Ледяная пустыня

Север

— Просыпайся! Просыпайся, соня! — приговаривала Селена, ласково гладя дочь по голове.

Анаид с трудом открыла глаза. Ей казалось, что она вообще не спала. В сущности, так оно и было. Часы показывали десять утра. Девушка легла каких-то четыре часа назад. По оконным стеклам стучал монотонный осенний дождь. Умытая, причесанная, накрашенная и одетая Селена в такт ему стучала каблуками по полу, расхаживая взад и вперед по номеру, как львица по клетке.

«Где я?» — удивилась Анаид, разглядывая светло-коричневые стены и украшавшие их блеклые фотографии. Ей только что снился головокружительный сон о поцелуях, страстных черных глазах и ласковых словах, которые кто-то нашептывал ей под звуки приятной музыки.

— Быстро — в душ!

Вдруг Анаид все вспомнила.

— Я помылась вчера, — пробормотала она.

— Значит, просто встань под холодную воду и приди в себя!

После обворожительного сна действительность показалась Анаид грубой и неприятной.

— Может, еще немножко поспим?

— Мы не на отдых сюда приехали! — помрачнела Селена.

Ее серьезный тон подействовал на Анаид лучше любых криков. Девушка вылезла из кровати и потянулась.

— Ну ладно…

Селена по-прежнему расхаживала по номеру, нервно потирая руки.

— Надеюсь, ты помнишь, что тебе ни с кем нельзя разговаривать?

— Помню, помню.

Тем временем, Селена, как настоящая волчица стала обнюхивать стены и окна.

— Что происходит? — спросила у нее Анаид.

— Мне это не нравится.

— Что именно?

— Неужели ты ничего не чувствуешь?

— Нет, ничего.

— Ну ладно, — задумалась Селена. — Только я пойду завтракать одна. А ты сиди здесь. Ни под каким предлогом никому не открывай дверь, телефонную трубку не бери. И вообще — ни шагу отсюда, пока я не вернусь. Ясно?

— Но я тоже хочу есть! — запротестовала Анаид.

— Я тебе что-нибудь принесу. А ты пока прими холодный душ.

Анаид с послушным видом направилась в ванную, но как только за Селеной закрылась дверь, тут же вернулась в комнату, к компьютеру.

«Только один разок! — сказала она себе. — Я только пожелаю ему доброго утра и скажу, что спала со вкусом его поцелуя на губах. И все!»

Сказано — сделано. Через мгновение Анаид, босая, в пижаме, но с горящими глазами, уже строчила Року очередное любовное послание.

«Доброе утро! А доброе оно потому, что у меня есть ты! Я не стала бы просыпаться по утрам, если бы не могла весь день мечтать о тебе, читать твои слова и знать, что ты меня ждешь. Спасибо тебе за то, что ты есть! Еще раз — доброе утро! Анаид.

P.S. Видишь, что ты со мной сделал! Я и не подозревала, что смогу написать такое. Имей в виду, я пишу от чистого сердца. ☺☺☺»

И ни секунды не колеблясь, Анаид отправила сообщение. Самое страшное было позади. Ей хватило храбрости первой признаться в любви, и больше она ничего не боялась. Теперь Анаид знала, что Рок получит ее сообщение, прочтет его и ответит ей так же откровенно, а может и еще откровеннее…

Однако через несколько секунд отправленное сообщение вернулось. «Сообщение не может быть доставлено, — заявил безжалостный компьютер. — Адрес Rockedarko17@hotmail.com не существует».

— Как это — не существует?! — вслух возмутилась Анаид. — Я же ночью посылала по этому адресу сообщение, и оно прошло!!!

Дрожащими руками девушка отправила сообщение еще раз, и оно тут же вернулось в сопровождении все той же зловещей надписи «Адрес не существует…».

Анаид не на шутку заволновалась. Похоже, что-то произошло.

Заломив руки, девушка стала нервно расхаживать по номеру, но через несколько минут заметила, что ей пришло сообщение с незнакомого адреса Bezrassudno15@hotmail.com. Сообщение было озаглавлено «Я люблю тебя. Рок» и гласило следующее:

«Анаид! Анаид! Анаид!

Я хотел порвать с тобой, но у меня ничего не вышло. Я даже поменял адрес электронной почты, чтобы ты меня не нашла, но теперь пишу тебе сам! Мне действительно нужно с тобой порвать, но от одной этой мысли мне становится плохо.

Я все время думаю только о тебе, и это нехорошо. Почему ты уехала? Почему не говоришь, где ты и куда направляешься? Почему мне нужно привыкать к ужасному чувству одиночества? Скажи же что-нибудь! Мне нужны твои слова, чтобы набраться сил. Давай пообщаемся по мессенджеру. Не забывай меня! Рок».

Анаид была в полном недоумении — какая муха укусила Рока?!

Девушка была не только растеряна, но и ужасно расстроена тем, что он ей написал. Еще вчера перед ней распахнулась дверь в чудесные романтические отношения, но уже сегодня они со скрипом захлопнулась. Зачем Рок изменил адрес своей электронной почты? Неужели он не в состоянии немного ее подождать? Может, другие уже висят у него на шее, и малейшее ожидание ему невыносимо?

В коридоре раздался знакомый стук каблуков Селены, и Анаид бросилась в ванную.

Когда Селена вошла в номер, девушка стояла под душем.

— Что это ты там так долго мокнешь? — настороженно поинтересовалась ее мать.

— Ой, как вкусно пахнет! — поспешила переменить тему разговора Анаид, с притворным ожесточением растираясь полотенцем.

В номере действительно чудесно запахло. Селена принесла с собой поднос с роскошным завтраком: яичницу, сосиски, жареный хлеб, булочки, масло, джем, сок и молоко.

— Можно? — спросила Анаид и, завернутая в полотенце, бросилась к подносу и впилась зубами в кусок жареного хлеба.

— Известно, что колдуний за столом отличают безукоризненные манеры, — сказала Селена. — Сядь. Возьми салфетку, нож и вилку.

Анаид просияла и выполнила указания матери.

— Присядь со мной рядом и рассказывай дальше, пока я буду завтракать, сушить волосы и одеваться! — попросила она Селену.

Девушке было нужно, чтобы мать держалась подальше от компьютера и не заметила, что он еще теплый.

