в нее ничего не подозревающего мотылька.

— А Гуннар любит слушать истории?

— Не только слушать, но и рассказывать. А сколько он знает! Рядом с ним я чувствую себя невеждой, ведь я умею только рисовать!

И Метрикселла прижалась ко мне, как ребенок в поисках утешения. Я обняла ее.

— Ты его очень любишь?

— Очень-очень! Если он меня бросит, я умру.

— Не говори глупостей! — пробормотала я, ужаснувшись услышанному.

Метрикселла захлопала ресницами, как бабочка крыльями.

— Но это правда, я умру от горя.

— Все это глупости! — решительно повторила я, живо представив себе посиневший труп Метрикселлы.

— Никакие не глупости! Когда умерла мама, я перестала есть и быстро превратилась в ходячий скелет. Я даже оказалась при смерти, и меня забрали в больницу, где кормили питательной смесью через капельницу. Я жила по инерции, пока не встретила Гуннара, и только благодаря ему перестала думать о смерти.

Это откровение подействовало на меня намного сильнее предыдущих признаний Метрикселлы, пробудив во мне извечное и нелепое стремление помогать слабым и несчастным. В тот момент я очень сочувствовала Метрикселле и ощущала себя намного сильнее ее.

Мне было гораздо проще справиться с обрушившимся на мои плечи горем, каким бы ужасным оно ни было. Я, посвященная в колдуньи, почти взрослая омниора, могла гораздо легче хрупкой Метрикселлы пережить отсутствие Гуннара. Меня с детства учили существовать без мужчин и быть, в первую очередь, матерью, как это делало большинство омниор. Я не сомневалась, что сумею не умереть от горя. Наверняка я буду плакать и мучиться, но не откажусь от приема пищи и не превращусь в скелет, чтобы тихо угаснуть!

Подумав об этом, я приняла важное решение.

— Гуннар тебя не бросит, — заявила я Метрикселле.

— Откуда ты знаешь?

— Я не дам ему тебя бросить.

— Какая же ты молодец! — восхищенно воскликнула моя подруга, а я не поняла, как много только что обещала сопернице.

Метрикселла с жаром схватила меня за руки и воскликнула:

— Ты поговоришь с ним?

И тут я начала понимать, во что ввязалась.

— Ты хочешь, чтобы я поговорила с Гуннаром?

— Да! — воскликнула Метрикселла и сжала меня в объятиях. — Вчера он вернулся домой очень поздно и был каким-то странным.

У меня похолодело внутри. Неужели Метрикселла догадалась, что между нами произошло?! А вдруг это ловушка?! Или Метрикселла действительно хочет, чтобы я уговорила ее возлюбленного не покидать ее?! Я, которая желала их разрыва всеми фибрами души!

— Гуннар тебе что-нибудь сказал?

— Он сказал, что долго гулял, много думал и решил, что, скорее всего, мы не подходим друг другу.

Я схватилась за сердце. Оно так бешено билось у меня в груди, что Метрикселла обязательно должна была это услышать. Мое сердце рвалось наружу, колотясь о ребра, как пойманная птица о прутья клетки. Выходит, я нравлюсь Гуннару больше Метрикселлы! Возможно, он даже в меня влюблен!

Но что же мне делать?! Как могла я сознательно лишить подругу единственного человека, ради которого она жила на свете?!

Я разрывалась между чувством долга и страстным желанием. Но мне стало чуть легче от мысли, что благодаря просьбе Метрикселлы я смогу совершить поступок достойный омниоры и реабилитировать себя в глазах клана.

Я уже раскаивалась, что околдовала Гуннара и опоила его приворотным зельем. Я поступила нечестно и добилась его любви недозволенными средствами.

Внезапно мне все стало ясно. Да, я пережила прекрасную ночь любви, но этим похитила счастье Метрикселлы! Поняв это, я решила вернуть ей украденное и жить потом с чистой совестью, зная, что моя подруга не страдает.

С согласия Метрикселлы я позвонила Гуннару и попросила его о встрече в каком-нибудь спокойном месте, чтобы поговорить с глазу на глаз. В ответ Гуннар пригласил меня к себе домой.

Увы, зачастую в жизни все идет не так, как мы на это рассчитываем. И вскоре я в этом убедилась.

Гуннар жил один в теплой и уютной мансарде с деревянным полом и стенами, заставленными книжными полками.

Он встретил меня одетый по-домашнему — в потертых джинсах, тапочках и свободной клетчатой рубашке с закатанными рукавами, обнажавшими сильные руки. Одной рукой он тут же обнял меня за талию и прижал к себе, а другой захлопнул дверь за моей спиной.

