Легкая поступь железного века...

Глава тринадцатая Наконец — завершено

Степан Иванович Шешковский сильно задержался в учреждении. Шел он пешком домой по темноте, тросточкой помахивая, и вспоминал дела и делишки, которые в обилии навалил на него начальник. Только головой крутил, вспоминая. И Вельяминов не шел из головы. Да, сложное дельце досталось, но Андрей Иванович умен. Если только скажет мальчишка слово против Бестужева, прибавление к лопухинскому делу будет весьма увесистым, кстати, и благодарности от графа Лестока можно ожидать немалой. Но генерал-аншефу благодарность такая не к чему, он в усердном исполнении дела уже награду видит, а вот ему, Степану Ивановичу, вовсе и не помешает…

В этих приятных мыслях Шешковский забылся. Он уже не видел растворявшейся в сумерках Невской першпективы, по которой легко вышагивал, размахивая тростью. Славное обеспеченное будущее под теплым крылышком грозного для всех и милостивого для усердных подчиненных начальника Тайной канцелярии ярко рисовалось в сладких мечтаниях Степана Ивановича. Он не заметил, как остановилась чуть обогнавшая его карета, и очнулся только, когда кто-то крепко стиснул его локоть, а затем ему наглухо зажали рот. Степан забился в руках злоумышленников, пытался что-то промычать, взывая к Богу, к милосердию нападавших, а также к состраданию мимо проходящих (он не видел, что таковых, увы, не было), но уста его зажали еще крепче, так что он едва не задохнулся. Меж тем другой нападавший связывал ему руки за спиной. В таком неприглядном виде бедного Степана Ивановича поволокли к ожидавшей карете. Здесь его кинули на подушки сидения, причем какая-то дама быстренько придвинулась к окну, давая пленнику место, складки ее черного платья, колыхнувшись, задели колени Степана. Лицо дамы скрывала густая вуаль. Человек, кинувший Шешковского в карету, спокойно уселся рядом с ним, и Степан Иванович оказался между ним и таинственной дамой. О том, куда делся второй нападающий, Шешковский не задумался, а этот второй был уже на козлах и что было силы погнал лошадей. Степан открыл рот, который уже никто не затыкал, хотел произнести что-то страстное, исполненное достоинства и презрения к своим похитителям, но вместо этого у него вдруг вырвалось громкое:

— А-а-а-а!!

Женская ручка в перчатке тут же вынырнула из складок платья, и зажатый в ней пистолет уперся прямо в висок бедного Степана Ивановича.

— Замолчите! — было сказано одно слово лишь приглушенным женским голосом.

Степан мгновенно повиновался. Заговорил мужчина, у которого шляпа была надвинута на глаза так, что тень от широких полей скрывала лицо:

— Степан Иванович, не бойтесь и не кричите. Зла мы вам не желаем.

В этот миг Шешковский вспомнил наконец что он агент грозного государственного учреждения и начал делать то, с чего должен был начать с самого начала: он попытался вернуть себе утраченное хладнокровие и принялся лихорадочно соображать, что бы все это значило. Но все его усилия вылились в полувнятное бормотание:

— Кто вы и что вам угодно?

Дама лихорадочно дернулась, пистолет описал полукруг перед носом Степана Ивановича, что отнюдь не способствовало возвращению ему бодрости, и тут же ее молодой страстный голос прерывисто произнес:

— Нам угодно знать, где Александр Вельяминов.

Степан вздрогнул.

— Кто это такой, не знаю… — забубнил он.

С другой стороны сжали локоть так, что Степан вскрикнул.

— Отвечайте на вопрос, сударь, — было сказано Павлом Мстиславским. — Мы, конечно, не имеем чести состоять на службе в вашем родимом учреждении, а потому не будем применять к вам хорошо известных вам способов развязывания языка, однако, ежели я вам сейчас просто морду набью… Прошу прощения, сударыня!

Степану такая возможность очень не понравилась, однако отвечать он не спешил. Он переводил разговор с мужчины на даму, и вдруг широко ухмыльнулся.

