Легенда о флаге

ХОРОША БЫЛА Б КАРТОШКА…

Наверху, в прогалинах между вершинами сосен, небо стало светлым. Теперь уже было видно — оно сплошь завалено недвижными серыми облаками.

Пора было продолжать путь. Но в какой стороне восток?

Шкаранда в раздумье сдвинул свою шикарную фуражку на затылок:

— Худо в этом сосновом море без компаса.

— Компас на каждой сосне растет. — Иванов показал: — Глянь: где на стволе ветки подлиннее — юг. Значит, левее — восток.

— Гарантируешь? — недоверчиво прищурился Шкаранда.

— Ты откуда родом?

— Из Ростова.

— Ты деревья, поди, только на бульваре видел.

— А ты из каких мест?

— Уральский.

— Ладно, веди, уральский! — милостиво согласился Шкаранда. — Под твою ответственность.

До опушки дошли довольно скоро. Впереди, почти до горизонта, лежали открытые взгляду поблекшие осенние поля. Через них тянулись рощицы и перелески. Ими удобно идти скрытно. Так и пошли.

Уже близко к полудню, пройдя стороной мимо трех деревень, но не завернув в них из опасения, что там немцы, остановились в логовинке, густо заросшей орешником. На черных ветвях его желтели еще не опавшие крупные овальные листья. Выше логовинки, по ее краям, чередой стояли молодые, еще в не разукрашенной осенью листве, березки. Место было укромное, для привала удобное. Развели, наломав сухих ореховых веток, маленький костерок, сложили в него всю картошку, набранную по пути, когда проходили мимо колхозного поля. Дожидаясь, пока испечется картошка, отдыхали, вытянув усталые ноги.

— Тихо как… — удивился Иванов. — Вроде и войны нет.

— В Шамордане зябь пашут, — вдруг проронил Ерикеев.

— Не начнись война, и ты нынче попахать успел бы.

Ерикеев ничего не ответил. Только глянул грустно.

А кругом стояла такая тишина, что и впрямь казалось — вокруг просто поля и перелески, а не земля, на которой хозяином уже враг. Правда, на всем пути с самого утра — а прошли не меньше, чем километров десять — пятнадцать, — не заметили никаких признаков немцев. Может быть, сюда, где нет больших дорог, они еще не добрались?

— Вот так потихоньку до фронта бы дотопать, — помечтал Трында. — И в распрекрасную темную ночь мимо немцев — к своим!

— В Севастополь, — добавил немногословный Мансур.

— Хотите на Черном послужить? — Шкаранда оттопырил большой палец. — Севастополь — во городок! Знали б вы…

— Знаем! — не дослушал Шкаранду Трында. — Служили.

— Так вы — с Чефэ?[9] — обрадовался Шкаранда. — Корешки, значит! Я на крейсере «Красный Кавказ» служил. А вы?

Иванов и Трында ответили. А Ерикеев снова сказал:

— В Севастополь надо.

— Правильно, Мансур! — подхватил Трында. — Наше дело на кораблях воевать. Фронт перейдем — потребуем, чтоб на Черноморский отправили.

— Ты сначала перейди, — улыбнулся пылкости друга Иванов. — До Харькова если только — и то не близок свет.

А Шкаранда добавил:

— Да не наткнуться бы на гидру фашизма.

— А если прямо на Севастополь? Все одно по немецким тылам.

— Географию надо знать, дорогой товарищ Трында! — наставительно заметил на это Шкаранда. — На восток до фронта, я тебе без карты скажу, вдвое короче, чем на юг. К тому же на восток леса по дороге, а на юг степь голая.

— Боитесь, товарищ главстаршина? — не удержался, чтобы не поддеть, Василь.

— Не боюсь, а учитываю ситуацию. И перспективу. Может быть, наши скоро в наступление перейдут. Нам навстречу.

— От Севастополя тоже могут!

— Не мудри, Василь! — встал на сторону Шкаранды Иванов. — В Севастополь попасть через Харьков больше шансов.

— В пехоту еще больше! — вздохнул Трында. — Ладно, подчиняюсь большинству, коль нет начальства. — И, как бы в знак того, что разговор окончен, стал обгорелым суком нашаривать в костре картофелины.

— Не торопись, не вороши! — посоветовал Иванов. — Быстрее Испекутся.

— Рад бы… — Трында отложил сук, — да в нутре непрерывный сигнал бедствия.

— А ты закури, — посоветовал Шкаранда, шаря у себя в кармане бушлата. — Одна затяжка уносит секунду жизни, но зато равна одной калории.

— Мне калории в натуре бы…

— Могу только дымом. Угощайтесь!

Шкаранда щедро раскрыл вытащенный из кармана кисет.

Минутку-другую молчали, наслаждаясь куревом. Потом Иванов в раздумье сказал Шкаранде:

— Я вот все гадаю — чей это флаг у тебя?