— Может, ты сначала спокойно поешь и оденешься, а потом я продолжу? — возразила Селена.

— Нет. Рассказывай сейчас. Мне не терпится узнать, как ты избежала суда омниор!

Селена пустилась в продолжение своего рассказа, а Анаид вооружилась вилкой и набросилась на яичницу.

Мы с Гуннаром сбежали на ночном поезде, шедшем на север.

Мне было всего семнадцать. Я была легкомысленна и немного взбалмошна. И еще, я, наверное, первой из омниор решилась вырваться из-под опеки своего клана, ослушавшись приказа самой Предводительницы всех кланов западных омниор. Однако я вцепилась в мысль о бегстве, как утопающий хватается за соломинку, не желая представать перед судом племени и видеть свою мать.

Хотя Гуннар и был ошеломлен известием о гибели Метрикселлы, он поверил, что я ее не убивала, согласившись, что мне лучше скрыться от полиции, и помог подготовить наше бегство. Впрочем, Гуннар не знал, что в первую очередь я бежала от омниор, которых боялась гораздо больше любой полиции.

Мы решили не садиться на самолет и не проходить таможню. Наше бегство должно было остаться для всех тайной. Наш путь лежал по тайным тропам к мысу Нордкап,[49] где летом никогда не заходит солнце. В ясные дни с Нордкапа даже виден Конец Света — страшный обрыв, с которого свергаются в бездонную пропасть корабли безумцев, рискнувших отправиться в плавание в тех краях. Сама я этого не видела, но так гласили лапландские предания.

А еще я рассчитывала на то, что мы успеем отпраздновать на Нордкапе день летнего солнцестояния, и призналась Гуннару, что мне хотелось бы оказаться рядом с Концом Света в самый длинный день в году и провести с ним на этом мысе всю белую ночь.

Я не стала объяснять Гуннару, что мы, омниоры, в такую ночь справляем огненный обряд, призывая солнце безраздельно править миром, и бросая в костер свои старые атамы. Не сказала я своему викингу и о том, что хотела воспользоваться магической ночью, чтобы начать новую жизнь, забыть о своем печальном детстве, забыть омниор своего клана, гибель Метрикселлы и не дававший мне ни днем, ни ночью покоя вопрос о том, кто же вонзил ей в сердце мой атам.

Я сбежала на рассвете с небольшим чемоданом, фальшивым паспортом и Лолой в кармане, не оставив никому даже записки. Гуннар уже ждал меня на вокзале, где мы незаметно сели в поезд, как пустившиеся в бега любовники. В маленьком купе я взяла Гуннара за руку, закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока свисток дежурного по вокзалу не оповестил всех об отправлении поезда.

Ритмичный стук колес сразу прогнал снедавшую меня в последние недели тревогу. Наконец мои кошмары остались позади!

На жестких полках маленького купе я почувствовала себя свободной. Рядом сидел мой обожаемый викинг, а передо мной расстилалась бесконечная дорога в прекрасные, ослепительно белые дали.

Недолго думая, я выбросила в окно свою волшебную палочку, и с меня с тихим шорохом спала защита, невидимо связывавшая меня с остальными омниорами. Теперь они не могли докучать мне своими мысленными вызовами. Потом я попросила Гуннара, чтобы он меня обнял, и он так крепко стиснул меня в своих объятиях, что у меня захватило дух.

— Как тебе кажется, я не изменилась? — в шутку спросила я Гуннара, который, конечно, не мог знать, что впервые обнимает обычную беззащитную девушку, а не коварную колдунью.

— Ты моя финикийская богиня, — пробормотал Гуннар. — Богиня любви, чьих объятий не избежать…

Пожалуй, он сказал это не к месту. В начале пути никогда не следует упоминать приносящих смерть и горе божеств. Разумеется, я больше не хотела быть колдуньей, но все равно, улучив момент, когда Гуннар меня не видел, и перед сном трижды бросила щепотку соли через плечо и произнесла защитное заклинание.

На следующее утро я в очередной раз принялась писать письмо Деметре. Я должна была сообщить ей, что искать меня бессмысленно, но не находила достаточно веских и убедительных аргументов. И вот, когда мне что-то начало приходить в голову, и я взялась за ручку, раздался вопль Гуннара:

— Что это?!

Гуннар тыкал пальцем в дрожащий меховой комочек в боковом кармане моей сумки.

— Это Лола.

— Терпеть не могу крыс!

— Это не крыса, а хомяк.

— Крысы грязные и вредные. Они портят посевы, кусают детей и разносят заразу!

Неужели мой отважный викинг боится мышей?! Достав Лолу из сумки, я поднесла ее к нему поближе и зарычала.

Впрочем, моя шутка не удалась, потому что Гуннар сразу погрустнел.

— Кажется, это хомяк Метрикселлы, — пробормотал он.

— Она попросила меня о нем позаботиться, — беспомощно развела я руками.

— Бедная Метрикселла…

До этого мы с Гуннаром еще ни разу не говорили о ее гибели, словно произошедшее с Метрикселлой было постыдным секретом. Хотя Гуннар и верил в мою невиновность, когда что-то напоминало ему о Метрикселле, я замечала в его глазах мимолетную боль. Конечно, это могло мне лишь мерещиться, но чтобы Лола не превратилась в призрак Метрикселлы, я решила как следует ее спрятать и выпускать только по ночам.

Однако и я не могла забыть несчастную, вечно бледную Метрикселлу, представляя себе ее истыканную беспощадной иглой одиоры белую кожу. Иногда я почти наяву видела, как она падает на мою кровать, не в силах сопротивляться, и клинок моего атама погружается в ее сердце.

Кто же нанес Метрикселле смертельный удар? За что ее убили? Что за одиора, медленно сосавшая ее кровь? Неужели Баалата?!

Я понимала, что на суде омниоры ни за что не поверили бы мне, что Метрикселла буквально обезумела от несчастной любви, хоть это и было чистой правдой. До нашей ссоры я и сама бы плюнула в лицо каждому, осмелившемуся утверждать, что Метрикселла не ангел во плоти. А ведь никто, кроме меня, не видел, с какой сверхъестественной силой она крушила все в комнате и швырялась в меня вещами. Никто, кроме меня, не знал, что она пыталась околдовать Гуннара, врала, угрожала и замахивалась на меня моим же атамом…

Неужели любовь способна превратить ангела в демона?!