— Значит, вы не подумали о том, что придется отвечать перед его превосходительством, Наталья Алексеевна Вельяминова? Да-да, это — вы, как бы вы не закрывали лицо и не изменяли голос! Больше просто не кому. А вас, сударь, я не имею чести знать, но, думаю, для Андрея Ивановича не окажется слишком трудным…

— Погоди, Андрею Ивановичу твоему еще призраки с того света являться будут! — прервал его Павел Дмитриевич. — И тебе того ж не миновать, славный ты ученик. Но сейчас, запомни, не на твоей стороне сила! Сейчас я буду тебя допрашивать. Слышал? Отвечай — куда запрятали Александра Алексеевича? И — за что?

Шешковский нервно заерзал на сидении. Ему было страшно. Но мысль о том, что, если он сейчас выкупит свободу ценой откровенности, то завтра ему придется объясняться с прямым начальством, была еще страшнее. Он молчал. И разглядывая в полумраке кареты через вуаль его лицо, Наталья усмехнулась.

— Александр у них — теперь сие ясно как день.

— Я этого не говорил! — взвился Шешковский.

— Считайте, что сказали, — усмехнулся, в свою очередь Павел. — Да, да, сказали, и генерал-аншеф обратному явно не поверит.

— Да я вас сейчас… — эх, руки-то связаны. — Трое на одного! Разбой, безззаконие… ох! благородные господа, да еще дама — слабый пол… Какое бесстыдство, Бога не боитесь…

— Кажется, сейчас он начнет проповедовать Христовы заповеди, — пожала плечами Наталья. — Степан Иванович, да очнитесь, наконец. Ведь вы даже не знаете, куда мы вас везем.

— А куда вы меня везете? — боязливо поежился Шешковский.

— А везем мы вас к вам же домой, — ответил Павел. — И, уверяю, обижать вас не желаем.

— Да врете вы все, — отчаянно махнул рукой Степан Иванович.

«Эх, ведь утопят сейчас в Неве, да и дело с концом, — тоскливая мысль прочно утвердилась в сознании Степана Ивановича. — И дернул генерала лукавый связаться с этим мальчишкой бесноватым!»

— Так значит, Александра Вельяминова тайно похитили по приказу генерала Ушакова из села Горелово… — начал Павел.

— А если знаете, чего мучаете? — буркнул Степан.

— Мучаем! — вышла из себя Наталья. — Мы — вас?! Или не вам лучше иных знать, как мучают людей?! Как вы мучили Александра? Что с ним сделали в вашем проклятом учреждении? Нет, вы не поняли, что пистолет мой заряжен, да я сейчас просто!..

— Да жив он, этот ваш проклятущий Сашка Вельяминов! — Степан Иванович тоже сорвался на крик, и, рванувшись, попытался разорвать веревки, впившиеся в кисти рук. Тщетно. — Жив и здоров, вроде…

— Вроде?!

— А я вам, сударыня, не лекарь!! Я бы на месте генерала его давно заживо зажарил! Не по-ло-же-но… Тайное следствие… Сподручный вице-канцлера… Эх, да руки хоть развяжите, говорю: беззаконие, душегубство.

— Кажется, он достаточно сказал, — изрек Павел. Шешковский понял это по-своему:

— Не убивайте меня! — завопил он. — Я все вам расскажу, все…

И из него полилось потоком чистосердечное признание.

Наконец, он замолчал, откинулся, как мог, на спинку сидения и закрыл глаза. Вид его красноречиво говорил: «Все, а теперь я не желаю больше знаться с вами, и слова больше не скажу, что бы вы ни делали!»

— Достаточно? — спросил Павел Наталью.

Она взволнованно кивнула, и Павел чувствовал, что она едва сдерживается.

— Ну что ж, — у Павла оказалась в руках рюмка, появилась бутылка красного вина, которое тут же было предложено Степану Ивановичу.

— Нет!! — закричал Шешковский, и сделал резкое движение, пытаясь толкнуть рюмку.

— Вот вам крест, — серьезно сказал Павел Мстиславский, — что мы вас не отравим, и вообще ничего плохого не сделаем… Однако выпить придется.

— Нет!

— Он мне надоел! — шевельнулась Наталья, и вновь, в который раз увидел несчастный Степан Иванович пугающий его пистолет. Он по долг у службы прекрасно умел разбираться, серьезно ли настроен человек, или только так, стращает. Наталья не стращала.

— Так вы клянетесь, что… — пробормотал Шешковский.

— Вот вам крест! — повторил Павел.

Со слезами на глазах, бормоча молитву, Степан Иванович втянул в себя крепко-сладкую жидкость. «А ничего винцо…» — подумал он, засыпая.