— С малютки какой-нибудь. Вроде вашей «букашки».

— Не букашка! — неожиданно обиделся Ерикеев. — Бронекатер! Мало золота — дорого, большой — дурной!

— Чего? — не понял Шкаранда. Он еще не знал, что когда Ерикеев волнуется, то начинает путать русские слова.

— Мал золотник, да дорог, — уточнил Василь. — И еще: большая голова, а дурная.

Шкаранда благоразумно сделал вид, что сказанное не может иметь никакого отношения к его голове. Миролюбиво улыбнулся Ерикееву:

— Не серчай! Я малые корабли уважаю, хотя, конечно, ваш главный калибр — пуля, не то что у нас на «Верном»…

— А ты при самом главном калибре самый главный? — постарался не улыбнуться Иванов.

— Командир орудия. — Шкаранда вскинул бровью, из-под нее черным угольком глянул выпуклый глаз. — Знаете, как мы немцам давали? Куда рога, куда копыта!

— А ну, ну, расскажите, товарищ главстаршина, просветите нас, — попросил Трында.

— Вам бы так!.. — задетый его тоном, сверкнул глазами Шкаранда. — Под Кременчугом наш «Верный» один был, а у немцев на берегу танков штук шестьдесят.

— Шестьдесят? — усомнился Трында. — А может, больше?

— Не верите? — Глаза Шкаранды сделались еще более выпуклыми. — Шестьдесят! И все — по нас. Осколки в броню — как горох: брызь, брызь! Ну, а мы, комендоры[10], знаем дело. Мой расчет пять танков расхлопал.

— Пять? А не больше? — опять самым серьезным тоном спросил Трында.

— Могли и больше. — Шкаранда сделал вид, что не заметил подвоха в вопросе. — Конечно, наковыряли и нам… Видали бы вы! Восемнадцать часов хода под огнем! Три раза нам флаг сбивали. Собьют — мы новый на гафель подымем, и дальше самый полный!

— А потом как? — полюбопытствовал Иванов. — И вы свой монитор затопили?

Шкаранда важно прищурился:

— Наш «Верный» с вашим «букариком» не равняй. Куда вам с пулеметиками против батарей? Вам одно оставалось — топиться.

— А тебе, — не стерпел Трында, — что на нашем месте осталось бы?

Шкаранда улыбнулся умиротворяюще:

— Успокой нервы. Мы раньше вас сухопутными стали. Возле Сухолучья. Немецкую переправу громили, а на нас — «юнкерсы». Фугаска, вторая! Хватило меня о пушку — дальше не помню. Пришел в разум — лежу в кустах. Надо мной наши — кто в тельняшке, кто без ничего. Спрашиваю: «А корабль?» Отвечают: «Амба». Вот как.

Шкаранда сокрушенно вздохнул:

— Эх, «Верный»! Вечная тебе слава!.. Да я вам, братцы, расскажу…

— Полундра! — привскочил Василь.

Все услышали: где-то недалеко все явственнее стучит мотоциклетный мотор.

Не сговариваясь, подхватили каждый свое оружие, бросились в глубь лощины, в гущу орешника. Когда пробежали довольно далеко, услышали в той стороне, где остался костер, две-три коротких автоматных очереди. Однако они быстро стихли. Шкаранда, бежавший впереди остальных, первым остановился, тяжело переводя дух. Его круглое лицо раскраснелось.

— Во, хлопцы! — Шкаранда отер тыльной стороной ладони пот со лба, поправил фуражку. — И откуда здесь немцы взялись?

— Лопухи мы! — сплюнул Иванов. — Заслушались тебя, не смотрели, что костер дымит.

— Здравствуйте! — Шкаранда озадаченно развел руками. — Оказывается, я виноват?

Издалека донесся глуховатый звук удаляющихся мотоциклов.

Подбежал Трында, на минуту исчезавший куда-то.

— Я смотрел! Два немца. Мотоциклы наверху оставили, а сами — к нашему костру. Уже уехали. Дорога с километр отсюда.

— Вот какая ситуация! — удивился Шкаранда.

— Нет, лопухи мы, лопухи! — не мог успокоиться Иванов. — Расселись как дома. Дороги не заметили, и наблюдателя не выставили. Дали бы нам те немцы картошки!

— Она ж сгорит, пока тут балакаем! — спохватился Трында и побежал обратно к костру. Все поспешили за ним — чувство опасности отступило перед голодом.

Костер догорал. Увы, вся картошка превратилась в уголь…

Возле костра Иванов подобрал крохотный золотисто-зеленоватый блестящий цилиндрик — гильзу от патрона немецкого автомата. Повертел в пальцах:

— Ездят, охотятся за людьми. А мы по своей земле тайком… Как зайцы бегаем! В тяжком сне такое раньше не приснилось бы! — и зло метнул гильзу в еще не остывший жар костра.