Я не находила ответа ни на этот, ни на многие другие вопросы. Поэтому старалась стереть из своей памяти воспоминания о Метрикселле. Ведь это я встала на пути ее любви. Пусть я и не убила ее своей рукой, все же именно из-за меня Метрикселла вступила на путь, приведший ее к такому трагическому концу. Меня мучили угрызения совести.

Написав, наконец, письмо Деметре, я отправила его из Лиона,[50] потому что дороги из этого города вели на все стороны света, и куда я поеду дальше, предвидеть было невозможно.

Я написала следующее:

Отправив письмо не перечитывая, я сразу почувствовала себя лучше. Сбежать, не сказав ни слова, трусливо. А так я объяснила причины своего поступка, прямо написав, что не желаю быть омниорой.

Я нарочно составила письмо в недружелюбном и холодном тоне, чтобы Деметра сочла, что я ее ненавижу и никогда не прощу.

Разумеется, в письме я не отдала должного своей матери, не написав о том, как мне нравились сказки, которые она рассказывала мне в детстве, и того, как всегда мысленно вспоминала ее строгий и властный голос, чтобы изгнать преследовавшие меня по ночам кошмары. Часто я чувствовала себя за Деметрой, как за каменной стеной, точно так же, как и за Гуннаром.

На подъезде к Парижу разбиравший хаос в моем чемодане Гуннар отвлек меня от невеселых размышлений весьма прозаическим замечанием:

— Ты не взяла жидкость от комаров.

— От каких комаров?

— Таких, каких там тучи.

— Где?

— На севере. Когда тают снега, в заболоченной почве выводится превеликое множество этих кровососов.

— Ой, терпеть не могу комаров! — захныкала я.

Раньше мне как-то в голову не приходило, что настоящие хозяева тундры, способные выжить при экстремальных температурах и возрождающиеся каждой весной — кровожадные комары, которых я видела только в документальных фильмах и на фотографиях. Они сулили превратить мою жизнь в сущий кошмар. Но я тут же дала себе слово, что из-за каких-то жалких насекомых не поверну вспять и не изменю принятого решения.

Путешествие в поезде не блистало разнообразием. Обрывки пейзажей в окнах вагона никогда не возбуждали моего интереса. Мне нравилось собирать цветы, ласкать их, нюхать. Печальные сумерки за окнами поезда, однообразные закаты, унылые холмы, жалкие деревушки и даже тучные нивы, виноградники и поля кукурузы, картофеля, брюквы и подсолнухов, бахчи с пузатыми арбузами — все это угнетало меня, как коллекция знакомых до боли старых открыток.

Кроме того, я стала добровольной затворницей. Два дня я почти не вылезала из купе, чтобы не попадаться на глаза остальным пассажирам. А что, если в вагоне окажутся полицейские или омниоры?! Я ведь была совершенно беззащитна. Мне постоянно казалось, что где-то рядом притаилась угроза, что меня кто-то подкарауливает, что в темноте меня пытаются стиснуть чьи-то скользкие щупальца. Возможно, это Деметра мысленно шарила в пустоте, стараясь напасть на мой след.

К моему маниакальному стремлению остаться никем не замеченной при пересадке из поезда в поезд, не попадаться на глаза полицейским, таможенникам и похожим на омниор женщинам, встречавшимся мне в автобусах и кафетериях, присоединился болезненный страх перед чужими взглядами, и я привыкла прятаться за широкой спиной Гуннара.

Одним прекрасным утром я оказалась во взятом на прокат джипе. Мы с Гуннаром ехали по узкой дороге, бежавшей среди отвесных утесов, которые обрывались в серо-синие океанские воды.

Остановив машину, Гуннар обратился ко мне:

— Здесь начинается наше настоящее путешествие.

— Неужели это и есть норвежские фьорды? — недоверчиво спросила я, разглядывая склонившиеся над водой поросшие зеленым мхом серые скалы.

— Два миллиона лет назад здесь прошли спускавшиеся с гор ледники. Они пропахали глубокие расщелины в скалах, а потом растаяли, и образовавшиеся углубления заполнил собой океан.

Я содрогнулась об одной мысли о мощи льда.

— Какой он страшный — этот холодный лед!

— Между прочим, вода во фьордах совсем не так холодна, как кажется, потому что здешние берега омывает теплое океанское течение Гольфстрим.

Мне сразу же пришло в голову, что фьорды напоминают глаза Гуннара — суровые на первый взгляд, но добрые, если приглядеться лучше.

— Здесь хорошо прятаться.

— В древности викинги действительно прятали в фьордах свои корабли, а сейчас зимой здесь прячутся киты и подводные лодки.

Не в силах сдержать восторга перед восхитительным зрелищем, я воскликнула:

— Я назову фьорды Глазами Гуннара. Они так же прекрасны!

— Какое поэтическое сравнение! Прямо, как в древней саге. Добро пожаловать на север! Скоро ты станешь настоящей сказительницей!

Однако и в чудесной стране норвежских предков Гуннара я не могла избавиться от мысли, какой переполох наделало мое исчезновение среди барселонских омниор. Что они теперь предпримут? Попытаются меня заколдовать? Отправят по моему следу самых воинственных и непримиримых? Будут травить меня, как лисицу?

Собравшись с духом, я обещала себе больше об этом не думать, не дрогнуть и во что бы то ни стало до конца идти выбранным путем.

Несмотря на страх и снедавшую меня тревогу, я изо всех сил старалась чувствовать себя счастливой. И я даже почти чувствовала себя ею — смеялась над шутками Гуннара, восхищалась отвесными скалами, гуляла по селениям, состоявшим из деревянных домиков, словно рукой шаловливого ребенка выкрашенных в яркие цвета, наедалась пирогами с черникой и даже попробовала гадкую на вкус соленую сельдь…

Прошла неделя, и я стала чувствовать себя почти в безопасности. Мне казалось, что здесь рука Деметры меня не достанет. Как же я ошибалась!

Таинственной белой ночью, когда солнце и не думало скрываться за горизонтом, мы приплыли на остров под названием Норвейя,[51] где Гуннар непременно хотел посетить кладбище викингов, ибо там покоились его далекие предки.

