Утром в пятницу восьмого марта шеф криминалистов Сэм Гроссман позвонил в следственный отдел 87-го участка и попросил к телефону Коттона Хейза. Ему сообщили, что Хейз вместе с другими детективами отправился в больницу «Буэна Виста» навестить Стива Кареллу. Трубку взял патрульный Дженеро, которого оставили держать оборону.
— Примете информацию или нет? — спросил Сэм Гроссман.
— Мне велено записывать только, кто звонил, сэр, — сказал Дженеро. — Может, позвоните позже?
— Позже у меня не будет времени, — отрезал Гроссман. — Прошу вас выслушать меня сейчас.
— Очень хорошо, сэр, — отчеканил Дженеро и взял карандаш. Ему нравилось чувствовать себя детективом. К тому же приятно сидеть в тепле, когда за окном такая мерзопакостная погода. — Валяйте, — сказал он и поспешно добавил: — Сэр!
— Я насчет записок.
— Ясно, сэр. А каких записок?
— «Следующий — заместитель мэра Скэнлон», — прочитал Гроссман, — и «Внимание, новая цена…»
— Понял, — ответил Дженеро, совершенно не понимая, о чем речь.
— Значит, так. Бумага сорта «Уайтсайд бонд», продается в любом канцелярском магазине. Буквы вырезаны из центральных и местных газет и журналов.
— Ясно, сэр, — бормотал Дженеро, старательно записывая.
— Насчет отпечатков пальцев ничего конкретного. Пятен хоть отбавляй, но ухватиться не за что.
— Ясно, сэр.
— Короче говоря, — сказал Гроссман, — вы сами знаете, что делать с этими записками.
— А что с ними делать, сэр? — спросил Дженеро.
— Мы только проводим экспертизу, — ответил Гроссман. — А уж решать что к чему вам, ребята.
Дженеро просиял. Он был польщен тем, что ему сказали «вам, ребята». Он почувствовал себя полноправным представителем полицейской элиты.
— Большое спасибо, сэр. Значит, будем работать.
— Вот и прекрасно, — отозвался Гроссман. — Записки вам переслать?
— Не помешало бы.
— Тогда пришлю.
Все это очень интересно, размышлял Дженеро, кладя трубку. Он чувствовал себя лихим парнем, и, если бы под рукой у него была ковбойская шляпа, он бы непременно надел ее.
— Где тут у вас сортир? — спросил один из маляров.
— А что? — осведомился Дженеро.
— Будем его красить.
— Только не запачкайте унитазы, — попросил Дженеро.
— Мы закончили Гарвард, — ответил маляр, — и никогда не пачкаем унитазов.
Его напарник радостно заржал.
Третья записка поступила в участок в одиннадцать утра.
Ее принес прыщавый молодой человек. Он прошествовал мимо поста дежурного сержанта прямехонько в следственный отдел, где патрульный Дженеро сосредоточенно размышлял над записками и личностью их автора.
— Что, ваши все на каникулах? — осведомился молодой человек. Ему было лет семнадцать. В полицейском участке он чувствовал себя как рыба в воде: в свое время он был членом уличной банды «Дьявольская десятка».
Эти парни объединились, чтобы противостоять вторжению пуэрториканцев на их исконные территории. Банда распалась перед прошлым Рождеством, и вовсе не потому, что ее разгромили пуэрториканцы. Она не устояла под натиском общего врага, которого звали героин. Пятеро стали наркоманами, двое погибли, двое сидели в тюрьме за незаконное хранение оружия, один женился на юной ирландке, которой сделал ребенка, а последний принес письмо в следственный отдел 87-го участка и так свободно себя там чувствовал, что даже позволил себе пошутить с патрульным Дженеро.
— Чего тебе надо? — спросил Дженеро.
— Мне велели передать вот это дежурному сержанту, но его нет на месте.
— Что это?
— Понятия не имею, — сказал юнец. — Какой-то тип остановил меня на улице, сунул пятерку и попросил отнести это в полицию.
— Присаживайся, — кивнул Дженеро.
Он взял конверт и задумался, стоит ли его вскрывать. Потом решил, что зря дотронулся до него — отпечатки! — и положил на стол. Из сортира доносилось хоровое пение — это развлекались маляры. Дженеро было поручено только записывать, кто звонил и что передать. Борясь с собой, он еще раз взглянул на конверт.
— Я сказал, присаживайся, — буркнул он юнцу.