У меня подогнулись колени, потемнело в глазах, а из головы тут же испарились благие намерения вернуть Гуннара в объятия Метрикселлы.

Не сказа ни слова, мы начали целоваться. Подняв меня на руки, Гуннар лишь что-то пробормотал по-исландски. Позже я узнала, что он сказал, как ему повезло, что он меня встретил.

Повезло?!

Гуннар был счастлив, потому что полюбил меня. Метрикселла была счастлива, любя меня как добрую подругу. Я же любила и Гуннара, и Метрикселлу, и не могла разорваться между ними.

Деметра назвала бы меня алчной, тетя Крисельда — ненасытной, а моя двоюродная сестра Лета вредной. И все они были бы правы, но в тот момент я думала не об этом, а о том, как бы выпутаться из этой истории.

Каждый человек совершает в жизни много ошибок. В погоне за собственным счастьем мы редко вспоминаем о чужом.

Настало мгновение, когда я должна была пожертвовать счастьем или Гуннара, или Метрикселлы. Но труднее всего было то, что принимать решение мне приходилось одной, не рассчитывая на помощь ни Деметры, ни клана. Ведь я практически отреклась от него и от собственной матери, и к тому же использовала свои колдовские способности.

Мне казалось, что принимать окончательное решение преждевременно. Прощаясь с Гуннаром, я попросила его не говорить о нашей любви Метрикселле, пока та не будет готова смириться с этим известием.

В ответ Гуннар поцеловал меня в шею и, взяв мою голову в ладони, посмотрел мне прямо в глаза.

— Не люблю врать, — заявил он, сверкнув голубыми глазами так, что у меня похолодело внутри.

— Я не прошу тебя врать, только не говорить правды.

— Правду нельзя скрывать, — покачал головой Гуннар. — У нас в Исландии предателей сурово карают.

Я чувствовала себя прескверно, но страх перед страданиями Метрикселлы заставлял меня не отступать от своего решения.

— Я не прошу тебя становиться предателем, а только ничего ей не говорить. Я сама ей все скажу…

— И заставишь ее страдать еще дольше! — не терпящим возражения тоном перебил меня Гуннар.

В глубине души я понимала, что он прав, но знала, что иногда горькая правда наносит неизлечимые раны, а время врачует душевную боль, поэтому продолжала настаивать.

— Сейчас Метрикселла живет только любовью к тебе. Если ты отнимешь у нее это чувство, несчастная погибнет. Ей нужно научиться обходиться без тебя.

— Отрубить руку ударом меча не так жестоко, как долго пилить ее пилой, — не сдавался Гуннар.

Когда мой прекрасный викинг начинал рассуждать о мечах и кровопролитии, мне становилось не по себе. Я прекрасно понимала, что с такими принципами Гуннар может разбить сердце несчастной Метрикселлы вдребезги.

— Умоляю тебя, не говори ей ничего ради меня. Сохрани наши отношения в тайне. Постарайся приучить Метрикселлу к мысли, что вам не суждено быть вместе.

Постепенно Гуннар поддался моим уговорам и согласился.

Метрикселле я наврала, что Гуннар тоскует по своей заснеженной, окутанной туманами родине и уже не так уверен в том, что ему стоит прожить остаток жизни на берегах Средиземного моря. При этом Гуннар, якобы, обдумывая свое окончательное решение, хотел побыть один.

— Почему же он ничего мне об этом не сказал? — изумилась Метрикселла.

— Чтобы тебя не расстраивать.

— Какая глупость!

— Мужчины склонны к нелепым поступкам.

— Пусть возвращается в Исландию, — улыбнулась Метрикселла. — Я поеду с ним.

От этих ее слов у меня кровь застыла в жилах.

— Ты сошла с ума! — воскликнула я. — Ты же там замерзнешь! Там все время зима! Вечная полярная ночь!

— Ну и что?

— Ты нежная, как мимоза. Исландский климат тебя убьет.

— Ошибаешься. Я же из Андорры,[24] а это высоко в заснеженных горах.

Действительно! Я совсем забыла. Метрикселла наверняка встала на лыжи раньше, чем научилась ходить, а в детстве каталась на санках больше, чем на велосипеде.

— А исландский язык? Ты же его никогда не выучишь!

— Он сложный?

— Очень. Это невероятная смесь норвежского, немецкого и английского.