В руке у Гуннара была пушистая еловая ветка, которую он намеревался возложить на одну из могил. Помню, как меня поразила сверхъестественная атмосфера, царившая на том кладбище. Над могильными плитами клубился туман, от которого быстро вымокла вся моя одежда. Имена мертвецов были высечены на тысячелетних камнях рунами, значения которых не давали покоя не одному поколению ученых, и которые Гуннар, казалось, понимал без труда.

Мы остановились рядом с парой особенно величественных надгробных плит, и Гуннар возложил свою еловую ветвь на одну из них. Я попробовала прочесть надпись на гробнице, но ничего не поняла.

— Что за имя здесь написано? Кто тут похоронен?

— Хельга. Одна из моих далеких предков. А рядом с ней покоится Снорри — ее супруг.

— Выходит, и он твой предок.

— Это как еще посмотреть, — подмигнул мне Гуннар. — Бывает, женщины рожают детей не от мужей.

Подумав о том, как много загадок таят в себе человеческие отношения, я невесело усмехнулась и заметила:

— У них богатые могилы.

— Они принадлежали к числу знатных вассалов конунга Улофа, который покоится неподалеку, вон в той роскошной могиле.

И действительно, чуть подальше находилась еще одна богатая гробница, на которой красовались герб конунга и изображение коня вроде тех, что так любил вырезать из дерева Гуннар.

— Смотри, совсем как твоя деревянная лошадка!

— Ну, раз ты такая наблюдательная, взгляни сюда — эта гора на щите Улофа говорит о том, что он повелевал фьордом.

— Разве гора и фьорд — одно и то же? — удивилась я.

— Действительно, на первый взгляд не скажешь! — рассмеялся Гуннар. — Но случается, что в языке смешиваются даже совсем непохожие вещи.

Может, так оно и было, но языком викингов я не владела, и, к тому же, на нем перестали говорить много столетий назад.

Внезапно рядом с могилой Хельги что-то шевельнулось. Может, была птичка или червяк, а может и дух самой Хельги, растроганный подношением пышной еловой ветки. Как бы то ни было, мне стало интересно, и я подошла рассмотреть могилу поближе.

— Расскажи мне историю Хельги, — попросила я Гуннара.

— А что именно ты желаешь о ней знать?

— В каком возрасте она умерла?

— Ей шел тридцать первый год, — сказал Гуннар дрогнувшим голосом.

— Сколько у нее было детей?

— Кажется, девять, но выжили только двое.

— Девятеро детей! Какой кошмар!

— Хельга была по призванию поэтессой-сказительницей, но вышла замуж очень рано. Точнее, ее выдали замуж за ее двоюродного брата Снорри, которого она до свадьбы вообще не видела. Тогда ей было всего четырнадцать лет. У нее был прекрасный звонкий голос и ниспадавшие до пояса светлые волосы.

Я попыталась представить себе высокую статную Хельгу, окруженную светловолосыми детишками, и продолжала расспрашивать Гуннара:

— От кого же ведешь свой род ты, раз дети Хельги были не от ее мужа?

Не знаю, что это была за сила, но что-то притягивало меня к могиле Хельги.

— Хельга была возлюбленной конунга Улофа, — прошептал Гуннар.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Так говорят предания, — пожал плечами Гуннар. — На одном из празднеств, конунг остановился в доме у Хельги, которая с таким чувством читала ему свои поэмы, что Улоф безумно в нее влюбился, а она ответила ему взаимностью. Разводы в те времена были запрещены, поэтому конунг отправлял своего вассала Снорри в один военный поход за другим, посещая в его отсутствие свою возлюбленную Хельгу. В конце концов, он даже повелел, чтобы его погребли здесь, рядом с нею.

Присмотревшись к положению могил, я решила, что они расположены неправильно.

Мне показалось несправедливым, что Снорри, которого я представила себе неопрятным, вонючим и рыгающим за столом, лежит между великим конунгом и его прекрасной и талантливой возлюбленной.

И вдруг я почувствовала, что покойная Хельга о чем-то беззвучно меня умоляет. Пусть на мне больше не было защиты, я все же оставалась колдуньей и ясно ощущала настойчивые мольбы Хельги. Очень немногие омниоры способны общаться с духами умерших, но на том кладбище я ясно чувствовала призыв покойницы.

Позабыв о присутствии Гуннара, закрыв глаза, я погрузилась в вечерние туманы и перенеслась на много столетий назад туда, где ясно различила взывавший ко мне голос Хельги. И тогда я, повинуясь голосу усопшей, без особых усилий немного сдвинула камень на ее могиле, засунула под него руки и поводила ими по земле, пока не нащупала кости Хельги и не вытащила их наружу.

В страхе отшатнувшись, Гуннар воскликнул:

— Ты с ума сошла! Что ты делаешь?! Зачем ты оскверняешь гробницу Хельги?! Немедленно положи ее кости на место!

Однако я уже не отдавала отчета в своих поступках. Помню, что просто преклонила колени перед могилой конунга Улофа и легко пододвинула лежавший на ней камень.

Положив останки Хельги в могилу конунга, я наконец, открыла глаза и попыталась объяснить свое поведение ошеломленному Гуннару:

— Ко мне воззвали останки Хельги! Ей очень хотелось покоиться вместе с любимым конунгом.

Несмотря на свою силу, широкоплечий Гуннар не смог в одиночку поставить камень на могиле конунга на место.

— Как тебе удалось сдвинуть эту тяжеленную каменную плиту?!

Вопрос Гуннара остался без ответа, потому что Хельга не успокаивалась, а рыдая, вновь воззвала ко мне.

Подчиняясь ее мольбам, я отодвинула камень на могиле Улофа подальше и удивленно воскликнула. В открывшейся передо мною яме лежали только кости Хельги. Других человеческих останков там не было. Несчастная вновь оказалась в одиночестве!

— А где же конунг?! — воскликнула я.

— Нет, ты лучше скажи мне, как ты это смогла! — настаивал Гуннар, не сводя глаз с пустой могилы.

— Где конунг Улоф?!

— Откуда я знаю! — огрызнулся Гуннар. — Может, погиб в битве за морем, и его тело предали волнам. Или его сожрали волки в горах. Или он сгорел вместе с собственным замком.