Очнулся Шешковский в своей постели. Долго смотрел в потолок. А потом позвал слугу.

— Я… ты… откуда… — забормотал он. — Откуда… меня… взяли?

Старый слуга не удивился столь нескладному вопросу.

— Да-а… ничего подобного уж и не припомнится за вами, Степан Иванович! Однако нашли вас прямехонько возле дома, где вы под забором валяться изволили.

— Я?! — едва не задохнулся Шешковский. — Под забором?!

— Так, барин. Чего ж, с каждым случиться может… Дело такое…

— Ну… пошел.

И Степан вновь уронил голову в подушку. Вот и доказывай теперь, что тебя похитили, когда вон, люди подтвердят, что в скотско-пьяном виде непотребном ночь под забором провел!

В эту ночь вице-канцлеру поспать не удалось. Он засиделся допоздна за бумагами, сидел бы, может быть, и до рассвета, кабы не вторжение нежданных гостей. Именно вторжение, потому что незваных гостей сих никак не хотели пускать, но князя Мстиславского трудно было куда-то не пустить. Бестужев, оторванный от государственной важности дел, молча переводил взгляд с Павла на Наталью и ждал объяснений. Сегодня вид у Вельяминовой был куда более уверенный, чем в первую встречу с вице-канцлером.

— Ваше сиятельство, — сказала она. — Нам нужна ваша помощь…

Очень внимательно слушал Бестужев, и старался, чтобы недипломатическое волнение на лице его не отражалось. А волноваться было о чем. Ведь, судя по рассказу этой парочки, его сотрудник Вельяминов арестован — из-за него! Дурацкий дутый заговор! Бестужев перепугался. Перепугался еще и оттого, что после нападения на Шешковского эти красавцы ни куда-нибудь, а прямехонько к нему пожаловали.

— Так, — изрек он, выслушав до конца. — Господа, остаетесь у меня, и до моего возвращения за порог ни ногой! Вы понимаете, любезные, во что ввязались?

— Прошу прощения, Алексей Петрович, — перебила Наталья, — мы не ввязались, нас втянули.

— А вы-то что так переживаете, граф? — невиннейшим тоном осведомился Мстиславский. — Волноваться, кажется, нужно Вельяминову, ведь это ему пытка грозит. И Наденьке Прокудиной…

Бестужев метнул в него негодующий взгляд.

— Я понял, князь, — сухо ответил он. — А посему еще раз попрошу оставаться здесь и ждать. И кучер ваш… если разболтается…

— Сенька не болтлив, ваше сиятельство!

— Надеюсь… Так что, ждать, господа… Ждать!

Павел и Наталья переглянулись…

…Вице-канцлеру сопутствовала удача. Государыня и граф Разумовский находились в столице, до Разумовского Бестужев быстро добрался и на удивление легко к нему пробился. Очень удивлен был Алексей Григорьевич ночным визитом своего друга.

— Что случилось, Алексей Петрович? — в бархатистом красивом голосе с украинскими нотками слышалось почти изумление, а прекрасные темные глаза выражали сейчас смесь тревоги, любопытства и добродушного желания непременно помочь.

— Коли смерти моей не хочешь, ваше сиятельство, помоги! — Бестужев опустился на предложенный стул и вытер кружевным платком взмокший лоб.

— Аль опять Ушаков-генерал наседает? — поинтересовался Разумовский.

— Ох, да… Да и… Алексей Григорьевич! Делай что хочешь, а завтра утром Государыня должна меня принять. Да и не меня одного.

— Ишь, быстрый какой! А повременить?

— Тогда гроб готовь.

— Тебе, что ли? Ох, ну и дела. Чего ж… Попытаюсь Ее Величество уговорить, авось, примет. Ладно… а покамест, может, по маленькой, вон каков ты — лица на тебе нет.

— Да уж… — проворчал Бестужев. — У тебя-то во всем тишь да гладь, а тут надрываешься в служении Отечеству, да тебя ж еще и давить желают, как клопа негодного! Ну, наливай, что ли, ваше сиятельство… премного благодарен…

…Генерал Ушаков был в ярости. Трясущийся Степан Иванович сидел, как пришибленный в уголке, а его превосходительство ходил в раздражении по кабинету.

— Все, Степа, ты все провалил! — наконец заключил он.