Кажется, мои слова попали в точку. Метрикселла побледнела.

— У меня совсем нет способностей к языкам, — с тоской пробормотала она.

Стараясь развить достигнутый успех, я придумала новый аргумент.

— А свет? Там же шесть месяцев в году кромешная тьма!

— Как долго? — спросила расстроенная художница, нуждавшаяся для работы в ярком дневном свете.

— Я же говорю — полгода!

— Я не об этом. Как долго Гуннар будет обдумывать свое решение?

— Месяц! — выпалила я.

— Ну ладно… — неохотно кивнув, пробормотала моя подруга.

Я была поражена своим талантам врать и наглости, с которой добивалась собственного счастья за счет чужого несчастья. При этом я была достаточно глупа, считая, что все зависит только от меня. Мне и в голову не приходило, что и другие могут принимать решения.

Селена умолкла. Неожиданно Анаид заметила, что на улице стемнело, а перед ней, уперев руки в бока на сицилийский манер, стоит не кто иной, как сама Клаудия.

— Mamma mia! Вы что, еще не доделали бутерброды?!

— Ого! — взглянув на часы, удивилась Селена. — Как быстро летит время!

Анаид помрачнела. До начала праздника оставалось совсем мало времени. С минуты на минуту должны были появиться гости. Впрочем, бутерброды были уже готовы, а зал давно оформлен. Вот только она сама не успела переодеться.

Вместе с Клаудией Анаид бегом бросилась домой. На бегу она снова и снова прокручивала в голове рассказанную матерью историю ее невероятной любви.

— Как бы ты поступила, если вдруг влюбилась в моего парня? — внезапно спросила она Клаудию.

— Почему — если?!

— В каком смысле?! — воскликнула побледневшая Анаид.

— А вот в таком! — ответила Клаудия, кивнув в сторону молодого человека на мотобайке, помахавшего девушкам рукой.

— Твой парень просто отпад. Такой красавчик!

Анаид залилась краской.

— Кажется, его зовут Рок! — подмигнула ей Клаудия. — Короче, если ты немедленно его не охмуришь, пеняй на себя!

К сожалению, Анаид была начинающей охмурительницей и плохо знала, с какого бока подойти к решению данной проблемы. К тому же, она очень нервничала, ведь это был ее первый официальный праздник, и считала своим долгом развлекать гостей беседой, проявлять себя радушной хозяйкой и не сидеть без дела. Она никак не решалась подойти к Року и увести его в укромный уголок.

Праздник удался на славу. Было весело, гремела музыка, угощения и напитков хватало на всех. Гости пили, смеялись, некоторые парочки уже стали искать уединения.

Клаудия, как могла, подбадривала Анаид разговорами.

— Что это за девица в бриджах? Марион?

— Да.

— Она не сводит с Рока глаз.

— Как ты думаешь, Марион ему нравится?

Анаид нервно поправила на подносе бутерброды с печеночным паштетом и сыром.

— Оставь бутерброды в покое! — прошипела ей на ухо Клаудия. — Ты сейчас в них дырку протрешь. Иди, поговори с Роком!

Анаид покосилась на Рока, который, как обычно, был в самой гуще толпы из девушек и юношей, рассказывая им что-то забавное. Все хохотали.

— Ты что, не видишь? Он занят.

Схватив Анаид за руку, Клаудия затащила ее в угол с музыкальной установкой. Там, среди колонок и усилителей притаился невзрачного вида робкий паренек с металлическими брекетами на зубах. Он с затравленным видом косился на веселившихся гостей.

— Как тебя зовут? — ринулась к нему Клаудия.

— Иаков, — пробормотал испуганный диджей.

— Какое прекрасное ветхозаветное имя! — воскликнула Клаудия. — Слушай, Иаков, будь лапочкой, пойди возьми стакан сока, налей в него чуть-чуть водки и жди меня в самом темном углу. Я сейчас к тебе вернусь…

Ошеломленный Иаков сломя голову бросился выполнять желание сногсшибательной незнакомки.

— Вот это да! Как ты его ловко! — восхитилась Анаид.

Вместо ответа Клаудия смела со стола коробки с музыкальными дисками.

— Ты что, спятила?! — удивилась Анаид. — Зачем ты их сбросила?

— Чтобы ты их собрала. Это тебе наказание за то, что ты не умеешь веселиться.

С этими словами Клаудия расхохоталась и убежала, оставив расстроенную и ничего не понимавшую Анаид в одиночестве. Неужели Клаудия и в самом деле рехнулась? Какая муха ее укусила?