— Тогда почему здесь эта гробница?

— А почему ты двигаешь одним пальцем многотонные глыбы и разговариваешь с покойниками?! — настороженно произнес Гуннар.

Очнувшись, я задрожала от страха, не понимая, как поддалась желанию колдовать на кладбище. Внезапно и меня охватили подозрения. Неужели все это штучки Деметры?!

Меня, как кошмар, преследовали мысли о том, что моя мать может быть где-то рядом. Да, это все она! Она хочет поссорить нас с Гуннаром и подталкивает меня на поступки, способные встревожить его и обеспокоить до такой степени, что он меня бросит!

Деметре нужно, чтобы я осталась одна и, покорная, как овца, вернулась, понурив голову, в стадо, которое она пасет! Даже на расстоянии Деметра старается сломить мою волю и дергать за нитки, на которых до этого я болталась, как настоящая марионетка…

Нет! У нее ничего не выйдет. Не я первая и не я последняя! Очень многие омниоры прибегали к самым невероятным уловкам, чтобы успокоить своих заподозривших неладное мужей.

С этой мыслью я притворилась словно дурачусь, хотя мне совсем не было весело.

— Согласись, что у меня это здорово вышло! — расхохоталась я прямо в лицо разинувшему рот Гуннару и пропищала писклявым голоском:

— Улоф! Ты же обещал, что после смерти мы будем вечно вместе, а вместо этого мне подсунули этого кретина — моего мужа! Он все время храпит и дурно пахнет!

Гуннар не выдержал, рассмеялся и шлепнул меня по попе, как расшалившуюся девчонку.

— Просто ужас какой-то! С тобой невозможно даже просто сходить на кладбище — сразу лезешь в чужие могилы!

— Я больше не буду!

— Надеюсь. А то я посажу тебя на первый корабль и отправлю к маме.

Бросившись к Гуннару на шею и осыпав его поцелуями, я стала умолять своего викинга не делать этого. Постепенно он размяк и даже позабыл о том, что я только что одним пальцем двигала тяжеленные булыжники. Мы остановились в малюсенькой гостинице с окнами на гору Аксла,[52] но, несмотря на окружавшие нас восхитительные пейзажи, ночь оказалась беспокойной и тревожной. У меня чесались искусанные комарами руки. И еще мне все время казалось, что за мной следят. Несколько раз я с замиранием сердца просыпалась, чувствуя, как внутри меня шарят чьи-то невидимые руки. Наверняка это Деметра копалась в моих воспоминаниях. Мать была где-то близко. От этой мысли я не могла сомкнуть глаз.

Утром я решила прогуляться. Мы уже приблизились к тем краям, где летом солнце вообще не уходит за горизонт и дни становятся невероятно длинными.

Одевшись, я покормила Лолу и вышла из номера, оставив Гуннара спящим. В холле гостиницы портье внезапно меня окликнул. Я очень удивилась, что ему известно мое настоящее имя, но он удивил меня еще больше, вручив мне какой-то сверток и конверт.

У меня затряслись руки. Никто не должен был знать, где я. На конверте был совершенно незнакомый мне почерк. Впрочем, оказалось, что в нем лежит другой конверт, а в нем еще один с другим конвертом и так далее. Конвертов было несколько. По просьбе моей матери, ее письмо пересылали друг другу омниоры разных кланов, охотившиеся за мной, пока меня не обнаружили.

Письмо в последнем конверте было написано угловатым почерком Деметры…

Как же я ошибалась, считая, что оставила свою прежнюю жизнь позади! От Деметры было не скрыться. Она знала все, а если чего-то и не знала, для того чтобы узнать это, ей достаточно было произнести заклинание или обратиться с вопросом к другим колдуньям. Так или иначе, от внимания Деметры не ускользали никто и ничто. Вот и меня, наверняка, разыскивали племена и кланы всех омниор на свете. Конверты были подтверждением той огромной власти, которую сосредоточила в своих руках моя мать.

Перед тем, как прочесть письмо, я развернула сверток. Как я и предполагала, Деметра прислала мне новую волшебную палочку. Увидев ее, я возмутилась.

«Я же черным по белому все ей написала и растолковала! Почему Деметра по-прежнему пытается подчинить меня своей воле?!»

Выйдя из гостиницы, я без зазрения совести выбросила волшебную палочку в море. Потом, присев у воды на камень, прочла письмо.

Я была одна. Вокруг меня лишь кричали чайки, да шумел лизавший мне ноги прибой.

Я спрятала письмо в чемодан и ничего не сказала Гуннару, но попросила его как можно скорее продолжить наше путешествие. Он согласился, ни о чем меня не спрашивая, предупредив, правда, что скоро нам не будет житья от комаров.

Так оно и произошло.

Комары были беспощадны, но все равно они нравились мне больше моей матери, даже когда по ночам пытались сожрать меня живьем, несмотря на всякие лосьоны и жидкости.

Я не рассчитывала легко отделаться от Деметры, но надеялась, что по мере того как мы будем забираться все дальше и дальше, ей будет все труднее и труднее меня преследовать, и она махнет на это рукой.

«Неужели она всерьез попытается вернуть меня силой?! Схватить, связать и отвезти на суд омниор?! А если меня осудят как убийцу?!»

От мысли об этом я сходила с ума.

Вскоре мы углубились в Нурланд. От одного этого слова у меня по спине пробегали мурашки. Вокруг были настоящие арктические пейзажи — бескрайняя тундра, темные озера с неподвижной водой, извилистые туманные фьорды, холодный ветер, гнавший по небу скрывавшие солнце серо-свинцовые тучи. И никаких признаков цивилизации. Европа осталась позади, и я забыла о терпких средиземноморских ароматах, отдавшись во власть головокружительной пустоте.

Эти края были практически необитаемы. Именно о таких местах я и мечтала. Я просила Гуннара не заезжать в редкие поселки и стараться обходиться только самым необходимым, лишь бы не сдавать в гостиницах паспорта на регистрацию.