— Так я… Андрей Иванович… уж никому б на моем месте не оказаться!

— Ты на Сашку Вельяминова посмотри, — процедил генерал, — у него на глазах невесту пытать готовы, а он… Да! — вновь повысил Андрей Иванович голос. — И прикажу! И ни на кого не посмотрю! И плевать, что нет разрешения! Сегодня же — девчонку в пытошную, распорядись, понял? А Сашенька пусть полюбуется, баран упрямый… Мне теперь во что бы то ни стало показания его нужны! Признание — в том, на что я укажу! Потому как у меня самого теперь неприятности выйти могут, раз уж знают… Эх, Степка, я б тебя, слышь ты, живьем зажарил!

— Что ж, — болезненным стоном отозвался Степан Иванович, — ваша воля… Только я… Вольно ж вам было с мальчишкой связываться! А я, ваше превосходительство…

— Ладно, молчи, — проворчал генерал, остывая. — В одном хвалю — что скрывать не стал, а мог бы и промолчать, — мол, все скажут, что пьяный был, не узнает, чай, Ушаков, какой язык у меня длинный… Ладно. Выкрутимся. Ну, давай. Девчонку Прокудину, графинечку, и впрямь жаль, а ничего не поделаешь…

Прежде чем вести Александра на допрос, юноше сковали руки. Он понимал, почему, и в тоске решил, что все же, пока неясно как, но на тот свет он сегодня кого-нибудь отправит. Если надо будет — даже Надю… О себе он уже не заботился.

На этот раз Надежду к нему не подпустили. Она, дрожащая, измученная проведенной в крепости ночью, сидела на той же самой скамье, на которой не так давно мучился Александр, наблюдая допрос с пристрастием.

— А вот и женишок ваш, сударыня, пожаловал! — объявил Андрей Иванович, деланно усмехаясь. — Можем помолвку прямо здесь устроить — место вполне подходящее. После того, как потолкуем, конечно…

Надя плакала.

— Сашенька… — шептали ее бескровные губы.

Александр старался не глядеть на нее — ничего бы она в его взгляде, кроме отчаяния, не увидела. Генерал вновь выдавил усмешку. Он тоже глядел куда-то в сторону.

— Надоели вы мне, господин Вельяминов. Заканчивать пора с делом сим. Вы уж подпишите сейчас бумаги, что я вам дам, не ломайтесь, так и девушка тотчас же домой отправится, а с вами… тоже строго не поступят. Спрашиваю, теперь уж в последний раз добром — подписать согласны?

— Нет!

— Ну и дурак, — пожал плечами генерал, и сделал знак палачам. Александр и опомниться не успел, как его оковы прикрепили цепью к железному кольцу в стене.

То, что творил Ушаков, было беззаконие, права он на то не имел, но он никаких прав и не признавал, кроме собственного — охранять спокойствие государства, как почитал нужным. И все же Александр не мог до конца поверить. «Но ведь этого же не может быть! Господи! — отчаянно прокричал он про себя в Небо всем своим существом. — Сделай что-нибудь, умоляю! Помоги!»

Когда же Надя закричала, грубо схваченная палачом, и забилась в его руках, а палач принялся срывать платье с ее плеч, Александр не выдержал.

— Да, да, да! — вырвалось из него.

Андрей Иванович едва сдержал победную улыбку.

— Давно бы так…

Он сам поднес к нему бумаги и перо.

— Прошу вас, Александр Алексеевич…

Надо было поставить подпись. На мгновенье Александр заколебался, и генерал, чутьем уловив его колебание, нахмурился. «А что потом?» — подумал вдруг Вельяминов. Волна негодования поднялась в сердце, захлестнула сознание, он рванул листы из рук Ушакова, и, скомкав, яростно швырнул ему прямо в лицо, насколько позволяли скованные руки.

— Не будет по-вашему! — вскрикнул он, и дыхание вдруг стеснилось в груди — Александр рухнул без сознания.

— Только этого не хватало! — воскликнул Ушаков, не в силах подавить досаду. — Ну что стоите, приведите его в чувство!

Дверь отворилась, пропуская Шешковского. Наткнувшись на лежащего без чувств Александра, Степан Иванович от неожиданности перекрестился, и тут же перевел преданный взгляд на начальника.

— Андрей Иванович, там… От самой Государыни… Ее Величество желает видеть вас. Незамедлительно.