— Это еще зачем?
— Затем, что тебе придется подождать, пока не вернется кто-нибудь из детективов.
— Держи карман шире, легавый, — сказал юнец и повернулся к двери.
Дженеро вытащил револьвер.
— Эй! — крикнул он парню. Тот оглянулся.
— Я кое-что знаю о Миранде — Эскобедо, — сообщил он, но тем не менее сел на стул.
— Рад за тебя, — отозвался Дженеро.
Полицейские не любят, когда с их коллегами случаются неприятности. Это выводит их из душевного равновесия. Хотя им и приходится заниматься писанием бумаг, они отнюдь не канцелярские крысы и понимают, что на службе их могут и ударить, и даже застрелить. Тогда им начинает казаться, что их никто не любит.
Два юных спортсмена так невзлюбили Кареллу, что сломали ему несколько ребер и нос. Кроме того, юнцы устроили ему сотрясение мозга, и его потом долго мучили приступы дикой мигрени. Карелла пришел в сознание только в больнице. Сейчас он чувствовал себя прескверно — и физически, и морально, — и ему было не до светских бесед. Он полулежал в кровати, держа за руку Тедди, и часто дышал — сломанные ребра при каждом вздохе отзывались адской болью. В основном говорили его коллеги, но за их шуточками чувствовалось уныние. Они столкнулись с насилием, которое было направлено лично против них. Оно было не похоже на то, что они видели каждый день: искалеченных, изуродованных, но незнакомых людей. А сейчас перед ними лежал их товарищ, держал за руку жену и вяло улыбался неуклюжим шуткам. Ровно в полдень детективы ушли. Впереди шли Браун и Уиллис, за ними молча плелись Хейз и Клинг.
— Здорово они его, — пробормотал Браун.
Семнадцатилетний юнец снова начал разглагольствовать о Миранде — Эскобедо. Он шпарил закон, как юрист-профессионал. Дженеро время от времени просил его заткнуться, но поскольку сам не очень-то понимал смысл решений Верховного суда, хотя и читал меморандум капитана Фрика, то опасался, что наглый мальчишка знает кое-что такое, о чем он, Дженеро, даже не догадывается. Поэтому он невероятно обрадовался, заслышав шаги на лестнице. Сначала появились Уиллис и Браун, затем Клинг и Хейз. Дженеро был готов их расцеловать.
— Это, что ли, сыщики? — осведомился юнец, на что Дженеро в очередной раз буркнул:
— Заткнись.
— Что тут происходит? — поинтересовался Браун.
— Расскажи-ка своим приятелям, что такое Миранда — Эскобедо, — сказал юнец.
— А ты кто такой? — спросил Браун.
— Он принес письмо, — пояснил Дженеро.
— Как тебя зовут, парень?
— Лучше расскажите мне о моих правах.
— Говори, как тебя зовут, а то уши оборву, — грозно сказал Браун. Насмотревшись на Кареллу, обработанного юными подонками, он был очень агрессивно настроен.
— Меня зовут Майкл Макфадден, и без адвоката я говорить не буду, — сказал юнец.
— У тебя есть деньги на адвоката? — осведомился Браун.
— Нет.
— Тогда добудь ему консультанта, Хэл, — ухмыльнулся Браун.
— Погодите, что вы затеваете? — забеспокоился парень.
— Раз тебе нужен адвокат, мы его сейчас достанем, — сказал Браун.
— Да на кой он мне хрен? Я ничего не сделал. Только письмо принес!
— Я не знаю, зачем тебе адвокат, — сказал Браун. — Ты сам его потребовал. Позвони в прокуратуру, Хэл, и скажи, что подозреваемый хочет адвоката.
— Подозреваемый?! — завопил Макфадден. — Какой я подозреваемый? Что я такого сделал?
— Этого я не знаю, парень, — отрезал Браун. — И не хочу пока знать, потому что не имею права задавать тебе вопросы без адвоката. Хэл, звони в прокуратуру.
Уиллис снял телефонную трубку и, услышав гудок, соврал:
— Занято, Арт.
— Подождем. Устраивайся поудобнее, парень. Сейчас тебе будет адвокат.
— Еще чего! — возмутился Макфадден. — Не нужен мне адвокат.
— Ты же сам его попросил.
— Если у вас ко мне нет ничего серьезного, я могу обойтись и без него.
— Мы хотели спросить тебя насчет конверта.