Гуннар опять пошел мне навстречу. Мы ночевали в палатке, готовили на маленькой газовой плитке, походя на чумазых канадских охотников за пушниной. Найдя по компасу север, мы ехали на джипе среди низкорослых растений и скал, встречая на пути лишь стада северных оленей, которые мы старательно объезжали, опасливо косясь на клубившиеся над ними тучи насекомых.

Я по-прежнему плохо спала и часто просыпалась. Деметра шла за мной по пятам. Я чувствовала ее властное присутствие совсем рядом. Кроме того, по ночам меня ужасно кусали комары. Почему-то больше всего им нравились мои руки.

Когда мы добрались до полярного круга, на мне живого места не было. Я была так измучена, что Гуннар заставил меня пить омерзительный на вкус витаминный сироп и даже сам кормил Лолу, которая все время дрожала от холода и ночами пыталась согреться на моем теле.

Несмотря на наши злоключения, я была зачарована Севером. Меня восхищало никогда не садившееся здесь солнце и его вечный, пусть холодный, свет.

В Финнмарке[53] взгляд непрерывно скользит по бескрайнему пустынному пространству, а единственная дорога ведет к мысу Нордкап, за которым таится мыс Конец Света.

Я так хотела туда добраться, что, оказавшись на месте, пережила разочарование. Мыс оказался трехсотметровым гранитным утесом, обрывавшимся в холодные океанские волны. По нему ползали любопытные туристы с фотоаппаратами, явно намеревавшиеся отмечать день летнего солнцестояния.

Поймав на себе взгляды женщин, подозрительно напоминавших собой омниор, я занервничала и попросила Гуннара увезти меня в какое-нибудь другое красивое и уединенное место.

Гуннар повез меня вдоль берега по землям саамов, как называют себя сами коренные жители Лапландии. Вскоре мы добрались до городка под названием Варде,[54] где Гуннар предложил мне отметить день летнего солнцестояния на ближайшей горе.

— Там мы будем совсем одни.

— Ты уверен?

— Это волшебная гора, — прошептал Гуннар. — Если в этот день произнести на ней свои самые заветные желания, они обязательно сбудутся. И еще говорят, что собранными здесь в день летнего солнцестояния травами можно вылечить даже неизлечимые болезни.

Я усмехнулась. Гуннар взялся объяснять мне, как пользоваться силой дней солнцестояния, в которые мы, омниоры, обычно разводили костры, чтобы усилить свои колдовские способности! Милый, наивный Гуннар, что бы он запел, узнав, что я колдунья или, по крайней мере, до недавнего времени была ею! Как бы то ни было, я согласилась, несмотря на холод и усталость.

Мы полезли на гору. Гуннар нес спальные мешки, наш нехитрый, но вкусный ужин, состоявший из лосося и икры, а также какой-то напиток, который, по его словам, ничем не уступал божественному нектару.

Клянусь, белая ночь на вершине пустынной горы, проведенная с Гуннаром и его флягой полной волшебного пьянящего напитка, стала самым замечательным переживанием моей жизни. Однако, не успев произнести ни единого заклинания, я крепко заснула и впервые за много дней спала как сурок, не просыпаясь, не вскрикивая и не терзаясь кошмарами.

На следующее утро, если так можно называть время суток там, где солнце вообще не садится, я не помнила почти ничего из того, о чем мне накануне говорил Гуннар.

У меня не болела голова, меня не тошнило. Наоборот, я себя прекрасно чувствовала — легко, спокойно и радостно. Казалось, со мной произошло нечто чудесное, хоть я и не понимала, что именно. Это было что-то новое, неизведанное, что-то такое, с чем я прежде не сталкивалась.

— А что произошло ночью? — спросила я у Гуннара, чтобы развеять свои сомнения.

— Неужели ты ничего не помнишь? — загадочно усмехнувшись, сказал он. — Я, например, никогда этого не забуду.

— Я несла чушь?

— Отнюдь. Ты вообще ничего не говорила. Только смотрела на меня и томно вздыхала.

— Это было очень глупо?

— Совсем нет. Особенно, когда ты, замерзнув, залезла в мой спальный мешок.

Вот как! Оказалось, что мы провели еще одну незабываемую ночь любви, о которой — в отличие от предыдущих — у меня почему-то не сохранилось никаких воспоминаний. Впрочем, я не стала ломать себе над этим голову, и мы вернулись в Варде, где позволили себе роскошь остановиться в небольшой, но уютной гостинице рядом с портом.

На ужин мы заказали суп и жареную рыбу. Еда была очень вкусной, но во время ужина произошло нечто неожиданное. Любопытный молодой официант спросил, откуда мы едем, и мы объяснили ему, что провели предыдущую ночь на горе.

Услышав это, юноша так вздрогнул, что пролил суп на скатерть.

— В-вы были на горе Д-дольмен?! — заикаясь от страха, пробормотал он.

— Да, а что? — спросила я, а сама задумалась — название горы показалось мне знакомым.

— Т-там еще кто-нибудь б-был?

— Нет. Только мы, — ответил Гуннар.

— Н-ну да. К-кому же т-там быть! Т-туда никто не х-ходит!

— Почему?

— Г-гора заколдована! — затравленно озираясь по сторонам, прошептал официант.

Я не нашлась, что ответить, но Гуннар подмигнул мне и принялся его расспрашивать:

— Заколдована? Почему?

Подав суп, официант жестом предложил нам приступить к еде, а сам, как ни в чем не бывало, подставил к нашему столику еще один стул, уселся на него и начал свой рассказ, словно бабушка, рассказывающая страшную сказку расшалившимся внукам. К счастью, он немного успокоился и больше не заикался.

— Гора Дольмен долго находилась во власти ведьм. Каждый год они слетались туда со всей Норвегии, чтобы справлять свои ритуалы. Там просто все кишело этими жуткими созданиями. Собравшись на горе, ведьмы затевали буйные пляски, распевали заунывные песнопения и жгли костры.

Гуннар усмехнулся, но я смеяться не стала. Внезапно я вспомнила трагическую историю горы Дольмен.

«Какая же я дура! Почему я не подумала об этом сразу?!»

Тем временем Гуннар дразнил бедного официанта, притворившись, что захвачен его историей.

— Вот это да! А кто-нибудь видел этих ведьм?

— Конечно! Их видели все жители Варде. В такие дни они прятали детей от дурного глаза по домам, а пастухи запирали скотину в хлев, чтобы на нее не напал мор.