— Ох! — генерал в сердцах долбанул по стене кулаком, так что Степан Иванович вновь перекрестился. — Ладно. Этих — назад, вернусь — продолжим.

Через пару минут он отбыл во дворец…

— Ваше Императорское Величество…

Елизавета только лишь рассеянно повернула хорошенькую головку с роскошной копной чуть припудренных светлых волос в сторону вице-канцлера. Она явно думала о чем-то своем.

— Да, да, Алексей Петрович, я слушаю…

— Боюсь прогневать вас.

— Да? — на круглом лице Государыни отразилось что-то вроде интереса. — Что же вы натворили, господин вице-канцлер?

— Не я, Ваше Императорское Величество. А католический священник Франциск, о котором я вам только что имел честь сказывать.

— Агент короля Людовика, как вы его назвали?

— Он таков и есть. А доказательства — сии бумаги, изъятые у него моими людьми. Не желая лишний раз утруждать Ваше Величество, я сделал некоторые выписки, к сему же прилагаю сами бумаги, дабы вы удостоверились, что…

— Оставьте, — прервала Елизавета. — Я потом посмотрю.

Бестужев помолился про себя.

— Но, Государыня, вы — уверяю! — заинтересуетесь. Соизвольте обратить ваше драгоценное внимание на эту переписку, умоляю вас! Сие вовсе вас не утомит.

— Ну хорошо, — Елизавета сделала гримаску и взяла протянутые листы. После первых же прочитанных строчек ее начерненные, идеально изогнутые брови удивленно приподнялись, а на румяном свежем лице отразился сильнейший гнев.

— Что за мерзость?! — она в раздражении кинула бумаги на стол.

Бестужев знал, чем взять Елизавету. В бумагах покойного Франциска встречались выражения, оскорбляющие Елизавету лично, а этого самолюбивая Императрица простить не могла никому.

И тут из вице-кацлера полилась страстная обвинительная речь против отца Франциска и сумасшедшего Фалькенберга. Причем, было упомянуто, что оба они — совратители графа Прокудина в католичество (еще одна струнка, на которой умело можно было сыграть), и за это Господь наказал обоих. Одного — смертью, другого — безумием.

— Впрочем, — прибавил Бестужев, — сего последнего вразумил Господь в напасти, и отныне немец Иоганн лечится духовно и телесно в святом монастыре православном, откуда попрошу нижайше его не забирать, дабы не мешать исполнению Господних замыслов.

Елизавета кивала.

— Далее, Ваше Величество… Покойный отец Франциск посягнул не только на душу графа Кириллы Матвеевича, но и на свободу его дочери, девицы Прокудиной, он дерзнул насильно обвенчать ее со своим духовным чадом — с упомянутым уже Иоганном Фалькенбергом.

— Ка-а-ак?! — тут уж возмущению Елизаветы не было предела. — Бедняжка! Сие и вправду насильно было над ней совершено?

— Истинная правда, Государыня.

— Так — брак сей богопротивный разъять, девушку выдадим замуж за доброго православного христианина.

Бестужев почтительно поклонился.

— Жених уж есть, Ваше Величество, и я осмелюсь выступить сватом. Это мой чудесный сотрудник, преданный вам всей душой, Александр Алексеевич Вельяминов.

— Вельяминов? Что-то я слышала… Постой! Дело Лопухиных…

Тут выступил вперед находившийся здесь же, но до того скромно молчавший Разумовский. Его великолепная крупная фигура склонилась перед Царицей, он взял ее пухлую ручку и с обожанием поднес к губам.

— Так, Государыня, и я сам просил тебя о них, ибо оклеветали их безбожно. А батюшка покойный Вельяминовых, Алексей Иванович, верным слугой был отца твоего — Великого Петра.

— Постой… Помню! Как же… Ты мне говорил… Алексей Иванович — да он же меня маленькой на руки брал с отцова позволения. Ай да дела! Ах, конечно же, граф, сын доброго слуги моего батюшки сможет стать опорой и защитой обидимой девушке. Быть по сему.

Вот тут Бестужев принял вид грустный, даже мрачный.