— А что в нем?
— Давайте откроем и покажем молодому человеку, что там, — предложил Браун.
— Я только принес его в участок, и все, — оправдывался Макфадден.
— Ну вот давай и посмотрим, — сказал Браун. Обмотав руку носовым платком, он взял конверт, вскрыл его ножиком и пинцетом извлек листок.
— Возьми, — сказал Клинг и вынул из верхнего ящика своего стола пару белых хлопчатобумажных перчаток. Браун надел их и взял листок.
«ПОВТОРЯЮ:
ТОТ ЖЕ ПАРК
ТА ЖЕ ЛАВКА
ТА ЖЕ БАНКА
ДО ДВЕНАДЦАТИ ЧАСОВ
ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ
ИНАЧЕ КОЕ-КТО ПОГИБНЕТ».
— Что это значит? — спросил Макфадден.
— Мы-то как раз надеемся, что ты нам объяснишь, — сказал Браун.
— Убейте, не знаю.
— Кто тебе дал этот конверт?
— Высокий блондин со слуховым аппаратом.
— Ты его знаешь?
— Первый раз видел.
— Значит, он подошел к тебе и вручил конверт?
— Нет, он подошел и предложил мне деньги, если я отнесу конверт.
— Почему ты согласился?
— А что такого — отнести письмо в полицию?
— Даже если это письмо вымогателя? — спросил Браун.
— Какого еще вымогателя?
— Ты был в «Дьявольской десятке»? — внезапно спросил Клин.
— Ее больше нет, — последовал ответ.
— Но ты был ее членом?
— Был. А откуда вы знаете? — спросил Макфадден не без гордости.
— Всех местных подонков мы знаем наперечет, — сказал Уиллис. — Ты закончил с ним, Арт?
— Да.
— Тогда счастливого пути, Макфадден.
— А что такое вымогатель? — спросил парень.
Теперь за Ла Бреской следил Мейер Мейер. Наверно, из-за своей лысины. Почему-то считается, что лысых детективов не бывает, и в участке решили, что Ла Бреска, при всей его осторожности, не распознает в Мейере сыщика. Кроме того, решили, что, если Ла Бреска в чем-то и замешан, лучше не ходить за ним по пятам, а перехватывать его в местах, где он бывает. Правда, нужно было угадать, куда он направится со стройки. Кто-то из сыщиков вспомнил, что Ла Бреска упоминал бильярдную в Саут-Лири. Туда-то и прибыл Мейер в четыре часа.
Он оделся как докер. На нем были мешковатые коричневые вельветовые штаны, коричневая кожаная куртка и коричневая кепка. Мейер толком не знал, как он выглядит, но надеялся, что не похож на сыщика. Изо рта у него торчала спичка. Мейеру это казалось удачной находкой. Поскольку уголовные элементы сразу чувствуют слежку, Мейер не взял с собой оружия. Правда, за пояс он заткнул такелажный крюк. Если спросят, зачем ему крюк, он ответит, что это его рабочий инструмент, и тем самым даст понять, чем занимается. Он очень надеялся, что ему не придется пускать этот крюк в ход.
Бильярдная располагалась на втором этаже грязного кирпичного здания. Мейер вошел, поздоровался с человеком в будочке у входа и спросил, нет ли свободного стола.
— Номер четыре, — ответил тот и повернулся к пульту, чтобы включить над столом свет. — Впервые у нас? — спросил он, не глядя на Мейера.
— Да.
— У нас тут все люди приличные…
— Я тоже приличный человек.
— Что-то непохоже.
Пожав плечами, Мейер направился к четвертому столу. В бильярдной было еще семь человек. Все они толпились вокруг одного стола. Четверо играли, трое болели. Мейер взял кий со стойки, поставил шары и начал играть сам с собой. Играл он скверно — заказывал про себя удары и все время мазал. Время от времени он посматривал на дверь. Минут через десять у его стола появился один из игроков. Это был здоровенный детина в спортивном пиджаке и шерстяной рубашке, из-под распахнутого ворота виднелась буйная растительность. У него были темно-карие глаза, черные усы, которые, казалось, прыгнули на верхнюю губу из-под рубашки, и густая черная шевелюра. Выглядел он внушительно, и Мейер понял, что это местный вышибала.
— Привет! — сказал детина. — Ты раньше здесь бывал?
— Нет, — буркнул Мейер, не отрывая глаз от стола.
— Меня зовут Тино.