Официант говорил об омниорах. И действительно, в древние времена на этой уединенной горе раз в год собирались тысячи омниор. Они прилетали сюда каждый год, пока не случилось страшное.

— Однажды ночью, лет триста тому назад, один офицер, служивший в Барде, собрал самых отважных своих подчиненных, чтобы раз и навсегда покончить с ведьмами.

Я хотела сбежать, чтобы не слышать продолжения этой кошмарной истории, но Гуннар, методично поглощая суп, пристально внимал словам увлекшегося рассказом официанта с едва заметной усмешкой.

— Пока ведьмы справляли свои гнусные ритуалы, офицер и его люди тайком забрались на гору. В руках у них были горшки с краской и кисти. Незаметно окружив ведьм, они бросились на них и стали мазать краской. Потом офицер объявил, что все измазанные краской женщины — ведьмы, которых сожгут на костре… И знаете, кого сожгли первой?

Я заткнула себе уши, но Гуннар и бровью не повел.

— Кого? — полюбопытствовал он.

— Жену этого офицера! Ее звали Бригиттой. Она была очень плохой и страшной. Офицер сам поджег ее костер. Пока он горел, Бригитта распевала свои заклинания, пока не околдовала мужа до такой степени, что он бросился к ней в пламя, и они оба сгорели заживо.

Надо сказать, что я слышала совсем другую историю. Мне рассказывали о молодом военном, разрывавшимся между чувством долга и любовью к прекрасной молодой омниоре. В конце концов, он сделал свой выбор и предпочел сгореть на костре вместе со своей возлюбленной.

— А потом случилось самое страшное!

— Самое-самое? — подмигнув мне, спросил Гуннар.

— Самое… Перед тем как пламя поглотило Бригитту и ее мужа, она произнесла ужасное проклятье. С тех пор гора Дольмен проклята.

Я затаила дыхание. О проклятье мне ничего не было известно.

«Значит, гордая красавица Бригитта успела проклясть гору, на которой попала в ловушку?!»

— И что же это за проклятье?

— Не знаю, право, стоит ли вам об этом говорить, — сочувственно покосившись на нас с Гуннаром, пробормотал официант. — Вы так молоды и любите друг друга…

— Да уж, не стоит… — стала умолять я.

— Нет уж, выкладывай! — возразил Гуннар. — Я хочу знать.

— Бригитта прокляла всех влюбленных, оказавшихся на горе Дольмен в день летнего солнцестояния. С тех пор им суждено страдать так же, как ей самой и ее мужу.

Вскочив из-за стола, я бросилась в туалет, где меня вырвало. Вернувшись, я застала Гуннара, доедавшего свой суп.

— Извини, — сказал он. — Не думал, что это на тебя так подействует.

— Мне не нравится, когда людей жгут на кострах… А ты об этом знал?

— Я знал только то, что гора Дольмен заколдована.

— Так ты знал?!

— Но это всего лишь легенда.

— Значит, ты сознательно подвел меня под проклятие?

— Нет. Мы пошли туда, потому что там нас никто бы не потревожил. Ведь из-за этой легенды на горе Дольмен никто не бывает.

— Все это мне очень не нравится.

— Неужели ты веришь в подобные сказки?!

Я не знала, как объяснить Гуннару, что эти ведьмы действительно существовали и погибли страшной смертью из-за таких тупых олухов, как этот официант, которые, не моргнув глазом, готовы были поклясться, что видели, как эти женщины пьют у детей кровь и пожирают их теплые, еще трепещущие тела А ведь это были простые омниоры, они никого не трогали, а просто ежегодно справляли на горе свои очистительные ритуалы…

Омниоры никому не причиняли вреда. Они были акушерками, собирали лечебные травы, писали стихи и музыку. Они были умными и образованными женщинами, всегда готовыми прийти на помощь таким, как несчастная Хельга, прозябавшая за запертыми дверьми неприступного жилища своего грубого мужа.

Но как мне было рассказать об этом Гуннару?! Он бы все равно меня не понял. Впрочем, Гуннар был отнюдь не глуп и догадался, что дал маху.

— Прости меня, пожалуйста, — вздохнул он.

— Не стоит. Я знаю, что ты хотел, как лучше.

Так оно и было, но из-за Гуннара на нашу любовь пало проклятие, избавить от которого ее мог только дух сгоревшей на костре Бригитты.

Проклятие заработало уже на следующий день. Хозяин гостиницы вернул паспорт Гуннара, но сделал вид, что не может найти моего.

— Извините, пожалуйста! Ваш паспорт куда-то задевался. Мы его обязательно разыщем, но вам придется немного подождать.

Побледнев, я с умоляющим видом посмотрела на Гуннара, который поспешил мне на помощь:

— Мы едем в Финляндию, и на границе нам понадобятся паспорта!

— Дело в том, что ночной портье ушел, а мы не знаем, куда он их положил, — соврал хозяин.

— Ладно, — взглянув на часы, согласился Гуннар. — Мы съездим, посмотрим остров и вернемся к ужину. Надеюсь, к этому времени паспорт найдется?

— Несомненно, — улыбнулся хозяин гостиницы.

Мы вышли на улицу. У меня подгибались колени, но Гуннар уже знал, что нам делать.

— Поехали отсюда!

— А что с моим паспортом?

— Уверен, что он в полиции. Думаю, его сверяют с данными Интерпола. Если твоя фотография там засвечена, полиция поймет, кто ты такая, и тебя обязательно арестуют.

— Но почему они обратили на меня внимание?

— Возможно, ты показалась им слишком юной. Или их чем-то привлек твой фальшивый паспорт. А может, ты объявлена в розыск. Откуда я знаю!

У меня потемнело в глазах.

— Как же мы уедем из Норвегии?!

— Мы уплывем на корабле.

— Но у меня же попросят документы!

— Положись на меня. Не попросят…

Действительно, мне оставалось только положиться на Гуннара, и мы поспешили прочь от роковой горы Дольмен, не дожидаясь моего фальшивого паспорта на имя двадцатидвухлетней Лорены Касас.

Чтобы запастись провизией, нам пришлось заехать в летнее стойбище исконных обитателей этой пустынной земли — саамов. Их осталось очень мало, и живут они в самых отдаленных ее уголках.