— Увы! — развел он руками. — И с этим тоже шел я к вам, Государыня, дабы просить милостивого Высочайшего заступничества. Дело в том, что Александр Вельяминов исчез, и есть у меня подозрения, что связано сие с раскрытием юношей всех козней зловредного католика. Здесь со мною ныне девушка — сестра его, дочь покойного Алексея Ивановича Вельяминова… сиротка. Она приехала, дабы у вас, ласковой матери нашей, просить покровительства и помощи в своей беде…

— Так чего ж тянешь-то, Алексей Петрович! — воскликнула Елизавета. — Дочь Вельяминова здесь… Она уж давно должна быть мне представлена. Ну-ка, зови ее скорей.

Явилась Наталья, тихая и заплаканная, в наряде черном, покроя строгого. Елизавета окинула девушку быстрым взглядом. Ревнивая до чужой прелести, Государыня однако находила удовольствие в созерцании красоты отличного от ее типа, поэтому Наталья чрезвычайно ей понравилась. А девушка, увидев, наконец, так близко саму Императрицу, упала ей в ноги.

— Ваше Величество… помилосердствуйте… мой брат… — голос ее сорвался, и непритворные горькие слезы полились из глаз. Прижимаясь лбом к белой руке Елизаветы, девушка омачивала слезами юбку Царицы, и растрогала впечатлительную Государыню тоже едва ли не до слез.

— Дитя мое, — ласково проговорила Елизавета, — не плачьте. Брат ваш будет найден… живым и здоровым.

Бестужев напомнил о себе деликатным кашлем.

— Я, Ваше Величество, — словно смущаясь, заговорил он, — осмелюсь напомнить, что Александр Вельяминов — преданнейший мой сотрудник, вернейший слуга Ваш и любезного нашего Отечества. Он посвящен во многие тайны моей службы. Поэтому розысками такого человека должен заниматься никто иной, как сам начальник Тайной канцелярии…

— Так и поручим ему сие, — ласково пропела Елизавета. — Ну-ну…

Наталья забилась в безудержных рыданиях.

— Бедная девочка, не мучайте себя, все будет хорошо — ваша Царица обещает вам! Алексей Григорьевич!

Разумовский поклонился.

— Распорядись от моего имени, чтобы Андрея Ивановича немедленно, слышишь, голубчик — немедленно! — вызвали ко мне.

Граф вновь поклонился и скрылся за дверьми.

— Вот увидите, генерал-аншеф разыщет вашего любезного брата в один день. А пока, голубка, — Елизавета усадила юную Вельяминову рядом с собой на роскошное канапе, — в ожидании Андрея Ивановича расскажите мне о себе, бедная сиротка…

Приободряемая ласковым взглядом серо-голубых глаз Императрицы, Наталья успокаивалась. Поначалу она тихо и коротко отвечала на вопросы Государыни, а потом оживилась и принялась рассказывать о своем отроческом житье-бытье, ничего не утаивая. Елизавета весело смеялась, слушая о ее проказах, рассказ находил в ее сердце живой отклик — нравом она в юности была совсем такая же.

Бестужева никто не выгонял, он слушал и ликовал про себя. С самого начала он был уверен, что Наталье удастся очаровать Государыню — так оно и случилось.

Время прошло незаметно, и вот уже докладывают о прибытии генерал-аншефа…

Войдя к Ее Величеству, Ушаков оценил обстановку мгновенно. Но если что-то и екнуло у него внутри — виду не подал.

— Андрей Иванович, — произнесла Императрица, когда генерал почтительнейше склонился над ее рукой. — Видите эту милую девушку, мою славную гостью? У нее исчез брат.

— Исчез, Ваше Величество? — спокойно переспросил Ушаков.

— Вице-канцлер говорит: похищен.

Андрей Иванович метнул взгляд на Бестужева, тот учтиво поклонился.

— Так вот тебе мое высочайшее повеление, — продолжала Елизавета, — разыщи сего молодого человека в кратчайший срок. В кратчайший! Ежели жив, конечно… Я обещала, я Царское слово дала. И ты без щедрого вознаграждения не останешься.

— Будет исполнено всенепременнейше, Ваше Императорское Величество!

— Ты слышала? — ласково обратилась Елизавета к Наталье. — Коли сам Андрей Иванович обещает — все хорошо будет. А то, что брат твой жив, я чувствую…

Наталья улыбнулась сквозь слезы.

— А теперь можете удалиться, господа. Граф, объясните господину генералу суть дела. А ты, Наташа, оставайся, кататься сейчас вдвоем поедем.