— Привет, Тино, — сказал Мейер и ударил.
— Промазал! — прокомментировал Тино.
— Это точно.
— Мы не любим здесь хулиганов…
— Понял.
— Мы отламываем им руки и выбрасываем на улицу, — предупредил Тино.
— Кого — хулиганов или отломанные руки? — решил уточнить Мейер.
— Я не понимаю таких шуток, — сказал Тино.
— Я тоже, — ответил Мейер. — Отойди, мешаешь.
— Не надо поднимать волну, — сказал Тино. — У нас тихая бильярдная, где собираются старые друзья.
— Судя по тому, как ты со мной разговариваешь, видать, так оно и есть, — согласился Мейер.
— Просто мы не любим хулиганов.
— Я уже слышал. Восьмого в середину.
Мейер ударил и снова промазал.
— Кто это учил тебя играть в бильярд? — полюбопытствовал Тино.
— Мой отец.
— Он так же хреново играл?
Мейер промолчал.
— Что это у тебя за поясом?
— Крюк.
— Зачем?
— Для работы.
— Ты докер?
— Точно так.
— Где работаешь?
— В доках.
— Где именно?
— Слушай, друг, — сказал Мейер, положил кий и уставился на Тино.
— Ну?
— Не все ли тебе равно, где я работаю?
— Просто интересно знать, что за птица к нам пожаловала.
— Да? Ты что, здесь хозяин?
— Мой брат здесь хозяин.
— Ладно, — сказал Мейер. — Меня зовут Стью Левин. Я сейчас работаю в доках возле Лири-стрит, разгружаю корабль из Швеции. Живу в Риджуэе. По дороге домой увидел бильярдную, дай, думаю, загляну, шары покатаю. Ну как, этого достаточно или показать свидетельство о рождении?
— Ты еврей? — спросил Тино.
— Разве не видно?
— Почему же, скорее, наоборот.
— Да, еврей, и что с того?
— Ничего. Евреи к нам тоже заходят.
— Рад это слышать. Значит, я могу немножко поиграть?
— Тебе нужен партнер?
— Это ты про себя? Откуда я знаю, может, ты и есть хулиган и бандит.
— Давай сыграем. На время, а?
— Ты выиграешь.
— Все лучше, чем катать шары одному.
— Я пришел сюда немножко потренироваться, — сказал Мейер. — Мне это нравится. С какой стати мне играть с сильным игроком? Ты начнешь сажать шар за шаром, а мне что прикажешь делать?
— Для тебя это будет хорошим уроком.
— Мне не нужны уроки.
— Ошибаешься, — сказал Тино. — Играешь ты просто позорно.
— Если ты будешь стоять и говорить под руку, я и по шару-то не попаду.
— Ну что, сыграем?
— Бери кий, — вздохнул Мейер.
Он подумал, что пока все идет как надо. С одной стороны, он не набивался ни к кому в друзья, а с другой — сделал так, что с ним стал играть один из завсегдатаев. Когда в бильярдной появится Ла Бреска (дай Бог, чтобы это случилось), он увидит, что Тино играет со своим старинным приятелем Стью Левиным, докером с Лири-стрит.
Отлично, размышлял Мейер, все идет отлично. Меня должны завтра же повысить в должности…
— Во-первых, ты неправильно держишь кий, — сказал Тино. — Вот как надо его держать, если хочешь положить шар в лузу.
— Так? — спросил Мейер, неумело подражая партнеру.
— У тебя случайно не артрит? — спросил Тино и так расхохотался, что Мейер окончательно понял — с чувством юмора у его партнера плоховато.
Тино стал подробно объяснять ему, что такое «английский удар», учил, как сделать, чтобы шар-биток, столкнувшись с другим шаром, полетел влево, а Мейер поглядывал то на часы, то на дверь. Когда через двадцать минут в бильярдную вошел Ла Бреска, Мейер узнал его по описанию, но вида не подал, а сразу же отвернулся, притворившись, что его интересуют пояснения Тино и его идиотские шутки. Оказалось, это называется «английским ударом» потому, что, если заехать англичанину кием «по шарам», он побледнеет и сделается такого же цвета, как бильярдный шар. Сообщив это, Тино громко расхохотался, и Мейер последовал его примеру. Ла Бреска огляделся и двинулся к столу, где Тино и его старый добрый друг-докер играли в бильярд.
— Привет, Тино, — поздоровался Ла Бреска.