Испытывая большое желание придушить лучшую подругу, Анаид, чертыхаясь, опустилась на четвереньки и полезла под стол за раскатившимися дисками.

Там, в тишине и полумраке, Анаид постепенно пришла к выводу, что, возможно, Клаудия не так уж и плоха, а она из-за собственных комплексов просто не в состоянии оценить очаровательную непосредственность подруги.

При этом Анаид совершенно не могла понять, откуда у нее самой взялись силы и мужество сражаться с одиорами, вызволяя мать из Тусклого Мира, если сейчас она робеет и дрожит, как осиновый лист при одной мысли о том, что необходимо первой заговорить с парнем, который ей нравится.

Анаид все еще ползала под столом в поисках дисков, когда над самым ее ухом раздался знакомый голос, от звука которого у нее екнуло сердце.

— Клаудия сказала, что у тебя тут беда!

Осторожно повернув голову, Анаид увидела рядом жгучие черные глаза Рока, заглядывавшего под стол.

Юноша был так близко, что Анаид почувствовала на щеке его дыхание.

— Что стряслось?

К счастью, под столом было достаточно темно, и Рок вряд ли заметил, как Анаид покраснела.

Девушка не сразу нашлась, что ответить, но Рок, не дожидаясь приглашения, опустился на четвереньки и стал ей помогать.

— Вот это бардак! — пробормотал он.

— Это произошло случайно, — пробормотала Анаид, смутившись своей откровенной лжи. Трудно было представить, что сотни аккуратно разложенных на столе коробочек с дисками могли вот так все разом «случайно» упасть на пол.

— Спасибо этому случаю, — многозначительно произнес Рок.

— Спасибо? За что? — чувствуя себя бесконечно глупой, поинтересовалась Анаид.

— Мне хотелось побыть с тобой вдвоем, но никак не получалось. Я уж не знал, что и придумать, и тут — такая удача!

Анаид не верила своим ушам. Рок искал возможности побыть с ней вдвоем! Почему?! Зачем?!

Совершенно смешавшись, девушка не нашла ничего лучшего, чем облечь свои мысли в слова.

— Зачем тебе это нужно? — спросила она.

Вопрос прозвучал так нелепо и прямолинейно, что Рок вздрогнул, будто на него вылили ушат холодной воды. Анаид поняла, что нужно было спросить его о чем-то совсем другом и совсем по-другому, но было поздно.

— Просто хотел поблагодарить тебя за занятия со мной математикой, — сухо ответил Рок так, словно обращался к совершенно незнакомому человеку.

Его взгляд потускнел, и он слегка отодвинулся. Их руки больше не соприкасались.

Анаид мысленно обругала себя за тупость и робость. Ей ужасно хотелось, чтобы Рок по-прежнему смотрел на нее жгучим взглядом и что-нибудь тихо шептал…

— Мне понравилось заниматься с тобой, — пробормотала она. — Я вообще люблю… математику…

Девушке захотелось размозжить себе голову о ножку стола. Ведь она любила Рока, а не математику. Почему же ей никак не удается это выговорить?! Надо попробовать! На счет три. Раз, два… Опоздала!

Рок поднялся на ноги и принялся отряхивать джинсы. Анаид тоже выбралась из-под стола. Они стояли лицом к лицу, но беседа никак не клеилась.

— Еще раз спасибо тебе за все, Анаид. Когда ты уезжаешь?

— Точно не знаю.

— А куда ты едешь?

— Мы еще не решили…

Анаид пришла в отчаяние. Она ничего не могла ответить Року, не могла подсказать ему, где и как ее искать. А вдруг она его вообще больше никогда не увидит?!

— А как же ты будешь учиться?

Анаид не знала ответа даже на этот важный вопрос и выпалила первое, что пришло в голову:

— Я буду учиться заочно.

— По Интернету?

Девушка, решив, что в такой перспективе нет ничего страшного, кивнула.

— Когда подключишься, напиши, я тебе отвечу. — Рок написал на бумажке адрес своей электронной почти и вручил ее Анаид.

Убрав записку в карман брюк, Анаид пробормотала:

— Я могу дать тебе адрес моей электронной почты, но сначала мне надо его вспомнить, ведь я ни с кем не переписываюсь. Так… «Анаид 14» или «14Анаид». Подожди, дай подумать…

— Неважно. Когда вспомнишь, напиши, а я тебе отвечу. И подари мне на прощание…

— Что? Что мне тебе подарить?