«Вот это да!» — изумился Ушаков, почти никогда ничему не удивляющийся. Это, положим, каприз Государыни, но каков каприз…

Опасения его разрушил Бестужев, когда оба очутились за дверьми.

— Андрей Иванович, друг любезный, — сказал вице-канцлер, — оно, конечно, тяжеловато — за один день… да все ж попытайся, сыщи. Оно, конечно, ясно всем, что ты не знаешь, где Вельяминов… а все ж попытайся. Государыня про награду не так просто говорила, а?

Они пристально поглядели друг другу в глаза, и рассмеялись оба.

— Не волнуйся, Алексей Петрович, сыщу. Да только… дело непростое.

— Непростое, согласен. Видать, еще какие особы замешаны… Может быть, дамы?

— Может быть, — Андрей Иванович, загадочно улыбаясь, поглаживал подбородок.

— А и пусть. Это никому не повредит, — отчеканил Бестужев. — Не должно повредить!

— Верно ли?

— Обещаю.

— Ну, будь по-твоему.

Раскланялись, как наилучшие друзья. Бестужев радостно потирал руки.

Когда Александр услышал от Ушакова, что он — свободен, то сначала решил, что это новое издевательство, а потом совершенно перестал что-либо понимать. Он стоял и большими глазами смотрел на своего мучителя, пока тот выговаривал ему:

— Вы должны благодарить Бога и Государыню, что так счастливо отделались. Доброта и милосердие Ее Величества безграничны. Ваша невеста освобождена тоже. Вас обоих мой экипаж доставит, куда прикажете, и — помните! — лучше бы вам в ближайшее время воздержаться от любых визитов. Кстати, поклон от меня сестрице, она сейчас здесь, в столице… И если хоть одно слово о том, что здесь происходило… госпожи Прокудиной это тоже касаемо… ну, вы поняли.

Теперь Александр действительно понял. Понял, что молитвы его услышаны, что произошло нечто, связавшее руки грозному генералу. Ему захотелось расплакаться и расхохотаться одновременно…

Всю дорогу Надя, уткнув нос в плечо Александра, не проронила ни слова, а он только гладил мягкие волны ее волос. Приехали в прокудинский дом, и девушка попросила не оставлять ее сейчас. Александр и сам не мог бы этого сделать, он остался с Надей, отослав лакея с запиской к сестре. Невыносимо хотелось спать, глаза закрывались сами, и он уснул, сидя рядом с Наденькой на диване, а она, опустив ему голову на плечо, старалась не шевелиться, чтобы не потревожить его, и сама задремала. Разбудило обоих шумное появление Вельяминовой. Еще с лестницы раздался ее ликующий возглас:

— Сашка!

Наталья, вбежав в комнату, и повисла у брата на шее.

Следом за ней появился Павел. Он улыбался светлой, почти мальчишеской улыбкой…

Через пару дней Вельяминова вызвал Бестужев.

— Как ты? — поинтересовался заботливо.

— Все хорошо, ваше сиятельство.

— Ну и слава Богу. Отдохни, сил наберись. Потому как дело тебя уже ждет. В Берлин поедешь.

— В Берлин? — Александр не смог скрыть огорчения.

— Не ты ли желал настоящей работы? Вот и начнешь, благословясь.

— Но я… думал…

— Да знаю я. Жениться ты надумал. Понимаю теперь, отчего так часто к Прокудину таскался. Что ж… женись. Чего тянуть-то? Благословлять вас некому, дядюшка твой давно уж деру дал из столицы, перепугался, ищи его теперь. Было чего перепугаться… Ну а невесты твоей отец — католик! — решения ожидает участи своей. Так что благословляю тебя заместо отца и велю с венчанием не тянуть. Жену молодую в Берлин возьмешь с собой.

— Стало быть — надолго?

— Там видно будет, — пробурчал вице-канцлер.

После сего имел Бестужев долгую беседу с князем Мстиславским. Павел передал Наталье пожелание его сиятельства: они оба должны как можно скорее покинуть столицу.

— Не иначе с Ушаковым договорился, — заключил Павел.

— Не иначе. Ну и слава Богу, Паша. Будь моя воля, я б в Петербург больше ни ногой…

— Так и мое желание такое же. А как муж, так и жена. Будешь слушаться меня, когда повенчаемся?

— Ничего иного мне и не остается, — улыбнулась Наталья…