— Привет, Тони, — отозвался Тино.
— Как делишки?
— Все в порядке. Это Стью Левин.
— Рад познакомиться, — сказал Ла Бреска.
— Взаимно, — ответил Мейер, протягивая руку.
— А это Тони Ла Бреска. Он отличный игрок.
— Ты лучше, — сказал Ла Бреска.
— А старина Стью играет, как Анджи. Помнишь калеку Анджи? Вот и наш Стью играет примерно так же.
— Конечно, я помню Анджи, — сказал Ла Бреска, и они с Тино расхохотались. Мейер Мейер счел правильным к ним присоединиться.
— Стью научил играть его папаша, — пояснил Тино.
— Правда? А кто же научил его папашу? — спросил Ла Бреска, и все трое снова покатились от хохота.
— Говорят, ты нашел работу? — сказал Тино.
— Верно говорят, — кивнул Ла Бреска.
— Ничего работа?
— Ничего. Решил вот сыграть партию-другую перед ужином. Ты не видал Калуча?
— Вон он, у окна.
— Мы с ним договорились сыграть.
— Сыграй лучше со мной.
— Спасибо, я уже договорился с Питом. К тому же ты не игрок, а акула.
— Акула? Ты слышал, Стью? — засмеялся Тино. — Он говорит, что я акула.
— Ну ладно, еще увидимся, — сказал Ла Бреска и направился к столу у окна. Над столом с кием в руках согнулся высокий худой человек в полосатой рубашке. Ла Бреска подождал, пока тот закатил четыре шара кряду, затем они подошли к будке у входа. Вспыхнул свет над столом в центре зала, Ла Бреска и Калуч взяли по кию, поставили шары и начали игру.
— Кто такой Калуч? — спросил Мейер у Тино.
— Пит Калуч? Есть такой…
— Приятель Тони?
— Да, они старые знакомые.
Калуч и Ла Бреска в основном не играли, а говорили. Они обменивались репликами, потом один из них брал кий и делал удар. Затем снова беседовали, и снова один из них бил по шару. Так продолжалось около часа. Потом они поставили кии и пожали друг другу руки. Калуч вернулся к столу у окна, а Ла Бреска подошел к Мейеру и Тино узнать, который час. Взглянув на часы, Мейер ахнул:
— Господи, уже шесть! Надо бежать домой, а то жена меня убьет!
— Ну что ж, Стью, — сказал Тино, — мы неплохо поиграли. Будешь в наших краях, заходи.
— С удовольствием, — кивнул Мейер.
На улице темнело. Сумерки подступили бесшумно, тишину нарушали лишь резкие порывы ветра, обжигающие лицо. Ла Бреска шел, засунув руки в карманы бежевой куртки с поднятым воротником. Ветер трепал его зеленый шарф, будто пытался сорвать. Мейер держался на почтительном расстоянии, памятуя о недавнем провале Клинга и надеясь, что с ним, ветераном сыска, такого случиться не может. На улице было пусто, и это сильно осложняло его задачу. В общем-то, нетрудно следить за человеком на шумной многолюдной улице, но, когда вас только двое, тот, кто идет впереди, в любой момент может услышать за спиной шаги или случайно, краем глаза заметить преследователя и обернуться. Соблюдая дистанцию, Мейер забегал во все подворотни, радуясь, что приходится все время двигаться, — и не замерзнешь, и меньше вероятности быть обнаруженным. Правда, если он даст Ла Бреске уйти слишком далеко, то стоит тому внезапно завернуть за угол или скрыться в парадном, и Мейер потеряет его.
Девушка сидела в «бьюике».
Машина была черной. Мейер определил год выпуска и модель, но номер прочитать не удалось — машина стояла слишком далеко, чуть не за два квартала. Мотор был включен. Серые клубы вылетали из выхлопной трубы и тут же уносились ветром. Ла Бреска остановился возле машины. Мейер забежал в ломбард и оказался в компании саксофонов, пишущих машинок, фотоаппаратов, теннисных ракеток, удочек и кубков. Прищурившись, он смотрел сквозь витрину, пытаясь разглядеть номер «бьюика».
Девушка была блондинкой. Она наклонилась и открыла переднюю дверцу.
Ла Бреска сел в машину.
Когда Мейер выскочил из ломбарда, большой черный автомобиль с рычанием отъехал от тротуара.
Мейеру так и не удалось разглядеть номер.