Чисто внешне саамы ничем не похожи на скандинавов германского и славянского происхождения. У них азиатские черты лица, черные волосы и раскосые глаза, и еще саамы или эскимосы низкого роста и коренастые.

Оказавшись среди множества чумов, которые саамы возят с собой, кочуя за оленьими стадами в поисках новых пастбищ, мы увидели множество ребятишек, игравших с крупными лайками и не обращавшими ни малейшего внимания на тучи ежедневно истязавших меня комаров.

— Давай купим у саамов их одежду! — внезапно предложил Гуннар. — В ней нам будет тепло и удобно.

Саамы сами выделывают шкуры северных оленей и шьют из них украшенную мехом горностая удобную зимнюю одежду: парки, штаны и унты, которые позже мне так пригодились.

— И еще нам нужно купить оленьего мяса, — заявил Гуннар и вошел в чум, где его радушно принял вождь стойбища.

Оставшись на улице, я стала расспрашивать шаловливых саамских мальчишек о цене хорошенькой горностаевой шапочки. Внезапно кто-то за моей спиной заговорил на древнем языке омниор.

Обернувшись, я увидела древнюю старуху из Клана Нутрии. Это была седовласая омниора с пронзительным взглядом раскосых глаз.

Подойдя ближе, она костлявыми пальцами схватила мою руку мертвой хваткой. Мальчишек как ветром сдуло. Похоже, они боялись старуху, наверняка считавшуюся местной колдуньей.

Я замерла на месте. Меньше всего я ожидала встретить в саамском стойбище осведомленную о моих проделках омниору, полную решимости подчинить меня своей воле угрозами и силой.

— Меня зовут Плато, Селена. Ты должна мне сдаться. Я передам тебя на суд омниор. И не пытайся бежать! — прошипела старуха. — Хуже будет!

Я замотала головой, но старая Плато, с силой вывернув мне руку, стала разглядывать мое запястье.

— Она уже испила твоей крови, — пробормотала старуха, — и обязательно с тобой расправится!

— Кто? — в ужасе прошептала я.

— Баалата!

Задрожав, я не верила своим ушам, но старуха настаивала:

— Она расправится с тобой так, как сделала это с Метрикселлой.

«Что за чушь несет эта выжившая из ума нутрия?!»

Я стала вырываться, но старуха была сильна, как медведица, и я вскрикнула от боли.

— Возвращайся к Деметре! Тебя разыскивает твой клан!

— Я ни в чем не виновата! Я не убивала Метрикселлу!

— Баалата идет за тобой по пятам, девочка, и так просто не отстанет! Возвращайся к омниорам, и вместе мы будем бороться с Черной Дамой.

— Я ни с кем не желаю бороться! Я простая смертная!

— Ничего подобного, Селена. Ты — колдунья. И не принуждай меня прибегать к силе.

С этими словами старая Плато выхватила свой атам и наставила на меня. При виде ее ритуального ножа у меня подкосились колени.

«Атамом убили Метрикселлу! Неужели зарежут и меня?!»

Я снова попробовала вырываться, но почувствовала, как Плато обнимает меня своими невидимыми щупальцами, пытаясь обездвижить.

Силы меня покинули. Мне было не пошевелить ни рукой, ни ногой.

Бормоча заклинания, Плато опутывала меня невидимой сетью. Я, кажется, попалась. Деметра решила усмирить меня силой. Не в силах двинуть даже пальцем, я смогла только крикнуть:

— Гуннар!!!

Ничего другого мне было не выговорить.

В этот момент из чума вождя появился нагруженный сушеным оленьим мясом Гуннар. Увидев, что старуха наставила на меня нож, он, не раздумывая ни секунды, бросился к нам, одним ударом ноги выбил атам из руки Плато и тут же сшиб старуху с ног.

— Лежать! — рявкнул ей Гуннар.

Невидимые сети испарились, и я стала осторожно шевелить руками и ногами, прикидывая, как это моему викингу удалось разорвать невидимую паутину, которую соткала вокруг меня старуха.

— Поехали отсюда! — дрожащим голосом взмолилась я, не осмеливаясь взглянуть на Плато.

— Она тебя не ранила? — поинтересовался обнявший меня возлюбленный.

— Нет. Давай поскорее уедем!

— Хочешь? — спросил Гуннар, протягивая мне атам старой омниоры.

Судя по всему, он решил, что мы с Плато дрались за нож.

— Да. Я хотела его купить! — соврала я. А что мне еще оставалось делать? Не могла же я отдать атам Плато, чтобы она повторила попытку меня зарезать!

Не выпуская меня из объятий, Гуннар швырнул старухе несколько монет. Плато закатила глаза и что-то пробормотала сквозь зубы, наверняка оповещая местных омниор о моем появлении.

Вероятно, у меня был очень расстроенный вид. Поэтому, прежде чем тронуться с места, Гуннар дал мне глотнуть немного виски.

Он вел машину очень осторожно и все время косился на меня, проверяя, как я себя чувствую. Я успокоилась лишь через несколько часов, когда мы оставили далеко позади эту злобную старую нутрию.

Ее атам все еще был у меня в руке. Мне очень хотелось выбросить его, но Гуннар обязательно решил бы, что я спятила. Поэтому я спрятала атам в свою сумку. Увидев это, Гуннар ухмыльнулся и сказал:

— Наверное, это волшебный нож.

— Почему ты так думаешь? — насторожилась я.

— Эта старуха — колдунья. А с колдуньями лучше не ссориться. Это опасно.

— Спасибо, что помог мне.

— Постарайся больше не попадать в такие истории. Не забывай, что тебя разыскивает полиция.

Гуннар был прав, но я не могла объяснить ему, что старуха была колдуньей-омниорой, пытавшейся схватить меня по приказу моей матери, и просто сказала:

— Хватит с меня старух и других женщин. Видеть их не могу!

— Ну вот и отлично. Теперь ты долго их не увидишь.

— Почему?

— Мы поплывем на китобойном судне.

— На китобойном?!

— Только так мы можем попасть в Исландию без документов.

— Но…

— Ты забыла, что мы в бегах?

Этот риторический вопрос прозвучал, как упрек. Неужели и Гуннар засомневался в моей невиновности?!