Рок приблизился к ней вплотную, и на этот раз Анаид не отстранилась. Мир перестал для нее существовать. Она видела только большие жгучие черные глаза Рока.

— Подари мне на прощание поцелуй…

Несколько секунд Анаид лихорадочно думала о том, что ей стоит сказать или сделать. Это были самые мучительные мгновения ее жизни.

И вдруг, на ее счастье или на горе, в голове Анаид возникла совершенно определенная мысль… Девушка вздрогнула и тут же бросилась к дверям, помахав Року рукой:

— Пока! Мне надо бежать. Я тебе обязательно напишу.

Дело в том, что ее мысленно вызвала очень взволнованная Селена. Судя по всему, произошло нечто страшное…

Примчавшись домой, взмокшая и взволнованная Анаид застала там Селену, Карен, Елену и Валерию. Все четверо были чернее тучи. Похоже, события приняли неожиданный и самый неприятный оборот.

Омниоры немедленно запихнули девушку в автомобиль, вручили ей ее волшебную палочку, атам и пентаграмму, пристегнули к сиденью, пробормотали несколько заунывных заклинаний, и сидевшая за рулем Селена рванула с места.

— А Аполлон?!

— Мы не можем взять его с собой. О твоем коте позаботится Карен.

Анаид все стало ясно.

Передышка закончилась. Она больше не увидит ни Клаудию, ни Рока, а ведь она с ними даже не попрощалась! И еще — она уже собралась поцеловать Рока, но не успела! Анаид почувствовала себя очень несчастной и в очередной раз прокляла свое высокое предназначение.

Когда Карен, Елена и Валерия произнесли над автомобилем Селены мощное заклинание, его окутала непроницаемая для посторонних глаз дымка, и теперь Селена с Анаид неслись по асфальту, скрывшись от взглядов как простых смертных, так и кровожадных одиор. Впрочем, заклинанию было не защитить беглянок на всем протяжении их долгого пути, и вскоре им предстояло самим позаботиться о своей безопасности.

— Что случилось?

Стиснув руль, Селена ответила вопросом на вопрос:

— Ты открывала коробку с Жезлом Власти?

— Я только показала его Клаудии! — охнула Анаид.

— Никогда больше не смей никому его показывать! — взорвалась Селена. — Из-за твоей глупости мы чуть не попались! Жезл пытались похитить.

— Кто?!

— Не знаю.

— Как?!

— Коробку вытащили из шкафа, открыли, Жезл донесли до окна, но на подоконнике почему-то бросили.

Задрожав, Анаид сжалась в комок с таким видом, что Селена включила в машине печку.

— Хочешь, я включу радио? — спросила она у дочери.

— Мне все равно. Теперь уже ничего не поправить, да?

— Да нет. Все не так уж страшно…

— Я чувствую себя очень виноватой.

Не став утешать Анаид, Селена сказала:

— Неважно, что ты сейчас чувствуешь. Важно, что какая-то одиора пыталась похитить Жезл Власти. И мы даже не знаем, кто именно… Достав из шкафа коробку и показав Клаудии Жезл, ты открыла наш секрет множеству незримо следивших за каждым нашим шагом глаз. Ты понимаешь, что из этого следует?

— Из этого следует, что я последняя дура, для которой развлечения и приятели значат больше, чем все омниоры, чье будущее зависит от ее поступков! — И Анаид разрыдалась.

Сжалившись над дочерью, Селена протянула ей бумажную салфетку.

Когда Анаид немного успокоилась и задышала ровно, Селена прошептала:

— Извини, не хотела тебя расстраивать, но разве я могу учить тебя жизни, никогда не ругая? Между прочим, Деметра очень часто почти буквально втаптывала меня в грязь, и я каждый раз клялась себе в том, что никогда и ни за что не буду так поступать с собственной дочерью.

— Не забывай, что тебя никогда не угнетало свалившееся на меня бремя ответственности, — указала матери Анаид. — Ведь у тебя не было Жезла Власти.

— Это не совсем так. На меня тоже свалилось бремя ответственности, просто тогда я не отдавала себе в этом отчета. И я тоже чувствовала себя отвратительно, потому что своим неведением погубила немало невинных душ.

— Да ты что?! — поразилась Анаид, а Селена продолжила свое повествование:

— Сейчас я тебе расскажу, что было дальше. Я остановилась на том, что произошло на следующий день после карнавала, когда я узнала, что Гуннар, в которого я влюбилась накануне, — жених моей лучшей подруги, и предприняла безуспешную попытку больше о нем не думать.